— Я заказываю… — начал Геннадий.
— А ты кто такая, чтобы командовать? — запротестовала Елена, прерывая Цветкову и промокая платком чуть припухшие глаза.
— Я — главный судья олимпийских игр по марафон-прыжкам!
— Это почему же ты главный судья? — вконец растерялась Лена.
— Она и адвокат, она и судья! — вскипела Надежда.
— Да, и Адвокат, и Судья! Потому что я больше всех вас верила в Ларионова!
Все дружными криками поддержали слова Татьяны.
— Если ты главный судья, то кто же тогда я? — глухо спросила Лена.
— Моим секретарём поработаешь, потом посмотрим, — сказала Татьяна. — А ты, мать-послушница-подслушница, подме… — подала она метлу Светлане.
— …ти… — подхватила Светлана.
— Сек… — продолжала Таня.
— …тор, — подхватила Светлана.
— Для прыж… — продолжала Таня.
— …ков… — закончила Светлана, перехватив и вскинув метлу на плечо. Пробегая мимо Ларионова, она шепнула ему: — Веня, может, ты хоть храпишь по ночам? — попыталась она отыскать в нём какой-нибудь недостаток, хоть напоследок.
— Нет, Света, я ночью не храплю, — засмеялся Вениамин.
Светлана развела руками и убежала подметать спортплощадку.
— А я кто же? — настойчиво спрашивала Надежда Татьяну.
— Ты махалой будешь, — Татьяна вручила ей красный и белый флажки.
— Итак! — крикнула Цветкова как бы на весь мир — таким пронзительным был её голос. — Да здравствуют полные олимпийские игры! Игры Тела и Души! Силы и Ума! Долой поговорку: сила есть — ума не надо! И да здравствует Сила, полная Ума! И да здравствует Ум, полный Силы!.. В общем, кто хочет проявить спортивность своего не только спортивного таланта, пусть записывается у Геннадия Цветкова. У меня вот здесь в этой сумке лежат золотые медали спортсменов искусства, сделанные по эскизам Тараса Сидякина!
— Опять золотые, — сказал Гусь, шутливо хватаясь за лохмы своих длинных волос.
— А пока марафон-игры по прыжкам в высоту продолжаются, — весело объявила Цветкова.
— Первым прыгает Масюков, приготовиться Ларионову, Масюков заявляет высоту, — сказал диктор Виктор.
— Я готов! — успел переодеться Вениамин. — Иду на два метра двадцать!
— Масюков, на какую высоту идёшь? — завертела головой Надежда, разыскивая его.
— Да сбежал он! Зря кричишь! — сказал Тарас.
— Вот тебе раз! А кто же будет конкурировать с Ларионовым? Весь график игр нам сорвал, — вновь засуетилась Елена.
— Гусь будет с Ларионовым конкурировать, — веско сказал Веня.
— Как Гусь? У него же нет в зачёте ни одного прыжка.
— Все сто пятьдесят попыток и все в зачёте, — ответил Веня. — Можете поверить моему честному слову. — Он достаёт из кармана куртки блокнот: — Вот его результаты ста пятидесяти прыжков в высоту… В итоге всего на метр ниже меня. — И передал блокнот Леониду.
Лена с недоверием рассмотрела:
— И это взято всё без чемодана?
— И даже без свистка, но, правда… под покровом тёмной ночи… Но в нашем уставе не сказано, что прыгать надо обязательно днём.
— Гусь, то есть Гусев, заказывай высоту! — успокоилась Елена.
— Я иду… на два метра и… очко сантиметров… э… извините, не очко, а на двадцать один сантиметр!.. — натянул майку Гусев.
Болельщики закричали и засвистели в ожидании.
— Ну, ребята, жить становится интересно!.. — воскликнул Вениамин.
Гусь вышел на разбег. Все притихли… Он сосредоточился, долго покачиваясь на одной ноге, затем стремительно сорвался с места и побежал. Он бежал по двору вокруг сектора для прыжков, легко подпрыгивая над землёй, словно мифологический бог греческой торговли Гермес, у которого, согласно дошедшей до нас скульптуре, к ступням ног были прикреплены маленькие крылышки.
— Странный разбег, — сказал Тарас.
— У каждого свой, — объяснил Ларионов. — Гусев считает: чтобы хорошо прыгать, надо хорошо разбежаться.
К этому времени Гусь легко взлетел над планкой и взял высоту с первой попытки. И по сравнению с тем, чем уже удивил всех Виктор Гусев, это уже никого особенно не удивило. И хотя Татьяна Цветкова и до прыжка, и во время прыжка, и после повторяла и слышно, и чуть слышно, и совсем неслышно: «Ну, Гусь! Вот Гусь!.. Ну, Гусь!.. И кто бы мог подумать?!», но все это относилось к чему-то, о чём знает одна Цветкова.
— Приготовиться к прыжку Гераклу! — громко крикнула она и тут же поправилась: — Я хотела сказать — Ларионову!.. «Хотя то, что совершил Ларионов — это тоже кое-что, — думала она. — Съехать с горы, как в слаломе, и сбить на глазах судей и болельщиков все флажки! Ну, почти все! А оказывается: не сбить ни одного. А что? — подумала она ещё. — Живи Геракл сейчас, он, может, вот так и начал бы свою жизнь… А подвиги, что ж, они все впереди. У кого, у кого, а у Ларионова-то…»
Ларионов, раскачиваясь на одной ноге, готовился к прыжку.
— А планку видишь одну? — тихо из-за спины спросил его Леонид Толкалин.
— Одну! — ответил Ларионов.
— Значит, преодолел переутомление?
— Преодолел.
— Я тебе говорил, что тебе надо влюбиться в девушку!
— Но ведь в свою девушку, а не в чужую, так? — сказал Ларионов.
И что-то совсем новое почудилось Татьяне Цветковой в этих мальчишках, взлетающих над планкой вместе со стихами раннего Эренбурга и позднего Евтушенко. «Нет, Гусь! Ну, Гусь! Вот Гусь!..» И вся эта безумная идея в духе Нильса Бора. И чёрт с ним, с этим Масюковым, что всё это он придумал из зависти к Ларионову. И что ещё будут соревнования и по стихам и песням, и что Лена Гуляева будет выступать с художественной гимнастикой, и что Толкалин будет читать свою поэму «Пересеченье». И Татьяна повторила про себя понравившиеся строки из этой поэмы: «…главное в жизни имеет значение пересечение, пересечение, словно в кроссворде слово сквозь слово снова рождает понятие новое, так вот и в жизни имеет значение пересечение, пересечение. Пересекаются всюду зачем-то кто-то когда-то и где-то и с кем-то…» И что Тарас Сидякин выставит на конкурс свои картины, и что при всём при этом будут присутствовать древние греки, вернее, их изображения: Дискобол, Геракл, Апоксимен, Дорифор, Зевс-громовержец — и что ещё этот поэт Ксенофан тоже будет вроде как бы участник всего этого. И он сам и его стихи:
Пусть и могучих кулачных бойцов не имеет наш город,
Нет ни борцов крепышей, ни пятиборцев лихих,
Ни бегуна быстроногого (как средоточия мощи,
Что в состязаньи мужи ценят превыше всего),
Но всё равно в благоденствии город цветущий пребудет,
Радости мало для всех, если в упорной борьбе
Стать победителем в играх удастся кому-то:
Город весь наш оттого станет едва ли сильней.
…несправедливо.
Если искусству ума силу народ предпочтёт…