Я метнулся взглядом в угол экрана, машинально, чтобы убедиться в дате.И тут дыхание сбилось.
Вторник.
Я застыл. Горло перехватило.
Какой к чёрту вторник?
— Не может быть… Этого не может быть… Как?! — пробормотал я, чувствуя, как по позвоночнику пробегает холод.
— Эй, братан, всё нормально? Помощь нужна? — услышал я рядом обеспокоенный голос с соседнего стола.
Я даже не повернул головы. Не до него. Не до никого. Плевать, что там у него в голосе — сочувствие или любопытство. Всё замерло внутри.
Что, чёрт возьми, происходит? Я перенёсся назад во времени? Меня откатила система? Вернула в точку, как в играх? Пересчёт, перезагрузка — или как это вообще называется у неё?
— Нет… Нет… — шептал я, губами еле ворочая, потому что мозг отказывался принимать происходящее.
Вчера был вторник. Я это прожил. Испытание, подземелье, бой. Потом — выброс, возвращение в реальность, утро, работа, отданные отчёты Алёне … Всё это уже было. Но теперь всё снова. Тот же день. Вторник. 25 сентября.
И всё заново.
Система что, зависла окончательно? Это её сбой? Или меня просто втянуло в баг и выбросило, как крашнутую программу, вернув к последнему сейву?
Но ведь я теперь не претендент. Я — игрок. Уникальный номер. Статус.Почему тогда откат? Почему — на один день назад?
Сбоку снова послышалось: тот же голос, тот же тихий, раздражающий шорох — видимо, парень с соседнего стола пытался снова завести разговор, что-то пробормотал, то ли про помощь, то ли про утренний кофе. Но я уже не слушал.
Мне нужно уйти. Срочно.
Я резко поднялся, стараясь не встречаться глазами ни с кем из коллег. Опустил голову, будто что-то ищу под ногами, и быстрым шагом направился прочь — к туалету. На автомате. Без остановки.
Там — тишина. Там можно собраться.
Заодно — позвонить маме. Я ведь не выходил на связь почти сутки…Это нехорошо. Очень нехорошо. Что, если она волновалась? Или что-то случилось? Да и мне самому надо услышать её голос, хотя бы на минуту. Просто чтобы убедиться — реальность ещё существует, что я сам ещё существую.
Выйти на улицу я не решился. Несмотря на тревогу, страх потерять работу был сильнее всего остального. Пусть здесь шумно, пыльно и душно — зато привычно, стабильно.А туалет — идеальное укрытие. Не слишком подозрительно, не слишком далеко.
— Алло? — осторожно сказал я, когда гудки на том конце прекратились.
Тишина. Ни дыхания, ни звуков в трубке. Просто глухая, вязкая тишина. Связь вроде бы шла — индикатор показывал, что вызов активен, но никто не отвечал.
— Мам, привет… как ты? — добавил я уже тише, настороженно.
Ответа не последовало. Я вслушался, будто мог уловить в этой тишине хоть намёк на присутствие — скрип пола, кашель, шум телевизора на заднем фоне — хоть что-то… Но ничего. Только моё собственное дыхание и нарастающая тревога.
— Мама? Алло? Ты меня слышишь? — тупо пробормотал я, глядя на экран, где шла передача, но никакого звука с того конца не доносилось. Может, опять микрофон выключила?.. Уже бывало.
— Я перезвоню, ладно?
Я сбросил вызов и тут же набрал повторно. Гудки пошли — один, второй, третий… десятый. И снова — ничто. Никто не поднял трубку.
Сердце сжалось. Нехорошее предчувствие скреблось в груди, как зверёк, которого заперли в клетке и он начал метаться. Мысли закрутились, обгоняя друг друга: может, телефон упал? Может, она просто вышла в магазин? Или уснула?
Но всё это звучало как оправдания. Те самые, которыми мы пытаемся заглушить панику, когда родители не берут трубку.
Почти шестьдесят. Да, возраст вроде бы не критичный. Но всё равно… Пожилая женщина, одна в квартире. И вдруг не отвечает.
Я набрал снова. Потом ещё раз. И снова. Уже не считал — цифры на экране перестали что-либо значить. Просто механически ждал, пока гудки закончатся, и тут же нажимал «повторить», снова слушая, как тонкая, протяжная нить звука тянется через игольное ушко — бесконечно и без ответа. Пальцы дрожали. Я пытался придумать хоть какое-то объяснение, любое, но чем дольше тянулась эта тишина, тем мрачнее становился внутренний фон.
Из этой вязкой, тревожной рутины меня выдернул стук в дверь.
Я вздрогнул, машинально встал и медленно подошёл к двери. Стук становился всё настойчивее, злее, но я уже открывал ее. В проёме стоял тип в рубашке, уже готовый постучать ещё раз. Я не сказал ни слова — просто плечом отодвинул его в сторону, заставив отшатнуться, и пошёл прочь. На этот раз я решил покинуть офис: оставаться тут я больше не мог.
Теперь страх потерять работу уже не был главным. Он исчез, как растворившаяся ржавчина. Я вернулся в на рабочее место, схватил сумку. Где-то на фоне мелькнуло лицо Алены — она что-то сказала, коротко, с недоумением, возможно, даже с упрёком. Но мне было плевать. Я просто развернулся и вышел, продолжая набирать номер. Гудки. Вечные, одинаковые, безответные.
На секунду пришла мысль: а есть ли у меня вообще номер кого-то из тех, кто живёт рядом с мамой? Люба? Нет, её номер я не сохранил. Дядя Ваня? Брат мамы, живёт в соседнем городе, да, не слишком далеко, но всё же… Не тот вариант.Голова лихорадочно перебирала варианты, но всё упиралось в одно — пустоту. Как будто у меня был только один канал связи — и он молчал.
Я уже начал склоняться к одной из тех безумных идей, которые появляются от отчаяния — вроде «поехать прямо сейчас», «взломать дверь», — как вдруг телефон ожил. Зазвонил.
Я замер, посмотрел на экран. Мама.
Номер — её.
Не раздумывая, я нажал «принять» и, даже не успев вдохнуть, заговорил торопливо, сбивчиво, почти задыхаясь:
— Алло, мам! Ты где была?! Я с ума чуть не сошёл, ты не отвечала, трубку не брала… всё в порядке? Слышишь меня? Алло?
На том конце — шорох. Как будто кто-то водил пальцем по корпусу телефона. Потом короткий, тяжёлый вдох. И снова тишина.
— Мам…? Это я… Ты в порядке?.. — уже тише, осторожнее.
— Кейн? — голос на другом конце был незнаком, женский, дрожащий.
— Это тётя Люба… соседка по лестничной площадке.
— Где мама? Что с ней?! — перебил я ее, не дав договорить. На том конце повисла пауза, тяжёлая, как плита. Потом она всё же заговорила:
— Кейн… — выдохнула, сдавленно, будто каждое слово давалось с болью.
— Что с мамой?! — я уже почти кричал в трубку, игнорируя прохожих. Кто-то обернулся, но мне было плевать. Мир сжимался в одну точку — голос в телефоне.
— Мы… мы пытались тебе дозвониться… — снова пауза, словно слова застревали. — Но твой телефон всё время был вне зоны…
— Что с ней?! — рванул я, голос сорвался, колотясь в грудной клетке, как пойманная птица. Я уже знал. Сердце знало. Только разум не хотел принимать.
— Она умерла, Кейн… — сказала Люба, наконец. — Мне очень жаль… Врачи говорят — тромб. Это произошло внезапно. Похороны в четверг. Ты приедешь?
Дальше я не слышал ничего. Телефон выскользнул из руки и заскакал по асфальту, словно игрушка, потерявшая смысл. Экран треснул, но мне было всё равно. Мир стал ватным, глухим, как будто кто-то резко убрал звук. Я отшатнулся, как от удара, и, пошатываясь, направился к ближайшей витрине магазина. Что это было — аптека, обувной, пекарня — не разобрал. Просто увидел стекло, большое, как экран, и рухнул под него, соскользнув вниз по стене. Сел прямо на тротуар, уронив голову на колени.
Я зарыдал. Сначала тяжело дыша, пытаясь сдержаться, потом уже всхлипывая, как ребёнок. Мимо проходили люди, кто-то, возможно, обернулся, но я ничего не видел. Мир превратился в расплывчатое пятно боли.
Голова отказывалась понимать, отказывалась принимать. Этого не должно было быть. Ещё вчера она разговаривала с тётей Любой, говорила, что приготовит что по новому рецепту, что у неё всё в порядке. А теперь… теперь эта женщина звонит мне и говорит, что мамы больше нет. Нет. Это какая-то ошибка. Какой-то мерзкий сон. Я проснусь, услышу её голос, как всегда — чуть уставший, с улыбкой в конце. Мы поговорим о том, как у меня дела, она снова пошутит про то, что я всё ещё один и давно пора бы найти кого-то. А я скажу — вот-вот, всё будет.
Мама…
Слёзы душили. Меня трясло, я не мог остановиться. Что-то внутри разломалось. Не громко, не яростно, а будто с хрустом льда под ногами — медленно, неотвратимо.
Кто-то присел рядом. Я услышал, как шорох одежды приблизился, как-то неловко. Маленькая рука положила мой телефон рядом со мной. Я не поднял головы. Всё равно. Он больше не звонил. Мама не могла позвонить. Больше никогда.
— Дядя… с вами всё в порядке? — раздался детский голос, немного испуганный, но искренний.
Я не ответил. Просто кивнул, не отрываясь от асфальта.
— Я… просто подумал, вы потеряли телефон. — Мальчик постоял немного, а потом ушёл.
А я остался. Один. С болью. И с тишиной, которая теперь казалась громче всего на свете.
Я ждал. Не знаю, чего. Наверное, чуда. Что всё вернётся. Что я снова услышу её. Что мне скажут — ошибка. Что она жива. Что всё это можно отменить, исправить, отмотать назад. Но никто не звонил.
Никто больше не скажет: «Сынок, как у тебя дела?»
Глава 8
Сколько я просидел возле витрины магазина — не знал. Может, час. Может, пять. Сначала рыдал — громко, в голос, всхлипывая, как ребёнок, вжимая лицо в руки. А потом просто замер. Слёзы высохли, грудь всё ещё сжимало, но уже без звука. Я смотрел в тёмный, залитый уличными фонарями асфальт, будто там могла быть хоть какая-то разгадка, ответ, спасительная щель, через которую можно было бы выбраться.
Я не думал. Я даже не чувствовал — не по-настоящему. Просто сидел, отрешённо моргая, проваливаясь в какое-то странное оцепенение. Мир вокруг перестал быть настоящим. Прохожие сливались в одну серую массу. Свет фар, приглушённый шум машин, мимолётные разговоры — всё это проходило сквозь меня, как ветер. Я не слышал и не видел — просто существовал.
Понять? Осознать? Нет. Ни то, ни другое не приходило. Я знал, что услышал голос Любы, знал, что она сказала, знал каждое слово… Но ум отказывался принимать. Это была какая-то ошибка, сон, баг системы, которой, возможно, вообще не существовало. Как можно просто взять — и исчезнуть? Как можно быть вчера — и не быть сегодня?