— Ничего не случилось.
— Но ты какой-то…
— Какой еще я? Я вот думаю… до заправки тут далеко? Мне в райотдел ехать, а у меня бензин на нуле.
— Заправка у опорного пункта, — сказала Катя. — Ты ее не заметил, что ли?
— А… да, видел, конечно… Ладно, я в отдел. Ждите меня с Трубниковым, я скоро приеду.
Однако уехал он не сразу. Словно что-то властно держало его здесь, на Татарском хуторе. Катя, весьма заинтригованная, пошла проводить его до машины. И была свидетельницей нескольких телефонных звонков, которые Никита буквально на ходу сделал в главк.
Один звонок касался проверки криминальных связей Бодуна по его прежним судимостям и обстоятельствам его прошлогодней поездки в Тулу на земельный аукцион. Никита запросил у оперативника, занимавшегося этой проверкой, последние данные, приказав «скинуть рапортом по факсу», и дал телефон Местного ОВД, куда на словах он всё собирался отчаливать.
Второй звонок касался установления личности и проверки некоего Виктора Телегина. Катя вспомнила, что он уже называл эту фамилию. Это был уволенный водитель Бодуна. Результатов по нему пока не было никаких: в Москве и области проживали три тысячи двести двадцать шесть Викторов Телегиных. Такая проверка могла сильно затянуться.
Третий звонок касался известий из Обнинска. Оттуда пришел ответ на запрос по поводу семьи Зои Копейкиной. Данные и тут были неутешительные: мать девушки, как оказалось, умерла два года назад. Из всей родни осталась лишь двоюродная сестра, которая, будучи опрошенной, показала, что при жизни Зои с ней почти не поддерживала отношений и ничего о ее жизни в Обнинске и Москве она не знает.
Все это была самая обычная рутина. И, на взгляд Кати, все эти нудные запросы-ответы ничего не решали, ничего не меняли. Колосов тоже отреагировал на все эти «обломы» без эмоций, кратко приказав «проверку продолжить». Катя наблюдала за ним — он был какой-то чудной в это утро. Взъерошенный, рассеянный. Словно его шмякнули из-за угла пыльным мешком, а он этого ну просто никак не ожидал.
— Для чего тебе этот Телегин? — спросила она, чтобы хоть как-то оживить атмосферу.
— Надо проверить. Он все-таки свидетель, как и Зарубко. Вдруг она откажется давать показания на суде? Надо иметь кого-то в запасе. Он нам пригодится, если, конечно, мы его найдем, — Никита отвечал машинально, явно думая о чем-то своем. И, наверное, уже в сотый раз объявил: — Я поехал в отдел.
Катя только плечами пожала: да ради бога, что я, тебя не пускаю, что ли? На душе у нее было как-то неспокойно.
Когда его черная «девятка» скрылась из вида, она тоже собралась со двора. От своего намерения переговорить с Полиной она не отказалась, но все же начинать в этот раз надо было не с нее.
С того вечера, когда она побывала в доме Павловского, прошло совсем мало времени, а в Славянолужье многое изменилось. И Павловский был в самой сердцевине этих перемен. Фактически все эти дни она наблюдала его со стороны, но еще ни разу с ним не говорила о происходящем. И теперь пора было это исправить — его собственная версия происходящего, пусть даже заведомо лживая, стала бы некой новой точкой отсчета. Так, по крайней мере, казалось Кате в это утро.
Днем искать Павловского дома было бесполезно. И она снова отправилась на ферму. На этот раз строго по дороге, давая себе честное слово Красной Шапочки «не сходить с тропы».
Приключений, к счастью, в пути никаких не случилось — она видела только стадо коров, мирно пасшихся на дугу на другом берегу Славянки.
A y ворот фермы ждали грузовые фуры. Одна из них уже въехала во двор и осторожно задом парковалась вплотную к крытому загону для скота. В этот день на ферме как раз сдавали постоянным клиентам свежую мясопродукцию, — специально откормленных молодых бычков. На борту грузовой фуры Катя увидела яркую рекламу известной столичной сети ресторанов.
— Скажите, пожалуйста, где мне найти Александра Андреевича? — спросила она женщину в белом халате и марлевой шапочке, кокетливо разговаривавшую с шофером фуры.
— А вон они с Константин Палычем в конторе. Вон туда идите. — Женщина, с любопытством зыркнув на Катю, указала в сторону уже знакомого одноэтажного флигеля в глубине двора.
Катя направилась к конторе. В прошлый раз она тут так ничего и не успела толком увидеть, кроме боя быков и безобразной драки. А видеть то, чем сейчас занимается такой человек, как Александр Павловский, хотелось. Только уж очень сильно шибало в нос коровником…
Катя вдохнула воздух ртом. И ничего ужасного, потерпишь, не барыня. И зачем обязательно концентрироваться на запахе навоза? Молоком-то ведь здесь тоже пахнет парным. И сеном свежим. Немного бензином от грузовиков и нагретым солнцем железом, колодезной водой. Она остановилась на пороге длинного сарая: запах был густым, ядреным, животным. В узких чистых деревянных стойлах, тычась смешными коричневыми мордами в кормушки с сеном, стояли бычки. Как солдатики в ряд. Их не погнали сегодня пастись за реку на заливной луг. Это за ними приехали фуры из Москвы, чтобы везти их с ветерком на коровий тот свет, на антрекоты. Но бычки не переживали. Косились в сторону Кати черными влажными глазами, зычно мычали, перекликались. Сыто лизали в кормушках соль.
В глубине коровника загорелый парнишка в грязных шортах поливал бетонный пол водой из шланга, шаля, направлял струю на бычков. Где-то во дворе фермы за стеной балагурило радио. Выступал Жванецкий.
И так уж вышло, что к конторе Катя подошла, что называется, с тыла. Вышла из стойла, осмотрела загон — тот самый, где некогда ярилась коррида. Прошла мимо сараев, где возились скотники. Очутившись здесь, на его территории, она словно медлила встретиться с ним лицом к лицу, в открытую. И снова желание наблюдать со стороны пересиливало прежний порыв задавать вопросы, спрашивать. Нет, нет, она и не собиралась следить за ним здесь. Это было и смешно, и неоригинально с точки зрения новейших методик личного оперативного сыска. Но все-таки…
Тихо, воровски обойдя контору с тыла и убедившись, что ни скотники, занятые работой, ни шоферы фур, ни та женщина-доярка ее не видят, Катя прошмыгнула за сараями и заглянула в давно привлекавшее ее настежь открытое, однако забранное изнутри жалюзи, окно конторы. Эти жалюзи, конечно, мешали, но все равно самое главное она разглядела в щелку.
Павловский сидел спиной к окну в кресле за столом. Сосредоточенно подсчитывал что-то на калькуляторе. Катя не видела его лица, только широкую спину и затылок. Туманов тоже был тут — сидел на стуле у двери. Видно, отдыхал от жары в холодке — в конторе работал сильный кондиционер, что при открытом настежь окне в принципе было нелепо.
— От Гайнаутдинова заказов нет ни на август, ни на сентябрь, — Сказал Павловский, считая.
— И не будет. Я слышал, он ресторан продает. Ничего другого и не остается. — Туманов хмыкнул. — Да, подкосили его эти события на Дубровке. И никто не купит у него. Если только под что-то другое, не под ресторан возьмут… У него ж прямо окна на этот ДК выходят. Раньше какое место было, а сейчас кто позарится? Я б лично не купил. Изначально убыточный бизнес. В таком месте у порядочных людей аппетит пропадает. И не до развлечений.
— Ничего, со временем все забудется, — машинально откликнулся Павловский, продолжая считать.
— Нет, такое вряд ли.
— Ну мы же здесь живем.
Наступила пауза. Катя стояла у окна, прислоняясь спиной к горячей стене.
— С Грузтранса звонили. Машину все-таки продают. Дешево, — сказал чуть погодя Павловский. — Надо бы съездить. Нам вторая «Газель» не помешает.
— Съезжу, гляну. Только дерьмо, наверное, Щура. Хорошее не продадут. Хорошее они себе оставят. Там наверняка двигатель менять надо.
Зазвонил сотовый. Катя уже слышала этот мелодичный сигнал однажды и запомнила. Это был телефон Павловского. Он звонил, звонил, отключился. Потом заиграл снова — настойчиво, громко и снова заткнулся. Павловский словно не слышал. Сидел владелец фермы в своем офисе в разгаре рабочего дня и не отвечал на звонки…
Телефон зазвонил снова.
— Ну скажи ты ей что-нибудь, не мурыжь ее. — Катя услышала голос Туманова.
— Я не «Скорая помощь», — Павловский шуршал на столе какими-то бумагами. — Возьми сам ответь.
— Она ж тебе звонит.
— Где у нас сопроводительные накладные со спиртзавода?
— Там дискета у тебя в столе, я все вбил, всю бухгалтерию, — Туманов снова хмыкнул. — Так дела повернулись, что, может, и накладные с нас никто больше не потребует.
Телефон опять отчаянно, жалобно затрезвонил. И снова Павловский не отозвался.
— Не пойму я тебя, Шура, — сказал Туманов тихо. — Никак не уловлю что-то…
— А тут и улавливать нечего. Тем более тебе, — голос Павловского звучал тоже тихо, словно бы нехотя.
— Пропадет девка.
— Ты-то откуда знаешь?
— Да уж я знаю. Видно. Пропадет. Одна ведь теперь совсем. Да и характер… Я вчера поглядел, как она с Лизкой-то… Папин характер, наследственный, дрянной. Ничего тут не попишешь-гены.
— Ну что ты ко мне пристал?
— Да я не пристал. Так как-то все… понять хочется. Чтоб и самому не ошибиться. А за тебя она в огонь и в воду. За тебя она горло любому перегрызет. Верная будет, как собака, всю жизнь.
— Прекрати.
— Не знаю. Будь я на твоем месте, я б от такого не отказался. Не так уж это и часто, когда такие вещи сами в руки плывут. Ну и потом вообще так… чисто по-человечески… жаль. Без тебя она точно пропадет здесь.
— Я не ты. В Монте-Кристо не гожусь.
— Да брось ты, — усмехнулся Туманов. — Брось. Или я не знаю тебя?
— Считаешь, что знаешь?
Телефон снова зазвонил. Катя ждала, что Павловский на этот раз ответит — той, что так униженно и настойчиво добивалась, — Полине Чибисовой. Но он и в этот раз не ответил.
— Да я как лучше хочу, Шура, — сказал Туманов. — Как лучше для тебя. Могу я тебе хоть раз как другу посоветовать?
— Вот посчитал и подписал, все готово. Это шоферу отдашь копию. А это для Плахова. Можно грузить.