е сербы, или хорваты, или боснийцы не замочили. В результате я в одной передряге пулю в живот получил, в госпитале долго провалялся. Шурке спасибо, что вывез меня оттуда… Ну, устраивает такой ответ? Тогда и я тебя кое о чем спросить хочу. Я ведь тоже человек любопытный. А кто это приехал к тебе сегодня утром? Я видел, тип какой-то на машине. Знакомый твой?
— Мой знакомый — начальник отдела убийств областного розыска. — Кате отчего-то не захотелось сохранять в глазах Туманова инкогнито Колосова.
— Ни фига себе! — присвистнул Туманов. — Это что же, все по нашему убийству, да?
Катя взглянула на него: его лицо и правда выражало неподдельное любопытство. Лошадь, явно соскучившись от долгого стояния на одном месте, положила ему на плечо голову, но он оттолкнул ее: «Не шали, Манька!»
— Лошадку Маней зовут? Можно погладить? — Катя потрепала лошадь по теплой шее. — Он, Костя, приехал не только по убийству Хвощева. Тут ведь еще одно убийство было в прошлом году неподалеку от вас, в Борщовке.
Туманов звонко хлопнул ладонью себе по бедру.
— Ну! А мы что с Шурой говорили! — воскликнул он. — А Труба заладил свое — район не наш, область другая… Павловский, между прочим, когда Артема-то прикончили, сразу Трубе напомнил про прошлогодний случай в Борщовке.
— Трубникову?
— Ну да. А я еще в тот раз удивился, как это ты, такая дотошная, нас о том случае не расспрашиваешь?
— Мы пока не уверены, что оба эти убийства как-то связаны, — сказала Катя. — В Борщовке в прошлом году убили некоего Богдана Бодуна. Вам эта фамилия ничего не говорит?
— Нет, первый раз слышу. Про этого убитого говорили, что он чужак, приезжий вроде из Тулы, что ли. Значит, ты не думаешь, что эти два случая связаны?
— Тут не знаешь что и думать, — вздохнула Катя. — У вас здесь бог знает что обо всем этом болтают. Связь между убийствами некоторые ваши соседи и соседки трактуют таким образом, что… в общем, в здравом уме эти трактовки просто и воспринимать-то нельзя. Суеверия сплошные.
— Ты как-нибудь с Галиной Юрьевной потолкуй на эту тему, когда она трезвая, — усмехнулся Туманов. — Она страсть любит эти самые суеверия. Говорит: в каждой легенде есть свое рациональное зерно.
— В здешней истории про мертвеца-мстителя, бандита Костальена, роковые свадьбы и блуждающие по полям огни даже с точки зрения легенды зацепиться не за что. Такие вещи знаете где всерьез рассказывают? В пионерском лагере у костра или в сумасшедшем доме.
— Огни сами по себе не опасны, так тут у нас говорят. А вот ходить за ними в поле не надо, иначе беда будет. Я вот раз в выходной в прошлом году бухнул хорошо в городе, ну и того… ехал сюда на машине, домой. Ночью ехал. Ну и, кажется, видел… Что-то мерцало далеко в поле. Между прочим, очень похожее на огни.
— Чушь все это, не верю, — резко сказала Катя. Получилось излишне резко, и Туманов это заметил. Усмехнулся.
— Ну конечно, все это чушь. Я чего подъехал-то к вам с Саввой… Тебя увидел, обрадовался. Вспомнил, что суббота сегодня. Так как насчет того моего предложения, а? Может, махнем сегодня в город вдвоем, отдохнем, потанцуем?
— Костя, я…
— Ну, ясно, сейчас скажешь — не могу, долг служебный не велит, отваливай. Этот еще мент московский к тебе прикатил… Да? Значит, мне отваливать?
— Подожди… Он сегодня уедет. А ты, Костя… я с удовольствием бы приняла твое приглашение, но… Я сама тебя попросить хотела об одной услуге. — Катя решительно перешла на «ты». — Помоги мне сегодня вечером пожалуйста. Этот ваш Бранкович — ты слышал, — он меня приглашал в свою мастерскую. И мне очень надо там побывать. Непременно надо, но… Он такой странный, так меня напугал, что… В общем, я не хочу идти туда одна. А ты его приятель, ну и сделай доброе дело — своди меня вечером к нему.
— Ты его что, подозреваешь, что ли, в чем-то? — спросил Туманов заинтересованно.
— Я никого ни в чем не подозреваю. Просто мне необходимо взглянуть на его картины. Так выручишь меня?
— Да ладно. В чем проблема-то? Мы по вечерам у него в карты играем. Скука тут у нас в деревне, ой, скука… Поневоле или запьешь, или замочишь кого-нибудь. Хоть бы почаще нам сюда таких, как ты, милиционерш присылали… Знаешь, у меня еще никогда не было знакомой девушки из милиции. Тем более такого симпатичного сыщика. Это даже забавно.
— Что забавно?
— Да ничего, просто по тебе ни в жизнь не скажешь, что ты из ментовки. Ты уж очень открытая какая-то. Чересчур. И потом, боишься всего…
— Трусость — это мой основной порок. Видишь, я его даже не в силах скрыть. — Катя улыбнулась. — Между прочим, я ведь к вам на ферму шла, хотела посмотреть на ваше передовое капиталистическое хозяйство. Там у реки видела ваше стадо, а подойти страшно. И коров ваших тоже боюсь!
— Значит, достижения наши интересуют? Ну, это мы любим — это самое, хвастаться. — Туманов закинул повод лошади на спину, вдел ногу в стремя и легко сел в седло. Наклонился, протянул руку: — Давай залезай, прокачу.
— На лошади? А я верхом не умею.
— А я тебя научу. Со мной все легко и просто. Давай цепляйся — правой рукой за меня. Смелее, крепче. Я не стеклянный. Левой — за гриву, так, хорошо… Ногу ставь в стремя на мою…
— Ой, мамочки, — Катя почувствовала, насколько он силен: едва лишь она кое-как зацепилась ногой за стремя, он почти без усилий поднял ее и посадил впереди себя. Кате пришлось ухватиться за него. Его серые глаза были у самого ее лица. Потом он чуть отвернул голову, и она увидела его крепкий красиво подбритый затылок и шею. У Туманова оказалась на удивление нежная кожа. Справа на щеке алел крохотный порез.
Туманов с места пустил лошадь в галоп. Лошадка была немолодой и смирной и, наверное, сначала весьма удивилась, но по дороге пошла резво. И в результате к ферме они — подскакали действительно по-ковбойски лихо. Однако насладиться дальнейшим общением им не пришлось.
На ферме творилось что-то невообразимое. Ревел скот, истошно кричали скотники. А в просторном загоне в клубах бурой пыли яростно бодались два огромных быка. Таких быков Катя никогда не видела (по совести сказать, она вообще никаких быков не видела). Один бык был черный, другой шоколадно-коричневой масти — здоровенные зверюги с морщинистыми отвислыми подгрудками, огромными рогами, глазами, налитыми кровью. Они взрывали землю копытами — дерн, трава, песок так и летели во все стороны. Сшибались рогами, пригибая шеи к земле, теснили друг друга.
Вокруг загона в страшной суматохе суетились люди.
У одного скотника в руках был багор, у другого какая-то длинная палка с цепью на конце. Но зайти в загон к разъяренным быкам никто не решался. Катя увидела, что одна из стенок, отделяющая загон от соседнего, проломлена.
Туманов спрыгнул с лошади, Катя, чтобы удержаться, судорожно вцепилась в гриву. Бычий рев оглушил ее, но еще более оглушило страшное ругательство, выкрикнутое в бешенстве Тумановым. Он подбежал к загону, вырвал у опешившего скотника палку с цепью и одним прыжком перемахнул через ограду. Быки, занятые друг другом, не обратили на него внимания, а он с размаху с проклятиями огрел палкой черного бугая сначала по необъятной спине, затем по загривку. Взъяренный новым нападением бык отпрянул от своего шоколадного соперника и развернулся в сторону Туманова. Тот, продолжая изрыгать проклятия, со всего размаха утюжил его палкой по морде, тесня к стойлам.
Катя, схватившись за лошадиную гриву, затаив дыхание, следила за этой дикой корридой. Перемена, происшедшая в Туманове, была просто поразительна. В схватке человека с быком было что-то первобытное, нереальное. Катя видела дикаря с дубиной в руках. Он осыпал быка бешеными неистовыми ударами, наступал, гоня его к стойлам, не давая приблизиться к сопернику. Он был воплощенное бесстрашие, и вместе с тем то, что он делал, было так жестоко, так страшно, что поневоле хотелось заступиться за быка. И бык сдался — замычал испуганно и протяжно, повернулся и затрусил к стойлам, подгоняемый безжалостными ударами. Как только это произошло, в загон горохом посыпались скотники и погнали шоколадного быка, изумленно следившего за схваткой, в противоположный конец фермы. Звякали цепи, лязгали засовы. Люди оживленно обсуждали происшедшее.
Катя наблюдала за Тумановым. Эта внезапная и мгновенная метаморфоза, произошедшая с ним, лишний раз под-тверждала ту самую непреложную истину: люди совсем не то, чем кажутся на первый взгляд.
Туманов, мокрый от пота и задыхающийся, бросил палку, развернулся к одному из скотников — здоровому неуклюжему мужику в ватнике, по виду сильно пьющему, и внезапно со всей силой ударил его кулаком в лицо.
— Убью! — заорал он. — Сволочь пьяная! Сто раз предупреждал — держать черного подальше! А если б он Милорда покалечил? Милорд — племенной бык, производитель, мы за него десять тысяч канадцам платили, а ты, пьяная морда, что, спишь, ворон считаешь?! — Он снова в бешенстве ударил скотника. Тот упал, и это словно еще больше разъярило Туманова — он налетел на него и начал бить его ногами.
— Прекратите! — крикнула Катя.
— Константин Палыч, ну что ты… поучил — хватит, довольно, убьешь ведь так… — встревоженные скотники пытались разнять их.
Туманов оттолкнул их, отошёл от стонущего скотника. Он ни на кого не смотрел. Его лицо было искажено бешенством.
Катя тихо сползла с лошади и привязала ее к ограде загона. Туманов, не обращая на нее никакого внимания, скрылся за углом фермы. Катя огляделась по сторонам — все-таки они приехала сюда задругами впечатлениями: длинное новое здание фермы, чистый забетонированный двор. Чуть поодаль еще одно здание — небольшая пристройка, что-то вроде офиса-конторы. Загоны, летние стойла. Ограда, ворота. Какие-то сараи на задах — крепкие, новые, из силикатного h кирпича. И вообще все крепкое, по-хозяйски добротное.
И всюду густой животный запах коровника, смешанный с запахами сена, молока и полыни.
Обратно ее никто не провожал. Туманов так и не вышел. А дома на Татарском хуторе в саду Брусникиной на траве лежали густые тени от яблонь. В палисаднике, навевая дремоту, гудели пчелы над цветами мальвы и душистого горошка. Вера Тихоновна резала на терраске капусту, готовясь варить к обеду борщ. Вернулся от Чибисова Никита Колосов. И как-то сразу быстро собрался и уехал в Москву. Катя снова осталась одна, теряясь в догадках, какие новые сюрпризы готовит ей неудержимо накатывающий на Славянолужье вечер. Туманова она после всего происшествия на ферме даже и н