Какие вещи из химчистки? – не поняла я и выключила воду.
– Я отдавала почистить твое платье. Ну, помнишь эту мокрую тряпку, в которой ты пришла на собеседование в клуб? Я до сих пор переживаю, что ты его едва не испортила.
Я плюхнулась на диван, хальмони рядом.
– Да это просто какая-то фигня из комиссионки. А не один из этих твоих брендовых туалетов.
Мама нахмурилась:
– Неважно. Это твоя одежда. За ней нужно следить.
Это я и так знала, но мама в буквальном смысле вела себя так, будто, если ты закапаешь свитер или прожжешь блузку, настанет конец света.
– Это же просто вещи! – возмутилась я.
Хальмони погладила меня по коленке – такой ненавязчивый сигнал. Успокойся, Сэмми.
Мама постучала пальцами по обеденному столу.
– Да, вот только, к несчастью, и мир, и жизнь состоят из вещей. Которые стоят денег.
Хальмони бодрым голосом сменила тему:
– Да, а что из вещей нужно на бал? Он же на этой неделе, Сэмми?
Что-о-о-об тебя.
Мама сразу навострила уши.
– Ах, ну да, на этой неделе!
– Угу, – ответила я, пощипывая мягкую обивку дивана.
– Ты в этом году пойдешь на бал? – спросила бабушка с ноткой надежды в голосе. До того я три года подряд не ходила, что сильно расстраивало маму.
Да блин. Рано или поздно придется об этом заговорить.
– На самом деле, – я взглянула на маму, собираясь с силами, – в этом году, пожалуй, пойду.
– Что?! – Глаза у нее полыхнули – можно подумать, я ей сказала, что принц Гарри бросил Меган Маркл ради меня.
– Ты так не переживай, – проворчала я. – Это все потому, что меня, похоже, номинировали в королевы.
– Что?! – едва ли не взвизгнула мама – всем клянусь, в жизни от нее такого не слышала. – Саманта, это же замечательно! Чего ж ты мне не сказала?
Хальмони посмотрела, так и лучась, на нас обеих, погладила меня по щеке:
– Поздравляю, Сэмми!
Я не хотела улыбаться, но радость хальмони и мамина улыбка от уха до уха оказались заразительными, поэтому я не стала мешать своим губам, которые расплылись без моего позволения.
– Я сама только сегодня узнала. Расслабься.
– Но нам столько всего нужно сделать! Платье, покупки, придумать прическу – вон у тебя какие волосы короткие. Ах, да! Кампания!
Я замерла:
– Какая кампания?
– Ну, кампания! Борьба за титул королевы бала! – Мама без дураков прижала руки к груди.
В желудке заплескался ужас.
– Э-э… вряд ли я буду этим заниматься.
– Да ты что? Принцессе полагается сделать все, чтобы стать королевой.
Вот черт. А мне это и в голову не пришло.
– Мам, да это совсем не важно. Мне лично все равно.
Она рывком опустила руки, и на лице появилось куда более знакомое выражение – разочарование.
– А что тогда для тебя важно?
Я бросила взгляд на хальмони – та стиснула руки на коленях. Напряглась.
Что для меня было важно? Ответ так и крутился на кончике языка, вот только выдавить из себя нужные слова в присутствии мамы было куда труднее, чем в присутствии бабушки. Или тети Грейс. Или Вэл. Поэтому я просто сказала:
– Да уж точно не это.
Хальмони прокашлялась:
– Ну, все равно же здорово, что тебя выбрали, да?
Мама из-за этих слов почему-то разнервничалась. Фыркнула, отвернулась.
Я вздохнула и попыталась разрядить обстановку:
– Мам, я вообще не понимаю, чего тебя так занимает эта королева бала. Как будто мне за это дадут стипендию в Гарварде или еще что-то стоящее.
Она поморщилась:
– Ну, если ты и поступишь в Гарвард, то точно не в этой вселенной.
– Мам!
– Знаешь, я бы в свое время жизнь отдала, чтобы стать королевой бала. Тогда это было серьезно. Я столько вкалывала в старшей школе, что иногда можно было и поразвлекаться. Но, хотя я была едва ли не самой популярной девочкой в школе, меня так и не выбрали. А когда все-таки номинировали…
Я застыла, дожидаясь завершения:
– Ну? И что случилось?
Мама с хальмони переглянулись – и столько было в их взгляде невысказанной тяжести, что я побоялась: они сейчас попадают на пол. Потом мама резко поднялась.
– Мне нужно дома белье достирать. Пока, Саманта. Омма, не забывай мыть рисоварку, когда варишь этот новый рис. Он необработанный.
Хальмони не смущалась, когда мама ею командовала.
– Хорошо. А ты уже уходишь? – Прямо на поверхности звучало отчаяние.
Мама надела туфли.
– Да. Потом тебе позвоню.
Хальмони пихнула меня локтем:
– Сэмми, тебе тоже пора. Уже поздно.
Чего? Было типа восемь вечера. Но я заметила во взгляде хальмони что-то такое, что сразу поднялась с дивана.
– Ладно. Я скоро опять приеду, хальмони. Спасибо за ужин.
– Не за что, – откликнулась она, провожая меня до двери, где ждала мама. – Приезжай ко мне есть, когда хочешь.
Говорила она это мне, а смотрела на маму. Но мама уже перешагнула порог.
По застланному ковром коридору мы шагали молча: шершавые стены, бурые двери, лампы дневного света – все самое то для нашего настроения. Каждый раз, когда мама вот так вот осаживала хальмони, у меня возникало ощущение трагедии.
Когда мы добрались до парковки, я вспомнила, как мама с хальмони переглянулись, и не смогла сдержать любопытство.
– Мам.
Она остановилась под фонарем – кожа и волосы отливают зеленью.
– Чего?
– Что случилось на том балу?
Рот ее вытянулся в жесткую прямую линию – я даже подумала, что не дождусь ответа. Но потом она набрала полную грудь воздуха и отчеканила:
– Меня не выбрали, и я была совершенно раздавлена. Когда я вернулась после бала домой, хальмони, вместо того чтобы посочувствовать… ну, она повела себя как всегда, и мы ужасно поссорились.
Внутри у меня шевельнулось что-то похожее на сочувствие. Чтобы мама так говорила про школьные времена… Видимо, ее это здорово задело.
– А когда это было? – спросила я.
– В выпускном классе. – Она посмотрела на меня. – Примерно тогда у нас отношения и разладились окончательно.
Мама никогда не заговаривала про свои обиды на хальмони. Я боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть ее, как вот можно спугнуть дикого мангуста. Но она, вместо того чтобы рассказать подробнее, вытащила ключ от машины.
– В результате выбрали эту тупицу Стефани Камильо. Ну а что до твоих шансов стать королевой, я их давно похоронила, Саманта. Поздравляю, что тебя хоть номинировали.
Еще один редкий момент: мне стало жаль собственную маму. Она сейчас выглядела нехарактерно уязвимой, и я подумала, что надо бы сказать в ответ что-то оптимистичное, показать, как мне нравится такое ее человеческое поведение. Еще одна редкость – она хоть за что-то мною гордилась. Я подумала про розы, про одинаковые платья, вздохнула:
– Ладно.
Мама, насторожившись, посмотрела на меня:
– Ты о чем?
Я еще раз вздохнула:
– Я согласна. Проведу я эту кампанию и поборюсь за роль королевы, если для тебя это так важно.
Лицо ее посветлело, спина распрямилась. С нее будто бы сняли ведьмино проклятие.
– Правда?
Почему-то от ее радости я только помрачнела.
– Ну правда. Блин.
Что, маме так мало нужно, чтобы чему-то обрадоваться? Довольно такого достижения – на меня наденут пластмассовую корону?
Она хлопнула в ладоши.
– Это будет замечательно! На этой неделе сходим купим тебе платье. – Я так и видела, как в голове у нее крутятся разные пышные дизайнерские платья – просто образцы женственности, которые внушат ей гордость, скроют все мои физические недостатки, подчеркнут достоинства. Мама давно довела этот список до совершенства. – Ты не пожалеешь, Саманта.
Если честно, я уже пожалела.
глава 5
Дядечка средних лет играл на синтезаторе. Карен сидел напротив – на коленях ноутбук, на голове здоровенные серьезные наушники.
Я примостилась на ведре, оно скрипнуло, Карен глянул на меня, я скривилась. «Прости», – прошептала одними губами. И сразу же захотела взять свои слова обратно. С чего это «прости», когда я и так согласилась целый холодный вечер сидеть на ведре у Карена в сыром гараже, пока он записывает музыку для своего фильма с этим мутным чуваком, которого нашел на Craigslist?
Я закрыла кроссворд на телефоне, посмотрела на время. Мама дорогая, я что, тут всего лишь час сижу?
Музыка смолкла, я с надеждой подняла глаза.
Карен снял наушники.
– Класс, братан. Короче, по-моему, здорово, но мне кажется, проигрыш можно было сделать чуть-чуть подлиннее.
Я нахмурилась.
– Правда? А как по мне, и так затянуто.
– Нет, зай, нам нужен саспенс, – ответил Карен, махнув рукой.
– Мне кажется, тут уже не саспенс выйдет, а скукотища.
Мэтт, который играл на синтезаторе, поглядывал на нас по очереди, бледные ладони застыли над инструментом. Судя по цвету кожи, на улице он не был лет семнадцать.
Карен пожал плечами.
– Музыка для фильма – это не совсем то же самое, что, скажем, для попсы.
Я проглотила свое: «Надо же, удивил». Я ж не зря все лето помогала ставить и снимать этот фильм, успела врубиться, в чем там, блин, суть.
– Мне кажется, с саспенсом лучше не переборщить, – не отставала я. – Если слишком часто повторять один и тот же прием, зрители уснут.
Продолжить я не успела – завибрировал телефон.
Сообщение от мамы. Я сразу же напряглась. Она явно не обрадуется, узнав, что я тусуюсь с Кареном вместо того, чтобы заниматься всякой фигней, из которой состоит королевская кампания (кроме того, Карена она называет «Джордан Каталано плохая новость», я без понятия, что это значит).
Я открыла сообщение, сердце замерло. Ссылка на сайт соседней больницы.
Бабушку госпитализировали. Приезжай срочно. Палата 1028. Состояние тяжелое.
Изо рта вылетел звук, как у придушенного животного; Карен обернулся.
– Что там? – Он все еще злился.