Грейс, сидящая за столом, выглядела совсем маленькой, но ее круглые черные глазенки не упускали ничего. Она посмотрела на сестру, нижняя губа у нее дрожала.
– Прости, онни. – Шепотом, потонувшим в грохоте посуды на кухне.
Присцилла, однако, услышала, расправила плечи. Подняла голову, пригладила волосы. Единственным следом слез стал покрасневший кончик носа.
– Ты ни в чем не виновата. Эй! Там муха, что ли? – Она игриво стукнула сестренку палочками по голове, та захихикала.
Я тоже рассмеялась, чтобы снять напряжение. Вот только мне и самой, если честно, хотелось плакать. Присцилле столько сегодня пришлось пережить, а теперь изволь изображать заботливую дочь и сестру. Похоже, ей совсем не оставили пространства для выражения собственных чувств по поводу смерти отца. А ведь он умер всего несколько лет назад. Она… несет такой груз. Без помощи.
Я нервно поглядывала в сторону кухни, дожидаясь возвращения хальмони. Почему она ничего не делает, чтобы сгладить ситуацию? Со мной всегда сглаживала. Вот она наконец появилась с графином воды, как будто именно его так долго пыталась раздобыть.
– Вода теплая: так лучше для пищеварения, – сказала она мне с улыбкой. А вот на дочерей не глядела, и тут я почувствовала, какая пропасть разделяет их с Присциллой. Чем я могу им помочь? Я ведь просто случайный человек, ворвавшийся в их жизнь. Невозможно тут что-то сделать.
Но ведь попасть в прошлое тоже невозможно. Вот именно.
Я взяла стакан воды, вздохнула:
– Спасибо. Да, а вы знаете, что Присциллу номинировали в королевы бала?
Присцилла резко повернулась ко мне, широко раскрыв глаза.
Хальмони отпила воды:
– А что это значит?
Я вспомнила, что хальмони всегда поддерживала все мои начинания. Может, хоть я смогу убедить ее в том, что бал – это важно, особенно для Присциллы.
– Это очень почетный титул, который учащийся получает на балу в честь начала учебного года, если наберет достаточно голосов.
– А на каком основании голосуют? У кого лучше оценки или как?
– Ну, не совсем. – Я запнулась. – Голосуют за того, кто нравится.
Присцилла досадливо хмыкнула с другой стороны стола. Все шло не так, как я рассчитывала, но сдавать назад было поздно.
Присцилла скривилась:
– Это очень важная вещь, омма.
– Набрать больше всего голосов за то, что ты всем нравишься? – Хальмони презрительно фыркнула. – Глупость какая. Ты, Присцилла, вообще слишком озабочена тем, кто и что о тебе думает. Если бы ты так же заботилась о родных, мы были бы самой счастливой семьей на свете.
Сказано в шутку, судя по легкости тона. Но я попробовала вложить в эти слова тот смысл, который наверняка вложила Присцилла. Так это на ней лежит вся ответственность за счастье семьи? Я едва не задохнулась, настолько это было несправедливо.
Впервые в жизни я всей душой возражала против того, что моя бабушка считала правильным. Мама из будущего говорила правду. Хальмони, с которой она выросла, – не та хальмони, с которой потом познакомлюсь я. Кстати, это и не та хальмони, с которой я работала в химчистке. Настоящая мать-тигрица, чтоб ее.
– А я помогаю Присцилле проводить кампанию, чтобы она победила, – добавила я с уверенностью, которой на самом деле больше не чувствовала. – Это очень интересно.
Хальмони кивнула, натянуто улыбнувшись, явно пытаясь обуздать свои истинные чувства и не возразить гостье.
– Ей очень повезло, что у нее есть такая подруга.
Я бросила взгляд на гордый профиль Присциллы – подбородок вздернут, хотя настроение у нее хуже некуда, – и заметила:
– На самом деле, это мне повезло, что у меня такая подруга.
Присцилла посмотрела на меня с удивлением. Грейс хлопнула в ладоши:
– А можно я тоже буду твоей подругой?
Я рассмеялась:
– А мы и так подруги.
Грейс с довольным видом кивнула и продолжила уминать еду.
Хотя Присцилла и бросила на меня быстрый благодарный взгляд, весь остаток ужина не сказанные слова висели над нами, точно какой-то призрак. Я почувствовала, что моя решимость наладить отношения между мамой и хальмони слабеет. Ужин лишь подчеркнул глубину разделявшей их пропасти – и эта проблема была куда сложнее, чем победа в конкурсе. И что мне теперь с этим делать?
глава 26
Хмурые и задумчивые, мы с Присциллой быстренько перемыли посуду, а потом юркнули к ней в комнату – разрабатывать операцию «Спасем кампанию за титул королевы бала».
Я вошла в ее спальню, окинула взглядом бледно-розовые стены, занавески в цветочек, плакаты с изображением беловолосых девчонок-хиппи, школьный вымпел, висевший рядом с пробковой доской, залепленной вырезками из журналов. Можно подумать, что сюда забрел сериал «Полный дом» и его тут вырвало.
Но больше всего меня удивило, что в одном углу была устроена своего рода мини-прачечная: сушилка, на которой аккуратно висели одежки и нижнее белье. Утюг стоял на подставочке, тут же парогенератор и небольшая полка с аксессуарами – типа ролика с липкой лентой и антистатика.
– Да уж, у вас, похоже, вся семья чисткой занимается. – Я поняла, что перед глазами у меня истоки почти маниакального маминого пристрастия к опрятной одежде.
– Ха-ха. – Присцилла плюхнулась на кровать и тяжело вздохнула.
Я попыталась развеять пораженческую атмосферу, которая так и висела в комнате:
– Это, спасибо, что пустила меня съесть ваш семейный ужин. Вкуснятина.
Она сложила руки крестом, как их складывают покойникам:
– Да ничего особенного.
На самом деле, очень даже чего. Она только что призналась, что ее друзья здесь никогда не бывают. Я попыталась представить Нила или Дейдре, которые топают в обуви по чистейшим коврам, и мысленно содрогнулась.
– Нравишься ты моей маме, – заметила Присцилла.
И тут я разгадала, что за выражение я подметила у нее на лице, когда мы с хальмони готовили: ревность. Даже здесь, в прошлом, между мной и хальмони существовала связь, которую ощущали все окружающие.
– Маме легко понравиться, если ты не ее дочь, – заметила я, вспоминая, как моя мама обожает Вэл.
Присцилла выпрямилась и посмотрела на меня – она почувствовала, что это у нас с ней общее, и ей явно полегчало.
– Когда у меня будут дети, особенно если дочь, я никогда не буду создавать ей таких трудностей.
Я закашлялась, чтобы скрыть смешок.
– Ладно, давай лучше про бал, – сменила я тему, садясь на ее стул с решетчатой спинкой.
– А это обязательно? – В голосе звучало явное изнеможение.
– Обязательно. Мне пришла в голову одна мысль.
– Отлично. – Сарказм так и капал у нее с языка.
Я пнула ее в ногу:
– Эй! Ты же обещала дать мне еще один шанс.
– Ну, ладно.
– В телевизор мы уже пролезли, теперь нужно пролезть в печать.
– Ты о чем?
– Нужно поместить в школьной газете извинения. – Я говорила сжато, деловито, не давая ей возможности возразить. Присцилла откинулась назад, опершись на локти.
– Извинения? За что?
– За то, что ты воспользовалась знакомством с Тейлором, чтобы заработать преимущества на голосовании.
– Чего? Это ж бред.
– Да, мы с тобой это знаем, но других иначе не угомонить. – Там, в 1995 году, мою маму, по сути, «отменили». А мы-то все знаем, что единственное средство против отмены – извинение. Все остальное только подливает масла в огонь.
Присцилла подумала.
– Ладно.
Я быстренько набросала текст, прочитала вслух:
– «Я знаю, многие из вас жутко на меня сердятся, и я все понимаю. Для начала хочу извиниться за интервью, которое недавно показали в школьных новостях. Пойдя на этот шаг, я получила незаслуженное преимущество в борьбе за титул королевы бала. Я совсем не собиралась нарушать правила, но я понимаю, что дело не в правилах, а в честной борьбе».
Я посмотрела на Присциллу, отслеживая ее реакцию. Вид у нее был скептический.
– Что-то не думаю, что это сработает. Может, лучше попробуем обосновать свою позицию?
– Ни в коем случае, – возразила я. – Обосновать – значит признать вину. А тут главное искренность.
– Ну, если искренне, я не чувствую себя виноватой.
Я фыркнула:
– Главное, чтобы заметка звучала искренне. Тем самым ты покажешь, что тебе небезразличны чужие чувства.
– Ну-ну, – буркнула она. – Хорошо, но можно же написать так, чтобы я звучала как я, а не как старая клуша?
– Хорошо. Старую клушу убираем.
Руководствуясь этим, мы досочинили текст, почти не пререкаясь по ходу дела. Когда все было готово, я попросила Присциллу прочитать его вслух и в конце захлопала.
– Отлично, просто здорово. – При мысли, что хоть с одной проблемой мы разобрались, я испытала огромное облегчение. Это плюс купоны – шансы не равны нулю.
Даже Присцилла явно успокоилась, хотя скепсис никуда не делся.
– Здорово у тебя получается.
– Публично извиняться? – усмехнулась я.
– Нет, писать тексты. Ты прирожденный писатель. – Эти слова она произнесла, стоя ко мне спиной, снимая кардиган. Помедлила, вгляделась. – Черт. Зацепилась за что-то, вон дырка. Придется зашивать.
От ее слов про мои способности у меня потеплело на душе. Впервые в жизни я не смогла придумать язвительный ответ. Самоуничижительную шуточку, чтобы отклонить комплимент. Мама уже много лет мне ничего такого не говорила. В детстве я часто слышала от нее «Молодец!» – когда забивала мяч на футболе или получала только отличные оценки. Но это было очень давно, и сейчас я буквально засветилась от ее похвалы.
– А ты умеешь шить? – спросила я, немного взяв себя в руки.
– Приветик, у меня мама портниха. – Присцилла положила кардиган на гладильную доску. – А у вас, видимо, хватает денежек отдавать вещи в починку?
Я чуть помедлила, потом кивнула:
– Ага.
– Везет тебе. – Не с завистью, скорее мечтательно.
Собственно говоря, вся комната Присциллы была этаким кукольным домиком, воплощавшим в себе ме