офессиональные, приветливые и одновременно хищные. Пьяно-возбужденное выражение лица Чибисова и надменно-самоуверенна, хозяйская усмешка Бодуна.
Нет, все эти детали следовало обсуждать с Жанной Зарубко с глазу на глаз, без Обухова. Информация была слишком важной. Никита вспомнил, как стриптизерша реагировала на Обухова — смотрела на него со страхом, недоверием, почт» с ненавистью, и сейчас в его присутствии она легко могла солгать только из одного чувства протеста, чтобы отомстить. А даже малейшая ложь на этом витке расследования (Никита чувствовал это) была бы губительна и непоправима.
«Как-нибудь уломаю эту Жанну, добьюсь правды, — отчаянно подумал он, — Женюсь, если жениться прикажут в обмен на достоверную информацию о связях Чибисова и Бодуна!»
Согласно данным Обухова, Зарубко проживала в Тропарево-Никулино и обычно раньше одиннадцати не просыпалась — сказывались издержки работы «в ночную». Всю дорогу в Тропарево Никита твердил себе, что человек его профессии должен быть общительным, раскованным, отвязным, в доску современным. И вести допрос Жанны Зарубко легко и непринужденно, не смущаясь, не удивляясь и, главное, не вспоминая, каковы, представители этой самой древней профессии без ничего, в своем профессиональном рабочем неглиже на эстраде стриптиз-клуба! Как на грех, это и было самое трудное. Эротический танец женщины-вамп, женщины-пантеры вспоминался так отчетливо, словно в мозгу кто-то нарочно, раз за разом прокручивал эти яркие возбуждающие картины.
Жанну снова хотелось видеть во всем блеске упоительного шоу на шесте. Даже сейчас все это приятно волновало сердце и подогревало кровь. И, возможно, компания Обухова именно поэтому и представлялась ему такой лишней и обременительной.
Дом, в котором проживала Зарубко, был обшарпанной блочной девятиэтажкой.
Никита подумал, что если покойный Бодун и подарил квартиру своей молодой любовнице, как утверждал это Обухов, то раскошелился он на этот подарок все же не так щедро.
Он поднялся на скрипучем, испещренном надписями самого вольного содержания лифте на шестой этаж и позвонил в пятидесятую (согласно данным оперативной справки) квартиру. Звонить пришлось долго и длинно. Пока наконец за дверью не зашлепали чьи-то босые ножки по полу и хрипловатый со сна женский голосок не спросил капризно:
— Жорик, это ты, что ли?
— Угу, — ответил Колосов, мысленно приказывая себе быть с очаровательной стриптизершей «отвязанным», за словом в карман не лезть и, самое главное, не краснеть.
Дверь открылась и… Видимо, Жанна (а это она и была— выскочившая из постели в прихожую в одних лишь черненьких кружевных трусиках) поняла лишь то, что это не Жорик, и попыталась захлопнуть дверь. Но Никита этого ей не позволил. Силы все-таки были не равны.
— Тихо. Шуметь не надо.
— Вы… вы кто? Ой, кто это? — Жанна испуганно попятилась. И тут, присмотревшись, воскликнула: — Это опять вы?!
— Опять я, — Никита не знал, куда смотреть. Все данные самому себе обещания рухнули. Полный, дерзко колышущийся бюст Жанны, казалось, был везде. Везде! Отражался в зеркале сбоку, был прямо перед глазами, ослепляя смуглой сияющей кожей, соблазнял слева, вгонял в пот справа…
— А где тот, второй, тошнотворный тип? — испуганно спросила Жанна.
— Его нет. — Никита подумал: слышал бы Генка Обухов, как его с утра пораньше вспоминают такие красивые и такие голые девицы! — Вы, пожалуйста, оденьтесь, Жанна… Извините, если я вас разбудил. Я ведь разбудил вас?
— Д-да, — Жанна как-то нервно посмотрела на закрытую дверь комнаты.
— У меня к вам срочное дело. Оденьтесь, и мы поговорим.
— Котенок… Зайка… эт-то кто там еще? Т-ты с кем? Котенок, ну иди же сюда… Я умираю… Иди, прокатись снова верхом на папочке!
Колосов, отстранив Жанну, рывком открыл дверь в комнату. Там на широком разложенном диване в интимном полумраке задвинутых розовых штор лежал совершенно голый толстый гражданин средних лет. На нем были черные шелковые носки и дорогие золотые часы. Глазки гражданина с мутно-начальственной осоловелостью воззрились на Колосова. Голыш попытался приподняться и не смог — он был мертвецки пьян и благодушен. Никита не сразу даже понял, что его приняли за того самого неведомого Жорика — персонального шофера.
— Пожалуйста, не трогайте его. Оставьте. Уйдите! — Жанна (уже успевшая накинуть на себя что-то излишне прозрачное) с неожиданной силой попыталась вытащить Колосова снова в прихожую. — Не говорите, что вы из милиции. Это мой друг, он вообщё ни при чем. Просто зашел в гости… Оставьте его, я все сделаю. Что вы от меня снова хотите? Чего приперлись? Жить мне не даете, издеваетесь!
— Тихо, только тихо, без сцен, я все понял, — Колосов решил подчиниться. — Эй, папуля, — обратился он к голышу, — я Жорик, а ты спи — баю-бай, скоро домой поедем. Жанночка, ну-ка на кухню, на пару слов…
Голыш с золотыми часами лукаво погрозил им пальцем, нетвердо вякнув: «Жорик, ни-ни!», и тихонько захрапел. Пока он был в отключке, можно было разговаривать, но время поджимало.
— Ну что вы все ходите? Что вам еще-то надо, я же все в тот раз рассказала! — окрысилась Жанна Зарубко, когда они вошли в тесную кухоньку.
Как отметил Никита, квартира стриптизерши была маленькой, однокомнатной, но все пространство в ней занимали вещи, веши, вещи. Жанна была глобальная приобретательница — в коробках, коробочках и коробищах громоздились нераспечатанные телевизор, стиральная машина, пылесос, электрогриль, складные стулья, постельное белье, Наборы посуды и даже надувная походная кровать.
Носильные вещи (а Жанна была завсегдатаем галереи «Боско») тоже висели, лежали, валялись где только можно.
— Ну? — Жанна расставила ноги, подбоченилась. — Уже и дома покоя нет.
— И вряд ли он будет — покой, если дела пойдут так дальше. — Колосов жестом шерифа выложил на кухонный стол фотографию: — Узнаете, Жанна?
Она взяла снимок в руку, близко поднесла к глазам и как-то сразу растерялась.
— Узнаете?
— Ну?
— Кто на снимке?
— Я.
— А еще кто?
— Зойка. Я ж сама эту карточку ментам дала — тогда, еще давно…
—А кто рядом с вами?
— Богдаша…
— А это кто? — Колосов ткнул пальцем в Чибисова.
— Это? Это друг Богдаши.
— Но вы же в прошлый раз сказали, что не знаете его. Я фамилии называл — Чибисов, Хвощев, а вы все отрицали.
— Не знаю я никакого Чибисова с Хвощевым! — Жанна швырнула фото на стол. — Выдумали фамилии какие-то… Кто нам фамилии-то говорит, опупели, что ли? Это приятель Богдаши… как же его звали-то… Миша, кажется… да, Миша. Он тогда сказал: зовите меня просто Миша.
— Когда сделан этот снимок?
— Н-не помню… давно… Зойка жива еще была… Года четыре, наверное, назад.
— Снимали в «Бо-33»?
— А то где же? Конечно, в клубе.
— Я хочу знать про этого Мишу. Он часто приезжал к Бодуну?
— Нет, точнее, сначала бывал часто. По-моему, у них были какие-то общие дела. Но я не знаю. Я ведь тогда только-только начала работать в клубе. Зойка — я вам говорила — меня туда устроила. Сказала, что требуются девушки, можно заработать неплохо. Богдашу я тогда почти не знала, он был просто хозяин… А этот Миша, старый он — да, заезжал иногда в клуб. А потом, после того случая зимой, когда Зойка погибла, совсем перестал заезжать, словно отрезало. И Богдаша о нем при мне никогда не упоминал.
— Что значит, «когда Зойка погибла»? — спросил Колосов. — Вообще, что это за история с пропавшей без вести подругой?
— Я… я ничего такого не делала, я, наоборот, искала ее, места себе не находила… Я не виновата, что так вышло. Что я могла сделать? — Зарубко нервно зашарила по кухне в поисках сигарет. — Я вообще не знаю, как все это тогда произошло — словно морок какой-то нашел. Наверное, потому, что мы все; пьяные были в дым. Но я ни в чём не виновата!
— Погодите, не трещите, вас никто ни в чем не винит. Но я должен знать, что было на самом деле. — Колосов дал ей свои сигареты. — Как получилось, что эта Копейкина пропала и замерзла на пустыре?
— Я не знаю, это такой ужас был. — Зарубко прикурила сигарету. — Я сама тогда пьяная была, поэтому и не поняла сначала даже, что происходит… Не остановила их. Потом уже утром, когда Зойка не вернулась, я испугалась… Это такой ужас, такое несчастье было…
— Да что произошло? Успокойтесь и расскажите по порядку.
— Что? Ну, это все с самого начала тогда надо, чтобы понятно было, — Жанна вздохнула. — Это долгая история… Чтобы понятно, хотя я сама до сих пор не понимаю, как они могли… Сволочи… Я вам тот раз говорила: мы с Зойкой подруги были, в школу танцев вместе ходили, молодые были дуры… Потом у меня парень постоянный появился. У нее тоже. Встречаться стали редко, в интересах как-то разошлись… Я за своего замуж собиралась, жили мы уже вместе. Квартиру снимали. Дело еще в Обнинске было — я вам говорила, наша семья там осела, когда папаня мой на пенсию вышел. А Зойка оттуда родом… Она тоже замуж за своего парня собралась. Все уже готово было — они даже заявление в загс вроде подали. Но тут появился этот Бодун, и все екнулось. Зойка-то все, время в Москву рвалась. Говорила — «в этой дыре заживо себя похороним», это про Обнинск-то… Она и замуж собиралась потому, что вроде парень ее обещал ей, что переедут они в Москву, квартиру купят. Я, правда, точно ничего не знаю, Зойка тогда от меня сильно отдалилась… Знаю лишь то, что иногда она в Москву просто так на электричке срывалась — отдохнуть, оторваться; Ну, там где-то в клубе Бодун ее и подцепил. Она ж красотка была — видели бы вы, какая красотка, — Жанна снова взяла в руки снимок, горестно покачала головой. — Бедная моя Зойка… Бодун, когда хотел, умел быть крутым мужиком. Ну, денег у него хватало на все. Я в подробностях-то не знаю, что у них там было и как, знаю только, что Зойка вообразила тогда себе, что он на ней женится. И она станет мадам Бодун, в Ниццу с ним махнет и на Маврикий. Все она бросила в этом нашем бедном Обнинске — и работу, и парня своего к черту послала и рванула в Москву. И где-то, наверное, год мы с ней вообще не общалис