— Знаешь, мой любимый писатель конца прошлого века создал образ героя, автора шуточных фантастических рассказов. Так вот, этот автор как-то раз рассказывает такую историю. На планете Одальну живут проститутки, которые в состоянии удовлетворить сексуальные запросы любого существа. Некий землянин попадает на Одальну и, вспомнив рассказы случайного знакомого, решает воспользоваться услугами этих меняющих форму дочерей Коринфа. Кроме способности менять внешность, они могут размещать свои половые органы в любом месте тела, а легенда гласит, что даже и за его пределами. Наш герой пользуется возможностью развлечься с таким существом, затем проваливается в сон, полный фантастических воспоминаний, а когда просыпается, чтобы удовлетворить свои физиологические потребности, оказывается, что его члена нет на месте. Он обнаруживает его под правым коленом, мчится к местному врачу и узнает, что последствием безумных, единственных в своем роде забав с одальнуанками является так называемый блуждающий член, который перемещается с периодичностью примерно в двое суток. Это заболевание неизлечимо, не помогает даже кастрация. Член исчезает в одном месте и появляется в другом, совершенно непредсказуемым образом.
Я встал и подошел к двери. Еще до того, как я успел до нее дойти, меня догнал вопрос Дуга:
— А мораль? — Он подождал три секунды и добавил: — Не играй с незнакомыми игрушками, если не хочешь ходить с хреном на лбу?
— Отлично! — Не оборачиваясь, я хлопнул несколько раз в ладоши и взялся за ручку.
— Оуэн? Я читал все, что написал Воннегут-младший, и не помню, чтобы Килгор Траут рассказывал подобную историю.
— Я имел в виду другого знаменитого писателя, Е. Т.
— Е. Т. — это инопланетянин из фильма!
— Ну тогда, может быть, Е. Д.?
Я толкнул дверь и вышел. Она закрылась за мной, заглушив голос Саркисяна. Впрочем, то, что я успел услышать, не предвещало интересного продолжения.
Два дня я провел с Филом, с удивлением отметив, что в его на первый взгляд нестандартных запросах не так уж и мало истины. И в самом деле — почему бы не спустить воду из бассейна, если в нем все равно никто не купается? Я вспомнил свое детство, сопровождавшееся множеством запретов. Может быть, именно поэтому я до сих пор не в состоянии расслабиться и развлекаться на полную катушку. В итоге я понял, что дети, хотя и кажутся нам лишенными тормозов или даже разума, руководствуются своеобразной логикой, которая вовсе не является столь уж идиотской, извращенной и невообразимой. Во всяком случае, мы с Фил )м начали друг друга понимать. Впрочем, он взрослел с каждым днем.
Вечером, когда я пытался, пользуясь его отсутствием, поделиться с Пимой своими последними впечатлениями, позвонил Дуг и пригласил меня к себе.
— Стая наших стервятников наконец установила предположительный возраст Скайпермена на момент его смерти, — сообщил он. — С точностью до четырех лет. Итак, ему было сорок четыре, плюс-минус два года, что дает нам две тысячи семьдесят второй год. Плюс-минус два, черт побери.
— Значит, нужно нацеливаться на две тысячи семьдесят четвертый? — не то подтвердил, не то спросил я.
— Да.
— А что Хейруд?
— Ему уже все равно, «куда» нас доставить. Он полон оптимизма, радостно потирает руки и говорит: «Fortes fortuna adiuvat».
— У тебя есть претензии к Хейруду? — язвительно спросил я.
— Сейчас он будет здесь. Немного злился, что мы отрываем его от каких-то расчетов или еще чего-то, но обещал прийти.
Мы с Дугом почти одновременно кивнули. Ник фыркнул, словно удивляясь нашему столь ничтожному интересу к происходящему, но он был неправ — невозможно две недели жить с нервами, натянутыми, словно провода высокого напряжения морозной зимой. Возбуждение спало, осталось лишь томительное предчувствие чего-то важного, что должно произойти в будущем. И это что-то явно приближалось.
— Он говорил что-нибудь более конкретное, чем латинские изречения? — спросил я лишь затем, чтобы прервать молчание. После нескольких суток, проведенных в обществе Фила, каждые несколько секунд тишины я воспринимал как предвестие беды.
— Немного. Немного… — произнес Саркисян таким тоном, что кто-нибудь не знающий английского мог бы подумать, что он крепко выругался. — Он прямо-таки светится от оптимизма, после того как мы провели вторую линию высокого напряжения и достали второй комплект сердечников для стартболических конденсаторов. — Он посмотрел на меня. — Кстати, этот твой болтолог успел спрятаться под брезентом на пути от ворот к лаборатории.
— А, так это ты его так назвал? — обрадовался я. — Вчера он явился ко мне за объяснением, кто такие болтологи, но какие-либо дальнейшие показания давать отказался. Видимо, почувствовал, что прозвище не слишком лестное…
— Кровь от крови… — рассмеялся Дуг. — Я назвал его так, когда он удивился, что я не хочу отвечать на его четырехсотый вопрос. У меня просто не было больше сил…
— Не оправдывайся, — я махнул рукой.
Ник хотел что-то добавить, видимо, он тоже вынес некоторый опыт из общения с проклятием военной базы в Алькаметче, но тут тихо открылась дверь, и вкатился на своей коляске Хейруд. Вид у него был раздраженный, словно у патологоанатома, которого оторвали от особо аппетитного трупа трехголового слона. Он объехал стоявшего у него на пути Ника и затормозил у меня за спиной.
— Мистер Хейруд… Гм… — начал Дуг.
— Мне нужно еще восемь дней, — прервал его Йолан. — Через восемь дней можно будет стартовать.
— Через четырнадцать дней открытие выставки, — мягко напомнил Саркисян.
— Это не имеет значения!
— В предположении, что транстайм будет работать, — вмешался я.
— Будет!
— Ну, в таком случае, может быть, потратим несколько минут на то, чтобы услышать, откуда у вас такая уверенность? — Я повернулся в кресле так, чтобы сидеть лицом к лицу с Хейрудом. — Не поймите меня превратно, но от работоспособности вашего устройства зависит успех всего нашего плана.
— Не совсем так. — Хейруд растянул губы в улыбке, но в остальном выражение его лица не изменилось. — Если бы у вас были другие следы, вы бы вели следствие по двум направлениям, так что не обвиняйте меня в том, будто я вас в чем-то торможу.
— Железная логика! — похвалил Саркисян. — Правда, вы несколько опережаете события. И никто вас ни в чем не обвиняет, даже напротив, вы наша последняя спасительная соломинка. А знаете ли вы, как больно терять надежду?
— Подождите спокойно несколько дней…
— Ладно, давайте по-другому, — не выдержал Ник. — Вы уже завершили теоретический этап разработки?
— Нет.
— Ваша теория складывается из элементов, уже проверенных на практике? Можно сказать, что все вместе должно работать, поскольку работают его отдельные составные части?
— Нет.
Следующий вопрос, который звучал бы примерно так: «Так с чего тогда, …, ты, …, уверен, что это … будет работать?», повис в воздухе, но так и не был задан. Может быть, потому, что каждый из нас заменил бы многоточием разное количество слов. Хейруд снова улыбнулся.
— Я просто знаю, что оно будет работать, и все.
— Один парень, — сказал я, зная, что ни Ник Дуглас, ни его шеф Дуглас Саркисян не в состоянии сказать ничего более умного, — после нескольких кружек пива пошел в сортир, поскольку знал, что иначе…
— Я сказал, что через восемь дней вы сможете стартовать! — прервал меня Хейруд. — За два дня до этого мы проведем пробный запуск, может, пошлем какую-нибудь мышь или что-то в этом роде. Восемь дней. А если транстайм будет работать, можно будет провести бесчисленное множество испытаний. Мы настроим его так, чтобы он возвращался в ту же самую минуту, из которой стартует. Это же очевидно…
В словах Хейруда зазвучали новые, показавшиеся мне не слишком приятными нотки. Я решил дать шанс Саркисяну, и он им воспользовался.
— Говоря о мистере Йитсе, — медленно проговорил он, — вы имели в виду нечто конкретное?
Хейруд несколько раз кивнул, не отрывая от меня злорадного взгляда. Я решил слегка ему подыграть. В конце концов, он строил для нас машину времени.
— Как я догадываюсь, вы ставите условие, чтобы путешествие во времени совершил я?
— Да, — небрежно бросил он.
Я кивнул, словно говоря: «Вопросов больше не имею».
— Это невозможно, — сказал Саркисян, четко выговаривая каждую гласную. — Мистер Йитс с точки зрения закона является лицом посторонним. По ряду причин он участвует в операции, но в будущее отправится не он…
— Поспорим? — дерзко спросил Хейруд, не сводя с меня взгляда. Я смотрел ему в глаза, но видел, как Саркисян готов взорваться у него за спиной. Впрочем, не увидеть этого было трудно.
— Мистер Хейруд, — быстро вмешался я, чтобы остановить Дуга, — хочет лично рассчитаться со мной за один разговор, в котором я подверг сомнению право ученого на деятельность без контроля со стороны каких-либо организаций или коллективов. Поэтому мистер Хейруд хочет, чтобы я совершил это путешествие и убедился, что в нем нет ничего опасного, или, по крайней мере, чтобы я признал, что обязан этим путешествием ему. Этакая полемика с Фомой неверующим…
— Меня это не волнует! — Саркисян встал между мной и Хейрудом и навис над ученым, упираясь руками в колени. — Личные счеты меня не интересуют…
— Оставь, Дуг, — перебил я. — Ничего не выйдет, мистер Хейруд не уступит. А я, честно говоря, в любом случае сражался бы за билет в будущее. Так может быть, сделаем проще и решим, что поеду я? Хорошо?
Саркисян медленно выпрямился и повернулся ко мне. Мне трудно было бы описать выражение его глаз. Похоже было, что он хочет слишком многое сказать сразу, чувства бурлили в его взгляде, словно толпа демонстрантов, выкрикивающих каждый свой лозунг. Я воспользовался тем, что он заслонял меня от Хейруда, и заговорщически подмигнул, но едва все не испортил, поскольку взгляд его стал еще более яростным. В конце концов он сверкнул своими голубыми глазами и секундой позже успокоился. Я был полон восхищения — нормальный человек закоптил бы потолок, выпуская из себ