– Короче, я тут подумала. Мне кажется, нам нужно провернуть эту историю со скидкой на химчистку.
– Что? Ты серьезно?
Она кивнула, крепко стиснув зубы:
– Да, а то мы отстаем в этом сегменте. А потом… оно меня волнует, что эти люди обо мне подумают?
Я даже задержала дыхание. Ух ты. Вот это да!
– Пусть проголосуют за меня такую, какая я есть, в противном случае не сильно-то они мне нужны! – произнесла она решительным голосом. – Так что я размножу купоны, завтра будем их раздавать.
Я вскинула сжатую в кулак руку:
– Да, черт возьми!
– О боже.
Но она это сказала любя, и впервые с момента попадания сюда, а может, и вообще впервые в жизни я почувствовала, что мы одна команда. Мы вдвоем сидим в этой машине, и пусть кто попробует нас тронуть. Наши мечты, наши надежды – не имеют никакого отношения к миру за окнами. И я сделаю все, чтобы спасти Присциллу и ее будущее.
глава 25
Днем, в химчистке, я постоянно прокручивала все это в голове, пытаясь сообразить, как вытащить Присциллу из задницы с интервью. Бранч только сильнее меня раззадорил, ведь с Присциллой действительно обошлись несправедливо. Да, купоны нам помогут, но этот скандал нужно как-то обнародовать.
Хальмони, ничего не знавшая о моих терзаниях, работала с легкой душой и явно предвкушала сегодняшний ужин. Меня это радовало – а радоваться непросто, когда ты постоянно душишь паническую атаку.
После работы она повезла меня к себе домой, по дороге мы слушали корейское радио. Я думала о том, как люди общались в девяностые годы – никаких тебе соцсетей. Телевидение, радио…
Тут в голову мне пришла гениальная идея. Оставалось одно – заставить Присциллу снова в меня поверить.
Наконец мы приехали – Присцилла с Грейс уже были дома, звучала музыка SWV, уютно пахло готовящимся рисом.
– Мы тут! – окликнула их хальмони по-корейски, снимая туфли в прихожей. Я нагнулась, развязала шнурки на кроссовках. Распрямиться не успела – в меня будто бы ударило небольшое ядро.
– Сэмми! – заверещала Грейс, обхватывая меня за ноги.
Я поймала равновесие, рассмеялась.
– Привет, Грейс! – Вот именно с таким энтузиазмом тетя Грейс здоровалась и в возрасте хорошо за тридцать. Обхватывала меня так, что весь воздух выжимала из легких.
Присцилла – она резала на кухне зеленый лук – поприветствовала меня с куда меньшим энтузиазмом.
– Привет, – сказала она, когда я вошла.
Вид у нее был усталый, и мне стало неловко, что я заставила ее готовить нам всем ужин.
Зашла и хальмони и тут же принялась рассматривать лук:
– Режь под углом, а не прямо, как монетки.
Присцилла вздернула плечи, почти зримо испуская волны раздражения:
– Заходи.
Хальмони остановилась, посмотрела на меня:
– Остальное я сама доделаю. Сэм, иди передохни.
– Нет, давайте я помогу, – сказала я, одновременно подходя к раковине, чтобы вымыть руки.
– Нет-нет, ты гостья! – воспротивилась хальмони. – Посиди с Грейс в гостиной.
Я продолжала мыть руки.
– Ну пожалуйста!
Присцилла перестала резать рук.
– А чего ты так долго моешь руки?
Ну конечно, они еще не знают, что настанут дни, когда положено будет дважды спеть «С днем рожденья!», пока трешь ладони, чтобы соскоблить с них смертоносный вирус.
– Э-э… у меня папа хирург, – пояснила я, взяв полотенце.
Несмотря на просьбы хальмони, я решила все-таки помочь на кухне. Разбила и взбила яйца для чона, нарезала побольше свежих овощей, чтобы подать их с соусом самдян. Хальмони очень любезно поправляла меня где нужно. Присцилла за этим наблюдала, и в какой-то момент на лице ее мелькнуло странное выражение.
Мы готовили в дружелюбном молчании, из соседней комнаты долетал звук телевизора – его смотрела Грейс. Все это должно было бы казаться обыденным, но, к сожалению, не казалось. В будущем редко будет мне выпадать возможность провести вечер на кухне с мамой и хальмони. Я сглотнула комок в горле, приказала себе не расклеиваться. Кто бы мог подумать! И ужин этот вдруг приобрел гигантское значение. Редкая возможность поесть с хальмони, мамой и Грейс до всех этих будущих осложнений.
Прежде чем сесть за стол, я улизнула в туалет. Вымыла руки и осталась стоять у раковины, разглядывая вазочку с попурри, детскую зубную щетку, явно принадлежавшую Грейс. В уголке в безупречном порядке была расставлена косметика Присциллы.
Я вытащила телефон, решив не обращать внимания на страшные пятьдесят два процента. Можно ради такого подсадить аккумулятор.
Привет, хальмони. Как это странно: быть с тобой рядом и все равно тосковать по тебе. Ты – одна из немногих, кто верит в меня целиком и полностью. Мне сейчас очень нужна эта вера. Я страшно боюсь не справиться с очень важной задачей. Раньше я не справлялась и не особо переживала. То, что нас не убивает, делает сильнее – и прочая чушь, которую пишут на мотивационных плакатах. Или, там, ну не знаю, в магазинах товаров для дома. Но сейчас я просто обязана справиться. И мне очень-очень страшно. Ты бы сейчас нашла, что мне сказать. Как и всегда.
Я выключила телефон, вернулась в столовую, опустилась на цветастую подушку, лежавшую на стуле. Ужин стоял на столе со стеклянной столешницей, мне до боли знакомой. Фарфоровые мисочки с рассыпчатым белым рисом, металлические палочки, разные банчаны на знакомых тарелках с цветочками, красная прихватка, положенная вместо подставки под кастрюльку с гальби-джим – короткими тушеными ребрышками, сладкими, как конфеты.
– Надеюсь, Сэм, тебе понравится, – сказала хальмони, снимая фартук.
– Выглядит замечательно, спасибо.
– А у вас дома готовят корейскую еду? – спросила она, наклоняясь и накладывая кусочки отличного тушеного мяса в мисочку Грейс.
Я удержалась от того, чтобы взглянуть на маму.
– Э-э… нет, на самом деле. Очень жаль. Я люблю корейскую еду.
Присцилла фыркнула:
– Ну ты и подлиза!
– Это правда! – Чтобы подтвердить свою искренность, я засунула в рот огромный шмат риса и потянулась к соевым бобам, тушенным в кунжутном масле с перцем чили. – Просто мои родители плохо умеют ее готовить.
Хальмони кивнула.
– Так ты здесь родилась?
– Да. – Я стала старательно разбирать на части кусок рыбы.
Хальмони своими палочками оттолкнула мои и ловко сняла мясо с костей. Сложила его в кучку на тарелке, кивнула мне: бери. Это прозвучало эхом последнего нашего ужина вместе, и у меня сдавило горло.
Когда я вылила в рис ложку гальби-джим, хальмони взглянула на меня с удивлением.
– Вот странно. Ты его ешь точно так же, как Присцилла и ее папа.
Ложка Присциллы замерла над рисом, тоже пропитанным соусом. Мы неловко улыбнулись друг другу.
– Удивительно. Иногда мне кажется, Сэмми, что я давно тебя знаю, – произнесла хальмони.
Сердце у меня чуть не остановилось.
– Она Сэм, не Сэмми, – поправила, смутившись, Присцилла. Взглянула на меня. – Прости.
Я качнула головой:
– Да ничего страшного. Бабушка меня тоже так зовет.
Блин.
Никто, впрочем, не удивился. Да и с чего бы? Допустим, хальмони мое лицо кажется знакомым в силу странного наложения времени и пространства, но почему – она не догадывается. Надеюсь, не догадается никогда.
– Вот и хорошо. А твоя бабушка живет неподалеку от тебя? – спросила хальмони.
– Да, – пискнула я, вытаскивая ребрышко из кастрюли.
– Бабушка и дедушка моих дочерей живут в Корее, что очень грустно, – сказала хальмони. – Мы у них были всего один раз.
– Ты была в Корее? – с удивлением спросила я у Присциллы.
Мама ни разу в жизни не рассказывала мне про поездку в Корею. Я там была всего однажды, с хальмони, в раннем детстве. С родителями мы путешествовали по Европе и Юго-Восточной Азии, а в Корее не были никогда.
Она пожала плечами:
– Совсем маленькой. Грейс тогда еще даже не родилась.
– Вот-вот, так что было очень скучно, – заявила Грейс, поднимая ложку. Такой маленький диктатор.
Хальмони пододвинула ко мне тофу.
– Присцилла ныла всю дорогу. Ей совсем не понравилось.
Настроение изменилось, я смотрела в тарелку, не желая вмешиваться. Странно мне было видеть в хальмони эту запальчивость, враждебность. Со мной и с Джулианом она никогда так себя не вела. Да и с мамой тоже. Когда при мне между ними случались стычки, затевала их всегда мама, она первой говорила резкости.
– Уж прости, что мне показалось скучно общаться с какими-то странными родственниками, которых я видела первый раз в жизни, – отозвалась Присцилла. – Там вообще не было ничего интересного.
– Мы с аппой водили тебя в Lotte World! – напомнила хальмони, досадливо положив ложку на стол.
– Омма. Мы живем в Южной Калифорнии. У нас есть Диснейленд.
Я едва удержалась, чтобы не вскочить и не разнять их – как буду делать в будущем, когда мама с хальмони начнут цапаться. Здесь было никак – выйдет неуместно и неприлично.
– Наш аппа умер, – деловито поведала Грейс, хватая большой лист салата и запихивая его в рот – он едва поместился.
Все смолкли. Мне хотелось спрятаться за забором, как в гифке с Гомером Симпсоном.
– Она это знает, – наконец выдавила чопорным голосом Присцилла – каким будет говорить в будущем, желая резко закрыть тему.
Похоже, Грейс потянула за какую-то ниточку разговора и разом нарушила все равновесие. Присцилла, повесив голову, ковырялась в тарелке, и у меня возникло мучительное ощущение, что она с трудом сдерживает слезы. Я бросила взгляд на хальмони в надежде, что она что-нибудь скажет, но она только прочистила горло, встала из-за стола и ушла на кухню. Неестественно громко загремели тарелки.
Ты бы обязательно нашла, что сказать. В голове эхом отдавались слова, которые я недавно произнесла в телефон, обращаясь к своей бабуле. А сейчас хальмони вообще ничего не хотела говорить.