Присцилла закусила нижнюю губу, втянула воздух через нос. Я наблюдала за ними с огромным интересом. Колючая мама-подросток была мне в новинку.
– Сэм, – сказала хальмони, будто бы пробуя имя на вкус. Для нее оно тоже было в новинку. – Мне кажется, в «Виллидж плаза» много работы. Можешь там попробовать.
Она произнесла это извиняющимся тоном – речь шла об огромном супермаркете, и мне захотелось ее обнять.
– Спасибо, – сказала я. – Пойду выясню.
Я лихорадочно придумывала предлог, чтобы остаться, а хальмони вытащила на стойку огромный контейнер с вешалками-плечиками.
– Ты чего сегодня так поздно? – спросила хальмони по-корейски.
– Ты же знаешь, у меня чирлидерская тренировка, – пробурчала Присцилла.
– А, да, я забыла, – рассеянно произнесла хальмони – я очень хорошо знала этот тон. Шутливый.
Присцилла попыталась скрыть улыбку:
– Ну, понятное дело, омма. Тренировки-то у меня всего лишь каждый день.
– Знала я, что ты на это будешь убивать кучу времени. – Критика в ее словах звучала, пусть и легкая.
Присцилла вздохнула:
– Это может помочь при поступлении.
Хальмони грубовато фыркнула:
– Спорт был бы еще полезнее. Так ты бросила.
Короткая ссора, легкое взаимное недовольство, которое мне показалось совсем не легким. Мама тогда не знала, что через тридцать лет хальмони впадет в кому. Какая же это глупость – тратить кучу времени на дурацкие пререкания.
Я хотела их прервать, но тут Присцилла выпалила:
– Оно мне надо – плавать каждое утро в шесть часов?
Я посмотрела на нее с удивлением. До меня только сейчас начало доходить, что это семнадцатилетняя Присцилла, а не мама, которую я прекрасно знаю. Присцилла из будущего ни о чем не стала бы говорить «оно мне надо» и уж всяко не стала бы протестовать против полезных занятий спортом. «Нытья я не слышу» – в нашем доме это было мантрой.
– Да ладно, себя не обманывай, – ответила хальмони на смеси английского и корейского. – Ты просто испугалась, что испортишь хлоркой волосы.
Присцилла вроде как хотела возразить, но вместо этого рассмеялась.
– Да, верно, – ответила она по-корейски.
– Причина неуважительная, тебе не стыдно? – Хальмони говорила по-корейски, добродушно, но слегка язвительно.
Теплота в их отношениях оказалась, пожалуй, самой странной вещью из всего, что я увидела в прошлом. Очень странным было и то, что мама говорит по-корейски. Свободно. И я все думала: в их общении есть что-то очень знакомое. Потом я вдруг сообразила: именно так мы общались с хальмони. Я вспомнила, как мама отзывалась о хальмони («Раньше она была не той бабушкой, которую ты знаешь»), и подумала, что же такое произошло, что все между ними поменялось? Легкость и теплота вылились в то, что я вижу сейчас: холодность, натянутость…
Когда смех Присциллы завершился сердитым смешком, я тоже расхохоталась, не удержавшись.
– И как, Присцилла, – выпалила я, – ты здесь каждый день работаешь?
Я сама понимала, как глупо звучит этот вопрос.
– Да. А тебе-то что? – осведомилась Присцилла, просматривая список заказов. – Влюбилась в меня, что ли?
Вот же хамка.
– А ты не слишком губу раскатала? Я тебя знаю-то всего пять часов. – Слова вылетели прежде, чем я успела себя остановить: настолько глубоко впечаталась в подсознание программа «как отвечать маме».
Она вздрогнула, подняла глаза:
– Да я пошутила, естественно. Ты ж девочка.
Я попыталась не поморщиться. Крепко же в нее въелась эта гетеронормативность.
– Ну да, знаю.
Присцилла подалась ко мне ближе, лицо сделалось подозрительным.
– Эй, а ты где сегодня была? Я тебя за обедом не видела. Да и вообще нигде.
– А. Может, у нас обед в разное время?
– Чего? Он у всех в одно время.
Черт.
– А. Ну, тогда не знаю. Наверное, ты меня не заметила.
Короткая пауза, я съежилась под пронзительным взглядом Присциллы.
– Омма! – внезапно прозвенел ее голос, я подпрыгнула. – Ты мне платье переделала?
Она развернулась и пошла прочь, напрочь про меня забыв.
Я неловко потопталась на месте, плохо себе представляя, что еще предпринять. Торчать здесь, нести всякую чушь, чтобы меня совсем за больную приняли? Уйти прямо сейчас, не получив ни одного ответа? Я почти физически чувствовала, как разряжается аккумулятор телефона, а с ним испаряется мой последний шанс вернуться домой к хальмони.
– Ты точно успеешь до бала? – Даже из дальней части химчистки было слышно, как Присцилла озабочена.
Хальмони раздраженно хмыкнула:
– У меня, в отличие от тебя, есть дела поважнее этого вашего бала.
– Да, для меня это важно. Пожалуйста, сделай все как следует.
– Еще раз спросишь – омма вообще ничего не будет делать!
Приглушенные сердитые голоса так и звенели у меня в ушах.
Погоди-ка.
Меня не выбрали… Когда я вернулась после бала домой, мы ужасно поссорились.
Мамины слова эхом отдавались в голове. Я вспомнила объявления в школьном коридоре. Здесь, в прошлом, еще не закончился первый месяц учебного года.
Примерно тогда у нас отношения и разладились окончательно.
Перед глазами как в замедленной съемке поплыли математические уравнения, фрагменты вставали на свои места.
Значит, меня не случайно отправили сюда именно в этот момент. На той неделе, когда мама с хальмони ужасно разругались. Хальмони в коме, жизнь ее висит на волоске… И тут я поняла, что должна сделать. Зачем меня отправили в прошлое.
Я должна как-то спасти их отношения.
Нужно предотвратить этот скандал еще до того, как он разразится. А для этого мама должна стать королевой бала. Если она одержит победу, то и повода для скандала не будет.
Тут вернулась Присцилла с ворохом льдисто-голубого атласа в руках; я смотрела на нее во все глаза. Мне придется завести дружбу с какой-то заносчивой чирлидершей из девяностых годов? С человеком, с которым у меня совсем ничего общего – ни в прошлом, ни в настоящем? С девчонкой, которая, дай ей хоть малейшую возможность, наверняка стала бы меня изводить? Да уж, просто мука мученическая. Зато хоть какой-то план. На смену беспомощности пришел проблеск надежды.
– А когда этот бал, Присцилла? – Было очень странно называть собственную маму по имени.
– В субботу на следующей неделе.
Сегодня четверг. Так, у меня девять дней. Девять дней на то, чтобы сделать Присциллу королевой бала. Девять дней на то, чтобы мама с хальмони не поссорились.
А мой аккумулятор протянет девять дней?
Время покажет.
Ха-ха.
– Ну класс. Ты, наверное, номинантка на королеву бала? – спросила я как можно беспечнее и жизнерадостнее.
В ее глазах вспыхнуло подозрение. Словно очередное напоминание, что мне ни разу в жизни не удалось перехитрить собственную мать. Врать ей всегда было бессмысленно.
– Да? – Она произнесла это с вопросительной интонацией.
Я знала, что каждый шаг будет даваться мне с трудом. Но сейчас вдруг вспомнила, как мама настаивала, чтобы я провела эту свою «кампанию». Ладно, с этого и начнем.
– Ничего себе. Тебе нужна помощь с твоей кампанией? Я это… выиграла титул королевы бала в своей старой школе.
Шито белыми нитками – она наверняка сразу меня раскусит.
– Ого. – Никакого почтения я в этом слове не услышала. – Спасибо, я сама справлюсь.
Это был удар по самолюбию, но я не сдавалась. Да, мама, которая из будущего, умела за один миг превратить всю мою уверенность в горстку пепла. Но эта мама не была со мной знакома – пока. И этой маме я еще могу доказать, что я не совсем тупая. Мы же начинаем с чистого листа.
– Я серьезно. Я не была самой сильной номинанткой… – Присцилла фыркнула. – Но мне многих удалось убедить за меня проголосовать, именно потому что я грамотно спланировала кампанию.
Она включила движущуюся вешалку, и со мной заговорила одежда.
Я попыталась ее перекричать.
– Я слышала, как Стефани Камильо сказала, что кроме нее никому этого титула не видать.
Вешалка остановилась. Ага, я тебя поймала.
Присцилла подошла ко мне, оперлась ладонями о стойку.
– Чего? Откуда ты ее вообще знаешь? Ты провела-то у нас, типа, пять минут.
– Подслушала, как девчонки это обсуждали в туалете. – Тут я попыталась отыскать в голове самую очевидную подначку, какую можно найти для Присциллы. – Она что, самая популярная девчонка в школе?
Вот какие я произнесла слова.
Оказалось, все правильно. Из глаз Присциллы вылетели две молнии.
– Ей, падле, очень этого хочется.
– Эй! – окликнула хальмони откуда-то из задней комнаты.
Присцилла понизила голос:
– Я тебе сейчас всю правду скажу, новенькая. Стеф Камильо гадкая как не знаю кто – ей повезло, что ее вообще номинировали.
А-ха-ха. Я попыталась спрятать свою радость, пожав плечами.
– Ну, тогда, наверное, все это уже поняли и не будут за нее голосовать.
– В том и проблема: она как-то умудрилась всех убедить в собственной крутизне. И все потому, что папаша у нее – юрист в шоу-бизнесе и представляет интересы Закари Ти Брайана.
Мне, видимо, полагалось знать, кто это такой.
– Ни фига себе.
Она фыркнула:
– Тут, в Лос-Анджелесе, каждый знает кого-то, кто знает кого-то. Глупо и недоказуемо.
При этом чистая правда.
– А почему она гадкая? – спросила я.
– Ну, типа ублажала рукой половину бейсбольной команды.
Я нахмурилась.
– А ты-то откуда это знаешь? – Обычно парни несут такую чушь про девчонок, которые послали их подальше. – Фу, мерзость какая.
Присцилла слегка опешила:
– Ну… типа все знают.
– Вау, я в шоке, какие вы тут все сексисты.
Казалось, я с ней говорю на иностранном языке.
– Чего? – Присцилла уставилась на меня. – Конкретно сексом она вряд ли занимается. Ну уж нет.
Мы обе выдохнули. Не в этом дело. Даже в будущем прививать маме феминистические взгляды было совершенно бессмысленно, и я уж точно не собиралась этим заниматься в 1995 году.