Флетч & Co — Грегори МакДональд читать онлайн бесплатно

Грегори МакдональдФлетч & C^o

Флетч

ПЕРВОЕ ДЕЛО ФЛЕТЧА

Глава 1

– Я тебя вызывал?

– Нет, Френк, я...

– Все равно, я хотел пригласить тебя, – Френк Джефф, главный редактор, сложил конкурирующее издание, «Кроникл газетт», – сказать тебе нечто малоприятное.

– Мне, мелкой козявке?

– Не хотел бы ты махать лопатой восемь часов в день, пять дней в неделю, может, захватывая и субботы?

Флетч уставился на свои теннисные туфли, утопающие в ковре на полу кабинета Френка Джеффа. Сквозь порванный верх левой туфли виднелись три пальца. Из правой высовывался только мизинец.

– Не хотелось бы мне посвятить этому свою жизнь, Френк.

– Не хотелось бы, значит? А чему, собственно, ты намереваешься посвятить свою жизнь?

– Журналистике.

– А что есть журналистика, юный Флетчер?

– Умение заканчивать предложения обращениями? Особенно вопросительные?

– Именно это я только что и сделал, не так ли? – Взгляд Френка за толстыми линзами очков обежал заваленный бумагами стол. – Именно это.

– Френк, я хотел поговорить с вами насчет...

Френк открыл лежащую на столе папку.

– Я покопался в твоем личном деле. – Папка не поражала толщиной. – Для журналистики ты подходишь. Впрочем, тебя возьмут и в землекопы. Вот я и гадаю, чему ты отдашь предпочтение?

– Вы копались в моем личном деле? Френк, вы же наняли меня давным-давно.

– Три месяца тому назад. Ты помнишь, что подвигло меня на этот подвиг? Я – нет.

– Я могу принести много пользы, Френк. Я...

– Возможно, я думал, что газете необходима свежая кровь, этакий юный диссидент, который встряхнет сложившийся жизненный уклад, посмотрит на рутинное под новым углом, заставит остальных оторвать глаза от борозды и оглядеться.

– Как я мог это сделать, Френк, если вы полностью сковали мою инициативу?

– Наоборот, я предоставил тебе оперативный простор.

– А настоящего дела не дали.

– Для начала я определил тебя в отдел редактуры.

– Придумывать заголовки – удел поэтов, Френк.

– И держал тебя там, несмотря на протесты твоих сослуживцев.

– Я случайно пролил лимонад на клавиатуру компьютера.

– На этом твои подвиги не закончились.

– Я же постарался исправить причиненный урон. Купил этому парню пару хирургических перчаток. Чтобы у него не прилипали пальцы.

– Но ты дал заголовок «Губернатор шутит».

– А почему он не может пошутить? Я подумал, что читателя это заинтересует.

– И заголовок прошел в двух выпусках, прежде чем его сняли.

– Наверное, этот заголовок приглянулся и выпускающему номера. Конечно, ничего особенного в нем нет, но и плохого тоже.

– Потом я поручил тебе писать некрологи.

– Вы же знаете, что я хочу писать о спорте, Френк. Потому-то я и зашел к вам сегодня.

– Не самая трудная работенка – писать некрологи. Берешь телефонную трубку, слушаешь, что тебе говорят, сочувственно вздыхаешь, проверяешь некоторые факты.

– С проверкой фактов у меня получается. Френк взял из папки листок бумаги. Его рука дрожала. Он прочитал: «Рут Милхолланд мирно скончалась сегодня, ничего не достигнув за свои пятьдесят шесть лет». Твоя работа?

– Это факт, Френк. Я проверял.

– Флетчер, тебе поручили писать некрологи для того, чтобы потом мы могли их опубликовать.

– Я неоднократно задавал ее сестре один и тот же вопрос: «Сделала она хоть что-нибудь?» Сестра говорила и говорила, а я внимательно слушал. Эта дамочка, Рут Милхолланд, не окончила ни школу, ни колледж, не выходила замуж, не рожала детей, никогда не работала. То есть за пятьдесят шесть лет она абсолютно ничего не добилась. Наконец, я сам начал задавать вопросы ее сестре. Связала она кому-нибудь свитер? Поджарила сковороду картошки? Хотя бы себе? Ее сестра отвечала отрицательно: «Нет, нет, за всю свою жизнь Рути не ударила пальцем о палец». Что же я должен писать? Ее сестра согласилась со мной, что мои слова полностью соответствуют действительности. Я проверял, Френк. Рути даже не обращалась в органы социальной защиты, не получала водительского удостоверения, ни разу не была в парикмахерской.

– Флетчер...

– Разве в некрологах можно писать неправду? Если кто-то получил Нобелевскую премию, в некрологе мы обязательно упоминаем об этом. А если кто-то действительно ничего не добился в жизни, почему мы должны это скрывать? Ничегонеделание – это тоже образ жизни, Френк. И читатели должны знать, что среди нас есть и такие.

– Рути осталась даже без некролога, – Френк взял другой листок. – Тогда мы перевели тебя на свадебные объявления. Всего делов-то: записать несколько слов, которые говорят тебе по телефону. Тут даже не нужно ничего проверять, потому что само событие еще не произошло. Твое первое свадебное объявление гласило:

«Бракосочетание Сары и Роланда Джеймсон, двоюродных брата и сестры, состоится в среду в присутствии только членов семьи».

– Динамично, – прокомментировал Флетч.

– Динамично, – согласился Френк.

– Точно.

– Ничего лишнего.

– Абсолютно ничего лишнего.

– И полностью соответствует действительности.

– Наверное, потребовались немалые усилия, чтобы вызнать истину.

– Да нет. Когда позвонила мать новобрачной, я спросил, почему у жениха и невесты одна и та же фамилия.

– И она ответила без запинки?

– Немного помялась.

– Она сказала, что они двоюродные брат и сестра?

– Она сказала, что их отцы – братья.

– И ни жениха, ни невесту не усыновляли или удочеряли, так?

– Френк, я проверял. За кого вы меня принимаете?

– Я думаю, ты – неопытный журналист.

– Если законы журналистики применимы к спорту, политике и преступности, почему нельзя пользоваться ими в некрологах и свадебных объявлениях? Газеты должны предлагать читателю объективную информацию. Кстати, по воскресеньям мы выделяем столько места под свадебные объявления. Почему бы нам не печатать объявления о разводах?

– Флетчер...

– Новости – всегда новости, Френк.

– Ты думал, что некрологи и свадебные объявления, написанные в жестком, полном конкретики стиле, помогут тебе перебраться в отдел спорта, так?

– Правда, она всегда правда, Френк.

– Придет день, Флетчер, и ты станешь жертвой такого же правдолюбца, – Френк оторвал взгляд от стола и посмотрел на Флетча. – Ты женишься в субботу?

– Да. В следующую субботу.

– Почему?

– У Барбары выходной день.

– Если вы не собираетесь заводить детей, бракосочетание гарантирует лишь одно: адвокаты выдоят тебя досуха.

– Вы не верите в истинную любовь?

– Истинная Любовь бежала в Саратоге в субботу. Резво начала, хорошо держалась на дистанции, а пришла в забеге последней. Полагаю, ты хочешь взять отпуск. По случаю медового месяца.

– Барбара на это рассчитывает. Я зашел к вам и по этому поводу.

– Ты еще не отработал года. Некоторые, кстати, полагают, что ты вообще не работал.

– Френк, сколь часто выпадает в жизни медовый месяц?

– Не спрашивай меня об этом. Где ты так загорел?

– Вчера участвовал в Сардинальском пробеге.

– Твои волосы выглядят так, словно они еще не финишировали.

Флетч улыбнулся.

– Есть интересный материал.

– В твоих волосах?

– В связи с пробегом. Вы что-нибудь знаете о «Дружеских услугах Бена Франклина»?

– Кажется, нет.

– Это компания, специализирующаяся на здоровье и проституции.

– Не понял.

– Вы им звоните, и томный женский голос отвечает: «Дружеские услуги Бена Франклина. Вам нужен друг?» И с такой интонацией, что последняя фраза трактуется однозначно: «Ты хочешь, друг?»

– Вы часто им звоните?

– Коллеги-журналисты как-то разыграли меня. Попросили заказать пиццу по телефону и дали этот номер. Девушка пыталась договориться со мной о встрече, а я все спрашивал, есть ли у них анчоусы и сладкий перец. Скорее всего, она приняла меня за извращенца. Попробуйте как-нибудь позвонить сами.

– Мне нужен друг.

– Поэтому я заглянул к ним. Большая фирма. Тренажеры, массаж, сауна. Прекрасные девушки. Все в великолепной физической форме. Постоянно ее поддерживают, знаете ли.

– Так в чем суть?

– Вчера они участвовали в пробеге. Все. Целый эскадрон девушек по вызовам. Бежали по улицам. В центре города. В обтягивающих теннисках. С надписью на груди: «Вам нужен друг?» И на спине – «Бен Франклин». Кстати, все финишировали.

– И что мы должны об этом написать? Можешь не говорить, постараюсь догадаться сам, – Френк потер лоб. – «ПРОСТИТУТКИ БЕГАЮТ ТР...

– Трусцой.

– «ДЕВУШКИ ПО ВЫЗОВАМ КОНЧАЮТ НА БЕГУ»?

– Подумайте, какие у них ноги, Френк.

– Я уже возбудился.

– Они рекламировали свое дело, Френк.

– Ты тоже финишировал?

– Конечно. Следом за ними. Если репортер изучает какой-то вопрос, ему не след останавливаться на полпути.

– Вот ты и держался позади.

– Вы, однако, не уловили главного.

– Не уловил?

– Эти девушки по вызовам использовали спортивное мероприятие для рекламы своего бизнеса.

– Итак, несколько проституток пробежались вчера по городским улицам. А почему бы и нет? Закон этого не запрещает. Они были в футболках с рекламой их фирмы. К их клиентуре добавилось несколько похотливых старичков, затесавшихся среди зрителей. Никак не возьму в толк, что тут интересного.

– Сегодня вы напечатали их фотографии. В спортивном разделе. На старте и на финише. Спереди и сзади.

Френк побледнел.

– Мы напечатали?

– Вы.

– О господи! – Френк подхватил с пола утренний номер «Ньюс трибюн» и раскрыл на спортивных страницах.

– Это и есть самое интересное.

– Ты хочешь сказать, что мы влипли в историю.

– Отрекламировали фирму, поставляющую девушек по вызовам. Бесплатно. Вам еще не звонил архиепископ? И окружной прокурор не беспокоил? Рекламодатели тоже не жаловались?

– Черт! Кто-то специально подложил нам такую свинью.

– Френк, спортивный раздел вы должны поручить мне.

– Ты только посмотри на подписи под фотоснимками. «Зрители не оставили без внимания красоту и прекрасную физическую форму сотрудниц компании „Дружеские услуги Бена Франклина“, участвовавших вчера в Сардинальском пробеге». «Сотрудницы „Бена Франклина“ финишируют в арьергарде бегунов в том же составе, что ушли со старта»... Я этого не переживу.

– Они никуда не торопились.

– Ты, судя по всему, тоже.

– Вы же учили меня никогда не забегать вперед.

– Подниматься спозаранку и приходить на работу... – Френк уже раскрыл конкурирующее издание «Кроникл газетт».

– В «Газетт» фотоснимков девушек нет, Френк. Ни спереди, ни сзади. Они фотографировали победителей. Там собрались ярые последователи установившихся канонов журналистики. Отметают все изыски.

Френк откинулся на спинку. Он напоминал боксера в перерыве между раундами.

– Почему я должен начинать неделю с разговора с тобой?

– Чтобы влить в свою жизнь свежую кровь. Немножко встряхнуться. Взглянуть на рутинное под новым углом. К примеру, на раздел спорта.

– У тебя есть галстук?

– Конечно.

– Я никогда не видел тебя в галстуке.

– На нем подвешен один конец доски для серфинга.

– Полагаю, ты не шутишь. А на чем подвешен второй?

Флетч посмотрел на свои джинсы.

– На поясе, который мне кто-то подарил.

– Я решил в этот уик-энд, что дам тебе еще один шанс, – Френк взглянул на часы.

– Вы хотите поручить мне спортивный репортаж?

– Нет. Почему-то все хотят, чтобы сотрудник являл собой сплав молодости, энергии и опыта. Такое сочетание встречается крайне редко.

– Полицейская операция? Отлично.

– Я подумал, что мы можем попытаться стесать для тебя кой-какие острые углы.

– Законодательное собрание штата? Мне это по силам. Только дайте аккредитационную карточку.

– Да, тебе не хватает опыта, внешнего лоска. Костюм у тебя имеется, не так ли?

– Суд! Черт, вы хотите, чтобы я вел колонку «Из зала суда»? Я знаю, как работает суд, Френк. Просто удивительно, сколь мало законности в тамошних деяниях. Я...

– Светская хроника.

– Светская?..

– Светская хроника. Ты так быстро определяешься с достижениями покойников, без труда находишь двоюродных братьев и сестер, желающих пожениться. Такая наблюдательность незаменима, когда пишешь о светском обществе.

– Под светским обществом вы подразумеваете высший свет?

– Высший свет, низший свет, ты понимаешь, стиль жизни. Все эти пустячки, которые так близки сердцу среднего класса, составляющего основу наших читателей.

– Френк, я не верю в светское общество.

– Это не беда, Флетч. Общество не верит и в тебя, Флетч.

– У меня не получится.

– Очень даже получится, особенно, если ты причешешься.

– Милые старушки, разбавляющие чай водкой?

– Хайбек. Дональд Эдвин Хайбек.

– Он играет за «Красные крылья»?

– Если б ты читал не только о спорте, то наверняка знал бы о том, что Дональд Эдвин Хайбек – один из лучших юристов нашего города.

– Он ведет интересный процесс?

– Хайбек позвонил мне вчера вечером и сказал, что он и его жена после долгих раздумий решили пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею. Тебе небезразлично искусство, не так ли?

– Пожалуй, покер мне больше по сердцу.

– Он хочет, чтобы материал этот был подан очень тактично. Понимаешь? Никаких экскурсов в его прошлое, никаких подробностей личной жизни.

– Френк, вы не будете возражать, если я сяду?

– Конечно, конечно. Я забыл, что вчера тебе пришлось бежать тихим шагом.

Флетч уселся на ковер.

– Устраивайся поудобнее.

– Благодарю. Ла-ди-да, филантропия.

– Добавь еще пару строчек, и, возможно, получится песня, которая возглавит хит-парад.

– Френк, вы хотите, чтобы я, Ай Эм Флетчер[1], написал учтивую, слащавую, полную слюней статью о некоей семейной паре, решившей пожертвовать музею искусств пять миллионов клочков туалетной бумаги?

– Учтивую, да. Почему нет? Семейная пара хочет сделать благое дело, поделиться с другими своим богатством. И нет нужды вставлять в статью строчку о том, что миссис Хайбек разбавляет чай водкой. Пора тебе учиться учтивости. Между прочим, я не вижу тебя за краем стола.

– Я исчез.

– Нет уж, появляйся вновь. В десять часов ты встретишься с Хайбеком в кабинете издателя. Жаль, что твоя доска для серфинга висит на галстуке и поясе.

– О Боже! Когда подготовка материала для статьи начинается со встречи с главным героем в кабинете издателя, нет никакого смысла идти туда.

– Тебе надо набираться опыта.

– Не стану я писать эту статью.

– Флетч, я уверен, что из тебя получится отличный канавокопатель. Если в руках лопата, совсем не обязательно носить галстук, пояс, расчесывать волосы. Я могу устроить так, что ты покинешь нас к пятнице, так что вы с Люси сможете растянуть ваш медовый месяц на любой срок.

– Тогда придется ужать его до уик-энда. На большее мне не хватит денег. И ее зовут Барбара.

– Извини, перепутал. Воскресенье с Барбарой. Вторник с мозолями на руках.

– Френк, а почему бы этому Хайбеку не написать статью самому? За эту привилегию он выкладывает пять миллионов долларов.

В кабинет всунулся Хэмм Старбак. При виде Флетча, сидящего на полу со скрещенными ногами, брови его взлетели вверх. Потом он перевел взгляд на Френка.

– Веселенькое у нас утро.

– Это точно, – кивнул Френк. – Сначала фотоснимки на спортивных страницах газеты, потом вот Флетч на полу.

– Френк, Дональд Хайбек должен зайти к вам?

– Не ко мне. Его примет Джон. Как только он придет, сразу проводите его в кабинет издателя.

– Он не сможет прийти.

– Почему? Он позвонил?

– Нет. Сидит убитый на нашей автостоянке.

– Что ты хочешь этим сказать?

– В темно-синем кадиллаке. С дыркой от пули в виске.

Флетч вскочил на ноги.

– Моя статья!

– Полагаю, мы должны поставить в известность полицию.

– Сначала отправьте на стоянку фотографов, – распорядился Френк.

– Уже отправили.

– И Биффа Уилсона. Он еще не приехал в редакцию?

– Я связался с ним по рации. Он на автостраде.

– Бифф Уилсон! – вскричал Флетч. – Френк, вы поручили эту статью мне.

– Ничего я тебе не поручал, Флетчер.

– Хайбек, Дональд Хайбек. Разве не я должен был брать у него интервью в десять часов?

– Флетчер, окажи мне одну услугу.

– Все что угодно.

– Сгинь. С этого момента ты переходишь к Энн Макгаррахэн, в отдел светской хроники.

– Может, я найду галстук в машине,

– И я только что принял жизненно важное решение, – Френк говорил, обращаясь к своему столу.

– Какое же? – полюбопытствовал Флетч.

– По понедельникам я больше не прихожу на работу с раннего утра.

Глава 2

– «Хайбек, Харрисон и Хаулер». Доброе утро.

– Привет, «ха» в кубе.

– «Хайбек, Харрисон и Хаулер». Чем я могу вам помочь?

– Мистера Чамберса, пожалуйста.

– Извините, сэр. Вас не затруднит повторить фамилию?

– Мне нужен мистер Чамберс. – Глянув на зал городских новостей редакции «Ньюс трибюн», едва ли кто мог подумать, что все до единого журналисты знали о происшествии на автостоянке у здания редакции. Знали они о том, что мистер Хайбек сидит в машине с пулей в виске? Несомненно. В газетной редакции, в отличие от любой другой конторы, процесс перехода слуха в факт проистекает исключительно быстро, естественно, если слух подтверждается. Журналисты интересуется теми сведениями, которые можно использовать в статьях, над которыми они работают. А все остальное или откладывается в долгий ящик, или просто отбрасывается за ненадобностью. – Олстон Чамберс. Такой молоденький. Юрист-интерн или практикант, уж не знаю, как вы таких зовете. Ветеран морской пехоты и джентльмен.

– Да, сэр. Ну, конечно. О. Чамберс.

– Наверное, он бродит по коридорам, не имея собственного стола.

– Одну минуту, сэр. – В трубке раздались далекие гудки. – Извините, что сразу не поняла, о ком идет речь. У мистера Чамберса нет клиентов.

– Чамберс слушает.

– Как мрачно это звучит.

– Никак Флетчер?

– Он самый.

– Я мечтал о том, что ты пригласишь меня на ленч. Мне надо отсюда выбраться.

– Приглашаю. В час дня у «Маноло»?

– Хочешь обсудить свое бракосочетание? Спросить совета, как избежать этой церемонии? Барбара попрежнему настаивает на субботе?

– Нет, нет, да. Сейчас говорить не могу, Олстон. Хочешь услышать последнюю новость?

– Барбара беременна?

– «Хайбек, Харрисон и Хаулер». Фирма, в которой ты служишь.

– Ты и так все знаешь. Мизерное жалованье и горы дерьма, в которых приходится копаться.

– Дональд Эдвин Хайбек?

– Один из старших партнеров, местный светоч юридической науки.

– Дональд Эдвин Хайбек на работу сегодня не выйдет. Я подумал, что ты можешь вызваться заменить его.

– Что-то я тебя не понимаю. Почему не выйдет? Это что, шутка?

– Его застрелили.

– Слушай, не болтай ерунды.

– Для него это не ерунда.

– Где? Когда?

– На автостоянке «Ньюс трибюн». Несколько минут тому назад. Мне надо идти.

– Интересно, оставил ли он завещание?

– С чего это тебя заинтересовало?

– Адвокаты славятся тем, что не пишут завещания.

– Олстон, я бы хотел, чтобы за ленчем ты рассказал мне о Хайбеке. Все, что знаешь.

– Тебе поручили готовить статью?

– Думаю, да.

– А кто-нибудь еще так думает?

– Буду готовить ее, пока мне не прикажут заняться чем-то другим.

– Флетч, ты же женишься в субботу. Сейчас тебе совсем ни к чему пополнять ряды безработных.

– Жду тебя в час дня у «Маноло».

Глава 3

– Он это сделал сам? – Через плечо Биффа Флетч заглядывал на переднее сиденье кадиллака.

Мужчина лет шестидесяти привалился к подлокотнику. Его левая нога высовывалась из дверцы, почти касаясь земли.

Бифф медленно повернул голову, чтобы посмотреть на Флетча. Взгляд его толковался однозначно: плебеям не след первыми заговаривать с патрициями.

– Или его застрелили?

Не отвечая, Бифф Уилсон выпрямился. Подождал, пока Флетч шагнет в сторону, чтобы дать ему пройти. Несмотря на жару, он был в пиджаке и при галстуке, хотя чуть распустил узел. В ушах у него росли волосы.

Бифф направился к трем полицейским, стоящим у черно-белой патрульной машины. Двое были в форме, третий – в штатском.

– Мы знаем, кто его нашел? – спросил их Бифф.

«Мы знаем?» – спросил себя Флетч.

Самый молодой из троицы полицейских не сводил взгляда с Флетча.

Три автомобиля взяли синий кадиллак в кольцо. Зеленый седан детективов в штатском, черно-белая патрульная машина с открытой передней дверцей, включенным радио и мигающим на крыше красно-синим маячком и служебный автомобиль с надписью «Ньюс трибюн» по бокам и на багажнике. На нем прибыл Бифф Уилсон. В салоне работало радио, на крыше мигал синий маячок.

Полицейский постарше заглянул в записную книжку.

– Сотрудница «Ньюс трибюн» Пилар О'Брайен. Бифф сплюнул на асфальт.

– Никогда о такой не слышал.

– Наверное, чья-то секретарша.

– Она позвонила в полицию?

– Она поставила в известность охранника у ворот.

– И он позвонил копам?

– Нет, – покачал головой полицейский. – Он позвонил в отдел городских новостей.

По лицу Биффа проскользнула улыбка.

– Все хотят подняться на ступеньку выше.

– Ваши фотографы уже все отсняли, – заметил полицейский постарше.

– Они ничего не трогали, – добавил молодой. – Я за этим проследил. Сфотографировали его сбоку и через ветровое стекло. Но не прикасались ни к машине, ни к жертве.

– Пистолет нашли? – спросил Бифф.

– Пока нет. Возможно, завалился под сиденье, – ответил детектив в штатском. – Где же медики? Хочется выпить кофе.

– Дональд Э. Хайбек, – прочитал полицейский постарше еще одну запись в своей книжке. – Кто-нибудь знает, зачем он сюда приехал?

– Да, – кивнул Бифф. – На встречу с Джоном Уинтерсом, издателем. В десять утра. Хайбек и его жена собираются, вернее, собирались, пожертвовать пять миллионов художественному музею. Вот они и намеревались обсудить, как об этом написать.

– Как ты об этом узнал, Бифф? – спросил детектив.

– Как я узнаю обо всем, Гомес? – И Бифф вновь сплюнул.

– Я знаю, что лучше тебя репортера нет. Только вчера вечером я говорил это своей жене.

Бифф пожал плечами.

– В машине есть радиотелефон. Хэмм Старбак сообщил мне, что Дональда Хайбека застрелили на нашей автостоянке. Я спросил, а каким ветром его занесло в «Ньюс трибюн»? Естественный же вопрос, не так ли?

– Потому-то я и задал его тебе. – Гомес снял пиджак и закатал рукава рубашки.

Автостоянку заливали яркие солнечные лучи. Молодой полицейский то и дело поглядывал на Флетча.

– Пять миллионов долларов. – Полицейский постарше вытер лоб рукавом. – Подумать только, отдать пять миллионов долларов!

– Ты на такое не способен? – спросил Бифф.

– В субботу я отдал племяннице и ее новому мужу старый диван, что стоял в кабинете. Так этот поганец даже не приехал за ним. Мне пришлось везти его к ним самому.

– Как мило с твоей стороны.

– Только не пиши об этом в газете.

– А почему бы Биффу не написать об этом? – улыбнулся Гомес.

– Действительно, почему? Щедрость надо поощрять. Я вот в пятницу наградил своего сына синяком под левым глазом.

– А вот и твои конкуренты, Бифф, – Гомес кивнул в сторону ворот.

Там стояли две машины из «Кроникл газетт».

– Уже в воскресенье я понял, как мне его недостает, – продолжил полицейский постарше. – Пришлось смотреть футбол, сидя на стуле. А я потянул спину, ворочая этот чертов диван.

Молодой полицейский дернул Биффа за рукав, указал на Флетча.

– Он с тобой?

Бифф пренебрежительно глянул на Флетча: криминальные репортеры не якшаются с мелкой сошкой.

– Нет.

– Он работает в «Ньюс трибюн»?

– Не знаю, – сказал Бифф громко. – Может, я его и видел. Кто-то же чистит у нас корзинки для мусора.

– Не знал, что в «Ньюс трибюн» есть корзинки для мусора, – вставил Гомес. – Я думал, отсюда его вывозят грузовиками.

У ворот охранник всячески препятствовал прибытию репортера и фотографа «Кроникл газетт» на место преступления.

– Ты еще не попил кофе? – спросил Бифф Гомеса.

– Только две чашки.

– А ведешь себя так, словно не пил ни одной.

– За завтраком приходится пить растворимый.

– Где-то я его видел, – гнул свое молодой полицейский. – Совсем недавно. Может, фотоснимок.

Бифф вновь удостоил Флетча взглядом,

– На страничке юмора.

Обе машины «Кроникл газетт» прорвались на автостоянку. Без мигающих маячков на крыше или потрескивающих раций.

– Только ничего не трогайте, – предупредил их молодой полицейский.

– Заткнись, – ответствовал репортер «Кроникл газетт», заглядывая в салон кадиллака. Фотограф уже снимал, следя за тем, чтобы спина, руки или голова репортера не угодили в кадр.

– Кто он? – спросил репортер.

– Личность еще не установлена, – ответил Бифф.

– Сотрудник «Ньюс трибюн»?

– Возможно, – кивнул Бифф. – У нас полредакции ездят на кадиллаках. Свой я сегодня отдал сыну. Ему надо что-то отвезти в школу.

– Охранник должен знать, кто это, – заметил репортер. – Он, наверное, назвался, когда въезжал на автостоянку.

– Вот и спроси его, – посоветовал Бифф.

– Ты об этом пишешь, Бифф? – спросил репортер.

– Произошло это на его территории, – заметил Гомес.

– Конечно, конечно, – покивал репортер. – Пожалуй, из этого можно кой-чего выжать. «Убийство на автостоянке газеты для семейного чтения». Неплохой, по-моему, заголовок.

– Это Хайбек, – прояснил ситуацию фотограф. – Дональд Хайбек, адвокат. Богач. Живет в Хейтс.

– Да, – репортер вновь глянул на покойника. – А что он тут делает?

– Естественный вопрос, – пробормотал Бифф.

– Однако личность убитого еще не установлена, – вставил Гомес.

– Давно ты работаешь на «Ньюс трибюн», Гомес? – спросил репортер.

– Ничего нельзя сказать наверняка до прибытия экспертов, – твердо заявил Гомес.

– Как будто ты не эксперт. – Репортер прошел к своей машине и заговорил по радиотелефону.

– А вот и они. – Гомес взглянул на ворота, к которым подъехал микроавтобус. – Не выпить ли нам кофе, Бифф?

Бифф с сомнением посмотрел на здание редакции.

– Кофе тут неважнецкий.

– Я попрошу Марию сварить нам что-нибудь особенное.

– О, да. Я и забыл, что жена твоего брата работает в нашем кафетерии.

– Так я тебе и поверил. Ты сам устроил ее туда.

Флетч попятился от кадиллака, чтобы не мешать экспертам.

– Ты здесь работаешь? – спросил его молодой полицейский.

– Нет, – покачал головой Флетч. – Я посыльный. Привез мистеру Уилсону его верхнюю челюсть.

Молодой полицейский подался вперед.

– Верхнюю челюсть?

– Вчера вечером чем-то испачкал ее. В лаборатории эту гадость отдирали от зубов почти час.

– Однако.

Полицейский постарше смотрел сквозь ветровое стекло на Дональда Эдвина Хайбека.

– Готов поспорить на мой старый диван, что мне он дороже, чем этому парию пять миллионов долларов.

Глава 4

– Информационная служба «Ньюс трибюн». Пожалуйста, назовите ваш регистрационный номер и фамилию.

– Семнадцать девяносто дробь девять, – сказал Флетч в радиотелефон. Он мчался в Хейтс. – Флетчер.

– Вы мне раньше не звонили.

– Редко покидал здание редакции.

– У меня для вас несколько сообщений.

– Мне нужен адрес мистера и миссис Дональда Эдвина Хайбека. Они живут в Хейтс.

– Двенадцать триста тридцать девять, Полмайр-драйв.

– Где это?

– Узенькая улочка в северо-западу от бульвара Вашингтона. Таких улочек там много. Вам лучше всего остановиться на пересечении бульвара с Двадцать третьей улицей и спросить, куда ехать. Все равно вам поворачивать на Двадцать третью.

– Спасибо.

– Теперь насчет сообщений. Звонила Барбара Ролтон. Хочет, чтобы вы пригласили ее на ленч. Ей нужно кое-что с вами обсудить.

– Наверное, придется решать, сколько у нас будет детей.

– Поверьте моему опыту, сначала покушайте, а уж потом переходите к этому сложному вопросу.

– Благодарю за ценный совет.

– Вы и представить себе не можете, как много денег уходит на кормление ребенка в первые два месяца его жизни.

– По-моему, сущие гроши. Что он может съесть. Немного орехового масла да пару стаканов апельсинового сока.

– Ха.

– Не понял.

– Ха.

– Сколько стоит ореховое масло?

Наклейка на заднем бампере идущей впереди машины гласила: «НАГЛОСТЬ ОТКРЫВАЕТ ВСЕ ДВЕРИ».

– Еще одно послание вам, Флетчер. От Энн Макгаррахэн, редактора светской хроники. Она просит, чтобы вы прибыли к ней, как только дадите о себе знать. Ваше прежнее задание отменено.

– Неужели?

– Так что вам и не нужен этот адрес в Хейтс.

– Еще один вопрос. Кто такая Пилар О'Брайен?

– А почему вас это интересует?

– Разве это ответ?

– И все-таки, почему вас это интересует?

– Случайно услышал о ней. Она работает в «Ньюс трибюн»?

Ответ последовал после короткой паузы.

– Вы с ней говорите.

– Правда? Так это вы обнаружили Хайбека этим утром?

– Кого?

– Убитого на автостоянке.

– Это его фамилия? Я подумала, что вы спросили адрес...

– Забудьте об этом, ладно?

– Как я могу? Если репортер, о котором я слышу впервые, спрашивает адрес...

– Пожалуйста, забудьте об этом. Я у вас ничего не спрашивал.

– Миссис Энн Макгаррахэн...

– Я ей позвоню. Расскажите мне, что вы увидели на автостоянке.

– Мне не разрешено говорить с репортерами до того, как меня допросит полиция. А потом я смогу сказать лишь то, что говорила им.

– Вы, я вижу, знаете наши правила.

– Так распорядился мистер Старбак.

– Когда вы подошли к машине, дверца была открыта или закрыта?

– Ответить я не могу.

– Это важно.

– Возможно, поэтому я и не могу ответить.

– Вы видели пистолет?

– Как ваша фамилия... Флетчер. Могу я сказать миссис Макгаррахэн, что вы возвращаетесь в редакцию?

– Конечно. Так ей и скажите.

– Не могли бы вы подсказать мне, как проехать на Полмайр-драйв?

Взгляд мужчины, стоявшего за прилавком винного магазина на углу бульвара Вашингтона и Двадцать третьей улицы, переместился с Флетча на «датсан 300 ZX», оставленный им у тротуара с работающим двигателем, затем вновь вернулся к хозяину автомобиля. Глушитель датсана прогорел, а потому двигатель громко урчал и на холостых оборотах.

– Я ищу дом двенадцать триста тридцать девять по Полмайр-драйв, если таковая существует.

Глядя Флетчу в глаза, мужчина за прилавком начал насвистывать мелодию «Марша полковника Боуджи».

– Мне поворачивать на Двадцать третью улицу?

Мужчина вытащил из-под прилавка пистолет сорок пятого калибра. Наставил его на Флетча.

– О Господи! – воскликнул Флетч. – На меня наехал винный магазин.

Тут мускулистые черные руки обхватили Флетча сзади, прижав его собственные руки к бокам.

– Послушайте, я же только спросил, как проехать на нужную мне улицу.

Перед собой он по-прежнему видел дуло пистолета.

– Роза! – крикнул мужчина с пистолетом в руке. – Вызови копов!

– Я починю глушитель! – По-своему истолковал столь странное поведение сотрудников магазина Флетч. – Обещаю!

– Скажи, что нас пытаются ограбить! – добавил мужчина за прилавком.

– Я же только спросил, куда мне ехать, – повторил Флетч.

– Оружия у него нет, – пробасил голос за его спиной.

Мужчина за прилавком посмотрел на руки Флетча, затем на карманы его джинсов.

– Позвольте заметить, что, стреляя из пистолета такого большого калибра, вы прострелите не только меня, но и того парня, что стоит позади.

Дуло пистолета дрогнуло. Железная хватка черных рук ослабла.

– И страховку ему не заплатят! – крикнул Флетч и подался спиной назад, толкая держащего его парня.

Попятились они максимум на метр, потому что потом напоролись на высокую стойку с бутылками. Бутылки, естественно, посыпались вниз, разбиваясь об пол, тут же запахло бурбоном.

Черные руки исчезли с груди Флетча.

– Я порезался! – завопил негр.

Сидя на его коленях, Флетч, не поворачиваясь, врезал ему сначала одним локтем, потом другим. Негр охнул, а Флетч спиной толкнул его я грудь.

Бутылки все еще падали со стойки. Одна больно ударила Флетча в левое колено. На полу образовалась лужа бурбона.

Мужчина с пистолетом уже вышел из-за прилавка, стараясь встать так, чтобы пуля, пронзив Флетча, не попала в негра.

Флетч покатился по усеянному осколками и залитому бурбоном. полу к двери.

Вскакивая на ноги, толкнул дверь.

Она уже открылась, когда прогремел выстрел. Стекло разлетелось вдребезги.

Усаживаясь за руль, Флетч крикнул: «Если не знаете, как проехать на Полмайр-драйв, так бы и сказали!»

И свернул с бульвара Вашингтона на Двадцать третью улицу.

А на бульваре уже выли сирены патрульных машин.

Глава 5

– Миссис Хайбек?

Седовласая дама в платье в цветочках и зеленых теннисных туфлях сидела на металлическом стуле с прямой спинкой у бассейна. У ее ног лежала красная сумочка.

– Да. Я миссис Хайбек.

Она посмотрела на Флетча, и ее нос чуть дернулся, как у кролика.

– Ай Эм Флетчер. Из «Ньюс трибюн». Я должен был встретиться с вашим мужем в десять часов.

– Его здесь нет.

Нажав на кнопку звонка у калитки, Флетч еще раз оглядел дом и участок. 12339, Полмайр-драйв. Уютный кирпичный особняк, утопающий в рододендронах, но уж никак не жилище тех, кто мог, не моргнув глазом, отвалить пять миллионов на благотворительность.

И никто не поспешил к калитке, чтобы впустить его.

Блуждая между рододендронов, Флетч нашел седовласую даму, сидящую у бассейна.

– Никто не знает, где он, – продолжала миссис Хайбек. – Дональд блуждает по миру. Это единственное, что можно сказать о нем с полной определенностью. Дональд блуждает. – Она протянула руку и схватила пальцами что-то невидимое. – Блуждает.

– Могу я поговорить с вами?

Она вновь дернула носиком.

– Молодой человек, вы очень-очень пьяны.

– Нет, мадам. Разве я похож на пьяного?

– От вас разит спиртным.

Флетч наклонил голову к плечу, понюхал тенниску.

– Это мой новый дезодорант. Вам нравится?

– Это одорант.

– Он называется «Бух»!

– Он называется бурбон. От вас разит бурбоном.

Флетч вновь понюхал тенниску.

– Ужасно, не правда ли?

– Запах бурбона. я отличаю сразу. Ваш бурбон. – из дешевых.

– Позаимствовал его на распродаже, знаете ли.

– Слышала я о вас, журналистах. – В серых глазах миссис Хайбек стояла грусть. – Дональд однажды рассказал мне о знакомом журналисте, который наполнял бурбоном. постельную грелку. Своим коллегам он говорил, что нашел способ облагородить пьянство. Лежа в постели, потягивал бурбон через клапан грелки. К сожалению, через три месяца он уже не мог добраться до кровати и спал на полу. – Миссис Хайбек сложила руки на коленях. – До двухспальной кровати.

Флетч глубоко вздохнул. Он чувствовал, что вульгарный смех оскорбит миссис Хайбек.

Посмотрел на бассейн. На другой стороне мужчина в сомбреро поливал цветочную клумбу.

– Дело в том, что произошло это случайно.

– Люди всегда находят предлог для того, чтобы напиться. Хорошие новости, плохие новости, никаких новостей.

– Нет, действительно случайно. Я зашел в винный магазин на пересечении бульвара Вашингтона и Двадцать третьей улицы, и как раз в тот момент упала стойка с бутылками бурбона. Меня и одного из работников магазина окатило бурбоном. с головы до ног.

Ее грустный взгляд задержался на лице Флетча.

– Я не пил. Честное слово. Позвольте мне присесть?

– Хорошо, – с неохотой согласилась она. Флетч сел на второй металлический стул. Миссис Хайбек сидела в тени большого зонтика, Флетчу досталось место под солнцем.

– Так вернемся к пяти миллионам, миссис Хайбек...

– Пяти миллионам, – повторила она.

– ...Которые вы и ваш муж решили подарить музею искусств.

– Да-а-а? Расскажите мне об этом.

– О чем?

– Об этом.

Флетч смутился.

– Я надеялся, что рассказывать будете вы.

Миссис Хайбек выпрямилась.

– Да, мой муж и я решили пожертвовать пять миллионов музею искусств.

– Мне это уже известно. Ваш муж адвокат?

– Мой муж блуждает. Далеко-далеко. И всегда блуждал, знаете ли. Это все, что можно о нем сказать.

– Понятно. – Поневоле Флетч задумался, а сколько водки выпила миссис Хайбек с утренним кофе. – Он – старший партнер в юридической фирме «Хайбек, Харрисон и Хаулер»?

– Я говорила ему не делать этого, – миссис Хайбек нахмурилась. – Три фамилии, начинающиеся с буквы «х». Более того, со слога «ха». – Все еще хмурясь, она посмотрела на Флетча. – Вы со мной согласны?

– Конечно. Звучит неестественно.

– Создает дисгармонию. Ощущение, что партнеры никогда не могут прийти к единому выводу. В чем-то сойтись.

– Да, – не стал спорить Флетч.

– Не говоря уж о том, что, произнося «Хайбек, Харрисон и Хаулер», люди слышат, возможно и подсознательно, «Ха, ха, ха». В действительности же они говорят «Хай, ха, хау». Что еще хуже.

– Гораздо хуже, – Флетч вытер со лба пот.

– Я хотела, чтобы он взял четвертого партнера, – продолжила миссис Хайбек. – По фамилии Бурк.

– Ясно. И что, мистер Бурк не захотел присоединиться к фирме?

Миссис Хайбек ответила пренебрежительным взглядом.

– Дональд сказал, что у него нет знакомых с такой фамилией.

– Понятно.

– По крайней мере, среди адвокатов. Не нашлось ни одного адвоката с фамилией Бурк.

– А среди ваших знакомых нет адвоката с фамилией Бурк? – полюбопытствовал Флетч.

– Нет, – без запинки ответила миссис Хайбек. Под жаркими солнечными лучами пропитанная бурбоном. одежда Флетча быстро высыхала. От паров бурбона. голова у него шла кругом. Будто он сам приложился к грелке с бурбоном.

– Ваш муж консультировал корпорации?

– Нет. С корпорациями он не работал. Все время спорил в суде.

Глаза ее по-прежнему переполняла грусть.

– Я знаю, что он считался одним из лучших криминальных адвокатов.

– Это точно, – согласилась миссис Хайбек.

Флетч шумно выдохнул.

– Миссис Хайбек, у вас или вашего мужа были иные источники доходов, помимо гонораров за судебные процессы и доли прибыли, причитающейся вашему мужу, как старшему партнеру фирмы «Хайбек, Харрисон и Хаулер»?

– «Хай, ха, хау».

– То есть, было ли у вас личное состояние или вы получили наследство...

– Мой муж всегда носит черные туфли, – прервала его миссис Хайбек. – В Хейтс черные туфли встретишь не часто. Он не любил кричащих нарядов, в каких щеголяют многие криминальные адвокаты.

Флетч почел за благо промолчать, ожидая продолжения.

– Вам представляется, что мужчина, отдающий предпочтение черным туфлям, не склонен к блужданиям, не так ли?

Вновь Флетч выдержал паузу, прежде чем заговорить.

– Не то, чтобы я пытаюсь вторгнуться в вашу личную жизнь, миссис Хайбек...

– Нет у меня никакой личной жизни. – Она уставилась на свои зеленые теннисные туфли.

– Просто я стараюсь осознать, что означает для вас и вашего мужа решение пожертвовать пять миллионов долларов музею искусств? Наверное, это практически все, что он заработал за свою жизнь.

– Молодой человек, меня от вас тошнит.

– Простите.

– От вас дурно пахнет. Вы вроде бы трезвы, но от вас несет бурбоном. От этого запаха кружится голова, я боюсь, что меня сейчас вывернет наизнанку.

– Извините. Но у меня точно такие же ощущения.

– И что же мы будем с этим делать?

Флетч оглянулся на дом.

– Может, мне принять душ.

– Если вас, как вы говорите, облили бурбоном., вам нет смысла принимать душ, а затем надевать пропитанную бурбоном. одежду. Этот мерзкий запах никуда не исчезнет.

– Логично, – кивнул Флетч. – Очень логично.

– Почему бы вам не прыгнуть в бассейн? Благо, он под боком.

– Это я могу. – Флетч начал выгружать содержимое карманов. – В одежде.

– Зачем вам прыгать в бассейн в одежде?

– Чтобы вымыть из нее запах бурбона.

– Но ваша одежда намокнет. Неужели вы хотите целый день ходить в мокром?

– Сегодня жарко.

– Жаркость не имеет никакого отношения к мокрости.

– Жаркость?

– Так, бывало, говорила моя дочь. Когда была маленькая. Жаркость. Неудивительно, что она вышла замуж за поэта. Как же его зовут...

– Я не знаю.

– Том Фарлайф.

– Ясно. Я как раз собирался задать несколько вопросов о ваших детях.

– У них все в полном порядке, благодарю. Очевидно, вам надо раздеться перед тем, как прыгнуть в бассейн.

– Тогда я буду без одежды.

– А мне-то что? Я – мать и бабушка. Мне без разницы. Это частный бассейн. – Она глянула на садовника. – Это Педро. Он тоже возражать не будет. Если вид голого мужчины ему неприятен, не следовало ему идти в садовники.

– Вы абсолютно правы.

Миссис Хайбек встала.

– Раздевайтесь. Я отвернусь, чтобы вы могли сказать своей подружке, что голым вас видела только мать, когда меняла вам подгузники. На прошлой неделе, не так ли?

Флетч уже развязывал шнурки.

– Одежду оставьте на стуле. После того, как прыгнете в бассейн, скажите «хоп». Я возьму ее, постираю в машине, а затем высушу в сушилке.

– Как вы любезны, – Флетч поднялся, стянул через голову тенниску.

– Хоп! – громко крикнула миссис Хайбек и помахала рукой садовнику.

Тот поднял голову и посмотрел на нее из-под сомбреро. Ничего не сказал, не взмахнул рукой.

Флетч снял джинсы и трусы, прыгнул в бассейн.

Наслаждаясь прохладой воды, смывая с себя запах бурбона., доплыл под водой до противоположного бортика, повернул назад. Вынырнул, вскинул голову, крикнул «хоп».

Миссис Хайбек уже несла к дому его одежду. И свою красную сумку.

Глава 6

– Эй!

Кричали вроде бы издалека, но Флетч, все еще плавающий в бассейне, безошибочно определил, что обращались к нему. А потому несколькими энергичными гребками добрался до торца бассейна, ухватился рукой за бортик, поднял голову.

На бортике стоял Бифф Уилсон, по-прежнему в пиджаке и при галстуке.

– Хоп! – приветствовал его Флетч.

– Боже, это ты, – ответил Уилсон.

– Нет, – покачал головой Флетч. – Я – Флетчер. В двух метрах позади Биффа держался лейтенант Гомес.

– Ты кто? Флетчер?

– Да, сэр.

– Ты был на автостоянке «Ньюс трибюн»?

– Да, сэр.

– Как ты так быстро оказался здесь?

– Не останавливался по пути, чтобы выпить кофе.

– Ты надоумил молодого полицейского спросить, вставные ли у меня зубы?

– Вставные что?

Бифф засунул большой палец правой руки под передние верхние зубы, чтобы продемонстрировать, какие они у него крепкие.

– Встафные зупы!

– Да что вы, Бифф. Всем же ясно, что они у вас свои.

Бифф искоса глянул на Гомеса, затем вновь повернулся к Флетчу.

– Работаешь ты в «Ньюс трибюн» или нет?

– Работаю. Сэр.

– И чем ты занимаешься?

– Меня только что перевели в отдел светской хроники.

– Светской хроники. – По тону Биффа чувствовалось, что он ни в грош не ставит тех, кто пишет о светском обществе. – А что ты делаешь здесь?

– Здесь?

– Здесь. В доме Дональда Эдвина Хайбека.

– Плаваю, сэр.

Тут Бифф взорвался.

– Он плавает с голым задом!

– Мне поручили в десять утра взять интервью у Дональда Хайбека в связи с тем, что он и его жена решили пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею.

– Но ты же знал, что Дональд Хайбек мертв! Я видел тебя на автостоянке!

Флетч пожал плечами.

– При подготовке статьи часто приходится преодолевать неожиданные препятствия.

Бифф побагровел.

– Он плавает с голым задом в бассейне убитого!

Своим деянием Флетч, похоже, оскорбил его до глубины души.

Лейтенант Гомес приблизился к краю бассейна.

– А что ты делал после приезда сюда?

– Брал интервью, вернее, пытался взять интервью, у миссис Хайбек.

У обоих мужчин округлились глаза.

– Ты видел миссис Хайбек? – спросил Гомес.

– Да.

– Расскажи нам о миссис Хайбек, – вмешался Бифф. – Как она выглядит?

– Лет шестидесяти. Седые волосы. Зеленые теннисные туфли. Странная дама.

Бифф и Гомес переглянулись.

– Сынок, – Бифф тяжело вздохнул, – почему ты плаваешь с голой задницей в бассейне Хайбека через два часа после его убийства?

– От меня плохо пахло, моя одежда...

– Что? – переспросил Гомес.

– Видите ли, по пути сюда на меня наехал винный магазин. Я буквально выкупался в бурбоне, так что от меня действительно разило...

Бифф наступил на руку Флетча, которой тот держался за бортик.

Флетч вырвал руку и, естественно, ушел под воду.

Когда он вынырнул, Бифф и Гомес по-прежнему стояли у самой кромки воды.

Флетч схватился за поручень лесенки, до которого Бифф не мог достать ногой.

– А в чем, собственно, дело?

– Да ни в чем, – ответил Бифф. – Непонятно, чему мы удивляемся. Почему бы репортеру «Ньюс трибюн» не плавать с голым задом в бассейне убитого через два часа после его смерти?

– По-моему, это обычное занятие для репортеров светской хроники.

– Возможно, – ответил Бифф. – Но я не знаком с их привычками.

– А где твоя одежда? – спросил Гомес.

– Ее унесла миссис Хайбек.

– Ее унесла миссис Хайбек, – повторил Бифф и тяжело вздохнул.

– А где она? – спросил Флетч. – Разве не она впустила вас в дом?

– В дом нас впустила кухарка, – пояснил Гомес. – Она только что пришла из магазина.

– Вы не говорили с миссис Хайбек?

– Миссис Хайбек нет дома, – отрезал Гомес.

– Нет дома? А где моя одежда?

– Полагаю, ответ на этот вопрос интересует нас всех, – усмехнулся лейтенант Гомес.

– Она не могла уйти с моей одеждой! – воскликнул Флетч.

– Может, миссис Хайбек подумала, что пяти миллионов долларов музею будет мало, – усмехнулся Бифф. – И решила добавить к ним костюм бродяги последней четверти двадцатого века.

Гомес расхохотался.

– В общем-то я ничего из нее не выудил, – заметил Флетч.

– Не выудил, значит. Зато она выудила у тебя одежду.

– Честно говоря, мне показалось, что у нее не все дома. Странная женщина, можете мне поверить.

– Странная? Она вытряхнула тебя из одежды и смылась с ней, а ты говоришь, что она странная?

– Хватит, Бифф, – насупился Флетч.

Флетч увидел, как садовник поднялся, перешел к другой клумбе, вновь присел.

– Тебе тут делать нечего, и ты это знаешь, – Бифф одарил Флетча суровым взглядом.

– Статью о пожертвовании никто не отменял. Кто должен ее готовить?

– Твоя фамилия Флетчер? – решил удостовериться Бифф.

– Начинается с буквы F.

– Сгинь с моих глаз, Флетчер, и не попадайся мне на пути.

Голый, мокрый, Флетч подошел к садовнику.

– Вы не знаете, где я могу найти полотенце?

Садовник посмотрел на него. Куда более молодой, чем ожидал Флетч.

Медленно садовник выпрямился. Снял рубашку из плотной джинсовой ткани, протянул Флетчу.

– Большое вам спасибо. Вы меня очень выручили. Эти парни сказали мне, что кухарка уже пришла. – Он обернул рубаху вокруг талии, как полотенце. – Я верну ее вам, как только раздобуду какую-нибудь одежду. Отличный вы парень. Отдали ближнему последнюю рубаху.

Садовник опустился на корточки и вновь занялся клумбой.

– А вы не подскажете мне, куда пошла миссис Хайбек?

– La senora no as la senora.

– Что?

– La senora no es la mujer, la esposa.

– Что? Эта дама – не жена? Да вы говорите по-английски лучше, чем я. Что вы хотите этим сказать?

– Вы имели в виду женщину, с которой разговаривали, так? – спросил садовник.

– Так.

– Это не миссис Хайбек.

– Не миссис...

– Миссис Хайбек молода и красива. – Садовник начертил на земле силуэт женской фигуры. – С такой вот фигурой. Блондинка.

– Она сказала, что она – миссис Хайбек.

– Это не так.

– Она – кухарка?

– Кухаркой здесь испанка. Пятидесяти лет. Она живет в двух кварталах от меня.

– Так кто же она?

– Не знаю, – покачал головой садовник. – Никогда ее не видел.

Появление Флетча в кухне Хайбеков вызвало визг служанки, испугавшейся невесть откуда взявшегося незнакомца в набедренной рубашке.

Когда Флетч поднимался по лестнице, из гостиной вышел Бифф Уилсон.

– Я только что говорил с Френком Джеффом. Он назвал тебя придурком, не способным понять, что от него требуется. Тебе ведено немедленно убираться отсюда и прямиком ехать к Энн Макгаррахэн, редактору отдела светской хроники.

– Все понял. Ехать, и прямиком, – ответил Флетч и двинулся дальше.

– Что ты забыл на втором этаже? – крикнул вслед Бифф.

– Я припарковал там свой автомобиль.

Флетч протянул рубашку садовнику.

– Извините, что не возвращаю ее вам выстиранной, высушенной и отглаженной. Именно так я остался без одежды. Ее пообещали выстирать и высушить.

Садовник выпрямился, взял рубашку, надел. Покачал головой, оглядев Флетча.

Флетч пожал плечами.

– Пришлось позаимствовать костюм из гардероба Хайбека. Ему он все равно не потребуется.

– Костюм на низенького толстяка.

– Я взял пояс и галстук. Последний для того и нужен, чтобы отвлекать взгляд от всего остального, не так ли?

– В таком наряде вам только танцевать буги-вуги.

– Премного благодарен за комплимент. Кухарка наорала на меня.

– Я слышал, как она визжала.

– А что бы было, не одолжи вы мне свою рубашку.

– Наверное, дом рухнул бы от ее крика.

– Где вы выучились так хорошо говорить по-английски?

– Эс-ша-би-ха.

– Эс-ша-би-ха?

– Да. – Садовник вновь занялся клумбой. – В средней школе Беверли-Хиллз.

Глава 7

– Бутик Сесилии. Сесилия слушает. Вы все-таки решили купить галифе?

– Я как раз думаю над этим, – сказал Флетч в трубку радиотелефона.

– Они как раз входят в моду, сэр. Еще месяц, и их будет носить вся страна. Я уверена, что жена будет вам очень признательна, если вы купите ей галифе сейчас. Такая предусмотрительность очень ценится женщинами.

– Вы, разумеется, правы, но я еще не женат. – Он остановился на красный сигнал светофора на пересечении Двадцать третьей улицы и бульвара Вашингтона. Посмотрел на винный магазин. Осколки с пола убрали, разбитое стекло входной двери заменили куском фанеры. Магазин, несомненно, подготовился к атаке на очередного посетителя. – Могу я поговорить с Барбарой Ролтон?

Сесилия замялась.

– Продавцам не положено разговаривать по телефону в рабочее время. Я могу передать ей все, что вы скажете.

– Отлично. Передайте ей, что звонил Флетчер. К сожалению, сегодня я не смогу пригласить ее на ленч. И, пожалуйста, скажите, что я обязательно куплю ей галифе, только у «Сакса».

– А вот и я, – представился Флетч.

– А вот и кто? – спросила Энн Макгаррахэн, редактор отдела светской хроники «Ньюс трибюн», высокая, широкоплечая женщина сорока с небольшим лет. Она сидела за столом, слишком маленьким для ее габаритов, в отдельном крошечном кабинете.

– Я думал, что в отделе светской хроники знают всех.

– Всех, кто хоть что-то собой представляет, – Энн улыбнулась. – Так что позвольте повторить, кто вы?

– Ай Эм Флетчер. – Флетч посмотрел на засохший папоротник в горшке на подоконнике. – Никто. Недостойный вашего внимания. Могу я идти?

– Где вы были?

– Переодевался. – Флетч расправил лацканы пиджака Дональда Хайбека. – Френк сказал, что на работу надо ходить в костюме и при галстуке.

Энн уставилась на него поверх очков.

– Это костюм? Это галстук?

– Материал хороший.

– Не стану спорить. Похоже, вы вкладывали деньги в материал, а не в портного.

– Я похудел.

– И выросли. Штанины у вас на полфута короче ног.

– А вы слышали, что в следующем месяце в моду войдут галифе? Как видите, я в курсе современной моды.

– Я вижу. Ваши рукава больше похожи на панталоны. Из них руки торчат по локоть.

– Я готов к освещению событий светской жизни.

– Молодые женщины называют вас Флетч, не так ли?

– Если вообще замечают меня. – Флетч сел на стул с деревянной спинкой.

– Почему они не зовут вас по имени?

– Ирвин?

– А что плохого в Ирвине?

– Звучит, как насмешка.

– У вас есть второе имя, не так ли?

– Морис.

– Я знаю многих милых мужчин, которых зовут Мори.

– Я не вхожу в их число.

– Ладно. Вы – Флетч. Энергичное имя. Звучит, как глагол.

– Скорее, как соединительный союз.

– Хорошо, соединим наши усилия на благо читателей. Френк Джефф не только предупредил меня о вашем пренебрежении подобающей журналисту одеждой. Он также указал, в чем должно заключаться ваше первое задание.

– Я и так это знаю.

– Правда?

– Да. Подготовка статьи о пяти миллионах, пожертвованных Дональдом Хайбеком и его женой художественному музею. Я должен досконально выяснить все подробности. Так?

– Разумеется, нет.

– Я получил его сегодня утром.

– Разве не Дональда Хайбека убили этим утром на автостоянке?

Флетч пожал плечами.

– И что? Статья от этого только выиграет.

– Мы и так нашли вам интересную тему, Флетч. С подачи Френка. Впрочем, он упомянул, что идея принадлежит вам.

– Мне? Идея статьи по отделу светской хроники?

– Мы уже выходим за рамки светской хроники, Флетч. Конечно, мы пишем об обществе. Но стараемся охватить все, что может заинтересовать читателя. Особенно женщин.

– Потому-то я и упомянул о галифе.

– Мы должны писать не о моде, а о стиле жизни. Не только о красоте, но и о здоровье.

– Правильно, для женщины красота – залог здоровья.

– Вы бы изумились, узнав, о чем хотят писать в наши дни молодые журналистки. – Энн Макгаррахэн взяла со стола несколько сцепленных скрепкой листков. – Вот статья, в которой сравниваются достоинства и недостатки искусственных членов. С фотографиями, как я понимаю, предоставленными фирмами-изготовителями. Как вы думаете, Флетч, нужно нам публиковать статью об искусственных членах?

– Э...

– Какой, по-вашему, лучший искусственный член на свете?

– Я вам не скажу.

– Почему?

– Я лицо заинтересованное. Неразрывно с ним связан. У меня субъективное мнение.

– Понятно. – Энн с трудом удалось сдержать улыбку. Она бросила скрепленные листки на стол. – Да, тяжела доля редактора. Наверное, нет нужды говорить, что статья уже не один день лежит на моем столе.

– Об искусственных членах?

– Да.

– Я уверен, что вы найдете, как ею распорядиться.

– Сами видите, круг наших интересов очень широк. Нас заботят не одни старушки, сдабривающие по утрам чай водкой.

– Этот Френк слишком много говорит.

– Так вы еще не догадались, каким будет ваше первое задание? А я так на это рассчитывала.

– Что-нибудь насчет приспособлений для секса? Я понял, вы хотите, чтобы я написал, какие виды приспособлений рекомендуют ведущие гинекологи города.

– Вчера вы участвовали в Сардинальском пробеге.

– О, нет!

– Вы не участвовали?

– Признаюсь, было такое.

– Френк сказал, что вы бежали позади группы женщин и не смогли заставить себя обогнать их.

– О Господи!

– Эти самые женщины получили широкую рекламу на спортивных страницах «Ньюс трибюн», – с этими словами Энн Макгаррахэн раскрыла спортивный раздел утреннего выпуска «Ньюс трибюн» и посмотрела на два больших фотоснимка, на двух соседних страницах, друг напротив друга. На первом, сфотографированные спереди, женщины начинали бег, на втором, со спины, заканчивали. – Очень симпатичные девушки, несомненно, много внимания уделяющие своему здоровью.

– Да уж, никаких лишнего жира или дряблой кожи.

– По какой-то, неведомой мне причине Френк воспринял публикацию этих фотоснимков на спортивных страницах как личное оскорбление. К тому же у меня такое чувство, что аккурат в это самое время он получает в своем кабинете приличную взбучку от некоторых влиятельных, но консервативно ориентированных жителей нашего города.

– Какая трагедия.

– «Дружеские услуги Бена Франклина». Фирма услуг, – Энн вроде бы цитировала написанное в газете. – Флетч, почему эти услуги так расстроили Френка?

– Вы подшучиваете надо мной?

Энн оторвалась от газеты и посмотрела на Флетча.

– Эти услуги как-то связаны с мужчинами?

– Подозреваю, что да.

– Расскажите мне, чем конкретно они занимаются.

Флетч буквально вжался спиной в деревянную спинку.

– Они поставляют девушек одиноким мужчинам, если те скучают дома или им не с кем пойти в ресторан. По-моему, вы и так это знаете.

– Ага! Тут есть о чем писать.

– О чем? Да и кто будет публиковать статью о...

– Как я только что отметила, наш раздел ориентирован на женщин, их интересы, здоровье, заработки...

– Это же семейная газета!

– Я рада, что вы это понимаете. Ваше журналистское расследование должно быть подано очень тактично.

– Вы хотите, чтобы я провел расследование в борделе?

– Кто лучше вас с этим справится?

– Я женюсь, в субботу!

– Вы уже сдали анализ крови?

Флетч глубоко вдохнул, но Энн подняла руку, предлагая ему помолчать, и продолжила:

– Я вижу здесь новый аспект: проститутки, вынужденные поддерживать превосходную физическую форму. Тут прослеживается определенная связь с серией напечатанных нами статей о выращивании экологически чистых овощей. Как функционируют «Дружеские услуги Бена Франклина»? В чем причина их увлечения спортом? Как им удается развлекать мужчин, не употребляя спиртного и не прикасаясь к сигаретам? Если они не наркоманки, то почему остаются проститутками? Сколько денег они зарабатывают? – Энн все еще не опускала руку. – И самое главное, кому принадлежат «Дружеские услуги Бена Франклина»? Кто получает прибыль?

Флетч выдохнул, но ничего не сказал.

– Я уверена, здесь есть о чем писать, – закончила Энн.

– Лучше всего послать туда одну из ваших журналисток, чтобы она попыталась получить место в «Дружеских услугах Бена Франклина».

– Да, но идея принадлежит вам, Флетч. Френк сам это сказал. Мы не вправе отнимать ее у вас и передавать кому-то другому. Разумеется, мы можем послать и женщину для сбора дополнительной информации.

– У меня же в субботу свадьба.

– Сами видите, как мало у нас времени.

– Энн...

– Кроме того, – Энн сложила газету, – я думаю, Френк полагает, что такая статья, разумеется, правильно поданная, снимет его с крючка, на который он попал из-за этих фотоснимков в разделе спорта. – Она наклонилась вперед. – На страницах светской хроники пишут не только о веяниях моды и сортах печенья. И статья эта вам вполне по плечу, Флетч.

Флетч смотрел на окно.

– Ваш папоротник засох.

– Мне нравится коричневый папоротник, – Энн по-прежнему смотрела на Флетча. – Навевает мысли о вечном.

– О Боже!

– Мне нравится, что вы будете работать в моем отделе, юный Флетчер. По крайней мере, вы не станете жаловаться, что у вас украли сумочку.

– Я волнуюсь совсем не из-за сумочки, – Флетч поднялся.

– Интересно, что вы принесете в клювике...

– Вы просите принести что-то в клювике, загнав меня в угол.

– И еще, Флетчер...

– Да, мадам?

– Остерегайтесь Биффа Уилсона. Не стойте у него на пути. Он раздавит вас, как асфальтовый каток. Злобный, злопамятный тип. Я-то знаю. В свое время он был моим мужем.

– Флетч, с вами хотят поговорить. – Молодая женщина, сидевшая за столиком у двери кабинета Энн Макгаррахэн, звякнула многочисленными браслетами. – Линия триста три. Оригинальный костюмчик. Боитесь, что вас тут изнасилуют?

– Слушаю, – сказал Флетч в трубку.

– Привет, – ответила Барбара. – Я в ярости.

– С чего бы это?

– Зачем ты подкалывал мою хозяйку?

– А что я такого сказал?

– Галифе у Сесилии – больная мозоль. Она закупила слишком большую партию.

– Поэтому она и не подозвала тебя к телефону?

– Таковы наши правила. Телефон служит для деловых переговоров, а не для болтовни сотрудников.

– Но я жених ее лучшей продавщицы.

– А почему мы не можем встретиться во время ленча?

– У нас тут аврал.

– Сегодня понедельник, Флетч. В субботу у нас свадьба. Нам есть что обсудить, знаешь ли.

– Слушай, я уже договорился о ленче с Олстоном. Мы же хотим, чтобы он был у нас шафером, не так ли?

– Это не самое главное. У нас совсем мало времени и масса проблем. Ты должен мне помочь.

– Только этим я и занимаюсь.

– В прямом смысле, помочь. Ты только подумай, что нам предстоит. Синди говорит...

– Барбара! Остынь! Не дави на меня!

– Почему нет?

– Потому что не прошло и двух минут, как одна дама проехалась по мне, словно асфальтовый каток. По сравнению с ней ты – надувной пуфик.

– Так почему бы тебе не жениться на ней?

– Я бы женился, да она решила использовать меня для другого.

Глава 8

– Добрый день, Олстон, – Флетч уселся за столик напротив своего приятеля.

– Добрый день, – кивнул Олстон. – Я пью пиво.

– Наслаждайся.

– А ты хочешь пива? – После кивка Флетча Олстон дал знак официанту. – Два пива, пожалуйста, – затем Олстон смахнул с рукава пиджака невидимую пылинку. – Флетч, увидев тебя на тротуаре, я не мог не обратить внимания на твой костюм...

– На что?

– На твой костюм.

– Меня перевели в отдел светской хроники.

Олстон широко улыбнулся.

– Называется твой костюм «К чертям светское общество»?

– Хорошее название. Гармонирует с засохшим папоротником и мыслями о вечном.

– Вижу, и у тебя было жаркое утро. Тебе наконец-то всыпали за тот заголовок?

– Заголовок?

– НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ СПАСАЕТ ЖИЗНЬ ДОКТОРУ.

– Его никто и не заметил. – Официант принес пиво. – Иногда мне кажется, что в «Ньюс трибюн» никто, кроме меня, не понимает, что есть новости.

– Я повесил этот заголовок на стену.

– Мы должны во всем видеть светлую сторону, Олстон.

– Конечно. У тебя есть Барбара.

– Барбара только что отчистила меня.

– Не может быть.

– С утра мне досталось от Френка Джеффа, главного редактора, Биффа Уилсона, ведущего криминального репортера «Ньюс трибюн», Энн Макгаррахэн, редактора отдела светской хроники, и, наконец, от моей невесты, Барбары Ролтон. А сегодня только понедельник, самое начало недели.

– В таком костюме, уж не знаю, зачем ты его надел, тебя никто не будет воспринимать серьезно.

– И это еще не все. – Флетч снял пиджак, повесил на спинку стула. – На меня наехал винный магазин. Открыл по мне стрельбу.

– Такое случается не только с тобой. Как-то мой дядя очень спешил и...

– И я взял интервью у милой, правда, странноватой старушки, которая выдала себя совсем за другого человека.

– Ты брал интервью у самозванки?

– Выходит, что да.

– Узнал что-нибудь интересное?

– У меня сложилось впечатление, будто она говорила лишь то, что я хотел услышать.

– То есть находила ответы в твоих вопросах? – уточнил Олстон. – С самозванцами иначе и быть не может.

– Она сняла с меня одежду. И убежала вместе с ней.

– Все это произошло в одно утро?

– А у меня были такие удобные теннисные туфли.

– Флетчер, ты уверен, что сможешь выжить, выпорхнув из-под крылышка морской пехоты Соединенных Штатов Америки?

– Первые шаги в жизни всегда даются нелегко, Олстон.

Олстон поднял высокий стакан с пивом.

– За молодых.

– Никто не воспринимает нас всерьез.

– А мы серьезный народ.

– Так оно и есть. Серьезно настроенные серьезные люди.

– Господа, желаете что-нибудь заказать? – полюбопытствовал подошедший официант.

– Да, – кивнул Флетч. – Как обычно.

– Сэр, – ручка официанта застыла над блокнотиком. – То, что обычно для вас, абсолютно незнакомо мне.

– То есть я должен сказать вам, что я буду есть?

– Вы можете сохранить это в тайне, сэр. У меня только убавится работы.

– Я же сидел за этим самым столиком на прошлой неделе.

– Я рад, что вы вновь почтили нас своим присутствием, но не запомнил, что вы соизволили откушать.

– Это «Маноло», не так ли?

Официант глянул на корочки меню.

– Совершенно верно, сэр.

– Сандвич с ореховым маслом, ломтиками банана и майонезом на хлебце из непросеянной ржаной муки.

– Ага, действительно, уникальный заказ. Как я мог такое забыть. А что желаете вы, сэр? – он повернулся к Олстону.

– Сандвич с ливерной колбаской и сельдереем на ржаном хлебце. И un peu кетчупа.

– Спасибо тебе, Господи, еще один уникальный заказ. – И официант поспешил на кухню.

– Даже этот чертов официант не воспринимает нас всерьез, – вздохнул Флетч.

– Никто не воспринимает молодых всерьез. Это привилегия стариков.

– Но мы с тобой не такие уж молодые. Ветераны войны. Ты – юрист, я – репортер.

– Люди по-прежнему относят нас к категории неприметных серых мышек.

– Может, потому, что мы – симпатичные парни?

– В этом костюме ты просто неотразим, Флетч.

– Я знал это, как только натянул его на себя.

– Этим утром меня вызвали в кабинет Хаулера. Старшего партнера. Видишь ли, я должен сидеть на совещаниях, разумеется, не произносить ни слова, не смеяться, не выказывать иных эмоций, не таращиться на кого-либо из присутствующих.

– Такие условия поставили тебе при приеме на работу?

– Именно так. От меня требуется лишь одно – слушать. Притворяться, что меня вроде бы и нет. Я должен изучать методы работы моих более опытных коллег, посредством которых они не только получают баснословные гонорары, но платят жалованье нам, их братьям меньшим, шоферам служебных мерседесов.

– Действительно, такому стоит поучиться.

– Ты прав. Кроме того, присутствие на совещаниях пеонов, вроде меня, необходимо и для того, чтобы они представляли себе объем предстоящей им черновой работы.

– Ты хочешь сказать, что старшие партнеры нисходят лишь до руководящих указаний?

– Представь себе, что у Хайбека, Харрисона и Хаулера появился новый клиент...

– Ха-ха-ха.

– Послушай, я еще не закончил.

– Мне следовало сказать: «Хай, ха, хау»? Или ты подумал, что я смеюсь?

– Как я мог?

Официант принес сандвичи.

– Вот ваша еда.

– Благодарю, – кивнул Флетч.

– Значит, так, – Олстон проверил количество кетчупа, убедился, что его не больше, чем он заказывал, и продолжил: – Этому новому клиенту в ночь с субботы на воскресенье полиция помешала вытащить из дома в Хейтс столовое серебро, музыкальный центр и прочие дорогостоящие игрушки. Причина, заставившая этого господина обратиться к Хайбеку, Харрисону и Хаулеру, заключалась в том, что дом, серебро, музыкальный центр и прочие дорогостоящие игрушки не являлись его собственностью.

– Грабитель.

– Причем один из лучших специалистов в своей области.

– Каким образом он оказался в то утро не в зале суда?

– Прибыл к нам прямиком с судебного заседания, после того как ему хватило ума попросить и, соответственно, получить первую из несомненно многих отсрочек рассмотрения дела по существу.

– Его выпустили под залог...

– Который составил весьма скромную сумму, внесенную им самим. И он привел веский довод, убедивший судью, что оставлять его в суде просто невозможно. Видишь ли, этот господин в тот день намеревался отвести своего пятнадцатилетнего пса к дантисту.

– Дантист заранее назначил ему время?

– Естественно.

– Судья не мог помешать столь милосердному деянию.

– Мало того, теперь суд будет расположен в его пользу.

– Это еще почему?

– Потому что он сказал нам, вернее, мистеру Хаулеру, что в то самое время, когда судья решал, отпустить его под залог или нет, собака в ожидании визита к дантисту так громко выла от боли, что сосед застрелил ее.

Флетч покачал головой.

– Не следовало полиции мешать ему. – Он посолил свой бананово-майонезный сандвич. – Скажи мне, он позвонил дантисту, чтобы предупредить, что не сможет привести пациента?

– Этого он нам не сказал.

– Я удивлен, что мистер Хаулер, старший партнер процветающей юридической фирмы, согласился принять обычного грабителя. Зачем ему такой клиент?

– Эх, Флетч, ты слишком невинен, чтобы знать, как работают юридические фирмы и как вершится закон.

– Мне кажется, кое-что я да знаю.

– Держу пари, ты думаешь, что юридические конторы оказывают адвокатские услуги.

– Разве это не так?

– Это далеко не основное направление их деятельности.

– Не основное?

– Нет. Главное для них – дойка клиента.

– Этому учат на юридическом факультете?

– Нет. Потому-то новички, такие как я, несколько лет работают в юридических фирмах за минимальное жалование. За это время мы должны обучиться методам работы, благодаря которым юридические фирмы и держатся на плаву.

– Так что означает «дойка» клиента?

– Когда клиент стучится в дверь юридической фирмы, да еще такой известной, как «Хайбек, Харрисон и Хаулер», первейшая задача фирмы – выяснить, сколько денег можно с него получить, не за конкретный процесс, а вообще. Таковая оценка требует немалого опыта и отменной интуиции.

– Не понимаю, как соотносятся состояние клиента и затраты на конкретный процесс, из-за которого он и обращается в юридическую фирму.

– Допустим, у нас предельно простой случай. Но старший партнер, который проводит первое собеседование с клиентом, выясняет, что клиент богат. Что бы ты сделал на его месте?

– Отправился бы в суд, вооруженный соответствующими положениями закона.

– Сразу видно, что ты дилетант. Надо начинать доить клиента. Старший партнер, придя к выводу, что клиент богат, решает, какую часть его состояния должна получить фирма в уплату за свои услуги, независимо от сложности дела. Ты даже представить себе не можешь, как талантливый адвокат может запутать самое простое дело различными отсрочками, неправильно поданными петициями, неудачными вопросами и так далее, и так далее. Цель-то одна – растянуть процесс на максимально долгий срок, чтобы получить с клиента все, до последнего пенни. А когда, несмотря на все усилия юридической фирмы, процесс таки завершается, клиент еще и благодарит фирму, обычно не отдавая себе отчета, что стал куда беднее.

– Извините, господин адвокат, но разве это не грабеж?

– В юридической практике это есть не что иное, как создание солидной репутации.

– Господин адвокат, а что происходит, если на первичном собеседовании старший партнер убеждается, что с деньгами у клиента не густо?

– Возможны три варианта. Первый: клиента убеждают, что с его делом вполне справится более дешевая, не такая престижная юридическая фирма. Эта фирма, кстати, выплачивает первой, рекомендовавшей клиенту обратиться к ней, определенный процент с полученного от бедного клиента гонорара.

– Богатые становятся богаче.

– А бедные, как всегда, в дерьме. Второй: если дело может получить определенный общественный резонанс, выставив фирму в наилучшем свете, клиента могут обслужить бесплатно. В этом случае дело решается в суде максимально быстро и эффективно. Задействуются все связи. Заключаются необходимые негласные сделки. Весь процесс занимает минимум времени, затраты стремятся к нулю при полном удовлетворении претензий клиента.

– А престиж фирмы только растет.

– Я знакомлю тебя с внутренней политикой средней юридической фирмы. Вроде «Хайбек, Харрисон и Хаулер». Теперь ты знаешь, как некоторые адвокаты относятся к закону.

– Ты просто лишил меня невинности.

– Третий вариант – аккурат тот, что использовал Хаулер сегодня утром. О чем я и пытался тебе рассказать.

– Если человек, выбравший для себя карьеру адвоката, – болван, то как изволите называть тех, кто стал старшим партнером в фирмах типа «Хайбек, Харрисон и Хаулер»?

– Теперь ты понимаешь, что насилие далеко не всегда является алогичным решением проблемы.

– И это решение открывает для себя все большая часть населения. Ты слышал жалобу: «В суде ничего не добьешься».

– Раз или два, – признал Олстон. – Так вернемся к третьему варианту. Итак, взломщик из зала суда проследовал к мистеру Хаулеру.

– А не означает ли вышесказанное, что взломщик, у которого достаточно денег, чтобы оплатить услуги «Хайбек, Харрисон и Хаулер», совсем и не взломщик?

– Многие взломщики могут позволить себе услуги «Хайбек, Харрисон и Хаулер». Этот взломщик – не исключение, а, скорее, правило. Очевидно, кто-то должен представлять их в суде.

– У них те же права, что и у остальных граждан.

– И опасная профессия. Адвокат может потребоваться им в любую минуту.

– Особенно после того, как они вламываются в очередной дом.

– Вот и мистер Хаулер, выслушав нового клиента-взломщика, объяснил ему, что многие его коллеги пользуются услугами «Хайбек, Харрисон и Хаулер» на постоянной основе, внося ежегодный задаток. Этакую страховку, знаешь ли. К примеру, продолжил мистер Хаулер, если бы многоуважаемый взломщик внес этот задаток до злополучной ночи, когда полиция помешала ему закончить успешно начатое дело, адвокат фирмы «Хайбек, Харрисон и Хаулер», хотя бы и я, уже ждал бы в участке, куда его доставили после ареста, и ему не пришлось бы самому вносить залог.

– И каков этот задаток?

– Десять тысяч долларов. Немного, если учесть, что от сидящего в тюрьме взломщика пользы нет никому. Ни его семье, ни друзьям, ни экономике страны, ни даже «Хайбек, Харрисон и Хаулер». В тюрьме он не может зарабатывать на жизнь.

– Олстон, будь у парня уже в субботу десять тысяч долларов, полез бы он в чужой дом в ночь на воскресенье?

– Речь не об этом. У него и не будет этих десяти тысяч. Их получит юридическая фирма. А уж потом этот парень будет зарабатывать на жизнь, не опасаясь серьезных неприятностей. Душевное спокойствие, Флетчер, стоит любых денег.

– Это мне известно.

– Так что мистер Хаулер сказал нашему взломщику, что тот может рассчитывать на всемерную поддержку «Хайбек, Харрисон и Хаулер», если через десять дней, к следующему судебному заседанию, принесет десять тысяч долларов. Если нет, он, мистер Хаулер, может порекомендовать несостоявшемуся клиенту более дешевую фирму, естественно, с меньшими возможностями, которая и будет представлять в суде его интересы.

– А где же взломщик, у которого нет за душой и двух центов, добудет за десять дней десять тысяч долларов?

– Догадайся.

– Ты шутишь.

– Я не шучу.

– Ты хочешь сказать, что старший партнер известной юридической фирмы посылает взломщика на очередное дело?

– Понимаешь, мы хотим, чтобы нашими клиентами были только профессионалы.

– Разве мистер Хаулер, как адвокат, не призван стоять на страже закона?

– Призван, разумеется. Добавлю, что он еще и любящий дедушка, души не чающий во внучатах.

– И взломщик согласился?

– Естественно. Что будет с его семьей, если он загремит за решетку? Так что покрепче запирай двери.

– Другими словами, взломщик теперь работает на «Хайбек, Харрисон и Хаулер»?

– Если он хочет и дальше заниматься любимым делом, ему необходимо обеспечить и тех, кто гарантирует профессиональную защиту его прав.

– А если его снова арестуют?

– Новая работа, новые гонорары «Хайбек, Харрисон и Хаулер».

– Олстон, меня от всего этого тошнит.

– Я уверен, что сандвич тут ни при чем. Ореховое масло, банан и майонез не могут вызвать несварение желудка. Как-нибудь я и сам закажу такой же.

– Честное слово, я потрясен. Во-первых, твой начальник, этот Хаулер, наверняка уже знал о том, что его партнер застрелен на автостоянке. И это известие, однако, не помешало ему проводить собеседование с клиентом.

– Собеседование заняло лишь четверть часа. После того как клиент проглотил наживку, его перебросили к адвокату пониже рангом. Мы тоже должны отрабатывать жалованье. И шоферам мерседесов надо платить.

– Олстон, ты хочешь купить мерседес?

– Мое честолюбие не простирается так далеко.

Глава 9

Подошел официант.

– Господа будут пить чай, кофе или предпочтут молочный коктейль?

– А какие у вас коктейли? – спросил Флетч.

– Ванильный, шоколадный.

– А клубничного нет? – поинтересовался Олстон. – Я бы выпил клубничный коктейль.

– Клубничного нет, – вздохнул официант.

– Тогда я выпью кофе, – решил Флетч.

– А я пива, – не разделил его выбор Олстон. – И на этот раз положите мне вишенку, ладно?

– Кофе и пиво с вишенкой, – кивнул официант.

– Олстон, я бы хотел знать все, что только возможно, о Дональде Хайбеке. Все, что ты сможешь выудить из архивов своей достопочтенной конторы.

– Видишь ли, я только раз пожал ему руку, в тот самый день, когда меня взяли на работу. Низенького роста, толстый.

– Это я и так знаю. – Флетч поправил пояс.

– Считается одним из лучших криминальных адвокатов страны.

– Важная подробность. Неудивительно, что человек со столь широкими связями в преступном мире умирает на автостоянке, получив пулю в лоб.

– Наоборот, удивительно, – возразил Олстон. – Он-то, похоже, мог не опасаться преступников. По моему разумению, все окрестные злодеи носили его на руках.

– Кофе. Пиво с вишенкой. – Официант поставил чашечку перед Флетчем и высокий стакан, наполненный пивом, с вишенкой на дне перед Олстоном.

Флетч уставился на стакан.

– Он действительно положил в пиво вишенку.

– Я о том и просил.

– И ты собираешься ее съесть?

– Вижу, ты положил глаз на мою вишенку.

– Извини.

– Допустим, это заказное убийство. За голову Хайбека назначили вознаграждение. Но кто согласится убить его, если он успешно защищал всех мало-мальски известных убийц?

– Слушай, работа есть работа.

– Насколько я знаю, профессиональные убийцы не любят иметь дело со знакомыми, пусть и не питают к ним теплых чувств. Они боятся, что полиция выйдет на них, проверяя связи покойного.

– Мог же кто-то обидеться на Хайбека. Решить, что тот защищал его неудачно, вследствие чего ему и накрутили срок. К примеру, я бы поискал бывшего клиента Хайбека, который только что вышел из тюрьмы. А в камере сидел, копя злобу на Хайбека.

– Сомневаюсь, что найдется такой человек.

– Должен найтись. Не мог же Хайбек выигрывать все процессы.

– Так или иначе, победа всегда оставалась за ним. Как-то раз мистер Харрисон, другой наш старший партнер, сказал мне буквально следующее: «Вы можете совершить массовое убийство на глазах многочисленных свидетелей, в том числе полицейских, но мы гарантируем, что в тюрьму вы за это не попадете. Полиция или окружной прокурор допустят какую-нибудь техническую ошибку, то ли при аресте, то ли при представлении доказательств».

– Он так и сказал?

– Так и сказал.

– Какой ужас.

Олстон пожал плечами.

– У среднестатистического полицейского курс юридической подготовки составляет шесть недель. Среднестатистический криминальный адвокат учится больше шести лет, включая стажировку в юридической фирме. А окружные прокуратуры недоукомплектованы и загружены сверх всякой меры.

– Так как же людям удается попасть в тюрьму?

– Они не нанимают «Хайбек, Харрисон и Хаулер».

– Олстон, Хайбек не мог выиграть в суде абсолютно все процессы, в которых участвовал.

– Если не все, то девяносто девять из ста, готов с тобой поспорить. А те клиенты, которые сели-таки за решетку, получили минимальные сроки. Как тебе известно, подсудимый может признать себя виновным, выторговав при этом весьма выгодные условия, – Олстон отпил пива. – Но я посмотрю.

– Хайбек был богат?

– Очень богат. Его не волновало, где взять денег на очередной мерседес.

– Достаточно богат, чтобы пожертвовать музею пять миллионов долларов?

– Разве есть такие богачи?

– Потому-то этим утром я и узнал о его существовании. Он приехал на встречу с издателем «Ньюс трибюн», Джоном Уинтерсом. Хайбек намеревался объявить, что он и его жена жертвуют музею пять миллионов долларов, но хотел, чтобы эта информация была подана тактично, не привлекая излишнего внимания к его личной жизни.

– Разумеется, он не был самым популярным адвокатом в здешних краях, но рекламы никогда не чурался.

– Подозреваю, раньше он никому не жертвовал пять миллионов.

– Огромные деньги. – Олстон жевал вымоченную в пиве вишенку.

– Что происходит, когда кто-то жертвует пять миллионов?

– Его приглашают на ленч. По меньшей мере.

– Нет, серьезно.

– Его зачисляют в филантропы. Представляют добрым, щедрым дядюшкой, радеющим о всех и каждом.

– Таким ты представляешь себе Дональда Хайбека?

– Нет. Как я уже тебе говорил, мы встречались лишь однажды. Но доброты и щедрости я в нем не заметил.

– Он – партнер юридической фирмы, которая уберегает убийц от тюрьмы и посылает взломщиков на новые кражи.

– В этой стране, Флетч, каждый гражданин имеет право на защиту.

– Перестань, Олстон. Не все же юридические фирмы работают так же, как «Хайбек, Харрисон и Хаулер».

– Не все. Но многие.

– Мог ли Хайбек заработать столько денег, будучи всего лишь адвокатом?

– О, да. За всю жизнь. Столько, и еще больше.

– Намного больше?

– Точно не скажу.

– Почему он решил пожертвовать пять миллионов?

– Наверное, не смог найти им иного применения. Когда тебе за шестьдесят...

Флетч скорчил гримасу.

– Думаю, у него были дети, которые уже выросли. Внуки. Дама, выдававшая себя за миссис Хайбек, у которой утром я брал интервью, упоминала детей и внуков. Садовник в доме Хайбеков сказал, что настоящая миссис Хайбек – молодая женщина. Какая-то неувязка.

– Чувство вины. Может, Хайбек пытался таким образом искупить тот вред, что нанесли обществу его действия.

– Если исходить из твоих слов, он только и делал, что отмывал вину других. Профессионально.

– Да, но он старел, начал задумываться о вечном.

– С молодой женой? Непохоже. И дом его не такой, как у тех, кто может пожертвовать пять миллионов долларов. Я хочу сказать, если у тебя есть сто миллионов, оторвать от себя пять – сущий пустяк. Ничего не изменится, ритм жизни не нарушится. Но отдавать пять миллионов, если всего их шесть, при молодой жене, внуках...

– Кто из вас, господа, хотел бы оплатить счет? – прервал рассуждения Флетча официант.

– Он, – Олстон указал на Флетча.

– Нет, – покачал головой Флетч. – Отдайте счет ему.

– Ты же пригласил меня на ленч, – напомнил Олстон.

– Потому что ты попросил меня об этом.

– Может, счет оплатить мне? – вмешался официант. – Все-таки я удостоился чести обслужить вас.

– Дельная мысль, – кивнул Флетч.

– Да уж, тогда нас обслужат на все сто процентов, – поддакнул Олстон. – Официант сделает все, что только в его силах.

– Похоже, раньше такое не приходило вам в голову, – заметил официант.

– А как же чаевые? – задал Флетч риторический вопрос. – Тут возникает нравственная дилемма. Можно самому заплатить за собственную работу, но как давать себе чаевые?

– О-о-о, – официант оглядел стоящие прямо на улице столики. – Как хорошо работать в ресторане, куда ходят взрослые. Ресторане с четырьмя стенами.

Олстон повернулся к Флетчу.

– Я заплачу по счету, если ты ответишь мне на один вопрос.

– Хоть на десять.

Олстон расплатился, проводил официанта взглядом.

– Ты только посмотри, за ленчем мы поговорили о филантропии, убийстве, юрисдикции, но все одно, официант отнесся к нам без малейшего уважения.

– Никто не уважает молодых, – тяжело вздохнул Флетч. – Ни главные редакторы, ни криминальные репортеры, ни редакторы отделов светской хроники, ни работники винных магазинов...

– Ты забыл про невест.

– Ни невесты.

– Добавь к перечисленному и официантов.

– Теперь, раз ты заплатил по счету, позволь задать тебе вопрос.

– Я заплатил, чтобы задать вопрос тебе.

– Ты будешь моим шафером?

– Когда?

– В субботу утром. Как только проснешься.

– Ты купил этот костюм к свадьбе?

– Не нравится?

– Серый цвет тебе не идет.

– Барбара говорила, что на церемонию бракосочетания мы должны прийти голышом.

– В чем мать родила?

Флетч кивнул.

– По ее мнению, этим мы честно признаем, что женитьба есть соединение двух тел, мужского и женского.

– Ты уверен, что хочешь жениться на Барбаре?

– Нет.

– Впрочем, даже голым ты выглядишь лучше, чем в этом костюме.

– Так ты будешь моим шафером?

– Мой вопрос таков: где ты взял этот костюм? Я не хочу даже заходить в магазин, в котором тебе его продали.

– Я думал, ты его узнал.

– С чего мне его узнавать?

– Ты, возможно, уже видел его.

– Пожарные гидранты обычно обходятся без костюмов.

– Прогуливаясь по коридорам «Хайбек, Харрисон и Хаулер».

Глаза Олстона широко раскрылись.

– Хайбек? Это костюм Хайбека?

– Вижу, в тебе проснулось уважение к костюму.

– Ты украл костюм покойного?

– Можно сказать и так.

– Флетч, я тревожусь за тебя.

– Так ты будешь моим шафером?

– Флетч, дружище, тебе и шагу нельзя ступить без адвоката. Особенно, когда речь идет о твоей свадьбе.

Глава 10

– Френк?

Стоящий у писсуара главный редактор подпрыгнул от неожиданности.

– А, это ты. Красивый костюм. Только почему он ссохся на тебе?

– Я еще не пригласил вас на свою свадьбу?

– О, Господи, нет.

– Она назначена на субботу.

– Что за день суббота? – Френк уже мыл руки.

– Конец недели. Между пятницей и воскресеньем.

– Ага. Тот самый день, когда я стараюсь держаться подальше от сотрудников редакции.

От писсуаров Флетч проследовал за Френком к раковинам.

– Я прошу вас изменить ваше решение.

– Какое решение?

– Я и близко не подойду к этому заведению.

– Какому заведению? Тому, где регистрируют новобрачных?

– Френк, – Флетч потряс руками над раковиной, стряхивая с них воду, – я женюсь в субботу. А вы посылаете меня провести расследование в борделе.

– Доскональное расследование, – Френк вытер руки бумажным полотенцем.

– Это что, шутка?

– Пока еще нет. Но думаю, этот случай войдет в анналы истории.

– Хорошо ли отыгрываться на молодых?

– Флетч, тебе необходимо набираться опыта. Или это не так?

– Только не такого. Особенно перед свадьбой.

– Перестань. Ты просил работу, настоящую работу. Вот ты ее и получил.

– Публичный дом в качестве свадебного подарка.

– Я дал тебе шанс. Покажи, на что ты способен.

– Как смешно.

– Мы хотим, чтобы ты максимально серьезно отнесся к этому поручению, парень. Разберись со всем. До мельчайших подробностей. Нам нужен полный отчет. И каждый вывод необходимо подкреплять доказательствами.

– Вы кое о чем забыли.

– О чем я забыл? – Френк бросил взгляд на ширинку.

– Мой расходный счет.

– Мы понимаем, что без расходов не обойтись.

– Да, но я представлю очень детальный расходный счет.

– Для редакции это будет внове.

– Внесу в него все позиции. Напишу, сколько я потратил в «Дружеских услугах» и на что именно.

– Расходный счет ни у кого не вызывает вопросов, если представленный материал стоит затраченных на него денег.

– Френк, я напишу порнографический расходный счет.

Френк открыл дверь в коридор.

– Может, мы опубликуем и его.

– А что скажет издатель?

Выходя из мужского туалета, Френк обернулся.

– Догадайся сам, парень.

Глава 11

– Чтоб мне так жить, – проворковала Красавица в широкополой шляпе, – вы, должно быть, Флетчер.

Стоя в дверях ее маленького кабинета, Флетч нахмурился.

– Почему вы так решили?

– Ваш костюм, дорогой, ваш костюм, – Амелия Шарклифф, ведущая в «Ньюс трибюн» колонку светской хроники, без бюстгальтера, сидела за компьютером. Улыбка ее прежде всего говорила о том, что не далее как десять секунд тому назад обожаемую Амелию пригласили на вечеринку. И действительно, ее постоянно куда-то приглашали. Все хотели видеть ее у себя. Для некоторых светские приемы составляли суть жизни. А каждый или каждая из них мечтал увидеть хотя бы одно или два предложения о своей вечеринке в колонке Амелии. – Я так много слышала о вас, о вашем возбуждающем наряде...

– Возбуждающем? – Флетч посмотрел на костюм Хайбека.

– Уж не хотите ли вы сказать, будто не знаете, что делаете? Это же гениально. Ни один модельер до этого не додумался.

– Гениально?

– Флетчер, дорогой, посмотрите, как вы одеты, – Амелия оглядела Флетча с головы до ног, не выпуская при этом из поля зрения телефонный аппарат. – Этот серый деловой костюм мал вам как минимум на три размера. Вам, разумеется, это известно?

– Да, раз или два мне говорили об этом.

– Брюки до колен, рукава едва прикрывают локти, в талии можно убрать пару ярдов.

– В нем не запаришься, не так ли?

– Это точно. Основополагающий принцип моды, дорогой мой, если вы прислушаетесь к старушке Амелии, хотя это и не обязательно, состоит в том, чтобы носить одежду, вызывающую у других людей желание снять ее с вас.

– И мне это удалось?

– С блеском. Сразу видно, сколь неудобно вам в этом костюме.

– Так оно и есть.

– Достаточно одного взгляда, чтобы возникло неодолимое желание сорвать с вас этот костюм.

– Но сначала надо выключить кондиционер, не правда ли?

– И вы поощряете это желание. Пиджак и рубашка вам узки в груди и плечах. Пуговицы держатся на последнем издыхании. Ваше тело буквально рвется из одежды.

– Значит, я оказался на гребне моды?

– Так оригинально. Как вы называете этот стиль?

Флетч пожал плечами.

– Заимствованный.

– Заимствованный. – Пальчики Амелии забегали по клавиатуре. На дисплее высветилось несколько слов. – Я это использую.

– Вы слышали о галифе?

– Что именно?

– Они вот-вот войдут в моду. Бутик Сесилии готов предложить их всем желающим.

– Галифе, дорогой, давным-давно вышли из моды.

– Однако.

Амелия в какой уж раз глянула на телефон.

– А теперь скажите мне, чем я обязана вашему визиту, не считая, разумеется, стремления познакомить меня с тенденциями молодежной моды?

– Хайбек. Дональд Эдвин. Еще не начал собирать о нем материал, но надеюсь, что вы укажете мне, в каком направлении двигаться.

Амелия потупила взор.

– Вы имеете в виду нечистоплотного криминального адвоката, которого этим утром застрелили на нашей автостоянке?

– Совершенно верно.

– Дорогой, он не имеет ни малейшего отношения к светскому обществу. Такого, как Дональд Эдвин Хайбек, могут застрелить где угодно, что, собственно, и произошло.

– Но он вроде бы намеревался пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею.

Амелия Шарклифф заговорила после долгой паузы.

– У меня сложилось впечатление, что этот материал готовит Бифф Уилсон.

– Да, конечно, – кивнул Флетч. – Я лишь исследую социальные аспекты случившегося.

– Социальные аспекты убийства? А разве есть иные?

– Вы же знаете, пять миллионов долларов.

– Он действительно отдал пять миллионов долларов художественному музею?

– Как раз сегодня собирался объявить об этом.

– Что ж, людям свойственна благотворительность.

– Вы говорите, что Хайбек не принимал активного участия в жизни светского общества?

– Разумеется, существование таких, как Хайбек, ни для кого не составляет тайны. Их знают, но, как бы это сказать... предпочитают общаться с ними лишь по телефону, да и то в исключительных случаях. Допустим, если кто-то ночью застрелит чьего-то мужа, приняв его за чьего-то любовника, а потом пожелает оправдаться тем, что стрелял в ночного грабителя, для этого нужно кому-то позвонить, не так ли?

– Полагаю, что да.

– Конечно, таких людей надо знать достаточно хорошо, но регулярно приглашать их на обед? Нет. Их присутствие может вызвать у мужа определенные мысли.

– Да уж.

– Хайбекам этого мира доверять нельзя. В конце концов, нанимая такого Хайбека, мы хотим, чтобы он лгал за нас. Именно для этого, не так ли? Ложью Хайбеки зарабатывают на жизнь. Но разве мы хотим, чтобы Хайбеки лгали нам, за нашими обеденными столами? Или, что более важно, разве мы хотим, чтобы они лгали другим людям о том, что говорилось за нашими обеденными столами?

– С этим вроде бы все ясно, – кивнул Флетч. – А сколь богат был Хайбек? Мог он пожертвовать пять миллионов?

– Понятия не имею. Возможно. Он постоянно участвовал в самых громких процессах. Хотя для меня остается загадкой, каким образом криминальным адвокатам удается взыскивать гонорары с преступников. Наверное, тут есть какая-то хитрость.

– Можете в этом не сомневаться, – заверил Амелию Флетч.

– Его партнер, Харрисон, специалист по разводам. Эти личности занимаются юриспруденцией не для того, чтобы вершить правосудие или просто зарабатывать на жизнь.

– А как насчет миссис Хайбек? Меня удивило...

– Ничего сказать не могу. Даже не знаю, существует ли миссис Хайбек. Придется прочитать утром статью Биффа Уилсона. Как я и говорила, Хайбеки этого мира не блистают в светском обществе.

– Амелия, этим утром я побывал в доме Хайбека. Признаю, я провел там лишь несколько минут, но не заметил ни картин, ни иных произведений искусства, которые заставили бы меня ахнуть.

– Вы разбираетесь в живописи?

– Немного.

– Естественно, разбираетесь. Я могла бы и не спрашивать. Этот костюм! Только знатоки живописи могут так одеваться.

– Почему человек, не блещущий в обществе, не интересующийся искусством, вдруг принимает решение пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею?

– Я полагаю, что найти логичное объяснение подобным широким жестам невозможно.

– Что он хотел получить взамен?

– Респектабельность? Лучшего ответа у меня, пожалуй, нет. Возьмем этого человека, Хайбека, который для общества что бумажная салфетка, необходимая на случай насморка, или, точнее, дорогая проститутка, которую выбирают, используют по назначению и выпроваживают за дверь, не приглашая более в дом. Он стареет. О, нет, процесс старения прервался сегодня утром. Может у такого человека возникнуть желание выкрикнуть: «Эй! Я ничем не хуже вас! Я тоже могу расстаться с пятью миллионами долларов!?»

– И тогда светское общество примет его в свои ряды?

– Нет. Особенно, если общество знает, что других пяти миллионов у него нет. Но себе он сделает приятное.

– Как интересно!

– Со мной всегда интересно. Это моя работа, знаете ли. – Очередной взгляд на телефон. Отсутствие звонков явно нервировало Амелию.

– Понятно, – Флетч попятился к двери. – Энн Макгаррахэн и Бифф Уилсон были женаты?

– Да, – кивнула Амелия. – Давным-давно. Одна из самых неудачных пар. Их совместная жизнь продолжалась от силы три недели двадцать лет тому назад. А с чего вы спрашиваете?

– Что произошло?

– Кто знает, что происходит между супругами, если речь не идет о своей семье? Я бы ответила так: эта добрая интеллигентная женщина неожиданно для себя обнаружила, что вышла замуж за грубого, неотесанного мужлана.

– Фу! Как хорошо, что я вас не спрашивал.

– Но вы спросили. В журналистике, мистер Флетчер, приходится называть вещи своими именами.

– Энн выходила замуж второй раз?

– Да, но он уже умер. Сейчас она свободна. Если вас заинтересовала Энн Макгаррахэн, которая по возрасту годится вам в матери, смею я надеяться, что вы удостоите своим вниманием и меня?

– А Бифф Уилсон?

– Страшно подумать, но вроде бы существует суккуб, который зовется его женой. Имя ее Аврора. А теперь, если у вас нет других дел, кроме скользких адвокатов и модных галифе...

– Признаюсь, есть.

– Выкладывайте.

– Я женюсь в субботу.

– На ком?

– На Барбаре Ролтон.

– Никогда о ней не слышала.

– Она продает галифе. У Сесилии.

– Я могла бы догадаться. Дорогой, на следующей неделе Стенуики дают ежегодный благотворительный бал в пользу симфонического оркестра, и мне необходимо выяснить, какого цвета у Джоан будут скатерти. Вы, часом, не знаете?

– Я? Я даже не знаю, кто такие Стенуики.

Глава 12

– Эй, что вы делаете за моим столом?

– Извините, пришлось воспользоваться вашим компьютером.

– После вас он, наверное, взбесится, – Клифтон Вольф, редактор отдела религиозных отношений, через плечо Флетча посмотрел на дисплей. – «Хайбек», – прочел он вслух название файла. – Теперь вы пашете на Биффа Уилсона?

– Мы все работаем на одну газету.

– Черта с два. Я работаю ради своего квадратного дюйма, вы – ради своего, а Бифф Уилсон – ради своей полосы. Квадратного фута. Если вам не поручали подготовку этого материала, нечего совать нос в чужие дела.

Флетч выключил компьютер.

– Я из любопытства.

– Любопытство не доведет вас до добра. Освободите мой стул.

– У меня нет своего компьютера. – Флетч поднялся, собрал исписанные листки.

– Мы все гадали, почему вас вообще взяли на работу. Теперь мы это знаем: чтобы писать репортажи из борделя. Я не хочу, чтобы на моем стуле сидел завсегдатай борделей.

– Я там еще не побывал. Жду маминого разрешения.

– Кто знает, что вы оттуда можете принести. Эл! – закричал он через зал городских новостей другому репортеру. – Вызови дезинфекцию. Флетчер сидел на моем стуле и прикасался к клавиатуре моего компьютера.

– Готов спорить, вам бы понравилось это задание. Но вас посылают только в церковь.

– Вон!

– Вы знаете поэта Тома Фарлайфа?

С первых дней пребывания в редакции у Флетча создалось впечатление, что журналисты, возможно, подсознательно одеваются как люди, о которых они пишут. Отдел бизнеса всегда ходил в строгих деловых костюмах, отдел светской хроники – в туалетах для пикника, в отделе спорта отдавали предпочтение белым носкам и пиджакам в клетку.

И мысленно они отождествляли себя с героями своих статей. Пишущие о бизнесе полагали, что все можно объяснить деньгами, прибылями и убытками. У репортеров светской хроники жизнь выглядела куда сложнее. Они уделяли массу места интригам «старых» денег и козням «новых», показывали читателю отличие между привлекательностью и красотой, стилем и показухой. Спортивные обозреватели не вдавались в такие тонкости, предпочитая простые понятия: победа или поражение, новички против ветеранов и, разумеется, последняя схватка, она же самая трудная.

С Мортоном Рикмерзом, редактором отдела книг, Флетч столкнулся в темном коридоре. В толстых очках, при галстуке, в твидовом пиджаке, Рикмерз более всего напоминал маститого писателя. По его книжным обзорам чувствовалось, что он любит людей и истории, героями которых они являются, любит слова и тех, кто умеет приставлять их друг к другу, и почитает книгу высшим достижением человеческой цивилизации.

Зачастую его рецензии читались куда с большим интересом, чем книги, о которых в них шла речь.

– А вы встречались с Томом Фарлайфом? – задал ответный вопрос Мортон.

– Нет.

– Возможно, мне хотелось бы встретиться с ним, – промурлыкал Мортон. – А может, и нет.

– Я только слышал о нем.

– Во-первых, мне хотелось бы знать, почему вы так одеты? – полюбопытствовал Мортон.

Флетч вытянулся в струнку, прижал руки к бокам.

– Мне поручена статья об эскорт-услугах. Такой ответ вас устроит?

– Понятно. Стараетесь выдать себя за приезжего бизнесмена? Вы больше похожи на жертву ограбления, которой пришлось позаимствовать чужую одежду.

– Вы почти угадали. Утром я лишился своей одежды, и мне не оставалось ничего иного, как нацепить на себя этот костюм.

Мортон улыбнулся.

– Я уверен, что за исчезновением вашей одежды стоит занятная история.

– Пожалуй, что нет.

– Прошло уже много лет, как я терял одежду. Впрочем, не помню, терял ли я ее вообще.

– Вполне возможно. Это так просто.

– Мог бы получиться интересный рассказец. «Как я потерял свою одежду?» Как раз в стиле Ринга Ларднера.

– Том Фарлайф живет здесь, не так ли?

– Да. Преподает в местном университете. Он поэт, а потому его определили на кафедру английской литературы, хотя ему бы учить музыке, может, математике.

– Он – зять Дональда Хайбека?

– Как интересно. Понятия не имею. Вы говорите о человеке, которого этим утром застрелили на автостоянке?

– Да.

– Потрясающе.

– Что-что?

– Вы не читали стихи Фарлайфа?

– Не припоминаю.

– Редко кто их читал. Но, если б прочли, обязательно запомнили бы. Он пишет, как мы говорим, поэзию насилия. Лучшее его стихотворение называется «Нож. Кровь». Издатель дал это название книге его избранных произведений. Кажется, у меня в кабинете есть один экземпляр. Пойдемте со мной.

В светлом, уставленном стеллажами с книгами кабинете Мортон снял с полки тонкий томик и протянул Флетчу.

– Вот вам «Нож. Кровь». Можете подержать его у себя.

На обложке нож глубоко вонзился в человеческое тело. Кровь обагрила кожу и оставила пятно на белой простыне.

– Это книга стихов? – изумился Флетч. – Больше похоже на старомодный детектив.

– Поэзия эта необычная. Без сентиментальности.

– Спасибо за книгу.

– Чтение идет только на пользу, – Мортон улыбнулся. – Расширяет кругозор.

– Полагаю, вы лично никогда не сталкивались с Дональдом Хайбеком? – спросил Флетч, перелистывая книгу.

– К сожалению, сталкивался, – Мортон сложил руки на груди и отвернулся от Флетча. – Сын моей сестры угнал автомобиль и сбил человека. Случилось это достаточно давно. Алкогольное опьянение, кража чужого имущества, убийство, и все это в восемнадцать лет.

– Я искренне вам сочувствую.

– Ужасная история. Обычный мальчик, в меру раздраженный, недовольный жизнью, родителями, в одну ночь полностью потерял контроль над собой, – Мортон говорил, по-прежнему стоя спиной к Флетчу. – Мы наняли Дональда Хайбека. Как я понимаю, к нему обращаются, когда другого выхода не остается.

– За любую цену?

– Да. За любую цену.

– И что произошло с мальчиком?

– Обвинение в алкогольном опьянении сняли сразу же. Хайбек доказал, что полиция допустила нарушения при взятии анализа крови на содержание алкоголя. Обвинение в угоне сменилось использованием автомобиля без разрешения владельца. Подозреваю, Хайбек подкупил хозяина автомобиля, чтобы тот сказал, что знаком с мальчиком и этот угон – недоразумение. А вину за убийство переложили на изготовителей автомобиля. Как оказалось, у этой модели и раньше отмечались какие-то дефекты в конструкции рулевого привода, – Мортон вздохнул. – Мой племянник получил три месяца условно, не проведя за решеткой ни одного дня.

– Странно, что его еще не признали «Лучшим гражданином месяца».

Мортон повернулся к Флетчу.

– Нам до сих пор стыдно. Когда процесс закончился, моя сестра и я ощутили себя преступниками, словно не мой племянник, а мы преступили закон.

– Наняв Хайбека?

– Я думаю, способствовав попранию справедливости. Условный срок не сломал моему племяннику жизнь. Теперь он учительствует в Сан-Диего, женат, у него трое детей. Но, вы понимаете, я не могу думать о нем, не испытывая чувства вины.

– Хайбек оставил вашу сестру без гроша?

– Практически да. Ей пришлось продать новый дом, второй автомобиль, снять все свои сбережения и даже принять мою помощь.

– И что вы подумали сегодня утром, узнав, что Хайбек убит?

– Я думаю об этом весь день. Когда постоянно ходишь по лезвию ножа... – Мортон тяжело вздохнул. – Я вижу душу Хайбека, спешащую покинуть тело, чтобы защитить в суде того, кто его убил...

– Разумеется, за деньги.

– Да. Ради денег он превращал закон в посмешище. Можно презирать его за это. Можно ненавидеть. Но, когда решалась судьба Билли, мы заплатили деньги с радостью. Эти деньги позволили не ломать ему жизнь, дали второй шанс, которым он, к счастью, воспользовался. Я не знаю, сколько клиентов Хайбека последовали примеру Билли, а сколько осталось на свободе, чтобы снова грабить и убивать.

– Еще раз спасибо за книгу.

– Если увидитесь с Томом Фарлайфом, потом скажете мне, стоит ли брать у него интервью.

– Когда же у тебя закончится рабочий день?

– Никогда, – Флетч сидел за пустующим столом в отделе городских новостей, делая выборку из обширного компьютерного досье Хайбека.

– Что у нас сегодня? – спросила Барбара на другом конце провода. – Свадебные объявления? Некрологи? Или заголовки к статьям, написанным другими?

– Слушай, я изо всех сил пашу на тебя. Пытаюсь убедить Амелию Шарклифф вставить в свою колонку строчку о галифе, которые можно купить в бутике Сесилии.

– Любая помощь сгодится. Мне осточертело их носить.

– Ты носишь галифе в магазине?

– Да. Роскошные галифе. Идея такова: покупательница, заходя в магазин, видит меня в галифе и восклицает; «О, дорогая, они божественны!» – и покупает пару себе или дочери.

– Идея срабатывает?

– Нет. Меня оглядывают с головы до ног, думая, а смогу ли я кого-нибудь обслужить в таком наряде. Увидимся в коттедже?

– Так далеко ехать?

– Он в моем распоряжении лишь на несколько дней. До свадьбы.

– Почему ты не перебралась в мою квартиру после того, как съехала со своей? Все было бы гораздо проще.

– Разве плохо пожить неделю в коттедже на берегу океана?

– А эту ночь мы не можем провести в моей квартире? Тогда мне не придется мотаться туда и обратно.

– Слушай, мне же платят за то, что я приглядываю за коттеджем. Пусть немного, но деньги-то нам нужны, так?

– Так. Просто я хотел бы остаться в городе и кое-что выяснить.

– Я слышала, этим утром кого-то угрохали на вашей автостоянке.

– Это точно.

– Какого-то адвоката.

– Совершенно верно.

– Одного из тех, чьи фамилии постоянно мелькают в газете. Современного Перри Мейсона. Убийства, наркотики.

– Его фамилия Хайбек. Дональд Эдвин Хайбек.

– Вот-вот. Интересная история. То есть я думаю, что интересная. С нетерпением жду утренней статьи Биффа Уилсона.

Флетч промолчал.

– Флетч, ты занялся расследованием убийства Дональда Хайбека?

– Знаешь, так получилось, что мне поручили встретиться с ним, но...

– Тебя уволят.

– Ты, я вижу, в меня не веришь.

– Ты написал слишком мало брачных объявлений, чтобы тебе поручали подготовку такого сенсационного материала.

– Мне и не поручали. Я намереваюсь посидеть в сторонке, понаблюдать, как идет расследование.

– Чтобы ты просто сидел? Да такое невозможно!

– Ну, может, посидеть не получится.

– Кто-нибудь знает, что ты суешь нос в чужие дела?

– Барбара...

– Флетч, в субботу мы женимся. Во-первых, у тебя нет времени для этой работы. Во-вторых, мне бы хотелось, чтобы, вернувшись после медового месяца, ты пошел в редакцию, а не на биржу труда. Я уверена, что за это время Сесилия не успеет распродать галифе.

– Успокойся. Если я найду что-нибудь интересное, заслуживающее внимания, ты думаешь, газета откажется от этих материалов?

– Флетч, редакция не поручала тебе этого расследования. Вот и держись от него подальше. В газете свою делянку оберегают так же ревностно, как и везде.

– Ты права, меня озадачили другой проблемой.

– Какой же?

– Сейчас я не хотел бы говорить об этом.

– Почему?

– Потому что это не такой уж большой шаг от свадебных объявлений и некрологов. Статья о путешествиях. Возможно, она выльется в медицинскую статью.

– Что-то я тебя не понимаю.

– Дело в том, что я еще не занялся этой статьей. Я пишу ее для отдела светской хроники.

– Флетч, мне-то казалось, что отделы светской хроники уже с полвека как ликвидированы в наших газетах.

– Ты понимаешь, что я имею в виду: жизнь наших сограждан, домашний уклад, привычки в одежде, повседневные заботы и тревоги...

– С тревогами ты, конечно, справишься.

– Несомненно. Каждому есть о чем тревожиться. И я пользуюсь своим новым статусом, пытаясь протолкнуть упоминание о галифе Сесилии в колонку Амелии Шарклифф.

– Молодец. Когда ты приедешь в коттедж?

– Как только освобожусь.

– А поконкретнее?

– Мне надо сделать несколько выписок из досье и позвонить в одно место.

– Только в одно?

– Да.

– Этот звонок не имеет отношения к Хайбеку?

– Не волнуйся. С Хайбеком он никак не связан. Касается другой статьи. О заботах и тревогах.

После короткого колебания Флетч нажал клавишу, и принтер начал распечатывать отобранные материалы из досье Хайбека.

Затем снял трубку внутреннего редакционного телефона и трижды повернул диск.

– Кэрридайн, – ответил мужской голос.

– Джек, это Флетч.

– Кто?

– Флетчер. Я работаю в «Ньюс трибюн».

– Вы уверены? – в голосе ведущего автора финансового отдела звучало любопытство. – О, да. Вам мы обязаны заголовку, появившемуся на страницах газеты пару месяцев тому назад? Как же он звучал... Ага, вспомнил. «Уэстерн Кэн Со» сидит на своем богатстве».

– Да, это мой заголовок.

– Ваш, значит? Конечно, мы тоже были молоды, в свое время.

– Не понимаю, почему вы так на него набросились.

– Потому что все мы видели его не один раз. Вы хотите попросить прощения, Флетчер, или у вас есть ценная информация по зарубежному долгу Соединенных Штатов?

– Вы знаете человека, которого убили этим утром?

– Хайбека? Нет. Я его не знаю. Виделся с ним однажды на деловом ленче.

– Кое-кто утверждает, что он был очень богат.

– Как вы отличаете просто богатого от очень богатого?

– Он собирался пожертвовать пять миллионов долларов.

– Позвольте в этом усомниться. Он – работяга. Высокооплачиваемый, но работяга. Едва ли у него были какие-либо доходы, кроме заработка. Что у него за душой? Партнерство в процветающей юридической фирме. Сколько это приносило, год за годом? Плюс гонорары. Возможно, он удачно вкладывал деньги, но, думаю, я бы знал об этом. Наследства он не получал. Если б он женился на состоятельной наследнице, эти сведения не прошли бы мимо нас.

– А как насчет мафии?

– Вы думаете, он был связан с мафией?

– Криминальный адвокат.

– Несомненно, среди его клиентов были и мафиози. Но мафия не обогащает никого, кроме мафии. Несмотря на все, что о ней пишут, главная проблема мафии – отмывание денег. В этом мафия сталкивается с такими трудностями, что я просто не понимаю, зачем им грести деньги лопатой.

– И каким состоянием владел Хайбек этим утром, когда его убили?

– Чисто умозрительно?

– Естественно.

– Работая всю жизнь, уклоняясь в разумных пределах от уплаты налогов, не вкладывая деньги в рискованные предприятия, в лучшем случае он мог иметь на банковском счету пять миллионов долларов.

Флетч собрал в стопку листы с распечатками, сверху положил полученный от Мортона Рикмерза томик стихов Тома Фарлайфа «Нож. Кровь».

Долго не решался снять трубку и набрать номер заведения, в котором, как он когда-то думал, продавали пиццу.

Ему ответил молодой дружелюбный женский голос.

– «Дружеские услуги Бена Франклина». Вам нужен друг?

Отбросив мысли об анчоусах и перчиках, Флетч ответил:

– Возможно.

– Мы оказываем эскорт-услуги. В любое время, двадцать четыре часа в сутки. Как у вас дома, так и у себя. Но прежде всего скажите, кто рекомендовал вам «Бена Франклина».

Флетч шумно глотнул.

– Мой отец.

– У вас есть какие-то проблемы? – после короткой паузы спросила девушка.

– Абсолютно никаких.

– Хороший парень, ваш отец.

– Да, старик у меня молодец.

– Не хочет оставлять вас одного в большом городе, да?

– Он не хочет... чтобы я обзавелся друзьями... от которых потом не смог бы отделаться.

Внезапно его бросило в жар.

– Понятно. Как фамилия вашего отца?

– Он не пользовался вашими услугами. Я хочу сказать, сам.

– А я в этом далеко не уверена. Так как его фамилия?

– Джефф. Арчибальд Джефф. Да хватит о нем. Меня зовут Флетчер Джефф. И приеду к вам я. Надеюсь, что приеду.

– Ладно, Флетчер. А почему бы вам не приехать? Мы проверим, как у вас со здоровьем.

– У меня все в порядке, благодарю.

– Мы в этом не сомневаемся. Но под здоровьем мы подразумеваем все. Таких друзей, как мы, у вас никогда не было. Мы позаботимся о вас. Вы делаете зарядку, не так ли?

– Я? Да.

– Мы проверим у вас упругость кожи, мышечный тонус. Покажем, как достичь сексуальной удовлетворенности через физические упражнения. Повторяю, таких друзей у вас не было.

– Это я уже понял.

– С нами вы пройдете весь путь, от подтягиваний через углубленное дыхание до экстаза.

– Экстаз! Это прекрасно.

– Вы не верите?

– Просто раньше я не слышал, чтобы слово «экстаз» использовалось в предложении.

– Раньше вы не звонили в «Дружеские услуги Бена Франклина».

– Во всяком случае, за чем-либо без сыра.

– Простите?

– Не обращайте внимания.

– Вы хотите приехать прямо сейчас?

– Сейчас не могу. Меня ждут. Может, завтра?

– Почему бы и нет. В какое время?

– В одиннадцать часов.

– Утра?

– Да. Я хочу, чтобы вы проверили мне упругость кожи.

– Флетчер Джефф. Одиннадцать утра. Будем рады вас видеть. А вы, надеюсь, порадуетесь, увидев нас. – И за щелчком последовали гудки отбоя.

Флетч положил трубку.

Несколько раз глубоко вдохнул, выдыхая через нос.

Глава 13

– Потрясающе!

– Эти мухи меня достали.

– К черту мух! Ты только послушай.

Сидя на пляже в купальнике, Барбара почесывала локоть одной рукой, а спину – другой.

– Флетч, как только солнце скатывается к горизонту, эти мухи оккупируют пляж.

– Разве можно сравнить мух с тем, что ты сейчас услышишь, – Флетч привалился спиной к пляжной сумке Барбары и начал декламировать:

Юная плоть,

упругая кожа,

натянутая поверх мышц,

гладкая над суставами.

Обнаженная,

Осознанная,

Изученная,

Использованная.

Столь легко

представляется

Оскорбленной,

Восставшей,

Остановленной,

Взорванной.

Острота,

крепость,

блеск

стали

в лезвии,

режущем плоть.

Кровь пузырится, затем

повторяет разрез,

становится линией

крови.

Найдя свой путь,

стекает

густой, красный поток,

заливающий мягкую

розовость кожи.

Коснись языком крови,

Искупайся в ней губами,

Засоси ее сквозь зубы.

Пройдись взглядом по разрезу,

Кожа усыхает, белея,

особенно около раны.

Понаблюдай, как вибрирует

кожа

во все убыстряющемся ритме,

в котором сердце гонит кровь

на воздух,

чтобы она изливалась

багряным потоком.

Чем можно пронзить

теплоту плоти

столь же легко,

как хладостью стали?

И правда,

не созданы ли они

лишь друг для друга?

Барбара более не почесывалась, хотя над ней попрежнему вились мухи.

– Тошниловка какая-то.

– Написано сильно.

По красному от лучей заходящего солнце телу Барбары пробежала дрожь.

– Мерзопакость.

Флетч провел пальцем по ее бедру.

– Но суть ты уловила.

– Очень уж натуралистично.

– Но не без иронии.

– А что ты мне читал? – Барбара чуть повернула руку Флетча, держащую книгу, чтобы взглянуть на обложку.

– Поэму Тома Фарлайфа «Нож. Кровь».

– Это поэзия? Я-то представляла ее несколько иначе.

– Насколько я понял, услышанное тобой называется Поэзией насилия. Фарлайф – создатель этого направления. Он его и развивает.

– А где ты взял эту книгу? На слете рокеров?

– Возможно, Фарлайф – зять Дональда Хайбека.

– Я бы предпочла в зятья Аттилу, предводителя гуннов.

Флетч перекатился на живот.

– Конечно, у него чувствуется сентиментальность.

– Я бы лучше читала Браунинга.

– Во всяком случае, он сумел охарактеризовать и плоть, и нож.

– Сумел. Но почему, Ирвин, ты привез с собой книгу стихов зятя Хайбека в день убийства самого Хайбека?

Флетч потянулся.

– Любопытная поэма.

– Захватывающая! – В голосе Барбары слышался сарказм. – И вся книга такая?

– Я прочитаю тебе еще одно стихотворение. – Он потянулся к лежащему на песке томику.

– Только не перед ужином, – Барбара поднялась. – Мухи и сатанинские стихи. Ты привез что-нибудь из еды?

– Да. В машине есть сухие крендельки с солью.

– Великолепно. А куда ты заезжал по пути сюда? Ты приехал в одних плавках.

– Я знаю, как подают на стол крендельки,

– Да брось ты. Я купила бараньи ребрышки. Уж, наверное, пользы от них больше, чем от крендельков.

– А я пока поплаваю, – Флетч встал. – Смою песок.

– Ты расскажешь мне о своем новом задании? – Барбара держала пляжную сумку под мышкой, словно футбольный мяч. – Оно никак не связано с людьми, умирающими с пулей в виске?

– Обязательно, – рассеянно ответил Флетч и зашагал к воде.

..И правда,

не созданы ли они

лишь друг для друга?

Глава 14

– Так какое тебе дали задание? – Барбара стояла у плиты в фартуке, надетом поверх купальника. Флетч жевал кренделек.

– Бен Франклин.

Снаружи стемнело. В коттедже Барбара зажгла все лампы.

– Почему-то мне кажется, что Бен Франклин не так уж интересен читателям.

Флетч нашел большой бумажный пакет, в котором Барбара привезла бараньи ребрышки, картофель, фасоль и молоко. Засунул в него костюм Дональда Хайбека, рубашку, галстук, подтяжки, носки и туфли.

– Есть тут бечевка?

– Посмотри вон в том ящике. – Она указала на нижний ящик комода. – Так что нового можно сказать о Бенджамине Франклине?

– Сторонник здорового образа жизни. Очень современный взгляд. – Флетч обвязал пакет бечевкой. – Изобретатель. Дипломат. Большой ценитель женщин, да еще и бизнесмен. Он был хорошим бизнесменом, не так ли?

– Ты любишь ребрышки позажаристей?

– Если ты начинаешь задавать такие вопросы, лучше не подходи к плите.

– Я собираюсь позвонить твоей матери. – С этими словами Барбара села за стол, поставив перед собой и Флетчем полные тарелки.

– Что я натворил на этот раз?

– Надо же пригласить ее на свадьбу. Показать, что нас порадует ее приезд.

– Я ей писал. Не думаю, что она сможет позволить себе эту поездку. Ты знаешь, она бедная писательница. Я хочу сказать, она писательница и она бедна. Если же мы оплатим ей дорогу из Сиэтла и обратно, у нас не останется денег на медовый месяц.

– И все же, ее сын женится.

– Голый? – спросил Флетч. – Ты по-прежнему хочешь, чтобы нас расписывали голышом?

– Нет. – Барбара отправила в рот ложку картофельного пюре. – Я не смогу избавиться от лишних восьми фунтов.

– Ага, – улыбнулся Флетч, – значит, тебе есть, что скрывать.

– Я еще раз хочу спросить о твоем отце.

– Что именно?

– Все.

– Он умер при родах. – Флетч пожал плечами. – Так мне всегда говорила мать.

– Современная американская семья. – Барбара вздохнула и посмотрела на свое отражение в окне.

– Да и зачем это только нужно?

– Что нужно?

– Олстон спросил, уверен ли я, что хочу жениться. После того, как я предложил ему быть шафером на нашей свадьбе.

– Олстон работает в юридической фирме Хайбека, не так ли?

– Да.

– Ему там нравится?

– Не очень.

– И что ты ответил?

– Не помню.

– Адвокаты всегда задают трудные вопросы. Такая у них работа. Тем самым они пытаются доказать собственное превосходство. Создают иллюзию, что они не зря требуют столь высокие гонорары.

– Френк Джефф сказал сегодня, что жениться надо только в одном случае – если хочешь заводить детей.

– Он прав. Почти.

– Мы собираемся заводить детей?

– Конечно. – Барбара опустила глаза, разглядывая деревянные доски пола. – Но сначала мы должны поднакопить денег. Зарабатываем мы немного. Твою профессию не назовешь высокооплачиваемой. А у меня вообще нет профессии. Дети стоят дорого.

– От кого-то я это уже слышал.

– Чем ты сегодня занимался, собирал аргументы против женитьбы?

– Сегодня я повсеместно распространял известие о нашем субботнем бракосочетании, и все спрашивали меня: «Зачем?» – Барбара вскинула глаза на Флетча. – То есть в большинстве своем люди удивлялись нашему намерению.

– Должно быть, это не очень хорошие люди.

– Тут я с тобой согласен.

– И все потому, что у многих других семейных пар не складываются отношения.

– Есть у нас критерии, определяющие, из чего должны складываться семейные отношения?

– Я думаю, наше бракосочетание имеет смысл.

– Я тоже.

– Мы можем поддерживать друг друга.

– Точно. Сегодня я пытался помочь тебе выбраться из сесильиных галифе.

– Строить семью, создавать свой образ жизни.

– Особенно с этими паршивыми заданиями, которые я получаю от редакции.

– Оберегать друг друга, понимать с полуслова. Вместе стариться. Иметь на все одну точку зрения. Делиться общими воспоминаниями.

– Все правильно. А ты знаешь хоть одну такую пару?

– Это не означает, что у нас так не получится.

– Совершенно верно.

– Я считаю, мы должны пожениться.

– Я тоже.

Зазвонил телефон.

– Кто это? – спросила Барбара.

– Я просил Олстона позвонить. Возможно, он кое-что выяснил насчет Дональда Хайбека.

– Хайбек, – Барбара поднялась и понесла свою тарелку к раковине. – Ты сумасшедший.

– Да, – встал и Флетч, подошел к телефону, снял трубку. – Есть немного.

Глава 15

– Неприятно это признавать, старина, но ты, возможно, прав.

– Разумеется, прав. – Флетч уселся в кресло у телефона. – Насчет чего?

– Я старался изо всех сил, чтобы, не попавшись с поличным, раздобыть интересующую тебя информацию. Свои усилия я сконцентрировал на последнем из законченных процессов Хайбека, текущем судебном процессе, в котором он занят, и тут ты, похоже, попал в десятку на установлении личности клиента Хайбека, который только что вышел из тюрьмы, возможно, горя желанием прострелить череп Хайбека.

– Такой клиент только один?

– Сначала последний закончившийся и текущий процессы. Ты, несомненно, познакомился с ними по газетным репортажам.

– Да, проштудировал их сегодня.

– То есть тебе известно, что сейчас Хайбек защищает председателя комитета жилищного строительства законодательного собрания штата, обвиненного в незаконной деятельности. Точнее, в получении взятки.

– Да.

– Конкретное обвинение состоит в том, что он взял пятьдесят три тысячи пятьсот долларов от архитектурной фирмы, получившей контракт на проектирование нового корпуса тюрьмы в Уилтоне.

– Надеюсь, что этот сенатор законодательного собрания поручил им спроектировать для него личную камеру с окнами на юг.

– Сомневаюсь, что он знаком с этим проектом. Все эти маневры выше моего понимания. Я имею в виду политические маневры. Да еще Хайбек порядком замутил воду. Забросал суд различными запросами и петициями. Никак не могу понять, почему судьи мирятся с этим безобразием.

– Хайбек просто старается, чтобы общественность забыла про этот процесс за лавиной более свежих новостей, не правда ли? Пройдет какое-то время, и на сенатора перестанут злиться. Нам же надоедает читать об одном и том же. Всех, в том числе и судей, охватит безразличие. Так?

– Так. И журналистам надо бы хоть раз написать об этой закулисной игре. Отреагировать на затяжку процесса. Потребовать, чтобы суд принял незамедлительное решение.

– Слушаюсь, сэр.

– Наверное, тебе небезынтересны записки Хайбека, касающиеся этого процесса?

– Еще бы.

– Первая гласит: «Обеспечить слушание дела судьей Кэрроллом Свэнком».

– Понятно. Суть в том, что в далеком, туманном прошлом судья Свэнк что-то задолжал сенатору Шоебауму.

– Логично. Причем о должке этом практически никто не знает. Журналисты не смогли так глубоко копнуть.

– Или в сейфе сенатора Шоебаума хранятся материалы, компрометирующие вышеупомянутого судью Свэнка.

– Судьи, конечно, хотели бы казаться поборниками справедливости, но жить они должны, как прагматики.

– При случае я обязательно использую эту фразу.

– Вторая запись, также почерком Хайбека, еще более любопытна. Слушай: «Шоебаум признает, что общая сумма полученных им взяток составляет восемьсот тысяч долларов. Естественно, неуказанных в налоговой декларации. Ориентировочный гонорар по этому процессу – пятьсот тысяч долларов». Обе записи я обнаружил на первых страницах досье. Затем идут материалы самого дела, копии петиции, поданных Хайбеком, ответы суда.

– И он намеревался оттягивать слушания, пока дело не попадет к судье Свэнку?

– А уж там-то он без особых хлопот добился бы нужного приговора.

– Сенатор же в настоящее время отдыхает на Гавайях.

– Да. Бедняга думает, что он выйдет из этой передряги свободным и богатым.

– Наполовину он прав.

– Мне представляется, что Шоебаум не из тех, кто хотел бы проветрить мозги Хайбеку.

– Согласен с тобой.

– Другие клиенты, чьи интересы защищает в суде Хайбек, а их больше двадцати, для нас не представляют ни малейшего интереса. Дела эти ведет мелкая сошка, такие же чернорабочие, как и я. Воровство, непреднамеренные убийства, незаконное получение страховки, десять похищений детей родителями, когда после развода проигравшая сторона выкрадывает собственного ребенка.

– Так много?

– Это процветающий бизнес. Если я надумаю уйти из «Хайбек, Харрисон и Хаулер», то займусь именно этим. Чувствую, что смогу принести там больше пользы.

– Тебе виднее, я не специалист в подобных вопросах.

– Плюс весьма забавное дело молочника.

– Я когда-то знал одного хитроумного молочника.

– Этот не менее хитроумный. Вот что он учудил. Первым делом взял для своей жены норковое манто. Напрокат. В кредит.

– Любящий муж.

– Затем привел закутанную в норковое манто жену в автомобильный салон, торгующий роллс-ройсами и арендовал один из них на месяц. В кредит.

– И ценитель хороших машин.

– Усадил жену в манто в роллс-ройс, поехал в Палм-Бич и снял маленький особняк.

– Красиво жить не запретишь. В том числе и молочникам.

– Имея в своем распоряжении жену в манто, роллс-ройс и особняк, он пошел в местный банк и получил ссуду в полмиллиона долларов. Наличными.

– Однако.

– И бросил свою работу.

– Действительно, чего работать, если на хлеб и так хватает. Да и на молочко остается.

– Он вернул автомобиль и манто, отказался от аренды особняка. И укатил в Небраску.

– На полмиллиона долларов в Небраске можно купить много коров.

– Даже банк особо не суетился, поскольку в первые три года молочник исправно выплачивал проценты из полученных пятисот тысяч долларов.

– Дальше можешь не говорить. Его обвинили в том, что он слишком хорошо усвоил американские традиции.

– Но деньги кончились, и банк решил посчитаться с ушедшим на покой молочником.

– А почему Хайбек взялся за это дело? Едва ли молочник мог заплатить ему.

– Хайбек взялся. И как только банк услышал об этом, его правление задрожало мелкой дрожью. Фирма «Хайбек, Харрисон и Хаулер» купила несколько акций банка и пригрозила последнему полным разоблачением. Обвинения в некомпетентном управлении и неразборчивости при выдаче кредитов вполне могли привести к аннулированию банковской лицензии. В конце концов, Флетч, банк выдал кредит в полмиллиона долларов молочнику!

– О-го-го. Значит, банк проглотил потерю пятисот тысяч долларов за вычетом уплаченных молочником процентов?

– Это еще не все. Два совладельца банка, они же члены правления, выкупили у фирмы «Хайбек, Харрисон и Хаулер» принадлежащие ей акции банка по цене, существенно превосходящей их рыночную стоимость.

– Да, в юриспруденции мне еще есть чему доучиться. Скажи, Олстон, это называется «решить вопрос во внесудебном порядке»?

– Это называется держать банк за яйца и подергивать за них.

– Я-то думал, это шантаж. Правда, я не слушал лекции на юридическом факультете.

– На юридическом факультете тебе подтвердили бы, что это шантаж.

– На сей момент мне известно, что «Хайбек, Харрисон и Хаулер», будучи юридической фирмой, ведет активную деятельность в таких сферах, как кражи со взломом, шантаж, манипулирование судьями... чем еще вы зарабатываете на жизнь?

– Лучше не спрашивай.

– Ты уверен, что остальные юридические фирмы хоть чем-то отличаются от «Хайбек, Харрисон и Хаулер»?

– Абсолютно не уверен.

– А что молочник?

– Переехал в Нью-Йорк, где стал...

– Молочником!

– Нет. Психоаналитиком. За три года в Небраске он получил диплом, дающий ему право вникать в проблемы других людей и брать за это деньги.

– Держу пари, он нашел работу по призванию.

– Согласен с тобой.

– Шагнул вверх по социальной лестнице, Олстон.

– Да, американская мечта, ставшая явью.

– И все благодаря удачному использованию кредита.

– А иначе зачем его брать.

– Наверное, и банку пришлось ужесточить кредитную политику. Так что эта история всем пошла на пользу.

– Последний из завершившихся процессов Хайбека начал слушаться около года тому назад, – сменил тему Олстон.

– Дело падшего доктора.

– Да, доктора, организовавшего из своих пациентов сеть распространителей наркотиков. Доктор и сам уже давно «сидел на игле».

– И Хайбек добился его освобождения, обвинив Бюро по борьбе с распространением наркотиков в использовании нечестных приемов для сбора доказательств.

– Именно так. Но сначала он прочитал цикл лекций, со ссылками на многочисленные источники, об абсолютной конфиденциальности отношений пациент – врач. То есть, врача нельзя осуждать на основе показаний пациентов, превращенных им в наркоманов.

– Скажи мне, Олстон, и какую плату получила юридическая фирма «Хайбек, Харрисон и Хаулер» за участие в этом процессе?

– Власти так и не смогли найти партию героина стоимостью в миллион долларов.

– Святой Боже! Кражи, шантаж, торговля наркотиками... Почему никто не подаст в суд на твою фирму?

– Кто посмеет? Я вот сейчас говорю с тобой, а у самого поджилки трясутся.

– Я это понимаю, Олстон.

– Возможно, твоя догадка относительно давнишнего клиента Хайбека верна. Один как раз вышел на свободу в прошлый вторник. Малоприятный тип. Отсидел одиннадцать лет. И я ума не приложу, почему Хайбек вообще взялся за это дело?

– Никаких записей?

– Все материалы, за исключением микрофильма с приговором суда, находятся в архиве в Неваде. Мне до них не добраться.

– Должно быть, на то есть причина.

– Растлитель детей. Отпетый подонок. У него были две дрессированные немецкие овчарки. Он приходил на детскую площадку или школьный двор и привлекал маленьких детей собаками. Собаки уводили детей в какой-нибудь укромный уголок, а там этот сукин сын делал с ними, что хотел.

– О Боже!

– Многие дети дали показания. Взрослые тоже. Взяли его при свидетелях. Полагаю, занимался он этим достаточно долго. Рассчитывал, что собаки всегда прикроют его уход. Но не мог предугадать, что двое негров не испугаются немецких овчарок и расшибут им головы.

– И он получил одиннадцать лет?

– Чувствуется, что усилия Хайбека не пропали даром.

– Одиннадцать лет.

– То были тяжелые для него годы, Флетч. Растлителей детей в тюрьмах не любят. На коктейль, во всяком случае, не приглашают.

– Как его зовут?

– Феликс Габо. Перепробовал много профессий. Водил рейсовые и школьные автобусы, работал на такси. Жил с сестрой-калекой в Сан-Игнатиасе. Сейчас ему сорок один или сорок два года.

– Если с таким обвинением Хайбек вытащил его из тюрьмы через одиннадцать лет, у него нет оснований стрелять в Хайбека.

– Он чокнутый, Флетч. Я хочу сказать, что только чокнутый может выдрессировать собак для таких дел. И наверняка видит в Хайбеке своего злейшего врага.

– Олстон, у меня возникла другая идея. Допустим, кто-то убил или искалечил твоего близкого родственника. Скажем, сына или брата. А Хайбек или вообще увел убийцу от наказания, или благодаря ему тот получил срок условно. Не возникнет у тебя желания посчитаться с Хайбеком?

– Повтори еще раз.

– Сегодня мне рассказали об одном деле, которое вел Хайбек. Пьяный юноша угнал машину и сбил человека. Стараниями Хайбека он получил три месяца условно. Что можно сказать о жене, родителях убитого? Нет у них оснований злиться на Хайбека?

– Скорее, они захотят отплатить той же монетой пьяному подростку.

– Но не Хайбеку?

– Для этого надо быть шибко умным. Поначалу, в гневе, люди хотят, чтобы преступник понес заслуженное наказание. Когда же суд не наказывает преступника должным образом, полагаю, у многих возникает желание лично воздать преступнику по заслугам.

– Но, при здравом размышлении...

– При здравом размышлении они начинают винить во всем правоохранительную систему, законодательство или судопроизводство.

– То есть, по твоему убеждению, ни у кого не возникает мысли, что именно усилиями адвоката защиты преступники остаются на свободе?

– Какой-нибудь умник может до этого додуматься.

– Умник, который сумеет разглядеть определенную систему в действиях Хайбека.

– И, возможно, у него есть личные основания недолюбливать Хайбека.

– К тому же он понимает, что легальными способами с Хайбеком не справиться.

– Да, такой человек мог бы прострелить Хайбеку голову. Но, Флетч, тут самое время вспомнить о теории вероятности. Хайбек защищал преступников более тридцати пяти лет. Число родственников жертв, наблюдавших, как Хайбек отправляет громил и убийц не в тюрьму, а на морской пляж, должно исчисляться сотнями, если не тысячами.

– Полагаю, что так. – Флетч взял со столика книгу «Нож. Кровь». – И потом, я уже знаю, кто убил Хайбека.

– Умница ты наш, – вздохнул Олстон. – Почему ты сразу не сказал мне об этом? Вместо того, чтобы так долго говорить с тобой по телефону, я бы мог побегать трусцой.

– Побегать ты еще успеешь. – Флетч неспешно переворачивал страницы.

– Я не хочу, чтобы меня ограбил молочник.

– Слушай. – И Флетч начал читать:

Узкие, перетянутые поясом бедра,

Располосованные автоматным огнем.

Каждая пуля,

рвущая кожу,

выворачивающая плоть,

отбрасывает тело,

отрывает его от ног.

И вот

Идеальный воин

кланяется своей смерти,

поворачивается

и падает.

Он убит, но

погиб

не зазря.

Его смерть – его жизнь.

Он – идеал

и в этом.

– Мой Бог! – ахнул Олстон. – Что это?

– Стихотворение, называющееся «Идеальный воин».

– Мы с тобой понимаем в этом поболе, не так ли, дружище?

– Понимаем ли?

– Там нет места танцующим красавцам.

– Нет.

– Кто может писать такое дерьмо? Меня прямо-таки зло берет.

– Если я не ошибаюсь, хотя полной уверенности пока нет, это стихотворение написано зятем Дональда Эдвина Хайбека.

– О, тот, кто его написал, способен на все.

– Я прочитал Барбаре другое его стихотворение, «Нож. Кровь», и она заспешила с пляжа в коттедж, готовить ужин.

– Я думаю, ты прав. Тебе нет нужды продолжать поиски убийцы Хайбека, зная, что у этого стишка есть автор.

– Я думаю, с ним стоит поговорить.

– Значит, твой редактор хочет, чтобы ты вел это расследование?

– Нет, Олстон, не хочет.

– Пытаешься проявить себя?

– Если я откопаю что-нибудь интересное, откажется ли газета от этого материала?

– Понятия не имею.

– Я собираюсь жениться. Мне надо самоутверждаться. Пока я лишь подшучиваю над газетой. А газета отвечает мне тем же.

– Ты рискуешь.

– Какой тут риск? Если я ничего не нарою, никто ни о чем не узнает.

Глава 16

Барбара, завернувшись в полотенце, подошла к креслу, в котором сидел Флетч.

– Ты хочешь знать, почему мы женимся?

– Мне постоянно задают этот вопрос.

Полотенце упало на пол.

Она стояла перед ним, словно только что высеченная из мрамора статуя.

– Это тело и твое тело, двигающиеся в унисон, в совокуплении и без оного, всегда полагаясь друг на друга, вместе они или порознь, будут определять нашу жизнь сегодня, завтра и все последующие дни.

Флетч откашлялся.

– Я слыхивал поэзию и похуже. Недавно.

– Не пора ли нам в постель?

– Полагаю, ты права. – Флетч поднялся, думая о том, что ждет его завтра. – Теперь или никогда.

Глава 17

Барбара вошла в спальню с опущенной головой, не отрывая взгляда от газеты.

– Черт побери, – проворчал лежащий в кровати Флетч. – Когда ты возьмешься сторожить дом в следующий раз, пожалуйста, первым делом проверь, есть ли шторы в спальне.

– Бифф Уилсон попал на первую полосу.

– Естественно.

– Вернее, туда попал Хайбек.

– Солнце и то еще не встало!

– Хочешь послушать? – Барбара села.

– Да.

– «Известный всей стране криминальный адвокат, партнер юридической фирмы «Хайбек, Харрисон и Хаулер», Дональд Эдвин Хайбек, шестидесяти одного года, вчера утром найден застреленным в собственном синем кадиллаке последней модели на автостоянке «Ньюс трибюн».

– Окна выходят на запад, а в комнате еще до зари светлее, чем в церкви по воскресеньям.

– «Полиция полагает, кавычки, что это типично гангстерское убийство, кавычки закрываются».

– Гангстерское, как же!

– «Партнеры мистера Хайбека, Чарлз Харрисон и Клод Хаулер, еще до полудня выступили с совместным заявлением».

– Держу пари. Бросили все дела и занялись заявлением.

– «В ушедшем от нас Дональде Хайбеке адвокатский корпус потерял одного из самых блестящих своих представителей. Благодаря глубокому пониманию и неординарному толкованию законов, особенно в криминальных процессах, Дональд Хайбек был образцом для своих коллег. Мы скорбим о смерти нашего партнера и близкого друга, последовавшей при столь подлых и необъяснимых обстоятельствах. Выражаем наши глубокие соболезнования вдове Дональда, Жасмин, его сыну Роберту, дочери Нэнси, в замужестве Фарлайф, и внукам».

– Неординарное. – Флетч скорчил гримасу. – Впервые я слышу, чтобы это слово означало преступное.

– Он был преступником? – спросила Барбара.

– Когда вчера я назвал Хайбека криминальным адвокатом, мои собеседники, похоже, восприняли это как шутку.

– Здорово они пишут. «При столь подлых и необъяснимых обстоятельствах».

– Адвокаты – единственные люди на земле, которые могут утверждать, что слова означают не то, что они означают. А означают они то, что от них хотят господа адвокаты. Глубокое понимание закона! Ха-ха! Он только и делал, что насиловал закон.

– Вижу, у тебя сформировалось особое мнение, Флетч.

– Я слышу то, что слышу.

– Не позволяй своему особому мнению взять вверх. Есть и другие, не менее эффективные способы поставить крест на собственной карьере,

– Ты права.

– «Жена Хайбека, Жасмин, спала до обеда после успокоительного укола, сделанного врачами, а потому ничего не смогла сказать о постигшем ее горе».

– Должна быть первая миссис Хайбек. О ней что-нибудь есть?

– Не нахожу. Ни Харрисон, ни Хаулер не собираются публично высказывать свое мнение о причинах смерти Хайбека, чтобы не мешать полицейскому расследованию.

– Гангстеры не имеют отношения к этому убийству.

– «Согласно Джону Уинтерсу, издателю «Ньюс трибюн», Дональд Хайбек приехал на встречу с ним, назначенную на десять часов утра. Он хотел посоветоваться, как лучше объявить о пяти миллионах, которые мистер Хайбек намеревался пожертвовать городу. «Мне не довелось лично знать Дональда Хайбека, – сказал нам Джон Уинтерс, – но вся редакция „Ньюс трибюн“ скорбит о случившемся и выражает соболезнование его родственникам и друзьям».

– Мудрый Джон Уинтерс. Даже в смерти держит скользкого адвоката на расстоянии вытянутой руки. Амелия Шарклифф говорила, что никто не решался причислить Дональда Хайбека ни к друзьям, ни к врагам. Полагаю, она права.

– «Тело мистера Хайбека обнаружила сотрудница редакции Пилар О'Брайен, когда приехала на работу. Лейтенант полиции Франсиско Гомес заявил, что в мистера Хайбека стреляли только один раз, с близкого расстояния, из пистолета еще не установленного калибра. На месте преступления пистолет не нашли».

– Это не гангстерское убийство.

– «Выпускник местного университета, Дональд Хайбек многие годы читал лекции на юридическом факультете...» Далее идет перечисление громких процессов, выигранных Хайбеком, – Барбара перевернула страницу. – Тут еще много чего написано. Хочешь, чтобы я все прочла?

– О процессах я прочитал еще вчера. Даже я знаю, как писать некрологи.

– Я думаю, его зятя, Фарлайфа, должны немедленно арестовать, приговорить к тюремному, заключению и бросить в камеру. – Барбара сложила газету.

– Ты полагаешь, Хайбека убил Фарлайф?

– Том Фарлайф написал поэму, которую ты прочел мне вчера вечером. Разве этого недостаточно, чтобы отправить его за решетку? Человека, который пишет такие стихи, нельзя оставлять на свободе.

– Его убили не гангстеры.

– Я должна спросить, почему ты долдонишь одно и то же?

– Ты спрашиваешь?

– Да.

– Для того чтобы въехать на автостоянку «Ньюс трибюн», необходимо остановиться у ворот, показать охраннику какой-нибудь документ, удостоверяющий личность, и сказать, зачем приехал. Но войти и выйти можно беспрепятственно. Хайбек поставил машину в дальнем конце автостоянки. И я просто не могу поверить, чтобы профессиональный наемный убийца подъехал к воротам, представился охраннику, проследовал на автостоянку, сделал свое грязное дело, а затем отбыл в неизвестном направлении. И едва ли профессиональный убийца станет парковать машину неподалеку от автостоянки, чтобы пройти через ворота, прострелить Хайбеку голову и спокойно ретироваться. Профессиональный убийца разделался бы с Хайбеком совсем в другом месте.

– Странно, что никто не слышал выстрела.

– Пистолет малого калибра стреляет тихо, так что на открытой автостоянке таких размеров услышать его невозможно.

Барбара вытянулась рядом с ним на кровати.

– Наверное, мне пора отправляться в путь. – Флетч приподнялся. – Уже пора.

– Еще рано.

– Откуда ты знаешь? Мне столько надо сделать. Причем далеко не все, что хочется.

– Не забудь, что сегодня мы обедаем с мамой. Она хочет поговорить с нами о свадьбе.

Флетч взглянул на часы.

– Мы действительно проснулись очень рано. Полагаю, время у нас есть.

– Я знаю, – Барбара закинула руки за голову. – Для того я и раздвинула шторы до твоего приезда.

Глава 18

– Доброе утро, – поздоровался Флетч с женщиной среднего роста, в фартуке, открывшей дверь дома 12339 по Полмайр-драйв в Хейтс. Ее глаза сузились, как только она узнала во Флетче человека, который пробежал по кухне днем раньше в одной рубашке, обернутой вокруг бедер. Флетч широко улыбнулся: – Я совсем не такой плохой, как могло показаться.

– Что вам угодно? – спросила кухарка.

– Я лишь привез этот сверток. – Он протянул пакет с одеждой Хайбека. – И, если возможно, хотел бы повидаться с миссис Хайбек.

Кухарка взяла пакет. Бечевка заметно провисла.

– Миссис Хайбек отдыхает.

Из пакета выпал черный ботинок Дональда Хайбека.

– Ой-ой, – Флетч наклонился, поднял ботинок, положил его поверх пакета.

Кухарка отвернула голову, поскольку ботинок едва не уперся ей в нос.

– Еще один вопрос. Вчера у бассейна сидела пожилая женщина. С седыми волосами, красной сумкой, в зеленых теннисных туфлях. Вы знаете, кто она?

Кухарка молча смотрела на Флетча поверх ботинка Дональда Хайбека.

– Она назвалась миссис Хайбек, – добавил Флетч. – И вела себя как-то странно.

– Я не говорю по-английски, – ответила кухарка. – Не понимаю ни единого слова.

– Так я и думал.

Усаживаясь за руль, Флетч посмотрел на дом. Занавеска на втором этаже качнулась, прикрывая щель, через которую кто-то наблюдал за ним.

Глава 19

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы смогли уделить мне несколько минут, – начал Флетч.

Его удивило, что куратор музея современного искусства вообще согласился принять его, заявившегося без предварительной договоренности в половине десятого утра. Он-то ожидал, что кураторы приходят на работу попозже, а их занятость не позволяет общаться с некоей личностью, одетой в тенниску и джинсы, пусть даже чистые, только что выстиранные, и новые теннисные туфли, утверждающей, что прибыла она из газеты.

И уж, конечно, он представить себе не мог, что куратор музея будет сидеть за столом в клубной бейсболке «Детройтских тигров». На столе, рядом с громадным манускриптом и несколькими папками, лежали бейсбольные перчатка и мяч.

– Так вы из «Ньюс трибюн»? – переспросил куратор Уильям Кеннеди.

– Да. Мне поручили подготовить материал о пяти миллионах долларов, которые Дональд и Жасмин Хайбек собирались пожертвовать музею. Дама в Попечительском совете сказала мне, что пожертвование предназначалось именно этому разделу музея.

– Я рад, что мне представилась возможность поговорить об этом.

– Вы из Детройта? – спросил Флетч.

– Нет, – Кеннеди снял бейсболку и посмотрел на надпись. – Совершенство восхищает меня. В любой форме.

– Понятно.

– Я также собираю видеокассеты Нуриева, Мухаммеда Али и Майкла Джексона. Записи Карузо, Маккормак, Эрролл Гарнер и Эрика Клэптона. Вы полагаете, это странно?

– Эклектично.

– Я абсолютно счастлив. – Кеннеди потянулся к бейсбольной перчатке. – И не знаю человека, который бы меня недолюбливал.

– Я тоже.

– Вы что-нибудь коллекционируете?

– Да, – кивнул Флетч. – Человеческие характеры.

– Какая интересная идея.

– Я не использую людей, лишь коллекционирую их характеры. В старости мне будет что вспомнить.

– Потому-то вы и журналист?

– Полагаю, что да. Впрочем, есть и другие причины.

– И у вас нет таких проблем с хранением коллекции, как у меня.

– Во-первых, мне хотелось бы удостовериться, что мистер и миссис Дональд Хайбек собирались пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею.

– Я в этом не убежден. – Кеннеди подбросил бейсбольный мяч и поймал его в перчатку. – А если бы они действительно принесли нам письмо с таким предложением, я не уверен, что мы приняли бы эти деньги.

Брови Флетча взлетели.

– Разве музей не берет деньги из любого источника?

– Источник нас не волнует. За пятнадцать лет работы в музее я ни разу не видел, чтобы музей отказывался от денег, даже если это были грязные деньги, только потому, что ему не нравился даритель. Помните давнюю байку про Марка Твена? К нему пришел священник и сказал; что гангстер предложил ему деньги для починки крыши храма. «Так чего вы колеблетесь? – спросил Марк Твен. „Это же „грязные“ деньги“, – ответил священник. „Совершенно верно, – согласился писатель. – Но ни у вас, ни у меня других денег нет“.

– Вы коллекционируете и хорошие истории?

– Если удается.

– Следует ли из ваших слов, что вы полагаете деньги Хайбека грязными?

Кеннеди пожал плечами.

– Мы знаем, что он ловкий адвокат.

– Под ловким вы подразумеваете преступный? Мне кажется, вы коллекционируете облагороженные синонимы прилагательного «преступный».

– Часто вы слышали об адвокатах, угодивших за решетку? – спросил Кеннеди.

– Да нет.

– Врачи болеют, а вот адвокаты практически никогда не садятся в тюрьму.

– Но почему музей может отказаться от денег?

– Из-за условий, которыми сопровождается пожертвование. Позвольте объяснить. – Рукой в перчатке Кеннеди взял со стола бейсболку и надел на голову. Другой рукой положил мяч на стол. – На прошлой неделе Хайбек позвонил моему секретарю, чтобы договориться о встрече со мной. К моему неудовольствию, секретарь решила этот вопрос положительно. Мы не гонялись за деньгами Дональда Хайбека. Мы понятия не имели, что он интересуется искусством или нашим музеем. Поэтому я подозревал, что он хочет уговорить меня выступить экспертом на одном из его процессов.

– А соглашаться вам не хотелось?

– Нет. Разумеется, я выступал в суде экспертом. Но лишь когда чувствовал, что меня не используют как пешку, когда полностью доверял той стороне, что приглашала меня. Я полагал, что лишь в этих случаях мои знания могут способствовать установлению истины.

– Дональду Хайбеку вы не доверяли?

– Я ничего о нем не знал, кроме того, что почерпнул из газетных статей и телевизионных репортажей. И тем не менее у меня сложилось впечатление, что ему теми или иными способами удается уберечь от тюрьмы людей, которым там самое место. Лично я с ним никогда не встречался.

Флетч не мог не отметить стремление многих подчеркнуть, что они никогда не встречались с Хайбеком, а если и встречались, то по чистой случайности.

– Хайбека пригласили в музей, но не на ленч, – продолжал Кеннеди. – Он приехал в прошлую среду, сел в кресло, в котором сейчас сидите вы, и чертовски удивил меня, заявив, что хочет пожертвовать музею пять миллионов долларов.

– И каким был ваш первый вопрос?

Кеннеди на мгновение задумался.

– Я спросил: «Ваши собственные деньги?» – У меня сразу возникло ощущение, что тут не все чисто.

– И он подтвердил, что намеревается пожертвовать свои деньги?

– Да. Потом я сказал ему, предельно вежливо, что никогда не слышал о его интересе к искусству вообще и к нашему музею в частности. Он ответил, что давно интересуется искусством, более того, отметил, что в нашей коллекции современного искусства имеется обширный пробел.

– Благодаря чему сразу завладел вашим вниманием.

– Несомненно. Мне не терпелось услышать, что он подразумевает под «обширным пробелом». У нас не лучшая в мире коллекция современного искусства, но достаточно большая и удачно подобранная, стараниями моего предшественника и вашего покорного слуги. – Кеннеди вновь подкинул и поймал мяч. – Он высказал пожелание: все пять миллионов долларов надобно потратить на современное религиозное искусство.

– Загадочно, – после короткой паузы прокомментировал Флетч.

– Именно так. Знаете вы или нет, но современного религиозного искусства практически не существует. Я хочу сказать, что все искусство религиозно, не так ли? По-своему, разумеется, в том числе и языческое искусство. Искусство представляет человека в его отношении к природе, самому себе, своим ближним, Богу. Не все оно служит поклонению, но каждое произведение истинного искусства, по моему разумению, есть веское подтверждение природы нашего существования.

– И как же вы ему ответили?

– Вежливо спросил, чем мы должны пополнить нашу коллекцию? Он менторским тоном разъяснил мне, что именно мы – эксперты по современному искусству и он отнесет свои деньги в другое место, если нам кажется, что мы не сможем приобрести высокохудожественные произведения современного религиозного искусства.

– Вроде бы он сам решил отдать деньги, а все равно капризничает.

– Подождите, я рассказал вам еще не все. Мягко, без нажима, я постарался убедить мистера Хайбека, что сам приложил бы все усилия, чтобы приобрести высокохудожественные произведения современного религиозного искусства, если б услышал о их существовании. Разумеется, иконопись, как и нищие, всегда с нами. В некоторых церквах установлены оригинальные кресты и, соответственно, иконостасы, отчего интерьер приобретает современный вид. Но, если не считать высокохудожественным произведением распятого на кресте Христа с женской грудью, в этой области ничего нового нет. И мы, искусствоведы, критики, кураторы, считаем, возможно, ошибочно, что все тут уже сказано. – Кеннеди высоко подбросил мяч и поймал его. – В тот момент я осознал, что читаю бедняге лекцию, а он пришел ко мне совсем не за этим. И я спросил, почему, собственно, он хочет пожертвовать такую большую сумму?

– Вопрос, волнующий всех.

– Полагаю, ответ вас поразит. Поерзав в кресле, совсем как свидетель на его перекрестном допросе, Хайбек пробормотал, что жизнь его подошла к концу, он подводит итоги, а так как всем на него наплевать, он и решил избавиться от своего состояния и... – Кеннеди высоко подкинул мяч, наклонился вперед, чтобы поймать, – ...остаток дней провести в католическом монастыре.

Тут Кеннеди бросил мяч Флетчу.

– Фантастика, – выдохнул Флетч, ловя мяч.

– Я предполагал, что вас это изумит. Теперь вы понимаете, почему я с радостью принял вас этим утром. Ситуация более чем странная.

– Да, кто бы мог подумать?

– Люди не перестают удивлять, не так ли? Так что ваша коллекция будет пополняться и пополняться.

– Он хотел стать монахом?

– Да. Так он сказал. Католическим монахом. Келья, молитвы, посты, все как полагается.

– Он всегда ходил в черных ботинках.

– Простите?

– Не обращайте внимания.

– Тем не менее мы провели совещание, обсудили предложение Хайбека. Никто не знал, что и думать. А вчера, по дороге на ленч, Я услышал по радио о смерти Хайбека. И в прошлую среду, говоря, что его жизнь кончена, Хайбек не подозревал, сколь близок он к истине.

– Если он хотел пожертвовать пять миллионов долларов и уйти в монастырь, почему он просто не отдал все деньги монастырю или церкви?

– Я его спросил. Он ответил, что слишком стар, чтобы стремиться к получению прихода. И потом, пришлось бы многому учиться. А ему нужен мир и покой монастыря. Он сказал, что устал говорить, спорить, умолять. Вы в это верите?

– А коллекция религиозного искусства будет воздействовать на публику лучше, чем он.

– Получается, что так. Он надеялся, что такая коллекция пробудит религиозные чувства у большего числа его современников, чем те проповеди, которые он мог бы прочитать. Если я правильно его понял.

Флетч по высокой дуге кинул мяч Кеннеди.

– Я не могу этого осознать.

– Он сказал, что у него останется чуть больше миллиона долларов, которые он и отдаст монастырю.

– А как же его жена? Дети? Внуки?

– Их он не упомянул. Лишь сказал, что всем на него наплевать. – Кеннеди бросил мяч Флетчу.

– Музей в роли церкви, а?

– Музей в чем-то и есть церковь. А может, просто церковь.

– И на чем вы расстались?

– Я был так потрясен его предложением, что посоветовал ему вновь хорошенько все обдумать. И обсудить эту идею с женой, детьми, деловыми партнерами.

Флетч подкинул мяч под самый потолок.

– Куратор в роли священника?

– Или психоаналитика. И я пообещал, что мы обговорим его предложение. Пояснил, что мы не сможем принять от него пять миллионов долларов, если он не снимет своего условия насчет религиозного искусства. Мы не считаем возможным брать деньги на условиях, которые мы не в силах выполнить. – Кеннеди вновь бросил мяч Флетчу. – Если же, сказал я ему, он сумеет оформить пожертвование таким образом, что мы будем использовать деньги по своему усмотрению, но в первую очередь приобретать произведения современного религиозного искусства, то мы, скорее всего, их возьмем.

Флетч вернул мяч куратору.

– Будучи адвокатом, он не сомневался, что сможет выразить словами любую мысль.

– Вероятно. В статье о его убийстве, которую я прочитал на первой странице вашей газеты, говорилось, что он приехал на встречу с издателем, чтобы объявить о своем решении пожертвовать пять миллионов долларов.

– Мне сказали, что пожертвование предназначалось музею.

– Вы написали эту статью в утреннем выпуске?

– Нет. Бифф Уилсон.

Кеннеди подбросил мяч, поймал его в перчатку.

– Написано хорошо.

– Да, – согласился Флетч. – Для некролога.

Глава 20

В крошечной приемной «Дружеских услуг Бена Франклина» молодо выглядящая, эффектная женщина, сидящая за маленьким деревянным письменным столом, оглядела Флетча с головы до ног.

– На углу поверните налево, потом в середине квартала снова налево и попадете в переулок.

– Экстаз!

– Наш служебный вход слева. – Поверх розового спортивного костюма белела нитка жемчуга. – На двери табличка с названием нашей фирмы.

– Потрясающе!

Женщина нахмурилась.

– Вы посыльный, не так ли? – строго, словно регистратор в библиотеке, спросила она.

– А что я должен был принести? – полюбопытствовал Флетч.

– Простыни, полотенца.

– Я принес только себя.

– Себя?

– Да. Со всеми частями тела. Головой, плечами, бедрами, коленными чашечками. И тем, что между ног. – Флетч шумно глотнул.

– Вам назначено? – Она открыла ежедневник. – Вы не похожи...

– На кого?

Женщина еще раз пробежалась взглядом по тенниске, вылинявшим джинсам, новеньким белоснежным теннисным туфлям.

– На тех, кто обычно приходит сюда.

– В музее меня приняли в таком виде с распростертыми объятьями.

– Ваша фамилия?

– Джефф.

– О, да. Флетчер Джефф. – Карандашом она поставила птичку рядом с его фамилией.

– Эта фамилия вам не знакома?

– Мы не обращаем внимания на фамилии.

– Фамилию Джефф следовало бы знать.

– С вас сто пятьдесят долларов.

– Отлично. Я заплачу! – Он выложил на стол семь двадцаток и десятку. – Только выпишите мне квитанцию.

Женщина недоуменно глянула на него.

– Наши клиенты не просят выписывать квитанцию.

– Я прошу.

– Я выпишу ее перед вашим уходом.

– Почему не сейчас?

– Возможно, вам придется доплатить за дополнительные услуги.

– Какие?

На лице женщины отразилось раздражение.

– Чаевые. Мало ли что еще.

– Понятно.

– Вы не женаты, не так ли?

Флетч покачал головой.

– Нет, мадам. Никто не будет рыться в моих карманах.

– Вы ничем не больны? – Ее глаза широко раскрылись. – Вы готовы поклясться, что ничем не больны?

– Похоже, попасть сюда сложнее, чем в частную школу в Новой Англии.

– Я спросила вас о болезнях.

– Ветряная оспа.

– Ветряная оспа!

– Переболел в девятилетнем возрасте, – Флетч показал на оспинку на левом локте. – Сейчас чувствую себя лучше.

Женщина нажала клавишу на интеркоме.

– Синди? К тебе клиент.

– Ах, Синди! – воскликнул Флетч. – Я надеялся, что это будет Синди. Кому охота в такую рань иметь дело с Зза-Зза, Квини или Бо-Бо.

– Где-то я вас видела. – Женщина, похоже, разговаривала не с ним, а с собой. – И недавно.

– Я мотаюсь по городу. Этакий вертопрах.

– Синди, это Флетчер Джефф.

В дверях стояла женщина лет двадцати с небольшим. В сшитых по фигуре нейлоновых шортах, теннисных туфлях и носках. Остроконечные, загорелые, как и все тело, груди, плоский живот, руки и плечи спортсменки. Черные волосы и широко посаженные глаза того же цвета.

Глядя на Флетча, она скорчила гримаску.

– Доброе утро, Синди, – Флетч опять шумно глотнул. – Я рад, что сегодня ты пришла на работу пораньше.

С улицы в приемную вошла еще одна женщина. В белых слаксах и широкой красной рубашке.

Направляясь к столу, она смерила взглядом Флетча, стоявшего посреди приемной, коротко глянула на Синди.

– Марта! – выкрикнула она. В голосе явно ощущалась обида.

– Ничего не могла поделать, Карла, – ответила женщина, сидевшая за столом.

– Ты сказала, что этим утром я могу поспать подольше.

– Я также советовала тебе не надевать красное. Этот цвет не сочетается с твоими волосами.

– Я знаю, – Карла хихикнула. – Мужчины на улице отворачиваются, увидев меня в красном.

Синди мотнула головой в сторону уходящего вглубь здания коридора. Флетч последовал за ней.

Бок о бок они шагали по мягкому ковру меж отделанных дубовыми панелями стен.

– Ты – коп? – спросила Синди.

– Нет.

– А я надеялась, что коп, – пробормотала Синди. – Пора вывести эту лавочку на чистую воду. – Она замедлила шаг. – Окажи мне одну услугу, а?

– Все, что угодно.

– Если хочешь, выведи их на чистую воду. Попробуй. Только так, чтобы я осталась в тени, ладно?

– С чего ты решила, что я – коп?

– В конце недели я отсюда ухожу. И лишние неприятности мне ни к чему.

– Если я коп, то ты уродина.

Комплимент Синди понравился. Она улыбнулась. Выдвинула тяжелый, встроенный в стену ящик, достала еще одни нейлоновые шорты.

– Эти подойдут. Талия тридцать?

– Так точно.

Синди бросила ему шорты.

Открыла дверь в левой стене коридора и ввела Флетча в ярко освещенную комнату. Комплекс силовых тренажеров. Стены – сплошное зеркало. Зеркала на потолке. В одном месте зеркало заменяло даже напольный ковер.

Флетч встал на зеркало, посмотрел вверх, огляделся. В вывешенных под углом зеркалах на потолке он увидел себя в совершенно необычных ракурсах. В зеркалах по стенам бессчетно повторялся его силуэт.

Синди закрыла дверь в коридор.

– Где ты так загорел?

– Лицом?

– И всем остальным. – Она пересекла комнату, открыла дверь ванной, вошла в нее, тут же вернулась, бросила Флетчу полотенце.

Флетч все еще изумленно оглядывался, лицезрея свои многочисленные отображения.

– Вижу, тебе понравилось, дорогой.

Шорты он держал в одной руке, полотенце – в другой.

– Прими душ. Помойся с мылом. Переоденься в шорты и возвращайся.

Флетч молча прошествовал в ванную.

Когда он вошел в комнату, Синди стояла у маленького бара, смешивая какой-то напиток. Посмотрела на Флетча.

– Какие витамины ты принимаешь?

– П.

– Никогда о таком не слышала.

– Он есть во всех лучших сортах пива. Синди сунула ему в руку бокал, в другую – пять оливок.

Флетч понюхал напиток.

– Что ты тут намешала?

– Апельсиновый сок.

– Хорошо. – Он уже жевал оливки.

– Белковая пудра.

– Похоже, здоровью не повредит.

– Немного дрожжей.

– Тоже полезно.

– И щепотка толченого лосиного рога.

– Я очень на это рассчитывал.

– Способствует повышению потенции, знаешь ли.

– Что-нибудь еще?

– Все.

– Фирменный коктейль?

– Пей, дорогой. Хуже от него не будет.

Флетч пригубил напиток.

– Вы не пробовали торговать этой бурдой? – Ощущение у него было такое, словно в горло сыпанули пыли. – Эликсир Бена Франклина.

– Не думай об этом. – Она взяла у него пустой бокал и поставила в бар.

Затем повела Флетча к тренажерам.

– Ты знаешь, как ими пользоваться? Разумеется, знаешь. Ложись на спину. Будешь выжимать штангу. Я думаю, начнем со ста двадцати фунтов. Не возражаешь?

– Попробуем.

Флетч лег спиной на скамью. Согнув колени, упершись ступнями в пол.

Взглянув вверх, увидел себя, затылок и плечи Синди. В зеркале на потолке.

– Выжимай, – скомандовала она.

Он выжал штангу от груди.

– Отлично. Как самочувствие?

– Лучше не бывает.

– Повтори восемь раз подряд. Медленно.

Она оседлала Флетча, усевшись на бедра, положила ладони на нижнюю часть живота, так, чтобы большие пальцы рук касались друг друга.

Когда он выжал штангу, вдавила ладони в мышцы живота.

Такого божественного ощущения он еще не испытывал.

Флетч застонал от удовольствия.

– Не бросай ее. Стони громче.

Флетч осторожно опустил штангу, посмотрел Синди в глаза.

– Не останавливайся. Восемь раз подряд. Дыши глубже.

Флетч выжимал штангу и дышал.

На третьем жиме ступни заскользили по ковру, ноги выпрямились.

Синди не свалилась с его бедер. В зеркале он видел, что она зацепилась голенями за ножки скамьи. При каждом жиме она надавливала ладонями на живот Флетча.

– Дыши.

– И это тоже необходимо?

После восьми жимов она легонько провела пальчиками по шортам.

– Со здоровьем у тебя полный порядок. Я так и думала.

Флетч вновь согнул ноги в коленях.

– Я оботру твой пот.

Синди наклонилась вперед и улеглась на Флетча. Их груди и животы соприкоснулись. Затем и ее бедра легли на бедра Флетча. Она покачалась на нем. Но, как только, подчиняясь непреоборимому импульсу, он попытался обнять Синди, она соскользнула с Флетча.

Указала на турник.

– Теперь сюда.

– И кто только сказал, что физические упражнения скучны? – задал Флетч риторический вопрос.

Они двинулись по ярко освещенной комнате, вместе с бесчисленными отражениями в зеркалах, создавая впечатление, что идут не два человека, а целый легион.

– Возьмись за перекладину.

Поднявшись на цыпочки, Флетч вытянулся в полный рост и обхватил ладонями перекладину.

– Теперь подтянись. – Она наблюдала, как он подтягивается, опускается. – Еще раз.

По ходу его второго подтягивания Синди подпрыгнула, схватилась за перекладину. Их тела соприкоснулись.

Подтягивались они вместе, глаза в глаза. Вместе и опустились, вновь подтянулись.

– Не опускайся, – потребовала Синди.

Флетч застыл, касаясь подбородком перекладины.

Ногами Синди обвила его бедра, отпустила руки.

Повисла на нем. Обхватила шею руками.

– Теперь вниз. Медленно.

Открыла рот и острыми зубками куснула Флетча в шею.

Мышцы Флетча грозили разорваться. Кожа на плечах натянулась, как на барабане.

Едва его пальцы коснулись пола, колени подогнулись. Переплетенные, они рухнули на пол.

Синди рассмеялась.

– Не всем такое по силам.

Он обнял Синди. Плечи его горели огнем.

Она поцеловала Флетча в шею. Туда, где укусила.

– Я слизываю твою кровь, – и хихикнула.

– У нас уроки физкультуры проходили иначе.

– Просто ты посещал не ту школу.

– Я подозревал это с давних пор.

– Переходим к следующему снаряду.

– А я выдержу?

– Это уж моя забота.

Синди еще не высвободилась из его объятий, когда открылась дверь в коридор.

Синди подпрыгнула. В изумлении уставилась на женщину, застывшую в дверном проеме.

Глава 21

– Что за игру ты затеял? – спросила Марта. Они сидели в ее кабинете в «Дружеских услугах Бена Франклина». Марта в кресле за письменным столом, Флетч напротив, на жестком стуле с деревянной спинкой.

– Игру? – переспросил Флетч, посмотрев вниз. Дышал он все еще тяжело, тело блестело от пота, а на желтых шортах имелась некая выпуклость, ясно показывающая, что известная часть его тела пребывает в крайне возбужденном состоянии. – Госпожа, я страдаю!

Марта нажала на интеркоме три клавиши.

– Синди? Переоденься и приходи сюда.

– Пожалейте меня! – воскликнул Флетч. С неохотой последовал он за Мартой по темному, устланному ковром коридору в ее кабинет. Пружинистая походка Марты скрадывала сексуальное покачивание ее бедер.

– Через минуту все придет в норму.

– Я в этом не уверен. Боюсь, таким я останусь навсегда!

– А разве тебе этого не хочется?

Кабинет украшала миниатюрная статуя Венеры Милосской. На стене висели цветные фотографии женщин-культуристок.

На столе Марты лежала стопка банкнот, похоже, те самые, семь двадцаток и одна десятка.

– Меня изгоняют из «Дружеских услуг Бена Франклина»? Разве вы мне не друг?

– Я спросила, что за игру ты затеял?

– Я – обычный парень с горячей кровью, пожелавший посвятить это утро спорту.

– Черта с два. – Пальцы Марты перебирали жемчужины ожерелья. – Я вспомнила, где видела тебя.

– Я знаю! Я тоже вспомнил. В воскресенье, в церкви святого Ансельма.

– Насчет воскресенья ты прав. Тебе что-то нужно. Думаю, я догадалась, что именно.

– Вы правы. – Наклонившись вперед, упершись локтями в колени, Флетч закрыл лицо руками. – В столь неприятную ситуацию я попадал только раз, когда родители Сью Энн Марчисон вернулись из кино раньше положенного и застали нас на кушетке.

– Я видела тебя в воскресенье. Ты участвовал в Сардинальском пробеге.

– Тогда меня тоже не поняли. Вышвырнули за дверь. В холодную ночь. Я едва не отморозил...

– Ты бежал следом за моими девушками.

– Я пробежался бы и сейчас. – Флетч поднялся.

– Сядь!

– Я должен двигаться!

– Ты должен отвечать на мои вопросы! Я спрашиваю, почему ты бежал за ними всю дистанцию, от старта до финиша?

Флетч вновь опустился на жесткий стул.

– Потому что я – похотливый старикашка.

– Я спросила, почему?

– Потому что был похотливым в молодости.

– Ты все еще молод. Здоровый, сильный парень.

– Меня сейчас разорвет.

– Ты симпатяга. Мне представляется, что некоторые женщины возбуждаются, лишь посмотрев на тебя.

– Некоторые женщины возбуждаются, взглянув на морковку.

– Сто пятьдесят долларов. – Марта кивнула на стопку банкнот. – Ты можешь получить все, что хочешь, может, даже больше, чем хочешь, не прошагав и одного квартала.

– Вы не станете возражать, если я незамедлительно этим и займусь?

– Пожалуйста, сядь. Подозрения зародились у меня сразу, как только я тебя увидела. Сто пятьдесят долларов – большие деньги. И это лишь первый взнос, без стоимости многих услуг.

– Вы знаете, как остудить пыл клиента, а?

– Как только ты вошел, я поняла, что такие, как ты, не выкладывают столько денег ради сексуального возбуждения.

– Я наслаждался. Меня ждал экстаз, но вы открыли дверь.

– И тут я вспомнила, где видела тебя раньше. Спрашиваю еще раз, почему в Сардинальском пробеге ты бежал за моими девушками до самого финиша?

– Хорошо. Я признаюсь. Меня очень интересуют газетные объявления. Особенно, рекламные. Я изучаю ваш метод. Он оказался весьма эффективным. Реклама принесла вам известность.

Губы Марты изогнулись в некоем подобии улыбки.

– Послушай...

– Разве я не видел надпись «Дружеские услуги Бена Франклина» на спортивных страницах? Вчера. Два больших фотоснимка. Девушек сняли спереди и сзади. В «Кроникл газетт»?

Тут уж Марта заулыбалась.

– «Ньюс трибюн».

– Совершенно верно. И реклама эта обошлась вам в стоимость дюжины футболок. Превосходный результат.

– Так ты шпион.

У Флетча округлились глаза.

– Я шпион? – Он понизил голос до шепота. – Вы хотите сказать, я из Китая?

– Ты следил за нами. Не так ли? Потому-то в воскресенье и бежал следом за девушками. А сегодня заявился сюда. Ты изучаешь особенности нашего бизнеса.

– О, так вы о промышленном шпионаже. Значит, меня заслали не из Китая, а из Японии.

– Выяснив, как мы ведем дела, ты собирался открыть собственное заведение, предлагающее те же услуги.

– Я? Да вы посмотрите на меня. Как в моем возрасте добыть деньги, которых хватит, чтобы открыть гимнастический зал наслаждении?

– Этого я не знаю, но ты здесь.

– Я понятия не имею, сколько стоят все эти тренажеры, но думаю, что недешево. А еще зеркала. Освещение, ванные. Лосиный рог.

– Кто-то может выдать тебе кредит.

– Да что вы, леди. В мои годы мне не получить кредита даже у молочника.

По телу Марты пробежала дрожь.

– Не называй меня леди.

– Как скажете. Извините.

– Итак, что привело тебя сюда, Флетчер Джефф?

Флетч разглядывал пальцы ног.

– Думаю, теперь вы уже обо всем догадались. – Флетч почти уверовал, что его раскрыли, но надежда всегда умирает последней.

– Ты хотел бы получить работу, – самодовольно изрекла Марта.

– Вы правы, – без запинки ответил Флетч.

– Мне приходится проявлять осмотрительность. – Марта откинулась на спинку кресла.

– Я понимаю.

– В нашем деле нужно держать ухо востро.

– Естественно, – поддакнул Флетч. – Как же без этого. У меня те же проблемы.

– Надо притереться, проверить друг друга, прежде чем выкладывать карты на стол.

– Это точно.

– Ты, разумеется, рассчитывал, что унесешь с собой эти сто пятьдесят долларов. – Она подняла стопку банкнот. – Вот они.

Флетч взял деньги.

Марта на мгновение задумалась, затем продолжила:

– На сегодня мы выделяем для женщин только два зала три дня в неделю. Во вторник, среду и четверг, когда число клиентов-мужчин уменьшается. Не волнуйся. За эти три дня ты заработаешь больше, чем где бы то ни было, за исключением, может быть, нейрохирургии. У женщин, разумеется, отдельный вход, но приходят они за тем же. Основной принцип прост: секс приносит гораздо большее удовлетворение после интенсивной физической нагрузки. Ты понимаешь, эти упражнения на тренажерах всего лишь прелюдия. – Слушая Марту, глядя на нее, Флетч думал, сколь похожа она сейчас на Френка Джеффа, вот так же сидящего за столом и разъясняющего ему основные принципы журналистики. – Когда дело подойдет к главному, мы, разумеется, не станем требовать, чтобы ты использовал свой личный, я бы сказала, интимный, инструментарий. – Марта хохотнула. – За исключением, пожалуй, пальцев. В отличие от женщин, мужчины не могут пропустить через себя всех желающих. Наши клиентки это понимают. У нас есть специальные приспособления. Вибраторы, искусственные члены, которые я нахожу вполне достойной заменой. Есть даже один член-вибратор на широком кожаном ремне, который ты можешь надеть на себя, если женщина не внушает тебе отвращения. За это, разумеется, полагается дополнительная плата. – В дверь постучали. – Заходи, дорогая.

Синди открыла дверь, вошла, прислонилась к дверному косяку. В кроссовках, белых носках до колен, короткой юбочке, светло-синей блузке с закатанными рукавами. Бесстрастно посмотрела на Марту.

– Поздоровайся еще раз со своим новым коллегой, дорогая. – Марта встала. – Флетчер Джефф теперь работает в «Дружеских услугах Бена Франклина». Я хочу, чтобы ты пригласила его на ленч, Синди, и рассказала о наших успехах и проблемах.

Теперь Синди смотрела на Флетча.

В горле у него пересохло.

– Он нашел к нам оригинальный подход, – добавила Марта. – Он понимал, что не может просто прийти и попросить взять его на работу, так как наверняка получил бы отказ. Он оказался крепким орешком, который я расколола с большим трудом. – Она засмеялась. Он полицейский, спрашивала я себя. Шпион? Копы не послали бы такого молодого парня. И в его возрасте никому не под силу организовать работу такой фирмы, как наша. Сексуальная патология? Судя по тому, что я видела через зеркало, наблюдая за вами, в этой области у него полный порядок.

– В вас умер детектив, – заметил Флетч, поднимаясь со стула. Колени его дрожали.

Марта обошла стол, приблизилась к нему, обняла за талию.

– Именно такой парень нам и нужен, чтобы увеличить число клиенток. Не так ли, Синди?

– Конечно. – Синди по-прежнему смотрела на Флетча. – Полагаю, что да.

– Красавец мужчина. Такого я и искала. – Рука ее спустилась ниже, на ягодицу Флетча. – Ты для нас находка. Добро пожаловать на борт нашего корабля. Ты можешь начать работать в любой день.

– Благодарю.

– Расскажи ему все, Синди. Объясни, что к чему.

Флетч повернулся к Синди.

– С твоего разрешения, я сначала приму душ.

– Нет вопросов.

– Идите, дети мои. Сегодня за ваш ленч платит фирма. Но помните, пища должна быть богата белками, с минимумом жира и углеводов. – Вернувшись за стол, Марта широко улыбнулась Флетчу. – Для тебя, Флетчер, моя дверь всегда открыта.

Глава 22

– Раньше такого не случалось, – Синди покачала головой. – Чтобы Марта просто открыла дверь и ворвалась в зал? Я и представить себе не могла, что такое возможно. – Они шли от ее машины к столикам уличного кафе «Маноло». – Конечно, я сразу поняла, что ты не такой, как все. Странный какой-то. Помнишь, я спросила, не коп ли ты?

– Ты попросила вывести на чистую воду «Дружеские услуги», а тебя не трогать.

– На тот случай, что ты – коп. Закрытая дверь создает нужный настрой. Ты знаешь, что должна контролировать клиента, не надеясь ни на кого, кроме себя.

– И удовлетворять его запросы, не так ли?

В руке Флетч нес свернутые джинсы и тенниску. Когда он начал одеваться, Синди вошла в ванную и дала ему шорты и новую тенниску. – Марта хочет, чтобы ты переоделся. Она говорит, что ты понимаешь значение рекламы.

Тенниску и шорты спереди украшала надпись «ВАМ НУЖЕН ДРУГ?», сзади – «БЕН ФРАНКЛИН».

Синди предложила поехать на ленч к «Маноло». Флетч попытался отговорить ее, но Синди заявила, что это самое модное кафе.

Превратившись в шагающий рекламный щит, Флетч надеялся лишь на то, что немногие понимают истинный смысл слов, написанных на его груди и спине.

Марта, несомненно, порадовалась бы, увидев его в таком наряде на улицах города. Он сам обеспечивал себе работу.

– Разумеется, Марта может наблюдать за нами, когда ей этого хочется.

– Зеркала с обратной стороны обычные окна?

– Не все. Некоторые – да.

– А как же уединение с клиентом?

– Наружный контроль необходим. С ним чувствуешь себя в безопасности. Вдруг попадется какой-нибудь извращенец или псих.

– А извращенцы попадаются часто?

– Нет, но если возникает ощущение, что клиент может взбрыкнуть, нажимаешь специальную кнопку, и за твоим залом устанавливается постоянное наблюдение.

– Понятно.

– Марта к тому же продает места, есть и камеры.

– Что?

– За большими зеркалами, в одном или двух залах установлены кресла для зрителей. Старых, толстых, отталкивающих. Тех, кто скорее будет смотреть, а не участвовать.

– Мужчин и женщин?

– Конечно. За сеанс Марта берет с каждого сто баксов.

– А вы устраиваете для них представление.

– Нам это нравится. Особенно, если клиент – молодой, крепкий мужчина. Вроде тебя. Марта, кстати, могла пригласить тебя в пятницу. Забесплатно. Я бы тебя обслужила, но при зрителях.

– И я ничего бы об этом не знал?

– Естественно. Только порадовался бы, что не нужно платить ни цента.

– А тебе от этого какой толк?

– Больше денег. И потом, зрители вдохновляют.

– Может, вы выступаете и перед настоящими зрителями?

– Конечно. Марта посылает нас на вечеринки. Мы делаем это на полу, после обеда. Парень и девушка, две девушки, два парня. Старички возбуждаются, а нам – развлечение. Впрочем, увидишь сам. И чаевые превосходные.

– Ты упомянула камеры.

– Да, они необходимы. Чтобы избежать осложнений. Камеры стоят за маленькими зеркалами в каждом зале. Видеокамера и обычная. Мы снимаем всех клиентов.

– Зачем?

– Иногда они напиваются, злятся, раздражаются. Клиенты везде одинаковы. Они жалуются, угрожают. Если они действительно становятся опасными, Марта посылает им фотографии или видеокассету. Это их успокаивает. Не потому, что они стесняются того, чем занимаются в зале. Просто на фотографиях они такие уродливые и неуклюжие, с толстыми, отвислыми животами, волосатыми задницами...

– И фотографии иной раз используются для шантажа, не так ли?

– Конечно. Особенно, если клиент перестает быть клиентом, а мы знаем, кто он такой. Тот, кто входит в дверь «Дружеских услуг Бена Франклина», навсегда оставляет там часть самого себя.

– Приобретает друга по гроб жизни.

– Это прибыльный бизнес.

– Да. Ваша контора может потягаться с солидной юридической фирмой.

– Ой, смотри, свободный столик!

– Итак, – усевшись, Флетч вытянул ноги, – ты – проститутка с золотым сердцем.

Руки он сложил на груди, чтобы закрыть от чужих глаз надпись на тенниске.

– Не думаю, что золотое сердце хорошо качает кровь. Я предпочитаю хранить золото в другом месте.

– И много золота ты добыла у Бена Франклина?

– Достаточно, чтобы покинуть это заведение. Марта еще ничего не знает. Пожалуйста, не говори ей. Мы хотим преподнести Марте сюрприз, в конце недели. Пятница – мой последний рабочий день. В субботу мне надо уладить кой-какие дела, а в воскресенье мы сматываемся в Колорадо. Навсегда.

– Вы хотите сбежать.

– Совершенно верно.

– Если ты зарабатываешь так много золота...

– Конечно, не следует мне этого говорить. Ты только поступаешь на службу, я – ухожу. Вроде бы я должна тебя подбадривать, но... Ты, возможно, мне не поверишь, Флетч, но «Дружеские услуги Бена Франклина» – препоганенькое местечко.

Флетч попытался изобразить на лице изумление.

– Я сыта им по горло, – продолжала Синди. – Помнишь блондинку, что вошла в приемную, когда ты был там, и начала качать права?

– Да.

– Это Карла. Ее аж затрясло от зависти, потому что ты стал моим клиентом. Кстати, в это утро ее и не ждали.

– Она имеет право выбора клиентов?

– Она имеет право выбирать все. Часы работы, залы, клиентов.

– Более опытным полагаются привилегии. Так заведено в любой конторе.

– Более опытным! Она здесь три месяца, а я – два с половиной года, с самого открытия.

– Трения между сотрудниками – обычное явление. А чем она, собственно, лучше тебя?

– Разве ты не слышал, что сказала Марта? Она, видите ли, хотела, чтобы Карла поспала в это утро подольше. Догадайся, кто выбрался из двухспальной кровати, в которой спала Карла, и на цыпочках вышел из спальни?

– Просвети меня.

– Марта.

Официант, обслуживавший Флетча днем раньше, узнал его. Огляделся в тщетной надежде найти другого официанта, с неохотой подошел к столику.

Синди наклонилась к Флетчу.

– Мне без разницы, кто, где и как работает, – с жаром воскликнула она. – Но никто не должен получать преимущества только потому, что спит с боссом.

Флетч откашлялся, посмотрел на официанта.

– Рад видеть вас живым и здоровым, – пробурчал тот.

– Благодарю.

– Так что будет «как обычно» сегодня? Мне не терпится услышать. Кроме того, я уверен, что шеф-повар этой ночью не сомкнул глаз, вспоминая ваш вчерашний заказ, а с утра дрожит на кухне мелкой дрожью, предчувствуя, что вы появитесь и сегодня.

– Ты ел здесь вчера? – спросила Синди.

– И память об этом сохранится в наших сердцах, мисс. Мы даже попросили ресторанного критика из «Ньюс трибюн» обходить наше кафе стороной, пока этот удивительный клиент не выедет за пределы штата или не отойдет в мир иной в приступе икоты.

– Всего-то я заказал... – Флетч повернулся к Синди.

Официант поднял руку, призывая его не продолжать.

– Пожалуйста, сэр. Не повторяйте, я этого не переживу. Услышав вчера ваш заказ, я до сих пор сам не свой. Как жить без веры, что каждый следующий день будет лучше предыдущего?

– Как по-твоему, он оскорбляет меня? – спросил Флетч у Синди.

– О, нет. Я думаю, он пытается объяснить тебе преимущества пищи быстрого приготовления, вроде гамбургера или пиццы.

– То есть молодым следует ограничить свой рацион упомянутыми тобой блюдами?

– Естественно, – Синди посмотрела на официанта. – Не волнуйтесь, сегодня заказывать буду я.

– О, восславим Господа нашего! Наконец-то и на вас нашлась управа. – Последнее относилось к Флетчу.

– Принесите ему пять яиц, сваренных вкрутую.

Официант от изумления едва не потерял дар речи.

– И всего-то?

– Еще шоколадный гоголь-моголь, – пробормотал Флетч.

– Да, – кивнула Синди. – Видите ли, он получил новую работу, требующую строгой диеты.

– Ему это не интересно, – вставил Флетч.

– А что принести вам, мисс?

– Банановый сплит, три шарика мороженого, взбитые сливки, зефир и жареные орешки.

– Не много ли натощак? – с завистью спросил Флетч.

– Хочу устроить своему желудку маленький праздник.

Флетч повернулся к официанту.

– К вашему сведению, эта молодая женщина накормила меня с утра толченым лосиным рогом.

– Я мог бы и догадаться, – вздохнул официант.

– Ерунда, – махнула рукой Синди. – Где сейчас найдешь лося? Скорее всего, то был толченый коровий рог.

– О, Господи, – официант возвел очи горе. – Куда подевались милые молодые люди, которые говорили: «Пожалуйста, коку и гамбургер»?

– Официанты не питают ни малейшего уважения к молодым, что бы они ни говорили, – пробормотал Флетч.

– Как меня теперь называть? – спросил Флетч, посасывая через соломинку принесенный в высоком стакане шоколадный гоголь-моголь. – Юноша по вызовам?

– Вы проститутка, сэр, как и все мы, и, пожалуйста, не забывайте об этом, – Синди взяла со стола ложку. – Иначе потеряешь контроль над собой, над клиентом. Такая уж профессия. Контроль терять нельзя ни при каких обстоятельствах. Это опасно.

– Как же мы дошли до жизни такой? – спросил Флетч Синди.

– Полагаю, воспитывали нас одинаково. Как и многих, если не всех американцев. – Ложкой она добавила в вазочку с мороженым взбитых сливок, насыпала орешков, положила зефир. – Мы выращены, как сексуальные объекты, не так ли? Иначе для чего все эти витамины, педиатры, диеты? Почему родители и учителя заставляли нас заниматься спортом? Чтобы вырабатывать философский взгляд на вещи, учиться, как надо выигрывать, а как-проигрывать? Чепуха. Родители и тренеры протестовали, жаловались и ругались с судьями и друг с другом куда больше нас. Ради нашего здоровья? Как бы не так. Много твоих друзей закончило школу без серьезных травм ног, спины, шеи? – Синди зачерпнула полную ложку сплита и отправила в рот. – Постоянно будь на свежем воздухе, но предохраняй кожу от прямых солнечных лучей, так советовала мне мамочка. Лосьоны утром и вечером. Цель одна – идеальная форма ног, рук, плеч, плоский живот, нежная упругая кожа.

– Я – сексуальный объект? – переспросил Флетч.

– Именно так, брат мой. В твоем воспитании основное внимание уделялось философии? Культуре? Теологии? Помнится, я, тринадцатилетняя, прибежала из школы, влетела в дом со словами: «Мама, мне поставили А по математике!», – а мама рассеянно ответила:

«Да, дорогая, но я замечаю, что твои волосы блестят не так, как раньше. Каким шампунем ты пользуешься?»

Флетч молча ел яйца.

– На кого указывали нам, как на героев? – вещала Синди. – На учителей? Математиков? Поэтов? Нет. Только на тех, кто мог похвастаться прекрасным телом, на спортсменов и кинозвезд. Именно у них постоянно брали интервью на телевидении. Но разве они рассказывали, каким потом даются им быстрые секунды или как они перевоплощаются в роль, которую играют? Нет, их спрашивали о сексуальной жизни, о том, сколько раз они вступали в брак, с кем и почему разошлись в последний или предпоследний раз. Престиж, Флетч, определяется числом людей, которых ты можешь завлечь в свою постель.

– В результате ты стала проституткой.

– Разве не к этому все шло?

– Ты, похоже, зришь в корень.

– Думаю, да

– Тебе нравится банановый сплит?

Синди уже съела добрую половину.

– Очень.

– Заметно.

– Очень нравится, – повторила она.

– Но, Синди, меня мучает совесть... делать это... ты понимаешь... за деньги.

– А делать этого мне практически не приходится. В зале тренажеры изматывают клиента донельзя. Усталость и возбуждение срабатывают за меня. Надо лишь пару раз дернуть их за член, они и кончат. А потом еще извиняются, что не смогли сдержать себя и теперь мне, цитирую, «не удастся получить удовольствие». Когда же меня посылают на ночь, сопровождать клиента, я, главным образом, сижу в барах и ресторанах, наблюдая, как старичок медленно напивается. И слушая его. Обычно им только это и нужно. А когда он полностью отключается, я волоку его в номер, раздеваю и укладываю в постель. Утром он думает, что прекрасно провел время, наслаждаясь с чудесной девушкой. Хотя на самом деле ничего не было. Все это у тебя впереди. И с мужчинами я трахалась, наверное, реже, чем вон та секретарь.

Синди мотнула головой в сторону молодой женщины, сидевшей за соседним столиком с мужчиной средних лет. На столе, помимо бокалов и тарелок, лежали блокноты, ручки, стопка листов бумаги и калькулятор.

– Только платили мне побольше, – добавила Синди.

– Может, тут дело в эмоциях. Как я должен воспринимать тот факт, что мне будут платить за физическую близость? Меня это тревожит.

– Все это дерьмо, в которое нас с головой окунули психоаналитики. Позволь спросить, у кого отношения с клиентом более интимные, у проститутки или психоаналитика?

– Э...

– Я могу повторить все их тезисы. Осознание вины. Проститутки испытывают безмерную потребность любви, но мы не знаем, что есть любовь. Единственный, доступный нам, способ оценить себя – назначить цену нашим склонностям, чувствам. Это в полной мере относится и к психоаналитикам, не так ли? Они просто говорят о нас то, что с полным основанием могли сказать о себе. Я на них не в обиде. Они тоже должны зарабатывать на жизнь. Я лишь хочу, чтобы они не наделяли нас тем комплексом вины, что мучает их самих.

– Но, Синди, после двух с половиной лет у «Бена Франклина» сможешь ли ты полностью, без остатка, отдаться мужчине, испытать истинное наслаждение?

– Я и не хочу. У меня такого не было. И не будет. – Она доела сплит и принялась за мороженое. – Меня, похоже, принимают не за ту, кто я есть. И не только меня. Я говорила тебе о своей подруге, настоящей подруге. Она тоже работает у «Бена Франклина». Мы обе заработали здесь деньги. На следующей неделе мы сматываемся в Колорадо. Купим там ферму по разведению собак и заживем в счастье и согласии.

– Вы любите друг друга?

– Естественно. Так что близость с мужчиной для меня ничто. Ни эмоционально, ни морально. В любом значении этих слов. На мужчин мне плевать. Лечь в постель с мужчиной для меня все равно, что сходить в туалет. – Вазочка с мороженым быстро пустела. – Исходя из того, как меня воспитывали, съесть мороженое – куда больший грех, чем переспать с мужчиной или мужчинами. Или всей футбольной командой. – Синди отправила в рот очередную порцию мороженого. – А мороженое приличное.

– Для меня все иначе, – заметил Флетч.

– Полагаю, что да. Но это твои проблемы.

Тут Флетч заметил направляющуюся к кафе женщину в знакомой желтой юбке, которая хорошо сочеталась с не менее знакомой темно-синей блузкой с короткими рукавами.

Синди потянулась, расправившись и с мороженым.

– Но в основе и у тебя, и у меня лежит одно и то же. Во всяком случае, мне так кажется. Из меня стремились создать безмозглое, бескультурное, прекрасное тело, сексуальный объект. При этом мне говорили, что мужчины – грубые агрессоры, а делать детей нехорошо. По натуре я не спортсменка. И не актриса.

Флетч выпрямил спину. Под столиком поставил ноги так, чтобы в любой момент сорваться с места. Взглядом измерил расстояние между столиком и дверью ресторана «Маноло».

– И когда пришло время самой зарабатывать на жизнь, – продолжала Синди, – что мне оставалось? Притворяться, что у меня семь пядей во лбу? Или, хуже того, изображать из себя рабочего муравья?

Приближающаяся к ним женщина заметила Флетча.

Затем и Синди.

– О, нет, – простонал Флетч.

– Я делаю то, что должна делать. И стала той, кем должна была стать, – заключила Синди.

– Флетч! – воскликнула женщина.

– Э...

Синди обернулась. Лицо ее осветилось радостью.

– Барбара! – Она вскочила со стула, бросилась женщине на шею.

Барбара обняла Синди. Флетч встал.

– Барбара...

Когда пыл радостных повизгиваний и объятий утих, Барбара посмотрела на Флетча. Она все еще держала Синди за руку.

– Я не знала, что вы знакомы.

Глава 23

– У тебя на шее засос. – Барбара сверлила Флетча взглядом.

Официант принес к столику третий стул, облегченно вздохнул, услышав, что им не нужно ничего, кроме счета, и отошел.

– Отметина страсти. Утром, когда ты уходил, его не было.

Флетч коснулся пальцем того места, куда укусила его Синди.

– Я...э...

Брови Синди сошлись у переносицы. Она явно не понимала, что, собственно, происходит.

– И одет ты не так, как утром. – Барбара положила руку на свернутые джинсы и тенниску. – Где ты взял эти шорты?

Флетч сложил руки на груди.

– И что написано на твоей тенниске? – Барбара наклонилась и убрала его руки. – «Вам нужен друг?» Что это значит? – Она взглянула на его колени. – И на шортах та же надпись.

– Да, – с достоинством признал Флетч.

– Ты что, нашел новую работу?

– Откуда вы знаете друг друга? – Ушел от ответа Флетч.

– Мы дружим со школы, – ответила Барбара.

– Правда? Вы – давние подруги?

– Да.

– Близкие?

– Я говорила тебе о Синди. Именно она посоветовала мне выйти за тебя замуж.

– Ага! – кивнул Флетч.

– Флетч! – воскликнула Синди, ударив себя ладонью по лбу. – Так ты – Флетч?

– Почему ты не в галифе? – строго спросил у Барбары Флетч.

– Хо-хо-хо, – рассмеялась Синди. – Я переоделась перед тем, как пойти на ленч. Меня мутит от этих жутких штанов.

– Так за этого Флетча ты выходишь замуж в субботу? – спросила Синди.

– За него, – Барбара положила руку на колено Флетчу. – Флетч, тебе, по-моему, очень жарко. Ты вспотел. У тебя красное лицо. Может, тебе нехорошо?

– Хо-хо-хо, – вновь начала смеяться Синди.

– Мой Бог, – простонал Флетч.

– А как вы познакомились? – спросила Барбара.

– Хо-хо-хо, – смеялась Синди,

– Я... э... мы...

– В этом есть что-то забавное? – спросила Барбара.

– Вроде бы нет.

– Хо-хо-хо, – смеялась Синди.

– Я очень надеюсь, что после свадьбы Флетч будет уходить и возвращаться домой в одной и той же одежде.

– Хо-хо-хо, – давилась смехом Синди.

– Барбара, – говорил Флетч медленно, серьезно, – у нас с Синди деловое знакомство.

– Хо-хо-хо. – На глазах Синди от смеха выступили слезы.

Секретарь и мужчина средних лет, сидевшие за соседним столиком, неодобрительно посмотрели на них: шум мешал продуктивной работе.

– Деловое знакомство? – переспросила Барбара.

– Деловое, – подтвердил Флетч. – А теперь, Барбара, дорогая, если...

– Барбара, дорогая! – смеясь, воскликнула Синди. Не понимая, чем вызван смех Синди, Барбара повернулась к Флетчу.

– Между прочим, по радио передали, что кто-то признался в убийстве Дональда Хайбека.

Флетч аж подпрыгнул.

– Кто?

– Мужчина по фамилии Чайлдерс. Сегодня утром он сам пришел в полицию и заявил, что убил Дональда Хайбека. Клиент Хайбека...

– Я помню, – прервал ее Флетч. – Судебный процесс завершился два или три месяца тому назад. Его обвиняли в убийстве собственного брата.

– А сегодня он признался, что убил Хайбека.

– Но его оправдали, я хочу сказать, суд решил, что брата он не убивал.

– Так что тебе больше нет нужды расследовать убийство Дональда Хайбека. И ты можешь сосредоточится на порученной тебе статье.

– Могу, – мрачно согласился Флетч.

– Мы поженимся в субботу, потом у нас будет медовый месяц, а после возвращения тебя, возможно, снова возьмут на работу.

– Возможно.

Синди разом перестала смеяться. Посмотрела на Флетча, словно увидела его впервые.

– Ты – репортер!

Флетч развел руками.

– Совершенно верно.

– Из «Кроникл газетт»? – полюбопытствовала Синди.

– Из «Ньюс трибюн».

– Что происходит? – Барбара недоуменно переводила взгляд с Флетча на Синди.

– Успокойся, – улыбнулась Синди. – Теперь мне все ясно!

– Боюсь, что да, – кивнул Флетч.

– Ты написал что-нибудь такое, что я могла прочесть?

– Воскресный выпуск. Ты читала «ЧУДАКИ ОТ СПОРТА НА ФИНИШНОЙ ПРЯМОЙ»?

– Да. Конечно, читала. Основная статья спортивного раздела. Очень хорошая. Ты ее написал?

– Только придумал заголовок, – не стал преувеличивать своих заслуг Флетч.

– Понятно.

Официант подал счет Флетчу.

– Вы становитесь нашим постоянным клиентом, сэр. Но счет взяла Синди.

– За нас платит фирма. – Она вновь рассмеялась.

– Откушали, можно сказать, за счет заведения.

– Синди, мы собирались расписаться на обрыве, над океаном. Я тебе говорила? В субботу обещают хорошую погоду.

Синди расплатилась наличными.

– Ты помнишь, что сегодня мы обедаем с мамой? – спросила Флетча Барбара.

– Сегодня на обед у меня будет моя голова на тарелке, – мрачно ответствовал Флетч.

– Синди, за углом есть магазин спортивных товаров. В витрине выставлен отличный горнолыжный костюм. Ты понимаешь, для нашего медового месяца. Пойдем со мной, посмотришь, как я в нем выгляжу.

– С удовольствием. – Синди оставила официанту щедрые чаевые.

Обе женщины встали из-за стола. Флетч остался сидеть в глубоком раздумье.

– До свидания, Флетч, – попрощалась с ним Барбара. Флетч не ответил.

– До встречи, Флетч! – весело воскликнула Синди.

– Увидимся на твоей свадьбе! В субботу!

Глава 24

– Добрый день! Добрый день! – Флетч громко постучал о косяк открытой двери. Из бунгало доносился шум телевизора, прерываемый детским плачем, детскими воплями и треском какой-то механической игрушки.

– Добрый день! – выкрикнул Флетч.

Крыльцо являло собой кладбище сломанных игрушек. Самокат с согнутой стойкой, трехколесный велосипед без двух задних колес, раздавленная пластмассовая кукла, плита, угодившая под топор дровосека.

Женский голос в телевизоре произнес: «Если ты расскажешь Эду все, что тебе известно обо мне, Мэри, будешь гореть в аду жарким пламенем».

На кухне женщина крикнула: «Прекрати этот вой, Ронни, а не то я тебе как следует всыплю».

– Спокойно, спокойно, Нэнси, – мужской голос. – Надо же докормить ребенка. Дети должны есть. Иначе откуда у них возьмутся силы.

Бунгало ассистента профессора Томаса Фарлайфа находилось в восьми кварталах от университетского городка. В ряду соседских домов, не так уж давно выкрашенных, с пожухлой травой на лужайках, дом Фарлайфов выделялся серыми потеками на стенах, разбитым окном да бесколесным, ржавым, когда-то желтым фольксвагеном, застывшим как памятник перед домом на вытоптанной лужайке, на которой не осталось ни травинки.

По пути к дому Фарлайфов Флетч включил радио. Из выпуска новостей он почерпнул дополнительную информацию. К сообщению о признании Чайлдерса, об этом ему сказала Барбара, добавилась любопытная подробность: выслушав упомянутое признание, полиция тут же освободила Чайлдерса.

Флетч встал на порог и закричал что есть мочи: «Эй! Добрый день!»

Из кухни появилась женщина.

– Кто вы?

– Флетч.

– Кто? Я вас не знаю. Заходите.

Флетч вошел в холл-коридорчик.

– Вы студент?

– Я из «Ньюс трибюн».

– Том на кухне. Не знаю, проверил ли он вашу работу. – Она повела Флетча на кухню. – Так вы говорите, ваша фамилия Тербун?

В доме пахло мокрыми ползунками, подгоревшей едой, сбежавшим молоком и пылью.

– Я из газеты.

На кухне гремел телевизор, по полу ползал приводимый в движение батарейкой игрушечный танк, здесь же, компанию кипам белья, мусорным ведрам и книгам составляли пятеро детей, все моложе семи лет. Двое в ползунках, трое в трусиках. Каждый, похоже, этим утром выкупался в воде, в которой чуть раньше вымыли посуду.

Низкорослый, лысый мужчина кормил ребенка, сидящего на высоком стульчике. Он коротко глянул на Флетча. Глаза у него были удивительные, светло-светло синие. Цвет глаз передался четверым детям, но не того оттенка.

– ...перевозка партии разрывных пуль... – донеслось из телевизора.

Женщина выключила телевизор, и теперь на кухне грохотал лишь танк, преодолевающий препятствия на полу, с криками дрались двое детей на полу да вопил ребенок поменьше, посаженный на драную подушку у стены.

– Ронни, – обратилась женщина к вопящему мальчишке, – перестань орать, а не то получишь по зубам. Угроза действия не возымела: вопли продолжались.

– У вас есть машина? – спросила женщина Флетча.

– Да. Вы – Нэнси Фарлайф?

– Он приехал к тебе? – полюбопытствовал мужчина.

– Да нет, ему нужен ты, Том. Насчет какой-то работы.

– Я приехал к вам обоим, Нэнси. Я из газеты.

– А-а-а, – протянула она. – Насчет убийства отца. – На ней была широкая, землистого цвета юбка и зеленая, в грязных пятнах, блуза. Белые, не знающие загара руки и ноги, обвислый живот, волосы, висевшие слипшимися прядями. – Сказать мне вам нечего, но нужно кое-куда съездить.

– Я вас отвезу.

– Наша машина сломалась, – пояснил, не отходя от стола, мужчина. – Разбилась. Kaput. Порушилась.

– Мне следовало съездить вчера.

– Да, да, – покивал мужчина. – Принести Бобби благую весть.

– Присядьте, – Нэнси сбросила со стула на пол стопку газет и телефонный справочник. – Я только переоденусь. – Она оглядела свою одежду. – Том, стоит мне переодеваться?

Ребенок на подушке перестал плакать. На его лице появилось решительное выражение.

– Будь всегда в одном и том же, дорогая.

Решительный ребенок поднялся с подушки. Пересек кухню. Схватил танк и вышвырнул его в окно.

Теперь трое детей орали и дрались друг с другом. Наиболее эффективным средством борьбы они полагали вырывание волос. При удачном результате крики становились пронзительнее.

– Я только переоденусь, – решила Нэнси.

Флетч выглянул в окно кухни. Во дворе танк атаковал сломанную детскую коляску.

– Чух, чух, чух, чух! – пыхтел Том Фарлайф. – А теперь паровозик подходит к тоннелю. Открываем тоннель! – Ребенок открыл рот, Том отправил в него ложку пюре. – Отлично. Чух, чух, чух, чух. – За первой ложкой последовала вторая. Миска уже практически опустела.

– Социальная защита! – процитировал Флетч. – Тротуары города! Дорога без жалости! Ограбленные старушки!

– Ага! – Ребенок доел пюре, и Том вытер ему рот заскорузлой тряпкой. – Вы знакомы с моими стихами.

– Вы называете их поэзией насилия?

– Именно так! – Том вытащил ребенка из высокого стульчика и осторожно опустил на пол.

Подошел к самому младшему из детей, лежащему в пластмассовой колыбельке у самой плиты. Принес его вместе с колыбелькой, поставил ее на стол.

– Ваши стихи не такие, как у всех.

– Да, не такие. – Том пытался открутить крышку бутылочки с молочной смесью. – Почему бы вам не назвать их прекрасными?

Он передал бутылочку Флетчу, тот справился с крышкой и вернул бутылочку Тому.

– Подходит ли к ним эпитет «прекрасные»? – спросил Флетч.

– Почему нет? – Том закрепил на бутылочке соску. – Чух, чух, чух. – Младенец открыл рот. Том вставил в него соску. – В насилии есть красота. Она привлекает людей.

Держа бутылочку у рта младенца, Том посмотрел на пол, где возились и дрались уже четверо его детей. У одного из царапины на руке текла кровь. Второй заработал свежий фонарь под левым глазом.

– Потому-то у меня так много детей, – продолжил Том Фарлайф. – Посмотрите на их ярость. Разве она не удивительна? Ничем не сдерживаемое насилие. Я жду не дождусь того времени, когда они станут подростками.

– Возможно, ваши мечты осуществятся. И сколько из них, по-вашему, выживет?

– Вас тоже влечет насилие.

– Не то чтобы очень.

– Вы смотрите футбол?

– Да.

– Разве футболисты не насильники? – Ни у одного мужчины Флетч не видел таких мягких, пухлых рук. – Человека окружает насилие. Вот этот инструмент человеческого общения, – Фарлайф указал на телевизор, – каждый день обрушивает на нас больше насилия, чем большинство людей видит за всю жизнь. Не на экране, а наяву. Почему нас так тянет к насилию?

– Насилие завораживает, – ответил Флетч. – Людям хочется смотреть на насилие, обрушивающееся на других. Наверное, потому, что они представляют себя в роли насильников.

– Красота. Завораживающая красота насилия. Абсолютная ирония. Почему ни один поэт до меня не узрел этого?

– «Узкие, перетянутые поясом бедра, располосованные автоматным огнем. Каждая пуля, рвущая кожу, выворачивающая плоть, отбрасывает тело, отрывает его от ног. И вот идеальный воин кланяется своей смерти, поворачивается и падает», – процитировал Флетч.

– Прекрасно.

– Я это все видел.

– И это прекрасно. Признайтесь, – Том Фарлайф наклонил бутылочку. – «Он убит, но погиб не зазря. Его смерть – его жизнь. И он идеал и в этом».

– Какой курс читаете вы в университете?

– Творчество Джефри Чосера. Еще сравнительный анализ произведений Джона Драйдена и Эдмунда Спенсера. А также английский для первокурсников.

– Вы знакомите их с «Кентерберийскими рассказами»?

– Да, – Том поднял бутылочку, в которой осталось несколько капель, снял соску, допил их сам.

Младенец заплакал.

Том отнес бутылочку к раковине и вымыл ее.

– Вы проявили насилие по отношению к вашему тестю?

– Да, – кивнул Том. – Я женился на его дочери. Он нам этого не простил.

– Он ни разу не приезжал, чтобы посмотреть на внуков?

– Нет. Я сомневаюсь, что он знал, сколько у нас детей и как их зовут. Жаль. Он бы оценил их по достоинству.

Флетч наблюдал, как один из отпрысков Фарлайфа бросил морковку в голову другого.

– Думаю, что да.

– В Дональде Хайбеке не было ни грана честности.

– Вы живете в нищете, а ваш тесть – мультимиллионер.

– Убил ли я своего тестя? – Низкорослый, пухленький мужчина повернулся к раковине спиной и вытер руки листом газеты. – В этом не было бы иронии.

– Вы уверены?

– Безусловно. Невинность жертв обращает в поэзию происходящее с ними. А я – поэт.

– Вы знали, что он собрался пожертвовать все свое состояние музею?

– Нет.

– Если он умер без завещания, а такое, как я понимаю, среди адвокатов скорее правило, чем исключение, ваша жена унаследует столько денег, что вы сможете полностью переключиться на поэзию. Разумеется, при условии, что он не распорядился своим состоянием иначе. Так вы говорите, поэты – люди непрактичные?

– Не все, – Том Фарлайф улыбнулся. – Нельзя брать в расчет тех, кто печатается в «Атлантик» и получает Пулитцеровские премии. Они достаточно практичны, чтобы убить человека. Но уж, конечно, вы не обвиняете самого непопулярного поэта страны в практицизме?

На кухню вернулась Нэнси Фарлайф. В балетных тапочках, длинной черной юбке и блузке, когда-то белой, но посеревшей от многочисленных стирок. Она даже попыталась причесаться.

– Можем ехать? – спросила Нэнси.

Флетч встал, не зная, куда теперь занесет его судьба.

– Мортон Рикмерз, редактор отдела книг «Ньюс трибюн», хотел бы взять у вас интервью, мистер Фарлайф. Вы не против?

– Видишь, – Том Фарлайф улыбнулся жене, – я уже пожинаю плоды сенсационного убийства твоего отца. – Он повернулся к Флетчу. – Разумеется, нет. Готов принять его в любое время. Я сделаю все, чтобы способствовать росту своей непопулярности.

Глава 25

– Можно оставлять его с детьми? – Флетч застегнул ремень безопасности.

– А почему вы спрашиваете? – Нэнси последовала его примеру.

– Ваш муж находит красоту в насилии. Дети бьют друг друга у него на глазах.

– Детям с ним лучше, чем со мной. У него больше терпения.

– Вернее, выдержки. – Флетч повернул ключ зажигания. – Куда едем?

– Монастырь святого Томаса, в Томасито.

– Томасито? – Флетч уставился на Нэнси. – Да туда же сто километров!

– Не меньше.

– Я думал вас подвезти до центра.

– Мой брат в монастыре, – Нэнси смотрела прямо перед собой. – Монастырь закрытый. Едва ли он узнает, что отец мертв. Я должна с ним переговорить. Иначе мне туда не попасть.

– Ваш брат монах?

– Монах, монах. Полагаю, Том мог бы сложить об этом замечательную поэму. Монах, монах./ Зарыться в нору, / Лишь бы отрезать/ Себя от отца. Не слишком складно?

– Не слишком.

– Полагаю, поэзию лучше оставить мужу. Я же буду рожать маленьких чудовищ.

Флетч включил первую передачу, отпустил сцепление, машина тронулась с места.

– Извините за шум. Глушитель прохудился.

– Мне без разницы.

– Вы католичка?

– Я? Разумеется, нет. Уход Боба в монастырь – его личная инициатива. Не имеющая ничего общего с семьей, я хочу сказать, с нашим воспитанием. Подозреваю, он пытается искупить грехи своего отца. Хотя они и не переходят к сыну. Он подобрал себе занятие по душе.

Флетч выехал на автостраду и прибавил скорость.

– Человек, беседовавший с вашим отцом на прошлой неделе, сказал мне, что он собирается уйти в монастырь.

Нэнси вытаращилась на Флетча.

– Мой отец? – Она рассмеялась. – Я знаю, что газеты печатают только вымыслы.

– Это правда. Во всяком случае, в том, что мне это сказали, сомневаться не приходится.

– Возможно, мой отец ушел бы в монастырь, услышав трубу Судного дня. На него это похоже. Ловкий адвокатский ход.

– Он стареет.

– Ему чуть больше шестидесяти.

– Может, у него пошатнулось здоровье.

– Это хорошо. Если кто и заслужил проказу, так это он.

– Вы никогда не были близки?

– Эмоционально? Не знаю. В детстве я его практически не видела. Черный костюм и черные туфли, выходящие из дому и входящие в дом. Духовно? Когда я выросла, я поняла, что он превращал правосудие в посмешище. Растаптывал веру в закон. Ради денег. Он не верил ни в добро, ни во зло, ни в справедливость, ни в заповеди Господни, на которых зиждется наша жизнь. Он сам решал, что хорошо, а что плохо, невзирая на социальные последствия. А цель была одна – набить деньгами карманы. Я не знаю более асоциального и аморального человека, чем мой отец. Если б он не получил юридического образования, то стал бы маньяком-убийцей. – Нэнси сухо рассмеялась. – Мой отец – монах.

– Ваш муж воспевает насилие, – напомнил Флетч.

– Разве вы не видите разницы? Мой муж – учитель. Поэт. Жертвуя собой, он указывает на красоту насилия. Оно нас привлекает. Он заставляет нас бороться с насилием в себе. Показывает нам, кто мы есть. Его поэзия не была бы столь доходчивой, если бы не отражала истину.

– Что значит, жертвуя собой?

– Перестаньте. Люди переходят на другую сторону улицы, если видят, что он идет навстречу. За три года нас ни разу не пригласили на вечеринки, которые постоянно устраивают на факультете. Большая часть коллег мечтает о том, чтобы его уволили. В другое место учителем его уже не возьмут. Мы кончим на паперти. И все для того, чтобы Том мог высказать собственную точку зрения. Не о природе насилия, но о человеческой сущности. Разве вы этого не понимаете?

– Так или иначе, человек, которому я верю, сказал, что ваш отец собирается пожертвовать пять миллионов долларов музею. С тем чтобы на эти деньги музей приобрел высокохудожественные произведения современного религиозного искусства. Остатки своего состояния он хотел передать монастырю, в который намеревался и уйти.

Нэнси пожала плечами.

– Наверное, на то были причины. Полагаю, кто-то собрал на него компромат. Министерство юстиции. Департамент налогов и сборов. Или Ассоциация американских адвокатов. Думаю, после того, как дым рассеялся, вы нашли бы моего отца вместе с его сексапильной, безмозглой женой под защитой какого-то религиозного или культурного фонда, при деньгах, которые по закону отнять у него никто бы не смог.

– Возможно, вы правы. Но вы знали, что ваш отец выражал желание избавиться от своего состояния?

– Я прочитала об этом в газете. Сегодня утром. После того, как его убили.

– А ранее вы об этом не подозревали?

– Нет.

Какое-то время они ехали молча, слушая льющуюся из радиоприемника музыку. Первым заговорил Флетч.

– Вчера в доме вашего отца я встретил женщину лет шестидесяти, с седыми волосами, в цветастом платье и зеленых теннисных туфлях. Я спросил, она ли миссис Хайбек, и получил положительный ответ. О вашем отце она сказала, что он носил черные туфли и вечно блуждал. Фирму «Хайбек, Харрисон и Хаулер» она называла «Хай, ха, хау».

– М-м-м.

– Это ваша мать?

– М-м-м, – Нэнси заерзала на сиденье. – То, что написано на ваших шортах, правда? Вы можете быть другом?

– Смысл этой надписи несколько в ином. – Флетч поменял только тенниску, так как надеялся, что последняя, надетая навыпуск, скроет рекламу «Бена Франклина».

– Вы угадали, – продолжила Нэнси. – Пока я росла, мать с отцом игнорировали друг друга. Я тоже его не интересовала. Став постарше, я начала презирать его. Блестящий адвокат. Дерьмо собачье. Он был преступником. Когда он избавился от матери, засадил ее в дурдом, между нами произошел полный разрыв. Я никогда не заговаривала с ним первой, никогда не заходила к нему. Извините. Поначалу я не сказала всю правду. Я ненавидела этого сукиного сына.

– Однако.

– Не было никакой нужды выбрасывать маму из ее дома. Запирать в клинику, какими бы мягкими ни были тамошние порядки. Ее просто мучило одиночество.

Флетч вспомнил, как миссис Хайбек жаловалась, глядя на свои зеленые теннисные туфли, что ее ни на минуту не оставляют одну.

– Да, одиночество, – повторила Нэнси. – Год за годом отец оставлял ее в доме. Никто не хотел знаться с ней. Сначала она пыталась бывать на людях, что-то делать, даже записалась в Цветочный клуб. Другие дамы этого не хотели. А потом папочка выиграл очередной сенсационный процесс, добившись оправдательного приговора для какого-то насильника. Газеты, конечно, вопили, а мамины цветочные композиции не взяли на выставку. Ее телефон никогда не звонил. Потом, я уже была подростком, мама устроилась продавщицей в цветочный магазин. Но папаша быстро это прекратил. Бедная, несчастная душа. Она плесневела в доме. Разговаривала сама с собой. Накрывала стол к ленчу, обеду, на шесть, восемь, двенадцать персон. К ней никто не приходил. – Слезы текли по щекам Нэнси, но голос звучал ровно, без дрожи. – Что я могла поделать? Проводила дома как можно больше времени. Бывало, за день она посещала шестерых парикмахеров, только ради общения с людьми. Сожгла себе волосы. Целыми днями ходила по торговым центрам, покупая все, что попадет под руку, газонокосилки, стиральные машины, полотенца. Как-то за одну неделю к нам привезли двадцать стиральных машин. Когда ее собирали в «Агнес Уайтейкер Хоум», выяснилось, что у нее две тысячи пар обуви. Она любила болтать с продавщицами.

Флетч свернул с автострады на шоссе к Томасито.

– Она часто уходит из клиники?

– Почти каждый день. Поначалу персонал бил тревогу. Звонили мне. Полагаю, звонили отцу. Ругали ее, когда она возвращалась. Но она не обидит и мухи. У нее нет ни денег, ни кредитных карточек. Я понятия не имею, как ей удается передвигаться по городу. В погожие дни она гуляет в парках, ходит по магазинам, прикидываясь, будто хочет что-то купить, забредает в свой прежний дом и сидит у бассейна.

– Да, там мы вчера и встретились.

– Для Жасмин она, должно быть, Призрак первой жены. – Нэнси рассмеялась. – Страшного ничего в ней нет. В моем доме она появляется два или три раза в неделю. Сидит и смотрит телевизор. Сидит и смотрит на детей. Рассказывает им какие-то фантастические истории. О том, как в лесу она подружилась с большим черным медведем, который научил ее ловить рыбу. Дети ее обожают.

– Она любит детей?

– Откуда мне знать? Но она постоянно приходит.

– И вы думаете, что эту женщину не следовало отправлять в психиатрическую клинику?

Нэнси нахмурилась.

– Я думаю, ее не следовало долгие годы держать в изоляции. Изгонять из общества. Выбрасывать из собственного дома. Когда за ней стали замечать странности, отец мог бы уйти с работы. Они переехали бы в другой город, начали новую жизнь. Или, если дело зашло слишком далеко, отец мог бы нанять маме сиделку, чтобы ей было с кем поговорить. – Нэнси помолчала. – Мой отец избавился от нее, потому что хотел жениться на этой безмозглой Жасмин.

– Жасмин вы, разумеется, не любите.

– Не люблю? – Нэнси повернулась к Флетчу. – Я ее жалею. Ее ждет то же, что случилось с моей матерью. – Вновь долгая пауза. – Утром я слышала по телевизору, что кто-то сознался в убийстве моего отца.

– Да, – кивнул Флетч. – Стюарт Чайлдерс. Клиент вашего отца. Обвиненный в убийстве родного брата. Оправданный судом два или три месяца тому назад.

– И что?

– Полиция незамедлительно отпустила его. Не понимаю, почему.

– К чему вы клоните, друг?

– Я не думаю, что это гангстерское убийство, – ответил Флетч. – Хотя «Ньюс трибюн» высказала такую версию.

– Вы думаете, это моя работа?

– Кто-то из близких родственников мог узнать, что ваш отец собрался или хотя бы сказал, что собрался пожертвовать музею и монастырю все свое состояние, из чистых или корыстных побуждений. Кстати, на прошлой неделе ваш отец сказал, что в семье всем на него наплевать.

Нэнси фыркнула.

– Полагаю, это правда.

– Вот кто-то и решил покончить с ним до того, как деньги уплывут из семьи. Вы, ваш муж, ваша мать, ради вас и ваших детей, вторая жена вашего отца.

– Вы не понимаете Тома.

– Он, возможно, известный поэт, интеллектуал. Но где он был в понедельник утром?

– В университете.

– Когда у него начинаются занятия по понедельникам?

Нэнси замялась.

– В два часа дня.

– Понятно.

– Нищета важна Тому. Общество должно презирать его самого, стихи, которые он пишет. Он мученик, жертвующий собой ради поэзии.

– Но вы-то воспитывались не в нищете, – заметил Флетч. – Ваш папочка, возможно, не подбрасывал вас на коленке, но обеспечивал вам и набитый холодильник, и чисто прибранный дом, и плавательный бассейн во дворе. Плюс множество стиральных машин.

– Откровенно говоря, друг, от моего отца мне не нужно ни цента. Людей по-прежнему грабят, убивают, насилуют, потому что мой отец берет их деньги.

– Ax, красота насилия! – воскликнул Флетч. – У вас пятеро детей, ползающих по грязному полу. Вы сами говорите, что того и гляди окажетесь на паперти. Немногие матери хотят, чтобы их дети голодали, а тут возникает неплохая альтернатива.

Нэнси ответила не сразу.

– В понедельник утром я была дома с детьми.

– Отличные свидетели. А других нет?

– Нет.

Флетч притормозил, как только они проехали щит-указатель с надписью «МОНАСТЫРЬ СВЯТОГО ТОМАСА». Свернул с шоссе направо.

– На стоянке «Ньюс трибюн» дежурит охранник. Проверяет машины. И мне представляется, что человек, знавший о намерении вашего отца приехать в понедельник утром в редакцию «Ньюс трибюн» и объявить о своем решении пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею, мог зайти на стоянку, пристрелить его, когда он вылезал из своего кадиллака, и спокойно уйти, ни у кого не вызывая подозрений.

Они ехали по узкой дороге, окруженной лесом.

– Кто, мама?

– Она ходит, где ей вздумается. И имеет свою точку зрения на многие события. Что ей терять? Ее уже при знали невменяемой.

– Вы не упомянули Жасмин.

– Я еще не встречался с Жасмин. Между прочим, ваш отец нанял кухарку.

– Хорошо. Жасмин есть с кем поговорить. Я сомневаюсь, что она может поджарить яичницу.

– Молодая жена, которую муж вознамерился оставить без цента...

На холме высилось внушительных размеров здание, построенное в испанском стиле.

– Деньги уничтожат образ, который создал себе Том. Моя мать ни на чем не может сосредоточиться, а подготовка убийства требует времени и терпения. Мне же столь безразличны отец и его деньги, что убивать его я бы не стала.

– Значит, остается Роберт. – Флетч зарулил на усыпанную гравием автостоянку и заглушил двигатель.

– Теперь вы вообще несете чушь.

– Я подожду вас здесь.

Нэнси взялась за ручку дверцы и застыла, глядя прямо перед собой.

– Мне очень вас жаль. Для вас обоих это тяжелая встреча. Я подожду.

– Нет. Пойдемте со мной, друг. А то у меня мурашки бегут по коже, когда я вхожу в монастырь.

Глава 26

– Раньше вы бывали в монастыре? – Роберт Хайбек взял Флетча под локоть и увлек к скамье без спинки на другой стороне маленького дворика.

– Нет, – ответил Флетч. – Тишина здесь оглушающая.

– Я услышал шум вашей машины, – улыбнулся Роберт.

Флетча и Нэнси Хайбек отвели в прохладную, небольших размеров комнату для гостей. Там они сели на деревянную скамью.

Несколько минут спустя к ним вышел аббат. Не поздоровался, не сел рядом. Нэнси объяснила, что приехала, чтобы сообщить брату о смерти отца. Аббат кивнул и вышел, так и не произнеся ни единого слова.

Пока они ждали, Нэнси рассказала Флетчу, что женщины допускаются лишь в эту комнату да в прилегающий к ней дворик, окруженный высокими стенами. Последний раз она приезжала к Роберту шесть лет тому назад, после рождения первого ребенка. А с той поры писала раз в году, на Рождество, никогда не получая ответа.

Ждали они чуть больше сорока пяти минут.

Войдя, Роберт улыбнулся и протянул руку сестре. Не обнял ее, не поцеловал. И ничего не сказал.

Нэнси представила Флетча, как друга.

– Вы – квакер? – спросил Роберт, глянув на шорты Флетча.

– Я? Нет.

Белую, до щиколоток, рясу Роберта перетягивал черный пояс. Сандалии на босу ногу. Заметно поредевшие волосы. Растущая островками, словно подвергшаяся нашествию стаи саранчи борода. Устремленный вовнутрь взгляд.

Следуя за ними, Нэнси выкладывала брату новости последних лет.

– У меня теперь пятеро детей, Роберт. Том попрежнему преподает в университете. Он стал известным поэтом. Мама все еще в «Агнес Уайтейкер Хоум». Физически она вполне здорова. Мы часто видимся.

Роберт сел, на скамью. Нэнси опустилась рядом. Флетч, скрестив ноги, уселся на вымощенную каменными плитами площадку перед скамьей.

– Роберт, у меня ужасная новость. – Несмотря на все сказанное в машине, Нэнси заплакала. – Папа мертв. – Рыдания вырвались из ее груди. – Его убили, застрелили на автостоянке. Вчера.

Роберт молчал, уйдя в себя. Не посмотрел на Нэнси, не взял за руку, не обнял. Никак не выразил своих чувств,

Отчаянно пытаясь взять себя в руки, Нэнси вытерла глаза подолом юбки.

Наконец Роберт вздохнул.

– Понятно.

– Не знаю, что делать с похоронами, – всхлипнула Нэнси. – Жасмин... Партнеры... Роберт, ты пойдешь на похороны?

– Нет. – Он положил руку на скамью и оглядел маленький дворик с таким видом, словно хотел встать и уйти. – Здесь мы привыкли к смерти... цветы... домашние животные... Смерть сама приходит к нам... И нет нужды ходить к ней.

– Вы собираетесь когда-нибудь покинуть монастырь? – спросил Флетч.

– Зачем?

– Вы хоть выезжаете за его пределы?

– Иногда я езжу на грузовике на рынок. Или в пикапе к дантисту.

– А один вы куда-нибудь ездите?

– Один я не бываю никогда. Я ношу Спасителя в своем сердце.

Нэнси накрыла руку Роберта своей.

– Что бы мы ни думали о нем, Роберт, это ужасно. Так трудно осознать, что кто-то убил его. Достал пистолет и оборвал его жизнь. Встал перед ним и застрелил.

– О, Великая Самонадеянность! – воскликнул Роберт. – Откуда в людях такая уверенность, что все они имеют право умереть естественной смертью, от старости? Ведь причиной смерти многих, очень многих становятся несчастный случай, насилие, война, болезни, голод...

Нэнси посмотрела на Роберта, потом на Флетча. Убрала руку.

– Да... ваш отец умер насильственной смертью, – подал голос Флетч.

– Вроде бы убийство – деяние, которым кто-то поправляет Бога, – Роберт улыбнулся. – Мы должны верить, что это так. Но нет. Нельзя поправить совершенство.

Нэнси дрожащими руками расправила подол юбки.

– Роберт, вчера утром ваш отец приехал в «Ньюс трибюн» на встречу с издателем, Джоном Уинтерсом. Он хотел посоветоваться, как лучше объявить о своем намерении пожертвовать пять миллионов долларов художественному музею. Музей, кстати, не горел желанием брать эти деньги, потому что ваш отец выставил жесткое условие – тратить их исключительно на произведения современного религиозного искусства.

На лице Роберта отразился интерес.

– Более того, – добавил Флетч, – ваш отец сказал куратору музея, что собирается передать остаток своего состояния монастырю, в который хочет уйти монахом.

Брови Роберта взмыли вверх, он уставился на Флетча.

Потом губы превратились в тонкую полоску, глаза закрылись. Сцепив руки, Роберт наклонил голову.

Нэнси и Флетч переглянулись.

– Вы сердитесь? – спросил Флетч.

– Этот человек, – процедил Роберт сквозь зубы.

– Может, он искал путь к вам? Своему сыну.

Теперь уже глаза Нэнси вылезли из орбит.

– Этот человек, – повторил Роберт.

– Вы верите тому, что я вам сказал?

Роберт долго молчал, пытаясь совладать с нервами.

– Невозможно, – наконец выдавил он из себя. – Нэнси писала мне, что мой отец, избавившись от матери, заточив ее в психушку, взял новую жену.

– Жасмин, – вставила Нэнси.

Глаза Роберта открылись. Мученическое выражение ушло с его лица.

– Полагаю, она не умерла?

– Нет, – ответила Нэнси.

– Нельзя развестись с женой, чтобы уйти в монастырь, – отчеканил Роберт.

– Однако, – вырвалось у Флетча.

– Значит, это ложь. Как и вся жизнь отца. Даже будь он свободен, требуются месяцы, если не годы, наставлений и размышлений, открывающих путь к Богу.

Флетч разглядывал каменную плиту между ногами.

– Он собирался пожертвовать монастырю более миллиона долларов.

Роберт посмотрел на Флетча, но ничего не сказал.

– Роберт, вы должны верить в искупление грехов, – обратился к нему Флетч. – Неужели вы и представить себе не можете, что ваш отец способен так круто изменить свою жизнь в шестьдесят, шестьдесят один год?

– Мой отец, – слова давались Роберту с трудом. – Мой отец потратил жизнь ради того, чтобы обойти закон. Самым коротким путем. А в рай коротких путей нет. Нельзя обойти законы божьи.

Нэнси хохотнула.

– Роберт, неужели ты не можешь простить?

Роберт повернулся к сестре.

– А ты можешь?

– Нет. Нельзя простить того, что он сделал с матерью.

– Конечно, никому не доступна воля Божья, – продолжал Роберт. – Возможно, этот человек умер, прощенный Им. Но я в этом искренне сомневаюсь.

По выражению лица Роберта Флетч понял, что тот не хотел бы оказаться в компании отца ни в монастыре, ни в раю.

– Что он сделал с матерью, – повторил Роберт. – Что он сделал со всеми нами.

– А что он сделал? – спросил Флетч. Глаза Роберта мрачно вспыхнули. Таким же огнем горели они у людей, населяющих полотна Эль Греко.

– Он научил нас тому, чему нельзя учить ни детей, ни общество: если складно лгать, можно остаться безнаказанным, даже сотворив зло. И вы думаете, что человек с такими жизненными принципами может прийти к Богу? – По телу Роберта пробежала дрожь. – Всю сознательную жизнь я провел, стараясь отделиться от этого мерзкого принципа. Он может уничтожить общество. И погубить душу. – Роберт попытался улыбнуться Флетчу. – Неужели вы верите, что такой человек способен на искреннее раскаяние?

Флетч почувствовал, что ответа от него не ждут.

– То, что он сделал с нами, непростительно, потому что он развратил нас сверх всякой меры.

Флетч встал. А Роберт продолжал говорить, глядя на свои мозолистые руки.

– И неважно, кто убил его. Нас всех убивает наша жизнь, наш образ жизни. Разумеется, он умер насильственной смертью. Но он сам постоянно поощрял насилие. Мы все жертвы самих себя. – Встала и Нэнси. – Важно лишь одно: умер ли он, прощенный Господом. Хотя я в это не верю и убежден, что он будет ввергнут в геенну огненную, обреченный на вечные муки. Но мы этого никогда не узнаем. Такой была его жизнь и такой же стала его смерть, все осталось сокрыто между его Создателем и им самим.

– Пусть меня привело сюда трагическое известие, я рада, что повидала тебя, Роберт. – Нэнси одернула юбку.

Роберт не поднялся со скамьи, не ответил.

– Ну, хорошо, постарайся обрести душевный покой. – Она двинулась по дорожке. Флетч последовал за ней.

Выйдя из комнаты для гостей, Флетч повернулся к Нэнси.

– Пожалуйста, подождите меня. Пересек холл и вошел в маленькую приемную, заставленную шкафами с какими-то папками. Из нее через открытую дверь попал в богато обставленный кабинет, где за внушительных размеров столом сидел аббат. Услышав шаги Флетча, аббат оторвался от чтения какого-то документа и поднял голову.

– Извините за непрошеный визит.

Аббат молча ждал продолжения.

– Отец Роберта, Дональд Хайбек, не просто умер, его убили. – Лицо аббата осталось бесстрастным. – Нам важно знать, приезжал ли к вам Дональд Хайбек, говорил ли с вами?

Аббат задумался, стоит ли ради Флетча отрываться от мыслей о вечном, но все-таки ответил.

– Да, недавно Дональд Хайбек приезжал ко мне. Да, мы с ним говорили.

– Один раз или больше?

Аббат смотрел на открытую дверь за спиной Флетча.

– Приехав к вам, встречался он также и с Робертом?

– Насколько мне известно, Роберт не знает, что его отец приезжал сюда.

– Роберт был здесь в понедельник утром?

– В понедельник утром? Полагаю, что да.

– Могу я узнать, о чем вы говорили с Дональдом Хайбеком?

– Нет.

– Вас могут вызвать в суд для дачи показаний.

– Мой адрес у вас есть. Вы всегда найдете меня в монастыре.

Нэнси ждала Флетча в машине.

– Хочется выпить пива, – сказала она, как только Флетч завел двигатель. – От этой святости у меня сохнет в горле.

Глава 27

– Бутик Сесилии. Говорит Сесилия. Вы решили заказать галифе?

– Добрый день, – поздоровался Флетч. – Сегодня утром я хотел заказать одну пару для моей жены. Но у вас на складе не оказалось нужной расцветки.

– Не может быть!

– Специальный заказ. Зелено-белые галифе с черными полосами. Вертикальными на бедрах и горизонтальными на коленях.

– Таких у нас действительно нет.

– Естественно. Я понимаю. У вас маленький магазин. Не можете же вы держать на складе галифе всех мыслимых и немыслимых расцветок.

– Мы стараемся, – заверила его Сесилия.

– Я говорил с продавщицей, ее зовут Барбара, и обещал позвонить днем, чтобы сообщить точный размер, который носит моя жена.

– Должно быть, с Барбарой Ролтон.

– Вас не затруднит подозвать ее к телефону?

– Одну минуту.

– Слушаю? – раздалось в трубке чуть позже.

– Привет, дорогая.

– Флетч? Как тебе удалось добраться до меня?

– Я солгал. Думаю, невелик грех. Я себя прощу. Если люди настолько испорчены, что хотят слышать ложь, нельзя отказать им во лжи.

– Где ты?

– В единственном баре Томасито.

– Томасито? И что ты там делаешь?

– Пью теплое пиво.

– Пиво ты мог найти где-нибудь и поближе.

– Слушай, Барбара, сегодня я не смогу пообедать с тобой и твоей матерью. У меня масса дел.

– Ты обещал.

– Пообедаем завтра. Я обещаю.

– До свадьбы у нас останется только два дня.

– Клятвенно обещаю.

– Флетч, по радио передали, что полиция освободила человека, сознавшегося в убийстве Дональда Хайбека.

– Я слышал.

– Тогда я все поняла. Потому ты и в Томасито! Потому задержишься сегодня допоздна! В субботу у нас свадьба, но ты твердо решил вылететь с работы из-за этого Хайбека.

– Барбара, в «Ньюс трибюн» мне поручили подготовку другой статьи. Этим я и занимаюсь.

– Статьи о путешествиях. А какое отношение имеет к ней Синди?

– С Синди можно уйти далеко. Ей понравился лыжный костюм?

– Костюм она одобрила. Я его купила. Синди отлично разбирается в спортивной одежде.

– В этом я не сомневаюсь. Барбара, ты знаешь, чем Синди зарабатывает на жизнь?

– Да. Она работает в каком-то оздоровительном салоне. Диета, тренажеры, массаж. Поэтому я и удивилась, увидев, что она ест банановый сплит. Конечно, она вправе есть что угодно, но не должна подавать дурной пример таким, как я.

– Иногда можно позволить себе послабление.

– Название салона я, правда, забыла. Расположен он где-то в центре. Полагаю, пользуется популярностью.

– Слушай, а она, часом, не «розовая»?

– Синди? Лесбиянка? Ни в коем разе. Я постоянно вижу ее с мужчинами.

– Это уж точно.

– Синди – очень хороший человек.

– Согласен с тобой. Увидимся вечером.

– Ты приедешь в коттедж?

– Обязательно. Но поздно. И задерни, пожалуйста, шторы в спальне.

– Разве тебе не нравится вставать пораньше?

– Нравится, но не так же рано.

Глава 28

– Эй! Черт побери! Откройте! – Флетч вновь забарабанил в дверь. Вновь оглянулся. Вновь дернул за ручку. Вновь прочитал табличку на двери:

ЗАПАСНЫЙ ВЫХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ЭКСТРЕННЫХ СЛУЧАЕВ

Главный вход за углом.

АГНЕС УАЙТЕЙКЕР ХОУМ

Он уже собрался бежать дальше, но в последний раз стукнул в дверь кулаком.

– Эй!

Дверь открылась.

За ней, на бетонном полу, стояли зеленые теннисные туфли.

– Я увидела вас через окно, – сообщила ему миссис Хайбек. – Вам лучше войти.

Флетч переступил порог и быстро закрыл за собой дверь.

– Почему вас преследовал полицейский? – спросила миссис Хайбек.

– Если б я знал! – Флетч глубоко вдохнул, выдохнул, снова вдохнул. – Только я поставил автомобиль у тротуара, в пяти кварталах отсюда, как этот коп выскочил из патрульной машины, что-то закричал, побежал за мной. Его напарник застрял в пробке. Спасибо, что впустили меня.

– Вы намного его опередили, – в голосе миссис Хайбек слышалось восхищение. – Разумеется, вы одеты для бега. Если полицейским вменено в обязанность гоняться за людьми, почему они не носят шорты и спортивную обувь?

В темном холле, где они стояли, ее цветастое платье казалось особенно ярким.

– Я не знаю вашего имени.

– А зачем вам оно? – Миссис Хайбек повернулась и вывела его через другую дверь в коридор. – Я вас ждала, но вы припозднились. Скоро нас позовут ужинать. Еще рано, я понимаю, но в больницах стараются кормить нас все три раза, не выходя за пределы восьмичасового рабочего дня. В результате часть больных очень толстые, другие очень худые. И никто не сможет обогнать полицейского.

Коридор привел их в большую комнату.

Трое печального вида мужчин смотрели телевикторину. Еще один мужчина, в строгом, деловом костюме, при галстуке, сидел за столиком для бриджа, задумавшись над сданными ему картами. Стулья трех других игроков пустовали, но перед ними лежали карты. У дальней стены молодая женщина в джинсах и футболке работала на компьютере.

Флетч и миссис Хайбек сели у окна, из которого просматривалась вся улица.

– Меня зовут Луиза, – соблаговолила представиться миссис Хайбек.

– А как обращаются к вам друзья?

– Нет у меня друзей. И не было, с той поры, как я вышла замуж. Знакомые моего мужа нас не любили. Никто из них. Ваши шорты спрашивают, нужен ли мне друг. Да, очень был нужен, в свое время. Как чашка чая в пустыне. Я уверена, вы меня понимаете. Чашки этой я не получила, но все как-то устроилось само по себе. И чашка эта стала вроде бы уже и ни к чему. – Она подняла с пола большой бумажный пакет и положила Флетчу на колени.

В пакете, аккуратно сложенные, лежали его джинсы, тенниска, трусы и носки. Под ними прощупывались теннисные туфли.

– Вы выстирали мою одежду!

– Я же обещала.

– Мои любимые теннисные туфли!

– Они издавали такой забавный звук, когда вертелись в сушилке. Словно верблюд, бегущий во весь опор.

Флетч уже снимал новые теннисные туфли, чтобы надеть старые, дырявые. Миссис Хайбек наблюдала, как он шевелит вылезшими из дыр пальцами.

– В этих вы могли бежать от полицейского еще быстрее, – отметила миссис Хайбек. За окном полицейский стоял у бордюрного камня, уперев руки в бока. – Мой муж всегда носил черные туфли. Так или иначе, ему удавалось блуждать в черных туфлях.

К тротуару подкатила патрульная машина, подобрала полицейского, покатила дальше.

– Понятия не имею, с чего этот коп бросился за мной, – покачал головой Флетч. – Может, следовало остановиться и спросить, но у меня сегодня еще столько дел.

– Ваше прибытие всегда запоминается. Мне это нравится. Вчера от вас разило бурбоном. Сегодня за вами гнался полицейский. В этом вы ни на кого не похожи.

– А вам удаются уходы. – И Флетч, зашнуровывая теннисные туфли, напомнил миссис Хайбек, что днем раньше она ретировалась с его одеждой.

– О, да, – легко согласилась она. – После того, как тебя выгоняют из собственного дома, потому что ты доставляешь слишком много хлопот, уходить становится очень просто. Все равно, что отказаться от чашки чая.

– Чая, – кивнул Флетч. – Понятно.

– Извините, что не могу вас чем-нибудь угостить. Всем этим людям, что одеты в белое, не платят за то, чтобы они что-то приносили. – Крупный мужчина в белом халате как раз стоял на пороге комнаты отдыха. – Об этом они заявляют, как только ты попадаешь к ним. Оплачивается лишь их стояние над душой да гримасы. – Она скорчила гримасу столбу в белом халате. Тот ее и не видел. Его глаза налились кровью. – Пшел вон! – крикнула ему миссис Хайбек. – Иди накрывать стол к ужину.

Хорошо одетый игрок в бридж положил свои карты, пересел на соседнее место, взял карты, что лежали перед ним.

– Если хотите, я буду чашкой чая, – предложил Флетч.

Она улыбнулась, показывая, что понимает шутку.

– Скажите, теперь вы знаете, что ваш бывший муж умер? – мягко спросил Флетч.

Миссис Хайбек рассмеялась. Хлопнула себя по колену.

– Теперь он действительно стал бывшим.

Флетч не знал, смеяться ли ему тоже или погодить.

Он откашлялся.

– Сегодня я виделся с членами вашей семьи.

– Вы пытались выяснить, кто убил Дональда? – весело воскликнула миссис Хайбек.

– Я старался собрать материал для статьи. Пожалуйста, поймите...

– Дональда понять нельзя. Ни тогда, ни теперь. Если б он сам сказал мне, что он мертв, я бы подождала некролога, прежде чем поверить.

– Некрологам тоже не всегда можно верить, – заметил Флетч.

– Я бы надеялась, что тот, кто его написал, получил информацию не только от Дональда или его фирмы.

– Он умер. Его застрелили. На автостоянке одной из газет.

– Наверное, в это время где-то заседали присяжные.

– Что вы хотите этим сказать?

– Дональд всегда привлекает к себе внимание, если знает, что по какому-то процессу присяжные собираются вынести выигрышное для него решение. Он говорит, что это положительно сказывается на бизнесе.

– Он не застрелился, – уточнил Флетч. – Пистолет не нашли.

– Он ушел. Ушел в черных туфлях.

– Да, похоже, что так. Скажите, как часто вы приходите в дом, где жили раньше? Садовник вас не знает.

– Не слишком часто. Обычно я не захожу туда, не убедившись, что в саду никого нет. Я привыкла к тому, что дом пуст. Иногда появляется Жасмин. Выходит из дому и садится рядом со мной. Мы беседуем. Она уже знает, что жить с Дональдом более одиноко, чем одной. Он блуждает.

– В черных туфлях. Чем отличался вчерашний день?

– Вчерашний день? Дайте подумать. О, да, Дональда застрелили.

– Я имел в виду, почему вы остались у бассейна, несмотря на присутствие садовника?

– Было так тепло.

– Когда мы встретились, вы уже знали, что Дональд убит?

– Мне об этом известно. Точно не помню, когда я узнала о его смерти, до встречи с вами или после. Ваш вид, правда, меня удивил. Вы не были пьяны?

– Нет.

– От вас так разило спиртным.

– Вы знали о намерении Дональда пожертвовать музею пять миллионов до того, как я сказал вам об этом?

– Я постирала вашу одежду. Бампи-бампи-бам! Так гремели теннисные туфли в сушилке. Словно бегущий верблюд.

Игрок в бридж переместился на следующий стул.

– Как вы ездите по городу?

– По-разному.

– Расскажите, как попадаете к дочери, в свой...

– Я сажусь в пустой автомобиль. Когда приходит владелец, из магазина или откуда-то еще, я прошу отвезти меня в нужное мне место. Они отвозят.

– Всегда?

– Всегда. Я – седенькая старушка в цветастом платье и зеленых теннисных туфлях. С чего им отказывать? Бывает, что сначала мы заезжаем в другое место. Секрет в том, что я никуда не спешу. Иногда я попадаю в такие места, где иначе никогда бы не побывала.

Флетч нахмурился.

– Ваша дочь сегодня поступила точно так же.

– Правда? Я не объясняла ей, как это делается. Она не спрашивала. Но у нее, бедняжки, тоже нет денег.

– Сегодня вместе с вашей дочерью я ездил в монастырь святого Томаса и говорил с Робертом.

– Этот грешник!

– Почему вы так его называете?

– Вы не слышали о грехе пренебрежения?

– Нет.

– Роберт пренебрег жизнью, уйдя в монастырь. Подозреваю, он скорее бы сел в тюрьму, но знал, что отец это предотвратит, каким бы тяжким ни было совершенное им преступление. Я думаю, некоторым людям хочется сидеть в тюрьме. Вы согласны?

– Застрелив отца, он одним выстрелом убил бы двух зайцев, так?

– Именно так.

– Ваш сын, монах, сказал мне, что не будет горевать, если его отец попадет в ад.

– О, мы все относились к Дональду точно так же. А вы?

– Мне не довелось познакомиться с ним.

– Не жалейте об этом.

– Нэнси плакала, когда говорила Роберту, что их отец мертв.

– Нэнси! Я воспитала ее такой милой девушкой, а она стала шлюхой.

– Неужели?

– Вышла замуж за своего колледжского профессора. Как там его зовут?

– Том Фарлайф.

– Вчера вы не знали его имени. Сегодня знаете. Видите? Знаний у вас прибавилось.

– Если и прибавилось, то ненамного.

– Я стараюсь, чтобы его имя получило известность.

– Довольно странный человек, не правда ли?

– О, он душка. Очень добр ко мне. Публикует мои стихи.

– Что?

– Да, публикует. Разумеется, под своей фамилией.

Флетч наклонился вперед.

– Что?

– Я вижу, вам нравится узнавать новое.

– О чем вы говорите?

– Об этой маленькой книжице, «Нож. Кровь». В ней собраны мои поэмы.

Флетч вытаращился на седенькую старушку, сидящую на стуле в комнате отдыха «Агнес Уайтейкер Хоум».

– Вам действительно нравится играть со словами?

– Очень нравится, – подтвердила миссис Хайбек.

– Хай, ха, хау.

– Хорошие поэмы, не так ли?

– Я вам верю. Поэзия насилия, написанная...

– Несколько критиков, рецензировавших эти поэму, охарактеризовали их именно как поэзия насилия. Возможно. Но скорее, поэзия истины и красоты. Я не люблю ярлыков.

– Ваше авторство полностью меняет смысл этих стихов.

– Правда? Такого быть не должно.

– Меняется точка отсчета. «Тротуары города, – процитировал Флетч. – Дорога без жалости!/ Ограбленные старушки!» Если думаешь, что написал это молодой мужчина, стихотворение кажется жестоким. Если узнаешь, что автор – шестидесятилетняя женщина...

– Я не сильна в литературной критике. Я знаю, что Тому нужны публикации, чтобы остаться в университете. Его собственные стихи блуждают, как Дональд, в черных туфлях. Никогда не могла понять, о чем они. Естественно, их никто не печатал. Тогда я дала ему свои поэмы. Ему нужно кормить пятерых моих внуков.

– Мой Бог! Жизнь безумна.

– Любопытная мысль.

– Том ведет себя так, словно сам написал эти поэмы.

– Все правильно. Это секрет, знаете ли. Даже Нэнси ни о чем не догадывается. Вы упомянули точку отсчета. Кто будет публиковать стихи старушки, живущей в дурдоме? Том – университетский профессор. Если он принесет стихи в издательство, их хотя бы прочтут. Так? И с этим ничего не поделаешь.

– Если люди настолько испорчены, что хотят слушать ложь, нельзя отказать им во лжи.

– Том работает сейчас над вторым сборником. Я помогаю. Ему нелегко, знаете ли. Когда каждый день читаешь пятидесятиминутные лекции, практически невозможно писать короткими, сжатыми строками, в которых каждое слово несет огромную смысловую нагрузку, да еще сохранять четкий ритм. Вы так не думаете?

– Я в этом ничего не понимаю.

– А вот я, с другой стороны, живу в тишине. Тишине такой глубокой, что, когда в нее вторгается звук, я осознаю истинное его значение, не только слышу его, но чувствую, пробую на вкус, рассматриваю со всех сторон. Я одна, и он один, мы отделены от окружающего мира. Тома, в его суетной жизни, с пятью детьми, звук отторгает. Я же холю и лелею звук и выражаю его словом, полностью ему соответствующим. Я думаю, что указала Тому доселе неведомый ему источник прекрасного. С его глаз словно спала пелена. И очень скоро некоторые стихотворения будут выходить из-под его пера, – Луиза Хайбек оглядела комнату отдыха. – А еще скорее наступит время ужина.

– Мне говорили, что Дональд Хайбек решил обратиться к религии, – сменил тему разговора Флетч.

– Дональд всегда был очень религиозен.

– Никто, похоже, этого не замечал.

Луиза Хайбек пожала плечами.

– Он был лжецом, – продолжал Флетч. – Хорошо оплачиваемым лжецом, профессиональным лжецом. Вы сами говорили, что не поверили бы ему, если б он сказал вам, что умер.

– Лжец жаждет правды куда больше, чем мы. Лжец верит, что правда есть что-то особенное, загадочное, мистическое, мифологическое, недостижимое, требующее долгих, упорных поисков. Для остальных правда очевидна и ясна, как простое четверостишие.

– Вы мне поверите, если я скажу, что Дональд хотел уйти в монастырь?

– О, да. Это так на него похоже. Именно так он бы и поступил. Он все время читал религиозные трактаты, сборники проповедей и тому подобное.

– Как получилось, что дети этого не знали?

– Они ничего о нем не знали, кроме того, что читали в газетах. Никто не знал. Газетные публикации отбивали охоту узнать о Дональде что-либо еще.

– Он готовил себя к служению Господу?

– Конечно. Именно этим он и занимался по вечерам. Потому-то я никогда его не видела. И дети не видели. И не знали его.

– Послушайте, но Дональд Хайбек засадил в дом для умалишенных очень необычную даму, которую мы оба знаем.

– Да, – кивнула Луиза Хайбек. – Меня. Дональд поступил правильно. Жить здесь интереснее, чем с ним. Я могу наблюдать, как едят другие люди. У меня есть – она оглядела комнату, – компания. Я прихожу и ухожу, когда мне вздумается. Люди меня подвозят. Разговаривают со мной. Я рассказываю им истории о Перу. Дональд был прав и в другом: я покупала слишком много газонокосилок и стиральных машин.

– Вы побывали в Перу?

– Нет, но они зачастую понятия не имеют, на каком континенте находится эта страна.

– Миссис Хайбек, ваш сын – монах, который не может обрести душевный покой. Ваша дочь и внуки живут в нищете. Ваш зять – толстый самозванец.

– При чем тут Дональд?

– Дональд мог бы им помочь, постараться их понять, сблизиться с ними.

Луиза Хайбек долго смотрела в пол.

– Дональд блуждал в поисках Бога. Я ненавидела его за это. – В глубине здания мелодично прозвенел гонг. – Дональда застрелили, прежде чем он успел уйти из своей, полной лжи жизни.

– Вы застрелили его?

Она улыбнулась.

– По крайней мере, я знаю, где он сейчас.

Другие обитатели клиники спешили к двери.

– Пойдемте, – встала и Луиза. – Я выведу вас через запасный выход. Это проще, чем выходить через приемную. Вас не записали при входе, так что может возникнуть путаница.

В коридоре она посмотрела на Флетча.

– Стирая вашу одежду, я полюбила вас.

У раскрытой двери Флетч обернулся.

– Вы не станете возражать, если я как-нибудь приглашу вас на чашку чая?

Луиза Хайбек покачала головой.

– Сомневаюсь, что меня будет мучить жажда.

Глава 29

Флетч несколько раз позвонил, подождал, но дверь дома 12339 по Полмайр-драйв так и не открылась. Солнце уже садилось. Холодало. На подъездной дорожке не стояли машины, на двери не висел венок. Луиза Хайбек осталась в доме для умалишенных. Роберт Хайбек терзался в монастыре. Нэнси Хайбек жила в нищете с мужем, самозванным поэтом. Дональда Хайбека убили.

А Жасмин?

Флетч отступил от двери и посмотрел вверх, на окно, в котором в прошлый раз качнулась занавеска.

Занавеска качнулась и теперь.

Флетч широко улыбнулся, помахал рукой и направился к автомобилю, стоящему у тротуара.

Когда он садился за руль, дверь дома 12339 по Полмайр-драйв открылась. В проеме возник женский силуэт.

Флетч захлопнул дверцу и зашагал обратно к дому,

Она спустилась со ступенек. Дверь за ее спиной захлопнулась.

– О, черт, – воскликнула женщина. – Как же я попаду в дом?

– Вы Жасмин?

Она кивнула. Вблизи женщина выглядела старше, чем издалека. Толстый слой косметики на лице, выщипанные брови, крашеные волосы.

– Моя фамилия Флетчер. Я работаю в «Ньюс трибюн».

– Как же мне попасть в дом?

– Кухарки нет?

– Мне нечем ей платить. Она ушла.

– А почему вы вышли на улицу?

– Из любопытства. – Наряд Жасмин ни в коей мере не напоминал траурный: желтый, с глубоким вырезом пуловер, зеленые брючки, туфельки на шпильках. – Утром вы оставили здесь ворох одежды. Это же одежда Дональда.

– Извините, что не смог почистить ее перед тем, как привезти сюда.

– Одежда как-то связана с расследованием убийства?

– Нет.

– Я так и подумала. Дональд ушел в другом костюме.

– Я понимаю. Но это тоже его одежда. Я просто вернул ее.

– Вот и хорошо. – Объяснение, похоже, полностью ее устроило. Она оглянулась на дом. Куда больше волновала ее захлопнувшаяся дверь.

– Жасмин, я в недоумении.

– Мы тоже.

– Дональд говорил вам, что собирается пожертвовать пять миллионов долларов музею?

– Нет.

– Не говорил?

– Ни разу. Музею? Вроде бы в утренней газете написано, что он хотел отдать деньги какому-то человеку.

– Он обсуждал с вами религиозное искусство? Показывал вам какие-либо картины, скульптуры?

– Никогда. Религиозное искусство? Я думала, что религиозными могут быть только люди.

– Он говорил с вами о религии?

– Нет. В последнее время он читал толстые книги, вместо того чтобы спать. Большие романы.

– Он говорил вам о посещении монастыря в Томасито?

– В котором находится его сын? Нет. И я там никогда не была.

– Он намекал, что собирается уйти в монастырь?

Ее глаза широко раскрылись.

– Нет!

Посмотрел на дом и Флетч.

– Вы правы. Мы все в недоумении.

– Он и так жил, как монах, – добавила Жасмин. – Читал ночи напролет. «Война и мир». «Братья Карамазовы».

Флетч весь подобрался.

– Не творить зла? Что-то в этом роде. Уйти и не творить больше зла?

– Да, – кивнула Жасмин. – Что-то он такое говорил. Два или три раза. – Она пожала плечами. – Я никогда не понимала, что он говорит. Когда он-таки говорил со мной.

– Он не собирался уйти вместе с вами?

– Нет. С какой стати?

– Вы же Жасмин Хайбек, не так?

– Нет. Газета в этом ошиблась.

– Вас зовут Жасмин?

– И да, и нет. Мы неженаты. Дональд не разводился со своей первой женой. Вы с ней встречались?

– Да, – услышал Флетч свой голос.

– Странная дама. Хотя и очень милая. Приходит, садится, долго молчит, а потом неожиданно спрашивает: «Жасмин, что вы думаете о слове „синий“? Я отвечаю, что вообще не думаю об этом слове. А она добавляет: „Синий Дональд синеет в синем костюме“. Странно, не правда ли?

– Я уже не так недоумеваю, как раньше.

– Это хорошо.

– Вы жили здесь как его подруга?

– Вроде бы ничего другого мне не оставалось. – Она переступила с ноги на ногу. – Может, вы подскажете мне, что делать дальше.

– Готов попытаться.

Она шагнула к Флетчу.

– Видите ли, я включена в Федеральную программу защиты свидетелей.

– О?

– Я давала показания на суде в Майами со стороны обвинения. Подсудимых я знала, хорошие парни, денег у них куры не клюют. Но у них начались неприятности, и прокуратура сказала, что я могу им помочь, если буду свидетельствовать против них, или сама окажусь за решеткой. А я не делала ничего плохого. Взяла только какие-то драгоценности у Пита... – она подняла руку с перстнем на среднем пальце, – меха. Так что я ответила: «Нет проблем», – а потом долго ходила в суд, отвечала на какие-то глупые вопросы. К примеру, видела ли я, что на фабрике, где рубят коку, женщины работали голыми? И теперь меня охраняет федеральное правительство. Как по-вашему, мне нужно звонить в Вашингтон?

– А при чем здесь Дональд Хайбек?

– Ни при чем. Я находилась в кабинете одного адвоката в Майами, когда туда случайно заглянул Дональд. В то время после завершения процесса меня хотели отправить в Сент-Луис. Моя подруга рассказала мне, что в Сент-Луисе печатают библии и там ужасно влажно, так что эта перспектива совсем меня не устраивала. Дональд пригласил меня в ресторан. А через два дня я приехала с ним сюда. Но официально мы неженаты. И мое настоящее имя, естественно, не Жасмин.

– Естественно.

– Думаю, такого имени нет ни у кого.

– Скорее всего, вы правы.

– Я хочу сказать, есть у вас хоть одна знакомая женщина с именем Жасмин?

– Вы первая.

– Потому-то я его и выбрала. Если уж я должна изменить имя, то надо выбрать что-то удивительное. Вы поступили бы так же?

– Скорее всего, да.

– Так что мне теперь делать, после смерти Дональда? Звонить в Вашингтон или как?

– Кто из федеральных сотрудников занимался с вами в Майами?

– В этом-то и беда. Фамилии его я не знаю. А звали его Том или Джон.

– А партнеры Хайбека? Они знали, что вы подпадаете под Федеральную программу защиты свидетелей?

– Думаю, что нет. Для них я – вторая миссис Хайбек. Когда мы встречались, очень нечасто, со мной они не разговаривали. Ну, может, обращались с просьбами, вроде: «Жасмин, принесите мне, пожалуйста, виски с содовой». Пит и его парни были куда галантнее. По крайней мере, они знали, что я женщина, вы понимаете, что я хочу этим сказать? Они относились ко мне, как к равной. И я рада, что уехала с Дональдом до того, как закончила давать показания.

– Ясно, – Флетч разглядывал торчащие из теннисных туфель пальцы. – И вы сидите здесь без денег, без друзей...

– Да. Мне нужен друг.

– Вы не вдова Дональда Хайбека, даже не Жасмин...

– Я была бы мисс Никто, если б дважды не выходила замуж.

– Дональд хоть говорил, какое будущее уготовил он вам после его ухода в монастырь?

– Я понятия не имела, что он собирается уйти в монастырь. Наверное, это желание возникло у него внезапно. Была у меня такая подружка. Ей вдруг приспичило записаться в «Корпус мира».

– Я думаю, вам следует связаться с кем-либо из федеральных чиновников в этом городе.

– Я уже собиралась поговорить об этом с почтальоном.

– Вам перезвонят и скажут, что нужно делать.

– А как я доберусь до телефона? – Она оглянулась на дом. – Дверь-то заперта. Там остались мои меха.

Флетч вместе с ней двинулся к дому.

– Дом оснащен охранной сигнализацией? Что-то я ее не заметил.

– Нет никакой сигнализации. Глупость, не правда ли? Криминальный адвокат живет в доме без охранной сигнализации. Следовало бы ему знать некоторых из моих знакомых.

– Об этом можете не беспокоиться, Жасмин. Я уверен, что он знал их всех.

Глава 30

– Чья это задница торчит из кустов? – раздался голос Френка Джеффа. – А на заднице написано «Дружеские услуги Бена Франклина»!

В темноте, сидя в кустах у здания редакции «Ньюс трибюн», Флетч подумал, а не вжиться ли ему в роль страуса. Уткнуться головой в землю и, таким образом, полностью скрыться из виду.

Однако он встал и повернулся. Увлеченный поисками, он и не заметил, что оказался под одним из фонарей.

– Добрый вечер, Френк. Собрались домой?

– О, так это ты! – насмешливо воскликнул Френк Джефф. – Ты не думаешь, что на этой неделе мы перебарщиваем с бесплатной рекламой?

– Есть немного?

– Тогда почему ты торчишь у здания «Ньюс трибюн», рекламируя проезжающим водителям дружеские услуги?

Большой конверт и карандаш, которые Флетч захватил из машины, лежали на земле под одним из кустов.

– Я их не рекламирую, Френк.

– А что же тогда ты делаешь?

– Ищу пистолет, Френк.

– Какой еще пистолет?

– Не свой, Френк.

– Ты забрался в кусты поблевать?

– Нет, Френк.

– А как движется твоя статья о борделе? Что ты сделал помимо того, что подрядился его рекламировать?

– Я как раз хотел поговорить с вами об этом, Френк.

– Себя ты уже выставил напоказ. А как с ними?

– Френк, я думаю, подготовка статьи займет больше времени, чем мы ожидали.

– Ага, вижу ты, парень, увлекся.

– Произошло нечто неожиданное... придется...

– Ты понял, что статью надо готовить с чувством, с толком, с расстановкой? Плохо ли поразмять косточки за счет редакции. Ах, Флетч, как бы я хотел, чтобы все сотрудники «Ньюс трибюн» относились к работе с таким энтузиазмом! Я знал, что задание тебе понравится.

– Я действительно активно работаю...

– Молодец!

– Беда в том, что эта девушка, Синди...

– Теперь, готов поспорить, ты задумался, а с какой стати тебе жениться в эту субботу.

– Видите ли, Барбара...

– Дерзай, Флетч, успехов тебе. Но только учти, что издатель и я хотели бы, чтобы сверху у тебя была голова, а не задница.

– Хорошо, Френк.

– Спокойной ночи, Флетч.

– Спокойной ночи, Френк.

Глава 31

– Лейтенант Гомес на месте?

Перегородка в дежурной части полицейского участка была достаточно высокой, чтобы прибывший по какому-то делу законопослушный гражданин чувствовал себя жалким червяком.

– А чего ты спрашиваешь? – пробурчал сержант.

– Я хотел бы поговорить с ним. И кое-что ему передать.

– Оставь мне. Я прослежу, чтобы он получил твою посылку.

На стоящей на столе табличке Флетч прочитал:

«СЕРЖАНТ ВИЛЬГЕЛЬМ РОМ».

– И все-таки я бы хотел с ним переговорить. Он в участке?

– А что у тебя в конверте? – Сержант Ром усмехнулся, заметив надпись на шортах Флетча.

– То, что я хочу ему передать?

– Не знал, что в борделе есть посыльные. Это хорошо. Что в конверте, красавчик? Порция триппера для лейтенанта? Это ему не впервой.

– Пистолет.

– Из него стреляли?

– Думаю, что да.

– Я ему его передам.

– Так лейтенанта нет? – Сержант взял конверт и ощупал его содержимое. – Не сотрите отпечатки пальцев, – предупредил Флетч.

– Не волнуйся, – хмыкнул сержант.

– По крайней мере, позвольте мне написать ему записку.

– Пиши, красавчик. – Сержант взял какой-то бланк с пустой оборотной стороной, ручку и пододвинул их к Флетчу. – Пиши что хочешь, жеребец. Мы обожаем признания. Если их представляют, адвокатам иногда не удается добиться освобождения своих подзащитных.

– Почему вы освободили Стюарта Чайлдерса?

– А тебе что до этого?

– Просто любопытно.

– Стюарта Чайлдерса освобождают всегда. Он приходит сюда раз в день. Бывает, что и два. Сознается в любом убийстве, о котором сообщают по радио. А также в ограблении, поджоге и агрессивном поведении. Ему, наверное, очень понравилось в суде. И вновь хочется сыграть роль обвиняемого.

Флетч написал:

Лейтенант Гомес!

Орудие убийства Дональда Хайбека вы искали без особого усердия. Наличие охранника, проверяющего машины, въезжающие и выезжающие со стоянки «Ньюс трибюн», указывает на то, что убийца вошел, а потом вышел со стоянки. Я представил себе путь убийцы после рокового выстрела, вышел на улицу и нашел этот пистолет в кустах перед фасадом здания редакции «Ньюс трибюн». Пистолет я поднял карандашом, который всунул в кольцо у спускового крючка, так что вы сможете снять все отпечатки пальцев. Жду также результатов баллистической экспертизы. Скажите вашему приятелю, Биффу Уилсону, что всегда рад содействовать в его благородном деле. Ему явно требуется помощь при написании некрологов.

И. М. Флетчер.

– Ты что, пишешь автобиографию? – полюбопытствовал сержант, не обращая ни малейшего внимания на плачущую негритянку, что стояла в метре от Флетча. – Хотелось бы знать, что вы, проституты, такого делаете, чтобы вам платили. Мне вот никто не предлагал за это деньги.

Флетч протянул ему сложенную вчетверо записку.

– Положите ее, пожалуйста, в конверт.

– Не волнуйся, жеребец. Я о ней позабочусь. – И положил записку на конверт с пистолетом.

– Пожалуйста, – повторил Флетч, – это очень важно.

– Конечно, жеребец, конечно. А теперь вали отсюда, а не то я упеку тебя в камеру, где тебе придется делать все то же самое, но только забесплатно.

Глава 32

– Что это вы тут делаете?

Барбара и Синди сидели в шезлонгах на открытой веранде коттеджа. На маленьком круглом столике стояли высокие стаканы, полупустая бутылка виски и ведерко со льдом,

– Банановый сплит утром и шотландское виски вечером. – Флетч покачал головой. – Синди, ты потеряешь форму.

Синди потянулась.

– Пустяки. Я скоро выхожу из дела.

– Да, да, – покивал Флетч. – Ты же собираешься разводить собак.

Над океаном поднялся серпик луны. Мимо коттеджа спешил на юг ярко освещенный лайнер.

– Выпей с нами, – предложила Барбара.

– Да, у тебя же был трудный день, – поддержала ее Синди. – Утром ты нанялся на вторую работу, потом деловой ленч...

– Ты не знаешь и половины того, что я переделал сегодня.

– Думаю, для тебя это был день разочарований, – ввернула Барбара.

– Конечно, разочарований, – согласилась с ней Синди. – Утром успешно пройти интервью с работодателем, чтобы быть полностью разоблаченным за ленчем.

Женщины рассмеялись.

В кухне Флетч наполовину наполнил стакан водой.

– Бедный Флетч, – вздохнула Барбара. На веранде он добавил к воде виски и льда. – Он так разочаровался в жизни, что поехал в Томасито, чтобы выпить.

– Теплого пива, – пробормотал Флетч. – Есть что-нибудь из еды?

– Ничего, – ответила Барбара. – Ты же отменил обед с мамой.

– Мы тоже не ели, – заметила Синди.

– Уже десять часов.

– Мы говорили, – пояснила Синди. – Я рассказывала историю своей жизни.

– Может, тебе съездить за пиццей? – предложила Барбара.

Флетч сел на стул.

– Итак, Синди... Ты порушила мои надежды получить работу? Открыла глаза Марте? Сказала ей, что я не проститут, но честный журналист, решивший показать всем, чем занимается фирма «Дружеские услуги Бена Франклина»?

– Я об этом думала. Много думала о том, как же мне поступить. Сегодня днем я не могла полностью уделить свое внимание клиентам. Увидев, что я контролирую ситуацию не так, как должно, один тип едва этим не воспользовался. Пришлось инсценировать несчастный случай, чтобы остудить его пыл. Одна из штанг свалилась ему на нос. – Одета Синди была так же, как и на ленче, в короткой юбочке и блузке. – Впрочем, ничего страшного не произошло. Ни капли крови не упало на ковер.

– Ты держала наготове полотенце, – предположил Флетч.

– Полотенце у меня всегда наготове. Мужчины вечно брызгаются какой-либо жидкостью.

Барбара отпила виски.

– Сказала ты Марте или нет? – настаивал Флетч.

– Я решала, то ли сказать Марте, кто ты такой, и вывести тебя на чистую воду, то ли сказать Барбаре, кто я такая, и послать Марту ко всем чертям.

– Трудное решение, – Флетч наблюдал за Барбарой. – Значит, ты сказала Барбаре, своей давней подруге, кто ты такая, чем зарабатываешь на жизнь... и так далее?

– Да.

– И как ты восприняла откровения Синди? – спросил Флетч Барбару. Та ответила не сразу.

– Кажется, я ее поняла. И куда больше удивилась самой себе.

– В каком смысле?

– Как я могла дружить с человеком и так мало знать о нем? Поневоле задумаешься, неужели я такая бесчувственная? – Барбара уставилась в стакан, что держала в руке. – Объяснить это трудно. Понимаешь, теперь я начинаю задумываться, а какой ты на самом деле, Флетч, за кого я через три дня выхожу замуж? Чего я о тебе не знаю? Могу ли я доверять своим чувствам?

– Глупости все это, – вставила Синди.

– Сегодня я тоже кое-что узнал о некоторых людях. О чем и подумать не мог. Можно сказать, добавил несколько интересных экспонатов к моей человеческой коллекции.

– Мы вот идем по жизни, думая, что он или она именно такие, какими мы их видим. Извините, если я не очень ясно излагаю. А потом, в одну минуту, за стаканом виски выясняется, что у них совсем другая жизнь, другие мысли и вообще, они совсем не такие, как ты их себе представлял.

– Я думаю, – добавила Синди, что благодаря психоанализу, заботе о здоровье, тенденциям моды и страсти американцев к общепринятым нормам поведения, которых на самом деле не существует, люди думают, что они хотят любить своих ближних.

– Все это мать предрассудков, – изрекла Барбара. – А экономика – их отец.

– Мы должны любить в людях отличия, – заметила Синди.

– Если б мы были, какими видят нас люди, – внес свою лепту в дискуссию Флетч, – у нас бы ничего не оставалось для себя, не так ли?

– Да, – хихикнула Синди. – Лицемерие – последний бастион личной жизни.

– Да, – Барбара подняла стакан. – Немного выпивки, и мы уже философствуем.

– По существу, выбор передо мной и не стоял, – Синди вернулась к прежней теме. – В пятницу я ухожу из «Бена Франклина». И я не против того, чтобы напоследок насолить «Дружеским услугам».

– Чтобы Марте жизнь с Карлой не казалась медом...

Синди улыбнулась Флетчу.

– Ничто человеческое нам не чуждо. Не об этом ли мы все время говорим? – Она бросила в свой бокал два кубика льда. – Тем более, это не дело. Люди не должны делать карьеру в постели босса.

Барбара хихикнула.

– Синди, ведь речь идет о публичном доме! Извини, старушка, но это смешно.

– Надо бы тебе знать, что в нашем деле сексу практически нет места, – отпарировала Синди.

– Я в этом не сомневаюсь.

– Так что же ты решила? – спросил Флетч.

– Я решила помочь тебе с этой статьей. Давай разоблачим «Бена Франклина».

– Отлично!

– Пусть это будет мой свадебный подарок тебе и Барбаре. Я-то собиралась подарить вам колли после вашего возвращения из свадебного путешествия.

– Колли! – воскликнула Барбара. – Если Флетч вылетит с работы, мы не сможем прокормить даже себя!

– Говори, что тебе нужно, – повернулась Синди к Флетчу.

– Главное, узнать, кому принадлежат «Дружеские услуги Бена Франклина».

– Фирме, которая называется «Лесная нимфа, инкорпорейтед».

– Это замечательно.

– Нимфы тут очень кстати, – засмеялась Барбара.

– А кто владелец «Лесной нимфы»? – спросил Флетч.

– Понятия не имею.

– Нимфоманки, – предположила Барбара. – Кто же еще?

– Это надо узнать. Также меня интересует перечень предоставляемых вами услуг и стоимость каждой из них.

– Это я могу сказать тебе прямо сейчас.

– Пожалуйста, не надо, – замахала руками Барбара. – Не портите мне аппетит.

– Потом я хочу, чтобы ты написала мне о представлениях, которые показывают зрителям, сидящим за зеркалами. О том, что клиенты зачастую не знают, как их используют. И описание эскорт-услуг, то есть свидетельство того, что вы, по существу, девушки по вызовам. Особое внимание надо уделить шантажу клиентов, видеокамерам...

– Видеокамеры! – воскликнула Барбара. – Лицемерие – последний бастион личной жизни.

– Послушай, – Флетч посмотрел на Барбару, – неделю тому назад ты хотела, чтобы на церемонию бракосочетания мы прибыли голыми.

– Я пошутила.

– Неужели?

– Я думала, что смогу сбросить восемь фунтов.

– Ты сможешь добыть все это завтра? – спросил Флетч Синди.

– Я постараюсь.

– Пицца! – воскликнула Барбара. – Очень хочется пиццы.

Синди взглянула Флетчу в глаза.

– А как насчет полного списка наших клиентов.

Флетч не отвел взгляда.

– Почему нет? Проституция не может существовать без тех, кто жаждет платить за ласки.

– Ты опубликуешь их фамилии?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Я представлю их для публикации.

– Понятно, – вздохнула Синди. – Как ни крути, в этом мире правят мужчины.

– Ты привезешь нам пиццу, Флетч? – гнула свое Барбара. – Мне с перчиками. Анчоусов что-то не хочется.

Глава 33

– Мы вам звонили, – улыбнулся Флетч продавцу. – Три пиццы, заказывала Ролтон.

Ответной улыбки продавца он не дождался.

– Будут готовы через несколько минут, – пробурчал тот.

Продавец взял с прилавка телефонный аппарат, набрал номер, отвернулся.

Еще шесть человек ожидали пиццу. Четверо мужчин, двое в шортах, один в рабочем комбинезоне, один в деловом костюме. Юноша в смокинге. И девушка в шортах, топике и лиловых туфлях на высоком каблуке. С помадой на губах и накрашенными ресницами.

– Вы не боитесь испачкать пиццей ваш смокинг? – спросил один из мужчин в шортах юношу. Тот что-то затараторил по-французски.

– О, – только и сказал мужчина. Флетч открыл холодильник и достал упаковку с шестью банками «7-Up» .Поставил ее на прилавок.

– Шварц! – позвал продавец. Юноша в смокинге заплатил за пиццу и ушел. Затем получил пиццу мужчина в рабочем комбинезоне. После него мужчина в шортах. Вошла женщина в белоснежной теннисной юбочке и попросила заказ на фамилию Рамирес. Из дверей выпорхнула девушка на высоких каблуках, унося с собой пиццу.

– Мы же позвонили полчаса тому назад, – сказал Флетч продавцу. – Заказ на фамилию Ролтон. Вновь продавец хмуро глянул на него.

– Через несколько минут все будет готово. Получил пиццу мужчина в деловом костюме. Вошли двое полицейских. Патрульная машина застыла напротив двери. Фамилия, на которую они заказывали пиццу, названа не была. Они посмотрели на продавца. Тот кивнул на Флетча.

Копы бросились на него, схватили, развернули. Мгновение спустя он лежал на прилавке, уткнувшись в него лицом. Один из копов держал его за шею, второй обыскивал.

– Что он сделал? – спросил мужчина в шортах.

Глаза женщины в теннисной юбочке широко раскрылись. Она отступила на шаг.

– Он грабил магазин, – ответил полицейский.

– Ничего он не грабил! – воскликнул мужчина. – Он стоял здесь четверть часа.

– Он собирался ограбить магазин.

– Он назвал фамилию! И ждал, пока ему приготовят пиццу!

Флетчу завернули руки за спину. На запястьях защелкнулись наручники.

– Он ограбил много магазинов, – пояснил полицейский. – Винных магазинов, закусочных. Получив пиццу, он бы ограбил этот магазин.

– Понятно, – протянул мужчина.

– Даже грабитель должен есть, знаете ли, – добавил второй коп.

– А на меня он производит хорошее впечатление, – гнул свое мужчина в шортах. – Быстрый, подвижный. Если б он успел выбежать, вы бы его не поймали.

– Однако поймали, – усмехнулся коп.

– Ваша фамилия Ролтон? – спросил мужчина Флетча.

– Нет.

– Тогда мне все ясно, – кивнул мужчина. – Он назвался Ролтоном. Вымышленная фамилия.

– Его фамилия Лиддикоут, – прояснил ситуацию коп. – Александер Лиддикоут.

– Тоже, небось, вымышленная фамилия, – предположил мужчина.

– Рамирес! – позвал продавец.

Женщина в теннисной юбочке заплатила за пиццу.

– Пошли, – копы подтолкнули Флетча к двери. Подождали, пропуская женщину с пиццей.

– А нельзя ли нам взять с собой мою пиццу? – спросил Флетч. – Я поделюсь с вами.

– Незачем, – ответил коп. – Мы только что перекусили в китайском ресторанчике.

Флетча усадили за заднее сиденье, дверца захлопнулась.

Сами копы уселись впереди. Тот, что сидел рядом с водителем, посмотрел на часы.

– Одиннадцать сорок. Если мы повезем его в центр, то до двенадцати нам никак не смениться. – А что в нем такого особенного?

– Приказано доставить его в центральный участок.

– Ну вот, – вздохнул коп-водитель, поворачивая ключ зажигания. – Мы уже заменяем такси.

– Вы могли бы и не ехать так далеко, – подал голос с заднего сиденья Флетч. – Я не Лидди как его там. Удостоверение личности у меня в бумажнике.

– Где ж ему еще быть, – пробасил коп с сиденья пассажира. – Поехали, Олф.

– Вы поймали не того парня.

– Двенадцать лет я в полиции, – ответил коп, – и не было случая, чтобы мы ловили, кого надо. Если, конечно, послушать пойманных.

Патрульная машина тронулась с места.

– Мы не прочитали ему его права, – заметил водитель.

Второй коп обернулся.

– Ты знаешь свои права?

– Конечно.

– Это хорошо. Он знает свои права, Олф.

– Вы и так жестоко наказали меня, – воскликнул Флетч. – Заставили пятнадцать минут нюхать пиццу, но не дали съесть ни кусочка.

– Скажи это своему адвокату.

Патрульная машина набрала скорость.

– Следующая остановка – гильотина, – пробормотал Флетч.

Глава 34

– Флетчер!

Флетч, лежащий на койке в провонявшей антисептиком камере, облегченно вздохнул. Охранник открыл дверь и выкрикнул его фамилию. Теперь-то с недоразумением будет покончено. Он сможет вернуться в свою квартиру и выспаться.

Он встал. По его расчетам, часы должны были показывать около четырех утра.

Примерно три часа он пролежал на своей койке, слушая, как двое мужчин попеременно блевали, старик что-то верещал, а еще один мужчина распевал похабные песни... В соседней с ним камере двое проститутов жарко спорили о мастерстве каких-то парикмахеров. Один даже спросил Флетча, как получить работу в «Дружеских услугах Бена Франклина». Флетч ответил, что не знает, потому что он там всего лишь вышибала. В камере компанию Флетчу составлял мужчина средних лет, с округлым животиком, в белых брюках и сандалиях, представившийся учителем. Предыдущим днем он, по его же словам, зарезал студента. На его брюках темнели пятна крови. Поведав Флетчу о совершенном преступлении, он свернулся калачиком на койке и заснул.

– Выходи, – приказал охранник. – Быстро.

– Я свободен?

Вслед за охранником, по коридору между камерами он направился к стальной двери.

В камеру его посадили, как Александера Лиддикоута, обвиняемого более чем в двадцати вооруженных ограблениях. Фотографии Лиддикоута смотрели на него с плакатов с надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ». Флетч не мог не отметить отдаленного сходства между собой и преступником. При заполнении протокола Флетч обратил внимание дежурного на удостоверение личности, лежащее в бумажнике, на водительское удостоверение, на карточку представителя прессы. Дежурный даже не взглянул на фотографии, но добавил в протокол обвинение в краже бумажника с документами Ирвина Мориса Флетчера.

По другую сторону стальной двери Флетч повернул направо, к ступеням в дежурную часть и на улицу.

Охранник схватил его за локоть.

– Сюда, пожалуйста.

Они пошли налево, мимо многочисленных кабинетов. В большинстве двери были открыты. В кабинетах работали люди.

В конце коридора они остановились перед закрытой дверью. Охранник открыл ее своим ключом. Включил свет.

Вся обстановка состояла из длинного стола и шести стульев. В дальней стене темнело забранное решеткой окно.

– Подождите здесь, – распорядился охранник.

– Почему вы не освобождаете меня?

Дверь за охранником захлопнулась.

Флетч выключил свет, улегся на стол и заснул.

Вспыхнул свет. Первым делом Флетч увидел открытую дверь.

Лейтенант Гомес стоял у стола.

– Везде устраиваешься, как дома, не так ли?

Флетч сел.

– Который час?

Его знобило.

– Половина шестого утра. Тюремный бассейн откроется только через полчаса. Сейчас его чистят для тебя мэр со своими заместителями. Они знают, что поутру ты любишь поплавать голышом.

– Рад вас видеть, – Флетч остался сидеть на столе. – Рано вы приходите на работу.

– Расследую серьезное преступление. Убийство Дональда Эдвина Хайбека. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Да. Что-то читал в газете, – Флетч зевнул и потер глаза. – Пистолет вам передали?

– Какой пистолет?

– Который я оставлял для вас вчера вечером. У дежурного, с запиской.

– Какой пистолет? – повторил Гомес.

– Я думаю, это пистолет, из которого застрелили Хайбека. Я нашел...

Гомес смотрел на дверь.

На пороге возник Бифф Уилсон, чисто выбритый, но, как обычно, в мятом костюме.

– О, привет, Бифф, – воскликнул Гомес. – Принес кофе?

Бифф хмыкнул.

– Полагаю, когда-то я тоже был шустряком. Был ли я шустряком, Гомес?

– Никогда, – покачал головой лейтенант. – Ты всегда вел себя, как херувим.

– Скорее всего, ты прав, – Уилсон вошел, притворил за собой дверь. – Я даже не помню, а как поступают с шустряками?

– В полиции мы обычно лишаем их яиц, – подсказал Гомес. – У всех репортеров есть яйца?

Бифф приблизился к столу.

– Привет, парень. Слышал, тебя упекли за решетку?

– Досадная ошибка, – пожал плечами Флетч. – Меня приняли за грабителя, Лиддикоута. Вероятно, плакаты с его физиономией висят во всех винных магазинах, пиццериях...

Бифф повернулся к Гомесу.

– Мы можем еще какое-то время держать его здесь по этому обвинению?

– Какое-то, да.

– Не можете, – возразил Флетч. – Дежурный уже проверил документы, что лежали в моем бумажнике. Потому-то вы и узнали, что я арестован, не так ли?

– Бумажнике? – переспросил Бифф Гомеса.

– Бумажника при нем не было, – ответил лейтенант. – Лишь украденные часы. Бифф кивнул Флетчу.

– Мы говорили о пистолете, – напомнил Флетч. Бифф посмотрел на Гомеса.

– Каком пистолете?

– Пистолете, который я нашел, – ответил Флетч. – Около редакции «Ньюс трибюн». Вчера вечером я оставил его у сержанта Вильгельма Рома с просьбой передать пистолет лейтенанту Гомесу.

– Хороший мальчик, – Бифф погладил ногу Флетча. – Очень хороший мальчик.

Флетч убрал ногу.

– Мышцы. – Пальцы Биффа впились в голень Флетча. – Посмотри, какие мышцы, Гомес.

Флетч спрыгнул со стола и отступил на пару шагов.

– А что написано у него на шортах? – Бифф прищурился. – Я так далеко не вижу. Название какой-то команды?

– Дружеские услуги Бена Франклина, – ответил Гомес.

– Футбол, – покивал Бифф. – Я думаю, речь идет о футбольной команде.

– Это совсем другая история, – покачал головой Флетч.

– Мне бы хотелось знать, что ты выяснил, – усмехнулся Бифф.

– Много чего. Вы пишете отвратительные некрологи, Бифф.

– А почему ты так решил, Лиддикоут?

– Во-первых, Жасмин и Дональд Хайбек неженаты. Он не разводился со своей первой женой.

– Да? Что еще?

Флетч перевел взгляд с Гомеса на Уилсона, вновь покачал головой.

– Что еще? – повторил Бифф.

– Вы уже поговорили с Габо?

– С кем?

– С Феликсом Габо. Растлителем малолетних. Бывшим клиентом Хайбека. Выпущенным из тюрьмы на прошлой неделе.

– А ты с ним поговорил?

– Еще нет.

– Ты всю неделю путаешься у меня под ногами, парень. Пообщался со всеми членами семьи Хайбека. Даже с сыном-монахом. Ты воруешь мой хлеб. Зачем тебе это нужно, Лиддикоут?

В какой уж раз Флетч покачал головой.

– Это не гангстерское убийство, Бифф. Вы взяли не тот след.

– А ты разбираешься в этом лучше меня, так? Газета поручила тебе это расследование?

– Только ту его часть, что касается музея.

– Ага, музея. Ты что-нибудь понимаешь, Гомес?

– По-моему, он несет чушь.

– Я думаю, его стоит потерять. – Бифф повернулся к Гомесу.

– Мы его потеряем, – заверил его лейтенант.

– Такое случается, парень. – Теперь Бифф смотрел на Флетча. – Дежурный, бывает, ошибается, заполняя ворох необходимых бумаг.

– Конечно, – улыбнулся Гомес. – Сегодня же отправим его в дурдом. А дней через десять все и прояснится, если о нем кто-то да вспомнит.

– А что вы выгадаете? – удивился Флетч. – Несколько дней. Или вы думаете, что я буду молчать?

– Да кто будет винить нас за бюрократическую ошибку? – удивился Бифф. – Я вообще не появлялся в это утро в участке. Да и ты еще не приходил, не так ли, Гомес?

– Я никогда не прихожу так рано.

– А шустряк-то наш хорош. Его не испугало наше предложение отдохнуть несколько дней в дурдоме. А может, подвесим ему что-нибудь посерьезнее? Чтобы отделаться от него навсегда. Так что у вас делают с шустряками? Я забыл.

– Обычно, Бифф, если уж бьешь человека, надо ударить его так, чтобы он не смог дать сдачи.

– Ясно, – Уилсон не повышал голоса, но Флетч видел, как на его висках пульсируют вены. Да и глаза недобро блестели. – Где-то я уже это слышал. Давай порадуем его таким обвинением, чтобы он не смог дать сдачи. Значит, так. Его арестовали, как Александера Лиддикоута. При обыске в дежурной части у него в кармане нашли кокаин. Ты поделишься своим, Гомес?

– Ради такого дела, конечно, – кивнул лейтенант.

Флетча прошиб пот.

– И все потому, что я покусился на ваше расследование, Бифф?

– Потому что ты шустряк. В журналистике шустрякам не место. Так, Гомес?

– Ты вот всегда был паинькой, – ответил лейтенант.

– Мы играем по правилам, парень, – продолжил Бифф Уилсон. – Ты получишь срок за владение, а может, и за распространение наркотиков, Флетчер, и я сомневаюсь, что Джон Уинтерс или Френк Джефф поручат тебе подметать пол в редакции «Ньюс трибюн». Да и едва ли тебя возьмут в какую-то другую газету.

– Что я должен сказать? – спросил Флетч. – Извиниться и пообещать, что теперь буду хорошим мальчиком?

– Слишком поздно, – отрезал Бифф. – Я решил, что ты шустряк. От тебя надо отделаться.

– А если я пообещаю уйти добровольно?

– Ты и так уйдешь. За казенный счет. Мы об этом позаботимся.

Флетч рассмеялся.

– Неужели вы думаете, что я не вернусь, Бифф?

Бифф посмотрел на Гомеса.

– Может вернешься. Может – нет. Кого это волнует?

– Вас-то должно волновать.

– С чего ты так решил? В тюрьме ты проведешь несколько лет, и я не уверен, что тебе удастся выйти из нее на своих двоих. Это не пустая угроза. Обыденный факт, – Бифф повернулся к Гомесу. – Выясни, о каком он говорил пистолете. Где у тебя кокаин?

– В шкафчике раздевалки спортзала.

– Принеси. Потом поднимемся в твой кабинет и перепишем протокол задержания этого парня.

– У меня есть хороший кофе. Выпьем по чашечке.

– Не откажусь.

– О Боже! – воскликнул Флетч. – Бифф, вы это серьезно?

– А ты решил, что я шучу?

– Энн Макгаррахэн предупреждала, что вы – дерьмо.

– Уж она-то знает. Она допустила большую ошибку, выйдя за меня замуж. Все так говорят.

Гомес рассмеялся.

– Благодаря тебе у нее так и не было детей, Бифф?

– Пришлось приложить руку. Дамочка не любила, когда ее трахали, пропустив перед этим рюмку виски. Запах ей, видите ли, не нравился.

– Господи! – простонал Флетч.

– Полагаю, парень, больше я тебя не увижу. – Бифф направился к двери. – И сожалеть об этом, пожалуй, не буду.

– Бифф...

– В камеру тебя отведут, – добавил Гомес, следуя за криминальным репортером. – Понаслаждайся одиночеством. Когда еще тебе доведется побыть одному.

– Мы напишем такой протокол, что комар носа не подточит. – Бифф держал дверь открытой, пропуская лейтенанта. – Мы с Гомесом в этом деле доки.

Флетч остался один в залитой светом комнате. Хлопнула закрывшаяся дверь. Шаги Биффа и Гомеса затихли в коридоре. Из камер доносились крики.

Ему вспомнилась Луиза Хайбек.

Флетч посмотрел на грязное, забранное решеткой окно. Несмотря на прутья, к стеклу крепился датчик охранной сигнализации.

Голые стены покрывала светлая краска.

Зеленые теннисные туфли, седые волосы и цветастое платье...

Безумный мир. Флетч подошел к двери и повернул ручку. Толкнул дверь.

Она открылась.

Флетч выглянул в коридор. Пусто.

С гулко бьющимся сердцем он миновал коридор, поднялся по лестнице.

У перегородки, разделяющей дежурную часть надвое, никого не было.

Негритянка, плакавшая прошлым вечером, теперь спокойно сидела на скамье. Сержант за столиком читал спортивный раздел «Ньюс трибюн».

В конце концов он оторвался от газеты и посмотрел на Флетча.

– Лейтенант Гомес и Бифф Уилсон пьют кофе в кабинете лейтенанта, – отчеканил Флетч. – Они хотят, чтобы вы послали кого-нибудь за пончиками с сахарной пудрой.

– Понятно, – сержант снял трубку и трижды повернул диск. – Лейтенант хочет пончиков, – сказал он в трубку. – Нет, кофе у него есть. Ты же знаешь Гомеса. Если в чашке жидкость, это не кофе.

– Пончики в сахарной пудре, – напомнил Флетч.

– Посыпь пончики сахарной пудрой, – добавил сержант.

Глава 35

– Информационная служба «Ньюс трибюн». Назовите, пожалуйста, ваш регистрационный номер и фамилию.

– Привет, Пилар. Как поживаешь?

– Доброе утро. Это Мэри.

– Доброе утро, Мэри.

– Регистрационный номер и фамилию, пожалуйста.

С урчащим от голода желудком, прижав к уху трубку радиотелефона, Флетч мчался в своей машине к своему дому.

– Семнадцать девяносто дробь девять. Флетчер. Держа путь к автобусной остановке, Флетч оглядывался по сторонам в надежде найти открытый кафетерий или закусочную, где бы он мог позавтракать. И тут он вспомнил, что у него нет ни цента. Полиция облегчила его карманы, забрав бумажник и ключи. Тут же в голову пришла забавная мысль: ограбь он закусочную, содеянное приписали бы Лиддикоуту.

Его машина осталась на стоянке у пиццерии. Пришлось добираться туда на попутках. Сначала его подвез мужчина средних лет, продающий музыкальные инструменты. Он пытался уговорить Флетча приобрести саксофон. Потом он оказался в микроавтобусе, набитом подростками. Несмотря на ранний час, они передавали друг другу самокрутку с марихуаной и почти докончили бутылку белого вина. Направлялись они на пляж. До своей машины Флетч добрался в начале десятого. Завел мотор, напрямую соединив проводки, ведущие к аккумулятору и стартеру, и поехал домой.

– Вам несколько посланий, – сообщила ему Мэри. – Звонила некая Барбара. Очень взволнованная. Похоже, по личному делу.

– Правда?

– Нас это, кстати, не удивляет.

– Говорите, Мэри, я слушаю. – От голода у него болела голова, от яркого солнечного света – глаза.

– Она просила передать следующее: «Ты съел всю пиццу сам? Считай, ты прощен. Позвони».

При упоминании пиццы его желудок завязался узлом.

– Ну? – спросила Мэри.

– Что, ну?

– Вы съели всю пиццу?

– Мэри, это глубоко личный вопрос. Пожалуйста, не задавайте таких вопросов.

– Значит, съели. Я думаю, вы расправились с пиццей в одиночку. Как это ужасно, кто-то ждет, что ему принесут пиццу, а ее лопают совсем в другом месте.

– Мэри, вы сегодня завтракали?

– Да.

– А я нет.

– Зачем вам завтрак, если вы ночью съели целую пиццу?

– Есть еще что-нибудь для меня?

– Я бы вас не простила. Да. Энн Макгаррахэн хочет, чтобы вы с ней связались. Вам ведено передать следующее: «Флетч, я понимаю, что вы очень заняты, но, пожалуйста, позвоните мне. Остерегайтесь Би-у и других социальных болезней».

– Ясно.

– Что такое Би-у?

– Мэри, это еще один личный вопрос.

– Я никогда не слышала о Би-у.

– Вам повезло.

– Я думала, что знаю все о социальных болезнях. То есть, знаю их все.

– Отлично. Мне нужен адрес Феликса Габо. – Он продиктовал имя и фамилию по буквам. – Он живет в районе Сан-Игнатиас.

– Вы не собираетесь просветить меня насчет Би-у?

– Мэри! Держитесь подальше от Би-у.

– Но я должна знать, как уберечься от этой социальной болезни.

– Не суйте нос в чужие дела, и все будет в порядке.

– О, вот этого мы себе никогда не позволяем. В районе Сан-Игнатиас живет только один человек с фамилией Габо. Звать его Тереза.

– Этот адрес мне и нужен. Феликс живет у сестры.

– 45447, Туиг-стрит. Дом в полквартала на запад от автомобильного салона, расположенного на углу.

– Благодарю. И еще, мне нужен адрес Стюарта Чайлдерса. – Вновь он продиктовал имя и фамилию по буквам.

– Это отвратительно. Тот, кого интересуют такие сведения, заслуживает Би-у.

– Мэри...

– 120, Китинг-роуд. Район Хэрдон-Эпартмент.

– Отлично.

– Я не должна этого говорить, но недавно звонил мистер Уилсон. Он тоже хотел знать этот адрес.

– Какой адрес?

– В районе Сан-Игнатиас. Терезы Габо.

– Мэри, вы уже подцепили Би-у.

– О, не говорите этого.

– Будьте осторожны, Мэри. Би-у может затаиться надолго и проявиться, когда его не ждешь.

– Вы говорите с автоответчиком. – Флетч снял трубку после третьего звонка. – В данный момент я не могу подойти к телефону, так что...

– Флетч! – прокричала Барбара. – У тебя нет автоответчика!

– Ты, разумеется, права, – вздохнул Флетч. Помимо автоответчика у Флетча не было и многого другого. С кушетки, купленной у старьевщика, он мог лицезреть красочные плакаты, какие обычно висят в туристических агентствах: Канья, жемчужина итальянской Ривьеры, Косумель, в восточной Мексике, Белиз, Найроби, Рио-де-Жанейро. Флетч надеялся, что со временем он заменит плакаты приличными фотографиями. А в глубине души мечтал о том дне, когда переедет в квартиру куда больших размеров и сможет украсить стены копиями картин Эдгара Артура Тарпа-младшего, воспевшего в своих полотнах Дикий Запад.

– С тобой все в порядке?

– Конечно. – На треснувшей тарелке, стоящей на обшарпанном кофейном столике, осталось лишь несколько крошек от плотного завтрака: яичница с ветчиной на четыре яйца плюс пачка вафель. – А почему ты спрашиваешь?

– Ты уехал за пиццей в одиннадцать вечера! И так и не вернулся!

– О, Господи. Не вернулся! Ты уверена?

– Ты даже не позвонил!

– Я не съел пиццу! Ни единого кусочка!

– Ты попал в аварию или случилось что-то еще?

– Что-то еще. А как тебе удалось мне позвонить? Или Сесилия распродала-таки галифе?

– Она послала меня в аптеку. Мы едва не умерли с голоду.

– Ты потеряла лишние восемь фунтов?

– Думаю, что да.

– А что вы с Синди делали?

– Легли спать. Что еще мы могли делать? Мы ждали тебя до часа ночи.

– Синди осталась на ночь?

– Естественно. Мы же пили виски. Она не могла сесть за руль.

– Это точно.

– Я не ожидала от тебя такой безответственности. Ты мог бы и позвонить.

– Думаешь, что мог?

Подвешенная к потолку, поперек комнаты висела его гордость – доска для серфинга.

– Мы переволновались. Я позвонила в пиццерию. Мужской голос ответил, что никакой Флетчер у них не появлялся.

– Мы же заказывали пиццу на фамилию Ролтон.

– О, да. Я забыла. Где ты провел ночь?

– Длинная история. Ты не будешь возражать, если я расскажу ее тебе при встрече?

– Она связана с Хайбеком?

– Полагаю, что да. – Флетч посмотрел на пустую тарелку. Головная боль исчезла.

– Ты прочитал статью Биффа Уилсона в утреннем выпуске?

– Да. – Экземпляр «Ньюс трибюн» лежал на кушетке. В статье не было ни слова о пистолете, из которого, возможно, стреляли в Хайбека и который передали в полицию прошлым вечером.

– Уилсон напирает на то, что Хайбека убила мафия, так как он слишком много знал.

Флетч вздохнул.

– Может, он прав.

– Скажи мне, Флетч, сколько лет он ведет в «Ньюс трибюн» криминальный раздел?

– Много.

– У него, наверное, везде свои люди.

– Наверняка.

– Я хочу сказать, люди, которые делятся с ним информацией: полицейские, бандиты, стукачи. Вероятно, его выводы небезосновательны.

– Возможно.

– Так что напрасно ты бодрствовал всю ночь. Толку от этого чуть. А вот из редакции ты вполне можешь вылететь.

– Слушай, Барбара, мне надо побриться, принять душ и ехать на работу.

– Съешь всю пиццу и хорошенько выспись. И я выйду за тебя замуж.

Флетч скинул газету на пол.

– А я бы на твоем месте крепко подумал.

– Слишком поздно. Решение принято. Ты помнишь, что сегодня мы обедаем с моей мамой?

– Как я мог об этом забыть?

– В шесть вечера в коттедже. Если ты опять подведешь меня, она очень обидится, это я тебе гарантирую.

– Я все понял.

– Ты приедешь?

– Обязательно.

– Отлично. Между прочим, Синди попросила позвонить ей ровно в половине первого по номеру 5552900. Ей есть что тебе сказать.

– Хорошо.

– Флетч, сегодня среда.

– Уже?

– Мы женимся в субботу. Ты обязательно должен приехать к обеду.

– Можешь не волноваться.

– Мне пора на работу.

– Мне тоже.

Глава 36

– Я из «Ньюс трибюн», – представился Флетч женщине, открывшей дверь квартиры на первом этаже дома 45447 по Туиг-стрит. Женщина сидела в инвалидном кресле-коляске. – Вы Тереза Габо?

Черные глаза, серая кожа, немытые, нечесаные волосы.

– Мы не можем позволить себе газету. Да и не люблю я их.

– До меня из «Ньюс трибюн» к вам никто не приезжал?

Тереза покачала головой.

В автосалоне по сниженным ценам продавались шестиместные седаны. Флетч оставил машину у самого угла и прошагал полквартала, шурша валяющимися на тротуаре газетами и отбрасывая пустые банки из-под пива. Входя в подъезд, он едва не упал, споткнувшись о ноги спящей на полу женщины.

Пока он завтракал, говорил по телефону с Барбарой, брился и принимал душ, дверной звонок молчал. Если б он зазвонил, Флетч намеревался удрать по пожарной лестнице. Поначалу его арестовали, приняв за Александера Лиддикоута, ограбившего более двадцати пиццерий и закусочных. Эта ошибка полиции могла вызвать разве что улыбку. А вот намерения Уилсона и Гомеса обвинить И.М.Флетчера в хранении и распространении наркотиков вселяли нешуточную тревогу. Но полиция не появилась в квартире Флетча. И по пути в Сан-Игнатиас его датсан не привлек внимание патрульных машин.

Но Уилсон и Гомес могли предположить, что Флетч заглянет к Габо.

– А кто-нибудь у вас был? Полиция?

Вновь женщина покачала головой. Откатилась в сторону. Флетч подумал, что сейчас она захлопнет дверь, а потому придержал ее рукой.

– Я ищу Феликса Габо.

В ее взгляде мелькнуло удивление.

– Ему тоже не нужна газета.

Флетч переступил порог.

– Мне надо с ним поговорить.

В комнате он увидел кровать, матрац и несколько одеял, сложенных на ящике. Женщина уже не обращала на него ни малейшего внимания, не сводя глаз с телевизора, стоящего на массивной тумбе.

Флетч прошел в другую комнату, вернее, кухню. Холодильник, плита, раковина. Все грязное, на полу мусор. Раковина завалена пустыми консервными банками. Воняло гнилью и мочой. Матрац у стены, без подушек и одеяла. Кресло между матрацем и холодильником. А в кресле человек-гора.

Мужчина пристально разглядывал стену над плитой. В руке он держал недопитую бутылку пива. Рубашку и черный, выданный при выходе из тюрьмы костюм покрывали пятна. Похоже, за столом мистер Габо не пользовался салфеткой.

Флетч присел на краешек матраца.

– Что вы делали, выйдя из тюрьмы?

– Купил это кресло. – Свободная рука Габо поднялась и опустилась на подлокотник. – Купил этот матрац. – Взгляд упал на матрац. – Купил пива. – В углу у холодильника валялось не меньше двадцати пустых пивных бутылок. – Теперь меня насыщает только пиво. – Над воротником рубашки нависали складки жира. – У меня все нормально. Первая неделя на воле.

– Похоже, в тюрьме вас неплохо кормили.

– Да. Но она страдала, – Феликс указал бутылкой на другую комнату. – Никто не заботился о моей сестре одиннадцать, двенадцать лет. Она выклянчивала талоны на питание. Посылала детей купить ей кошачьей еды. Ела кошачью еду, купленную на выклянченные талоны. Владелец дома отнял у нее гостиную и вторую спальню. Только потому, что не мог вышвырнуть ее на улицу. Видите стену, которую он поставил? – Судя по слою наросшей на стену грязи, воздвигли ее одиннадцать лет тому назад. – И вы называете это законом? – Флетч воздержался от комментариев. – Что вы на это скажете? Она не сделала ничего плохого. Почему она страдала?

– А вы сделали что-то плохое?

На глазах Феликса Габо мгновенно навернулись слезы.

– Не следовало сажать меня в тюрьму. Я больной человек. Как вы назовете человека, который пристает к маленьким детям?

– Больной.

– Совершенно верно. Они должны были отправить меня на лечение. Меня же бросили в камеру. Раздавили меня. Разве можно так обращаться с больными?

– На суде вы не просили признать вас невменяемым.

– На суде я не произнес ни слова! – Феликс и не пытался сдержать катящиеся по щекам слезы. – Вы знаете, как чувствует себя обвиняемый в зале суда? – Флетч покачал головой. – Он цепенеет. Потрясен тем, что такое могло случиться с ним. Он в ужасе от того, что говорят о нем, о содеянном им. Все эти люди говорят, говорят, говорят о нем и о том, что он сделал. Все, о чем они говорят, ни в малейшей степени не похоже на то, каким он кажется себе. Его мутит от их слов. Он лишается дара речи.

– Вашим адвокатом был Дональд Хайбек, не так ли?

– Мистер Хайбек. Да. Я мог бы кое-что сказать, если бы он не говорил так много. Видите ли, у меня были резоны. Я все видел в ином свете. Я мог бы объяснить.

– Вы могли бы объяснить растление детей?

– Мне было что сказать. Я хотел, чтобы им было хорошо.

– Как вы расплатились с Хайбеком? Как вы смогли нанять такого дорогого адвоката?

– Я не платил мистеру Хайбеку. Ни цента.

– Непонятно. Почему же он взялся защищать вас?

– Не знаю. Однажды он пришел в камеру и сказал: «Я твой адвокат». Он ни о чем меня не спрашивал. Не давал ничего объяснить. Я мог бы объяснить, почему я стал таким плохим. Он не позволил судье задать мне хоть один вопрос. День за днем я сидел в зале суда, а все эти люди приходили один за одним, чтобы сказать, что они видели, как я делал то, другое, третье. – Феликс поднес бутылку ко рту и глотнул пива. – Каждый день газеты писали о моем процессе, а телевидение вело передачи из зала суда. Они охотились за моей сестрой. Сводили ее с ума своими расспросами. Показали дом, где мы жили. Рисовали карты. Показывали детские площадки и школьные дворы, куда я приходил с собаками и встречался с детьми. – Феликс по-прежнему плакал. – Газеты – дерьмо! Они едва не затравили мою сестру.

– Я начинаю кое-что понимать.

– Вы узнали о суде из газеты?

– Ваш процесс – единственный, который проиграл Хайбек. Проиграл с треском. Впрочем, мог ли он рассчитывать на иной исход? Растлитель детей...

– Почему он так поступил? Почему так затягивал процесс? Почему говорил сам? Почему не позволил мне все им рассказать?

– Он использовал вас для рекламы. На вашем примере хотел показать, что и Хайбек может проиграть большой процесс. Благодаря вам его фамилия каждый день появлялась на первых полосах газет. Непонятно мне другое, почему вам дали только одиннадцать лет?

– Очень даже понятно! После всех этих издевательств, которые изо дня в день терпела моя сестра по милости газет и телевидения, Хайбек поднялся на одном из заседаний и заявил: «Ваша честь, мой клиент признает себя виновным по всем пунктам».

– Не предупредив вас?

– Нет! Он вообще не разговаривал со мной. А мне было что сказать. Я не собирался причинять детям вред. Я их любил!

– Вы любили их, подманивая собаками.

– Конечно! Дети любили собак. Они всегда-всегда подходили к собакам.

– Вы выдрессировали собак уводить детей в укромный уголок.

– Послушайте, вы бывали на школьных дворах? Дети всегда играют в укромных уголках. Собаки не уводили их туда. Они звали собак к себе.

Флетч нетерпеливо взмахнул рукой.

– Я пришел сюда не для того, чтобы в чем-то вас обвинять.

– Я это понимаю. Просто мне надо выговориться. Видите ли, когда я впервые попал в тюрьму, тамошний психиатр потратил на меня массу времени. Я испытывал вину перед сестрой. Мы были маленькие, и я толкнул ее под колеса автомобиля отца, когда тот дал задний ход. Тогда-то она и стала калекой. Отец обезумел. Он ушел от нас, и больше мы о нем не слышали. Видите? Я старался искупить свою вину перед маленькими детьми. Я их любил. Старался любить.

– Все это сказал вам психиатр?

– Помог мне разобраться в себе. Я был болен. Мне было что сказать в суде. Хайбек все испортил, и меня бросили за решетку.

Флетч покачал головой.

– Почему вы так растолстели в тюрьме?

– Меня не брали в рабочие бригады. Никто не хотел работать рядом со мной. Меня отправили на тюремную ферму. Они знали, кто я такой. Из газет, – Феликс Габо уже не плакал, а рыдал. – Если мистер Хайбек собирался заявить суду, что я во всем виновен, почему он не сделал этого сразу, почему позволял газетам так долго мучить мою сестру?

– За это вы и убили Хайбека.

– Я никого не убивал! – Красные от слез глаза Феликса Габо сердито блеснули. – Меня надо было изолировать от общества. Собак убили. Я заслужил наказание!

– Но не ваша сестра.

Феликс указал на себя обеими руками.

– Могу я выйти на улицу и кого-то убить? Я же конченый человек.

– Вы же злы на Хайбека.

– Я выхожу на улицу только по делу. Купил матрац, кресло. Они мне необходимы. Какой сегодня день?

– Среда.

– Завтра четверг. Я должен отметиться в полиции. Вы съездите туда со мной?

– Я? Нет.

– Моя сестра не сможет поехать. Это в центре.

Флетч встал.

– Вам обязательно надо отметиться в полиции.

– Вы не сможете поехать со мной?

– Нет.

– А что вы сделаете для моей сестры?

– Кажется, я уже слышал этот вопрос.

– Неужели вы появились здесь лишь для того, чтобы выслушать историю моей жизни?

– Я хотел услышать ваше признание в убийстве Дональда Хайбека.

– Кто вы?

– Ай Эм Флетчер.

– Вы не из службы социального обеспечения?

– Я же сказал, что я из газеты. – Флетч уже стоял у двери. – Вы не расслышали?

Глаза Феликса Габо вылезли из орбит. Он попытался подняться.

– «Ньюс трибюн», – добавил Флетч.

Габо упал в кресло. Перебросил бутылку из левой руки в правую.

Флетч попятился. В другой комнате наткнулся на инвалидное кресло-каталку Терезы Габо.

Бутылка разбилась о дверной косяк.

– Мой брат не любит газеты, – пояснила Тереза Габо.

– Я понимаю.

– Винит их во всем.

В полквартала от дома Габо Флетч едва успел сесть за руль, как на Туиг-стрит свернула машина Биффа Уилсона, с мигалкой, антенной и надписями «Ньюс трибюн» на капоте, багажнике и по бокам. Остановилась она у дома 45447.

Глава 37

555-2900.

Часы показывали половину первого.

В этот день Флетчу следовало избегать многих мест. Во-первых, собственной квартиры. Во-вторых, редакции «Ньюс трибюн». Да и езда по улицам без водительского удостоверения и регистрационного талона на автомашину, отобранных прошлой ночью полицией, таила в себе немалую опасность. Его могли арестовать и как Александера Лиддикоута, грабителя, и как Ирвина Мориса Флетчера, распространителя наркотиков.

Поэтому, как только Бифф Уилсон вылез из своей машины, застегнул пиджак и скрылся в подъезде дома 45447 по Туиг-стрит, Флетч заехал на стоянку салона, торгующего подержанными автомобилями. Поставил «датсан 300 ZX» в первый от улицы ряд. Соседние машины были больше по размерам, чище и новее.

Никто из продавцов не удостоил автостоянку своим присутствием. Несомненно, в этот момент они подкреплялись кофе и сандвичами, чтобы, набравшись сил, радовать покупателей ослепительными улыбками и беспрерывной болтовней.

Флетч снял картонную табличку с ветрового стекла соседней машины и подсунул под дворник своей. На табличке значилось: «ПРОДАЕТСЯ. $5000, И ЭТОТ АВТОМОБИЛЬ ВАШ».

Под прикрытием таблички Флетч мог не только спокойно говорить по телефону, но и наблюдать за домом 45447 по Туиг-стрит.

Синди сняла трубку после первого звонка.

– Флетч?

– У тебя все в порядке?

– Конечно. Почему нет?

– Извини, что не смог привезти пиццу.

– Разве можно ждать от мужчин чего-то иного? Договариваются с женщинами, а потом уходят от них, игнорируя прежние обещания. Даже если речь идет о пицце. Меня это не удивляет. Разумеется, Барбару твой поступок задел. Жаловалась она и на голод.

– Слушай, Синди, не надо на меня сердиться. Если б ты знала, что со мной произошло...

– Не хочу я слышать никаких оправданий. Мужчины не способны говорить женщинам правду. Нельзя требовать от змеи, чтобы она исполнила оперную арию.

– Тебе, похоже, не раз доводилось сталкиваться со змеями.

– Я обижаюсь не за себя, Флетчер. За Барбару.

– Для бракосочетания необходимы как жених, так и невеста. Так что стоит ли обращать внимание на мелкие недоразумения?

– Нам приходится выполнять все, что пожелает левая нога мужчины. Потому-то на свете мало счастливых жен. Но так уж устроен мир, не правда ли?

– Ты делаешь это для того, чтобы досадить Марте?

– Во многом, да.

– Где ты находишься?

– Не твое дело.

– Синди, я лишь хочу убедиться, что ты в полной безопасности. И тебя никто не подслушивает.

– Не волнуйся, не подслушивает.

– Хорошо. Кому принадлежат «Дружеские услуги Бена Франклина»?

– Как я и говорила, «Лесной нимфе, инкорпорейтед». Сегодня утром я порылась в бумагах в кабинете Марты. Она сегодня сидела в приемной. Нашла упоминание о двух других корпорациях. Одна называется «Кангуэлл скрю», вторая «Лингман тойз, инкорпорейтед».

– И какая же связь между этими тремя компаниями?

– Точно не знаю. Разобраться не успела. Но мне представляется, что «Кангуэлл скрю» и «Лингман тойз» – инвесторы, владельцы «Лесной нимфы».

– А кто руководит этими компаниями?

На Туиг-стрит Бифф Уилсон выскочил из подъезда дома 45447. Захлопнул за собой дверь. Оглядываясь, сбежал по ступенькам.

– Марта. Президент «Лесной нимфы». Вице-президент «Кангуэлл скрю» и «Лингман тойз». Президент «Кангуэлл скрю» – Мариэтта Рамсин.

Дверь подъезда дома 45447 по Туиг-стрит вновь открылась. Феликс Габо, с зажатой в руке бутылкой, переступил порог. Габариты его поражали воображение.

Феликс бросил бутылку вслед убегающему Биффу Уилсону.

Бутылка угодила Биффу в ухо. Упала на тротуар и разбилась.

– Забавно, – прокомментировал Флетчер.

– Президент «Лингман тойз» – Ивонн Хеллер. Начальник финансового отдела во всех компаниях один – Джей Демарест. Я его знаю.

– Правда?

Открылось окно на нижнем этаже дома 45447 по Туиг-стрит. Из него высунулась Тереза. Она трясла рукой и что-то кричала в спину Биффа.

– Да. Постоянно приходит к нам. Пользуется всеми благами, никогда ни за что не платит. Получает все, что требует.

– И что ты можешь о нем сказать?

Феликс Габо тем временем собирал с тротуара осколки бутылки.

– За те два года, что я его знаю, физические упражнения изменили его в лучшую сторону. Я говорю о спортивной форме. Ему чуть больше тридцати. Он не женат.

– Кто ж будет жениться, имея таких друзей?

– Что?

Прижав руку к ушибленному уху, Бифф повернулся, чтобы броситься на Феликса.

Феликс швырнул осколки в лицо Биффу.

– Ничего.

– Я бывала с ним, знаешь ли. Эскорт-услуги. Когда он приглашал друзей к обеду.

– И что у него за друзья?

Под крики брата и сестры Габо Бифф Уилсон загрузился в машину.

– Неудачники. Ты понимаешь, что я имею в виду? Люди, которые ничего не могут сделать как следует.

– Ты думаешь, что Джей Демарест – истинный владелец компаний?

У Биффа никак не заводилась машина. Наконец включились мигалки на крыше.

– Я думаю, он ведет бухгалтерский учет и заказывает лосиные рога. Козел отпущения.

– Ему обеспечивают хорошую жизнь, чтобы при необходимости он взял всю вину на себя, отведя удар от настоящих хозяев.

Теперь Феликс набросился на машину. Пнул левое заднее крыло. Да так сильно, что на нем появилась приличных размеров вмятина. Затем его кулаки забарабанили по багажнику. Его форма также начала меняться.

– Да. Я думаю, он и Марта – наемные работники. Взревел двигатель машины Биффа.

– Когда ты сможешь узнать все остальное?

С поврежденными багажником и левым крылом, с включенными мигалками машина рванула с места.

Камень, который Феликс уже держал в руке, полетел следом и разбил заднее стекло.

Поворачивая за угол, Бифф Уилсон едва не врезался в проезжающий автобус.

– Да, нелегка репортерская жизнь, – вздохнул Флетч.

– Что?

Тереза и Феликс Габо все еще что-то кричали и махали кулаками вслед уже скрывшейся за углом машине.

– Когда ты сможешь узнать все остальное?

– Давай договоримся о встрече, и к этому времени я все подготовлю. Перечень услуг и их стоимость я уже написала. У меня есть фамилии и адреса некоторых клиентов. А также фотографии и видеокассеты.

– Отлично. А Марта там есть?

– Конечно. Ей тоже нравится иной раз поразмяться.

– Джей Демарест?

– Естественно. Думаю, Марта запечатлела его на пленку на случай, если он взбрыкнет. Милая дама, не так ли? Все они друг друга стоят. Настоящий гадючник.

– Я не хочу подвергать тебя риску, Синди.

– Не волнуйся. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

– Тут ты права. Я найду тебя по этому номеру?

Окно и дверь подъезда дома 45447 по Туиг-стрит закрылись. Тереза и Феликс Габо ретировались в грязь и зловоние своей квартирки.

– Да. Я могу выйти, но обязательно вернусь сюда. Только не звони мне в «Бен Франклин».

– Как я могу? Марта спросит, когда я приступлю к работе.

По улице мимо Флетча медленно проехала патрульная машина.

– Рад, что ты позвонил, – воскликнул Олстон Чамберс. – Я пытался разыскать тебя. Твоя квартира не отвечает, коттедж не отвечает, телефон в машине тоже не отвечает. В редакции понятия не имеют, где тебя искать. У меня есть для тебя новости. Кстати, где ты сейчас?

– В данный момент прячусь на стоянке салона по продаже подержанных автомобилей, изображая манекен, сидящий за рулем «датсана 300 ZX».

– Как же я не догадался об этом?

– Хочу попросить тебя о паре услуг, дружище.

– Не много ли ты от меня требуешь? Я же уже согласился быть твоим шафером. В субботу, не так ли?

– Я же пытаюсь выяснить, кто убил твоего босса.

– Об этом на фирме никто и не вспоминает. Холоднокровные мерзавцы. «Хайбек, Харрисон и Хаулер» заинтересуется убийцей Дональда Хайбека лишь в одном случае: если им придется защищать его или ее в суде, при условии, что он или она достаточно богаты или этот процесс послужит хорошей рекламой. Кстати, кто убил Дональда Хайбека?

– Ты всегда любил задавать прямые вопросы.

– Этому меня учили на юридическом факультете.

– Я не знаю, кто убил Дональда Хайбека. Пока я пообщался с членами его семьи, я пришел к выводу, что каждый мог это сделать, если бы знал, что Хайбек намерен разделить свои деньги между музеем и монастырем.

– Монастырем? Что ты такое говоришь?

– Я забыл. Мы с тобой давно не разговаривали. Поверишь ты мне или нет, но получается, что лжец один рассказал правду.

– И никто ему не поверил?

– Разумеется, нет. Хайбек действительно хотел пожертвовать пять миллионов долларов музею. А в газету он собирался обратиться для того, чтобы под нажимом прессы заставить музей принять его дар с обещанием потратить эти деньги на создание коллекции современного религиозного искусства. Так что мне и «Нью трибюн» в замысле Хайбека отводилась роль пешек.

– Единожды в жизни сказанная правда не превращает человека в монаха.

– Я уверен, что Дональд Хайбек хотел уйти в монастырь. Мои безумные и прочие, столь же ненадежные, источники информации убедили меня в этом. Долгие годы он готовил себя к этому. Он не развелся со своей первой женой, хотя она уже долгие годы находится в частной психиатрической клинике. Возможно, таким образом Дональд пытается найти путь к сердцу сына. А может, ими обоими движет одно и то же чувство. Возможно, сын, думая, что бунтует против отца, интуитивно угадал его заветное желание. И, разумеется, Хайбек не лгал, говоря, что всем на него наплевать. Так оно и было. Кроме того, Хайбек читал русские романы, с иконами на каждой странице, главная идея которых, особенно у Достоевского, – уход от мира.

Последовала долгая-долгая пауза.

– Послушай, Флетч...

– Да, Олстон?

– Ты также уверен, что в своем расследовании пользуешься абсолютно законными методами?

– Естественно. А какие тут могут быть сомнения?

– Я не слышал, чтобы полиция считала уликой перечень прочитанных жертвой книг.

– И напрасно. Образ мыслей человека наиболее полно характеризуется книгами, которые он читает.

– Вернемся к фактам. Ты знаешь, что Хайбек и Жасмин не расписаны?

– Дональд и Луиза не разводились. Я знаю, что Жасмин не стала миссис Хайбек. Я знаю, что ее настоящее имя совсем не Жасмин. Вот мы и подошли к первой услуге, о которой я хочу попросить тебя, дружище.

– А кто же тогда эта Жасмин?

– Она думает, что все происходящее с ней напрямую связано с Федеральной программой защиты свидетелей. Она давала показания на суде в Майами, когда Дональд Хайбек увез ее.

– До того, как закончился ее допрос?

– Естественно. Вероятно, Хайбек убедил ее, что больше ее ни о чем спрашивать не будут, она вольна ехать, куда ей вздумается, а он, помимо прочего, лицо официальное. С умом у Жасмин не густо. Она поверила Хайбеку, потому что он адвокат, говорил с ней по-доброму да и пришел в дорогом костюме.

– Дорогие костюмы – его слабость, – промурлыкал Олстон.

– Так тебя не затруднит связаться с кем полагается, чтобы о ней позаботились? Возможно, ее показания все еще интересуют суд в Майами.

– И это ты называешь услугой? Конечно, позвоню. Всегда готов помочь государству в борьбе с преступниками. Моя новость такова: Дональд Хайбек оставил завещание. Оно написано пять лет тому назад и с тех пор не менялось.

– То есть его завещание юридически законно?

– Да. Согласно воле Дональда Хайбека, все его состояние отходит детям Нэнси Хайбек и Томаса Фарлайфа по достижении ими совершеннолетия.

– Однако. Теперь у детей сапожника есть сапоги. Вернее, будут.

– В том, что все состояние завещается внукам, нет ничего удивительного.

– Ты не видел, как эти внуки дрались из-за игрушечного танка.

– Паршивцы?

– Получив деньги, они погонят такую волну насилия, что мир ахнет.

– Отлично. Похоже, всем им потребуются адвокаты.

– Не без этого.

– А ты не думаешь, что их папочка, певец насилия, укокошил дедулечку?

– Том Фарлайф способен лишь на то, чтобы швырнуть комком земли в бродячего кота.

– Повтори, пожалуйста.

– Насилие не присуще Тому Фарлайфу. Он получает его от своих родственников по линии жены.

– А я думал, что ты прижал его к стенке. Значит, никто из родственников не убивал Хайбека?

– Убить мог любой. Включая Луизу, Нэнси, даже Роберта, монаха. Все они относились к покойному одинаково. Реакция на его смерть у всех одинаковая: «Ну и черт с ним». Но есть сомнения. Одно серьезное, второе – не очень. Серьезное состоит в том, что никто, похоже, не знал, что перед самой смертью Дональд Хайбек решил лишить их наследства в пользу музея и монастыря. Разумеется, трудно доказать, что люди знают, а чего – нет. Но и заподозрить их во лжи нелегко, учитывая, что Луиза в дурдоме, Нэнси в нищете, а Роберт в монастыре, и все в один голос твердят, что ничего не знали о намерениях Дональда Хайбека.

– Адвокат никогда никому не верит, это аксиома.

– И второе сомнение, транспорт. Поверишь ли ты, но в наши дни ни у кого из них нет машины. Автомобиль Фарлайфов ржавеет перед домов. Роберта изредка вывозят из монастыря. Луиза садится в чужие машины и ждет, пока не появится хозяин и не отвезет, куда ей нужно. А ведь при подготовке убийства временной фактор едва ли не главное. Я не думаю, что убийца въехал на стоянку «Ньюс трибюн» на автомобиле. Но как он или она добрался без него до редакции?

– Извини, что напоминаю тебе об этом, Флетч, но существуют и другие направления расследования. Надеюсь, ты хоть что-то оставил полиции. Не мне, возможно, это говорить, но неплохо бы обратить внимание на партнеров.

– Ты прав. Но семья прежде всего. Именно родственников Дональд Хайбек лишал наследства. Это ли не повод для убийства?

– Его нынешние и бывшие клиенты...

– Да, я виделся с Габо. Хайбек использовал его в рекламных целях. По словам Габо, сломал жизнь не только ему, но и его сестре. Габо ненавидит Хайбека. Но я не думаю, что он способен на убийство. Тюрьма раздавила его.

– Стюарт Чайлдерс.

– Вот-вот. Расскажи мне о нем. Сколь вескими были улики, доказывающие его вину в смерти брата.

– Более чем веские, но, к сожалению, полученные со слов самого Стюарта. Досье у меня на столе. Я предполагал, что оно тебя заинтересует. Ага, вот оно. Ричард был на два года старше Стюарта. Настоящий плейбой. Не работал ни дня, не женился, сосал деньги из родителей, завсегдатай яхт-клуба, разбивал не меньше одной машины в год. В последней аварии погибла девушка, которая ехала вместе с ним. Время от времени ему предъявлялись обвинения в хранении наркотиков, вандализме, даже в поджоге. Он пытался поджечь лодочный ангар. Всякий раз родители помогали ему избежать наказания.

– Нанимая фирму «Хайбек, Харрисон и Хаулер»?

– Совершенно верно. Иначе как бы я узнал об этом.

– Родители богаты?

– Ты же слышал о «Чайлдерс иншуренс». Самая большая, старейшая богатейшая страховая компания в местных краях.

– Расположена на Городском бульваре, так?

– Там находится центральное отделение. Стюарт, с другой стороны, был хорошим сыном. Послушный, трудолюбивый. Не доставлял никаких хлопот. Окончил колледж с отличием. С шестнадцати лет каждое лето работал в «Чайлдерс иншуренс». После окончания учебы занял в фирме достойное место.

– Хороший сын, плохой сын, какая проза.

Пока Флетч произносил эти слова, мимо него на малой скорости проехала еще одна патрульная машина.

– После аварии, в которой погибла девушка, мама и папа Ричарда Чайлдерса выставили его за дверь, сказав, что больше он не получит ни цента. Устраивайся, мол, сам, ищи работу, зарабатывай на жизнь.

– Но Ричард избрал другой путь.

– Естественно. Вместо этого он начал шантажировать младшего брата. Или попытался это сделать.

– А в чем провинился Стюарт?

– Получил диплом с отличием обманным путем. Заплатил ассистенту профессора, чтобы тот написал за него выпускную работу. Ричард, конечно, и дня не проучился в колледже, но был хорошо знаком с ассистентом,

– И мысль о том, что родители подумают, будто он ничуть не лучше своего брата, свела Стюарта с ума.

– Так он и сказал.

– Кто сказал?

– Стюарт. Ричарда нашли мертвым на тротуаре, четырнадцатью этажами ниже лоджии его квартиры. В комнатах остались многочисленные следы борьбы: перевернутые столы, стулья, разбитые стекла. Эксперты обнаружили в квартире отпечатки пальцев Стюарта. Как, впрочем, и других людей. Ричард знался бог знает с кем, а потому в протоколе записали, что убийца неизвестен.

– Я знаю, что Стюарт сознался.

– Совершенно верно. Пришел в полицейский участок после полудня и сказал, что хочет сделать признание. Ему зачитали его права, препроводили в отдельный кабинет, включили диктофон, затем попросили подождать, пока машинистка не отпечатает признание, которое он и подписал.

– И тут на сцене появился Дональд Хайбек.

– Чайлдерсы вызвали Хайбека, как только узнали, что их младший сын отправился в полицейский участок, чтобы признаться в убийстве старшего брата. Первым делом Хайбек распорядился, чтобы у Стюарта проверили содержание алкоголя в крови. Вероятно, перед тем, как пойти признаваться, Стюарт выпил для храбрости не меньше кварты джина.

– То есть признание не имело юридической силы?

– Копы не только знали, что он выпил, они еще подносили ему виски, чтобы он говорил, не останавливаясь. А последнюю стопку дали перед тем, как он взял ручку, чтобы подписать отпечатанный текст.

– Неужели они так глупы?

– Слушай, копы всегда пытаются добиться максимум возможного до появления адвоката. Тут-то они обычно и допускают ошибки.

– In vino veritas не есть догмат юриспруденции?

– В досье почерком Хайбека записано: «В суде давать Стюарту успокоительное».

– Его накачивали транквилизаторами?

– Так точно.

Флетчу вспомнились слова Феликса Габо: «Вы знаете, как чувствует себя обвиняемый в зале суда?.. Он цепенеет. Потрясен тем, что такое могло случиться с ним... Он лишается дара речи».

– Суд не счел признание Стюарта доказательством его виновности. И хотя оба брата не были друзьями, Хайбек резонно заявил, что нельзя обвинять человека в убийстве только потому, что отпечатки его пальцев обнаружены в квартире убитого. Тем более, что там хватало и отпечатков пальцев других людей, личности которых не были установлены следствием.

– Ты говорил, что каждый имеет право на защиту.

– Естественно.

– Даже если человеку это не надо?

– Ну, не знаю. Во всяком случае, Хайбек честно отработал свой гонорар.

– Но Стюарт Чайлдерс сознался в убийстве!

– Перестань, Флетч.

– Что значит, перестань?

– Флетч, разве можно верить всему, что ты сам говоришь в крепком подпитии?

– Несомненно!

– Если бы я в это верил, то сейчас не разговаривал бы с тобой. Или ты со мной.

– Разве in vino нет истины?

– Нет, конечно. Особенно, если вино поступает из полицейского погребка.

– Я сдаюсь. – У края автостоянки появился мужчина. Увидев сидящего за рулем Флетча, он широко улыбнулся. – Но для проформы поеду к Чайлдерсу. Копы его слушать не станут.

– Может, он признается в каждом преступление, что совершается в городе, ради того, чтобы выпить на халяву?

– Я переговорил со всеми психами. Поговорю и с этим.

– Кстати, мне есть, что тебе рассказать.

– Ничего не хочу слышать.

– Тебе же нравятся истории про адвокатов.

– Уже нет.

– Я помню, что в старину, когда мой дедушка был адвокатом в Южной Калифорнии, они брали не за время работы, но за конкретный процесс. Поэтому подпиливали на несколько дюймов передние ножки стульев, на которые садились клиенты. Ты понимаешь, чтобы клиенты наклонялись вперед, быстрее излагали свое дело и сматывались.

– А что тут интересного? Такие стулья стоят теперь в кафе быстрого обслуживания.

– Когда же адвокаты перешли на почасовую оплату, они купили новые стулья и отпилили уже задние ножки. Понимаешь? Чтобы клиент усаживался поудобнее, расслаблялся и не спешил уйти из конторы.

Улыбающийся мужчина, несомненно, продавец салона подержанных автомобилей, стоял уже рядом с датсаном Флетча.

Пока Олстон смеялся над своей историей, Флетч откашлялся.

– Теперь насчет второй услуги, дружище...

– Да?

– Для меня это очень важно. Меня интересует, как связаны между собой компании «Лесная нимфа», «Кангуэлл скрю» и «Лингман тойз». А самое главное, кто их владелец.

– Я сейчас же это выясню.

– Можешь не спешить. Я могу подождать минут пятнадцать-двадцать.

– Зачем ждать, если можно все узнать сразу.

– Разве «Хайбек, Харрисон и Хаулер» не припасли для тебя другой работы?

– Нет. Я уволился час тому назад.

– Что?

В трубке раздались гудки отбоя: Олстон Чамберс положил трубку. Последовал его примеру и Флетч.

– Как вам нравится этот автомобиль? – тут же спросил продавец, наклонившись к окну.

– Нравится что? – переспросил Флетч.

– Этот автомобиль. Хотите его купить?

– Я его ненавижу, – Флетч повернул ключ в замке зажигания (к счастью, в квартире нашлись запасные ключи). – Вы только послушайте, как он гремит. Надо менять этот чертов глушитель.

К полному изумлению продавца, он тронул машину с места и вырулил с автостоянки на улицу. Табличка «ПРОДАЕТСЯ» слетела с ветрового стекла и приземлилась на асфальт неподалеку от ног продавца.

Глава 38

– Вы из «Ньюс трибюн»? – Стюарт Чайлдерс, сидящий за широким столом в деловом костюме и галстуке, выглядел очень молодо. Крепкий, здоровый парень, пусть и с мешками под глазами. Скорее всего, от недосыпания. Он постоянно кусал губы.

– Да. Моя фамилия Флетчер.

– Полагаю, вы пришли сюда не за страховкой.

– Нет. Швейцар вашего дома сказал, что я найду вас на работе.

– Наверное, Бог услышал мои молитвы. – Стюарт Чайлдерс достал из верхнего ящика стола пистолет двадцать второго калибра. Положил его перед собой. – Если меня не арестуют за убийство до пяти вечера, я пущу себе пулю в лоб.

– Серьезная угроза. – Флетч сидел на стуле напротив Чайлдерса. – Когда боги хотят наказать нас, они отвечают на наши молитвы.

Размеры кабинета не впечатляли, но стены были отделаны настоящим деревом, а пол устилал турецкий ковер.

– Вы хотите выяснить, кто убил Дональда Хайбека, не так ли? – спросил Чайлдерс.

– Это работа полиции и суда, – ответил Флетч.

– Полиции! – пренебрежительно фыркнул Чайлдерс. – Суда! Боже ты мой!

– Мне нужен материал для статьи, – пояснил Флетч. – Я журналист. Моя задача – понять, каким был Дональд Хайбек и что привело его к трагическому концу.

– И далеко вы продвинулись?

– Да. Многое уже прояснилось.

Чайлдерс разглядывал пистолет.

– Дональда Хайбека убил я.

– Вы это уже говорили.

– Полиция не стала меня слушать.

– За последние два месяца вы признавались во всех преступлениях, что совершались в городе.

– Я знаю. Это была ошибка.

Флетч пожал плечами.

– Мы все ошибаемся.

– Но вы не думаете, что мы все нуждаемся в наказании? – Кусая губы, Чайлдерс ждал ответа, но Флетч молчал. – Если б нас наказывали за наши деяния, мы, по крайней мере, могли бы жить в мире с собой, умирать естественной смертью. – Он провел пальцами по пистолету. – Пуля в висок – не лучший выход.

По-прежнему Флетч молчал.

– Что вам известно о смерти моего брата?

– Я знаю, что вы, напившись, сознались в его убийстве. Я знаю, что во время суда Хайбек держал вас на таблетках.

– Да. Транквилизаторы. Хайбек говорил, что всегда дает их клиентам. Я понятия не имел, какие они сильные. Перед глазами у меня все плыло, словно я смотрел на происходящее из окна быстро несущегося поезда. – Зубы Чайлдерса не оставляли в покое его губы. – Я убил своего брата.

– Думаю, так оно и было.

– Разве такое прощается? – Воззрился Чайлдерс на Флетча. – Ричард сказал, что будет шантажировать меня, сосать из меня деньги, чтобы продолжать разгульный образ жизни. Если б я и согласился платить, у меня не было уверенности, что он будет держать язык за зубами. Потому что он обожал мучить меня, моих родителей. Моя ошибка в том, что я испугался. На самом деле мир не рухнул бы, узнай мои родители правду о моей дипломной работе. Да, мне написал ее ассистент профессора. За деньги. И ничего ужасного в этом нет. Но я поехал к Ричарду. Убивать его я не собирался. Разговор как-то сразу перешел на крик, мы носились друг за другом по квартире. Оказались на лоджии. Внезапно лицо его исказилось. Он подался назад. Перевалился через ограждение. Упал вниз.

– Признаетесь вы очень убедительно.

– Я пришел в себя после окончания процесса. Вернулся в свою квартиру. Каждый день ходил на работу. Все говорили мне, что дело закрыто, а жизнь продолжается. Но разве я мог так жить? Для меня дело не закрылось. Мои родители знали, что я получил диплом с отличием нечестным путем. Один их сын умер. Второй его убил. Родители знали и это. Я погубил все их надежды. С тем же успехом я мог убить и их, – Чайлдерс помолчал. – Родители нанимали Хайбека, чтобы спасти меня от тюрьмы. Но не полегчало бы у них на душе, если б их единственный оставшийся сын взял на себя ответственность за им содеянное?

Вновь Флетч предпочел не отвечать на заданный вопрос.

– Вы же пришли за материалом для статьи.

– И вы начали признаваться.

– Да. Начитавшись о каком-нибудь громком преступлении, я шел в полицию и говорил, что совершил его я. Поначалу меня слушали. Но улики против себя мне приходилось придумывать. Это была ошибка. Улики не выдерживали проверки. Так что верить мне перестали.

– Вы уверены, что вам не хочется еще раз сыграть главную роль в суде? – Чайлдерс одарил Флетча укоризненным взглядом юной актрисы, обвиненной в том, что она красива. Некоторым это нравится.

Чайлдерс вздохнул и посмотрел на пистолет.

– Стюарт, вас не могли вновь судить за убийство брата.

– Я знаю. Поэтому я убил Хайбека.

– В это трудно поверить.

– Почему?

– Брата вы убили импульсивно, под влиянием момента. Два брата, никогда не ладившие между собой, слово за слово, замелькали кулаки, лоджия, неловкое движение. Все достаточно ясно и объяснимо. И совсем другое дело – подготовить и осуществить убийство человека, который не позволил вам понести наказание за первое преступление.

– Неужели? Вероятно, вы правы, – Чайлдерс коротко глянул на Флетча. – После того, как отнял одну жизнь, отнимать следующие уже легче.

– Это расхожее выражение. Люди, убившие в гневе, импульсивно, редко совершают подобное вторично. Объект их ненависти уже мертв.

– Разве я не мог перенести свою ненависть с брата на Хайбека?

– Не сдавайтесь, Стюарт. Ищите логичное объяснение.

– Кто сказал, что убивший под влиянием момента не может пойти _на второе убийство, уже тщательно подготовленное?

– А с чего вам готовить убийство Хайбека? Этот сукин сын спас вас.

– Да, спас! – Чайлдерс наклонился вперед. – И этот сукин сын знал, что я виновен! Он воспрепятствовал свершению правосудия.

– Ради вашего блага! Вы же вышли из зала суда свободным человеком!

Чайлдерс откинулся на спинку кресла.

– Я не слишком хорошо разбираюсь в юриспруденции, но считаю возможным назвать Дональда Хайбека соучастником убийства. Он стал им, добившись моего освобождения. Или я не прав? Подумайте об этом.

Флетч задумался.

– Сколь часто становился он соучастником убийств, уводя преступников от заслуженного наказания?

– Возможно, вы пришли к правильному выводу, – пробурчал Флетч.

– Что, что?

Флетч вспомнил свои слова о Роберте, сказанные им Луизе Хайбек: «Застрелив отца, он одним выстрелом убил бы двух зайцев, не так ли?» И ее ответ: «Именно так».

– Хорошо, Стюарт. Допустим, вы застрелили Хайбека, чтобы понести заслуженное наказание. Как получилось, что вы покинули место преступления? Почему вас не нашли стоящим над еще теплым трупом с пистолетом в руке? Чайлдерс улыбнулся.

– Вы поверите, если я скажу, что мне приспичило помочиться?

– Нет.

– Застрелите кого-нибудь, и вы узнаете, что происходит в такой момент с вашим мочевым пузырем, – говорил Стюарт бесстрастно, словно обсуждал с клиентом пункты страхового полиса. – Я намеревался подождать. Я думал, что кто-то услышит выстрел. Я застрелил Хайбека в дальнем конце автостоянки. Там, где он поставил машину, когда он открыл дверцу и собрался вылезти из кабины. Рядом не было ни души. Охранник у ворот говорил с водителем въезжающего на стоянку автомобиля. Я его видел. Я ждал. А мочевой пузырь грозил лопнуть. Так как арест обычно занимает немало времени, мне не хотелось напустить в штаны. Поэтому я вошел в здание редакции и спросил охранника, можно ли пройти в туалет.

– Почему вы вновь не вышли на автостоянку? Там кучковались полицейские, фотографы, репортеры. Им было бы небезынтересно увидеть вас на месте одного из ваших преступлений.

– Мне стало нехорошо. Закружилась голова.

– Это понятно.

Стюарт что-то невнятно произнес.

– Что, что? – теперь переспросил Флетч.

– Мне захотелось выпить. Пропустить несколько рюмок перед тем, как сдаться полиции.

– Вы хотели опять напиться перед признанием, не так ли? Ради чего, Стюарт?

– Я хотел совладать с нервами. Пришел домой, выпил виски, принял ванну, выспался. Утром позавтракал. И пошел в полицейский участок, чтобы сознаться в убийстве. – Чайлдерс пожал плечами. – По-моему, так и должен вести себя джентльмен. Во всяком случае, так меня воспитали.

Флетч покачал головой.

– Как вы узнали, что в понедельник, около десяти утра, Дональд Хайбек окажется на автостоянке «Ньюс трибюн»?

– Я этого не знал. К решению убить Хайбека я пришел в выходные дни. Поэтому в понедельник утром поехал к его дому. Добрался туда где-то в половине восьмого. Подождал, пока он выедет из гаража на своем синем кадиллаке. Последовал за ним. Он подъехал к воротам автостоянки. Пока он говорил с охранником, я припарковался у тротуара и зашел на автостоянку. Это была его первая остановка после выезда из гаража. Когда он открыл дверцу кадиллака, я его убил.

– А затем вам приспичило помочиться?

– Я сидел в машине с семи утра! А потом, когда я помочился, мне скрутило живот. Ноги не держали. Голова раскалывалась. – Чайлдерс потер подбородок. – Мне требовалось время, чтобы прийти в себя. Неужели это непонятно?

– Ну, не знаю. Если исходить из ваших слов, вы хотели, чтобы вас поймали, но при этом убежали. Доказательств того, что вы были на месте преступления, нет. Вы привели лишь два неопровержимых факта, что Хайбек приехал на синем кадиллаке и его убили, когда он вылезал из кабины. Но об этом писали в газете.

– Ничего не поделаешь, мои слова лишь подтверждают истину.

– Вы признались лишь после того, как смогли прочесть в репортаже Уилсона о подробностях убийства.

Чайлдерс смотрел на пистолет.

– Ладно, Чайлдерс, что вы сделали с орудием убийства?

– Вы знаете?

– Нет.

– И я не знаю.

– Вы не знаете, что сделали с пистолетом?

– Не знаю. Когда я пришел домой, пистолета при мне не было. Я пытался вспомнить. Но...

– Вы хотели помочиться.

– Пытался восстановить цепь событий...

– Естественно.

– Я не мог войти в здание «Ньюс трибюн» с пистолетом в руке. Должно быть, я забросил его в кусты.

Флетч пристально смотрел на него.

– В кусты перед зданием?

– Скорее всего.

– Что это был за пистолет?

– Двадцать второго калибра.

– Стюарт, ваш пистолет двадцать второго калибра лежит перед вами.

– Я купил его вчера вечером. А тот, из которого я стрелял в Хайбека, был у меня много лет. Я получил его в подарок от отца, когда мне исполнилось шестнадцать, – Чайлдерс улыбнулся. – Ричарду он пистолет не дарил.

– О, мой Бог!

– Что?

Флетч встал.

– Почему полиция не нашла пистолет? – спросил Чайлдерс.

– Почему вы не нашли пистолет? – задал Флетч встречный вопрос.

– Я пытался. Полазил по кустам. Там его не было.

Флетч указал на пистолет, что лежал на столе.

– Могу я его взять?

Чайлдерс накрыл пистолет рукой.

– Не пытайтесь, если не хотите получить пулю в лоб.

– О, нет, – усмехнулся Флетч. – Зачем заставлять вас лишний раз признаваться?

Глава 39

– Слушаю, слушаю, – Флетч услышал жужжание радиотелефона, еще открывая дверцу датсана.

– Говорит информационная служба «Ньюс трибюн». Назовите, пожалуйста, вашу фамилию и регистрационный номер.

– О, привет, Мэри.

– Это Пилар. Регистрационный номер, пожалуйста.

– Семнадцать девяносто дробь девять.

– Мистер Флетчер, вас и Биффа Уилсона приглашают на совещание в кабинете главного редактора в три часа дня.

– Какая для меня честь.

– Да уж, пожалуйста, приезжайте.

Флетч взглянул на часы на приборном щитке. Два двадцать.

– Боюсь, не успею.

– Мистер Джефф просил передать следующее:

«Приходи в мой кабинет ровно в три или можешь вообще не появляться в редакции».

– В жизни постоянно приходится делать выбор.

– Как видите, не только вам, но и «Ньюс трибюн». Ваше последнее слово?

– Нет проблем. И ЭТО ВСЕ, ЧТО ОН НАПИСАЛ.

То и дело поглядывая на часы, Флетч сидел в припаркованной у тротуара машине и думал. Когда стало ясно, что к трем часам успеть невозможно, он завел двигатель и неспешно покатил к своей квартире.

– Олстон, я понимаю, что у тебя нет времени... – На малой скорости Флетч все еще ехал домой.

– Наоборот, дружище, времени у меня сколько угодно. Как только я объявил об уходе из фирмы, появилась дама и забрала с моего стола все бумаги. Даже материалы того дела, с которым я работал. Представляешь себе?

– Да, конечно. Ты уволился. Расскажи, почему?

– Я учился на адвоката не для того, чтобы становиться преступником. Полагаю, тут никто бы не возражал, уйди я сейчас домой и вернись только в пятницу, за последним чеком. Может, я так и сделаю. Давай встретимся в «Маноло» и выпьем пива?

– Олстон, я не ожидал, что на моей свадьбе в субботу будет хоть один безработный.

– Главное, не говорить об этом официанту. Между прочим, старина, о свадебном подарке от шафера можешь не беспокоиться. Ты его обязательно получишь, но с некоторой задержкой.

– Разве не я должен тебе подарок? За то, что ты согласился стать моим шафером?

– И я его получу?

– Боюсь, что и здесь задержки не избежать.

– Но уж свадьба состоится в назначенный срок?

– Да, – Флетч остановил машину, чтобы воробышек смог исследовать лежащий на асфальте окурок сигары. – Состоится.

– Между прочим, последний час я не разгибаясь работал на тебя, задействовав немалые резервы фирмы «Хайбек, Харрисон и Хаулер». Не волнуйся, оплатить эти услуги ты не сможешь.

– Это правда.

– Теперь насчет интересующих тебя компаний... Ты готов?

– Начинай.

– «Лингман тойз» и «Кангуэлл скрю», похоже, существуют с единственной целью: владеть напополам «Лесной нимфой, инкорпорейтед». «Лингман тойз» и «Кангуэлл скрю», в свою очередь, принадлежат «Параска стимшип компани». Эта типичная корпоративная схема, призванная гасить нездоровое любопытство посторонних. Смысл в том, чтобы развести подальше владельцев фирмы «Дружеские услуги Бена Франклина» и саму фирму, попросту, бордель... – По тротуару женщина в шортах и топике прогуливала серого пуделя. Высоко обрезанные шорты не скрывали пухлых ягодиц женщины. Олстон перечислял фамилии чиновников компаний. Упоминались, главным образом, Джей Демарест, Ивонн Хеллер, Марта Холсам, Мариэтта Рамсин. Женщина зашла в фотомастерскую.

– Олстон, уймись. Скажи лучше, кому принадлежит «Параска стимшип компани»?

– Четырем женщинам. – Олстон начал называть имена и фамилии. Флетч резко затормозил на желтый свет. Водитель идущей следом машины возмущенно нажал на клаксон.

– Что ты сказал? Повтори!

Рядом остановилась патрульная машина. Полицейский всмотрелся в лицо Флетча. Олстон повторил.

– Пока, Олстон! – Флетч бросил трубку на колени и вдавил в пол педаль газа.

Проехал на красный свет, развернулся на перекрестке, вновь проехал на красный, но уже в противоположном направлении. Патрульная машина повторила его маневр.

– Лейтенанта Франсиско Гомеса, пожалуйста. Срочно. Ситуация критическая.

В последнем Флетч не кривил душой. Теперь уже две патрульные машины мчались за ним по городским улицам. И его попытка обогнать их, одновременно разговаривая по радиотелефону, тянула на тринадцатый подвиг Геракла.

– Кто звонит?

– Бифф Уилсон, – без запинки ответил Флетч. Он включил левый поворотник и повернул направо из левого ряда. Сбросить с хвоста преследователей ему не удалось, но на перекрестке тут же образовалась пробка.

– Да? – Гомес говорил так, словно разговор длился уже минут пятнадцать.

– Гомес, у Биффа Уилсона крупные неприятности.

– Кто это?

– Флетч, он же Лиддикоут. Помните нас?

– Дерьмо собачье! Где ты?

– Как, разве вы не знаете? – резким поворотом руля Флетч загнал датсан в переулок посередине квартала. – Я думал, у полиции повсюду глаза и уши.

– Что ты несешь? И с чего такой шум? Полицейские сирены, визг тормозов.

– Да, полиция обеспечила мне почетный эскорт. Я спешу, знаете ли. Лаборатория установила, чьи отпечатки пальцев остались на пистолете?

– Каком пистолете?

– Который я оставил вам. О котором говорил.

– Мало что ты говорил. Многие хотят выдвинуться на наших костях.

– Вы еще не связывались с лабораторией?

– Ты ничем не лучше Чарлза, нет, Чайлдерса, Стюарта Чайлдерса. Хочешь поиграть в полицейских и воров. Только тебе охота быть полицейским, а ему – вором.

– Да и результаты баллистической экспертизы, несомненно, уже готовы.

На какое-то время Флетч обрел мир и покой, свернув на улицу с односторонним движением, естественно, навстречу идущим машинам.

– У меня ордер на твой арест, Флетчер. Незаконное владение и распространение наркотиков. Вещественные доказательства лежат на моем столе.

– С нетерпением жду встречи с ними. – На углу Флетча заметили три патрульные машины. И устремились к его датсану. – Вы меня не поняли, Гомес? Ваш приятель Бифф попал в передрягу.

– Неужели?

– Сейчас он в кабинете Френка Джеффа. Можно сказать, на ковре. Ему грозит увольнение.

– Не болтай ерунды.

– Вы же знаете, какие за ним водятся грешки.

Гомес промолчал.

Флетч включил фары и вклинился в середину похоронного кортежа. Три патрульные машины пронеслись мимо, безо всякого уважения к усопшему.

– Ему нужна ваша помощь, – продолжил Флетч. – Результаты баллистической экспертизы и выводы дактилоскопической лаборатории по этому пистолету. Немедленно.

– Неужели?

– С чего мне вам лгать, – Флетч выключил фары и свернул в проулок. – Получив результаты, сразу же звоните в «Ньюс трибюн». Попросите соединить вас с кабинетом Френка Джеффа. Бифф в кабинете Френка.

В двух кварталах впереди патрульная машина замерла на перекрестке. Заметив датсан Флетча, устремилась к нему, включив сирену и мигалку.

– Гомес, вы хотите, чтобы Биффа вышибли из редакции?

В трубке раздались гудки отбоя.

Флетч бросил ее на колени. Он уже видел крышу здания «Ньюс трибюн». Три патрульные машины неумолимо настигали его.

Еще два поворота отделяли Флетча от желанной цели...

Глава 40

– Эй, тут нельзя оставлять машину! – крикнул охранник в вестибюле редакции «Ньюс трибюн», известный внезапными вспышками гнева.

Флетч, словно и не слыша, проскочил мимо него. Заехав двумя колесами на тротуар, он бросил машину прямо перед центральным входом.

Обернулся он, уже ступив на эскалатор, уносящий его в зал городских новостей.

– Что?

Стоя у эскалатора, охранник смотрел на входную дверь.

– Почему ревут сирены?

– Я вас не слышу, – ответил Флетч. – Слишком много сирен.

В коридоре он столкнулся с Нортоном Рикмерзом.

– Вы виделись с Томом Фарлайфом? – спросил Рикмерз. – Стоит брать у него интервью?

– Нет, – качнул головой Флетч. – Он – седовласая дама в зеленых теннисных туфлях.

Мортон наморщил лоб.

– Как скажете.

Через стеклянную дверь кабинета Френка Флетч видел самого Френка, сидящего за столом, и Биффа Уилсона, устроившегося в кресле. Цветом лиц они вполне могли составить конкуренцию охраннику в вестибюле. в данный момент, несомненно, общающемуся с полицейскими.

– Ты припозднился, – заметила секретарь Френка.

– Все относительно, – философски ответил Флетч. Вошел в кабинет, закрыл за собой дверь.

– Добрый день, Френк. Как мило с вашей стороны пригласить меня заглянуть к вам. – Глаза Френка пробежались по тенниске и джинсам Флетча, дырявым теннисным туфлям. – Добрый день, Бифф. – Лицо Биффа закаменело. Он отвернулся. Правое ухо распухло и горело огнем. – У вас не ухо, а царский рубин, – прокомментировал Флетч. От стекла, брошенного Биффу в лицо, на коже остались многочисленные царапины. – Вам повезло, что стекло не попало в глаза. – Бифф зыркнул на Флетча, но тот уже повернулся к Френку. – Это еще что. Видели бы вы машину «Ньюс трибюн», на которой ездит Бифф. Вмятины в корпусе, разбитое заднее стекло. Едва ли за нее много дадут даже в салоне подержанных автомобилей.

– Откуда ты это знаешь? – прорычал Бифф.

– Я репортер, – Флетч сел на стул. – Так вот, Френк, имею честь доложить вам, что миссис Хайбек не сдабривает чай водкой. Более того, бедняжке не дают и чая. Я получил хороший урок. Нельзя начинать готовить статью, заранее составив мнение о ее предмете. Так, Бифф?

– Я удивлен, что ты таки появился, – разлепил губы Френк.

– Френк, с минуты на минуту у вас зазвонит телефон. Лейтенант Франсиско Гомес попросит передать трубку Биффу. Он знает, что Бифф в вашем кабинете. Я бы хотел, чтобы вы выслушали все то, что он хочет сообщить Биффу.

– Это же надо! – Бифф положил ногу на ногу. – Теперь этот умник учит вас жизни.

Через окно в кабинете Френка, выходящее в зал городских новостей, Флетч увидел шестерых полицейских, петляющих между столами.

– Что между вами произошло? – Несмотря на багрянец лица, Френк пытался сохранить хладнокровие. – Флетч, Бифф рассказал мне такое, чему я не могу поверить. Везде, где он только не побывал, готовя материал по убийству Хайбека, ты уже успел напакостить. Плавал с голым задом в бассейне Хайбека, так расстроил его сына, монаха, что тот отказался встречаться с Биффом, разозлил еще одного подозреваемого до такой степени, что этот подонок забросал Биффа бутылками из-под пива. – Флетч заулыбался. – Это не смешно. Тебе не поручалось расследование убийства Хайбека. Энн Макгаррахэн и я высказались на этот счет предельно ясно. Нет нужды прилагать такие титанические усилия лишь ради того, чтобы вылететь из редакции.

– Я не потерплю, чтобы какие-то молокососы путались у меня под ногами, – прорычал Бифф. – Особенно такие умники.

Френк улыбнулся каким-то своим мыслям.

– Я думал, что ты сожжешь лишнюю энергию, готовя статью о борделе. А вместо этого вчера вечером ты сказал мне, что не сможешь написать ее.

– Теперь смогу.

– Ты же сказал, что тебе не хватает времени. Наверное, потому, что ты тратил его, идя по стопам Биффа.

Через окно Флетч видел Мортона Рикмерза, разговаривающего с одним из полицейских. Мортон Рикмерз указал на кабинет Френка.

– Достаточно, – Бифф Уилсон приподнялся. – Не будем терять времени. Выгоните этого сукиного сына и позвольте мне вернуться к работе.

– Вам нравятся наглецы, Френк? – спросил Флетч. – Мне нет.

Френк хохотнул.

– Бифф был в «Ньюс трибюн» всю сознательную жизнь. А сколько ты работаешь у нас? Три месяца? Он – лучший криминальный репортер. И имеет полное право заниматься своим делом.

– Он наглец, – гнул свое Флетч. – Я не люблю наглецов.

– И начал параллельное расследование только потому, что он наглец? – спросил Френк. – Черта с два. Ты пошел по его следам, потому что решил, что сможешь обставить его. Как мало ты смыслишь в нашем деле.

– Я его обставил.

– Естественно, – хмыкнул Бифф. – И можешь поставить точку в расследовании убийства Хайбека? Как бы не так.

– Да, могу.

Френк пристально смотрел на Флетча.

– Два дня тому назад, в понедельник, я сказал тебе, Флетч, что твоими выходками мы сыты по горло. Я думал, что поручил тебе настоящее дело, статью о борделе Бена Франклина...

– Я готов написать и ее. – Флетч изучал молчащий телефон на столе Френка.

– Конечно, готов. – Бифф скорчил гримасу. – Скажи нам, кто убил Дональда Хайбека, умник. Нам не терпится услышать твою версию. Держу пари, член семьи. Безумная Луиза? Безмозглая Жасмин? Дочурка Нэнси бросила пять своих оборвышей в мокрых ползунках и отправилась убивать папашку? Или ее муж, никчемный поэт? А еще лучше, монах, Роберт. Расскажи нам, как монах убил своего отца. За это ухватятся все газеты.

Телефон на столе Френка по-прежнему молчал. Флетч глубоко вдохнул.

– Дональда Хайбека убил Стюарт Чайлдерс.

Бифф расхохотался.

– Блестяще! Готов спорить, он сам признался тебе в этом.

– Да, – кивнул Флетч. – Признался. – Бифф продолжал смеяться. – Пришлось его выслушать. Иногда лжецы говорят правду.

Френк посмотрел на зал городских новостей.

– А что тут делают копы?

Шестеро полицейских обступили секретаря Френка.

– Преступник есть жертва собственного преступления, – сказал Флетч Биффу. – В чем, я думаю, вам вскорости предстоит убедиться.

Зазвонил телефон. Секретарь, занятая спором с полицейскими, не смогла взять трубку.

Так что отвечать пришлось Френку.

– Слушаю!.. Кто это? – Он посмотрел на Биффа. – Лейтенант Гомес... Да, Бифф у меня... Нет. – Взгляд на Флетча. – Я ему все передам, лейтенант... Пистолет? Хорошо... Пистолет двадцать второго калибра. Зарегистрированный на Стюарта Чайлдерса... – Бифф поднял голову. – Отпечатки пальцев Стюарта Чайлдерса... – Френк злобно глянул на Биффа. – Баллистическая экспертиза... Дональда Хайбека убили из этого пистолета... Будьте спокойны, я все передам... – Френк медленно положил трубку.

Откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди. Посмотрел на Биффа, на Флетча, вновь на Биффа.

Бифф сидел, выпрямив спину, на краешке кресла, готовый сорваться с него в любую минуту.

Шум за дверью усиливался. Двое полицейских спорили друг с другом. Оба показывали пальцем на Флетча.

Повысила голос и секретарь.

– Ладно. – Бифф поправил левую штанину. – Подготовку материалов по убийству Хайбека я веду в тесном контакте с лейтенантом Гомесом. – Бифф откашлялся. – Потому он и звонил мне.

– Ты даже не знал, что звонит именно он, – заметил Френк.

На помощь секретарю прибыл Хэмм Старбак. Встал между полицейскими и дверью в кабинет Френка.

Флетч наклонился вперед.

– А теперь, Френк, насчет Бена Франклина...

– Заткнись! – рявкнул Бифф. Френк изогнул бровь.

– Рассказывай, – приказал он Флетчу.

– «Дружеские услуги Бена Франклина» принадлежат «Лесной нимфе, инкорпорейтед». Которой, в свою очередь, владеют две компании, «Кангуэлл скрю» и «Лингман тойз». – Френк переводил взгляд с Биффа на толпу перед дверью кабинета, но одновременно и слушал. – У «Кангуэлл скрю» и «Лингман тойз» один хозяин – «Параска стимшип компани», совладельцами которой являются четыре женщины: Ивонн Хеллер, Анита Гомес, Мариэтта Рамсин и Аврора Уилсон.

Лицо Биффа Уилсона побагровело.

За дверью кричали все, даже Хэмм Старбак.

Френк смотрел на телефон.

– Анита Гомес. – Он глянул на Биффа. – Аврора Уилсон. – Френк придвинулся к столу. – Гомес и Уилсон. Похоже, вы действительно работаете в тесном контакте. – Он потянулся к телефону. – Теперь я понимаю, как фотоснимки этих блядей попали в понедельник на страницы спортивного раздела.

– Сукин ты сын! – взорвался Бифф.

– Матт? – Френк уже говорил по телефону. – Френк Джефф. Выпиши чек на выходное пособие для Биффа Уилсона. Я хочу, чтобы к пяти часам ноги его здесь не было... Да, он уволен. Далее ни он, ни его компании не будут прикрываться «Ньюс трибюн».

Бифф вскочил. Пальцы его сжались в кулаки.

– Сукин ты сын! – повторил он.

Шагнул к Флетчу, ударил.

Флетч успел отпрянуть, свалился со стула, покатился по ковру.

Дверь открылась. Первым вошел Хэмм Старбак.

– Извините, Френк, но копам нужен Флетч. – Он посмотрел на лежащего на ковре Флетча. – С чего это ты предпочитаешь стульям ковер?

Бифф уже стоял над Флетчем. Согнулся, схватил руками за шею.

– Александер Лиддикоут! – Крикнул один из полицейских. – Я его узнал, когда остановился перед светофором!

– Ты не сверил номера! – закричал второй. – А мы сверили. Он – Ирвин Флетчер, разыскиваемый за хранение и распространение наркотиков.

– Помогите! Полиция! – хрипел Флетч.

– Вооруженное ограбление...

– Ты что ли спал на утреннем инструктаже?

– Кокаин...

– Слушай, Флетч, – Френк обошел стол, присел рядом с Флетчем, которого душил Бифф Уилсон. – Статья об убийстве Хайбека, включающая признание Чайлдерса и его арест, нужна мне для утреннего выпуска. Гомес сказал, что его арестуют до вечера. Разумеется, об аресте напишут и другие газеты, но подноготная этой истории появится только у нас. Со ссылкой на то, что он признался в убийстве репортеру «Ньюс трибюн». Продолжение мы дадим в субботу.

– Г-р-р-р! – Флетч пытался разжать руки Биффа.

– Прекрати! – Френк стукнул Уилсона по плечу.

– Он нарушил все правила дорожного движения! – воскликнул третий полицейский. – Кто бы он ни был, мы его арестуем. Да еще машина у него с пробитым глушителем.

– А уж для воскресного выпуска, – продолжал Френк, – мне нужна большая аналитическая статья о проведенном тобой расследовании, со всеми фактами. Она должна лежать у меня на столе в субботу, в шесть вечера.

Хэмм Старбак, до того безучастный зритель, приступил к решительным действиям. Ибо лицо Флетча, до того красное, сначала побелело, а потом начало синеть. Обхватив Биффа сзади, Старбак сцепил руки у него на груди. Поднял.

Бифф приподнялся, не отпуская шею Флетча. Флетч завис над ковром.

Шестеро полицейских кричали друг на друга.

Звонил телефон.

Встал и Френк.

– Теперь о «Бене Франклине». Я думаю, мы должны дать разоблачительную статью в воскресенье. Порадуем читателей. А в пятницу и субботу напечатаем о ней короткие сообщения. Разожжем их интерес. То есть все материалы, включая фотографии, должны быть у меня в субботу, к двум часам дня.

Хэмм наконец оторвал Биффа от Флетча.

Шея Флетча освободилась.

Флетч рухнул на ковер, ударился головой.

– Ты сможешь это сделать? – спросил Френк.

– Я женюсь в субботу, – просипел Флетч, жадно ловя ртом воздух.

– Он женится! – Френка аж передернуло. – Выветрился из молодежи репортерский дух.

Он оглядел кабинет.

В одном углу Хэмм Старбак все еще боролся с Биффом Уилсоном.

Пятеро копов никак не могли договориться друг с другом насчет Ирвина Флетчера, кокаина, Александера Лиддикоута, вооруженных ограблений и нарушений правил дорожного движения. Двое уже достали дубинки.

Шестой полицейский, наклонившись, пытался надеть наручники на руки Флетча.

Флетч растирал шею.

Репортеры в зале городских новостей следили за происходящим в кабинете Френка.

– Что тут, черт возьми, происходит! – взревел Френк. Схватил за руку полисмена с наручниками. – Прекратите! Он мне нужен. – Полицейский выпрямился. – О Боже! – продолжал Френк. – Кто позволил полиции вламываться в редакцию?

– Газете нужна свежая кровь, – процитировал с пола Флетч. – Этакий юный диссидент, который встряхнет сложившийся жизненный уклад...

Над ним склонилась секретарь Френка Джеффа.

– Флетчер, тебя к телефону. Звонит женщина, требует тебя к телефону. Говорит, по очень срочному делу.

– ...Посмотрит на рутинное под новым углом. – Флетч поднялся. – Заставит остальных оторвать глаза от борозды и оглядеться. – Флетча качало. – В этом было мое предназначение, не так ли, Френк? Потому-то меня и взяли в редакцию? – Шестеро полицейских что-то говорили Френку, одновременно и каждый свое.

Среди репортеров, наблюдавших за захватывающим зрелищем, была и Энн Макгаррахэн. На ее губах играла улыбка.

Хэмм Старбак что-то втолковывал Биффу Уилсону. Бифф дважды согласно кивнул. Хэмм отпустил его.

Поправив пиджак, затем вновь сжав пальцы в кулаки, Бифф направился к двери, огибая спорящих копов.

– Бифф! – крикнул ему вслед Флетч, растирая шею. – Я знаю хорошего адвоката! Он с удовольствием займется твоим делом!

– Она сказала, что ее зовут Барбара Ролтон, – добавила секретарь.

Френк тем временем обратился ко всем полицейским.

– Послушайте, парни, сейчас он не может пойти в полицейский участок. Он нужен мне здесь. – Френк коротко глянул на Флетча, взявшего трубку с телефонного аппарата на его столе. – С вами пойду я. И улажу возникшие недоразумения.

– Привет, Барбара! – прокрякал Флетч. – Я не смогу пообедать с твоей мамой. Ни сегодня, ни завтра. Ни в пятницу. Абсолютно невозможно. У меня по горло работы. Постараюсь увидеться с тобой в субботу. Подожди, – Флетч прикрыл ладонью микрофон. – Френк?

В углу кабинета тяжело дышал Хэмм Старбак. Френк, окруженный полицейскими, посмотрел на Флетча.

– Я насчет статьи о «Бене Франклине». – Флетч потер шею. – Нужно ли упоминать о причастности к этому заведению Биффа Уилсона, только сегодня уволенного из «Ньюс трибюн»?

– Обязательно. – Френк усмехнулся. – Выдай этому наглецу на полную катушку.

ЕЩЕ ФЛЕТЧ?

Глава 1

В полученном письме более всего удивила Флетча подпись: «Флетч».

Глава 2

– Обещаешь ли ты, Ирвин Морис Флетчер, любить, чтить, служить, поддерживать во всем том, в чем мужчина должен поддерживать женщину... – проповеднику приходилось кричать. Внизу, под обрывом, ветер рвал пену с гигантских волн, которые Тихий океан гнал на скалы. В паре миль от берега небо соединялось с водой стеной дождя, – ...беречь, уважать, поощрять в начинаниях, отказываясь от всего того, что не идет на благо семейной жизни, до тех пор, пока смерть не разлучит вас?

– Кто это написал? – спросил Флетч.

– Я, – ответила Барбара, удерживая обеими руками юбку, которую ветер стремился надеть ей на голову. – Я хотела обсудить с тобой текст, но ты не дал мне такой возможности.

– Давай обсудим его сейчас.

Позади них, у самого обрыва, с которого открывался прекрасный вид на бушующий океан, стояли гости, подняв воротники, придерживая шляпы.

– Прошу тебя, ответь да, – попросила Барбара. – Обсудить вышесказанное мы еще успеем.

– Этого-то я и боюсь.

– Он говорит да, – сказала Барбара проповеднику.

Проповедник посмотрел на Флетча.

– Ты говоришь «да»?

– Полагаю, что да.

– А ты, Барбара Ролтон, обещаешь быть верной и надежной женой этому мужчине?

– Да.

Проповедник, держа перед собой листки бумаги, начал бубнить текст, распечатанный на принтере. Какие-то кролики построили хижину в лощине. Весеннее половодье смыло ее. Они построили другую хижину на голом холме. Ветры перевернули ее...

Наблюдая за приближающейся грозой, Флетч думал о том, что их и гостей может смыть в океан.

Церемония бракосочетания планировалась на два часа дня. Аккурат к этому сроку Флетч положил все необходимые материалы для воскресного выпуска на стол выпускающего редактора, побрился в мужском туалете и опоздал на собственную свадьбу лишь на сорок минут. – Не ожидал увидеть вас здесь, – приветствовал он Френка Джеффа, главного редактора «Ньюс-Трибюн».

– Не вы ли говорили мне, что по субботам сотрудники редакции для вас не существуют.

– Последние три дня я только и делал, что заменял тебя в судах и полицейских участках, – ответил Френк Джефф. – Вот я и подумал, а не потребуюсь ли я для того же и на твоей свадьбе.

– Еще немного, и так бы оно и вышло, – на обзорной площадке стояли также два пикапа. Рядом с ними – раскладные столы. Один – уставленный закусками, второй – пластиковыми стаканчиками, бутылками, ведерками со льдом. – С меня сняли все обвинения? Могу я ехать в аэропорт, не опасаясь ареста?

Френк отпил из стаканчика, что держал в руке.

– Думаю, твоя сегодняшняя статья об убийстве адвоката удалась. Материалы для воскресного выпуска готовы?

– Да, Френк.

– Завтра «Бена Франклина» выведут на чистую воду?

– Так точно, Френк. Статья и фотографии на столе выпускающего редактора.

– С понедельника ты работал днями и ночами.

– Не без этого.

– Ты какой-то полусонный.

– Френк...

– Счастливого медового месяца, – улыбнулся Френк. – Тебе необходимо отдохнуть.

– Спасибо, что пришел, Флетч, – поблагодарил его Олстон Чамберс. – Неприятно, знаешь ли, быть шафером на свадьбе без жениха.

– Если во время медового месяца ты натолкнешься на интересный материал, – продолжил Френк, – сразу же звони в редакцию. Похоже, журналистское расследование – твой конек.

Олстон оглядел джинсы и теннисные туфли Флетча.

– Не успел переодеться?

– Олстон, я здесь, я побрился, меня не выгнали с работы, я собираюсь в свадебное путешествие.

– Я имею в виду лавины. Оползни, – Френк осушил стаканчик. – Землетрясения. Авиакатастрофы. Крушения поездов.

– Я же оставил для тебя кое-какую одежду в отделе городских новостей. Тебе ее не передали?

– Нет.

– Массовые убийства, – перечислял Френк. – Акты терроризма, к примеру, взрывы бомб в аэропортах.

Олстон взял Флетча под локоть.

– Твоя нареченная, заметив, что ты уже здесь, хочет, чтобы ты встал рядом с ней перед святым отцом. Без этого не обходится ни одно бракосочетание.

– Обязательно позвони, если встретишь что-то особенное, – напутствовал Флетча главный редактор.

– Не ожидал увидеть тебя здесь, – сказал Флетч и матери.

Искусственный цветок на длинном стебле, украшающий ее шляпку, больно ударил Флетча по глазу, когда Жозефина Флетчер наклонилась вперед, чтобы поцеловать сына.

– Я ни за что в жизни не пропустила бы твою первую свадьбу.

– Я рассчитываю, что она будет и единственной.

Она неопределенно помахала рукой.

– После этого ты абсолютно самостоятелен.

– После чего?

Жози оглядела его одежду.

– Ты одевался для пикника на берегу океана?

На ней было платье из натурального шелка.

– Я работал.

– Мать Барбары полагала, что ты так и не появишься. Такое случалось с тобой не один раз.

– Где она? Я же ни разу ее не видел.

– Так она и сказала. Вон она, в галифе.

– Естественно.

Жози оглядела кусты.

– Не вижу только, где она припарковала своего слона.

– Слона?

Синди взяла Флетча под другой локоть.

– Проповедник говорит, что разверзнется ад, если ты сейчас же не подойдешь.

Флетч повернулся и пожал ей руку.

– Я тебе так благодарен, Синди. Ты помогла Барбаре подобрать костюм для нашего медового месяца. Ты помогла мне сохранить работу.

Синди взяла за руку молодую женщину, стоявшую рядом с ней.

– У меня такое чувство, что это не только твоя свадьба, но и моя.

– Так оно и есть, – Флетч пожал руку молодой женщине. – Счастья вам.

– Флетч, – вмешался Олстон, – эта особа говорит, что ей необходимо познакомиться с тобой прямо сейчас. Ее зовут Линда.

– Возможно, я выбрала не самое удачное время, – Линда вытащила рубашку из джинсов Флетча и ладонями сжала под ней его талию, – но я тебя люблю.

– Вы же никогда не видели меня.

– А сейчас вижу. И мне все ясно. Я безмерно тебя люблю, – по глазам чувствовалось, что говорит она на полном серьезе.

– Олстон, сколько ты заплатил этой особе, чтобы она отговорила меня от женитьбы?

Олстон вздохнул. Флетч посмотрел на Линду.

– Я собираюсь жениться.

– Правда? – ее руки поползли вверх.

– Потому-то мы все собрались здесь, – ветер усилился. – Что иное могло привести нас в это ужасное место?

– Я думал, свадьба должна навевать романтичные мысли, – заметил Олстон.

– Когда ты возвращаешься из свадебного путешествия?

– Через две недели. Мы покатаемся на лыжах в Колорадо.

– Ничего не сломай.

– Я постараюсь.

– Потому что я стану твоей следующей женой.

– Правда?

– Я так решила, – твердо заявила Линда. – Полагаю, ты мог бы не утруждать себя женитьбой на Барбаре.

– О Господи, – вздохнул Олстон. – Второй твоей свадьбы я не переживу.

– Она это серьезно?

– Позвони мне, когда вернешься. Я работаю с Барбарой.

Олстон уже тащил Флетча к невесте и проповеднику.

– Какая красивая, – пробормотал Флетч.

– Барбара? – переспросил Олстон.

– Линда.

– О-о-о, – простонал Олстон.

Ветер столь усилился, что Флетчу пришлось кричать, обращаясь к женщине в галифе.

– Добрый день, мама Барбары! Как поживаете?

Женщина оценивающе оглядела его.

– Кто вы такой?

Флетч засовывал рубашку в джинсы.

– Не волнуйтесь. Сына вам содержать не придется.

– О, мой Бог!

– И я рад с вами познакомиться.

Оказавшись перед проповедником, Флетч ущипнул Барбару за ягодицу.

Она скорчила гримаску.

– Ты сумел-таки выкроить минутку.

– Слушай, на этой неделе я написал две потрясающие статьи, – Флетч пожал руку проповеднику.

Неподалеку от него стоял мужчина, которого Флетч не знал. Стоял он в одиночестве, ни с кем не общаясь, лишь наблюдая за происходящим. Средних лет, в брюках и рубашке цвета хаки, в синем галстуке и кожаной куртке на молнии. Со светло-голубыми глазами. В руке он держал запечатанный конверт.

– Мне только что предложили жениться, – Флетч поделился с Барбарой последней новостью.

– Ты серьезно обдумываешь это предложение? – спросила Барбара.

Невеста была в полуботинках, лосинах, толстой юбке и свитере. С букетом цветов.

– Милый букетик, – отметил Флетч.

– Это незабудки. Олстон вовремя вспомнил о них.

Флетч оглянулся на пикапы и столы со снедью.

– Кто-то позаботился и о выпивке с закуской.

– Олстон.

Флетч посмотрел на Олстона.

– Похоже, я не ошибся в выборе шафера.

Олстон пожал плечами.

– Других дел у меня не было. Я теперь безработный адвокат.

– Олстон также запаковал твои вещи. Вместе с лыжами отвез в аэропорт. Сдал их в багаж.

Флетч посмотрел на Синди.

– Чувствуешь, какой я окружен заботой?

– Без Олстона и Синди... – остаток фразы унес ветер.

Олстон коснулся руки проповедника, предлагая ему начать.

– Сэр?

Проповедник улыбнулся.

– Я привык ждать до тех пор, пока жених и невеста не перестанут спорить. В этом случае бракосочетание проходит веселее.

– Погода... – заметил Олстон.

Проповедник глянул на океан.

– Мрачная.

Конец истории о кроликах растворился в реве ветра, хотя проповедник уже не говорил, а кричал. Флетчу осталось лишь гадать, удалось ли кроликам построить хижину.

Ветер чуть стих, словно для того, чтобы они услышали главные слова проповедника: «Пользуясь правом, данным мне правительством штата Калифорния, я объявляю вас мужем и женой. То, что соединяет Бог, не под силу разъединить человеку».

На нос Флетчу упала увесистая капля.

Тут же между женихом и невестой возникла Линда и поцеловала жениха в губы.

Синди уже целовала Барбару.

Обнимая Флетча за шею, Линда сказала: «До следующего раза, дружок».

Проповедник целовал Барбару.

Олстон пожал руку Флетчу.

– Я занимаюсь разводами.

Мать Барбары целовала Барбару. Мужчина средних лет, одетый в хаки, пробился к Флетчу сквозь толпу. Протянул ему конверт.

– Благодарю, – улыбнулся мужчине Флетч.

Тут же по конверту забарабанили капли дождя. Олстон целовал Барбару.

В конверте лежали два паспорта, два авиабилета, пачка денег и письмо.

– Барбара, – позвал Флетч.

Френк Джефф целовал Барбару. Мужчина в хаки уже садился в спортивный автомобиль. Так и не сказав ни слова.

– Барбара...

«Дорогой Ирвин!

Что за имя подобрала тебе мать. Услышав, кем тебе быть – Ирвином Морисом, я сказал себе: «Я ничем не смогу ему помочь. С таким именем он станет или чемпионом, или олухом».

Какой ты на самом деле?

Мне любопытно.

Полностью выпав из твоей жизни, я решил не нарушать заведенного порядка неожиданным появлением на твоей свадьбе.

А тебя не разбирает любопытство?

В конверте свадебный подарок, которым ты можешь распорядиться по своему усмотрению. Ты имеешь полное право взять деньги, сдать билеты, а на вырученную сумму купить новобрачной фарфоровый чайный сервиз или что-то еще. Возможно, на твоем месте именно так я бы и поступил. Если же тебя хоть немного интересует, а какой же твой отец, ты и твоя жена можете навестить меня в стране, где я живу. Транжирить деньги – всегда удовольствие, знаешь ли.

Учитывая, что ты тоже сделал первый шаг на пути к отцовству (во всяком случае, женился), я подумал, что наша встреча может пройти достаточно мирно.

Если вы прилетите в Найроби, я заказал номер для тебя и Барбары в отеле «Норфолк».

Возможно, там мы и увидимся.

Флетч».

Дождь размазывал чернила по бумаге.

– Барбара!

Дождь превратился в ливень. Гости бежали к своим машинам. Цветок на шляпке Жозефины колотил ее по лицу. Официанты набрасывали пленку на раскладные столы.

– Что это? – спросил Олстон.

Стодолларовые банкноты выскальзывали из ослабевших пальцев Флетча и падали на асфальт. Олстон, согнувшись, подбирал их.

Барбара залезала в кабину вместе с матерью.

– Где находится Найроби? – Флетч протянул Олстону намокшее письмо.

– Найроби? Восточная Африка? Кения? – читая письмо, Олстон старался прикрыть его от дождя и ветра своим телом. – Флетч! Твой отец!

Машины одна за другой выруливали на дорогу и уезжали. Жозефины Флетчер нигде не было видно. Уехали даже пикапы с выпивкой и закуской.

– Флетч, письмо от твоего отца! Ты всегда говорил, что он умер.

– Он всегда считался умершим.

Вместе они смотрели на расплывшиеся чернила на мокром листке.

– Впрочем, какая разница. В шесть вечера ты улетаешь в Денвер.

Флетч заглянул в конверт.

– Тут билеты на лондонский рейс, вылет в половине восьмого.

На площадке осталось лишь несколько машин.

– Олстон, где остановилась моя мать?

– В «Хэнли мотор корт». В Колдуэлле, прямо у шоссе.

– Ты думаешь, она поехала туда?

– Естественно. Мы же вымокли до нитки.

Флетч взял у Олстона мокрое письмо и засунул в конверт.

Струи воды бежали по лицам друзей.

Флетч побежал к машине. Поскользнулся на мокрой траве. Упал, приземлившись на конверт.

Глава 3

– Твой отец умер при родах.

– Чьих?

– Твоих.

Они стояли у двери в номере Жозефины Флетчер в «Хэнли мотор корт». Она переоделась в слаксы, блузку и пуловер. С Флетча капала вода.

В руке он сжимал грязный конверт.

– Ты всегда так говорила.

– Тебе надо принять горячий душ.

– И это тоже.

– Тебе я всегда рекомендовала холодный душ, – Жози открыла дверь в ванную, зажгла свет. – Ты весь в грязи, мокрый, взъерошенный и, сынок, ты выглядишь более уставшим, чем Хилари на вершине Эвереста. Что ты с собой делаешь?

– Работаю. Женился. Ничего особенного.

– Ни то ни другое тебе не на пользу. Впрочем, для этой свадьбы ты оделся, как надо. Знай я, что меня ждет, я бы пришла в купальнике.

– Твое шелковое платье промокло насквозь.

Жози подошла к нему. Протянула руку к конверту.

– Ты думаешь, что получил письмо от своего отца? В день свадьбы?

– Да, я так думаю, – он положил грязный конверт на комод.

– Как интересно. Волнующе. Для нас обоих. Но прежде позволь спросить: твоя свадьба закончилась?

– Свадьба – да, а семейная жизнь – нет.

– Значит, вся эта толкотня на обрыве под дождем и называлась свадьбой?

– Мы не предусмотрели запасного варианта. На случай плохой погоды.

– Лишь час тому назад ты женился на очаровательной девушке по имени Барбара. Ты получил, или думаешь, что получил, письмо с того света. Однако, какой бы волнующей ни казалась тебе весточка от отца, не считаешь ли ты, что в этот особенный миг твоей жизни ты должен находиться рядом с женой?

– Она поймет.

– Напрасно ты так уверен, сынок, – Жози погрустнела. Повернулась к окну, по которому стекали струйки дождя. – Любовь и понимание никоим образом не соотносятся друг с другом. Я любила твоего отца. Я его не понимала. Почему? Потому что в нем было слишком много мужского, а во мне – женского? Возможно, сейчас так много разводов именно потому, что современный тезис: «Мужчины и женщины могут понять друг друга» в корне неверен? Как женщина, однако, я могу заверить тебя, что в некоторых случаях присутствие мужчины рядом с женщиной для нее крайне важно, – она вновь повернулась к Флетчу. – К примеру, в день свадьбы. И при других значительных событиях.

Флетч указал на конверт.

– Насколько я понимаю, это письмо от отца. Ты же всегда отделывалась от меня одной глупой фразой: «Твой отец умер при родах». И не говорила ничего больше, какие бы вопросы я тебе ни задавал. Раньше меня этот ответ удовлетворял. Сейчас – нет.

– Тебе любопытно?

Флетч глубоко вздохнул.

– В определенной степени.

– Так вот что я тебе скажу. Получив это письмо, вроде бы от него, ты поступаешь точно так же, как поступил он в аналогичной ситуации.

– В каком смысле?

– Оставил свою невесту одну в день свадьбы.

– По отношению к тебе он вел себя точно так же?

– Как только мы расписались, он удалился в противоположный конец аэродромного ангара, чтобы снять, починить и поставить на место двигатель самолета, на котором мы собирались улететь в свадебное путешествие.

– Вы поженились в аэродромном ангаре?

– Теперь ты знаешь, как на крутом обрыве над океаном ветер и дождь уносят те нежные слова, которые так жаждет слышать женщина. И подумай, что можно услышать в алюминиевом ангаре аэродрома, с тридцатисекундными интервалами между взлетами и посадками.

Флетч улыбнулся.

– Ты уверена, что вышла замуж?

– А ты уверен, что женился?

– Он хотел убедиться в безотказности мотора перед тем, как пригласить невесту на борт самолета.

– Тогда я тоже вроде бы так думала, потому что любила и старалась понять.

– А теперь ты думаешь иначе?

– К самолету он ушел с одной целью – избежать поздравлений, похлопываний по плечу, шуток, вопросов о нашем будущем, на которые ему пришлось бы отвечать со всей серьезностью, – она прищурилась. – А что делаешь ты?

– Мой редактор, Френк Джефф, говорит, что я – мастер журналистского расследования.

– Сегодня у тебя свадьба.

Флетч пожал плечами.

– Обычный рабочий день.

– Почему мужчины считают делом чести увиливать от самых волнительных моментов в жизни, с головой уходя в работу?

– Бытует мнение, что стремление мужчины к работе адекватно его половому потенциалу.

Жози улыбнулась.

– Давно я уже не слышала подобных изречений.

– Я прочел об этом буквально на днях.

– А почему бы тебе не сказать, что работа для мужчины не более чем способ избежать эмоциональной ответственности?

– Хорошо. Согласен. Тебе виднее. Но больше тебе не удастся избежать ответа на мой вопрос.

Жозефина Флетчер покраснела.

– Твое любопытство, тайна твоего отца не стоят и двух минут в день твоей свадьбы.

Флетч дрожал всем телом.

– Я в этом не уверен.

– Иди в душ, – распорядилась Жозефина. – Барбаре не понравится, если весь медовый месяц ты будешь чихать. Хоть это и мотель, здесь есть сушилка для одежды. Только непонятно, зачем она людям, привыкшим жить за ветровым стеклом. Полотенца в ванной.

– Ты знаешь, меня тоже разбирает любопытство, – сказала Жози, когда он передавал ей одежду. – Покажи мне, пожалуйста, что ты получил, как ты думаешь, от своего отца?

Завернувшись в полотенце, Флетч прошел к комоду.

– Билеты до Найроби, это в Кении, деньги и письмо.

– Понятно, – кивнула Жози. – Будь он жив, он, скорее всего, поселился бы в Африке. Так я, во всяком случае, думала. Могу я взглянуть на письмо?

Флетч вытащил из конверта мокрый, посиневший листок и протянул матери.

Жози взяла его обеими руками. Посмотрела на смытые дождем буквы, губы ее дрогнули.

– О, Ирвин. Разве ты не видишь? Тут же ничего не написано.

Глава 4

– Грустно все это, знаешь ли. Проводить день свадьбы с матерью, – Жози покачала головой.

Они сидели за маленьким круглым столиком. Ленч им принесли в номер после звонка Жози в бюро обслуживания. За окном по-прежнему лил дождь.

– Так и хочется сказать: «Видишь, что натворил твой отец?» Первая весточка от него, и ты реагируешь неестественным, но столь типичным для него поступком.

– Это я уже слышал.

Флетч впился зубами в сандвич, и капелька майонеза упала на полотенце, обернутое вокруг его талии.

– Неужели ты не можешь хотя бы позвонить Барбаре?

– Не знаю, где ее искать.

– Ты только что сказал мне, что твой конек – журналистское расследование. Уж ее-то найти ты сможешь, я в этом не сомневаюсь.

– Я попросил Олстона, моего шафера, передать ей, что мы встретимся в аэропорту.

– И что все это означает? – Жози откусила от сандвича такой крохотный кусочек, что у майонеза просто не было возможности пролететь мимо рта.

– Мне нужно подумать.

Ее глаза широко раскрылись.

– Неужели ты действительно собрался в Найроби?

Флетч пожал плечами.

– Другой возможности не представится.

– О, Ирвин! Этот человек не замечал тебя всю твою жизнь. Мы думали, что он мертв. А стоило ему щелкнуть пальцами, как ты готов забыть про свое свадебное путешествие и лететь на другой конец света, чтобы повидаться с ним.

– Это и будет нашим свадебным путешествием. Возможно, Африка понравится Барбаре.

Флетч помнил, что никогда не был «пупом земли» для Жозефины Флетчер. На первом месте всегда стояли ее детективные романы. Он называл их дефективными. Продавались они ни шатко ни валко, а потому ей приходилось писать их один за другим. Над ее романами часто подшучивали. Говорили, что все ее книги – один и тот же многократно переписанный роман. Добавляли, что издатель заставляет раз за разом переписывать его, пока она не принесет удобоваримый вариант. Выдуманные Жози убийства и прочие ужасы оседали в многочисленных библиотеках страны, но обеспечивали вполне сносное существование, крышу над головой и кусок хлеба. За это Флетч не испытывал к матери ничего, кроме благодарности.

Жози Флетчер жила в мире, где вымышленные персонажи обретали реальность, а настоящие люди забывались, расплываясь в туманной дымке. Герои ее романов редко завтракали, обедали и ужинали в один день, не знали, что такое ссадина на локте, «фонарь» под глазом или сломанные пальцы. Они никогда не ходили в магазины, чтобы купить брюки взамен порванных.

В детстве и юности самостоятельности Флетчу хватало с лихвой. Иной раз он мог бы и поступиться немалой ее частью.

И тем не менее в день свадьбы он сидел в номере мотеля со своей матерью, ел сандвич и выслушивал ее удивленные восклицания, вызванные тем, что письмо отца разожгло его любопытство. Никогда ранее она ничего не говорила ему об отце.

Так что интересовали его и сам отец, и их с матерью, отношения. Причем не только в данный момент, но всю сознательную жизнь.

– Почему?

– Что, почему?

– Почему ты никогда не рассказывала мне об отце, о вашей совместной жизни?

– Причиной тому страх и чувство справедливости.

– Страх?

– И твое мужское начало, сынок, с которым я никак не могла свыкнуться. Матери все знают. Ты рвал брюки на заборах с тех пор, как тебе исполнилось девять лет.

Флетч покраснел.

– Мужчины не рождаются девственницами, знаешь ли.

– Ты не родился, это точно.

– Мужчине нечего отдать, кроме своей энергии, – рассмеялся Флетч.

– О, Господи.

– Что же поделаешь, если энергия бьет из меня ключом.

– Вот, значит, как теперь это называется.

– Могу я съесть твою картошку?

– Конечно. Энергию надо подпитывать.

– Я съел пиццу в три часа утра. То ли поужинал, то ли позавтракал.

– Что бы я ни писала в последних главах, не все загадки имеют решения. Как матери объяснить сыну, что она не понимает мужа, отца? Что она попала в непонятную для нее ситуацию?

– Может, начать с первой главы?

– И мне хотелось, чтобы все было по справедливости. Я могла выложить тебе все, что думаю о твоем отце, мое замешательство, боль, изумление, но его-то рядом не было, он не мог высказаться в свою защиту, изложить свою точку зрения на происшедшее. Знаешь, я любила его.

– Ты могла бы сказать, что он бросил тебя, а не умер.

– Я этого не знала, клянусь тебе, – Жози побледнела. – И сегодня ты показал мне всего лишь чистый лист бумаги...

Флетч наблюдал, как пальцы матери разминают остаток сандвича.

– Ты знаешь, что нам пришлось объявить твоего отца умершим по прошествии семи лет с его исчезновения. Иначе я бы никогда не вышла замуж за Чарлза.

– Я его помню.

– Он пробыл с нами недолго, не так ли? Как и Тед.

– Ты оставила себе фамилию Флетчер.

– Я и печаталась под этой фамилией, ее носишь и ты. Ни Чарлз, ни Тед, ни... Никто из них не шел ни в какое сравнение с твоим отцом, – она вытерла глаза бумажным полотенцем. – Именно немыслимость твоего отца я и любила. Если этот чистый листок что-то да значит, если он действительно куда-то уехал, я с радостью уехала бы вместе с ним.

– Но ты говоришь, что не понимала его.

– Да кто может кого понять? Эти идиоты постоянно спрашивают меня, почему я пишу детективы. Возможно, потому, что не могу разгадать загадку собственной жизни. Вот и выдумываю запутанные ситуации и предлагаю для них выдуманные же решения. Как говорится, сублимация в чистом виде.

– Писатели обладают неконтролируемым стремлением контролировать стремление. Где-то я это прочел. И запомнил, стараясь понять тебя.

– Удачи тебе.

Флетч коротко глянул на остатки ее сандвича.

– Глава первая, – напомнил Флетч. – А я пока подумаю, куда нам лететь. В Денвер, штат Колорадо, или в Найроби, Кения?

– Не знаю, что тебе и посоветовать.

– Глава первая, – повторил Флетч.

– Глава первая, – кивнула Жози. – Школа. Штат Монтана. Я была красоткой, отличницей.

– Эту книгу я читал. Несколько раз. А он был местной знаменитостью. Президентом класса, капитаном футбольной команды.

– Совсем и нет. Его едва не вышибли из школы.

– Извини. Значит, не та книжка.

– Он гонял на мотоцикле с форсированным двигателем по грязному двору ранчо своих родителей. Парень, кстати, был умный. Однажды на уроке английской литературы дал блестящий анализ сонету Шекспира. Учитель поставил ему А с двумя плюсами и прилюдно похвалил Уолтера. Уолтер же чуть не лопнул от смеха. Потом рассказал всем, что «шекспировский» сонет написал сам, а затем, соответственно, и проанализировал его. Учителю эта выходка Уолтера едва не стоила работы.

– Ага, – кивнул Флетч. – Значит, папаша писал под Шекспира.

– Когда его за это выгнали...

– Выгнали за это?

– Отстранили от занятий. В то время целью обучения являлось повиновение, а не свободомыслие. Неужели все так изменилось? Короче, Уолтер без разрешения взял самолет на соседнем ранчо...

– Он умел летать еще в школе?

– Никто об этом не подозревал. Первым делом он несколько раз облетел здание школы. Аккурат, когда шли занятия. А потом перешел к бомбометанию. Сбросил на школу книгу, называвшуюся «Избранные пьесы Шекспира». Добился стопроцентного попадания. Разбил световой люк над лестничным колодцем. Книга и стекла пролетели все три этажа, до самого низа.

– И у тебя никогда не возникало желания рассказать мне об этом человеке?

– Неуправляемый тип. Ты вот упомянул футбол. Как-то в субботу во время игры он выехал на поле, стоя на сиденье мотоцикла. Перехватил пас, сел, и с ревом проехал через ворота, зажав мяч под мышкой.

– А в тюрьме ему доводилось сидеть?

– Доводилось. Такой красивый, такой... – Жози пожала плечами, – ...энергичный. С задатками общего любимца, но на самом деле все его ненавидели. Потому что он насмехался над нашими «святыми коровами». Над школой, оставив учителя в дураках со своим «шекспировским» сонетом. Над футболом, сказав: «Если единственная цель – вынести мяч с поля через ворота, лучше сделать это на мотоцикле». Он приходил на школьные танцы выпивши и танцевал столь активно, что остальные расходились по домам.

– Танцевал с тобой?

– К моему неудовольствию, да.

– Как могла такая примерная девочка, как ты, якшаться с хулиганом?

– Может, я чуть-чуть понимала его. А потом, между двумя особами, сильными женским и мужским началом, всегда возникает какая-то связь. Наверное, это особый вид энергии. Ты со мной согласен?

– Ты говоришь о сексуальном влечении?

– Его не изгнали из общества. Когда пошли такие разговоры и настоящие пьяницы и бандиты начали открыто говорить, что он – один из них, Уолтер надел костюм и галстук, пошел в местную «малину» – жуткий, грязный кабак в восьми милях от города – и затеял ссору, о которой, я думаю, говорят по сей день. Он высмеял всех.

– Сколько ему тогда было лет?

– Поверишь ли, пятнадцать.

– Как ты могла ничего мне о нем не рассказывать?

– Энергичный, – продолжала Жози. – Умный, красивый и энергичный. Делал все по-своему, ни у кого не спрашивал дозволения. Не каждого выгоняют как из школы, так и из притона. Я его боготворила.

Жози потупила взгляд.

– И поженились мы, как говорится, через труп моего отца. Я рассказывала тебе, что твой дед умер от сердечного приступа, когда я заканчивала школу.

– Да. Надо бы отметить этот факт в моей медицинской карте, ежели доведется ее заводить.

– Уолтер получил место пилота. Возил фермеров, горных инженеров, разнообразное оборудование. Опрыскивал поля. Иногда я понятия не имела, где он находится. Работа его постоянно зависела от погоды, – Жози налила кофе себе и Флетчу. – Я сразу забеременела. Я думала, что ребенок нам необходим, мы оба его хотели. Тогда мне и в голову не приходило, что такие решения не принимаются спонтанно. Мы купили жилой трейлер. Мне казалось, что мы счастливы.

– Откуда ты могла знать, что думает он?

Жози вздохнула.

– Все говорили, что этот парень, Уолтер, раз он женился и готовится стать отцом, обязан бросить летать и ездить на мотоциклах. То есть перестать быть Уолтером. В то время я полагала такие разговоры естественными. Он, теперь я это понимаю, воспринимал их иначе.

– Перейдем к главному – ко мне.

– Ты родился на десять дней раньше срока. Уолтер обещал, что во время родов будет со мной. А оказался на другом конце штата. Моя мать позвонила ему, чтобы сообщить радостную новость. Он сказал, что немедленно вылетает домой. Над штатом проходил грозовой фронт, и ему советовали немного обождать с вылетом. Он поднялся в небо. И не прилетел.

– Разбился в авиакатастрофе?

– Прошло семь лет, прежде чем мы смирились с его смертью. После того как весной растаял снег, начались поиски его самолета. Ничего не нашли.

– Он умер при родах.

– Загадочная фраза, прошу извинить меня за нее. Я всегда полагала, что это лучший ответ. Я подразумевала под ней следующее: он садился в самолет, отрывался от взлетной полосы, летел в кромешной тьме над штатом Монтана к жене и сыну, думая о них. Ты понимаешь? Мне хотелось верить, что в самолете он думал о нас. Это мне казалось самым важным, независимо от того, жив он или мертв.

– Может, и понимаю. Самую малость.

– Кем был Уолтер? Кто он теперь?

– Моя одежда, наверное, высохла.

Жози пристально посмотрела на Флетча.

– Куда ты полетишь?

– Не знаю.

– А когда узнаешь?

– В аэропорт дорога длинная.

Глава 5

– Могу и я поцеловать новобрачную?

Флетч решил, куда полетит, лишь когда вошел в здание аэропорта с грязным конвертом в руке и увидел Барбару и Олстона, стоящих у регистрационной стойки.

– Где ты был? – спросила Барбара.

– Куда ты уехала?

– Куда уехал ты?

– Я не знал, где тебя искать.

Олстон закатил глаза.

– Синди и ее подруга улетели? – спросил Флетч.

– Да, – кивнула Барбара.

– А где наш багаж?

– Улетел.

– Утром я все проверил, – добавил Олстон. – Так что можешь не беспокоиться.

– Улетел, значит?

– Улетел.

– Нам он понадобится.

– О нет. До него уже не добраться.

– Посадка вот-вот закончится, – напомнила Барбара.

– Значит, багаж еще не улетел.

Олстон посмотрел на часы.

– Мы не летим? – спросила Барбара.

– Летим, – Флетч повернулся к Олстону. – Ты ей ничего не сказал?

– И не собирался.

– В Колорадо мы не летим, – пояснил Флетч.

– Зато летит наш багаж.

– Надо снять его с самолета.

Олстон ударил себя ладонью по лбу.

– Лыжи!

– Пошли, – распорядился Флетч.

– Билеты у меня, – пристроился к нему Олстон. – Сдай их. Багажные квитанции тоже у меня. Получи багаж.

– Мы не летим? – повторила Барбара.

– Летим. Олстон, багаж надо перекинуть к стойке «Бритиш эйр» в международной секции аэропорта.

– Изменился рейс? – спросила Барбара.

– Мы меняем самолет.

– Но летим в Колорадо?

– В Лондон.

– В Лондон, что в штате Колорадо?

– В Кению.

– В Лондон, который в Кении?

– В Найроби, столицу Кении.

– Найроби! Кения!

– В Африке.

– Африка!

– Восточная Африка.

– Восточная Африка...

– Разве ты не говорила, что последуешь за мной хоть на край света?

– Никогда. Ты не можешь найти даже пиццерию в Малибу.

Барбара резко ускорила шаг, обогнала Флетча, заступила ему дорогу. Глаза ее сверкали.

– Флетч! Что происходит?

– Мы летим в Лондон. Потом в Кению.

Олстон продолжал шагать.

– Скажи мне, что происходит!

– Мы получили свадебный подарок. Билеты до Найроби, столицы Кении.

– От кого? Скажи мне! Флетч! Газета отправила тебя в командировку? Во время нашего медового месяца?

– Нет, нет! Ничего подобного.

Олстон, с билетами и багажными квитанциями в руках, уже объяснял ситуацию представителю административной службы аэропорта. Удовольствия от беседы представитель не получал.

– Ничего у тебя не выйдет!

– Не выйдет чего?

– Не буду я сидеть в паршивом номере паршивого отеля, пока ты будешь носиться вокруг, выискивая материал для своей газеты! Не для того я еду в свадебное путешествие.

– Говорю тебе, эта поездка – подарок! Свадебный подарок. Мы отлично отдохнем.

– Как бы не так. Подарок от газеты!

– Нет. Не от газеты.

– Кто еще мог оплатить тебе поездку в Африку?

Представитель административной службы стоял, приложив к каждому уху по телефонной трубке, продолжая при этом слушать Олстона.

– Мой отец.

У Барбары округлились глаза.

– Твой отец?

– Полагаю, что да.

– Ты не ответил «да» на вопрос проповедника, теперь говоришь: «Полагаю, что да». То есть ты полагаешь, что путешествие в Африку – свадебный подарок твоего отца?

– В определенной степени.

У стойки Олстон с жаром убеждал представителя административной службы.

– У тебя никогда не было отца. Или отцов было четверо.

– Какая разница.

– Какой отец?

– Тот, что умер.

– Ты получил наследство?

– Нет. Поговорим об этом позже. Сейчас нет времени.

– У нас не было времени поговорить и о свадьбе.

– Но мы поженились, не так ли? Свадьба прошла на высшем уровне. Без единой заминки.

Барбара покачала головой.

– Из твоей затеи ничего не выйдет.

– Еще как выйдет.

– Я не могу лететь в Кению.

– Потому что мы не делали прививок?

– У меня нет паспорта!

– Это не проблема, – Флетч сунул руку в грязный конверт. – Держи, – и передал ей паспорт.

Олстон уже шел к ним, широко улыбаясь.

– Олстон, мы не делали прививок, – обратился к нему Флетч.

– Они вам нужны только из медицинских соображений. Их отсутствие не является препятствием для въезда в страну.

– Как хорошо иметь рядом квалифицированного юриста.

– Это точно, – Олстон посмотрел на Барбару. – Не забудьте: я занимаюсь и разводами.

– Откуда взялась эта фотография? – Барбара рассматривала свой паспорт.

Флетч заглянул ей через плечо.

– Отличная фотография.

– Слушайте сюда, – Олстон раскладывал авиабилеты и квитанции. – Ваши билеты в Колорадо аннулированы. Но я не уверен, что смогу получить за них деньги.

– А багаж с самолета снимут?

– Это же мой зеленый свитер, – сказала Барбара своей фотографии на паспорте.

– Сейчас административная служба как раз этим и занимается. Ваш багаж перекинут в международную секцию, на стойку «Бритиш эйр», погрузят в самолет, вылетающий в Лондон, а там перетащат в другой, до Найроби.

Флетч убрал паспорт Барбары в грязный конверт.

– То есть мы не узнаем, с нами ли наш багаж, пока не доберемся до Найроби?

– Там же лыжи, – вставила Барбара.

– Разделить багаж невозможно, – Олстон покачал головой. – И так путаницы хватает с лихвой.

– Может, у тебя в голове что-то и перепуталось, – фыркнула Барбара. – А вот у меня – нет.

Олстон посмотрел на часы.

– Пора перебираться в международную секцию. Надо предупредить их, что вы летите в Найроби через Лондон.

– Пошли, – Флетч ухватил Барбару за локоть.

– В Африке мы не сможем кататься на лыжах, – упиралась та. – А в нашем багаже только лыжные костюмы. Ничего, кроме них.

– Барбара, мы опаздываем.

– Куда?

– В международную секцию, – пояснил Флетч.

– К стойке «Бритиш эйр», – уточнил Олстон.

Они ускорили шаг.

– Мы летим в Лондон, – добавил Флетч.

– А вам еще надо пройти паспортный контроль, – напомнил Олстон.

– Потом в Найроби, – продолжил Флетч.

– Флетч! Я сказала маме, что позвоню ей из Колорадо.

– Нет времени.

– Сегодня вечером!

Флетч подтолкнул Барбару к вращающейся двери.

– В семейной жизни не соскучишься! – воскликнул он, вслед за Барбарой миновав вращающуюся дверь, отделявшую международную секцию аэропорта.

Глава 6

– Моя мама хотела лишь познакомиться с тобой. Ничего больше, – Барбара застегнула ремень безопасности.

– Мы с ней познакомились. На свадьбе.

– Но она-то хотела увидеться с тобой до свадьбы.

– Так оно и случилось. Она была в галифе, так? Помоему, она удивилась, увидев меня.

– Скорее, обиделась. Всю прошлую неделю она ждала нас к обеду. Ты не соизволил явиться. Ни единожды.

– Я работал. Разве я не говорил тебе, что у меня есть работа?

– А теперь ты тащишь меня на другой конец света повидаться с твоим отцом.

– Возможно.

– Что значит, «возможно»?

– Он славится тем, что исчезает в самый важный момент, – застегнув ремень, Флетч откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

– Ты что, собрался спать? – возмутилась Барбара.

– Барбара, у меня слипаются глаза. Я уже не помню, когда спал в последний раз.

Барбара вздохнула.

– И сколько лететь до Найроби?

– Два дня.

– Два дня!

– Две ночи? Может, и три дня.

– Флетч, проснись! Убери голову с моего плеча. Послушай, стюард объясняет, что нужно делать, если самолет рухнет на воду.

– Ничего особенного, – пробормотал Флетч. – Мы вместе попадем на тот свет.

– О мой Бог! Половина восьмого вечера, а он уже спит! В нашу первую брачную ночь!

– Дело в том, что я и представить себе не мог, что мой отец жив.

Много-много часов спустя, они сидели в ужасной тесноте в самолете, летящем из Лондона в Найроби. Ни одного пустого места. Сиденья узкие, прижатые друг к другу. Ручная кладь, торчащая из-под каждого сиденья.

– А твоя мать? Она знала, что он жив?

– Думаю, она убедила себя в его смерти. Чтобы сохранить чувство самоуважения. Чтобы не сойти с ума. Чтобы вновь выйти замуж, ей пришлось через семь лет после его исчезновения обратиться в суд, который и признал его умершим.

– Для того, чтобы обращаться по такому делу в суд, надо верить, что человек умер.

– Но наверняка-то она не знала. Когда я задавал ей вопросы о нем, ты понимаешь, в детстве, она всегда отвечала уклончиво, неопределенно. И убедила меня, что не следует тратить время на подобные разговоры.

– Может, и не следовало.

– Она говорит, что любила его.

– Что еще она рассказывала тебе?

– Она говорила: «Слушай, мы были женаты только десять месяцев, и я никогда не понимала его».

– А что следовало после этого?

– «Как будет по буквам слово «лицензия»?»

– Это еще зачем?

– Видишь ли, она писала детективные романы. И не знала, как пишутся многие слова[2]. А потому просила, меня заглянуть в словарь. Таким образом ей удавалось избавиться от моего присутствия.

– И что ты знал о своем отце?

– Я знал, что он был летчиком. Я знал или думал, что знал о его гибели в авиакатастрофе, случившейся вскоре после моего рождения. Или перед самым моим рождением. Я знал, что при родах его рядом с мамой не было. Я не подозревал, что, родив сына, она ждала мужа, который так и не объявился. Ребенок верит тому, что ему говорят.

– И ты никогда не видел фотографию отца?

Флетч порылся в памяти.

– Никогда. Странно, не правда ли? Если б отец умер, в доме должны были остаться его фотографии.

– И их не было бы при малейшем шансе за то, что он жив и бросил вас обоих.

– Значит, мысль об этом никогда не оставляла мою мать.

– Скорее всего, так оно и было. Под сиденьями впереди них тоже что-то лежало. Вытянуть ноги они не могли.

Вместо того, чтобы поболтаться в Хитроу[3] восемь часов, ожидая рейса в Найроби, или снять номер в гостинице и поспать, Флетч и Барбара отправились в Лондон. Гардероб Флетча ограничивался лишь джинсами и рубашкой, а потому Барбара настояла на покупке свитеров. Перекусили они в какой-то забегаловке. Купили несколько книг. Заблудились. В аэропорт им пришлось возвращаться на такси.

– Тот мужчина подошел ко мне после того, как проповедник объявил нас мужем и женой и все, кроме жениха, целовали новобрачную, и протянул мне этот конверт.

– Я его не видела.

– Он приехал раньше меня, можешь мне поверить. Не произнес ни слова. Просто отдал конверт и ретировался.

– Может, он и есть твой отец?

– Будь он моим отцом, мать узнала бы его.

– Прошло столько лет.

– И все же... Они знали друг друга со школы.

– Твоя мать могла не заметить его. Много людей, плохая погода, он мог встать за кустами...

– И никогда не знаешь, кого видит мать – реальных людей или персонажей своих книг.

– Совершенно верно, – кивнула Барбара. – Должно быть, она очень обижена.

– И еще больше удивлена.

Барбара улыбнулась.

– Тайна, которую не может раскрыть Жози Флетчер. Лучше не будем говорить об этом ее поклонникам. И что было в конверте?

– Билеты, паспорта, десять банкнот по сто долларов и письмо.

– Ты не показал мне письмо.

– Не на что там смотреть, – Флетч сунул руку под сиденье и вытащил конверт. – Дождь смыл чернила.

Он протянул Барбаре изжеванный листок.

– Как грустно, – она смотрела на листок. – Твоя мать могла бы узнать почерк. А с чего ты решил, что оно от твоего отца?

– Там была подпись: «Флетч».

– А как его настоящее имя?

– Уолтер.

– Уолтер. Пожалуй, имя Уолтер-младший тебе бы подошло.

– С фамилией Флетчер сочетаются далеко не все имена.

– Так что было в письме? – Барбара вернула листок.

– Кстати, он проехался по моим именам, – Флетч убрал конверт. – Они ему не нравятся, ни Ирвин, ни Морис. Их дала мне мать, без его ведома или согласия, так что он не имеет к их выбору ни малейшего отношения.

– Что ты такое говоришь?

Флетч откинулся на спинку сиденья.

– В письме черным по белому написано, что моя мать дала младенцу, то есть мне, имена, которые ему не нравились, с которыми он не хотел иметь ничего общего. Ребенок стал больше ее, чем его, и он не мог заставить себя знаться с кем бы то ни было по имени Ирвин Морис.

– Ты тоже не можешь.

– Но я – то здесь. Никуда не исчез.

– Ты постоянно исчезаешь.

– Он написал, что ему «любопытно» повидаться со мной, и спросил, «любопытно» ли мне встретиться с ним.

– Так и написал, «любопытно»?

– Да. Но билеты в Найроби и обратно стоят недешево.

– Может, он богат?

– Может, он предлагает выход из этой щекотливой ситуации. Он написал, что я могу не приезжать, если на то не будет моего желания. Что я могу сдать билеты, получить деньги и купить тебе фарфоровый сервиз.

– Фарфоровый сервиз, – промурлыкала Барбара. – Я бы от него не отказалась.

– Сервиза ты не получишь, зато увидишь Кению.

– Может, письмо совсем и не от твоего отца, – Барбара попыталась усесться поудобнее. – Может, кто-то хочет, чтобы ты на некоторое время покинул страну. Из-за тех материалов, что ты опубликовал в газете.

– Полагаю, такое возможно.

– Кому-то нужно, чтобы ты не мог дать показания в суде или что-то в этом роде.

– А может, мои коллеги по редакции собрали деньги и купили авиабилеты в Африку, чтобы избавиться от меня. А обратные билеты окажутся фальшивыми.

– Может, мы никого там и не встретим.

– И это возможно.

– Но тебе «любопытно».

– Конечно.

Флетч продолжал смотреть на Барбару.

– Я пытаюсь донести до тебя одну мысль.

– Я знаю, – кивнул Флетч. – Какую?

– Я думаю, что ничего, кроме любопытства, от тебя и не требуется.

– Чтобы потом я не испытывал разочарования?

– Да. Именно к этому я и клоню.

Глава 7

– Jambo[4], – приветствовал их чиновник таможни в аэропорту Найроби. Он не отрывал глаз от двух пар укрытых чехлами лыж, которые нес Флетч.

– Jambo, – вежливо ответил Флетч.

– Habari[5]? – невысокого росточка, пухленький, лысеющий, в отглаженных рубашке и брюках, чиновник посмотрел на Флетча.

– Habari, – эхом откликнулся Флетч.

– Значит, вы уже бывали в Кении?

– Никогда. И в Африке мы впервые.

– Так и должно быть, – чиновник хохотнул. – Весь мир говорит на суахили[6].

– Я должна снять свитер, – шепнула Барбара Флетчу.

Две пары лыж в пластиковых чехлах привлекли внимание таможенника к Барбаре и Флетчу. Надо отметить, что лыжи заинтересовали многих. И теперь эти люди окружили Флетча, Барбару и лыжи. Двое из любопытствующих были в полицейской форме. С поясов каждого свешивались дубинки и наручники. Один держал в руке автомат.

Таможенник оторвал взгляд от лыж, чтобы мельком просмотреть паспорта, которые протянул ему Флетч.

– Приехали в Кению по делам или отдохнуть?

– Отдохнуть, – ответила Барбара. – Мы только что поженились. Несколько дней тому назад. Уже миллион лет, как женаты.

Тут Флетч впервые услышал фразу, наиболее популярную у жителей Кении: «О, я вижу».

Таможенник что-то черкнул в своем блокноте.

– Что за оружие вы везете с собой? – он указал на чехлы. – Очень уж длинные ружья.

– А, вы об этом, – Флетч прошелся взглядом по лыжам. – Для стрельбы с гор.

Таможенник забеспокоился.

– Специально для стрельбы с гор? Разве есть такие ружья?

– Это лыжи.

– Лыжи... Момбаса[7]?

– Момбаса, – повторил Флетч.

– Я катался на лыжах в Момбасе, за катером, – таможенник согнул ноги в коленях, присел, вытянул перед собой руки, словно держась за воображаемый трос. – Но те лыжи были короткими. Может, их длина зависит от размера ноги? – он посмотрел на ноги Флетча и Барбары. – Вроде бы нет.

– Это горные лыжи.

– О, я вижу. Чтобы кататься на снежных склонах. Иногда это показывают по телевизору. Поэтому они такие длинные, так? Вы в Кении проездом? Направляетесь куда-то еще?

Флетчу не терпелось попасть в туалет.

– Вроде бы нет.

– А куда вы поедете после Кении?

– Домой. Обратно в Штаты.

– Вы вернетесь в Соединенные Штаты Америки? С лыжами?

Флетч посмотрел на галерею для встречающих в надежде, что кто-нибудь их там ждет.

– Да.

Таможенник задумался.

– Вы всегда путешествуете с горными лыжами? Даже на экваторе?

– Нет.

– Все немного запуталось, – вмешалась Барбара.

– О, я вижу.

– В аэропорту. Нам пришлось брать лыжи с собой.

– В аэропорту вы не знали, что летите в Африку? Сели не на тот самолет?

– Мы знали, – ответил Флетч. – И сели в тот самолет.

– Вы знали, что делаете, взяв горные лыжи в Африку только для того, чтобы увезти их домой?

– Получается, что да, – Барбара коротко глянула на Флетча. – Мы привезли горные лыжи в Африку.

– Снег есть на горе Кения, – глубокомысленно заметил таможенник, – но на самой вершине. И лыжных экскурсий у нас не проводится. Может, вы привезли горные лыжи в Африку, чтобы их продать?

– Мы не можем их продать, – покачала головой Барбара. – Лыжи мы одолжили у друзей.

– О, я вижу. Вы одолжили лыжи, чтобы свозить их в Африку и обратно.

– Флетч, – обратилась Барбара к мужу, – этот джентльмен хочет знать, почему мы привезли горные лыжи в Экваториальную Африку.

– Подожди, я только сниму свитер, – Флетч приставил лыжи к Барбаре и стянул через голову купленный в Лондоне свитер. – Жарко.

– Возможно, у кого-нибудь из местных может возникнуть желание украсить лыжами стену, – таможенник, похоже, рассуждал сам с собой. – Если у кого-то такие большие стены, почему нет?

– Поначалу мы собирались в Колорадо, – пояснил Флетч. – Кататься на лыжах.

– И вы не успели покинуть самолет, когда он приземлился в Колорадо.

– Он там не приземлялся, – ответила Барбара. – Иначе я позвонила бы маме.

– Знаете, нам довольно затруднительно объяснить, почему мы прибыли в Кению с горными лыжами, – добавил Флетч. – Так уж получилось.

Таможенник почесал затылок.

– С моей работой не соскучишься.

– Мы обязаны увезти их обратно, – подчеркнула Барбара. – Это лыжи наших друзей.

– Раз уж они здесь, я бы хотел на них взглянуть.

– Разумеется, – Флетч расстегнул молнию одного чехла. Полицейский с автоматом отступил на шаг, взял оружие наизготовку. – Смотрите. Ничего, кроме лыж.

Таможенник, похоже, удивился.

– А это... – его руки нырнули в чехол. – Это лыжные палки?

– Совершенно верно.

Таможенник вновь что-то записал в блокнот.

– Горные лыжи такие громоздкие. Не очень удобно возить их с собой, зная, что не удастся использовать их по назначению.

– И очень утомительно, – добавила Барбара.

– Мне они очень нравятся, – Флетч застегнул молнию.

– Могу я взглянуть на ваш багаж? – просил таможенник.

– Конечно, конечно, – Флетч отдал лыжи Барбаре и раскрыл свой большой рюкзак. Сверху лежала книжка с игривым названием «Как и где трахаться». – О Господи, – он вспомнил, что книжку сунул в рюкзак Олстон. Быстро он убрал книгу.

Таможенник провел рукой по нейлону лыжных брюк Флетча.

– Какой хороший материал. Совсем как женская кожа. Вы носите эти брюки?

Флетч шумно глотнул.

– Когда катаюсь на лыжах.

– О, я вижу. Это лыжные брюки?

– Да.

Рука таможенника зарывалась все глубже и глубже.

– Одежда, словно с Луны.

– Мы земляне, – возразила Барбара.

– В такой одежде катаются на лыжах, – добавил Флетч.

– Ваш мешок набит лыжной одеждой, – подвел итог осмотра таможенник.

– Похоже, что так, – согласился Флетч.

– Если люди приезжают в Кению отдыхать, обычно они привозят с собой шорты. Пиджаки из легкой ткани. Соломенные шляпы, защищающие от солнца. Купальные костюмы. Туристские ботинки.

– О, я вижу, – Флетч быстро вбирал в себя местные привычки.

Таможенник знаком показал, что рюкзак можно закрывать.

– Боюсь, вам не слишком понравится отдых в Кении, если вы не откажетесь от намерения покататься на горных лыжах.

Флетч бросил «Как и где трахаться» в рюкзак, застегнул молнию.

– Отдыхать – не работать.

Глава 8

Флетч протянул Барбаре стодолларовый банкнот.

– Пойди, пожалуйста, в пункт обмена валюты и обменяй сотенную на местные деньги.

Как только они прошли таможенный контроль, пятеро мальчуганов схватили лыжи и потащили их к выходу. Мужчина подхватил их вещи. Остальные просто кричали: «Такси!»

– А ты куда?

– В туалет. Нам нужны деньги на такси.

– А какой курс обмена?

– Примерно один к одному.

– Хорошо.

В туалете был только один мужчина. Худощавый, в костюме и рубашке защитного цвета. Лысеющий. С тонкой полоской усов. Он мыл руки.

Сидя в кабинке, Флетч видел коричневые ботинки мужчины. Вода лилась в раковину.

Дверь в туалет открылась. В поле зрения Флетча попали черные ботинки под темными брюками. Коричневые ботинки повернулись. Мужчины заговорили на языке, который Флетч не понимал. Их голоса едва прорывались сквозь шум бегущей воды. Затем один мужчина закричал. Закричал и второй. Теперь они кричали оба. Ноги задвигались все быстрее. Вперед, назад, в сторону, словно в каком-то танце. Черный ботинок ударил по щиколотке над коричневым. Потом черные ботинки повело вправо. Коричневые устремились к двери. Вода все текла.

Флетч вышел из кабинки, подтягивая джинсы. Прижал одну руку к животу, вторую – ко рту.

Кровь на зеркале, белых раковинах, на полу.

Человеческое тело в углу, прижавшееся к стене. Неестественно повернутая голова. Белая рубашка с огромным кровяным пятном. Кровь на темных брюках. Отвалившаяся челюсть, остекленевшие глаза.

Вода бежала в раковину. В ней лежал нож. В красной воде.

Руки Флетча не смогли остановить неизбежного. Он шагнул к ближайшей от двери раковине. Его вырвало. Он смыл блевотину водой. Его снова вырвало.

Вымыв раковину второй раз, Флетч плеснул холодной водой себе в лицо, вытер мокрой рукой шею.

Обмотав руку подолом рубашки, открыл дверь.

С гулко бьющимся сердцем, на негнущихся ногах, направился к стоянке такси, на ходу заталкивая рубашку в джинсы.

Глава 9

За стенами аэропорта Найроби ослепительно сияло солнце. Барбара показывала шоферу такси, как прижать лыжи рюкзаком, чтобы они не вывалились из багажника. Вокруг стояло много людей. Всех их интересовала проблема транспортировки лыж в багажнике такси.

Флетч прямым ходом направился к машине. Открыл дверцу, плюхнулся на заднее сиденье. Опустил стекло. Глубоко вдохнул сухой, теплый воздух.

Наклонившись к окошку, Барбара пристально смотрела на мужа.

– Нас отвезут в «Норфолк» за сто семьдесят шиллингов. Деньги я поменяла в отделении банка, прямо в аэропорту, – глаза ее сузились. – Что с тобой? Что случилось?

– Залезай в машину.

Она села рядом.

– Не можешь привыкнуть к изменению часового пояса?

– Закрой дверцу.

– Ты ужасно выглядишь. Флетч, что произошло?

– Я только что видел, как убили человека, – тихо ответил он. – Зарезали ножом. Насмерть. Кровь, – он прикрыл глаза рукой. – Везде кровь.

– Мой Бог! Ты это серьезно? – Барбара придвинулась к нему. – Где?

– В мужском туалете.

Она тоже говорила тихим голосом.

– Что значит, ты видел, как убили человека? Какой кошмар.

Шофер такси пытался закрепить незакрывающуюся крышку багажника. Флетч сидел, закрыв глаза, опустив голову, растирая пальцами виски.

– Когда я вошел в туалет, какой-то мужчина мыл руки над раковиной. Я прошел в кабинку. Пока я там сидел, вошел второй мужчина. Они начали кричать друг на друга. Под дверью я видел, как задвигались их ноги. Затем последовал громкий крик одного, – Барбара положила руку на плечо Флетча. – Я выскочил из кабинки. Второй мужчина, которого я не видел раньше, скрючился в углу, мертвый. Кровь лилась из-под его ребер. Выпачкала рубашку, брюки, пол, стены, раковину. Его открытые, остекленевшие глаза смотрели на дверь. Вода так и бежала в раковину, над которой первый мужчина мыл руки. В воде лежал нож. Во все еще красной воде.

– Ты уверен, что он умер?

– Он не мигал.

– Мой Бог, Флетч, что же нам делать? – через закрытое стекло она посмотрела на здание аэропорта.

– Не знаю. Что мы можем сделать?

– А что ты уже сделал?

– Проблевался.

– Это заметно.

– В другую раковину. Потом все смыл,

– Какой ты у нас чистюля, – она взяла его руку в свои. – Ты думаешь, об этом еще никто не знает?

Флетч оглядел стоящих у такси людей.

– Похоже, что нет. Их по-прежнему интересуют наши лыжи.

– Мы должны кому-то сказать, – она протянула руку к дверце.

– Подожди, – Флетч перехватил ее руку. – Дай подумать.

– А о чем тут думать? Случилось ужасное. Убили человека. Ты это видел. Ты должен об этом сказать.

– Барбара, подожди.

– Ты сможешь опознать убийцу? Мужчину, который был в мужском туалете до твоего прихода?

– Да.

– И как он выглядел?

– Среднего возраста. Худощавый. Редеющие, песочные волосы. Тоненькая полоска усов. Рубашка, брюки, пиджак цвета хаки.

– О чем они говорили?

– Не знаю. Другой язык. Скорее всего, португальский.

– Флетч, мы должны кому-то сказать.

– Барбара, ты не думаешь...

– О чем тут думать? Ты видел, как убили человека.

– Мы только что прибыли в Кению. Мы не знаем, какие здесь порядки. Из-за лыж, нашего лыжного гардероба во время таможенного досмотра мы выглядели как клоуны.

– Действительно, ситуация забавная.

– Да. И пресса обязательно отметит, что мы вели себя неестественно. Словно не до конца понимали, где мы и почему.

– Так оно и было. Во всяком случае, со мной.

– Я знаю. Я видел подобные заметки. Барбара, мы привлекли внимание двух вооруженных полицейских. Или солдат.

– Привлекли.

– Что мы делаем в Кении?

– Что мы делаем в Кении с лыжами?

– Мы приехали, чтобы встретиться с моим отцом. Докажите. Вот размытое дождем письмо-приглашение. Но прочесть-то его нельзя! Позиция у нас слабенькая.

– Но ты просто известишь власти о совершенном убийстве!

– Я не хочу иметь ни малейшего отношения к убийству. Это не Калифорния. Мы только что прибыли в чужую страну. Мы не знаем, какие здесь порядки. Я вхожу в туалет. Вижу там человека. Живого. А потом выхожу и говорю полиции, что в туалете покойник. И ты думаешь, кто-нибудь поверит, что я тут ни при чем? Перестань, Барбара. Что бы ты подумала на их месте? Я пролетел полсвета не для того, чтобы, ступив на землю, оказаться за решеткой, в наручниках и ножных кандалах.

– Кто-нибудь видел, как ты заходил в мужской туалет?

– Откуда мне знать?

– Или выходил?

– Барбара...

– Ты прав. Пока полиция не поймает настоящего убийцу, лучшего подозреваемого, чем ты, ей не найти.

– А причиной стычки могла быть пустяковая ссора. В аэропортах такое не редкость.

– И у тебя нет доказательств того, что в туалете был третий мужчина?

– Только мое слово. А можно ли верить на слово тому, кто прибыл на экватор с лыжами и теплой одеждой, размахивая смытым дождем приглашением от человека, много лет тому назад признанного в Калифорнии умершим?

– Действительно, позиция шаткая.

– Почва просто уходит из-под ног.

– Флетч, не слишком ли быстро разворачиваются события?

– Да уж. Тут не до развлечений, на которые мы так надеялись.

Барбара вновь посмотрела на здание аэропорта.

– Почему твой отец не встретил нас? Он же пилот! И должен знать, где находится аэропорт!

Флетч не ответил. Лишь шумно выдохнул.

– У тебя воняет изо рта. Как от старого кота. Тебя все еще тошнит?

– Как хорошо, что «Бритиш эйр» не переусердствовала с завтраком.

Шофер прошел мимо окна Флетча.

– Барбара, в присутствии шофера ничего об этом не говори. У него наверняка отличный слух.

Барбара вздохнула.

– Как скажешь.

Прежде чем завести двигатель, шофер повернулся и посмотрел на Флетча.

– Jambo.

– Habari, – выдохнул Флетч.

Шофер наморщил лоб.

– Mzuri sana[8].

– Моему мужу нехорошо, – пояснила Барбара. – Наверное, что-то съел.

Тут Флетч впервые услышал еще одно любимое слово кенийцев.

– Жаль.

И как мог Флетч увидеть то, что он видел, в стране, где все, включая высоких, широкоплечих водителей такси, говорили столь певуче, мелодичными, бархатными голосами: «О, я вижу, жаль». Чистенький туалет за несколько секунд залила кровь. Словно из куриного яйца вылупилась змея. Флетч потер глаза ладонями, стирая образ мужчины, сидящего в луже крови, с залитой кровью рубашкой, с немигающими, уставившимися на дверь глазами.

– Черт! – вырвалось у Барбары. – Твой отец не встретил нас в аэропорту.

– Похоже, что нет, – согласился Флетч. Набирая скорость, такси миновало группу людей, садящихся в автобус. Из-за автобуса вышел мужчина, которого Флетч видел в туалете, с редеющими волосами, тонкой полоской усов. Убийца. Пиджак он снял и нес его на руке. Кое-где на брючинах темнели еще влажные бурые пятна.

– Эй, постойте.

Такси замедлило ход. Шофер посмотрел на Флетча в зеркало заднего обзора.

– Тебя опять тошнит? – участливо спросила Барбара.

Мужчина, убийца, стоял, взявшись за ручку припаркованной у тротуара машины. Оглядываясь.

Флетча действительно едва не вырвало.

– Поехали, – распорядилась Барбара. – Он оклемается.

Такси выехало с площади перед аэропортом.

– Тебе уже лучше? – Барбара взяла Флетча за руку.

– Да. Это шок. Я не ожидал увидеть такое.

– А кто ожидал? – она сжала его руку. – Добро пожаловать в Африку.

– И вообще, как нас сюда занесло?

– По приезде в горнолыжный комплекс в Колорадо каждого угощают чашкой горячего шоколада.

– Почему-то мне представляется, что подобный прием организован без участия Кенийского туристического бюро.

– Это точно. Но я ожидала, что нас встретит твой отец. Он знал, когда мы прилетаем. И его помощь пришлась бы кстати.

Вновь Флетч шумно выдохнул.

От аэропорта в Найроби они ехали малой скоростью, и Флетч начал проявлять все больший интерес к окружающей действительности.

А водитель то и дело с беспокойством посматривал на поднимающуюся крышку багажника.

Лыжи, высовывающиеся из багажника такси, следующего в Найроби, привлекали всеобщее внимание. Другие водители улыбались Флетчу и Барбаре; обгоняя, нажимали на клаксоны, махали руками, показывая, что ценят хорошую шутку. Пешеходы показывали на лыжи пальцами. Некоторые знали, что торчит из багажника, другие прикидывались, что знали. Но, так или иначе, два синих чехла, торчащих, словно слоновьи бивни, из багажника «мерседеса», являли собой запоминающееся зрелище.

Когда они выехали на кольцевую дорожную развязку, Флетч заметил слева от себя детский парк, утыканный шестами с огромными дорожными знаками:

«Стоп», «Железнодорожный переезд», «Жди», «Иди», «Внимание».

– Здешние люди любят своих детей, – заметил Флетч.

Барбара хмуро посмотрела на него.

– Детей любят везде.

– Мне не доводилось видеть городского парка, пред назначенного для обучения детей правилам дорожного движения.

Такси притормозило перед U-образным поворотом и подъехало к парадной двери отеля «Норфолк».

– Не может быть, – ахнула Барбара.

– Что, не может? Какая красота.

Отель выглядел, как охотничий домик эпохи Тюдоров[9], перенесенный под жаркое экваториальное солнце. Широкая крытая веранда – бар-ресторан – занимала никак не меньше половины фасада здания.

– Посмотри на этих людей, – фыркнула Барбара.

– А что такое?

– Да ничего, – отмахнулась Барбара. – Какие у меня проблемы? Разве что вылезти из машины на глазах у всех этих людей в компании молодого человека, которого, в этом едва ли у кого появится сомнение, только что вывернуло наизнанку, положить лыжи на плечо и войти в отель в тропиках. Пустяки.

– Ладно, – Флетч начал выбираться из кабины. – Оставайся здесь. Я пришлю тебе яйцо всмятку.

– Или мы окажемся в кенийской тюрьме или в дурдоме, – Барбара последовала за ним.

– Расплатись с водителем, Барбара. Деньги у тебя.

– Я дам ему чаевые и попрошу забыть и простить нас.

Лыжи вытащил из багажника здоровяк-швейцар, занес в вестибюль и приставил к стене. С таким видом, будто ему приходилось таскать их по пять раз на дню.

На веранде несколько человек поднялись, подошли к окаймляющему ее парапету, кивнули Флетчу и Барбаре. В их взглядах читалось не столько любопытство, сколько недоумение.

Глава 10

– Слушаю? Короткая пауза. – Это мистер Флетчер?

– А говорю я тоже с мистером Флетчером? – вопросом на вопрос ответил Флетч.

Вновь пауза.

– Это мистер Карр. Вы все наверху?

– Кто все?

– Ваш отец с вами? С вами и вашей женой, в вашем номере?

– Я его не видел. Ни в Кении, ни в Америке.

– О. Мы собирались встретиться здесь, на веранде лорда Деламера. Выпить, познакомиться. Я-то полагал, что старик захочет, чтобы я приехал в аэропорт. Но я его понимаю. Первая встреча отца с сыном.

Барбара принимала душ.

– Вы понимаете куда больше, чем я. Флетч уже раскрыл свой рюкзак, достал бритвенные принадлежности.

– Я заказал столик на веранде. Он появится. Две пары лыж стояли у стены рядом с окном. В окно Флетч видел бесчисленные цветочные клумбы.

– Я сейчас спущусь, – пообещал Флетч. – Как я вас узнаю?

– Вы сразу заметите двух достойных джентльменов с бокалами в руках, не сводящих глаз с двери.

Флетч хохотнул.

– Отлично. Но вам все-таки придется чуть-чуть подождать. Последние несколько месяцев мы не вылезали из самолетов. Так что вы не захотите знаться со мной, если я не приму душ и не побреюсь.

– Понятно, – рассмеялся и Карр. – Значит, за нашим столиком грязнуль не будет.

– Ты слышал, что звонил телефон? – Барбара вышла из ванной, завернутая в полотенце.

– Да, – сбросив рубашку, Флетч направился в ванную с бритвенными принадлежностями.

– Звонил твой отец?

– Нет.

– Полиция?

– С какой стати? Друг моего отца, которого тот пригласил, как я понимаю, для моральной поддержки. Они будут ждать нас внизу, на веранде.

– А почему не позвонил твой отец?

– Он еще не приехал. Барбара!

– Да, дорогой?

– Если уж мы решили пожениться...

– Мы уже поженились.

– Или мне придется отрастить бороду, или я должен видеть свою физиономию в зеркале.

– Ты же сказал, что я могу принять душ первой.

– Зачем заполнять ванную паром? Разве обязательно принимать душ с закрытой дверью? – в ванной стоял параллельный телефон. – В каком столетии ты живешь? Кто сейчас закрывает дверь, принимая душ?

– Тут очень сухой воздух. Пар сейчас исчезнет.

Флетч протер зеркало полотенцем.

– Я ужасно выгляжу.

– Это точно, – кивнула Барбара. – Я и пыталась избавить тебя от лицезрения собственной физиономии.

– И правильно, – он уже брился.

– А как ты себя чувствуешь?

– Ноги не дрожат. Думаю, выживу.

– Если тебе нехорошо, ты можешь прилечь. А с этими людьми... со своим отцом встретишься завтра.

– Это еще почему?

– Одного стресса на день более чем достаточно. Не так ли говорил Аристотель?

– Аристотель сказал: «Сегодня очень хороша жареная баранина».

– Слишком уж ты все осовремениваешь.

Когда он вышел из душа, Барбара не сменила полотенца на другой наряд, но все вещи лежали на полу, кровати, стульях, креслах. Свитера. Лыжные ботинки. Лыжные очки. Перчатки. Коробка с лыжными мазями.

Чувствовалось, что Барбара в замешательстве.

– А где моя одежда? – спросил Флетч.

– В прачечной.

– Какой прачечной?

– Пришел какой-то человек и спросил, не надо ли чего постирать. Я дала ему твою одежду.

– Какая ты великодушная.

– И свою тоже. Все, что было на нас в самолете.

– А другая одежда у меня есть? Которую можно носить?

– Нет, – честно призналась Барбара. – И у меня тоже. Практически ничего, – она обвела комнату рукой. – Только лыжное снаряжение.

– Даже джинсов нет?

– Я сказала Олстону, что не хочу видеть тебя в джинсах в наш медовый месяц. Или теннисных туфлях. Только в лыжном костюме.

– Великолепно.

Он присел на краешек кровати. Лег, не отрывая ступней от пола. В окружении свитеров и лыжных брюк.

– Ты все еще мокрый.

– Я не простужусь.

Барбара сняла с себя полотенце. Вытерла им Флетча, с плеч до щиколоток.

– Ты забыла про пятки, – заметил Флетч.

– Подними ноги. Остальное, я вижу, и так стоит.

Барбара опустилась на колени. Он положил ноги ей на плечи.

– Каланча. Флагшток. Башня, – она покачала указанный предмет. – Ничего похожего не сыскать. Твердый и гибкий.

– Насколько мне известно, таких штучек многие миллионы.

– Это единственный, за который я ухватилась.

– Тут ты права.

– И что мне с ним делать?

– Что хочешь. При необходимости я отращу другой.

– М-м-м-м-м-м.

– Мой отец...

– Где мои теннисные туфли? – спросил Флетч.

– Я отдала их мужчине из прачечной. Сомневаюсь, что тебе их вернут.

Флетч стоял посреди комнаты. Он принял душ второй раз и теперь вода капала на пол.

– Наверное, они уже набрались, – Барбара лежала на каких-то лыжных одеждах, сброшенных на пол и смотрела в потолок.

– Кто?

– Твой отец и его приятель. Расслабились. Ты тоже расслабился.

– Я подумал, что он может и подождать. Барбара перекатилась на бок, согнула одну ногу.

– Ты куда лучше выглядишь. Даже порозовел.

– Барбара, мне придется пойти на первую в жизни встречу с отцом в лыжном костюме в Экваториальной Африке. Какой цвет ты порекомендуешь, зеленовато-синий или ярко-желтый?

– Лучше синий. Событие почти что официальное.

– Лыжные ботинки!

– Мне пойти с тобой?

– А как ты думаешь?

– Я думаю позвонить маме. Она наверняка волнуется. Я же обещала позвонить ей из Колорадо.

– Может, мне действительно лучше спуститься к нему одному?

– А моральная поддержка тебе не нужна?

– С моралью у меня все в порядке, – Флетч уже натягивал зеленовато-синие, плотно облегающие нейлоновые брюки.

– Она небось обзвонила все авиалинии, полицию, больницы, морги. Наверное, от волнения не находит себе места.

– Да, я как-то не подумал. Нужно было попросить Олстона перезвонить ей.

– И что бы он ей сказал? «Добрый вечер, миссис Ролтон. Флетч увез вашу дочь в Африку. Кажется, хочет продать ее в один из тамошних гаремов», – Барбара вновь улеглась на спину. – О Господи. А что скажу я? «Привет, ма. Со снегом тут негусто. Мы в Африке».

– Какой из этих свитеров самый тонкий?

– Надень красный.

– По-моему, я в нем спарюсь.

– Закатай рукава. «Мы попали не куда собирались, а совсем в другое место, перелетев через два континента, разделенные безбрежным океаном».

– Просто скажи ей, что у тебя все в порядке. Вытянув ноги, она оторвала их от пола и держала на весу, тренируя мышцы живота.

– Ты не намерен обратиться в полицию?

Флетч как раз надевал лыжные ботинки.

– Не будем валить все в одну кучу. Сначала надо встретиться с отцом.

– »Эй, мам! Помнишь мои ярко-зеленые шорты? Не могла бы ты переслать их мне в Найроби?» Может, начать с этого?

– Звучит неплохо, – покончив с ботинками, он присел и поцеловал Барбару.

Она пробежалась пальцами по выпуклости между ног.

– М-м-м-м. Приятное ощущение, даже через материю.

– И таможеннику понравился материал.

– Странные здесь таможенники.

У двери Флетч обернулся.

– Так ты скоро спустишься?

Барбара перекатилась на живот.

– Конечно. Я же сказала, что присоединюсь к вашей мужской компании.

Глава 11

Только один достойный джентльмен, с высоким стаканом в руке, не отрывал взгляда от двери, когда Флетч появился на веранде лорда Деламера в лыжных ботинках, лыжных зеленовато-синих брюках, красном свитере (с закатанными рукавами) и солнцезащитных очках. Во всяком случае, только у этого джентльмена при виде Флетча глаза вылезли из орбит и отвисла челюсть.

Остальные удостоили Флетча лишь мимолетным взглядами, продолжая непринужденную беседу.

Мужчина приподнялся, и Флетч направился к нему.

Мужчина протянул руку.

– Я – Карр. Четырехдверная модель.

– Мой отец еще не подошел? – спросил Флетч, пожимая протянутую руку.

– Не представляю себе, что могло с ним произойти, – мужчина вновь сел.

Пива в его бокале практически не осталось. Сидел он за круглым столиком в окружении трех пустых стульев. Флетч устроился напротив.

– У вас ослепительный наряд, – отметил Карр. – Потрясающий. Такую, значит, одежду носят сейчас американцы?

– Когда катаются на лыжах, – уточнил Флетч высказанное Карром предположение.

За соседним столиком сидели двое пузатых мужчин в рубашках с короткими рукавами, лысеющие, с раскрасневшимися физиономиями, длинными усами. За другим – женщина в черном, в черной же широкополой шляпе. Ее кавалер был в двубортном синем блейзере, белой рубашке, красном галстуке. С напомаженными волосами. Еще за одним – шестеро студентов, юношей и девушек, белых и черных, одетых в обрезанные джинсы и тенниски. Рядом с ними о чем-то беседовали два бизнесмена. Их брифкейсы стояли на полу. А белизна воротников и манжет прекрасно гармонировала с чернотой кожи и костюмов. На другом конце веранды за столиком сидели три женщины в ярких сари. Большинство остальных посетителей ресторана отдавали предпочтение рубашкам цвета хаки, с длинными или короткими рукавами.

– Вы играете на гитаре? – спросил Карр.

– Нет, – ответил Флетч. – Не дал Бог таланта.

Сам Карр был в шортах, гольфах и рубашке с короткими рукавами того же цвета хаки. Крупный, среднего возраста мужчина, широкоплечий и мускулистый. Редеющие, светлые волосы. Загорелое лицо, с конопушками на носу, ясные, чистые глаза.

– Как вам понравился «Норфолк»? – спросил Карр.

– Такое ощущение, будто его действительно построили в пятнадцатом веке.

Карр хохотнул.

– Это точно. В не столь уж давние годы всадники, пропылившись в пути, мучимые жаждой, подъезжали к бару прямо на лошадях. Тогда на веранде был бар, а не дорогой ресторан. Из-за большой потери жидкости спиртное било им в голову, и они начинали палить в потолок, не осушив и первого стакана, – он вновь хохотнул. – Я уж и не упомню, сколько раз меня выбрасывали отсюда.

– Я понимаю, – впрочем, Флетч позволил себе усомниться в достоверности последней фразы Карра.

– Красный, белый, синий.

Флетч глянул на зеленовато-синие брюки, красный свитер.

– А где белый?

– Это вы.

– О, да. Я забыл.

– Jambo, – обратился к Флетчу молодой официант.

– Jambo. Habari?

– Habari, bwana.

– Mzuri sana.

– Мой бог! – воскликнул Карр. – Вы говорите на суахили.

– Почему нет? – Флетч посмотрел на часы. – Я здесь уже два с половиной часа.

Карр ответил долгим взглядом, потом повернулся к официанту.

– Beeri mbili, tafahadhali, – он взял со стола стакан. – Baridi.

– Baridi, – повторил Флетч. Карр рассмеялся.

– Молодец! – официант отошел. – Американцы никогда не жаловали иностранные языки.

Флетч смотрел на университет Найроби, располагавшийся на другой стороне проспекта Гарри Туку.

– Мой отец говорит на суахили?

– Да, конечно, И еще на бог знает скольких языках. Приходится, знаете ли, если летаешь на маленьких самолетах по всему миру. Здесь девяносто процентов населения говорит по-английски, девяносто – на суахили и девяносто – на языке, по крайней мере, одного племени.

– А вы?

– Что, я?

– Вы можете говорить на английском, американском, южноафриканском и, я полагаю, австралийском. Так?

– Только не на австралийском. Для этого требуется слишком много усилий. Я – кениец. Поменял английский паспорт на кенийский и нисколько об этом не сожалею. Живу здесь и очень этим доволен. Очень демократичная в национальном вопросе страна, знаете ли.

– Вы – пилот?

– Пока еще летаю.

– Мужчина, появившийся на моей свадьбе в прошлую субботу, не произнес ни слова, но передал мне конверт с авиабилетами. Мне показалось, что он пилот, – Флетч потел. Свитер колол кожу. – Невысокого роста, в хаки, синий галстук.

– Интернациональное братство пилотов.

– А где вы летали?

– Латинская Америка, Индия, Америка. Опять же, Африка.

– Контрабанда?

– Не по моей части.

– А мой отец?

– Он тоже этим не занимается.

Официант принес высокий стакан с пивом. Флетч взял стакан со словами: «Благодарю, bwana». Карр улыбнулся. Поставил свой недопитый стакан на поднос официанта.

– Как поживает мой отец? – спросил Флетч.

– У всех нас бывали лучшие дни.

– Он, должно быть, богат.

– Почему вы так решили?

– Билеты на двоих, тысяча долларов, этот отель. Набегает приличная сумма.

– Если разделить на все ваши годы, получится не так уж и много. Вы от него что-нибудь получали?

– Никогда.

– Вы прилетели только из-за его богатства?

– Нет, в основном из любопытства.

– Он небогат.

– А как он узнал, что я женюсь? Точное время, место... Я сам едва успел приехать.

Карр внимательно изучал свои мозолистые ладони.

– Полагаю, ваш отец постоянно был в курсе того, что происходило с вами.

– Я ему ничего не писал.

– Получал о вас самую разнообразную информацию. Я видел у него ваши фотографии.

– Мои?

– На школьном дворе. На улице. В футбольной форме. На пляже.

– Все эти старикашки, что фотографировали меня!

– Полагаю, пилоты.

Флетч широко улыбнулся.

– Все эти годы я думал, что меня снимают исключительно из-за моей фотогеничности.

– Полагаю, вы никогда не видели его фотографии?

– Нет.

– А что вам говорили?

– Меня убедили, что он мертв. Суд признал его мертвым, когда я пошел во второй класс. А в прошлую субботу выяснилось иное. Оказывается, моя мать всегда допускала, что он жив. Полагаю, она не хотела, чтобы я сорвался с места и отправился на поиски отца, а потом вернулся разочарованный, с пустыми руками.

Глаза Карра широко раскрылись. Он покачал головой.

– Вне всякого сомнения – это миссис Флетчер.

В дверях стояла Барбара, в лыжных ботинках, зеленовато-синих брюках и красном свитере с закатанными рукавами.

Глава 12

– Три кролика и, полагаю, пиво для дамы, – заказал Карр.

– Кролика, – повторила Барбара. – Американцы не едят кроликов.

Чуть раньше Карр предложил перекусить, раз уж они в ресторане.

Не успел официант отойти, как к столику подошел какой-то мужчина. Карр коротко представил его Барбаре и Флетчу, а потом заговорил с мужчиной о каких-то коробках с образцами посуды, которые мужчина просил доставить в Китале[10].

– Это твой отец? – прошептала Барбара.

– Его приятель. Тоже пилот. Фамилия Карр. Имени он не назвал.

– А где твой отец?

– Он не знает. Мне кажется, он недоволен. Его призвали для моральной поддержки, а мой старик не явился. Но он пытается изобразить радушного хозяина.

Разговор о коробках с посудой тем временем завершился.

– Кролик Питер, – промурлыкала Барбара. – Питер Трусохвостик. Братец Кролик.

– Мое имя – Питер, – повернулся Карр к Флетчу. – Но люди зовут меня Карр.

– Питер, – повторил Флетч.

– Я не могу есть Питера Трусохвостика, – подвела итог своим рассуждениям Барбара.

– Что? – переспросил Карр, словно не расслышав ее.

– Где отец Флетча? – выпалила Барбара.

Карр коротко глянул на дверь. Тяжело вздохнул.

– Если бы я знал.

– А вы не можете позвонить ему?

– Это не Европа, – покачал головой Карр. – И не Штаты. Если человек не приходит на встречу, маловероятно, чтобы он оказался рядом с телефоном.

– Я позвонила маме, – Барбара повернулась к Флетчу.

– И что ты ей сказала?

– Буквально следующее: «Я в Найроби, в Кении, в Восточной Африке, провожу медовый месяц с моим обожаемым Флетчем, у нас все в полном порядке, извини, что не смогла позвонить из Колорадо и заставила тебя волноваться».

– Вы уловили суть, – покивал Карр. – Проще дозвониться до другого континента, чем до дома на соседней улице.

– И что она ответила?

– Она подумала, что я шучу. И сказала: «Этот парень, за которого ты вышла замуж, он хоть когда-нибудь бывает там, где ему положено быть? Какой-то он странный. Так жить нельзя, Барбара».

Карр пытался уловить выражение глаз Флетча сквозь солнцезащитные очки.

Флетч снял очки и положил их на стол.

– Она сказала, что я должна незамедлительно вернуться домой и развестись с тобой.

– Каковы твои планы?

– Сначала я хотела бы что-нибудь съесть. Но только не кролика.

– Сразу не поворачивайтесь, но к нам идет мужчина, на которого стоит взглянуть, – прервал их дискуссию Карр.

Мужчина надвигался на столик, как авианосец. Ростом под семь футов, весом за триста фунтов[11]. Огромная, абсолютно лысая голова. Мужчина и Карр кивнули друг другу.

Сел он за столик у самого поручня, на ярком солнце, лицом к двери. Достал газету и разложил ее на столе.

Мгновенно официант принес ему бутылку пива и высокий стакан.

– Обычно он не приходит раньше четырех часов, – заметил Карр.

– Кто он? – спросил Флетч.

Карр помедлил с ответом. Официант как раз расставлял тарелки.

– Его фамилия Дьюис. Дэн Дьюис.

– И чем он занимается?

Барбара внимательно разглядывала свою тарелку.

– Это не похоже на кролика.

– Преподает в школе.

– Держу пари, его ученики обращаются к нему «Bwana».

– Естественно, – кивнул Карр.

Барбара ткнула ножом принесенное ей блюдо.

– Сыр.

– Гренок с сыром, – уточнил Флетч.

– Эти кролики из сыра, – и Барбара набросилась на еду.

Официант отошел.

– Он стреляет в людей, – добавил Карр. – По ночам. Только по ночам.

Барбара едва не подавилась.

– В плохих людей. Бандитов. Некоторые говорят, что он работает на полицию. Убивает тех, против кого полиция не может собрать достаточно улик, чтобы передать дело в суд, людей, на которых, по мнению полиции, нет смысла тратить время и деньги. Судить, содержать в тюрьме, вешать.

– Он просто выходит на улицу и стреляет в людей?

– Стреляет он по одному разу. Из пистолета сорок пятого калибра. В затылок. Всегда точно.

Глаза Барбары вылезли из орбит.

– И он преподает в школе?

– Математику.

Барбара посмотрела на Флетча.

– Если он...

– Пожалуйста, не продолжай, – мягко оборвал ее Флетч.

Пока они ели, Флетч то и дело поглядывал на гиганта, читающего газету. Его лысая голова напоминала булыжник, который пришлось бы объезжать, попади он на дорогу.

– Вы работаете в газете? – спросил Карр.

– Да.

– Это хорошо. И что для газетчика самое важное?

– Быстрые ноги.

– И какая вам выгода от этой работы?

– Могу рассчитывать на роскошный некролог.

Карр повернулся к Барбаре.

– А вы?

– Я работаю в бутике. Продаю галифе.

– Галифе? Мой бог, странная у вас, американцев, мода.

– Как самочувствие? – спросил Карр, когда их тарелки опустели.

– Жарко, – пожаловалась Барбара.

Флетч оттянул горло свитера.

– Жарко.

– Здесь совсем не жарко, знаете ли, – возразил Карр. – Мы на высоте пять тысяч футов над уровнем моря.

– Склоны, однако, совсем сухие. И не хватает снега.

– Я имел в виду ваше общее самочувствие. Смену часовых поясов и так далее.

– У меня тело, словно чужое, – пожаловалась Барбара.

– День мы переживем, – добавил Флетч. – Надо сразу переходить на местное время, а не то мы не сможем перестроиться до отъезда.

Карр на мгновение задумался.

– Раз уж ваш отец так и не появляется... Как бы это сказать? Вы же репортер.

– Его здесь нет. И это не новость.

– Мне нужно съездить в одно место. По своим делам, – неожиданно лицо Карра покраснело. – Вы, я вижу, люди непредубежденные. То есть вас не смущает тот факт, что английский – не единственный в мире язык, а есть еще и суахили. Вы даже пытаетесь выучить несколько слов, – Барбара пристально смотрела на Карра, не понимая, к чему тот клонит. – У меня назначена встреча. Необычная встреча, – он вздохнул. – Ваш отец вот не пришел, а я не прийти не могу, – он почесал ухо. – Меня ждет местная колдунья.

– Колдунья, – повторил Флетч.

– Колдунья, – повторила Барбара.

– У меня возникли трудности, – Карр не смотрел ни на Флетча, ни на Барбару. – Кое-что никак не получается. Вот мне и нужно разобраться, в чем тут дело.

Барбара посмотрела на Флетча.

– Колдунья.

– По-моему, интересно, – отреагировал Флетч.

Карр глянул на часы.

– Ждать Флетча бессмысленно. Я хочу сказать, другого Флетча. Вы можете поехать со мной. Посмотрите окраины Найроби.

– А вы уверены, что мы не помешаем?

Карр рассмеялся.

– Нет, не уверен. Но что за жизнь без риска?

Барбара повернулась к Флетчу.

– Я думаю, если другой Флетч даже и появится здесь, у нас нет желания дожидаться его. Во всяком случае, сейчас.

Карр встал.

– Пойду за «лендровером». Оставил его неподалеку. У Национального театра. Я подъеду через несколько минут.

Глава 13

– Быстрее, – подгоняла Барбара Флетча. – Я кое-что хочу.

Они взбежали по лестнице на второй этаж.

– Что?

Они прошли мимо залитого солнцем дворика с разбитым в нем японским садом.

– Сними с меня эту одежду.

– Барбара, нет времени. Этому милому человеку надоело нас ждать еще утром. Он выпил почти все пиво, пока мы трахались.

– Ты расскажешь Карру о том, что видел утром в аэропорту?

– Я об этом думаю, – Флетч вставил ключ в замочную скважину. – Колдунья!

На комоде стояла новая пара теннисных туфель. Рядом лежала записка:

«Дорогой мистер Флетчер!

К огромному нашему сожалению, во время стирки ваши теннисные туфли превратились в лохмотья, а потому мы заменили их на новые. Приносим Вам извинения.

Управляющий отеля «Норфолк».

– Мои дырявые теннисные туфли! Какая жалость!

Барбара через его плечо прочитала записку.

– Как мило с их стороны, – в руке она держала ножницы.

– А что ты собираешься делать?

– Раздевайся.

– Раздеваться?

– Я не могу носить эту одежду. Я не могу видеть тебя в этой одежде. Нельзя же ходить на экваторе в таком виде.

– Моя жена нападает на меня с ножницами! Мы не прожили вместе и недели!

– Сними эти брюки, а не то я обрежу их прямо на тебе!

– Помогите! Дэн Дьюис! Спасите меня! В моем номере бандит!

Глава 14

Залитая ярким послеполуденным солнцем усадьба нежилась в деревенском покое.

Барбара и Флетч стояли во дворе, у деревянного забора.

Карр застыл перед колдуньей; его крепкие, мускулистые руки висели, как плети.

Она сидела на земле у входа в дом со стенами из перевитых прутьев, обмазанных глиной. Вытянув перед собой босые ноги, укрытые до колен черной юбкой. Голову знахарки украшала турецкая феска.

Ее муж, в дышащих на ладан шортах и пиджаке, без рубашки, сидел рядом на низком стульчике, не сводя с нее глаз, готовый выполнить любое указание.

Вместе эти почтенные старички весили никак не больше ста фунтов.

На другой стороне двора кучковались трое юношей в рваных шортах. Двое пьяно покачивались. У третьего неестественно ярко сияли глаза.

Старушка колдунья мелом нарисовала вокруг себя треугольник. Часть линии прошла не по земле, а по темной тряпке, что лежала сбоку. Тем же мелом забелила себе виски.

Затянула немелодичную песню – молитву или заклинание.

Муж протянул ей вазу с узким горлом. Раз за разом она вытряхивала из вазы на ладонь бусинки, бросала их на темную тряпку, передвигала, смотрела, как они ложатся относительно друг друга. Что-то побормотала, попела, собрала бусинки, бросила их в вазу, потрясла ее, вновь начала раскидывать бусины по тряпке.

Муж с неослабным вниманием следил за всеми ее манипуляциями.

По двору прошествовала курица.

По дороге в Тика, где жила колдунья, Карр в основном молчал.

Он ждал их у отеля в «лендровере». Улыбнулся, увидев, что зеленовато-синие штаны Барбары и Флетча превратились в шорты. Из красного свитера Барбара сделала Флетчу безрукавку с глубокими вырезами по бокам. Лыжные ботинки сменили новые белые теннисные туфли. Носки, правда, пришлось оставить шерстяные: других просто не было. Барбара надела одну из теннисок Флетча и резиновые сандалии.

– Этот наряд получше, – прокомментировал увиденное Карр. На выезде из Найроби они остановились в таверне «Синий пост» и выпили по чашке бульона в саду у небольшого водопада.

– Этот бульон целебный, – заметил Карр. – Излечивает все. Расстройство желудка. Разбитое сердце. Даже помогает адаптироваться к смене часовых поясов. Очень популярен. Варится из костей, – он обвел рукой окружающие холмы, – различных животных. С добавлением лекарственных трав. И еще бог знает чего, – от бульона першило в горле. Но, выпив его, Флетч действительно почувствовал прилив сил.

Карр проскочил нужный поворот, и ему пришлось сдать назад. Где бы они ни ехали, помимо легковушек и грузовиков по обеим сторонам шоссе они видели непрерывный поток людей в темных, из дешевой ткани брюках, рубашках, платьях, босых, идущих по обеим сторонам дороги. Им постоянно встречались стайки школьников, в особой форме: шорты, носки, ботинки (туфли), рубашка (блузка). Часто мужчина шел с ребенком или несколькими детьми. Карр свернул на проселок, петляющий по полю, засеянному кукурузой.

Совершенно невидимая с шоссе, посреди поля стояла маленькая деревушка, полдюжины расположенных на значительном расстоянии друг от друга хижин с коническими, из пальмовых листьев, крышами и обмазанными глиной стенами, каждая – окруженная крепким забором.

Колдунья вышла и села у двери как только они появились. О приезде Карра она, несомненно, знала заранее. Карр знаком предложил Барбаре и Флетчу отойти к забору. А сам встал перед колдуньей.

Внезапно третий юноша, с блестящими глазами, решительно направился к Флетчу и Барбаре. Втиснулся между ними. Они подвинулись. Юноша присел на корточки, лицом к колдунье и Карру.

Потом дернул Флетча за носок.

Флетч посмотрел вниз.

– Я – Джеймс, – представился юноша. – Сядьте.

Флетч согнул колени, но долго сидеть на корточках, как Джеймс, не смог. А потому опустился на пятую точку, сложив ноги по-турецки.

Точно так же поступила и Барбара.

Последовал их примеру и Джеймс. Одно его колено легло на ногу Флетча, второе – Барбары.

Флетч указал на жену.

– Барбара.

На себя.

– Флетч.

Глаза Джеймса широко раскрылись. Взгляд его уперся во Флетча, ушел в сторону. Затем Флетч услышал уже хорошо знакомое: «О, я вижу. Жаль».

– Что ты видишь?

– Я знаю о твоем отце, – пояснил Джеймс. – Потому-то и предложил тебе сесть. Видишь ли, такие дела занимают много времени, – он повернулся к Барбаре. – Будь осторожней, не обгори на солнце.

Барбара сидела спиной к забору. И подвинуться в какую-либо тень не могла.

– Ты знаешь, о чем спрашивает ее этот человек? – прошептал Джеймс, обращаясь к Флетчу.

Карр что-то сказал колдунье после того, как та нарисовала мелом треугольник и забелила виски.

– Он что-то говорил, но я ничего не понял.

– Он сказал, что пытается кое-что найти. И просит, чтобы она указала, где это находится.

– А зачем она намазала мелом виски? – спросила Барбара.

Джеймс посмотрел на нее так, словно она спросила, всегда ли солнце встает на востоке.

– Чтобы общаться со своими предками через богов на вершине горы Кения.

– О, я вижу, – откликнулся Флетч.

– Белое олицетворяет снег.

– Мел для нее – снег, – кивнула Барбара. Сидя у забора, под экваториальным солнцем, Флетч спросил: «А видела ли она настоящий снег?».

– Я сомневаюсь. Она гадает по бусинкам. Пять бусинок – мужчина, три – женщина, две – дом. Что-то в этом роде. Точно не знаю. Каждая бусинка означает что-то свое. Все очень сложно.

– Нужно много времени на то, чтобы этому выучиться, – изрекла Барбара.

– Выучиться, да, – согласился Джеймс. – Но она, видите ли, колдунья.

– Ты хочешь сказать, что она этому не училась?

– Конечно, училась. Но выучиться этому нельзя, если нет особого дара.

Джеймс вырвал выцветший от солнца волосок из ноги Флетча. Пристально разглядывал его, зажав между пальцами. Потом перевел взгляд на ноги Барбары. Вновь уставился на волосок.

– Забавно, должно быть, побыть белым.

Флетч услышал голос Барбары.

– Я ни у кого не видела такой черной кожи, как у тебя. Про тебя можно сказать, что ты очень черный, совсем как у нас про некоторых говорят, что у них очень белая кожа.

– Во мне нет крови белых, – ответил Джеймс. – Наверное, в Англии или Америке, или в другой стране, откуда вы приехали, негры совсем и не чернокожие. В них есть часть белой крови. Вам нравится быть белыми?

– Возражений нет, знаешь ли, – ответил Флетч.

Джеймс сдул волосок с пальцев.

– Я еще не решил, каким лучше быть, белым или черным.

– Тебя действительно зовут Джеймс? – спросил Флетч.

– А что?

– Это же не африканское имя, не так ли?

– И вы бы предпочли называть меня... – Джеймс запнулся, как бы придумывая имя. – ... Джума?

– Конечно. Почему нет?

– Вот и отлично. Должно быть, у вас уже есть знакомые Джеймсы, так что теперь вы не спутаете меня с ними.

– Это точно, Джим-Боб, – улыбнулась Барбара.

Джума хохотнул.

– Колдунья только что сказала этому человеку: «Ты ищешь то, чего не терял».

Действительно, старушка и Карр о чем-то говорили. Впрочем, до Флетча долетали лишь обрывки непонятных слов.

– Карр согласился?

– Карр сказал, что ищет какое-то место. Потерянное всеми давным-давно.

Карр наклонился над колдуньей. Старушка протянула к нему сложенные ладони. Карр плюнул в подставленную ему емкость. Флетч посмотрел на землю.

– Может, мне следует спросить у нее, где мой отец?

– Твой отец не потерялся, – ответил Джума. – Он здесь, в Кении, Флетч. Я его знаю.

– И что ты о нем знаешь?

– Он пилотирует самолеты. Я его видел. Карра я тоже видел. Я везде побывал.

– Ш-ш-ш, – призвала к тишине Барбара.

– Она говорит, что он найдет это место, – прошептал Джума, – но поиски будут сопряжены с трудностями. Тамошние мертвецы хотят, чтобы он нашел это место, ибо тогда их будут помнить, – он прислушался. – Она говорит, что он должен идти далеко-далеко на юг, где есть холмы, и искать реку.

Карр оглянулся, посмотрел на Флетча. Лицо его сияло.

– Вот оно, мумбо-юмбо, – пробормотала Барбара.

– Сколько тебе лет? – спросил Флетч.

Вновь Джума помедлил, словно придумывая ответ.

– Тридцать семь.

– Понятно, – кивнул Флетч.

Джума внимательно слушал. Положил руку на колено Флетча.

– Она говорит о тебе, – колдунья смотрела на бусинки, которые катала по тряпке. И разговаривала, похоже, с ними. – Она спрашивает, почему ты не подходишь.

Наморщив лоб, Карр смотрел на Флетча. Джума подтолкнул его.

– Вставай. Иди. Она хочет что-то тебе сказать.

Флетч поднялся. Отряхнул шорты от пыли. Пересек двор, встал перед колдуньей.

– Она желает знать, почему вы не говорили с ней, – пояснил Карр.

– У меня и в мыслях не было обидеть ее. Хорошо. Где мой отец?

Карр не успел сказать и двух слов, как старуха перебила его, обращаясь не к Флетчу, а к бусинкам.

Когда она замолчала, Карр перевел: «Она говорит, что вопроса у вас нет, но что-то вы должны сказать, или вам будет худо».

– Как это, худо?

Колдунья заговорила вновь.

– Она считает, что вы должны поговорить с ней. Вы таскаете ящик камней, который будет становиться тяжелее и тяжелее, пока у вас не подломятся ноги.

– У меня сильные ноги.

– Вы знаете, о чем она говорит?

– Возможно.

– Она говорит, что вы должны бросить этот ящик с камнями или уйти, потому что она не хочет видеть ваши подгибающиеся ноги.

Флетч посмотрел на двух парней, пьяно качающихся в солнечных лучах. Посмотрел на Барбару и Джуму, сидящих рядышком у забора, словно школьники, знающие друг друга с младенчества. Посмотрел на старушку, сидящую на земле у двери своей глинобитной хижины.

Посмотрел Карру в лицо.

– Они – мои камни.

Флетч первым покинул двор, чтобы колдунье не пришлось увидеть его подгибающиеся ноги.

Ударился головой о толстую ветвь, выгнутую аркой над воротами.

– Жаль, – услышал он голос Джумы.

– Чего ты сожалеешь? – Флетч потирал ушибленную голову. – Я сам виноват.

– Я сожалею, что ты ударил свою башку.

Вышла из ворот и Барбара, ее лицо и руки заметно подгорели.

За ней последовал Карр, похоже, очень довольный беседой с колдуньей.

Они направились к «лендроверу».

Из ворот, сильно покачиваясь, появились двое парней.

– Твои друзья крепко выпили, – заметил Флетч, повернувшись к Джуме.

– Друзья? – Джума не посмотрел ни на них, ни на Флетча. Он вглядывался в густые заросли кукурузы.

Глава 15

– Нет, я его не знаю, – улыбнулся Карр. – Я думал, он – ваш приятель.

На танцплощадке отеля «Шейд» Джума участвовал то ли в репетиции, то ли в первом представлении артистов. Танцевали они брейк. Вечер только начался, так что столики в основном пустовали. Артисты показывали Джуме одни элементы танца, он им – другие. Громко играл магнитофон.

– Он просто залез в кабину вместе с нами, – пояснила Барбара. Они сидели за маленьким деревянным столиком под зонтом. – Сначала сказал, что его зовут Джеймс. Потом добавил, что мы можем звать его Джума.

– Наверное, ему надо попасть в Найроби.

Карр уже заказал обед. Официантка принесла три высоких стакана с пивом.

– Я спросил, сколько ему лет, и он ответил: тридцать семь, – вставил Флетч.

– Ему тридцать семь, – кивнул Карр.

Они смотрели, как Джума волчком крутится на левом плече.

– Каждый год здесь два сезона дождей, – продолжил Карр. – Короткий и длинный. Спросите любого, сколько ему лет, и он ответит, сколько сезонов дождей миновало со дня его рождения. У Джумы, вот, тридцать семь. То есть ему восемнадцать с половиной.

– О, я вижу, – выдохнул Флетч. Ассимилировался он быстро.

По пути из усадьбы колдуньи в отель «Шейд» Карр устроил им небольшую экскурсию. Они побывали в бывшем поместье Карен Бликсен[12], известной так же, как Асек Дайнесен. Большинство туристических агентств еще не включило поместье в свои маршруты, и в невысоком каменном доме, окруженном несколькими акрами деревьев, лужаек и цветочных клумб, размещалась школа бизнеса. Они вышли из «лендровера» и походили вокруг – под решетками для вьющихся растений, меж деревьев с толстенными стволами на заднем дворе.

Барбара и Флетч посидели на каменных скамьях у двери черного хода, где Карен Бликсен принимала гостей и, возможно, писала о них свои книги.

– Дайнесен, Хемингуэй, Роарк, – проговорил Карр. – То было миллионы световых лет тому назад, по африканскому времени.

– Время, пространство, – Джума двинулся к «лендроверу». – От Африки они всегда в миллионах световых лет.

В сгущающихся сумерках, за столиком во дворе отеля «Шейд» Карр прочитал им небольшую лекцию.

– Вы должны знать, как понимают здесь время. Вы на экваторе. Солнце каждый день встает примерно в семь часов утра и заходит примерно в семь часов вечера. Восход, естественно, начало дня, а заход, соответственно, начало ночи. Так что, если кто-то говорит, что встретится с вами завтра в три, он имеет в виду десять часов утра. Завтра в десять означает пять часов пополудни. В пять вечера – в полночь.

– О, я вижу, – откликнулся Флетч.

– Именно из-за подобных мелочей возникают серьезные проблемы.

Официантка принесла большую тарелку с вареным мясом и миску с рисом. Поставила на стол три бумажные тарелки.

Карр взял рукой кусок мяса. Зачерпнул им, как ложкой, немного риса, отправил то и другое в рот.

– Может, следует спросить Джуму, не хочет ли он поесть? – полюбопытствовала Барбара.

– Сейчас он есть не хочет, – уверенно ответил Карр.

Брови Барбары взлетели вверх.

– Почему, bwana?

– Местные жители по традиции едят один раз в день, в девять или десять вечера, после того как спадет жара. Пища обычно очень калорийна, насыщена белком. Они уверены, что те, кто ест в дневную жару, болеют, толстеют, становятся ленивыми, – Карр оглядел столики, за которыми по-прежнему сидело лишь несколько человек. – Некоторые, переселившись в город и надев одежду из полиэстера, начинают есть три раза в день и очень скоро полнотой и одутловатостью уже не отличаются от среднего нью-йоркца.

Барбара наблюдала, как танцует Джума.

– Он не полный и не одутловатый.

– Совершенно верно. И сейчас есть он не хочет.

Флетч взял кусок мяса и, зачерпнув им риса, отправил в рот.

Прожевав, обратился к Карру.

– А что вы ищете?

– Простите?

– Что вы ищете? Или мне не следовало об этом спрашивать? В Тика Джума переводил нам ваш разговор с колдуньей. Вы сказали ей, что ищете какое-то место. И спросили, где оно находится.

– А, вы об этом, – протянул Карр.

– Может, это никого не касается, – одернула мужа Барбара.

Флетч пожал плечами.

– На мой вопрос можно и не отвечать.

– Вопрос можно и не задавать.

– Я репортер.

– Сейчас ты не на работе.

– Факел свободной прессы никогда не должен гаснуть.

В свете керосинового фонаря лицо Карра казалось куда более красным, чем обычно.

– Встречи с колдуньей мне не забыть до конца дней, – продолжала Барбара. – Я так рада, что вы взяли нас с собой. Вы говорили...

– Я ищу римский город, – прервал ее Карр.

– Что? – изумился Флетч.

– Как хорошо! – воскликнула Барбара. – Наконец-то ответ на один из твоих назойливых вопросов заставил тебя проглотить язык.

– Здесь?

Карр кивнул.

– В Восточной Африке.

– Чертовски далеко идти, – заметил Флетч. – Через Египет, Судан, Эфиопию... А как они могли преодолеть тысячи миль пустыни?

– Арабы могли, – напомнила ему Барбара. – Не везде там пустыня.

– По Красному морю, – пояснил Карр. – Обогнув Африканский Рог.

– На кораблях?

– Сомневались в этом лишь по одной причине: в Аденском заливе ветры и течения препятствуют продвижению в нужном направлении.

– Разве этого мало?

– Они шли на веслах.

– Долго же им пришлось грести.

– Долго. Признаю, задача перед ними стояла трудная. Но римляне не боялись трудностей и умели их преодолевать.

– А что влекло их сюда? – спросила Барбара.

– Пряности. Минералы. Драгоценные камни.

– Римляне покорили весь известный мир, – упорствовал Флетч. – Этот мир в то время еще не нанесли на карту.

– Справедливо, – согласился Карр. – По господствующему сейчас мнению считается, что нога римлянина не ступала в пределы Кении.

– Римский город в Кении, – Барбара покачала головой.

– От Рима до Кении не ближе, чем до Нью-Йорка, – не уступал Флетч.

– Римляне побывали в Америке, – напомнила ему Барбара.

– Но не строили там городов.

– Нет, – кивнула Барбара. – Они наелись лобстеров, а потом то ли умерли, то ли отправились домой. Типичные туристы.

– Я не думаю, что римляне стремились добраться до Америки, – вмешался Карр. – Их могло занести туда по ошибке, волей ветра и волн. А вот в Восточную Африку никто из европейцев не попадал по ошибке. Я думаю, римляне пришли сюда, обосновались здесь и жили довольно долгое время.

– Надеюсь, Барбара простит мне еще один назойливый вопрос. На чем основана ваша гипотеза?

– Честно говоря, здесь поговаривали о том, что в Лондоне нашли документальное подтверждение существования римского города на побережье Восточной Африки к югу от экватора. Это все, что мне доподлинно известно: ходят такие разговоры. Но я верил в это всегда, задолго до того, как услышал об этом лондонском документе.

– Почему?

– Масаи, – Карр откинулся на спинку стула. – Как можно, глядя на масаев, не верить, что римляне побывали в Кении?

Флетч потряс головой, показывая, что упустил мысль собеседника.

– Да, да, – покивал Карр. – Здесь есть племя, называющееся масаи. Ближайшие родственники банту, кузены самбуру. Масаи проживают на юге, по обе стороны кенийско-танзанийской границы, самбуру – на севере. Масаи – воинственное племя. Вооружены копьями. Щитами. Они носят тоги. С давних пор молодые юноши-масаи проходят курс интенсивной боевой подготовки, чтобы стать мораном, воином. В эту подготовку включены и специальные проверки на храбрость. Доподлинно известно, что боевая тактика маеаев находилась на очень высоком уровне, а их армия была прекрасно организована. Потому-то масаи с их луками и стрелами до начала двадцатого века успешно противостояли продвижению белых в глубь материка. Отступить их заставили лишь пулеметы и железные дороги. На побережье хозяйничали завоеватели. Лами, Малинди, Момбаса переходили из рук в руки. Были тут арабы, португальцы, еще бог знает кто. Но никто не решался углубляться в саванны Восточной Африки. Такой ужас наводили на всех масаи.

– Разве масаи не могли сами разработать боевую тактику? – спросила Барбара.

– Конечно, могли, – признал Карр. – Но некоторые боевые построения масаев пригодны только для городов. Здесь никогда не было городов, для действий в которых они могли бы их разработать. И почему все эти боевые приемы масаев плюс одежда так похожи на римские?

– Послушайте, а зачем африканскому племени перенимать военную дисциплину, принесенную другой культурой более двух тысяч лет тому назад? – спросил Флетч.

– Из-за своей конституции, – ответил Карр. – Масаи очень высокие. Очень худощавые. Традиционно их пищу составляют мясо, молоко и кровь.

– Святой боже, – выдохнула Барбара.

Карр ей улыбнулся.

– Их пот обладает удивительным запахом.

– Что?

– Да, да. Густой, терпкий запах, который можно расфасовывать по флаконам и продавать в вашем бутике.

– Духи «Пот масаи», – Барбара покачала головой. – Едва ли они будут пользоваться спросом.

– Масаи такие хрупкие, что не могут победить в рукопашной схватке. Как только их исконные враги кикуйю проникали в боевые порядки масаев, пускали в дело ноги и кулаки, масаи терпели поражение. Только римское боевое искусство позволило им пережить эти две тысячи лет.

На танцплощадке громыхала музыка.

– У женщин масаи такие узкие бедра, что они с трудом могут рожать детей, – продолжал аргументировать свою гипотезу Карр. – Им всегда требовались женщины других племен. И их военная доктрина ориентировалась не на оборону, а на нападение. Этому необычно высокому, худощавому народу приходилось вести войны, чтобы сохранить себя.

– Ух, – Флетч вновь потряс головой. – Колдунья. Римский город. Карр, вы удивительный человек.

Карр пожал плечами.

– Это мое хобби. Если что-нибудь получится, я, возможно, прославлюсь. Идея настолько безумная, что я не прочь проконсультироваться у местной колдуньи. А вдруг народная мудрость да поможет.

– И вы действительно тратите время и деньги на поиски этого мифического города? – спросила Барбара.

– И время, и деньги, – подтвердил Карр. – Я разбил поисковый лагерь. Шейла сейчас там.

– Шейла – ваша жена?

– Можно сказать, да. Мы вместе уже много лет.

Барбара застенчиво посмотрела на Карра.

– У кого-то из вас есть диплом по археологии или истории цивилизаций древности?

– Разумеется, нет. Мы едва кончили школу. Но уж поверьте мне, я не пропущу что-то необычное.

Флетч улыбнулся.

– Ваш лагерь на юге, среди холмов, у реки?

Карр кивнул.

– Именно так. Я решил, что римляне могли разбить город там, где не слишком жарко, есть источники чистой воды и река, по которой можно выйти в море.

Флетч отодвинулся от стола.

– Мы никому ничего не скажем.

Впрочем, он не мог предугадать, как отнесется Френк Джефф к этой истории. Лавины, оползни, землетрясения, авиакатастрофы, крушения поездов, массовые убийства, терроризм, взрывы бомб в аэропортах... Обязательно позвони, если встретишь что-то особенное...

Привет, Френк. Я тут ищу римский город, затерянный в джунглях на побережье Восточной Африки. Один из моих источников информации – колдунья из Тика...

Э, Френк...

– Говорите кому угодно, – возразил Карр. – Harambee. Пока это всего лишь забава. И более интересная, чем контрабандный вывоз слоновьих бивней.

– Отправляемся на поиски.

Карр улыбнулся Барбаре.

– Я думаю, козлятина понравилась вам больше говядины.

– Какая козлятина?

Карр встал.

– Если у вас будет возможность выбирать, всегда берите козлятину.

Барбара смотрела на пустые тарелки.

– Я ела козлятину?

– Козлятина гораздо нежнее говядины. И вкуснее.

– Я ела козлятину? Я съела козлика Билли?

Лицо Барбары внезапно скривилось, словно ее начало мутить.

На дорожке у отеля «Норфолк» Джума стоял, сложив руки на груди, широко расставив ноги. Карр только что уехал в «лендровере».

– В усадьбе в Тика ты сказал, что мои друзья пьяны, – обращался он к Флетчу.

– Извини, я не собирался обижать твоих друзей. Но мне показалось, что они крепко выпили.

– Почему ты решил, что они мои друзья?

– Пьянство – их личное дело и меня не касается.

– Как ты узнаешь, кто твой друг? И надо ли это знать?

– Что? – переспросила Барбара.

– Как ты определяешь, что кто-то – твой друг, а кто-то – нет?

– Что-то я тебя не понимаю, – ответил Флетч.

– Ты же решаешь, кто твой враг? Или дело обстоит иначе?

– О, я вижу.

– Когда вы пришли, я был с этими парнями. Пьяными. Я не знаю, друзья они мне или нет. Может, они мои враги. Как ты мог это определить?

Барбара замотала головой.

– Я очень, очень устала. Не нужно мне ничего определять.

Джума схватил ее за руку.

– И правильно!

– Барбара высказала правильную мысль?

Джума огляделся.

– Постоянно принимать такие решения очень трудно.

Джума повернулся и зашагал по улице.

– Хорошего отдыха! – крикнул он на прощание.

Барбара проводила его долгим взглядом.

– О каком отдыхе идет речь? Том, что у нас еще впереди?

– ...или он имел в виду тот отдых, что мы уже вкусили? – докончил Флетч.

– Ответа у меня нет, – Барбара взяла Флетча под руку и они зашагали к отелю. – Но он понимает, что Флетч – твой отец, и...

– ...ему меня жаль.

Глава 16

Флетч хотел начать разговор с подготовленной заранее фразы, пусть и использованной ранее, но с губ автоматически сорвалось стандартное: «Слушаю?».

– Как спалось?

– Неплохо, – тут Флетч решил воспользоваться домашней заготовкой. – А говорю я тоже с мистером Флетчером?

– Боюсь, что нет. Вас беспокоит Карр.

– О, – Флетч наконец приподнял голову с подушки и перекатился на живот. – Когда мы вернулись вчера вечером, нас ждала записка от моего отца. Он приезжал в отель во второй половине дня.

– Я знал, что он обязательно подъедет.

– И он обещал позвонить нам этим утром.

– Он, несомненно, намеревался позвонить.

– Уже утро, – за окном стоял серый полумрак. Лежащая рядом с ним Барбара еще не открыла глаз.

– Почти восемь часов, по местному времени. К моему удивлению, я внизу и собираюсь позавтракать. У меня лишь час свободного времени.

– Как мило с вашей стороны...

– Не хотелось будить вас, учитывая, что вы только с дороги, но ваш отец позвонил мне пару часов тому назад. Произошло непредвиденное. Если вы сможете окончательно проснуться и спуститесь вниз, я уеду с чувством честно выполненного долга.

– Что-то случилось с моим отцом?

– Да.

– Иду к вам.

– Кенийский кофе очень приятен на вкус, но вы, при желании, можете добавить молока или горячей воды.

Официант наполнил чашку Флетча черным кофе. Карр уже доканчивал фруктовый салат.

– Здешние ананасы, наверное, лучшие в мире.

– Барбара сейчас спустится.

– Это хорошо.

Середину столовой лорда Деламера занимал огромный круглый стол, уставленный разнообразными блюдами.

– Так что случилось?

– Старший Флетч позвонил мне примерно в половине шестого утра. Похоже, у него неприятности.

Кофе такой крепости пить Флетчу еще не доводилось. Так что пришлось последовать совету Карра и добавить горячей воды.

– Что за неприятности?

– По всему получается, что вчера в ожидании вашего прибытия старший Флетч перенервничал, – по-моему, это естественно – и уделил слишком много внимания местным напиткам.

– Он набрался?

– И потерял чувство времени и пространства.

– Так вот почему он не приехал.

– А днем, он не припомнит в котором часу, затеял ссору в кафе «Терновник». Кто-то, по его словам, оскорбил королеву.

– Какую королеву?

– Королеву Англии. Елизавету Вторую.

– А какое ему дело до королевы Англии? Он же родился и вырос в Монтане.

– Нам всем очень дорога королева Англии, старина. И она любит Кению. Посетила ее дважды.

Карр разрезал ножом яичницу, принесенную ему официантом.

– В общем, он начал махать кулаками. Вроде бы врезал двум или трем мужчинам, вроде бы слышал звон бьющейся посуды, вроде бы видел, как перевернулся один из столиков. А потом, у него, во всяком случае, сложилось такое впечатление, набросился на пытающегося успокоить его аскари. Почему бы вам не взять фруктов?

– Кто такой аскари?

– Охранник. Возможно, полицейский. Впрочем, при судебном разбирательстве это очень важная деталь.

– Он учинил драку.

– Так он говорит.

– Моя мать говорит, что точно так же он вел себя и в пятнадцать лет.

– Я бы мог процитировать вам четверостишие о том, что в каждом мужчине живет мальчишка, но я не столь большой знаток Вордсворта[13].

– И где он сейчас, в тюрьме?

– Еще нет. Он, как говорится, «лег на дно», чтобы прийти в себя и обдумать ситуацию. Я не стал спрашивать, откуда он звонит. Рано или поздно ему придется предстать перед судом. Найроби не Нью-Йорк или Лондон. Все знают, кто такой Флетчер. С другой стороны, люди не воспринимают подобные потасовки очень серьезно.

– Мама предупреждала, что ему свойственно исчезать в критические моменты.

– Правда? Так она и сказала? Какая она у вас умница. Понимает человеческую душу.

– Так почему он пригласил меня сюда, если мой приезд так взволновал его?

– Знать бы, где упадешь, подстелил бы соломку.

– Это тоже из Вордсворта?

– Возможно. Очень важно, кем был аскари, которого он ударил, частным охранником или полицейским.

– Вчера вы говорили, что закон здесь очень суров.

– Очень. И начисто лишен чувства юмора.

– Послушайте, Карр...

– Почему бы вам не позавтракать? Яичницу надо заказывать у официанта.

– Вы, вероятно, знаете, где сейчас мой отец.

– Вероятно.

– Почему бы мне не поехать к нему прямо сейчас? Может, я в чем-то помогу ему.

– У меня более интересное предложение. Почему бы вам не слетать со мной на озеро Туркана[14]? Мне нужно доставить туда одного ученого. Потом мы сразу же вернемся в Найроби. Вы поплаваете. Мы перекусим на пляже. Места там изумительные.

– Мой отец...

– Поставьте себя на его место, Флетч. У него жуткое похмелье. Возможно, разбитый нос. Его могут арестовать. В создавшейся ситуации у него, естественно, нет ни малейшего желания видеться с отличным парнем, на лице которого написано, что он никогда в жизни не совершал ничего предосудительного. Тем более, что этот парень придет к нему, предлагая свою помощь, и будет звать его папа.

– Я много чего совершал.

– Рад это слышать.

Флетч оглядел стол.

– Пожалуй, я позавтракаю.

– Завтрак – это единственное убежище, оставшееся у современного мужчины.

Наполняя тарелку, Флетч увидел вошедшую в столовую Барбару. Она поцеловала Карра в щеку и села за столик.

На тарелку Флетч положил несколько ломтиков ананаса, два вареных яйца, сосиски, ветчину и гренок.

Он также взял высокий стакан с апельсиновым соком.

– Я как раз объясняю вашей жене, что сегодня Флетча-старшего задержало серьезное дело, связанное с юриспруденцией. А потому я предлагаю вам обоим слетать со мной на озеро Туркана.

– Как мило с вашей стороны... – Барбара вопросительно посмотрела на Флетча.

– Полет займет два с половиной часа. И столько же обратно. Очень интересное озеро. Иногда его зовут Нефритовым морем. Места в самолете предостаточно. Он рассчитан на восемь пассажиров, а летит только один ученый. Доктор Маккой. Он не будет возражать против вашего присутствия.

– Мне так обрыдли самолеты... – начала Барбара. Карр глянул на часы.

– Дело в том, что мне пора. Я обещал доктору Маккою, что мы вылетим ровно в десять.

– Лети один, Флетч, – приняла решение Барбара. – Мне нужен день отдыха. Тут есть бассейн. Я еще не осмотрела вольеры с райскими птицами.

– Ты не боишься оставаться одна? – Флетч быстро очищал тарелку.

– Если мне станет скучно, я схожу в мечеть. Благо, она рядом с отелем. Я никогда не была в мечети.

– Я пошел за машиной. Пяти минут вам хватит, Флетч.

– Конечно.

После ухода Карра Барбара повернулась к мужу.

– Флетч, дорогой, тебе не кажется, что все, связанное с твоим отцом, идет наперекосяк?

Флетч допил кофе.

– Мы знали это до прибытия в Кению.

Глава 17

Барбара оттолкнула Флетча от зеркала в ванной.

– Неужели наша совместная жизнь всегда будет такой?

Флетч чистил зубы.

– О чем ты?

Барбара выдавила пасту на свою зубную щетку.

– Ты всегда будешь убегать от меня? И появляться черт знает где?

Она уже надела купальник.

– Карр приглашал нас обоих. Ты сказала, что не хочешь лететь. Тебе, мол, обрыдли самолеты и ты желаешь отдохнуть, проведя день у бассейна.

– Потрясающе, – фыркнула Барбара – Ты притаскиваешь меня в Восточную Африку, до смерти перепугав мою мать, а потом улетаешь черт знает куда, оставляя меня в каком-то отеле...

– Я согласился слетать на это озеро. Я думал, ты составишь мне компанию.

– Я сказала, что хочу остаться в отеле. И подумала, что ты присоединишься ко мне.

– Дай мне прополоскать рот. Пожалуйста. Барбара чуть-чуть подвинулась.

– Мы поженились. Знаменательное событие в жизни каждого человека. Облетели полсвета, абсолютно не подготовившись к такому путешествию. Удивительное событие. Только для того, чтобы повидаться с твоим отцом. Тоже важное событие, только он почему-то никак не выкроит для него время. Вчера ты видел, как кого-то зарезали в туалете. Кровавое событие! А сегодня ты улетаешь от меня на озеро, о котором мы никогда не слышали, с человеком, которого мы практически не знаем!

– Ты теряешь чувство юмора?

– Когда ты угомонишься? Неужели ты не можешь хоть минуту посидеть спокойно?

– Ладно, я спущусь вниз и скажу Карру, что я не лечу. Мы посидим у бассейна.

Она навернула колпачок на тюбик с пастой, аккуратно положила тюбик на полочку. Повернулась к Флетчу.

– Нет. Ты полетишь, – и внезапно, сжав пальцы в кулачок, со всего маху ударила Флетча в живот, рядом с правой бедренной костью. – А это возьмешь с собой.

Флетч побагровел.

– Никто не бил меня в это место.

– Многое случается с нами впервые.

Флетч вышел из ванной.

– Теперь я не могу остаться.

– Прекрасный предлог.

– Другого нет. Увидимся за обедом.

Глава 18

– Как идет семейная жизнь? – Карр вырулил на проспект Гарри Туку.

В полуквартале от отеля «Норфолк», перед кольцевой развязкой, Флетч заметил полицейский участок.

– Между мужчинами и женщинами есть немалая разница, – ответил Флетч после долгой паузы.

– Да, – кивнул Карр, – есть. На эту тему сложены несколько миллионов песен. И с этим ничего не поделаешь. Не стоит придавать этому особого внимания. Жизнь-то у нас только одна, да и та не слишком длинная.

Он перешел на более высокую передачу.

– Ладно, вы, похоже, поняли, что мы с Барбарой поссорились.

Многие из мужчин, что шли вдоль дороги, были с детьми. На ветровое стекло упало несколько капель дождя.

– Надеюсь, Барбара всласть отдохнет у бассейна, – добавил Флетч.

– В Африке не принято сердиться на дождь, – покачал головой Карр. – Мы слегка уклонимся от маршрута. На ленч я хочу пригласить вас в рыбный ресторан на озере Туркана. О ресторане писать нечего. В отличие от бассейна, в котором вы предварительно выкупаетесь.

– Бассейна?

– Да, он вам запомнится.

– Да что можно писать о бассейне?

– Вы все увидите сами, – широко улыбнулся Карр.

Флетч глянул на книжку в мягкой обложке, лежащую на приборном щитке «лендровера». Жози Флетчер. «Убийство под шум прибоя». Повернулся к Карру.

– Вы читаете книги моей матери?

– Самый верный ее поклонник. Вы ее читали?

Флетч пролистал книгу.

– Откуда мне знать?

– Ваша мать, должно быть, очень благоразумная женщина.

– Благоразумная? – иногда Флетча изумляли эпитеты, посредством которых характеризовали его мать. Благоразумная. Наблюдательная. Не упускающая из виду такие мелочи, как неправильно поставленные часы или отсутствие собачьего лая. Практичная. Мудрая. Чего только не писали читатели ее романов.

– Да, она может заметить, что начался пожар. Но, скорее всего, закончит главу, а уж потом займется тушением огня.

Карр поерзал на водительском сиденье.

– Давно вы с ней виделись?

– В эту субботу. На моей свадьбе.

– И все-таки я полагаю, что она, без специального образования, выбрала нелегкую профессию, чтобы заработать на кусок хлеба себе и вам...

– Я это ценю, – Флетч бросил книжку на приборный щиток. – У нас состоялся долгий разговор. Я-таки заставил ее рассказать мне об отце. Его письмо побудило меня на решительные действия.

– Я вижу, – Карр откашлялся. – И что она вам сказала?

– Сказала, что любила его. Его исчезновение оставило ее в состоянии постоянного шока. С тех пор она пыталась разрешить эту загадку.

– Может, уровень писателя определяется универсальностью загадки, ответ на которую он ищет.

Флетч вытаращился на Карра.

– У пилота есть время поразмышлять, – продолжил Карр, словно объясняя предыдущую фразу. – Он постоянно витает в облаках. Почему человеческая жизнь принимает такие формы? Семья, друзья... Что это за институты, которые люди продолжают создавать, уничтожать, восстанавливать? Религии, нации, семьи, деловые предприятия, клубы... Для чего они? Жизнь уникальна, так как же может один человек сознательно отобрать ее у другого, какой бы ни была цель?

– Моя мать зарабатывала на жизнь детективными романами. В этом нет ничего загадочного. Они попали в пробку.

– Кто мы? – гнул свое Карр.

– Мы – загадки, ждущие, когда же на них найдут ответ.

– Вижу, вы уловили суть, – пальцы Карра выбили какую-то мелодию на руле. – Нельзя не задать себе такого вопроса, – машины медленно двинулись. – Странно, конечно, что ваша мать ничего не рассказывала вам об отце.

– Все эти годы она не знала наверняка жив он или мертв.

– Но она объявила его мертвым?

– Ей пришлось так поступить, чтобы продолжать жить.

– И вы думали, что он умер.

– Дети верят тому, что им говорят. Если суд объявляет: «Твой отец мертв», – ребенку остается только согласно кивнуть: «Хорошо. Мой отец мертв. А что будет на ленч?»

– И что было на ленч?

– Обычно вопрос: «Как будет по буквам hors d'oeuvres[15]?» Моя мать не могла написать правильно hors d'oeuvres. Но, как ни странно, продолжала подавать их на стол в своих книгах.

– То есть для вас происшедшее оказалось полным сюрпризом?

– Поначалу непривычно не иметь отца. Потом, однако, с этим свыкаешься.

– А тут кто-то приходит и говорит: «А вот и папуля!»

– Так где папуля?

Карр резко вывернул руль, обгоняя идущий впереди грузовик.

– Уолтер Флетчер крепко напортачил.

– Она также сказала мне, что предпочитала не говорить мне об Уолтере, потому что Уолтер, отсутствуя, не мог защитить себя.

Карр присвистнул.

– Благородная дама.

– Иногда любые новости лучше, чем отсутствие новостей.

– Я в этом не уверен, – Карр свернул к аэропорту. – Барбара, пожалуй, не будет жалеть о том, что не полетела с нами. Небо в сплошных облаках, так что зеленые холмы Африки мы не увидим. А она отдохнет у бассейна, пусть и не загорит. Ваша компания мне нравится. По крайней мере, я могу не беспокоиться, что вы уведете у меня «Убийство в шуме прибоя» до того, как я прочту книгу.

Глава 19

– Карр! – Флетч забарабанил кулаком по плечу пилота. Карр сдвинул шлемофон с правого уха. – Там тело. Мужчина лежит на земле.

Карр перегнулся через Флетча, чтобы посмотреть в правый иллюминатор. Качнул крылом, чтобы увеличить сектор обзора.

– Вы правы, – обнаженный мужчина лежал на боку, на открытом месте, вдали от леса. – А я-то думал, с чего здесь стервятники?

Парящие в небе птицы привлекли внимание Флетча к лежащему на земле человеку.

Они летели уже два часа, держа курс на северо-запад, над Белыми горами, восточной частью озера Найваша. Посмотрев вниз, Флетч увидел огромный белокаменный дворец Джинна, возвышающийся у самой кромки воды.

Карр указал ему на гигантскую впадину, рассекающую плоскогорье, называющуюся Рифтовой долиной[16].

– Говорят, что недалек час, когда воды Красного моря докатятся до нас по этой долине, – прокричал он, перекрывая шум мотора. – Надеюсь, что в тот день я буду в болотных сапогах.

Сверившись с картой, лежащей у него на коленях, Флетч определил, что они находятся к востоку от хребта Лойчангамата. Внизу он не обнаружил ни одной деревни.

Ученый, которого они везли на озеро Туркана, доктор Маккой, устроился на заднем сиденье. Небольшого росточка, совершенно незагорелый, с неестественно белой кожей, в костюме из легкой шерстяной ткани, широкополой шляпе, сапогах, он постоянно кашлял и часто отхаркивался в носовой платок. Он не спросил, с какой стати в зафрахтованном им самолете оказался еще один пассажир. Он вообще ни о чем не спрашивал и говорил очень мало.

Карр развернул самолет, спустился пониже. Флетч тем временем указал доктору Маккою на лежащее на земле тело.

– Он мертв? – спросил Карра Флетч.

– Посмотрите на гиен, – Карр не отрывал рук от штурвала, поскольку разворачивал самолет на очередной круг. – Они стоят и ждут. А стервятники ждут гиен.

Карр уже вел самолет на посадку.

– Оставьте его, – неожиданно воскликнул доктор Маккой.

Карр изумленно повернулся к нему

– Его бросили здесь умирать, – пояснил ученый.

– А, столкновение европейской и африканской культур, – Карр смотрел прямо перед собой. – Он – антрополог, – последнее относилось к мистеру Маккою – Полагаю, он прав.

Тем не менее самолет уверенно шел вниз. – Я сказал, оставьте его! – прокричал Маккой – Нельзя нарушать местных обычаев.

Маккой закашлялся.

Карр повернулся к Маккою, чтобы тот мог его услышать.

– Я не столь образован, как вы, доктор Маккой. Но не хочу, чтобы по ночам меня мучила совесть.

Маккой отхаркнулся в носовой платок. Как только колеса коснулись земли, Флетч отбросил дверцу. Этому нехитрому маневру Карр научил его перед вылетом из аэропорта Уилсона, с тем чтобы обжигающий воздух саванны проник в кабину на несколько секунд позже.

– Бедняга. Ему рассекли голову.

Действительно, череп мужчины был развален надвое. В расщелине виднелся мозг.

Мужчина смотрел на приближающихся Карра и Флетча с обреченностью умирающего.

– Просто чудо, что он до сих пор жив, – пробормотал Флетч.

– Да, душа у него прибита гвоздями.

Карр присел рядом с мужчиной, что-то сказал. Мужчина отвечал медленно, едва шевеля губами и языком. Рот у него не закрывался.

Маккой кашлял под крылом самолета. Из кабины его выгнала жара.

– Он говорит, что украл шесть коз.

– Честный воришка.

– Его поймали, разрубили голову мачете и бросили умирать, – Карр посмотрел на парящих в небе птиц. – Оставили на съедение птицам, – Карр глянул на гиен, спокойно сидящих в отдалении. – Суровые здесь законы.

– Почему он сказал правду? Почему не выдал себя за жертву ограбления или разбоя?

Карр встал.

– В данной ситуации, когда стервятники вот-вот начнут выклевывать глаза, а гиены вгрызутся в ноги и руки, человеку лучше не юлить, а честно признаться, как он дошел до жизни такой.

– За шесть коз?

– Козы здесь ценятся очень высоко. Почти как жены, – Карр вновь наклонился, чтобы заглянуть в рану. С собой он принес походную аптечку. – Как ни посмотри, козы – наказание третьего мира.

Тоненький красный ручеек продолжал вытекать на уже высохшую запекшуюся кровь. Мухи облепили не только рану, но и все тело. Сидели на глазах. Лезли в ноздри. Ползали по губах. Заходили и выходили изо рта.

– Почему они не убили его? – спросил Флетч. – Почему оставили в таком состоянии?

– Кража шести коз может разорить семью, на долгие годы обречь ее на нищету, – Карр обвязал голову бинтом.

– Главное – не растерять его мозги. А обработаем рану в кабине. Мне приходилось видеть и не такое. Вот так. Поднимаем его.

Вдвоем они поставили мужчину на ноги и повели, скорее – потащили к самолету. Сердито завыли гиены. Придвинулись ближе.

– Оставили животных без обеда, – с притворной печалью вздохнул Карр. – Надеюсь, Бог мне простит.

Маккой помогать им не стал. Ни когда они втаскивали мужчину в самолет, ни когда усаживали на сиденье в самом последнем ряду. Карр застегнул ремень безопасности.

Мужчина негромко стонал. Он вроде бы и не понимал, что, скорее всего, останется в живых. На лице его отражалось бесконечное смирение.

Флетч уселся рядом с Карром, застегнул ремень.

– Он, похоже, воспринимает случившееся с ним как должное.

Гиены окружили самолет.

– Он знает, что поступил дурно, – Карр завел мотор.

Глава 20

– Раздевайтесь и ныряйте, – посоветовал Карр.

Флетч уже снял теннисные туфли и теперь стягивал шерстяные носки. Ранее Карр сказал, что не будет гадать, какая сейчас температура воздуха как по Цельсию, так и по Фаренгейту, ибо боится, что от столь астрономических цифр у него повылезут последние волосы.

Действительно, было жарко.

По другую сторону невысокого забора, за деревянными домиками, принадлежащими ресторану, на берегу болтались без дела несколько негров. Голых, даже без набедренных повязок.

Флетч снял превращенные в шорты лыжные брюки. Прыгнул в бассейн.

– Караул!

Стоящий на бортике Карр рассмеялся.

– Есть о чем написать домой?

– Это же невозможно! Вода ледяная! Или мне так кажется, потому что я перегрелся на солнце?

– Нет. Температура воды близка к точке замерзания.

Зубы Флетча выбивали чечетку.

– Как они это делают?

Рыбный ресторан представлял собой деревянную площадку на песчаном откосе, окруженную несколькими домиками, предназначенными для отдыха гостей. С площадки открывался чудный вид на озеро Туркана.

– Они тут ни при чем. При такой жаре скорость испарения в бассейне столь велика, что вода остается очень холодной. Вы можете в это поверить?

Флетч пожал плечами.

– Я верю. А вы искупаетесь?

– Никогда в жизни. Что я, сумасшедший?

Флетч кролем доплыл до лесенки и вылез из бассейна.

– Плавательные бассейны предназначены только для туристов, – заметил Карр.

– Этот уж точно, – согласился Флетч.

Глянув на дрожащего на бортике Флетча, Карр нахмурился.

– Это у вас родимое пятно?

Флетч посмотрел вниз. Нижняя правая часть живота посинела. Отметина размерами превосходила кулак.

– Должно быть, я родился вновь.

Карр наклонился и коснулся синяка пальцами.

– Никогда не видел распухших родимых пятен.

Флетч провел пальцами по синяку, которым наградила его Барбара. Боли не чувствовалось.

– Я буду ждать вас в ресторане, – Карр повернулся. – Закажу нам что-нибудь выпить.

Флетч посидел на бортике, опустив ноги в холодную воду. Затем прыгнул в бассейн. Но поплавал недолго. Вновь вылез на бортик, надел шорты, носки, зашнуровал теннисные туфли и двинулся вслед за Карром в ресторан.

Глава 21

Сев за столик рядом с Карром, Флетч оглядел озеро Туркана.

– Озеро посреди пустыни.

– С тех пор, как я впервые побывал здесь, озеро отступило примерно на милю.

С самолета Флетч наблюдал за рекой Керио, петлявшей по пескам в направлении озера Туркана. Река пересохла задолго до того, как они увидели озеро. На многие мили его окружала голая, безжизненная земля. Изредка встречались одинокие усадьбы да давно пересохшие водосборники.

– У этого озера много имен, – продолжил Карр. – Аман, Галана, Бассо Нарок, Нефритовое море, озеро Рудольф, озеро Туркана. В нем водится нильский окунь. Объясните мне, как он сюда попал. Раньше тут вылавливали рыбин весом под двести фунтов. Теперь не больше тридцати-сорока.

Обнаженные люди, оседлав бревна, ловили на озере рыбу.

Официант принес два стакана, две бутылки пива, две бутылки газированного лимонного напитка.

– Благодарю, Фред, – кивнул Карр, налил в каждый стакан пива, добавил лимонада.

– Вон там находится Кооби-Фора, – Карр указал на восточную часть озера. – Район, где нашли останки слонов, индийских и африканских. Объясните мне, как попали сюда скелеты индийских слонов. А также окаменевшие отпечатки человеческих следов, которым уже полтора миллиона лет. И еще кости, хотя в этом некоторые сомневаются, кости нашего предка. Homo erectus. Человека прямостоящего. Первого человека. Нашего общего папы.

В указанном направлении Флетч не увидел ничего, кроме песчаных дюн.

– Тут многому надо искать объяснение.

– Это точно.

Маленький голый мальчишка с высокой пирамидой алюминиевых мисок на голове шел по песку к озеру. Судя по всему, из близлежащей деревни.

– Трудно даже представить себе, как тут все выглядело, когда первый человек ступил на эту землю. Так что любопытство ученых более чем объяснимо.

Флетч попробовал предложенный ему напиток.

– Именно эти исследования проводит Маккой?

Вкус ему понравился, так что следующим глотком он ополовинил стакан.

– Не знаю, – ответил Карр. – Я его не спрашивал. А руководит всем Ричард Лики.

– Теперь мне понятно, почему вы занялись поисками римского города.

– Мои поиски – сущая безделица. Я лишь пытаюсь вернуться на несколько тысяч лет, – Карр оглядел горизонт. – Восточная Африка – этакий временной заповедник. Здесь сохранились животные, которых видели и наши далекие предки. И кости тех из них, что исчезли с лица земли. В Кении обожают копаться в костях.

Используя ладони вместо весел, рыбаки погнали бревна к берегу.

Флетч вновь отпил из стакана.

– Карр, меня несколько удивило ваше решение оставить раненого в полицейском участке.

Перед тем как посадить самолет, Карр облетел ресторан и дал знак управляющему, Хассану, прислать машину. Связаться с рестораном по радио ему не удалось.

Пока они ждали машину, из кустов появился древний старик, в набедренной повязке и с копьем. Карр пояснил, что тот будет охранять самолет, пока они будут есть.

– Мне еще не доводилось видеть здесь такого старика, – Флетч повернулся к Карру. – Сколько ему лет?

– Вы правы, – кивнул Карр. – Он моего возраста, – Флетч полагал, что Карру где-то около пятидесяти.

«Лендровер», присланный за ними из деревни, мчался по песчаной дороге с такой скоростью, что Флетч испугался, а не рассыплется ли он на ходу. О том, как чувствовал себя в этой гонке мужчина с разбитой головой, не хотелось и думать.

– Вы видели местную больницу? – Карр пригубил свой бокал. – Полицейские участки колонисты строили лучше.

Раненого они оставили на деревянной скамье в дежурной части. Карр все объяснил единственному находящемуся там полицейскому. Когда они выходили из участка, полицейский продолжал что-то писать. На раненого он посмотрел лишь однажды, когда Карр сказал, что тот – вор.

Раненый проводил их долгим, полным смирения взглядом.

– И что они с ним сделают? – спросил Флетч.

– Не знаю. Может, снова бросят в саванне. А может, выкинут в озеро, – пересекая залив Фергюсона, они проплыли мимо крокодилов. На мелководье стояли фламинго. – Маккой был прав, знаете ли. Не след нам вмешиваться в местные дела. Я просто хотел ублажить свою совесть.

– Добрый вы человек.

– Добрый по отношению к себе. Это один из первородных грехов. Никогда не знаешь, чем обернется доброта, проявленная к ближнему.

Маленького мальчугана отделяла от берега лишь узкая полоска песка. Ни одна миска не свалилась с его головы.

Наблюдая за Флетчем, не отрывающим взгляда от мальчугана, Карр прочитал еще одну короткую лекцию.

– Однажды в маленькой деревне я видел, как женщина купила марку. Она положила ее на голову картинкой вниз, придавила камнем и пошла домой. Между прочим, очень разумное решение. И клей сохранился, не растекся по горячей коже, и марку не могло сдуть ветром.

– Сомневаюсь, чтобы я прошел два метра с камнем на голове, – ответил Флетч. – Или с маркой.

– А моя знакомая колдунья из Тика утверждает, что вы таскаете на себе целый ящик камней.

Флетч промолчал.

Один из рыбаков у самого берега соскользнул с бревна в воду, вытащил его на песок, обнял мальчугана. Прижав к груди, закружился в танце. Миски посыпались на песок.

– Вместо того чтобы гадать, что откроет нам земля, в настоящий момент я больше приглядываюсь к тому, что хочет сказать нам небо, – сменил тему Карр. – По-моему, нам пора поесть.

– Хорошо, – согласился Флетч.

Пока он допивал содержимое стакана, мальчуган и рыбак ополаскивали миски в воде. А затем, взявшись за руки, двинулись в обратный путь к деревне. Пирамида мисок вновь покоилась на голове мальчугана.

Глава 22

– Что это? Что происходит?

Тонкие стены, отделявшие обеденный зал от бара, прогнулись под напором ветра. Бумажные тарелки взлетели на три метра. Пустая бутылка из-под пива упала на каменный пол и разбилась.

Внезапно воздух потемнел, пожелтел.

– Ешьте быстрее, – прокричал Карр. Одной рукой он схватил тарелку. Другой начал торопливо заталкивать в рот еду.

– Что это? – Флетчу щипало глаза. Он едва различал лежащие на тарелке куски рыбы.

– Песчаная буря! Я не рассчитал время. Чем быстрее мы поедим, тем меньше песка окажется у нас в желудках.

Флетч сунул в рот кусок рыбы. Закашлялся. Во рту уже хватало песку. Миллион песчинок обжили и его ноздри.

Его тарелка запрыгала по столу.

Он и Карр отпрянули назад, когда столик поднялся в воздух. Мгновение спустя он перевернулся и покатился по полу.

Карр и Флетч остались сидеть, глядя друг на друга, положив руки на колени.

– Десерт закажем в другом месте? – полюбопытствовал Флетч.

Карр встал.

– Я попрошу Хассана приготовить нам домик. Во время песчаной бури не остается ничего иного, как укрыться за стенами и залезть под простыню.

Как только Флетч встал, ветер свалил его стул. Вся мебель медленно ползла мимо них.

– И сколько может длиться песчаная буря?

– Несколько часов. День. Неделю.

– Могу я позвонить Барбаре? Сказать, что задержусь?

– Конечно, – кивнул Карр. – Телефонная будка на углу. Рядом с пиццерией.

– Карр? Я стал свидетелем убийства.

Они лежали на узких кроватях в маленькой кабинке. За окном сгущались сумерки.

Завывал ветер. Песок проникал сквозь стены. Флетч залез под простыню с головой и старался не раскрывать рта. Однако песок скрипел на зубах. Изредка он плевал в стакан. Вскоре, однако, Карр предложил ему этого не делать, чтобы избежать обезвоживания. Флетч не раскрывал глаз, пока песок, скопившийся на веках, не начинал давить на зрачки. Тогда он переворачивался на живот и вытирал лицо о нижнюю простыню. Песок покрывал простыни ровным слоем толщиной в несколько сантиметров. Каждые сорок-сорок пять минут Флетч вставал и стряхивал песок на пол. Песок наполнил его глаза, нос, рот, уши, въелся в кожу. Песок неприятно щекотал ноздри.

В углу был душ, из которого порциями выплескивалась вода. Если ветер чуть стихал, он слышал шум падающей воды. Такое случалось редко. В основном ветер глушил все прочие звуки.

Произнося последнюю фразу, он слышал шум воды.

– Это тот самый ящик с камнями, который вы таскаете на себе? – спросил Карр.

– Полагаю, что да.

– У меня тоже сильные ноги, – добавил Карр.

Домик затрясся под очередным могучим порывом горячего, несущего тонны песка ветра.

– Вчера в аэропорту, – продолжил Флетч, когда вновь стала слышна падающая вода. – Сразу по прибытии, – языком он ворочал с трудом: мешал песок, набившийся в рот и горло. – Я пошел в туалет, пока Барбара меняла деньги. Застал там мужчину. Он мыл руки. Едва я устроился в кабинке, в туалет вошел еще один мужчина. Из-под двери я видел его ноги. Мужчины заспорили. Закричали друг на друга. Говорили они на языке, который я не понимал. Возможно, на португальском. Когда я вышел из кабинки, в туалете остался только один мужчина. Мертвый. Зарезанный ножом. Все было в крови.

– Тот самый мужчина, с которым вы столкнулись в туалете?

– Нет. Другой.

– То есть вы видели убийцу.

– Да.

– И что вы сделали?

– Карр, меня вырвало. А выходя из туалета я аккуратно стер с ручки отпечатки моих пальцев.

– Вы могли бы опознать убийцу?

– Да. Я видел его еще раз, на автостоянке, когда мы уезжали из аэропорта.

– Белый?

– Да. Они оба были белые.

– Об этом написали в «Нэйшн».

– Я забыл просмотреть местные газеты.

– Убийства попадают здесь на первую полосу. Если, конечно, Дэн Дьюис не выполняет порученного ему дела.

– Дэна Дьюиса в туалете не было.

– Я знаю. Дэн действует иначе. Кому вы об этом сказали?

– Только Барбаре. Теперь вам.

– Я вижу. Вы достаточно быстро приняли решение не вмешиваться в эту историю.

– С чего вы это взяли?

– Вы же стерли отпечатки пальцев с дверной ручки.

– Карр, я только что прибыл в чужую страну. Я ничего не знал о Кении.

– Здесь есть министерство юстиции.

– Расследование убийства может затянуться надолго.

– Совершенно верно.

– А я вскорости должен вернуться домой, к своей работе, семейной жизни. Вы понимаете?

– Конечно.

Мощный удар ветра едва не сокрушил домик.

– Я был невольным свидетелем, не более того. Когда ветер чуть поутих, Флетч спросил: «Что написали газеты об убитом? Кто он такой?»

– Честно говоря, я прочитал только заголовок. Может, он летел вместе с вами?

Флетч задумался.

– Не помню. В самолете было столько людей.

– Что ж, решение вами принято. Вы – свидетель убийства, но не хотите этого афишировать.

– Да, это так. Но, Карр... вдруг они осудят не убийцу, а другого человека?

– Такое возможно. Его повесят. Но вы об этом никогда не узнаете, потому что гораздо раньше вернетесь в Штаты, к пиву и гамбургерам.

– Мне не хотелось бы брать на себя такой грех.

Карр ответил после долгой паузы.

– Да, это ящик камней. Вы не можете оставаться в Кении с год или более как свидетель обвинения. И вам в то же время не хочется, чтобы местные власти вздернули на виселицу невиновного.

На том Карр и умолк.

– Карр? – прошел, должно быть, не один час, и Флетч не знал, спит Карр или нет. Несколькими мгновениями ранее ветер ревел как бешеный. Сейчас Флетч вновь слышал шум падающей воды. – Расскажите мне о моем отце.

– Что? Извините. Слух у меня не такой тонкий, как хотелось бы.

– Мой отец. Расскажите о нем.

– Мы говорим о человеке по фамилии Флетчер?

– Пожалуйста.

– Хорошо. Он пилот. Как и многие из нас, облетел на легких самолетах весь мир. Я знаю, что он долго пробыл в Южной Америке, потом в Индии. Дела у него шли неплохо. Ему принадлежали три самолета в Эфиопии. Но там сменилась власть[17], и самолеты у него отняли.

– Просто отняли?

– Да.

– Ничего не заплатив?

– Так как они хотели взять самолеты, они забрали его дом и машину, чтобы окончательно избавиться от него. Обчистили его до нитки. Экспроприировали.

– Понятно.

– Так что в Кению он прибыл нищим. Какое-то время летал со мной. Теперь у него свой самолет.

– А у вас несколько самолетов?

– Два.

Ветер на какое-то время прервал разговор.

– Карр, – прервал паузу Флетч. – Он счастлив? Он производит впечатление человека, довольного жизнью?

– Несомненно. Летать по миру – ни с чем не сравнимое удовольствие. А вы не жалуетесь на жизнь?

– Карр? – ночь подходила к концу, готовясь уступить место дню. Ветер стих, но Флетч знал, что скоро он поднимется вновь. Более всего он напоминал себе чулок, набитый песком. – Вы же не закрепили самолет. Что удержит его на посадочной полосе?

– Помните мужчину с копьем, который показался вам совсем старым?

– Да.

– Все это время он просидел под ветром на крыле, не давая самолету сдвинуться с места.

– Вы серьезно?

– Разумеется, серьезно.

– Да этого костлявого старичка унесло вместе с самолетом.

– Посмотрим.

Глава 23

– Явились-таки.

Барбара сидела в шезлонге у бассейна отеля «Норфолк».

– Что? – переспросил Карр.

– Что? – переспросил Флетч.

Даже над Найроби небо еще не очистилось.

– Живые и невредимые, – Карр потер руки. – Вернулись, правда, не в тот же день. Кто-нибудь хочет пива?

Флетч наклонился, чтобы поцеловать Барбару.

– Вы какие-то опухшие.

– Что?

– Опухшие!

– Мы набиты песком.

– Не кричи.

Флетч чихнул.

– Я хочу пива, – Карр дал знак официанту.

– Где вы были всю ночь? – спросила Барбара. – У вас слезятся глаза.

– Она хочет знать, пьянствовали мы всю ночь или танцевали?

– Да, – кивнул Карр, – эту ночь мы пьянствовали и танцевали.

На другой стороне бассейна две англичанки в бикини и соломенных шляпах сидели под большим зонтом и пили чай.

– Мы попали в песчаную бурю, – пояснил Флетч.

– Естественно.

– Мы попали в песчаную бурю.

– Я тебя слышала.

– На этот раз нам еще повезло, – Карр уселся на стул. – Песка я не боюсь, – говорил он, явно не слыша себя. – Ваш муж увидел колыбель человечества, – он чихнул. – Место, где, возможно, ходил первый на Земле человек.

Флетч присел на подлокотник шезлонга Барбары.

– Там был старик, весящий не больше шестидесяти фунтов, который всю ночь держал самолет за крыло, чтобы его не унесло ветром.

– Почему вы так громко говорите?

– Что? – Карр уже держал в руке высокий стакан с пивом.

– Господи, какой ты грязный, – ладонь Барбары легла на плечо Флетча. – Там что, не было воды?

– Были и крокодилы.

– Естественно.

Языком Флетч продолжал вычищать из зубов песок.

– В жизни случается разное, – заметил Карр.

– Это точно, – кивнула Барбара.

– Что? – спросил Флетч.

– Надо признать, обратный полет не доставил мне удовольствия, – Карр покачал головой. – Не было видно ни зги.

– Вы обещали вернуться к обеду.

– Песчаная буря порушила наши планы, – ответил Флетч.

– Я купила фруктов, принесла их в номер.

– О? – вырвалось у Kappa. – Он ушел сам, без принуждения.

– Почему ты не позвонил?

– Жены всегда хотят знать, почему ты не позвонил домой. Так уж они устроены.

– Там нет телефона, Барбара.

– В ресторане нет телефона?

– Мадам не позволила нам позвонить, – ответил Карр. – Заявила, что телефонами борделя могут пользоваться только клиенты.

– Неужели тебе и в голову не пришло, что я волнуюсь?

– Нас практически засыпало песком, – Флетч чихнул.

– Ты не простудился?

– Бордель с системой кондиционирования, – добавил Карр.

– Песок, – Флетч чихнул. – Дыхательные пути, – снова чихнул. – О, черт.

– Надеюсь, больше ты там ничего не подцепил.

– Рыбу я не ловил, – Флетч чихнул. Англичанки озабоченно смотрели на него. – Там водится нильский окунь. В озере полно крокодилов. Рыбаки плавают на бревнах, спустив ноги в воду.

– А что бы я делала, если б вы не вернулись?

– Мы вернулись, – Карр чихнул.

– От моего отца никаких известий?

– Нет.

Флетч встал.

– Пойду приму душ. Пора вымывать из себя песок. Карр, благодарю за прекрасное путешествие, – Флетч чихнул.

Барбара вошла в спальню, когда Флетч уже принял душ. Он почистил зубы, промыл водой нос и глаза, несколько раз намыливался и смывал мыло. Состояние у него было такое, словно его вытащили из бетономешалки.

– Я очень волновалась. Не находила себе места.

– Там нет телефонов, Барбара. Радио не работало.

– Днем я нервничала из-за того, что наговорила тебе утром. Вечером ты не появился. Не позвонил. Всю ночь я не знала, что с тобой.

– Мы попали в песчаную бурю на границе с Эфиопией. Ни один верблюжий караван в Найроби не направлялся.

– Потом я начала злиться. Меня переполняли злость и испуг.

Флетч похлопал по уху ладонью.

– Если мои уши не прочистятся, я, наверное, сойду с ума. Ощущение такое, что у меня не голова, а надутый пузырь.

– А потом появляетесь вы оба. И выглядите так, словно весь день проиграли в песочнице.

– Мы летели на высоте двенадцати с половиной тысяч футов с откинутой дверцей. Иначе Карр ничего не видел. Буря так высоко подняла песок. Можешь ты это понять? Мы оглохли. У нас болят уши. Карр постоянно откидывал дверцу, чтобы выглянуть наружу.

– Ты не возвращался домой всю ночь из-за моего вчерашнего поведения? Хотел проучить меня?

– О Боже, Барбара. Будь у меня такие намерения, я бы тебя предупредил. Где мои плавки?

– В верхнем ящике комода.

– Хорошо хоть мы знали, что в колорадском отеле есть бассейн. По крайней мере, взяли плавки и купальники.

Две пары лыж стояли в углу. По другую сторону стены цвела магнолия.

– Что я должна была думать, когда вы не вернулись?

– Что нас застигла песчаная буря на границе с Эфиопией. Может, купание поможет вымыть песок из ушей.

– Что это? – широко раскрыв глаза, Барбара смотрела на синяк в нижней части живота Флетча.

– А как ты думаешь?

– Я не знаю. Что это?

– Рана, Барбара. Травма. Как говорится, удар ниже пояса.

– Кто же тебя ударил?

– Ты серьезно?

– Разумеется, серьезно. Кто тебя ударил?

– Ты.

– Только не я.

– Именно ты.

– Такого быть не могло.

– У тебя провалы памяти. Пойдешь к бассейну?

– Я хочу принять душ.

– Ладно. А я пойду поплаваю. Потом немного поиграю в песочнице, – Флетч чихнул. – А когда вернусь, мы подумаем, что делать дальше.

– Если не сможешь вернуться, позвони, – попросила Барбара.

Глава 24

– Итак, – начала Барбара.

– Итак, – откликнулся Флетч.

Они завтракали на веранде лорда Деламера.

– Мы в Найроби.

– Именно так.

– Наконец-то у нас медовый месяц.

– Плюс возможность выспаться в своей кровати. На противоположной стороне проспекта Гарри Туку просыпался Найробский университет. Студенты сновали взад-вперед в ярком солнечном свете.

– Долгая, нежная ночь. Десять часов на сон, пять – на еду и игры.

– Так много?

– Я засекала время.

– Я чувствую себя так, словно родился вновь, – Флетч развернул «Стандарт». – Хотя уши заложены, а из носа течет.

– В это утро я радуюсь тому, что мы поженились, – под столом нога Барбары прижалась к его ноге.

– Я тоже.

– Я боялась, что у тебя будет болеть живот.

– Он не болит. И не болел. Хотя синяк выглядит ужасно.

– Ну, не знаю. Мне кажется, он такой эротичный.

– Кто ж будет ругать плод своих трудов.

– Я тут ни при чем.

– Однако!

– Я знаю, что ни при чем. Ты на что-то наткнулся.

– Пусть так.

– Он выглядит, как гульфик, оттянутый вбок.

– Может, тебе переквалифицироваться в дизайнеры синяков?

– Потому-то боксерам запрещено бить ниже пояса?

– Судя по всему, их тренеры полагают сексуальным совсем не то, что ты.

– Я не знала, что это место у мужчин такое чувствительное.

– Если вы нас режете, разве из нас не течет кровь?

Им подали фрукты.

– Этим утром в газете нет ни слова об убийстве в аэропорту, – после ухода официанта Флетч подвел итог своим изысканиям.

– Ты рассказал об этом Карру?

– Да.

Пюре из ревеня, в меру подсахаренное, пришлось им по вкусу.

– И что он сказал?

– Согласился, что это серьезная проблема. «Ящик с камнями».

– Он понял, почему ты не обратился в полицию?

– Да. Я не могу провести всю жизнь в Кении, по очереди встречаясь с подозреваемыми в убийстве.

– И ты собираешься просто забыть о нем?

– Я не могу. Вдруг они решат повесить невиновного?

– Разве ты не можешь послать в полицию приметы преступника?

– Разумеется, могу. Белый мужчина среднего роста, с каштановыми волосами, усатый. В Кении таких мужчин, наверное, больше, чем зебр. Им придется каждую неделю вызывать меня к себе, а потом отправлять обратно. И я подозреваю, что они попросят меня задержаться – такими сладенькими, но твердыми голосами. А вот этого я позволить себе не могу. Карр ничего не предложил.

– Не можешь позволить... – Барбара откашлялась.

– Я уже думал об этом.

– Твой отец, надо отметить, не слишком любезен. Мы здесь уже третий день, а старший Флетчер все еще не соизволил лицезреть нас.

– Я обратил на это внимание. Впрочем, он оставил записку. Когда мы ездили в Тика.

– Да. В ней говорилось, что он еще заглянет к нам.

– Может, в его автомобиле спустило колесо.

– Я думаю, тебе лучше подойти к регистрационной стойке и узнать, оплачены ли наши счета.

– Я подумал, что сначала надо позавтракать.

– Сомневаюсь, что мы сможем вернуть большую часть денег, заплаченных отелю в Колорадо. Я бы на их месте нас наказала.

– Они, должно быть, привыкли к отмене свадебных путешествий.

А по проспекту Гарри Туку непрерывным потоком шли машины. Легковушки, такси, грузовики, привычные в любом городе, «лендроверы», увешанные запасными колесами, обшарпанные джипы, выглядевшие так, будто съезжали с гор не на колесах, а кувырком, какие-то непонятного вида машины, скорее всего, самодельные.

– Так чем мы сегодня займемся? – спросила Барбара. – При условии, что не придется переезжать в более дешевый отель.

Им подали яичницу, ветчину, гренки.

– Полагаю, я мог бы поискать отца. Он где-то здесь. А я любопытен.

– Вчера одна дама у бассейна рассказала мне о замечательных танцорах. Как же она их назвала?.. Бомас. Бомас харамби дансерз. Что-то в этом роде. Они выступают в десяти километрах отсюда. Рассказывают в танце удивительную историю о злом духе, вселившемся в молодую женщину, когда она и ее муж, путешествуя, уснули в лесу. Ее муж обратился к колдуну с просьбой избавить жену от злого духа. Колдун приходит и изгоняет его из тела женщины. Но каждый раз, когда колдун пытается приблизиться к злому духу, тот пугает помощников колдуна и мчится прочь. Все это рассказывается языком танца. Я бы хотела попасть сегодня на их представление.

Флетч наблюдал за Джумой, идущим по улице к отелю.

– И, поверишь ли, около Найроби есть зоопарк площадью сорок семь квадратных миль. Львы, жирафы, всякая прочая живность. Мы могли бы взять напрокат автомобиль, если ты сможешь привыкнуть к левостороннему движению.

Без рубашки, босой, в покрытых пылью шортах, с книгой в левой руке, Джума шагал, глядя прямо перед собой. Не удостаивая своим вниманием людей, сидящих на веранде лорда Деламера.

Флетч и Барбара находились слишком далеко от края веранды, чтобы позвать его.

– Еще мне рассказали об одном отличном ресторане. Называется он «Тамаринд». Таких лобстеров, как там, не готовят нигде. Недалеко отсюда китайский ресторанчик. «Гонконг». Лучший суп в Найроби.

– Вчера ты не теряла времени даром.

Флетч приподнялся, чтобы догнать Джуму и поздороваться с ним, но увидел, что тот вошел в вестибюль «Норфолка».

Засовывая книгу в задний карман, Джума лавировал между столами и стульями, подошел к их столику, сел.

– Вы рады видеть меня? – спросил он.

– Абсолютно, – ответил Флетч.

– Это означает да?

– Разумеется. Ты нас искал?

Джума наморщил лоб.

– Ты все это время был в Найроби? – спросила Барбара.

– Да.

– Хочешь чего-нибудь поесть?

– Я бы съел гренок. Из вежливости, – Барбара протянула ему свою тарелку с гренком. – И потому, что я люблю гренки с маслом.

– И чем ты занимался? – спросил Флетч, чтобы поддержать разговор.

– Обдумывал твою проблему, Флетч.

– Какую проблему?

– Видишь ли, мой отец тоже в тюрьме. Барбара подпрыгнула.

– Очень грустно, очень глупо, – Джума жевал гренок. – Он был на государственной службе. Шофер в министерстве образования. В конце одиннадцатичасового рабочего дня, уставший и проголодавшийся, он поехал к бару, в котором работал его брат, чтобы перекусить. Кто-то донес, что машина с государственным номером стояла у бара сорок пять минут. За это его судили и приговорили к восемнадцати месяцам тюремного заключения.

– Святой Боже, – ахнула Барбара. Кровь отхлынула от лица Флетча.

– Святой Боже, – повторил он.

– Машинам с государственным номером не положено стоять у баров.

– Восемнадцать месяцев тюремного заключения? – переспросил Флетч.

Барбара смотрела на мужа.

– К тому же его уволили. Так что у моей семьи вновь нет денег. Можно я съем еще один гренок? – и Джума положил его себе на тарелку.

Флетч откашлялся.

– Кто сказал, что мой отец в тюрьме?

– Придется тебе с этим примириться, Флетч. Я знаю, ты прилетел из Америки, чтобы встретиться с ним. Вы повидались?

На висках Флетча внезапно запульсировали жилки.

– Нет.

– В этом-то и проблема. Мне тоже не позволяют повидать отца. Даже теперь.

– Откуда ты знаешь, что мой отец в тюрьме?

– Тот тюремщик, что не пускает меня к отцу, какие бы доводы я ни приводил, говорит, что для моего отца разлука с близкими – часть положенного ему наказания. За то, что он оставил машину с государственным номером у бара.

– Бедный Флетч, – покачала головой Барбара.

– Вот я и спросил тюремщика, сделает ли он исключение для тебя, поскольку ты пролетел полсвета, чтобы повидаться с отцом. Он ответил, возможно, но лишь по завершении судебного разбирательства.

Флетч откинулся на спинку стула. Глубоко вздохнул.

– О, дорогой, – Барбара погладила его по руке.

– Как тебе нравится Кения? – спросил Джума Барбару.

– Потрясающая страна, – ответил Флетч.

– Мы, вананчи, очень гордимся Кенией. Во всем у нас безупречный порядок. Вы видели фотографии нашего президента Дэниэля-арап-Мои? Их можно встретить везде.

– Это точно, – подтвердила Барбара. – В каждом магазине.

– Хотя я должен признать, что семье приходится нелегко, если ее главу приговаривают к восемнадцати месяцам тюрьмы за парковку государственного автомобиля у бара.

– Это точно, – пробурчал Флетч.

– Вот почему я обдумываю, что же тебе делать, Флетч, – Джума пожал плечами. – Но решения предложить не могу.

Барбара все еще смотрела на Флетча.

– Ты знал об этом?

– Можно сказать, нет.

– Что значит, можно сказать?

– Не сейчас, Барбара. Пожалуйста. Не здесь, – у Флетча пересохло в горле.

– Ты знал. Ты же сказал, спустило колесо.

– Не знал.

– Почему он в тюрьме?

– Из-за случившегося вчера.

– В «Терновнике» была драка, – вставил Джума. – Об этом все знают.

– Я не знаю, – возразила Барбара. – Что такое «Терновник»?

Весть о том, что его отец в тюрьме, настолько потрясла Флетча, что он не замечал стоящего рядом Карра, пока тот не заговорил.

– Ирвин, мне нужно переброситься с вами парой слов.

– Что? Доброе утро, Карр.

– Мы слышали, – пояснила Барбара.

Карр посмотрел на нее.

– Слышали что?

– Отец Флетча в тюрьме. Ожидает суда. Свидания запрещены.

– Я вижу, – присаживаясь за столик, Карр кивнул Джуме. – Вчера он сам пришел в полицию. Разумное решение.

– Есть у него адвокат? – спросил Флетч.

– Да.

– Что, собственно, произошло? – Барбара не желала и далее пребывать в неведении.

– Два дня тому назад, когда мы ели в ресторане отеля «Шейд», в кафе «Терновник» возникла ссора, перешедшая в драку. Такое здесь не редкость. Возможно, зачинщиком был Уолтер Флетч. Возможно, и нет. Побили немало посуды. Более того, испортили настроение нескольким туристам. Власти этого не любят. Но хуже всего другое: Уолтер Флетч, возможно, избил аскари.

– Кто такой аскари? – спросила Барбара.

– Охранник. Официальный статус именно этого охранника как раз устанавливается.

– Вы хотите сказать, еще не ясно, полицейский он или частный охранник? – спросил Флетчер.

– Да, – кивнул Карр. – Некоторые частные охранники считаются работниками полиции. Другие – нет. Вас не затруднит принести мне кофе? – попросил Карр официанта. – Это очень важно. Законы Кении очень суровы, когда дело касается государственных служащих и имущества.

– Восемнадцать месяцев тюрьмы за парковку государственного автомобиля перед баром, – пробормотал Флетч. – Просто чудо, что они не послали Дэна Дьюиса пристрелить отца Джумы.

– Почему это до сих пор не выяснено? – спросила Барбара.

– Потому что аскари все еще в больнице. Ему крепко досталось, и он говорит, что его документы у одной из жен, но он не помнит, у какой именно.

– Что значит, у какой именно?

– Я полагаю, хороший удар в челюсть приводит к потере памяти, – Карр мелкими глотками пил горячий кофе. – Во всяком случае, до суда к Уолтеру Флетчу никого не пустят, за исключением адвоката. Дата судебного заседания еще не назначена.

– Будет неплохо, если вы уедете отсюда, – ввернул Джума.

Карр коротко глянул на него.

– Чем мы можем ему помочь? – спросил Флетч.

– Тут неподалеку мечеть, – Карр продолжал пить кофе. – Перед тем как войти, не забудьте снять обувь. На главных воротах надпись: «Не поощряй нищих».

– Бедный Флетч, – вздохнула Барбара.

– Не следовало нам ездить с вами в Тика, – Флетч смотрел на Kappa. – Я рассердился из-за того, что он не приехал в аэропорт. А когда он все-таки появился, нас на месте не оказалось.

– Вода перехлестнула дамбу, – ответил Карр.

– В Африке нет столько воды.

– Уолтер перебрал лишку, – уточнила Барбара.

– И теперь нам надо подумать, что делать дальше, – добавил Карр.

– Я ничем не могу ему помочь? – спросил Флетч.

– Нет.

– Мне не удастся повидаться с ним?

– Нет.

– Дерьмо собачье!

– Сегодня я лечу на мои раскопки, – продолжил Карр. – Там есть кое-какая работа. Вот я и решил по пути заехать к вам, рассказать об Уолтере Флетчере и спросить, не хотите ли вы полететь со мной.

– На ваши раскопки? – переспросил Флетч.

– Ох, – Барбара покачала головой. – Теперь мы собираемся искать потерянный римский город.

– Лагерь там не ахти. Жить придется в палатках. И там жарко, – Карр смотрел на стену отеля «Норфолк».

– Но жизнь там дешевле, чем в этом дворце вечных наслаждений. И вам будет интересно. Увидите настоящую Кению.

Флетч вздохнул. Посмотрел на Барбару.

– Бомас харамби, – вырвалось у нее.

– Что? – повернулся к ней Карр. – Совершенно верно. Давайте объединимся ради нашего общего блага. Вы поможете мне прорубаться сквозь джунгли. Кто знает, что мы можем найти.

Флетч тоже уставился на стену отеля «Норфолк».

– Барбара? Я хочу, чтобы ты сказала, что мы будем делать.

Барбара выпрямилась. Шумно глотнула. Теперь Карр, Джума и Флетч смотрели на нее. Она вновь глотнула.

– Как я могу соглашаться с чем-то, не зная, на что я соглашаюсь?

– Жизнь нас ждет суровая. Палатки на опушке джунглей. Ни телефона, ни электричества, ни кафе-мороженого. Двигаться будем вдоль реки. Сначала по одному берегу, потом – по другому. Будем рыть ямы. Смотреть, не попадется ли нам что-нибудь римское. Шейле, однако, там нравится.

Барбара не сводила глаз с Флетча.

– Барбара? – спросил тот. – Ты хотела бы вернуться домой?

– Это наш медовый месяц.

– Какой выпадает далеко не всем.

– Шейла будет рада новым людям, – вставил Карр.

– Домой нам сейчас нельзя. Мы же облетели полсвета, чтобы встретиться с твоим отцом.

– Это правда, – кивнул Флетч. – Но здесь его отсутствие столь же постоянно, что и в Штатах.

– Но теперь ты знаешь, что он существует, – заметила Барбара.

– Абсолютно верно.

– И второй раз тебе сюда, скорее всего, уже не попасть.

– Пожалуй, что нет.

– А кроме того... – Барбара смотрела на Kappa, – есть еще одно дело, с которым надо что-то решать...

Карр молчал.

– Почему ты оставляешь все на меня?

Флетч вздохнул.

– Ты хочешь лететь в джунгли? – спросила Барбара.

– Я хочу знать, чего хочешь ты.

– Хороший отдых, – внес в разговор свою лепту Джума.

Все повернулись к нему. Карр взглянул на часы.

– Расчетный час скоро кончится. Если вы решили выписываться, надо поторопиться.

– Хорошо, – кивнула Барбара. Флетч повернулся к Карру.

– Боюсь, ваше предложение принято нами без должной благодарности.

Карр широко улыбнулся.

– Разве вам плохо отдыхалось на озере Туркана?

Глава 25

– Я не уверен, все ли у нас в порядке со счетом, – Флетч, обращавшийся к мужчине, сидевшему в забранной решеткой кассе отеля, замялся. – Моя фамилия Флетчер, – от произнесенной вслух собственной фамилии ему чуть не стало дурно. Бляха на пиджаке кассира указывала, что его зовут Линкольн. – Мы хотели бы убедиться, что претензий к нам нет. Мы не уверены, что вернемся в «Норфолк». Хотя очень на это надеемся.

Кассир быстро нашел нужную гостевую карточку. Внимательно ознакомился с записями.

– Все в порядке, мистер Флетчер. Ваши счета оплачены. Уолтером Флетчером. Никаких претензий к вам нет.

– Если мы уедем, а потом вернемся, наши расходы все равно будут оплачиваться?

– Мы закроем счет, лишь получив соответствующее указание Уолтера Флетчера. Пожалуйста, распишитесь за ваши расходы, и мы будем считать ваш номер свободным, – он подсунул под решеткой карточку и ручку. – Отправляетесь на охоту?

– Да, – Флетч подписал счет, выставленный в шиллингах. – На охоту. Нас только что пригласили. В счет еще не внесли стоимость завтрака.

– Собираетесь в Масаи Мара?

– Точно не знаю. Летим на юг. К реке.

– Советую вам побывать в Масаи Мара. Там очень красиво.

Флетч вернул кассиру карточку и ручку.

– Я хочу поблагодарить администрацию отеля за новые теннисные туфли.

Кассир улыбнулся.

– Хорошего вам отдыха.

– Святой Боже, – в номере Барбара заталкивала в рюкзаки лыжные костюмы, шапочки, теплое белье, шерстяные носки. – Если б неделю назад ты сказал мне, что сегодня мы отправимся на поиски римского города, затерянного на побережье Восточной Африки, я бы подумала, что ты сошел с ума.

– Я не столь безумен, чтобы предсказывать такое за неделю.

– Ты думаешь, из этого что-то выйдет? Есть у нас шанс найти этот город? Насколько я понимаю, источник информации у Карра один – местная колдунья.

Флетч пожал плечами.

– Идея принадлежит Карру. Он претворяет ее в жизнь. Мы – его гости. Я благодарен ему за приглашение.

– Черт, – фыркнула Барбара. – Да как могли римляне построить город в Восточной Африке, не оставив тому документальное подтверждение?

– Я не думаю, что в истории нет «белых пятен». Наоборот, мне кажется, что нам известна лишь малая толика. Посмотри, с каким трудом даются нам факты истории моей семьи.

– Лететь в африканские джунгли, чтобы рыться в земле, – Барбара покачала головой. – Ты уверен, что нам этого хочется?

– Я только что посмотрел на выставленный нам счет. В шиллингах, разумеется, но число там со многими нулями. Карр говорит, что мой отец небогат. Не думаю, что нам следует оставаться в отеле, если есть возможность перебраться в другое место. Карр предоставляет нам такую возможность.

– Твои джинсы и тенниску принесли из прачечной. Они висят в шкафу.

– Отлично. Я смогу вновь одеться, как бродяга, а не проститутка.

– Флетч, ты уверен, что вы с Карром не родственники?

С вешалкой в руке, Флетч застыл, глядя на свои джинсы.

– Ты хочешь сказать, не Карр ли мой отец?

– Вчера вечером, когда вы вернулись с озера Туркана, я смотрела, как вы шли к бассейну, сидели, разговаривали...

– Нас обоих иссекло песком, всю ночь мы не сомкнули глаз из-за бури, оглохли в самолете... Стоит ли удивляться, что мы одинаково говорили и двигались.

– Он так о нас заботится.

– Мои джинсы выгладили. Посмотри! Мои джинсы выгладили!

– О, дорогой. Так не пойдет, – она взяла у него джинсы и стала мять их руками.

– Я об этом думал. Тебя интересуют факты?

– Думал о чем?

– Когда мы ездили с Карром в Тика, в отель приходил человек, назвавшийся Уолтером Флетчером, и спрашивал о нас.

– Разве он не мог справиться о нас по телефону?

– Портье сказал, что кто-то приходил в отель. Не просто кто-то, а Уолтер Флетчер, – Барбара бросила джинсы на пол и начала их пинать. – Когда мы встретили Джуму, он сказал, что знает моего отца.

– Его тоже опечалило происшедшее с Уолтером Флетчером.

– Джума сказал, что Уолтер Флетчер – пилот. Карр был с нами. Джума знал и Карра, и Уолтера Флетчера. Появившись в отеле до прихода Карра, он уже знал, что Уолтер Флетчер в тюрьме.

– Мой свекор – арестант.

– Перестань, Барбара.

– Но это правда, не так ли?

– У тебя входит в привычку бить ниже пояса?

– Человек, который затеял ссору в баре! И угодивший за это за решетку! Маме это понравится. Я вышла замуж за сына арестанта!

– Черт побери, Барбара! – Флетч наклонился и вырвал джинсы у нее из-под ног. – Так ты понимаешь семейную жизнь? Гладить меня по шерстке на людях и пилить наедине? Внизу только и слышалось: «О, дорогой; бедный Флетч», – а в номере ты зовешь меня сыном арестанта.

– Что ж, у меня было время подумать.

– Не забывай, совсем недавно я не подозревал, что мой отец жив. И не в курсе того, что здесь происходит, – Флетч всунул ногу в брючину. – Так что одному богу известно, что еще мы здесь узнаем.

– Ты сказал: «Возможно, у него спустило колесо». Так ведь, Флетч. А вчера Карр сказал, что Флетчера-старшего задержало «серьезное дело, связанное с юриспруденцией». Значит, ты был в курсе?

Флетч застегнул молнию.

– Я знал о ссоре в кафе. И понятия не имел, что отец в тюрьме. Честное слово.

– Мне просто не хочется верить, что он за решеткой.

– По крайней мере, он сам сдался властям.

– Мог же ведь он встретить нас в аэропорту!

– Не знаю.

– Но он этого не сделал.

– Полагаю, что нет.

Флетч натянул тенниску.

– Ты полагаешь? К чему ты так говоришь? Когда ты женился на мне ты тоже сказал не «да», а «полагаю, что да».

– Полагаю, сказал, – сев на кровать, Флетч надевал носки и теннисные туфли.

– Как это понимать? Ты полагаешь, что твой отец не встречал нас в аэропорту. Ты же знаешь наверняка, что его там не было?

– Знаю ли? – Флетч направился к двери.

– Куда ты пошел?

– В том-то все и дело, Барбара. Я этого не знаю.

– Ты куда-то идешь?

– Да, – он открыл дверь в коридор.

– Карр ждет нас.

– Он сказал, что заедет за нами в полдень.

– Ты уходишь, потому что злишься на меня?

– Я ухожу... – Флетч замялся, взявшись за ручку двери, – чтобы найти ответ на твой вопрос, кое-что выяснить, возможно, выяснить слишком многое.

– Флетч...

– Если я не вернусь до приезда Карра, вам придется меня подождать.

Глава 26

– Привет, – Флетч подождал, пока молодой полицейский, сидящий за высокой перегородкой поднимет голову, заметит его, ответит.

– Привет, – полицейский ответил, выдержав долгую паузу.

Флетч чихнул.

– Как поживаете?

– Хорошо, благодарю вас. А вы?

– Отлично.

Полицейский вновь посмотрел на Флетча.

– А что вам нужно в полицейском участке?

Флетч шумно глотнул.

– Я хотел повидаться с отцом. Моя фамилия Флетчер. Он здесь?

– О, да, – полицейский сверился с лежащим перед ним листком. – Ожидает суда.

– Могу я увидеться с ним?

– Это невозможно, – ответил полицейский. – Он наказан.

– Его наказывают до суда?

Полицейский наморщил лоб.

– Какой смысл держать его в камере, если дозволять всем общаться с ним?

– Я прилетел из Америки. Два дня тому назад. Я не знаю, сколь долго еще пробуду здесь. Мне необходимо встретиться с ним.

– О, я вижу, – полицейский сложил лежащие перед ним бумаги. Лоб его по-прежнему бороздили морщины.

Флетч молчал.

Несколько мгновений спустя полицейский скрылся за дверью в дальней стене.

Пытаясь очистить нос, горло, глаза от песка, Флетч прошагал полквартала, разделявшие отель «Норфолк» и полицейский участок. Компанию ему составляли студенты, нагруженные книжками, спешившие как в университет Найроби, так и из оного. Он обогнал белую пару, в шортах и соломенных шляпах. Чувствовалось, что они очень устали и, судя по всему, заблудились.

В полицейском участке никого, кроме Флетча, не было. Там царили тишина и покой.

Флетч вновь чихнул.

Полицейский вернулся один.

Ничего не сказал. Вновь зашуршал перекладываемыми бумажками.

– Так что? – спросил Флетч. – Могу я повидать его?

– Мистера Флетчера здесь нет.

– Что?

– Он просил передать вам, что его здесь нет.

– Вы сказали, что я – его сын? Что его сын пришел встретиться с ним?

– Да, конечно. Он попросил передать вам, что его здесь нет.

По пути к двери Флетч вновь чихнул.

– Будьте здоровы, – донеслось от перегородки. Флетч обернулся.

– Уолтер Флетчер? В вашей камере сидит Уолтер Флетчер – бывший американец, белый, лет под пятьдесят?

– О, да, – кивнул полицейский. – Мы хорошо его знаем.

Глава 27

– Отвлеките ее руки, – пробормотал Карр.

Флетч пощекотал девочке шею.

Едва ее руки взметнулись вверх, громадные ладони Карра выпрямили ногу девочки, совместив концы сломанной кости. Ее смех перешел к крик боли.

– Все уже позади, сладенькая. Ты еще потанцуешь, когда вырастешь.

Карр обмотал ступню, и лодыжку девочки эластичным бинтом, установил шину, замотал и ее. Ссадина в месте перелома почти зажила. Ногу девочка сломала дней семь тому назад.

– Делаем, что можем, – пожал плечами Карр, – Если врача нет, лечим сами.

Из Найроби они полетели на юго-восток. В аэропорту Уилсона Джума помогал носить вещи от «лендровера» к самолету, загружать их в самолет, затем уселся в последнем ряду, позади Барбары. Флетч не слышал, чтобы кто-либо прокомментировал решение Джумы лететь с ними. Лыжи лежали в проходе между сиденьями, едва умещаясь в самолете.

Во время полета Джума читал «Аке», книгу Воле Шоинка[18].

Барбара неотрывно смотрела в иллюминатор. С воздуха лагерь Карра не бросался в глаза. Располагался он на восточном берегу реки, на опушке джунглей. Еще в двадцати пяти километрах к востоку сверкала голубизна Индийского океана.

Посадочная полоса являла собой двухколесную колею. Большая палатка-кухня, по обе ее стороны – две палатки поменьше, кусок брезента, натянутый на четырех столбах, старый джип в тени гигантского баньяна. Прочих достопримечательностей Флетч не обнаружил.

Карр посадил самолет колесами в колею. Флетч откинул дверцу. Навалилась душная, влажная жара. Примерно человек пятьдесят вышли из леса. Карр заглушил двигатель, повернул на панели управления несколько выключателей.

– Полагаю, клиника открыта.

Обезьяны были везде: на земле, на деревьях, на палатках, на столе и стульях, стоящих под брезентом. Самцы с детенышами, вцепившимися в их шерсть, самки, кормящие новорожденных, детеныши постарше, передвигающиеся самостоятельно.

– Они кусаются, – предупредил Карр. – Воруют. Не питают ни малейшего уважения к людям.

Шейла, в теннисных шортах и рубашке с короткими рукавами, ждала их в конце посадочной полосы. С кувшином лимонада и стаканами на подносе.

– Здесь полный порядок, – доложила она, едва Карр вылез на крыло. – У тебя тоже все нормально? Тогда и в мире без проблем.

– Нашла что-нибудь интересное в мое отсутствие? – спросил Карр.

– Да, – кивнула Шейла. – Запасные ключи от «лендровера», которые ты вроде бы потерял.

Карр пожал плечами.

Опустив поднос на землю и разлив лимонад, Шейла обняла и поцеловала Карра.

– Мое потное чудовище, – она обняла и поцеловала Флетча, когда узнала, кто он такой. – Хорошо. Нам необходимы загорелые люди, – обняла и поцеловала Барбару. – Великолепно! Женщина поможет мне догнать убегающий мир.

Джума стоял в сторонке, мрачно глядя на Шейлу. Когда Карр представил их, Шейла помахала ему рукой.

– Привет, Джума. Рада, что ты решил присоединиться к нам.

– Я привез неплохие бифштексы, – порадовал Шейлу Карр.

– Наверное, они очень дорогие.

– Не дороже кур.

Обезьяна заглянула в кувшин с лимонадом. Шейла легким пинком отогнала ее.

– Послушай, это женщина Карра? – шепотом спросил Джума у Флетча.

– Полагаю, что да. Шейла. Да.

– Я этого не знал, – пробормотал Джума.

– Ничего римского не нашлось? – Шейла и Карр уже шли к палаткам.

– Все, как обычно. Наконечники. Бивни. Скелет.

– Человеческий?

– Да. Ребенка. Похороненного не так уж и давно. Оставшуюся часть дня Флетч наблюдал, как Карр, устроившись под тентом, лечит людей. Многие дети приходили с ожогами. Карр смазывал и бинтовал пораженные места. Еще больше – с гноящимися глазами. Карр промывал их, закапывал лекарство или закладывал в уголок лечебную мазь. Родители получали от него тюбик (пузырек) с лекарством и подробные инструкции по его использованию. Жалобы были самые разные: боли в желудке, рваные раны, язвы, сломанные кости. Каждому Карр задавал множество вопросов, выясняя причину недомогания, затем доставал из аптечки первой помощи таблетки, бинты, лекарства. С кожными заболеваниями к нему не обращались: похоже, знали, что тут он им не поможет. У двух стариков Карр диагностировал опухоли и сказал, что им следует обратиться в больницу.

Мужчина, опираясь на костыль, сделанный из толстой ветки, сказал, что уронил валун на пальцы ноги. Два пальца Карр отрезал садовым секатором. Продезинфицировал, зашил и перевязал раны. Третий палец, сломанный, трогать не стал.

Отрезанные пальцы Карр завернул в кусок бинта и торжественно отдал мужчине.

– Как эти люди узнали о вашем прилете? – спросил Флетч Карра. Карр промолчал.

– Откуда Джума все знает о моем отце? Как он узнал, что мы с Барбарой завтракали на веранде лорда Деламера, когда он проходил мимо? Он ни у кого ничего не спрашивал, но направился прямо к нам. Каким образом он мог знать, что мы полетим сюда до того, как мы согласились?

– Никогда не пытайтесь понять, как и откуда узнают новости африканцы. Это их магия. Но я могу дать вам ключ к этой загадке. Магия эта во многом базируется на наблюдательности. Они тратят массу времени, размышляя о людях. Реальных людях – тех, что их окружают. Они думают о людях вместо того, чтобы думать каких-то вещах, будь то машины, телевизоры или сушилки для волос. Они думают о людях, которых знают, а не о мифологических идолах вроде политиков, известных спортсменов, кинозвезд или мифологических событиях, таких, как далекие войны, валютные кризисы и сессии ООН, – Карр бросил пустой тюбик из-под «Неоспорина» в бочку, используемую вместо мусорного ведра. – Наша магия, разумеется, основана на фармакологии. И мы прекрасно ладим друг с другом, уважая магию каждой стороны.

– Но почему они ждали вас? – Флетч снимал шерстяные носки и теннисные туфли. – Шейла могла бы подлечить их ожоги и нагноения...

Карр вскрыл новый рулон бинта.

– Они не доверяют Шейле. Возможно, вы этого не заметили, но Шейла – индианка. Она пыталась их лечить, но они этого не допустили. Магия здесь, как и везде, ассоциируется с личностью. Они не подпустят к себе и вас, хотя вы – белый. Стариков не заставишь подойти к вам, они не поделятся с вами своими бедами, потому что вы слишком молоды. Поэтому вся грязная работа ложится на меня.

Молодой парень объяснил Карру, что поцарапал ладонь. А потому прижег ее кислотой. Теперь у него воспалилась вся рука, по самый локоть.

Помогая Карру – тот просил что-то подержать, что-то принести, – Флетч не упустил из виду, как под руководством Шейлы на опушке поднялась новая палатка. В нее перенесли из самолета их рюкзаки.

Из-за длины лыж и необычности их формы каждую пару переносили двое мужчин, положив лыжи на плечи. Флетч слышал крики изумления, последовавшие после того, как Барбара достала свои лыжи из чехла. Стоя на выжженной земле, под тропическим солнцем, на фоне ярко-зеленых джунглей, Барбара имитировала спуск с горного склона, с отталкиванием палками, сгибанием колен, плавным танцем бедер.

Джума, показывая, что он тоже мчится на лыжах, притворился, что теряет равновесие. Он долго балансировал на одной ноге, отчаянно размахивал руками, словно пытаясь сохранить равновесие, но в конце концов рухнул на землю, подняв столб пыли.

Большая обезьяна, с сердитыми криками, попыталась отнять у Барбары одну из палок.

После того как Карр заканчивал лечение, люди возвращались в джунгли, растекаясь по узким тропкам.

– С глазами у них просто беда, – Карр печально покачал головой. – Так близко от экватора, и никакой защиты от солнца. И мух тут полным-полно, – он отогнал дюжину мух от лица ребенка. – Да еще ожоги. Дети пытаются помочь в приготовлении пищи. Играют слишком близко от открытого огня. Или вываливаются из нагрудных или наспинных люлек в очаг. Мамаши, сами видите, в основном тоже еще дети.

Действительно, большинству мамаш перевалило максимум за пятнадцать лет. Весь их наряд состоял из цветастых юбок да многочисленных браслетов на руках и на ногах. Груди если и прикрывались, то несколькими рядами бус. Несмотря на заботы и тревоги, все они пребывали в прекрасном расположении духа. Флетча они стеснялись, старались не смотреть на него, но говорили, несомненно, о нем, Барбаре и Джуме.

– Это называется вмешиваться в их жизнь? – Карр заметно устал. – Стоило бы спросить достопочтенного доктора Маккоя, неужели то, что мы сейчас делаем, называется вмешательством? Некоторые из этих чертовых ученых хотели бы накрыть Африку стеклянным колпаком и лишь наблюдать за тем, что происходит под ним.

– Джуму не посадишь под стеклянный колпак, – возразил Флетч. – Он его разобьет.

– Думаю, что разобьет, – согласился Карр.

– Между прочим, Карр, я вспоминаю, что перед отлетом из Штатов мы с Барбарой не делали никаких прививок.

– Все будет нормально, – успокоил его Карр. – Единственное, необходимое здесь лекарство, – стаканчик виски на сон грядущий, – он посмотрел, низко ли опустилось солнце. – Но сначала давайте прогуляемся по берегу. Я покажу вам, что не слишком уж продвинулся со своей безумной идеей. Затерянный в джунглях римский город, – Карр рассмеялся. – Ба! Я сумасшедший!

– Вчера вечером я прочел все, что написали газеты за два дня об убийстве в аэропорту, – Карр и Флетч бок о бок шагали вдоль берега. – Я также переговорил с Дэном Дьюисом.

– Вы переговорили с Дэном Дьюисом?

– Почему нет? Он же школьный учитель.

– Он также полулегальный палач.

– Это точно. Мы говорим, что он работает «в тесном контакте с полицией».

– Он наемный убийца полицейских.

– Этот мир очень разнообразен, Ирвин. Нельзя подгонять все под один стандарт.

– Извините. Я вас слушаю, – по ходу Флетч постоянно убивал мух, шлепая себя по рукам, шее, лицу.

– Убитого звали Луис Рамон. При нем был французский паспорт. В денежном поясе обнаружена очень крупная сумма в немецких марках. Примерно сто тысяч в пересчете на доллары.

– Его не ограбили?

– Нет. Деньги так и остались при нем.

Флетч присвистнул.

– Его не ограбили даже полицейские.

– В ответе Интерпола сообщается, что Луис Рамон – валютный «челнок», возможно, контрабандист. Впервые он «засветился» пять лет тому назад. Подозревали, что он вывез из Швейцарии итальянские лиры. А три года тому назад, когда он пытался ввезти французские франки в Албанию, его поймали. Оштрафовали и отпустили, то есть в тюрьме он, по сведениям Интерпола, не сидел. Вот мы и пришли. Я покажу вам, чем мы тут занимаемся.

Они свернули на уходящую в джунгли просеку, достаточно широкую, чтобы по ней мог проехать джип. Над просекой смыкалась листва. В двадцати пяти метрах от реки просека заканчивалась круглой вырубкой.

В центре ее высилась кучка земли, рядом с уходящим вглубь шурфом. Если б не эта куча, шурфа с края вырубки Флетч бы и не заметил.

– Мы бурим скважины, – пояснил Карр, – смотрим, что находится под землей. Бур у нас примитивный, таким обычно пользуются, когда ищут воду, перед тем, как делать настоящий колодец. Мы можем углубиться в землю максимум на пятнадцать метров. Как вы думаете, пятнадцати метров, это сорок пять футов, достаточно для того, чтобы дойти до слоя двух – или трехтысячелетней давности? Я в этом сомневаюсь, – он ткнул землю носком. – Почва мягкая. Густая растительность.

Они вернулись к реке.

– Каждые сто метров мы углубляемся в джунгли на двадцать пять метров и бурим землю. Вы думаете, это достаточное расстояние? Или мы уходим слишком далеко? Мне представляется, что город они строили за западном берегу, чтобы река отделяла их от океана. Или я ошибаюсь? Там, где уровень земли чуть поднимается, мы увеличиваем число шурфов.

– И давно вы здесь копаетесь? – спросил Флетч.

– Почти восемнадцать месяцев. Пробурили множество шурфов, по обеим берегам реки.

Они двинулись дальше.

– В общем, Луис Рамон прилетел вместе с вами из Лондона. Есть основания подозревать, что цель его визита – контрабанда валюты, и его партнер или сообщник, короче, тот, с кем он намеревался встретиться в аэропорту Найроби, зарезал Рамона.

– Только не партнер, – возразил Флетч. – И не сообщник.

– О? Почему нет?

– Потому что партнер или сообщник знал, что Рамон привез с собой немецкие марки на сумму сто тысяч долларов, и забрал бы их. Время у него было. Он понятия не имел, что я сижу в кабинке. То есть, если бы этот человек собирался зарезать кого-то в мужском туалете, он с тем же успехом мог и ограбить жертву. Не так ли?

– Я забыл, что журналистское расследование – ваш конек, – ответил Карр. – Жози Флетчер, должно быть, вами гордится. У вас ее склад ума.

– Я стараюсь оперировать фактами, – пробормотал Флетч. Они проходили мимо еще одной просеки. – Я думаю, встреча не планировалась заранее. И ссора возникла спонтанно. В голосах слышалось изумление. И тут же оно сменилось яростью. Все произошло очень быстро. Вроде бы встретились два человека, ранее знакомые, ненавидящие друг друга. Наверное, в прошлом они что-то не поделили, а может, эта встреча грозила смертельной опасностью или им обоим, или кому-то одному. Так что убийца отреагировал мгновенно, – Флетч вздохнул. – Жаль, что я не понимаю по-португальски.

Карр повел его в следующую просеку.

На вырубке высился внушительных габаритов бур. Алюминиевая станина в четыре квадратных метра у основания и один – у вершины, на расстоянии трех метров от земли. Уходящий ввысь еще на двенадцать метров шнек. По сторонам станины четыре штурвала с перпендикулярными рукоятками диаметром в метр.

– Похоже, Шейла решила вернуться назад, – Карр наклонился, покопался в недавно вырытой земле. – Ничего. Вы думаете, мы сумасшедшие?

– Так ли важно, что кто-то думает. Многих считают сумасшедшими, пока они не доказывают свою правоту.

Карр выпрямился. Отряхнул руки.

– Но чаще оказывается, что они неправы, не так ли?

– Да, – согласился Флетч. – Полагаю, большинство людей – сумасшедшие.

– Главное, найти собственный способ сходить с ума, – и Карр двинулся обратно к реке.

– Какую операцию с валютой собирался провернуть Луис Рамон? – спросил Флетч, когда они вновь вышли к берегу.

– Не знаю, – ответил Карр. – И не уверен, что хочу знать. Но мне известно, что иметь такие суммы в иностранной валюте в Кении запрещено.

– Почему?

– В отношении собственной валюты в Кении закрытая экономика. Из страны нельзя вывозить больше десяти шиллингов. Суть в том, что кенийский шиллинг не существует за пределами Кении. Все равно, что фишки казино. Он обладает какой-то ценностью лишь в строго ограниченных пределах. Кенийский шиллинг «привязан» к английскому фунту, но не является конвертируемой валютой и международной торговли шиллингами нет.

– Как же властям удается поддерживать такое положение?

– Суровыми законами, которые неукоснительно исполняются. Некоторое время тому назад полиция обнаружила у одного адвоката-индийца тринадцать долларов США. Его приговорили к семи годам тюрьмы за нарушение запрета на хранение иностранной валюты.

– Действительно, сурово.

– Давайте перейдем на другой берег, – предложил Карр. – По нему и вернемся.

Они разделись. Подняв одежду над головой, перешли вброд медленно текущую реку. Вода едва не доходила им до шеи.

– По всему видно, что в древности река была глубже, – заметил Карр. – Или вам так не кажется?

Пока они обсыхали на восточном берегу, Карр несколько раз посмотрел на черно-синюю отметину в нижней части живота Флетча, но ничего не сказал.

– Видите тот баобаб? – Карр указал на юг. – Завтра пробурим шурф неподалеку. Но так, чтобы не повредить дерево. Баобабы здесь священны. Даже дороги прокладывают в обход.

Одевшись, они зашагали на север, минуя встречающиеся через каждые сто метров просеки.

– Ко всему, связанному с государством, кенийцы относятся очень серьезно, – продолжил Карр затронутую ранее тему.

– Джума говорит, что его отец получил полтора года тюрьмы только за то, что припарковал автомобиль с государственными номерами около бара. Раньше он работал в каком-то министерстве.

– Не так давно один из ваших сограждан, американец, обедал в ресторане в Найроби. Его обслуживали двое. Отобедав, американец пожелал дать чаевые и первому, и второму, но у него был лишь один банкнот в сто шиллингов. Полагаю, он хотел лишь пошутить, разорвав банкнот на две половинки и попытавшись сунуть их официантам. Вот что я прочитал в газете: «Пораженные, оскорбленные надругательством над кенийскими деньгами, официанты вызвали полицию». Американца арестовали. Он провел в камере всю ночь. Наутро его судили, приговорили к штрафу в две тысячи долларов, в полицейской машине отвезли в аэропорт и посадили на борт первого самолета, покидающего Кению.

– Ничего себе шуточка.

– Конечно, это незаконно, но здесь, в джунглях, девочкам все еще вырезают клиторы. Стоит же вам разорвать пополам банкнот, как о вас напишут в «Стандарте».

– А вы бы пошли на контрабанду валюты? – спросил Флетч.

Карр ответил после долгой паузы.

– Как справедливо замечено, чем суровей законы валютного регулирования, тем выше награда в случае их безнаказанного нарушения.

К лагерю они вышли уже в полной темноте. У палатки-кухни ярко горел костер. Карр заговорил, когда они переправлялись на западный берег.

– Наверное, мы действительно сумасшедшие. Искать потерянный римский город! Но прошлое завораживает. Не правда ли? Прошлое – откуда мы пришли, кем мы были – ясно дает понять, какие мы теперь. Или вы так не думаете?

Флетч погрузился в воду с головой, чтобы смыть пот.

– А может, я просто уродую джунгли, – вздохнул Карр.

Они стояли на западном берегу.

– Не так уж и сильно, – успокоил его Флетч.

– Я, впрочем, дал себе зарок, – Карр смотрел на реку. – Как только я найду малейшее доказательство своей правоты, если, конечно, найду, раскопки будут остановлены и я незамедлительно обращусь к специалистам. Если я прав, клянусь, я не буду отрывать весь город.

– Совершенно справедливо, – покивал Флетч. – Тут необходим доктор Маккой. Уж он-то не станет отрезать садовым секатором чьи-то пальцы.

– Если будет на то ваше желание, присоединяйтесь к нам на стаканчик виски. Лед приносите свой.

Глава 28

– Вам нравится ваш медовый месяц? – спросила Шейла Барбару.

– Он сводит меня с ума.

– Да, так оно всегда и бывает.

Они сидели на раскладных стульчиках у тента, натянутого на четырех шестах. Карр снабдил каждого стаканом виски с содовой. Вокруг горели свечи, отгоняющие насекомых. В небе плыла серебряная луна. За спиной шумели джунгли. Прислушиваясь к разговору, Флетч наблюдал за обезьянами, играющими в свете свечей. Под тентом мужчина, звали его Уинстон, накрывал стол на четверых.

– Он жалуется, что я мила с ним на людях и пилю наедине, – продолжала Барбара.

– В семейной жизни без этого не обойтись, – покивала Шейла.

– Мы же с тобой неженаты, – вставил Карр.

– Поэтому я решила пилить его и на людях, – Барбара хихикнула.

– А наедине будешь со мной мила? – полюбопытствовал Флетч.

– Если ты этого заслужишь, я буду с тобой мила и на людях, и наедине.

Из темноты вышел Джума со складным стулом в руках. Поставил его, сел.

– Налить тебе виски, Джума? – спросил Карр.

– Нет. Благодарю. Не люблю виски. Я от него пьянею.

– О, я вижу.

– Наш медовый месяц обернулся не таким, как мы его планировали, – пояснил Флетч Шейле.

– Барбара упомянула, что вы собирались покататься на лыжах. В Колорадо.

– Неужели?

– Да, упомянула.

– И свадьба была не такая, как мы планировали. Нас обвенчали на обрыве, над Тихим океаном. Флетч опоздал, и начавшаяся гроза все испортила. День он провел со своей матерью.

Карр коротко глянул на Флетча.

– Свадьба сама по себе не бог весть какое событие, – Флетч повернулся к Карру. – Так что вы немногое потеряли, обойдясь без нее.

– Он пришел на собственную свадьбу в джинсах, застиранной тенниске и рваных теннисных туфлях.

– Я побрился. Ты же знала, что я работал день и ночь. Времени переодеться у меня не было.

Джума наклонился к Флетчу, тихо спросил:

– Барбара ваша первая жена?

Флетч кивнул.

– Да.

– О, я вижу.

– В становлении семьи одежда не имеет решающего значения, – заметила Шейла. – Во всяком случае, на первых порах.

– По-моему, вам жарко, – Карр отпил виски.

Из-за мух Флетч и Барбара решили надеть к обеду свитера, лыжные ботинки и брюки.

– Я просто сварилась, – призналась Барбара. – Вы уверены, что будете есть на обед не меня?

Они удивились, увидев, что на Карре и Шейле лишь пижамы и сандалии.

– Обедать в пижамах – давняя кенийская традиция, – Карру пришлось прочитать им очередную лекцию. – Естественное продолжение охоты. Проведя день в джунглях или саванне, более всего хочется, помимо выпивки, принять ванну. А после ванны как не надеть прохладную, из чистого хлопка пижаму. И выглядишь в пижаме более официально, чем в шортах. В недалеком прошлом люди приезжали в гости в пижамах. Даже в отеле выходили в них к обеду.

Совсем близко прорычал лев.

– Мой бог! – воскликнула Барбара. – Неужели я варюсь для льва?

– Если хотите, представляйте себе, что это магнитофонная запись, – улыбнулся Карр.

– Меня съедят живьем!

– Нет-нет, – поспешил успокоить ее Карр. – Голодные львы – тихие львы. Львиный рык означает, что он убил свою жертву, сытно поел, поспал, а теперь хочет пообщаться с друзьями, – лев то ли рыкнул громче, то ли подошел ближе. – В большинстве своем дикие животные познакомились с человеком и стараются не иметь с ним дела.

– Не хотят есть нас даже на десерт? – спросила Барбара.

– Даже на закуску, – ответил Карр.

Другой мужчина, Раффлз, вновь наполнил их стаканы.

– Мы прилетели в Африку, чтобы встретиться с моим отцом, – обращался Флетч к Шейле. – Какой-то человек, незнамо как появившийся на нашей свадьбе, передал мне его письмо.

– Письмо, написанное исчезающими чернилами, – ввернула Барбара.

– Да, – кивнула Шейла, – Питер говорил мне о происшествии в «Терновнике». Вроде бы, ничего серьезного.

Флетч посмотрел на Джуму.

– У меня сложилось такое впечатление, что в Кении любая стычка с законом более чем серьезна.

– Ваш отец очень интересный мужчина, – добавила Шейла.

– Правда? – спросил Карр.

– Ты так не думаешь?

– Нет.

– Возможно, в чем-то он так и не заматерел. Но в обществе таких любят.

– Безответственный, – пробурчал Карр. – Когда он летал на моем самолете, я никогда не знал, где его искать.

– Да, – признала Шейла, – есть в нем этакая неуловимость.

– Это уж точно, – кивнула Барбара.

– Он пользуется успехом.

– Может, среди дам, – вставил Карр.

– Перестань, Питер. Вы, мужчины, тоже к нему благоволите.

Карр покачал головой.

– Слишком у него буйный характер.

– Он все делает по-своему, – пояснила Шейла. – Но, в конце концов, большинство белых осели в Африке только потому, что в других местах не могли проявить свою индивидуальность. К примеру, ты, Питер.

– Это справедливо, – не стал спорить Карр. – Мне тоже нравится все делать по-своему. Но я не лезу в постели чужих жен и стараюсь без необходимости не махать кулаками.

– Как же вы подружились? – спросил Флетч Карр ответил после короткой паузы.

– Очень просто. Члены международного братства пилотов. Примерно одного возраста. Оказались в одном месте и в одно время.

– Уолтер Флетчер очень энергичный человек, – добавила Шейла.

– Только энергию эту он тратит не по назначению, – пробормотал Карр.

– Почему ты так говоришь? – укорила его Шейла.

– У него собственный самолет, много работы...

– Вечно он выпендривается. Бросает вызов нам всем, вот что он делает. В прошлом году мы решили прекратить полеты в Уганду. Слишком много требовалось заполнять бумаг. Слишком велика была опасность для самолетов и пассажиров. А вот Уолтер Флетчер летал и летал в Уганду и обратно. За год заработал столько же, сколько мы – за три. Если говорить о деньгах, – Карр посмотрел на Луну. – И где он сейчас?

– Но вы же приехали с ним в отель на встречу с нами, – подчеркнул Флетч.

– Именно так. Я приехал, а вот он – нет.

– Вы сказали, что он просил вас оказать ему моральную поддержку.

– Правильно, – Карр допил виски. – Моральная поддержка Уолтеру необходима. Пообедаешь с нами, Джума?

Джума посмотрел на Шейлу.

– Нет, благодарю. Я уже поел.

В свете свечей взгляды Карра и Флетча встретились.

– Все вышесказанное не имеет к вам никакого отношения.

– О, я вижу, – вздохнул Флетч.

– Ты сможешь провести с нами несколько дней, Питер? – спросила Шейла.

– Только несколько. Я должен переправить группу французских управляющих отелями в Масаи Мара. Из Найроби. Они путешествуют, изучая опыт отелей фирмы «Блок». Меня не будет две ночи.

– Масаи Мара, – повторил Флетч. – Я слышал, красивое место.

– Составьте мне компанию, – улыбнулся Карр. – Места в самолете хватит.

– Если раньше мы не получим известий от Уолтера, – напомнила Шейла.

– Да, – кивнул Карр. – Я сказал его адвокату, где нас найти.

– А кто летает на втором вашем самолете? – поинтересовался Флетч.

– Молодой кениец. Зарабатывает нам деньги, которые я транжирю, сидя на земле. Вот так сказывается возраст и проявляются чувства собственника. В Масаи Мара он, однако, слетать не сможет. Его самолет зафрахтовали для полета на Мадагаскар.

– Боюсь, мы доставляем массу хлопот... – начал Флетч.

– Почему? – прервал его Карр. – Хорошая компания нам только в радость. А завтра мы еще и поработаем.

– Неужели вы предпочли бы сидеть в номере отеля в Найроби? – спросила Шейла.

В какой уж раз Барбара отогнала мух, покушающихся на ее рис.

– Я ездил к колдунье в Тика, – Карр смотрел на Шейлу. – Вместе с Барбарой и младшим Флетчем. Там, собственно, Джума и присоединился к нам.

– Она тебя воодушевила?

– Да. Сказала, что я ищу то, чего не терял. Когда я ответил, что я ищу место, она отправила меня на юг, к реке и холмам.

– Там мы и находимся, – кивнула Шейла.

– Она сказала, что люди, которые жили здесь раньше, хотят, чтобы мы их нашли. Тогда их будут помнить.

– Она сказала, что мы их найдем?

– Вроде бы она в этом не сомневалась.

– В данный момент сгодится любое доброе слово, от кого бы оно ни исходило.

В палатке-кухне звучала итальянская любовная песня. Джума, Уинстон, Раффлз и еще пять или шесть парней пели вместе с певцом, по-итальянски.

Флетч не мог определить, откуда доносилось пение птиц, которое он слышал, то ли из джунглей, то ли с магнитофонной ленты. Птицы тоже подпевали певцу.

– Барбара? Встань, пожалуйста!

После обеда они вновь вернулись к складным стульям. Карр налил всем бренди.

Появился Джума. Городскую одежду он сменил на кусок материи, обернутый вокруг бедер. В руках он нее другой кусок, прямоугольный, размерами четыре на пять с половиной футов.

Даже в свете свечей материя переливалась красным, зеленым, желтым цветами.

– Ах, Джума, идеальное решение! – воскликнула Шейла. – Канга!

Джума словно и не слышал ее.

Когда Барбара поднялась, Джума обмотал ее материей под мышками, выше груди, верхние концы завязал узлом.

Получилось длинное, ниспадающее вниз платье.

Барбара оглядела себя.

– Клево!

– Куда лучше галифе, – поддакнул Флетч.

Джума снял с Барбары кусок материи и сложил его вдоль. Обхватил им бедра Барбары, как петлей, держа оба конца в одной руке. Несколько ловких движений, и кусок материи превратился в юбку.

– Другой одежды тебе здесь не нужно.

– Ничего сверху? – удивилась Барбара.

– Если хочешь, я достану тебе бусы.

Вновь он снял с нее материю. Сложил вчетверо. Теперь получилась совсем короткая юбочка.

– Так тебе будет прохладно.

Глянув ниже юбки, на обтянутые лыжными брюками ноги, Барбара вздохнула.

– Это точно.

– Твоя юбочка очень гармонирует с лыжными ботинками, – улыбнулся Флетч.

– Между прочим, канга носят и мужчины. Пожалуйста, встань, Флетч.

Флетч поставил стакан с бренди на землю и встал. Джума набросил канга на плечи Флетча.

– Уберегает от ожогов.

Сложил кусок материи вчетверо и обратил в юбку уже на талии Флетча.

И тут под боком у Флетча громко рыгнули.

Схватив стакан обеими руками, обезьяна, самец, допивала бренди Флетча.

– Стой, – Карр вскочил. – Надо подержать нашего приятеля взаперти, пока бренди не выветрится, – он осторожно двинулся к обезьяне. – Неизвестно, что он может натворить.

– Совсем, как твой отец, Флетч, – заметила Барба ра.

Джума сдернул канга с бедер Флетча и протянул Барбаре.

– Это мне? Подарок?

– Да, – кивнул Джума. – Я достал канга для тебя. Теперь ты будешь одета как полагается и тебе не будет жарко.

– Как мило, – улыбнулась Шейла.

Самец поставил стакан на землю. Почесал темечко.

– Спасибо, Джума.

Когда Карр уже изготовился, чтобы прыгнуть на самца, тот внезапно рассмеялся и метнулся в сторону. А затем в мгновение ока вскарабкался на баньян.

Уперев руки в бока, Карр наблюдал, как самец забирается все выше и выше.

– И что нам теперь с ним делать?

– Вы его видите? – спросила Барбара. Ухватившись за ветвь одной рукой, самец раскачивался в десяти метрах над землей, что-то по-своему вереща.

– Спускайся, немедленно, дурачок, – Карр посмотрел на Шейлу. – Сможем мы подманить его бренди?

Самец забрался еще выше. Теперь его и землю разделяли пятнадцать метров. Ставя одну ногу перед другой, раскинув руки, он, как канатоходец, шел по толстой ветви. Глянув на стоящих внизу людей, разразился длинной речью.

– Он расшибется, – воскликнула Шейла.

– Скорее всего, – согласился Карр.

– Видите, от виски обезьяна опьянела, – вставил Джума.

Самец свалился-таки с ветви, но успел схватиться за нее руками. И начал раскачиваться, все с большей амплитудой.

– О-хо-хо, – вздохнул Карр. – Похоже, нам хотят показать, что и обезьяны умеют летать.

Находясь в самой верхней точке, самец отпустил ветку. Взмыл в воздух на добрый фут, а потом по дуге устремился к земле.

Карр бросился к дереву.

– Попробую его поймать.

Самец приземлился на спину в метре от Карра, подняв столб пыли.

– У-ф-ф-ф-ф, – вырвалось из него.

– Бедняга лишился чувств, – прокомментировал Карр. – Это научит его не летать слишком высоко и быстро.

Они все смотрели на лежащего без сознания самца. – У него будет болеть голова, – предсказал Джума.

Флетч повернулся к Барбаре.

– Как у моего отца?

Глава 29

Флетч устроил себе небольшой отдых. Несколько минут он потягивал воду, рассеянно поглядывая на джунгли, прежде чем подпрыгнуть от изумления. Ибо из джунглей на него смотрел юноша. Он стоял на одной ноге. Боком к Флетчу, но повернув к нему голову. Очень высокий, на удивление тощий, тело его напоминало палку, коричневеющую на фоне зеленой листвы. Головной убор из перьев, удлиненные, чуть ли не до плеч мочки. Тонкая полоска ткани, перекинутая через одно плечо и соединяющаяся с другой полоской, на талии. Браслеты, стягивающие мышцы рук. Красные браслеты на ногах. Копье, прижатое к телу.

– Эй! – крикнул юноше Флетч. – Привет!

Тот не ответил и не пошевельнулся.

– Jambo! – сменил язык общения. – Наbаri?

Никакой реакции.

Флетч протянул юноше бутылку с водой.

– Magi baridi?

Тот же результат.

Юноша, не двинувшись, молча смотрел на Флетча.

Флетч помахал ему рукой и вновь принялся за работу.

Панга[19] он прорубал в кустах просеку от берега в джунгли, достаточно широкую, чтобы по ней мог проехать джип. Босой, в одних плавках, он работал один, на безопасном расстоянии от баобаба, дабы не причинить дереву вреда.

Карр предупредил, что здесь нельзя делать ни шага, не посмотрев под ноги: змеи наводняли округу. За утро Флетчу удалось избежать контакта с десятком.

Карр с остальными рабочими прокладывали просеку вдоль реки. Деревья у берега росли большие, с толстыми стволами. Их приходилось пилить, потом выкорчевывать пни. Такая работа требовала коллективных усилий.

Тяжелый труд под жарким солнцем, текущие по телу ручейки пота нравились Флетчу. За последние дни он слишком много времени провел на стульях и в самолетных креслах, чужих постелях, редакционных кабинетах, не зная иной физической работы, кроме любовных игр. Со дня свадьбы, получив письмо от отца, он постоянно сталкивался с необычным: разговор с матерью, перелет в Кению, кровавое убийство в аэропорту, упорное нежелание отца встретиться с ним, некоторые фразы и поступки Барбары. Флетч не понимал звуков, доносившихся из джунглей, но они его успокаивали. Он восхищался птицами, садящимися на ветки и вновь взмывающими в небо. Он смотрел под ноги, чтобы не наступить на змею, и прокладывал просеку.

С той поры, когда бы Флетч не разгибал спину, чтобы выпить глоток воды, а такое случалось довольно часто, он поворачивался к юноше. Тот стоял в той же позе, застыв, как статуя. Флетч знал, сколь тяжело просто не шевелиться хотя бы несколько минут. Каких же усилий, думал он, требовало стояние на одной ноге. Он не видел, чтобы юноша поменял ноги, перенеся свой вес с одной на другую. Почему он стоит в такой позе, раз за разом задавал себе Флетч вопрос, остающийся без ответа.

Поначалу Флетч протягивал юноше бутылку воды, предлагая составить ему компанию, затем просто махал рукой, прежде чем взяться за панга.

Но время шло, и за мыслями о разном, с почему-то вспомнившейся песней «Догоняя любовь», Флетч совсем позабыл о присутствии юноши. И случайно брошенный взгляд уже не выделял юношу, как инородное тело, пока Флетч не начинал искать своего незваного гостя. Молчание, полная недвижимость юноши заставляли забыть о его существовании.

Джума заметил его сразу.

Ближе к полудню он появился на просеке, прорубленной Флетчем, насвистывая мелодию итальянской любовной песни. В руке он нес бутылку с водой.

– Флетч должен пить много воды, – возвестил Джума. – Флетч не привык к такой жаре. Флетч не привык к такой работе. Флетч приехал из Америки, где самая тяжелая работа – нажимать кнопки.

Тело Джумы блестело от пота, точь-в-точь, как тело Флетча.

Джума поставил полную бутылку на землю. Разгибаясь, он увидел юношу, стоящего на холме.

– Ага! – нагнувшись, Джума схватил две пригоршни земли. Швырнул одну в сторону юноши. – Идиот! – побежал к нему, швырнул вторую. – Убирайся! Что ты тут вытворяешь? Глупец!

Джума вновь наклонился, на этот раз за палкой. Не сводя глаз с Джумы, юноша отступил в джунгли, мгновенно растворившись в зелени.

– Сукин сын! – крикнул ему вслед Джума. – Неужели тебе так трудно понять, что на улице уже другое столетие? – Джума повернулся к Флетчу. – По крайней мере, другая половина столетия, – он отбросил палку.

– Мне хотелось узнать, сколько бы он так простоял.

Джума махнул рукой.

– До конца жизни. Так бы и умер.

– Но почему?

– Кто знает? Кому это важно? Некоторые из этих людей живут в другом мире. Они знают о радио, телефоне. Тяжело с ними. В таком возрасте...

– Спасибо за воду.

Джума подхватил пустую бутылку.

– Карр сказал, что зайдет попозже, принесет ленч, – Джума двинулся к реке. – Продолжай в том же духе. Ешь в полдень. Пользы от дневной еды никакой, только лишняя усталость да пот. Вы, европейцы, обожаете есть и срать, есть и срать, чтобы потом болеть.

Юноша с копьем больше не вернулся, Флетч, во всяком случае, его не увидел.

Флетч проголодался до того, как появился Карр. Они сели по-турецки посреди очищенной Флетчем полянки. Съели сандвичи с рыбой, запивая их третьей бутылкой воды.

Пил Флетч много, мочился – мало.

– Я подумал, что работа в одиночку придется вам по душе, – заметил Карр.

– Работалось мне в охотку, – признал Флетч и рассказал Карру о юноше, который все утро молча наблюдал за ним, пока пришедший Джума не прогнал его.

– Похоже, масаи. Моран. Воин. Теперь им не разрешают носить щиты.

– А почему он был с копьем?

– Из-за змей.

– Это разумно. Может, мне тоже ходить с копьем?

– Обычно масаи не забираются так далеко на юг. Но что мы знаем о них. Они же кочевники. Идут туда, где есть пастбища.

– А из какого племени Джума?

– Он почти наверняка кикуйю. В Восточной Африке более сорока племен.

– Неужели столько десятилетий они держались обособленно, не смешиваясь, так что и теперь вы можете отличить одно от другого?

– Именно так. В настоящее время политическая борьба в Африке практически не связана с идеологией. Восток против Запада, социализм против свободного предпринимательства, коммунизм против капитализма. Ничего этого в Африке нет. Идет борьба за власть между племенами. Вернетесь в Америку, расскажите об этом вашим политикам в Вашингтоне.

– Я напишу им письмо.

– Неподалеку живет племя, которое отрицает свое существование. Никто, кроме истинных его представителей, не знает, как оно называется. Если вы встретите такого человека, он скажет вам, что принадлежит к другому племени. А стоит доказать ему, что он лжет, не смутившись, заявит, что относится к третьему племени. Какое-то тайное племя. Маскируется под другие племена. Кажется, его настоящее имя вата.

– Понятно, – улыбнулся Флетч. – Племя вата. Все ясно.

– Вы мне не верите?

– Джума все утро работал с вами?

– Да.

– Вы ему платите?

– А вам я плачу?

– Нет.

Карр улыбнулся.

– Вы отрабатываете стоимость противомоскитного полога, который ночью порвали с Барбарой.

Флетч почесал локоть.

– Так вам об этом известно.

– Утром Раффлз сказал Шейле, что кому-то придется зашивать полог.

– Извините, что так вышло.

– Есть особые способы делать то, что вы делали, под противомоскитным пологом. Вы научитесь.

– Так почему Джума работает, если вы ему не платите?

– Не знаю. Я не просил его лететь с нами. Я не просил его работать. Наверное, ему нравится наша компания.

– Другим вы платите?

– Естественно.

– Почему Джума полетел с нами?

– Возможно, он полюбил вас.

– Полюбил кого?

– Вас. Барбару. Он к вам неравнодушен. Ему хочется знать о вас как можно больше. Он пристально наблюдает за вами. Как вы ходите, говорите, общаетесь друг с другом и остальными, что и когда едите, как одеваетесь, какие у вас тела, как вы ими пользуетесь, как устроены ваши мозги.

– Мне тоже хотелось бы многое узнать о Джуме.

– Подобные чувства вызывает у местного населения далеко не всякий белый. Надо дорожить такими отношениями. Вы ему любопытны, но воспринимает он вас без критики. Вы понимаете?

– Как-то вечером, на тротуаре у «Норфолка», он обронил фразу, которая поставила в тупик и Барбару и меня. Сказал, что не может решить, кто его друзья, а кто – нет. Что принять такое решение очень трудно.

– Нельзя же все сказанное принимать на веру.

– Однако он очень быстро вынес решение относительно юноши с копьем, что стоял в джунглях. Мгновенно сгреб землю и начал швырять в него. Обозвал его последними словами.

– Почему нет? Современный молодой человек вроде Джумы терпеть не может людей, особенно его возраста, которые продолжают держаться за племенной уклад. По их мнению, воин с копьем – не лучший символ Африки.

– И с Шейлой он разобрался без задержки.

– Да, – кивнул Карр. – Это наследственное. Здесь не любят выходцев из Индии.

– Почему?

– В Африке, да и большинстве стран третьего мира, большинство магазинов принадлежит индийцам. Они ведут всю торговлю. А потому местные жители полагают, что индийцы захапали непропорционально большую долю товаров и денег.

– То есть им кажется, что индийцы их эксплуатируют?

– Разве мы все не испытываем те же чувства к владельцу магазина? За любой товар мы даем ему больше денег, чем он заплатил сам, и нам это известно. А потом на свои прибыли владелец магазина строит дом, который мы позволить себе не можем. Но дело в том, что индийцев можно встретить как среди бедняков, так и среди богачей. Шейла родилась в Кении. Когда я ее встретил, она работала в бюро проката автомобилей.

– Однако Джума не желает видеть в ней ни кенийку, ни женщину, ни личность.

Карр пожал плечами.

– Расовые предрассудки. Вы удивлены, что столкнулись с ними в Африке?

Флетч отправил в рот последний кусочек сандвича.

– Карр, вчера я заходил в тюрьму.

– Правда? – брови Карра взлетели вверх.

– Хотел повидаться с отцом.

– Вас впустили?

– Впустили бы. Но отец передал, что его здесь нет.

– Оригинально.

– Согласен с вами.

– Старине Флетчу не изменяет чувство юмора.

– По крайней мере, с одним мне все ясно.

– С чем же?

– Уолтер Флетч действительно существует.

– А вы в этом сомневались?

Флетч моргнул, в глаз попала песчинка..

– Барбара уже начала думать, что мой отец – вы.

Карр рассмеялся.

– Я польщен.

– Мы прилетели на встречу с моим отцом, а нашли вас.

Карр сложил бумагу из-под сандвичей.

– Я вижу, вырубку вы заканчиваете, так что можно привозить бур.

– Итак, теперь я знаю наверняка, что Уолтер Флетчер жив. И впервые мне доподлинно известно, где он находится в настоящее время.

Глава 30

– Hapana kitu.

Барбара и Карр, присев на корточки, наблюдали за породой, выдаваемой на-гора буром. Шеила стояла позади.

По четырем сторонам алюминиевого корпуса Джума, Флетч, Уинстон и Раффлз вертели штурвалы, загоняя бур все глубже в землю. Порода в основном была мягкая, так что им не приходилось напрягаться.

Карр разломал пальцами кусок сгнившего дерева, появившегося из-под земли.

– Ничего, – повторил он.

Прошло чуть больше часа после ухода Карра, когда на прорубленной Флетчем просеке заурчал джип. В кузове покоилась алюминиевая станина. Идущие в двенадцати метрах позади мужчины поддерживали свободный конец бура. Барбара, одетая в канга, сидела в джипе рядом с Карром.

Шейла шла пешком.

Процессия порушила блаженное одиночество, которым Флетч наслаждался в джунглях.

Станину сняли с джипа, установили, выровняли.

Бур ушел в землю до предела. Штурвалы более не крутились.

– Хорошо, – вздохнул Карр. – Начали подъем.

Вверх бур шел еще легче, чем вниз.

Они смотрели на породу, сыпавшуюся из бура.

– А нефть вы не находили? – спросил Флетч.

– Ни капли.

На вырубке Флетча они пробурили еще три шурфа. Флетч пытался шутить, но не встретил понимания. Римского города они не нашли, но Флетч остался доволен прошедшим днем.

– Hapana kitu, – подвел итог Карр. – Ничего. Возвращаемся в лагерь. Продолжим завтра.

Глава 31

– Эй, далеко не уплывайте. Оставайтесь там, где крокодилы к вам уже привыкли. Они не любят, когда кто-то залезает на территорию, которую они считают своей.

Флетч и Барбара плавали в реке голышом.

Джума, тоже голый, сидел на берегу и смотрел на них.

– Крокодилы? – Барбара встала на дно.

– Разве ты их не видела? – удивился Флетч.

– Крокодилы, которые едят людей?

– Едва ли они отдают предпочтение исключительно людям.

– Флетч, – прошептала Барбара. – Джума голый.

– Мы тоже.

– Что он хочет этим сказать? Что между нами нет ничего сексуального?

– Я его спрошу.

– Чертовы крокодилы, – Барбара поспешила к берегу. – Даже помыть волосы не успела.

Флетч вылез на берег и сел рядом с Джумой.

– Барбара хочет знать, действительно ли между нами нет ничего сексуального?

– Что она имеет в виду?

– Полагаю, она имеет в виду нас троих. Между тобой и ею.

– Барбара хочет от меня ребенка? Странно.

– Нет. Не хочет. Но мы все голые.

– Люди одеваются для того, чтобы выглядеть сексуально, не так ли?

– Люди много чего делают ради того, чтобы показать свою сексуальность.

– А для чего еще нужна одежда?

– Ты забываешь про карманы.

Джума тер ногу пальцами правой руки.

– Африканцы обходятся без карманов. Нам нечего в них класть, – красное пятно на пальцах не сходило. – Люди могут быть сексуальными друг к другу как в одежде, так и без нее.

– Совершенно справедливо.

Джума смотрел на отметину в нижней части живота Флетча.

– Значит, ты местами тоже черный.

– И синий.

– Никогда не видел ничего подобного. Неужели наш с Барбарой ребенок был бы такого цвета? Мне так не кажется.

– Мне тоже.

– Странное пятно.

– Чернокожие люди не белеют, когда их бьют.

– Кто тебя ударил? Неужели тебя ударили в Кении?

– Почему у тебя красные пальцы?

– Мираа.

– Что такое мираа?

– Ты не слышал о мираа? Это снадобье, которое мы жуем. От него поднимается настроение.

– Как от марихуаны?

– Что такое марихуана?

– Снадобье, от которого поднимается настроение.

– Оно все красит, и пальцы, и язык, и десны, – Джума открыл рот, демонстрируя Флетчу, какие у него красные язык и десны. – Наверное, и внутренности. Не стоит, похоже, часто употреблять его. Мираа дал мне один из мужчин, – Джума мотнул головой в сторону палатки-кухни. – Его можно купить в любом доме, над дверью которого висят банановые листья.

– Я начал читать книгу, которую ты мне дал. «Не плачь, дитя».

Джума фыркнул.

– Нгуги[20] винит во всем белых.

– В том числе и за изобретение войны.

– Словно они боги, – Джума сзади обхватил рукой шею Флетча, чуть сжал пальцы. – Ты – бог, Флетч?

– Расскажи мне о моем отце.

– Нормальный человек, – Джума принялся оттирать красное пятно на руке. – Немного мутата.

– Что такое мутата?

– Сумасбродный.

– Доставляет много хлопот.

Джума рассмеялся.

– Однажды он въехал в Нарок на мотоцикле, медленно, очень медленно, таща за собой на веревке гиену.

– Он все еще ездит на мотоцикле?

– Какие-то люди, утверждал он, поспорили с ним прошлым вечером на то, что он не сможет заарканить гиену и притащить ее в Нарок до девяти утра следующего дня. Однако никто не вспомнил об этом споре. Никто не признался, что заключал такое пари.

– Глупость какая-то.

– Все нормально. Гиен здесь не любят.

В джунглях на другой стороне реки внезапно загомонили птицы.

– Джума, когда Карр взял меня с собой на озеро Туркана, он рассказал, что около Кооби Фора найден скелет слона, умершего там в стародавние времена.

– Естественно, это произошло очень давно, раз остался только скелет.

– Скелет индийского слона.

– Умершего в Восточной Африке?

– Он не мог переплыть Индийский океан.

Джума на мгновение задумался.

– Ты говоришь о женщине Карра?

– Ее зовут Шейла.

– Что ж, ее скелет должны найти в Индии.

– Она родилась в Кении. В Ламу.

– Все границы остались нам от колониализма. Ты об этом не думал? Их установили англичане, немцы, французы, но не племена.

– Мне нравится Шейла. Мне нравится Карр.

– Возможно, пока вы здесь, мне удастся свозить вас в Шимони.

– Что такое Шимони?

– Дословный перевод – дыра в земле. Городок на побережье. Я там бывал.

– Когда Карр впервые встретился с Шейлой, она работала в бюро проката автомобилей.

– Возможно, мы остановимся в трехспальном отеле.

– Что такое трехспальный отель?

– Никогда в таком не был?

– По-моему, нет.

– Номера с кроватями на троих. Здесь это очень популярно. Особенно такие кровати хороши для мужчины, у которого две жены.

– Я вижу. Ты женат, Джума?

– Нет. Я собираюсь учиться в университете. Хочу работать на телевидении. Это интересная работа?

– Да. Думаю, что да.

– А где работаешь ты? – спросил Джума.

– В газете.

– О, я вижу. И это интересно. Делаешь практически то же самое, что и на телевидении, только никто не видит твоего лица. Если ты хочешь что-то сказать людям, лучше говорить так, чтобы люди видели твое лицо. Ты со мной согласен?

– Мне представляется, находить то, что нужно сказать людям, гораздо легче, когда они не знают тебя в лицо.

– О, я вижу. Да, скорее всего, ты прав, – Джума поднялся. – Пошли, вам пора пить виски.

– Почему ты так решил?

Джума пожал плечами.

– Вчера вечером в это время вы пили виски.

Глава 32

– Они обожают его.

– Кого?

– Карра. Женщины пожирают его взглядом.

После обеда Карр пил пиво в компании двух женщин, которых доставил в Масаи Мара. Именно в таком составе прибыли в Кению управляющие отелями из Франции. Карр сидел на высоком стуле у стойки, спиной к ней. Обе француженки с высокими стаканами в руках стояли перед ним.

Барбара и Флетч пили пиво, сидя за маленьким столиком у края веранды.

У входа на веранду охранник с фонарем и ружьем дожидался туристов, чтобы развести их по бунгало.

– Разве ты не находишь Карра привлекательным? – спросил Флетч.

Барбара оглядела тех немногих, что еще не отправились спать.

– Все женщины не сводят с него глаз.

Проведя еще день за вырубкой леса и бурением шурфов и ничего не найдя, Барбара, Флетч и Карр загрузились в самолет, вернулись в Найроби, заправили баки горючим, взяли на борт двух женщин и полетели на запад, в Масаи Мара.

Шейла заявила, что предпочитает остаться в лагере и бурить шурфы на новых вырубках. Она пообещала найти римский город к их возвращению.

На этот раз вопрос, полетит ли с ними Джума, даже не поднимался. Пока шла подготовка к отлету, он как в воду канул.

Две милые, симпатичные дамы прибыли из Франции пусть по делам, но и с намерением хорошо провести время. Едва самолет взмыл в воздух, они раскупорили бутылку шампанского. Карр, правда, пить отказался.

Дамы охали и ахали, пролетая над Рифтовой долиной, Лойта Хиллз и Лойта Плейнс, Шеренгети Плейнс. Карр вел самолет на предельно низкой высоте, так что они могли видеть стада зебр и антилоп, пасущихся жирафов. Француженка постарше сидела в кресле второго пилота и фотографировала маленьким фотоаппаратом, бесполезным, если расстояние до объекта съемки превышало три метра. Она же думала, что снимки получатся превосходные. При виде слонов они завизжали от восторга. И забросали Карра вопросами. Разумеется, на английском. Женщин тепло встретила администрация «Кикорок-Лодж» и незамедлительно увела на ознакомительный тур. А Флетчу осталось только гадать, каким образом в отеле, расположенном в буше, вдали от человеческих поселений, удается обеспечивать столь высокий уровень обслуживания и безупречные по качеству еду и питье.

Карр организовал «сафари-гуари» и водителя. В тот вечер и весь следующий день, включая рассвет и закат, пока француженки знакомились с особенностями функционирования «Кикорок-Лодж», Карр, Барбара и Флетч путешествовали по заповеднику.

В Масаи Мара им предстояло провести две ночи и один день, после чего их ждали обратный полет в Найроби и возвращение в лагерь Карра.

«Сафари-гуари», иначе, «автомобиль для бездорожья» сделали из японского, фирмы «Ниссан», микроавтобуса. Усилили подвеску, поставили более мощные амортизаторы, убрали крышу, чтобы туристы мовли ехать стоя, вдыхая чистый, ароматный воздух Африки, и с высоты трех метров любоваться окрестностями. Карр снабдил Флетча и Барбару биноклями. Они научились прижиматься к корпусу «гуари» с тем, чтобы держать бинокль обеими руками. От водителя, Омоке, из племени кисии, они узнали, как нужно выхватывать из того, что они видят, самое интересное. Главное, говорил Омоке, охватить взглядом как можно большую площадь, заметить что-то необычное, то ли движущееся, то ли отличное по цвету, и сказать ему, а уж он найдет возможность подъехать поближе, не тревожа обитателей заповедника, чтобы Флетч и Барбара смогли с максимальными удобствами разглядеть то, что их заинтересовало.

Буквально по выезде из отеля Омоке нашел им льва и двух львиц, разлегшихся на поляне в лучах заходящего солнца. Хвост и задние лапы лев положил на передние лапы одной львицы, его плечо соприкасалось с плечом другой. Подняв головы, они лениво оглядывались, на солнце блестели их глаза. Туго набитые животы львов лежали на земле, словно три здоровенных рюкзака.

Перед рассветом следующего дня Омоке, который видел многое, недоступное туристам, обнаружил участок примятой травы у зарослей кустов. А чуть дальше они нашли самку гепарда, этой ночью разродившуюся четырьмя детенышами.

Ближе к полудню они увидели ту же самку, убившую антилопу канну, чтобы поесть самой и накормить детенышей. Но не успела она приступить к трапезе, как появились гиены и отобрали у нее добычу. Оттащили антилопу на несколько метров и начали пожирать ее.

Гепардиха сидела, мигая от яркого солнечного света, наблюдая за ними, не имея сил на то, чтобы выразить свой протест, вновь выйти на охоту или голодной вернуться к детенышам.

Какого тут только не было зверья: восточноафриканские антилопы, зебры, газели Гранта и Томпсона, бубал топи, даманы, чернопятнистые антилопы, леопарды, львы, водяные козлы, слоны, жирафы. Ближе к реке Мара к ним добавились зеленые мартышки, мартышки-гусары, догеровские павианы и птицы, большие и маленькие, но все удивительно красивые: африканские марабу, священные ибисы, птица-секретарь, стервятники, черные коршуны, сапсаны, франколины, южноазиатские куропатки, дрофы, ржанки. У Омоке был справочник по птицам, который он отдал Барбаре и Флетчу. Он-то знал своих птиц наизусть, а уж Флетч с Барбарой получили максимум удовольствия, замечая какую-нибудь экзотическую птицу на берегу реки, а затем находя в справочнике ее фотографию, подтверждающую, что такая божья тварь действительно существует и они могут верить своим глазам.

Помимо экзотической живности они отметили еще одну особенность африканской фауны: у большинства, если не у всех видов животных и птиц социальная ячейка, будь то семья или стая, создавалась вокруг единственного самца. А вот самок, то есть жен, у него могло быть две, пять, десять, пятьдесят, семьдесят. Жены не только рожали и воспитывали детенышей, но охотились и добывали еду. Все жены и детеныши принадлежали единственному вожаку, до тех пор, покуда ему хватало сил разделаться с молодыми самцами, желающими занять его место. Столь неравная численность самцов и самок указывала на то, что многие молодые самцы погибали в борьбе с вожаком. К такому выводу Флетч с Барбарой пришли в кузове «гуари».

Жирафы вытягивали длинные шеи, чтобы сорвать самые лакомые листочки на вершинах деревьев. В сочетании с деревом, четверка их стройных ног, тела, грациозные шеи создавали запоминающиеся архитектурные композиции.

На второй вечер по пути в отель они остановились, чтобы посмотреть, как кормятся слоны. Каждый из них использовал бивень вместо ложки, а хобот – вилки. Бивнем слон зарывался в землю, подрывая корни высокой травы, хоботом захватывал траву вместе с корнями и землей и отправлял в рот. Все на ходу, с ритмичными, покачивающими движениями корпуса, словно приглашая кого-то на танец.

– Женщины устали, – отметила Барбара. В баре обе француженки поднялись, поставив на столик пустые стаканы. – Они собираются на покой. Раз уж без аскари нам до бунгало не добраться, я пойду с ними.

– Хорошо, – кивнул Флетч. – А мы с Карром выпьем на посошок.

– Возможно, в эту поездку найти отца тебе не удастся, – Барбара встала. – Но, по-моему, образ его для тебя уже ясен.

Глава 33

– Барбара говорит, что здесь каждая женщина пожирает вас взглядом.

Карр вернулся к столику с двумя стаканами пива.

– Профессиональная проблема, знаете ли. Женщины находят пилотов привлекательными, но у них и в мыслях нет выйти за такого, как я, замуж, – он чокнулся с Флетчем. – Завтра летим домой, к Шейле.

Они выпили.

– Барбара и я очень признательны вам, мистер Питер Карр. Масаи Мара мы будем помнить до конца своих дней.

– Тогда вы позволите задать вам личный вопрос?

– Разумеется.

Карр вновь отпил из бокала, прежде чем заговорить.

– Вы несколько запутали меня, юный Флетчер. Я говорю об убийстве в аэропорту, невольным свидетелем которого вы стали.

– О, я вижу.

– Я понимаю, почему вы не выбежали из мужского туалета с криком: «Убили! Убили!» Именно так, наверное, поступил бы я, окажись на вашем месте. Но вы только что прилетели в чужую страну, долгий перелет, смена часовых поясов, вы никого не знаете, не уверены, от вашего ли отца прислано приглашение и все такое...

– Он говорил вам, что собирается встретить нас в аэропорту?

– Но почему вы не обратились в полицию в последующие дни? Разумеется, вам пришлось бы выступить свидетелем обвинения, прокуратура, наверное, захотела бы задержать вас в Кении, а вам не терпится вернуться в Штаты, к привычной жизни, но мне представляется, что вы нашли бы взаимоприемлемое решение.

Флетч откашлялся.

– Ставки слишком велики.

– Вы – игрок?

– Некоторые полагают, что вся жизнь – игра.

– А что стоит на кону?

– Мой отец.

– О, я вижу. Кажется, я начинаю вас понимать.

– Я говорю об обмене, Карр.

Глаза Карра сузились.

– Старший Флетчер за убийцу?

– Карр, я только и делал, что слушал вас. У репортера это основное занятие – слушать. Я нахожусь в стране, в которой, как бы вы ее ни любили, туриста сажают в тюрьму, штрафуют и высылают вон из-за порванного банкнота, водителя, работающего в государственном учреждении, приговаривают к восемнадцати месяцам заключения за парковку служебного автомобиля около бара, а адвоката-индуса – к семи годам за обнаруженные в его кармане тринадцать американских долларов. Мой отец затеял драку в баре и, возможно, врезал в челюсть копу. На сколько это потянет по кенийским законам?

– Я вижу, вы хотите заключить с полицией сделку?

– Если до этого дойдет, я думаю, что такая сделка возможна. Ни одна полиция мира не откажется получить свидетельские показания очевидца убийства, закрыв за это глаза на паршивую драку.

– А может, вам хочется выступить в роли Гамлета?

– Я вижу призрак моего отца, и этим все сказано.

– Вы даже не знаете этого человека, – после долгой паузы заметил Карр.

– Он – мой отец.

– И для вас это что-то значит?

– Пока я не могу сказать, что именно.

– Он сбежал от вас и вашей матери. Он не хотел знаться с вами все эти годы. Несколько дней тому назад, в тюрьме, он отказал вам во встрече.

– Я сумасшедший?

– Не знаю.

– Он также сделал все, чтобы мы с Барбарой прилетели сюда, повидались с ним, провели вместе какое-то время, узнали друг друга. То есть какое-то чувство он ко мне испытывал. Пусть всего лишь и любопытство.

– Тут возникает нравственная проблема.

– Неужели? Откуда мне знать, какие нравственные проблемы существуют в полноценной семье между отцом и сыном? Меня этому не учили.

– Я вижу.

– Но я знаю наверняка, что не хочу, чтобы человек, доводящийся мне отцом, провел месяцы, а то и годы в африканской тюрьме лишь потому, что не сдержался и вмазал кому-то в челюсть.

– Вообще-то я имел в виду другое. Вы можете опознать убийцу, человека, который убил себе подобного и до сих пор остается на свободе.

– Вы намекаете, что он может убить вновь?

– Совершенно верно. Неужели вы не чувствуете себя обязанным помочь в изоляции этого человека?

Флетч покачал головой.

– Нет. То было импульсивное убийство, совершенное в состоянии аффекта. Я тому свидетель.

– Полиция в этом не уверена, – возразил Карр. – Пока мы были в Найроби я позвонил в одно место...

– Дэну Дьюису?

– Так точно.

Флетч хмыкнул.

– Полицейский осведомитель.

– Совершенно верно. Полиция информирует его обо всем. Ввоз в Кению твердой валюты не карается законом. Наоборот, поощряется. А вот сокрытие валюты на таможне – незаконно. И Луис Рамон, а он, между прочим, прилетел на одном с вами самолете, совершил преступление, пронеся в мужской туалет немецкие марки, не предъявив их на таможне.

– И что из этого следует?

– Все просто. Теперь кенийская полиция разыскивает местного валютчика, которому потребовалась столь значительная сумма.

– И напрасно. Им нужен человек, убивший этого Луиса Рамона, так?

– Так.

– Валютчик не имеет к убийству ни малейшего отношения. Убийца не знал о денежном поясе Луиса Рамона. Не станете же вы утверждать, что убивший ради денег поленится нагнуться и снять с убитого пояс с немецкими марками на сумму в сто тысяч долларов?

– Дэн полагает, что это интересная мысль.

– А Дэн не полюбопытствовал, чем вызван ваш звонок?

– Простите?

– Карр, позвонив Дэну, вы показали, что вам небезразлично полицейское расследование, никоим образом с вами не связанное. Не опасаетесь ли вы, что у него, а следовательно, и у полиции, могут возникнуть подозрения?

– О, я вижу. В Найроби нас не так уж много, и мы обожаем сплетничать.

– Ой ли? И сколько еще людей звонили Дэну Дьюису, дабы получить информацию по этому делу?

– Я его не спросил. А он ничего не сказал.

– Я жду, пока против моего отца будут выдвинуты официальные обвинения. Кого он все-таки ударил, полицейского или нет? Я хочу узнать об этом как можно скорее.

– Других мыслей по этому поводу у вас нет, юный Флетчер?

– К чему вы клоните?

– Не знаю. Я не знаю, к чему клоню.

Флетч покраснел.

– Я никогда не видел моего отца, – он покачал головой. – Было б лучше, если бы он встретил нас в аэропорту, – он вновь покачал головой. – Не знаю. Я мог и ошибиться.

Карр допил пиво.

– Во всяком случае, кое-какие мысли есть. Это хорошо.

Глава 34

– Что мы видим? – воскликнул Карр. – Покалеченная Шейла...

– ...поддерживаемая Джумой, – закончил фразу Флетч.

– Что случилось? – Барбара перегнулась через плечо Флетча.

Летели они на небольшой высоте, так что лагерь был как на ладони. Шейла ковыляла от палаток к посадочной полосе. Правой рукой она опиралась на костыль. Слева, обхватив за талию, ее поддерживал Джума. Правая нога Шейлы была в гипсе. Оба они смотрели на самолет и смеялись. Следовавший за ними Раффлз нес поднос с кувшином лимонада и стаканами. Шейла споткнулась о бугорок. Вместе с Джумой едва не свалилась на землю, по-прежнему смеясь.

Карр вновь посадил самолет колесами в колею.

– Моя курочка-старушка подломила лапку.

Флетч откинул дверцу кабины.

– Бедная Шейла, – вздохнула Барбара.

– И никаких следов Уолтера Флетчера, – пробормотал Флетч.

К самолету Раффлз пришел первым.

Шейла и Джума двигались медленно, держась друг за друга, не переставая смеяться.

Флетч первым вылез из кабины. За ним – Барбара. Они спрыгнули с крыла на землю.

Карр выбрался на крыло аккурат к приходу Шейлы и Джумы.

– У нас все нормально, – прокричала Шейла. – А как у вас?

Стоя на крыле, Карр покачал головой.

– До нормы здесь, похоже, очень далеко.

– Отнюдь! – Шейла помахала костылем. – Джума – герой! Уберег меня от верной гибели!

– Как тебе удалось сломать ногу? – вопросил Карр.

– Этот чертов бур рухнул на меня! Я оказалась одна, в джунглях, со сломанной ногой, придавленная станиной. Три змеи уже подбирались ко мне, несомненно, с черными мыслями. Рядом хохотали гиены. И тут из-за густых зарослей выступил Джума, с копьем в руке. Покарал гнусных змей, уведомил гиен, что представление окончено, устроил меня, насколько возможно, поудобнее, сбегал за джипом и мужчинами, чтобы снять с моей ноги этот поганый бур. Короче, спас сначала мой рассудок, а потом и жизнь.

– С копьем в руке, – повторил Флетч.

– Милый Джума! – обнимая юношу за плечо, Шейла чмокнула его в ухо.

Джума радостно рассмеялся. С высоты самолетного крыла Карр изучал гипс на ноге Шейлы.

– Простой перелом или сложный?

– Сложный, – гордо сообщила Шейла.

– Гипс накладывал Джума?

Шейла подняла загипсованную ногу.

– Джума все сделал в лучшем виде.

– Молодец, Джума! Мы все благодарны вам, сэр.

Они пили лимонад, а Шейла продолжала делиться подробностями происшествия.

– Обнаружив меня в джунглях, он развил такую бурную деятельность, что я и охнуть не успела, как оказалась в палатке с загипсованной ногой.

Карр покачал головой.

– Ни на минуту нельзя оставить тебя одну.

– Перестань, – отмахнулась Шейла. – Скажи еще, что этим вечером ты собирался пригласить меня на танцы, а я сорвала тебе все планы.

– Даже не знаю, Питер, – сидя под тентом с чашкой послеобеденного кофе в руке, Шейла оглядела джунгли, окружившие лагерь с трех сторон, лениво текущую реку, брошенный на берегу бур. – Может, пора паковать вещи.

Карр взял упавшую на колено крошку от крекера и положил ее на стол.

– И я думаю о том же, старушка. Хорошего понемногу,

– Да, да, – все еще оглядываясь, покивала Шейла. – Хорошего понемногу.

Карр, Барбара и Флетч утром вылетели из Масаи Мара. Высадили обеих француженок в Найроби, заправились.

В лагере их поджидала мамаша с ребенком, обжегшим спину, и старик, ослепший от катаракты. Ребенка Карр подлечил, старика отослал в больницу.

Ленчем их покормили в лагере. Сломанная нога не позволила Шейле с утра организовать бурение новых шурфов, так что в этот день бур остался без работы. Перед ленчем они даже выпили шерри, в очередной раз слушая рассказ Шейлы и Джумы, неоднократно прерываемый веселым смехом рассказчиков, о том, какой ужас, даже предчувствие смерти испытала она, придавленная в джунглях буром, прежде чем внезапно появившийся Джума копьем убил змей, разогнал гиен, привел людей, с их помощью освободил ногу Шейлы, а затем, совместив концы сломанной кости, наложил гипс.

– Я прокляну себя, если продам второй самолет из-за этого проекта. Один-то я уже продал, чтобы финансировать раскопки.

– Тот, на котором раньше летал ваш отец, – Шейла посмотрела на Флетча. – Который сейчас принадлежит вашему отцу.

– Он расплатился за самолет? – спросила Барбара.

– О, да, – кивнул Карр. – Он хорошо заработал, летая в Уганду, когда мы все отказались это делать.

– И дом в Карен, – добавила Шейла. – Он продал дом в Карен.

Подошел Джума, сел за стол.

– Привет, герой, – улыбнулся ему Флетч.

Улыбнулся и Джума.

– Теперь об этом будут долго говорить.

– Не дом, а домишко, – поправил ее Карр.

– Разумеется, не дворец, но это был наш дом.

Джума с обожанием смотрел на Шейлу.

– Мне жаль, что вы лишились своего дома.

– Имея в своем распоряжении два самолета, мы через несколько лет сможем купить другой дом. С одним самолетом мне до конца дней придется снимать квартиру.

Из джунглей вышел мужчина – Флетч его узнал – и направился к ним, хромая, опираясь на костыль.

– Ты же любишь тишину и покой, – заметила Шейла.

– Да, – теперь Карр оглядел лагерь. – Люблю.

– Однако, – продолжила Шейла, – хорошего, как ты говоришь...

– Опять же, упущенная выгода. Я не зарабатываю деньги, рассиживаясь...

Мужчина приблизился к столу. С повязкой на пальцах одной ноги. Той самой, на которой Карр секатором отрезал два пальца.

Эти пальцы, завернутые в кусок бинта, мужчина держал в руке.

– Еще несколько дней, – решил Карр. – Поработаем до конца месяца. Если не найдем ничего интересного, вернемся в Найроби и займемся поисками квартиры, – он посмотрел на мужчину, стоявшего опершись на костыль. – Habari leo?

Наклонившись к Карру, мужчина заговорил на языке одного из местных племен. Подал ему завернутые в окровавленный бинт пальцы.

Улыбающийся Джума пододвинулся к Флетчу.

– Он хочет знать, где теперь его пальцы. Карр указывает на бинт и отвечает на суахили: «Вот твои пальцы», – улыбка Джумы стала шире. – Мужчина говорит: «Нет, нет, я хочу знать, где теперь души моих пальцев». Карр интересуется, о чем тот толкует. Мужчина говорит: «Мои пальцы все еще причиняют мне боль, но не те пальцы, которые я держу в руке, а те, которых уже нет на ноге».

– О, я вижу, – кивнул Флетч. – Такое случается. Нервы посылают в мозг болевой сигнал от ампутированных частей тела.

– Теперь мужчина просит Карра отрезать души его пальцев, ибо тогда боль прекратится.

– Это разумно.

На Карра было больно смотреть. Казалось, ему только что сказали, что он похоронил еще не умершего. По всему чувствовалось, что он не может найти подходящий ответ.

Молчание затягивалось. Карр смотрел на мужчину, пальцы в его руке, перевязанную ступню.

– Колдун, – подсказал Джума.

– Да, да, – подхватил Карр. – Колдун. Только колдуны могут удалить душу, – и объяснил мужчине, что тот должен обратиться к местному колдуну, который и изгонит души пальцев, причиняющие ему боль.

– Послушай, – обратился Джума к Флетчу, – через три дня один человек поедет на грузовике в Шимони. Я думаю, я, ты и Барбара можем поехать в Шимони на этом грузовике. Поживем там, поплаваем в океане, половим рыбу...

– Звучит заманчиво.

– Ты хочешь поехать?

– Конечно.

– И Барбара хочет?

– Думаю, да. Я ее спрошу.

– Там не так жарко, как здесь.

– Конечно, мы хотели бы помочь Карру и Шейле.

– Мы поедем только на пару дней.

– Хорошо.

Предложение Карра, похоже, устроило мужчину, ибо он повернулся и захромал обратно в джунгли. Карр вздохнул. Посмотрел на Шейлу.

– Не знаю, старушка, может, и не стоит тянуть до конца месяца. Одно цепляется за другое, так что отсюда вообще...

Глава 35

– Откуда ты знаешь, что грузовик уже едет? – спросил Флетч.

– Едет.

– Ты слышишь шум мотора?

– Нет.

До рассвета Барбара, Джума и Флетч вышли на проселочную дорогу, ведущую от лагеря Карра на запад. Они ждали больше часа, слушая, как просыпаются джунгли. На троих у них был один рюкзак, который нес на спине Флетч. Первой села Барбара. К ней присоединился Флетч, поставив рюкзак на траву. Рядом уселся и Джума.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, они перебрались в тень.

– Пить хочется, – пожаловалась Барбара.

Джума исчез в джунглях. Вернулся с двумя грейпфрутами, которые они тут же и съели.

– Грузовик скоро будет, – уверенно заявил Джума.

– Ты уверен, что не ошибся с днем? – спросил Флетч.

За все это время ни одно транспортное средство не проехало мимо.

– Не ошибся.

– Скоро полдень, – добавил Флетч. – Мы могли бы дойти до побережья пешком.

– Да, – согласился Джума. – Могли бы. Перед этим два долгих жарких дня Джума, Флетч и Барбара прорубали просеки, очищали вырубки, бурили шурфы в поисках потерянного римского города. С ноющими от нагрузок мышцами, потный, постоянно мучимый жаждой, Флетч уже начал верить, что где-то рядом, под ногами, находится древний римский город, и с минуты на минуту из породы, добываемой буром, появится неопровержимое доказательство того, что здесь, на этом самом месте, в далеком прошлом жили другие люди, существовала другая цивилизация. Работая, Флетч проникался все большим уважением к Карру и Шейле, продавшим дом, продавшим самолет, положившим восемнадцать месяцев на раскопки в джунглях, когда гарантией успеха служила им лишь надежда.

Утром они вышли из лагеря умытые, отдохнувшие, накормленные. Но вспотели, даже сидя в тени и наблюдая за птицами и перебегающими дорогу мартышками. Дольки грейпфрута уже не утоляли голод и жажду.

– Это сидение вызывает у меня чувство вины, – не выдержал Флетч. – Мне кажется, мы должны вернуться и помочь Шейле и Карру. Они говорят, что у них осталось лишь несколько дней.

– Грузовик приедет, – стоял на своем Джума.

– Джума, – повернулся к нему Флетч. – Нынче ты, похоже, очень расположен к Шейле.

– Да, – глаза Джумы сверкали. – Хорошая женщина. С доброй душой.

– Ты действительно говорил со своим другом, который ездит на грузовике? – спросила Барбара.

– Он мне не друг. Но и не враг.

Флетч вздохнул.

– А мы – друзья?

Джума улыбнулся.

– Увидим.

– Ты говорил с тем, кто должен приехать на грузовике? – не унималась Барбара.

– Нет.

– Откуда ты тогда знаешь, что он приедет?

– Приедет обязательно.

– Ты хоть знаком с водителем? – поддержал жену Флетч.

– Трудно сказать. Вероятно.

– Вероятно? – переспросил Флетч.

– Так что мы здесь все-таки делаем? – воскликнула Барбара.

– Ждем грузовик. Только и всего.

Грузовик с дизельным двигателем, нагруженный мешками с орехами, появился на дороге в половине второго. Джума спросил водителя, не подвезет ли он их до Шимони.

Естественно, водитель им не отказал.

Они забрались в кузов, улеглись на мешки с орехами. Их обдувал ветерок, вызванный движением грузовика, от орехов хорошо пахло.

Флетч так и не узнал, тот ли это грузовик, которого они ждали. А может, случайный грузовик. Так или иначе, он приехал, подобрал их и повез в Шимони.

Флетч долго думал, стоит ли спрашивать Джуму, тот ли это грузовик.

И не спросил, задав самому себе логичный вопрос:

«А какая, собственно, разница?»

Глава 36

– А как по-твоему, Джума, – они сидели на крытой веранде ресторана на острове Васини и через узкий пролив смотрели на побережье, – можно найти в Восточной Африке потерянный римский город, или наши друзья напрасно тратят время и деньги?

Джума пожал плечами.

– Не найдешь, не узнаешь.

– Карр говорил, что в Лондоне есть документы, подтверждающие существование этого города, – вмешалась Барбара. – И боевая тактика масаев тоже говорит за это, – она улыбнулась. – Да и колдунья в Тика сказала...

– В одном она, безусловно, права, – прервал ее Флетч. – Я действительно ношу ящик камней, – под столом Флетч вытянул ноги.

Джума пристально вглядывался в лицо Флетча. Барбара положила в рот кусочек крабьего мяса.

– Я бы хотела помочь Шейле и Карру.

– Я не знаю, – Флетч покачал головой. – Какие-то отрывочные мысли, слова, впечатления... Никак не могу связать их воедино, составить общую картину.

– А они помогут? – спросила Барбара. – Эти мысли?

– Не знаю. И не узнаю, пока не сумею рассортировать их.

Джума ел вместе с ними жареного краба. Он же и организовал экскурсию на остров.

Днем раньше водитель грузовика с мешками орехов высадил их у границы национального парка Кисити-Мпунгути. Пешком они прошли по парку пятнадцать километров, мимо развалин особняка губернатора района. Рюкзак нес Флетч. Им пришлось заплатить несколько шиллингов, чтобы войти в парк.

Рыбацкий лагерь, в который они пришли, сливался с окружающей природой. Присутствие туристов не бросалось в глаза. Палатки стояли в укромных местах, не привлекая внимания. Сами туристы растворились в джунглях, на пляже, в море. Обслуживающий персонал старался лишь помогать отдыхающим, но ни в коем случае не мешал. А настоящие рыбаки с интересом приглядывались к тем, кто не счел за труд приехать к ним.

По прибытии Барбара, Флетч и Джума незамедлительно полезли в воду. Той же температуры, что и их разгоряченные тела, вода радостно приняла их в свои объятия и долго не отпускала.

Ближе к вечеру они прогулялись к Шимони – «дыре-в-земле», долго смотрели в черный зев пещеры. Флетч и Барбара не знали, куда их привели. Плотно утоптанная земля уходила во тьму. Пещера источала что-то непонятное, не звук и не запах.

– Вы хотите спуститься в нее? – спросил Джума.

– Почему нет? – откликнулась Барбара.

– Там можно поскользнуться, – Джума взглянул на рюкзак на спине Флетча.

Флетч снял рюкзак, опустил на землю.

– Там летучие мыши, – Джума посмотрел на волосы Барбары.

– Это пещера, – пожал плечами Флетч.

– Пещера большая? – спросила Барбара.

– Она тянется на двенадцать миль.

– Я что-то такое чувствую? – спросил Флетч.

Джума кивнул.

И первым двинулся вниз.

Они стояли в огромном подземном зале. Свет в пещеру проникал лишь от входа. Барбара с уважением оглядела сталактиты, затем хихикнула. Эхо разнесло ее голос по пещере.

Флетч обратил внимание, что каменный пол, каждый его квадратный сантиметр, и стены, до высоты полутора метров, отполированы чуть ли не до блеска.

– Для чего использовалась эта пещера? – спросил Флетч.

Над ними пролетела летучая мышь.

– Под склад, – ответил Джума. – Здесь держали людей. Человеческий склад. Людей, проданных в рабство, держали здесь до погрузки на корабли, которые увозили их за моря.

Где-то капала вода – единственный звук, нарушавший мертвую тишину.

Когда Барбара повернулась в ним, по ее щекам текли слезы.

– Как же им было страшно, – прошептала она.

– И так сотни лет, – добавил Джума.

– Какой ужас, – выдохнула Барбара.

– Запах, пот, испражнения сотен, вернее, тысяч тел. Крик стоял над этой пещерой, днем и ночью, год за годом.

В пещеру вел широкий проход, но не столь широкий, чтобы несколько человек с мечами и ружьями, кнутами и дубинками не могли перегородить его. Дальняя часть зала терялась в кромешной темноте. И темнота эта тянулась вглубь на двенадцать миль. Не было из-под земли другого выхода, и никто – ни отчаянный смельчак, ни мудрец ни при каких обстоятельствах не мог вернуться к свету, воздуху, еде, свободной жизни, любимой женщине. Выйти из пещеры можно было лишь покорным рабом.

– Как вы думаете, ваши предки покупали рабов? – спросил Джума.

– Нет, – ответил Флетч.

– Я уверена, что нет, – ответила Барбара.

Джума провел ногой по гладкому полу.

– Видите, как все получается.

– О чем ты? – спросил Флетч.

– Я-то уверен, что мои предки продавали рабов. Понимаете? Что хуже, покупать людей или продавать их?

На складе-холодильнике они купили две рыбины, сразу после того, как рыбаки сдали свой улов, и поджарили их на пляже еще до того, как солнце скрылось за зеленой стеной джунглей.

Буквально перед тем, как сумерки перешли в ночь, их нашел один из неприметных сотрудников лагеря. Вместе они прошли к маленькой палатке под пальмами, у самого пляжа, неподалеку от пристани. В ней едва хватило места сотруднику, Флетчу, Барбаре и Джуме, но они сумели втиснуться в палатку.

Потом, когда они вновь вылезли на свежий воздух, а сотрудник ушел, Флетч спросил Джуму: «А где будешь ты?»

– Здесь же, – последовал короткий ответ.

В палатке Барбара и Флетч побыли недолго. Слишком там было жарко. Их кожа стала липкой от соли, шершавой от песка, мокрой от пота.

Вместе они выползли из палатки, взявшись за руки, обнаженные, побежали к океану. Не сбавляя скорости влетели в воду, отпустили руки, поплавали, то удаляясь, то сближаясь друг с другом.

Именно в те счастливые минуты Барбара и Флетч осознали, что же такое медовый месяц.

По пути к палатке они обогнули здоровенную скалу, выпирающую из песка на границе с джунглями. Луна как раз оказалась по другую сторону скалы, чуть выше ее.

Барбара ахнула. Схватила Флетча за руку.

Они остановились.

– Это статуя? – спросила Барбара.

На скале, боком к луне, вытянулся в струнку мужчина. Прямые ноги, прижатые к бокам руки, гордо поднятая голова.

– Раньше ее-там не было.

– Флетч, мне кажется, это Джума.

– Это Джума.

Твердый как камень пенис Джумы, торчал перпендикулярно его телу. И Джума, и его пенис застыли в абсолютной неподвижности.

– Что он там делает? – прошептала Барбара.

– Просто стоит.

– Он прекрасен.

– Да. Ты права.

Какое-то время они не могли отвести глаз от силуэта Джумы.

А потом, без единого слова, вернулись в палатку.

Вновь появились из нее перед самым рассветом, чтобы вбежать в океан, поплавать, порезвиться, окончательно проснуться. Жара, тяжелый воздух под низко натянутым противомоскитным пологом не способствовали крепкому, продолжительному сну.

Уже утром, возвращаясь к палатке, в рощице они наткнулись на живую картину из человеческих тел.

Джума, голышом, спал на земле. Две девушки, наряд которых состоял лишь из бус, браслетов и заколок для волос, спали рядом с ним. Голова Джумы покоилась на животе одной из девушек. Нога лежала на бедрах второй. На губах всех троих играла улыбка удовлетворенности.

Пенис Джумы уже проснулся, хотя сам он еще спал.

– Африканские соотношения, – прошептала Барбара. – Одному мужчине полагается несколько женщин. Я к этому никогда не привыкну.

Муха ползла по щеке девушки, направляясь к ее глазу. Рука девушки, покоящаяся на груди Джумы, не поднялась, чтобы отогнать ее.

Флетч едва удержался, чтобы не согнать муху. А затем увлек Барбару к палатке.

– Как тот лев, которого мы видели, – улыбнулась Барбара. – Устроившийся на двух львицах.

Джума нашел их в маленькой лавочке, где Барбара и Флетч купили на завтрак две бутылки «кока-колы» и пачку печенья.

Джума распланировал для них грядущий день.

Две итальянские пары собирались на морскую прогулку. Нанятая ими дау[21] без труда вмещала восемь пассажиров.

Итальянцы и команда дау заверили Джуму, что будут рады, если он, Флетч и Барбара составят им компанию.

– Очень устала? – спросил Флетч Барбару, когда они отплывали на дау от материка.

– У меня такое ощущение, будто на мне, а не на джипе Карра возили этот чертов бур.

Оба мужчины и одна женщина оказались врачами, вторая женщина сказала, что она – домохозяйка, воспитывающая троих детей. Итальянцы едва говорили по-английски, Джума, Флетч и Барбара не знали итальянского. Но они без особого труда обходились языком жестов и местными словечками.

Поначалу и Флетч и Барбара стеснялись итальянцев. Обгоревшие на солнце, покусанные насекомыми, с ссадинами и царапинами (последствия работы в лесу), с волосами, вымытыми соленой водой и просушенными песком, одетые в обрезанные, а теперь и порванные нейлоновые лыжные брюки – для них пышущие здоровьем, богатые итальянские туристы казались пришельцами из другого мира. На борт дау итальянцы поднялись в модного фасона костюмах для загара, разделись, оставшись в не менее изящных плавках и купальниках. Крепкие, мускулистые тела. Чистая кожа, не знавшая ни солнечных ожогов, ни укусов москитов. Аккуратные прически, в которых чувствовалась рука опытного парикмахера. Когда дау приблизилась к коралловому рифу, около которого они собирались поплавать, итальянцы достали из нейлоновых мешков первоклассное снаряжение: маски, трубки, ласты, две подводные фотокамеры. Один из мужчин даже закрепил на голени нож.

– Я уже страдаю от столкновения культур, – пожаловалась Барбара.

– Все нормально, – успокоил ее Флетч. – В лагере Карра мы оставили великолепное лыжное снаряжение.

– Мне следует сказать им об этом? – спросила Барбара.

– Думаю, что нет.

Джума сразу же сдружился с итальянцами. Спросил и выучил, как будет по-итальянски парус, корабль, штурвал, остров, вода, рыба. Один доктор с гордостью показал Джуме, как пользоваться подводной фотокамерой.

На языке у Флетча вертелись вопросы: «Куда ушли те две девушки? Где ты их взял?» – но он так и не задал их Джуме.

Команда дау состояла из двоих добродушных, веселых матросов, говорящих на английском, итальянском, суахили и еще одном языке, понятном только им. Шутки ради они предлагали экипированным с иголочки итальянцам дешевые, потрепанные маски и трубки, которые хранились на борту дау. Они притворились, что отказ итальянцев использовать предложенное снаряжение оскорбил их до глубины души.

Рифы вдоль берега Танзании методично уничтожались браконьерами, охотившимися за уникальными рыбами и сувенирами из кораллов. Рифы к северу и югу от Момбасы быстро умирали. Так что рифы Кисите находились под защитой государства.

Дау бросила якорь у рифа Мако Кокве.

Некенийцы несколько часов плавали вдоль рифа. Мужчины-итальянцы фотографировали, а остальные просто смотрели коралловые скульптуры, подсвеченные в прозрачной воде солнцем. Их зачаровывали кружевные коралловые веера, раскачивающиеся в подводных течениях, их тени, движущиеся по песчаному или коралловому дну.

Лежа в теплой воде, едва шевеля руками и ногами, Флетч наблюдал за стайками рыб, окрашенных столь же ярко, что и птицы. Особенно ему понравились желтые рыбки с черными полосами, идущими ото рта. Казалось, они все время улыбаются. Увидев их в первый раз, Флетч рассмеялся, забыв про трубку, и наглотался воды. Ему пришлось поднимать голову, чтобы откашляться и не захлебнуться.

Подплывшая Барбара шлепнула его по плечу.

– Джума вернулся на дау.

Флетч посмотрел на судно. Джуму он нашел на носу. Матросы стояли на корме.

– Когда?

– Довольно-таки давно.

– С ним все в порядке?

– Поначалу мы были вместе. В воде ему было не по себе. Он махал руками и кашлял. Я подумала, что он шутит, потом решила, что он тонет.

– Он умеет плавать?

– Он старался изо всех сил. Но ему все время казалось, что вода тащит его на дно.

– Может, у него перехватило дыхание?

– Он сразу же вылез на палубу.

– Ну и хорошо.

– Может, нам тоже пора возвращаться?

– Да. Через несколько минут. Или чуть попозже.

Ближе к полудню дау привлекла дельфинов, которые начали гоняться с ней наперегонки. И судно, и плывущих на нем людей они встретили как старых друзей, с которыми волею судеб они давно не виделись.

Поплавав между островами, дау бросила якорь у острова Васини. Мелководье туристы преодолели на ялике. А уж потом прошли в Рас Монди.

– Слушай, – на шатких мостках Барбара оперлась о руку Флетча. – Похоже, мы наслаждаемся отдыхом.

– Да, судя по всему, все приходит в норму, – согласился Флетч.

В ресторане кроме их компании никого не было.

Из-за языкового барьера итальянцы сели за один столик, а Джума, Барбара и Флетч – за другой.

После прогулки под парусом и купания их мучила жажда и предпочтение они отдали не пиву, а воде. К тому же они изрядно проголодались и набросились на поданную закуску. Они решили, что огромные жареные крабы – основное блюдо, и ели их медленно, наслаждаясь каждым кусочком мяса. А потому выкатили глаза, когда перед ними поставили тарелки с чанга и рисом, сваренным в кокосовом соусе. Замешательство, однако, длилось недолго, и они принялись за еду.

– Шейла и Карр огорчатся, если ничего не найдут, – заметила Барбара. – Как бы нам им помочь? Или хотя бы подбодрить их?

– По всей Африке люди ищут свое прошлое, – вставил Джума. – Выкапывают из земли кости, горшки, наконечники копий. Можно подумать, что Африка – большой музей.

– Каким образом эта рыба, окунь, обитающая в реке Нил, попала в озеро Туркана? – спросил Флетч. – Реку и озеро разделяют сотни миль. Их не соединяет никакая другая река.

– Должно быть, в далеком прошлом они соединялись, – ответила ему Барбара.

– Почему людей так интересует их прошлое? – вопросил Джума. – Почему со всего мира люди слетаются в Африку и ищут своих предков – первого человека, первую кость, первую окаменелость?

– Из любопытства, – ответила Барбара.

– Что изменят эти находки? – гнул свое Джума. – Путь в будущее лежит через настоящее, а не через прошлое.

– Что изменят? – повернулся к нему Флетч. – В Кооби Фора нашли окаменелый скелет индийского слона. Это же многое меняет.

– Нет, – покачал головой Джума. – Для меня – нет.

– Эта находка свидетельствует о том, что когда-то давно Африка и Индия составляли единое целое, – пояснила Барбара. – Неужели для тебя это ничего не значит?

– Все ясно, – кивнул Джума. – Вы хотите, чтобы я сказал, что индийцы такие же коренные жители Африки, как и мы.

– Почему я прилетел в Африку на встречу с отцом? – спросил Флетч окружающий воздух.

– Из любопытства, – повторила Барбара.

– Почему ты прилетел, Флетч? Ты уже самостоятельный человек. Какое отношение имеет к тебе твой отец? Ты же ни разу не видел его.

– Культурные традиции, – Флетч говорил в тарелку. – Нравственные нормы.

– О чем ты говоришь? – переспросила его Барбара.

– Не знаю.

– Когда люди заглядывают в прошлое, – изрек Джума, – они ожидают найти там только хорошее, доброе. А если они найдут что-то очень, очень плохое?

– Мне предстоит узнать что-то очень, очень плохое, Джума? Ты знаешь моего отца. Я – нет.

– Я думаю, что людям лучше идти в будущее без груза вины, причиной которой служит случившееся в их прошлом.

– Похоже, ты стараешься предостеречь меня, Джума.

– Здесь есть люди, – продолжал Джума, – люди моего возраста, настаивающие на том, чтобы жить, как жили их предки тысячи лет тому назад. Вроде морана, которого ты видел у лагеря Карра. Для нас это большой груз. Нельзя работать на компьютере с копьем в руке.

– Копья тоже могут сослужить хорошую службу, – заметил Флетч. – Змей тут по-прежнему хватает. Тебе потребовалось копье, чтобы спасти Шейлу.

– И джип, – добавил Джума.

– Кстати, о будущем, – Флетч откинулся на спинку стула. – Карр сказал мне, что придет день, когда рухнет перемычка в верхней части Рифтовой долины и в нее устремятся воды Красного моря. Так что на месте долины образуется озеро.

– В данном случае мы узнаем будущее, изучая прошлое, – вставила Барбара.

– Все меняется, – вздохнул Флетч.

– Да, – кивнул Джума, – все меняется. Кочевники это знали. Мы постоянно уходим от нашего прошлого, потому что все меняется.

– Все меняется... – повторил Флетч.

– Ты перестал есть, – нахмурилась Барбара.

– Тебе понравилась кожаная рыба? – спросил Барбару Джума.

– Кожаная рыба? Я ела кожаную рыбу?

– Чанга, – объяснил Джума. – Кожаная рыба.

– О, мой Бог, – Барбара посмотрела на практически пустую тарелку. – Я съела кожаную рыбу.

– Я думаю о Миссисипи, – Флетч поднял голову.

– В Миссисипи нет кожаной рыбы. Только зубатка полосатая. Зубатка мне тоже не нравится.

– Говорят, что и Миссисипи изменит русло.

– Точно, – кивнула Барбара. – И Новый Орлеан окажется на мели.

– Реки иногда меняют русла, – согласился Джума.

Флетч тряхнул головой.

– У меня возникла идея.

Джума радостно рассмеялся.

– Карр и Шейла роют землю на берегу реки, которая существует сейчас.

– А сотни лет тому назад...

Барбара положила вилку.

– ...река могла течь по другому руслу.

– Так что гипотеза Карра, возможно, верна...

– ...да только река переместилась, – закончил Джума.

– Однако, – выдохнула Барбара.

– Погуляли, и хватит, – Флетч встал. – Пора возвращаться в лагерь Карра.

– Не могу пошевельнуться, – ответил Джума. – Слишком много съел.

Глава 37

– Абсолютно! – радостно воскликнул Карр и заложил вираж, покачивая крыльями.

– Никаких сомнений! – Барбара сидела за его спиной.

– Похоже на то! – Джума, устроившийся рядом с Барбарой, старался одновременно смотреть во все иллюминаторы.

– Карр, меня нужно опустить на землю, – попросил Флетч. – Как можно аккуратнее.

– Ты полагаешь, это так? – крикнула с заднего ряда Шейла. Ее закованная в гипс нога высовывалась в проход между сиденьями. – Есть другое русло?

– Naam, Momma! – ответил ей Джума. – Indio!

Все кричали, перекрывая шум мотора.

– Черт! – Карр перевел самолет в горизонтальный полет. – Столько раз, я летал над этим местом и ничего не замечал. Черт бы меня побрал!

– Скорее, – просил Флетч.

– Эта полоска леса, идущая к океану, отличается от остальных джунглей, – Барбара указала вниз.

– Целая полоса, – подтвердил Джума. – Видите? Ниже по высоте. И зелень более насыщенная.

– Абсолютно, – Карр вел самолет над самыми верхушками. – Отсюда даже можно видеть старое русло. –

– Карр... – простонал Флетч.

Джума, Барбара и Флетч провели в Кисите-Мпунгути еще одну ночь. На материк они возвратились поздно. Джума заявил, что за час до заката в джунгли никто не уходит.

– Конечно, это всего лишь суеверия, – улыбнулся Джума, – но здешние люди считают, что с наступлением темноты в джунглях можно заблудиться, а то и совсем пропасть. Ночью человек может и не суметь защититься от змей, зебр, гепардов, львов, – он склонил голову, словно от стыда. – Конечно, это всего лишь африканские суеверия.

– Тогда будем считать, что я суеверная, – воскликнула Барбара.

– И потом, после такой сытной еды мы будем плохо соображать и, вместо того чтобы идти к цели, будем кружить по джунглям, пока не свалимся без сил. И добьемся лишь того, что нами закусят гиены.

На рассвете они уже стояли у дороги. Сначала их подвез рефрижератор, везущий в Момбасу свежемороженую рыбу. Час они шли пешком, пока их не нагнал «лендровер» пожилой семейной пары фермеров-англичан, ставших кенийцами после получения страной независимости. Они сказали, что приехали в Кению тридцать шесть лет тому назад.

В ведомом только ему месте Джума попросил остановить «лендровер», и далее они двинулись через джунгли.

В лагерь они попали после полудня. Рабочие под командой Карра и Шейлы как раз переносили бур на новую вырубку. Шейла, пусть на костылях, старалась хоть чем-то помочь. Выражения их лиц указывали на то, что за прошедшие дни раздражение Шейлы выросло, а запас терпения Карра подошел к концу.

В тот жаркий, душный день Шейла и Карр схватились бы за любую новую идею.

Сидя в тени баобаба, Барбара, Джума и Флетч объяснили Шейле и Карру, что, по их разумению, за две или три тысячи лет, прошедших со дня постройки римского города, река могла изменить курс. А потому есть все основания поискать в округе другое русло, то, что могло существовать во времена Римской империи, на берегах которого римляне и построили, если построили, город...

На их возбужденные голоса к баобабу потянулись и рабочие. Встали рядом, почтительно слушая.

Когда они закончили, Карр повернулся к Шейле.

– И что ты на это скажешь, дорогая?

Шейла пожала плечами.

– Полагаю, такое возможно.

– И вы полагаете, что мы сможем обнаружить старое русло с воздуха?

– Да, – твердо ответила Барбара.

– Возможно, – в голосе Флетча не слышалось стопроцентной уверенности.

Карр тяжело поднялся.

– Думаю, пора немного поразмяться. А то я уже начал превращаться в земного червя.

Соорудив сиденье из перекрещенных ладоней и запястьев, Джума и Флетч доставили смеющуюся Шейлу с берега реки к самолету.

Пересохшее русло они нашли практически сразу. В пяти милях к северу от лагеря оно уходило вправо, на запад, петляя сквозь джунгли к морю.

Следуя старому руслу, Карр указал вниз.

– Видите? Когда-то давно река нашла более короткий путь к морю.

– Вода всегда выбирает путь наименьшего сопротивления, – добавила Шейла, – в отличие от некоторых известных мне интеллектуалов.

Вдоль пересохшего русла они долетели до самого моря. Карр вел самолет низко, по самым верхушкам деревьев. На обратном пути они поднялись выше. Карр уводил самолет в стороны, дабы убедиться, что пересохшее русло заметно отовсюду, с любых направлений и высот.

Флетча мутило.

Внезапно к горлу подкатила тошнота. Перед глазами пошли круги. В голове начал бить паровой молот. Шею пронзила боль. Он с трудом мог дышать.

Флетча прошиб холодный пот.

– Карр, – простонал он. – Будет лучше, если вы опустите меня на землю.

– Смотрите! – они вновь поднялись на большую высоту. Барбара указывала вперед, так что Карр мог проследить за ее пальцем. – Посмотрите на тот небольшой холм.

– Посмотрите на это! – Карр забарабанил правой рукой по приборному щитку. – Как я и предполагал! Холм на западном берегу в излучине реки. И сколь далеко от моря?

– Километров десять, – предположил Джума.

– Думаешь, так много? – Карр направил самолет вниз, несколько раз облетел холм. – Если под этим холмом нет города, я съем зебру сырой.

– Может, и придется, – улыбнулась Барбара.

В тот день Карр в полной мере продемонстрировал свое умение управлять самолетом.

Когда самолет снижался, желудок Флетча оставался на прежней высоте. Когда разворачивался, Флетчу казалось, что желудок прошибет ему бок. Когда поднимался, желудок возвращался на привычное место только для того, чтобы уйти вверх или в сторону.

Флетчу очень хотелось зарыться головой в мягкую землю, что лежала внизу.

При посадке в самолет и на взлете Флетч чувствовал себя вполне сносно.

А вскоре после подъема ощутил резь в глазах. Солнечные лучи, казалось, прожигали ему голову насквозь.

Тяжело дыша через рот (губы стали толстыми как сосиски), Флетч понял, что тошноту ему не подавить.

Он схватил Карра за плечо.

– Карр! – крикнул он. – Я заболел! Серьезно заболел! Пожалуйста, как можно скорее верните меня на землю!

– Ваш организм не переносит воздушных ям? – Карр всматривался в лицо Флетча. – Раньше вы не жаловались, – и круто развернул самолет. – Держитесь!

Только Флетчу обратный полет казался бесконечным.

Он услышал голос Карра: «Эй! Посмотрите, что притащила нам гиена!»

Флетч открыл глаза. Они подлетали к лагерю. В самом конце посадочной колеи на траве застыл желтый самолет с зелеными кругами на крыльях. С откинутым колпаком.

Мужчина в шортах и рубашке цвета хаки, стоя у крыла, наблюдал за ними.

Флетч не только открыл дверцу, но и расстегнул ремень безопасности еще до того, как колеса самолета Карра коснулись земли.

Самолет еще катился, когда Флетч выбрался на крыло. Как только скорость самолета окончательно упала, Флетч спрыгнул на землю, которая, к счастью, не опускалась, не поднималась, не кренилась.

Упал на колени, его тут же вырвало. Самолет остановился в пятнадцати метрах от Флетча. Все здоровались с незнакомцем и предлагали помочь Шейле вылезти из кабины.

Стараясь держаться спиной к остальным и в то же время не вляпаться в собственную блевотину, Флетч на коленях передвигался вдоль колеи, оставляя после себя все новые лужи блевотины.

От самолета к Флетчу доносились обрывки разговора. Кого-то назвали Уолтером Флетчером, кого-то Барбарой, Джумой. Поминался найденный римский город, сломанная нога Шейлы, героизм Джумы. Что-то было сказано о кафе «Терновник».

Голоса приблизились к Флетчу.

Все так же на коленях, он попытался уползти подальше.

– А это, – над его спиной прогремел Карр, – Ирвин Морис Флетчер. Как видите, сейчас ему нездоровится. Боюсь, я слишком круто разворачивал самолет.

Оглядывая лужи блевотины и оставленные коленями следы, Флетч руками вытирал рот, губы, подбородок.

Затем, оттолкнувшись руками от земли, встал. Ноги, словно ватные, подгибались, не желая держать его тело в вертикальном положении, нестерпимо заныла спина.

Флетч глубоко вдохнул.

Повернулся.

Карр, уперевший руки в бока, Шейла, опирающаяся на костыль, держащая сломанную ногу на весу, улыбающийся Джума, с пляшущими глазами, Барбара, одетая, как одурманенная проститутка с бульвара Заходящего солнца, с грязными, свалявшимися волосами, стояли рядом с незнакомцем. Все смотрели на Флетча.

– По виду он давно и тяжело болен, не так ли? – улыбнулся незнакомец.

Ниже пояса тело Флетча онемело.

Он поднял голову вверх. И закрыл глаза, успев увидеть, как закружилось небо.

Когда его колени коснулись земли, тело повело вбок. Правое плечо пронзила боль: падая, он вывихнул руку.

Глава 38

На следующий день, ближе к вечеру, полил сильный дождь.

Флетч метался в горячке.

Открыв глаза, он увидел над собой лицо Карра, значительно увеличившееся в размерах. Над головой Карра виднелся брезент палатки, Флетч не помнил, как он попал на узкую койку. Болели ноги. Болела голова. Его знобило. Тело покрывал холодный пот. Рот словно набили грязью. Болело правое плечо. Он не понимал, с чего ему болеть.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Карр.

Флетч задумался,

– Превосходно.

– Это хорошо.

– Можно укрыть меня одеялом?

– Конечно, – Карр сунул термометр в рот Флетча.

Барбара сидела у его ног, с округлившимися от страха глазами. Джума стоял у входа в палатку.

Вошел Раффлз и укрыл Флетча коричневым одеялом.

Карр вынул термометр изо рта, пригляделся к шкале.

– По крайней мере, теперь мы знаем, что выполненные мною фигуры высшего пилотажа не послужили причиной вашего недомогания.

– Мне жарко.

– Это я знаю.

Карр заставил его выпить стакан холодного бульона и проглотить две таблетки.

– Жаль, – вздохнул Карр. – Мы-то собрались устроить праздничный обед.

Флетч погружался в небытие и вновь приходил в себя. Тогда он слышал, как гремели котлами и кастрюлями в палатке-кухне, как болтали и смеялись под тентом, где размещалась столовая. Карр вновь зашел к нему, привел в чувство, тряхнув за плечо, что-то спросил (Флетч не помнил, ответил он Карру или нет), дал ему еще две таблетки и стакан холодного бульона. В какой-то момент в свете керосиновой лампы он увидел склоненное над ним лицо Барбары. А затем наступила долгая-долгая тишина. Карр пришел к нему и ночью. Помог Флетчу сесть, вновь дал бульон, таблетки. Какое-то время Флетч бодрствовал, лежа под антимоскитным пологом, прислушиваясь к звукам ночной жизни джунглей. Если ему становилось жарко, он сбрасывал одеяло, когда замерзал – натягивал его до подбородка.

Карр пришел к нему и утром. Откинув полотнище, прикрывающее вход в палатку, посмотрел в дневном свете на показания термометра.

– Чтоб вам дожить до таких лет, как указано сейчас на этом термометре[22], – пробормотал он. Вновь дал Флетчу бульон, таблетки.

– Как вы себя чувствуете?

– Превосходно.

– Это хорошо.

Вновь из палатки-кухни, из-под тента слышался шум веселья. Кто-то начал насвистывать несколько нот итальянской любовной песенки. Повторяя их раз за разом. Возможно, птица.

Джума постоял рядом с Флетчем молча.

Потом пришли Карр с Барбарой и Шейлой.

– Вы не спите? – спросил Карр.

– Превосходно.

– Мы собираемся поехать к тому холму, что нашли вчера в джунглях. Помните?

– Конечно. Холм.

– Посмотрим, что мы там выроем. Возьмем с собой кирки и лопаты. Ничего, что мы уйдем?

– Валяйте.

– Шейла останется здесь. Со сломанной ногой в джунглях делать нечего. Она будет вас поить и давать таблетки.

– Хорошо.

– Мы вернемся к вечеру.

– Отлично. Удачи вам.

– К нашему возвращению вам полегчает.

– Абсолютно.

Карр поднялся с койки.

– Ты хочешь, чтобы я осталась? – спросила Барбара.

Флетч хотел, чтобы она ни о чем не спрашивала.

– Нет.

– Я могу остаться.

– Не надо. Этот день останется у тебя в памяти.

– С тобой все будет в порядке?

– Иди и найди потерянный римский город. Ты же не хочешь пропустить этот торжественный момент.

– Я уверена, что он там.

– Надеюсь, так оно и будет.

– Если ты хочешь, чтобы я осталась...

– Нет. Иди с ними. Иди.

– Хорошо, – и Барбара бочком вышла из палатки.

– Вам что-нибудь сейчас нужно? – спросила Шейла.

– Нет. Я в полном порядке.

Вышла и Шейла.

Флетч услышал, как заурчал двигатель джипа. Шум двигателя перекрыли людские голоса. Потом они стихли. Водитель прибавил газу. Раздался крик, взвизгнули тормоза. Водитель вновь завел заглохший двигатель.

Вошедший в палатку Раффлз обтер тело Флетча влажными прохладными тряпками. Он даже повернул Флетча на бок, чтобы протереть спину.

– Рафаэль...

– Да?

– Тебя не затруднит принести все одеяла, которые найдешь в лагере, и навалить их на меня?

– Хорошо. Сейчас принесу.

Тем же утром Раффлз и Уинстон молча вошли в палатку. Подняли койку с Флетчем и вынесли наружу. День выдался на удивление мрачный, небо затянули черные тучи. Они поставили койку под деревом.

Уинстон принес складной стул.

– Будет дождь? – спросил Флетч.

– Вряд ли, – покачал головой Уинстон. – Тучи собирались много раз, а дождь так и не пошел.

Флетч просыпался и засыпал вновь. Случалось, что Шейла сидела рядом, когда он открывал глаза. Иногда он видел лишь пустой стул. Шейла поила его бульоном и холодным настоем трав, давала таблетки, а Раффлз или Уинстон поддерживали ему голову.

– Они еще не вернулись? – спрашивал Флетч.

– Нет, – отвечала Шейла.

– Тебе следовало пойти с ними.

– Мне хорошо и здесь.

– Который час?

– Это неважно.

Каждый раз, когда Флетч открывал глаза, становилось все темнее.

День тянулся как резина.

Вновь Флетч пришел в себя в палатке. Он не помнил, как его перенесли туда.

Карр стоял над ним, широко улыбаясь.

Флетч не слышал, как подъехал джип.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Флетч.

– Превосходно! – Карр протянул руку. Поднять свою сил у Флетча не было. Карр хотел что-то ему показать.

– Что это?

– Кусок глиняной вазы. На нем изображен римский солдат, марширующий с копьем и щитом.

– Потрясающе!

Карр протянул другую руку. В свете керосиновой лампы что-то блеснуло.

– А это на случай, что у вас остались какие-то сомнения. Посмотрите! Монета!

– Нет!

– Да! – рассмеялся Карр. – С изображением цезаря Августа. Так мы, во всяком случае, думаем. Симпатичный парнишка, не так ли?

– Они все были симпатичными, в детстве.

– Определенно один из цезарей.

– Мой бог!

– И я думаю, что мы нашли крепостную стену. Можно сказать, уверен в этом.

– Так это же прекрасно!

– Согласен. Шейла сейчас отплясывает танец победы масаев, а с костылем это, как вы понимаете, нелегко.

– Что это? – спросил Флетч. В брезент палатки кто-то словно бросал пригоршни грязи.

– Дождь.

– Долго он будет лить?

– Надеюсь, что нет.

– Карр. Поздравляю. Хорошие новости. Как жаль, что меня не было с вами.

Из-за спины Карра появилась Барбара, спросила Флетча, как он себя чувствует.

– Отлично.

– Я вернусь попозже, – Карр попятился к выходу. – Посмотрим, какая у вас температура.

Флетч наблюдал, как в палатку начинает набираться вода. Сначала из-под брезентовых стен появились тоненькие струйки, потом они превратились в ручейки и скоро в палатке образовались многочисленные лужи.

Второй раз Карр вошел в палатку, промокший насквозь.

Долго смотрел на термометр.

– Вы тяжело больны, Ирвин.

– Я болен Ирвином.

– Вам уже пора пойти на поправку.

– Согласен с вами.

– Вы сможете выдержать такую высокую температуру лишь в течение определенного времени.

– И сколь долго?

Карр наблюдал за стенкой палатки, прогибающейся под проливным дождем.

– В такую погоду я не могу отвезти вас в больницу в Найроби. В воздух мне не подняться, – он повернулся к Флетчу. – Скорей бы миновал кризис.

– Мои ноги, Карр.

– Что с ними?

– Болят ужасно.

– В каком смысле?

– Словно я сломал их в нескольких местах.

Карр ущипнул каждую ногу.

– Чувствуете?

– Да.

– Это всего лишь лихорадка.

– А ноги словно переломаны.

Вновь бульон, вновь таблетки.

Флетч проснулся, когда Раффлз вновь обтирал его влажной тряпкой. Ему хотелось снова оказаться под одеялами.

Три одеяла промокли насквозь. И давили, словно свинцовые.

Уходя, Раффлз с трудом закрепил полотнище, прикрывающее вход. Дождь и ветер пытались сорвать его.

В следующий раз, очнувшись, Флетч увидел стоящего рядом с койкой Джуму. Блестели намоченные дождем его кожа и волосы.

– Такой отдых не впрок.

– Знаешь что?

– Что?

– Ты должен скинуть тот ящик камней.

Нижнюю часть живота Флетча скрутило узлом.

Джума поддерживал Флетча за плечи, пока того выворачивало наизнанку.

Затем Джума исчез, чтобы появиться вновь, в капельках дождя, со шваброй. Приподняв одной рукой стену палатки, он начал выталкивать наружу грязь и блевотину.

Оставшись в одиночестве, Флетч слушал шум дождя. С интересом наблюдал, как блевотина проползает под стенкой обратно в палатку.

Когда живот отпустило, Флетч перекатился на спину.

– Ox! – Флетч проснулся, как от толчка.

Огромные, в красных сосудах глаза уставились на него с расстояния нескольких сантиметров. Монотонное бормотание глушило все остальные звуки. Что-то теплое давило ему на лоб, сердце, пенис и мошонку. Не зной джунглей или жар лихорадки, другое тепло, сухое, ощутимое, более человеческое.

Оторвав взгляд от огромных глаз, Флетч увидел нос и щеки старческого лица. Разрисованного оранжевыми полосами.

Зловонное дыхание бормочущего старика забивало рот, ноздри Флетча.

Лбом старик прижимался ко лбу Флетча. Левая рука старика лежала на сердце Флетча. Правая охватывала пенис и мошонку.

Дыша Флетчу в лицо, старик бормотал, бормотал, бормотал.

– Господи Иисусе, – вырвалось у Флетча.

Когда он очнулся, старик уже ушел. Или он ему привиделся? Но нет, Флетч все еще ощущал зловонное дыхание, Три тяжелых, пропитанных потом одеяла вновь укрывали его с головы до ног.

После визита старика ему не стало лучше. Но ничего не изменилось и к худшему, если не принимать во внимание запах.

Ящик камней.

Потом Карр, раздетый по пояс, вытряс из флакона несколько таблеток.

Флетч не помнил, как он проглотил эти таблетки. А дождь все барабанил по брезенту палатки, барабанил, барабанил, барабанил...

Внезапно Флетч открыл глаза. По-прежнему горела керосиновая лампа. Правда, теперь, коробка, на которой она стояла, и лежащее рядом полотенце не расплывались у Флетча перед глазами. Отчетливо он видел и швы на крыше палатки.

Дышалось легче, голова не болела, если он ею не дергал.

Руки двигались, как ему того хотелось, выполняя отданные мозгом команды.

Он вырвался из цепких объятий лихорадки.

Сквозь шум дождя он слышал мужские голоса. Два голоса. Они то перекрывали дождь, то пропадали.

В палатке он был один.

Одеяла тяжело давили на него. Он сдвинул их к ногам. Вытянулся, поднял ноги, коснулся коленями груди, выпрямил ноги, опустил на койку.

Свободен.

Пришла пора принимать решение.

Сидя на краешке койки, босиком в жидкой грязи, Флетч думал, каким же будет его решение. Он прислушивался к дождю. Нормальный, абсолютно здоровый человек. Думать было не о чем.

Решение уже было принято.

Правильное. Естественное. Ради здоровья и жизни. Если он хотел жить, существовать, ему не оставалось ничего иного, как признать это решение, действовать в соответствии с ним, потому что решение это базировалось на решениях, принимаемых всеми, везде, давным-давно, в незапамятные времена, и эти решения, однажды принятые, определяли жизнь и здоровье каждого, и если кто-то не желал руководствоваться установленными принципами или шел против них, или принимал иное, отличное от требуемого решение, тогда ноги, которые поддерживают нас, позволяют нам передвигаться, идти вперед, подгибаются, и вскоре мы сидим в пыли, все мы, гниющие, с разбитыми головами, в ожидании шакалов.

С трудом поднялся Флетч с койки, шагнул к выходу из палатки на еще слабых ногах, вдохнул влажный воздух джунглей, пахнущий гниющими корешками и размочаленной дождем листвой, наполненный звуками, издаваемыми животными и птицами. Все они жили в своем мире, следуя решениям, которые определяли, что есть норма, что есть здоровье, что есть сама жизнь.

Право выбора – абсолютная свобода для общества, построенного на законах, обеспечивающих такую свободу. Нежелание видеть, что в определенных ситуациях такого выбора просто нет, полагалось не решением, но запредельной глупостью, ведущей к собственному уничтожению.

Флетч взял влажное полотенце и обмотал его вокруг талии.

Выглянул наружу. Занимался рассвет. Дождь по-прежнему лил как из ведра.

С какой стороны доносилась человеческая речь? Двое мужчин громко говорили по-английски, перекрывая шум дождя. Смеялись стоя в палатке, Флетч не мог разобрать слов.

Неподалеку стояла недавно поставленная палатка. Из-под полотнища, прикрывающего вход, пробивался свет.

Нетвердой походкой, под струями дождя, испытывая слабость, но в то же время посвежевший, с легким головокружением, Флетч прошлепал босиком по лужам к новой палатке.

Должен ли я это сделать? Уверен ли я, что решать и не нужно? Решение принято. Мы существуем внутри системы. Это наше первое наше единственное и последнее решение. Право выбора есть абсолютная свобода. Когда принимаются основополагающие решения, такой свободы нет. Самодисциплина – величайшее проявление свободы.

Флетч откинул полог и вошел.

Питер Карр и Уолтер Флетчер сидели на брезентовых раскладных стульях с деревянными подлокотниками. Каждый со стаканом в руке. На коробке, у керосиновой лампы, стояла почти пустая бутылка виски.

Разговор как обрезало. Они уставились на Флетча.

Флетч обратился к Уолтеру.

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы все-таки встречали нас в аэропорту.

Глава 39

Двое мужчин молча смотрели на Флетча.

– Вы говорите по-португальски? – спросил он мужчину с аккуратно причесанными редеющими волосами и тонкой полоской усов.

– О чем вы? – вопросом на вопрос ответил Уолтер Флетчер.

Флетч так и остался у входа в палатку. За его спиной с прежней силой лил дождь.

– Я вас видел, – продолжил Флетчер. – В аэропорту. В мужском туалете.

– О мой Бог! – Карр наклонился вперед. – Скажи, что это не так.

На коробке рядом с керосиновой лампой и бутылкой виски лежали глиняный черепок и римская монета.

Уолтер Флетчер долго сверлил Флетча взглядом. Затем поставил стакан на коробку. Поерзал на стуле. Глаза его не покидали лица Флетча.

Карр изумленно смотрел на Уолтера Флетчера, словно никак не мог поверить услышанному.

Уолтер коротко глянул на Карра, вновь повернулся к Флетчу.

– Что ж, – Уолтер Флетчер поднялся. Подошвы его ботинок полностью погрузились в грязь. Он похлопал по карманам пиджака. Обеими руками пригладил волосы на висках.

Вскинув подбородок, проследовал к выходу. Мимо Флетча. Вышел в дождь.

– Куда он? – спросил Флетч.

– Идти ему некуда, – Карр остался на стуле. – Ничего себе ящик с камнями. Все это время вы подозревали, что убийцей может оказаться Уолтер Флетчер.

Флетч пожал плечами.

– Убийцей был местный житель, который приехал в аэропорт, чтобы кого-то встретить... и не встретил этого человека.

– Может, вам лучше присесть?

– О Господи, Карр!

– Что теперь?

Флетч слышал треск стартера запускаемого самолетного двигателя. Карр – нет.

Но как только горючее поступило в цилиндры, рев двигателя услышали они оба.

Карр подпрыгнул.

Вместе они стояли у палатки и сквозь пелену дождя смотрели на желтый самолет с зелеными кругами на крыльях. Зажглось освещение кабины. Вспыхнули габаритные фонари на хвосте и крыльях.

Самолет начал разворот на вязкой, напитавшейся влагой земле. Обогнул самолет Карра и вырулил на взлетную полосу-колею.

– Такому легкому самолету в столь сильный дождь не взлететь, – прокричал Флетч. – Или я неправ?

В стакане, что держал в руке Карр, вода поднялась уже на сантиметр.

– Я бы пытаться не стал, – ответил Карр.

Самолет, однако, едва не поднялся в небо. Покачиваясь, разбрызгивая воду, он катился все быстрее и быстрее, Натужно ревущий двигатель перекрывал шум дождя. Колеса оторвались от земли. Самолет начал набирать высоту. Казалось, еще немного, и джунгли останутся внизу.

Левое крыло резко опустилось. Самолет нырнул. Левым крылом ударился о верхушку дерева. Дерево выдержало. Крыло переломилось пополам. Самолет крутануло вокруг дерева. Теперь они видели только его хвост.

Затем раздался глухой удар, вспыхнуло яркое пламя.

Карр сунул стакан Флетчу.

– Я пойду. Вы еще слишком слабы.

Карр побежал сквозь дождь.

– Огонь. Карр...

Флетч отбросил стакан, бросился следом, скользя на мокрой земле.

Упал, пробежав совсем немного. Попытался встать. Голова словно налилась свинцом. Правое плечо пронзила боль. Руки и ноги, ослабевшие за время болезни, бессильно упали в грязь.

Какое-то время он лежал на животе, влипнув правыми щекой и ухом в грязь. Вдыхая через нос, выдыхая через рот.

И наблюдал, как лопаются в грязи воздушные пузырьки.

Глава 40

Промокший насквозь, в грязи с головы до ног, с кровоточащей царапиной на предплечье, Карр вошел в палатку Флетча.

Флетч сидел на краешке койки. Грязь засыхала на его лице, груди, животе, полотенце, обмотанном вокруг талии, стекала по ногам.

Сколько слов сказал мне мой отец? «По виду он давно и тяжело болен, не так ли?» Нет. Тогда он говорил не со мной, а обо мне. Он сказал: «О чем вы?» Он сказал: «Что ж». Пять слов. Мой отец сказал мне пять слов. В моей жизни. В его жизни. В наших жизнях.

Мне не пришлось принимать решение.

Основополагающее решение, определяющее, как людям вести себя, чтобы выжить рядом с себе подобными, было принято давным-давно.

– Карр, он пытался сбежать. Не так ли?

– Кто знает? – вздохнул Карр. – Да и какая теперь разница?

– Моя мать говорила, что он всегда старался избегать эмоциональных стрессов...

– Как ваше самочувствие?

– Тем более, что последний мог привести к виселице.

В полумраке палатки Карр не сводил глаз с лица Флетча.

– Он все-таки умер в авиакатастрофе. В непогоду. Не в Монтане, так в Африке. Полагается умершим. Суд не ошибся в своем вердикте.

– Похоже, весь этот шум никого не разбудил.

– Дождь...

– Да, дождь заглушил все остальное.

– Каким образом он оказался в вашем лагере? Я ничего не знаю.

– Вы болели.

– С него сняты все обвинения?

– Теперь это шутка. Еще одна веселая история. Аскари не был государственным служащим. Он работал охранником в ювелирном магазинчика, что располагается неподалеку от кафе «Терновник». Уолтера освободили из-под стражи, как только он уплатил штраф, возместил урон, причиненный кафе, оплатил больничные расходы аскари да добавил тому несколько шиллингов, чтобы он не очень переживал из-за сломанной челюсти.

– Я объехал полмира, чтобы выгнать отца в непогоду, чтобы увидеть его смерть в авиакатастрофе. Захватывающий сюжет.

– Ирвин...

– Да, Карр?

– Я понимаю, что настроение у вас не очень...

– »Как я провел медовый месяц?»

– Сегодня у нас вторник. Самолет в Лондон вылетает вечером. Я думаю, вам с Барбарой следует улететь на нем.

– Да?

– Как только погода улучшится, я доставлю вас в Найроби и забронирую вам места.

– Хорошо, – Флетч начал отколупывать грязь с правой щеки. – Как скажете. Вы показали себя настоящим другом, Карр. Спасибо вам.

– Пустяки. Это я должен благодарить вас. Если б не вы, Джума и Барбара, мы бы никогда не нашли эти руины.

– Теперь вы станете знаменитостью, Питер Карр.

– Да. Я хочу сегодня же попасть в Найроби и сообщить о находке. Представить доказательства. Передать все ученым. Иначе скажут, что я занимался тем, что делать не следовало.

– Правильно. Открыть, но не раскапывать. Прикоснуться, но не увязнуть.

– Разумеется, я должен доложить кому следует о смерти Уолтера Флетчера.

– Разумеется.

– И у нас осталась прежняя проблема. Полиция может «повесить» убийство на невиновного.

Их взгляды встретились.

– Мы не собираемся говорить полиции, что убийца – Уолтер Флетчер?

– Только в случае крайней необходимости. С какой стати? Зачем нам марать грязью имя Уолтера Флетчера? Это маленький мир.

– Вы думаете обо мне.

– Если они захотят повесить невиновного, вы не откажетесь выступить в суде?

– Не откажусь.

– Вот тогда у нас будет причина поделиться тем, что нам известно.

– Возможно, это убийство так и останется нераскрытым. Но Дэн Дьюис...

– Вы можете прямо сейчас написать ваши показания, начиная с того, что вы видели в мужском туалете аэропорта, до событий этого утра. Может, я покажу их Дэну Дьюису.

– Хорошо.

– Если полиция кого-либо арестует за это убийство, я передам ваши показания в суд. Возможно, они захотят вызвать вас в качестве свидетеля.

– Похоже, в данной ситуации это наилучший вариант. Для всех.

– Я принесу вам ручку и бумагу. Да и кружка чая вам не повредит.

– Карр? Почему мы с Барбарой улетаем в такой спешке? Почему прямо сегодня? – Карр молча смотрел на Флетча. – Я говорю о похоронах. Мой отец... Удивительное открытие...

– Причины катастрофы будут расследоваться, – ответил Карр. – Сюда прибудет полиция. Ученые из университета. Репортеры. Все они будут здесь этим вечером.

– И что?

Карр шагнул к Флетчу.

– У вас не возникало мысли о том, что ваши паспорта поддельные?

В аэропорту Лос-Анджелеса, взглянув на свою фотографию, Барбара спросила: «Откуда взялась эта фотография?» И фотографию на своем паспорте Флетч ранее никогда не видел.

– Я лишь знаю, что мы сами не просили выдать нам паспорта.

Карр кивнул.

– Я слышала новости, – Барбара вошла в палатку Флетча. С мокрым от дождя лицом, волосами, одеждой.

Сидя на койке, Флетч писал о смерти Луиса Рамона в аэропорту Найроби и Уолтера Флетчера – в прибрежных джунглях.

Прежде чем взяться за перо, он вышел под дождь и смыл с себя грязь.

– Мой отец не умер при родах.

– Не знаю, что я должна при этом чувствовать?

– А что ты чувствуешь?

– Ничего, – она по-прежнему стояла в метре от Флетча.

Флетч, весь в поту, продолжал писать.

– Пора паковать вещи, – он коротко глянул на Барбару. – Вечером мы вылетаем домой.

– А мы их и не распаковывали, – ответила Барбара. – Если что и вынимали, так нижнее белье.

– Наверное, нет нужды брать с собой рваные свитера и обрезанные лыжные штаны.

– Я развешу их на деревьях. Может, их будут носить мартышки. Такая одежда им подойдет.

– Посмотри, может, что-то добавить в рюкзаки.

– Мы не завалены сувенирами.

– Тебе останутся воспоминания. Их хватит надолго.

– Я даже не послала маме почтовую открытку.

– Пошлешь ее из дому. Где Карр?

– В своей палатке. Тоже что-то пишет.

– Излагает свою версию происшедшего.

– Он говорит, что ближе к полудню погода улучшится и мы сможем вылететь в Найроби.

Флетч посмотрел наружу через открытый Барбарой полог.

– В такой дождь взлететь невозможно.

– Это я понимаю, – кивнула Барбара.

Глава 41

– Твой отец был убийцей, – Барбара застегнула ремень безопасности. Они сидели в салоне самолета, вылетающего в полночь из Найроби в Лондон. – Интересно, как отреагирует твоя мать? Она написала столько книг о розыске убийц.

Флетч застегнул ремень раньше Барбары. Вздохнул.

Ничего не ответил.

После того как самолет оторвался от взлетной полосы, погасли таблички «Не курить», стюардесса продемонстрировала, как пользоваться спасательным жилетом, на случай вынужденной посадки на воду, погасли таблички «Пристегните ремни», по системе громкой связи объявили: «Пассажир Флетчер, пожалуйста, отзовитесь. Мистер Ай-эм Флетчер?»

Барбара, уютно устроившись в кресле, похоже, пропустила объявление мимо ушей.

Флетчер глубоко вдохнул и закрыл глаза. У вас не возникало мысли о том, что ваши паспорта поддельные? К чему нарываться на лишние неприятности.

Дождь лил и в полдень. Готовясь к отлету, Карр не один раз пошутил по поводу лыж. Никто не смотрел туда, где лежали обгоревшие обломки самолета. И погибший пилот.

Прощание заняло немало времени, вызвав разнообразные эмоции. Рабочие, включая Раффлза и Уинстона, пожелали каждому доброго пути. Шейла обняла и поцеловала Барбару, Флетча и Джуму. Всех печалило расставание, печалила внезапная ужасная смерть, и в то же время они не могли скрыть радости от своей находки, чувствуя, что стали участниками важного события.

И Флетч, когда они взлетали, даже не взглянул на разбитый самолет.

Белые теннисные туфли, подаренные ему администрацией отеля «Норфолк», Флетч надел перед самой посадкой в аэропорту Уилсона.

Джума и Карр помогли им перенести вещи в Международный аэропорт. Джума постоял с ними, пока Карр оформлял их билеты на лондонский рейс.

Находящиеся в аэропорту люди с любопытством поглядывали на лыжи.

– Хороший у нас получился отдых, – сказал Флетч Джуме.

Джума поник головой.

– Извини.

Карр вернулся с билетами и посадочными талонами.

– Вы вылетаете сегодня. Через таможню вещи вам придется пронести самостоятельно. У вас есть кенийские деньги? Их надо оставить здесь.

Порывшись в карманах, Флетч и Барбара выудили несколько кенийских шиллингов. Отдали их Джуме. И, засмеявшись, честно ответили: «Нет у нас кенийских денег».

С деньгами в руке, залился смехом и Джума.

– К сожалению, вам придется подождать, – продолжил Карр. – Самолет вылетает в полночь.

– Все будет нормально, – заверил его Флетч. – Но мне нужно посидеть.

– В полете вас не мутило? – обеспокоился Карр.

– Нет, конечно. Но я устал. Сказывается болезнь.

– Что ж, – Карр оглядел практически пустой зал. – У меня есть кое-какие дела.

– Я понимаю, – кивнул Флетч.

– Одно радостное, другое – грустное.

– Вы организуете похороны? – спросила Барбара.

– Да, конечно, – после некоторого колебания ответил Карр.

– Карр... – Флетч запнулся. – Питер Карр, мы благодарим вас...

– Нет, нет, – Карр покраснел, замахал руками, останавливая Флетча. – Не надо меня смущать.

– Спасибо вам за все, Питер Карр, – улыбнулась ему Барбара.

Флетч обнял Джуму.

– Я еще увижу тебя на экране телевизора, дружище.

– А я тебя на страничках юмора.

Пока Барбара обнимала Джуму, Флетч обнял Карра. Потом все пожимали друг другу руки.

– Счастливого пути, Флетч, – попрощался с ним Карр.

– Так мы друзья? – спросил Флетч у Джумы.

– Почему нет? Хорошего отдыха.

Флетч поник головой.

Время тянулось и тянулось. Барбара просматривала журналы. Флетч думал о своих письменных показаниях, касающихся убийства Луиса Рамона и смерти Уолтера Флетчера, которые он отдал Карру.

Постепенно до него дошло, что ему представилась возможность написать отличную статью. Куда лучше любой статьи о лавинах, оползнях, землетрясениях, авиакатастрофах или железнодорожных крушениях. Он мог написать о Шейле и Питере Карре, об их археологическом открытии. О найденных в Восточной Африке руинах древнеримского города. Флетч решил, что пока не будет говорить об этом Барбаре. Вдруг ей не понравится, что он использовал их медовый месяц для подготовки газетной статьи.

Барбара толкнула его локтем.

– Это тебя.

– Что меня?

– Ты им нужен. Только что сказали: «Пассажир Ай-эм Флетчер, пожалуйста, отзовитесь».

– Понятно.

Флетчер поднял руку. В проходах между креслами еще ходили люди.

– Может, мы получим в подарок бутылку шампанского, – предположила Барбара. – Я бы не отказалась.

– Едва ли.

– Мистер Флетчер?

– Да.

Стюардесса протянула ему письмо.

– Неужели письма доставляют и в полете? – удивился Флетч.

– Письмо передали на борт с просьбой вручить его вам после вылета из аэропорта. Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, благодарю, – вскрыв конверт, Флетч повернулся к Барбаре. – Письмо от Карра.

– Значит, шампанского не будет.

В письме он прочел:

«Дорогой Ирвин!

Встретившись и познакомившись с тобой и твоей женой, я и Уолтер Флетчер намеревались отвести тебя в сторону и спокойно все объяснить.

Вместо этого Флетчер, а именно он должен был встретить вас в Международном аэропорту, попал в известную нам с вами передрягу.

Как ты сам убедился, кенийские власти очень серьезно относятся к своим обязанностям. После того как Флетчер оказался в тюрьме, я явственно представил его, тебя и Барбару в виде артиллерийских орудий, сорванных штормом с упоров и хаотически двигающихся по палубе. Прости меня, но, думаю, ты понимаешь, что я бы не хотел, чтобы мой корабль пошел ко дну, особенно в настоящий момент.

Теперь факты. Я находился в Кении, когда белым колонистам предоставляли выбор: вернуться в Англию или поменять английские паспорта на кенийское гражданство. Я летал в Чили, Австралии, Колумбии, потом здесь. Если б и хотел где-то жить, то лишь в Кении. В Колумбии я как-то крепко подвел банду контрабандистов. Кое-кого из них застрелили, а прощать обиды они не привыкли. Изредка здесь появлялись странные личности, интересующиеся моей особой, и мне приходилось прятаться в буше до тех пор, пока они не убирались восвояси. Это доставляло определенные неудобства. Кроме того, уезжая, они просили передать мне, что не успокоятся, пока не доберутся до меня.

Примерно в то же время Питер Карр наделал долгов, которые не мог заплатить. В Англии и во Франции. Я никогда не интересовался, в чем суть его неприятностей, но, безусловно, и с ним наверняка хотели посчитаться.

Питер был англичанином, я – американец.

В те дни кенийское государство только становилось на ноги, путаницы хватало с лихвой, так что нам не составило труда махнуться паспортами. Он получил мой американский, я – его английский, который поменял на кенийский. После этого люди, приезжавшие по душу Уолтера Флетчера, находили Карра и не убивали его, а те, кто искал Питера Карра, попадали ко мне и тоже оставляли живым и невредимым.

Так мы прожили много лет в мире и покое.

Я понимал, что иду на риск, приглашая тебя и твою невесту, но думал, что мы это переживем.

Как выяснилось, я оказался прав только наполовину.

Полагаю, я не заслуживаю того, чтобы ты помянул меня матери добрым словом. Теперь мы взрослые люди. И уже никогда не будем детьми, которыми знали друг друга.

Мы поженились слишком юными.

В ту ночь, когда я вылетел домой, получив известие о твоем рождении, над Монтаной проходил грозовой фронт, но наши пути не пересеклись. Я приземлился на маленьком аэродроме аккурат перед наступлением темноты. Представь себе, если сможешь, мальчика, юношу, сидящего в кабине самолета в дальнем конце посадочной полосы маленького аэродрома, когда в нескольких милях от него бушует гроза. Молодой муж, которому сказали, что он стал молодым, очень молодым отцом. Я сидел, дрожал от холода, думал. Замерзли не только мои ноги. Я отказывался не от Жози, моей жены. Я отказывался не от тебя, Ирвина Мориса, моего сына (хоть мне и не нравятся твои имена). В ту ночь я отказывался от себя, от самой идеи того, что я могу быть мужем и отцом. В ту ночь с кристальной ясностью я осознал, что буду ужасным отцом, никчемным мужем, что принесу только разочарование и боль, которые едва ли смогут выдержать мои близкие. И юноше, сидящему в темной кабине, стало абсолютно ясно, что без него вам будет гораздо лучше. В ту ночь я мог бы направить самолет в склон горы. Я этого не сделал. Ради нас всех я выбрал другой путь: исчезнуть, уйти из ваших жизней, чтобы мои беды никоим образом не коснулись вас. Два дня спустя, в Британской Колумбии, я прочел в газете о моей предполагаемой гибели. Опровергать заметку я не стал.

Я знаю, что, даже исчезнув, я причинил вам немало горя. С помощью международного братства пилотов я получал сведения о том, как вы живете, иногда фотографии вас обоих. Вы справлялись; думаю, со мной у вас получилось бы хуже. А от рассказа о том, как прожил эти годы я, могут зашевелиться волосы и у слушателя с очень крепкими нервами.

Если ты не сможешь замолвить перед матерью доброе слово обо мне, хотя бы дай ей знать, что ее книги я читаю, как любовные письма, которые ничем не заслужил.

Тебе, мой сын, я предлагаю простую, незамысловатую мысль: с годами становишься добрее к людям.

Я ценю, что тебе достало любопытства и ты приехал повидаться со мной».

Глава 42

В полученном письме более всего удивила Флетча подпись:

«Флетч».

ФЛЕТЧ И ВДОВА БРЕДЛИ

Глава 1

– Добрый день. Моя фамилия Армистед, – представился Флетч.

Сидящий за столом в своем кабинете управляющий отеля «Парк Уорт» не поднялся и не ответил. Его холодный взгляд ясно показывал, что внешний вид Флетча, свитер на голое тело, джинсы, теннисные туфли, вызывают у него лишь отрицательные эмоции. По мнению управляющего, одетый подобным образом человек не годился не только в постояльцы отеля «Парк Уорт», но даже в кандидаты на свободные вакансии среди персонала. Похоже, управляющий недоумевал, как Флетча пустили в вестибюль отеля.

– Ваша фамилия Кавалье? – осведомился Флетч. Табличка на деревянной подставке извещала гостя, что хозяина стола зовут Жак Кавалье. Кроме стола, в кабинете обращал на себя внимание большой открытый сейф, аккуратная стопке бланков да пластмассовая копия скульптуры Донателло «Давид», украшавшая книжную полку, заставленную томами «Национального регистра светского общества».

Управляющий чуть дернул головой, словно отгоняя надоедливую муху.

– Да.

Флетч уселся в одно из двух кресел. В левой руке он держал бумажник.

– Как я уже говорил, моя фамилия Армистед, – он указал на лежащий перед управляющим раскрытый блокнот. – Вы можете это записать.

– Вы не снимаете у нас номер, – в голосе управляющего не слышалось вопросительной интонации.

– Джеффри Армистед, – гнул свое Флетч. – Нимбл-драйв, 123, Санта-Моника.

Под его пристальным взглядом управляющий занес имя, фамилию и адрес в блокнот.

– Вы налетели, как ураган, мистер Джеффри Армистед, но нам не требуются ни швейцары, ни коридорные. Если вы хотите поработать на кухне, обратитесь к шеф-повару.

– Джеймс Сейнт Э. Крэндолл, – возвестил Флетч.

– Простите?

– Джеймс Крэндолл. Сегодня утром я нашел его бумажник у своей машины. Не совсем обычный бумажник, – Флетч раскрыл его, словно книжку, и показал белую визитку в пластиковом окошке. – Видите? Только Джеймс Сейнт Э. Крэндолл. Ни адреса, ни кредитных карточек, ни семейных фотографий.

– Это не бумажник, а «корочки» для паспорта, – поправил Флетча управляющий.

– Согласен с вами, – кивнул Флетч.

– И вы думаете, что этот мистер... э... Крэндолл остановился в отеле «Парк Уорт»?

– Да и нет. В этом маленьком отделении лежит ключик, – Флетч выудил ключ. – На нем указано: «Отель „Парк Уорт“, номер 2019».

– Понятно, – покивал Жак Кавалье. – Вы хотите получить вознаграждение за находку?

– Я хочу вернуть бумажник владельцу, – возразил Флетч.

– Нет проблем, – управляющий потянулся к телефону. – Я только проверю, зарегистрирован ли у нас мистер Крэндолл. Если да, вы можете оставить бумажник здесь, а я позабочусь о том, чтобы он его получил.

– Нет проблем, говорите? – Флетча заинтересовала точка на стене над головой управляющего. – Вы не спросили, что в этом бумажнике.

Вновь Кавалье чуть дернул головой.

– Паспорт?

Флетч во второй раз раскрыл бумажник.

– Десять тысячедолларовых банкнот на этой стороне, – Флетч продемонстрировал банкноты, затем засунул их обратно. – Пятнадцать – на другой.

– Однако, – теперь управляющий воспринимал Флетча с куда большим уважением. – Я уверен, что мистер Крэндолл будет вам очень признателен.

– Вы так думаете?

– Я бы, во всяком случае, испытывал к вам только самые теплые чувства.

– А вот он – нет.

– Вы хотите сказать... – Кавалье откашлялся. – Он отказался обговорить ваше вознаграждение за находку?

Флетч наклонился вперед, уперевшись локтями в стол.

– Я пришел в ваш отель сорок пять минут тому назад. Позвонил в номер 2019. Спросил мужчину, ответившего на мой звонок, он ли Джеймс Сейнт Э. Крэндолл. Мужчина ответил утвердительно. Я сказал ему, что нашел его бумажник. Он очень обрадовался. Попросил меня подождать в кафетерии. Пообещал спуститься через пять минут. Я сказал ему, что на мне темносиний свитер. В кафетерии я прождал полчаса. Выпил две чашки кофе. Кофе, между прочим, у вас хороший.

– Благодарю.

– Он так и не объявился. Через полчаса я вновь позвонил в его номер. Трубку не сняли. Я поднялся наверх и постучал в дверь. Ее не открыли.

– Вы, должно быть, разминулись. Когда люди говорят «пять минут»...

– Особенно, если незнакомый человек ждет, чтобы отдать вам двадцать пять тысяч долларов наличными.

– Ну, не знаю.

– Я подходил к портье. Крэндолл выписался после моего первого звонка.

– Странно, – искренне изумился управляющий.

– Полностью с вами согласен.

Управляющий взялся за телефонную трубку.

– Позвоню-ка я мистеру Смиту. Это наш детектив. Посмотрим, не сможет ли он нам помочь.

– Хорошо, – Флетч встал. – Вы не будете возражать, если я тоже позвоню? Мне надо переговорить с моим боссом.

– Ну, конечно, – управляющий указал на дверь в смежный кабинет. – Там есть телефон.

– Премного вам благодарен.

Глава 2

– Привет, Джейн. Френк хочет поговорить со мной?

– Кто это?

– Стоит уехать на два дня, и ты уже не узнаешь меня?

– А, привет, Флетч. Как дела на севере?

– Жутко интересно. Поверишь ли, там, где я был вчера вечером, на сцене танцевал абсолютно голый лысый человек.

– Мужчина или женщина?

– А что удивительного в лысом голом мужчине?

– Что-то я не нахожу связи между лысиной в эротическими танцами.

– Где Френк?

– Я не помню, чтобы он намеревался поговорить с тобой.

– Утром я получил записку: «Позвони главному редактору Френку Джеффу. Крайне срочно».

– Ты же знаешь, что после нескольких стопок для него все становится «крайне срочно».

– Потому-то он такой хороший редактор.

– Пойду узнаю, вспомнит ли он, зачем ты ему понадобился, – хихикнула Джейн.

Она направилась в кабинет шефа, а в трубке послышалась мелодия «Голубого Дуная» – последнее изобретение телефонщиков. Техническая служба редакции очень им гордилась. Репортеры – кляли на все лады. Возможно, вальс Штрауса действовал успокаивающе на желающего дать в газету рекламное объявление. Но репортера, жаждущего передать сенсационное сообщение, раздражал. Какие уж тут вальсы, когда в голове вертятся заголовок вроде «Здание законодательного собрания сгорело дотла» или «Губернатор только что убежал с женой сенатора».

– Привет, Флетч, ты где? – прохрипел Френк Джефф.

Годы неограниченного потребления виски отразились на его голосовых связках.

– Доброе утро, многоуважаемый вождь. Я в кабинете бухгалтера отеля «Парк Уорт».

– А что ты там делаешь?

– Вчера вечером передал отсюда материал для первой полосы. Об открытии дирекцией ипподрома нового ночного клуба. Разве вы не видели этой статьи?

– О, да. Ее дали на тридцать девятой странице.

– Да это же невозможно.

– Слушай, ты, часом, не остановился в «Парк Уорт»?

– Нет. Просто заглянул в этот отель, чтобы вернуть двадцать пять тысяч долларов.

– Это хорошо. Только издатель, он же владелец нашей газеты, может позволить себе цены «Парк Уорта». Да и он не позволяет.

– Вы просили позвонить. Срочно.

– О, да.

Флетч ждал. Френк Джефф молчал.

– Эй, Френк? Вы хотите, чтобы я подобрал материал для другой статьи, раз уж я здесь? О чем пойдет речь?

Френк шумно выдохнул воздух.

– Полагаю, суть этой статьи в том, что... ты уволен.

Флетч помолчал. Глубоко вдохнул. Наконец, заговорил.

– А что еще новенького? Как жена, дети?

– Ты напортачил, Флетч. Напортачил. Крепко напортачил.

– И как мне это удалось?

– Я-то откуда знаю? Спроси что-нибудь полегче.

– А что я такого сделал?

– Процитировал человека, умершего два года тому назад.

– Не может быть.

– Тома Бредли.

– Я знаю, о ком вы говорите. Он – председатель совета директоров «Уэгнолл-Фиппс».

– Он уже два года как умер.

– Глупости. Во-первых, Френк, я не цитировал Бредли. Я даже не разговаривал с ним.

– Какое счастье.

– Я привел несколько фраз из его служебных записок.

– Недавних записок?

– Разумеется, недавних. Даты я указал в статье.

– Мертвые не пишут служебные записки, Флетч.

– А кто сказал, что он мертв?

– Сотрудники «Уэгнолл-Фиппс». Жена покойного. Ты поставил «Трибюн» в глупое положение, Флетч. Получается, что мы даем недостоверные сведения.

Флетч вдруг обнаружил, что сидит на стуле. Хотя и не помнил, что садился.

– Френк, должно же быть объяснение.

– Естественно. Ты передал непроверенную информацию. Это слабость молодых репортеров. А тебя поймали за руку.

– Френк, я давал выдержки из недавних служебных записок, с датами, подписанных «Ти-би». Я держал их в руках.

– Должно быть, есть другой «Ти-би». Короче, ты дал пустую, ни о чем статью об «Уэгнолл-Фиппс, Инкорпорейтед», с неоднократными ссылками на служебные записки Тома Бредли, ее руководителя, а теперь выясняется, что он два года как на том свете. Откровенно говоря, Флетчер, я рассердился. Неужели ты думаешь, что после подобных выкрутасов читатели будут верить даже прогнозу погоды, опубликованному в нашей газете? Я, конечно, понимаю, что бизнес – не твоя сфера, Флетч. Не следовало поручать тебе подготовку этой статьи. Но хороший репортер должен уметь написать о чем угодно.

Флетч положил бумажник на стол и вытер о штанину пот с левой ладони.

– Вот что мы сделаем, Флетч. Я отстраню тебя от работы. Ты писал неплохие статьи. И ты еще молод.

– Надолго отстраните?

– На три месяца? – в голосе редактора слышалась вопросительная интонация, словно он советовался с Флетчем.

– Три месяца! Френк, три месяца я не протяну. Мне надо платить алименты. Оплачивать купленную в кредит машину. А у меня нет ни цента.

– Может, тебе найти другую работу? Возможно, мое предложение не получит поддержки издателя. Я еще с ним не говорил. Вдруг он посчитает, что это слишком мягкое наказание.

– Какой ужас, Френк.

– Это точно. Тут над тобой все смеются. Такие проколы долго не забываются.

– Френк, я не чувствую за собой вины. Вы понимаете?

– Ты у нас не Жанна д'Арк.

– По крайней мере дайте мне шанс проверить мои источники информации.

– Проверить? – Френк Джефф хохотнул. – У святого Петра? Когда свяжешься с ним, дай мне знать.

– Ладно, Френк, я отстранен от работы, уволен или что?

– Пока считай, что отстранен, а дальше посмотрим, Наш издатель сейчас в Санта-Фе. А финансовый директор требует твоей головы. Возможно, тебя уволят. Позвони мне на следующей неделе.

– Спасибо, Френк.

– Эй, Флетч, если хочешь, я пошлю тебе чек с твоим недельным жалованием по почте. Джейн его отправит.

– Нет, не надо.

– Я думал, что после происшедшего, тебе не захочется приходить в редакцию.

– Ничего страшного. Я приду.

– Мужества тебе не занимать, Флетч. Если надумаешь придти, не забудь надеть футбольный шлем и прочую амуницию[23].

Глава 3

– «Узгнолл-Фиппс». Доброе утро.

– Мистера Чарлза Блейна, пожалуйста.

Флетчу удалось изгнать дрожь из голоса. Из кабинета бухгалтера отеля «Парк Уорт» он набрал номер «справочной» междугородных переговоров, а затем, использовав редакционную кредитную карточку, позвонил в «Уэгнолл-Фиппс». Пальцем он оттянул свитер от мокрой от пота груди.

– Приемная мистера Блейна.

– Мистер Блейн на работе?

– Сожалею, но мистер Блейн уже ушел.

Флетч глянул на часы.

– Но еще половина двенадцатого.

– Я знаю, – ответила секретарь. – У мистера Блейна грипп.

– Мне очень нужно с ним поговорить. Я – Джей Расселл. Мы с мистером Блейном состоим в одном благотворительном комитете. Комитете по сохранению уникальных серебряных облаков.

Последовала долгая пауза.

– Серебряных облаков? – переспросила секретарь. – И как же вы собираетесь их сохранять?

– »Серебряное облако» – это модель автомобиля, – ответил Флетч. – Что-то вроде «роллс-ройса».

– А-а, – протянула секретарь. – А я уж подумала, что вы занялись чем-то стоящим.

– Вас не затруднит продиктовать мне номер домашнего телефона мистера Блейна?

– Извините, не могу. Запрещено внутренней инструкцией компании.

– Но дело чрезвычайной важности.

– А инструкции, по-вашему, простые бумажки? Для меня важнее их ничего нет. Вы же не хотите, чтобы меня уволили?

– Я вообще против увольнений. Поверьте мне, мистер Блейн будет рад моему звонку. Можете не сомневаться, вас не накажут, если вы дадите мне его домашний номер.

– Меня не накажут... если я не дам вам номер.

Флетч положил трубку на рычаг.

– Черт, черт, черт! – воскликнул он.

Порылся в собственном бумажнике. Две двадцатки, десятка, пятерка, две купюры по доллару. И банковский чек. Он попытался вспомнить, сколько денег у него на банковском счету. Вроде бы было сто двадцать долларов. Вот только когда: сейчас, месяцем раньше, двумя месяцами? В какой-то момент у него на счету определенно было сто двадцать долларов. То есть в лучшем случае, он располагал примерно двумястами долларов наличными. Плюс обещанная Джеффом выплата, минус работа.

Флетч вновь снял трубку и набрал местный номер. После пяти гудков он услышал сонный голос Мокси.

– Слушаю.

– Ты уже проснулась?

– Не знаю. Почему ты звонишь? Почему тебя нет рядом со мной?

– Хороший вопрос.

– Где ты?

– В отеле «Парк Уорт».

– Чего тебя туда занесло?

– Случайно. Выйдя из машины, я нашел бумажник. Пришлось отнести его в «Парк Уорт». Это долгая история.

– Ты всегда попадаешь в долгие истории, Флетч.

– Иногда тебе не стоит просыпаться так рано.

– Это тебе следовало поваляться в постели подольше. Что-то случилось, Флетч?

– Ха-ха, – изобразил он веселье. – Что могло случиться?

– Что случилось?

– Так, всякие мелочи. Объясню позже. Ты все еще хочешь поехать со мной на пляж?

– Конечно. Когда ты должен вернуться в редакцию?

– Примерно через три месяца.

– Что?

– У нас масса времени. Так что приподнимайся, собирай вещички и готовь еду на ленч, ужин, завтрак...

– Мы будем все время ехать?

– Если и остановимся, то не для того, чтобы поесть.

– У меня только банка орехового масла. Давно не была в магазине.

– Бери масло. А я куплю хлеб и апельсиновый сок.

– Вот уж попируем на природе.

– Все будет, как в лучших домах. Я приеду через час.

– Через полтора.

– Чтобы запаковать одну банку орехового масла столько времени не требуется.

– Еще как требуется, если потеряешь от нее крышку.

– Как ты могла потерять крышку от банки орехового масла?

– Боюсь, я приняла ее за слона, а эти слоны...

– Да, да, – перебил ее Флетч, – вечно где-то теряются. Кстати, по пути можем искупаться.

– У тебя так много свободного времени?

– Время у меня есть, – подтвердил Флетч. – И оно все свободное.

Глава 4

– Извините, – смущенно улыбнулся Флетч. – Не ожидал, что столь долго пришлось провисеть на телефоне.

Жак Кавалье, как и прежде, сидел за столом, а кресло, которое приглянулось Флетчу, занимал мужчина средних лет с лицом ангелочка. На Флетча он смотрел с любопытством, тогда как Кавалье – с тревогой.

– С вами все в порядке, мистер Армистед?

– Разумеется, разумеется, – покивал Флетч. – Просто в той комнате очень жарко.

– Мистер Армистед, – не унимался Кавалье, – вы так побледнели. Что с вами стряслось?

– О, со мной ничего, – отмахнулся Флетч. – А вот с моим другом... Босс только что сказал мне, что его уволили.

– Как это огорчительно, – вздохнул Кавалье. – Скажите мне, мистер Армистед, а где вы работаете?

– Я паркую машины.

– Не такая уж сложная работа, – улыбнулся Кавалье. – А за что же уволили вашего друга?

– Он пытался поставить две машины на одну стоянку. И едва не добился успеха. Чак никогда не отличался хорошей памятью.

– Это мистер Смит, наш детектив, – Кавалье заглянул в блокнот. – Мистер Джеффри Армистед, очень честный человек, который зарабатывает на жизнь, паркуя машины.

– Привет, – буркнул мужчина с лицом ангела.

Флетч уселся в свободное кресло.

– Я пересказал мистеру Смиту вашу удивительную историю, мистер Армистед, – продолжил Кавалье. – Он, можно сказать, мне не поверил.

– Покажите мне бумажник, – повернулся Смит к Флетчу.

Флетч протянул ему бумажник. Детектив пересчитал все двадцать пять банкнот.

– Итак, – он положил бумажник на стол, – я все проверил. Человек, назвавшийся Джеймсом Сейнтом Э. Крэндоллом, зарегистрировался в отеле в четыре часа пополудни три дня тому назад. Выписался этим утром, как раз перед тем, как Жак позвонил мне. Заплатил наличными, – он посмотрел на счет, который держал в руках. – По утрам заказывал завтрак на одного. Вчера попросил погладить брюки. В день приезда, в половине одиннадцатого вечера, ему приносили в номер пиво, так что мы предполагаем, что он лег спать рано. В бары и рестораны отеля он не заходил. Шесть телефонных звонков. Все местные, ни одного междугородного. Оставленный адрес: 47907 Курье-драйв, Урэмрад. Графы «Название компании» и «Занимаемая должность» не заполнены.

Флетч знаком попросил у Кавалье листок бумаги и переписал адрес.

– Я заглянул в его номер, – продолжал Смит. – Ничего особенного. Смятые простыни и мокрые полотенца.

– В регистратуре его запомнили?

– Я спросил кассира, который рассчитывал Крэндолла. Точно он сказать не может, так как желавших выписаться было двое. Один – лысоватый, лет пятидесяти, второй – сутулый, годов под семьдесят.

– Но кто-то наверняка запомнил его.

– С чего вы так решили? – полюбопытствовал Смит.

– Вы сказали, что Крэндолл расплачивался наличными. Когда человек регистрируется в отеле, у него обычно просят кредитную карточку, не так ли?

Смит бросил короткий взгляд на Кавалье.

– Это первоклассный отель, мистер Армистед.

– А разве не бывает первоклассных преступников?

– Мы стараемся доставлять нашим гостям минимум неудобств. Разумеется, иногда случаются неприятности... – Кавалье пожал плечами. – Но мы не требуем у наших гостей кредитную карточку. Они нам верят. И мы должны им доверять.

– И многие расплачиваются в отелях наличными? – спросил Флетч.

– Многие, – ответил Кавалье, – Во всяком случае, в этом отеле. У нас часто останавливаются старушки, которые не признают кредитных карточек.

– Наличными платят не только старушки, – Смит хохотнул. – В каждом отеле есть такие клиенты. Как мы говорим, приезжают по частным делам.

– Завтрак на одного, – напомнил Флетч. – Означает ли это, что Крэндолл ни с кем не делил номер?

– Отнюдь, – покачал головой Смит. – День-то большой.

– Так какая часть ваших гостей платит наличными?

– Примерно десять процентов, – ответил Кавалье.

– Скорее, пятнадцать, – поправил его Смит.

– Мистер Смит склонен сгущать краски, – улыбнулся Кавалье.

– Значит, этот Джеймс Сейнт Э. Крэндолл ничем не выделялся?

– Как же не выделялся? – засмеялся Смит. – Удрать от человека, который принес ему двадцать пять тысяч долларов. Такое для нас в диковинку.

Кавалье пристально смотрел на Флетча.

– Надеюсь, вы извините меня, мистер Армистед, но непохожи вы на парковщика машин.

– А вы знакомы со многими?

Кавалье покачал головой.

– Близко – нет.

Флетч поднялся, взял со стола бумажник.

– Спасибо за помощь.

– Бумажник вы берете с собой? – спросил Кавалье.

– Почему нет?

– Ну, не знаю, – он посмотрел на Смита. – Правда, не знаю, что и делать. Не сдашь же его в бюро находок. Наверное, надо известить полицию.

– Именно туда я и собираюсь поехать.

– И правильно, – покивал Смит.

– К вам-то я пришел.

– Да, да, пришли, – Кавалье потер пальцем бровь. – И деньги вы нашли. Но не на территории отеля... так?

– Примерно в двадцати кварталах отсюда.

– И этот мужчина убежал... вы уверены, что позвонили в нужный вам номер?

– Нет, не уверен. Все ошибаются, особенно имея дело с телефоном. Но человек, с которым я говорил, не удивился, узнав, что я нашел его бумажник.

И Флетч засунул бумажник в задний карман.

– Даже не знаю, – в голосе Кавалье слышалась нерешительность. – Наверное, мы должны уведомить полицию, – он улыбнулся Флетчу. – Чтобы обезопасить себя, вы понимаете.

– Молодой человек пришел с двадцатью пятью тысячами долларов и ушел с двадцатью пятью тысячами долларов, – пробормотал Смит.

– Я совсем не против того, чтобы вы звонили в полицию, – Флетч посмотрел на Кавалье. – Вы же записали мой имя, фамилию и адрес, – он указал на блокнот.

– Конечно, конечно, мистер Армистед, – закивал Жак Кавалье. – Я все записал.

Глава 5

– Банка орехового масла, краюха хлеба, бутылка апельсинового сока и ты, – улыбнулся Флетч.

Они лежали животами на песке, голова к голове, рядом друг с другом, еще мокрые после купания. Вдвоем, на огромном пляже.

– Как романтично, – скорчила гримаску Мокси.

– Очень романтично, – согласился Флетч.

– Совсем не романтично, – в лучах опускающегося к горизонту солнца капельки соленой воды на ее руках, спине, ногах блестели, словно бриллианты. – Ореховое масло, хлеб и апельсиновый сок.

– И ты.

– Блеск, что и говорить. Лучше, конечно, тушеной моркови и консервированных бобов, но причем здесь романтика, Флетч, – Мокси приподнялась, смахнула песок с обнаженной груди, легла щекой на руку Флетча, вздохнула. – На нашу долю романтики уже не осталось.

– Откуда у тебя такие мысли?

– Романтика ушла из жизни. Она принадлежит прошлому...

– Я сейчас заплачу.

– ...Ушла вместе с кринолином и реверансами.

– А я – то почитал себя романтиком.

– Естественно. Вытащить меня из дома в половине второго, отмахнуться от свидания, которое мне назначили на два часа в кафе «Мондрайн», примчаться сломя голову на этот Богом забытый пляж, проскочив по пути несколько ресторанов, где нас могли вкусно накормить...

– Ты голодна...

– Бросить в прибой, как собачонку, – Мокси чуть потянулась и чмокнула его в щеку, – использовать на песке, даже без полотенца, не говоря уже об одеяле.

– Мы лежали на боку, так что условия для нас были одинаковые.

– Не очень романтичные, – Мокси дунула ему в нос.

– Романтика – это химера, выдуманная виноделами и кондитерами.

– И еще теми, кто продает нюхательные соли.

Она лизнула его в щеку.

– Что может быть романтичнее орехового масла и апельсинового сока. Полезные продукты, богатые белком и витамином С. И очень калорийные, от них сразу прибавляется энергии.

– Я вижу, Флетч, с энергией у тебя снова все в порядке.

– Конечно, – подтвердил он. – Уже целых пять минут.

Они посмотрели на поднимающиеся за пляжем холмы. Только один дом, да и тот довольно далеко. Окна с тонированными стеклами. Тот, кто мог наблюдать за ними, сам оставался невидимым.

Они сидели на песке, запивая апельсиновым соком хлеб с толстым слоем орехового масла.

– И что потом? – спросила Мокси.

– А потом я взял эти двадцать пять тысяч долларов, – Флетч отпил сока из бумажного стаканчика. – Что еще тебя интересует?

– Вчера вечером, если я не ошибаюсь, ты упивался собственной важностью и гордо вещал о том, что должен вовремя быть в редакции, чтобы не опоздать к началу ночной смены, а потому, если я хочу поехать с тобой на пляж, то должна собрать вещи и подготовиться к отъезду до того, как проснусь...

– Собственной важностью?

– Напоминал распушившего хвост павлина.

– Если ты чем и знаменита, Мокси, то уж не ранними подъемами.

– Я вообще не знаменита. Пока. А спать поздно я научилась в драматической студии.

– Правда?

– Да. Занятия там начинались после полудня.

– Этим артисты отличаются от всех прочих.

– Я не знаю, когда начинается ночная смена в газете, Флетч, но эта красная лягушка, ползущая над океаном – заходящее солнце. А если я не ошибаюсь, от твоей драгоценной редакции нас отделяют семь часов быстрой езды.

– Я теперь другой человек.

– Другой?

– Меня уволили.

– Однако, – на пару секунд она даже перестала жевать. – Тебе же нравилась эта работа.

– За нее еще и платили.

– Ты можешь найти работу в другой газете. Так ведь?

– Я в этом сомневаюсь.

– Что случилось?

– Длинная история. Запутанная.

– А ты расскажи. В самых общих чертах. Если я чегото не пойму сразу, то смогу задать тебе вопрос-другой. Так?

– В общем, мне поручили написать проходную статью о мало кому известной компании, и я, похоже, обманул читателей. Всю информацию я получал от одного парня по фамилии Блейн. Чарлз Блейн. Вице-президент и начальник финансового отдела. Он принес мне ворох служебных записок, направленных ему председателем совета директоров компании, Томом Бредли, и сказал, что я могу ссылаться на них. Что я и сделал.

– Так в чем же твоя ошибка?

– Том Бредли умер два года тому назад.

– Умер?

– Умер.

– Совсем умер?

– Сейчас он мертвее романтики.

– Ты цитировал умершего человека?

– И очень подробно. Мокси хихикнула.

– По-моему, в этом нет ничего плохого.

– Могло, конечно, быть хуже, – Флетч покачал головой. – Я мог процитировать человека, которого вообще не существовало.

– Извини, – Мокси почесала нос.

– За что?

– За мой смех.

– Да нет, ситуация действительно смешная.

– А когда написаны документы, на которые ты ссылался? Не в последнее же время?

– В том-то и дело, что даты свежие. Я привел их в статье.

– Я ничего не понимаю.

– Считай, что нас уже двое.

Мокси посмотрела на заходящее солнце.

– А может, это чья-то злая шутка?

– Очень злая. Кто-то сознательно хотел навредить прессе.

– Кто? Почему?

– Я полагаю, Блейн. Он знал, что делает, подсовывая мне служебные записки от покойного. Может, он чокнутый.

– А потом ты с ним виделся? Пытался связаться?

– Пытался, этим утром. Он ушел с работы. Грипп.

– Нет, – Мокси покачала головой. – Какое-то безумие. Никто на это не пойдет. Особенно ради шутки.

– Это не шутка, – возразил Флетч. – Возможно, ты слышала, что некоторые американские фирмы ведут хорошо продуманную кампанию, цель который – выставить на посмешище газеты и телевидение.

– Где я могла это слышать?

– Кампания эта набирает обороты. Они говорят, что среди журналистов слишком много либералов. Настроенных против бизнеса как такового.

– Это так?

– Возможно. А возвращаясь к моему случаю, отмечу, что два или три года тому назад корпорации «Уэгнолл-Фиппс» как следует досталось от «Ньюс-Трибюн».

– За что?

– Заигрывание с должностными лицами. Они кормили и поили конгрессменов, мэров, более мелких чиновников, получавших жалование от государства, чтобы соответствующие службы покупали лопаты и зубочистки у «Уэгнолл-Фиппс».

– Те статьи писал ты?

– Тогда я даже не работал в «Ньюс-Трибюн». Я был в Чикаго.

– Так ты – козел отпущения.

– Мне некого винить, кроме себя. Статью об «Уэгнолл-Фиппс» я писал спустя рукава. Параллельно я готовил другой материал, о футболе. Вот с ним я работал на полную катушку. А с «Уэгнолл-Фиппс»... Просмотрел вырезки за прошлые годы, пришел к выводу, что главный вопрос – остался ли у корпорации тот самый пансионат в Аспене[24], где развлекали конгрессменов и их семьи, и отправился брать интервью у Блейна. Помнится, я едва не заснул, слушая его. А потом он усадил меня в отдельный кабинет, чтобы я мог спокойно сделать выписки из служебных документов.

– То есть у тебя нет ни служебных записок, ни их копий.

– Нет. Ничего у меня нет. Простая, глупая, никому не интересная статья, которую, как мне казалось, никогда не напечатают. Но кто будет читать про «Уэгнолл-Фиппс»?

– Наверное, сотрудники корпорации, а уж руководство – наверняка.

– Мне поручили эту статью лишь потому, что репортер, обычно пишущий о бизнесе, большой любитель дельтапланов, неудачно приземлился и сломал позвоночник.

– Это ужасно.

– Конечно, ужасно. Бизнес для меня – темный лес. Я даже не просматриваю биржевые страницы. И слыхом не слыхивал об «Уэгнолл-Фиппс».

– Так почему они отыгрались на тебе?

– Не на мне. На газете. Над нами действительно будут смеяться. Цели они достигли.

– То есть воспользовались твоей некомпетентностью в этом вопросе.

– Именно так. Приходит такой зелененький Братец Кролик, открывает рот и ему скармливают заранее приготовленную морковку. Говорят о Томасе Бредли, председателе совета директоров, показывают его служебные записки, а я наговариваю в диктофон или аккуратно вывожу в блокноте: «В служебной записке, датированной 16 апреля, председатель совета директоров, Томас Бредли, распорядился... и так далее, и так далее». Да разве мог я предположить, что вице-президент, он же начальник финансового отдела, будет говорить о покойнике, как о живом человеке?

Мокси покачала головой.

– Бедный Братец Кролик.

– Не бедный. Глупый.

– Значит, тебя уволили.

– Главный редактор постарался подсластить пилюлю. Заговорил о трехмесячном отстранении от работы, но лишь для того, чтобы потом бить себя в грудь, утверждая, что пытался вытащить меня.

– Никаких шансов?

– Я бы сам не нанял себя. А ты?

– Хочешь сока? Есть еще бутылка.

– Ее лучше оставить на утро.

– Так что ты делал утром в отеле «Парк Уорт»?

– Это уже другая история. Потому-то мы и едем в Урэмрад. Вернуть одному парню бумажник. Я нашел его на мостовой.

– Флетч, я замерзла. Если ты посмотришь на запад, то заметишь, что и солнце ушло в другое место.

– Я могу разжечь костер, – предложил Флетч.

Мокси воззрилась на него.

– Ты хочешь сказать, что мы проведем ночь здесь?

– Естественно. Это так романтично.

– На пляже?

– Сколько у тебя денег, Мокси?

– Не знаю. Долларов пятьдесят.

– Я так и думал. Репетиции новой пьесы начнутся у тебя в понедельник. А когда ты получишь первый чек?

– В конце следующей недели.

– Тебе жить на пятьдесят долларов до конца недели, а мне, примерно на столько же, до конца своих дней. Смекаешь?

– А кредитные карточки на что? Вчера вечером ты ей воспользовался. В ресторане. Даже у меня есть кредитная карточка.

– Спальник у меня в машине.

– Ты заставляешь меня провести ночь на берегу?

– Я тебе это уже говорил. Очень романтично.

Поднявшись, Флетч стряхнул с себя песок.

– А я тебе говорила, что романтика умерла.

– Мудрая мысль, – Флетч направился к машине. – Пошел за мешком.

Глава 6

– Ищу своего дядю, – пояснил Флетч.

Старику-полицейскому потребовалось немало времени, чтобы подняться с вращающегося стула и подойти к перегородке, разделяющей надвое большую комнату, которую занимал полицейский участок города Урэмрада. В левом ухе полицейского Флетч заметил слуховой аппарат.

– Его зовут Джеймс Крэндолл, – теперь Флетч говорил медленнее, отчетливо произнося каждое слово.

– Живет в этом городе?

– Вроде бы.

– Что значит, «вроде бы»? «Вроде бы» здесь никто не живет. Или живут, или нет. У нас свободная страна.

– Мама дала мне этот адрес, – Флетч протянул полицейскому листок, полученный от Жака Кавалье. – А я не могу найти Курье-драйв.

– 47907 Курье-драйв, Урэмрад, – произнес полицейский.

– Аптекарь не знает, где это.

Полицейский коротко глянул на Флетча.

– Это Боб-то не знает?

– Похоже, что нет.

– Этот Крэндолл... Брат вашей матери?

– Да.

– Вы знаете, что у вас на лице песок?

Флетч смахнул с лица несколько песчинок.

– Почему у вас на лице песок?

Флетч пожал плечами.

– Играл в песочнице.

– Вам следовало бы побриться, прежде чем ехать на встречу с вашим дядей.

– Да, вы, несомненно, правы.

Полисмен вновь посмотрел на листок.

– Боб не знает, где находится Курье-драйв, потому что в Урэмраде нет Курье-драйв.

– Нет?

– Ваша мать часто лгала вам, юноша?

– Никогда в жизни.

– Возможно, вы этого не знаете. У нас нет Курье-драйв. Стрит-роуд – это по-нашему, а драйв[25] – уже чересчур.

– А Курье-стрит у вас нет?

– Разумеется, нет.

– Может, есть какая-нибудь другая, с созвучным названием?

Полицейский близоруко уставился на окно.

– Есть Колдуотер-роуд. Да у нас нет и домов с такими большими номерами, Сорок семь тысяч девятьсот семь. Да во всем Урэмраде тысяча девятьсот домов.

– Вы знаете человека по фамилия Крэндолл?

– То есть, вашего дядю?

– Да.

– Нет. Креншоу знаю, но он не ваш дядя.

Флетч улыбнулся.

– А откуда вам это известно?

– Потому что Креншоу – это я, а моя сестра жива.

– Понятно, – кивнул Флетч. – Сдаюсь. Вы никогда не слышали о Крэндолле, проживающем в Урэмраде?

– Никогда. И второго Урэмрада в Америке нет. Во всяком случае, я такого не знаю. А вы знаете другой город, называющийся Урэмрад?

– Нет.

Полицейский пробежался взглядом по шее и свитеру Флетча.

– Да вы весь в песке, юноша. Хотите принять душ?

– Что?

– Хотите принять душ? Побриться?

– Где?

– Да здесь же. У нас есть душевая. А бритву я вам дам.

– Премного вам благодарен.

– Вы, похоже, проделали немалый путь, разыскивая вашего дядю. – Полицейский открыл калитку в перегородке, давая Флетчу пройти. – А послала вас мамаша сюда неизвестно зачем.

Флетч последовал за полицейским в коридор, ведущий к камерам.

– Почему она вам солгала? Есть ли у вас вообще дядя? Наверное, она сказала, что он богат...

– У тебя мокрые волосы, – Мокси все это время дожидалась Флетча в машине. – И ты побрился.

– И помылся.

– Где?

– В здешней тюрьме. Хочешь принять душ? Познакомлю тебя с милым старичком-полисменом.

– А как там пахнет?

– Пахнет там ужасно. Просто воняет.

– Нет, благодарю. Я лучше приму душ в своей квартире.

Флетч завел мотор и покатил к автостраде.

– Нет в Урэмраде Джеймса Сейнта Э. Крэндолла. И никогда не было.

Мокси потерлась спиной о спинку сидения, почесала локоть.

– У меня все чешется. Мы едем к тебе?

– Нет.

– О, Господи, Флетч, я понимаю, что тебе не хочется возвращаться в город. Уже отсюда слышится гоготание твоих собратьев по перу. Но я хочу нормально поесть и принять нормальный душ.

– Сначала заглянем к Френку Джеффу.

– А кто он такой? Он жив или тоже умер?

– Он – мой редактор. Мой бывший редактор.

– Ты думаешь, что сможешь найти его дом?

– Я знаю, где он живет. Туда и поедем.

– Флетч, кто-то говорил мне, что ты – великий репортер. А на деле выясняется, что ты не можешь найти человека даже в таком маленьком городке, как Урэмрад. Или он называется иначе?

– Кто тебе говорил, что я – великий репортер?

– Ты.

Они выехали на автостраду, и Флетч с силой вдавил в пол педаль газа.

– Выходит, что я ошибся.

Глава 7

– Мой Бог! – Мокси застыла перед роскошным особняком, словно сошедшим с иллюстрации книги восемнадцатого века. – Главный редактор «Ньюс-Трибюн» живет в таком доме?

– Как видишь.

Флетч уже звонил в колокольчик. Дверь открыла Клара Сноу. С полупустым бокалом «мартини» в руке.

– Флетч!

– Добрый вечер, Клара. Не ожидал встретить тебя здесь.

Клара не улыбнулась.

– Не уверена, что тебя ждут, Флетч.

– Знаешь, когда Френк устраивает вечеринки для сотрудников...

– Сегодня он ничего не устраивает.

– Ну, Френк, должно быть, дома, ты – в доме, а ты сотрудник...

– Заходи, Флетч.

– Одну минуту. Я не один.

Тут из-за ухоженной рощицы выпорхнула широко улыбающаяся Мокси.

– Добрый вечер, – она пожала руку Кларе. – Рада познакомиться с вами, миссис Джефф.

– Она – не миссис Джефф, – поправил ее Флетч. Впустив их в холл, Клара закрыла дверь.

– А ты, Флетч, не из слабонервных.

– Меня вдохновляет Мокси.

Френка они нашли в гостиной. В толстом лыжном свитере, он подкладывал в камин очередное полено. При этом работал кондиционер.

– Добрый вечер, Френк, – приветствовал босса Флетч.

Френк поглядел на него поверх очков.

– Ты уволен, Флетч. Если раньше в этом были хоть какие-то сомнения, то теперь их не осталось.

– Почему?

– Потому что сегодня – пятница, это мой дом, а уволенные подчиненные не должны заявляться сюда без приглашения в пятницу вечером. Или когда-либо еще. Прежде всего, это указывает на отсутствие хороших манер.

– Даже если я собираю материал для статьи?

– Какой статьи?

– Вот об этом я и хочу поговорить.

Френк уже смотрел на Мокси.

– Какая же вы красивая.

– Благодарю вас, сэр, – Мокси кокетливо улыбнулась.

– Правда, красивая.

Клара Сноу обошла кофейный столик и села на диван.

– Мокси Муни, – представил Флетч свою даму. – Она актриса. С понедельника начинает репетировать в пьесе, которую ставят в театре «Кэлоуквиэл».

– Раз уж ты здесь, можешь что-нибудь выпить, – сменил Френк гнев на милость. – Хозяин дома не должен забывать о гостеприимстве.

– Спасибо, Френк. А где Бетти?

Прежде чем ответить, Френк подошел к бару, наполнил два бокала для Флетча и Мокси, добавил «мартини» в свой.

– Моя жена в Сан-Франциско. Уехала на уик-энд. Повидаться с семьей брата и кое-что купить. Есть еще вопросы, Флетч?

– Конечно, – Флетч искоса глянул на Клару Сноу.

– Клара пришла пообедать и обсудить со мной некоторые редакционные проблемы.

– Обсуждать редакционные проблемы с парламентским репортером? Понятно.

Клара вела кулинарную страницу до тех пор, пока редакцию не засыпали жалобы. От блюд, приготовленных по ее рецептам, людям становилось нехорошо. Появилась даже новая болезнь – «грипп Клары Сноу». Репортеры, приходившие в редакцию с тяжелым похмельем, говорили, что не могут работать, потому что съели что-то из рекомендованного Кларой. И никто не мог понять, как и почему Клару перевели на куда более престижную должность парламентского репортера, освещающего текущие дела законодательного собрания штата.

– Политические проблемы, – уточнял Френк. – Так ты хочешь выпить, Флетчер, или предпочтешь, чтобы я пинком вышиб тебя за дверь?

Флетч сел на другой диван, напротив Клары.

– Конечно, Френк. «Мартини» – моя слабость. Извините, что помешал вашему совещанию с Кларой.

Френк подал Мокси бокал, второй, для Флетча, поставил на кофейный столик.

– Садитесь, садитесь, – улыбнулся он Мокси. – Будьте, как дома. Берите пример с Флетча.

Мокси выбрала место рядом с Флетчем, а Френк опустился в кресло.

– Как называется пьеса, в которой вы будете играть? – спросил Френк Мокси.

– »В любви», романтическая комедия.

– Не знал, что где-то еще ставят романтические комедии, – удивился Френк. – Надо бы посмотреть.

– Вы – инженю[26]? – спросила Клара.

В самой Кларе уже не было ничего наивного: зрелая, тридцатилетняя, знающая себе цену женщина.

– Да, – кивнула Мокси. – Вся комедия построена на идее изнасилования.

– Очень весело, – поджала губки Клара.

– Разумеется, не в прямом смысле, – продолжила Мокси. – Видите ли, героиня – молодая девушка, получившая строгое воспитание, выходит замуж, и каждый раз, когда муж прикасается к ней, думает, что ее будут насиловать. А потому любая попытка приласкать ее, кончается вызовом полиции. Понимаете?

– По-моему, очень забавно, – Френк отпил «мартини».

– Но мужья могут насиловать жен, – заметил Флетч.

– При этом молодые люди очень любят друг друга, – Мокси говорила, разглядывая содержимое своего бокала. – Просто они совсем запутались и не могут разобраться, у кого какие права.

– По адвокату в каждую спальню! – воскликнул Френк. – Вот чего нам не хватает.

– »Уэгнолл-Фиппс», – напомнил Флетч причину своего нежданного прихода.

Френк повернулся к нему.

– Что?

– Только не говорите, что вы закончили на сегодня все дела, Френк. Мы же прервали ваше совещание с Кларой.

– О делах газеты я готов говорить в любое время, – Френк насупился. – Не знаю только, хочется ли мне обсуждать с тобой эту статью про «Уэгнолл-Фиппс». Ошибка, она и в Африке ошибка, Флетч. Ты напортачил. Трудно это признать, но деваться тебе некуда.

– А статья, она и в Африке статья, Френк.

– Не понял тебя.

– Вице-президент и начальник финансового отдела «Уэгнолл-Фиппс» называет руководителя своей компании Томаса Бредли, показывает мне отправленные им служебные записки, датированные недавними числами, а потом кто-то говорит вам, что Томас Бредли давно умер. Мне нужны факты.

– Фактами тебе следовало пользоваться при подготовке статьи, – резонно заметила Клара.

– Ладно, – Френк посмотрел на Клару, потом на Флетча, – Газету я, как обычно, прочитал дома, за завтраком. Твою статью проглядел мельком, правда, подумав, а кому взбрело в голову поручить тебе ее подготовку. С босыми ногами и обрезанными джинсами...

– Босоногий мальчишка с румянцем во всю щеку, – промурлыкала Клара.

– Мне всегда казалось, что бизнес – не твоя сфера, – Френк улыбнулся.

– Том Джеффриз сломал спину, неудачно приземлившись.

– Я знаю. А когда я пришел на работу, позвонила Энид Бредли. Сказала, что она возглавляет «Уэгнолл-Фиппс» после смерти ее мужа. Я вновь раскрыл страницу с твоей статьей, прочитал ее повнимательнее и увидел, что она пестрит ссылками на ее мужа, Томаса Бредли. Недавними ссылками.

– Ссылками на служебные записки, – добавил Флетч.

– У тебя есть копии этих записок? – спросил Френк.

– Нет.

– Я позвонил Джеку Кэрридайну, редактору отдела экономики, который только что вернулся из деловой поездки в Нью-Йорк...

– Я знаю, что Джек – редактор отдела экономики, – вставил Флетч.

– ...но он не смог сразу сказать, жив Томас Бредли или мертв. Наверное, «Уэгнолл-Фиппс» не такая уж крупная компания. Он позвонил президенту «Уэгнолл-Фиппс» и получил ту же информацию, что и я. Бредли мертв. Я говорил тебе об этом по телефону?

– Нет. Вы не сказали мне, что вам звонила Энид Бредли, как и о том, что она возглавляет «Уэгнолл-Фиппс». Вы сказали, что смерть Бредли подтвердили сотрудники «Уэгнолл-Фиппс», а не глава фирмы.

Клара, вздохнув, искоса глянула на Френка.

– Мертвый, он все равно мертвый, кто бы этого не подтверждал, – вздохнул тот.

– Я понимаю, что это не мое дело, – вмешалась Мокси, – но мне кажется, что «Уэгнолл-Фиппс» сыграла с Флетчем злую шутку. Пару лет тому назад «Ньюс-Трибюн» крепко прошлась по этой компании...

– Такова репортерская участь, – прервал ее Френк. – Правду не говорит никто. Люди делятся с репортером лишь тем, что им выгодно. Хорошие репортеры это знают, и не попадаются на подобные уловки.

– А Флетч попался, – подытожила Клара. – И на том надо ставить точку.

– Френк, не сможете ли вы сохранить мне жалование, пока я не размотаю этот клубок?

– А что тут разматывать? – переспросил Френк. – Миссис Фиппс... я хотел сказать, миссис Бредли сказала, что не хочет, чтобы ее дети читали в газете статьи, в которых об их отце говорится, как о живом человеке. И винить ее нельзя, не так ли? Она сказала, что душевная рана только-только начала затягиваться.

Флетч покачал головой.

– Что-то здесь не так, Френк.

– Конечно, не так, – Клара Сноу прошла к бару, чтобы наполнить свой бокал. – Ирвин Морис Флетчер готовил статью на скорую руку. А с остальным все в полном порядке.

Френк наклонился вперед.

– Кэрридайн позвонил миссис Уэгнолл... я хочу сказать, миссис Бредли и постарался все уладить. Вечером он даже подъехал к ней домой и час говорил с детьми, убеждая их, что и репортеры иногда ошибаются. В суд нас не потянут. Но статья, в которой мы цитируем покойника, разошлась по всей стране, Флетч. И это вредит престижу газеты. Наш издатель прочитал ее в Санта-Фе и позвонил мне. Теперь придется ждать, пока он вернется.

– И что он сказал? – спросил Флетч. Френк вновь откинулся на спинку кресла.

– Я просил ограничиться отстранением от работы. Честное слово, просил.

– А он отказал?

– А как по-твоему?

– Он отказал, – Флетч поднялся.

– Ты не выпил ни капли. – указал Френк на «мартини».

– А я выпила, – Мокси поставила на кофейный столик пустой бокал.

Френк ей улыбнулся.

– Таким красавицам, как вы, пить совсем ни к чему.

Клара вернулась и вновь села на диван.

– Еще один вопрос, Френк.

– Какой? – Френк посмотрел на Флетча.

– Обед готовила Клара?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– Я позвоню в редакцию и скажу Джейн, что в понедельник вы на работу не выйдете.

Глава 8

– А что ты здесь, собственно, делаешь? – заместитель заведующего библиотеки «Ньюс-Трибюн» стоял в дверях, сверля Флетча взглядом.

Дело было в субботу утром, без четверти восемь.

Флетч оторвался от дисплея.

– Работаю.

– Я слышал, мы больше не нуждаемся в твоих услугах.

– Я тоже слышал.

– Тогда тебя следует лишить доступа в редакцию. И уж по меньшей мере отлучить от нашей превосходной картотеки,

Флетч выключил компьютер, собрал исписанные листы.

– Перестань, Джек. Дай мне возможность выплыть.

– Одну минуту, – широкоплечий заместитель заведующего загородил Флетчу путь. – Посмотрим, что ты отсюда выудил.

– Сделал несколько выписок.

– Насчет чего? Я хочу посмотреть.

Флетч протянул Джеку исписанные листы, подождал, пока тот их проглядит.

– Джеймс Сейнт Эдуард Крэндолл. Проживает в Ньютауне. Кто это?

– Не знаю.

Джек коротко глянул на Флетча, вновь вернулся к листкам.

– Чарлз Блейн. Проживает в Бел-Монте. Ты упоминал его в своей замечательной статье, что напечатали в среду. Как ты, наверное, догадываешься, ее выучили чуть ли не наизусть.

– Догадываюсь.

– Томас Бредли. Председатель совета директоров «Уэгнолл-Фиппс». Женат на Энид Риордан. Двое детей. Проживает в Саутуорте. Ты ссылался и на него, не так ли? – Джек улыбнулся. – Ты просто так не сдаешься?

– С какой стати?

Джек вернул Флетчу записи.

– Полагаю, каждый имеет право спасать собственную задницу... даже после того, как ее уже высекли.

– Могу я воспользоваться твоим телефоном, Джек?

– Немедленно выметайся отсюда, и тогда я не потяну тебя в суд за пребывание в неположенном месте.

– Ладно, ладно, – у двери Флетч обернулся. – Джек?

– Ты все еще здесь?

– Хочешь узнать интересную новость?

– Да. Кто выиграет сегодня третий заезд на скачках в Хили. Скажи мне, чтобы я мог утереть нос Осборну. Хотя, ты, скорее всего, скажешь, что выиграет Триггер.

– Некролога нет.

– У Триггера был отличный некролог. После того, как Рой Роджерс отравил его.

– Возможно, – Флетч указал на компьютер. – Но вот некролога Томаса Бредли я не нашел.

– Некрологи мы даем далеко не на всех умерших. Только на самых выдающихся членов нашего общества. Бредли не числился в капитанах американской промышленности.

– Мне кажется, это интересно.

– Напиши хорошую статью о том, как отравили Тома Бредли. Только опубликуй ее у наших конкурентов.

Стоя у своего стола в отделе городских новостей, Флетч позвонил домой. Трубку сняли после седьмого гудка.

Неподалеку четверо репортеров и фотограф пили кофе у стола Эла. Тот сидел, откинувшись на спинку стула, ноги его покоились на столе. Средних лет, он постоянно жаловался на боли в ногах и спине, а потому на задание его посылали лишь когда все остальные были в разгоне. Так что большую часть времени он проводил в редакции, собирая все сплетни.

Все пятеро заулыбались, когда Флетч появился в отделе.

– Доброе утро, Ирвин, – пропел Эл. – Что-то не припомню, чтобы ты появился в редакции в такую рань, да еще и в субботу. Что случилось? Тебя тоже вытолкали из постели?

– Телефон, – раздался в трубке голос Мокси. – То есть, слушаю.

– Доброе утро, солнышко, – Флетч повернулся к репортерам спиной.

– Флетч, почему ты всегда будишь меня по утрам?

– Потому что люди просыпаются в это время. Встают. Делают зарядку.

– Я плохо спала ночью.

– Когда я уходил, ты спала, как младенец.

Мокси зевнула в трубку.

– Я долго лежала без сна, когда ты уже спал. Думала о пьесе. О том, в какую ты попал передрягу. Флетч, твоя карьера загублена, так?

– Еще не все потеряно.

– Эти люди, к которым мы заехали вчера вечером. Твой редактор и эта ужасная женщина...

– Клара Сноу.

– Если б ты приехал без меня, они не пустили бы тебя на порог. Френк спустил бы тебя с крыльца, а Клара сплясала на твоей голове в туфлях на высоких каблуках.

– Если ты задаешь вопрос, то ответ положительный. Да, я прикрылся тобой. Ты возражаешь?

– Разумеется, нет.

– Френк у нас большой ценитель красоты. Слушай, сегодня мне придется поездить по городу. Хочешь составить мне компанию?

– Далеко ехать?

– На окраину.

– Я только что провела в твоей машине два дня. Два дня в машине и ночь на пляже. Шесть сэндвичей с ореховым маслом, три бутылки апельсинового сока и мокрые спагетти с кетчупом у тебя дома.

– Ужин при свечах.

– Вот-вот. Фонарь – «молния» – просто чудо. Очень романтично. Такое ощущение, что находишься на тонущем корабле. Но, по крайней мере, мне удалось принять душ. Когда мы сидели у Френка, у меня чесалось все тело.

– Ты держалась мужественно. Никто этого не заметил.

– Мне не хотелось скрестись в присутствии этой Клары.

– Так ты не хочешь поехать со мной?

– Нет. Я еще несколько минут посплю, а потом примусь за сценарий.

– Я могу задержаться допоздна.

– Если мне станет скучно, я пойду прогуляться.

– Правильно. Пусть соседи полюбуются тобой. До встречи.

– Слушай, а еда в доме есть?

– До встречи.

Повернувшись, Флетч увидел, что четверка репортеров вкупе с фотографом пристально смотрят на него. Чувствовалось, что они внимательно слушали, пока он говорил по телефону.

– Пытаюсь найти меч для харакири, – пояснил Флетч необходимость поездки на окраину. – Вместе с инструкцией по его использованию.

– Эй, Флетч, – промурлыкал Эл.

– Что, Эл?

– Можно попросить тебя об одном одолжении?

– Конечно, Эл. Проси о чем угодно. Хочешь, чтобы я переговорил с Френком насчет твоей прибавки к жалованию? Сейчас он прислушивается к моему мнению.

– Я хотел бы, чтобы ты взял интервью у одного человека, – Эл подмигнул сгрудившимся вокруг репортерам.

– Нет проблем, Эл. У кого?

– У Дуайта Эйзенхауэра[27]. Старине Айку есть что сказать.

– Хорошо, Эл. Я переговорю с ним перед ленчем.

– А как насчет Наполеона? – спросил фотограф.

– Беседовал с ним в прошлом месяце. Я рад, что вы читаете «Ньюс-Трибюн».

– Наполеон сказал тебе что-нибудь новенькое? – полюбопытствовал Эл.

– Да, очень сердился на Жозефину.

– Правда? А почему?

– Она ложилась в постель в бигудях. Потому-то он столько времени проводил на войне.

– Слушай, Флетч, – вступил в разговор еще один репортер, Терри, – а может, тебе перейти в один из этих спиритических журналов? Ты меня понимаешь. Там любят статьи типа «Что поведал мне Авраам Линкольн»[28].

– Или в профессиональную газету гробовщиков, – порекомендовал фотограф. – Ты мог бы вести у них постоянную рубрику «Вести с того света».

– Смейтесь, парни, смейтесь.

– Ты мог бы вновь процитировать Томаса Бредли, – добавил еще один, ранее молчавший репортер.

Флетч глянул на большие настенные часы.

– Извините, но мне пора бежать, а то не успею на собеседование в «Нью-Йорк таймс». Нельзя заставлять их ждать. Им нужен главный редактор, знаете ли.

– Мы об этом не слышали, Флетч, – ответил фотограф.

– Едва ли тебе светит эта должность, – усмехнулся Терри.

Флетч уже шагал к двери.

– Эй, Флетч, – крикнул вслед Эл, – а разве ты не забираешь свои пожитки?

– Нет, конечно, – обернулся Флетч. – Я еще вернусь.

– Да, да, – покивал пожилой репортер. – В следующей жизни.

Глава 9

– Господи, как я все это ненавижу, – Том Джеффриз лежал на высокой металлической кровати с колесиками на ножках.

Кровать выкатили в маленький дворик за его домом, а лежал он на животе, в одних шортах, с талии до шеи закованный в гипсовую броню, стянутую металлическими обручами. Тина, его подруга, в легком, свободного покроя платье, сидя на стуле, скармливала ему сваренное вкрутую яйцо.

– Что бы я ни ел, все застревает в горле, – жаловался Том. – Дай мне еще апельсинового сока, Тина.

Она поднесла стакан с соком к его лицу, всунула соломинку в рот.

– Со стороны полеты на дельтапланах смотрятся красиво, – Флетч сидел на столе, поставив босые ноги на скамью.

– Летать на дельтаплане – одно удовольствие. Непередаваемые ощущения. Паришь, словно птица.

– А птицы часто ломают спины? – полюбопытствовал Флетч.

– Иногда посадка бывает жесткой, – пояснила Тина. – Том летал последний раз перед нашей свадьбой. Мы собирались пожениться.

– Да, – вздохнул Том, – я намеревался завязать с дельтапланами, потому что этого хотела Тина. Она опасалась, что я могу разбиться. Похоже, предчувствовала, – Том улыбнулся.

– Свадьбу перенесли? – спросил Флетч.

– Нет. Только вместо фрака Тина положит красную ленточку на мою задницу.

– Как мило, – Флетч пожал плечами. – По крайней мере, она будет знать, за кого выходит замуж. И долго ты будешь пребывать в гипсе и алюминии?

– Недели, – простонал Том. – Месяцы.

– Мы женимся надолго, – успокоила его Тина. – Несколько месяцев не имеют никакого значения.

Она предложила накормить Флетча завтраком, но тот, хоть и был голоден, отказался, резонно предположив, что ей хватает хлопот и с Томом.

– Ты слышал о моих успехах? – спросил Флетч.

– Да, – ответил Том. – Мне позвонил Джек Кэрридайн. Поначалу я подумал, что он рассказывает мне забавную историю. Потом понял, что он не находит в ней ничего смешного. Кто-то заслал твою статью об «Уэгнолл-Фиппс» на его страницы, пока он был в отъезде. Ты процитировал мертвеца, Флетч.

– За что меня и уволили.

– За что тебя и уволили. А я оказался в выигрышном положении, – Том улыбнулся Флетчу. – Мне, в данной ситуации, это только на пользу. Ты же пролетел со статьей, готовить которую поначалу поручили мне.

– Том, можешь ты назвать мне причину, побудившую Чарлза Блейна подсунуть мне служебные записки, которые он будто бы получил совсем недавно от Томаса Бредли?

– Конечно. Он – подонок. В «Уэгнолл-Фиппс» все подонки. И Томас Бредли был таким же.

– В каком смысле?

– Понимаешь, не было в нем ничего человеческого. Никакой открытости. Его словно окружала стена. Просчитанные заранее слова, выверенные жесты. Словно ему было что скрывать. Потому-то два года тому назад мы и провели расследование финансовой деятельности «Уэгнолл-Фиппс». И уж конечно, обнаружили и взятки, и тот пансионат в Аспене, где никогда не отдыхали ни он сам, ни другие высокопоставленные чиновники «Уэгнолл-Фиппс».

– Хочешь кофе, Том? – спросила Тина.

– Чуть теплое, без кофеина кофе, да через соломинку, – Том поморщился. – Нет, не хочу.

– А ты, Флетч?

– Спасибо, Тина, не надо.

– Тогда я иду мыть посуду, – она собрала чашки и тарелки и ушла в дом.

– Бредли никогда не ездил в Аспен? – переспросил Флетч.

– Никогда. Спортсменом он не был.

– Откуда ты знаешь?

– Мы тщательно проверяли, кто жил в пансионате, а кто – нет. Только политики и коммивояжеры. Он никогда не привозил туда детей. Иногда там бывал начальник отдела продаж. Если ты катаешься на лыжах и у тебя есть пансионат на лыжном курорте, ты должен им пользоваться, не так ли?

– В общем-то, да.

– У Бредли было другое хобби. Он выкладывал мозаики из кусочков цветной плитки. Некоторые украшали его кабинет. Получалось красиво.

– А каким образом он возглавил «Уэгнолл-Фиппс»? Это семейная фирма?

– Нет. Оптовая компания «Уэгнолл-Фиппс» разорилась, и Бредли купил ее за долги, думаю, чуть ли не задаром. Потом продал часть складов. По куда более высокой цене. Полагаю, он договорился с покупателем, что вернет ему часть денег наличными. Короче, он получил оборотные средства, закупил товары, и дело у него пошло.

– И когда это было?

– Наверное, лет двадцать тому назад. А потом, когда у какой-либо из компаний-поставщиков возникали финансовые трудности, Бредли покупал всю компанию или ее часть. Так что теперь «Уэгнолл-Фиппс» – холдинг, владеющий акциями многих, никак не связанных друг с другом фирм, производящих все, что угодно, от пластиковых бочек до швабр и гвоздей. Надо прямо сказать, голова у Томаса Бредли варила как надо. Но основной сферой деятельности «Уэгнолл-Фиппс» по-прежнему оставалась оптовая торговля. Впрочем, ты, наверное, и так все это знаешь, Флетч. На прошлой неделе ты же написал об этой компании статью. Помнишь?

– Не забуду до конца дней.

– Блейн – типичный неудачник. В свое время я говорил с ним. Начальник финансового отдела компании. Из тех, кто отсиживает от сих и до сих, а потом – хоть трава не расти. Вечно во всем путается, не знает, где нужные документы. А вот Коркоран – нормальный парень. По крайней мере, смотрит в глаза, когда говорит с тобой.

– Александер Коркоран, президент компании.

– Молодец, Флетч. Ты говорил с ним?

– Нет. Блейн сказал, что он участвует в каком-то турнире по гольфу.

– Значит, ты говорил только с Блейном?

– Выходит, что так.

– Как же ты мог, Флетч? Нельзя писать статью на основе информации, полученной только из одного источника.

– Спасибо за совет.

– Извини, Флетч. Не стоит сердиться на меня. Как-нибудь я расскажу тебе о своих промахах, благо, они случались.

– Как я понимаю, мне поручили написать статью о финансовом положении маленькой компании, которую пару лет назад «Ньюс-Трибюн» уже поджарила на медленном огне. С какой стати мне беседовать с кем-то еще, кроме вице-президента и начальника финансового отдела? Я знал, что все цифры, которые он мне дает, должны фиксироваться где-то еще, может, в отделе промышленных корпораций правительства штата. Я чувствовал себя в полной безопасности. С чего ему врать мне?

– Белые люди врут, – глубокомысленно заметил Том Джеффриз. – Черные, впрочем, тоже.

– И все-таки я этого не понимаю. Том, тебе когда-нибудь говорили, что Том Бредли умер?

– Не знаю. Я этого не помню. Впрочем, если б кто и сказал, я бы пропустил это мимо ушей. Слушай, в этой компании работает две-три тысячи людей. Это даже не открытое акционерное общество. Уэгнолл-Фиппс – название какой-то деревушки. И мы занимались ей только по одной причине – чтобы показать, что не только гигантские корпорации занимаются подкупом чиновников и слуг народа.

– Если «Уэгнолл-Фиппс» не открытое акционерное общество, кто, тогда, ее владелец?

– Думаю, Бредли. Бредли и его жена. Возможно, часть акций принадлежит Коркорану, но я в этом сомневаюсь. «Уэгнолл-Фиппс» не из тех компаний, где коллективное руководство. Бредли всегда был себе на уме. Не делился с кем-либо своими планами. А Коркоран, пусть и числится президентом, на самом деле обычный продавец. Руководил компанией Бредли, как председатель совета директоров. А титул президента он пожаловал Коркорану, чтобы тот лучше работал.

– А что делал Бредли помимо работы?

– В каком смысле?

– С кем-то же он общался.

– Да. С детьми, женой, сотрудниками. Разве этого мало?

– А увлечения? Благотворительные комитеты, клубы. Ты, вот, Том, увлекаешься дельтапланеризмом.

– Увлекался.

– Ладно, увлекался. Играл Бредли в гольф? Теннис? Ты говорил, что спорт он не любил.

– Ну, не знаю, мне он казался мягкотелым. Не из тех, кто следит за здоровьем, хотя бы бегает трусцой. Может, он чем-то болел.

– А политика его не интересовала? Неужели он занимался только своей компанией?

– Понятия не имею. Мы виделись с ним в его кабинете. Говорил он спокойно, тщательно взвешивая каждое слово. Показывал мне мозаики. Красивые, но не более того. Не понимаю, куда ты клонишь, Флетч.

– Я пытаюсь разобраться, с кем имею дело.

– Может, тебе лучше сходить за этим на кладбище?

– Как смешно. Я хочу знать, почему Блейн говорил о нем, как о живом, хотя он мертв.

– Спроси Блейна.

– Именно это я и собираюсь сделать.

– Послушай, Флетч, выставить прессу в глупом свете пытаются с давних пор. Скармливают нам ложную информацию, чтобы потом от всего отказаться и оставить нас по уши в дерьме. Это же обычное дело.

– Говорить о мертвом, как о живом?

– Да, с этим Блейн перегнул палку.

– У Бредли же двое детей. Представь себе, как кто-то скажет им: «На днях я прочитал о вашем отце в газете. Ваш отец очень милый человек.» Том, это жестоко.

– Согласен с тобой.

– Так почему он это сделал?

– Наверное, кроме Блейна никто тебе не ответит.

– Пожалуй, ты прав, – Флетч спрыгнул со стола. Поздравляю со свадьбой.

– Спасибо. Наверное, я буду единственным, кто женится в лежачем положении.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь?

– Да. Скажи Тине, чтобы принесла губку. Я весь вспотел.

Глава 10

Джеймс Сейнт Э. Крэндолл, сутулый старичок лет семидесяти, стоял на веранде своего неказистого домишки в Ньютауне, засунув руки в карманы темнозеленых штанов, сшитых из толстого брезента. Взгляд его не отрывался от лица Флетча с той минуты, как тот вышел из машины.

– Доброе утро, – поздоровался Флетч, подойдя к крыльцу.

– Мне ничего не нужно, – пробурчал Крэндолл.

– В каком смысле?

– Из того, что у тебя есть.

– Но вы же не знаете, что я вам привез.

– А мне плевать.

– Вы уверены?

– Абсолютно уверен. Так что садись в консервную банку, на которой приехал, и отправляйся в обратный путь.

– Вы – Джеймс Сейнт Э. Крэндолл?

– Не твое дело.

– Вы – Джеймс Сейнт Э. Крэндолл или нет?

– Хочешь, чтобы я вызвал полицию?

– Естественно. Я подожду.

Морщинистая кожа под глазами Крэндолла покраснела.

– А с чего ты решил, что у тебя есть право это знать?

– У меня есть право знать все.

– Кто ты, собственно, такой?

Флетч широко улыбнулся.

– А почему вас это интересует?

– Ты – бродяга.

– Возможно.

– Даже не носишь башмаки. Оборванец оборванцем. Откуда ты взялся? Ты ходишь в церковь? Как ты узнал мое имя?

– Так вы Джеймс Сейнт Э. Крэндолл.

– Возможно.

– Если так, то я нашел ваш бумажник.

– Я не терял бумажник.

– Вернее, «корочки» для паспорта.

– Не было у меня паспорта. Тем более «корочек».

– Вы останавливались в отеле «Парк Уорт» несколько дней тому назад?

– Я постоянно живу дома.

Флетч оглядел дом Крэндолла. Облупившаяся краска. Кресло-качалка на веранде.

– Пожалуй, вы никогда не останавливались в «Парк-Уорт».

– Даже не слышал о нем.

– Есть ли у вас сын или внук, которого зовут Джеймс Сейнт Э. Крэндолл?

– Не твое дело.

– Послушайте, я нашел этот бумажник, – Флетч продемонстрировал старику бумажник. – В нем деньги. Принадлежит он Джеймсу Сейнту Э. Крэндоллу. Я пытаюсь вернуть бумажник его владельцу.

– Бумажник не мой. Я тебе это уже говорил.

– Вашего сына?

– Не было у меня детей. И жена умерла тридцать лет тому назад. Что б ей гореть в аду. И племянников у меня, слава Богу, нет.

– Интересный вы человек. И в церковь ходите?

– Конечно, хожу.

– А нет ли среди ваших знакомых другого Джеймса Сейнта Э. Крэндолла?

– Если и есть, какая тебе разница?

– Извините, что побеспокоил вас, – Флетч отступил на шаг. – Поболтать с вами – одно удовольствие, – и направился к машине.

– Позвольте посмотреть на ваше водительское удостоверение и регистрационный талон на автомашину.

Флетч еще не выехал за пределы Ньютауна, когда сзади пристроилась патрульная машина и водитель-полицейский, взвыв сиреной, приказал ему остановиться.

Он протянул полицейскому документы.

– Ирвин Морис Флетчер, – прочитал вслух полицейский. – Необычное имя, знаете ли.

– Да, вонючее. Мои родители ожидали скунса.

– Дождались?

– Нет, родился очаровательный мальчуган.

– И чем теперь промышляет их очаровательный мальчуган?

– Что-то я вас не понял.

Полицейский все еще держал документы в руке.

– Приезжаете к человеку, говорите, что нашли его бумажник с деньгами. Зачем вам это надо?

– Ага! Старина Крэндолл позвонил-таки в полицию,

– Неважно, кто позвонил.

– Какой же злопамятный тип.

– Не хотите ли проехать в полицейский участок и объясниться?

– Объясниться можно и здесь.

– Я слушаю.

– Я нашел бумажник, в котором лежала визитка Джеймса Сейнта Э. Крэндолла. Без адреса. Я пытался найти Крэндолла, которому принадлежит бумажник. Приехал к тому, что живет здесь, а он чуть не вышвырнул меня из дома И позвонил вам.

– Покажите мне бумажник.

– Зачем?

– Чтобы не оказаться за решеткой по обвинению в мошенничестве.

– У вас недостаточно улик, чтобы посадить меня.

– Чтобы не оказаться за решеткой за вождение автомобиля босиком.

– За это вы можете лишь оштрафовать меня.

Полицейский выписал квитанцию.

– Штраф двадцать пять долларов.

– Не уходите на пенсию, пока не дождетесь моего чека.

Полицейский протянул Флетчу квитанцию.

– Покажите мне бумажник.

– Нет.

– Вы уезжаете из Ньютауна?

– Во всяком случае, пытаюсь уехать.

Полицейский вернул Флетчу водительское удостоверение и регистрационный талон на автомобиль.

– Уезжайте, Ирвин, да побыстрее.

– Да, сэр. Будет исполнено, сэр.

Глава 11

Открылась дверь, и ноздрей Флетча достиг запах жарящегося гамбургера. За утро он выпил лишь чашку кофе.

– Привет, красавчик, – грудастая женщина, открывшая дверь дома Блейнов оглядела его с босых ног до головы. – Чем я могу вам помочь?

Лет шестидесяти пяти, она была в желтом, под горло, свитере, обтягивающих брючках и теннисных туфлях.

– Как себя чувствует мистер Блейн? – спросил Флетч.

– Откуда мне знать? – карие глаза женщины смотрели Флетчу в лицо.

– Это дом Чарлза Блейна?

– Совершенно верно.

– Разве он не подхватил грипп?

– Надеюсь, что нет. Болеть в отпуске – это ужасно.

– Он в отпуске?

– В Сан-Орландо. На мексиканском побережье. Они уже ездили туда, два года тому назад.

– Извините, я не представился. Это от изумления. Мне сказали, что он заболел гриппом. Моя фамилия – Флетчер. Из «Ньюс-Трибюн». На прошлой неделе мистер Блейн помогал мне в подготовке статьи об «Уэгнолл-Фиппс». В статью попали неточности. Вот я и решил еще раз переговорить с ним.

– Флетчер, Флетчер, Флетчер, – повторила женщина. – Не вы писали, что в некоторых похоронных бюро грабят покойников?

– Нет.

– Где-то я слышала вашу фамилию. Вы голодны?

– Конечно.

– Вот это ответ правильный. Все хорошие мужчины постоянно голодны, – она отступила в сторону, приглашая Флетча войти. – Я поджарю вам гамбургер.

– Отлично.

– Вы собираетесь поблагодарить меня?

– Да.

– Это не обязательно. Женщине всегда приятно накормить голодного мужчину, – дверь за Флетчем закрылась.

– Меня зовут Хэппи Франскатти.

– По вам сразу видно, что вы и впрямь счастливая[29].

– Да, счастливая, – через гостиную и столовую она провела его на кухню. – Я потеряла мужа и двоих детей в трех автокатастрофах.

– Какой кошмар.

– Кошмар, но я все равно счастливая. Такой уж родилась, – она положила три гамбургера в гриль. – Подозреваю, тут все дело в обмене веществ. Или в железах. А может, в чем-то еще. Я знаю людей, у которых нет никаких проблем, а они постоянно грустят. Даже представить себе не могут, что такое счастье. Каждое утро я просыпаюсь в половине шестого, и мне сразу хочется петь. Я подбегаю к окну и смотрю на мир, зная, что он чем-нибудь да порадует меня. А чего вы не садитесь?

Флетч сел за маленький кухонный столик.

– Я – тетя Мэри Блейн, – пояснила Хэппи. – Вы знакомы с Мэри? Миссис Блейн?

– Нет. Я лишь встречался с ее мужем. В его кабинете.

– Я лишь сторожу дом, – она перевернула гамбургеры. – Они позвонили мне в четверг, сказали, что у них появилась возможность уехать в Мексику, и не могу ли я пожить в их доме. Я тут же согласилась. Видели бы вы мою квартиру. Да нет, не надо вам ее видеть. Она такая маленькая. Если я поправлюсь на десять фунтов, то просто не смогу там повернуться.

– Они не планировали поездку заранее?

– Думаю, что нет. Я ужинала с ними в субботу, и разговора об этом не было. На Чарли это непохоже. Без подготовки он не ходит даже в бакалейную лавку. Составит список, дважды его проверит, сосчитает, сколько у него при себе денег, дважды переоденется. И уходит, когда уже хочется накричать на него. Я сразу же приехала и отвезла их в аэропорт. Они улетели в половине четвертого.

– Понятно. А его секретарь сказала мне в четверг, что у него грипп.

– Может, он и правда заболел. Был такой бледный, все время молчал, хотя обычно любит поговорить.

– Надолго они уехали?

– На две недели. Может, на три. Сказали, что дадут мне знать. А что за неточности попали в статью?

– Вина целиком моя. Я кое-что не проверил, так как посчитал очевидным.

– И у вас из-за этого неприятности?

– Нет. Меня уволили.

Хэппи положила на тарелку три половинки булочек, на них – поджаренные гамбургеры, сверху накрыла вторыми половинками.

– Если кто-то подложил вам свинью, то только не Чарли, – она поставила тарелку перед Флетчем. – Он на такое не способен. Я знаю его двадцать лет. Он, конечно, зануда. Хочет все знать, до последней мелочи. Иногда он сводит меня и Мэри с ума. Сколько стоит это, сколько то, где мы это купили, в каком магазине, кого мы видели, что они говорили. Дело в том, что мы не можем запомнить все эти мелочи. Никому нет дела, где что покупается. Кроме, конечно, Чарли.

Флетч смотрел на гамбургеры.

– Это все мне?

– Разве вы не сможете их съесть?

– Смогу.

– Я уже поела. Хотите молока?

– Да. Выпью с удовольствием.

Хэппи взяла стакан, подошла к холодильнику, открыла его, наполнила стакан молоком.

– Мэри больше похожа на меня. Умеет радоваться жизни. Но рядом с Чарли даже Статуя Свободы покажется комиком.

– Вкусные гамбургеры, – Флетч энергично жевал. – Чарли двадцать лет работает в «Уэгнолл-Фиппс»?

– Нет. Последние четыре года. До того он работал в «Ай-би-эм», – Хэппи поставила стакан с молоком на стол, села напротив Флетча. – Вы не слишком хорошо знаете Чарли.

– Я его совсем не знаю.

– Он из тех людей, которые, вместо того, чтобы смеяться над шуткой, начинают ее анализировать. А потом начинают все объяснять тому, кто пошутил. Кетчупа добавить?

– Нет, благодарю. Хэппи, а вы знаете чету Бредли?

– Босса Чарли и его жену? Да, конечно. Встречалась с ними два или три раза, когда Чарли поступил на работу в «Уэгнолл-Фиппс». Потом не видела два или три года. Не думаю, что они вели активную светскую жизнь. Подозреваю, после того, как они отобедали друг у друга, вы понимаете, необходимый ритуал между начальником и новым подчиненным, каждая парочка залезла в собственную норку. Все они такие необщительные. За исключением Мэри.

– Вы были на похоронах Тома Бредли?

– Да разве можно сказать, когда такие люди умирают? – Хэппи рассмеялась. – Они же и не живут. Не подумайте, что я это со зла. Нет, я похоронила младшую дочь полтора года тому назад. Я знала, что Том Бредли тяжело болел, не вылезал из больницы, а потом отправился на восток, в специализированную клинику. Из-за его болезни Энид Бредли пришлось взять руководство компанией на себя. Не думала, что она справится, пусть даже с помощью Чарли и Алекса. Я имею в Виду Алекса Коркорана, президента «Уэгнолл-Фиппс». Вот тот обожает хорошую компанию. Знаете, Флетч, я правильно запомнила ваше имя? Человека, который похоронил близких, а я похоронила троих, стараются не приглашать еще на чьи-то похороны.

Флетч принялся за третий гамбургер.

– Вкусно.

Хэппи улыбнулась.

– До чего приятно видеть мужчину с хорошим аппетитом.

– Побольше бы таких женщин, как вы.

– Вы еще не женаты, Флетч?

– Уже развелся.

– В вашем возрасте? Как такое могло случиться? Наверное, ваша жена не научилась повязывать вам слюнявчик.

– Что-то в этом роде.

– Она вас не кормила. Ох уж нынешние девушки. Гордость не позволяет им кормить мужчину. Из той же гордости они не могут позволить мужчине заплатить за них в ресторане. А потому все голодают.

– Хэппи, расскажите мне о Томе и Энид Бредли.

– А что тут рассказывать?

– Вы сказали, что он болел. Чем именно?

– Я забыла. Что-то хроническое. Может, вы мне подскажете?

– Я в болезнях ни бум-бум.

– Росточка он небольшого. Не выше жены. Большой любитель неприличных анекдотов. Мне они нравились. Умел он их рассказывать. А вот Энид, я чувствовала, его анекдоты коробили. Она смеялась, но как-то неестественно, вынужденно.

– Может, она слышала их раньше.

– Наверное. Я не могу причислить себя к их близким знакомым, – Хэппи глянула на настенные часы. – Я должна бежать.

– Да, конечно, – Флетч допил молоко. – Могу я чем-нибудь вам помочь, Хэппи? Куда вас подвезти?

– Благодарю, нужды в этом нет, – она поставила тарелку и стакан в раковину. – Я только возьму гитару, и в путь.

– Гитару?

– Да, я всегда беру ее с собой, когда иду в дом престарелых. Я им играю, и мы поем. Некоторые из них поют очень хорошо. У стариков бывают чудные голоса. Жаль только мир этого не замечает.

Она скрылась в спальне. Флетч дожидался ее в холле.

– А вот и мы, – Хэппи держала в руках гитару и пять или шесть экземпляров «Нэшнл ревью». Флетч открыл дверь, пропустил ее вперед.

– Просто захлопните ее за собой, – бросила Хэппи через плечо.

– Хэппи, большое вам спасибо за ленч.

– Пустяки.

– Желаю вам хорошо провести время в доме престарелых.

– Проведу, будьте уверены. Перегружу на плечи стариков часть моего веселья. Одной мне тащить его невмоготу.

Глава 12

Флетч проехал мимо дома Бредли в Саутуорте, отметил стоящий на подъездной дорожке «кадиллак». Двумя домами дальше мужчина красил стоящую на прицепе тридцатифутовую яхту. Чувствовалось, что на этой улице живут люди состоятельные. Вновь выехав на автостраду, Флетч свернул налево, остановился на первой же автозаправке, достал из багажника «MG»[30] чемодан, прошел в комнату отдыха, снял свитер и джинсы, надел брюки, рубашку, пиджак, носки и кожаные туфли.

Вернулся на улицу, где жили Бредли, припарковал машину у третьего от них дома.

Зашагал по тротуару к дому, рядом с которым мужчина в шортах и измазанной краской футболке любовно водил кистью по борту яхты.

– Привет, – поздоровался Флетч. – Хорошая у вас яхта.

Мужчина улыбнулся. Лет под сорок, с веснушками на носу.

– Тут вы не ошиблись. Это моя хорошая яхта и она никогда не будет вашей хорошей яхтой. Она не продается.

На подъездной дорожке под яхтой лежали тряпки, чтобы краска не выпачкала асфальт.

– Я занимаюсь торговлей недвижимостью, – продолжил Флетч. – Поэтому хотел спросить вас о другом.

– Мой дом тоже не продается.

– Речь пойдет не о вашем доме, а о том, где живут Бредли.

– А, о них, – мужчина бросил взгляд в сторону дома Бредли.

– Услышав о смерти главы семейства, мы решили поинтересоваться у соседей, а не намеревается ли вдова продать дом. Во всяком случае, босс дал мне такое поручение.

– А в какой фирме вы работаете?

– «Саут саутуорт риэлти».

– То есть вы работаете у Пола Кранца?

– Совершенно верно.

– Я знаю Пола. Несколько лет назад он помог купить дом моему отцу.

– Пол отличный парень.

– Так вы решили узнать о намерениях вдовы у соседей, а не у нее самой.

– Разве на моем месте вы поступили бы иначе?

– Наверное, нет. А вдруг соседи ничего не знают?

– И все равно ваша догадка будет точнее, чем моя.

Мужчина продолжил свое занятие, нанося на корпус толстый слой кремовой краски.

– Том Бредли умер? – спросил он.

– Так мы слышали.

– И у меня сложилось такое же впечатление. Вернее, я полагал, что он умер. Но на днях прочитал статью в «Ньюс-Трибюн», в которой о нем писали, как о живом. Я прочитал ее дважды, а потом показал жене. Даже спросил ее, не сошел ли я с ума.

– По-моему, нет, – Флетч переминался с ноги на ногу.

– Вы тоже прочитали ее?

– Я никогда не читаю финансовые страницы. А, наверное, следовало бы.

– Экономический раздел «Ньюс-Трибюн» не из лучших. Куда больше мне нравятся их статьи о спорте.

Флетч смотрел на сверкающие чистыми стеклами окна дома.

– Так умер Том Бредли или нет?

– Энид Бредли говорила, что да.

– Когда?

– На рождественской вечеринке. Мы устраиваем ее каждый год, для соседей. И всякий раз приглашаем Бредли, только потому, что они живут рядом. Они никогда не приходили. А в этом году Энид пришла. И в какой-то момент моя жена подошла ко мне, чтобы сказать: «Ты знаешь, Том Бредли умер? Я только что узнала об этом у Энид». Я, конечно, тут же нашел Энид, поговорил с ней. Нельзя сказать, что на этой улице мы живем одной семьей, но, когда человек умирает в двух домах от тебя, вроде бы ты должен это знать. – Энид Бредли сказала вам, что Томас Бредли умер?

Мужчина кивнул.

– Энид Бредли сказала мне, что Томас Бредли умер. На прошлое рождество. А тут я прочитал о нем в газете. Естественно, меня это удивило.

– По-моему, газеты частенько ошибаются.

– Ошибаются, да. Но цитировать покойника это уже перебор.

– Выходит, случается и такое.

– Каким образом?

– Понятия не имею. Если миссис Бредли говорит, что ее муж умер...

– ...Значит, так оно и есть. Вы со мной согласны?

– У них двое детей, так?

– Да.

Флетч ждал продолжения, но его не последовало. Судя по всему, молодых Бредли в округе не жаловали. Мужчина вновь принялся за покраску.

– Красивая яхта. Вижу, вы ее холите и лелеете.

– Наверное, я могу вам сказать, раз уж вы работаете у Пола Кранца, которого я считаю своим другом... Бредли не самые лучшие соседи.

– Понятно.

– Мягко говоря, они шумноваты.

– Шумноваты?

– Наверное, у них были проблемы. До нас они докатывались шумом. Крики по ночам, хлопание дверьми, рев отъезжающей в два или три часа ночи машины, иногда даже звон разбитого стекла.

Флетч огляделся. Дома стояли на значительном расстоянии друг от друга.

– Неужели вы могли это слышать?

– Верится с трудом, правда? А поговорив с Энид Бредли, увидев ее, вообще придешь к выводу, что спокойнее ее женщины нет. Но иной раз мы слышали, как она орала. Словно резаная свинья. Истерические вопли, крики, – мужчина помешал краску в ведерке. – Два или три года тому назад Том Бредли пытался покончить с собой.

– Вы это точно знаете?

– Бригада экстренной помощи прибыла ранним воскресным утром. Мы видели, как они потащили в дом прибор для промывания желудка, а затем вынесли Тома на носилках. Все соседи это видели. И таблеток он наглотался неслучайно. После очередной ночной сцены.

– Может, он болел, – предположил Флетч. – Может, ему сказали, что его болезнь неизлечима. Потому он и решил покончить с собой.

– Этого я не знаю. Но мне известно другое: с тех пор, как мы здесь поселились, из того дома постоянно доносились вопли. А мы живем тут уже шестой год. Подозреваю, у этой семьи серьезные эмоциональные проблемы. Такие семьи встречаются всюду, и в кварталах трущоб, и в более зажиточных районах. Жаль их, конечно, но что мы можем с этим поделать?

– А теперь все это прекратилось? Я хочу сказать, после смерти Тома Бредли уже никто не кричит по ночам и не бьет стекла?

– Да, теперь там совсем тихо. Дети приходят и уходят, но никто не хлопает дверьми и не уезжает в реве мотора. Она, я имею в виду Энид, каждое утро уезжает на работу. Так, во всяком случае, говорит мне жена. Кажется, она руководит компанией ее мужа... забыл вот название... а, вспомнил, «Уэгнолл-Фиппс». О ней, собственно, и писали в «Ньюс-Трибюн». Разумеется, раз в «Ньюс-Трибюн» написано «Уэгнолл-Фиппс», называться она может совсем по-другому, что-нибудь вроде «Смит, Смит и Смит».

– Да, – вздохнул Флетч. – Это же «Ньюс-Трибюн». Бульварная газетенка.

– У них отличный спортивный раздел.

– Миссис Бредли ничего не говорила насчет продажи дома?

– С Рождества я ее не видел. А уже скоро следующее. Живем рядом, а годами не разговариваем. Впрочем, особого желания общаться с ней у меня нет. Мы уже наслышались ее криков. Так что не пытаемся сблизиться. Вы меня понимаете?

– Конечно.

– Хорошо бы вам спросить миссис Бредли, а не хочет ли она переехать в другое место. Может, идея ей понравится.

– Спрошу обязательно.

– Район этот больно хорош. И если в том доме поселится спокойная, интеллигентная семья, никто возражать не станет, – мужчина шагнул к еще непокрашенной корме. – Скажите ей, что за этот дом она может получить кучу денег и найти себе удобную кооперативную квартиру в центре города... со звуконепроницаемыми стенами.

Глава 13

– Хотите что-нибудь выпить, мистер Флетчер?

– Нет, благодарю.

– А я, с вашего разрешения, выпью.

Флетч сидел на широком диване в гостиной Энид Бредли. Через стеклянные двери на террасу он видел, как блестит под солнцем вода в довольно-таки большом бассейне.

Энид прошла к бару, замаскированному под книжный шкаф, налила вино в высокий бокал.

– Учитывая, что мне приходится ездить на работу каждый день, имею я право расслабиться в субботу, не так ли? Разве не под этим предлогом вы, мужчины, пьете по уик-эндам?

– Я вообще предпочитаю не пить.

– Вы моложе, чем я ожидала, мистер Флетчер.

Флетч ясно видел, что никакого расслабления нет и в помине. Энид стремилась лишь создать видимость, что она расслабляется. Слишком уж изучающе смотрела она на него, когда открыла дверь. Слишком уж нарочито вздохнула, когда он представился. Сорока с небольшим лет, с избыточным весом, в платье, уже вышедшим из моды, в туфлях на высоком каблуке. Флетч не брался ответить на вопрос, а что она делала перед тем, как звякнул дверной звонок. Почему-то ему представилось, что она стояла в одной из комнат, со страхом ожидая его или другого незванного визитера.

Энид села на стул у кофейного столика с выложенной ни его поверхности яркой мозаикой из кусочков разноцветной плитки.

Флетч провел по мозаике кончиками пальцев.

– Это работа вашего мужа?

– Да.

– Очень красиво.

– В доме их несколько. В кабинете. В нашей спальне. На столике у бассейна, – свободной рукой она указала за спину. – И, разумеется, на стене.

Большая мозаика в виде расходящихся кругов украшала стену над камином.

– Я не виню вас в том, что вы заглянули ко мне, мистер Флетчер. Пусть я и оскорблена, но мне хотелось повидаться с вами, – она поставила бокал на кофейный столик. – Я прочитала написанную вами статью о нашей компании в выпуске «Ньюс-Трибюн» за среду. Мне пришлось позвонить вашему главному редактору. Статья эта очень расстроила моих детей, да и сотрудников компании.

– Я сожалею об этом.

– С чего вы решили цитировать моего мужа?

Флетч молча смотрел на нее.

– Мы не собираемся подавать на газету в суд. Какой от этого прок? Я даже не стала просить вашего главного редактора, мистера Джеффа, печатать опровержение. Да и что он мог напечатать? «В недавней статье об „Уэгнолл-Фиппс, Инкорпорейтид“ Ай-эм Флетчер ошибочно цитировал покойного Томаса Бредли»? Нет, от этого все еще больше запутается. Причинит нам всем лишнюю боль.

– Вы могли бы разрешить «Ньюс-Трибюн» напечатать некролог вашему мужу. Они его не печатали.

– Не поздно ли?

– Когда умер ваш муж, миссис Бредли?

– В этом месяце исполнился год с его смерти.

Флетч вздохнул.

– В этом месяце исполнился год с его смерти. А я видел служебные записки, подписанные им три недели тому назад.

– Такого не могло быть. Просто не могло. Почему вы говорите, что видели их? Это абсурд. Я склоняюсь к мысли, что у вас что-то не в порядке с головой. Вы так жестоко поступили со мной и моими детьми.

– Или..?

– Что, или..?

– Вы сказали, что склоняетесь к мысли. Значит, вы рассматриваете два варианта. Какие же? Или у меня не все в порядке с головой, или..?

– Или у кого-то еще. Именно потому я и говорю с вами, а не захлопнула дверь перед вашим носом. Сначала я подумала, что ваша статья – продолжение той грязной кампании, что вела ваша газета против «Уэгнолл-Фиппс» несколько лет тому назад. Но нет, ваша статья просто-напросто смешна. Газете от нее никакого толка. Я даже собиралась спросить мистера Джеффи, не смогу ли я увидеться с вами, поговорить, но... поняла из нашего разговора, что делать этого не следует.

– А что же он вам такого сказал?

– Он сказал, что вы очень молоды, а молодым свойственны ошибки, которые они и допускают.

– И вы склонились к мысли, что у меня не все в порядке с головой.

– Да и нет. Сомнения у меня остались, – она поднесла бокал к губам, вновь поставила на кофейный столик. Уровень вина в бокале не изменился. – Я сделала еще один шаг... – она замялась, – ... для достижения поставленной мною цели. Вы, надеюсь, меня понимаете.

– Нет, не понимаю.

Энид Бредли пожала плечами.

– Для меня не имеет никакого значения, мистер Флетчер, состояние вашей психики, если более вы не причините вреда мне и моей семье, – руки ее лежали на, коленях. Пальцы находились в непрерывном движении. – Вы должны понимать. «Уэгнолл-Фиппс» – компания Томаса. Он ее создал, он ею руководил. Последние двадцать лет я занималась только домом и детьми. А вот теперь пытаюсь управлять компанией.

На языке Флетча вертелись сочувственные фразы, но он предпочел промолчать.

– Но ваш редактор, мистер Кэрриуэй, приехал к нам в четверг.

– Кэрридайн.

– Его фамилия Кэрридайн? Я была так расстроена. Он посидел со мной и детьми, Томом и Та-та. Очень по-доброму поговорил с нами. Кое-что прояснил.

– Что же?

Ее глаза сверкнули.

– Он сказал, что вы болван, мистер Флетчер. Вечно творите всякие глупости. В редакции выполняете роль шута. И частенько лжете, – она отвела взгляд. – Он также сказал, что на следующий день вас уволят, и больше вы в газетах работать не будете.

– Это называется, поговорить по-доброму.

Вновь она подняла на него глаза, уже не горящие злостью.

– Вас уволили?

– Естественно.

– Тогда почему вы продолжаете заниматься этим делом?

– Потому что я – хороший журналист, а в этой истории концы с концами не сходятся. Так что я должен во всем разобраться.

– Вы уверены, что ваши действия не продиктованы жестокостью?

– Миссис Бредли, я написал статью, в которой сослался на служебные записки вашего мужа. Никогда раньше я не слышал ни о вашем муже, ни о вас, ни о ваших детях, а название компания «Уэгнолл-Фиппс» было для меня пустым звуком. Потом мне сказали, что ваш муж умер. Меня это потрясло. И мне тоже нанесен немалый вред.

– Вы думаете, что я вам лгу? – она поджала губы.

– »Ньюс-Трибюн» не печатала некролог о вашем муже. Я еще не успел заглянуть в Бюро статистики естественного движения населения. Сегодня суббота, а в город я вернулся вчера вечером. Но я это сделаю в понедельник.

– Смысла в этом нет. Во всяком случае, там вы ничего не узнаете. Мой муж умер в Швейцарии.

– Однако.

– Я думала, это все знают. Его там и кремировали.

– Понятно.

Резко, выказывая раздражение, она встала, пересекла гостиную, сняла с каминной доски небольшую металлическую шкатулку, вернувшись, поставила ее на кофейный столик перед Флетчем.

– Вот оставшаяся от него зола.

Флетч смотрел на массивную крышку.

– Откройте ее. Не стесняйтесь, открывайте.

– Это не обязательно.

Энид Бредли откинула крышку. Шкатулку заполняла зола.

– Еще вопросы у вас есть?

– Да, – Флетч откашлялся. – Да. Она вновь села.

– Я расскажу вам все, если после этого вы более не будете докучать нам.

– Согласен.

– У моего мужа был рак крови. Остаться в живых он мог лишь одним способом – регулярно заменяя кровь. То есть его собственная кровь выкачивалась из тела и заменялась кровью донора. Можете представить себе, какой это был ужас.

– Да, – Флетч закрыл крышку шкатулки.

– Вам придется меня выслушать.

– Да, да, разумеется.

– Вы можете себе представить, как ослабляют человека эти бесконечные перекачки крови. Нет, конечно, не можете.

– Да, – кивнул Флетч. – Не могу.

– Со временем состояние его здоровья все ухудшалось. Бедный Томас. Руководя компанией, он не хотел, чтобы кто-либо знал о его болезни. Алекс Коркоран, президент, по существу, начальник отдела продаж, крупный, цветущий мужчина, думал только о гольфе. Вот и сейчас он участвует в каком-то турнире в Саутуортском загородном клубе. Чарли Блейн, вице-президент и начальник финансового отдела, превосходный специалист, но неспособен принять самостоятельно мало-мальское решение. Если возникает нестандартная ситуация, он сразу теряется и может наломать дров. И Томас не хотел, чтобы дети волновались из-за него. У нас очень хорошие, благополучные дети. Та-та, наша дочь, Роберта – учительница в начальной школе. Ее любят дети и ценят коллеги. Том заканчивает медицинский колледж. Все у них в полном порядке. Мой муж очень хотел жить. Но ему приходилось все чаще ложиться в больницу на переливание крови. Болезнь наступала, мистер Флетчер. А Том слабел и слабел. И тут мы узнали о новом методе лечения этой болезни, разработанном в Швейцарии. Я, конечно, не могу объяснить, в чем он заключается. Суть в том, что при переливании не допускается смешение старой и новой крови. Вы ведь тоже ничего не смыслите в медицине?

– Нет.

– Короче, происходит полная очистка сосудов. Я не уверена, что метод этот применяют только в Швейцарии, но его изобретатель практикует там и считается лучшим специалистом. Так что он оставил компанию на меня, а сам полетел в Швейцарию, чтобы пройти курс лечения. Поначалу все шло хорошо. А потом мы получили известие о его смерти.

Энид, до того не отрывавшая взгляда от лица Флетча, поднесла руку к брови, закрыла глаза.

– Мистер Флетчер, не могли бы вы оставить нас в покое и прекратить это безумие?

Флетч откинулся на спинку дивана. Глубоко вдохнул, медленно выдохнул.

– Миссис Бредли, почему ваш вице-президент и начальник финансового отдела Чарлз Блейн на прошлой неделе говорил о вашем муже, как о живом человеке? Почему он показывал мне служебные записки, полученные от вашего мужа и датированные недавними числами?

Энид Бредли вскинула голову и уставилась в пересечение стены и потолка над головой Флетча. Заговорила медленно.

– Потому-то я и приняла вас сегодня, мистер Флетчер. Теперь я убеждена в вашей невиновности... вы не хотели причинить нам боль. Боюсь, мы оба стали жертвами жестокости кого-то третьего.

– Почему он это сделал, миссис Бредли?

– Чарли – очень нервный, суетливый человек. Я уже говорила, все экстраординарное выводит его из себя. Он просто обожал, буквально поклонялся моему мужу. Мог смеяться весь вечер над далеко не остроумной шуткой Тома. О смерти Тома я старалась никому не говорить. Не сообщала в газеты. Даже не заказывала службу в церкви. Возможно, напрасно. Если бы я пошла самым прямым путем, не было бы и вашей статьи в «Ньюс-Трибюн». Видите ли, я возглавила компанию лишь на время отсутствия Тома. Никто не сомневался, что он вернется. А потом Томас умер. Я не знала, что и делать. Слава Господи, у меня осталась Франсина. Она так мне помогла, – Энид вновь принялась разглядывать свои колени. – Именно она предложила, чтобы я сообщила о смерти Тома не всем сразу, но каждому по отдельности. Так я и поступила. Причем несколько месяцев, до осени, вообще никому ни о чем не говорила. Тем самым я надеялась смягчить удар, который могло вызвать известие о кончине Тома. Я не думаю, что Чарли примирился со смертью моего мужа. Он не видел, как Том умирал, поэтому он не верит, что Том умер.

– Кто такая Франсина?

– Сестра Тома. Живет в Нью-Йорке. Они с Томом души друг в друге не чаяли.

– Миссис Бредли, что за служебные записки показывал мне Чарлз Блейн.

– Если вы видели служебные записки, подписанные моим мужем, мистер Флетчер, значит, вам подсунули подделки. Другого объяснения я не нахожу. Раз или два в разговоре со мной Чарли отозвался о Томасе, как о живом, в настоящем времени. Тогда я подумала, что он просто оговорился. А после публикации вашей статьи... в среду... я, наконец, все поняла. У Чарли, должно быть, случился нервный срыв. А потому в четверг утром я вызвала Чарли к себе и сказала ему, что Том уже с год как умер. После чего отправила его с женой в длительный отпуск.

– В Мексику.

– Они поехали туда? О, да, я знаю, что они и раньше отдавали предпочтение Мексике. Когда он вернется, будем разбираться. Если он действительно решился на подлог... Ну, не знаю. У вас нет копий этих служебных записок, мистер Флетчер?

– Нет.

– Жаль. Сами видите, я не знаю, что и делать. Все очень запутано.

– Вы намерены и дальше руководить компанией, миссис Бредли?

– Нет! Упаси Бог! – на ее лице отразился ужас.

– Вы продаете компанию?

– Нет. По отношению к детям это было бы несправедливо. Франсина приедет сюда, как только уладит все свои дела в Нью-Йорке. Она куда умнее меня, знаете ли. С Томом они очень схожи. Мне всегда казалось, что они и мыслят одинаково. Она у нас деловая женщина, – Энид Бредли рассеянно оглядела комнату. – Франсина приедет через полтора-два месяца.

Наступила неловкая пауза.

– Даже не знаю, что и сказать, – прервал молчание Флетч.

– Не надо ничего говорить. Я вижу, вы не хотели причинить нам вреда. Так уж получилось, что вы попали к человеку, временно тронувшемуся умом. Вы же не могли этого знать. Если хотите, я позвоню вашему главному редактору. Скажу ему о нашем разговоре. Расскажу о Чарли, о его собачьей привязанности к моему мужу...

– Большое вам спасибо, но толку от вашего звонка не будет. Я и так прославился тем, что процитировал человека, уже отошедшего в мир иной. И об этом будут помнить до конца моих дней.

– Мистер Флетчер, чем я могу вам помочь? Репортеры много не зарабатывают, это я знаю, а теперь вас еще и уволили. Боюсь, в этом есть и наша вина. Мне следовало предугадать, что Чарли Блейн тронется рассудком.

– Спасибо за предложение, но мне ничего не надо. Позвольте поблагодарить вас за то, что приняли меня, несмотря на сложившиеся обстоятельства.

– Все это очень печально.

Энид Бредли поднялась и проводила Флетча до двери. Более они не обменялись ни словом.

Глава 14

– Холодного пива, – заказал Флетч. – Если оно у вас есть.

Бармен «Девятнадцатой лунки»[31], так назывался бар в Саутортском загородном клубе, поначалу хотел спросить, а как тот попал на территорию клуба, но передумал, налил в кружку пива и поставил ее перед Флетчем.

– Благодарю, – улыбнулся Флетч.

Во время турнира незнакомцы в клубе так и кишели: многие участники приезжали с болельщиками.

В дальнем конце бара, у окон, выходящих на поле для гольфа, толпились небрежно одетые, громко разговаривающие между собой мужчины. За столиками сидели две пары, одевшиеся к обеду.

– Пеббл-Бич, – вещал один из мужчин. – Никто не верит тому, как я сыграл в Пеббл-Бич. Даже я теперь этому не верю!

Говорили они по одному и все разом, сопровождая чуть ли не каждую фразу взрывами хохота. Флетч потягивал пиво.

Кружка его почти опустела, когда кто-то из них обратился к высокому, крепко сложенному мужчине в очках.

– Алекс, я думал тебе не удастся уложиться в положенное число ударов на седьмой лунке[32].

– Однако мне это удалось, – улыбнулся Алекс.

Флетч подхватил кружку, направился в дальний конец бара, смешался с мужчинами, смеясь вместе с ними. Вскоре он уже стоял рядом с Алексом.

А еще через какое-то время, дождавшись паузы в общем разговоре, обратился к нему,

– Вы – Алекс Коркоран, не так ли?

– Вы не ошиблись, – подтвердил мужчина.

– Второй призер не самого большого, но уж самого гостеприимного турнира в Соединенных Штатах Америки, – добавил кто-то из мужчин чуть заплетающимся языком.

– Поздравляю, – Флетч отсалютовал кружкой.

– А сейчас наступает время молодых, – Алекс поднес ко рту бокал джина с тоником. – Я-то уже выдохся, думаю только о том, как добраться до постели, а вам хоть бы что. Свеженькие, как огурчики.

– Мы с вами уже встречались. Как называется тот клуб... – Флетч описал полукруг, охватив всю восточную часть страны, подразумевая, что где-то там находился гольф-клуб, название которого выпало у него из памяти.

– Юстон.

– Да. Юстон.

– Вы вышли со мной в финальную часть?

– Нет, я выбыл из борьбы на предварительном этапе. Но наблюдал за вашей игрой. Потом мы поболтали в баре.

Алекс Коркоран рассмеялся.

– Извините, не припоминаю.

– Мы говорили об «Уэгнолл-Фиппс». Вы работаете в «Уэгнолл-Фиппс», так?

– Нет, – воскликнул стоящий рядом мужчина. – Он не работает в «Уэгнолл-Фиппс». Он – президент компании!

– Он вообще не работает, – добавил второй.

– Я работаю в «У-эф» уже семь лет, – внес ясность Конкоран. – А президентом стал после того, как компания отказалась от обслуживания любителей горных лыж.

Все дружно рассмеялись.

– Джерри выдрали, как мальчишку. Обслуживание любителей горных лыж, – покачал головой один из гольфистов. – Внезапно этот бизнес стал противозаконным и антиамериканским.

– Все зависит от того, кого обслуживаешь.

– Вернее, кого подкупаешь.

Турнир окончился, так что теперь гольфистов веселила любая фраза.

– Алекс, а что случилось с Джерри?

– Посвятил остаток дней горным лыжам, – ввернул кто-то.

– Да, ушел на пенсию. И поселился в Аспене.

– Экс-президент «Уэгнолл-Фиппс» сейчас живет в Мексике, – внес ясность нынешний президент, – и его пенсия больше моего жалования.

– Правда? – удивился один из гольфистов. – Грехи, выходит, высоко оплачиваются.

– Пенсия у него очень большая, – подтвердил Коркоран. – А тот скандал ни в коей мере не повредил ему. Я бы с радостью устроил себе такой же. Тогда мне не пришлось бы ходить на работу.

– Да тебя не бывает в кабинете, Алекс.

– Сидя за столом, не продашь и гвоздя, – назидательно заметил Алекс. – Волка ноги кормят.

– А Томас Бредли, – продолжил Флетч. – Ваш босс. Разве он не умер?

Мужчины расхохотались.

– Все зависит от того, какую газету читаешь, – выразил один общее мнение. – Всем еще по бокалу, Майк, – добавил он, обращаясь к бармену. – А вы что будете пить? – спросил он, уставившись на пустую кружку Флетча. – Не знаю, как вас зовут.

– Майк, – ответил Флетч. – Майк Смит.

– И пиво для Майка, Майк.

– Майк Смит. Вы играли за команду Беркли, так?

– Так умер Томас Бредли или нет? – Флетч старался не отвечать, а спрашивать.

– Для всех, кроме «Ньюс-Трибюн».

– Да, умер, – ответил Алекс Коркоран уже без улыбки. – Примерно год тому назад. Вы его знали?

– Я знаком с его сестрой. Из Нью-Йорка. Франсиной.

– Правда? – в голосе Коркорана звучал искренний интерес.

– Да, встречались однажды.

– И как она выглядит? – спросил Алекс.

– Неужели вы никогда не видели ее?

– Нет. Она скоро приезжает, чтобы возглавить компанию, а я ни разу с ней не встречался. Том, бывало, говорил, что она очень умна. Насколько я знаю, это будет ее первая поездка на Запад.

– А от чего умер Том? – полюбопытствовал Флетч.

– Поехал во Францию, чтобы пройти какой-то лечебный курс. Насколько я понял, лечение не пошло на пользу, а свело его в могилу.

– Во Францию?

– Я даже не знал, что он тяжело болен. Конечно, иной раз он пребывал в отвратительном настроении, но кто мог подумать, что причиной тому – неизлечимая болезнь.

– Но вы знали, что он болел?

– Нет. Можно сказать, что нет. Я, правда, говорил моей жене, что он вроде бы ссыхается, уменьшается в размерах. Плечи становились уже. Он худел. Впрочем, толстым он никогда не был. Бедный Том. За тебя, – и Алекс ополовинил бокал.

– Красивые кубки, – Флетч мотнул головой в сторону стоящих на стойке бара призов.

– Так вы говорите, что знакомы с Франсиной Бредли? – Алекс не дал ему изменить тему разговора.

– Близко – нет. Как я и говорил, мы виделись только один раз.

– Энид уверяет всех, что Франсина – умная деловая женщина. Том всегда советовался с ней. И некоторые идеи он почерпнул у своей сестры.

– Мне тоже показалось, что она очень умна.

– Том записал в завещании, что компанию должна возглавить Франсина, если на то будет ее желание. Скажите мне... как, простите, вас звать?

– Майк.

– Знаете, Майк, я приму ее с распростертыми объятьями.

– Правда? Дела вашей компании идут не очень хорошо?

– Компании, любой компании, необходим руководитель. Тот, кто принимает решения, определяет стратегию. Я – президент, по милости Тома Бредли, но не силен в таких Делах. Мое призвание – продавать. Это я делаю хорошо, и не хочу заниматься ничем другим. Моя жена говорит, что мне по силам продать снежки сибирякам. А вот долгосрочная политика компании, каждодневная рутина – это не для меня. Энид, конечно, старается, но, вы понимаете...

– Энид – жена Тома?

– Да. Очень милая дама. Изредка и ее осеняет хорошая идея, но вот насчет стратегии... Знаете, чтобы Том не хотел сделать с компанией, его решение не встретит возражений с моей стороны. Я бы согласно кивнул, оставь он компанию даже лошади.

– Том любил верховую езду?

Алекс удивленно глянул на Флетча.

– Просто, к слову пришлось. Разве в школе вас не учили истории древнего Рима[33]?

– А, вы об этом.

– Том, между прочим, ездил верхом. Где-то у него была ферма с конюшней. Он частенько проводил там воскресенья. Да, он любил ездить верхом. Один, без жены.

– У меня такое ощущение, что вам он очень нравился.

– Послушайте, – у Алекса увлажнились глаза. – Нравился... Я любил этого парня. Настоящий джентльмен. Если б не его глупые, похабные анекдоты, которые все уже слышали. Прекрасный был человек. Такие не должны умирать молодыми. В то время, как всякое дерьмо доживает до глубокой старости... Вроде меня!

– Ну, мне пора, – Флетч протянул руку Алексу Коркорану. – Беседовать с вами – одно удовольствие. Жаль, конечно, что Том Бредли умер.

– Да, жаль. Я тоже пойду. Жена, должно быть, уже ищет меня, – двое из гольфистов уже ушли. Коркоран взял со стойки свой кубок. – Иди сюда, моя прелесть, – он поцеловал кубок. – И что бы мужчины делали без гольфа?

– Сидели бы дома с женами, – предположил кто-то из оставшихся в баре гольфистов. И все рассмеялись.

Глава 15

Флетч приехал домой уже затемно. В окнах его квартиры горел свет, и Мокси поспешила к двери, как только он сунул ключ в замок. Кроме фартука, на ней ничего не было.

– Хо-хо, – улыбнулся Флетч. – Прямо, как жена.

– Не как жена, – поправила его Мокси. – Как Мокси Муни.

Флетч поцеловал ее в губы.

– Звонила твоя бывшая жена, – продолжила она. Флетч снова поцеловал Мокси. – Звонил Том Джеффриз. Просил перезвонить.

Еще один поцелуй.

– И что хотела старушка Линда?

– Мы так долго говорили. Она сказала, что ты – нимфоманка мужского рода, что веры тебе нет ни на цент, что с тобой бывает очень весело. Вспомнила, как однажды ты позвонил ей из редакции, сказал, что едешь домой и улетел на Гавайи.

– Куда только не полетишь ради хорошей статьи.

– А у нее пережарилось мясо. А еще ты жестоко обращался с ее котом. Мне кажется, она до сих пор любит тебя.

– И что ты ей сказала?

– Заверила твою бывшую жену, что ты, по моему убеждению, до сих пор любишь ее.

– Премного тебе благодарен. Особенно мне нравится платить ей алименты.

– Она сказала, что ты ей ничего не платишь. Что она не получила от тебя ни цента. Я ответила, что меня это удивляет. Ты же купаешься в деньгах, только что купил шестидесятифутовую яхту, так что, если у нее возникнут денежные проблемы, пусть сразу приезжает к тебе. Ты ее выручишь.

– Потрясающе. Чем еще ты меня порадуешь?

– Я сказала, что намедни ты подарил мне бриллиантовую тиару и норковую шубу.

– Она, несомненно, тебе поверила.

– Боюсь, что нет. А теперь звони тому парню. С переломанной спиной.

– Успеется.

– Я налью тебе ванну.

– А почему бы нам...

Мокси подняла руку, толкнула его в плечо.

– Потому что ты грязный и от тебя плохо пахнет. Если уж я и собираюсь отдаться тебе, то лишь после того, как ты помоешься.

– Но, но...

– Времени нам хватит, – и Мокси упорхнула в ванную.

– Том? Это Флетч. Как идет жизнь на уровне земли?

– Флетч, я понятия не имел, что у нас так много муравьев. Я наблюдал за ними весь день.

Сидя в гостиной, Флетч слышал, как бежит в ванной вода.

– Наверное, с дельтаплана муравьев не разглядеть.

– Между прочим, наблюдать за ними очень интересно. Они совсем как люди.

– Хочешь составить конкуренцию Дарвину?

– Слушай, я звонил тебе не потому, что умираю от скуки. Хотел рассказать тебе забавную историю. Чтобы хоть как-то подбодрить тебя. Историю с названием «НЕКОМПЕТЕНТНЫЕ ЖУРНАЛИСТЫ, КОТОРЫХ НЕ УВОЛЬНЯЮТ ИЗ „НЬЮС-ТРИБЮН“.

– А такие есть?

– После твоего ухода мне позвонил Джек Кэрридайн. Насчет Клары Сноу.

– Что она сотворила на этот раз?

– Ты же знаешь, что она нынче парламентский корреспондент, словно действительно умеет писать.

– Знаю.

– Так вот, будучи аккредитованой при законодательном собрании штата, она не удосужилась сообщить, что брату пресс-секретаря губернатора принадлежит автосалон, который продает машины полицейскому управлению.

– Клара об этом не сообщила?

– Она задрала носик, скорчила гримаску, ты знаешь, как она это делает, и заявила, что это личный вопрос.

– Для кого?

– Наверное, для пресс-секретаря. Семейные отношения не представляют для читателей никакого интереса. Да и вообще, должно же полицейское управление где-то покупать машины. Можешь ты в это поверить?

– Зло берет, когда слышишь такое.

– Это точно. Я вот и подумал, что тебя это подбодрит. Ты, конечно, знаешь, что Клара спала с пресс-секретарем.

– Я думал, что она спит с Френком Джеффом.

– И с ним тоже. Клара спит со всеми, кто может поспособствовать ее карьере. Так что нельзя сказать, что она не отдается работе. Потому-то подобные промахи и сходят ей с рук.

– Ты хочешь сказать, что Френк не собирается дать этот материал?

– Джек говорит, что Френк позвонил губернатору и потребовал в течение месяца пресечь коррупцию, пригрозив, что в противном случае обнародует известные ему сведения. Как тебе это нравится?

– Губернатору понравилось наверняка. Надеюсь, что наши конкуренты воспользуются медлительностью «Ньюс-Трибюн».

– Ты можешь позаботиться о том, чтобы воспользовались.

– Нет. Я за это не возьмусь.

– Я лишь стараюсь найти тебе работу.

– Такие методы не по мне.

– Как у тебя настроение, Флетч?

– Отвратительное. А у тебя?

– Такое же. До встречи.

– Пока.

Флетч позвонил в «Ньюс-Трибюн». Волноваться о том, что ванна переполнится, не приходилось. Вода, похоже, текла тонкой струйкой.

– Отдел личных объявлений, – ответил женский голос. – Могу я чем-нибудь вам помочь?

– Да, пожалуйста. Я хотел бы дать объявление в вашей колонке «Потери и находки».

– Да, сэр. Какой будет текст.

– «Найден бумажник Джеймса Сейнта Э. Крэндолла. Писать абонементный ящик номер...» Какой вы мне дадите номер?

– Двести тридцать шестой.

– Джеймс Сейнт Э. Крэндолл. Под Э. подразумевается Эдуард, так?

– Да.

– Кейт-Рональд-Эдуард-Ник-Дон-Огден-дважды Лео?

– Да.

– Кому и по какому адресу я должна послать счет за объявление?

– Ай-эм Флетчеру.

– Вы шутите.

– Отнюдь.

– Так это ты, Флетч?

– Да.

– Слушай, я так жалею, что тебя вышибли. А что ты сделал, поджег брюки Френку?

– Я думал, все и так знают.

– Да, я знаю. Процитировал покойника.

– А с кем я говорю?

– Мэри Пейтуч.

– Мэри, ты запишешь мой адрес?

– Флетч, я всегда хотела знать твой адрес. Тебе это известно.

Флетч продиктовал ей адрес, позвонил по межгороду в «Сан-Франциско кроникл» и дал точно такое же объявление.

– Как я встретила Флетча? – говорила Мокси словно сама с собой, детским голоском. Она сбросила фартук на пол и забралась к Флетчу в наполненную теплой водой ванну. – Я покупала булочку с сосиской, и этот милый человек, стоявший в очереди у прилавка следом за мной, молча заплатил за меня. Я, конечно, тут же поблагодарила его: «Большое спасибо, сэр». А ты ответил: «Раз у вас такой скромный ленч, почему бы вам не пообедать со мной?»

– Пока ты недалека от истины. И ты сказала: «Да, хорошо». Почему ты согласилась?

– Потому что ты прекрасен. У тебя нежная кожа, милые глаза, и мне захотелось прикоснуться к тебе.

– Понятно. С такой логикой не поспоришь.

– У тебя глаза, которые все время смеются. Почти все время.

– Я вижу.

– Ты не можешь видеть своих глаз. И за обедом я сказала тебе, что должна ехать туда на уик-энд, потому что в понедельник у меня начинаются репетиции, а ты сказал, что и ты должен быть там завтра, тебя ждут в редакции, так почему бы мне не сэкономить на автобусе, раз уж ты можешь отвезти меня на машине. Раз уж мы подружились, то пошли ко мне и...

– ...И что?

– И прикоснулись друг к другу.

Мокси поцеловала его в шею, а Флетч ее – в лоб.

– Расскажи мне о сегодняшнем дне, – попросила она. – Я знаю тебя три дня, но пробыла с тобой только два.

– Обычный день. Такой же, как остальные. Пообщался со сварливым стариком, который хотел вышвырнуть меня из дома, хотя я не желал ему ничего плохого, а потом позвонил в полицию, чтобы меня арестовали.

– Сегодня копы[34] снова предложили тебе душ и бритву?

– Нет. Лишь оштрафовали за то, что я сижу за рулем босиком. Еще я встретил удивительно счастливую женщину по имени Хэппи, которая пригласила меня в дом и поджарила мне три гамбургера.

– Как мило с ее стороны. Она хотела твоего тела?

– За три гамбургера?

– Мне ты обошелся еще дешевле. Хватило банки орехового масла.

– Это тетка жены Чарлза Блейна. Между прочим, Чарлз Блейн, тот самый, что скормил мне ложную информацию, уехал в Мексику.

– Значит, ты не сможешь побить его.

– А хотелось бы. Потом я встретил примерного семьянина, который красил свою яхту в Саутуорте и был в курсе всех сплетен. Он многое рассказал о семействе Бредли. Возможно, кое-что добавил и от себя.

– Он знал, с кем говорит?

– Разумеется, нет. Потом я побывал у вдовы Бредли.

– Ну, ты даешь. По-моему, это наглость.

– Не мог поступить иначе. Болтливый сосед сказал, что миссис Бредли обожала шумные ночные скандалы и однажды чуть не довела мужа до самоубийства. Оказалось, что это спокойная, уверенная в себе, благоразумная женщина. Она разъяснила мне, что причина случившегося – нервный срыв Чарлза Блейна. А потому она отправила его в длительный отпуск.

– Значит, Том Бредли умер?

– Потом я поехал в Саутуортский загородный клуб, выпить пива.

– Я знаю.

– Откуда?

– Я его вижу. Оно переливается в твоем желудке, – и Мокси ткнула пальцем туда, где находился аппендикс.

– Ничего ты не видишь.

Она поцеловала его в губы.

– Когда ты пришел, от тебя пахло пивом.

– Поговорил с Алексом Коркораном, президентом «Уэгнолл-Фиппс». Все говорят, что Том Бредли умер. Вдова показала мне золу, в которую обратилось его тело.

– Но ты, конечно, не можешь заставить себя в это поверить.

– Я, конечно, в это верю. Я верю всему. Потому-то и оказался по уши в дерьме.

Мокси погрузила его в воду с головой.

– Пора признать очевидное, Флетч. Ты утонул.

– А куда ты пошла?

Мокси уже вылезала из ванны.

– Забыла про бифштекс. Разве ты не чувствуешь запаха? Боюсь, он уже обуглился.

– Бифштекс! Где ты взяла бифштекс?

«Можешь не одеваться, все готово», – ранее крикнула она ему из кухни. Тарелки с бифштексами и салатом она поставила на ковер в гостиной, И улыбнулась, когда он вошел.

– Открыла в магазине расчетный счет.

– На свое имя?

– Естественно, – Мокси разлила по бокалам вино. – Не могу же я вечно голодать?

– Это хорошо. Отличный бифштекс!

– Дешевый и пережаренный, – уточнила Мокси. – Зато тебе не придется разводиться со мной.

– Почему? Я, правда, об этом еще не думал.

– Потому что ты никогда не женишься на мне.

– А я – то собирался предложить тебе руку и сердце.

– Я никогда не выйду замуж.

– Никогда?

– Именно так. Я – актриса, а актерам не следует связывать себя семейными узами.

– Многие связывают.

– Ты, наверное, намекаешь на моего отца.

– Фредерика Муни.

– Вот-вот.

– Ты говорила, что он играет Фальстаффа в Торонто.

– Играет, когда трезв. Потом собирается играть в «Коммивояжере» в Чикаго. Если будет трезв. А на прошлое Рождество играл в какой-то комедии во Флориде. Если был трезв.

– Так он – актер, который любит выпить. Не первый. И не последний. Всем известно, что твой папаша – блестящий актер.

– Я ничего не говорила тебе насчет моей матери?

– Нет.

– Она в Канзасе, в очень дорогой клинике для слабоумных.

– И ты думаешь, что виноват в этом твой отец?

– Собирать вещи, разбирать, снова собирать. Укладывать его в постель. Поднимать из постели. Приводить в чувство. Искать по всем барам. Напоминать, в какой пьесе он сегодня играет. И так из года в год. Заботиться обо мне, со всеми этими разъездами. Его женщины. Его исчезновения. Его страхи. Его выходки. Больше она не могла этого выносить. Что-то сломалось.

– Ясно. А как все это связано с тем, что он – актер?

– Целиком и полностью.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Так почему же ты хочешь стать актрисой?

– Я не хочу стать актрисой, – она вскинула голову. – Я – актриса.

Флетч выпил вина.

– Кто ж в этом сомневается. Приступим к еде.

– Кроме того, я хочу иметь деньги для оплаты счетов, которые выставляет клиника, когда Фредди не сможет этого делать.

– Спасибо за бифштекс. Доедай свой, а не то я наброшусь на тебя прямо сейчас.

Мокси взялась за нож и вилку.

– А какие у тебя планы на завтра?

Флетч пожал плечами.

– Похоже, проведу еще один день в извинениях.

– А кто остался неохваченным?

– Дети Бредли.

Мокси кивнула.

– Наверное, твоя статья повергла их в шок.

– Да, я считаю, что обязан повидаться с ними.

– А вечером ты собираешься пойти на презентацию в «Кэлоуквиэл»?

– Конечно. Я пойду с тобой.

– Могу я попросить тебя об одном одолжении?

– Проси о чем угодно.

– Не упоминай Фредди.

– Фредерик Муни. Известное имя.

– Позорное имя, – возразила Мокси. – Позорное.

Глава 16

Шагая по тротуару в три часа утра, Флетч заметил, что яхта все еще стоит на подъездной дорожке. В лунном свете блестел ее свежевыкрашенный корпус. В домах не светилось ни огонька. Горели лишь уличные фонари.

Босиком, он свернул на подъездную дорожку дома Бредли, вошел в открытый гараж. Но дверь в дом была заперта. Он обошел дом, попытался войти через черный ход. Но и тут потерпел неудачу.

А вот стеклянную дверь, ведущую из гостиной на террасу и к бассейну, запереть не удосужились. Открылась она со скрипом. Где-то тут же залаяла собака.

В гостиную свет предрассветной луны почти не проникал. Переступив порог, Флетч постоял, привыкая к темноте. Затем двинулся вперед, осторожно переставляя ноги. Добрался до камина. Но шкатулки с золой на каминной доске не обнаружил.

Проследовал к кофейному столику, наклонился над ним. Медленно ощупал его поверхность. Сначала нашел стакан, из которого пила вино Энид Бредли. Потом – шкатулку.

Достав из заднего кармана конверт, Флетч раскрыл его, затем откинул крышку шкатулки.

Набрал щепотку золы и пересыпал ее в конверт. Закрыл крышку, заклеил конверт.

Повернувшись, наткнулся на стул, в котором сидела Энид Бредли. Стул не упал, но сдвинулся по ковру на несколько сантиметров.

Когда он закрывал за собой дверь на террасу, собака не залаяла.

Глава 17

В ярком солнечном свете воскресного утра группа девочек-подростков бегала трусцой вокруг зеленой лужайки на территории школы Саутуорта. Флетч ждал у двери в опустевшее общежитие.

Когда они подбежали ближе, Флетч отметил разительное сходство между старшей по возрасту девушкой, уже не подростком, и Энид Бредли. Разумеется, девушка эта не страдала полнотой и, ее шорты с разрезами по бокам и кроссовки нельзя было назвать старомодными.

– Роберта?

Остальные девушки, тяжело дыша, сгрудились у крыльца, не торопясь уйти в дом.

– Все в душ! – скомандовала Роберта. – Через полчаса идем в церковь!

И посмотрела на Флетча.

– Роберта Бредли.

– Мы с вами встречались? – спросила она. Ровным голосом. Пробежка не утомила ее. Она даже не запыхалась.

– Это наша первая встреча. Скорее всего, и последняя. Я – Флетчер.

– И что?

– Ай-эм Флетчер[35].

– Вы это уже сказали.

– Тот мерзавец, что написал статью об «Уэгнолл-Фиппс», опубликованную в среду.

– Теперь поняла, – в ее взгляде не сверкнула злоба и и ненависть. – Вы хотите поговорить. В этом нет нужды.

– Я подумал, что мне следует...

Она взглянула на часы на здании церкви за лужайкой.

– Я бы хотела пробежать еще пару миль, пока мои крошки нежатся под горячим душем. Составите мне компанию?

– С удовольствием.

Бежала она быстрее, чем могло показаться со стороны. Большими шагами, легко выбрасывая вперед длинные, без лишнего жира, ноги.

Они свернули на тропинку, уводящую за здание школы.

– Я бегаю, чтобы хоть несколько минут побыть в одиночестве.

– Извините. Если хотите, считайте, что я часть ландшафта. Валун, дерево, перекати-поле.

– Эти крошки из школы не дают мне возможности покататься на Мелани. Ей бы тоже не повредила прогулка. Это папина лошадь.

– Вы все еще держите лошадь отца?

Минуту или две Роберта бежала молча.

– Наверное, еще никто не решил, что же с ней делать. Так чего вы от меня хотите?

– Прежде всего, хочу извиниться перед вами. Я крепко напортачил. Должно быть, вас очень огорчила моя статья.

На ее лице отразилось раздражение.

– Почему из мухи раздувают слона? В мире случаются куда более странные вещи... Вы написали статью об «Уэгнолл-Фиппс» и назвали моего отца председателем совета директоров. Что из этого? Вы просто отстали от жизни, и ничего более.

– Однако...

– На днях к нам приходил господин в костюме-тройке. Из редакции. Посидел со мной и Томом, извинился за «Ньюс-Трибюн». Сказал, что бывают досадные ошибки. Как будто мы не знаем этого сами? Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

– Я должен был проверить все факты, прежде чем сдавать статью в набор. Я слышал, Кэрридайн дал мне нелестную характеристику.

Роберта улыбнулась и покачала головой.

– Если даже вы хотя бы наполовину такой, как описывал вас этот человек, вы просто чудовище! Некомпетентный, глупый, самовлюбленный, лживый, – она перепрыгнула лежащий на тропинке булыжник. – Хорошо, конечно, что вы пришли.

– Не могу объяснить, как такое случилось.

– И не нужно. Вы напортачили. И что? На прошлой неделе я дала тест по французскому классу, изучающему испанский. Так поверите ли, две или три девочки начали отвечать на вопросы. Так нельзя верить ни газетам, ни учителям.

– Ваш отец уезжает на лечение в Швейцарию... Ваша мать берет на себя руководство компанией в его отсутствие... Потом он умирает... ваша мать греет место для вашей тети Франсины...

Роберта вроде бы внимательно слушала.

– Не обошлось без суеты.

– Да. Наверное, вы правы.

– Невозможно осознать всего, что происходит вокруг. Я всегда говорю это своим ученикам. Можно пытаться осознать все, даже делать вид, что вам это по силам. Но есть такое...

– О чем вы?

– Я слышала, что бег – лекарство для души. Настраивает на философский лад.

– Особенно утром в воскресенье, – поддакнул Флетч.

– Здесь мы поворачиваем назад, – не стала развивать затронутую тему Роберта.

Какое-то время они бежали молча.

– Хорошо, что вы заехали ко мне, – повторила она. – Но нужды в этом не было. Вы намереваетесь повидаться и с Томом?

– Да.

– Напрасно. Он готовится к экзаменам, знаете ли. Грызет гранит науки. Он очень ответственный парень. Работает, не щадя себя. Давайте считать инцидент исчерпанным. Согласны?

– Я пытался загладить свою вину.

– Вы ее загладили, – они подбегали к зданию общежития. – Я скажу Тому, что вы заезжали. Хорошо?

– Неужели мы пробежали две мили? – удивился Флетч.

– Ровно две мили. Если хотите, можете повторить.

Они остановились у крыльца.

– Нет, с меня хватит.

Роберта оглядела его.

– Похоже, у вас из кармана сейчас выпадет конверт, – она указала на задний карман джинсов Флетча.

– О, большое вам спасибо, – он затолкал запечатанный конверт с золой поглубже.

Общежитие вибрировало от смеха и криков.

– Хорошо, что вы не потеряли его. Иначе вам пришлось бы пробежаться вновь, чтобы найти конверт, – она взлетела на крыльцо. – Спасибо, что нашли время заглянуть ко мне. С Томом я переговорю сама.

– Вы хотите увидеть Тома, – открытое, внушающее доверие лицо соседа Томаса Бредли, младшего, было почти таким же широким, как и дверь в комнату общежития. – Он есть, но его нет.

На лице Флетча отразилось изумление.

– Мы держим его в ванне, – пояснил сосед.

И провел Флетча в ванную.

В ванне, на подложенных под спину и голову подушках, лежал двадцатилетний парень. С растрепанными волосами, с заросшими щетиной подбородком и щеками, с закрытыми глазами.

– Мы решили, что здесь ему самое место, – продолжил объяснения сосед. – Он не причинит себе вреда. Из ванны ему не выбраться. Слишком высоко надо подняться.

– Он напился таблеток или сидит «на игле»?

– »Колеса», только «колеса».

Сосед наклонился и большим пальцем правой руки приподнял веко одного из глаз Тома Бредли.

– Привет. Кто-нибудь дома? Есть тут кто-нибудь?

Флетч сказал соседу по комнате, что хочет видеть Тома Бредли по «семейному делу», а сосед ответил: «Слава Богу, что наконец-то кто-то пришел».

– Послушайте, но нельзя же так жить, – воскликнул Флетч.

– А вот он живет. Он еще лучше других. Иногда встает, едет домой, привозит деньги. А потом вновь отключается.

– И когда это началось?

– В пятницу. Два дня тому назад. Позавчера была пятница?

– Кошмар. А мне сказали, что он корпит над учебниками, не поднимая головы.

– Никогда не корпел. В прошлом году едва сдал экзамены. Осенью, однако, вернулся в колледж. Несколько недель от случая к случаю бывал на лекциях. Последний раз появился в аудитории в ноябре. Не знаю зачем, он уже не мог наверстать упущенное.

– Но почему он до сих пор живет в общежитии?

– А что нам с ним делать? Мы пытались переслать его домой, но на почте сказали, что посылки таких габаритов они не отправляют. Такие вот дела. Однажды мы на руках отнесли его в лазарет. На следующий день он сбежал.

– Когда это было?

– Перед Рождеством. Потом он появился через две недели после Нового года. Весь избитый. Казалось, он провел это время в джунглях Борнео. Мы вновь уложили его в ванну. Я не счел за труд съездить к нему домой. В Саутуорт. Там живет его мать. Сказал ей, что ее ждут тяжелые дни. И причина тому – Том. Поначалу она словно обезумела от страха. Отказывалась верить тому, что я говорю. Утверждала, что Том появлялся дома раз в неделю, максимум – в две. Наверное, так оно и было. Сказала, что он просто переутомился от занятий. Ерунда. Сказала, что на его долю в последнее время выпало много переживаний,

– Переживаний? – переспросил Флетч. – Она сказала, переживаний?

– Упомянула о смерти его отца.

– Вроде бы он умер год тому назад.

Сидевший у ванны на корточках сосед поднял голову.

– Что значит, «вроде бы»?

– У него очень милая сестра, – ушел от прямого ответа Флетч. – Не жалующаяся на здоровье.

– Та-та? Да. С ней я тоже виделся.

– И что она сказала?

– Сказала, что в этом мире каждый должен сам выбрать себе дорогу. Она, словно заводная игрушка, и полагает, что все остальные ничем от нее не отличаются. Говорит, что не все в жизни поддается осознанию. Тут я с ней согласен. Никак не могу понять ее реакции, – наклонившись над ванной, сосед несколько раз легонько шлепнул Тома Бредли по щекам. Тот приоткрыл глаза. – Эй, Том. К тебе гость. Говорит, что его зовут Сатана. Хочет взять тебя на работу кочегаром.

Затуманенный взгляд Тома Бредли устремился к потолку. Затем переместился на лицо соседа по комнате.

– Том, ты проснулся?

Взгляд Тома пробежал по Флетчу и зафиксировался на точке в полуметре от его левого плеча. Сосед по комнате встал.

– Приведите кого-нибудь, чтобы что-то сделать с этим парнем. У меня такое ощущение, словно я унаследовал аквариум. И должен заботиться о его обитателях и смотреть на них, не имея на то ни малейшего желания. Понимаете?

– Не знаю, что я смогу сделать. Во всяком случае, прямо сейчас.

– Кроме того, – сосед обернулся, остановившись на пороге ванной, – мне тоже хочется полежать в ванне. Естественно, наполненной водой.

После того, как за соседом закрылась дверь, Флетч присел на краешек ванны, рядом со смесителем.

– Том, люди зовут меня Флетч. Я говорил с вашей матерью и вашей сестрой. Решил, что должен поговорить и с вами.

Вместе с Флетчем переместилась и точка, в которую уставился Том. Она по-прежнему находилась в полуметре от левого плеча репортера.

– Я упомянул вашего отца в статье, опубликованной в среду в «Ньюс-Трибюн». Допустил ошибку. Не знаю, может эта статья и стала причиной вашего теперешнего состояния. Во всяком случае, она не способствовала улучшению вашего настроения.

– Моего отца? – Том приподнял голову. Говорил он громко и отчетливо, совсем не шепотом, как ожидал Флетч. – Вы собираетесь сказать мне, что мой отец снова умер?

– Перестаньте.

– Вы разговаривали с моим отцом в последнее время?

– А я мог?

– Конечно, – губы Тома медленно изогнулись в улыбке. – Для этого надо подойти к каминной доске, открыть шкатулку и сказать все, что вам хочется. Или... – улыбка стала шире. – Вы можете воспользоваться телефоном.

– Том, ваш отец умер?

– Конечно. Все так говорят. Даже он сам.

– Это что, шутка? Том, объясни мне, что к чему.

– Мой отец умер. Хуже, чем умер. Вы знаете? – Ответил Том после долгой паузы.

– Нет, не знаю. Что может быть хуже смерти?

– Он покончил с собой, – Том взмахнул рукой, словно воткнул нож себе в живот, а затем вспорол его.

– Понятно. Он и раньше пытался покончить с собой, не так ли?

Теперь Том уставился в стену над головой Флетча.

– Том, где он умер?

– В весеннем Саутуорте. В Вене?[36]

– Во Франции?

– Нет, не во Франции.

– В Швейцарии?

– Да. Именно там. Он умер в Швейцарии. От рака крови. Много, много операций.

– Том, почему ты винишь отца за его смерть?

Взгляд Тома медленно обошел маленькую ванную,

– Ему не нравилось.

Флетч подождал, пока взгляд Тома остановится слева от его головы.

– Что ему не нравилось?

Глаза Тома Бредли закрылись.

– Нет. Не нравилось, – пробормотал Том. – Удивительно, не правда ли? И что теперь остается мне?

– Что теперь остается вам?

Глаза Тома открылись, взгляд упал на смеситель между его ног, глаза закрылись вновь.

– Лежать в ванне.

– Том. Еще один вопрос.

– Не хочу больше слышать ни одного вопроса, – ответил Том, не открывая глаз.

– Где родился ваш отец?

– Он не рождался. По-моему, он не рождался. Люди только думали, что он родился.

– Где он вырос?

– Он говорит, в чистилище. Вам знакомо это слово, чистилище?

– Да.

– Вот там он и вырос.

– В каком городе? В каком городе он вырос, Том?

– Дайте подумать.

Флетч ждал долго, затем понял, что Том снова в отключке.

– Даллас, штат Техас, – неожиданно произнес Том.

Флетч наклонился над ванной.

– Том? Вы меня слышите?

– Нет.

– Том, я постараюсь вам помочь. Вам совсем не обязательно уходить от реальности таким способом. Возможно, моя помощь не доставит вам радости, а причинит боль. Но я все равно вам помогу.

– Прощайте, – после долгой паузы ответил Том Бредли-младший.

– Уверен, мы еще увидимся, Том.

Глава 18

– Виски? Пиво? Травку?

Олстон Чамберс, сотрудник окружной прокуратуры в пять шагов пересек гостиную и выключил телевизор.

– Воскресный день, а ты сидишь перед телевизором и наливаешься пивом, – Флетч покачал головой. – Кто бы мог подумать, что ты дойдешь до такой жизни? Почему ты не ухаживаешь за дворцом? Не красишь, не забиваешь гвозди, не косишь лужайку, не поливаешь кусты?

Олстон искоса глянул на Флетча.

– Паршивый маленький домишко. Кому он нужен?

– Ты же платил за него свои деньги, приятель.

Диван, кресло, торшер, кофейный столик и старый телевизор «Зенит» практически не оставляли в гостиной свободного места. Была еще спальня и кухонька. Соседние дома находились на расстоянии вытянутой руки. В дворике без труда размещался контейнер для мусора.

– Я платил их не за дом, – горячо возразил Олстон. – За закладную. Дом этот я ненавижу. Но мне нужны налоговые льготы. Мне нужен кредит[37]. В нашем возрасте без него не обойтись. Тебе, кстати, тоже. Увидишь сам, как только начнешь. Мы все ждем этого торжественного момента. Пора уж тебе присоединиться к гонке, в которой участвует вся Америка.

Олстон Чамберс, несомненно, уже присоединился к этой гонке и, соответственно, расплата не заставила себя ждать. Теплым днем, в воскресенье, в длинных брюках и мокасинах, в рубашке, обтягивающей наметившийся живот, двадцатипятилетний парень сидел в гостиной, пил пиво и смотрел по телевизору бейсбол. В будние дни Олстон, получивший диплом юриста, с девяти до пяти пахал в окружной прокуратуре.

Флетч и Чамберс вместе служили в морской пехоте, с первого дня в тренировочном лагере до демобилизации.

– Я пытался, Олстон, честное слово, но у меня ничего не выходит. Стоит мне выйти на старт, как что-то случается. Прямо-таки, какой-то заговор.

– Ты платишь Линде алименты, как распорядился судья? Ведешь себя, как порядочный джентльмен?

– Нет, сэр.

– Другого я от тебя и не ожидал, – вздохнул Чамберс.

– Каждый месяц я сажусь за стол, чтобы выписать ей чек, Олстон, но я же должен заплатить за квартиру, воду, телефон, электричество. Плюс взнос за машину, продукты, так что...

– Линде ничего не остается. Я знаю. Сейчас я бы тоже смог платить алименты. Но ты, по крайней мере, можешь пользоваться кредитной карточкой.

– Нет у меня никаких кредитных карточек. Была одна, полученная в редакции, для текущих расходов, но в четверг я ее потерял.

– Как это, потерял?

– Точнее, потерял право ей пользоваться.

Олстон в изумлении уставился на Флетча.

– Ты потерял работу?

– Можно выразиться иначе. Я вновь обрел свободу.

Олстон хохотнул. Повернулся в сторону спальни и позвал жену.

– Одри! Пришел Флетч.

– Я уже надеваю платье, – отвечала она из спальни, но слышал ее Флетч очень отчетливо, словно находилась она в той же комнате, что и он.

– Специально для меня могла бы и не одеваться, Одри. Ты и без платья хороша.

– Я это знаю, Флетч, – она зашла в гостиную, обняла Флетча. – Но мы ведь в доме Олстона и не хотим смущать его, так? – она поцеловала Флетча в губы.

– Так.

– Так, – откликнулся Олстон. – Что-нибудь выпьешь? – спросил он жену.

И он взял с телевизора оловянную пивную кружку. Кружку эту Олстон купил в Токио, столице Японии, когда их подразделение вывели из района боевых действий на кратковременный отдых.

– Нет, благодарю, – Одри села на диван. Флетч плюхнулся в единственное кресло.

– Мокси заставляет меня идти вечером в ее театр. Будут угощать коктейлями.

– Мокси?, – Одри улыбнулась. – Мокси возвращается на сцену?

– Да. Похоже на то. Точно возвращается. Наткнулся на нее у лотка, где продавали булочки с сосиской. Она, как обычно, прикинулась, что впервые меня видит.

– Ну и Мокси, – рассмеялся Олстон.

– Вот-вот.

– Она повела себя так, будто никогда раньше тебя не видела? – рассмеялась и Одри.

– Именно так. Такая уж у нее манера.

– Мокси, Мокси, – пропел Олстон, разглядывая содержимое кружки.

– Может, мы действительно встретились первый раз в жизни, – Флетч насупился. – Мокси – это множество разных людей, знаете ли.

– И все они – женщины, – добавила Одри.

– Мокси – актриса, – продолжал Флетч, – и играет всегда, хочет она того или нет. Она входит в лифт и превращает стоящих в кабине в зрителей. Однажды, когда народу набилось больше, чем сельдей в бочку, она повернулась ко мне и сказала: «Правда, Джек, почему я забеременела, если ты говорил, что такого не случится, ты же мой брат и все такое. Почему ты говорил, что это невозможно, если на самом деле все было не так? Ты слышал, что сказал нам доктор – это неважно, брат ты мне или нет. Ты обманул меня, Джек».

– И что ты сделал, Флетч? – смеясь, спросила Одри.

– Знаешь, атмосфера в лифте мгновенно накалилась. Меня буквально испепелили взглядами. Я уж подумал, что живым мне не выйти.

– Так что ты сделал? – повторила вопрос Одри.

– Ответил: «Не уверен, что это был я, Стелла. Может, папаша расстарался».

Олстон так смеялся, что пиво выплеснулось из кружки ему на рубашку.

– А почему вы расстались в последний раз? – спросила Одри.

Флетч на мгновение задумался.

– Ее папаша, рыдая, позвонил из Мельбурна. Требовал, чтобы она летела в Австралию играть Офелию, а не то ему придется отменять турне. Она собрала вещи и пятнадцать минут спустя выскочила из дома.

– Я не помню, чтобы Мокси играла Офелию в Австралии, – заметила Одри.

– Она и не играла. Когда она прилетела, оказалось, что роль уже занята. Фредди даже не помнил, что звонил ей. «Как хорошо, что моя малышка прилетела на край земли повидаться с папочкой!» – приветствовал он ее. Старый мерзавец даже не оплатил ей дорогу хотя бы в один конец. Она шесть месяцев проработала на овечьем ранчо. Наслаждаясь каждой минутой. Говорит, что более счастливых дней она еще не знала.

– Так теперь она делает вид... – Одри запнулась. – Что вы раньше не встречались?

– Да. Притворяется, что видит меня впервые, но при этом по разговору чувствуется, что знает она меня давным-давно. Странное сочетание, знаете ли.

– Вы оба одного поля ягоды, – резюмировал Олстон.

– Вы оба чокнутые, – конкретизировала его мысль Одри. – Почему бы вам не пожениться? Я уверена, что лучшего мужа или, соответственно, жены, ни одному из вас не найти.

– Мокси никогда не выйдет замуж, – возразил Флетч. – Ей необходимо влюбляться в своего партнера по пьесе или фильму. И потом, она винит Фредди в том, что ее мать угодила в дурдом.

– Она опасается, что и ты благодаря ей окажешься в аналогичном заведении? – Олстон хмыкнул. – Как бы не так.

– Трахаться с ней – одно удовольствие. Никогда не знаешь, кто лежит с тобой в постели.

Олстон откашлялся.

– Наверное, вдвоем вам в спальне тесно.

Флетч вытащил из заднего кармана конверт.

– Я приехал, потому что хочу тебя кое о чем попросить.

– Сделаю все, что в моих силах.

– В этом конверте зола. Я хочу сделать ее химический анализ.

– Нет проблем, – Олстон взял конверт и сунул в карман своих брюк.

– Далее, позволяет твоя должность в прокуратуре позвонить в посольство Соединенных Штатов в Женеве?

– Никогда туда не звонил. Думаю, сначала позвоню, а потом узнаю, имею ли я на это право. Как принято в морской пехоте.

– Хорошо. Меня интересуют подробности смерти американского гражданина Томаса Бредли. Он умер год тому назад. То ли в больнице, то ли в специализированной частной клинике. Возможно, покончил с собой.

– Жителя Калифорнии?

– Да.

– Говоришь, год тому назад?

– Его вдова говорит, что в этом месяце исполнился ровно год. Здесь его смерть не афишировалась. По меньшей мере, шесть месяцев полностью скрывалась. У Бредли семейная компания. «Уэгнолл-Фиппс». Сейчас ее возглавляет его жена, но вскоре ее должна сменить его сестра. Надо сказать, все очень запутано.

– В каком смысле?

– К сожалению, пока я ничего не понимаю. Кроме одного – запутывали все сознательно.

– Самоубийство, – протянул Олстон. – Ты говорил, что возможно самоубийство. Разве этим все не объясняется?

– Боюсь, что нет.

– Ты бы изумился, сколь часто моя контора идет навстречу людям, пытающимся скрыть факт самоубийства. В этом, кстати, я полностью согласен с руководством. Я сочувствую этим беднягам.

– Олстон, мне кажется, Флетч подозревает убийство, – вставила Одри.

– Это так, Флетч?

– Подозрительная смерть. Вроде бы этот человек уже с год, как умер. Но у меня такое ощущение, что детям сказали об этом лишь через шесть месяцев. Соседям и президенту компании – через восемь. И у меня есть все основания полагать, что вице-президент и начальник финансового отдела узнал о смерти босса лишь в этот четверг.

– Будет нелишне заглянуть в реестр завещаний.

– А оно было?

– Конечно. Ему же принадлежала собственность на территории штата.

– Буду тебе очень признателен.

– На первый взгляд причина этой таинственности такова, – продолжил Олстон. – Кто-то пытается отложить, а то и вообще избежать, выплаты налога на наследство. Сколько ему было лет?

– Меньше пятидесяти.

– Смерть наступила неожиданно. Каково финансовое состояние его компании, как там ты ее назвал?

– «Уэгнолл-Фиппс». Не знаю.

– Подозреваю, тут-то и зарыта собака. Люди не собираются умирать молодыми. Он умер в Швейцарии. Полагаю, наследники пытаются этим воспользоваться, дабы привести оставшуюся собственность в надлежащее состояние и свести к минимуму налог, взимаемый государством.

– Я даже не думал об этом, – признался Флетч.

– Потому что ты не учился на юридическом факультете.

– Понятно. Не потому ли у меня нет ни закладной, ни кредитной карточки?

– Именно поэтому, – кивнул Олстон.

– Меня ждут все эти люди, которых зовут Мокси, – Флетч встал. – Могу я позвонить тебе завтра, Олстон?

– Конечно. Анализ я проведу по категории «Сверхсрочно». Разговор со Швейцарией закажу из дома. И, возможно, еще до полудня буду знать все, что тебя интересует. В отдел регистрации завещаний я позвоню, как только приду на службу.

Одри посмотрела на мужа.

– Разве тебе больше нечем заняться? Своих дел у тебя нет?

– Я все еще помню, как в прошлом Флетч раз или два бросал все, чтобы помочь мне, – ответил Олстон. – Наверное, я уже говорил тебе, Одри, что морской пехотинец я был неважнецкий.

– До свидания, Флетч, – Одри поцеловала Флетча в щеку. – Спасибо, что спас шкуру моего мужа.

– Какая к черту шкура, – отмахнулся Флетч. – Я спасал его чувство юмора.

Когда Флетч сел за руль, провожавший его Олстон наклонился к окошку.

– Флетч, у меня на банковском счету чуть больше пятисот долларов. Если тебе нужны деньги, только скажи.

– Фу! – скорчил гримаску Флетч. – Что есть деньги? Туалетная бумага. Кому они нужны?

Флетч завел мотор.

– Спасибо, Олстон. Завтра позвоню.

Глава 19

– Где тебя носило, – прошипела Мокси, забравшись в темноте на переднее сидение. – Даже Фредди Муни на столько не опаздывал.

– Можешь не показывать мне дорогу. Я знаю, где находится «Кэлоуквиэл».

– Никогда в жизни не встречался мне такой странный человек, как ты.

– Через мост, так?

Она даже не посмотрела, куда они едут.

– Святой боже! Я знакома с тобой три дня, и все это время ты лишь жалеешь себя. Какой я разнесчастный! Я потерял работу! За три дня ты не купил мне ни крошки еды.

– Апельсиновый сок. Я покупал апельсиновый сок.

– Мне пришлось открывать в магазине счет ради какого-то бифштекса. И бутылки вина. Пришлось притворяться, что я только переехала сюда, выйдя замуж за банковского служащего.

– Это ты умеешь.

– »У тебя есть пятьдесят долларов... и у меня примерно столько же – до конца жизни», – передразнила она Флетча. – Ты уезжаешь из дома, чтобы носиться по округе в своем спортивном автомобиле, – она хлопнула рукой по приборному щитку «MG», – а я нахожу бумажник, выпавший из кармана твоих грязных джинсов, спрашиваю себя: «Что это?», раскрываю бумажник, и пред моими глазами, словно гора Эверест в пустыне Сахара, возникают двадцать пять тысяч долларов, наличными, банкнотами по одной тысяче каждый.

– Это не мои деньги, Мокси. Я тебе это говорил.

– А ты даже не мог купить нам ленч по кредитной карточке!

– Я тебе говорил. Деньги принадлежат Джеймсу Сейнту Э. Крэндоллу.

– Мелочевка!

– Двадцать пять тысяч долларов – мелочевка?

– Мистер Флетчер, позвольте указать вам, что любой, кто может позволить себе выронить двадцать пять тысяч долларов и даже не оглянуться, знает, где найти курицу, которая снесет ему очередное золотое яичко.

– Одно другого не касается.

– Вот, значит, почему ты проехал сто пятьдесят миль, добираясь до того Богом забытого городка?

– Урэмрада.

– Плевать мне, как он называется. Нет, вы только посмотрите на человека, который хочет отдать двадцать пять тысяч долларов, когда он сам голодает. Я тебя спрашиваю, ты в своем уме?

– Я не голодаю.

– Ты даже не сказал мне, что у тебя так много денег. Мы спали на пляже!

– И прекрасно провели ночь. А об этих деньгах я тебе говорил.

– Да. «Поэтому я взял двадцать пять тысяч долларов». Неужели все, что ты говоришь – шутка? Ты у нас шутник, Ирвин Флетчер?

Въехав на мост, Флетч заметил, что справа от него, примерно на середине моста, что-то вроде куска ткани полошится на ветру.

– Ты пилишь меня, словно жена. Мокси улыбнулась.

– Я надеялась, что ты так и скажешь. Я репетировала.

Флетч притормозил.

На ветру полоскалась юбка. Пониже ее Флетч заметил ногу, очень белую, над ней – руку.

Флетч нажал клавишу на приборном щитке, включив фонари-мигалки, предупреждающие водителей попутных машин, что остановившийся автомобиль неисправен, и как можно ближе прижался к правому парапету моста.

– Вылезай из кабины, Мокси, и встань у парапета. А лучше, залезь на него. Только не оставайся перед машиной.

– Мы останавливаемся на мосту?

– Поэтому я прошу тебя вылезти и отойти от машины. Ее могут ударить сзади.

– А что случилось?

– Я сейчас вернусь.

Флетч выскочил из кабины. Увидел, что одна из приближающихся к ним машин – такси. Встал на пути, размахивая руками. Такси, в визге тормозов, замерло.

– Подонок! Совсем оборзел? – проорал через окно водитель. – Сукин сын! У тебя что, крыша поехала?

Флетч наклонился к окну.

– У вас есть радиотелефон? Или рация?

– Да. Кто ты такой?

– Позвоните в полицию. Самоубийца.

– О, – водитель все понял и потянулся к висевшему под приборным щитком микрофону.

– Там, – Флетч махнул в сторону парапета, затем указал на свою машину. – Поставьте свой автомобиль за моим, ладно? У вас задние фонари побольше. И есть фонарь на крыше.

– Да, конечно, – кивнул водитель.

Такси медленно двинулось с места.

– А вы полезете туда.

– Постараюсь подобраться поближе и отговорить.

– И откуда берутся такие психи, – покачал головой водитель, имея в виду самоубийцу.

Флетч наблюдал, как такси подъехало и встало в затылок его машины. Замигали фонари над задним бампером. Фары освещали бледную Мокси.

Флетч поднялся на ограждающий парапет. С него спрыгнул на полку несущей тавровой балки. Внизу, далеко внизу, увидел темную гладь реки, какие-то огни. По обоим берегам светились окна домов. Цепочка фонарей выстроилась вдоль моста. Светила луна. Флетч решил, что вниз лучше не смотреть.

Вдоль моста тянулся толстый, как канализационная труба, кабель. Крепился он на массивных кронштейнах, отходящих от балки под прямым углом. Флетч одной ногой ступил на кронштейн. Дул легкий, едва заметный ветерок. Он посмотрел на женщину, стоящую на тросе, чуть впереди. Силы ветра хватало, чтобы раздувать ее юбку.

– Флетч? – раздался сзади голос Мокси. По интонации чувствовалось, что она хочет его о чем-то спросить.

Теперь обе его ноги стояли на кронштейне. Он покачивал руками, чтобы сохранить равновесие. Затем повалился вперед, схватился руками за кабель, потерся щекой о его оплетку.

– Флетч? – крикнула Мокси. – Я лучше закрою глаза.

Флетч подтянул себя к кабелю. Его желудок конвульсивно сжался, показывая, что текущая далеко внизу маслянистая вода едва ли придется ему по вкусу. Сгруппировавшись, Флетч перебросил одну ногу через кабель. На мгновение она осталась без опоры.

А потом он уже сидел на кабеле верхом, упираясь ногами в кронштейн по обе его стороны, крепко держась руками за оплетку. На мосту непрерывно гудели проезжающие автомобили, недовольные возникшей пробкой. Над парапетом виднелись силуэты Мокси и водителя такси.

Женщина стояла на кабеле в паре метров от него. В развивающейся юбке, в одной зеленой туфельке без каблука. Вторая, похоже, свалилась в реку. На ее полных, белых ногах темнели жгуты варикозных вен.

– Привет, – непринужденно поздоровался Флетч.

Женщина повернула голову. Два больших черных глаза уставились на него из темных, запавших глазниц. Белое лицо обрамляли густые черные волосы.

– Что вам нравится?

Она продолжала молча смотреть на него.

– Вы любите шоколад?

Она отвернулась от Флетча и что-то сказала, но слова отнесло ветром.

– Что? – переспросил Флетч. – Я вас не слышу.

Женщина повернулась к нему. Раздраженно бросила:

– А вы что любите? Скажите мне.

– Я люблю шоколад. Мне нравится смотреть на пташек, прыгающих по подстриженной травке. А вам нравится?

Вновь ее слова отнес ветер.

– А что еще вам нравится? Какая ваша любимая телевизионная передача? Кто из ведущих вам наиболее симпатичен?

Ответа не последовало.

– Майк Уоллес? Мерв Гриффин? А как насчет «По странам и континентам»? Смотрите или переключаетесь на другой канал?

Никакого ответа.

У Флетча пересохло в горле.

– А вы любите запах выпекающегося хлеба? Лучше, по-моему, ничего нет.

Женщина молча смотрела на него сверху вниз.

– Какие вы предпочитаете музыкальные инструменты? – не унимался Флетч. – Аккордеон? Скрипку? Гитару?

Никакого ответа.

– А знаете, что мне нравится? Я люблю смотреть на порванную газету, которую ветер тащит вдоль улицы. Я люблю слушать дождь, особенно сильный дождь, когда сам лежу в постели. Тявканье щенка. Щенки так забавно тявкают, не правда ли?

– Эй, парень, – обратилась к нему женщина.

– Да?

– Возьми меня за руку, а? Я сама не своя от страха.

– Я тоже, – признался Флетч.

Женщина наклонилась и едва не потеряла равновесия.

– Подождите, – остановил ее Флетч. – Сейчас мы что-нибудь придумаем.

Он не мог добраться до женщины, не сдвинув ноги с кронштейна.

– Вы сядьте. Прямо, где стоите. Медленно, осторожно. Медленно, осторожно, она села на кабель, лицом к мосту. Зеленая туфелька без каблука слетела с ее ноги.

– Возьми меня за руку, – повторила женщина. Флетч потянулся вперед, взял ее за руку.

– А теперь подождем полицию. Спокойно посидим и подождем полицию.

– А что мы тут делаем, черт побери? – спросила женщина.

– Не знаю, – ответил Флетч. – Иногда нас просто заносит в такие вот места.

Ее уже била дрожь.

– Это не моя вина, знаете ли. Не моя.

– Я в этом. не сомневаюсь, – заверил ее Флетч. – Так что вам нравится? Какая книга запомнилась вам больше других?

– Что за странный вопрос.

– Так все же, какая книга вам больше всех запомнилась?

– »Черная красавица».

– Расскажите мне, о чем эта книга.

Женщина задумалась.

– Я ничего не помню, но она мне понравилась.

– Вот и ладненько. Придется прочитать ее еще раз.

– Это не моя вина, – прошептала женщина. – Поверьте.

– Я вам верю, – Флетч крепко сжал ее руку. – Отчего же мне не поверить.

И тут в мерцании «маячков» на мост въехали две патрульные, пожарная и аварийная машины. Полисмен и пожарный по очереди переговорили с Мокси и водителем такси. Мужчина в пожарной каске склонился над парапетом, крикнул Флетчу и женщине: «Не будете возражать, если я спущусь к вам?»

– Нет, конечно, – ответил Флетч.

– Спускайтесь, – подтвердила женщина. Между ними на кабель шлепнулась нижняя ступенька веревочной лестницы, по ней спустился пожарный, помог женщине встать, вместе с ней, направляя ее ноги и руки, держа на себе ее вес, полез вверх. Флетчу он напоминал гигантского ребенка, заставляющего ходить матерчатую куклу.

На полпути пожарный оглянулся.

– Если хотите, я спущусь и за вами.

– Дайте мне минуту придти в себя, – ответил Флетч, – и я управлюсь сам. Если можно, приготовьте кофе.

Как только пожарный и женщина освободили лестницу, Флетч ухватился за нее и вскарабкался на мост.

Глава 20

– Знаешь, Мокси, это уже чересчур, – возмущался режиссер в двубортном, из тонкой ткани, блейзере. – Если ты опаздываешь на вечеринку, можно ли ожидать, что ты будешь вовремя приходить на репетиции и спектакли?

– Нас задержал мост, – попытался защитить ее Флетч.

– Всех задерживает мост, – покивал режиссер. – Для того мосты и созданы.

– Нам пришлось задержаться на мосту, – поправила Флетча Мокси.

«Кэлоуквиэл», как и большинство театров, в период между спектаклями, являл собой нечто среднее между грязным складом и обедневшей церковью. На одной половине сцены лежал штабель досок. На второй стоял длинный стол с наполовину съеденными головками сыра и полупустыми бутылками. От сцены уходили вдаль ряды печальных, просиженных кресел, свидетели бессчетных слез и смеха, трагедий и комедий.

Когда Мокси и Флетч появились на сцене, остальные актеры и технический персонал впились в нее взглядами, профессионально оценивая, как она идет, как останавливается. Только режиссер поспешил ей навстречу.

– По крайней мере, ты жива, – подвел итог режиссер. – И ты здесь. Мы должны благодарить судьбу за ее маленькие подарки.

– И я выучила мою роль, – словно маленькая девочка, просюсюкала Мокси. – Пол, я думаю, это прекрасная пьеса.

– Насколько мне известно, автора ты увидишь только завтра, – ответил на это режиссер. – Он уже прилетел из Нью-Йорка, но заявил, что валится с ног от усталости. Я подозреваю, что сейчас он на телевидении. Пытается заполучить там работу, – режиссер, вскинув брови, повернулся к Флетчу. – Это тот парень, которого ты хотела мне показать?

– Это Флетч, – представила Флетча Мокси. – Ты же сказал по телефону, что не в восторге от Сэма...

Режиссер отступил на шаг, брови его все еще не спустились с середины лба, оглядел Флетча с головы до ног, потом с ног до головы, словно намеревался заказать ему костюм.

– Симпатичный мальчик. Естественный. Полагаю, ваши тела подходят друг другу.

– Подходят, – подтвердил Флетч.

– А нагота тебя не смущает? – спросил режиссер.

– Я таким родился.

– Но не на сцене. В отличие, к примеру, от Мокси. Как поживает драгоценный Фредди Муни, твой нестареющий папаша?

– По-прежнему не стареет.

– Но, клянусь Богом, разве он не моется? – режиссер вновь смотрел на Флетча. – Я понимаю, некоторых грязь возбуждает, но их не хватит, чтобы заполнить зал да еще при таких ценах на билеты.

– Я грязный? – спросил Флетч Мокси.

– Грязный, – подтвердила Мокси. – И потный.

– Клянусь, что приму душ осенью.

– По правде говоря, он фанат чистоты, – пояснила Мокси. – Но так уж вышло, что по пути в театр, он...

– Он что? – переспросил режиссер. – Прополз по городской свалке?

– Он спас жизнь женщине, – ответила Мокси. – Дело нелегкое, ему пришлось попотеть.

– А играть он может? – обеспокоился режиссер.

– Нет, – твердо ответил Флетч. – Абсолютно.

– Как приятно это слышать. Наконец-то, я услышал в Калифорнии новую для меня фразу: «Нет, я не могу играть». Если вы серьезно претендуете на главную мужскую роль в пьесе «В любви», мистер Флетч, или как там вас звать, вы должны знать, что вам придется появиться на сцене обнаженным не один раз, а два. И я прослежу, чтобы вы мылись перед каждым спектаклем. А уж потом делайте все, что хотите.

Флетч повернулся к Мокси.

– Мокси, дорогая, как все это понимать?

– Расскажи ему, какой ты великий актер, Флетч.

– Я вообще не умею играть.

– Чепуха, – отмахнулась Мокси. – Ты играешь всю жизнь.

– Никогда.

– Тебе нужна работа, Флетч.

– Только не такая.

– Будет очень забавно. Ты и я.

– Это будет ужасно.

– Все равно тебе больше нечем заняться.

– Чем заняться у меня как раз есть.

– Чем? Брать интервью у других покойников?

– Мокси!

– Как бы то ни было, – вмешался режиссер, – тебе надо познакомиться с Сэмом, Мокси. Твоим нынешним партнером. Скажи мне, что ты о нем думаешь. Эй, Сэм! – позвал режиссер.

Черноволосый, с широкими бровями молодой парень поднялся со штабеля досок и направился к ним.

– Обезьяна, – режиссер перешел на шепот. – Он ходит как подхвативший гонорею орангутанг. Массивные бедра. Нынешней аудитории они не по вкусу. Сэм, это Мокси Муни.

– Привет, – кивнул Сэм.

– Привет, – чуть улыбнулась Мокси.

– Почему бы вам не поприветствовать друг друга поцелуем? Вы будете работать вместе.

Оба, Мокси и Сэм, наклонились вперед, подставив щеку для поцелуя, ни один не хотел целовать сам. В конце концов, после некоторого замешательства, их губы едва коснулись друг друга.

– Вот так пишется театральная история, – саркастически прокомментировал режиссер.

– Я уверена, что мы отлично сработаемся, – вновь улыбнулась Мокси.

– Да, – согласился Сэм. – Я видел твоего отца в «Короле Лире». Слушай, в молодости он действительно работал в цирке метателем ножей?

Глаза Мокси превратились в щелочки.

– Сейчас полетят искры, – прокомментировал ее реакцию режиссер. – Мне надо спешить домой и занести этот факт в дневник. Для потомков.

– До встречи, – кивнул Сэм.

– В десять утра, – уточнил режиссер.

Сэм удалился за кулисы. Режиссер вздохнул.

– Так что ты думаешь? – спросил он Мокси.

– Я не думаю, – ответила та. – Я играю.

– По крайней мере, тебе хватает ума это понимать, дорогая. Как бы мне хотелось, чтобы и другие актеры не думали, что они могут думать, – режиссер повернулся к Флетчу. – Загляните к нам через пару деньков. Мне кажется, Сэм с этой ролью не справится. Не хочется выгонять кого-то за массивные бедра, но...

– Никогда, – отрезал Флетч.

– Ладно, он зайдет, – пообещала Мокси.

– Вдвоем вы отлично смотритесь. И смотрелись бы еще лучше, если б один из вас помылся. Из вас получится очень сексуальная пара.

– Извините, что заявился на вашу вечеринку с грязной физиономией, – пробормотал Флетч.

– У грязи есть свои достоинства, – признал режиссер. – Особенно, если использовать ее для выращивания тюльпанов.

– Мы можем идти, Мокси? – спросил ее Флетч.

– Мы только что пришли. Я не успела познакомиться с другими актерами.

– Мне надо принять душ.

– Ему действительно надо принять душ, Мокси. А с актерами познакомишься утром. Постарайся приехать к десяти часам. Опозданий я не потерплю, – режиссер указал на Флетча. – Отвези этого мальчика домой и хорошенько вымой его!

Глава 21

– Я оказала тебе услугу, – за вечер эту фразу Мокси повторила несколько раз.

Флетч не отреагировал.

– Флетчер?

Вопрос этот последовал после того, как они ублажили друг друга и теперь, умиротворенные, лежали на спине в темной комнате. Они приняли душ и поужинали сэндвичами с ореховым маслом, после того, как Флетч объяснил Мокси, что он не собирается становиться актером. Она терпеливо возразила, что попробовать стоит, потому что для этой роли он подходит куда больше, чем Сэм.

– Да, мадам?

– Где ты был этим утром?

– В какое время?

– Я проснулась в три часа. Не нашла тебя ни в кровати, ни в ванной, ни в квартире.

– Я уезжал. Надо было забраться в один дом.

– О господи, – вздохнула Мокси. – Ты говоришь столь убедительно, что я готова тебе поверить. И при этом утверждаешь, что ты не актер.

– Можешь не волноваться. Меня не застукали.

– Это хорошо, – Мокси потянулась, положила на Флетча руку и ногу. – Я оказала тебе услугу. Ценою в тысячу долларов. А может, и в двадцать четыре тысячи. Смотря с какой стороны посмотреть.

– Не понял тебя.

– Что ж тут непонятного? Я украла тысячу долларов. Из бумажника.

– Что? Что ты сделала?

– Это же логично, Флетч. Ты не тратишь эти деньги, хотя сидишь без гроша, потому что хочешь вернуть хозяину все двадцать пять тысяч. Так?

– Так.

– Так вот, теперь ты не можешь вернуть все двадцать пять тысяч. Потому что я взяла тысячу долларов. И сейчас самое логичное для тебя – потратить остальные двадцать четыре тысячи самому. Так?

– Ты серьезно?

– С деньгами не шутят.

– Извращенка.

– Что?

– У тебя извращенная логика.

– Отнюдь.

– Мокси, ты украла тысячу долларов, которые мне не принадлежат.

– Правильно. И тем самым дала тебе возможность потратить еще двадцать четыре тысячи.

– Это преступление. Ты преступница.

– Я – благоразумная, здравомыслящая дама.

– И что ты сделала с деньгами?

– Спрятала их.

– Где?

– Там, где тебе их не найти.

– Куда же ты их засунула?

– Тебе знать об этом не обязательно.

– И ты намереваешься потратить эти деньги?

– Если возникнет такая необходимость. Если я захочу купить какую-либо вещь стоимостью в тысячу долларов, я их потрачу.

– И на что ты готова потратить тысячу долларов?

– Пока не знаю. Наверное, что-нибудь придумаю. Я крала деньги не для того, чтобы их тратить.

– Разумеется, не для этого. Охотно тебе верю.

– У тебя такой тон, словно ты включил меня в список подозреваемых.

– Ты не подозреваемая. Ты – преступница.

– Флетчер, представь себе, что ты потерял двадцать пять тысяч долларов. Неужели ты думаешь, что кто-то будет гоняться за тобой по всей стране, чтобы вернуть эти деньги?

– Я на это надеюсь.

– Тогда ты тронувшийся умом идеалист. Совсем как Икар.

– Какой Икар?

– Тот самый, что полетел к солнцу на восковых крыльях.

– Восковых?

– Ну да. Он скрепил перышки плавящимся воском.

– А, тот самый Икар.

– Вот-вот. Полоумный Икар.

– Мокси, есть такое понятие, как моральный кодекс. На нем зиждется цивилизация.

– A y меня создалось впечатление, что ни Френк Джефф, ни твоя газета и слыхом не слыхивали о этом кодексе.

– Отнюдь. Там ситуация совершенно иная. Я, похоже, напортачил, и они меня уволили. Это вполне естественно.

– Тебе соврал кто-то из сотрудников «Уэгнолл-Фиппс».

– Чарлз Блейн. И Энид Бредли по существу признала, что она у меня в долгу. Предложила мне деньги, чтобы возместить урон, нанесенный мне по милости «Уэгнолл-Фиппс».

– Ты взял деньги?

– Нет.

– Скорее, она предлагала деньги, чтобы отделаться от тебя.

– И я того же мнения.

– Между прочим, в моральном кодексе так и написано: кто-то теряет, кто-то находит.

– И где это написано.

– Страница тридцать восьмая. Статья семьдесят четвертая.

– Так то моральный кодекс для юных читателей. От четырех до семи лет.

– Перестань, Флетч.

– Мокси, что я буду делать, если найду этого человека, Джеймса Сейнта Э. Крэндолла, и у меня не окажется двадцати пяти тысяч долларов?

– В том-то и дело, Флетч, что теперь, благодаря мне у тебя есть веская причина более не искать Джеймса Сейнта Э. Крэндолла. Неужели ты до сих пор этого не понял? Ты у нас такой тугодум.

– Ты – преступница. Ты украла тысячу долларов.

– Я оказала тебе услугу.

– Довольно с меня твоих услуг. В семь часов ты оказала мне услугу, попытавшись определить меня в стриптизеры. В одиннадцать ты осчастливила меня еще одной услугой, украв у меня тысячу долларов. Какова будет следующая? Ты наградишь меня коклюшем?

– Я об этом подумаю.

– О, Господи!

– Ты тоже подумай.

– О чем?

– О тех услугах, что я оказываю тебе. Утром настроение у тебя улучшится. Ты проснешься и поймешь, что у тебя есть двадцать четыре тысячи долларов, которые ты волен потратить. Ты так богат, что даже можешь позволить себе поработать в театре.

– Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, милый. Сладких тебе снов.

Глава 22

Флетч открыл дверь в коридор и оказался лицом к лицу с собственной физиономией, грязной и потной, смотревшей на него с первой страницы «Ньюс-Трибюн».

– О, только не это!

Аршинный заголовок над фотографией гласил:

«АВТОМОБИЛИСТ ПРЕДОТВРАЩАЕТ САМОУБИЙСТВО».

В полотенце, обернутом вокруг бедер, он наклонился, поднял газету, закрыл дверь и, прошествовав в гостиную, уселся на диван.

«Наблюдательный водитель автомобиля, готовый, рискуя собственной жизнью, спасти жизнь другого человека, прошлым вечером, после наступления темноты вылез на силовую балку моста на Гилден-стрит и уговорил женщину средних лет отказаться от попытки броситься в реку».

– В этой жизни мы все в одном автомобиле, – прокомментировал свой поступок двадцатичетырехлетний Ирвин Морис Флетчер.

«До прошлой пятницы Флетчер был корреспондентом „Ньюс-Трибюн“.

Флетчер сказал, что въезжая на мост, он случайно заметил полощущуюся на ветру юбку потенциальной самоубийцы...»

Зазвонил телефон. Не отрываясь от статьи, Флетчер взял трубку.

– Слушаю.

– Флетч? Это Джейн. Френк хочет поговорить с тобой?

– Какой Френк?

– Привет, Флетч! – для понедельника голос Френка Джеффа звучал очень уж бодро. – Ты попал на первую полосу.

– Не первый раз, высокоуважаемый господин главный редактор.

– »Ньюс-Трибюн» не пожалела на тебя места.

– Я как раз читаю вашу газету. Как мило с вашей стороны отметить уже в третьем абзаце, что на прошлой неделе вы меня уволили. Посодействовали, можно сказать, процветанию и благополучию Ирвина Мориса Флетчера.

– Поступили, как говнюки, не так ли?

– Полностью с вами согласен.

– Не могли не написать об этом. Для журналиста главное – честность.

– Но зачем писать об этом в самом начале?

– Да, тут ты прав, переборщили. Наверное, причина в том, что многие в редакции очень сердиты на тебя. Один наш маститый репортер полагает, что тебе не следовало отговаривать женщину от рокового прыжка, а вот потом взять у нее интервью. После того, как она бы утонула.

– Намек понял, Френк.

– Некоторые, сам видишь, признают только черный юмор.

– Передайте мне, что я не буду брать у них интервью после их смерти, если они не изменят своего отношения ко мне.

– Наверное, у тебя нет желания услышать заголовок, который они предлагали поместить над фотографией.

– Разумеется, нет.

– А может, выслушаешь.

– Не хочу.

– Но у тебя-то с чувством юмора всегда был полный порядок.

– Хорошо, Френк. Выкладывайте. Я еще завтракал, так что едва ли меня вывернет наизнанку.

– Заголовок предлагался следующий: «ГЕРОЙ МОСТА НА ГИЛДЕН-СТРИТ УВОЛЕН ИЗ ГАЗЕТЫ, КОТОРОЙ ВЫ ВЕРИТЕ».

– Для заголовка слишком длинно. А чего вы звоните, Френк? Хотели поздравить меня?

– Да нет же. Я всегда знал, что ты и испуганного котенка уговоришь спуститься с дерева. Не такой уж великий подвиг, уговорить женщину не прыгать с моста. Во всяком случае, для тебя.

– Так чем вызван ваш звонок.

– Наступил понедельник. И я в кабинете.

– И что?

– Ты сказал, что в понедельник я на работу не приду. Откушав стряпню Клары Сноу.

– У вас, оказывается, козлиный желудок, Френк. Насчет рогов я знал и раньше.

– У меня возникла интересная мысль, Флетч.

– Надеюсь, у вас не перегрелись мозги.

– Ты очень хорошо пишешь.

– Когда у меня есть такая возможность.

– Возможность у тебя есть. Я предоставляю ее тебе. Я думаю о большой статье. Так сказать, информация из первых рук.

– С названием «КАК Я УГОВОРИЛ ЖЕНЩИНУ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ САМОУБИЙСТВА» и подписью «И. М. ФЛЕТЧЕР»?

– Попал в самую «десятку».

– Нет, благодарю, Френк.

– Почему нет? Разве у тебя есть сегодня другие дела?

– Да, есть.

– Мы тебе заплатим. По ставке внештатного корреспондента.

Внештатники получали сущие гроши.

– Еще раз благодарю, Френк. Но я больше на вас не работаю, не забывайте об этом.

– Этот материал мог бы немного подправить твою репутацию.

– Популярность газеты могла бы возрасти.

– И это тоже.

– Знаете, Френк, вы неплохой главный редактор, хотя и похоронили статью о том, как брат пресс-секретаря губернатора продавал машины полиции штата.

– Знаешь, Флетч, а ты неплохой парень, хоть и берешь интервью у покойников.

– До встречи, Френк.

– До встречи, Флетч.

Войдя в гостиную Мокси взяла газету, посмотрела на заголовок, фотографию Флетча, прочитала первые строчки.

– Тебе же не двадцать четыре года.

Сидевший на диване Флетч печально покачал головой.

– Теперь ты сама убедилась, что написанному в газете верить нельзя, – он оглядел Мокси, одетую лишь в его старую байковую рубашку. – Одевайся. Я отвезу тебя в театр.

– А где завтрак? – спросила Мокси.

– Там же, где и тысячедолларовый банкнот, который ты вчера украла из бумажника.

Мокси бросила на него сердитый взгляд.

– А где банкнот?

Флетч пожал плечами.

– Если бы я знал.

Глава 23

– Вы – управляющий банка? – спросил Флетч сухопарого мужчину в поношенном костюме, который сидел за большим столом по другую сторону перегородки, разделяющей зал.

– Совершенно верно, – управляющий тепло улыбнулся. – Чувствуется, что вы хотите взять ссуду на автомобиль. Мы как раз специализируемся на подобных ссудах.

– Нет, благодарю. Ссуду на автомобиль я уже взял, – Флетч помахал тысячедолларовым банкнотом, – Я хочу знать, настоящий он или фальшивый.

Управляющий знаком пригласил Флетча подойти к его столу, благо в перегородке имелась дверца. Взял банкнот обеими руками, потер пальцами, словно купец, щупающий сукно. Пристально рассмотрел, уделив особое внимание изображению Гровера Кливленда[38].

– У вас есть основания сомневаться в подлинности банкнота? – спросил управляющий.

– Конечно. Раньше я таких не видел.

– Действительно, фотографии Гровера Кливленда встречаются в наше дни нечасто.

– Так вот он какой. А я думал, что это Карл Маркс.

Управляющий в ужасе отпрянул.

– Карл Маркс?

Флетч пожал плечами.

– Его фотографии тоже большая редкость.

Управляющий хохотнул.

– По-моему, банкнот подлинный.

Флетч вытащил из кармана второй банкнот.

– И этот тоже?

Второй банкнот управляющий осмотрел более тщательно.

– А где вы их взяли?

– Мой работодатель человек довольно-таки странный. Ненавидит выписывать чеки.

– Вам, должно быть, хорошо платят, – управляющий вгляделся в лицо Флетча. – Где-то я вас уже видел.

– Неужели?

– Ваш снимок. И совсем недавно.

– А, вы об этом. Я изображен на пятидолларовой купюре[39].

– Может на плакате «Разыскивается»? – управляющий рассмеялся. – Как вам их разменять?

– На сотни, пятидесятки, двадцатки, десятки и пятерки.

Управляющий поднялся.

– То есть на купюры, которыми можно расплачиваться?

– Вот именно.

– Подождите минутку.

Пачка денег, которую принес управляющий, оказалась больше, чем ожидал Флетч. Он вновь пересчитал купюры, у Флетча на глазах.

– Благодарю, – Флетч с трудом рассовал деньги по карманам джинсов.

– Никак не могу вспомнить, где я видел вашу фотографию, – управляющий вновь всмотрелся в лицо Флетча. – А ведь видел совсем недавно. Буквально, этим утром.

– Вы любите комиксы? – спросил Флетч.

– Да, – кивнул управляющий. – Всегда просматриваю их в автобусе.

– Наверное, вы спутали меня с одним из персонажей.

– Когда будет готов костюм?

– Через десять дней.

– Не скоро.

– А когда он вам нужен?

– В среду.

– Сегодня у нас понедельник.

– Тогда в четверг утром.

– Мы постараемся вам помочь.

В очень дорогом магазине, торгующем товарами для мужчин, Флетч купил, помимо строгого синего костюма, рубашки, туфли, галстуки, кроссовки, шорты, рубашки спортивного покроя и чемодан.

– Собираетесь в отпуск? – спросил продавец.

– Да. Я хочу взять с собой все, кроме костюма.

– Конечно, мистер Флетчер. Как будете платить? По чеку?

– Я заплачу наличными, – Флетч достал из кармана смятые купюры.

– Очень хорошо, сэр. Я распоряжусь, чтобы все завернули.

– В этом нет нужды. Я положу все в чемодан.

– Как пожелаете.

Пока продавец подсчитывал общую сумму, Флетч запаковал чемодан. Потом расплатился, получил сдачу, убрал деньги в карман.

– Мистер Флетчер, – продавец смущенно запнулся. – Не согласитесь ли вы принять от магазина подарок?

– Подарок?

– Вчера вечером вы совершили такой благородный поступок... спасли женщину на мосту.

– Вы знаете об этом?

– Об этом все знают, – продавец не отрывал глаз от ковра. – Наша кассирша, в прошлом году, тоже едва не покончила с собой. Про это, конечно, мы никому не рассказываем...

– Значит, люди читают газеты.

– Мы гордимся тем, что вы – покупатель нашего магазина.

Только теперь Флетч заметил, что его обступили и другие продавцы.

Продавец протянул Флетчу коробку со щеткой для волос и расческой.

– Однако, – только выдохнул Флетч.

– Сделано в Англии, – пояснил продавец.

– Большое вам спасибо, – Флетч пожал продавцу руку. – Я очень тронут.

– Люди так редко помогают другим... – продавец зарделся от смущения,

– Еще раз благодарю.

С чемоданом в одной руке и подарком в другой, Флетч зашагал к выходу. Продавцы проводили его улыбками и аплодисментами.

– Не могу поверить, что вы хотите поехать в Сан-Орландо, – сильно накрашенная женщина в облегающем пиджаке покачала головой. Стены туристического бюро украшали плакаты с видами Акапулько, Афин, Ниццы, Неаполя, Эдинбурга, Амстердама, Рио-де-Жанейро. Флетч с радостью отправился бы в любой из вышеназванных городов.

– Я должен.

– Никто не должен ехать в Сан-Орландо, – телефонную трубку она держала у уха, ожидая информации из билетной кассы. – Вы знаете, где находится Сан-Орландо? Это же мексиканская глубинка. Вы будете добираться туда целую вечность. И курортную зону там только начали строить. Функционирует лишь один отель. Там жарко, пыльно... Да, да? – она записала все, что ей продиктовали по телефону. – Поездка туда – сущее мучение. Такими деньгами можно распорядиться и получше. Вот через несколько лет, когда строительство закончится... – наклонившись над конторкой, она рассказала Флетчу, как туда лететь, со сколькими пересадками и во что это обойдется.

– Отлично, – кивнул Флетч. – Закажите билеты на одного?

– На одного? – ужаснулась женщина.

– Да, – подтвердил Флетч.

– О Боже, неужели так плохо быть героем? – она присела за маленький столик, что стоял за конторкой. – На какой день заказывать билет из Сан-Орландо?

– На среду.

– На среду? Сегодня же понедельник.

– Надо получить новый костюм. В четверг утром.

Женщина вставила бланк авиабилета в каретку пишущей машинки.

– Наверное, у каждого свое представление об отдыхе. Мне без разницы, если потом во всех бедах не винят туристическое бюро.

Глава 24

– Эй, Флетч, – воскликнул Олстон Чамберс, взяв трубку, – ты у нас опять безработный герой.

Флетч вернулся домой и удобно устроился на диване, поставив кружку с кофе аккурат на собственную физиономию, отпечатанную на первой странице «Ньюс-Трибюн». Мокси оставила газету на кофейном столике.

– Я начинаю склоняться к мысли, что это твое естественное состояние, – продолжал Олстон. – Героический безработный.

– Перестань издеваться, Олстон.

– Я бы не полез на этот кабель даже за миллион долларов. И за миллион с хвостиком. Особенно в темноте.

– Откровенно говоря, я и не собирался этого делать, Олстон. Сделал, и все.

– Видать, ты и подумать не успел, к чему может привести твое безрассудство.

– Не слишком ли рано я звоню? – часы на руке Флетча показывали половину третьего.

– Нет. Я связался с посольством США в Швейцарии перед уходом из дому, и они отзвонились мне перед самым полуднем. Правильно я продиктовал им фамилию: Боб-Рональд-Евгения-Дональд-Лорд-Ингрид? Томас Бредли?

– Абсолютно верно.

– Так вот, ни один американец, которого звали Томас Бредли, в Швейцарии не умирал.

– Никогда?

– Никогда.

– Томас Бредли никогда не умирал в Швейцарии? – Флетч восхищенно взглянул на свой новый чемодан, стоящий у двери. – А они знают о тех, кто умирает в частных клиниках?

– Они говорят, что да. Заверили меня, что у них отмечены все американцы, когда-либо закончившие свой жизненный путь в Швейцарии. Я склонен им поверить.

– А если этого парня кремировали?

– Я попросил их проверить все смерти и похороны. Как ты знаешь, у швейцарцев с бумагами всегда полный ажур. Тут они кому хочешь дадут сто очков вперед. Если этот человек и умер, то не в Швейцарии. Ты слышал дневной выпуск новостей? Мэр присвоил тебе звание Лучшего гражданина месяца.

– Месяц же еще не закончился. А что ты мне скажешь насчет золы, Олстон?

– О, да. Я передал образец в полицейскую лабораторию по дороге на работу. А с чего ты вообще дал мне эту золу?

– Каков результат анализа?

– Результат таков, что добрые господа в белых халатах позвонили, когда я вернулся с ленча и поинтересовались, а действительно ли «О-пи»[40] хочет знать химический состав этой золы. Я заверил этих господ, что у «О-пи» есть такое желание. Разумеется, не упомянув, что под «О-пи» я подразумевал олуха первостатейного по фамилии Флетч.

– Олстон...

– Ковер...

– Что?

– Ковер. Ты знаешь, такая вещь, которую стелют на пол. Это зола от сгоревшего шерстяного ковра очень высокого качества. Возможно, персидского.

– Ковер?

– Есть следы горючей жидкости, предположительно, керосина, древесная зола, немного земли и песка.

– Эти парни не ошибаются?

– Послушай, Флетч, эти парни – эксперты по пожарам. Они проводят анализы всего, что сгорело в этом штате. И уж золу от сгоревшего ковра видят не впервые. И теперь их разбирает любопытство, а каким поджогом мы занимаемся. Между прочим, Флетч, какой мы расследуем поджог?

– Понятия не имею.

– Мокси сожгла семейные реликвии, чтобы получить pоль в «Die Walkure»[41]?

– Что-то в этом роде.

– Флетч, Одри права?

– Возможно. Насчет чего?

– Ты расследуешь убийство?

– На текущий момент я этого не знаю.

– А что ты знаешь на текущий момент?

– На текущий момент... – Флетч на мгновение задумался, – я знаю, что Томас Бредли был ковром.

«Дорогая Мокси!

Уехал в Мексику, пообщаться с человеком насчет ковра. Постарайся пообедать сама. Если возьмешь что-нибудь из холодильника, пожалуйста, оставь $1000 в поддоне. Постараюсь вернуться в среду вечером.

Ф.»

Глава 25

В лучах утреннего солнца ослепительно блестел белый песок пляжа Сан-Орландо. После ночи, проведенной в аэропортах, Флетчу приходилось щуриться. В отель он прибыл без четверти три утра, выяснил, что кормить его не будут, проспал три часа, проснулся от голода, поплавал в бассейне, пока в семь часов не открылся зал завтраков, съел бифштекс, яичницу с ветчиной, жареную картошку, затем пошел на пляж и снова заснул.

Дама в туристическом бюро его не обманула. Дорога оказалась ужасной. Ему пришлось добираться тремя рейсами, причем в залах ожидания он провел больше времени, чем в полете. Полностью соответствовала действительности и ее характеристика Сан-Орландо. Строительство шло полным ходом. До пляжа Флетчу пришлось добираться, лавируя между бетонными блоками. Вокруг ревели бульдозеры, грохотали отбойные молотки, визжали пилы. В воздухе стояло густое облако пыли. Сказала она правду и насчет жары.

Ближе к полудню, проснувшись, Флетч уселся за столик на двоих под навесом из пальмовых листьев и заказал в баре пиво. Если его и держали в холодильнике, то в выключенном. Пиво он выпил маленькими глотками и заказал «кока-колу». К сожалению, и безалкогольный напиток принесли теплым.

А перед самым полуднем он увидел Чарлза Блейна. В длинных шортах и желтой рубашке, в очках в тяжелой оправе и сандалиях на босу ногу, он вышел из отеля и направился к бару.

Войдя в тень пальмовых листьев, Блейн остановился, огляделся. Взгляд его скользнул по Флетчу, сидевшему за столиком в одним плавках. Блейн мигнул, вновь уставился на журналиста. Нахмурился, словно заметил ошибку в гроссбухе, повернулся, чтобы уйти, но передумал и, после короткого колебания, подошел к столику Флетча.

– Из вас получился бы хороший бухгалтер. Вы не привыкли сдаваться, – прокомментировал Чарлз Блейн появление Флетча в Сан-Орландо.

Флетч отвел взгляд от океана.

– Из меня получился бы и хороший репортер. Жаль только, что обе эти профессии для меня недоступны.

Блейн положил руку на спинку свободного стула.

– Вы не будете возражать, если я сяду?

– Я прилетел в Пуэрто де Сан-Орландо не для того, чтобы пить воду, – заметил Флетч.

Блейн сел.

– Чего желаете? – спросил Флетч. – Теплого пива или теплой «кока-колы».

– Джин с тоником.

– Разумно, – кивнул Флетч. – Пожалуй, и я составлю вам компанию.

– В Мексике превосходные лимоны, – поделился Блейн своими наблюдениями.

– Я в этом не сомневаюсь.

Подошла юная официантка, покачивая пышными бедрами. Приняла заказ, прошествовала к стойке бара.

– Хорошо отдыхается? – спросил Флетч Блейна.

– Да, благодарю.

– Необычное место вы выбрали для отдыха.

– Зато здесь все дешево, – и Чарлз Блейн перечислил стоимость всех товаров, продающихся в Сан-Орландо, в песо и долларах, включая продукты, напитки, одежду и сувениры.

– А как ваш нервный срыв? Идете на поправку?

– А он у меня был?

– Энид Бредли утверждает, что да.

– Правда? Наверное, у кого-то из нас действительно не все в порядке с нервами, то ли у меня, то ли у Энид.

– Она полагает, что у вас. Вы были без ума от ее мужа, а потому не можете примириться с тем, что он мертв. И продолжаете говорить о нем в настоящем времени.

– Я? Без ума от Томаса Бредли?

– Разве это не так?

– Томас Бредли был моим боссом. Я воспринимал его, как мой стол, стул, бюро, калькулятор. Босс – неотъемлемая часть конторского оборудования. И его замена ни у кого не вызывает никаких эмоций.

– Однако у меня есть доказательства обратного. Вы уверовали, что Томас Бредли жив и, ради поддержания этой иллюзии, пошли даже на подлог: показали мне служебные записки, вроде бы подученные от него.

Блейн коротко улыбнулся.

– Что привело вас сюда, Флетчер? О чем вы хотели меня спросить?

– Томас Бредли был ковром?

Брови Блейна изумленно поползли вверх.

– Что-то я вас не понимаю.

– Ничего удивительного. И я вас не понимаю.

Блейн осушил свой бокал и дал знак официантке принести второй.

– Отпуск в Мехико может кого угодно превратить в алкоголика. Жара, духота, а пить местную воду – себе дороже. Везде только и пишут, что ее потребление гарантирует расстройство желудка. Я подсчитал, что из-за плохого качества воды спиртного в Мексике пьют в три раза больше, чем могли бы.

– Цинизм – неотъемлемое качество хорошего бухгалтера.

– Совершенно верно, – кивнул Блейн. – Как и хорошего репортера.

– Если мы оба такие классные специалисты, как вышло, что мы сидим у черта на куличках, а наши работодатели любят нас не больше, чем зубную боль.

Блейн пригубил второй бокал.

– Если я правильно понял, вы потеряли работу?

– Я потерял работу. Я потерял карьеру. Теперь меня не возьмут даже в «Ливенуортский левитатор».

– А разве есть такая газета?

– Тетя вашей жены сказала, что вы начисто лишены чувства юмора.

– Хэппи? Вы общались с Хэппи?

– Конечно. Благодаря ей я вас и нашел.

– Тетя моей жены...

– ...Счастливая женщина?

– Да.

– Очень милая дама. По классификации Флетча это означает, что она накормила меня.

– Я удивлен, что вы смогли найти меня здесь. Мне казалось, что таких денег у вас нет.

– Разумеется, нет. А ваш так называемый отпуск оплачивает «Уэгнолл-Фиппс»?

– Да, – признал Блейн.

– Я рад, что Энид Бредли не отправила вас приходить в себя от нервного срыва на остров Макдональда.

– А где он находится?

– Почему бы нам не закончить со светской болтовней, мистер Блейн, и не перейти к делу.

Чарлз Блейн кивнул, словно после длительных переговоров, соглашаясь на не слишком выгодные условия. Откинулся на спинку стула.

– Полагаю, я должен перед вами извиниться.

– Наконец-то мы куда-то приплыли.

– Действительно, я вас использовал. Сознательно. Разумеется, не вас лично. За это я и извиняюсь. Я использовал прессу. Мне казалось, что я вправе это сделать. К сожалению, я упустил из виду, забыл, что пресса состоит из конкретных людей, которым мои действия могут причинить немалый урон.

– Черт побери. Я сейчас заплачу.

– Я извинялся, – пояснил Блейн.

– Будем считать, что вы прощены. Пока. А теперь, пожалуйста, переходите к фактам.

– Фактов-то у меня нет. Я сам хотел выяснить, что к чему. Едва ли можно ставить мне это в вину.

– Разберемся и с этим.

– Итак, я работал... работаю... в «Уэгнолл-Фиппс». Не самая большая компания в мире, но эффективный, слаженно работающий концерн, приносящий немалую прибыль. Томас Бредли, его основатель, занимает пост председателя совета директоров. Благоразумный, спокойный человек, хороший бизнесмен. Все в нем хорошо, кроме длинных похабных анекдотов, которые он так любил рассказывать.

– Вам не нравились его похабные анекдоты?

– Я не понимал, в чем, собственно, соль. Моя жена и я... мы – самая обычная супружеская пара. И в семейной жизни не признаем экстравагантности, – Блейн чихнул.

– Понятно.

– Он женат на Энид больше двадцати лет. У них двое детей.

– Это я знаю.

– Любил ездить верхом. Для удовольствия или... может на лошади ездят для чего-то еще?

– Говорят, верховая езда полезна для пищеварения.

– Потом пошли разговоры, что он болен.

– Кто вам это сказал? Когда?

– Алекс Коркоран, занимающий, если вы этого еще не знаете, пост президента «Уэгнолл-Фиппс».

– Я знаю.

– Разумеется, рядом с Алексом все кажутся больными. Он – крупный, пышущий здоровьем мужчина, чуть ли не каждый день играющий в гольф. И это хорошо. На поле для гольфа он зарабатывает для «Уэгнолл-Фиппс» больше денег, чем все другие коммивояжеры вместе взятые.

– Когда Алекс упомянул, что, по его мнению, Бредли болен?

– Примерно два года тому назад. Точно сказать не могу. Возможно, я сам это заметил.

– Что вы заметили?

– Насчет Тома? Он похудел... стал спокойнее. Сдержанее. Ушел в себя.

– То есть вы поняли, что с ним что-то происходит.

– Да. А потом нам объявили, что он уезжает в Европу на лечение. Длительное лечение. Ничего конкретного сказано не было. Уезжает, и все. Мы, естественно, подумали о самом худшем. Решили, что у Томаса Бредли рак.

– Но никто не пожелал выяснить, чем именно вызван отъезд в Европу?

– Нет, конечно. Одновременно нам сообщили, что исполнение обязанностей председателя совета директоров возлагается на Энид Бредли.

– И как она справлялась с этими обязанностями?

– По-моему, хорошо. Если она не могла сразу ответить на мой вопрос, то брала тайм-аут, и отвечала на него следующим утром, причем ее решение всегда оказывалось оптимальным.

– Как вы объясняли себе подобные ситуации? Полагали, что вечером она обсуждала возникшую проблему с Томасом Бредли?

– Да. Поначалу. Тем более, что по утрам, раз или два в неделю, я получал от Бредли служебные записки, с подробным анализом тех или иных вопросов. Разумеется, от Томаса Бредли. Личные отношения в них не затрагивались. Речь шла только о функционировании «Уэгнолл-Фиппс».

– Что значит, вы их получали? Они приходили по почте? Откуда?

– Нет. Я всегда находил их на своем столе. Мне представлялось, что их приносила Энид Бредли.

– Ладно. Посмотрим, что у нас получается. Этот парень лежит в больнице, возможно, в Европе, поддерживает связь с женой по телефону и держит руку на пульсе своего бизнеса, посылая начальнику финансового отдела подробные служебные записки.

– Все правильно. А потом, в конце ноября, в пятницу, прошел слух, что Томас Бредли умер. Напрямую никто ничего не говорил. Но атмосфера в конторе изменилась. Все как-то погрустнели. Лица стали печальными. Вы меня понимаете?

– Конечно. Но вы не из тех, кому достаточно одних слухов. Вероятно, вы захотели выяснить их первопричину.

– Захотел. Естественно, это сообщение взволновало меня. Около восьми вечера я позвонил Алексу Коркорану. Он был крепко выпивши. По голосу чувствовалось, что он очень расстроен. Он подтвердил мои подозрения.

– То есть прямо сказал, что Томас Бредли умер?

– Да. Голос его дрожал, язык заплетался. Он сказал, что Энид сейчас очень тяжело. И попросил не говорить с ней о смерти мужа. У нее, мол, сильный характер. Ей не нужны ни соболезнования, ни цветы. Она не собирается заказывать церковную службу.

– И это показалось вам странным?

– Да нет. Бредли – люди спокойные, предпочитали уединение веселой компании. Друзей у них, насколько мне известно, было мало. Тесных отношений с сослуживцами Томас Бредли не поддерживал. Короче, Алекс попросил меня не докучать Энид в связи со смертью мужа.

– И вы не докучали.

– Нет. К моему удивлению, в понедельник она пришла в контору. А в Швейцарию улетела лишь во вторник.

– Вы точно знаете, что она улетела в Швейцарию?

– Дайте-ка вспомнить... Да, Алекс Коркоран сказал мне, что она улетела в Швейцарию.

– Потому что Томас Бредли умер там?

– Да. Я, во всяком случае, понял его именно так.

– И долго она отсутствовала?

– Энид вернулась в конце следующей недели. В четверг или пятницу.

– То есть, примерно десять дней.

– Да, десять дней. С этим, как говорится, все в порядке. Насторожило меня другое. Меня, естественно, мучил вопрос, а как отразится смерть Томаса на благополучии и внутренней политике компании?

– И как же она отразилась?

– Да никак. Если не считать того, что Коркоран сказал мне о смерти Томаса Бредли, это событие более не упоминалось.

– Но сомнений в том, что он умер, у вас не возникло?

– На тот момент, нет. Тем более, что Энид продолжала числиться исполняющей обязанности председателя совета директоров.

– Как я понимаю, Франсина...

– Компания функционировала, как и прежде. Я ожидал изменения финансовых приоритетов, уменьшения расходов, перераспределения акций, покупку новых активов за счет продажи старых. Ничего этого не случилось. Разумеется, контрольный пакет акций принадлежал не лично Томасу Бредли, но «Бредли фэмили компани».

– Вы говорите о необходимости уплаты налогов. На наследство, недвижимость, и так далее?

– Я полагал, что Бредли достаточно богаты, чтобы заплатить налоги, не трогая основного капитала.

– Вы уверены?

– Да. Бредли не из тех, кто сорит деньгами. Насколько я знаю, семье принадлежали один дом, четыре автомобиля и одна лошадь. Много ли денег уходит на покупку овса для одной лошади? Был у них еще один источник расходов – на обучение сына.

– С таким же успехом они могли спустить эти деньги в унитаз.

– Почему вы так думаете?

– Пока, мистер Блейн, все звучит вполне логично.

– Не совсем. Я же сказал вам, в фирме ничего не изменилось. По-прежнему возникали вопросы, на которые Энид Бредли не могла ответить сразу. А на следующий день я получал ответ, и, опять же, предлагалось оптимальное решение возникшей проблемы.

– И на этот раз она не могла поговорить с мужем по телефону.

– Нет. Если только телефонная компания не наладила связь с потусторонним миром.

– Вам что-нибудь известно о сестре Томаса Бредли, Франсине?

– Да. Они были очень близки. Она сведуща в бизнесе. И Том часто советовался с ней.

– Так что Энид, ища ответы на ваши вопросы, могла проконсультироваться с Франсиной?

– Да. Полагаю, что могла.

– Вы знаете, что Энид лишь временно исполняет обязанности председателя совета директоров? И вскорости «Уэгнолл-Фиппс» возглавит Франсина?

Чарлз Блейн улыбнулся.

– У меня складывается ощущение, что сейчас вы знаете о нашей компании несколько больше, чем на прошлой неделе, при нашей первой встрече.

– Я делаю на этой неделе то, что следовало сделать две недели тому назад. Но, откровенно говоря, я до сих пор не уверен, что статья в двенадцать абзацев о крошечной, никому не известной компании вроде «Уэгнолл-Фиппс» стоит таких усилий.

– Так почему вы это делаете?

– Должен докопаться до сути. Я – хороший репортер.

Блейн поправил сползающие с вспотевшего носа очки.

– Ваше предположение о том, что Энид консультируется с Франсиной вполне логично.

– Благодарю.

– Но оно не объясняет служебных записок.

– Наконец-то мы добрались до служебных записок.

– Записки продолжали приходить. Поначалу я подумал, что причиной тому – медлительность почты. И они просто задержались в пути.

– Еще одно логичное предположение.

– Оно оставалось логичным, пока в служебных записках не начали затрагиваться проблемы, возникшие после смерти Томаса Бредли.

– После?

– После, черт побери. После!

– Материализация духов?

– Поневоле задумаешься над этим.

– Я вас понимаю.

– А в конце каждой стояли инициалы. Не подпись. Подделать инициалы не составляет труда. Вы видели эти записки. Видели инициалы.

– Да. Видел. Это точно. Вы их мне и показывали.

– Нельзя же винить меня за любопытство. Не только инициалы остались прежними, не изменился и стиль. Конечно, я не эксперт, чтобы выносить квалифицированное заключение. Я специально показывал вам служебные записки, датированные как до смерти Томаса Бредли, так и после. Вы заметили разницу?

– Меня не предупредили о том, что я должен ее заметить.

– Меня разбирало любопытство.

– Вполне возможно. Вы говорили кому-нибудь об этих записках?

– Да. Алексу Коркорану. Но он, похоже, даже не понял, о чем речь. Он никогда не понимал меня. То ли я говорю с ним недостаточно громко, то ли причина в чем-то еще.

– Но как-то он должен был отреагировать? Вы показали ему служебные записки, не так ли?

– Он едва глянул на них. Не стал вникать, о чем речь. Пропустил мои слова мимо ушей. Я приходил к нему дважды, пытаясь разъяснить, что меня тревожит. Наконец, он сказал: «Слушай, оставь Энид в покое, а?»

– И вы оставили?

– Я же подчиненный, мистер Флетчер.

– С этим все ясно, мистер Блейн. А теперь давайте выслушаем вашу версию. Если только вы не верите, что некоторые люди имеют устойчивые каналы связи с адом, раем или чистилищем.

– Я не хочу гадать. Я хочу знать.

– Итак, вы получали эти служебные записки несколько месяцев.

– Совершенно верно.

– И как вы объясняли для себя их появление?

– Или Энид Бредли писала их сама, а подписывала инициалами мужа, чтобы к ним отнеслись с должным вниманием, или... – Блейн пожал плечами.

– Я весь внимание.

– ...Или их писала его сестра, Франсина, подделывая его инициалы, или...

– Не вижу особой разницы в этих двух вариантах.

– ...Или Томас Бредли не умер.

– Вы забыли четвертый вариант.

– О чем вы?

– Инициалы подделывали вы.

– С какой стати?

– Потому что вы тронулись умом.

– Полагаю, с вашей точки зрения возможен и такой вариант.

– А какой из вариантов выбрали бы вы?

– Вы упустили еще один, мистер Флетчер. Тот, что более всего волнует меня. Возможно, вы этого и не поймете. Я считаю себя серьезным бизнесменом. Я – дипломированный бухгалтер. Мне выдана лицензия на ведение бухгалтерской деятельности. А вариант, упущенный вами, не дает мне спать по ночам.

– Что же вас пугает?

– Возможность того, что компанией, через Энид Бредли, управляет абсолютно безответственная личность, не имеющая на это никакого права. Энид не первая вдовушка, попавшая в цепкие когти честолюбивого, не имеющего ни стыда, ни совести жиголо.

– Ваши подозрения подтверждаются служебными записками? От них веет невежеством, безответственностью?

– Нет. Но среди этих мошенников встречаются умные люди. Такой человек может оказаться прав в девяти случаях из десяти. А вот в десятом порекомендует решение, которое пустит корабль ко дну.

– Согласен, мистер Блейн, о таком варианте я не подумал.

– И напрасно. Потому что мне он представляется наиболее реальным. Происходило что-то странное, и я считал себя обязанным во всем разобраться.

– А тут под руку подвернулся репортер из «Ньюс-Трибюн»...

– И я честно показал вам инструменты, посредством которых управляется компания «Уэгнолл-Фиппс».

– Служебные записки от покойника.

– Да.

– Однако вам не хватило честности сказать мне об этом. Вы не упомянули, что Томас Бредли умер.

– За это я приношу свои извинения.

– Извините за беспокойство, – сказал палач, опуская топор.

– Я же не ожидал, что вас уволят. Признаю, я использовал вас. Я пытался привлечь внимание к занимавшей меня проблеме. Прояснить ситуацию. Я должен знать, кто руководит «Уэгнолл-Фиппс».

– Мистер Блейн, кому выгодна смерть Томаса Бредли?

– Не знаю. Не могу никого назвать. Акции «Уэгнолл-Фиппс» принадлежат семейному фонду. Страховки, по-моему, у Бредли не было. И мне не известен человек, у которого смерть Томаса Бредли вызвала бы прилив положительных эмоций.

– Это вы тонко подметили: прилив положительных эмоций.

– Вы предполагаете, что его убили?

– Мистер Блейн, я приготовил для вас сюрприз. Вы готовы к сюрпризу?

– Я бы с большим удовольствием выслушал ответы на поставленные вопросы.

– Ответов пока нет. Есть сюрприз.

– Какой же?

– Томас Бредли не умер в Швейцарии. Я проверил.

Чарлз Блейн долго смотрел на репортера.

– Скорее, это вопрос, чем ответ, не так ли?

– Абсолютно верно.

Блейн наклонился вперед, оперся локтями о стол.

– Пожалуй, я могу сказать вам, кому более всего выгодна смерть Томаса Бредли. Департаменту налогов и сборов министерства финансов Соединенных Штатов Америки.

– И вы говорите, что до сих пор не уплачены налоги на собственность.

– Да. Это еще один источник моих тревог. Я не хочу участвовать в уклонении от уплаты налогов. Я не хочу, чтобы у кого-либо даже возникла мысль о том, что я помогаю уклоняться от уплаты налогов.

– Понятно, – кивнул Флетч. – Лучше порушить мою карьеру, чем свою.

Покраснев, Блейн откинулся на спинку стула.

– Я сожалею, что вы воспринимаете происходящее под таким углом. С другой стороны, иного и быть не может. Я поступил дурно.

– После драки кулаками не машут. Нефть на перышках утки.

Блейн разглядывал пустой бокал.

– Что вы хотите сказать последней фразой? Что происходит, если нефть попадает на перья утки?

– Утка тонет.

– Ясно, – Блейн обвел взглядом пустынный в полдень пляж. – Похоже, мы не продвинулись ни на шаг, и знаем столько же, что и в начале нашего разговора, так?

– Энид Бредли сама говорила вам, что ее муж умер?

– Да. В прошлый четверг. После публикации вашей статьи. Перед тем как сказать, что у меня не все в порядке с головой, и мне с Мэри следует отдохнуть в мексиканском раю, – Блейн чихнул и невесело рассмеялся.

– Пуэрто де Сан-Орландо выбрала Энид Бредли?

– Да. Она платит.

– Но вы и раньше отдыхали в Мексике?

– Да, – Блейн снова чихнул. – В Акапулько.

– Понятно.

– Тут очень пыльно, знаете ли. Когда вы возвращаетесь?

– Самолет завтра в полдень.

– А что будете делать до этого?

– Поваляюсь на берегу.

– Вы позволите Мэри и мне пригласить вас к обеду?

– Конечно. Так мило с вашей стороны.

– У меня такое ощущение, что я, сам того не желая, причинил вам много вреда, – Блейн встал. – Девять часов подойдет?

– До вечера, – кивнул Флетч.

– Ресторан на веранде отеля, – Блейн протянул руку. – И давайте обходиться без «мистера Блейна» и «мистера Флетчера». Подозреваю, что мы оба жертвы одной интриги, хотя я и вовлек вас в эту историю.

Флетч поднялся, пожал протянутую руку.

– Согласен, Чарли.

– Могу я звать вас Ирвин?

– Нет, если хотите дожить до обеда. Я откликаюсь на имя Флетч.

Блейн чуть наклонился вперед. Очки увеличивали в размерах его глаза.

– Флетч, я сошел с ума или весь мир обезумел?

– По мне это вполне разумный вопрос.

Глава 26

Три человека, Мэри Блейн, Чарлз Блейн и Флетч обедали на веранде отеля в Пуэрто де Сан-Орландо. Небо над ними сияло звездами.

Чарлз. Джин с тоником, пожалуйста. Для всех.

Флетч (обращаясь к Мэри Блейн). Я познакомился с вашей тетушкой. Очень милая женщина. Она накормила меня.

Мэри. Она просто чудо, не правда ли? Говорит, что родилась счастливой, и я ей верю. На ее долю выпали такие страдания. А она, тем не менее, счастлива.

Флетч. Я знаю, что она просит звать ее Хэппи. А какое у нее настоящее имя?

Мэри. Мабел.

Мэри. Посмотрите на луну.

Чарлз. Даже в Пуэрто де Сан-Орландо цены, я подозреваю, несколько завышены. Я знаю, это новый курорт, вернее, будущий курорт, мексиканское правительство старается привлечь сюда людей. Но, если отъехать на несколько километров, в любом селении фрукты, мясо, овощи будут стоить в два раза дешевле...

Чарлз. Джин с тоником, пожалуйста. Для всех. Мэри. Энид Бредли все-таки странная женщина. У меня сложилось такое впечатление, что она живет, словно в футляре.

Флетч. Том Бредли родился в Далласе, штат Техас? Мэри. То есть там, где живут настоящие мужчины? Чарлз. Я этого не знаю.

Мэри. У Энид такой вид, будто в следующее мгновение она ожидает чего-то ужасного. Вы понимаете, если кто-то и откроет рот, то лишь для того, чтобы рассказать какую-нибудь похабную историю.

Чарлз. Ее муж так и делает. Делал.

Чарлз. Джин с тоником, пожалуйста. Для всех.

Мэри. Посмотрите на луну.

Чарлз. Флетч, утром я не говорил вам, что те, кто приезжает в Мексику в отпуск, потребляют алкоголя в три раза больше. Мексиканцы неплохо зарабатывают на том, что мы боимся местной воды.

Мэри. Я просто представить себе не могу Энид в постели с мужчиной. Энид без одежды – это просто абсурд.

Мэри. Как тут романтично, Чарли. Посмотри, какая луна над океаном. Слушай, у меня идея. А не отправиться ли нам втроем в наш номер? С этим милым мальчиком?

Чарлз. Мэри, я думаю, пора заказывать обед.

Флетч. Так Томас Бредли умер?

Мэри. Почему бы и нет?

Чарлз. Честно говоря, я так не думаю. Полагаю, он провернул какую-то финансовую аферу и предпочел исчезнуть. Беда в том, что я не могу выяснить, что это была за афера. Я начальник финансового отдела «Уэгнолл-Фиппс», и мой долг разобраться, что к чему. Я – дипломированный бухгалтер, и не могу найти никакого криминала. Пожалуйста, простите меня, Флетч. Пожалуйста, поймите мое состояние. Меня снедает тревога.

Мэри. Он мертв. И всем на это наплевать.

Глава 27

Домой Флетч вернулся в среду, поздним вечером. На кофейном столике, среди счетов и присланных по почте рекламных проспектов, его ждали записка и три письма.

«Ф.

Звонила твоя бывшая жена Линда. Я сказала ей, что ты отправился в Мексику на своей яхте.

М.»

«Дорогой мистер Флетчер!

Мэр принял решение присвоить Вам звание «Лучшего гражданина города», отметив тем самым Ваш героизм, проявленный на мосту Гилден-стрит в воскресную ночь, когда рискуя собственной жизнью. Вы спасли жизнь другого человека.

Церемония награждения состоится в мэрии, в пятницу, ровно в десять утра.

Вы должны прибыть к миссис Голдовски, в канцелярию мэра, в половине девятого. Миссис Голдовски расскажет Вам, что Вы должны делать и говорить во время церемонии и после нее. Опоздание на встречу с миссис Голдовски недопустимо.

Церемония будет совмещена с пресс-конференцией, то есть будет проводиться в присутствии репортеров, фотокорреспондентов и телевизионщиков. Просим прибыть в строгом деловом костюме.

Искренне Ваш,

Канцелярия мэра».

«Дорогой мистер Флетчер!

Я прочитал о том, как вы спасли женщину на мосту. Я тоже нуждаюсь в спасении. Родители ужасно меня третируют. Они ни разу не свозили меня в «Диснейленд». Пожалуйста, приезжайте и спасите меня.

Томми, адрес указан выше».

«Дорогой мистер Флетчер! Хотя я и присоединяюсь к миллионам тех, кто воздает Вам должное за проявленный в воскресенье героизм, когда Вы спасли женщину от самоубийства, только я и мой помощник, мистер Смит, знаем, что Вас нельзя назвать абсолютно честным человеком. Я прочитал статью о Вашем деянии в утреннем номере „Кроникл“. По помещенной в том же номере фотографии, мы узнали человека, заглянувшего к нам в прошлый четверг и назвавшегося Джеффри Армистедом. Вы показали нам бумажник, сказав, что нашли его неподалеку от отеля. Бумажник, вместе с находящимися в нем двадцатью пятью тысячами долларов, принадлежал, по Вашим словам, некоему мистеру Джеймсу Сейнту Э. Крэндоллу. Именно эти фамилии, Армистед и Крэндолл, мы сообщили полиции. Вы также заверили нас, что заявите о находке в полицию. Похоже, Вы этого не сделали. Более того, как явствует из статьи, с прошлой пятницы Вы уже не работаете в „Ньюс-Трибюн“ (нам Вы заявляли, что зарабатываете на жизнь парковкой автомобилей). Все вышесказанное указывает на то, что Вы не намерены возвращать деньги законному владельцу. Мистер Смит и я полагаем справедливым предупредить Вас, что мы этого так не оставим и поставим в известность полицию о Вашем настоящем имени и месте жительства. Несомненно, они свяжутся с Вами и потребуют передать деньги им, чтобы потом, после получения соответствующего заявления, вернуть все двадцать пять тысяч тому, кто их утерял. Искренне Ваш, Жак Кавалье, Управляющий отеля „Парк-Уорт“.»

Глава 28

– Где тысяча долларов?

– Так-то ты меня встречаешь.

Мокси заявилась около полуночи. Переступив порог, бросила на пол дорожную сумку. Молния была сломана и из сумки торчали сценарий, задник кроссовки и кончик полотенца.

– Привет, – Флетч не поднялся с дивана.

– Привет.

– Похоже, ты совсем вымоталась.

– Я действительно вымоталась. Репетировала с полудня. А ты, я вижу сгорел.

В полумраке гостиной Мокси вгляделась во Флетча.

– Да, сгорел. Заснул на пляже.

– Весь сгорел?

– В каком смысле?

– Все тело?

– Нет. Кое-что осталось.

– Ладно, это неважно. До премьеры все пройдет. Завтра, конечно, ты будешь выглядеть довольно-таки странно. На репетиции.

– Я не собираюсь завтра на репетицию.

– Флетч, ты должен.

– Должен?

– Сэм не подходит для этой роли. Он слишком тяжеловесен. Слишком увлечен собой.

– Ты забыла упомянуть про его массивные ляжки.

– Глядя на него можно подумать, что мы репетируем «Трамвай „Желание“»[42]. Он не понимает, что наш спектакль комедия. Я сказала Полу, что завтра ты обязательно придешь.

– Пол – это режиссер?

– Пол – это режиссер. Он согласился попробовать тебя, хотя и знает, что ты никогда не играл. Естественно, в театре.

– Завтра меня в театре не будет. Ни завтра, ни послезавтра, ни в любое другое завтра. По-моему последняя фраза вполне сгодится для какой-нибудь пьесы.

– Конечно. Я же говорила тебе, что ты прирожденный актер.

– Сегодня я уже исполнял стриптиз. Причем без музыки.

Мокси вынимала вещи из дорожной сумки и выкладывала их на пол.

– Тебя похитила и изнасиловала банда мексиканских герлскаутов[43]?

– Не совсем. Таможня. По пути домой. Таможенная служба Соединенных Штатов Америки. Они завели меня в маленькую комнату, заставили раздеться, а затем поковырялись во всех отверстиях. Спасибо, что не вспороли живот.

– Серьезно?

– Еще как серьезно. Мне это не понравились. Они прорентгенили мои башмаки, чемодан, зубы.

– Это ужасно.

– Они два часа возились со мной. Или во мне.

– Ради чего?

– Не могли поверить, что мужчина моего возраста будет добираться до Пуэрто де Сан-Орландо на трех самолетах, чтобы провести на пляже лишь тридцать часов. Я сказал им, что у меня появилось немного свободного времени и я использую его, как мне того хочется.

– Они приняли тебя за контрабандиста. Искали наркотики или что-то еще.

– Что-то еще, – Флетч подхватил с кофейного столика письмо из канцелярии мэра. – Разве можно так обращаться с Лучшим гражданином месяца.

Мокси присела рядом с диваном на колени, обняла Флетча.

– Ах ты мой бедненький. Тебе удалось пукнуть, когда они полезли тебе в задницу?

– Конечно, и наличные, больше тысячи долларов, говорили отнюдь не в мою пользу.

– В конце концов они извинились перед Лучшим гражданином?

– Они пообещали поймать меня в следующий раз. А теперь позволь спросить, где тысяча долларов?

– Какая тысяча долларов?

– Тысяча долларов, которую ты взяла из бумажника.

– А, та тысяча долларов.

– Та самая.

– Я купила свитер.

– За тысячу долларов?

– Юбку. Пластинки. И немного болонской колбасы. Хочешь сэндвич с колбасой?

– Мы могли бы обойтись более простой пищей.

– И машину.

– Машину!

– Маленькую машину. Меньше твоей.

– Что же это за машина?

– Желтая.

– Желтая машина. Понятно.

– Она так забавно бибикает.

– Маленькая желтая машина с бибикалкой. Я все правильно понял?

– Кажется, у нее есть двигатель. И замок зажигания, который, к тому же, и работает.

– Какое счастье. Кто полезет в двигатель при работающем замке зажигания. Последний может и обидеться.

– Мне нужна машина. До театра путь неблизкий.

– Значит, от тысячи долларов не осталось и следа.

– Ну что ты такое говоришь! У меня есть свитер, юбка, несколько пластинок, кстати, очень хороших, машина, колбаса. От тысячи долларов не осталось бы следа, если б я выбросила банкнот в окно. Хочешь сэндвич с колбасой?

– Естественно.

На кухне Мокси мазала горчицу таким тонким слоем, что колбаса даже не прилипала.

– Ты хочешь растянуть эту банку до тех времен, когда все люди станут свободными? – спросил Флетч.

– Что растянуть? – не поняла Мокси.

– Горчицу, – он взял у нее нож и банку с горчицей, от души намазал ее на хлеб.

– А что ты делал в Мексике? – полюбопытствовала Мокси. – Помимо контрабанды наркотиков и алмазов и прогулок на яхте?

– Я поехал повидаться с Чарлзом Блейном. Вице-президентом и начальником финансового отдела «Уэгнолл-Фиппс».

– Однако.

– И он сказал мне, – Флетч осторожно накрыл приготовленный сэндвич верхним куском хлеба, – что получал служебные записки от покойника.

– Кажется, я читала об этом в газете.

– Ты, как всегда, права.

– Так что ты узнал нового?

– Очевидно, их писал не покойник.

– Как приятно это слышать. А то мне уже стало как-то не по себе.

– Так от кого, по-твоему, он получал служебные записки?

– Должно быть, от мадам Палонки.

– Должно быть, – Флетч протянул Мокси сэндвич. – А кто такая мадам Палонка?

– Медиум из Сан-Франциско. Передает послания от умерших. Горчицы ты переложил.

– Кто мог ставить на служебных записках подпись «Томас Бредли» после смерти Томаса Бредли?

– Секретарь, привыкшая к установившемуся порядку?

– Кто управляет «Уэгнолл-Фиппс»?

– А кого это волнует?

– Полагаю, и они думали, что всем на это наплевать.

– Они были правы. А кто эти «они»?

– Великие «ОНИ». Понятия не имею.

– Но тебе-то не наплевать.

– Я должен с этим разобраться, или придется признавать, что я – ничтожество.

– Фу! Что за выбор! Быть кем-то или не быть никем... Что бы это значило? Быть кем-то или кем-то... Боже мой! Ты меня совсем запутал.

– Неладно что-то в Датском королевстве. Это из той же пьесы?

– В Датском королевстве все ладно, – возразила Мокси. – Я там была. И уж конечно, в Датском королевстве мне никто не дал бы бутерброд с таким слоем горчицы.

– Чарлз Блейн хочет узнать, кто же руководит «Уэгнолл-Фиппс».

– Флетч, а ты не думаешь, что это дело превратилось для тебя в навязчивую идею.

– Не так уж часто доводится видеть служебные записки от покойника.

– Согласна с тобой.

– И еще реже, по моему разумению, эти загадочные записки ставят крест на карьере человека, не имеющего к ним ни малейшего отношения.

– Поэтому ты упорствуешь в стремлении выяснить, кто написал эти бумажонки и почему они продолжают появляться в «Уэгнолл-Фиппс»?

– Я упорствую.

– А почему бы тебе не выбросить все это из головы, завтра поехать на репетицию, попытаться получить главную роль в пьесе «В любви», вместе со мной пролить на сцене семь потов, а потом насладиться грандиозным успехом? Возможно, в театре тебя ждет новая карьера.

– Возможно. Но даже в этом случае в меня будут тыкать пальцами, как в журналиста, который ссылался на покойника, как на живого.

– Ну хоть завтра приди на репетицию.

– Не могу.

– Почему?

– Лечу в Нью-Йорк.

– Летишь в Нью-Йорк? Нельзя этого делать!

– Можно. Дожидаясь тебя, я заказал билет на утренний рейс.

– Зачем тебе понадобилось лететь в Нью-Йорк?

– Потому что там живет человек, которого я еще не видел – сестра Томаса Бредли, Франсина.

– А что она может знать об этих служебных записках? Она живет в другом конце страны.

– Это я понимаю. Но она – единственная, кому выгодна смерть Бредли. Если не учитывать версию, что и миссис Бредли испытывает огромное эмоциональное облегчение, избавившись от муженька, который доставал ее похабными анекдотами.

– Я готова не учитывать эту версию. Но когда-то же надо остановиться! И тебе следовало сделать это давным-давно.

– Франсина Бредли, в скором будущем, должна приехать из Нью-Йорка и возглавить «Уэгнолл-Фиппс», – пояснил Флетч. – Том Бредли многие годы постоянно советовался с ней. Энид Бредли советуется и сейчас. Неужели тебе не кажется, что я обязан, по крайней мере, посмотреть ей в глаза и постараться понять, каково ее участие в этой истории?

– Подозреваю, что она посмотрит тебе в глаза и скажет, что ты – псих. Все это можно объяснить секретарской ошибкой, Флетч.

– Я так не думаю. И Чарлз Блейн так не думает.

– И потом, в утреннем номере «Ньюс-Трибюн» объявлено, что в пятницу утром пройдет церемония, связанная с присуждением тебе звания «Лучший гражданин недели».

– Позволь тебя поправить: «Лучший гражданин месяца».

– Ты не можешь лететь в Нью-Йорк. У тебя назначена встреча с мэром.

– Мэр назначил встречу с прессой. Меня там не ждут.

– Но почему, скажи на милость? Если мы сможем объявить к пятнице, что ты сыграешь главную роль в пьесе «В любви», которую в скором времени можно будет увидеть в театре «Кэлоуквиэл»...

– Каждый ищет свою выгоду.

– Естественно.

– В пятницу я буду в Нью-Йорке. Ты не ешь сэндвич.

Мокси отодвинула тарелку.

– С твоими кулинарными способностями, Флетч, тебе рано замахиваться на сэндвичи с колбасой. Пока твой предел – бутерброды с ореховым маслом.

Глава 29

Швейцар высокого, многоквартирного дома в престижной части нью-йоркского района Ист-Сайд зажал рукой микрофон телефона и в изумлении посмотрел на Флетча.

– Мисс Бредли говорит, что она вас не знает, мистер Флетчер.

Флетч протянул руку.

– Позвольте мне сказать ей пару слов.

– Разумеется, сэр.

Он отдал трубку Флетчу и отступил на полшага. Высокий, подтянутый, с цепким взглядом, скорее телохранитель, а не швейцар, и золотые галуны на его униформе смотрелись так же нелепо, как спинакер[44] на авианосце.

– Мисс Бредли?

– Да? – голос глубокий, чуть хрипловатый.

– Мисс Бредли, моя фамилия Флетчер. Мне необходимо поговорить с вами о компании вашего брата, «Уэгнолл-Фиппс». Я специально прилетел из Калифорнии.

Последовала долгая пауза.

– Кто вы, мистер Флетчер?

– Я – репортер, бывший репортер, который написал статью для финансовой полосы «Ньюс-Трибюн», чего мне делать не следовало. И хотел бы уточнить некоторые детали.

– И чем я могу вам помочь?

– Не знаю. Но я поговорил с вдовой вашего брата, Энид Бредли, с вашей племянницей Робертой, с вашим племянником Томом...

– Вам нужно поговорить с Алексом Коркораном. Он – президент...

– С ним я тоже говорил. Как и с Чарлзом Блейном... несколько дней тому назад.

Вновь долгая пауза.

– Вы говорили с Чарлзом Блейном несколько дней тому назад?

– Для этого пришлось слетать в Мексику.

– Вижу, вы не из тех, кого не оторвешь от стула. Коркоран и Блейн не смогли вам помочь?

– К сожалению, нет.

– Честно говоря, не понимаю, какой помощи вы ждете от меня. Но поднимайтесь. Не могу же я дать вам от ворот поворот после того, как вы потратили столько денег, чтобы приехать сюда.

– Спасибо, – кивнул Флетч. – Я передаю трубку швейцару.

– Действительно, мистер Флетчер... я правильно произношу фамилию?

– Да.

– Вы могли бы сэкономить время и деньги просто позвонив мне из Калифорнии. Я наверняка сказала бы вам, в моих ли силах...

Франсина Бредли открыла дверь квартиры 21М, обежала Флетча удивленным взглядом и продолжила разговор, начатый по телефону внутренней связи.

И Флетч не упустил возможности внимательно разглядеть свою собеседницу. Светлые, тщательно уложенные волосы. Кожа, не чуждая дорогой косметики и массажа. Золотое ожерелье. Сережки, составляющие с ним единый гарнитур. Отлично сшитое зеленое платье с глубоким вырезом на груди. Очень стройная для ее возраста (сорок пять плюс-минус год) фигура.

– ...О компании Тома мне известно не так уж и много, – она провела Флетча в просторную гостиную, обставленную дорогой мебелью. Через большое окно ее заливал солнечный свет. – Из сотрудников я никого не знаю. Я, конечно, в курсе производственных и финансовых дел. После смерти Тома, Энид частенько обращается ко мне. Энид, как вам, должно быть, известно, не сведуща в бизнесе.

Франсина встала спиной к окну, лицом к Флетчу, помолчала, словно гадая, на все ли возможные вопросы Флетча она уже ответила. Молчал и Флетч, а потому, чтобы заполнить паузу, Франсина указала на диван.

– Присядьте, пожалуйста. Меня ждут к обеду, но несколько минут у меня есть, так что давайте посмотрим, вдруг я действительно смогу вам чем-то помочь.

Сев, Флетч расстегнул пиджак и подтянул брючины, чтобы не помять свой новый костюм.

На кофейном столике лежали перчатки и сумочка Франсины.

– Я рад, что вы согласились встретиться со мной. – Франсина села в кресло так, чтобы свет из окна падал на нее сзади. – Возможно, вам поначалу показалось, что я не в своем уме, но я надеюсь, вы поймете, чем вызвано мое, пусть и несколько странное, поведение.

– Ваше поведение не кажется мне странным, – Франсина улыбнулась. – Просто... когда вы сказали, что вы репортер, бывший репортер, я подумала, что, открыв дверь, увижу перед собой... более зрелого мужчину, старше возрастом... которому пришлось многое повидать.

Улыбнулся и Флетч.

– Все дело в моем румянце во всю щеку. А причина тому – ежедневный завтрак из овсянки с апельсиновым соком.

Франсина Бредли добродушно рассмеялась. Теперь, когда его глаза привыкли к яркому свету, Флетч разглядел фотографии на книжной полке. Роберта Бредли, Томас Бредли-младший, школьные фотографии разных лет, две фотографии Энид Бредли, молодой и постарше, большая семейная фотография. Флетч догадался, что черноволосый мужчина, обнимающий Энид Бредли за талию, ее муж, Томас. Стену перед Флетчем украшала черно-коричневая мозаика. На низком столике у окна лежала другая, незаконченная.

– Мозаику на стене сделал ваш брат? – спросил Флетч.

– Да, – Франсина с грустью посмотрела на мозаику. Затем вздохнула и указала на вторую, незаконченную. – А над этой он работал. Том всегда останавливался у меня, приезжая в Нью-Йорк к здешним врачам. Эту мозаику он начал перед отъездом в Швейцарию. Я не стала убирать ее. Глупо, конечно. Но иногда я прихожу домой вечером и буквально вижу его, в халате и шлепанцах, склонившегося над мозаикой.

– Боюсь, мои вопросы покажутся вам необычными.

– Это ничего, – она глянула на часы. – За мной должны приехать...

– Я помню. Мое появление у вас вызвано тем, что при подготовке статьи об «Уэгнолл-Фиппс» мне показали недавние служебные записки вашего брата, которые я и процитировал. В результате меня, естественно, уволили.

Сначала Франсина смотрела на Флетча так, будто тот неожиданно заговорил на языке, который она не понимает.

– Что значит, «недавние»?

– Датированные если не этим, то прошлым месяцем.

– Том уже с год, как умер.

– Потому-то я здесь.

Франсина посмотрела на свои, лежащие на коленях руки, с красным лаком на ногтях.

– Как странно.

– Согласен с вами.

– Есть ли какое-нибудь объяснение?

– У меня – нет.

– Кто показывал вам эти служебные записки?

– Чарлз Блейн. Вице-президент и начальник финансового отдела «Уэгнолл-Фиппс». Мне представлялось, что такой человек – надежный источник информации.

– А, Блейн. С ним и раньше были проблемы. Энид упоминала об этом. Возможно, специалист он толковый, но... Энид говорит, что он все воспринимает слишком серьезно. Своих подчиненных он просто затретировал, – Франсина покивала. – Да, об этом Блейне я слышала. У него все расставлено по полочкам, а если что-то не ставится, он впадает в истерику.

– Дело не в полочках, мисс Бредли. Речь идет о документах, подписанных инициалами человека, который не мог их подписать, поскольку отошел в мир иной.

Франсина пожала плечами.

– Тогда это чья-то злая шутка. Порезвился кто-нибудь из секретарей. Из тех, что работал с Блейном. Блейн мог достать кого угодно. Вот с ним и поквитались.

– Такое возможно.

– А как на этот вопрос ответила Энид?

– Она полагает, что у Блейна нервный срыв. И отправила его в отпуск в Мексику.

– Так, наверное, и есть.

– Я слетал в Мексику. С нервами у него все в порядке. А вот жара и духота допекают.

– Ваша квалификация позволяет вам судить о психическом состоянии человека, мистер Флетчер? У вас диплом психиатра?

– Я оставил его в другом костюме.

– Не подумайте, что я вхожу в роль прокурора, но... Многие люди скрывают свое истинное лицо под маской. И под ней происходит совсем не то, что мы видим.

– Чарлз Блейн заверил меня, что он не подделывал инициалы на служебных записках.

Вновь Франсина Бредли пожала плечами.

– Тогда кто-то сыграл с ним злую шутку, – она улыбнулась. – В конторах такое далеко не редкость.

– Мисс Бредли, когда умер ваш брат?

– Я же сказала... год тому назад.

– Энид говорит то же самое. А Коркоран и Блейн полагают, что он умер в прошлом ноябре, то есть на шесть месяцев позже.

– Ах, вы об этом. Я понимаю, тут действительно имеет место некоторая путаница. Том умер год тому назад. Неожиданно для нас. Уезжая, он оставил за себя Энид. Не могу сказать, что ей удалось справиться с этой работой. Скорее наоборот, ее терпели только потому, что надеялись на скорое возвращение Тома. По существу ее поддерживал лишь его авторитет. Собственно, она сама это прекрасно понимала. И мы решили никому не сообщать о смерти Тома, пока она не освоится в роли руководителя компании. Логичное решение, не так ли?

– Да. Полагаю, что да.

– Была и другая причина. Касающаяся не бизнеса, а эмоций. Энид очень любила моего брата. Насколько мне известно, к нему очень хорошо относились и сотрудники «Уэгнолл-Фиппс», те же Блейн и Коркоран. Энид хотела скорбеть в одиночку. Она не желала видеть на работе печальные лица, выслушивать соболезнования от подчиненных. Надеюсь это ясно?

Флетч предпочел промолчать.

– Была и масса других соображений. Молодые сотрудники могли уйти из компании, прослышав о смерти Тома, так как еще не верили в Энид... И многое, многое другое.

– Том умер год тому назад. В «Уэгнолл-Фиппс» об этом узнали через шесть месяцев, в одну из ноябрьских пятниц. А Энид улетела в Швейцарию во вторник на следующей неделе?

Взгляд Франсины задержался на настенной мозаике.

– Да, вроде бы так, – она повернулась к Флетчу. – Вы спрашиваете, почему мы не полетели в Швейцарию сразу же, шестью месяцами раньше, получив известие о смерти Тома?

– Мне хотелось бы получить ответ на этот вопрос.

– Мы сознательно приняли такое решение. Том умер. Внезапно. Энид об этом сообщили через двадцать четыре часа после смерти. Порекомендовали кремировать покойника. Энид телеграфировала, что согласна. А шесть месяцев спустя мы улетели в Швейцарию, заказали мемориальную службу, привезли домой останки Тома.

– Вы летали в Швейцарию с Энид?

– Разве я только что не сказала об этом?

– Куда именно?

– Том умер в клинике под Женевой.

Флетч глубоко вдохнул и покачал головой.

– Мисс Бредли, ваш брат не умер в Швейцарии.

Брови Франсины взлетели вверх.

– Что вы такое говорите?

– Я связался с посольством США в Швейцарии. Ни в прошлом году, ни когда бы то ни было, в этой стране не умирал американский гражданин, которого звали Томас Бредли.

На лице Франсины отразилось изумление.

– Они так сказали?

– Это информация американского посольства в Женеве.

– Но это невозможно, мистер Флетчер.

– И я уверен, что они не пытались сыграть злую шутку.

– Однако, – рот Франсины открылся и закрылся. – Не знаю, что и сказать.

– Я тоже.

– Полагаю, причиной всего – бюрократическая ошибка. Я попрошу своих адвокатов с этим разобраться.

– Посольство гарантирует, что их информация, касающаяся смерти американцев в Швейцарии абсолютно достоверна.

– О, мистер Флетчер, если вы покажите мне чиновников, которые не допускают ошибок, я, подпрыгнув, достану луну.

Флетч наклонился вперед.

– Как видите, мисс Бредли, у меня много вопросов.

В прихожей загудел аппарат внутренней связи.

– Извините, – Франсина вышла в прихожую, взяла трубку. – Слушаю... Да, пожалуйста, скажите мистеру Савенору, что я спущусь через несколько минут.

Когда Франсина вернулась в гостиную, Флетч стоял у окна.

– Вы даже не закрепили плитки, – он указал на незавершенную мозаику.

– Да, – кивнула Франсина. – Оставила все, как было.

– Можем мы встретиться еще раз? – спросил Флетч.

– Конечно. Я вижу, что вами движут добрые побуждения.

– Подозреваю, мне удалось вас удивить.

– Я уверена, что всему найдется разумное объяснение, – ответила Франсина. – И конторской шутке... И свидетельству о смерти, затерявшемуся в посольстве.

– Возможно.

– Вы сможете пообедать со мной завтра?

– Конечно. Где, когда?

– Вы любите французскую кухню?

– Есть я люблю.

– Так давайте встретимся в восемь вечера в ресторане «У Клер». Это в двух кварталах отсюда, – и она указала на юг.

– В восемь вечера, – повторил Флетч.

Франсина проводила его в прихожую.

– Жаль, что должна уходить. Вы разожгли мое любопытство, – она открыла дверь. – Я уверена, что совместными усилиями мы сможем во всем разобраться.

В вестибюле компанию швейцару составлял седовласый пятидесятилетний мужчина в строгом сером костюме.

Глава 30

В пятницу утром, без четверти восемь, Флетч стоял под дождем напротив дома Франсины Бредли в Ист-Сайде, на другой стороне улицы. Дождевик, шляпу и темные очки он купил прошлым вечером, на Таймс-сквэа. Из кармана плаща торчал номер «Нью-Йорк пост». Оделся он так для того, чтобы привлекать к себе минимум внимания.

Он ожидал, что Франсина Бредли выйдет из подъезда, но, к его удивлению, в десять минут девятого она выскочила из остановившегося у дома такси и нырнула в подъезд. В коротком плаще и высоких сапогах.

На улицу она вышла в двадцать минут десятого, в другом плаще, подлиннее, из под которого выглядывала темная юбка. По ее просьбе швейцар начал ловить такси.

Тем же занялся и Флетч, на своей стороне улицы, и преуспел в этом больше швейцара.

– Развернитесь и остановитесь у тротуара, – распорядился Флетч, забираясь в кабину.

Водитель в точности выполнил полученные указания.

– Видите женщину, которая хочет поймать такси?

– Да.

– Я хочу знать, куда она поедет.

Водитель посмотрел на него в зеркало заднего обзора.

– Это что, новый вид извращении?

– Департамент налогов и сборов, – сурово представился Флетч.

– Подонок, – пробурчал водитель. – Лучше б ты был извращенцем.

Они последовали за такси, на котором в конце концов уехала Франсина. В центре города такси остановилось у Беннетт Банк Билдинг.

– Видите? – ухмыльнулся Флетч. – Дама привела меня к своим деньгам.

– Жаль, что я не могу взять с вас больше, – водитель посмотрел на счетчик. – Я тоже плачу налоги, знаете ли. А те, кто работает в департаменте налогов и сборов, дают чаевые?

– Да, конечно. И записываем в соответствующую графу сумму, дату, место, чтобы проверить, будут ли они указаны в налоговой декларации.

Водитель обернулся.

– Не нужны мне ваши паршивые чаевые. Выметайтесь из моей машины!

– Как скажете.

– Держите! – водитель сунул Флетчу сдачу. – Везде эти госслужащие. Мало что на улицах полно полиции, так они теперь норовят залезть на заднее сидение.

– У меня получается, что вы недодали мне десятицентовик. Или у вас совсем не осталось мелочи?

– Вон из кабины!

Флетч погулял несколько минут по улице, прежде чем войти в Беннетт Банк Билдинг. В перечне фирм, арендующих помещения в этом административном здании, значилась компания «Бредли и Ко. Инвестиции».

К Беннетт Банк Билдинг Флетч вернулся в полдень и проследовал за Франсиной Бредли в ресторан «Уэйна». Ее сопровождал мужчина лет двадцати, который нес «дипломат». В поношенном костюме, нечищенных ботинках, без плаща, но «дипломат» был новенький. В ресторане они провели пятьдесят минут. Флетч проводил их до Беннетт Банк Билдинг, еще с час слонялся по вестибюлю. За это время молодой человек не покидал административного здания.

Вновь Флетч появился у Беннетт Банк Билдинг около пяти часов. Десять минут шестого из подъезда вышла Франсина и тут же поймала такси. Еще через четверть часа в дверях мелькнул уже знакомый Флетчу молодой человек. В отличие от Франсины он обошелся без такси и зашагал по улице.

Следом за ним Флетч спустился на станцию подземки и уже на платформе подошел к нему.

– Простите, пожалуйста, не вас ли я видел сегодня в ресторане «Уэйна» с Франсиной?

Молодой человек, поначалу весь подобравшийся, улыбнулся.

– Вы знаете мисс Бредли?

– Конечно. Она консультировала меня насчет инвестиций. Умнейшая женщина.

– Да, – энергично кивнул молодой человек. – Мне чертовски повезло. Такого образования не получишь ни в одном университете.

– Ее брат также доверяет ей свои деньги, не так ли? Именно Том направил меня к ней.

– Да, мы ведем дела «Бредли фэмили компани». Главным образом, «Уэгнолл-Фиппс». Конечно, деньги там небольшие. Не миллиарды. Но она знает, как их приумножить.

– А почему Том не занимается этим сам?

Молодой человек изумленно глянул на Флетча, замялся, прежде чем ответить.

– Разве вы не знаете? Ее брат умер. Год тому назад.

– Я этого не знал! Жалость-то какая. Действительно, давненько я не видел Тома. А вы давно работаете у Франсины?

– Семь месяцев, – загрохотал подъезжающий поезд. – Я столькому у нее научился.

Молодой человек знаком предложил Флетчу войти в вагон первым.

– Не мой поезд, – Флетч покачал головой.

– Тут только один маршрут.

– Подожду следующего, где будет поменьше народа, – Флетч вроде бы и не заметил, что вагон практически пуст.

Поезд тронулся, а молодой человек все смотрел на Флетча в окно. По его растерянному лицу чувствовалось, что причина появления Флетча на платформе осталась для него загадкой.

В восемь вечера Флетч вошел в зал ресторана «У Клер». Франсина Бредли уже сидела за столиком на двоих у дальней стены. На столике горела свеча.

Глава 31

– Я думаю, что Том, ваш племянник, попал в беду, – начал Флетч после того, как они заказали коктейли. – Я видел его в прошлое воскресенье.

На лице Франсины отразилась озабоченность. Искренняя озабоченность. У Флетча сложилось впечатление, что Франсина не из тех незамужних тетушек, которые проявляют к семье брата лишь формальный интерес. И в то же время он понимал, что ей известно далеко не все, хотя бы в силу территориальной удаленности.

– Что вы имеете в виду? – в ее голосе слышался страх. – Как я понимаю, Том заканчивает медицинский колледж и дела у него идут неплохо.

– Не совсем. Он использует знания, полученные на лекциях по химии, чтобы отключиться от реальности.

– Наркотики? Том – наркоман?

– Похоже на то. С прошлой осени не ходит на лекции. Его сосед по комнате в общежитии проводил меня к ванне, где Том лежит в забытьи днями и ночами. Сосед не знает, что с ним и делать.

– О, нет! Только не Том!

– Я обещал, что попытаюсь ему помочь... Это еще одна из причин моего приезда сюда. Конечно, он не понимает, где умер его отец, в реальном мире или наркотических фантазиях.

– А что он говорит о смерти отца?

– Он полагает, что ваш брат покончил с собой. Винит за это вашего брата. В общем это естественно, что молодые сердятся на родителей, если те умирают, оставляя их одних. Иногда молодые винят в смерти родителей себя.

– Вы снова вживаетесь в роль психоаналитика, мистер Флетчер.

– Обычно меня зовут Флетч. И я не вживаюсь в роль психоаналитика. Просто я попал в невероятную ситуацию, как, впрочем и вы, и стараюсь осознать, что к чему.

– Я ни в какую ситуацию не попала.

– Как бы не так, – покачал головой Флетч. – Основная масса денег, которую вы инвестируете через вашу маленькую компанию в Беннет Банк Билдинг поступила от вашего брата, – ее глаза мгновенно сузились. – Я проверил, перерегистрирована ли принадлежащая ему собственность. Оказалось, что нет. И, подозреваю, вы с Энид пытаетесь уклониться от уплаты определенных законом налогов. Сама Энид Бредли говорила мне, что вы намереваетесь перебраться в Калифорнию и взять на себя руководство «Уэгнолл-Фиппс». И только очень близорукий человек мог не заметить, что вы визировали служебные записки инициалами своего брата.

Официант принес коктейли.

– Вы, похоже, очень расстроены, Флетч, – Франсина поднесла бокал к губам. – Вас не затруднит называть меня Франсина?

– Отнюдь.

– Даже не знаю, что и сказать, – Франсина уставилась в бокал. – Вы приехали из Калифорнии... столько информации, столько вопросов... И Том...

– Ему нужна помощь. Срочно. Нельзя терять ни минуты...

– Я даже представить себе не могла...

– Вероятно, он умеет задурить матери голову. Надевает костюм, приходит домой, говорит, что с учебой все в порядке, получает деньги, а затем устраивается в ванне с шестью пачками таблеток.

В свете свечи на глазах Франсины блеснули слезы.

– Заверяю вас, меры будут приняты... незамедлительно. В самое ближайшее время. Благодарю, что поставили меня в известность.

– Между прочим, Та-та, ваша племянница, тревожит меня ничуть не меньше. Сосед Тома охарактеризовал ее, как заводную игрушку. Она не живет, а существует, отгородившись от мира в общежитии для девушек. Я понимаю, у них умер отец, год тому назад, но они оба до сих пор не могут придти в себя.

– Когда я перееду туда... – Франсина не закончила фразы. – Возможности Энид небезграничны.

– Когда вы перебираетесь в Калифорнию?

– К сожалению, через несколько месяцев, не раньше. Нужно закончить кое-какие дела.

– Вы возглавите «Уэгнолл-Фиппс»?

– Том этого хотел. Энид этого хочет. Я продала свою фирму, маленькую фирму, несколько лет тому назад.

Флетч отпил из бокала, посмотрел на Франсину.

– Вы можете ответить на вопросы, которые я только что задал вам?

– Насчет того, что я и Энид уклоняемся от уплаты налогов?

– Да, для начала.

– Пока мне сказать нечего. Возможно, Энид не все сделала, как полагается. Скорее всего, так оно и есть. Энид не Чарлз Блейн. У нее нет подготовки, нет опыта. Бизнесом занимался Том, ей известно лишь то, чем он с ней делился. Она могла что-то напутать, но я уверена, что сознательно она никогда бы не пошла на обман налогового ведомства.

– Вы расписывались за Тома Бредли на служебных записках? – продолжил допрос Флетч.

– Я консультирую Энид по телефону. Практически ежедневно. Вижу, вы уделили много времени подготовке к нашему разговору. Знаете, что моя контора в Беннетт Банк Билдинг, вам известно, чем я там занимаюсь. Можете проверить наши счета за телефонные разговоры. Мой и Энид. Цифры произведут на вас впечатление.

– Объяснения случившемуся пока нет.

– Давайте-ка выпьем еще по коктейлю, пообедаем, а потом вернемся ко мне. Там и поговорим. Вам никто не говорил, что вы – очень симпатичный молодой человек?

– Только сотрудник таможенной службы Соединенных Штатов Америки.

Франсина накрыла его руку своей.

– Не волнуйтесь. Я не из тех женщин среднего возраста, что так и норовят залезть в брюки молодым парням. И не собираюсь совращать вас, – она убрала руку, взяла со столика меню. – Здесь отлично готовят утку.

– Давайте вернемся к самому началу.

В квартиру Франсины они вернулись в четверть двенадцатого. В ресторане они выпили по три коктейля, съели обед из четырех блюд, запив их двумя бутылками вина. К кофе Флетч заказал бренди, а Франсина – ликер. В промежутках между блюдами Франсина рассказывала длинные истории с неизменно фривольным, хотя и не без юмора, концом.

В квартире Флетч бросил на диван пиджак, уселся сам. Ослабил узел галстука, откинул голову на спинку.

– Как скажете, – тихо ответила Франсина. Она притушила лампы, включила стереосистему. По комнате поплыли звуки скрипичного концерта.

– Я только поставлю кофе.

Флетч вслушивался в скрипичную музыку. Почему-то она ассоциировалась у него с полногрудой девушкой, в которой впервые проснулась страсть. Он услышал шелест платья Франсины, вернувшейся в гостиную.

– Так о чем вы хотите спросить? – она уже сидела в кресле.

– Кто сказал вам, что ваш брат умер?

– Энид. Она позвонила мне в контору. Ужасно расстроенная. Плакала. Не могла собраться с мыслями. Я перезвонила ей через час. Из дома. Мы проговорили всю ночь.

– И обе решили, что незачем немедленно лететь в Швейцарию?

– Это мы решили на следующее утро. Честно говоря, вечером, после этого трагического известия, мы были не в состоянии что-то решать. А к утру, когда немного пришли в себя, с момента смерти Тома прошло уже два дня. Еще два ушло бы на то, чтобы добраться до Швейцарии. Все-таки она живет в Калифорнии, я – в Нью-Йорке, и мы обе работаем. Так что мы никуда не полетели, а Энид телеграммой разрешила кремацию.

– Ясно. А потом вы, как обычно, продолжали консультировать Энид по телефону. Практически каждый день.

– Да.

– Но в ноябре вы обе полетели в Швейцарию?

– Да.

– Вместе?

– Да. Энид приехала в Нью-Йорк, остановилась у меня, а на следующий день мы улетели вместе.

– И что вы сделали, прибыв туда.

– Взяли напрокат автомобиль. Сняли номер в отеле. Отдохнули. Днем позже Энид забрала прах Тома в похоронном бюро. Затем мы заказали мемориальную службу в местной церкви. С этим у нас возникли некоторые сложности. Теперь-то я понимаю, что следовало обратиться за помощью в посольство, но тогда мы до этого не додумались. Служба была во вторник. Присутствовали Энид, я и священник. Он говорил по-английски. Энид принесла с собой урну, и во время службы она стояла на маленьком столике, на алтаре, куда поставил ее священник.

– А потом, с прахом Тома, вы и Энид возвратились в Нью-Йорк?

На кухне засвистел вскипевший чайник.

– Да, – кивнула Франсина. – Отсюда Энид улетела в Калифорнию.

– А почему вы отправились в Швейцарию без детей?

– Без Тома и Та-та?

– Да.

– В тот момент Энид только начала обретать душевное равновесие. Ей не хотелось вновь бередить рану. Не забывайте, после смерти Тома прошло лишь шесть месяцев, – Франсина поднялась. – Позвольте принести вам кофе.

Когда она вернулась, Флетч сидел наклонившись вперед, уперев локти в колени. В отсутствии Франсины он прошелся по комнате. Ему показалось, что мозаика на столике у окна несколько изменилась, приняла более законченный вид. Прежде, чем вновь сесть на диван, он окинул взглядом крыши и светящиеся окна соседних домов. Франсина поставила перед ним чашечку кофе, а со своей уселась в кресло.

– Франсина, – Флетч помешал кофе ложечкой, – я думаю, что Энид убила вашего брата.

Франсина едва не вывернула кофе на себя.

– О Боже! – воскликнула она. – Что вы такое говорите?

– Я думаю, что ваша милая, неумеха-сноха весьма ловко обставила все так, что вы поверили в смерть брата в далекой Швейцарии.

Франсина шумно глотнула. Раз, другой.

– Знаете, Флетч, это уже чересчур. Нельзя так пугать людей.

– Извините. Но у меня есть доказательства.

– Убийства? – пронзительно вскрикнула Фраисина.

– Убийства, – кивнул Флетч. – Я не хотел представлять вам эти доказательства, прежде чем... не познакомился с вами поближе, пока не убедился...

– Не убедились в том, что это доказательства или в том, что я смогу их воспринять?

– Нет, насчет доказательств уверенность у меня полная.

– Хорошо, Флетчер, – Франсина выпрямилась в кресле, поставила блюдечко на колени. – Что это за доказательства?

– Зола, что заполняет урну, – не прах вашего брата.

– Не прах... – голос ее сорвался. – Не прах моего брата?

– Нет. К вашему брату она не имеет никакого отношения.

– Да как вы можете это утверждать?

– В субботу ночью, вернее, рано утром в воскресенье, я проник в дом Энид в Саутуорте и взял щепотку золы из металлической шкатулки или урны. Предыдущим днем Энид показала ее мне, заявив, что в ней покоится прах вашего брата.

– Вы проникли в дом моего брата?

– Дверь оставили незапертой. Мне сделали анализ золы.

– Вы украли прах моего брата? – вновь она шумно глотнула.

– В том-то и дело, что нет. То был не прах вашего брата. И вообще не прах. Просто зола.

– Что? Разве можно отличить прах одного человека от праха другого? В похоронном бюро могли перепутать урны. Так ли необходимо говорить нам об этом?

– В том-то и дело, Франсина, что в урне была не человеческая зола. Так что ни о какой путанице в похоронном бюро не может быть и речи. А вот ваша сестра утверждает, что прах человеческий. Как надо это понимать?

– Тогда чей же там прах?

– Ковра, – ответил Флетч. – Ковра из натуральной шерсти. Немного древесной золы, песок, продукт переработки нефти, скорее всего, керосин.

Франсина с такой силой шмякнула блюдечко о кофейный столик, что оно треснуло, а чашка перевернулась.

– С меня довольно!

– Франсина, вы только что сказали мне, что прилетели в Швейцарию вдвоем, а урну из похоронного бюро Энид забирала одна. Вы с ней не ходили. Она принесла урну в отель и сказала вам, что в ней прах Тома.

– Я это говорила?

– Так все было на самом деле или нет?

– Вы меня совсем запутали.

– Прах персидского ковра Энид привезла в Швейцарию из Соединенных Штатов.

Даже в полумраке гостиной Флетч заметил, как побледнела Франсина. Скрипичная музыка, все еще струящаяся из динамиков стереосистемы, резала слух.

– Послушайте, Франсина, – Флетч наклонился к ней. – Энид сказала вам, что ваш брат умер. Ее слова – единственное, полученное вами, доказательство его смерти. По ее настоянию вы не улетели в Швейцарию, получив это трагическое известие. Она убедила вас, что смерть Тома, преданная гласности, приведет к банкротству «Уэгнолл-Фиппс». Вы ждали шесть месяцев. Тела вашего брата вы не видели. Из того, что вы рассказали о вашей поездке в Швейцарию, следует, что вы не разговаривали ни с лечащим врачом Тома, ни с хозяином похоронного бюро. Посольство Соединенных Штатов в Швейцарии утверждает, что ни один американский гражданин, с именем Томас и фамилией Бредли не умирал в Швейцарии в последнее время. Прах в урне, что красуется на каминной доске в доме вашего брата, никоим образом с ним не связан.

Флетч ждал. Франсина молчала. Тогда он взял ее за Руку.

– Послушайте, Франсина, этот брак не был счастливым. Я разговаривал с их соседом в Саутуорте. Он не походил на сплетника, но знал достаточно много. Он сказал, что из дома вашего брата по ночам часто доносились крики Энид, хлопание дверей, звон бьющейся посуды. Причем случалось это не время от времени, но постоянно. А когда родители начинали скандалить, дети предпочитали садиться в машины и уезжать из дома.

– Это невозможно.

– Я даже не знаю, был ли ваш брат тяжело болен. Может, вы знаете?

– Был.

– Энид могла придти к выводу, что прекрасно без него обойдется, тем более, что вы никогда не откажите в деловом совете.

– Вы думаете, что Энид убила Тома, – в глазах Франсины стоял ужас. Она отдернула руку.

– Скажите мне, как иначе истолковать приведенные мной факты?

– Нечего их толковать, – Франсина встала, пересекла гостиную, открыла дверь стенного шкафчика и нажала клавишу. Музыку, как отрезало. Затем изменила положение реостата, и лампы торшера ярко вспыхнули.

– Я думаю, что сыта по горло вашими инсинуациями, Ирвин Флетчер.

– Инсинуациями?

Стоя у торшера, в смявшемся платье, со встрепанными волосами, Франсина впервые показалась Флетчу маленькой, легко ранимой.

– Вы оскорбили меня и Энид. Безо всякой на то причины.

– А мне думается, что представленные мной доказательства – куда более веская причина.

– Никакие это не доказательства, Флетчер. Вы лишь стараетесь спасти свою работу. Это же ясно, как божий день. Я не уверена, что вы все выдумали сами, но в том, что вы подтасовываете факты, сомнений у меня нет. Если вы, не понимаете этого сейчас, то поймете, дожив до моих лет. Да, какие-то несуразности есть, но ваше толкование далеко от истины. Служебные записки датировались не тем числом или ошибочно подписывались не теми инициалами, чиновники затеряли запись о смерти...

– Ковровая зола в похоронной урне?

– О Боже! Да, мы полетели в Швейцарию через шесть месяцев после смерти Тома! Мало ли куда мог задеваться его прах в тамошнем похоронном бюро? Они же не думали, что вы отправите прах, который они передали Энид, на анализ.

– Подозреваю, они насыпали бы в урну человеческий прах, благо в крематории его хватает, если уж источник подмены – похоронное бюро. У каждого есть профессиональная гордость. Профессионал никогда не стал бы жечь персидский ковер, чтобы наполнить урну золой.

Франсина повернулась к нему боком.

– Флетчер, с меня довольно. Во всяком случае, на сегодня. Я понимаю, какой-то инцидент, имевший место в компании моего брата, привел к тому, что вы потеряли работу, а Чарлз Блейн наговорил вам всяких глупостей. Я пыталась идти вам навстречу, отвечала на все ваши вопросы, – хотя Франсина стояла спиной к торшеру, Флетч видел, что она плачет. – И я ценю ваше участие в судьбе Тома-младшего и Та-та. Я верю, что в отношении их вы сказали правду. Но когда вы начинаете утверждать, что Энид убила Тома! Подобной галиматьи мне еще слышать не доводилось. Это уж слишком... Это безумие!

Флетч поднялся, подхватил пиджак.

– Вы хоть обдумаете мои слова?

Она посмотрела на него, мокрыми от слез глазами.

– Как по-вашему, могу я теперь думать о чем-то еще?

– И все-таки, обдумайте. Вы недооценивали другую женщину, Франсина. А напрасно.

Она открыла дверь.

– Спокойной ночи, Флетчер, – в покрасневших глазах стояла мольба. – Есть ли смысл просить вас уйти и более нас не беспокоить?

Флетч поцеловал Франсину в щеку.

– Спокойной ночи, Франсина. Благодарю за обед.

Глава 32

– Доброе утро, Мокси. Я тебя разбудил?

– Конечно, разбудил. Кто это?

– Твой лендлорд. Твой банкир.

– Слушай, Флетч, сегодня же суббота. На репетицию мне только к двум часам.

– По калифорнийскому времени или по нью-йоркскому?

– Ты все еще в Нью-Йорке?

– Да, и через несколько минут улетаю в Техас.

– А зачем тебя понесло в Техас?

– Я ищу покойника, дорогая. И пока безо всякого результата.

– Томас Бредли умер и прячется в Нью-Йорке?

– Похоже, что нет. Несмотря на все мои усилия, его сестра не показала мне своего братца или хотя бы то, что от него осталось.

– А что она сказала?

– Мой рассказ вроде бы очень ее расстроил. Дама она умная, хладнокровная, деятельная. И должна понимать, что рано или поздно я выложу все, что мне известно, властям. Я уверен, что она найдет своего брата... если это возможно.

– Слушай, Флетч, у меня идея. А может, Томас Бредли умер, независимо от твоей статьи в «Ньюс-Трибюн»? Такого ты не предполагаешь?

– Я начинаю верить своим гипотезам.

– О, нет.

– О, да.

– До сей поры, дорогой Флетч, твои гипотезы стоили не больше улыбки борцов перед началом схватки.

– Метод проб и ошибок, проб и ошибок.

– А что ты намерен найти в Техасе?

– Все, если ты спросишь коренного техасца. Там корни семейства Бредли.

– И что из этого, – сказала она, более всего желая перевернуться на другой бок и снова заснуть.

– Если ищешь человека, живого или мертвого, надо начитать с его родного дома.

– Только не в наши дни. Домов теперь нет, есть места, где мы живем. И главное в том, Флетч, что конкретного плана действий у тебя нет.

– Ты права.

– Ты бьешь наугад.

– Абсолютно верно.

– Ты мотаешься из Мексики в Нью-Йорк, оттуда – в Техас и еще бог знает куда только потому, что в восхищении собой не можешь поверить в совершенную глупость, суть которой – публичное цитирование покойника.

– Твой монолог, Мокси, меня не вдохновляет.

– На это я и рассчитывала. И ты не мотался бы по стране, если б не получил наследство от некоего Джеймса Сейнта Э. Крэндолла и, позволь добавить, мое разрешение на его использование.

– И это правда.

– Как же я сглупила.

– Надеюсь, ты в этом раскаиваешься.

– Я не раскаиваюсь. В постели одной холодно. Это совсем другое чувство.

– Тебе следовало бы быть рядом со мной, в теплом номере нью-йоркского отеля. Тут центральное отопление, везде зеркала.

– Я рада, что тебе хорошо отдыхается. Кстати, ты потерял и другую работу.

– У меня ее не было.

– Была. Или ты забыл? Главная роль в пьесе «В любви».

– Я потерял и эту работу? О, горе мне! Горе!

– Сэма выгнали. Eго заменил Рик Кесуэлл. Такой красавец.

– Я очень рад.

– Он прекрасно сложен, с длинными ресницами, знаешь ли.

– Не знаю.

– И очень пластичен.

– И с ляжками у него все в порядке?

– Что? Да, конечно. Он прилетел из Небраски. Настоящий красавец.

– Кажется, ты это уже говорила.

– Правда? Извини. Он – красавец.

– О-хо-хо.

– Правда.

– Я тебя понял. Послушай, Мокси...

– Можно мне еще немного поспать? Я думала, что-звонит твоя бывшая жена, потому и взяла трубку. Так хотелось в очередной раз наврать ей с три короба.

– Не хочешь ли ты поработать для меня лопатой?

– Ради этого Бредли?

– Я понимаю, ты мне не веришь. И хочешь списать все на мои некомпетентность и глупость...

– У меня практически нет времени, Флетч. Премьера через...

– Мне нужно от тебя совсем немного.

– Все, что угодно, дорогой. Приказывай, мой лендлорд и банкир.

– Не могла бы ты подобрать команду, сойдут и артисты из театра, чтобы перекопать огород Энид Бредли? С девяти утра до пяти дня она обычно на работе.

– Что?

– Можешь сказать им, что ты ищешь клад.

– Как это, перекопать?

– Если взять с собой не одну, а несколько лопат, вы легко управитесь за восемь часов.

– Ты хочешь, чтобы мы помогли Энид Бредли вскопать огород?

– Нет, нет. Ты не поняла. Я кое-что ищу.

– Что именно?

– То, что и всегда: Томаса Бредли.

– Флетч, ты шутишь?

– Я думаю, что Энид Бредли закопала мужа на огороде.

– Флетч!

– Да.

– Ты совсем не думаешь.

– В каком смысле?

– Обнаружив Томаса Бредли под грядкой с салатом, ты докажешь, что он умер.

– Да, пожалуй, сомнений в этом не будет.

– А если будет доказано, что Томас Бредли умер, твоя карьера окончательно рухнет.

– Мне приходила в голову подобная мысль.

– Тогда почему же ты выпрыгиваешь из штанов в стремлении найти тело?

– Причин две. Первая, для удовлетворения собственного любопытства.

– Дорого же тебе обходится любопытство. Вторая причина не менее весома?

– Естественно, это же материал для блестящей статьи.

– Флетчер...

– Ты это сделаешь?

– Нет.

– Вам всем надо поразмяться. Особенно этому Рику. Подумай только, вы приведете в саду чудный день, помахаете лопатами.

– Рику физические упражнения ни к чему. Он...

– Я знаю.

– ...прекрасен.

– Мокси, ты находишь самые глупейшие предлоги, лишь бы отвертеться от того, о чем тебя просят.

– Ты просто не можешь смириться с тем, что тебя уволили. Пора тебе забыть об этой истории.

– Я чувствую, здесь что-то, есть. Я же репортер. Покопайся в огороде, Мокси. Пожалуйста!

– Прощай, Флетч. Я засыпаю.

– Мокси..? Мокси..? Мокси..?

Глава 33

Такси остановилось у здания Бюро регистрации рождений и смертей Далласа. Водитель опустил стекло.

– Гранчестер-стрит, дом триста сорок девять, – назвал адрес Флетч.

– А зачем вам туда? – выражение лица водителя ясно говорило о том, что он невысоко ценит умственные способности пассажира. Ибо сам никогда не поехал бы по названному адресу.

– А почему бы мне не поехать туда?

– Кого-нибудь ищите?

– Можно сказать, что да.

– Никого вы там не найдете.

– Я уже начинаю свыкаться с этой мыслью.

– Я уверен, что там нет ничего, кроме большого котлована.

– Большого..?

– Хотя, этот дом, может, и уцелел. Какой номер?

– Триста сорок девять.

– Вполне возможно. По вам видно, что вы можете позволить себе поездку на такси.

Под одеждой Флетч обливался потом в сухом, жарком воздухе Техаса. Сев на заднее сидение и захлопнув дверцу, он услышал мерное гудение кондиционера. Водитель тронул машину с места и влился в транспортный поток. Он поднял стекло, отделяющее его от пассажира, и в салоне стало еще прохладнее.

– Там нет ничего, кроме большого котлована, – повторил он.

В понедельник, в девять утра, Флетч вошел в Бюро регистрации рождений и смертей в центре Далласа. Худенькая, седовласая женщина встретила его, как родного, и не только приняла его просьбу близко к сердцу, но налила кофе, сунула в руку пирожок и лишь после этого скрылась среди длинных полок. И вскоре возвратилась с толстой, покрытой пылью регистрационной книгой, испачкавшей ее белоснежную блузку. Она назвала дату рождения и место (городская больница Далласа) рождения Томаса Бредли, имена и фамилии родителей (Люси Джейн, урожденная Макнамара, и Джон Джозеф Бредли) и адрес их дома (349, Гранчестер-стрит).

– Говорю вам, там один большой котлован, так что потом не сердитесь, что я завез вас туда.

– Сердиться не буду, – заверил водителя Флетч.

– Если, конечно, вы не по строительной части.

– По какой части?

– Будь вы по строительной части, я бы ничего вам не сказал. Но на строителя вы не похожи.

– Это точно, – согласился Флетч.

Солнечный свет отражался от зеркал, окон домов, никелированных и хромированных бамперов. Водитель был в солнцезащитных очках.

Пот на теле Флетча начал замерзать. Он обхватил себя руками.

Старушка в Бюро регистрации рождений и смертей, таскала ему книгу за книгой. Он даже начал сомневаться, удастся ли ей отстирать блузку.

Водитель повернул направо, снова направо. Второй раз следуя указанному стрелкой направлению под табличкой «Гранчестер-стрит».

Вместо улицы они попали на огромную строительную площадку, протянувшуюся по обеим ее сторонами, отделенную проволочным забором. Бульдозер мирно дремал между мусорных холмов. Рабочих Флетч не заметил. В место домов и деревьев зиял глубокий котлован. Новые дома строить еще не начали.

– Реконструкция городских кварталов, – пояснил водитель. – Я же говорил вам – один котлован.

– Понятно. Все переехали.

– Никого тут нет, – подтвердил водитель. – Кого бы вы не искали.

– Похоже на то.

– Даже не у кого спросить.

– Сам вижу.

– В Далласе много строят, – добавил водитель.

– И вы этим гордитесь, не так ли?

Затем он назвал водителю адрес отеля, в котором провел ночь с воскресенья на понедельник.

– Франсина.

Он назвал секретарю свои имя и фамилию, без полной уверенности, что она захочет говорить с ним.

Вернувшись в отель, он принял душ, надел плавки, поплавал в бассейне. Теперь он сидел на кровати думая, в чем же выходить на улицу.

– Да, мистер Флетчер, то есть Флетч, – в голосе Франсины чувствовалась усталость.

– Появились новые мысли? – звонил Флетч по коду, не пользуясь услугами телефонистки, так что ни секретарь, ни Франсина не могли знать, что говорит он из Далласа.

– Насчет чего?

– Насчет того, о чем мы говорили в пятницу вечером.

– Я понимаю, что вы обижены, Флетч. Из-за путаницы, возникшей в «Уэгнолл-Фиппс», вы потеряли работу. Загублена ваша профессиональвая карьера. Я собираюсь поговорить с Энид о компенсации причиненного вам ущерба.

– Какой компенсации?

– Финансовой. Ошибся Чарлз Блейн или кто-то из его подчиненных или все дело в том, что мы с Энид решили сообщить о смерти Тома лишь через шесть месяцев после его кончины, результат один: поймали-то вас. И вина в этом частично лежит на нас, вернее, на «Уэгнолл-Фиппс». Вы пострадали из-за нас. Потому-то вас и посещают безумные идеи.

Она говорила так тихо, что Флетч с трудом разбирал слова, хотя изо всех сил прижимал трубку к уху.

– Я порекомендую Энид выплатить вам компенсацию. Скажем, полугодовое жалование. Сумму, достаточную для того, чтобы слетать на отдых в Европу и обдумать, как жить дальше.

– Как вы добры.

– Видите ли, я чувствую, что мы обязаны это сделать. Путаница возникла в результате того, что мы хотели укрепить авторитет Энид в компании, помочь ей примириться со смертью мужа. Но вы-то не должны за это страдать.

– Франсина, где выродились?

Ответила она после долгой паузы.

– Мой отец, как вы знаете, был инженером. Я родилась на стройке.

– Где именно?

– В Джуно, на Аляске.

– Флетч, почему вы не хотите, чтобы я поговорила об этом с Энид?

– Я вижу, что вы не удостоили вниманием представленные мною доказательства, Франсина.

– Как раз наоборот. И я нашла очень простые объяснения, на удивление очевидные. Только об одном я не смогу сказать Энид. Насчет того, что в швейцарском похоронном бюро ей насыпали в урну золу сгоревшего ковра. Это ужасно. Надеюсь, она не узнает об этом и от вас.

Флетч улыбнулся, разглядывая пальцы ног.

– Вы позволите мне еще раз заехать к вам? – спросил он.

– Конечно. В конце недели?

– Вечером в четверг?

– Договорились. Жду вас у себя. К тому времени я обо всем переговорю с Энид и буду знать ее мнение. Полагаю, она согласится со мной. Путешествие в Европу пойдет вам на пользу. Поможет вам восстановить душевное равновесие.

– Я буду у вас в четверг, – и Флетч положил трубку. Наклонился над чемоданом и достал свитер.

Глава 34

– Мокси?

– Флетч?

– Привет.

– Слушай, мы как раз репетируем последнюю сцену. И тут кто-то говорит, что мне звонят из Джуно, Аляска. Это же надо. В Джуно я никого не знаю.

– Ты знаешь меня.

– Ты в Джуно? На Аляске?

– Да.

– Ты, похоже, ничего не можешь сделать, как полагается. Летишь в Даллас, штат Техас, а приземляешься в Джуно, штат Аляска. Флетчерский стиль, ничего не скажешь. Линда рассказывала мне, как из редакции ты добирался домой через Гавайи. Но тогда, по крайней мере, ей скрашивал одиночество полный холодильник.

– Помолчи хоть минуту.

– А в Джуно тоже есть покойники, подписывающие текущие документы?

– В Далласе я был вчера.

– Эй, Флетч, между прочим, во время репетиции звонить нельзя. Что будет, если всех артистов начнут подзывать к телефону? Мы не доберемся до премьеры.

– Так почему ты подошла к телефону?

– Подумала, что звонит старина Фредди, требуя приезда Офелии. А может, ему понадобилась женщина с железными нервами, чтобы кидать в нее нож.

– Я хочу тебя кое о чем попросить.

– Что? Меня ждут на репетиции.

– Тебе приходилось сталкиваться с чем-то совершенно непонятным?

– Конечно. Со своим отцом.

– Я хотел сказать, с чем-то таким, что твое сознание отказывается воспринимать?

– Конечно. Моего отца.

– Я серьезно.

– Я тоже.

– Вопрос действительно серьезный, Мокси. Тебе приходилось доказывать то, что абсолютно невероятно?

– Нет. По-моему, нет.

– Если б ты оказалась в подобной ситуации, что бы ты сделала?

– К моим выводам надо подходить с большой осторожностью.

– Это я знаю.

– Наши мнения не всегда совпадают?

– Не всегда.

– Ладно, мне надо идти.

– У меня есть еще один вопрос.

– Что? Когда ты вернешься?

– Возможно, в пятницу вечером.

– Так какой у тебя вопрос?

– Как Рик?

– О, он...

– Я знаю. До встречи, Мокси.

Глава 35

В четверг, еще до рассвета, Флетч стоял напротив дома Франсины Бредли в Нью-Йорке. Несмотря на теплую ночь, он был в плаще и шляпе. И в очках. Притаился он в нише у двери химчистки, закрытой в столь ранний час. Его удивляло щебетание птиц. Он полагал, что в Нью-Йорке их давно не осталось. В предрассветном сумраке их можно только слышать, но не видеть. Помимо птичьего щебетания он слышал и полицейские сирены. Последних желающий мог услышать в Нью-Йорке всегда, в любое время дня и ночи.

Без четверти шесть у дома Франсины остановилось такси. Она вышла из подъезда, в коротком плаще и высоких сапогах, и села в машину.

Такси уже проехало несколько кварталов, прежде чем Флетчу удалось поймать другую машину. Автомобилей было немного, а потому настигли они Франсину достаточно быстро. Флетч сказал водителю, что хочет догнать жену, забывшую бумажник.

Они пересекли Центральный парк и повернули на север.

Франсина вышла из машины на углу 89-й улицы.

Остановил машину и Флетч. Расплатился, медленно зашагал к углу. Поворачивая, он увидел, как Франсина нырнула в переулок посередине квартала.

Проходя мимо переулка, он бросил вдоль него короткий взгляд. Его ждал очередной нью-йоркский сюрприз: вымощенный брусчаткой двор и шесть стойл, в каждом из которых стояла лошадь. По углам двора лежали тюки сена. Три конюха занимались повседневными делами. Четвертый помогал Франсине сесть на серую в яблоках кобылу.

Флетч пошел дальше. Обернулся, услышав цокание подков по асфальту.

Франсина, верхом на лошади, выехала из переулка и направилась в парке. Плащ она оставила в конюшне.

Глава 36

– Привет, – поздоровалась она, открывая ему дверь квартиры 21М.

Флетч смотрел на грудь Франсины.

В подъезд он вошел в начале седьмого, и швейцар сказал, что его ждут. Открыл дверь лифта, добавив, что сам позвонит мисс Бредли, чтобы предупредить о прибытии Флетча.

– Привет.

Франсина заново подкрасилась. Надела жемчужное ожерелье, гармонирующее с серым вечерним платьем. Глубокий вырез обнажал значительную часть не очень больших, но упругих грудей Франсины. Исходя из размеров выреза, Флетч предположил, что Франсина гордится своей грудью и не стесняется выставить ее напоказ.

– Вы выглядите уставшим, – посочувствовала Франсина, закрывая за ним дверь. – Чтобы выдержать темп нью-йоркской жизни, апельсинового сока с овсянкой явно недостаточно.

– Я осматривал окраины, – ответил Флетч.

Она провела Флетча в гостиную и остановилась у бара. Флетч проследовал к окну, посмотрел вниз.

– Налить вам что-нибудь?

– Пока не надо.

– Тогда и я воздержусь. Франсина села на диван.

– Вы, похоже, действительно устали, – она поправила подушку. – И немного взволнованы.

– Нет, – ответил Флетч от окна. – Я не взволнован.

– Осмелюсь предположить, вам не терпится узнать о нашем решении.

– Каком решении?

– Я два или три раза говорила с Энид. Разумеется, я не рассказала ей о ваших безумных предположениях. Лишь сказала, что вы заглянули ко мне, очень расстроенный. Мы сходили в ресторан, я вас выслушала. И пришла к выводу, что вы потеряли работу, в основном, из-за нашего с ней решения никому не говорить о смерти Тома до тех пор, пока она, Энид, не освоится в «Уэгнолл-Фиппс». Хотя непосредственный виновник, разумеется, Чарлз Блейн, с его идиотскими фантазиями. Я даже сказала Энид, что теперь вас не возьмут ни в какую другую газету. Так оно и есть?

– В общих чертах, да.

– Она подтвердила, что вы заезжали в Саутуортскую школу и виделись с Робертой. Та выразила ей свое недовольство по поводу вашего визита. Насчет того, что вы были у Тома, она не знала. Я сказала, что вы заезжали к обоим, чтобы извиниться. Это так?

– В определенной степени.

– Энид в конце концов поняла, что вы вправе винить нас за происшедшее. И согласилась, что мы должны вам помочь. Материально.

На крыше дома на другой стороне улицы Флетч видел пожилых мужчину и женщину, сидевших на складных стульчиках под солнцезащитным зонтиком. На металлическом столике стоял шейкер с «мартини» и тарелка с крекерами и сыром. У ног мужчины лежала газета. Женщина что-то сказала, и мужчина рассмеялся.

– Разумеется, мы не знаем, сколько зарабатывает журналист, – продолжала Франсина. – Но подумали, что вам потребуется добрых полгода, чтобы вновь обрести вкус к жизни, найти новые интересы, новую профессию. Успокоиться и избавиться от этой навязчивой идеи. Возможно, путешествие очень вам поможет. Вы также можете использовать полученные от нас деньги на обучение в институте.

Франсина глубоко вдохнула.

– И я вам очень благодарна, что вы раскрыли мне глаза на Тома. Мы понятия не имели, что с ним происходит. Энид полетела в общежитие и выяснила, что вы сказали правду. Она нашла его в ванне, как вы и говорили. Лежал, наглотавшись таблеток, отключившись от реальности. Энид тут же переправила его в закрытую клинику. Специалисты помогут ему избавиться от вредной привычки. На это потребуется время, но с ним все будет в порядке. Так что за Тома мы у вас в неоплатном долгу, Флетч. И чисто по-человечески...

Франсина не договорила. На крыше напротив мужчина налил женщине «мартини».

– Короче, мы с Энид решили загладить свою вину и выдать вам полугодовое жалование, – радостно возвестила Франсина. – Мы проведем выплату через «Уэгнолл-Фиппс», так что на нашем благосостоянии эти расходы не отразятся. Делайте с этими деньгами, что хотите, поезжайте, куда хотите. Дайте себе шанс начать новую жизнь.

– Нет.

– Что?

Флетч по-прежнему смотрел в окно.

– Нет.

Франсина на мгновение даже потеряла дар речи.

– Послушайте, разве не за этим вы пришли сначала к Энид, а затем ко мне? Вы же чувствовали, что мы перед вами в долгу? Будьте честны с самим собой. Разве вы не надеялись, что мы вас поймем и поможем выкарабкаться из той ямы, в которую вы угодили?

– Нет.

– А что вам не нравится? Мы предложили недостаточную сумму? Вы же рассчитываете на нашу финансовую помощь, не так ли?

– Нет.

В комнате повисла гнетущая тишина. На улице начали сгущаться сумерки.

Флетч наблюдал, как пожилая пара сложила стульчики, собрала газету, шейкер, стаканы, тарелку с сыром и крекерами и ретировалась через люк.

Глава 37

– Наверное, Мелани ждет не дождется вашего перевоплощения.

Он повернулся достаточно быстро, чтобы увидеть ее дрогнувшие губы и мелькнувший в глазах испуг. Ибо секундой позже ее лицо выражало разве что тревогу за его психическое состояние.

– Что теперь у вас на уме?

– Мелани. Ваша лошадь. Ваша лошадь в Калифорнии. Ее же не продали.

– Что значит, моя лошадь?

– Я понятия не имею, как такое возможно, но вы – Том Бредли.

– Мой Бог! – ахнула Франсина. – Вы окончательно свихнулись.

Взгляд Флетча уперся в груди Франсины.

– Возможно.

– Сначала вы заявили, что Энид убила Тома, теперь говорите, что Том – это я, – она выдавила из себя смешок. – Похоже, за полгода вам не оклематься.

Флетч по-прежнему смотрел на Франсину.

– Должен признать, вы прекрасны.

– Энид не продала лошадь Тома, Мелани или как там вы ее назвали, потому что я – мой брат? Энид была занята, очень занята, знаете ли. Семейные дела, руководство крупной компанией. Да о лошади она и не вспоминала.

– Вы ездите верхом. Я видел это сегодня своими глазами. На восемьдесят девятой улице.

– Да, я обожаю ездить верхом. И мой брат любил ездить верхом. Разве это означает, что я – мой брат?

– В тот вечер, когда мы обедали, в прошлую пятницу, вы все время рассказывали длинные, не очень смешные, но скабрезные истории.

– И что? Жаль, конечно, что вам не понравились мои истории. Я выпила. И думала, что они смешные.

– Длинные, похабные истории – конек Томаса Бредли. Об этом говорили мне Мабел Франскатти, Алекс Коркоран, Мэри и Чарлз Блейн.

– У нас с Томом было много общего. Все-таки брат и сестра. Флетч, вы сошли с ума?

– Брат... сестра. Вы – ваш брат.

– Я также мой дедушка.

– Дело в том, что у меня только один листок бумаги, а должно быть три, – он достал из кармана свидетельство о рождении Томаса Бредли и положил на кофейный столик перед Франсиной. – Томас Бредли родился в Далласе, штат Техас.

Франсина кивнула.

– Благодарю вас. Мне это известно.

– В воскресенье я полетел в Даллас. Между прочим, все дома на вашей улице снесли.

Франсина пожала плечами.

– Значит, построят новые.

– Вы родились не в Далласе, штат Техас.

– Я же говорила вам, что родилась в Джуно, на Аляске.

– Во вторник я был в Джуно, штат Аляска. Вы родились не в Джуно.

Франсина молча смотрела на него.

– И Томас Бредли не умер в Швейцарии, – Флетч вернулся к окну, но продолжал наблюдать за Франсиной.

– А потому вместо двух свидетельств о рождении и одного о смерти у меня только одно свидетельство о рождении. Ваше свидетельство. У Бредли был только один ребенок – сын, названный Томасом.

– Я родилась довольно далеко от Джуно, примерно в сотне миль...

– Вы совсем не рождались, Франсина.

Она вздохнула и отвернулась.

– О Боже.

– И Том Бредли не умирал.

– Вы слишком доверяете бумажкам, Флетчер. Бюрократы, клерки, секретари...

– И швейцарские похоронные бюро. Я верю швейцарским похоронным бюро. Вы писали эти служебные записки, Франсина, и подписывали их «Ти-би», возможно, даже не осознавая, что делаете. Не зря говорят, привычка – вторая натура. В мелочах мы постоянны при любых обстоятельствах. Подсознательно, – он помолчал. – Так ведь?

– Нет.

– Франсина, пожалуйста, подойдите сюда.

Она напоминала испуганного ребенка.

– Пожалуйста, подойдите, – повторил Флетч. Она встала и неохотно двинулась к нему.

– Посмотрите сюда, – он указал на низкий столик у окна.

Франсина посмотрела на лежащую на столике мозаику.

– Почти закончена, не так ли?

– Да.

– Когда я впервые попал в вашу квартиру, ее только начали складывать.

Рот Франсины чуть приоткрылся.

– Понятно.

– Хватит, Том. У меня нет ни малейшего желания усложнять кому-то жизнь. Я лишь спасаю собственную шкуру.

Франсина поднесла руку ко лбу, повернулась и направилась в прихожую. По пути наткнулась на кресло.

До Флетча донесся стук в дверь.

– Энид, – позвала Франсина. – Энид, пожалуйста, помоги мне.

Глава 38

– Флетч, вы верите в существование души?

– Душа нематериальна, – ответил он.

– Шутить изволите? – спросила Франсина.

– Естественно.

Энид нерешительно вошла в гостиную. Каждый шаг давался ей с трудом, словно она опасалась, что пред ней вот-вот разверзнется пропасть.

– Добрый вечер, миссис Бредли, – поздоровался Флетч.

На лице ее отражались тревога, волнение. Флетчу она не ответила.

Франсина последовала за ней, более решительно, взяла Энид за руку, вместе они сели на диван.

Флетч ослабил узел галстука и плюхнулся в кресло.

– Извините, – вновь он посмотрел на груди Франсины. – Я просто ничего не понимаю, – глядя на них, он отметил, что Франсина ниже ростом. И на фотографии за его спиной Томас Бредли был ниже жены. – Но понять я должен. Должен спасти себя.

Обе женщины сидели, сложив руки на коленях. Энид сгорбившись, Франсина – расправив плечи. Флетч вспомнил слова Мэри Блейн, сказанные за обедом в Пуэбло де Сан-Орландо: «У Энид такой вид, будто в следующее мгновение она ожидает чего-то ужасного. Вы понимаете, если кто-то и откроет рот, то лишь для того, чтобы рассказать какую-нибудь похабную историю». На что Чарлз добавил: «Ее муж так и делает. Делал.»

– Флетч, вы знаете, кто такие транссексуалы? – спросила Франсина.

– Говорю вам, я не понимаю, что происходит. Хотя хотел бы понять.

Вновь ему вспомнились услышанные ранее слова, на этот раз от Роберты: «Невозможно осознать все, что происходит вокруг. Можно пытаться осознать все, даже делать вид, что вам это по силам. Но есть такое...»

– Мужчина может родиться в теле женщины, – объяснила Франсина. – Или женщина – в теле мужчины.

– Что определяет нас мужчиной или женщиной, как не ваши тела? – удивился Флетч.

– Наши души, – возразила ему Франсина. – Используя вашу терминологию, существует нематериальное «я», независимое от «я» материального, то есть тела. Я была женщиной, рожденной в мужском теле. Я чувствовала себя женщиной с раннего детства, с двух или трех лет. Насколько я себя помню, у меня всегда были женские желания. Я интересовалась женской одеждой. Смотрела на все с точки зрения женщины. Любила играть в куклы, устраивать чаепития, причесываться. Я помню, какое испытала потрясения, когда мой отец первый раз представил меня, как своего сына Тома. Я же была девочкой. Я знала, что я девочка.

Франсина поднялась, прошла к бару, наполнила три бокала виски с содовой.

– В школу я ходила в Далласе. Носила брюки, футболки, играла в бейсбол. Неплохо, кстати играла, за сборную школы, – она улыбнулась. – Чуть не сказала, что могла бросать мяч с такой же силой, что и парни. Я назначала свидания девушкам, а в старшем классе меня выбрали казначеем. Я стала превосходной актрисой. В словах, в выражении лица я играла мужчину. Стопроцентного мужчину. Кстати, «прибор» у меня был внушительных размеров, и я могла использовать его по назначению. Только не спрашивайте, о чем я думала, обнимаясь на заднем сидении с Люси, Джейн или Алисой. Девушки очень меня любили, потому что я так хорошо их понимала. И в колледже проблем не было, ни в мужском общежитии, ни в студенческих обществах. Но я чувствовала себя обманщицей, потому что была девушкой.

Она принесла Флетчу полный бокал.

– Можете вы представить себе более ужасный конфликт, чем между девичьей душой, заточенной в теле юноши? Или женской – в теле мужчины? Что может быть хуже жизни, в которой лживо все, каждое слово, движение, выражение лица?

Она взяла два оставшихся бокала, подошла с ними к дивану, один отдала Энид. Та сразу же ополовинила его.

– Вы говорили мне, что какой-то сосед рассказывал вам о ночных криках Энид. Кричала я, в стремлении вырваться из тела Тома Бредли. – Франсина пригубила виски. – А потом наступило воскресное утро, когда я проглотила все таблетки, которые нашла в аптечном шкафчике. Я решила, что лучше смерть, чем такая жизнь, такая ложь, непрерывная борьба с самим собой, – свободная рука Франсины легла на руку Энид, сжала ее. – Энид пообещала, что поможет в моем желании изменить пол. Энид – моя лучшая подруга. Никого я не люблю так, как ее.

– Вы и раньше обо всем этом знали? – спросил Флетч Энид.

– Конечно.

– С давних пор?

– Да.

– Муж не может долго скрывать такое от жены, – вновь вступила в разговор Франсина. – Когда я женилась, то думала, что смогу продолжать играть мужчину до конца своих дней. Видите ли, Флетч, такому человеку, как я, кажется, что любой мужчина, даже вы, предпочел бы стать женщиной. Я знаю, это не так. Я просто не понимаю, почему вам хочется быть мужчиной.

– А почему вы вообще женились? – спросил Флетч.

– Потому что у меня очень сильный материнский инстинкт. Только так я могла иметь детей. Вы это понимаете? И потом, я полюбила Энид, – она все еще держала Энид за руку. – Я не прошу вас понять и это.

– Роберта и Том – ваши дети?

– Разумеется, – Франсина улыбнулась. – Я же сказала вам. С «прибором» у меня был полный порядок. Так что я могла иметь детей... как отец.

– Однако, – Флетч покачал головой.

Франсина улыбнулась.

– Вам требуется время, чтобы осознать услышанное?

– Энид, я думал, вы убили Тома.

– Я убила себя, чтобы остаться в живых, – ответила за Энид Франсина. – Иногда, мой юный Флетч, приходится кардинально менять жизнь, чтобы не отправиться в мир иной.

Вновь взгляд Флетча уперся в грудь Франсины.

– Да, – кивнула она. – За два года до первой хирургической операции я начала принимать гормоны. Они изменили мое тело, увеличили грудь, – на память Флетчу пришли слова Алекса Коркорана, произнесенные в гольфклубе: «Я, правда, говорил моей жене, что он вроде бы ссыхается, уменьшается в размерах. Он худел.» – Кроме того, два года я ходила к психоаналитику, чтобы убедиться в правильности принятого решения.

На улице стемнело, погрузилась в мрак и комната. Однако Франсина вроде бы и не собиралась зажечь свет.

– Хирургия? – спросил Флетч.

– Да, хирургия.

Флетч вспомнил резкое движение Тома-младшего, когда он словно вогнал в живот нож и повернул его там, перерезая внутренности.

– Мне предстоит только одна операция, – добавила Франсина, не скрывая радости. – И тогда я смогу вернуться домой.

– Как Франсина Бредли.

– Да. Как Франсина. И смогу жить нормальной жизнью. Видите ли, после стольких лет притворства, мне больше нет нужды притворяться. Я всегда была Франсиной Бредли. А Тома только играла.

– Вы меня убедили.

– Энид и я тщательно готовили эту легенду, долгие годы убеждая всех в существовании Франсины. Сестры Тома. Умной, компетентной, разбирающейся в хитросплетениях бизнеса, знающей все, что нужно знать об «Уэгнолл-Фиппс». Которой вполне по силам взять на себя руководство компанией, случись что с Томом.

– Ваши дети, Та-та и Том, они знают правду, не так ли?

– Да, – кивнула Франсина. – Мы думали, что они достаточно взрослые. Они видели мою боль, мои страдания. Но Том, как видно, не выдержал. Наверное, на сына такое решение отца влияет сильнее, чем на дочь. Та-та может понять мое желание изменить пол, потому что она сама женщина. И мы, Флетч, действительно не подозревали о том, что происходит с Томом, пока вы не ввели меня в курс дела. Думаю, мы поможем ему примириться с действительностью. У меня же была только одна альтернатива – отправиться на тот свет.

Только тут Флетч заметил, что осушил свой бокал.

– И вы продолжали подписывать служебные записки «Ти-би», даже не замечая этого?

В темноте он услышал вздох Франсины.

– Надо отметить, что это самая сложная часть трансформации из мужчины в женщину. Мелочи. Изменение имени в банковских счетах, кредитных карточках, службе социального обеспечения. Всегда что-то можно упустить. В этом отношении проще умереть, а потом переписать все на себя по наследству. Несколько месяцев тому назад меня остановили за превышение скорости на автостраде в Коннектикуте. И я, блондинка средних лет, в вечернем платье, в туфлях на высоких каблуках, предъявила патрульному водительское удостоверение, выданное в Калифорнии на имя Томаса Бредли. В половине моих документов я значусь как Франсина, в остальных – как Томас. У бедняги патрульного чуть не поехала крыша. Он отправил меня в полицейский участок. И вы знаете, там во всем разобрались. На это ушло время, но они все поняли и отнеслись ко мне с должным уважением. Собственно, почему бы и нет. Таких, как я, в Соединенных Штатах тысячи. Хотя статистика не ведется и пока об этом предпочитают не говорить. Между прочим, ту штрафную квитанцию я храню до сих пор. Ее выписали на Франсину Бредли, – она рассмеялась. – Штраф я уплатила с радостью. Мне нравится, когда меня называют Франсиной. Наконец-то я Франсина! – тут ее лицо стало серьезным. – Разумеется, одно дело – штрафная квитанция в Коннектикуте, и совсем другое – статья в газете.

– Я думаю, вам пора рассказать обо всем Чарлзу Блейну, – заметил Флетч.

– О, нет, – воскликнула Франсина. – Чарли этого не поймет. Он по натуре закоренелый консерватор.

– А я думаю, он и Мэри смогут вас понять. В этом им поможет тетушка Мэри.

– А, Хэппи. Как же я ненавидела эту женщину. Она всегда была такой женственной, так радовалась от осознания того, что она – женщина. Теперь, естественно, ненависти к ней у меня нет.

– Что вы собираетесь делать? – в темноте спросила Энид.

– Я? – переспросил Флетч.

– Мы никого не убили, – продолжила Энид. – Мы только лгали. Вы собираетесь погубить нас, разорить компанию только потому, что мы лгали? Мы имеем право на личную жизнь, знаете ли. Франсина имеет право жить так, как ей того хочется.

– Простите нам нашу ложь, Флетч, – добавила Франсина. – Вы понимаете, мир еще не готов осознать того, что случилось со мной. Если об этом станет известно, компания понесет урон. На меня будут смотреть, как на урода. Ключевые специалисты уйдут из компании. Алекс Коркоран не сможет продать огнетушитель даже тем, кто прямиком направляется в ад.

– Вы собираетесь написать о нас в газете? – по голосу Энид чувствовалось, что она вот-вот разрыдается.

– Я бы хотел рассказать обо всем главному редактору, – признался Флетч. – Чтобы вновь получить работу.

– Он наверняка все напечатает! – воскликнула Энид.

– Нет, нет, – возразил Флетч. – В газете печатают далеко не все из того, что становится известно редакции. К примеру, Френк Джефф знает, где полиция покупает патрульные автомобили, но не дает команды писать об этом. Потому что эта информации не представляет интереса для широкой общественности. И превращение Тома во Франсину не касается никого, кроме Франсины.

Франсина зажгла стоящий у дивана торшер. Ее лицо расплылось в улыбке.

– Мы не ожидали, что вы окажетесь таким настойчивым, Флетч. Мексика, Нью-Йорк, Даллас, Джуно, снова Нью-Йорк. Целое путешествие.

– И мы не думали, что вы сможете заплатить за все эти перелеты, – чуть улыбнулась и Энид.

– На свои бы деньги не смог. Я... э... мне их одолжили.

Франсина поднялась, направилась с пустым бокалам к бару.

– Мы можем компенсировать ваши расходы.

– Нужды в этом нет.

– Франсина, дорогая, – Энид подняла бокал. – Мой бокал давно пуст.

Смеясь, Франсина подошла к Энид, потом к Флетчу и с их бокалами вернулась к бару.

– Между прочим, ошибка-то ваша, – Флетч положил ногу на ногу.

– Какая именно? – без всякого интереса спросила Франсина.

Флетч повернулся к Энид.

– Когда я пришел к вам домой, вы предложили мне деньги. Никогда не предлагайте репортеру деньги.

– Почему? – спросила Франсина, разливая по бокалам виски.

– Потому что он вцепится в вас мертвой хваткой и не отпустит, не докопавшись до истины.

Глава 39

– Томас Бредли не умер, – с этими словами Флетч вошел в кабинет Френка Джеффа. – Он живет в Нью-Йорке в другом обличье. И продолжает руководить «Уэгнолл-Фиппс». Он писал и подписывал документы, выдержки из которых я привел в своей статье. Я хочу, чтобы вы вновь взяли меня на работу.

Флетч появился в редакции «Ньюс-Трибюн» в пятницу, во второй половине дня. Его встретили радостными криками.

– А вот и Флетч. Воскрес из мертвых! Опять!

Кое-кто из репортеров даже не удостоил его и взглядом.

– Джейни, Френк у себя? – спросил Флетч секретаря главного редактора.

– Да, у себя, – кивнула та. – А тебе-то что?

– Пожалуйста, передай ему, что я должен сказать ему нечто очень важное.

– И что ты должен сказать ему?

– Это не для печати.

Флетчу пришлось ждать в приемной больше часа. Люди сновали мимо, заходили и выходили из кабинета Френка. Флетча они вроде бы не замечали. Лишь один пожилой репортер дружески кивнул ему.

– Привет, Флетч.

– Привет.

– С тобой все в порядке?

– Конечно. Цвету и пахну.

– Это хорошо.

Френк поднял голову, сурово глянул на вошедшего Флетча.

– Я поступаю великодушно, разрешив тебе прийти.

– Истинно так, – Флетч закрыл за собой дверь.

Френк посмотрел на часы.

– Пора немного и развлечься. Неделя практически закончилась. Ты принес материал для статьи?

Не спросив разрешения, Флетч сел в одно из кресел перед столом. Пока он говорил, Френк не произнес ни слова, слушая длинную историю о перелетах из одного конца страны в другой, о встречах с семейством Бредли, Энид, Робертой, Томом-младшим и их соседом, о том, как его приятель в прокуратуре выяснил, что в урне не человеческий прах, а зола от сожженного ковра, и по сведениям посольства Томас Бредли не умирал в Швейцарии, о беседе с Чарлзом и Мэри Блейн в Мексике, о встрече с Франсиной в Нью-Йорке, о результатах посещения Далласа и Джуно, о возвращении в Нью-Йорк.

Лицо Френка налилось кровью, когда Флетч рассказывал о последнем разговоре с Энид и Франсиной Бредли, о том, как они вдвоем сидели на диване, держась за руки, испуганные, но уверенные в своей правоте.

– Мой Бог, – выдохнул Френк. – Убийство без убийства. Это сенсационный материал, Флетч. Жаль только, что мы не сможем напечатать его.

– Рад это слышать. Я заверил Бредли, что мы не предадим гласности эту историю.

– »Мы»? Какие еще «мы»? Ты что, говоришь о себе, как о сотруднике «Ньюс-Трибюн»?

– Журналистское «мы», Френк. Я бы не стал писать эту статью, а вы не стали бы ее печатать. Так?

– Разумеется, нет, – Френк потер подбородок. – Без их разрешения.

– Они его не дадут.

– Естественно, не дадут. Бредли потеряют слишком много, если мы опубликуем этот материал. «Уэгнолл-Фиппс» развалится, как карточный домик. Происшедшее – личное дело Тома Бредли... вернее, уже Франсины Бредли. И никого другого не касается. Каждый человек имеет право жить, как ему этого хочется.

Взгляд Френка Джеффа задержался на Флетче. Флетч ясно видел, что искушение очень велико. Главному редактору хотелось дать эту статью. Но видел Флетч и другое: Френк Джефф уважал право на личную жизнь. Любого человека. Будь то Том – Франсина Бредли, он сам или Клара Сноу.

А потому Флетч улыбнулся своему главному редактору. Мгновение спустя заулыбался и Френк.

– Потрясающая история.

Он уселся поудобнее.

– Ты вломился в дом Бредли. Правильно я тебя понял?

– Никуда я не вламывался. Дверь к плавательному бассейну оставили открытой.

– Ты вошел в чужой дом без разрешения. Бредли не подадут на тебя в суд?

– Я же украл не человеческий прах, а золу от ковра.

– А с чего ты взял, что в урне совсем не прах Томаса Бредли?

– Уверенности у меня не было. Но я на это надеялся. А что еще мне оставалось? Я же действительно видел служебные записки, датированные апрелем и подписанные инициалами «Ти-би». И потом, Энид Бредли слишком быстро предложила мне деньги.

– Это лучший способ разбудить любопытство хорошего репортера, – улыбнулся Френк. – Или вконец испортить плохого.

– Честно говоря, Френк, полной уверенности у меня не было до прошлого вечера. И лишь когда Франсина, в своей квартире, предложила мне полугодовое жалование ради того, чтобы я от них отстал, я решил идти напролом.

– То есть ты и тогда не догадывался, что к чему?

– Откуда? Я видел перед собой женщину средних лет, действительно женщину, Френк, с грудями, а исчез-то мужчина, отец двоих детей...

– Ох уж эта наивность молодых.

– Как будто вы сталкивались с чем-то подобным?

Френк улыбнулся и мотнул головой в сторону отдела новостей.

– Там работает парень, которого когда-то звали Элизабет.

– Вы шутите!

– Отнюдь. Ты его отлично знаешь. Современная наука творит чудеса.

Флетч покачал головой.

– Век живи, век учись.

– Если б не индивидуальные отличия каждого человека, о чем бы мы могли писать, Флетч? – Френк положил руки на стол, наклонился вперед. – Между прочем, а чем можно подтвердить твой рассказ? Не похоже, конечно, что б ты все выдумал, но...

– Позвоните Энид Бредли. Мы вместе прилетели вчера вечером. Мы теперь друзья. Можете позвонить Франсине Бредли в Нью-Йорк.

– Я позвоню, – кивнул Френк. – Обязательно позвоню.

– Френк, так я снова работаю?

– Конечно. С понедельника.

– А мои расходы? Я крепко потратился, Френк. Вы компенсируете мне расходы?

– Невозможно.

– Но почему?

– Нет статьи.

– Какой такой статьи?

– С какой стати мы должны оплачивать расходы на подготовку статьи, которую мы не можем напечатать?

– По меньшей мере, вы собираетесь выплатить мне жалование за последние две недели?

– Нет.

– Нет?

– Факт остается фактом, Флетч: ты напортачил. Когда от тебя потребовалось подтвердить достоверность информации, содержащейся в написанной тобой статье, ты не смог этого сделать.

– Но я ее подтвердил.

– Через две недели после публикации. И мы не можем представить на суд читателя эти доказательства. Газете причинен немалый ущерб. Так что скажи спасибо, что тебя вновь взяли на работу.

Флетч уже стоял у стола.

– Вы хотите сказать, Френк Джефф, что я не мог опубликовать эту паршивую, в двенадцать абзацев статью для финансовой страницы «Ньюс-Трибюн» о паршивой, никому не известной компании, предварительно не выяснив, что председатель совета директоров этой компании изменил свой пол?

– Да, – кивнул Френк. – Именно это я и хотел сказать.

– Знаете, как мне хочется вас назвать, Френк?

– Дай подумать. На ум приходит несколько слов из четырех букв[45].

– Черт побери, Френк.

– В понедельник жду тебя на работе. И далее приводи в статьях только те факты, которые можешь доказать.

– Что б вам пусто было, Френк Джефф.

– Хорошего тебе настроения, Флетч.

Флетч сел за свой стол, и в отделе городских новостей повисла напряженная тишина. Кто-то положил на стол листок с надписью «Попутного ветра».

Флетч смял листок и бросил его в корзинку для мусора. Затем улыбнулся сидящим за другими столами репортерам.

Первым не выдержал Эл.

– Наконец-то решил забрать вещички, Флетч.

– Нет. Мне это ни к чему.

– Тогда зачем ты пришел?

– Чтобы убедиться, что мой стол на месте. В понедельник он мне потребуется.

В отделе городских новостей стало тише, чем в могиле. Замолчал даже радиоприемник, настроенный на полицейскую частоту.

– Ты хочешь сказать, что Френк снова взял тебя на работу? – вопрос, готовый сорваться с языка каждого, задал Рэндолл, репортер, ведущий церковную страничку.

– Именно так. Ты абсолютно прав.

От изумления у всех пропал дар речи. Им осталось разве что переглядываться.

– Увидимся в понедельник, – Флетч поднялся. – Желаю вам хорошего отдыха на уик-энд.

Он направился к выходу. Оглянулся. Редакторы и репортеры потянулись к кабинету Френка. Среди них и Клара Сноу.

Флетч понимал, что заставило их сорваться с места. Отнюдь не желание выразить главному редактору свое возмущение его решением вновь взять на работу Флетча. Нет, они хотели знать, какую же историю рассказал ему Флетч.

Впрочем, Флетч не сомневался в том, что от Френка они ничего не добьются. Смеясь, он вышел за дверь.

Глава 40

Флетч стоял под душем, когда ему показалось, что в дверь позвонили. Впрочем, открывать он не собирался. Но мгновение спустя в дверь забарабанили кулаками, достаточно громко, чтобы разбудить спящего в горящем доме.

Обернув бедра полотенцем, он босиком пошлепал к двери.

В коридоре стояли двое мужчин. Один – небольшого росточка, хорошо одетый, со злыми, блестящими глазками. Второй – куда крупнее, одетый так себе, но с такими же злыми, блестящими глазами.

– Вы ошиблись квартирой, – заметил Флетч.

– Ирвин Морис Флетчер?

– Вроде бы, – тут Флетчер вспомнил, что уже видел этого верзилу. Совсем недавно. В подъезде. Тот наблюдал, как Флетч достает из ящика газеты, а затем поднялся с Флетчем в кабине лифта. Флетч тогда еще подумал, что похож он на многоопытного циркового борца, и интервью с ним могло бы заинтересовать читателя.

Теперь же у него возникло прямо противоположное желание: избежать этого интервью.

– Я – Джеймс Сейнт Эстис Крэндолл, – представился низкорослый.

– Эстис?

– У тебя есть то, что принадлежит мне.

– Правда? – как танки, мужчины поперли вперед. Флетч, вооруженный лишь одним полотенцем, отступил перед танками.

– О, да. В некотором роде.

– Что значит, «в некотором роде»? – спросил низкорослый.

Верзила закрыл за собой дверь. Флетч поплотнее завязал полотенце.

– Могу я удостовериться, что вы Джеймс Сейнт Эстис Крэндолл?

– Естественно, – кивнул низкорослый. – Нет проблем.

Он достал из бумажника водительское удостоверение и протянул Флетчу.

Тот долго смотрел на удостоверение.

– В чем дело? – не выдержал низкорослый.

– Я уверен, что это всего лишь бюрократическая ошибка, но в вашем удостоверении написано, что выдано оно Джеймсу Релли.

Низкорослый вырвал удостоверение из рук Флетча, засунул в бумажник, даже не глянув на него, вытащил другое.

– Ara! – Флетч кивнул, внимательно изучив второй документ. – Вы же и Джеймс Сейнт Э. Крэндолл? Сомнений быть не может. Фотографии идентичны, – он вернул удостоверение. – Наверное, хорошо быть единым в двух лицах. Всегда можно почесать себе спину.

– Хватит, – рявкнул низкорослый. – Мне нужен мой бумажник.

– Конечно, конечно, – он попятился в гостиную. Верзила тут же последовал за ним, на расстоянии вытянутой руки. – Я как раз думал, а какое вознаграждение вы положите мне за находку?

– За что?

– За то, что я нашел ваш бумажник и возвратил его вам.

– Ничего ты мне не возвратил. Мне пришлось прийти за бумажником самому.

– Я дал объявления, – возразил Флетч. – В двух газетах.

– Какие объявления? Не видел я никаких объявлений.

– Тогда как же вы меня нашли?

– С помощью полиции Сан-Франциско. Тебя сдал управляющий какого-то отеля, откуда ты удрал с моими деньгами. Мне даже показали твою фотографию в газете. Кажется, тебя поймали, когда ты хотел столкнуть с моста какую-то старуху. Они показали мне фотографию и сказали: «Вот он». Твою фотографию, будь уверен.

– О, Господи.

Лицо низкорослого побагровело.

– Я должен ждать всю неделю? Гони бумажник!

– Без вознаграждения?

– Не болтай ерунды!

– Не такая уж это и ерунда, – широкие плечи верзилы полностью скрывали входную дверь. – Я бы хотел получить три тысячи девятьсот восемьдесят два доллара.

– А ты не хочешь, чтобы с тебя содрали кожу? – низкорослый ткнул пальцем в грудь Флетчу. – Узкими полосками?

– Этой суммы у меня не хватает.

Глаза низкорослого вылезли из орбит.

– Не хватает?

– Я их потратил.

– Как ты посмел тратить мои деньги? Сукин ты сын.

– Так уж получилось. Пришлось потратиться.

Низкорослый сжал кулаки, по его телу пробежала дрожь, но он сумел совладать с нервами.

– Послушай, парень, эти деньги – моя ставка. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет. Никогда не увлекался азартными играми.

– Я их поставил. Понимаешь? Поставил. Именно их. Мне они нужны целиком. Нетронутые. Иначе проку не будет никакого.

Флетч вздохнул.

– Тяжелое дело.

– Я потерял эти деньги, – пожаловался низкорослый. – Где-то на улице. А другие я поставить не могу. За последние две недели я лишился из-за тебя целого состояния.

– Неужели?

– Двухсот, может, трехсот тысяч долларов.

– Как жаль.

– Верни мне их. В тех же купюрах!

Флетч повернулся к ним боком, чтобы при необходимости ударить с разворота.

– Я верну вам все деньги, за исключением трех тысяч девятисот восьмидесяти двух долларов.

– Какое ты имел право тратить мои деньги?

– Никакого, – честно признал Флетч.

Низкорослый ударил Флетча в плечо. Верзила не шевельнулся. От него тянуло чесночным запахом.

– Ты мне их отдашь! До последнего цента! А не то Лестер поиграет твоей головой в баскетбол.

– Лестер, – Флетч посмотрел на верзилу, – этот может, – затем повернулся к низкорослому. – Думаю, деньги я вам достану. Но на это уйдет какое-то время.

Низкорослый плюхнулся в кресло.

– Мы даем тебе час.

– Энид? – Флетч говорил, повернувшись к незванным гостям спиной, но я тут его настиг запах чеснока. – Это Флетч.

– Привет, Флетч. Как вам смена часовых поясов. Наверное, чувствуете себя, как теннисный мяч на корте Уимблдона?

– Да нет, уже пришел в себя.

– Мне звонил ваш главный редактор, Френк Джефф. Я рассказала ему все, разумеется, конфиденциально.

– Спасибо, Энид. Послушайте, вы помните, я говорил вам, что мне пришлось занять денег, чтобы оплатить все эти перелеты?

– Да.

– Так вот, бандиты, у которых я их занял... – от резкого удара в правый бок у него перехватило дыхание. – Я хотел сказать, философы, у которых я их взял, требуют вернуть деньги, и немедленно.

– Флетч, вы обращались за деньгами к ростовщикам. О, милый. Что же вы нам не сказали.

– Говорю теперь.

– Сколько?

– Три тысячи девятьсот восемьдесят два доллара в новеньких тысячедолларовых банкнотах. И очень спешно.

– Я постараюсь приехать, как можно быстрее. Какой адрес?

Флетч продиктовал адрес.

– Энид, это не шантаж, – добавил он.

– Я это знаю, Флетч. Ждите меня.

Положив трубку и потирая бок, Флетч повернулся к мужчинам.

– Могу я одеться?

– Нет смысла портить одежду, – ответил верзила. – Она же будет вся в крови.

– Правильно, – кивнул низкорослый. – Пусть одежда останется чистой, чтобы ею кто-нибудь воспользовался. А желающих найдет Армия спасения[46].

Они ждали больше час. Верзила стоял, а Флетч так и сидел на диване.

Лестера, похоже, зачаровывали уши Флетча. Он не отрывал от них взгляда. Всякий раз, когда Флетч смотрел на него, Лестер ухмылялся, ясно давая понять, что уши Флетча представляют для него особый интерес. Очевидно, в прошлом кто-то выместил злобу на ушах Лестера. На обоих виднелись шрамы: уши Лестера рвали зубами.

Чтобы отвлечься, Флетч начал разбирать лежащую на кофейном столике почту. Среди счетов он обнаружил письмо из мэрии. Вскрыв конверт, Флетч прочитал:

«Дорогой мистер Флетчер!

Мы выражаем Вам наше крайнее неудовольствие в связи с тем, что в прошлую пятницу вы не соизволили прийти в мэрию и получить полагающуюся Вам премию «Лучшего гражданина города». Мэр и многочисленные журналисты прождали Вас зря. Ваше безразличие (Вы даже не известили о том, что не сможете прийти) поставило под угрозу всю программу по выборам лучшего гражданина месяца, инициатором который выступила мэрия.

Мэр попросил известить Вас, что его распоряжением полагающаяся Вам премия перечислена в фонд помощи малоимущим.

Искренне ваш,

Канцелярия мэра».

Флетч посмотрел на входную дверь собственной квартиры и прошептал: «На помощь! Полиция!»

Не сумев отвлечься, Флетч повернулся к низкорослому.

– Я позвонил вам из вестибюля отеля «Парк-Уорт» и сказал, что нашел ваш бумажник. Почему вы сразу не спустились и не взяли его у меня? Раз уж он так вам нужен.

– То был не ты.

– Как раз я.

– Нет, – в голосе низкорослого звучала стопроцентная уверенность. – Другой парень. Он знал, что в моем бумажнике ровно двадцать пять тысяч. В тот момент я задолжал ему куда большую сумму. И он просто хотел выманить меня в вестибюль. Мой приятель это проверил. А я ушел через черный ход.

– Но вы же знали, что бумажник утерян.

– Я думал, он в машине. Я оставил его под задним сидением. Должно быть, он выпал. Или ты, а может, кто-то еще украл его.

Флетч вздохнул.

– Но теперь-то вы знаете, что именно я пытался вернуть вам деньги.

Низкорослый широко улыбнулся.

– Я знаю, что у тебя и мысли такой не было.

– С чего вы это взяли?

– Ты находишь двадцать пять «штук» наличными и пытаешься вернуть их мне? Перестань. Или ты держись меня за идиота?

Флетч на мгновение задумался.

– Давайте не переходить на личности.

Когда звякнул дверной звонок, открывать пошел Лестер.

– Флетч! С вами все в порядке? – донесся до Флетча голос Энид.

Мгновение спустя дверь захлопнулась ей в лицо. Лестер повернулся. С четырьмя тысячедолларовыми банкнотами в руке.

– Конечно! – крикнул Флетч. – Благодарю.

– Старая карга, – пробурчал Лестер.

Низкорослый подскочил к Лестеру, схватил деньги. Пересчитал четыре банкнота.

– Где остальные? – спросил он Флетчера. Флетч прошел в спальню и вернулся с бумажником, который он прятал в сумке Мокси. Швырнул бумажник низкорослому.

Поймав бумажник, низкорослый одарил Флетча злым взглядом. Никто не имел права так бесцеремонно обращаться с его ставкой.

Низкорослый пересчитал двадцать один банкнот пять раз. Затем добавил к ним еще четыре банкнота и осторожно уложил их в бумажник, а бумажник засунул во внутренний карман пиджака.

Прежде чем открыть входную дверь, низкорослый коротко глянул на верзилу.

– Поработай над ним, Лестер. Разбей ему голову. За все те хлопоты, что он мне причинил. И эти четыре банкнота, – он похлопал себя по груди, там, где лежал бумажник, – совсем не те, что лежали там с самого начала. Это обойдется мне недешево. Мерзавец.

– Лестер, ты слышал анекдот о близоруком вегетарианце и садовом шланге? – спросил Флетч верзилу.

Флетч не ошибся, отметив, что Лестер был неравнодушен к ушам. Его удары сыпались и на другие части тела Флетча, но более всего ему хотелось попасть в уши, так что предплечьям Флетча, загораживающим голову, досталось, как следует. Уши тоже получили свою долю.

Эта тяжелая работа, наверное, скоро бы наскучила здоровяку, если бы Флетч точным ударом не врезал ему в нос.

Низкорослый всунул голову в дверь.

– Лестер, заканчивай! Лифт ждет.

Вытирая льющуюся из носа кровь рукавом, Лестер вышел в коридор, закрыв за собой дверь.

Лежа на полу, где он нашел последнее прибежище от ударов Лестера, Флетч слышал удаляющиеся шаги низкорослого и его громилы. Затем закрылись двери кабины и лифт пошел вниз.

– Вот и делай кому-то добро, – пробормотал Флетч.

Глава 41

Вновь зазвенел звонок, на этот раз телефонный. Лежа на полу, еще не придя в себя, Флетч потянул за телефонный шнур. Аппарат свалился на пол, трубка отлетела в сторону. Ее и схватил Флетч. В ушах гудело: усилия Лестера не пропали даром.

– Слушаю, – сказал он в микрофон.

– О, Флетч, ты дома.

– Какого вам Тома?

– Почему ты так кричишь?

– Мокси?

– Флетч, Рик предложил мне переехать в его берлогу!

– Какую ногу? Чью ногу?

– Перестань кричать. Мне было так тяжело. Мы репетировали с ним день и ночь, а эта пьеса, как тебе известно, отнюдь не «Двое на качелях». Пол уделял особое внимание сценам, где мы играли голыми, и, честно говоря, Рик прекрасен. У него потрясающее чувство ритма. Девушке не под силу устоять перед таким искушением. Тем более, что и ты куда-то пропал.

– Как Рик?

– Флетч, ты оглох? Почему ты так тяжело дышишь? Делал зарядку?

– Когда ты будешь дома?

– Ты заедешь за мной?

– Что значит, «забудешь тебя»?

– Флетч, у меня украли маленькую желтую машину, которая так очаровательно бибикала. Я оставила ее у театра, а когда вышла после репетиции, ее там не было. Я обратилась в полицию, но они отнеслись к моей жалобе без всякого энтузиазма.

– Я заеду за тобой.

– Послушай, Флетч, теперь ты будешь дома? Так дальше не пойдет.

– Самолет? Зачем самолет? Я приеду за тобой. Я как раз стою под душем.

– А, вот почему ты так кричишь.

– Эй, Мокси, меня вновь взяли на работу.

– Это прекрасно.

– Что? Да, конечно. Скоро приеду. Жди меня.

Флетч выронил из руки трубку, сел. Пол вздыбился. Стены закачались. Веки начали опускаться сами по себе. Желудок высказал желание вывернуться наизнанку.

Флетч решил, что должен полежать немного, прямо на ковре, а уж потом смыть кровь, одеться и поехать за Мокси. Осторожно, медленно, он улегся на живот. Прижался саднящей правой скулой к превратившемуся в сплошной синяк правому предплечью.

И заснул.

ФЛЕТЧ

Глава 1

— Как тебя зовут?

— Флетч.

— Фамилия?

— Флетчер.

— Имя?

— Ирвин.

— Как?

— Ирвин. Ирвин Флетчер. Но люди зовут меня Флетч.

— Ирвин Флетчер. Я хочу тебе кое-что предложить. Я дам тебе тысячу долларов только за то, что ты согласишься выслушать меня. Если ты решишь, что мое предложение тебе не подходит, ты возьмешь тысячу долларов, уйдешь и никому не расскажешь о нашем разговоре. По-моему, справедливо, а?

— Речь пойдет о преступлении? Вы хотите, чтобы я нарушил закон?

— Естественно.

— Тогда справедливо. За тысячу долларов я могу вас выслушать. Что вы от меня хотите?

— Я хочу, чтобы ты меня убил.

Черные, в песчаной пыли туфли прошлись по восточному ковру. Мужчина достал из внутреннего кармана пиджака конверт и бросил на колени Флетчу. Из него выпало десять стодолларовых банкнот.

Мужчина возвратился на второй день, чтобы получше разглядеть Флетча. Их разделяло лишь тридцать ярдов, но мужчина воспользовался биноклем.

На третий день он подошел к Флетчу, стоящему у пивного киоска.

— Я хочу, чтобы ты пошел со мной.

— Зачем?

— У меня к тебе дело.

— Я в эти игры не играю.

— Я тоже. Я хочу предложить тебе работу.

— Почему бы нам не поговорить здесь?

— Вопрос весьма деликатный.

— Куда мы пойдем?

— В мой дом. Я хочу, чтобы ты знал, где он расположен. У тебя на пляже одежда?

— Только рубашка.

— Забери ее. Моя машина — серый «ягуар ХКЕ». Вон она. Я буду ждать в кабине.

В пляжной толпе незнакомец в деловом костюме напоминал страхового агента, попавшего на веселую пирушку. Но никто не обращал на него ни малейшего внимания.

Вместе с рубашкой Флетч поднял с песка лежащий под ней пластиковый мешочек.

Затем сел в нескольких шагах от своих приятелей. Разглядывая океанские просторы, он пил пиво, держа банку в левой руке, а правой рыл в песке яму под рубашкой.

— Что случилось? — спросила Бобби.

— Думаю… — он опустил мешочек в яму и заровнял над ним песок. — Пожалуй, я уйду. Ненадолго.

— Ты вернешься к вечеру?

— Не знаю.

Забросив рубашку за плечо, он пошел к набережной.

— Дай мне глотнуть. — Бобби приподнялась на локте и отпила из банки. — Хорошо, — вздохнула она.

— Эй, парень, — позвал Кризи.

— Ухожу, — ответил Флетч. — Слишком жарко.

Он запомнил цифры номерного знака — 440–001.

Флетч сидел, зажав коленями банку холодного пива. Ехали молча, лицо мужчины под солнцезащитными очками напоминало маску. На левой руке блестело университетское кольцо. Прикуривал он от золотой зажигалки, которую доставал из кармана пиджака, предпочитая ее той, что была в приборной доске.

Кондиционер холодил воздух. Флетч открыл окно. Мужчина выключил кондиционер.

Они выехали на шоссе, ведущее к северу от города, и мужчина прибавил скорость. Машина плавно проходила повороты. Затем они свернули налево, к Харторпу, и вправо, на Бермэн-стрит.

Дом обращал Бермэн-стрит в тупик. Если бы не предупреждения, вывешенные на кованых железных воротах: «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ — ВХОД ВОСПРЕЩЕН — СТЭНУИК», — он бы и не заметил, что улица перешла в подъездную дорогу к дому. С обеих сторон зеленели лужайки.

Флетч выбросил пустую банку через окно. Мужчина, казалось, этого не заметил.

Дом, с белыми колоннами перед широкой террасой, строился по канонам архитектуры южных штатов.

Мужчина пропустил Флетча вперед и закрыл за собой дверь библиотеки…

— Почему вы хотите умереть?

Почти невесомый конверт лежал на ладони правой руки Флетча.

— Меня ждет долгая, болезненная и неизбежная смерть.

— Как так?

— Недавно мне сказали, что у меня рак. Я проверял и перепроверял выставленный диагноз. Он не изменился. Неизлечимый, неоперабельный рак.

— По вам этого не видно.

— Я даже не чувствую, что болен. Пока болезнь в ранней стадии. Врачи говорят, что должно пройти какое-то время, прежде чем кто-то заметит, что я болен. А потом все будет кончено, и очень быстро.

— И сколько вам осталось?

— Они говорят, три месяца, возможно, четыре. Но наверняка меньше шести. Как я понял с их слов, уже через месяц я не смогу скрыть признаки болезни.

— И что? Месяц есть месяц.

— Когда принимаешь такое решение… если собираешься… умереть… э… надо осуществлять его как можно скорее. Лучше умереть сразу, чем по частям.

Заложив руки за спину, мужчина стоял лицом к окну. Флетч решил, что ему чуть больше тридцати лет.

— Почему вы не покончите жизнь самоубийством? Зачем вам понадобился я?

— Я застрахован на три миллиона долларов. У меня жена и ребенок. Самоубийца, вернее, его наследники, не получают страховки. С другой стороны, три миллиона долларов не стоят страданий, которые ожидают меня. Мне представляется, что я нашел самое рациональное решение.

Картины на стенах не понравились Флетчу, но он отметил про себя, что это подлинники.

— Почему я?

— Ты бродяга. В городе тебя никто не ждал. Так же незаметно ты и уйдешь. Никто не будет связывать тебя с убийством. Видишь ли, я продумал твой отъезд. Для меня очень важно, чтобы ты исчез. Если тебя поймают и заставят говорить, а молчать тебе, в общем-то, ни к чему, страховая компания не выплатит ни цента.

— Допустим, я не бродяга. Что, если я приехал в отпуск?

— Что ты хочешь этим сказать? Ты в отпуске?

— Нет.

— Я наблюдал за тобой несколько дней. Ты сидишь на пляже среди всякой швали. Общаешься только с наркоманами. Я пришел к выводу, ты один из них.

— Может, я полицейский?

— Правда?

— Нет.

— У тебя отличный загар, Ирвин Флетчер. Ты тощ, как дворовый кот. У тебя ноги в мозолях. Должно быть, ты много ходил босиком.

— Почему вы выбрали меня, а не кого-нибудь из этих мальчиков на берегу?

— Ты не мальчик. Ты выглядишь молодо, но тебе около тридцати.

— Двадцать девять.

— И деградировал ты меньше остальных. Полагаю, ты наркоман. Иначе ты не смог бы жить среди этих психов. Но ты еще способен соображать.

— Я — внушающий доверие бродяга.

— Не зазнавайся понапрасну.

— На чем основана ваша уверенность в том, что я хочу кого-то убить? — спросил Флетч.

— На двадцати тысячах долларов. И гарантии того, что тебя не поймают.

Мужчина долго смотрел в окно, поэтому его глаза не сразу приспособились к полумраку библиотеки. От Флетча не укрылось презрение, сквозившее в его взгляде.

— Ты не можешь сказать, что деньги тебе не нужны. Наркоманам они нужны всегда. Даже начинающим. Возможно, ты ухватишься за эту возможность, чтобы избежать настоящих преступлений, которые тебе неминуемо придется совершить.

— Разве это преступление не настоящее?

— Это милосердное убийство. Ты женат?

— Был, — ответил Флетч. — Дважды.

— А теперь ты бродяжничаешь. Откуда ты?

— Сиэтл.

— Я прошу тебя совершить акт милосердия, взять деньги и смыться. Что в этом плохого?

— Я не знаю. Я не уверен.

— Ты готов слушать дальше?

— О чем?

— О моем плане. Ты будешь слушать или уйдешь?

— Я готов. Говорите.

— Я хочу умереть в следующий четверг, ровно через неделю, примерно в половине девятого вечера. Это будет обычное убийство с ограблением. По четвергам слуг в доме нет, это их выходной день, а моя жена уедет в Рэкетс-клаб.

Эти двери на террасу будут незаперты, чертовы слуги почти всегда оставляют их открытыми, — он приоткрыл дверь и тут же закрыл ее. — Раньше я ругал их за расхлябанность, но теперь понял, как ею воспользоваться. Собаки у нас сейчас нет.

Я буду ждать тебя в этой комнате. Сейф открою сам, там ты найдешь двадцать тысяч долларов, десятками и двадцатками. После убийства они станут твоими. Полагаю, ты не сможешь вскрыть сейф?

— Нет.

— Плохо. Взломанный сейф выглядел бы правдоподобнее. По крайней мере, не забудь надеть перчатки. Я не хочу, чтобы тебя нашли по отпечаткам пальцев. Вот здесь, — мужчина выдвинул правый ящик стола, — всегда лежит заряженный пистолет. — Это был «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра. Мужчина показал Флетчу, что пистолет заряжен. — Я решил, что лучше воспользоваться моим пистолетом, чтобы след не привел к тебе. Ожидая тебя, я переверну парочку стульев, выверну на пол содержимое ящиков, чтобы никто не сомневался в ограблении.

Все должно выглядеть так, будто я застал тебя на месте преступления, но ты уже успел обшарить мой стол, нашел пистолет и застрелил меня. Ты умеешь стрелять?

— Да.

— Ты был в армии?

— Да. Во флоте.

— Стреляй в голову или сердце. Смерть тогда наступает быстро и безболезненно. И, ради Бога, не промахнись. У тебя есть паспорт?

— Нет.

— Естественно, нет. Оформи его. Этим ты должен заняться в первую очередь. Туристский сезон еще не начался, так что ты уложишься в три-четыре дня. Но начинай завтра же.

Убив меня, ты сядешь в «ягуар», он будет перед домом, и поедешь в аэропорт. Оставь машину на стоянке «Транс Уорлд Эйрлайнс». Полетишь в Буэнос-Айрес одиннадцатичасовым рейсом. Я завтра же закажу билет на твое имя и оплачу его. Я думаю, тебе хватит двадцати тысяч долларов, чтобы поразвлечься в Буэнос-Айресе год или два.

— Пятьдесят тысяч долларов позволят мне развлекаться дольше.

— Ты хочешь пятьдесят тысяч? Убийство не стоит так дорого.

— Вы забываете, что жертвой станете вы. Вы же хотите, чтобы все было по-человечески.

Мужчина презрительно сощурился:

— Ты прав. Полагаю, я смогу достать пятьдесят тысяч, не вызывая подозрений.

Мужчина вновь повернулся к окну. Судя по всему, вид Флетча был ему неприятен.

— Я постараюсь принять все меры, чтобы тебя не поймали. Ты должен лишь не забывать про перчатки и паспорт. Пистолет лежит в столе, место в самолете я забронирую и оплачу. Ты меня убьешь?

— Будьте уверены, — ответил Флетч.

Глава 2

— Клара?

— Где ты, Флетч?

— В телефонной будке.

— У тебя все в порядке?

— Конечно.

— Этого я и боялась.

— Я тоже люблю тебя, стерва.

— Комплиментами ты вряд ли чего-то добьешься.

— Мне от тебя ничего не нужно. Послушай, я сегодня приеду.

— В редакцию?

— Да.

— Зачем?

— Думаю, я нашел кое-что интересное.

— Как это связано со статьей о распространении наркотиков?

— К сожалению, наркотики тут ни при чем.

— Тогда я не хочу ничего слышать.

— Я и не собираюсь тебе рассказывать.

— Френк опять интересовался статьей о наркотиках.

— Пошел он к черту.

— Ему нужна статья, Флетчер. Она запланирована в воскресное приложение, и ее ждали от тебя три недели назад.

— Я над ней работаю.

— Статья нужна ему немедленно, Флетчер. С фотографиями. Френк буквально кипел от негодования, и тебе известно, как я тебя люблю.

— Но ты стояла за меня, не так ли, Клара?

— Черта с два.

— Ты не можешь снять меня со статьи, и Френк это понимает. Я затратил на нее слишком много времени. К тому же ни у кого в редакции нет такого загара, как у меня.

— Зато я могу уволить тебя за невыполнение задания.

— Не хватит ли разговоров, Клара? Я только хотел сказать, что приеду сегодня.

— Кое-кто этому очень обрадуется.

— Моему прибытию?

— Естественно, Флетчер. Какой-то скользкий тип, назвавшийся адвокатом, весь день искал тебя в редакции. Похоже, ты не платишь алименты.

— Какой жене на этот раз?

— Откуда мне знать. Неужели ты платишь хоть одной?

— Они обе хотели избавиться от меня. Теперь они свободны.

— Но суд постановил, что ты не свободен от них.

— Когда мне понадобится юридическая консультация, Клара, я обязательно обращусь к тебе.

— Держи этих бездельников подальше от редакции. Нам хватает забот и без твоих алиментов.

— Ты совершенно права, Клара.

— И не возвращайся без готовой статьи.

— Пусть мои птенчики отдохнут от меня. Тем более, я сказал им, что мне надо уехать. На некоторое время. Я вернусь завтра вечером. И проведу еще один чудесный уик-энд на пляже.

— А я говорю нет, Флетчер. Твое пребывание в городе наверняка не осталось незамеченным, особенно если ты действительно что-то откопал. Если кто-то увидит, как ты садишься в машину и едешь в редакцию, все может открыться. Тебе не следовало даже входить в телефонную будку, чтобы позвонить мне.

— Мне нужно позвонить не только тебе и еще поработать в архиве.

— Для твоей статьи? О наркоманах?

— Нет. Для другой.

— Плевать мы хотели на другую статью, пока ты не сдал эту.

— Клара, я замерз. Я все еще в плавках.

— Надеюсь, ты не простудишься. Выметайся из будки и займись делом. Уже половина седьмого, и у меня был трудный день.

— До свидания, Клара. Так приятно поболтать с тобой. Будь осторожнее, а то в постели Френка тебе сведет ногу судорогой.

— Мерзавец.

Пробежка по берегу согрела Флетча. В лучах заходящего солнца его фигура отбрасывала гигантскую тень, ноги отмеряли огромные шаги. Как обычно в эти дни, пляж еще не опустел. Около лачуги толстяка Сэма Флетч бросил рубашку на песок и сел рядом. Прицел оказался точным. Под рубашкой Флетч отрыл пластиковый мешок. Пальцы подсказали ему, что фотоаппарат целехонек.

Завернув мешок в рубашку, Флетч пошел вдоль берега. Дома становились все больше, увеличивались и промежутки между ними.

На песке валялась чековая книжка. Флетч поднял ее. «Торговый банк». Имени владельца на чеках не было, но стоял номер счета и сумма вклада — семьсот восемьдесят пять долларов и тридцать четыре цента.

Флетч засунул чековую книжку в задний карман вылинявших, отрезанных выше колена джинсов.

Мужчина, собравшийся жарить мясо, заорал на Флетча, когда тот решил сократить путь, перескочив через его забор. Флетч помахал ему рукой.

Взяв в конторе ключи, Флетч по заляпанному маслом асфальтовому полу гаража прошел к своему «MG». В багажнике лежали целые джинсы и свитер.

— Эй, ты! — заорал лысый толстяк-сторож. — Здесь нельзя переодеваться.

— А мне нужно.

— Остряк нашелся. А если сюда зайдет дама?

— В Калифорнии давно нет дам.

Перед тем как выехать из гаража, он включил диктофон, надежно закрепив его ремнем безопасности на переднем сиденье. Фотоаппарат он положил в бардачок. Обмотал провод вокруг шеи. Микрофон болтался чуть ниже подбородка.

— Алан Стэнуик, — начал Флетч, махнув рукой что-то кричащему толстяку, — следил за мной несколько дней, когда я по заданию «Ньюс трибюн» пытался выяснить, кто и как распространяет на пляже наркотики, а сегодня предложил убить его ровно через неделю, в следующий четверг, в половине девятого вечера. В результате своих наблюдений он пришел к выводу, что я бродяга и наркоман.

По крайней мере, я думаю, что получил заказ на убийство от Алана Стэнуика. Я никогда не видел Алана Стэнуика, но мужчина, обратившийся ко мне, привез меня в особняк Стэнуика на Бермэн-стрит. Я знаю, что существует человек, которого зовут Алан Стэнуик. Амелия Шэрклифф тысячу раз упоминала его в колонке светской хроники: молодой, богатый, пользующийся всеобщим уважением.

Быстрая проверка по фотографической картотеке в редакции позволит определить, кто обращался ко мне, Алан Стэнуик или нет.

Как журналист, я должен скептически воспринимать любую информацию до тех пор, пока сам не проверю, что она соответствует действительности.

Свое столь необычное требование Стэнуик обосновал утверждением о том, что он умирает от рака. У меня нет опыта в диагностике раковых заболеваний, но для непосвященных он вполне здоров.

С другой стороны, поведение Стэнуика не дает повода для сомнений в его словах.

Истинность его намерений подтверждает и упоминание о трехмиллионной страховке. Если он покончит жизнь самоубийством, страховая компания действительно не выплатит ни цента.

Мужчина, назвавшийся Стэнуиком, говорит, что у него жена и ребенок.

Он разработал довольно подробный план своего убийства.

Получив паспорт, я должен войти в дом Стэнуика через двери, ведущие из библиотеки на террасу, в следующий четверг, в половине девятого вечера. Его жена будет на собрании в Рэкетс-клаб. У слуг четверг — выходной день.

Стэнуик обещал перевернуть стулья и вывалить на пол содержимое ящиков, чтобы имитировать ограбление. Сейф он тоже откроет сам.

Я должен взять пистолет «Смит и Вессон» тридцать восьмого калибра из верхнего правого ящика стола и выстрелить в Стэнуика так, чтобы по возможности безболезненно его убить. Он показал мне, что пистолет заряжен.

Затем в машине Стэнуика, сером «ягуаре ХКЕ», номер 440–001, я поеду в аэропорт и сяду в самолет компании «Транс Уорлд Эйрлайнс», вылетающий в одиннадцать вечера в Буэнос-Айрес. Билет на мое имя на этот рейс будет заказан завтра.

За эти услуги Стэнуик готов заплатить мне пятьдесят тысяч долларов. Я найду их в его доме, в открытом сейфе, наличными, купюрами по десять и двадцать долларов, в следующий четверг.

Сначала он предложил мне двадцать тысяч. Я поднял цену до пятидесяти, чтобы убедиться в серьезности его намерений.

Как выяснилось, он не шутил.

Наблюдая за мной, он решил, что я ему подойду. Он следил за мной несколько дней и увидел тот образ, в который я вжился по заданию редакции: бродягу и наркомана.

Он не знал моего имени, ему вообще ничего не известно обо мне.

Стэнуик даже не подозревает, что я — популярный молодой журналист И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн», который так невзлюбил свое имя, Ирвин Морис, что никогда не подписывается им. Я И. М. Флетчер. По заданию редакции я работаю над статьей о распространении наркотиков.

Вопросы, возникшие на текущий момент, весьма очевидны.

Сам ли Алан Стэнуик предложил мне убить его?

Болен ли он раком?

Застрахован ли он на три миллиона долларов?

Неужели он действительно хочет, чтобы я его убил?

Ответ на каждый из вопросов может стать отличной статьей.

И хотя я признаю, что мне пришлось воевать, сейчас я только журналист.

Любая история, касающаяся Алана Стэнуика, вызовет интерес.

Поэтому я согласился убить Алана Стэнуика.

Мое согласие на убийство дает мне ровно неделю, в течение которой я могу быть уверен в том, что он не станет жертвой другого кандидата в убийцы.

Я понимаю, что поступаю нечестно.

Но не зря же отец учил сына, когда разговор заходил о целомудрии: «Сынок, если ты не будешь первым, им станет кто-то еще».

Глава 3

— Кэрридайн.

— Это И. М. Флетчер.

— Слушаю, мистер Флетчер.

— Я пишу для «Ньюс трибюн».

— О!

— Вы — экономический редактор, не так ли?

— А я имею честь говорить с тем самым дерьмом, что написало, будто в Калифорнии скоро не будет денег.

— Я действительно писал что-то подобное.

— Ты просто дерьмо.

— Благодарю за покупку воскресной газеты.

— Ха. Я прочел ее в редакции, в понедельник.

— Понятно.

— Что тебе от меня нужно, Флетчер?

В дверь каморки Флетча просунулась голова мужчины лет сорока с выгоревшими на солнце светлыми волосами. Увидев, что Флетч говорит по телефону, голова исчезла.

— Меня интересует человек по имени Алан Стэнуик.

— Алан Стэнуик?

— Да.

Фотографии на столе Флетча неопровержимо устанавливали личность мужчины, обратившегося к нему на пляже: Алан Стэнуик в деловом костюме, Алан Стэнуик при черном галстуке, Алан Стэнуик в летной форме. Да, именно Алан Стэнуик хотел уйти из жизни при его помощи.

— Он женился на «Коллинз Авиейшн».

— На всей сразу?

— Его жена — единственная дочь президента и председателя совета директоров.

— Стало быть, работа ему гарантирована.

— Желаю тебе оказаться в таком же положении.

— У Френка, нашего босса, нет дочерей. Только сукины сыновья.

— Насколько мне помнится, Алан Стэнуик — исполнительный вице-президент «Коллинз Авиейшн».

— Чудесам несть конца.

— Через несколько лет он должен стать президентом.

— Его будущее куется в постели.

— Нет, как я понимаю, он оказался весьма компетентным специалистом. Окончил Гарвард или Вартон. Умный парень и, судя по отзывам, очень хороший человек.

— Как идут дела у «Коллинз Авиейшн»?

— По-моему, неплохо. Корпорацией руководит Алан Стэнуик. Его тесть практически ни во что не вмешивается. Проводит все время в Рэкетс-клаб. Организует теннисные турниры. У корпорации солидная репутация. Я как-то не следил за ней. Но могу присмотреться повнимательнее. Ее акции практически не продаются. Львиная их доля принадлежит Коллинзу и его старым дружкам, которые входят в совет директоров.

— Так что все может случиться?

— Почти все. Ты хочешь, чтобы я занялся «Коллинз»?

— Да.

— Что тебя интересует?

— Все, что можно узнать о Стэнуике, его жене, Коллинзе, «Коллинз Авиейшн», как в личном, так и в профессиональном плане.

— Почему я должен работать на тебя?

— Вы экономический редактор «Ньюс трибюн», не так ли?

— Да.

— Мне не хотелось бы ошибиться и возложить вину на вас.

— На меня? В чем я виноват?

— Ответственность за экономическую сторону любой статьи ложится на вас.

— Клара Сноу говорит, что ты — дерьмо.

— Мой внутренний номер 705. Заранее благодарю.

— Боже!

— Нет. И. М. Флетчер.

Телефонный справочник оказался на книжной полке. Пока Флетч вытаскивал его, не обращая внимания на сыпавшиеся на пол бумаги, в дверь вошел мужчина, на этот раз не блондин, и уселся в кресло.

— Мистер Флетчер?

— Да.

— Я Джиллетт из «Джиллетт, Уорхэм и О'Брайен».

— Подумать только.

— Адвокат вашей жены.

— Какой именно?

— Миссис Линды Флетчер.

— А, Линды. Как она поживает?

— Плохо, мистер Флетчер. Очень плохо.

— Как жаль. Такая милая крошка.

— Она очень огорчена, так как после развода вы не выплатили ей ни единого цента алиментов.

— Однажды я пригласил ее на ленч.

— Она несколько раз говорила мне о том случае. Ваша щедрость не осталась незамеченной. Вы должны выплатить ей три тысячи четыреста двадцать девять долларов. Учитывая съеденный ею за ленчем гамбургер, можно забыть про оставшиеся центы.

— Благодарю. Скажите мне, мистер Уорхэм…

— Джиллетт.

— Как адвокат, разумеется.

— Я не имею права взять вас своим клиентом. Должен добавить, я не хотел бы иметь такого клиента.

— Тем не менее вы пришли сюда, расселись в моем кресле, наверное, очень не хотите, чтобы вас вышвырнули из него, а мне надо работать. Я знаю, что вы представляете уважаемую юридическую контору. Только в самых уважаемых конторах компаньоны лично приходят за тремя тысячами долларов. Вы болтаетесь по редакции всю неделю. Должно быть, вам нечем платить за аренду помещения. Или вы облапошили Линду больше чем на три сотни из причитающихся ей трех тысяч?

— О чем вы хотите спросить, мистер Флетчер?

— Как по-вашему, мистер Джиллетт, является важным то обстоятельство, что я никогда не соглашался на уплату алиментов? Я даже не хотел разводиться.

— Я не имею к этому никакого отношения. Суд постановил, что вы должны платить, и вы будете платить.

— Я хочу сказать, не показалась ли вам странной эта история? Однажды вечером я прихожу домой, Линды нет. А на следующее утро я узнаю, что она развелась со мной, потому что я ее бросил.

— С вами это не впервой, мистер Флетчер. Для молодого человека, не достигшего тридцати лет, два развода — более чем достаточно.

— Я сентиментален. Я сторонник традиционных отношений.

— Пока вы будете жениться, вам…

— Обещаю вам! Больше я не женюсь. Слишком дорого приходится платить за то, что тебя покидают.

— Мистер Флетчер, миссис Флетчер много рассказывала мне о вас.

— Вы тоже приглашали ее на ленч?

— Мы беседовали в моем кабинете.

— Так я и думал.

— Она отметила, что у вас злобный и вспыльчивый характер, вы — лжец и обманщик и она покинула ваш стол и кров, потому что не могла больше вас терпеть. Она не просто ушла от вас. Она убежала, спасая свою жизнь.

— Злобный и вспыльчивый. Глупости. Как-то вечером я наступил коту на хвост.

— Вы выбросили кота в окно с седьмого этажа.

— Вся квартира провоняла котом.

— Миссис Флетчер пришла к выводу, что в следующий раз на месте кота окажется она. Поэтому, дождавшись, когда вы уйдете на работу, она собрала вещи и покинула ваш дом.

— Ерунда. От нее никогда не пахло. Она постоянно принимала душ. И мыла волосы каждые полчаса.

— Мистер Флетчер, как вы отметили сами, я жду вас целую неделю. По каким-то причинам в вашем учреждении не сочли нужным сообщить мне о вашем местопребывании. У меня есть право препроводить вас в суд, и на этот раз, смею вас уверить, вам не удастся уклониться от ответственности. Так как мы решим? Вы заплатите немедленно или принудите меня прибегнуть к помощи суда?

— Легче сделать, чем сказать, — Флетч достал из ящика стола найденную на пляже чековую книжку «Торгового банка». — Так уж получилось, мистер Джиллетт, что эту неделю я играл в покер. Выиграл семь тысяч долларов. Поэтому в редакции не могли знать, где меня искать. Вчера вечером я положил деньги в банк. Если вы возьмете чек и подержите его у себя десять дней…

— Конечно, конечно.

— Тогда оставшейся суммы мне хватит, чтобы заплатить налоги и помыть автомашину, не так ли?

— Думаю, что да.

— Так сколько вы хотите получить?

— Три тысячи четыреста двадцать девять долларов и сорок семь центов.

— Мы, кажется, решили забыть о центах. Ленч стоил дороже.

— Да, да. Вы совершенно правы.

— Денежки счет любят, знаете ли.

Флетч выписал чек на выплату Линде Флетчер трех тысяч четырехсот двадцати девяти долларов и неразборчиво подписался.

— Возьмите, мистер Джиллетт. Благодарю вас за ваш визит. Жаль, что мы не на седьмом этаже.

— С вами приятно иметь дело, мистер Флетчер.

Подойдя к двери, Джиллетт все еще держал чек в руке. Только тут Флетч заметил, что на костюме адвоката не было ни одного кармана. Как же он обходится без карманов, подумал Флетч.

— Между прочим, мистер Флетчер, я прочел вашу статью о несправедливости судебных решений по бракоразводным процессам, в особенности по выплате алиментов.

— Благодарю вас.

— Вынужден сказать, что это глупая и необъективная статья.

— Необъективная?

— Абсолютно необъективная.

— Я вас понимаю. Вы же адвокат по разводам. Почему бы вам не подняться на следующую ступень вашей карьеры и не стать сутенером?

— Я подозреваю, что любой адвокат по разводам, в том числе и я, может подать на вас в суд за эту статью и выиграть дело.

— Я цитировал ваших коллег.

— Я с ними не знаком.

— Мне разрешено ссылаться лишь на официальные документы.

Перед тем как уйти, Джиллетт попытался придать лицу надменное выражение. У Флетча же сложилось впечатление, что тому хочется чихнуть.

Он раскрыл телефонный справочник, нашел нужное: «Коллинз Авиейшн», 553—0477, набрал номер.

— «Коллинз Авиейшн». Доброе утро.

— Доброе утро. Я хотел бы поговорить с секретаршей мистера Стэнуика.

— Одну минуту, пожалуйста.

Под столом Флетч скинул теннисные туфли. Линолеум приятно холодил голые ноги.

— Кабинет мистера Стэнуика.

— Доброе утро. Я — Боб Олсон из «Кроникл газетт», — представился Флетч. — Мы готовим материал для женской страницы и нуждаемся в вашей помощи.

— Да, пожалуйста.

— Это будет легкая и ни к чему не обязывающая статья.

— Я понимаю.

— Мы хотим написать о врачах, у которых лечатся знаменитости нашего города. Нам кажется, что читателей это развлечет. Не смогли бы вы назвать нам имя личного доктора мистера Стэнуика?

— О, я не уверена, что мистер Стэнуик разрешил бы мне назвать его вам.

— Мистер Стэнуик сегодня работает?

— Да, он только что прошел в кабинет.

— Вас не затруднит рассказать ему о нашей просьбе? Если мы напечатаем фамилию доктора, мистер Стэнуик, возможно, больше не получит от него ни одного счета. Напомните мистеру Стэнуику, что доктора у нас не имеют права рекламировать свои успехи.

— Я знаю, — хохотнула секретарша. — Подождите минутку.

Ожидая, Флетч взял со стола конверт с десятью стодолларовыми банкнотами и бросил его в ящик.

— Мистер Олсон? Мистер Стэнуик посмеялся и разрешил сказать вам, что его личный врач — доктор Джозеф Девлин из Медицинского центра.

— Отлично.

В четверг вечером человек готовит собственное убийство, а в пятницу утром смеется над тем, что кто-то хочет узнать фамилию его личного врача. Да, мистер Стэнуик не мог жаловаться на слабую нервную систему.

— Когда ваш материал появится в газете, мистер Олсон?

— Ну, если мы сможем достать фотографию доктора Девлина…

— Хотя бы приблизительно? Мы хотели бы почитать, что вы напишете.

— В следующую пятницу, — ответил Флетч.

— Прекрасно. Я скажу мистеру Стэнуику, чтобы он обязательно купил «Кроникл газетт» в тот день.

— Конечно. Напомните ему, что в следующую пятницу он должен купить «Кроникл газетт».

И Флетч положил трубку в редакции «Ньюс трибюн».

Медицинский центр. Медицинский центр… Алан Стэнуик рассчитывает, что его убьют вечером следующего четверга. При этом в пятницу он собирается купить утренний выпуск «Кроникл газетт», чтобы прочитать статью о своем враче. Ах, жизнь, как найти правду… 553—9696.

— Медицинский центр. Доброе утро.

— Пожалуйста, кабинет доктора Джозефа Девлина.

— Одну минуту.

— Кабинет доктора Девлина. Доброе утро.

— Доброе утро. Доктора Девлина, пожалуйста.

— Доктор ведет прием. Не могу ли я чем-нибудь вам помочь?

— К сожалению, на мои вопросы может ответить только сам доктор Девлин.

— О!

— Мы — держатели страхового полиса мистера Алана Стэнуика…

— Понятно.

— У нас возникли некоторые сложности, и мы…

— Одну минуту, сэр. Я посмотрю, свободен ли доктор Девлин.

Из трубки до Флетча донесся голос то ли секретарши, то ли медсестры: «Звонят из страховой компании мистера Стэнуика. Они хотят что-то узнать…»

Другую трубку сняли немедленно.

— Да?

— Доброе утро, доктор. Как вы уже знаете, мы — держатели страхового полиса мистера Алана Стэнуика.

— Да.

— Он — ваш пациент?

— Образно говоря, да.

— Как это?

— Видите ли, я — семейный врач Коллинзов. Джон Коллинз и я жили в одной комнате, когда учились в колледже. Стэнуик женился на его дочери, Джоан Коллинз. Поэтому можно сказать, что я — его врач. Но встречаюсь я с ним только в обществе.

— С какого времени мистер Стэнуик стал вашим пациентом, доктор Девлин?

— С тех пор, как переехал сюда. Примерно шесть лет назад. Если хотите, я могу уточнить.

— Нет, этого достаточно, доктор. Мы лишь просматриваем страховые контракты некоторых наших клиентов. Как вам известно, мистер Стэнуик застрахован на большую сумму.

— Да, я знаю об этом.

— Между прочим, почему? Что заставило его так дорого оценить свою жизнь?

— О, это идея Джона. Алан обожает летать на экспериментальных самолетах. Видите ли, он служил в авиации, прежде чем поступил в Вартон. Он продолжает летать и не упускает случая поднять в воздух что-то непонятное. Я думаю, его полеты имеют какое-то отношение к корпорации, где он работает. «Коллинз Авиейшн».

— Если мистер Стэнуик погибнет, его семья действительно потеряет три миллиона?

— Я не знаю. Возможно, что да. Стоимость акций наверняка упадет, а основной пакет принадлежит Коллинзам. Алан — сказочный принц корпорации, и другого пока нет. С его смертью нарушится управление, возникнут кадровые проблемы. Да, полагаю, что смерть Алана принесет семье очень большие убытки.

— Понятно.

— Но, честно говоря, я не думаю, что именно в этом состоит причина столь значительной страховки.

— О?

— Джон заставил Алана застраховаться на три миллиона после рождения Джулии, надеясь, что этим заставит его отказаться от рискованных полетов. Он думал, что большие выплаты остановят Алана. Как-то за коктейлем Джон сам сказал мне об этом. Я, помнится, ответил, что в этом случае кое у кого может возникнуть желание убить человека, застрахованного на такую огромную сумму. Намек на его дочь не показался Джону забавным.

— Кто такая Джулия?

— Внучка. То есть дочь Джоан. Джоан и Алана. Очаровательная малышка.

— Мистер Стэнуик по-прежнему летает?

— Да. Как только где-то что-то построят, он тут как тут. И платит за страховку.

— Когда вы в последний раз осматривали мистера Стэнуика, доктор?

— Ни разу после того, как он подписал страховой полис. Вы же каждые шесть месяцев досконально проверяете его здоровье. Сколько раз в год человек может проходить медицинский осмотр?

— Значит, он к вам не обращается?

— Как я и говорил, мы видимся только в гостях. На коктейле у Джона или на обеде в клубе.

— И как его здоровье?

— Точный ответ можно дать лишь по результатам осмотра. Если исходить из того, что я видел в бассейне или раздевалке, Алан — стройный, мускулистый, хорошо сложенный и абсолютно здоровый молодой человек. Пьет он мало, практически не курит. У него фигура двадцатилетнего боксера. Я думаю, он без труда выдержит все пятнадцать раундов.

— Он мог обращаться к какому-нибудь врачу помимо вас?

— Конечно.

— Узкому специалисту?

— Если кто и мог направить его к узкому специалисту, так это врач вашей компании. Но, если бы его что-то обеспокоило, он известил бы меня, а уж я направил бы Алана к кому следует. Пока такой необходимости не возникало.

— Благодарю вас, доктор. Извините, что отнял у вас время.

— Могу я осведомиться, что послужило поводом для ваших расспросов?

— Мы периодически проводим проверку наиболее крупных страховых полисов.

— Три миллиона долларов — огромная сумма. Думаю, что при такой страховке человек должен полностью изменить образ жизни.

— Или образ смерти, доктор.

Глава 4

— Библиотека.

— Сегодня утром в четверть девятого я заказывал подборку по Алану Стэнуику. Уже без пятнадцати одиннадцать. Что у вас там происходит?

— Это мистер Флетчер?

— Он самый.

— Старший библиотекарь хочет поговорить с вами.

Флетч успел получить фотографии Стэнуика до девяти часов, пока старший библиотекарь еще не прибыл на работу.

— Флетчер?

— Да.

— Мы подобрали вырезки по Алану Стэнуику. Ты можешь взять их в любое удобное для тебя время.

— Потрясающе. Образец сотрудничества. Я жду два часа, а вы затеяли какие-то странные игры.

— В архиве играть некогда, Флетчер. Курьеров у нас нет. За подборкой тебе придется прийти самому.

— И поблагодарить вас.

— А также расписаться в получении. Мне надоели твои истории о таинственных исчезновениях переданных тебе материалов.

— Я уже иду. Только не вздумайте вывесить к моему приходу табличку «Перерыв на ленч».

Флетч пробежал полкоридора, прежде чем понял, что забыл надеть теннисные туфли.

— Я бы принесла вам подборку, мистер Флетчер, но мистер Осборн запретил мне идти к вам. — В больших круглых очках девушка выглядела весьма привлекательно.

— Вечно он во все лезет, этот Осборн.

— Подборка у него.

Когда-то Осборн был хорошим репортером.

— Распишись вот здесь, Флетч. Премного благодарен. Вот тебе подборка. Напрасно ты разбомбил букмекеров на прошлой неделе.

— Извини.

— Мой теперь не показывается на улице. Я нигде не смог сделать ставку.

— Значит, осталось что-то на жизнь.

— Я следил за результатами скачек. Из-за тебя я потерял пятьсот долларов.

— Я пришлю чек. Я же так хорошо зарабатываю.

— Я просто говорю, большое тебе спасибо. Если я могу оказать тебе услугу…

— Можете. Заткнитесь.

— Верни подборку прежде, чем уйдешь домой, милый, а не то я напишу на тебя докладную.

— Так и напиши. И. М. Флетчер. Журналист.

— Счастливого пути.

Девушка в круглых очках взглянула на босые ноги Флетча и улыбнулась.

— Флетчер!

В коридоре стояла Клара Сноу.

— О Господи, Флетчер!

Бежевый костюм, туфли и сумочка крокодиловой кожи — деловой костюм деловой женщины, готовой начать рабочий день.

— Ты только что пришла, Клара?

— Ради бога, Флетчер, я еще могу стерпеть джинсы и тенниску, хотя и это не дело, но почему ты ходишь по редакции с босыми ногами?

— Я здесь с половины восьмого.

— Тебя тут вообще не должно быть! Твое место на пляже.

— Вчера вечером я сказал тебе, что приеду.

— Я не разрешила тебе приезжать.

— Мне нужны кое-какие материалы.

— А мне-то что? Я запретила тебе являться в редакцию без законченной статьи. Статья готова?

— Нет.

— Флетчер, — в полумраке коридора лицо Клары стало лиловым. — Я поговорю с тобой позже. Я давно никого не увольняла. Чувствую, что время пришло.

— Что? Вы с Френком сегодня слишком долго спали?

— Это не шутка. Я вообще не вижу повода для веселья.

— Это твои трудности.

Флетч разложил вырезки на столе. Алан Стэнуик упоминался в различных разделах газеты, чаще в светской хронике и экономическом. На каждой вырезке фамилия Стэнуик, впервые появившаяся в статье, обводилась красным кружком.

Флетчер включил диктофон, который принес из машины, положил босые ноги на стол, откинулся в кресле.

— Одиннадцать утра, пятница. Тема: загадочное убийство.

На текущий момент нам удалось выяснить следующее.

Первое, по фотографиям картотеки «Ньюс трибюн» я установил, что мужчина, обратившийся ко мне вчера днем и привезший меня в дом Стэнуика, не кто иной, как Алан Стэнуик.

Второе, он — исполнительный вице-президент «Коллинз Авиейшн», женат на Джоан Коллинз; их единственной дочери, Джулии, еще нет шести лет.

Его личный врач и друг семьи, доктор Джозеф Девлин из Медицинского центра, подтверждает, что Стэнуик застрахован на три миллиона долларов. Причину столь высокой страховки Девлин видит в желании тестя Стэнуика, президента корпорации и председателя совета директоров, отвадить зятя от полетов на экспериментальных самолетах. До сих пор, несмотря на большие ежемесячные выплаты, Коллинзу не удалось добиться желаемого. Стэнуик по-прежнему летает.

Пока мы не смогли получить точных сведений о состоянии здоровья Стэнуика. Думаю, не добыть их нам и в будущем.

Девлин уверял меня, что не знает, болен Стэнуик или нет. Довольно странное поведение для семейного врача, если только он не хотел что-то скрыть.

При этом доктор Девлин признал, и это весьма существенно, что акции «Коллинз Авиейшн» упадут в цене, если пройдет слух, что Стэнуик обречен. Можно не сомневаться, что добрый доктор и друг семьи вложил в «Коллинз Авиейшн» немалую толику своих сбережений.

Поэтому ему выгодно лгать, чтобы выгадать Стэнуику максимум времени для перестройки корпорации.

Таким образом, нельзя однозначно ответить на вопрос, болен ли Стэнуик раком или нет.

Мне показалось, что он вполне здоров, но я не силен в медицинских диагнозах.

Флетч убрал ноги со стола и наклонился над разложенными вырезками.

— Давайте посмотрим, что мы узнали об Алане Стэнуике из подборки «Ньюс трибюн».

Об обручении Джоан Коллинз и Алана Стэнуика объявлено больше шести лет назад в Рэкетс-клаб при большом стечении народа.

Она — дочь Джона и Марион Коллинз. Единственный ребенок. Закончила Хиллз Хай Скул, Годард Джуньер Колледж, год училась в Сорбонне. В пятнадцать и шестнадцать лет выигрывала чемпионаты среди девушек по теннису. После года учебы во Франции работала в международном отделе «Коллинз Авиейшн».

Похоже, довольно занудная дама.

Алан Стэнуик, сын Марвина и Элен Стэнуик, Нонхиген, Пенсильвания. Колгейт Колледж, диплом бакалавра искусств. Капитан военно-воздушных сил США. Двадцать четыре боевых вылета. Награжден «Пурпурным сердцем». Выпускник Вартон Бизнес Скул.

К моменту обручения — помощник вице-президента «Коллинз Авиейшн» по сбыту.

Первого января в экономическом разделе отмечено, что Алан Стэнуик назначен исполнительным вице-президентом «Коллинз Авиейшн». Старик Коллинз сначала хотел увидеть, получится ли из парня дельный руководитель, а уж потом решать, брать ли его в зятья.

В апреле Алан Стэнуик объявил о получении «Коллинз Авиейшн» многомиллионного правительственного контракта.

Свадьба состоялась в июне, в поместье Коллинзов. Биографии молодоженов повторены, но нет упоминания о присутствии родителей Стэнуика. Шафером был Берт Эберхарт, окончивший Колгейт вместе со Стэнуиком.

Стэнуик… Стэнуик… Джоан Стэнуик… «Общество поклонников классической музыки»… Благотворительный вечер в Рэкетс-клаб в пользу «Общества» каждый год, в октябре. Джулия Стэнуик родилась в марте следующего после свадьбы года. Все очень пристойно.

И вот что любопытно. Миссис Джоан Стэнуик тут, миссис Джоан Стэнуик там, миссис Джоан Стэнуик везде: на ленчах, обедах, вернисажах, коктейлях. А затем то ли ее активность пошла на убыль, то ли журналисты потеряли к ней интерес. Последнее маловероятно, учитывая, что в девичестве она Коллинз и обладает фотогеничной внешностью.

Скорее всего, в последние шесть месяцев она редко появлялась в обществе.

Ну, миссис Стэнуик… почему вы покинули нас… в тридцать лет?

Джон Коллинз на яхте «Колетт» ежегодно участвует в океанских гонках. Стэнуик у него штурман. Яхта никогда не выигрывала. Никогда не занимала призовых мест. Да, в семье Джона Коллинза любят не только теннис, но и плавание под парусом. Очень богатая семья.

Алан Стэнуик становится членом исполнительного комитета Рэкетс-клаб. Три года является казначеем клуба. На турнирах по теннису и сквошу выходил в финальную часть. Не побеждал, не занимал призовых мест.

Алана Стэнуика принимают в Урбан-клаб. Он произносит речь с призывом к полиции вернуться к пешему патрулированию. Ключевая фраза: «Лишившись машин, полицейские станут ближе к народу». Ему отвечает начальник полиции, мэр. Люди слушают Алана Стэнуика.

В следующем году в своей речи в Урбан-клаб Стэнуик защищает шум реактивных двигателей на заводах «Коллинз Авиейшн».

Стэнуик хвалит «F-111». Стэнуик летает на том, Стэнуик летает на этом. Стэнуик испытывает специальное оборудование, разработанное для частных самолетов, летающих в условиях крайнего севера, на Аляске.

Стэнуик с ведущими американскими журналистами, пишущими об авиации.

Стэнуик, Стэнуик, Стэнуик… все одно к одному. Я понимаю, почему Джон Коллинз взял его в зятья. На нем нет ни единого пятнышка. А если б и были, за исключением убийства, я сомневаюсь, что наш стерильный журнал поведал бы о них…

Зазвонил телефон.

— Я так рад, что ты позвонила, — сказал Флетч в трубку.

— Флетч, ну когда я услышу от тебя что-либо приятное? Например, что ты повзрослел.

— Клара, дорогая, у тебя такой умиротворенный голос. Ты уже кого-то уволила?

— Честно говоря, да.

— Кого же?

— Одного малого из городской хроники. Он названивал кому ни попадя, задавал глупые вопросы и представлялся сотрудником Ассошиэйтед Пресс.

— Неужели? Это ужасно. Я всегда говорю, что работаю в «Кроникл газетт».

— Меня это не удивляет.

— Как ты его поймала?

— Он позвонил в посольство Франции в Вашингтоне и попросил произнести по буквам слово «elan». Мы получили счет.

— Ты, оказывается, скряга.

— Он признался.

— И ты тут же уволила его.

— Мы не потерпим такого поведения. В АП возмущаются.

— О Боже! Больше я никогда ни в чем не сознаюсь.

— Флетчер, нам надо поговорить.

— Ты готова?

— Поэтому я предлагаю встретиться за ленчем. В кафетерии. Не забудь обуться.

— Ты не хочешь пригласить меня куда-нибудь?

— Я не могу показываться с тобой в обществе. Ты так одет, что нас не пустят даже в забегаловку.

— Если бы я получал, как Френк…

— В кафетерии, во всяком случае, все поймут, что я сижу рядом с тобой ради интересов дела.

— Не хочешь, не ходи. У меня полно работы.

— Нет, нам надо кое-что обговорить, Флетчер. В том числе твою «Бронзовую звезду».

— Мою «Бронзовую звезду»?

— Увидимся наверху. Обуйся.

Глава 5

Клара Сноу заказала сандвич из ветчины, салата и помидоров на поджаренном хлебце. Когда она впилась в него зубами, Флетч подался назад, словно опасался, что заодно она проглотит и его.

— Просвети меня, Клара, я всегда хотел узнать об этом, но все не удосуживался спросить: каков наш главный редактор Френк Джефф в постели?

— Флетч, почему ты меня не любишь?

— Потому что ты не знаешь, что делаешь. Ты ни черта не смыслишь в журналистике.

— Я начала работать в газете куда раньше тебя.

— Но писала-то ты о кулинарных рецептах. Ты не понимаешь, что такое горячие новости, не отличаешь сенсационного материала от обычной текучки, не представляешь, как создаются сенсации и что их движет.

— Не скрыта ли причина твоей нетерпимости в том, что я — женщина? — кротко спросила Клара.

— Я не могу сказать, что не терплю женщин. Наоборот, скорее я их люблю.

— Тебе с ними не очень-то везет.

— Моя главная ошибка состоит в том, что я продолжаю жениться на них.

— А они продолжают разводиться с тобой.

— Я не против того, что ты спишь с главным редактором. Но я не могу смириться с тем, что ты стала редактором, моим редактором только потому, что спишь с ним, хотя ты совершенно не годишься для этой работы и, могу добавить, абсолютно в ней не компетентна. Спи с Френком, если тебе этого хочется. Все средства хороши, лишь бы этот мерзавец был в меру трезв и спокоен. Но ты поступила бесчестно, приняв в постели должность редактора, не имея на то никаких оснований.

Скулы Клары пошли пятнами румянца.

Она вгрызлась в сандвич.

— Какой принципиальный, — наконец ответила она, посасывая через соломинку кока-колу. — Можно подумать, что ты пропустил хоть одну девчушку на пляже.

— Это другое дело. Я готовлю статью. Ради нее я готов на все. Поэтому я внес пенициллин в мой расходный счет.

— Неужели?

— В графу «Телефонные переговоры».

— Наши отношения с Френком касаются только нас, и тебе не должно быть до них никакого дела, Флетчер.

— Прекрасно. Я не возражаю. Только не трогай меня и, главное, не лезь в мои материалы, подготовленные к публикации. Ты обкорнала мою статью о разводах и выставила меня полным идиотом.

— Я сочла нужным внести изменения, а тебя не было в редакции. Я не смогла связаться с тобой.

— Благодаря тебе статья стала однобокой. Будь я адвокатом по разводам, я подал бы на автора в суд. Ты подставила меня — и газету под судебный иск. Помимо того, если исходить из напечатанного, я выгляжу профаном, не способным разобраться в сути проблемы.

— Я пыталась связаться с тобой.

— Не трожь моих рукописей. Ты понятия не имеешь, что творишь.

— Хочешь кофе?

— Не употребляю стимуляторов.

— Но тем не менее, Флетч, мы должны работать вместе.

— До тех пор, пока ты не сочтешь, что накопленных против меня фактов достаточно для моего увольнения?

— Возможно. А теперь скажи мне, как обстоят дела со статьей о наркотиках на пляже?

— Можно сказать, что наркотики там есть.

— Много?

— Если взять конкретную полоску пляжа, то много.

— Сильные наркотики?

— Очень.

— Кто эти люди?

— Их можно разделить на две группы. Первая — бродяги, бездомные странники, которые не могут обосноваться на одном месте. Некоторые из них просто любят солнце, но они не задерживаются на этом пляже. Те, кто остаются, — наркоманы. Они знают, что могут получить там хороший, качественный товар. Кое-кому из них под сорок лет. Другие, вроде Бобби, гораздо моложе.

— Расскажи мне о Бобби.

— Боже, ты, оказывается, слушаешь? Бобби пятнадцать лет, блондинка, с прекрасной фигурой.

— Ты с ней живешь?

— Ей же надо на кого-то опереться.

— Пятнадцать лет! И ты еще смеешь упрекать меня.

— Она пришла с парнем старше меня. Из Иллинойса. Отец у нее — дантист. Влюбилась в этого парня, увидев его в уличном кафетерии, собрала рюкзак и ушла с ним. Когда она окончательно пристрастилась к наркотикам, он смылся. Она стала наркоманкой до нашей встречи.

— Как ты за нее платишь?

— Из расходного счета. Графы «Завтрак» и «Ленч».

— Разве ты не боишься закона, Флетч? Ей же только пятнадцать.

— Если нет жалоб, закон спит, как праведник.

— Правило Флетчера.

— Вторая группа — местные подростки. Они приезжают после школы, в размалеванных «фольксвагенах», с досками для серфинга, и покупают товар на папашкины трудовые денежки. Как и следовало ожидать, полиции далеко не безразлично их увлечение наркотиками. Во всяком случае, одного из этих ребят, Монтгомери, забирают каждую неделю и увозят с пляжа. Его отец — большая шишка в городе. Но он появляется снова, побитый и улыбающийся.

— Почему подростки приезжают именно на этот пляж?

— Потому что там продают наркотики.

— Кто их продает?

— Старый бродяга, которого зовут Вэтсьяайна. Думаю, ему никак не меньше тридцати пяти. Пусть это покажется странным, но у него добрые глаза. Худой, как скелет. Местные подростки прозвали его Толстяк Сэм.

— Почему ты не сдаешь статью, если тебе так много известно?

— Потому что я не знаю, каким образом попадают наркотики к Толстяку Сэму. Не сходятся у меня концы с концами. Вроде бы он постоянно сидит в своей лачуге. Я следил за ним десять дней. Но он лишь продавал, продавал, продавал. Я знаю, где он хранит товар. У него тайник в набережной стене. Когда прошел слух, что запасы Толстяка Сэма подходят к концу, я тридцать шесть часов не спускал глаз с тайника. Толстяк Сэм не покидал пляжа. Никто не подходил к тайнику. Но тридцать шесть часов спустя у него вновь появились наркотики. И торговля пошла без всяких ограничений. Я ничего не могу понять.

— Ты проглядел курьера.

— Благодарю.

— Ты занят этим делом уже три недели.

— Не так уж и долго.

— Почему бы не использовать то, что есть? Закрыть торговое предприятие Толстяка Сэма?

— При чем тут Толстяк Сэм? Через месяц все начнется сначала. Надо быть журналистом, Клара, чтобы понимать, что нельзя давать статью, не установив, кто снабжает наркотиками Толстяка Сэма.

— Мы должны где-то остановиться. То есть тот, кто передает наркотики Толстяку, сам где-то их получает. Или ты хочешь проследить всю цепочку, до Таиланда или Пакистана?

— Возможно.

— У тебя есть фотографии Толстяка Сэма, продающего наркотики?

— Да.

— Давай их опубликуем.

— Ни за что. Ты получишь статью, когда она будет готова. По моему убеждению, цель журналиста состоит совсем не в том, чтобы засадить за решетку мелкую сошку вроде Толстяка Сэма. Тем более что он будет на свободе максимум через двенадцать часов.

— Френк волнуется.

— Успокоить его — твоя забота.

— Жаль, что я не могу заказать себе сладкое.

Флетч ел клубничное пирожное с кремом.

— Ты не выполнил моего указания, — продолжала Клара. Флетч спокойно дожевывал пирожное. — Я не разрешала тебе приезжать сюда. Во-первых, мы хотим, чтобы ты оставался на пляже, пока не закончишь статью. Во-вторых, тебя могли раскрыть. Тот, кто снабжает наркотиками Толстяка Сэма, мог следить за тобой. Если он видел, как ты садился в «альфа-ромео» или… как там называется твоя машина, чтобы поехать в «Ньюс трибюн», можно считать тебя мертвым.

— Хорошее пирожное. У меня «MG».

— Что?

— «MG».

— Я не понимаю тебя.

— Моя машина. Марка «MG».

— Ясно. Тебя могут убить.

— Сначала я привезу тебе статью.

— Ты полагаешь, что можешь вернуться на пляж?

— Безусловно.

— С тобой ничего не случится?

— Поедем вместе, и ты все узнаешь сама.

— Нет уж, спасибо. Но вот о чем я подумала, Флетч. Не стоит ли нам сообщить местной полиции о тебе? Кто ты такой и что ты там делаешь.

Флетч положил вилку на стол и бросил на Клару испепеляющий взгляд.

— Если ты это сделаешь, Клара, то умрешь раньше меня. Это я тебе гарантирую.

— Мы отвечаем за тебя, Флетчер.

— Вот и отвечайте, черт бы вас побрал! Ты никому ничего не скажешь! Никому и никогда! О Боже, ну зачем я согласился поговорить с тобой, ты же круглая идиотка!

— Хорошо, Флетчер, успокойся. Люди смотрят.

— Плевать мне на них.

— Я не буду звонить в полицию… пока не буду.

— Не только в полицию, вообще никому не звони. Если мне понадобится помощь, я найду, к кому обратиться.

— Хорошо, Флетчер. Хорошо, хорошо, хорошо.

— Ты просто дура.

— Теперь последний вопрос… твоя «Бронзовая звезда».

— Что с ней?

— В твое отсутствие редакцию осаждали не только орды склизких адвокатов, нанятых дюжиной твоих бывших жен. Звонили с военно-морской базы.

— И что?

— Ты награжден «Бронзовой звездой».

— Давным-давно.

— Ты не получил ее.

— Совершенно верно.

— Почему?

— Ей не место в ломбарде.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Все эти побрякушки в конце концов оказываются там.

— Не понимаю, почему.

— У тебя нет разведенных жен.

— Ты должен получить «Бронзовую звезду».

— Никогда.

— Все уже решено. Церемония состоится в следующую пятницу, ровно через неделю, в кабинете командира военно-морской базы, и ты придешь туда в костюме, галстуке и ботинках.

— Какого дьявола ты лезешь в мои личные дела?

— Это не личное дело. Ты — И. М. Флетчер, ведущий журналист «Ньюс трибюн», и мы хотим, чтобы в субботу ты застенчиво улыбался с первой полосы нашей газеты.

— Ни за что.

— Улыбаться ты будешь. Командир обещал нам полное содействие, даже согласился дать своего фотографа.

— Нет.

— И мы передадим этот материал во все интернациональные агентства, чтобы весь мир узнал о твоих подвигах и скромности, из-за которой ты столько лет не получал этот высокий знак отличия. Мы никому не скажем, что истинная причина кроется в твоем разгильдяйстве.

— Я не успею закончить статью о наркотиках.

— Ты отдашь мне все материалы, вместе с фотографиями, в следующий четверг, в четыре часа. Статья пойдет в воскресенье, с маленькой сноской, в которой будет отмечено, что ее автору, журналисту «Ньюс трибюн» И. М. Флетчеру, в пятницу вручили «Бронзовую звезду».

— Ничего у вас не выйдет.

— Френк так решил. Издатель с ним согласился.

— Мне все равно. Я возражаю.

— Тогда придется вспомнить о неповиновении. Ты не выполнил моего указания и приехал сюда.

— Я этого не сделаю.

— Хватит, Флетчер. В четверг, к четырем часам, ты сдаешь статью. В пятницу, в десять утра, являешься на военно-морскую базу. Иначе ты уволен. И меня это нисколько не огорчит.

— Еще бы.

— Ты самодовольный наглец.

— На мне держится тираж!

— Ты меня слышал. Спасибо за то, что обулся к ленчу.

— Я пришел босиком.

Глава 6

— Флетчер, это Джек Кэрридайн. Я пытался дозвониться до тебя, но ты, должно быть, ушел на ленч.

— Я был в кафетерии, и меня чуть не съели.

— Я кое-что узнал об Алане Стэнуике, но, прежде чем поделиться с тобой, я хотел бы выяснить, для чего тебе нужна эта информация. Экономический отдел должен быть уверен, что ее используют по назначению.

— Естественно. Я вас понимаю, — Флетч переложил трубку к левому уху и схватил ручку. — Дело в том, — солгал он, — что мы готовим большую статью о наших согражданах, застрахованных на весьма крупные суммы, с указанием причин, побудивших их на этот шаг.

— Алан Стэнуик застрахован на большую сумму?

— Да. Очень большую.

— Похоже на правду. Он взвалил на себя немалую ношу. Кто получит страховку?

— Вероятно, его жена и дочь.

— Мне кажется, у них и так полно денег. Правда, они — основные держатели акций «Коллинз Авиейшн», которой руководит Стэнуик, и его смерть временно приведет к падению их стоимости.

— Точно, — согласился Флетчер. — Так что вы раскопали?

— Ну, как я тебе сказал, он управляет «Коллинз Авиейшн». Исполнительный вице-президент с тех пор, как женился на Джоан Коллинз. Его тесть — президент и председатель совета директоров, но всеми делами ведает Стэнуик. Ожидается, что через два-три года он станет президентом. Его тестю еще нет шестидесяти, но он предпочитает участвовать в гонках под парусом и организовывать теннисные турниры. Похоже, он полностью доверяет Стэнуику.

— Как идут дела корпорации?

— Превосходно. Курс акций, хотя они и не продаются, очень высок. Точнее, никогда раньше они не оценивались так дорого. В прошлом году их владельцы получили крупные дивиденды. Считают, правда, что у корпорации слабовато управляющее звено, но это не так уж важно, когда руководитель молод и энергичен. Вероятно, через несколько лет команда Джона Коллинза начнет уходить на пенсию и Стэнуик заменит их своими людьми. Ему это не составит труда, потому что он знает всех и вся.

— Хочу задать глупый вопрос.

— Я к ним привык.

— Чем занимается «Коллинз Авиейшн»?

— Они разрабатывают и изготовляют различные самолетные узлы. Другими словами, они не производят самолеты, но поставляют кресла пилотов, детали двигателей, приборы системы управления и так далее. Чтобы идти в ногу со временем, они создали аэрокосмический филиал, разрабатывающий элементы конструкции орбитальных аппаратов. При Стэнуике филиал сильно разросся. Похоже, этот симпатичный, знающий, умеющий располагать к себе молодой человек умеет выбивать контракты для своей корпорации. Кто-то сказал, что он тверд, но ненавязчив.

— И сколько может стоить такая корпорация?

— Для кого?

— Я хотел спросить, какова ее стоимость?

— Ну, Флетч, я не очень-то понимаю твой вопрос. Корпорации — не дома, имеющие определенную цену. Стоимость корпорации определяется суммарной стоимостью ее акций на бирже в текущий момент. Она имеет немалый доход, обеспечивая выплаты держателям акций, заработную плату сотрудникам…

— Дайте мне цифру.

— Если б это был дом? Принимая «Коллинз Авиейшн» за дом, скажу, что она стоила бы полмиллиарда долларов. Никак не меньше.

— Кому принадлежит корпорация?

— Коллинзы — Джон, его жена и дочь, владеют пятьдесят одним процентом акций.

— Однако.

— Они очень богаты. Разумеется, акции распределены по различным фондам и благотворительным организациям, но когда дело доходит до голосования, все они становятся Джоном Коллинзом. Должен добавить, что помимо этого семья Коллинзов вкладывает свои деньги в «Коллинз Авиейшн» через банки Бостона.

— Фи. Почему Бостона?

— Ты не очень-то в этом смыслишь, не так ли, Флетчер?

— В деньгах — нет. Я их слишком редко вижу.

— Бостон — Швейцария Америки. Там полным-полно тихих, не бросающихся в глаза банков.

— Я думал, там полно фасоли.

— Ты не одинок в своих заблуждениях.

— Как можно стать таким же богачом, как Коллинз?

— Если б я знал рецепт, думаешь, я сидел бы в этой газете? Окончив Гарвард в начале тридцатых годов, он сам проектировал и изготавливал самолетное оборудование в арендованном гараже на Фейрбэнкс-авеню. Полученные патенты начали приносить деньги. Все очень просто. Каждый может пройти тот же путь. Говорят, что он очень спокойный, скромный человек. Не забывает своих друзей. Большая часть остальных акций принадлежит друзьям семьи. Все они также богаты. Коллинз жертвовал большие суммы Гарварду, Фонду по борьбе с раком, Медицинскому…

— Фонду по борьбе с раком?

— Всего он передал им десять миллионов.

— Недавно.

— В том числе. Взносы делались регулярно в течение ряда лет. Стэнуик — идеальный зять для Коллинза, учитывая, что у него нет сыновей. Из скромной семьи в Пенсильвании. У его отца магазин скобяных товаров.

— Он еще жив?

— Наверное. А почему ты спрашиваешь?

— Его родители не приезжали на свадьбу.

— Возможно, не могли себе этого позволить. Посчитали, что поездка им не по карману.

— За них мог бы заплатить Стэнуик.

— Они могли отсутствовать по множеству причин: болезнь, дела, опять же деньги. Да откуда мне знать?

— Продолжайте.

— Стэнуик всегда хорошо учился и легко сходился с людьми. Бойскаут, победитель турнира «Золотые перчатки» в Пенсильвании, в национальном первенстве, однако, не участвовал. В Колгейте переключился с бокса на теннис. Проходя службу в ВВС, много летал, сейчас майор запаса. Окончил Вартон Бизнес Скул третьим в своем выпуске, а Вартон, если тебе это не известно, котируется ничуть не ниже Гарварда. Поступил на работу в отдел сбыта «Коллинз Авиейшн», и сбыт немедленно возрос. В двадцать шесть или двадцать семь перепрыгнул на место вице-президента и женился на дочери босса. С какой стороны ни взгляни, замечательный человек.

— Словно сошел с картинки.

— В это трудно поверить, не так ли? Но такие люди есть. Безусловно, малый честолюбивый, но в этом нет ничего аморального. Он прошел долгий путь, и все его любят.

— Между прочим, а как вы все это узнали?

— Я думал, ты никогда не спросишь об этом. Биржевой маклер Коллинзов — Билл Кармичел. Мой партнер по гольфу. Сын одного из приятелей Джона Коллинза. Отец умер, и Билл занял его место. Он и Стэнуик стали близкими друзьями. Стэнуик брал его в свои полеты. Они вместе играют в теннис и сквош. Билл искренне привязался к Стэнуику. Кстати, он говорит, что Стэнуик по-прежнему влюблен в Джоан Коллинз.

— И никаких романов на стороне?

— Насколько известно Кармичелу, нет. Между нами говоря, только кретин будет волочиться за юбками в его положении. Как знать, что скажет папа Коллинз, если Стэнуика вышвырнут из супружеской постели.

— У Стэнуика есть свои деньги?

— Нет, практически нет. Свои сбережения он вкладывает в ценные бумаги через Кармичела, но накопил он не больше ста тысяч.

— Сущие пустяки.

— Дом на Бермэн-стрит покупал не он, а Джоан Коллинз, хотя владельцами указаны они оба. Кармичел считает, что дом стоит примерно миллион долларов. Стэнуик, однако, оплачивает из своего жалованья содержание дома, слуг и прочие семейные расходы. Вероятно, в этом повинна мужская гордость. Поэтому его сбережения не так уж велики. Содержание такой семьи обходится недешево. Между прочим, их дом на Бермэн-стрит соседствует с поместьем Коллинзов, другой стороной выходящим, ты только представь себе, на Коллинз-авеню.

— У него нет где-нибудь другого дома?

— Нет, но его тестю принадлежат дома в Палм-Спрингс, Аспене и Антибе. Молодые пользуются ими, когда захотят.

— У Стэнуика собственный самолет?

— Нет. Зато «Коллинз Авиейшн» располагает тремя реактивными лайнерами «Лир» с пилотами. Стэнуик, если ему нужно, летает на них сам. Кроме того, он летает, чтобы сохранить форму и подтвердить звание в резерве ВВС. И поднимает в воздух экспериментальные самолеты по всей стране, вроде бы для того, чтобы испытать оборудование, поставляемое «Коллинз».

У Стэнуика есть и акции «Коллинз Авиейшн». Поэтому, если сложить все вместе, он, возможно, окажется миллионером, хотя и на бумаге. Добыть миллион долларов наличными он не сможет, не вызвав неудовольствия многих людей.

О, чуть не забыл. Стэнуик и его жена недавно обратили в деньги принадлежащие ей акции на сумму в три миллиона долларов.

— Обратили в деньги?

— В наличные. Кармичел говорит, что они собираются купить ранчо в Неваде. Он думает, что они хотят выбраться из-под каблука папы Коллинза и начать собственное дело.

— Это идея Стэнуика?

— У Кармичела создалось впечатление, что предложение исходило от Джоан. По крайней мере, лошадей любит она. Со временем теннис и яхты могут надоесть, знаешь ли.

— Я не знаю. Почему наличные?

— Ранчо стоит около пятнадцати миллионов долларов.

— Я не могу привыкнуть к таким цифрам.

— Инфляция, мой мальчик.

— Как может ферма стоить пятнадцать миллионов долларов?

— Фермы могут стоить гораздо дороже.

— Кармичел ничего не говорил о здоровье Стэнуика?

— Нет. Кроме того, что отлично играет в сквош. Для этой игры необходима отменная физическая форма. Как-то раз я попробовал сам. Меня хватило на двадцать минут. Нет, я предпочитаю гольф. А что, Стэнуик болен?

— Это важно?

— Конечно. Я упоминал о кризисе управления «Коллинз Авиейшн». Сейчас вся тяжесть лежит на Стэнуике. Старик Коллинз может вернуться к работе, но он не такой хороший бизнесмен, как Алан. Он — изобретатель, которому немного везло. Руководить «Коллинз Авиейшн» должен профессионал. Папа Джон для этого не годится.

— Курс акций упадет, если пройдет слух, что Стэнуик неизлечимо болен?

— Несомненно. Корпорации будет нанесен серьезный урон. Многие начнут искать себе новое место работы. Все смешается и придет в норму не раньше чем через четыре-пять лет.

— Понятно. Поэтому его болезнь, я имею в виду смертельную болезнь, держали бы в глубокой тайне?

— Абсолютно верно. Он болен?

— Откуда мне знать?

— О, я забыл. Тебя интересуют страховки. Хорошо, юный Флетчер, я сказал тебе все, что знал об Алане Стэнуике. Видишь сам, не такой уж мы безденежный штат, как ты пишешь. Денег у нас предостаточно.

— Я понял.

— Стэнуик — умный, знающий парень, к тому же женившийся на дочери босса. Ясно? А теперь, с твоего дозволения, я хочу заняться своими делами.

— Спасибо за помощь.

— Я лишь пытался предотвратить появление еще одной дерьмовой статьи. Ради этого можно идти на жертвы.

Глава 7

Флетч сидел у стола толстушки в широкополой шляпе, миссис Амелии Шэрклифф, редактора светской хроники. О мистере Шэрклиффе в редакции никто никогда не слышал. Миссис Амелия выбивала на пишущей машинке фамилии присутствовавших на самом последнем званом обеде и решивших связать себя узами Гименея.

Наконец она соблаговолила заметить стошестидесятифунтовый объект, примостившийся у ее стола.

— О, Флетч! Ты просто красавец. Ты всегда выглядишь, как того требует мода. Вылинявшие джинсы и тенниска. Даже без ботинок. Обувному институту не понравятся мои слова, и я, естественно, не собираюсь этого печатать, но общий стиль требует именно босых ног. Да, дорогой. Именно так!

— Вы, конечно, шутите.

— Дорогой, отнюдь.

— Скажите об этом Кларе Сноу.

— Клара Сноу. Да что она понимает. Раньше она занималась кулинарными рецептами. И, между нами, дорогой, не слишком в них преуспела. Ты не пытался приготовить одно из ее «рекомендованных блюд»?

— Как-то не приходилось.

— Ужасно, просто ужасно. Нелепая смесь цветов. Однажды мы рискнули, я и мои друзья, ради забавы. Кончилось это тем, что на одной тарелке оказались желтый голландский соус, морковка и фиолетовые баклажаны. Такое вульгарное сочетание, что нам не оставалось ничего другого, как отвернуться. Мы ели с закрытыми глазами. О вкусе я и не вспоминаю. По-моему, ее колонка могла иметь успех лишь у слепых полярных медведей.

— Видите ли, теперь она — мой редактор.

— Да, я знаю, бедняжка. Если бы она не спала с Френком, ее давно бы выгнали. К сожалению, у Френка тоже отвратительный вкус. Розовые рубашки и алые помочи. Ты когда-нибудь видел его жену?

— Нет.

— Аляповато одетая старая карга. Напоминает мне эскимоса, объевшегося тушеным горохом.

— Вы когда-нибудь говорили ей об этом?

— О нет, дорогой, у меня и в мыслях этого нет. Я не могу оказаться в постели Френка из-за небольшого роста и избыточного веса, но это не значит, что я имею право оскорблять его жену. Не мое это дело. Честно говоря, дорогой, Френк для меня столь же привлекателен, что и похмелье. Мне нравятся такие, как ты, стройные, загорелые, модные.

— Меня ужасает сама мысль о том, что вы находите меня модным.

— Но это так, дорогой, честное слово.

— Ну, я в этом не уверен.

— Тебе надо почаще встречаться с Амелией Шэрклифф. Присмотрись к простоте своей одежды. Какие чистые линии. Джинсы и тенниска. Белое и синее. Трудно представить более благородное сочетание. И ты ходишь босиком даже в редакции. И можешь чувствовать пульс всего города. А одет ты так, словно собрался на сеновал. Очаровательно. Да, то, что нужно.

— Я потрясен.

— Кто тебя стрижет?

— Никто.

— Как это, никто?

— Когда волосы отрастают, я сам отрезаю лишнее.

— Бесподобно. Ты просто душка.

Амелия Шэрклифф была в синем костюме и белой блузке. Корсета она не носила. От многочисленных ленчей и коктейлей у нее появился круглый животик. Крашенные хной волосы гармонировали с румянами на щеках.

— Ладно, Флетч, я понимаю, что ты пришел не только для того, чтобы я восхищалась тобой. Для этого ты можешь найти кого-то еще. Кто тебя интересует?

— Алан Стэнуик.

— Джоан и Алан Стэнуик. Удивительная пара. Они прекрасны, умны, здоровы и богаты. Но, честно говоря, они не принимают участия в общественной жизни. Впрочем, он женился на ней ради «Коллинз Авиейшн».

— Вы так считаете?

— Ну, полагаю, кто-то должен был жениться на ней. А она даже привлекательна, если кому-то нравятся типичные американские блондинки с длинными ногами.

— Лично мне нравятся.

— Я в этом не сомневаюсь. Когда-то я была одной из них. Не очень длинноногой, разумеется, но более женственной. А Джоан Коллинз просто зануда. Да, она увлекается классической музыкой, раз в год устраивает банкет в Рэкетс-клаб, чтобы собрать деньги на обучение виолончелистов или на что-то еще, но не более. Они словно не умеют наслаждаться жизнью. Они приходят на обеды и коктейли, но никогда не заговорят первыми, пока ты к ним не обратишься. Будто отбывают ненужную, но необходимую повинность.

— Но должны же они развлекаться.

— Нет, честно говоря, я думаю, что они слишком заняты. Возможно, они чересчур серьезно воспринимают свое положение в обществе. Я знаю, что он обожает летать. Но во всем остальном, теннисе или гонках под парусом, он ведет себя так, будто кто-то заставляет его.

— Быть может, на него давят деньги?

— Джон Коллинз, ее отец, очень интересный человек. Умница, красавец. Мне всегда казалось, что я немного влюблена в него. Разумеется, мы с ним принадлежим к одному поколению. Он один из тех, кому удается находить удовольствие в любом деле. К сожалению, его жена любит выпить. А потом начинает буянить. С каждым годом ее все реже выпускают из дому. Поэтому Джону так дорога его дочь. Они появляются вместе на всех торжествах, Джоан и ее отец, а Алан Стэнуик, тот поглощен работой. Иногда он приходит под самый конец. Джоан попала в трудное положение между отцом и мужем. Возможно, поэтому ей так редко удается повеселиться.

— Ей приходится исполнять роль хозяйки дома для каждого из них.

— Да. И вместо того чтобы самой наслаждаться жизнью, она работает и на одного, и на другого.

— Читая ваши вырезки по Стэнуикам, Амелия, не трудно заметить, что в последние месяцы Джоан все реже и реже появляется в свете.

— Так оно и есть.

— Во всяком случае, ее имя почти не упоминается в вашей колонке.

— Ты абсолютно прав. Она сходит со сцены.

— Почему?

— Причин тут множество. У нее ребенок, маленькая девочка. Она требует все больше времени. Возможно, Джоан беременна. Или тревожится о своем муже. Может, ей просто стало скучно. Наше общество ей не в диковинку. Она варится в нем с детства.

— Вы сказали, что она может тревожиться о муже. Что вы имели в виду?

— Но, дорогой, ее муж, Алан Стэнуик, руководит большой корпорацией и он еще очень молод. На нем лежит огромная ответственность. Ему приходится много и долго работать. А тебе известно, что хладнокровие и спокойствие на людях нередко дается таким, как Алан, только потому, что дома они обрушивают на жен громы и молнии. Если с ним что-то не так, она это знает.

— Вы хотите сказать, что он болен?

— Алан?

— Да.

— Едва ли. Мне он всегда казался олицетворением здоровья.

— Можно ли объяснять ее затворничество тяжелой болезнью мужа?

— Вполне. Он болен?

— Откуда мне знать?

— Ну, разумеется. Тут можно гадать до бесконечности. Возможно, она в ужасе от того, что он постоянно рискует жизнью, летая на этих самолетах.

— Амелия, вы думаете, что Стэнуики любят друг друга?

— Я всегда так думаю, пока не узнаю обратное. Почему им не любить друг друга?

— Ну, создается впечатление, что она очень привязана к отцу, обаятельнейшему Джону Коллинзу. Мне кажется, что именно он подбирал мужа своей дочери. Алан Стэнуик женился на «Коллинз Авиейшн», а не на девушке, которую звали Джоан Коллинз.

— Флетч, позволь мне сказать тебе что-то очень важное. Возможно, это главная истина, которую я уяснила для себя. Ты готов?

— Я весь внимание.

— Я пишу светскую хронику всю сознательную жизнь и пришла к однозначному выводу, что люди любят друг друга, если у них есть для этого хоть малейшее основание и когда от них этого никак не ожидают. Любовные союзы, заключенные на небесах, ничуть не крепче тех, что скрепляются в больших кабинетах. Очевидно, Джон Коллинз и Алан Стэнуик обо всем договорились сами. Джоан поставили перед фактом. И тем не менее вполне возможно, что она очень любит Алана. Ты мне веришь?

— Если вы так говорите.

— Я не утверждаю, что это правда, Флетч. Я лишь говорю, что это возможно. Джоан и Алан могут любить друг друга.

— Алан может иметь любовницу?

— Конечно.

— Поймет ли его Джоан Коллинз?

— Несомненно. Я уверена, что ни один из них не считает себя прикованным к супружескому ложу. Не тот сейчас век.

— И вы считаете, что Джон Коллинз не осудит поведение зятя?

— Дорогой, я могла бы рассказать тебе кое-что о Джоне Коллинзе. Он не только гнул пропеллеры в своем гараже.

— Иногда мужчины круто меняются, когда дело касается их дочерей. Одно время у меня тоже был тесть.

— Но не Джон Коллинз.

— Еще один вопрос, Амелия. Почему на свадьбе не было родителей Алана?

— Дорогой, я вижу, ты ничего не упустишь. Понятия не имею. Возможно, они не хотели, чтобы их съели заживо.

— Съели заживо?

— Морально, дорогой. Они же провинциалы и чувствовали бы себя не в своей тарелке.

— Неужели люди все еще обращают на это внимание?

— Пожилые да, дорогой. Увидишь сам.

— Я бы не пропустил свадьбы единственного сына.

— Возможно, наш молодой герой не пригласил их на свадьбу, полагая, что они будут позорить его. Может, они плохо говорят по-английски. Флетчер, у меня нет готовых ответов на все твои вопросы. Помнится, перед торжественной церемонией, было это шесть или семь лет назад, не без интереса ожидали появления родителей Стэнуика, но, как нам объяснили, они не смогли приехать. И интерес сразу угас. Вероятно, зубной врач мог принять их только в тот день.

— Амелия, большое вам спасибо.

— Я с удовольствием слежу за твоими успехами, юный Флетчер, но иногда ты перегибаешь палку.

— Да?

— Я говорю о твоей заметке, опубликованной пару месяцев назад, этаком пустячке со свежим и оригинальным заголовком «Светское общество мертво».

— Вы же знаете, Амелия, что я не отвечаю за заголовки.

— Но ты отвечаешь за вздор, напечатанный ниже.

— Да, частично.

— Ты написал чушь, Флетчер.

— Неужели?

— Светское общество живехонько. С ним ничего не сталось. И если ты нашел несколько внучатых племянниц и племянников уважаемых всеми людей, курящих марихуану или что-то еще и восклицающих, что им на все наплевать, это еще ничего не значит. Ты не читаешь мою колонку.

— Амелия, я не пропускаю ни одного написанного вами слова.

— Светское общество преображается, Флетчер, но не намного. Оно не умирает. Оно движется. Оно перетекает. Изменяются его форма, структура. Появляются новые лидеры и развлечения. Но светское общество будет всегда. До тех пор, пока в груди-женщин и мужчин будет пылать жажда власти, останется и труднодоступный оазис, называемый светским обществом.

— А вместе с ним и колонка светской хроники, которую напишет нам репортер, называемый Амелией Шэрклифф.

— Дорогой, поскорее найди себе милую девушку и обязательно скажи, как я ей завидую.

Глава 8

— «Транс Уорлд Эрлайнс».

— Добрый день. Это Ирвин Флетчер. Я просил заказать мне билет на ваш самолет, вылетающий в Буэнос-Айрес в одиннадцать вечера в следующий четверг. Моя секретарша уехала на уик-энд, и я хотел удостовериться, что все в порядке.

— Пожалуйста, повторите ваши имя и фамилию, сэр.

— Флетчер. Ирвин Флетчер.

— Рейс шестьсот двадцать девять в Буэнос-Айрес. Вылет в четверг, в одиннадцать вечера. Билет уже оплачен.

— У вас заказано место на этот рейс для Ирвина Флетчера?

— Да, сэр. Сегодня утром. Подтверждения заказа не требуется.

— Справочная служба. Назовите, пожалуйста, город.

— Мне нужен телефонный номер Марвина Стэнуика, проживающего в Нонхигене, Пенсильвания.

— Мы все живем в Пенсильвании, сэр.

— В Нонхигене.

— В каком округе находится Нонхиген, сэр?

— Не знаю. Я не из Пенсильвании.

— Произнесите по буквам название города, сэр.

— Н-о-н…

— Я нашла, сэр. Это округ Бакс.

— Благодарю.

— Так чей вам нужен номер?

— Стэнуика. Марвина Стэнуика.

— Один Марвин Стэнуик живет на Бичер-роуд.

— У вас есть и другой Марвин Стэнуик?

— У нас значится магазин Стэнуика «Скобяные товары» на Фернкрофт-роуд.

— Вас не затруднит назвать мне оба номера?

— Хорошо, сэр. Они оба в Нонхигене.

— Мистер Стэнуик? С вами говорят из страховой компании «Кейзуэлл Иншурерс оф Калифорния». Мы — держатели страхового полиса Алана Стэнуика. Это ваш сын?

— Да.

— Рад, что застал вас, сэр.

— Я всегда здесь.

— Хочу задать вам несколько вопросов, сэр. Вы и ваша жена живы?

— Несомненно.

— Вы в добром здравии?

— Если мне что и досаждает, так это звонки разных дураков.

— Благодарю, сэр. И вы — родители Алана Стэнуика, исполнительного вице-президента «Коллинз Авиейшн»?

— Надеюсь, что моя жена ничего от меня не скрыла.

— Я понимаю, сэр.

— Мне кажется, что таких, как вы, нельзя допускать к междугородным разговорам.

— Очень забавно, сэр.

— Я хочу сказать, что кому-то они обходятся в кругленькую сумму.

— Они оплачиваются из страховых взносов, сэр.

— Этого-то я и боялся. Другие дураки, вроде моего сына, платят эти взносы только для того, чтобы вы могли поболтать в свое удовольствие.

— Совершенно верно, сэр.

— Именно такие идиоты, как вы, заставили меня приобрести акции телефонной компании.

— Вы поступили очень мудро, сэр.

— В этой стране лишь телефонная компания получает прибыль. И все потому, что одни дураки позволяют другим пользоваться телефоном. Чувствуете, как я заговариваю вас?

— Разумеется, сэр. У нас тоже есть акции телефонной компании.

— Еще бы. И, наверное, в большом количестве? Или вы заказали разговор наложенным платежом, чтобы счет оплатил я?

— Нет, сэр. Я этого не делал.

— Вот и хорошо. Теперь вы узнали, что я и моя жена живы. Давайте порадуемся за акции телефонной компании, которые обеспечат хорошие дивиденды.

— Когда вы в последний раз видели своего сына, сэр?

— Несколько недель назад.

— Несколько недель назад?

— Он заглядывает к нам каждые полтора месяца или около этого.

— Алан?

— Так его зовут. Моя жена думала, что это шаг вперед по сравнению с Марвином, но я в этом не уверен.

— Ваш сын, Алан, приезжает к вам, в Пенсильванию, каждые шесть недель?

— Да. Плюс-минус неделя. У «Коллинз Авиейшн» собственные самолеты. С реактивными двигателями. С ним летает симпатичный второй пилот, который обожает пирожки Элен. Он может слопать за завтраком три тарелки и попросить к ленчу новую порцию.

— Ваш сын, Алан Стэнуик, пересекает всю страну в самолете, принадлежащем «Коллинз Авиейшн», чтобы повидать вас?

— Он не любитель писать письма. Иногда он летит в Нью-Йорк или Вашингтон или обратно.

— Но не всегда?

— Нет. Не всегда. Бывает, он специально прилетает к нам.

— Тогда почему вы не были у него на свадьбе?

— Откуда вам известно, что мы не были на свадьбе?

— Вы представить себе не можете, чего только не знают страховые компании, мистер Стэнуик.

— Наверное, это им нужно.

— Так почему вы не были на свадьбе?

— Вообще-то это не ваше дело, хотя вы и служите в страховой компании. Но я вам отвечу: произошла накладка. Мы собрались в отпуск в Антигуа. Платил Алан. Он преуспевал в «Коллинз Авиейшн». Вице-президент по сбыту в двадцать с небольшим! Впрочем, меня это не удивляло. Я всегда умел продать свой товар. Мы согласились, так как никогда раньше не летали в отпуск на самолете. Свадьба должна была состояться через неделю после нашего возвращения. А в разгар отпуска мы получаем телеграмму о переносе свадьбы на две недели из-за какого-то важного делового совещания ее папаши. Кажется, его зовут Джон. Мы позвонили в аэропорт, но билетов не было. Конечно, я хотел бы посмотреть на новобрачную. Моя жена всплакнула, но, думаю, она пролила бы не меньше слез и на свадьбе.

— Вы так и не познакомились с Коллинзами?

— Не представилось случая. Я уверен, что они хорошие люди. Я даже не видел свою невестку. Алан говорит, что она ненавидит самолеты. Это же надо? Ее отец — владелец авиационной корпорации, муж — первоклассный пилот, а она и близко не подходит к самолету.

— Вы никогда не были в Калифорнии?

— Нет. Но часто видели ее по телевидению. Особенно Сан-Франциско. Там много не находишься. То вверх, то вниз. Холмы и холмы. Ну, сынок, так зачем вы позвонили?

— Это все, сэр.

— Что, все?

— Просто хотел узнать, как вы себя чувствуете.

— Мне кажется, мы только начали разговор.

— Если я придумаю, о чем спросить, я позвоню еще.

— Послушай, сынок, если вы вообще о чем-то подумаете, позвоните. Мне будет приятно узнать, что вы думаете.

— Я бы хотел задать еще один вопрос, сэр.

— Я жду, затаив дыхание.

— Как вы считаете, у вашего сына хорошее здоровье?

— Когда ему было пятнадцать, он выиграл «Золотые перчатки» штата. И с каждым годом его здоровье становилось все лучше.

— Вы думаете, он смог бы выиграть этот турнир и сейчас?

— Это даже не смешно, сынок.

— Мистер Стэнуик.

— Я вас еще слушаю.

— Меня наградили «Бронзовой звездой».

Флетч вслушивался в молчание.

— Беру свои слова назад, сынок. Всего вам доброго.

— Благодарю вас, сэр.

— С удовольствием поболтал с вами. Может, как-нибудь заглянете к нам с Аланом?

— Он меня не знает.

— Как же так. Его наградили «Пурпурным сердцем».

— Мистер Стэнуик.

— Да, сынок?

— Если бы вы были моим отцом, я бы получил «Бронзовую звезду» на следующей неделе.

— Вам ее еще не вручили?

— Нет, сэр.

— Но ведь наградили вас давно?

— Да, сэр.

— Надо обязательно получить ее. Поддержать дух страны.

— Я в этом не уверен.

— Между прочим, сынок, как вас зовут?

— Джеймс, — ответил Флетч. — Сидней Джеймс.

Глава 9

Флетч оставил машину под табличкой «Личная стоянка начальника Третьего участка» и вошел в мрачное здание.

— Люпо занят, — сказал сержант, оторвавшись от пишущей машинки. — Учит клиента правилам хорошего тона.

— Мне бы не хотелось вмешиваться, но кто-нибудь мог бы сказать клиенту о его правах.

— О, ему все сказали. Ему прочли решение Верховного Суда в интерпретации Люпо.

— И как же звучит эта интерпретация?

— Ты никогда не слышал? Точно я не помню, но смысл таков: «Ты имеешь право кричать, истекать кровью, терять сознание и звать адвоката после того, как мы закончим с тобой. Видимые повреждения, включая выбитые зубы, согласно донесению арестовавшего тебя полицейского, были получены тобой до прибытия в участок». Многие потом подпускают от страха в штаны.

— Еще бы.

Сержант поднял трубку.

— Люпо. Пришел мистер И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн», — сержант передвинул каретку пишущей машинки. Отбил одну букву, затем другую. — Хорошо.

Он положил трубку и лучезарно улыбнулся Флетчу:

— Люпо сказал, что в среду он провел рейд специально для тебя. Гони двадцать долларов.

— Двадцать?

— Товар первоклассный, прямо из Мексики. Тебе повезло. Он поймал сотрудников рекламного агентства.

— Бедняги.

— Чтобы засадить их за решетку, трех пакетов не понадобилось. Открой второй ящик слева в его столе.

Флетч достал пластиковый пакет из второго ящика стола, стоящего первым в третьем ряду от окон.

— Большое спасибо.

— Люпо просил заплатить.

— Ты возьмешь кредитные карточки?

— Давай наличными. Для спортивного фонда полиции. Поверь мне, с его новой девицей занятия спортом ему просто необходимы.

— Я тебе верю. Зарабатывать на жизнь избиением людей не так-то легко.

— Это тяжелая работа.

— И потная.

Флетч выложил две десятки на стол сержанта.

— Мы как-нибудь займемся тобой, И. М. Флетчер. Чтобы выяснить, что означают эти чертовы И. М.

— О нет, — улыбнулся Флетчер. — Это секрет, который я унесу с собой в могилу.

— Мы вырвем его у тебя.

— Никогда. Об этом знала только моя мать, и я убил ее, чтобы заставить молчать.

Флетч подсел к столу сержанта.

— Раз Люпо занят, не мог бы ты помочь мне с одной фамилией.

— Какой? — сержант положил руку на телефон.

— Стэнуик. Алан. С одним «л».

— Тебя интересует что-то особенное?

— Нет. Обычная компьютерная проверка.

— Хорошо, — сержант набрал короткий номер, медленно продиктовал по буквам имя и фамилию, подождал, затем начал что-то записывать. Вся процедура заняла у него не больше трех минут.

— Стэнуик, Алан, не оплатил штраф, наложенный на него шесть месяцев назад в Лос-Анджелесе за стоянку автомобиля в неположенном месте. Одиннадцать лет назад лейтенант ВВС Алан Стэнуик в тренировочном полете спикировал на жилой дом в Сан-Антонио, Техас. Из полицейского участка жалобу переправили командованию ВВС, которое и наказало указанного Стэнуика, Алана.

— Это все?

— Все. Я тоже удивился. Фамилия показалась мне знакомой. Значит, он преступник. Я имею дело только с ними.

— Возможно, ты мог видеть ее на спортивных страницах, — Флетч встал.

— Да?

— Когда-то он был хорошим боксером.

Флетч поехал домой.

Жил он на седьмом этаже удобного, но некрасивого дома. Его квартира — гостиная, спальня, ванная и маленькая кухонька — сверкала безукоризненной чистотой. В ванной Флетч бросил одежду в ящик для грязного белья и влез под душ. Днем раньше, вернувшись после трехнедельного отсутствия, он стоял под душем три четверти часа.

Добавив дневную почту к той стопке, что громоздилась на кофейном столике со вчерашнего вечера, Флетч сел на диван и свернул самокрутку с «табаком» из пакета, полученного от полицейского детектива Герберта Люпо.

Полчаса спустя он один за другим распечатал все конверты и вместе с содержимым переправил их в корзинку для мусора. В них были одни счета.

Зазвонил телефон.

Перекатившись на кровать, Флетч снял трубку.

— Флетч?

— Мой Бог. Неужели я слышу мою дорогую, нежную жену, Линду Хейнс Флетчер?

— Что ты делаешь, Флетч?

— Кейфую помаленьку.

— Это хорошо.

— Я заплатил тебе сегодня.

— Я знаю. Мистер Джиллетт позвонил и сказал, что получил от тебя чек на всю сумму.

— Мистер Джиллетт? Из уважаемой юридической конторы «Дерьмо, Задница и Джиллетт»?

— Спасибо, Флетч. Я имею в виду деньги.

— Почему ты называешь этого Джиллетта мистером? В его брюках даже нет карманов.

— Я знаю. Он просто отвратителен, не правда ли?

— Я никогда не думал, что ты оставишь меня ради адвоката-гомосексуалиста.

— Мы лишь друзья.

— Еще бы. Так зачем ты звонишь?

Линда помолчала.

— Мне недостает тебя, Флетч.

— О Боже!

— Прошла целая вечность с тех пор, как мы были вместе. Тринадцать недель.

— Кот, должно быть, уже сгнил.

— Не следовало тебе выбрасывать его в окно.

— К тому же сравнительно недавно я кормил тебя ленчем. Думаешь, я набит деньгами?

— Вместе. Ты меня понимаешь?

— О!

— Я люблю тебя, Флетч. Трудно вот так сразу переступить через это чувство.

— Тут ты права.

— Иногда нам было хорошо вместе. Очень хорошо.

— Ты знаешь, теперь здесь совсем не пахнет котом.

— Помнишь, как мы уехали в твоем старом «вольво» и жили в нем целую неделю? Мы не взяли с собой ни одежды, ни денег, ничего.

— Кредитные карточки. Мы захватили кредитные карточки.

— У тебя по-прежнему старый «вольво»?

— Нет. «MG».

— О! Какого цвета?

— Зеленого.

— Я пыталась связаться с тобой.

— До того, как я выписал чек?

— Да. Ты уезжал?

— Да. Я работаю над статьей.

— Тебя давно не было дома.

— Это длинная статья.

— О чем?

— О проблемах сезонного наемного труда.

— Звучит не слишком интересно.

— Так оно и есть.

— А как же твой роскошный загар?

— Ничего страшного. Я живу в мотеле с бассейном. Ты работаешь, Линда? Когда мы говорили с тобой в последний раз, ты искала работу.

— Я немного поработала в антикварном магазине.

— Что-то случилось?

— Я уволилась.

— Почему?

— Не знаю. Хозяину магазина понравился кто-то еще.

— О!

— Флетч?

— Я еще здесь. Там, где ты оставила меня.

— Послушай, бракоразводный процесс уже закончен. Мы ничего не испортим, если побудем вместе.

— Не испортим что?

— Развод, естественно. Если бы нас застали вместе в ходе процесса, я бы не получила развода.

— О, это ужасно!

— А теперь нам ничего не грозит.

— Ты хочешь побыть со мной?

— Сейчас уже вечер, пятница, и мне недостает тебя, Флетч. Флетч?

— Я с тобой.

— Мы можем провести вместе эту ночь?

— Конечно.

— Я могу приехать через час.

— Отлично. Ключ все еще у тебя?

— Да.

— Мне надо отлучиться на несколько минут. В доме нет еды. Я схожу за пивом и сандвичами.

— Хорошо.

— Если меня не будет, заходи и жди меня. Я скоро вернусь.

— Хорошо.

— Я не задержусь.

— Я подожду.

— Только не приноси с собой кота.

— У меня нет кота. До скорого, Флетч.

Положив трубку, Флетч подошел к шкафу, достал чистые джинсы и тенниску, взял с кофейного столика пакет с марихуаной, бумажник и ключи, убедился, что дверь заперта, спустился на лифте в гараж, сел в машину и через полтора часа вернулся в прибрежный городок.

Глава 10

Когда он приехал, под потолком все еще горела лампочка. Бобби спала, лежа на спине.

Комната, которую снимал Флетч, находилась над рыбным магазином. Обстановка состояла из рюкзака, спальника и напольного мата, единственного предмета роскоши, который он себе позволил. В примыкающей нише располагались двухконфорочная газовая плита, крошечный, плохо работающий холодильник, раковина, душ и туалет.

В неделю эта комната обходилась ему дороже, чем месячная оплата городской квартиры. Замка в двери не было.

Бобби проснулась, когда он звякнул кастрюлькой о плиту.

— Привет.

— Привет. Хочешь супа?

— Да. Отлично.

Бобби не поднялась с мата. Ей было пятнадцать лет. Она успела еще похудеть за недолгие недели знакомства с Флетчем. Несмотря на загар, под глазами чернели круги, щеки ввалились, на руках и ногах виднелись следы уколов.

Флетч сел рядом, с кастрюлькой в одной руке и ложкой в другой.

— Поднимайся.

Бобби села, ее плечи казались уже грудной клетки.

— Работала?

— Раньше.

— Удачно?

— Сорок долларов. Подцепила двоих.

— Поешь.

Флетч влил ей в рот полную ложку супа.

— У одного парня были отличные часы. Я попыталась их украсть, но он не спускал с них глаз. Мерзавец.

— Ты потратила все сорок?

— Да. И уже укололась. Теперь их нет. Ничего нет.

Детская слезинка сформировалась в уголке левого глаза и покатилась по щеке.

— Не грусти. Завтра подцепишь кого-нибудь еще. Где ты брала товар?

— У Толстяка Сэма.

— Все хорошо?

— Конечно. Но товара у него мало.

— Мало?

— Он сказал, что, возможно, хватит на уик-энд.

— Где он вообще берет товар?

— Зачем тебе?

— Я просто подумал, что, связавшись с тем человеком, можно покупать дешевле.

— Я не знаю. Где-нибудь на берегу.

— Ты нашла его на пляже?

— Да. Он всегда там.

— Это точно.

— Куда ты ходил, Флетч? Тебя не было весь день. Ты пахнешь по-другому.

— По-другому?

— Ты пахнешь скорее, как воздух, а не человек.

— Как воздух?

— Я не знаю, что это означает.

— Я ненадолго заходил в дом с системой кондиционирования воздуха.

— Что-нибудь украл?

— Да, почистил пару магазинов на Мейн-стрит. На это ушло время.

— Добыча большая?

— Пара камер. Магнитофон. Но детектив в одном магазине положил на меня глаз. Пришлось ждать, пока он уйдет на ленч.

— Сколько получил?

— Двадцать три доллара.

— Не густо.

— Я хочу сказать, за целый день. Тебя не было и утром.

— Да, за целый день. Ешь суп.

Держа кастрюльку между коленями, Бобби поболтала суп ложкой, следя за расходящимися кругами.

— Комната, наверное, стоит дорого?

— Я еще не заплатил за нее.

— Как же ты тут живешь?

— Ее хозяин скупает у меня краденое. Поэтому я всегда без денег.

— Ты отдаешь ему то, что тащишь из магазинов?

— Да.

— Он платит тебе гроши.

— Да. Он скуповат.

— Мерзавец.

— И все время требует, чтобы я крал больше.

— Зря ты с ним связался.

— Ты приехала со Среднего Запада?

— А что?

— Ты так говоришь. Очень практично.

— Много денег тебе и не нужно. Ты же не колешься.

— Я пью таблетки. Ты знаешь.

— Я знаю. Но все же. От таблеток только вред. Они искусственные.

— Не так уж они и плохи.

— Естественные вещества лучше. Героин, например.

— Кого я хочу грабануть, так это Толстяка Сэма.

— Почему?

— У него полно товара.

— Сейчас у него почти ничего нет.

— Может, в следующий раз, когда он получит товар. Украсть у него товар и деньги, какая прелесть.

— Он — хороший человек.

— О чем ты?

— Я хочу сказать, это не магазин или что-то такое. Он — Толстяк Сэм. Он — личность. Он заботится о нас.

— Подумай, сколько ты сможешь получить, если я ограблю его.

— У тебя ничего не получится. Ты даже не знаешь, где он держит товар.

— Он никогда не уходит с пляжа. Он не покидает своей лачуги.

— Он должен, — возразила Бобби, — чтобы купить еду.

— Еду ему приносят. Венди и Карен.

— Я приносила ему еду.

— Ты?

— Когда он просил. Он давал мне деньги и говорил, что купить.

— И куда ты ходила?

— В супермаркет.

— Приходила и брала то, что нужно, с полок?

— Да. А как иначе?

— Не знаю. Я хотел бы грабануть его. Хотя бы один раз. Вот бы узнать, как попадает к нему товар.

— Мне все равно. У него хороший товар.

— Ты говоришь, он ждет следующую партию в ближайшие дни?

— Он должен получить товар. Он сказал, что его запасы кончаются, но дал мне все, что я могла оплатить. Он добр ко мне.

— Я бы с радостью грабанул его.

Как бы невзначай Флетч начал подбрасывать бумажник и ловить его. На пол выскользнула фотография.

— Кто это? — спросила Бобби.

— Никто.

Она поставила кастрюльку, подняла фотографию, долго смотрела на нее.

— Кто это? — повторила она.

— Один человек. Его зовут Алан Стэнуик. Ты никогда не видела его?

— Кто он?

— Когда-то я знал его. До того, как ушел из дома. Однажды он спас мне жизнь.

— А-а-а. Поэтому ты носишь его фотографию?

— Я никак не выброшу ее.

— На обороте написано: «Вернуть в библиотеку „Ньюс трибюн“».

— Я выкрал ее оттуда.

— Ты не работал в газете?

— Кто, я? Ты что, шутишь? Как-то я зашел туда с приятелем и случайно увидел эту фотографию. На столе. Я сунул ее в карман. Он спас мне жизнь.

— Как?

— Я разбил машину. Она загорелась. Я был без сознания. Он проезжал мимо. Остановился и вытащил меня из кабины. Кажется, он живет неподалеку. Ты уверена, что никогда не видела его?

— Абсолютно уверена.

— Мне так и не удалось отблагодарить его.

Бобби протянула фотографию Флетчу.

— Я хочу спать, Флетч.

— Хорошо.

Он снял тенниску, джинсы, погасил свет, забрался в спальник.

— Тебе действительно двадцать шесть? — спросила Бобби.

— Да, — солгал он.

— Мне никогда не исполнится двадцать шесть, правда?

— Наверное, нет.

— И что я должна думать об этом? — спросила она.

— Не знаю.

— Я тоже.

Глава 11

В нашей работе нет выходных, напомнил себе Флетч.

Поэтому субботним утром он встал, надел шорты и пошел на пляж.

Кризи лежал на спине, заложив руки под голову. На песке еще блестела роса. Лачуга Толстяка Сэма отбрасывала длинную тень.

— Что происходит, парень? — Кризи даже не взглянул на Флетча.

— Ничего особенного.

— Мне холодно. Хочу есть. Не подкинешь на хлеб?

— Двенадцать центов, — Флетч достал из кармана монетку в десять и две — в один цент и бросил их на песок рядом с Кризи.

Тот хмыкнул. Двенадцать центов не произвели на него никакого впечатления.

— Ты же мастер по магазинным кражам, — сказал он.

— Ихние детективы уже знают меня.

— Надо сменить поле деятельности, парень. Навестить соседние города.

— А как я привезу сюда добычу для продажи?

— Мотоциклисты не слишком щепетильны. Им не впервой подвозить человека с тремя портативными телевизорами, — и Кризи расхохотался. — Когда-то я умел грабить квартиры, — добавил он. — У меня даже были инструменты.

— И что случилось?

— Меня ограбили. Какой-то мерзавец украл мои инструменты. Подонок.

— Право, это забавно.

— Мне было не до смеха.

— Жаль, что ты не смог обратиться за страховкой.

— Да и сил у меня уже нет, — Кризи потянулся. — Я старею, парень.

— Ты, должно быть, принял вчера не то, что следовало.

— Ничего подобного. Прошлая ночь была для меня звездной дорогой.

Не так давно Кризи был ударником в рок-группе. Они пробились наверх. Большая нью-йоркская компания, выпускающая пластинки, вложила в них сто тысяч долларов и за один год получила три с половиной миллиона прибыли. Они записали диск, отправились в турне по стране, записали второй, вновь провели турне, записали третий диск и вместе с другой группой поехали в Европу. Кризи барабанил, путешествовал, не отказывал себе ни в спиртном, ни в женщинах, ни в наркотиках. Год спустя на его счету было шесть тысяч долларов, а сам он напоминал выжатый лимон. Компания заменила его ударником из Арканзаса. Кризи только обрадовался такому исходу: работать он больше не хотел.

— Я, бывало, обчищал дома вдоль побережья. Иногда забирался на холмы. В дом одного бедолаги я вламывался семь раз. Он всегда покупал именно то, что было украдено. Даже не менял фирму. Стереосистему РСА, телевизор Sony, фотоаппарат Nikon. И расставлял все на прежние места. Мы словно придумали новую игру. Он покупал вещи и приносил их в дом для меня, а я их забирал. Чудесно. Когда я пришел в восьмой раз, дом оказался пуст. Он решил, что с него хватит, и смылся.

— А сейчас у тебя нет сил даже на это, так?

— Нет, это же работа. Я лучше полежу на пляже.

— А где ты возьмешь монеты?

— Я не знаю, парень. Не знаю.

— Толстяку Сэму надо платить.

— Надо, — вздохнул Кризи. — Сукин он сын.

— Интересно, где он берет товар, — задумчиво сказал Флетч.

— Я ничего об этом не знаю, — ответил Кризи.

— Я и не спрашиваю.

— Это мне ясно. Я бы грабанул его, не задумываясь. Тогда у меня были бы свои запасы. А он найдет, где взять. Но этот сукин сын никогда не уходит с пляжа. По крайней мере, я не видел, чтобы он уходил. Не могу раскусить этого сукиного сына.

В последнюю панику, когда вокруг собрались наркоманы, а Толстяк Сэм заявил, что у него ничего нет, Флетч устроился на песке неподалеку от лачуги Толстяка и наблюдал за ней всю ночь. Никто не входил и не выходил из лачуги. Флетч говорил с каждым, кто приближался к ней. То были сплошь наркоманы. Ни один из них не мог принести товар.

Но в половине двенадцатого утра прошел слух, что Толстяк Сэм, который не покидал лачуги, вновь начал торговлю. Без всяких ограничений. Так оно и было. Паника кончилась.

— Он — колдун, — сказал Кризи. — Чертов колдун.

— Тут ты прав. Бобби говорит, что его запасы подходят к концу.

— Да. Он ввел ограничения. Да я не волнуюсь. Он все достанет. Неужели ты думаешь, что он не достанет товар? Он всегда его достает. Иногда день или два он продает меньше, чем обычно, но потом все возвращается на круги своя. И товар приносят. Он ему нужен.

— Я не сомневаюсь, что товар он получит, — кивнул Флетч.

— Получит наверняка.

— Я в этом уверен.

— Послушай, Флетч, а ты заметил, что полиция все время хватает одного и того же малого?

— Да.

— Это забавно. Одного и того же малого.

— Он из местных. Монтгомери.

— Гамми Монтгомери.

— Его отец — большая шишка в этом городе.

— Каждые десять дней, максимум две недели, его забирают и допрашивают. Всю ночь наставляют его на путь истинный. Отпускают утром. А он прямиком бежит к Толстяку Сэму за новой дозой.

— Вероятно, он никого не выдает.

— Конечно. Иначе нас отправили бы за решетку. О, парень, ты не представляешь, как глупы полицейские.

— Их заботят только местные подростки. Отец Монтгомери — директор школ округа или что-то в этом роде.

— Спрашивать лучше у своих. Они знают, что мы им ничего не скажем. Поэтому они всегда хватают его, этого малого, и пытаются выбить из него правду. Забавно.

— Сегодня утром у тебя прорезалось чувство юмора, Кризи.

— Я провел изумительную ночь. Звезды спустились вниз и говорили со мной.

— И что они сказали?

— Они сказали: «Кризи — ты избранник божий. Ты поведешь людей в море».

— Мокрый у тебя вышел сон.

— Да. Мокрый.

— Я должен встретиться с одним человеком, — Флетч встал.

— А я должен украсть деньги.

Кризи не пошевельнулся. Он смотрел в море, куда должен был повести людей после очередной дозы героина.

Флетч, скрестив ноги, сидел в тени лачуги Вэтсьяайны. Сам Вэтсьяайна, скрестив ноги, сидел внутри.

— Несколько красненьких, — попросил Флетч.

— Таблеток нет, — ответил Вэтсьяайна.

— У меня двадцать долларов.

— Жду новую партию. Поболтайся поблизости.

— Мне надо сейчас.

— Я понимаю, — Флетч никогда не встречал более добрых глаз. — Ничего нет. Осталось чуть-чуть героина.

— Дерьмо.

— О вкусах не спорят. Как Бобби?

— Спит.

— Ты ей не безразличен, Флетч. Она приходила вчера вечером.

— Я знаю.

— Она ужасно выглядит.

— И что?

— Почему бы тебе не увести ее отсюда?

— Ты думаешь, что Гамми заговорит?

Глаза Вэтсьяайны на мгновение сверкнули:

— Думаю, что нет.

— Почему нет? Они все время бьют его.

— Пока он не заговорил.

— Почему они постоянно забирают именно его?

— Он — местный. Его можно прижать. Допрашивая одного подростка вместо того, чтобы сегодня забирать тебя, а завтра — меня, они рассчитывают, что в конце концов заставят его дать показания. Я с этим уже сталкивался.

— И у них это получится? Они сломают его?

— Сомневаюсь. Он ушел слишком далеко. Он ничего не чувствует.

— Как мы узнаем, что он заговорил?

— Люди в синей форме с большими дубинками спустятся с неба, ангелы-мстители Общества, и солнечные лучи будут отражаться от их сверкающих шлемов.

— Как мы узнаем, что они придут?

— Они не придут. Поверь мне, Флетч. Все будет хорошо. Бояться тебе нечего.

— Толстяк Сэм, я слышал, тебя хотят ограбить.

— Кто?

— Не могу сказать.

— Кризи? Сейчас ему трудно даже ходить.

— Не Кризи. Кто-то еще.

— Кто хочет ограбить Вэтсьяайну?

— Он говорит, что знает, откуда ты получаешь товар.

— Этого не знает никто.

— Он говорит, что ты получаешь товар прямо на пляже. Что кто-то приносит его тебе. Это правда?

— Сынок, правды не существует.

— Он говорит, что в следующий раз, когда ты будешь получать товар, он придет к тебе. Он хочет забрать и товар, и монеты.

— Невозможно. Так у него ничего не выйдет.

— Как так?

— Ничего у него не выйдет.

— Как ты получаешь товар?

— Я молюсь, и он появляется у меня. Ты хороший парень, Флетч, только не слишком умный. Тебе говорили об этом раньше?

— Да.

— Я так и думал. Никто не будет грабить Вэтсьяайну.

— Это возможно? Тебя могут ограбить?

— Никогда. Никак. Расслабься. Завтра к полудню у меня будут красненькие. Ты дотянешь?

— Дай мне то, что у тебя осталось.

— Дай мне двадцатку.

— Никто не захочет грабить тебя, Сэм.

— Если это случится, товара больше не будет.

— Никто не хочет, чтобы это случилось.

— Разумеется, нет.

— Дом мистера Стэнуика.

Флетч включил вентилятор под потолком телефонной будки, чтобы заглушить шум транспорта.

— Миссис Стэнуик, пожалуйста.

— К сожалению, миссис Стэнуик нет. Что-нибудь ей передать?

— Мы звоним из Рэкетс-клаб. Вы не знаете, где может быть миссис Стэнуик?

— Но она должна быть там, сэр, то есть в клубе. Она играет сегодня утром и сказала, что останется на ленч. Думаю, она хочет встретиться с отцом.

— И сейчас она в клубе?

— Да, сэр. Она предполагала провести там весь день.

— Мы поищем ее. Извините за беспокойство.

Как обычно, в субботнее утро дорога вдоль побережья была забита машинами. Флетч зашел в универмаг и купил новую тенниску, пару белых носков и теннисные шорты.

Глава 12

Флетч оставил машину на клубной стоянке, обогнул здание и через служебный вход вошел в раздевалку. На дверцах шкафчиков висели таблички с фамилиями их хозяев. На самой свежей значилось: «Андервуд». Новые члены клуба. Обслуживающий персонал еще не мог привыкнуть к ним и их гостям.

Когда Флетч входил в теннисный павильон, его остановил старший официант.

— Извините, сэр. Вы гость клуба?

— Я гость Андервудов, — ответил Флетч.

— Их сейчас нет, сэр. Я их не видел.

— Они приедут попозже.

— Очень хорошо, сэр. Может быть, вы хотите что-нибудь выпить, ожидая их приезда?

Флетч заметил Джоан Стэнуик.

— Мы внесем стоимость напитка в счет Андервудов.

— Апельсиновый сок с водкой, пожалуйста.

Он сел за столик Джоан Стэнуик.

— Вы Джоан Стэнуик, не так ли?

Она сидела за столиком для двоих, глядя на теннисные корты. Перед ней стоял полупустой бокал «мартини» со льдом.

— Да, а что?

— Я не видел вас с самой свадьбы.

— Вы друг Алана?

— Мы вместе служили в авиации, — ответил Флетч. — В Сан-Антонио. Мы с Аланом не встречались уже много лет.

— И тем не менее вы узнали меня.

— Разве вас можно забыть? Вы не будете возражать, если я сяду?

— К сожалению, у меня не такая хорошая память, как хотелось бы, — улыбнулась Джоан. — Я не могу вспомнить, как вас зовут.

— Не только вы, — ответил Флетч. — У меня самая незапоминающаяся фамилия на свете. Атреламенски. Джон Атреламенски.

— Джон мне вполне по силам.

На столе лежал фотоаппарат «Поляроид».

— Вы живете в этом округе, Джон?

— Нет. В Батте, Монтана. Я здесь по делам. Улетаю сегодня днем.

— И какие же у вас дела?

— Мебель. Мы обставляем гостиницы, знаете ли.

— Понятно. Жаль, что вы не застали Алана. Он на авиационном конгрессе в Айдахо.

— Алан все еще летает?

— Постоянно.

— В отличие от остальных, он всегда любил летать. Я никогда не забуду, как он спикировал на жилой дом в Сан-Антонио, выполняя тренировочный полет.

— Спикировал на жилой дом?

— Он никогда не говорил вам об этом? От ударной волны вылетели все стекла. Вмешалась полиция. Командование сурово наказало его.

— Мужья рассказывают далеко не все.

— Думаю, он стеснялся этой истории.

— Как приятно встретиться со старым другом Алана. То есть встретиться вновь. Расскажите мне что-нибудь еще.

— Другие его проступки мне не известны. Мы не были очень близки. Тогда я приехал в ваш город на неделю, случайно столкнулся с Аланом, и он пригласил меня на свадьбу.

— Но вы моложе моего мужа.

— Не намного. Мне тридцать.

— Я бы дала вам гораздо меньше.

— Торговля мебелью полезна для здоровья.

— Алан будет сожалеть о том, что разминулся с вами.

— Я в этом не уверен.

— О?

— Мы слегка поцапались на вашей свадьбе.

— Почему?

— Я нелестно отозвался о большом бизнесе, а Алану это не понравилось.

— Как вы могли? — в ее глазах заиграли веселые искорки.

— Тогда я был моложе и не получал зарплату в большой корпорации.

— Наверное, вы что-то сказали о женитьбе на дочери босса.

— Нет. А это так?

— Он женился на дочери босса, то есть на мне. Это у него больное место. Возможно, поэтому он так и рассердился.

— Я этого не знал. Полагаю, тогда я дал маху.

— Ерунда. Вы не были ни первым, ни последним. Бедняга Алан отдает все свободное время, доказывая всем и вся, что он женился на мне ради меня, а не папочкиной компании.

— Он работает у вашего отца?

— Сейчас я даже не знаю, кто у кого работает. Алан ведет дела. Отец организует теннисные турниры. Откровенно говоря, отец делает то, что говорит ему Алан.

— Алан всегда казался мне деловым человеком.

— Особенно теперь.

— И где он работает?

— «Коллинз Авиейшн».

— Никогда не слышал об этой фирме. Извините.

— Вы и не могли о ней слышать, если далеки от авиации. «Коллинз Авиейшн» производит различные узлы, из которых другие корпорации собирают самолеты.

— Не какая-нибудь химчистка?

— Отнюдь.

— Видите, как я плохо разбираюсь в бизнесе. Я даже не слежу за курсом акций на бирже.

— Акции «Коллинз Авиейшн» практически не продаются. Они принадлежат нам.

— Все акции?

— Нам и нескольким друзьям семьи. Вы понимаете, семейному доктору, однокурснику отца в Гарварде, с которым он жил в одной комнате студенческого общежития… таким вот людям. Все богаты, как крезы.

— Как мило.

— Действительно неплохо, когда все твои знакомые богаты. Никогда не возникает спора о том, кому платить за выпивку.

— Заказать вам еще коктейль?

— Почему бы и нет?

Флетч кликнул официанта.

— Между прочим, Джон, а как вам удалось попасть в Рэкетс-клаб?

— Я — гость Андервудов. У меня с ним общие дела. Он узнал, что мой самолет вылетает после полудня, и предложил заехать в клуб, что-нибудь выпить, поплавать в бассейне.

— Андервуды? Я их не знаю. Должно быть, новые члены.

— Я тоже не в курсе.

— Но где ваша теннисная ракетка?

— Я брал ее напрокат. И вернул перед тем, как зайти сюда.

— Понятно.

— «Мартини» со льдом, пожалуйста, и апельсиновый сок с водкой, — заказал Флетч.

— Сию минуту, миссис Стэнуик, — ответил официант.

— Рэкетс-клаб — любимое детище отца. Он разве что не строил клуб своими руками. Если хотите знать, Рэкетс-клаб — основной держатель акций «Коллинз Авиейшн». Даже стул, на котором вы сидите, возможно, разрабатывали для зала ожидания аэропорта в Олбани. В Олбани есть аэропорт?

— Олбани, штат Нью-Йорк?

— Да.

— Кого это волнует?

— Логично. Кого волнует Олбани в штате Нью-Йорк.

— Разве что тех, кто там живет.

— Разве что их. Это точно. Обычно я не пью «мартини» после того, как играю в теннис.

— А чем вы обычно занимаетесь после тенниса?

— Всем понемногу. Алан часто в отъезде. По понедельникам и средам он никогда не приходит домой раньше одиннадцати ночи. По уик-эндам он садится в самолет и летит по делам. Дела, дела, дела. А вот и наши коктейли.

— Ваш бокал, миссис Стэнуик, — поклонился официант.

— За дела! — подняла тост Джоан.

— По понедельникам и средам он не приходит домой раньше одиннадцати? — повторил Флетч.

— Бывает, что и позже. По четвергам заседания правления клуба. Это даже удобно, четверг — выходной день у слуг. Мы с Джулией ужинаем в клубе. Джулия — моя дочь. Вы ее еще не видели. Чем занимается Алан по четвергам, я не знаю. А вот вторники мы проводим вместе. Он очень внимателен ко мне по вторникам.

— Помнится, Алана ранило в Азии.

— Да, у него шрам на животе и «Пурпурное сердце».

— Сейчас с ним все в порядке?

— Конечно. Он в полном здравии.

— Неужели?

— А что вас удивляет?

— Он всегда боялся заболеть раком. Стоило кому-то закурить, как он говорил об этом. Он называл сигареты раковыми палочками.

— Что-то я этого на заметила.

— У него не было рака?

— О Господи! Даже не упоминайте этого слова.

— Потрясающе.

— Что именно?

— То, что он не болел раком.

— Он не так много курит. Да и вы, Джон… как вас там, по-моему, не можете пожаловаться на здоровье.

— Я не был в Азии.

— Вы, похоже, в отличной физической форме.

— Оверфлайт.

— Что?

— Оверфлайт. Я пытаюсь вспомнить фамилию шофера Алана. Овер…

— Эберхарт. Берт Эберхарт.

— Точно. Мне он показался отличным парнем. Он все еще здесь?

— Ну и память у вас. Он все еще здесь. Толстый и лысеющий. Он живет на побережье. Виззард-роуд. Женат на какой-то выскочке. Трое отвратительных детей. У него страховая компания.

— Страховая компания?

— Да. Сам Алан, «Коллинз Авиейшн» и даже этот клуб застрахованы у него. Он хорошо обеспечен. Благодаря Алану. Они дружат еще с Колгейта.

— Он хорошо устроился. Учитывая полеты Алана, он наверняка дерет здоровенные взносы.

— Это такая глупость. Мой отец хотел, чтобы через ежемесячные взносы, которые приходится выплачивать Алану, тот осознал, как дорога его жизнь. Он пытался заставить Алана отказаться от полетов после рождения дочери. Ничего не вышло. Алан платит страховку и не упускает ни единой возможности подняться в небо.

— Взносы платит Алан? Не компания?

— В нашей семье слово «компания» означает мой отец. Алан обязан страховаться, но за страховку должен платить сам. Так решил отец. Жаль, правда, что его усилия ни к чему не привели.

— Из того, что вы рассказали, я понял, что Алану просто необходима разрядка.

— Для этого есть клуб.

— Я думаю, летая, он снимает нервное напряжение, — заметил Флетч.

— А других доводит до инфаркта. Я не хочу даже думать, на чем он летает в этот уик-энд. Для развлечения, как вы говорите. Вы даже не представляете, что он поднимает в воздух. Во всяком случае, на самолеты это не похоже. Скорее, это какие-то варварские орудия, которыми перебрасываются дикари. Ужасно.

— Должно быть, вам с ним нелегко.

— Хоть бы он перестал летать.

— Меня давно занимал один вопрос.

— Отец опаздывает на ленч.

— Он должен прийти?

— Двадцать минут назад.

— Пожалуй, мне пора.

— Нет, нет. Ему будет приятно познакомиться с вами. Друг Алана и все такое. Так что вас занимало?

— Почему на свадьбе не было родителей Алана?

— Родителей Алана?

— Да.

— Они ему совсем чужие. Он никогда не видится с ними.

— Никогда не видится?

— Вас это удивляет?

— Да, конечно. Мне казалось, что они были очень близки.

— Нет. Он их ненавидит. Так было всегда. Я с ними ни разу не встречалась.

— Неужели это правда?

— Вы перепутали Алана с кем-то еще.

— Я-то был уверен, что Алан регулярно навещает родителей. По меньшей мере, раз в полтора-два месяца.

— Только не Алан. Родители всегда давили на него. Я думаю, переломом стал турнир «Золотые перчатки».

— «Золотые перчатки»? Я помню, Алан занимался боксом.

— Занимался, потому что отец заставлял его. Каждый день после уроков он шел в подвал и тренировался до ужина. Ему пришлось участвовать в первенстве штата. Он возненавидел бокс. И отказался ехать на национальный чемпионат. С тех пор он и его отец не разговаривают.

— Я, должно быть, все перепутал.

— Должно быть. И он всегда говорил, что его мать — неврастеничка. Почти не встает с постели.

— И вас не интересовали родители Алана? Вы не хотели с ними встретиться?

— Нет, если Алан говорит правду. А в этом-то я уверена. Поверьте мне, дорогой, у окружающих меня людей достаточно трудные характеры, так что мне не хочется обременять себя еще и родственниками мужа.

— Я понимаю.

При появлении интересного, представительного мужчины лет пятидесяти с небольшим, одетого в легкие белые брюки и синий блейзер, павильон оживился. Ему махали руками. Мужчины, сидевшие за ближайшими к двери столиками, вставали. Женщины лучезарно улыбались. Старший официант, радостно кивая, затрусил навстречу.

— Это мой отец, — прокомментировала Джоан.

— Да, — кивнул Флетч. — Я его узнал.

— Не огорчайтесь, если он не вспомнит вас.

— Почему он должен меня помнить?

— Потому что ты красавец. Я вся горю. Тебе действительно нужно уезжать сегодня?

— Я должен вернуться вечером.

— Но завтра воскресенье.

— Послушайте, у вас с Аланом должно быть какое-нибудь местечко, куда вы можете поехать и остаться вдвоем. Только вы и больше никого.

— Ранчо.

— Что?

— Алан покупает ранчо. В Неваде. Для нас.

— Отлично.

— Что тут отличного. Это ужасно. Кому нужно ранчо в Неваде?

— Таких не так мало.

— Ребенком я провела лето на ранчо. Жара, пыль, грязь. Скука. Невероятная скука. Все мужчины словно сухие крендельки, посыпанные солью. А как они говорят! Каждое слово тянется, как резинка, а конец предложения ясен уже с самого начала. И речь заходит только о четвероногих. Нет, любоваться коровами — это не для меня.

— Тогда зачем вам ранчо?

— Алан хочет его купить. Я там еще не была. Алан настаивает, чтобы мы полетели туда на следующий уик-энд.

— На следующий уик-энд?

— Можешь представить, с каким ужасом я жду этого дня.

— Но там вам удастся побыть вдвоем.

— Черта с два. За домом есть взлетная полоса. Это мне уже известно. Так что Алан вновь будет улетать по важным делам, а мне придется глядеть на коров в обществе просоленных сухарей в джинсах.

— Так откажитесь. Отговорите Алана от покупки.

— Через неделю он должен внести задаток. Наличными.

— Наличными?

— Да. Разве это не безумие? Наличные. Он сказал, что люди там признают только те деньги, за которые могут подержаться руками. Если он привезет наличные в бумажном пакете или чемодане и вывалит их на стол, то сможет выгадать какие-то проценты.

— Они не могут быть такими дикарями.

— Это же Невада, дорогой. Откуда нам знать, что может понравиться сухарю в джинсах, думающему лишь о коровах. О, папа!

Флетч встал.

— Это старый друг Алана. Они вместе служили в авиации. Джон…

— Яменаралески, — продолжил Флетч, пожимая руку отцу Джоан.

— Рад познакомиться с вами, мистер Яменаралески, — улыбнулся Джон Коллинз. — Оставайтесь с нами на ленч.

Глава 13

Флетч принес стул от соседнего столика. Джон Коллинз сел лицом к дочери. В час дня на кортах не было ни души. Игроки перекочевали в павильон.

Джоан убрала фотоаппарат.

— Джон торгует мебелью, папа. Он из Грэнд-Рейпидс, что в Мичигане.

— Из Батте, Монтана, — поправил ее Флетч.

— О?

Флетч выбрал верный путь. Мало того, что никто не мог запомнить его фамилию, ни отца, ни дочь не интересовали ни торговля мебелью, ни городок Батте в штате Монтана. Он мог не сомневаться, что к завтрашнему дню о его существовании забудут раз и навсегда.

— «Мартини» до ленча? — укоризненно спросил Джон Коллинз.

— Я собиралась поспать днем, — ответила Джоан, глядя на Флетча.

— Хорошо хоть, что Джон пьет апельсиновый сок.

— Он с водкой.

— А-а. Понятно. От большого количества этой смеси утром болит голова, — Джон Коллинз широко улыбнулся. — Вы играете в теннис, Джон?

— Очень плохо, сэр. Теннис — прекрасная игра, но у меня так мало свободного времени.

— Вы должны находить время, чтобы наслаждаться жизнью и заботиться о своем здоровье. Это лучший способ успеть все сделать.

— Да, сэр.

— Разумеется, при этом неплохо иметь весьма способного зятя, который продолжает твое дело. Иногда у меня возникает чувство вины из-за того, что я играю, а Алан работает. Откуда вы знаете Алана?

— Мы вместе служили в авиации. В Техасе.

— Джон сказал, что Алан однажды спикировал на дом. В Сан-Антонио. Он говорил тебе об этом, папа?

— Естественно, нет.

— Мы тогда были лейтенантами, — ввернул Флетч. — Его сурово наказали. Полагаю, мне следовало умолчать об этом.

— Наоборот, — возразил Джон Коллинз. — Нам давно пора узнать о проступках Алана. Теперь мы прижмем его к стенке. Может, он натворил что-нибудь еще?

— Нет, сэр.

— На этот уик-энд он отправился в Айдахо, испытывает чей-то экспериментальный самолет. Вы все еще летаете?

— Только с билетом в кармане.

— Молодец. Как я хочу, чтобы Алан прекратил эти полеты. Он играет слишком важную роль в жизни многих людей, чтобы идти на такой риск. Вы были с ними за океаном?

— Нет. Меня послали на Алеутские острова.

— О!

Флетч улыбнулся. Плевать они хотели и на Алеуты.

Без всякого заказа Джону Коллинзу принесли сандвич с запеченным сыром и бутылку эля.

— Что вы будете есть? — спросил он.

— Сандвич с цыпленком, — ответила Джоан. — И майонезом.

— А мне с сыром, — добавил Флетч. — И бутылку пива.

— Вы приняли правильное решение, порвав с авиацией, — заметил Джон Коллинз.

Флетч рассмеялся:

— Мне нравится продавать мебель.

— Дело в том, что Алану необходима молодежь, — продолжил старший Коллинз. — Друзья. Люди, на которых он мог бы положиться. А его окружают одни старики, начавшие работать еще со мной. Я все время твержу ему, что пора отправить их на пенсию, но он не слушает. Лучше, говорит, их брюзжание, чем новички, которые придутся не ко двору.

— Папа. Он ничего такого не говорил.

— Ну сказал бы, будь у него чувство юмора.

— Он отлично понимает юмор, — Джоан бросилась защищать мужа.

— Он хоть раз рассмешил тебя? — настаивал на своем Джон Коллинз. — Когда это было?

— Ну, на днях он говорил с Джулией. Не помню о чем. Кажется, насчет того, что пора спать.

— Буян, — вздохнул Коллинз. — Мой зять — буян. У него было чувство юмора, когда вы служили в Техасе?

— Алан оставался серьезным при любых обстоятельствах, — ответил Флетчер.

— Я тревожусь за людей, лишенных чувства юмора. Вот и ваш ленч. Они все воспринимают на полном серьезе. Все они склонны к самоубийству.

— Если сигареты не покончат с ними раньше.

— Что? — Джон Коллинз наклонился к Флетчу.

— Сигареты. Алан всегда боялся заболеть раком.

— Алан никогда не говорил мне об этом, — добавила Джоан.

— Должно быть, он сжился с этим. Или преодолел страх.

— Все должны бояться рака. У него болен кто-нибудь из родственников? Хотя откуда нам знать? Мы никогда не встречались с его семьей. Надо бы выяснить, живы ли они.

— Алан не говорит о них, — пояснила Джоан. — Мне кажется, он даже не переписывается с ними.

— Я его не виню, — продолжал Джон Коллинз. — Только мерзавец может заставлять сына заниматься боксом. Глупейший вид спорта. Алан мог бы стать выдающимся теннисистом, если бы начал играть смолоду. А ему пришлось тратить время черт знает на что. Я считаю, что принуждать сына к боксу может лишь тот отец, который хочет видеть его в гробу.

— Ты сегодня в блестящей форме, папа. Один афоризм лучше другого.

— Почему бы и нет? Такая приятная компания. Его отец так и не понял, что Алан очень умен. Просто чудо, что ему не вышибли мозги.

— Перед твоим приходом, папа, мы говорили о ранчо, которое Алан покупает в Неваде.

— Понимаю. Хорошая идея.

— Наоборот, отвратительная.

— Наша семья слишком мало вкладывала в недвижимость. Что у нас есть? Городские дома, да то местечко в Аспене. Нам и раньше следовало покупать землю. Но никто не хотел этим заниматься. Я рад, что Алан переступил черту.

— Меня тошнит от одной мысли о ранчо.

— Ты же не должна там жить.

— Судя по словам Алана, этот миллион акров в Неваде станет нашим духовным прибежищем.

— Тебе, конечно, придется съездить туда разок-другой, пока Алан будет приводить в порядок дела. Вам это пойдет на пользу. И Джулии тоже. Тебе, должно быть, надоело, что твоя мать и я вечно сидим у вас на шее.

— Она плохо себя чувствует.

— Я помню день, когда твоя мать первый раз выпила «мартини» до ленча. Джин способствует депрессии, моя девочка.

— Мой Бог. Можете сидеть у нас на шее. Раньше меня это не тяготило.

— Джим Свартаут оказался полезным человеком?

— Кто?

— Джим Свартаут. Из «Свартаут Невада Риэлти». Крупнейшая фирма в Неваде. Я порекомендовал Алану обратиться к нему, когда тот завел разговор о ранчо. Насколько я понимаю, Алан ведет переговоры именно с ним.

— О да. Он нам очень помог. Именно он нашел для Алана это ранчо. Мы собираемся туда на следующий уик-энд. Повезем задаток, наличными.

— Веселей, старушка. Алан абсолютно прав, вкладывая деньги в ранчо. Абсолютно прав, — Джон Коллинз допил эль. — А теперь поглядим, сможем ли мы выманить юного Джона на корт.

— Нет, сэр. Но премного вам благодарен. Видите ли, времени у меня в обрез. Я должен успеть на самолет.

— О, — в голосе Коллинза слышалось искреннее огорчение. — Очень жаль.

— У вас изумительный клуб. Со слов Джоан я знаю, как много вы для него делаете.

— Ну, она могла бы не напоминать об этом. Я действительно уделяю клубу много внимания. Молодежь должна иметь место для развлечений и занятий спортом. Особенно теперь, когда молодые люди не могут появляться на пляже.

— О?

— Наркотики. Черт бы их побрал. Везде наркотики. На всем берегу. Сильные наркотики. Героин. Опиум. Не говоря уже о таблетках и амфитаминах. В наши дни отправить подростка на пляж, все равно что послать его в ад.

— Взрослые продают наркотики детям, — добавила Джоан. — Буквально навязывают их. Вы можете представить что-нибудь более отвратительное? Это же безумие. Заставлять детей принимать наркотики!

— Я несколько раз говорил с начальником полиции, Каммингсом, — продолжил Джон Коллинз, — настоятельно требуя, чтобы он прекратил это безобразие. Я даже предложил заплатить специально нанятым детективам, чтобы они выяснили, откуда на пляже наркотики и кто их туда доставляет. Он говорит мне, что принимает все меры. У него на пляже есть осведомитель, но дело затрудняется из-за того, что люди на берегу приходят и уходят, постоянно меняются, прикрываются вымышленными фамилиями. И контролировать положение чрезвычайно трудно. Не за что зацепиться. Он полагает, что детективы ничем не помогут.

— Я не знала о твоем предложении, папа. Это ты хорошо придумал.

— Покончить с наркотиками — насущная необходимость. При таком росте краж, взломов, ограблений нельзя сидеть сложа руки. Так мы докатимся и до убийств. Но больше всего меня волнуют эти молодые люди, обрекающие себя на медленную смерть. Это же ужасно. И они не знают ничего другого. Жизнь у них — кромешный ад.

— Я полностью с вами согласен, сэр, — вставил Флетч.

— Наш достопочтенный начальник полиции вскорости уходит на покой, а в предпенсионном возрасте люди не отличаются высокой активностью. Поэтому я твержу Алану: гони этих старых пердунов, дай им их деньги и пусть катятся на все четыре стороны. Компании они уже ничего не дают. Вот и Каммингс больше думает о пенсии. Охрана правопорядка его не занимает. Может, от него пора избавляться. После его ухода нам удастся совладать с этим бедствием.

— Кто знает, сэр. Может, с ними справятся и без полиции, — заметил Флетч.

— Хотелось бы в это верить, — кивнул Джон Коллинз. — Но кто за это возьмется?

— Да, — улыбнулся Флетч. — У вас великолепный клуб.

— По крайней мере, наркотиков здесь нет. За исключением «мартини», что некоторые идиоты заказывают до ленча.

Глава 14

Следующий час Флетч провел в темноте и прохладе игровой комнаты клуба. Никто не играл ни на бильярде, ни в пинг-понг, не смотрел телевизор.

Первым делом он позвонил Марвину Стэнуику в Нонхиген, штат Пенсильвания.

— Мистер Стэнуик?

— Да.

— Это Сидней Джеймс из «Кейзуэлл Иншурерс оф Калифорния».

— Как поживаешь, мой мальчик? Что ты надумал насчет «Бронзовой звезды»?

— Я еще не решил, сэр.

— Сомневаюсь, что тебе могут предложить еще одну.

— Я не ожидал, что мне предложат и эту.

— Я советую тебе получить ее. Кто знает, что нас ждет впереди. Может, у тебя будет сын, который спросит тебя о ней, или внук.

— Я в этом не уверен. В наши дни женщины не хотят рожать детей.

— Тут ты совершенно прав. Сам жду не дождусь, когда же Алан и его жена подарят мне внука или внучку.

— Что?

— Мне кажется, им пора, не правда ли? Сколько они женаты? Лет шесть, а то и семь.

— У них нет детей?

— Разумеется, нет. Иначе мы побывали бы в Калифорнии. Мы бы не упустили случая повидать ребенка Алана.

— Понятно.

— Ну, мистер Джеймс. Полагаю, вы позвонили, чтобы узнать, как наше самочувствие. Миссис Стэнуик и я вполне здоровы. Как раз думаем о ленче.

— Рад это слышать, сэр.

— Ты, должно быть, очень честолюбив, раз работаешь по субботам. Мне самому надо возвращаться в магазин после ленча, но я-то думал, что кроме меня по субботам все отдыхают. Правда, тебе-то, возможно, приходится работать по субботам лишь потому, что в будние дни ты слишком много времени проводишь на телефоне.

— Мы стараемся подсчитать, сколько времени проводит в воздухе ваш сын.

— Слишком много.

— Вы говорили, что он бывает у вас раз в шесть недель?

— Примерно так.

— Он прилетает надолго?

— На ночь или две.

— Он останавливается у вас дома?

— Нет. Он и второй пилот останавливаются в гостинице «Нонхиген Инн». У них там номер. Алан такой же, как ты. Если он не будет сидеть на телефоне сорок пять минут из каждого часа, то жизнь, по его мнению, замрет на месте. Ему необходим гостиничный коммутатор.

— Сколько же времени он проводит у вас?

— Я не очень понимаю, к чему эти вопросы, но человек, награжденный «Бронзовой звездой», должен знать, что он делает. Обычно они приходят на завтрак.

— Они?

— Алан и второй пилот. Баки. Который любит пирожки моей жены. Я раньше не представлял, как много пирожков может съесть один человек.

— Алан прилетает с одним и тем же вторым пилотом?

— Нет. Пару раз с ним были другие люди, но я не запомнил их фамилии. Обычно это Баки. Бывало, Алан приходил и позже. К ужину. Но не всегда. Когда он здесь, мы видим его мало, но, должно быть, в родном городе он отдыхает душой.

— Да, конечно. И как долго это продолжается?

— Его регулярные визиты? С тех пор, как он стал шишкой в этой авиационной компании. Наверное, теперь у него много дел на востоке страны.

— Последние шесть или семь лет?

— Я бы сказал, года четыре. После свадьбы мы почти не видели Алана. Что, впрочем, неудивительно.

— Почему вы сказали, что он летает слишком много?

— Полеты опасны, сынок. Особенно на частных самолетах. Что-нибудь может сломаться.

— Вы хотите сказать, он может разбиться?

— Он может погибнуть. Самолет — не резиновый мячик, который отскакивает от земли. Он уже побывал в катастрофе. Даже в двух. За океаном.

— Я знаю. Но вы же не возражали против его занятий боксом, когда он был подростком.

— Кто это сказал?

— Вы были против?

— Чего мы только ни делали, чтобы заставить его прекратить занятия боксом. Каждый день он спускался в подвал и работал с грушей. И так до ужина. Одно время он выходил на ринг дважды в неделю. Какая голова это выдержит. Я уж думал, что мозги полезут у него из ушей. Во всяком случае, кровь из носу текла у него каждый раз.

— Почему вы не запретили ему заниматься боксом?

— Если у тебя будет сын, ты узнаешь, что в четырнадцать или пятнадцать лет от него не добьешься полного послушания. Чем чаще ты требуешь от него, чтоб не бился головой об стену, тем сильнее он будет в нее лупить. Он никогда не поверит, что мозги пригодятся ему для чего-нибудь еще.

— Тогда почему он не участвовал в национальном первенстве?

— Ты не можешь найти ответа?

— Нет, сэр.

— Девушки, сынок, девушки. Сколько бы пятнадцатилетние подростки ни боксировали в подвалах, рано или поздно они замечают девушек. И тогда боксерские перчатки вешаются на гвоздь, а из кармана достается расческа. Должен признать, нам потребовалось немало времени, чтобы это понять. Конечно, он хотел поехать на чемпионат и специалисты оценивали его шансы очень высоко. Но внезапно, перед самым отъездом, дом перестал дрожать, глухие удары в подвале прекратились. Мы думали, он заболел. Вечер, когда он сказал, что не будет участвовать в чемпионате, стал самым счастливым в нашей жизни. Груши так и висят в подвале. Больше он к ним не подходил. Раньше-то им крепко доставалось, так что они нуждаются в отдыхе. А потом, естественно, Алан увлекся самолетами. Сыновья никогда не думают о нервах родителей. Я уверен, это можно сказать и о тебе, мистер Джеймс.

— Наверное, да. Может, это и хорошо, что у вашего сына и его жены нет детей.

— О нет. Воспитывать детей, конечно, сложнее, чем есть рождественскую индейку, но без этого не обойтись.

— Ну, не буду больше вас задерживать, мистер Стэнуик. Благодарю за помощь.

— Послушай, сынок.

— Да?

— Я обрадовался твоему звонку, потому что не знал, где тебя найти. Я все думал о твоей «Бронзовой звезде». Я хотел бы заключить с тобой договор.

— О?

— Ну, ты должен получить награду. И вот что я об этом думаю. Ты получишь «Бронзовую звезду» и пришлешь ее нам. Мы сохраним ее для тебя, а потом, когда ты захочешь, вернем назад, чтобы ты мог показать ее своему сыну.

— Спасибо, мистер Стэнуик.

— Так что ты скажешь? Если с нами что-то случится, мы позаботимся о том, чтобы «Бронзовая звезда» никуда не пропала. Мы будем хранить ее в банке, вместе с выходными туфлями моей жены.

— Даже не знаю, что и сказать.

— Жизнь — долгая штука, сынок, и наши суждения со временем меняются. Пошли нам свою «Бронзовую звезду», а мы сбережем ее.

— Вы — хороший человек, мистер Стэнуик. Позвольте мне подумать о вашем предложении?

— Конечно, конечно. Мне кажется, теперь тебе будет легче принять решение.

— Спасибо. Большое вам спасибо.

— Звони в любое время, сынок. Вчера я подкупил акций телефонной компании.

— «Нонхиген Инн». Добрый день.

— Добрый день. Это мистер Алан Стэнуик.

— Здравствуйте, мистер Стэнуик. Рад слышать ваш голос, сэр.

Две девочки-подростка заглянули в игровую комнату. Очевидно, они искали не Флетча, потому что дверь снова закрылась.

— Я звоню сам, потому что сегодня суббота, а я решил, что, возможно, прилечу на следующий уик-энд.

— О?

— Вас это удивляет?

— Извините, сэр. Но обычно мы принимаем вас раз в полтора месяца, а вы приезжали две недели назад.

— Я еще могу передумать.

— Как вам будет угодно, сэр. Номер всегда в вашем распоряжении.

— Благодарю.

— До свидания, мистер Стэнуик.

— «Свартаут Невада Риэлти компани».

— Джима Свартаута, пожалуйста.

— Извините, сэр, но мистер Свартаут уехал с клиентом.

— Когда он вернется?

— Сегодня суббота, сэр, и…

— Понятно.

— Если вы оставите ваш номер, он позвонит…

— Нет, благодарю. Он будет в понедельник?

— Да, сэр.

— Я позвоню ему сам.

Глава 15

Все еще в белых шортах и тенниске Флетч медленно ехал по Виззард-роуд. По телефонному справочнику он узнал нужный ему номер — 12355.

Красивый, построенный в испанском стиле дом возвышался посреди зеленой лужайки. На подъездной дорожке стоял голубой «кадиллак».

Флетч оставил машину на улице.

Заметив поднимающийся дымок, он сразу направился во двор.

За оградой бассейна толстый лысеющий мужчина в цветастых шортах смотрел на разожженный мангал. Позади него на каменной глыбе стоял большой бокал джина с тоником.

— Берт?

Мужчина обернулся, готовый приветствовать доброго приятеля, но при виде совершенно незнакомого человека улыбка сползла с его лица.

— Джон Залумаринеро, — представился Флетч.

— О, конечно.

Берт Эберхарт протянул руку.

— Я приехал в город на один день. Джоан Коллинз и ее отец пригласили меня на ленч в Рэкетс-клаб.

— А…

— Я спрашивал о вас. Джоан сказала, что вы живете на побережье и я могу заехать к вам по дороге в отель.

— О…

— Я не видел вас со дня свадьбы Джоан. Вы были шафером.

— Джон! — Берт Эберхарт словно прозрел. Они вновь обменялись рукопожатием. — Клянусь богом, как я рад тебя видеть! Где ты скрывался?

— Продавал мебель. В Монтане.

— Потрясающе. Ты так молодо выглядишь. Так ты говоришь, старик Коллинз угостил тебя ленчем?

— Сандвичем с сыром.

— О Боже! Джон Коллинз и его сырные сандвичи. Он чуть ли не миллиардер, а угощает тебя сыром. Что бы он ел, если б был беден. Я знаю, что ты имеешь в виду. Я сыт по горло его сандвичами. По меньшей мере, он мог бы купить тебе бифштекс. С его-то деньгами. Он боится пополнеть даже на фунт. Как будто это кого-то волнует. Все слишком заняты, взвешивая кошелек Джона, чтобы замечать, как выглядит он сам.

— У вас-то очень представительный вид…

— Вот мне-то надо похудеть. Что тебе налить? Джин с тоником?

— С удовольствием.

— У меня все под рукой, — он подошел к стене дома, где в тени стоял бар. — Мое правило, не уходить от бутылки дальше чем на десять шагов.

Поэтому он так и располнел, подумал Флетч.

— Мы неплохо повеселились на той свадьбе, — заметил он. — Но вы, должно быть, не помните.

— Да, я нализался до чертиков. Все вылетело из головы. Мне казалось, что женюсь я. Повтори, пожалуйста, свою фамилию.

— Залумаринеро.

— Да, да, ну как же. Ирландец.

— Вернее, валлиец.

— Теперь я вспомнил. Мы действительно тогда развлекались. Отличная была свадьба. Как же я мог тебя забыть! Ты же спустился в бассейн в шляпе на голове.

— Неужели?

— Ну конечно. Вошел прямо в воду и продолжал идти как ни в чем не бывало.

— Я не помню.

— В тот день перебрал не я один. Ну, за твое здоровье. О Господи, какая жара! Не понимаю, почему люди живут в этом климате? Мы стремимся в Калифорнию из-за прекрасной погоды, а потом до конца дней сидим в обнимку с кондиционером. Подходи к мангалу. У нас сегодня гости.

Флетч сел под солнцезащитным зонтиком, а Берт занялся мангалом.

— Чтобы приготовить хороший бифштекс, надо заранее разжечь мангал. За два или три часа. Наши предки, как тебе известно, поддерживали огонь постоянно. Конечно, им не приходилось столько платить за древесный уголь. Короче, для того, чтобы что-то поджарить, им требовалось лишь подойти к очагу. Мы же каждый раз разжигаем огонь заново. Боже, как я рад, что ты заглянул ко мне, Джон. Оставайся на ужин.

— Большое спасибо, но я не могу.

— И напрасно. Тот, кто провел ленч с Джоном Коллинзом, достоин мясного ужина и орденской ленты.

— Мой самолет вылетает через пару часов.

— Тогда тебе надо выпить. В самолет можно садиться только пьяным. Тогда остается шанс спастись, если он упадет.

— Как Алан?

— Блестяще. Выглядит, как ты. Ни унции жира. В прекрасной форме. Я устаю от одного взгляда на него.

— Помнится, на свадьбе вы говорили, что дружите с Аланом еще со школы.

— Да, мы вместе учились в Колгейте. С тех пор я паразитирую на нем.

— Не понял?

— Почти с тех пор. Не считая нескольких лет до его свадьбы. Тогда мне приходилось зарабатывать на жизнь. Хочешь еще выпить? Я держу все страховки Алана. Его жизнь, дом, машины, яхта, «Коллинз Компани». Поэтому я никогда не спорю с Джоном Коллинзом, несмотря на его сырные сандвичи. В конце концов, от него зависит моя будущая выпивка.

— Джоан говорила, что Алан застрахован на три миллиона.

— Можешь ей верить.

— Это правда?

— Абсолютная правда. Мертвым этот парень стоит куда больше, чем живым. Но не для меня. Каждый вечер я молюсь за него. Если он умрет, я последую следом за ним. Иначе мне вновь придется идти работать. Боже! Об этом даже страшно подумать. Какой-нибудь паршивый механик забывает подтянуть гайку в этом паршивом самолете в Айдахо, и моя жизнь кончена. Я ненавижу самолеты. В этом я похож на мать Алана. Он летает, а я волнуюсь. Возможно, я умру от волнения, а он прокрутит мертвую петлю над моей могилой.

— Значит, вы познакомились во время учебы?

— Какой он был красавец! В общежитии нас поселили в одну комнату. Раньше он участвовал в турнире «Золотые перчатки». Такой серьезный парень. На уме только работа, работа и работа. Я хотел войти в студенческое братство, а он — нет, то есть ему было все равно. Чуть ли не каждый уик-энд он ездил домой. В богом забытый городишко Нонхиген, что в Пенсильвании. Какая же там скука. Один раз я поехал с ним. В субботу вечером мы нашли только одно развлечение: наблюдать за автобусной остановкой. «О Боже, — сказал я Алану, — ты слишком серьезен. Колледж — это не только учеба». Я хотел, чтобы мы вместе подали заявление о приеме в студенческое братство. Я думал, что мои шансы при этом возрастут. Они отвергли меня, но пригласили его. А он не писал никакого заявления. Для меня это был жестокий удар. Мне казалось, что я никогда не оправлюсь от него. Как могли эти семнадцати- и восемнадцатилетние сопляки решать, кто им подходит, а кто нет, если они знали человека лишь несколько месяцев? Почему они отказали мне? За столь короткий срок эти мерзавцы пришли к выводу, что Алан — золото, а я — дерьмо. И Алан даже не оставался в кампусе на уик-энды. Я жаждал стать членом студенческого братства, а студенческое братство жаждало Алана. Господи, я даже плакал. Алан согласился при условии, что они возьмут и меня — его соседа по комнате. Боже, я никогда этого не забуду! Он просто облагодетельствовал меня. Представляешь, какая была у него сила воли. Членство в братстве значило очень многое, а он хладнокровно торговался с этими обезьянами. Я думал, у него ничего не выйдет. Но он своего добился. Они приняли нас обоих. А потом он не ударил для братства пальцем о палец, лишь позволял им гордиться тем, что состоит в нем. И по-прежнему уезжал домой на уик-энды. Я же участвовал во всех начинаниях. Господи, как мне было хорошо! Незабываемое время.

— Я что-то не понимаю. Чем же Алан Стэнуик выделялся среди остальных?

— Чем он выделялся? Ему только тридцать три, а он руководит одной из крупнейших корпораций страны.

— Да?

— Да. Я знаю, что ты хочешь сказать. Что он, мол, женился на «Коллинз Авиейшн». Но он к тому же чертовски умен и работал, как проклятый. Я горжусь тем, что живу за его счет.

— Извините.

— Поверь мне, Коллинзы нуждаются в нем больше, чем он в них. Я думаю, случись Джону Коллинзу выбирать между Аланом и Джоан, он оставил бы Алана, а собственную дочь бросил бы на съедение волкам. Сегодня Алан возглавлял бы «Коллинз Авиейшн» независимо от того, был бы он мужем Джоан или нет.

— Вы так считаете?

— Да. Можете не сомневаться. Вы не знаете, какой это способный человек. Корпорации должны драться за него, как дрались студенческие братства. У этого парня есть все.

— Вы прямо-таки идолопоклонник.

— Совершенно верно, и мой идол — Алан Стэнуик.

— Вы его часто видите?

— По правде сказать, нет. У нас разные интересы. Он летает, играет в теннис, сквош, плавает на яхте. Я же любил выпить. Он много работает. И вообще, очень серьезен. Он не способен сесть, налить джина с тоником, поболтать о том о сем, как делаем мы. Мы вот просто разговариваем, коротаем время. Он же старается использовать каждую секунду. И потом, Джоан недолюбливает мою жену. Да и я, соответственно, тоже не подарок. Боже, ты не знаком с моей женой? При удаче ты с ней так и не встретишься. Если же убежишь с ней, я тебя отблагодарю.

— Получается, Берт, что вы не знаете, чем занимается и о чем думает Алан в эти дни.

— Я не знал этого и раньше. Как, впрочем, и остальные. Алан никогда не раскрывал своих карт. Он может умирать от рака, но никому ничего не скажет.

— Странно, что вы заговорили о раке.

— Он не скажет даже лучшему другу, что у него горят штаны.

— За ленчем мне показалось, что Джоан чем-то подавлена.

— Послушай, Джон, я не ошибусь, если скажу, что ты — друг Джоан, а я — Алана, так?

— Так, — кивнул Флетч.

— Поэтому ты воспринимаешь происходящее с ее точки зрения, а я — с его.

— Совершенно верно.

— Алан женился не только на девушке своей мечты. Он женился на корпорации. Деловом предприятии. На вездесущем тесте, совете директоров, прислуге, Рэкетс-клаб и еще бог знает на чем. Если обычная жена — якорь, то этот парень приковал себя к целому континенту.

— Джоан за ленчем упомянула о ранчо в Неваде.

— Да, Алан говорил мне об этом. После подписания сделки я займусь страховкой. Через пару недель. Коров там на пятнадцать миллионов долларов.

— Вам повезло.

— Все эти годы я тревожился об Алане. Теперь я должен волноваться из-за коров. Слава богу, коровы не летают.

— Страхование ранчо вам будет внове.

— Алан позаботился обо мне. Через две недели я должен связаться с одним маклером. Забыл, как его зовут. Фамилию я где-то записал.

— Джим Свартаут?

— Во-во. Именно он. Ты его знаешь?

— Конечно. Отличный мужик.

— Надеюсь, в страховании коров он разбирается лучше меня. Мне наверняка понадобится помощь.

— На ранчо они смогут побыть вместе. Джоан и Алан.

— Нет. Тут те же деловые интересы. Покупка ранчо — ее идея.

— Неужели?

— Да. Алану оно ни к чему. Он понимает в коровах меньше меня, а по мне корова — большой сундук с четырьмя ногами по углам, из которого капает молоко. Он туда не рвется. Ранчо Косто Мачо!

— Я думал, это он предложил купить ранчо.

— Нет.

— Тогда почему Джоан так подавлена?

— Что ты имеешь в виду?

— Может, мне показалось, но создается впечатление, что ей очень невесело.

— Она еще хуже Алана. Все на полном серьезе. Разве ты этого не замечал? Улыбку из них надо вытаскивать клещами. Словно они считают, что улыбка стоит денег.

— Я, правда, не видел их дочку, Джулию.

— Маленькая мерзавка.

— Маленькая мерзавка?

— Жаль, что у нее нет сестры. Тогда бы я мог взять одну из них за ноги и отколотить ею другую. Хочешь еще выпить?

— Спасибо, Берт. Мне пора на самолет.

— Улетаешь сегодня, да?

— Заскочу в отель, переоденусь и в аэропорт.

— Лучше б ты остался и познакомился с моей женой. Может, тебе захочется увезти ее с собой.

— С вами приятно поболтать, Берт.

— Боже, как она отвратительна! Не пропадай, Джон. Как только появишься в городе, сразу заскакивай ко мне.

— Обязательно, Берт. Обязательно.

Глава 16

— Фараоны. Фараоны. Фараоны.

Два бокала апельсинового сока с водкой. Сандвич с сыром. Три джина с тоником. Флетчу не хотелось вставать. Солнце уже скатывалось за горизонт, но песок еще не остыл и согревал кожу накопленным за день теплом.

Флетч заснул.

Сандо потряс его за плечо.

— Фараоны. Спрячь все, что у тебя есть. Облава.

Тьма. Двойные зажженные фары патрульных машин за парапетом набережной. Тишина. Тени с дубинками, спускающиеся на пляж. Люди на берегу, поспешно расползающиеся во все стороны, некоторые заходили в океан, другие шли по кромке воды чернеющими в лунном свете силуэтами. Лисицы забрались на птичий двор. Толстяк Сэм вышел из лачуги и сел на песок, скрестив под собой ноги. Гамми Монтгомери приподнялся на локтях. Флетч остался лежать. Бобби он не видел.

Полицейские обошли Флетча справа и слева. Их было семеро. В защитных масках, с опущенными прозрачными щитками, закрывающими лицо. Впереди выступал Каммингс, высокий широкоплечий начальник полиции.

Они окружили Монтгомери. Каммингс уперся дубинкой в живот подростка.

— О Господи! Почему я? Почему всегда я?

— Твой папуля беспокоится о тебе.

— Скажите ему, чтоб он катился ко всем чертям.

— Пошли, Гамми.

Каммингс навалился на дубинку.

— Я ничего не сделал! У меня нет наркотиков!

Дубинка провалилась чуть ли не до позвоночника.

— Это насилие!

Гамми попытался сбить дубинку рукой, но ничего не добился.

— Насилие. Громкое слово для восемнадцатилетнего.

— Мне семнадцать. Оставьте меня в покое!

Другой полицейский, крепенький толстячок, внезапно наклонился над Гамми и двинул ему в ухо. Тот вскочил, чтобы избежать второго удара.

Флетч, после короткого раздумья, подошел к не успевшему выпрямиться толстяку и толкнул его в зад. Голова толстяка воткнулась в песок там, где только что лежал Гамми.

Третий полицейский поднял дубинку.

Флетч изо всей силы ударил его в живот.

Четвертый, здоровенный детина, сбросил каску и двинулся на Флетча. Тот успел ударить его дважды, в глаза и в челюсть.

Затем что-то треснуло, вспыхнула яркая звезда, и Флетч почувствовал, как подогнулись его колени.

— Дерьмо, — успел пробормотать он.

Его голова лежала на животе Бобби. В небе сияли настоящие звезды.

— Господи, — выдохнул он.

На пляже царила тишина.

— Голова болит? — спросила Бобби.

— Господи, — повторил Флетч.

— Ко мне прибежал Сандо. Я решила, что тебя убили.

— Голова просто раскалывается.

— Он сказал, что ты ударил полицейского.

— Двух. Трех. Почему я все еще на пляже?

— Ты думал, что окажешься в космосе?

— Нет, в тюрьме.

— С тобой все в порядке? Они ушли.

— Почему они не арестовали меня?

— Я рада, что они оставили тебя здесь.

— Я ожидал, что меня заберут. Я ударил трех полицейских.

— Они могли сгноить тебя в камере.

Появился Сандо. Он жевал запеченную в тесте котлету.

— Эй, парень! Ну как ты?

— Что случилось? — спросил Флетч.

— Они опять забрали Гамми.

— Только его?

— Да.

— Почему они не забрали меня?

— Они хотели. Пара этих горилл потащила тебя за ноги.

— А потом?

— Шеф велел им бросить тебя. Наверное, боялся, как бы они не перетрудились, затаскивая тебя на набережную.

— Господи. Они не арестовали меня. Давно они ушли?

— Не знаю. Полчаса, час.

— Чем мне тебе помочь? — спросила Бобби. — Пойдем домой?

— Ты иди. Я не могу пошевелиться.

— Давай я отведу тебя, — предложил Сандо.

— Нет. Я хочу остаться здесь.

— Сегодня суббота, — напомнила Бобби. — Мне надо работать.

Она была в белых шортах, легкой блузке и сандалиях.

— Иди работай, — ответил Флетч. — Я оклемаюсь.

— Ты уверен? Ты понимаешь, сегодня суббота.

— Не беспокойся обо мне.

— Сегодня будет долгая ночь, — заметил Сандо. — У Толстяка Сэма ничего нет.

Гримаса боли перекосила лицо Бобби. Пагубное пристрастие давало о себе знать.

— Это точно? — спросил Флетч.

— У него нет даже аспирина.

— Господи, — выдохнул Флетч.

— Я все равно обработаю пару клиентов, — голос Бобби дрожал. — Сегодня суббота, а после нее обязательно наступит завтра.

— Да, — кивнул Сандо. — Воскресенье.

Бобби ушла. Сандо молча посидел около Флетча. Затем ушел и он.

Из песка Флетч соорудил себе подголовник. Он лежал между стеной набережной и лачугой Толстяка Сэма. В небе висела половинка луны. Никто не мог войти или выйти из лачуги незамеченным.

Мозг Флетча, казалось, отделился от черепа. Каждое движение и даже мысль вызывали боль.

В волосах запеклась кровь. Она смешалась с песчинками. За ночь кровь, песок и волосы превратились в единое целое.

Два с половиной часа спустя Флетч осторожно встал, отошел на тридцать шагов, опустился на колени. Его вырвало.

Затем он вернулся к песчаному ложу.

В лачуге Толстяка Сэма было темно.

Кто-то шел вдоль набережной.

— Кризи, — позвал Флетч.

— Привет, — Кризи подошел вплотную. — О Боже, я готов повеситься.

Кризи был в одних шортах, без рубашки, босой. Принести товар Толстяку Сэму он не мог. Его руки дрожали. Глаза беспокойно шныряли по сторонам.

— Это правда? У Толстяка Сэма ничего нет?

— Да.

— Я видел Бобби. О Боже!

— Попробуй разбудить его. Вдруг что-то осталось?

— Придется. Другого выхода нет. Я должен обратиться к врачу.

Под пристальным взглядом Флетча он доплелся до лачуги, наклонился, исчез в тени. Послышались голоса, один — пронзительный, отчаявшийся, другой — успокаивающий, хладнокровный.

Кризи вернулся.

— О Боже! Ничего. Совсем ничего.

— Я знаю.

— О Боже!

По телу Кризи пробегала крупная дрожь.

— Толстяк Сэм говорит, что тебе досталось от фараонов. Бобби сказала то же самое.

— Меня стукнули по голове.

— Ты можешь двигаться?

— Не хочу.

— Проклятые фараоны.

Кризи начал глубоко дышать. Может, он надеялся, что гипервентиляция легких поможет ему. Позволит расслабиться. Живот втягивался, грудь раздувалась, как воздушный шар, затем опадала. Снова и снова. В лунном свете ярко блестели его глаза.

— Извини, старик, — сказал Флетч.

— У тебя ничего нет?

— Абсолютно.

— А у Бобби?

— Ты знаешь, у нее тоже нет.

— Я знаю. Она ничего не оставляет. Использует сразу. Всегда. Сразу и всегда.

— Что сказал Толстяк Сэм?

— Ничего он не сказал. Ничего.

— Когда принесут товар?

— Он сказал, что начнет продавать завтра утром.

— В какое время?

— Утром. В десять. В одиннадцать.

— Ты доживешь, — заметил Флетч.

— Да, — кивнул Кризи и двинулся вдоль набережной.

Флетча и раньше били по голове. Приходилось ему проводить ночь на пляже. Самыми трудными были предрассветные часы. Флетч не спускал глаз с лачуги Толстяка Сэма, не давая себе заснуть. Выпала роса. Джинсы и рубашка набухли влагой. Полило из носа. Флетч замерз, дрожал от холода. Сон сняло как рукой.

Он думал об Алане Стэнуике, ждущем смерти через несколько дней. Его жене, дочери, особняке. Флетч чувствовал, что еще не добрался до самой сути. Проверил не все. Не до конца. Выяснил многое, но далеко не все. Флетч старался не строить догадок. Он перебирал лишь факты, не вызывавшие сомнений, которые он мог доверить диктофону. То, в чем он был уверен. Думал он и о том, что еще требовало доказательств. И тут работы хватало. А источники информации? Он уже переговорил практически со всеми близкими к Стэнуику людьми. Он сосчитал оставшиеся дни: один, два, три, четыре — четыре полных дня.

А ведь он должен еще поспать. Он обещал себе, что обязательно выспится. Когда-нибудь.

Небо на горизонте порозовело.

За всю ночь, если не считать Кризи, никто не приближался к лачуге Вэтсьяайны. Не выходил из нее и Толстяк Сэм.

Без четверти девять Флетч уже потел от жарких лучей.

Пляж оживал. Те, кто спал на песке, поднимались. Некоторые уходили за дюны справить нужду. Никто не разговаривал. Они лишь обменивались взглядами, понимая без слов, что у Толстяка Сэма ничего нет. Сам Толстяк сидел у двери, наслаждаясь утренним солнцем. К нему никто не подходил. Для постороннего это были молчаливые молодые люди, разморенные жарой. Флетч видел страх, озабоченность, отчаяние, бесчисленное количество выкуренных сигарет, подавляемую дрожь рук. Он слышал это кричащее молчание. Некоторые из них ничего не принимали два или три дня.

В половине одиннадцатого на пляже появился Гамми в джинсах и широкой гавайской рубахе навыпуск. Его узенькие плечи, казалось, сливались с шеей. Он сидел не шевелясь, глядя прямо перед собой.

Пришли Бобби, Кризи, Сандо, Джули. Они сели неподалеку от Флетча. Никто не произнес ни слова.

Толстяк Сэм скрылся в лачуге.

— Господи, — прошептал Сандо.

Люди потянулись к лачуге. Люди в шортах, джинсах, без рубашек. Магазин открылся. Они не несли с собой ничего, кроме денег. Первым — Кризи. Затем — Бобби. Они стояли у двери, глядя себе под ноги, не разговаривая, стыдясь своего отчаяния. Джули, Бинг Кросби, Гамми, Флорида, Окурок, Колдун. С ними стоял и Флетч. Люди входили и выходили из лачуги. Кто-то принес товар. На все вкусы. Толстяк Сэм мог обслужить любого. Толпа редела. Получившие товар спешили утолить свою страсть. Ушел и Флетч. Бобби упорхнула еще раньше.

Отойдя подальше от лачуги, Флетч бросился в океан. Холодная соленая вода помогла соединить голову в единое целое. Вымыть кровь и песок из волос ему не удалось.

Вернувшись в каморку, Флетч услышал колокольный звон. В воскресный полдень жизнь била ключом.

В полночь Флетч спал крепким сном.

Проснувшись без четверти три поутру в понедельник, Флетч обнаружил, что рядом лежит Бобби. Он не слышал, как она пришла, как залезла в спальник. Ему потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что она мертва.

Волосы на его голове зашевелились, он выпрыгнул из спального мешка.

В лунном свете Флетч опустился на колени, с трудом подавив крик ужаса. Глаза Бобби глубоко запали, предплечье левой руки распухло. Слишком большая доза, догадался он.

Когда занялась заря, в каморке не осталось следов пребывания Бобби.

До одиннадцати часов Флетч, глубоко задумавшись, сидел посреди комнаты.

Глава 17

Добравшись до дому, Флетч провел под теплым душем сорок пять минут. По шоссе он ехал со скоростью катафалка. Бобби умерла, он предал ее тело земле. Ему пришлось пять раз намылить голову, чтобы вымыть всю кровь и песок. В конце концов осталась лишь узкая царапина, болевшая от прикосновения пальцев.

Усевшись на диван, Флетч съел два сандвича, купленные в кафетерии, выпил бутылку молока. На кофейном столике перед ним стоял диктофон. На стене висела копия картины Уильяма Джеймса «Вишневый берег».

Покончив с сандвичами и молоком, Флетч прошел в спальню и лег на кровать. Напротив на стене висела фотография Фредрика Вейса, сделанная в 1968 году и изображающая мальчика, шагающего по воздуху между крышами. Она называлась «Прыгающий мальчик».

— Бобби, — прошептал Флетч, снял телефонную трубку и набрал невадский номер.

— «Свартаут Невада Риэлти компани», — тот же голос отвечал ему и в субботу.

— Джима Свартаута, пожалуйста.

— Мне кажется, мистер Свартаут… О, он здесь, сэр. Одну минуту, пожалуйста.

Флетч сел. Усилием воли он заставил себя забыть про Бобби. Голос его должен звучать легко и убедительно.

— Джим Свартаут слушает.

— Привет, Джим. Это Билл Кармичел.

— Билл Кармичел?

— Я — биржевой маклер воровской банды в Калифорнии, известной как «Джон Коллинз и компания». Семья Джона Коллинза.

— О, понятно. Как идут дела, Билл?

— Мне кажется, мы встречались, — заметил Флетч.

— Ну, если вам когда-нибудь попадался на пути лысый толстяк, не отрывающийся от бутылки, то мы, несомненно, встречались.

— Алан говорит, что с вашей помощью сделка близится к завершению.

— Какой Алан?

— Алан Стэнуик.

— Кто он такой?

— Он женат на Джоан Коллинз.

— А, зять Джона.

— Да. В общем, Алан рассказал мне о покупке ранчо, я подумал, а не последовать ли мне его примеру, и позвонил вам. Дела на бирже, видите ли, идут не совсем так, как хотелось бы.

— Я его знать не знаю.

— Кого?

— Вашего Алана. Зятя Джона Коллинза.

— Вы его не знаете?

— Нет. Он сказал, что покупает через меня ранчо?

— Да. За пятнадцать миллионов долларов.

— Нет. Этого не было.

— Черт, а я думал, что все уже решено.

— Может, он только думает о покупке. Пожалуй, я ему позвоню. Какой у него телефон?

— Он не мог вести переговоры через кого-то еще?

— Нет. Если бы в Неваде продавалось ранчо за пятнадцать миллионов, я бы наверняка знал об этом.

— Потрясающе.

— Сейчас никто не продает такое ранчо. Это я могу гарантировать. Есть, конечно, шанс, что это сделка между друзьями или родственниками, без участия маклера. Но и в этом случае до меня дошли бы какие-то слухи.

— То есть Алан Стэнуик не обращался ни к вам лично, ни в вашу контору с просьбой купить ему землю в Неваде?

— Нет. Как я и говорил, мы его знать не знаем. Но мы могли бы подыскать ему что-нибудь подходящее.

— Хочу попросить вас об одной услуге, Джим.

— Я слушаю.

— Не звоните Алану. Иначе я окажусь в щекотливом положении. Он говорил о ранчо вчера вечером, у бассейна. А перед этим выпил.

— И, видать, крепко?

— Похоже, что вы не ошиблись.

— Да, так уж складываются отношения между родственниками, когда брак заключается по расчету. Одни всегда говорят о том, что бы они сделали с деньгами других.

— Вы, несомненно, правы. Да он еще и выпил.

— Ну, если он когда-нибудь доберется до денег тестя, пошлите его ко мне.

— Обязательно, Джим.

— А теперь, Билл, что интересует именно вас?

— Не знаю, как и сказать, Джим.

— Вы просто хотели узнать, не соврал ли Алан?

— Что-то в этом роде, Джим.

— Вы что, хранитель денег этой семьи?

— Давайте считать, что я позвонил из любопытства.

— И узнали все, что хотели. Я понимаю. Моя дочь учится рисовать в Далласе, в Техасе.

— В каждой семье свои проблемы, Джим.

— Я бы не поменялся с вами работой, Билл. Но звоните в любое время. Если Джон нанял вас следить за этим Аланом, мне это без разницы. Впрочем, я бы не отказался нанять вас сам.

— Вы очень проницательны, Джим. Считайте, что я у вас в долгу.

— Не вы, а Джон Коллинз. До встречи.

Вернувшись в гостиную, Флетч тяжело опустился на диван. Все еще побаливала голова.

Зажав микрофон в руке, он откинулся назад и закрыл глаза:

— На текущий момент я бы с удовольствием порассуждал о сути истины, ее иллюзорности, но в последующих умозаключениях, касающихся «Тайны убийства Алана Стэнуика», я постараюсь придерживаться только ставших известными мне фактов.

Отмечу, однако, что суть истины вообще, а в особенности суть информации по Алану Стэнуику, весьма своеобразна: практически всё, что говорят о нем одни люди, начисто отрицают другие. В каждом случае я мог бы поверить тем или иным сведениям, полученным из достоверного источника, но дальнейшие расспросы приводили к тому, что другие, не менее достоверные источники сообщали мне нечто совершенно противоположное.

По ходу проводимого мной расследования я переговорил лично или по телефону с секретаршей Алана Стэнуика, его личным врачом, отцом, женой, тестем, страховым агентом, оказавшимся его другом со студенческой скамьи. Косвенно, через третье лицо, я получил информацию от его биржевого маклера. Теперь я в курсе финансового положения всей корпорации и самого Стэнуика. Известно мне и место, занимаемое им и его женой в светском обществе, а также полицейское досье Стэнуика.

Проводя расследование, я приложил максимум усилий, чтобы Стэнуик не узнал о моей деятельности. Я пользовался разными именами, каждый раз играл новую роль, и никто, за исключением Джима Свартаута, не догадался о цели моих расспросов. Подозрения же Свартаута мне, судя по всему, удалось рассеять. Он не сообщит о нашем с ним разговоре ни Стэнуику, ни его родственникам.

Пока в Алане Стэнуике я вижу ум, здоровье, энергию. Он пользуется уважением в обществе, семье, в деловых кругах. Я бы даже сказал, что он порядочный человек. Более того, верный и принципиальный.

Во-первых, он чист перед законом, если не считать неоплаченного штрафа за стоянку в неположенном месте в Лос-Анджелесе и жалобу, в его бытность летчиком, на пикирование на жилой дом в Сан-Антонио в штате Техас при выполнении тренировочного полета.

Во-вторых, от его биржевого маклера, Уильяма Кармичела, мы узнали, что финансовое положение Алана Стэнуика весьма устойчиво. Стоимость принадлежащих ему ценных бумаг превышает миллион долларов. Со временем, учитывая, кем он работает и на ком женат, Стэнуик сможет не только сколотить значительное личное состояние, но и возглавить одну из крупнейших корпораций страны. Даже если этого и не произойдет, Стэнуик за несколько лет смог накопить больше ста тысяч, несмотря на высочайший уровень жизни своей семьи. Похоже, каждый год он кладет в банк двадцать — двадцать пять тысяч долларов только потому, что не знает, куда их потратить.

Из этого ясно, во всяком случае для меня, что азартные игры ему чужды. Не станет он подделывать счета корпорации. Скорее всего, никто не шантажирует Стэнуика.

Я убежден, что доктор Джозеф Девлин вложил немало средств в акции «Коллинз Авиейшн». Об этом говорила Джоан Коллинз Стэнуик. Несколько человек подтвердили, что слух о болезни Стэнуика вызовет немалые трудности для «Коллинз Авиейшн», если только Стэнуик не успеет найти себе достойную замену.

Ненавязчивое упоминание о раке в разговорах с женой, отцом и тестем Стэнуика не вызвали видимой ответной реакции. То ли они хорошие актеры и прекрасно контролируют свои чувства, то ли находятся в полном неведении, но по поведению ближайших родственников Стэнуика можно понять, что эта болезнь не имеет к нему никакого отношения.

Таким образом, это направление закончилось тупиком.

Финансовое положение Стэнуика, его семейные отношения и здоровье безупречны. Нет изъянов и в его светской жизни. По словам редактора отдела светской хроники Амелии Шэрклифф, Стэнуики — очень милая, хотя и скучноватая пара. Она даже полагает, что они все еще могут любить друг друга. Светское общество сразу приняло Алана Стэнуика за своего. Несомненно, он умеет ладить с людьми. Ему чужды глупость, обособленность, раздражающее окружающих упрямство. Его любят, им восхищаются.

То же самое можно сказать о его родственниках и близких друзьях. Не то чтобы у него совсем нет недостатков. Жена хочет, чтобы он проводил с ней больше времени. Тесть считает, что ему недостает чувства юмора. Отец сожалеет, что он слишком долго сидит на телефоне. Давнему другу, Берту Эберхарту, кажется, что он чересчур серьезен. И все сообща они мечтают о том, чтобы он прекратил испытывать экспериментальные самолеты.

Его женитьба на дочери босса не осталась незамеченной. Но, как правильно заметил кто-то из моих собеседников: не оставаться же ей старой девой. А послушав Берта Эберхарта, Кэрридайна, Кармичела и самого Джона Коллинза, я пришел к выводу, что «Коллинз Авиейшн» повезло с таким руководителем. Так что в плюсе остался не только Стэнуик.

Он не просто паразитирует на богатой жене, как предположил Джим Свартаут из Невады.

А теперь о некоторых противоречиях, выявленных по ходу расследования.

Алан Стэнуик говорит, что умирает от неизлечимого рака. Этого никто не подтверждает. Если Стэнуик и болен, то никому, кроме него самого, об этом не известно.

Жена и тесть Стэнуика утверждают, что он в ссоре с родителями. При этом каждые шесть недель он летает через всю страну, чтобы повидаться с ними.

По словам Джоан, отец заставлял Стэнуика заниматься боксом, что и послужило причиной разрыва. Марвин Стэнуик начисто это отрицает.

Несмотря на регулярные, раз в шесть недель, визиты к родителям, подтвержденные звонком в «Нонхиген Инн», Алан не сказал им, что у него есть дочь, а у них — внучка.

Все полагают, что Алан Стэнуик покупает ранчо в Неваде: его жена, тесть, биржевой маклер, страховой агент. Все, за исключением человека, который, по заверению жены Стэнуика и его страхового агента, помог найти ему это ранчо: Джима Свартаута. Тот безапелляционно заявил, что понятия не имеет, кто такой Алан Стэнуик, и никогда не вел с ним никаких дел.

С некоторой натяжкой можно найти объяснение и этим противоречиям, так как теперь мы располагаем некоторой информацией об Алане Стэнуике.

Разгадка видится мне в словах Берта Эберхарта: «Алан так скрытен, что никому ничего не скажет, даже если заболеет раком».

И, хотя об этом никто не знает, Алан Стэнуик, возможно, неизлечимо болен.

Есть своя логика и в его довольно странных отношениях с родителями. Вероятно, он их очень любит. Единственный сын, он обладает глубокой привязанностью к ним. Судя по всему, те же чувства питает он и к своему давнему другу, Берту Эберхарту. Как говорит Марвин Стэнуик, он может приезжать в родной город, чтобы отвлечься от повседневной суеты.

При этом он понимает, что в мире Джоан и Джона Коллинзов нет места для Марвина и мамы Стэнуик. Ему ясно, что они будут нервничать, чувствуя себя не в своей тарелке. Поэтому он мог сдвинуть дату свадьбы, не сообщить о рождении дочери и говорить всем и вся, что с родителями он в ссоре — только для того, чтобы не доставлять им излишних волнений.

Теперь о загадочном ранчо в Неваде. Изначально он хотел купить ранчо по самой прозаической причине: такая покупка — выгодное вложение капитала. Ни он, ни Джоан не собирались там жить. Поэтому никто не помнит, кто первым заговорил о ранчо, Алан или Джоан. Никому из них оно не нужно. Для них покупка ранчо — чисто деловая операция.

Возможно, Алан приступил к ее практическому осуществлению: посоветовался с биржевым маклером, страховым агентом, тестем, женой. После этого он узнал, что у него рак. И решил отдать все время и силы для подготовки «Коллинз Авиейшн» к своему уходу. Причем так, чтобы никто об этом не узнал. А это не так-то просто. Он понимал, что может не успеть оформить покупку ранчо, но не мог сказать об этом своим близким, не указав причины, то есть своей болезни. Поэтому он создавал впечатление, что все идет своим чередом. Вполне возможно, что на вопросы Джона Коллинза о ранчо и Свартауте Стэнуик всегда отвечал: «Да, да, все нормально». Он мог согласиться отвезти жену на ранчо в следующий уик-энд, хотя никакого ранчо не существовало, потому что знал, что для него следующего уик-энда уже не будет.

Выходит, что в выявленных противоречиях нет ничего необъяснимого.

И все же один вопрос остается без ответа.

Если Алан Стэнуик хочет покончить жизнь самоубийством, почему он не выберет самый естественный для себя путь?

Почему он не хочет разбиться в авиакатастрофе?

Флетч выкинул в мусоропровод обертки сандвичей и бутылку из-под молока. В спальне собрал большой чемодан. Теннисные шорты. Три пары джинсов. Шорты из джинсовой ткани. Футболки. Рубашки, галстуки, нижнее белье. Бритвенные принадлежности. Два костюма. Два пиджака спортивного покроя. Две пары брюк. Записную книжку. Черные туфли. Три пары черных носков, три пары коричневых. Паспорт.

Положил пачку бумаги и копирку на пишущую машинку и закрыл ее крышкой.

Надел коричневые туфли, носки того же цвета, рубашку, брюки, завязал галстук, надел пиджак. Не забыл и солнцезащитные очки.

С диктофоном, чемоданом и пишущей машинкой спустился в гараж. Поставил диктофон на переднее сиденье, пишущую машинку — на пол, чемодан положил в багажник.

Затем поехал к административному корпусу «Коллинз Авиейшн».

Глава 18

К главным воротам «Коллинз Авиейшн» Флетч подъехал в четыре часа дня. Без пятнадцати пять сквозь солнцезащитные очки он увидел, как одетый в серую форму охранник вышел из будки, засвистел и замахал руками, освобождая дорогу, и отдал честь выезжающей машине. То был серый «ягуар ХКЕ» с номерным знаком 440–001. Автомобиль свернул налево.

За рулем сидел Стэнуик.

Флетч поехал следом.

Джоан Стэнуик говорила, что по понедельникам и средам Алан задерживается допоздна. По этим дням недели он редко приходил домой раньше полуночи. Он работал.

Был понедельник. Стэнуик уехал с работы без четверти пять.

На перекрестке улицы Стивенсона с Главной он свернул направо. Следуя за ним, Флетч решил, что Стэнуик направляется к автостраде, но тот, проехав двенадцать кварталов, повернул налево, на улицу Сибюри, и въехал на стоянку у винного магазина. Флетч остановился на другой стороне улицы.

Стэнуик вошел в магазин, затем вновь появился на автостоянке. Наблюдая за ним, Флетч мог лишь отметить, что видит довольного жизнью, не обремененного заботами человека. Он входил в магазин, засунув руки в карманы. Уверенной, неторопливой походкой. С бесстрастным лицом. Когда он вышел, на его губах еще играла улыбка. Вероятно, высказанный им комплимент пришелся продавщице по душе. В бумажном пакете он нес по меньшей мере три бутылки. Ему потребовалась лишь секунда, чтобы найти ключ зажигания в связке ключей.

Еще через три квартала Стэнуик повернул налево на улицу Патнэм и, проехав с полмили, свернул на тенистую стоянку рядом с кварталом одноэтажных коттеджей. Он поставил «ягуар» в дальний ряд, у самых деревьев. Флетч предпочел средний ряд, на ярком солнце. Стэнуик запер машину, с пакетом бутылок в руках пересек стоянку, по усыпанной гравием дорожке подошел к одному из коттеджей и скрылся в подъезде.

Флетч подождал десять минут.

Затем сам вошел в подъезд.

В коттедже было две квартиры. Левая, судя по надписи на забитом корреспонденцией почтовом ящике, принадлежала Чарльзу Райсу.

Правая, с пустым ящиком, — Сандре Фолкнер.

Табличка на стенке указывала, что по всем вопросам следует обращаться в компанию «Братья Грин. Управление».

— Где Гамми?

Кому-то хватило сил разжечь на пляже костер. Ночь была довольно прохладной. Вдоль берега виднелось еще несколько огоньков.

— Флетч, — позвал Вэтсьяайна.

В углу гаража Флетч переоделся в джинсы. Теперь, он жалел, что не надел футболку.

— Где Гамми? — повторил он.

— Я видела его раньше, — ответила Джули.

— Куда он пошел? Что сказал?

— Не знаю, — пожала плечами Джули.

— Кто-нибудь видел Гамми?

Ответа не последовало.

— Где Бобби? — спросил Вэтсьяайна.

— Ушла, — ответил Флетч.

— Куда? — во взгляде Вэтсьяайны сквозила озабоченность.

— В шоколадный замок на небесах.

Вэтсьяайна промолчал.

Завернувшись в одеяло, у стены набережной лежал Кризи. Флетч постоял над ним в темноте, гадая, спит тот или погрузился в мир наркотических грез.

— Что случилось, парень? — спросил Кризи.

— Я ищу Гамми.

— О, парень, он смылся.

— Что значит, смылся?

— Фараоны допекли его. Сколько можно служить мальчиком для битья?

— Ты не знаешь, куда он пошел?

— Он не мог не смыться. Всему приходит конец. Его бьют и бьют. А стоит ему появиться дома, как за него принимается папаша. Его бьют всегда и везде.

— Я ищу Гамми, — настаивал Флетч.

— Как мои старые барабаны. Я жалею о том, что бил по ним. Палками. Каждый вечер. Барабанными палочками. Я бил по моим барабанам. Откуда мы знаем, что натянутые на них шкуры ничего не чувствуют? Что, если им было больно, когда я бил по ним? По-настоящему больно?

— Я об этом ничего не знаю, Кризи.

— Я должен терпеть боль. Чтобы искупить причиненное мной зло.

— Ты не думаешь, что барабаны могут тебя простить?

— Христианские барабаны. Это идея. Бей кого угодно, что угодно, если хочешь, даже барабаны, и они должны тебя простить, потому что так сказал Христос.

— Я ищу Гамми. Ты его видел?

— Нет. Где Бобби?

— С ней все в порядке, — ответил Флетч.

— Она ушла? Я уже не помню, когда видел ее.

— Ты видел ее вчера утром.

— Да. Она хотела уколоться. Потом укололась. Флетч, ты знаешь, она укололась, когда я видел ее в последний раз.

— Я знаю.

— Она укололась. И ушла?

— Да. Ушла.

— Господи.

Флетч постоял над Кризи, затем пошел вдоль берега.

У следующего костра он присел на корточки, прежде чем заговорил. Все молчали.

— Кто-нибудь видел Гамми?

Никто не ответил. Лопоухий подросток, Бинг Кросби, вопросительно смотрел на Флетча, словно хотел вновь услышать его слова.

— Я ищу Гамми.

Сорокалетний мужчина, с нарисованными на свитере телефонной трубкой и надписью «ПОЗВОНИ МНЕ», ответил: «Его здесь нет».

Флетч подождал, прежде чем пойти дальше.

У следующего костра Окурок сказал, что Гамми, скорее всего, вернулся домой, к родителям. Джаггер предположил, что Гамми снова забрала полиция.

Поднявшись на ноги, Флетч увидел стоящего позади Вэтсьяайну. Они вместе отошли от костра.

— Почему ты ищешь Гамми?

— Бобби просила ему кое-что передать.

— Где Бобби?

— Она ушла.

— Где Бобби?

— Она ушла. С концами.

— Куда?

— Я дал ей рюкзак. Набитый протеиновыми таблетками и крекерами, которые я украл в универсаме.

Вэтсьяайна остановился.

— Я спросил, где Бобби?

— Послушай, вчера ты продал ей все, что она хотела, так?

— Да.

— Вот она и ушла.

В лунном свете Вэтсьяайна, не мигая, смотрел на него.

— Зачем тебе Гамми?

— Я тебе сказал. Бобби хотела передать ему несколько слов.

— Скажи их мне.

— Скажу только Гамми.

— Скажи мне.

— Отвали, Толстяк Сэм, — и Флетч двинулся к набережной.

В эту холодную ночь ему было неуютно на расстеленном на полу мате. Ему недоставало спального мешка. Недоставало Бобби. Вместе им было тепло в спальном мешке.

Глава 19

Флетч услышал тяжелые, поднимающиеся по лестнице шаги. Они не спешили. Пересекли площадку перед его дверью и пропали.

Дверь медленно распахнулась.

В проем заглянули двое полицейских.

Флетч сел.

— Доброе утро, — поздоровался первый полицейский. Оба они успели принять душ, побриться, выпить кофе.

— Какой сегодня день? — спросил Флетч.

— Вторник.

Второй полицейский оглядел комнату в поисках сиденья. В его глазах Флетч прочитал гордость за собственное жилище, собственную мебель, не сравнимые с жалкой циновкой на полу.

— Тебе придется проехать с нами.

— Зачем?

— Шеф хочет тебя видеть. У него есть вопросы.

Флетч разглядывал свои голые ноги.

— Я готов.

— Тебе не надо облегчиться?

— С какой стати? Разве в полицейском участке нет туалета?

Часы показывали три четверти седьмого.

Один из полицейских открыл для Флетча заднюю дверцу патрульной машины и закрыл ее, как только тот забрался в кабину. Сетка из толстой проволоки отделяла переднее сиденье от заднего. Последнее было сломано. Пахло блевотиной. На сиденье и полу запеклись пятна крови.

— У вас тут воняет, — пожаловался Флетч. — Или вы этого не знаете?

— У нас все отлично, — ответил полицейский, сидевший рядом с водителем.

— Как твоя голова? — спросил водитель.

Флетч уже позабыл об ударе дубинкой.

— Сегодня не болит. Это не вас двоих я уложил ночью на пляже?

— Нет, — усмехнулся водитель. — Это я уложил тебя.

— У вас отлично поставленный удар.

— Готов повторить доставленное тебе удовольствие.

— Как получилось, что вы не арестовали меня?

— Шеф сказал, что не надо. Он был в хорошем настроении.

— Настроение поднимается у него всякий раз, как он возвращается из своего поместья в Мексике, где собирается жить после выхода на пенсию, — пояснил второй полицейский. — Он ездит туда пересчитывать грейпфруты или что-то еще. Ему это нравится.

— Он скоро уходит?

— В следующем году.

— Я-то надеялся, что он уйдет раньше, чем мы доедем до участка, — вздохнул Флетч.

Они выехали на Главную улицу. Разговор сквозь решетку не клеился. Флетч хотел открыть окно, но оказалось, что ручек нет. Вероятно, полицейские опасались, что кто-нибудь повесится на них прямо в кабине.

К горлу подкатила тошнота.

— У вас тут воняет, — повторил Флетч.

Внешне Грэхем Каммингс не мог быть никем иным, как начальником полиции. Коротко стриженные стального цвета волосы, волевой подбородок, широкие, массивные плечи. Человек, одно появление которого в городе гарантировало ему место начальника полиции.

— Как вас зовут? — подчеркнуто вежливо спросил он.

— Флетч.

— Ваше полное имя?

— Флетч Флетч Флетч.

В кабинете они сидели вдвоем, по разные стороны алюминиевого стола.

— Флетч, часом, не сокращение от Флетчер?

— Возможно.

— Флетчер ваше имя, фамилия?

— Имя.

— Ваша фамилия?

— Смит.

— Флетчер Смит, — кивнул Каммингс. — Кажется, мне уже встречалось такое сочетание.

— Флетчер Смит?

— Нет, просто Смит. Где вы живете, Смит?

— Адрес я забыл. Там, где сегодня утром нашли меня ваши громилы.

— Вы там живете?

— Уик-энды я провожу на Гавайских островах.

— Вы живете один?

— Если не считать ручного таракана.

— Чем вы зарабатываете на жизнь?

— Чищу обувь.

— В вашей комнате не было ни щеток, ни гуталина.

— Должно быть, меня ограбили ночью. Прежде чем уйти, я напишу заявление.

— Похоже, вы не поддерживаете тесного контакта со своей конторой, мистер Флетчер.

— Простите?

— Вчера вечером мне звонила ваша начальница из «Ньюс трибюн». Ваш редактор. Некая миссис Сноу. Я не ошибся? Клара Сноу.

— Дерьмо.

— Она сообщила мне, что вы готовите статью для вашей газеты о распространении наркотиков на побережье. И попросила присматривать за вами. Она сказала, что, по ее мнению, вы что-то нащупали. Если вы попросите защиты у полиции, мы должны знать, кто вы такой, и предоставить требуемое.

— Дерьмо.

— Вы — И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн»?

— Вы привезли другого И. М. Флетчера.

— Вы что-то нащупали, мистер Флетчер?

— Нет.

— Ну, мистер Флетчер?

— Идите к черту.

Каммингс, навалившись локтями на стол, пристально смотрел на Флетча.

— Мистер Флетчер, мне кажется, вы кое-что подзабыли. К примеру, маленькое правило, гласящее, что при контакте с полицией вам необходимо немедленно заявить, что вы — журналист. Вы забыли это правило?

— Оно ускользнуло из моей памяти.

— Вы нарушили это правило, мистер Смит.

— Поэтому вы задержали меня?

— Второе, мы знаем, что вы жили здесь с юной девушкой по имени Бобби.

— Неужели?

— Где Бобби?

— Она ушла.

— Куда ушла Бобби?

— Не знаю. Наверное, решила вернуться домой.

— В этом я искренне сомневаюсь. Наркоманы редко покидают места, где могут достать то, что им требуется.

— У нее был запас. На дорогу ей хватит.

— Когда она уехала?

— Воскресной ночью.

— Каким транспортом?

— Она улетела.

— Мы нашли в вашей комнате марихуану и героин.

— У вас был ордер на обыск?

— Мы не обыскивали комнату. Мы случайно нашли наркотики в духовке.

— Я прятал их от Бобби.

— Вы виновны в хранении сильнодействующих наркотиков.

— Это вещественные доказательства для моей статьи.

— У кого вы их купили?

— У Толстяка Сэма.

— Почему марихуана была в пакетах полицейской лаборатории?

— Кто знает, откуда попадает товар к Толстяку Сэму.

— Зачем вы купили марихуану. Разве одного героина недостаточно?

— Я люблю писать сбалансированные статьи.

— Статья, которую вы написали прошлой осенью о Полицейской ассоциации, получилась не очень-то сбалансированной.

— Что?

— Я помню ту статью. И подпись: И. М. Флетчер. Вы написали, что Полицейская ассоциация — клуб пьяниц.

— О!

— Вы лишь походя упомянули о том, что мы проводим семинары по обмену опытом, собираем деньги для нашей академии, что в прошлом году мы подарили машину «скорой помощи» городу Орнего в Калифорнии.

— Я польщен тем, что вы читаете мои статьи.

— Вы поняли, к чему я клоню, мистер Флетчер?

— Начинаю догадываться.

— Я хочу, чтобы вы убрались из города. Немедленно.

— Вот тебе и защита полиции.

— Вы можете найти оправдание ранее перечисленным мной правонарушениям, в том числе и хранению героина, но трое моих полицейских могут показать под присягой, что прошлой ночью вы ударили каждого из них, когда они находились при исполнении служебных обязанностей.

— Тогда вы меня не арестовали.

— Мы хотели задержать другого человека.

— Неужели для задержания семнадцатилетнего подростка нужны семь полицейских?

— Благодаря вашему вмешательству трое из этих семерых были ранены.

— Почему же вы сразу не арестовали меня?

— Вы хотите попасть в тюрьму, мистер Флетчер?

— Разумеется, нет, шеф.

— Мистер Флетчер, сейчас я отдам два приказа, и вам придется выполнить оба. Первый, если у вас есть какая-либо информация о распространении наркотиков на побережье, вы должны передать ее нам. Есть у вас такая информация?

— Нет.

— Совсем нет?

— Только Толстяк Сэм.

— Вы не так уж умелы в своем деле, не правда ли?

— Мне очень помогает редакция.

— Второй приказ состоит в том, что вы обязаны покинуть город до полудня. И не возвращаться назад. Никогда. Понятно?

— Чего вы боитесь?

— Только не вас.

— А мне показалось, что дело именно в этом.

— Мы сами проводим расследование, мистер Флетчер. Это работа полиции. Наскоком тут-ничего не добьешься. Нам требуется время.

— Два или три года?

— Мы рассчитываем выявить всю сеть торговцев наркотиками в ближайшие месяцы. Это тяжелая, сложная работа. Частное расследование, даже проводимое газетой, может привести к тому, что наш труд пойдет насмарку. Надеюсь, я выразился достаточно ясно: или вы уезжаете из города, или оказываетесь за решеткой, выбраться откуда вам будет очень и очень непросто. Хранение героина и нападение на трех полицейских при исполнении служебных обязанностей — этого вполне достаточно для вынесения обвинительного приговора.

— Вы меня убедили.

— Вы немедленно покинете город?

— И больше никогда в нем не появлюсь.

Глава 20

Время приближалось к девяти утра. Люди спешили на работу. По Главной улице машины шли бампер к бамперу.

В полутора кварталах от полицейского участка к тротуару подрулил серый «ягуар ХКЕ» с номерным знаком 440–001. Тот самый автомобиль, который предстояло украсть Флетчу через шестьдесят часов, сразу же после убийства Алана Стэнуика.

Флетч сел на переднее сиденье.

«Ягуар» Стэнуика влился в поток машин.

— Что ты делал в полицейском участке?

— Меня допрашивали.

— Почему?

— Исчезла девушка, которую я знаю. Девушка по имени Бобби.

— Ее исчезновение связано с тобой?

— Нет, но мне придется убираться из этого города, да побыстрее. Как вы узнали, что я в полицейском участке?

— Я справился у пивного ларька. Того, что уже открыт в восемь утра. Ну и жизнь у тебя. Какой-то лопоухий подросток сказал, что видел тебя на заднем сиденье патрульной машины.

Вновь Алан Стэнуик прикурил от золотой зажигалки, которую достал из кармана, не пользуясь той, что была в приборном щитке. Солнцезащитные очки скрывали его глаза.

— Что вы хотели? — спросил Флетч.

— Убедиться, что все идет, как положено. Ты получил паспорт?

— Я пойду за ним завтра.

— Перчатки?

— Я их куплю.

— Ты подал заявление на паспорт?

— Да, я даже сфотографировался.

— Отлично. Ты помнишь, что тебе предстоит сделать?

— Конечно. Вы еще не передумали?

Стэнуик выпустил струю дыма.

— Нет.

— Вы уверены, что умираете от рака?

— Да. Почему ты спрашиваешь?

— Вы прекрасно выглядите.

— Нужно время, чтобы начали проявляться признаки болезни. Я хочу умереть раньше.

Они остановились на красный свет.

— Так почему бы вам не разбиться на самолете?

Плечи под пиджаком Стэнуика шевельнулись. Могучие плечи.

— Если хочешь, назови это гордостью. Когда проводишь всю жизнь, стараясь удержать самолеты в воздухе, очень трудно направить последний из них на землю.

— Дорогостоящая гордость.

— Из-за гордости люди тратили и поболее пятидесяти тысяч.

— Полагаю, что да.

— Ты запомнил, где находится дом?

— На Бермэн-стрит.

— Точно. И как ты доберешься туда?

— Я доеду на такси до пересечения Главной улицы с Хауторн-стрит, а дальше пройду пешком. Это другой округ, а расстояние всего две мили.

— Молодец. Ты помнишь номер рейса?

— Нет. Вы еще не назвали мне его.

Стэнуик смотрел на него сквозь темные очки.

— Самолет компании «TWA», вылет в одиннадцать вечера в Буэнос-Айрес.

— Это я помню. Но вы не назвали мне номер рейса.

— Я его не знаю, — ответил Стэнуик и подъехал к тротуару. — Думаю, нам не следует сближаться. Я не хочу ничего знать о тебе. И тебе лучше забыть то, что ты прочел обо мне в газетах.

— Так уж получилось, что я запомнил.

— А теперь забудь. Я высажу тебя здесь.

— Мы же проехали через весь город. Как я доберусь обратно?

— Поймай попутку.

— Премного благодарен за совет.

— Увидимся в четверг вечером.

Глава 21

Флетч позвонил в дом 15641В по Патнэм-стрит и оглянулся на свой «MG», приткнувшийся к тротуару. Сквозь стекла солнцезащитных очков зеленая краска автомобиля сливалась с зеленью лужайки.

— Да. Кто там? — спросил мелодичный голос.

Флетч наклонился и прокричал в микрофон:

— Я от управляющих, братьев Грин, мисс Фолкнер.

— Одну минуту.

Флетч поправил галстук.

Лицо Сандры Фолкнер не дышало дружелюбием. Она была в черных брюках и блузе свободного покроя, крашеные светлые волосы падали на плечи.

Флетч остолбенел. Внешне Сандра Фолкнер не шла ни в какое сравнение с Джоан Коллинз Стэнуик. Наверное, решил он, она брала свое в постели.

— Я представитель братьев Грин, — сурово сказал он.

Мисс Фолкнер, не мигая, смотрела на него.

— Что вам угодно?

— Мы бы хотели поговорить с вами.

— У вас есть какой-нибудь документ?

— На вашем месте, мисс, я бы не вел себя столь вызывающе.

— Что?

— Соседи жалуются на вас, и мы подумываем о возможности судебного пресечения вашего аморального поведения.

— Вы, должно быть, шутите.

— Мы совсем не шутим. Если вам хочется стоять на пороге, пока мы будем обсуждать этот вопрос, я согласен. Или вы предпочтете пройти в комнату, чтобы нас не слышали соседи?

Она отступила назад, оставив дверь открытой.

Флетч вошел и закрыл дверь.

— Ради Бога, объясните, о чем вы говорите?

— Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь. Вы сейчас одна?

— О Господи!

Флетч прошел в гостиную.

— Упоминание имени божьего вас не защитит.

— Защитит? От чего?

Он открыл дверь ванной комнаты, которая показалась ему пустоватой. В спальне стояла большая кровать, над ней с потолка свешивалось зеркало. Хотя шел лишь одиннадцатый час утра, кровать была застелена красным покрывалом. На буфете в кухне стояли наполовину опорожненная бутылка водки и пустые бутылки вермута и сухого калифорнийского вина.

— Зачем вы пришли сюда? — в голосе Сандры слышалось отчаяние.

— Что висит у вас на потолке в спальне?

— Зеркало. Какое вам до этого дело?

— Мисс Фолкнер, в договоре на аренду есть пункт, запрещающий крепить какие-либо предметы к потолку.

— О Боже!

— Вы довольно давно нигде не работаете.

— Это никого не должно волновать.

— Мы стараемся уяснить, как сказывается ваше постоянное пребывание в доме на моральном здоровье молодежи.

— Ого! Да кто в это поверит?

— Далее, не вызывает сомнений источник средств вашего существования. За ваше содержание вы расплачиваетесь своим телом.

— Мой Бог! Вы словно явились из прошлого столетия.

— «Братья Грин» несут ответственность не только за состояние квартир, но в немалой степени и за то, что в них происходит. По меньшей мере, мы реагируем на поступающие жалобы.

— Вы можете убираться отсюда.

— Как давно вы знаете Алана Стэнуика?

Ярость на ее лице уступила место ужасу.

— Присядьте, мисс Фолкнер.

Она опустилась на краешек дивана.

— Откуда вы узнали об Алане?

— Его опознали соседи. Фотографии Стэнуика часто появляются в газетах.

— О Боже. Оставьте Алана в покое!

— Он оплачивает квартиру и ваше содержание, не так ли?

— Да.

— Все понятно. Вы снимаете эту квартиру на незаконно заработанные средства. Будет лучше, если вы расскажете нам обо всем.

— Почему?

— Мисс Фолкнер, вы хотите, чтобы имя Алана Стэнуика фигурировало в судебном иске?

— Мой Бог! Неужели такое возможно в наше время? Кто пожаловался на меня?

— От нас, естественно, вы этого не узнаете.

— Оберегаете доносчиков, да?

— Мы очень благодарны людям, помогающим нам быть в курсе того, что творится в наших квартирах. Как иначе мы узнаем об этом? А теперь, я надеюсь, вы честно расскажете нам обо всем, и мы решим, что делать дальше.

Сандра Фолкнер смотрела на Флетча словно фрейлина, застигнутая на сеновале с придворным виолончелистом, — на королеву Викторию.

— Вы всегда носите в доме солнцезащитные очки? — спросила она.

— У меня болят глаза от яркого света, — ответил Флетч, — но это не имеет отношения к нашему разговору.

— Понятно. Ну хорошо. Что вы хотите знать? Раньше я работала секретаршей в «Коллинз Авиейшн». Алан Стэнуик — один из руководителей этой корпорации.

— Нам это известно, мисс Фолкнер.

— Я не мисс Фолкнер. Я — миссис Фолкнер. Мой муж был летчиком-испытателем. Однажды, при посадке на авианосец, он промахнулся, и самолет рухнул в воду. После этого я долго не могла работать. Джек и я не торопились заводить ребенка, думали, что впереди еще много времени…

— Человек, названный вами Джеком, был вашим мужем?

— Моим мужем. Страховка кончилась. Затем пособие по безработице. Я много пила. Очень много. Потом Алан послал кого-то узнать, как я поживаю. Я была совершенно пьяна и предложила этой девице катиться на все четыре стороны. На следующий день появился сам Алан. Со дня смерти Джека прошло больше года. Меня поместили в хорошую больницу. За счет компании. Алан сам летчик. Он воевал. У него шрам на животе. В день выписки Алан встретил меня и привез сюда. Тут я и живу.

— Вы видитесь с ним дважды в неделю?

— Да, примерно так. Теперь я знаю, зачем живу. Ради него. Я надеюсь, что когда-нибудь рожу ему сына.

— Он приезжает по понедельникам и средам?

— Эти соседи ничего не упустят, да. Сучьи дети.

— Мисс Фолкнер, вы не собираетесь выходить замуж за мистера Стэнуика?

— Нет. Он женат. На Джоан Коллинз. Он не может развестись с ней. Она — дочь президента корпорации, Джона Коллинза.

— Вы никогда не думали о том, чтобы стать его женой?

— Нет. Мы даже не говорили об этом.

— И тем не менее вы надеетесь родить ему сына?

— Да. В этом нет ничего зазорного.

— Вы сейчас беременны?

— Нет.

— Другими словами, вы намерены поддерживать сложившиеся отношения без всяких изменений в этой квартире и в будущем?

— Да, намерена.

— А мистер Стэнуик не стремился к каким-либо изменениям?

— Что вы имеете в виду?

— Ну, я могу и не напоминать вам о том, что вы не имеете никаких прав на эту квартиру. Исчезни Стэнуик на следующей неделе, вас выкинут на улицу.

— Этого я не боюсь. Он может поступать, как ему заблагорассудится. Теперь я могу работать. Со мной все в порядке.

— А как здоровье мистера Стэнуика?

— Прекрасное. Я ему даже завидую.

Флетч закрыл блокнот. Он не записал ни слова.

— Очень хорошо, миссис Фолкнер. Я доложу «Братьям Грин». Я порекомендую им не предпринимать никаких действий, так как ваши отношения с мистером Стэнуиком достаточно серьезны.

— Благодарю вас.

Флетч встал.

— Извините за беспокойство, миссис Фолкнер.

— Вы совершенно не следите за квартирами.

— Что вы сказали?

— Ваши «Братья Грин» не выполняют своих обязанностей. Мало того, что на стоянке вечно шум, так еще воры заходят сюда, как к себе домой.

— О чем вы?

— Прошлой ночью меня ограбили.

— Неужели?

— Да. Украли всю мою косметику.

— Я что-то не понимаю.

— Пойдемте, я вам все покажу.

В ванной она открыла шкафчик.

— Сегодня утром я обнаружила, что окно распахнуто, а косметика исчезла.

— Пропала только косметика?

— Флакон аспирина. Моя зубная паста.

— Полотенца на месте?

— Нет. Одного не хватает.

— Одного не хватает, — повторил Флетч. — Должно быть, в него завернули косметику.

— Я тоже так думаю.

— Но, миссис Фолкнер, взрослый человек не пролезет в такое окно.

— Я в этом не уверена.

— Наверное, косметику украл какой-нибудь соседский подросток.

— Возможно.

— Вероятно, он не рискнул забраться в комнату.

— Я рада, что вы прилагаете столько усилий, охраняя нравственность местных детей, мистер… Как вас там. Мне было бы неприятно, если б их посещали грязные мыслишки, когда они будут сидеть в тюрьме за грабеж.

Глава 22

Время ленча. Коридоры редакции «Ньюс трибюн» пусты и прохладны.

Флетч положил два завернутых в пергамент сандвича, пакет молока на стол и снял пиджак.

Поднял трубку и набрал номер главного редактора.

— Это Флетчер. Я хочу поговорить с Френком.

— Ты у себя, Флетч?

— Да.

— Он ушел на ленч. Вернется в два часа. Ты сможешь подождать?

— Постараюсь. Пожалуйста, соедините меня с ним ровно в два, — Флетч ослабил узел галстука и сел.

Расправляясь с сандвичами, он нашел на столе повестку в суд. Ему предлагалось явиться туда в пятницу, к десяти утра. Его обвиняли в отказе уплаты алиментов Барбаре Ролтон Флетчер, в неуважении к суду. Неявка грозила немедленным арестом.

— О Господи, — вздохнул Флетч.

Если он получал «Бронзовую звезду» — его арестовывали, если шел в суд — увольняли.

— О Господи, — повторил он.

Зазвонил телефон.

— Ну кто там еще?

— Это мистер Флетчер?

— Если вам так угодно.

— Что?

— С кем я говорю?

— Это мистер Джиллетт из «Джиллетт, Уорхэм и О'Брайен».

— О Господи.

— Мистер Флетчер, к сожалению, я должен сказать вам, что не могу получить по вашему чеку три тысячи двадцать девять долларов, которые вы должны уплатить миссис Линде Флетчер в качестве алиментов.

— Мерзавец. Я же просил подождать десять дней.

— Я и не пытался получить деньги по вашему чеку, мистер Флетчер. Однако я навел справки. У вас нет и никогда не было счета в этом банке.

— Что?

— Торговый банк не открывал счета на ваше имя.

— Хорошо, что вы напомнили мне об этом.

— Где вы взяли этот чек, мистер Флетчер?

— Простите, я вас не слышу. У меня запершило в горле.

— Это не имеет значения. Но я предупреждал вас при нашей последней встрече у вас в кабинете, что хитрить не стоит. Теперь мы будем говорить в зале суда. Вы сами на это напросились.

— Мистер Джиллетт…

— Сначала выслушайте меня. Сегодня утром я побывал в суде и показал ваш чек. С минуты на минуту вы получите повестку. Вы должны явиться в суд в пятницу, в десять утра.

— Нет!

— Что значит, нет?

— Я не смогу прийти в пятницу утром.

— Почему?

— В пятницу в десять утра в суде будет слушаться дело о неуплате алиментов моей первой жене, Барбаре.

— Мистер Флетчер, меня это не касается.

— Но я не могу быть одновременно в двух местах.

— По крайней мере, мы знаем, что в пятницу утром вы не женитесь в третий раз.

— Кроме того, в пятницу, в те же десять часов, командир военно-морской базы намерен вручить мне «Бронзовую звезду».

— Знаете, мистер Флетчер, мне надоели ваши россказни.

— Это правда. Если я не получу эту чертову «Бронзовую звезду», меня уволят. Что тогда будут делать все мои жены?

— Они будут ждать вас в суде, мистер Флетчер, вместе с представляющими их честными адвокатами.

— О Боже!

— Более того, мистер Флетчер, сегодня утром я подал в суд необходимые документы по обвинению вас в подлоге.

— Подлоге?

— Подлоге, мистер Флетчер. Закон запрещает представлять чеки, мистер Флетчер, по несуществующим банковским счетам.

— Как вы могли так поступить!

— Я исполнял свой долг. Как адвокат, практикующий в штате Калифорния, узнав о совершенном правонарушении, я обязан поставить в известность суд.

— Вы заложили меня. Из-за вас я — преступник.

— Я исполнял свой долг, мистер Флетчер.

— Вы просто укусили руку, которая вас кормит. Разве я смогу платить алименты, сидя в тюрьме?

— Я укусил руку, которая отказалась кормить нас. Своим женам вы еще не заплатили ни цента.

— Мистер Джиллетт.

— Да, мистер Флетчер?

— Я подумал, а не встретиться ли нам в каком-нибудь тихом месте, подальше от торных дорог, допустим в баре, и поехать за город, провести ночь или две…

— Вы серьезно?

— Разумеется, серьезно.

— Я думаю, это чудесная идея. Не знаю, как вы догадались, но вы мне очень понравились, мистер Флетчер. Но сначала нам следует уладить судебные дела, не так ли?

— Я-то думал, что судебные дела как раз могут и подождать.

— Ваши судебные дела касаются только вас и ваших жен, мистер Флетчер. А теперь, естественно, вами займется и уголовный суд. Наши с вами взаимоотношения никак с этим не связаны.

— Вы уверены?

— Мистер Флетчер, вы насмехаетесь надо мной?

— Именно так.

Джиллетт откашлялся, прежде чем заговорил вновь.

— Мистер Флетчер, не знаю, то ли вы очень, очень жестокий человек, то ли глубоко заблуждаетесь. Я предпочел бы последнее. Я — член англиканской общины. Если вы заблуждаетесь, я с удовольствием продолжу этот разговор в будущем. А пока напоминаю вам о повестке, вызывающей вас в суд в пятницу утром. И, раз вас обвинили в уголовном преступлении, советую сегодня, до полудня, явиться в полицию и назвать себя, после чего вас арестуют. Тогда у вас хватит времени освободиться под залог и предстать в пятницу перед судом.

— Премного вам благодарен, мистер Джиллетт. Увидимся в вашей церкви.

Флетчер дожевывал вторую половину первого сандвича, коря себя за разговор с Сандрой Фолкнер, когда вновь зазвонил телефон.

— Да?

— Флетч? Это Барбара.

— Барбара, моя первая жена?

— Я несколько дней звоню тебе каждые полчаса. Я надеялась поговорить с тобой до того, как придет повестка.

— Я получил ее к ленчу.

— Я сожалею об этом, Флетч.

— Какие пустяки, дорогая. Забудь о ней. Стоит ли давним друзьям портить отношения из-за неуважения к суду.

— Это все адвокаты, Флетч. Они настаивают. Они тревожатся из-за восьми тысяч долларов, которые ты мне должен.

— Так много?

— Восемь тысяч четыреста двенадцать долларов.

— О-го-го. Мне следовало помнить об этом. С моей стороны это непростительно.

— Я действительно не виновата, Флетч. Я имею в виду неуважение к суду. Это все они.

— Не волнуйся, Барбара. Это ерунда. Мы все легко уладим. Я заскочу в суд в пятницу утром, и в мгновение ока вопрос будет решен.

— Ты прелесть, Флетч.

— Ты мне льстишь.

— Мне не так уж нужны эти деньги. Я знаю, сколько ты получаешь в газете. Тебе негде их взять.

— Я тебя понимаю.

— Правда?

— Конечно, Барбара.

— Флетчер, я все еще люблю тебя.

— Я знаю. Это ли не ужасно.

— Мы развелись два года назад.

— Так давно?

— С тех пор я тебя ни разу не видела. Я пополнела.

— Неужели?

— Я слишком много ем. Я слышала, ты снова женился и опять развелся.

— Теперь-то я понимаю, что ты — моя единственная любовь.

— Правда? А почему ты снова женился?

— На меня что-то нашло.

— Но потом ты развелся.

— Видишь ли, Барбара, я не поладил с котом. Один из нас должен был уйти. Кот ушел первым.

— Я не звонила тебе, пока ты был женат.

— Спасибо.

— Я узнала, что ты развелся, только на прошлой неделе. Я случайно встретила Чарли.

— Как он поживает?

— Флетчер, а может, у нас все наладится?

— Ты сильно поправилась?

— Очень. Я стала толстухой.

— Жаль.

— Мне не нравится моя квартира. А ты по-прежнему живешь на Клинуотер-стрит?

— Да.

— Я жалею о том, что развелась с тобой, Флетчер. Не могу себе этого простить.

— А, ерунда. Легко сошлись, легко разошлись.

— Это не смешно.

— Я никак не могу доесть сандвич.

— Флетч, я хочу извиниться. За то, что развелась с тобой.

— Не думай об этом.

— С тех пор я повзрослела.

— Я думаю, это приходит с лишним весом.

— Меня очень беспокоили женщины, знаешь ли.

— Женщины?

— О, Флетч. Ты же спал со всеми подряд. Постоянно. Иногда ты уезжал на несколько дней кряду. Иногда на целую неделю. Я хочу сказать, ты никогда не колебался.

— Меня легко соблазнить.

— Я не могла этого перенести. Казалось, глаза всех женщин говорили мне: я тоже спала с твоим мужем. Я сходила с ума.

— Это хороший повод для развода.

— Но теперь я повзрослела. Я готова с этим смириться.

— Правда?

— Да, Флетч. Я все поняла. Ты — нимфоманка мужского пола.

— Нет.

— Да, Флетч. Ты не пропустишь ни одной юбки, чтобы не залезть под нее.

— Ну…

— Ты не станешь этого отрицать.

— Ну…

— Я с этим смирилась. Но тогда я этого не принимала.

Флетч отпил молока из пакета.

— Флетч?

— Да, Барбара.

— Как, по-твоему, мы сможем снова жить вместе?

— Какая прекрасная мысль.

— Ты серьезно?

— Разумеется, Барбара.

— В конце недели у меня кончается аренда.

— Переезжай ко мне в пятницу.

— Правда?

— В пятницу утром. К сожалению, я не смогу помочь тебе перенести вещи. Мне надо забежать в суд на несколько минут.

— Я знаю. Это ужасно.

— Но все уладится, если ты будешь в моей квартире, когда я вернусь.

— У меня много вещей. Придется нанимать фургон.

— Ничего. Воспользуйся грузовым лифтом. Расставь все, как тебе хочется. А потом я приглашу тебя на ленч.

— Потрясающе, Флетч, ты — чудо!

— Все будет как прежде, Барбара.

— Мне пора паковаться.

— Увидимся в пятницу. Может, я смогу вырваться на уик-энд.

— Флетч, я тебя люблю.

Флетч потянулся за второй половиной второго сандвича, когда раздался очередной звонок. Время близилось к двум часам.

— И. М. Флетчер слушает.

— Флетчер, это ты?

— Линда… моя вторая жена.

— Что случилось с тобой той ночью?

— Какой той ночью?

— В пятницу. Ты попросил меня приехать к тебе. Но тебя не было.

— Меня задержали.

— Это не смешно, Флетчер. Если это шутка, то мне она не понравилась.

— Ты сердишься?

— Разумеется, нет. Придя в твою квартиру, я приготовилась. Вымыла голову и все остальное. Я долго искала фен.

— Ты вымыла голову?

— Я ждала и ждала. Я заснула на кушетке.

— Бедная Линда.

— Это не смешно.

— Я же говорил тебе, что накурился травки.

— И что произошло?

— Я оказался на берегу океана.

— Разве ты не мог подождать меня?

— Я не соображал, что делаю.

— Ты провел ночь с женщиной?

— Да.

— Чего ж от тебя ждать.

— Линда, я думал…

— Оставь свои мысли при себе.

— После той ночи мне пришлось задуматься.

— Я понимаю. Ты всегда был мыслителем.

— После той ночи я постоянно думаю о тебе. Как ты знаешь, в газете платят мало.

— Я знаю. Кстати, мистер Джиллетт сказал, что по твоему чеку нельзя получить деньги.

— Да. В пятницу утром я предстану перед судом.

— Бедный Флетч.

— Полностью с тобой согласен. Линда, мы должны решить, что делать дальше.

— О чем ты?

— Ну, я зарабатываю не так уж много, ты потеряла работу в магазине. Короче, нам нет смысла платить за две квартиры.

— Мы же в разводе.

— И что из этого? Ты же хотела вернуться в прошлую пятницу.

— Я и сейчас хочу.

— Так что тебя останавливает? Сдай свою квартиру и переезжай.

— Я не возражаю.

— Вот и отлично. Переезжай.

— Когда?

— В пятницу утром. Мы сможем вместе провести уик-энд.

— Ты хочешь, чтобы я переехала к тебе насовсем?

— Конечно. Сдай свою квартиру, закажи грузовой фургон и привози вещи в пятницу. Расставь все, как тебе нравится, и жди, пока я вернусь из суда.

— Правда?

— Ну конечно же! Ты это сделаешь?

— Обязательно. Чудесная идея.

— Я думаю, в этом есть смысл, не так ли?

— Я все равно ненавижу квартиру, в которой живу.

— Может, тебе стоит приготовить ленч к моему возвращению? А в субботу утром мы куда-нибудь уедем.

— Непременно приготовлю. Я так люблю тебя, Флетч.

— Я тоже. То есть я тоже люблю тебя. До пятницы.

Глава 23

— Клара Сноу — бестолковая идиотка. Она ничего не понимает в журналистике. И не способна ничему научиться.

Френк Джефф, главный редактор «Ньюс трибюн», бывал трезвым лишь несколько минут в день. И уж во всяком случае не в два часа пополудни. В девять утра он сидел набычившись, с налитыми кровью глазами. К одиннадцати начинал соображать, что к чему, но уже нервничал: каждый, кто входил в кабинет, являлся помехой на пути к первому «мартини». В одиннадцать тридцать он покидал редакцию. От двух до половины четвертого он еще мог соображать. После пяти его нетерпение достигало предела. Вечерняя выпивка начиналась с шести. К девяти часам Френк напивался как сапожник. По вечерам он часто звонил в редакцию, выкрикивая распоряжения, которые никто не мог разобрать. Немалую часть следующего дня он отменял эти распоряжения. Кроме него их никто не помнил и, соответственно, не выполнял. Из кабинета главного редактора выплескивался целый поток «разъяснений», которые только нервировали сотрудников.

Флетч даже удивлялся, как Френку хватало сил на Клару Сноу.

— Что? — взгляд Френка остановился на Флетче.

— Клара Сноу — бестолковая идиотка. Она не понимает, как готовятся статьи. Она так глупа, что не может этому научиться.

— Она — твой начальник.

— Она бестолковая идиотка. Из-за нее меня чуть не убили. Возможно, еще и убьют.

— Что она сделала?

— Я пишу статью о распространении наркотиков…

— И, надо сказать, чертовски долго.

— Клара Сноу сообщила начальнику полиции, что я провожу расследование и кое-что нащупал.

— И что тут плохого? Тебе может понадобиться защита полиции.

— Я уверен, что наркотики попадают на побережье через начальника тамошней полиции.

— Ты шутишь.

— Отнюдь.

— Через Грэхема Каммингса? Я знаю его десять лет. Пятнадцать. Это прекрасный человек.

— Наркотики идут через него.

— Как бы не так.

— Именно так.

Френк не любил смотреть в глаза собеседнику.

— Флетчер, я думаю, тебя пора снимать с этой статьи.

— Черта с два.

— Ты угробил столько времени и все впустую. Ты просто загорал на пляже.

— Если вы снимете меня с этой статьи, Френк, я отнесу ее в «Кроникл газетт» и опубликую с примечанием, что вы отказались принять ее у меня.

— В последнее время ты что-то ополчился на полицию.

— Наркотики на побережье привозит Грэхем Каммингс.

— У тебя есть доказательства.

— Я все напишу.

— Доказательств у тебя нет.

— Кроме того, он выбросил меня из города. Если бы утром я честно признался, что у меня есть доказательства, он бы меня убил. Если он о чем-то пронюхал, он меня убьет. Я просил Клару Сноу не звонить в полицию.

— А Клара обратилась ко мне. Я ей разрешил.

— Это же глупо, Френк. Если б мне требовалось полицейское прикрытие, я бы сам нашел Каммингса. А так вы и Клара, не выходя из кабинета, подставили меня под удар.

— Ты сказал Кларе, что подозреваешь Каммингса?

— Нет. Когда я говорил с ней в прошлую пятницу, я его еще не подозревал.

— Так что ты хочешь сказать?

Френк походил на печальную жабу, сидящую на дороге. По мере того как до него доходил смысл слов Флетча, грудь его расширялась, щеки надувались, глаза вылезали из орбит. Лицо Френка багровело.

На вращающемся кресле он развернулся вполоборота к столу. В таком положении он мог не смотреть на Флетча.

— А теперь выслушай меня, Флетчер. Клара говорит, что ты — отвратительный тип. Одеваешься, как бродяга, ходишь по редакции босиком, никогда не берешь телефонную трубку. Она понятия не имеет, работаешь ты или бездельничаешь. Ты не признаешь редакторской правки, грубишь, не выполняешь ее указания.

— Стоит ли тогда удивляться, что она подставила меня под пулю.

— Опять ты грубишь. Клара даже не подозревала, к чему может привести ее звонок в полицию, да и меня ты еще не убедил. Грэхем Каммингс — честный человек.

— Я говорю, что Клара — идиотка, она утверждает, что идиот — я. Знаете, какой напрашивается вывод?

— Какой же?

— Разведите нас. Если вы считаете, что она должна быть редактором, пусть она портит кровь кому-то еще.

— Я этого не сделаю. Придется тебе жить с ней.

— Нет. С ней живете вы.

Френк резко повернулся к Флетчу. Попытался пронзить его взглядом, но вместо этого еще больше побагровел.

— Ты висишь на ниточке, парень.

— Ваша газета держится на моих статьях.

— Если б не твоя «Бронзовая звезда», я бы уволил тебя сию минуту.

— Речь идет о том, Френк, что я готовлю статью о распространении наркотиков на побережье. Я не драматизирую ситуацию, но меня могут убить. Если меня убьют, я хочу, чтобы руководство газеты знало, почему это произошло. Я уверен, что наркотики поступают через начальника полиции Грэхема Каммингса. Своим звонком Клара Сноу предупредила Каммингса, что я иду по его следу. Сегодня утром он вызвал меня к себе, чтобы выяснить, много ли я знаю. Это случилось после того, как воскресной ночью я попытался попасть в тюрьму. Я уложил трех полицейских в присутствии их начальника. Меня стукнули по голове, но не арестовали. В кабинете Каммингса я прикинулся дурачком. Круглым идиотом. Я сказал, что ничего не знаю, за исключением самого очевидного. Он велел мне убираться из города. Отсюда следует, что он мог убить меня, заподозрив, что у меня есть доказательства его вины. Я мог умереть из-за вас и вашей бестолковой Клары Сноу.

— Ты слишком драматизируешь.

— Возможно.

— И что дальше? Ты не хочешь заканчивать эту статью?

— Я ее напишу.

— Когда?

— Очень скоро.

— Я хочу посмотреть ее.

— Вы ее посмотрите.

— И не забудь про вручение «Бронзовой звезды» в пятницу утром.

— Как можно, Френк. Присылайте фотографов и репортеров. Я мечтаю о том, чтобы увидеть свою физиономию в субботнем утреннем выпуске. Тогда меня убьют наверняка.

— Ты получишь эту медаль.

— Обязательно, Френк. В пятницу, в десять утра, из рук командира военно-морской базы.

— Ты получишь медаль, Флетч, или пятница станет твоим последним днем в газете.

— Постараюсь не разочаровать вас, Френк.

— Между прочим, Клара также сказала, что вокруг тебя без конца вьются какие-то скользкие адвокаты. Держи их подальше от редакции.

— Хорошо, Френк.

Флетч встал. Тон его голоса враз переменился.

— Что вы можете сказать об Алане Стэнуике?

— Дерьмо.

— Почему?

— Стэнуик выступал против каждого законопроекта по охране окружающей среды, представленных за последние пять лет.

— И добивался своего?

— Да, добивался.

— Что еще вы о нем знаете?

— Ничего. Дерьмо он, и все. Иди за своей пулей. Может, тогда у нас будет, что печатать.

— Спасибо, Френк.

— Всегда рад помочь.

Глава 24

— Добрый день, сэр, — старший официант узнал его и в костюме. Работая в теннисном павильоне, этот человек зарывал талант в землю. — Вы ищете Андервудов?

— Честно говоря, я ищу Джоан Стэнуик, — ответил Флетч.

— Миссис Стэнуик играет в теннис. На третьем корте. На балконе есть свободный столик. Вы позволите принести вам апельсиновый сок с водкой?

— Благодарю.

Флетч прошел к круглому столику на двоих. Вдоль ограждения балкона стояли корзины цветов. Джоан Стэнуик играла с какой-то женщиной.

— Ваш сок, сэр. Записать его на счет Андервудов?

— Пожалуйста.

Половина третьего корта находилась в тени. Это затрудняло подачу. Флетч подумал, что в Рэкетс-клаб Джоан Стэнуик могла бы играть и на лучшем корте.

В теннисном павильоне еще не все сменили шорты на костюм, хотя время близилось к шести.

Джоан Коллинз Стэнуик играла профессионально, но без той страсти, что отличает чемпионов. Хорошо обученный, опытный игрок. Ее нелегко обмануть, перехитрить, и в то же время она не вкладывала в игру душу. Не было в ней радости и удовольствия, испытываемых начинающими. Она все умела и откровенно скучала.

Джоан выиграла сет, подошла к сетке, обменялась рукопожатием с соперницей и улыбнулась. Точно такая же улыбка появилась бы на ее лице и при проигрыше. Обе подхватили со скамейки свитера и пошли к павильону.

Флетч развернулся к входной двери.

Она здоровалась со многими, тем же рукопожатием и улыбкой, что и у сетки. Прошло какое-то время, прежде чем ее взгляд нашел Флетча.

Тот встал.

Она извинилась и тут же подошла к нему.

— О, Джон. Я думала, вы в Милуоки.

— В Монтане, — поправил ее Флетч.

— Да, конечно. В Монтане, — она села за столик.

— Я как раз собирался в аэропорт, когда позвонил мой шеф и попросил задержаться еще на несколько дней. Появились новые клиенты.

— Почему вы не позвонили мне?

— Я был занят с клиентами, — Флетч отпил из бокала. — Кроме того, я подумал, что мне лучше зайти во вторник.

— Почему во вторник?

— Потому что вы говорили, что по вторникам ваш муж приходит домой довольно рано.

Несмотря на загар, она заметно покраснела.

— Понятно.

— Разве вы не говорили, что вторники ваш муж оставляет для вас?

— Мне кажется, вы смеетесь надо мной, не так ли, Джон?

— Пытаюсь.

Джоан Стэнуик, не отрывая от него глаз, рассмеялась:

— Ну…

— Извините, я не могу предложить вам «мартини».

— Вы задали гораздо больше вопросов, чем я могла бы ожидать от вас, Джон. И, более того, вы внимательно выслушали все ответы. Должно быть, вы мастер своего дела.

— А что я делаю?

— Продаете мебель, естественно. Вы сами говорили об этом.

— В действительности я специалист по кроватям.

— Не хотите ли оценить мою? — спросила Джоан.

Кровать стояла посреди просторной комнаты с окнами на бассейн. Джоан называла ее «раздевалкой», но это была настоящая спальня с большим шкафом, забитым теннисной амуницией, юбками, свитерами, вечерними туалетами и обувью.

Джоан объяснила, как пройти к ней.

Когда Флетч пришел, она успела принять душ и завернуться в огромное полотенце.

Любовные ласки нравились Джоан Коллинз Стэнуик несколько больше, чем теннис. И здесь она была обучена и умела, но вновь без чемпионской страсти. И игривой радости новичка.

— Это удивительно, Джон.

— Правда?

— Я имею в виду другое.

— Что именно?

— Твою фигуру.

— По-моему, она неплохая. Мне, во всяком случае, нравится.

— Но ты ничего не заметил?

— А что я должен был заметить?

— В душе в Техасе?

— Я уже давно не мылся в техасском душе.

— Фигура Алана.

— Фигура Алана? А при чем тут она?

— Она не отличается от твоей.

— То есть?

— Я хочу сказать, что ширина твоих плеч, длина спины, руки, бедра, ноги такие же, как у Алана.

— Твоего мужа?

— Да. Разве ты этого не замечал? Вы же мылись с ним в душе в Техасе. Форма черепа, все.

— Неужели?

— Вы абсолютно не похожи. Ты — блондин, он — брюнет. Но фигуры у вас, как две капли воды.

Она перекатилась на локти, пристально глядя на рот Флетча.

— У тебя отличные зубы. Прямо как у Алана.

— Тебе нравится?

— Держу пари, у тебя нет ни одной пломбы.

— Нет.

— И у него тоже.

— Как интересно.

— Теперь я могу поспорить, что ты обиделся.

— Ничуть.

— Наверное, невежливо сравнивать тебя с моим мужем.

— Мне представляется, это интересно.

— Ты говоришь себе: «Эта дама увлеклась мной только потому, что у меня такая же фигура, как у ее мужа». Я права?

— Да. Я оскорблен до глубины души.

— Я не хотела обижать тебя.

— Я сейчас расплачусь.

— Пожалуйста, не плачь.

— Я умираю от разбитого сердца.

— О, не умирай. Только не здесь.

— Почему?

— Потому что придется вывозить твое тело. А я никогда не смогу выговорить твою фамилию. Меня это раздражает.

— Тебя раздражает пребывание в одной постели с мужчиной, фамилию которого ты не можешь выговорить?

— Допустим, ты умрешь и тебя придется увезти. Что я скажу людям? Его зовут Джон, давний друг нашей семьи, только не спрашивайте, как его фамилия. Повтори ее мне, Джон.

— Заманауинкералески.

— О Боже, ну и фамилия. Заманауинк… повтори ее снова.

— Заманауинкералески.

— И с такой фамилией ты смог жениться?

— Да. Теперь по земле бегают трое маленьких Заманауинкералески.

— А как ее девичья фамилия? Твоей жены?

— Флетчер.

— Какая милая фамилия. Ну почему она стала Заманабанги…

— Заманауинкералески. Куда экстравагантнее, чем Флетчер.

— Настолько экстравагантно, что никто не может выговорить такую фамилию. Она что, польская?

— Румынская.

— Не понимаю, в чем разница.

— Это знают только поляки и румыны.

— Так в чем же?

— Тебя интересует, чем отличаются поляки от румын? Они по-разному любят женщин.

— О?

— Польский стиль мы уже попробовали. Теперь я покажу тебе румынский.

— Любовь по-польски мне понравилась.

— Но ты еще не знаешь, что такое любовь по-румынски.

— А почему мы начали не с нее?

— Я думал, ты еще не готова.

— Теперь я готова.

Часы показывали половину девятого. Через сорок восемь часов Флетчер должен был убить ее мужа.

Глава 25

Среда. Утро. Главное для Флетчера — не попасться на глаза полицейским. Каммингс наверняка приказал им задержать журналиста, появись тот в городе. Похоже, начальник полиции боится расследования. Но он может осложнить Флетчу жизнь. В его комнате найдены героин и марихуана. Он ударил трех полицейских. Поэтому Флетч очень и очень осторожен.

В джинсах, без рубашки и босиком он начал поиски Гамми сразу же после восхода солнца.

Без четверти девять Джули сказала ему, что видела Гамми в микроавтобусе марки «фольксваген», припаркованном на Главной улице.

Флетч нашел расписанный цветами микроавтобус и притаился в ближайшем подъезде.

Гамми появился без двадцати десять. Дожидаясь его, Флетч насчитал пять патрульных машин, проследовавших по Главной улице.

Флетч подошел, когда Гамми уже открыл дверцу.

— Поедем ко мне, Гамми. Мне надо поговорить с тобой.

Прыщавое лицо Гамми перекосила гримаса.

— Поедем, Гамми. Нам надо поговорить. О Бобби.

— Бобби умерла, Гамми, — сказал Флетч, когда они вошли в комнату.

— О, — выдохнул Гамми.

Флетч ударил его кулаком в лицо. Голова Гамми откинулась назад, дернулись длинные волосы. Но он не упал. Его глаза наполнились слезами. Похоже, раньше его никогда не били.

— Я сказал, Бобби умерла, Гамми, и одного «о» недостаточно. Ее убил ты. И ты это знаешь.

Гамми шагнул к двери.

— У меня плохие новости, Гамми. Смерть Бобби означает расследование. Толстяк Сэм согласился стать свидетелем обвинения.

— Ерунда.

— Он дал мне письменные показания и признал, что наркотики поступают к нему от начальника полиции Грэхема Каммингса. В его показаниях есть все, включая твою гавайскую рубашку. Он написал, что наркотики продаешь ты. А он лишь хранит их у себя.

Подросток остановился, не дойдя до двери. Его глаза широко раскрылись.

— Я никогда не торговал наркотиками. Я лишь приносил их.

— Обмен наркотиков на деньги шел через тебя.

В уголке рта Гамми виднелась кровь.

— Я никогда ничего не продавал.

— Толстяк Сэм утверждает совсем иное.

— Мерзавец.

— И он подписал показания своим настоящим именем, которое я уже успел забыть.

— Чарльз Уитерспун.

— Как?

— Чарльз Уитерспун.

— Именно так он и расписался.

— Где его показания?

— У меня дома. Неужели ты думаешь, что я привезу их сюда. Он подписал их, как Чарльз Уитерспун.

— Дерьмо.

— Я могу помочь тебе, Гамми, — Флетч снял футляр с пишущей машинки, вложил в каретку три листа, проложенные копиркой. — Тебе нужна помощь.

Гамми стоял в темной комнате, засунув руки в карманы.

— Между прочим, Гамми, я — И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн».

— Репортер?

— Да.

— Я узнал о тебе кое-что интересное. На прошлой неделе я видел тебя в сером «ягуаре». Кажется, в прошлый четверг.

— Ты говорил кому-нибудь, что видел меня?

— Нет.

Гамми сел на пол. Прижался спиной к стене.

— Если я дам показания, то не попаду в тюрьму?

— Не попадешь, если станешь свидетелем обвинения.

— Что это значит?

— Ты должен дать показания и подписать их. Ты честно признаешься, какова твоя роль в распространении наркотиков на побережье.

— Я приносил наркотики от начальника полиции Толстяку Сэму.

Флетч, скрестив ноги, уже сидел перед пишущей машинкой.

— Этого мало. Расскажи мне все. Я запишу твои слова. А ты под ними распишешься.

— Зачем тебе мои показания?

— Я отдам их моему другу, который работает у окружного прокурора. Мы вместе служили во флоте. Он знает, как с ними поступить.

— Меня убьют. Каммингс очень жесток.

— Я обеспечу тебе защиту полиции.

— Защиту полиции? Забавно.

— Я говорю не о местной полиции. Я согласен с тобой, Каммингс опасный человек.

— Тогда какой же? Полиции штата?

— Возможно, придется привлечь Федеральное бюро по борьбе с наркотиками. Или обратиться к самому окружному прокурору. Не знаю. Но о тебе позаботятся. Я хочу, чтобы ты припер Каммингса к стенке.

— Хорошо, — Гамми заметно побледнел. — Наркотики поступали на побережье через Каммингса.

— Все наркотики?

— Да. Все.

— Где он их брал?

— Точно не знаю. Но каждые несколько недель он ездит в Мексику и обратно. Он говорит людям, что хочет купить там дом или поместье, где собирается жить, выйдя на пенсию. С собой он привозит наркотики. Таможенники ни о чем не спрашивают начальника полиции.

— Откуда таможенникам известно, что он — начальник полиции?

— Неужели ты не видел его машину? Собственную машину. На номерных табличках написано: начальник полиции. На крыше установлен маячок. В приборную доску вмонтировано полицейское радио. У него там даже специальная подставка для «винчестера».

— Я видел ее. На этой машине он проезжает через границу?

— Да.

— Он едет в форме?

— Не знаю. Я никогда не ездил с ним. С такой машиной ему не нужна форма.

— В Мексику он ездит с женой?

— Да. И с дочерью.

— Откуда тебе это известно?

— Я видел, как они уезжали. Тогда я уже знал, куда они едут.

— Хорошо, Гамми. А теперь скажи мне, как ты получаешь наркотики от Каммингса?

— Каждую неделю или десять дней они арестовывают меня и привозят в полицейский участок для допроса.

— Кто тебя забирает?

— Местные фараоны. Двое, если я на улице один. Если я на пляже, их приходит больше. Как в воскресенье. Все одеты, как на разгон демонстрации. Они опасаются, что кто-нибудь может прыгнуть на них. Как ты воскресной ночью. Кстати, Флетч, зачем ты это сделал?

— Я хотел, чтобы они забрали и меня. Я хотел попасть в полицейский участок вместе с тобой и самому увидеть, что там происходит.

— Они, должно быть, проломили тебе голову. Словно раздался выстрел.

— Мне тоже так показалось. Каммингс всегда приходит с полицейскими, которые арестовывают тебя?

— Нет. Но они всегда говорят, что шеф хочет меня допросить. Они глупы, как пробки.

— Что происходит в полицейском участке.

— Меня отводят в кабинет шефа. Затем приходит он и запирает дверь. Он притворяется, будто допрашивает меня. Я даю ему деньги, он мне — наркотики. Все очень просто. Иногда меня держат в камере всю ночь. Получается правдоподобнее.

— Как Каммингс узнает, что тебя пора арестовывать… что ты принес ему деньги.

— Я ставлю микроавтобус в определенном месте, чтобы он увидел его из окна кабинета.

— Сколько денег ты приносишь ему каждый раз? В среднем.

— Примерно двадцать тысяч долларов.

— Каждые две или три недели?

— Каждые десять дней или около этого.

— Как ты несешь деньги?

— Ты же говорил, что Толстяк Сэм уже все рассказал.

— Я хочу услышать об этом от тебя.

— В денежном поясе. Под гавайской рубашкой.

— И точно так же ты доставляешь наркотики Толстяку Сэму?

— Да. Я приношу их в том же поясе.

— Как ты передаешь их Толстяку Сэму?

— Ему я ничего не передаю. Я просто отхожу в дальний угол лачуги и бросаю пояс на пол. Потом Толстяк Сэм подбирает его. А сам встаю в очередь и притворяюсь, что покупаю очередную порцию.

— Это я видел. С поясом ты обвел меня вокруг пальца. И что ты с этого имеешь?

— Бесплатные наркотики. Сколько хочу.

— Но не деньги?

— Нет. Никогда.

— Как ты платишь налог за микроавтобус?

— Он принадлежит Толстяку Сэму. Разве ты этого не знаешь? Он не сказал тебе?

— Нет. Я никогда не видел его за рулем.

— Он не уходит с пляжа.

— А почему?

— Боится, что кто-нибудь попытается ограбить его. Все уверены, что он набит деньгами или наркотиками. На самом деле у него ничего нет. И то и другое ношу я.

— Как он отдает тебе деньги?

— В денежном поясе. Я вроде бы покупаю у него наркотики через каждые несколько дней. Когда я вижу лежащий на полу денежный пояс, я сажусь рядом и надеваю его под гавайскую рубашку.

— Хорошо, Гамми. Из тебя выйдет отличный рассказчик.

— Наверное.

— Когда Каммингс забирает деньги и дает тебе наркотики, в кабинете кроме вас двоих никого нет?

— Нет. И дверь заперта.

— И ни один полицейский или кто-то еще не помогали тебе передавать деньги или наркотики?

— Никогда.

— Как ты думаешь, кому-нибудь из сотрудников полиции известно, что наркотики попадают на побережье через их начальника?

— Они же тупицы. Никто ничего не знает. Даже не подозревает.

— Разве им не кажется странным, что каждые неделю или десять дней он допрашивает тебя и только тебя?

— Мой отец — директор школ округа. Поэтому, думают они, Каммингс так возится со мной. Возможно, они считают меня доносчиком, полагая, что я шпионю для Каммингса.

— Как долго все это продолжается?

— Сколько лет?

— Да. Сколько лет?

— Примерно четыре года.

— А сколько лет тебе, Гамми?

— Семнадцать.

— Значит, вначале ты не мог использовать микроавтобус, чтобы привлечь внимание Каммингса. Как ты выходил из положения?

— С помощью велосипеда. Я ставил его на стоянке. Каммингс видел его через окно. На моем велосипеде было лиловое сиденье и большое зеркало заднего обзора.

— Как ты стал передаточным звеном?

— Я пристрастился к наркотикам в школе. Тогда наркотики носил старшеклассник по имени Джефф. Он застрелился. Я узнал, что он носил наркотики, только после его смерти.

— Тебя подключил Толстяк Сэм?

— Нет. Через день после смерти Джеффа я почувствовал себя плохо. Организм требовал очередной дозы. Только тогда, собственно, до меня дошло, что я стал наркоманом. Но Джефф застрелился, и поступление наркотиков прекратилось. А потом двое полицейских задержали меня на велосипедной стоянке у школы и отвезли в участок. Я насмерть перепугался. Меня провели к Каммингсу, он запер дверь кабинета, и состоялся наш первый разговор. Мы обо всем договорились.

— То есть к распространению наркотиков тебя привлек начальник полиции?

— Да.

— А впервые ты получил наркотики у Толстяка Сэма?

— Нет. У Джеффа. Прямо в школе. Бесплатно. У него был излишек. Он дал их мне. Так как я был сыном директора, они решили, что, затянув меня, обеспечат себе дополнительное прикрытие. Во всяком случае, в школе. Несколько месяцев спустя Джефф отказал мне и послал к Толстяку Сэму. Он сказал, что я требую слишком многого. Некоторое время, пока Джефф не застрелился, мне приходилось платить за наркотики.

— Где ты брал деньги?

— Я трижды грабил родителей.

— Собственный дом?

— Да. Я боялся влезть к кому-то еще. Я же был ребенком. Особенно я жалел, что пришлось украсть цветной телевизор.

— Родители не подозревали тебя?

— Нет. Они просто сообщали о краже Каммингсу. И, получив страховку, покупали новые вещи.

— Родители знают, что ты наркоман?

— Да. Наверное, знают.

— Они никогда не говорили с тобой об этом?

— Нет. Отец не хочет поднимать шума. В конце концов, он — директор школ округа.

— Хорошо, Гамми, ты подожди, а я напечатаю все, что ты сказал.

Показания Гамми заняли почти целый лист. Он подписал все три экземпляра: Льюис Монтгомери. У него был почерк девятилетнего. Флетч заверил каждую подпись.

— Бобби действительно умерла?

— Да, — ответил Флетч.

— Приняла слишком большую дозу?

— Да.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже.

— Пора все это прекратить. Правда?

— Да.

— Я часто думал, как это произойдет. Джефф вон застрелился.

— Я знаю.

— Я чувствую себя виноватым в смерти Бобби.

— Я понимаю.

Флетч отделил третий экземпляр, сложил вчетверо и засунул в задний карман. Затем закрыл футляром пишущую машинку.

— Что будет со мной? — спросил Гамми.

— Завтра, в одиннадцать утра, ты должен подойти к пивному ларьку. Там тебя будет ждать Толстяк Сэм. Вас встретят. Возможно, они будут в штатском. А до одиннадцати часов прошу тебя не высовываться.

— Хорошо. А что дальше? Куда меня отвезут?

— Скорее всего, в больницу, и оставят там под вымышленным именем.

— Я вылечусь, а?

— Ты этого хочешь, не так ли?

— Да. Думаю, что да.

Флетч никак не мог понять, почему Гамми не уходит. Подросток так и сидел, спиной к стене, лицом к окну.

В конце концов до Флетча дошло, что Гамми плачет.

Флетч вошел в лачугу с пишущей машинкой в руках. Толстяк Сэм лежал на спине на расстеленном прямо на песке спальнике и читал книгу Маркуса «Эрос и цивилизация». Спальник вонял. Воняло и от Толстяка Сэма.

— Привет, Вэтсьяайна.

В углу возвышалась груда пустых консервных банок. Они тоже воняли.

Флетч протянул Вэтсьяайне показания Гамми.

— И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн».

Толстяк Сэм положил книгу на песок.

Пока он читал показания Гамми, Флетч уселся поудобнее и снял футляр с пишущей машинки. Вновь он проложил копиркой три листа бумаги и вставил их в каретку.

Показания Гамми Толстяк Сэм перечел дважды.

Затем от сел.

— И что теперь?

— Твоя очередь.

— Ты даже правильно написал мои имя и фамилию. Чарльз Уитерспун. Я уж и не помню, когда слышал их в последний раз.

— Наверное, Гамми узнал твою фамилию из регистрационного талона на микроавтобус.

— О, да, — Вэтсьяайна оглядел залитый солнцем пляж. — Ты ждешь моих показаний?

— Я хочу добраться до Каммингса.

— Я тебя не виню. Весьма неприятный тип.

— Или ты повесишь его, или будешь висеть вместе с ним.

— О, я его повешу. С удовольствием.

Толстяк Сэм потянулся за книгой Джонатана Эйсена «Век скал». Между страницами лежал сложенный лист бумаги. Толстяк Сэм сдул с него песок и протянул Флетчу. Тот прочел:

«Сэм, Джефф покончил с собой. Его нашли на футбольном поле с пулей в голове. Нам нужен новый связной. Стоит попробовать Монтгомери. Возможно, через день-другой он придет к тебе с денежным поясом. Нам нужен кто-то из местных. Каммингс».

— Это вещественное доказательство, не так ли?

— Да.

— Как видишь, дорогой Флетч, начальник полиции собственноручно написал эти несколько строк и расписался под ними.

— Я вижу. Как она попала к тебе?

— Хочешь — верь, хочешь — нет, но ее в запечатанном конверте принес полицейский. Я не знал, как с ней поступить, к кому обращаться, раз в полицию путь закрыт. Я забыл о могуществе прессы.

— Ты хотел выдать Каммингса?

— Всегда. Я был его узником, знаешь ли. Я сидел здесь, как в тюрьме.

— Я тебя не понимаю.

— Когда я приехал сюда из Колорадо, у меня был запас наркотиков, спасибо моей старушке-маме, оставившей страховку. Чтобы нормально жить на этом великолепном пляже, мне пришлось кое-что продать. Достопочтенный начальник полиции арестовал меня. С поличным. И предложил мне либо садиться за решетку на долгий срок, либо работать на него. Я выбрал последнее.

— То есть ты не получаешь никакой прибыли?

— Абсолютно. И никогда не получал. Я — его узник.

— Толстяк Сэм, ты же умный, интеллигентный человек. Ты же мог обратиться в вышестоящие инстанции и разоблачить Каммингса.

— Ты сознаешь, Флетч, что я тоже наркоман?

— Да.

— Я стал наркоманом, преподавая музыку в школах Денвера. Я уже подходил к пределу, когда умерла моя мать, оставив мне пятнадцать тысяч долларов.

— Ты мог поставить крест на этом безобразии. Особенно после этой записки.

— Это я понимал. Но у Каммингса были улики против меня, помимо того, что я наркоман. По договору с достопочтенным начальником полиции наркотики я получал бесплатно, как и Гамми. Каммингс расплачивался только товаром. И потом, я всегда надеялся получить хоть какие-то гарантии безопасности, если уж мне придется давать показания. Ты можешь гарантировать мою безопасность, Флетч?

— Да. Завтра в одиннадцать утра тебя вывезут отсюда от пивного ларька. Тебя и Гамми.

— Завидная предусмотрительность. А потом, я полагаю, ты выплеснешь всю эту грязь на страницы своей газеты?

— Статья будет опубликована в завтрашнем дневном выпуске «Ньюс трибюн». Первые экземпляры появятся в киосках в двадцать минут двенадцатого. Если ты не придешь к пивному ларьку в одиннадцать, к трем часам тебя, скорее всего, убьют.

— О, я приду. Должен отметить, ты не теряешь времени даром.

— Я не хочу отдавать материалы в редакцию до самого последнего момента.

— Но тебе нужны фотографии.

— У меня есть несколько отличных снимков. Они лежат у меня в столе и ждут только подписей.

— Ты, я вижу, ничего не упускаешь. Помнится, я как-то сказал, что ты не слишком умен. Я ошибся. Ты — очень хороший актер.

— Я — лжец с блестящей памятью.

— Таким и должен быть актер. Как тебе удалось раскусить нас?

— Тебе трижды приносили товар, прежде чем я понял, что посыльный — Гамми. Натолкнули меня на это его гавайская рубашка и регулярные аресты. Полиция забирала только его. И именно в те дни, когда твои запасы подходили к концу. Кажется, первым отметил это совпадение Кризи. Но до сути он, естественно, не допер. Потом, в ночь на воскресенье, я ввязался в драку с фараонами, но они не забрали меня. Вот тогда я окончательно понял, что Каммингсу нужен только Гамми. И никто больше.

— Еще бы.

— Кроме того, я узнал о частых поездках Каммингса в Мексику. Мне сказал об этом Джон Коллинз.

— Я его не знаю.

— Потому что не играешь в теннис.

— Раньше играл. В Денвере. А как ты получил показания у Гамми?

— Я сказал ему, что ты уже во всем признался, возложив вину на него.

— И он клюнул? Почему Гамми поверил, что я дал показания?

— Потому что Бобби мертва, Толстяк Сэм. Она действительно умерла.

— Понятно. Жаль. Милая девушка. Где ее тело?

— Его скоро найдут.

— И найденное тело вызовет лавину. Полиция хлынет на побережье.

— Выплыть тебе не удастся.

— Что ж, пора с этим кончать.

— То же самое сказал и Гамми.

— Интересно, как я буду жить дальше. Мне тридцать восемь, а я чувствую себя столетним стариком.

— Тебе помогут. А теперь давай запишем твои показания.

— Нет. Уйди от машинки. Я все сделаю сам.

Флетч лег на песок. Толстяк Сэм сел за пишущую машинку.

— Посмотрим, помнит ли Вэтсьяайна, как надо печатать. Посмотрим, помнит ли Толстяк Сэм, как надо печатать. Посмотрим, помнит ли Чарльз Уитерспун, как надо печатать…

Глава 26

— Среда, три часа дня. Хотя у меня накопилось немало новых гипотез, построенных на интуиции, не буду притворяться, что я получил большое количество новой информации, базирующейся на фактах.

Моя главная догадка на этот момент, не подтвержденная документально, состоит в том, что Алан Стэнуик абсолютно честен. Все, что он говорит, правда: он умирает от рака и действительно хочет, чтобы я убил его завтра вечером, в половине девятого.

Флетч успел вернуться домой, принять душ, съесть сандвич и выпить кварту молока.

На кофейном столике перед ним лежали первые экземпляры и копии показаний Гамми и Толстяка Сэма и записка Каммингса. Тут же стоял диктофон.

— Вчера утром Алан Стэнуик усадил меня в машину, чтобы убедиться, что я не передумал. В разговоре он спросил у меня номер рейса «Транс Уорлд Эйрлайнс» на Буэнос-Айрес. Я ответил, что не знаю номера, так как он не называл мне его. В действительности я узнал номер, когда позвонил в аэропорт и спросил, забронировано ли мне место.

Мое неведение относительно номера рейса означало для Стэнуика следующее: во-первых, я, несомненно, бродяга, глупый и доверчивый, как он и думал; во-вторых, ему стало ясно, что, если кто-то и интересуется подробностями его жизни, то это не я.

Также в разговоре, не выходя из роли, мне удалось задать ему один из основных мучивших меня вопросов: почему бы ему, если уж он хочет покончить с собой, не разбиться на самолете, чего, собственно, от него и ждут?

Он ответил, что не может так поступить из гордости, не может направить самолет в землю.

Ответ я считаю приемлемым. Как он сказал, люди тратят и поболее пятидесяти тысяч долларов ради того, чем гордятся.

У Алана Стэнуика есть любовница, некая миссис Сандра Фолкнер, проживающая по адресу 15641 Патнэм-стрит. По понедельникам и средам Стэнуик проводит вечера у нее.

Муж Сандры Фолкнер был летчиком-испытателем и погиб, неудачно приземлившись на авианосец. Детей у них не было.

После смерти мужа Сандра Фолкнер ушла с работы в «Коллинз Авиейшн», истратила страховку и сбережения, очень много пила.

Примерно через год после смерти ее мужа Алан Стэнуик узнал, в каком она состоянии, и пришел ей на помощь. Им двигал только инстинкт милосердия. Он сам был летчиком-испытателем, поэтому можно допустить, что его симпатия к вдове другого летчика-испытателя абсолютно бескорыстна.

Он заплатил за лечение миссис Фолкнер в больнице и с тех пор обеспечивает ее материально. Как я полагаю, их связь длится около двух лет.

Сандра Фолкнер не отрицала интимных отношений с Аланом Стэнуиком.

Джоан Коллинз Стэнуик не подозревает об этом романе и уверена, что по понедельникам и средам ее муж задерживается допоздна на работе.

При этом я могу засвидетельствовать, что Джоан Коллинз Стэнуик изменяет мужу.

Возвращаясь к Сандре Фолкнер… Любовница Стэнуика не знает о том, что тот неизлечимо болен, если это правда. В обозримом будущем она не предвидит никаких изменений в их отношениях, например, его внезапной смерти.

Она считает, что у Стэнуика превосходное здоровье и их связь будет продолжаться.

От себя могу отметить, что к своей любовнице Стэнуик проявляет великодушие, даже благородство. Не слишком привлекательная женщина, к тому же пьяница, пребывавшая в глубокой депрессии, она отчаянно нуждалась в дружеском участии. Стэнуик все понял и стал необходимым ей другом. У него не было повода проявлять такие чувства к вдове человека, которого он не знал, или к бывшей мелкой служащей «Коллинз Авиейшн».

Однако он их проявил.

Это самая удивительная черта в характере Стэнуика. Он — исключительно принципиальный человек, верность его не знает предела.

Доказательством этого могут служить его частые и, в общем-то, совершаемые в тайне от всех полеты в родной город Нонхиген, в штате Пенсильвания, где живут его отец и мать, его отказ войти в студенческое братство в Колгейте без своего друга Берта Эберхарта, его последующая поддержка последнего, хотя, судя по всему, у них совсем разные интересы, его отношения с любовницей, которые куда выгоднее ей, чем ему.

Несмотря на очевидное честолюбие Стэнуика, о котором говорит его женитьба на дочери босса, хотя, возможно, они и любили друг друга, как считает Амелия Шэрклифф, можно сделать вывод, что Алан Стэнуик — предельно порядочный и честный человек. Все, что он говорит, правда.

Тем не менее, будучи профессиональным журналистом, я обязан сохранять скептицизм до самого последнего момента.

Вполне возможно, что я не подобрал всю правдивую информацию, что-то упустил или пришел к ложному заключению. Возможно, я не смог задать нужных вопросов.

Я должен верить, что Стэнуик лжет, утверждая, что умирает от рака, до тех пор, пока не докажу обратное.

Пока я не доказал, что его слова соответствуют действительности.

Флетч выключил диктофон, постоял перед диваном, затем положил микрофон на столик и перемотал кассету с записями о Стэнуике, вновь включил диктофон.

Вышагивая по комнате, Флетч вслушивался в собственный голос, вначале пробивающийся сквозь транспортный шум, затем отчетливо звучащий в тишине этой же комнаты, напоминая себе, что неделю назад он понятия не имел, кто такой Стэнуик. Голос не всегда отделял факты от догадок, наблюдения от интуитивных посылок, но тем не менее создавал живой образ человека, Алана Стэнуика.

Флетч прослушал кассету Стэнуика еще раз, прокручивая в голове события последних шести дней, стараясь вспомнить мелкие, несущественные подробности и впечатления, не попавшие на пленку. Джоан Стэнуик очень одинока и пьет «мартини» до ленча, а ее муж в это время испытывает экспериментальный самолет в Айдахо. Доктор Джозеф Девлин очень быстро подошел к телефону, узнав, что речь пойдет о Стэнуике. Его не удивило, что звонят из страховой компании. Квартиру Сандры Фолкнер вроде бы ограбил ребенок. Эберхарт назвал дочь Алана Стэнуика, Джулию, мерзавкой. Алан Стэнуик не прикуривает от зажигалки, вмонтированной в приборный щиток автомобиля. Он, Флетч, еще не купил перчатки. Флетч сел на диван и вновь взял микрофон.

— Алан Стэнуик — порядочный человек. Принципиальный и верный. Сильный. Честолюбивый.

Все в его жизни ясно и взаимосвязано… за одним исключением.

Я не понимаю его отношений с родителями.

Он не пригласил родителей на свадьбу. Не сказал им, что у них пяти- или шестилетняя внучка.

И в то же время он навещает их, летая через всю страну, каждые шесть недель.

Напрашивающийся ответ таков: он летает не к родителям, а в Нонхиген, штат Пенсильвания.

Флетч выключил диктофон и пошел к телефонному аппарату в спальне.

Часы показывали половину пятого.

Глава 27

— Мистер Стэнуик? Хотите — верьте, хотите — нет, но это опять Сидней Джеймс из «Кейзуэлл Иншурерс».

— Я знал, что ты позвонишь. Как только вы, любители телефонных разговоров, узнаете номер в другом городе, остановить вас уже невозможно.

— Я полагаю, что беспокою вас в последний раз, сэр.

— Все нормально, сынок. Я надеюсь, что нет. Вчера я снова подкупил акций телефонной компании.

— Должно быть, скобяная торговля процветает.

— Идет неплохо. С тех пор как стоимость наемного труда подскочила до небес, люди так и рвутся в мой магазин, чтобы купить инструмент для работы по дому, за который они никогда не возьмутся. Держу пари, что половина проданного мной лежит новехонька по чердакам.

— Кажется, вы говорили, что в эти дни прибыль дает только телефонная компания.

— От скобяной торговли тоже есть кой-какой навар. Правда, в этом я могу признаться только тому, кто звонит из Калифорнии. Кстати, как ты решил с «Бронзовой звездой»?

— Я ее получу, сэр.

— Это хорошо, сынок. Это отлично. Ты пришлешь ее нам?

— Я нашел пустое место на полке для носков. Туда я ее и положу.

— Думаю, ты принял правильное решение. Нельзя отказываться от награды своей страны.

— Все равно, я благодарен вам за ваше великодушное предложение. Как поживает миссис Стэнуик?

— Когда я приходил домой на ленч, миссис Стэнуик чувствовала себя прекрасно. Старые модели самые лучшие, знаешь ли. Сработаны надежней, потребляют меньше топлива.

— Мистер Стэнуик, в нашем последнем разговоре вы сказали, что ваш сын, Алан, бросил бокс, не поехал на национальный чемпионат из-за девушек.

— Да, я так сказал.

— Что вы имели в виду?

— Знаешь, сынок, для моего возраста у меня неплохая память и слово «девушка» означает для меня то же самое, что и для молодого человека твоих лет. Если я не ошибаюсь, у девушек две ноги, копна волос на голове и пара выпуклостей чуть пониже шеи. Я прав?

— Абсолютно, сэр.

— Я так и думал.

— Я хотел спросить, имели вы в виду девушек или девушку?

— Я занимаюсь скобяной торговлей, сынок, и привык мыслить во множественном числе.

— То есть речь шла об одной девушке. Именно из-за нее Алан бросил бокс?

— Да.

— Кто эта девушка?

— В вашей страховой компании любят задавать странные вопросы.

— Проверка страхового полиса вашего сына заканчивается, мистер Стэнуик. Больше мы не будем вас беспокоить.

— Мистер Джеймс, ты скорее похож на частного детектива, а не страхового агента.

— В страховом полисе вашего сына, мистер Стэнуик, небольшая сумма отказана лицу, которого мы не знаем. Мы должны проверить, родственница эта женщина или нет, жива ли она, где проживает и так далее.

— Я-то думал, что все это должен был написать Алан.

— Ваш сын — очень занятой человек, мистер Стэнуик. Вы не представляете, как часто люди недостаточно четко заполняют страховые документы.

— Я понимаю. Но если бы не твоя «Бронзовая звезда», мистер Джеймс, я, скорее, предложил бы тебе катиться в Тихий океан. Ты живешь около него, не так ли?

— Смотрю на него из окна, сэр. Кто эта девушка?

— Салли Энн Кашинг. Теперь, соответственно, Салли Энн Кашинг-Кейвэнау.

— Алан и она любили друг друга?

— Они составляли единое целое. Несколько лет мы видели их только вместе. Если они не целовались, то держались за руки. Из-за них в городе пришлось расширить тротуары. Мы не могли их расцепить.

— Алан бросил бокс из-за Салли Энн Кашинг?

— Как поется в старой песне: «И пришла любовь». Она уложила его у своих ног, чего не удавалось ни одному длиннорукому средневесу. Он бросил бокс. Из-за этой девушки он бросил все, даже потерял способность нормально дышать. Нам едва удалось отправить его в колледж.

— Но удалось?

— Да, он поехал в Колгейт, а она — в Скидмор.

— Они расположены довольно близко, не так ли?

— Скандально близко. Поэтому они и решили туда поступать. Весной последнего курса оказалось, что Салли Энн беременна. Моя жена заметила это раньше Алана. Естественно, мы подумали, что она носит ребенка Алана. Но мы ошиблись. Полагаю, их отношения были чисты, как свежевыпавший снег. Беременность Салли Энн потрясла Алана. Отцом ребенка был Билл Кейвэнау, также живший в Нонхигене. Салли Энн говорила, что на одной вечеринке, когда Алан был в колледже, она много выпила и Билл Кейвэнау воспользовался этим, провожая ее домой. Она настаивала, что это произошло лишь однажды, но, как видишь, хватило и этого. Я, впрочем, думаю, что она солгала. Наш сын, я это всегда чувствовал, не давал ей всего, что она хотела. Приходит время, когда девушка ждет, что ее уложат в постель, а я подозреваю, Алан хотел, чтобы Салли Энн стала женщиной только в брачную ночь.

— В результате Салли Энн вышла замуж за Кейвэнау?

— Да. А Алан начал летать на этих идиотских самолетах. Так что бурный роман с Салли Энн Кашинг как бы разделил бокс и самолеты. Честно говоря, я думаю, что моему сыну нравится балансировать на острие между жизнью и смертью. Хотя мне и не следовало говорить тебе об этом. Все-таки ты страхуешь его жизнь. Он любил риск во всем, кроме любви. Тут он слишком осторожничал.

— Ваш рассказ многое объясняет.

— В том числе и ваши затруднения со страховым полисом?

— Да. Алан отписал небольшую сумму из страховой премии Салли Энн Кашинг-Кейвэнау.

— Это хорошо. Она — милая девушка. Я сам был немного влюблен в нее. Кейвэнау — пустое место. Мне он никогда не нравился. Мальчику, младшему Биллу, сейчас двенадцать лет. Они частенько приходят в магазин, Салли Энн и Билл. Для меня они почти что родные. Несмотря на беременность, Алан и Салли Энн все равно хотели пожениться. Но Кейвэнау заявил о своих правах. Салли Энн была для него лакомым кусочком. Он, как и ты, работает в страховой компании, только толку от него чуть.

— Кейвэнау все еще живут в Нонхигене?

— Да и нет. Я как раз собирался сказать тебе об этом. Я не знаю теперешнего адреса Салли Энн.

— Как это?

— Салли Энн и Билл Кейвэнау недавно развелись. Точной даты я не помню. Она продала дом и уехала вместе с мальчиком.

— Когда? Когда она уехала?

— Вчера.

— Вчера?

— Да. Они продали все. Мебель, стиральную машину, сушилку, постельное белье, посуду. С собой они взяли лишь несколько чемоданов и на такси уехали в аэропорт. Тут какая-то загадка. Если послушать мою жену, они еще не определились окончательно, где будут жить. Мальчик сказал, что они едут на Восточное побережье, в Калифорнию. Подозрительно, что после тринадцати лет с этим подонком Кейвэнау она решила сжечь все мосты и начать жизнь заново. Во всяком случае, в Нонхиген она уже не вернется. Кейвэнау причинил ей немало горя.

— Мистер Стэнуик, большое вам спасибо.

— Ну, а ты уж проследи, чтобы Салли Энн получила все, что ей причитается. Она — чудесная женщина, но ей не повезло в жизни.

— Еще один вопрос. Когда ваш сын прилетал к вам в Нонхиген, он виделся с Салли Энн?

— Нет. Насколько я знаю, он постоянно в гостинице, висит на телефоне. Она была замужем. Полагаю, он мог ее видеть. Но нам он ничего не говорил.

— Благодарю вас, мистер Стэнуик. Вы нам очень помогли. Больше мы не будем вас беспокоить.

— Звони в любое время, сынок. Я всегда рад помочь.

Флетч начал обзванивать местные отели.

— Регистратуру, пожалуйста.

— Регистратура.

— У вас остановилась миссис Салли Энн Кейвэнау?

В шестом отеле ему ответили: «Да, сэр. Миссис Кейвэнау и ее сын приехали к нам вчера. Желаете знать номер их комнаты?»

— Нет, благодарю. Мы хотим сделать ей маленький сюрприз, прислать цветы. Не могли бы вы сказать, когда она собирается уезжать?

— Она заплатила до пятницы, сэр, но сказала, что уедет в четверг вечером, после ужина. Завтра вечером, около девяти часов.

— Чтобы послать ей цветы, времени предостаточно. Большое вам спасибо…

— «Транс Уорлд Эйрлайнс». Отдел предварительных заказов.

— У вас заказаны билеты для миссис Салли Энн Кейвэнау и ее сына на завтрашний рейс 629 в Буэнос-Айрес?

— Повторите фамилию, сэр.

— Миссис Кейвэнау и ее сын, Уильям.

— Нет, сэр. Такого заказа у нас нет. Вы хотите заказать им билеты, сэр?

— Нет, нет. Не беспокойтесь. Но у вас заказан билет на тот же рейс для Ирвина Флетчера?

— Ирвин Флетчер. Да, сэр. Рейс 629 в Буэнос-Айрес. Вылет в четверг, в одиннадцать вечера. Заказ оплачен.

— А для Салли Энн Кашинг-Кейвэнау билет не заказан?

— Нет, сэр. Среди пассажиров рейса 629 нет ни Кашинг, ни Кейвэнау.

— Благодарю вас.

Прежде чем позвонить еще раз, Флетч походил по спальне, вышел на кухню, выпил стакан молока. В ванной комнате почистил зубы. Вернувшись в спальню, несколько минут изучал телефонный справочник.

Затем снял трубку.

— Служба проката самолетов?

— Да. Добрый день. Служба проката самолетов.

— Это Ирвин Флетчер. Я звоню насчет своего заказа на завтрашний вечер…

— Да, мистер Флетчер. Как хорошо, что вы позвонили. Ваш чек получен сегодня утром, как мы и договаривались. Все готово. Реактивный самолет на пять мест будет ждать вас завтра от половины одиннадцатого вечера до полуночи, чтобы доставить в Рио-де-Жанейро. Вы собирались приехать не позже полуночи, не так ли, сэр?

— Да. В аэропорту ваш сектор находится рядом с «Транс Уорлд Эйрлайнс»?

— Да, сэр. У нас даже общий грузовой склад.

— Понятно.

— Мы не знали, как связаться с вами, мистер Флетчер, так как в прошлую пятницу, позвонив нам, вы не оставили номера своего телефона. Вы не указали, полетите вы один или нет, сэр.

— Разве это имеет значение?

— Нет, сэр. Единственное, что нас беспокоит, нужно ли включать в состав экипажа стюардессу?

— Это необходимо?

— Видите ли, сэр, если пассажир один, второй пилот может приготовить еду и напитки…

— Понятно.

— Так как со стюардессой, сэр? По стоимости для вас никакой разницы нет. Просто одна из наших лучших стюардесс слетает в Рио и обратно.

— Хорошо. Пусть будет стюардесса.

— Да, сэр. Договорились. Мы включаем стюардессу в состав экипажа.

— Благодарю.

— Спасибо, что позвонили, мистер Флетчер. Можете не волноваться, самолет будет вас ждать.

Положив трубку, Флетчер так и остался сидеть на кровати. Часы показывали десять минут восьмого.

Он должен был встретиться со Стэнуиком через двадцать пять часов и двадцать минут.

Флетч перебрал в памяти свои последующие действия. Времени ему хватало с лихвой.

В половине восьмого он уже спал, поставив будильник на нужное время.

В четверг, в три часа двадцать минут утра Флетч оставил машину на Бермэн-стрит, в трехстах ярдах от подъездной дорожки, ведущей к дому Стэнуика. В теннисных туфлях, джинсах и темном свитере, он обогнул дом по лужайке, подошел к веранде. Дверь в библиотеку была открыта: слуги действительно забывали запирать ее на замок.

В лунном свете он выдвинул правый верхний ящик стола. Как он и ожидал, там лежал пистолет.

Как он и подозревал, без обоймы.

Флетч положил разряженный пистолет обратно в ящик.

В четверть пятого утра он сидел в своем кабинете в «Ньюс трибюн» и писал статью для дневного выпуска.

Глава 28

«Четверг, дневной выпуск, первая полоса:

НАЙДЕНО ТЕЛО / Флетчер.

Этим утром полиция обнаружила обнаженное тело пятнадцатилетней девушки, похороненной в песке у Берегового бульвара.

Тело, уложенное в спальный мешок, было найдено в неглубокой могиле у самой стены набережной. О местонахождении тела стало известно благодаря анонимному звонку в полицию.

Полагают, что девушка, опознанная как Роберта (Бобби) Сандерс, прибыла на побережье из Иллинойса.

Ожидается, что в заключении судебного эксперта Альфреда Уилсона будет указано, что смерть наступила поздно ночью в воскресенье или рано утром в понедельник вследствие принятия слишком большой дозы наркотиков.

Согласно заявлению представителя полиции, спальные мешки такого типа весьма популярны и вряд ли удастся установить его владельца.

Девушка, оставленная на побережье несколько месяцев назад путешествовавшим с ней тридцатилетним мужчиной, не имела постоянного адреса.

Полиции не известно, кто ее друзья.

У нее не было видимых средств к существованию.

По мнению полиции, сообщил о трупе, вероятно, мужчина.

Дежурный доложил, что говоривший сознательно старался исказить или приглушить свой голос.

Местная полиция принимает все меры, чтобы разыскать семью умершей в Иллинойсе.

Полагают, что ее отец — дантист».

«Четверг, дневной выпуск, первая полоса:

ЗАМЕШАН НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ / Флетчер.

Вещественные доказательства: 1) Показания Монтгомери; 2) Показания Уитерспуна; 3) Записка Каммингса. Фотографии с подписями: Каммингса, Уитерспуна, Монтгомери.

Сегодня утром редакция газеты „Ньюс трибюн“ передала окружному прокурору материалы, свидетельствующие о причастности начальника полиции Грэхема Каммингса к распространению наркотиков на побережье.

Переданные документы включают: письменные показания, подписанные Чарльзом Уитерспуном, он же Вэтсьяайна, он же Толстяк Сэм, который назвал себя в показаниях „распространителем наркотиков на побережье“; письменные показания, подписанные Льюисом Монтгомери, признавшим, что он приносил наркотики Толстяку Сэму, и рукописную записку „Сэму“, касающуюся механики передачи наркотиков, подписанную „Каммингс“.

В показаниях прямо указано, что источником наркотиков на побережье является начальник полиции Каммингс.

Показания подписаны вчерашним числом.

Этим утром полицией найдено тело пятнадцатилетней девушки, Роберты (Бобби) Сандерс, похороненной в неглубокой могиле у стены набережной и умершей от избыточной дозы наркотиков (подробности в статье „Найдено тело“).

Уличающие Каммингса доказательства являются результатом специального расследования, начатого „Ньюс трибюн“ месяц назад.

Уитерспун и Монтгомери с сегодняшнего дня находятся под охраной.

В ближайшие часы ожидается арест начальника полиции Каммингса агентами Федерального бюро по борьбе с наркотиками.

Согласно показаниям, Каммингс, пятидесяти девяти лет, регулярно ездил в Мексику, якобы для обустройства дома, в котором он собирался жить после ухода на пенсию. На самом деле на протяжении четырех лет он каждый месяц привозил на побережье наркотики.

Наркоманы платили за них примерно семьдесят пять тысяч долларов ежемесячно.

Собственная машина Каммингса, на которой он ездил в Мексику, темно-синий „шевроле“-седан последней модели, с номерными табличками сзади и спереди с надписью „НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ“, оборудована полицейским радио. На крыше установлен вращающийся мигающий маячок, как у патрульных машин. Под приборной доской подвешено крупнокалиберное ружье марки „винчестер“.

Неизвестно, надевал ли Каммингс полицейскую форму перед прохождением таможенного досмотра.

Его жена и дочь часто сопровождали его в поездках в Мексику.

Каммингс служит в полиции девятнадцать лет. Ранее он был офицером армии США.

Монтгомери — сын Джеймса Монтгомери, директора школ округа.

Согласно показаниям, городская полиция раз в несколько дней привозила младшего Монтгомери в участок для „допроса“.

Обмен наркотиков на деньги между Монтгомери и Каммингсом происходил в кабинете последнего при закрытых дверях.

Монтгомери уверен, что прочие сотрудники полиции ничего не подозревали. Он проносил наркотики и деньги в денежном поясе под широкой гавайской рубашкой.

Притворяясь, что он покупает наркотики у Уитерспуна, Монтгомери в действительности оставлял набитый наркотиками денежный пояс в условленном месте, где его подбирал Уитерспун.

Несмотря на всеобщую озабоченность, вызванную распространением наркотиков на побережье, никто не мог понять, как они туда попадают.

Прежний посыльный, девятнадцатилетний юноша, фигурирующий в показаниях как „Джефф“, покончил с собой четыре года назад.

Записка Каммингса собственноручно написана им сразу же после самоубийства Джеффа. В ней идет речь о том, что Монтгомери может заменить Джеффа.

Как следует из показаний Монтгомери, ему было четырнадцать лет, когда он впервые принес наркотики Уитерспуну.

Вначале, когда запасы Уитерспуна подходили к концу, Монтгомери давал сигнал Каммингсу, оставляя на стоянке свой велосипед, который начальник полиции мог увидеть из окна кабинета. Велосипед выделялся лиловым сиденьем и большим зеркалом заднего обзора.

Впоследствии сигналом о том, что Монтгомери „пора допрашивать“, то есть о необходимости передачи денег или получения наркотиков, стал расписанный цветами микроавтобус марки „фольксваген“, который Монтгомери также оставлял в пределах видимости из окна кабинета начальника полиции. Микроавтобус зарегистрирован на имя Чарльза Уитерспуна.

Уитерспун, тридцати восьми лет, по-своему опекаемый полицией, жил в лачуге прямо на пляже.

Ранее он преподавал музыку в школах Денвера, штат Колорадо.

В своих показаниях Уитерспун заявляет, что он и только он продавал наркотики, поставляемые Каммингсом.

Оба, Уитерспун и Монтгомери, утверждают, что не имели денег от торговли наркотиками. Сами наркоманы, они получали наркотики бесплатно.

Они оба свидетельствуют, что Каммингс принуждал их к распространению наркотиков, угрожая в противном случае засадить их в тюрьму.

Прежде чем стать агентом начальника полиции, Уитерспун сам незаконно продавал наркотики.

Уитерспун заявил: „По существу, я узник начальника полиции из-за моей потребности в наркотиках и имеющихся у него доказательств моей вины. Эта лачуга на пляже — та же тюрьма“.

Каммингс отказывался от предлагаемого ему частными лицами сотрудничества в деле избавления побережья от наркотиков. В частности, Джон Коллинз, президент корпорации „Коллинз Авиейшн“, неоднократно предлагал ему пригласить опытных экспертов со стороны, обещая оплатить все расходы, но постоянно получал отказ.

По утверждению Коллинза, Каммингс всегда заявлял, что ему осталось „несколько месяцев“ для решения проблемы.

То же самое сообщил он на этой неделе и репортеру „Ньюс трибюн“».

Положив первые и вторые экземпляры обеих статей на стол редактора дневного выпуска, Флетч просмотрел фотографии, сделанные по его просьбе два дня назад, и набросал для них подписи. Для статей он отобрал снимки Роберты Сандерс, начальника полиции Грэхема Каммингса, позаимствованную из фототеки редакции, Чарльза Уитерспуна, передающего Кризи пакетик героина, и Льюиса Монтгомери в широкой гавайской рубашке у микроавтобуса.

На ксероксе он снял по две копии первого экземпляра показаний Монтгомери и Уитерспуна и оригинала записки Каммингса. Копии и фотографии Флетч приложил к материалам статей, а показания и записку унес к себе в кабинет и всунул в конверт, на котором заранее написал адрес. Затем позвонил в городскую курьерскую службу. Запечатал конверт. Снял телефонную трубку.

— Полиция. Скажите, пожалуйста, вашу фамилию и номер, с которого вы звоните.

— Я хочу сообщить о трупе, — ответил Флетч, проложив носовой платок между ртом и микрофоном трубки.

— Пожалуйста, скажите вашу фамилию и номер, с которого вы звоните.

— На пляже в песке зарыто тело девушки… ее звали Бобби. Она в спальном мешке. Мертва.

— Кто говорит?

— Я не обманываю. Бобби похоронена на пляже. Около стены набережной. Там есть только одно место, где песок всегда в тени. Где набережная изгибается и нависает над пляжем. Недалеко от лачуги Толстяка Сэма. Скала, выступающая из стены, находится как раз над могилой. Вы это поняли?

— Пожалуйста, повторите.

— Тело Бобби похоронено на пляже, недалеко от лачуги Толстяка Сэма, под выступающей скалой.

— Пожалуйста, назовите себя. Кто вы?

— Пожалуйста, найдите Бобби, — ответил Флетч.

Без десяти восемь Флетч набрал еще один номер.

— Слушаю.

— Доброе утро, Одри. У тебя голос, словно утренняя заря.

— Флетчер? Это ты?

— И тоже уже не сплю.

— Почему ты звонишь в это время? Я же собираю детей в школу.

— Я хотел убедиться, что ты проснулась и приготовила кофе Олстону.

— Он уже выпил кофе. И как раз уходит на работу.

— Тебе не трудно позвать его, Одри? Мне нужно с ним поговорить.

— Он здесь. Пытается поцеловать меня на прощание.

— Надеюсь, ему это удастся.

— Привет, старик. Я тебя слушаю.

— Ужели это Олстон Чамберс, наш высокоуважаемый окружной прокурор?

— Не издевайся, дружище. Я не окружной прокурор. Я только пашу на него.

— Я знаю. Одри очень бодра для восьми утра.

— Она пьет по утрам слишком много кофе. И заставляет меня. Поэтому я так рано ухожу на работу. Что случилось, дружище?

— Олстон, я посылаю тебе с курьером пару свидетельских показаний, или аффидевитов, как они называются у вас, юристов, и рукописную записку с подписью. К твоему приезду они будут у тебя на столе.

— Хорошо. И что в них особенного?

— Прочитав их, ты все поймешь. В них говорится, что Грэхем Каммингс, начальник полиции, уже четыре года, а то и больше, привозит на побережье наркотики и продает их там.

— Однако. Грэхем Каммингс? Он чист, как собачий зуб.

— Мы думали, что он чист, как собачий зуб.

— Кто-нибудь уже арестовал его?

— Нет. Как ты понимаешь, тут могут возникнуть некоторые сложности. Так что заниматься этим придется тебе.

— Хорошо, Ирвин. Но мне потребуется время.

— Время?

— Несколько часов. Во-первых, я должен получить твои документы и снять с них копии. Во-вторых, связаться с Федеральным бюро по борьбе с наркотиками, показать им свидетельские показания и прочее. Потом они пошлют кого-нибудь на побережье, предварительно получив ордер на арест.

— Только не тяни с этим. Если ты его упустишь, он поедет к границе с Мексикой. В собственном автомобиле, который похож на патрульную машину. У него там мигалка на крыше, полицейское радио и крупнокалиберное ружье. Ему не впервой дурить таможню. У него темно-синий «шевроле»-седан, номерные знаки — семьсот шесть пятьсот пятьдесят два.

— Повтори еще раз номер.

— Семьсот шесть пятьсот пятьдесят два.

— Хорошо. Ты уверен, что показания соответствуют действительности?

— Абсолютно.

— Ну и ну. Грэхем Каммингс. Не могу в это поверить.

— Слушай, Олстон, прежде чем ты арестуешь Каммингса, я хочу попросить тебя еще об одном.

— Ты и так задал мне работы.

— Я знаю. Но я хочу, чтобы два человека, подписавшие показания, были помещены в безопасное место.

— Хорошо. Где они?

— В одиннадцать утра они будут ждать у пивного ларька на набережной, около Берегового бульвара.

— Я знаю.

— Там они и будут.

— Их фамилии?

— Уитерспун и Монтгомери. Два пугала. Уитерспуну — тридцать восемь лет, Монтгомери — семнадцать. Их имена и фамилии есть в показаниях.

— Я понял.

— И, Олстон, поторопись, ладно? Статья выходит сегодня в дневном выпуске, и, как ты знаешь, первые экземпляры появятся на прилавках в одиннадцать двадцать две.

— Да, да. Флетчер, ты потрясающий журналист!

— Там пойдет речь о смерти…

— Убийство?

— Нет. Сегодня утром на пляже нашли тело пятнадцатилетней девушки. Чрезмерная доза наркотиков. Каммингс очень опасен.

— Флетчер, я когда-нибудь говорил тебе, что ты — великий журналист?

— Нет.

— Ирвин Флетчер, это так! Ты бесподобен. Надеюсь, «Ньюс трибюн» ценит тебя по заслугам.

— Они вот-вот уволят меня.

— Ерунда.

— Им не нравится, что я хожу по редакции босиком.

— Да, дружище, я буду присутствовать на твоем награждении.

— О чем ты?

— Благодарю за приглашение на церемонию вручения тебе «Бронзовой звезды».

— Я тебя не приглашал.

— Я получил приглашение из редакции «Ньюс трибюн».

— Я его не посылал.

— Все равно я приду. Все твои товарищи по оружию гордятся тобой. Меня флот наградил лишь болезнью, от которой не помогает кофе.

— Ты все еще болен ею?

— Нет. Я оставил ее на туалетном сиденье.

— Надеюсь, в муниципалитете?

— Возможно. Я думал, ты давно получил «Бронзовую звезду».

— Я не собирался ее получать.

— Но завтра ты ее получишь?

— Обязательно, — ответил Флетч. — Обязательно, обязательно, обязательно.

— Я там буду.

— Будь там! И приоденься, ожидается масса фотографов.

— Флетчер!

Была половина десятого, и Флетчер уже шел домой. Он дождался оттиска первой страницы, поступившего четверть часа назад. Оттиск ему понравился. Обе статьи занимали самое видное место, с фотографиями Бобби и Каммингса. Продолжение с остальными фотографиями, показаниями и запиской Каммингса поместили на третьей странице. Материал удался! Редакторская правка была минимальной. С такими статьями, подумал Флетч, весь выпуск разойдется в мгновение ока.

Он вставил ключ в замок зажигания «MG».

— О, привет, Клара.

Она уже поставила серую «вегу» в ряд машин, владельцы которых прибыли в редакцию пораньше.

— Как поживаешь, дорогая?

— Флетчер, уже четверг.

— Я знаю.

Она наклонилась к окошку, словно инспектор дорожной полиции.

— Куда ты едешь?

— Домой.

— Я еще не видела статьи о наркотиках.

— Я знаю.

— Я говорила тебе, что ты должен сдать эту статью до четырех часов дня.

— Когда ты ее напечатаешь?

— Не знаю. Сначала мне придется поработать над ней.

— Ты напечатаешь ее завтра?

— Не знаю. Все зависит от того, насколько она сырая.

— Может, дать ее в воскресном номере?

— Не знаю. Френк хочет задержать ее на неделю-другую. Он рассказал мне о твоей безумной идее насчет участия Каммингса.

— Неужели я говорил ему об этом?

— Они же друзья!

— О!

— Каммингс замешан?

— В статье упоминается его фамилия.

— Мы с Френком решим, когда печатать статью. Твое дело — положить ее мне на стол до четырех часов дня.

— Я хоть раз подводил тебя, Клара?

— Я не шучу, Флетчер.

— Не беспокойся. Сегодня днем ты увидишь статью.

— Ты уверен?

— Клара, я абсолютно уверен. Сегодня днем ты прочтешь статью о распространении наркотиков на побережье.

— Я бы этого хотела.

— Не сомневайся.

— А завтра не забудь явиться к командиру военно-морской базы.

— Как можно.

— Хорошо. На карту поставлена твоя работа.

Флетч повернул ключ зажигания.

— К четырем часам статья будет у тебя. Возможно, даже чуть раньше.

Глава 29

Почти весь четверг Флетч пробыл дома.

Он поел. Поспал. Стер пленку с записями о Стэнуике.

Напечатал письмо Джону Коллинзу в двух экземплярах, первый уничтожил, второй, сложив вчетверо, сунул во внутренний карман пиджака. Выбросил содержимое мусорных корзинок.

С половины двенадцатого непрерывно звонил телефон. Флетч знал, что это Клара Сноу или Френк Джефф или кто-то еще из руководства «Ньюс трибюн». Они всегда приходили в неистовое возбуждение — от радости, если были настоящими профессионалами, или от злости, если таковыми не были, когда рядовому сотруднику удавалось, минуя их, протащить в номер блестящий материал. Во всех газетах существовал крепкий костяк настоящих журналистов. Благодаря им читатели иной раз расхватывали газеты, несмотря на некомпетентность руководства. Дневной выпуск поступил в продажу. В час дня восторженные почитатели отправились на ленч. Телефон ожил вновь лишь в половине третьего.

В три часа позвонили в подъездную дверь. Флетч нажал кнопку, отпирающую входной замок.

Пару минут спустя раздался звонок в квартиру.

Он открыл дверь. На пороге стояла Джоан Коллинз Стэнуик.

— Добрый день, мистер Флетчер.

— Добрый день, миссис Стэнуик.

— Я говорила, что смогу запомнить такую фамилию, как Флетчер.

— Вы знаете, кто я такой?

— Теперь знаю.

— Давайте пройдем в гостиную.

Джоан прошла мимо него и села на диван.

— Позвольте предложить вам что-нибудь выпить?

— Нет, благодарю. Но вы можете объяснить мне свое поведение.

— Простите?

Флетч нервно ходил взад-вперед. Его раскрыли.

— Мистер Флетчер, почему вы интересуетесь моим мужем? Или вас интересую я?

— Ни то, ни другое, — ответил Флетч.

К тому же обращение мистер и миссис казались ему неуместными в разговоре между людьми, два дня назад сравнивавшими любовь по-польски и по-румынски.

— Почему вы решили, что я интересуюсь вами?

— Мистер Флетчер, я рождена, воспитана и обучена для выполнения только одной работы, о чем вы, несомненно, знаете, являясь мастером своего дела. Я должна помогать моему отцу и моему мужу и оберегать их. С этим я справляюсь довольно неплохо?

— Вернее, оберегать «Коллинз Авиейшн»?

— И ее вкладчиков, и ее работников, и так далее, и так далее.

— Понятно.

— Выполняя эту деликатную работу много лет, нельзя не приобрести определенных рефлексов. На ленче в Рэкетс-клаб в прошлую субботу, когда мы впервые встретились, они подсказали мне, что меня допрашивают. Я, правда, не понимала цели ваших расспросов. Но на всякий случай сфотографировала вас.

Не отрывая взгляда от Флетча, она достала из сумочки фотографию и положила ее на кофейный столик. Флетч был запечатлен в шортах в теннисном павильоне.

— Я сфотографировала вас, когда вы брали стул от соседнего столика после прихода моего отца. В понедельник утром я отдала фотографию в службу безопасности «Коллинз Авиейшн». Их ответ я получила только сегодня. Вы — И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн». Это подтвердил полицейский детектив по фамилии Люпо, а затем сотрудники редакции.

— Однако, — выдохнул Флетч.

Внезапно его охватило страстное желание жениться на Джоан Коллинз Стэнуик.

— Так вот, мистер Флетчер, когда газетный репортер кем-то интересуется, с кем-то знакомится, а в нашем случае знакомится близко, под вымышленным именем, представляясь другим человеком, можно предположить, что он ведет какое-то расследование.

— Несомненно.

— Но вы сказали, что мы не представляем для вас интереса.

— Именно так. Я лишь хотел кое-что узнать у вашего отца, Джона Коллинза.

— У вас звонит телефон.

— Я знаю.

— Раз вы не собираетесь отвечать на телефонный звонок, позвольте спросить, что именно вы хотели узнать у моего отца?

— Предлагал он или нет оплатить частное расследование, чтобы выявить, как поступают наркотики на побережье, и отказывался ли Каммингс от его помощи?

— Так ли нужны вам эти подробности?

— Я уже напечатал их. Вы не видели сегодняшнего дневного выпуска «Ньюс трибюн»?

— Нет, не видела.

— Я раскрыл сеть распространителей наркотиков на побережье. Наркотики шли через Каммингса. В одном абзаце, кажется в тридцать четвертом, я написал о предложении вашего отца. Если бы я обратился к нему официально или от редакции газеты, он, скорее всего, ничего бы мне не сказал, чтобы не бросить тень на начальника полиции, так как даже представить не мог, что тот — главный виновник.

— Как интересно. Столько усилий ради одного абзаца.

— Если б вы знали, во что иногда обходятся мне абзацы, которые я даже не пишу.

— Но у меня сложилось впечатление, что не вы, а мой отец первым заговорил о наркотиках.

— Вы, однако, в этом не уверены?

— Нет. Вы знакомы с моим мужем?

— Нет.

— Но вам удалось убедить нас, что вы знали его в прошлом, и знали хорошо. Что вы даже присутствовали на нашей свадьбе.

— Газетные архивы. Я просто подготовился к встрече с вами.

— Но вам даже известно, что он спикировал на дом в Сан-Антонио, давным-давно. Мы этого не знали.

— Может, я соврал.

— Нет, я спросила его.

— Вы его спросили?

— Да. Он поморщился, но не стал ничего отрицать.

— Забавно.

— Как вы узнали о том случае?

— Из полицейского досье вашего мужа. Кстати, он не оплатил штраф за стоянку в неположенном месте в Лос-Анджелесе.

— Если вы не интересуетесь моим мужем, почему заглянули в его полицейское досье?

— Мне требовались эти сведения, чтобы убедить вас в том, что мы давние друзья.

— Мне не верится, что вы приложили столько усилий ради одного малозначительного абзаца в статье, не имеющей к нам никакого отношения.

— Поверьте мне. Перед вами я абсолютно честен.

— У вас звонит телефон.

— Я знаю.

— Пытаясь уяснить цель ваших расспросов, если она и была, я пришла к выводу, что вас занимало состояние здоровья моего мужа.

— Между прочим, как он себя чувствует?

— Насколько мне известно, отлично. Но ваши вопросы так или иначе касались его здоровья. Вы даже выудили у меня фамилию и адрес его страхового агента. И даже, хотя точно я не помню, упомянули нашего семейного доктора.

Флетч стоял посреди комнаты, смотрел на сидящую на диване Джоан Коллинз Стэнуик, его душа пела от радости. Чудо, а не женщина. Проникнуть в суть его игры, восстановить каждый его шаг, даже нащупать мотивы! Такую женщину он мог бы любить вечно.

А через несколько часов он должен убить ее мужа, по его же просьбе.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Мы просто мило болтали.

— Далее, вы задали много вопросов мне, но ни одного — моему отцу. Однако после его появления вы вновь перевели разговор на здоровье Алана.

— А о чем еще мы могли говорить? О погоде? Если говорить не о чем, приходится обсуждать погоду или чье-либо здоровье.

— Вам известно что-нибудь о здоровье моего мужа?

— Честно говоря, нет.

— Как вы попали в Рэкетс-клаб, мистер Флетчер?

— Я купил белые шорты и сказал, что я — гость Андервудов.

— Вы знакомы с Андервудами?

— Нет, я прочел эту фамилию на шкафчике в раздевалке.

— Вы хоть играете в теннис?

— Я играю с людьми. Почему-то мне не нравится слово «корт».[47]

— Наверное, потому, что игра на нем идет по определенным правилам.

— Возможно.

— У вас звонит телефон.

— Я знаю.

— Те часы, что вы провели в моей комнате во вторник, тоже являлись частью расследования?

— Нет. Я был у вас в свободное от работы время.

— Я очень на это надеюсь.

— Вы собираетесь рассказать мужу, что я — И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн»?

— Мистер Флетчер, это невозможно.

Флетч, наконец, сел на диван.

— Обычно меня зовут Флетч.

— У меня заседание правления в Рэкетс-клаб. Сегодня четверг. Мне надо забрать Джулию. У слуг выходной.

— Времени тебе хватит.

— Флетч, звонит телефон.

— Я знаю.

В шесть часов вечера вновь позвонили в дверь квартиры. Флетч был один. Он принял душ и надел костюм. На этот раз обошлось без звонка в дверь подъезда.

Двое очень молодых, очень ухоженных мужчин, несомненно, полицейские детективы, подозрительно оглядели Флетча.

— Мистер И. М. Флетчер?

— К сожалению, мистера Флетчера нет дома, — ответил Флетч. — Я — его адвокат, мистер Джиллетт из «Джиллетт, Уорхэм и О'Брайен». Чем могу быть полезен?

— Вы — его адвокат?

— Совершенно верно.

— У нас ордер на арест И. М. Флетчера, проживающего по этому адресу и обвиняемого в уголовном преступлении.

— Да, я знаю. Я консультировал мистера Флетчера по этому делу.

— Где он?

— Сейчас я вам все объясню. Его вина не вызывает сомнений. Сегодняшний день и вечер он улаживает личные дела. Надеюсь, вы понимаете?

— Мы не в первый раз пытаемся застать его дома.

— Не волнуйтесь. Я обещаю, что завтра, в десять утра, мистер Флетчер сам явится в полицейское управление. Ему нужен вечер, чтобы утрясти личные дела.

— Что у нас завтра, пятница?

— Он придет в пятницу, в десять утра.

— Под вашу ответственность?

Флетч покровительственно улыбнулся:

— Под мою ответственность.

— Повторите вашу фамилию.

— Мистер Джиллетт из «Джиллетт, Уорхэм и О'Брайен». Наша юридическая контора зарегистрирована в этом городе.

Флетч наблюдал, как один из детективов записывает в блокнот: Джиллетт — «Джиллетт, Уорхэм и О'Брайен».

— Вы понимаете, — сказал второй детектив, — что вас могут арестовать за нарушение закона, если мистер И. М. Флетчер завтра не явится в полицию.

— Разумеется, понимаю. В конце концов, я — член коллегии адвокатов Калифорнии и работник суда.

— Хорошо.

— Одну минуту, — остановил Флетч повернувшихся было детективов. — Я выйду с вами. В какую сторону лифт?

— Сюда, сэр.

Спустившись в гараж, Флетч сел в машину и поехал к дому Стэнуика на Бермэн-стрит.

Глава 30

Четверг, вечер, половина девятого.

В строгом костюме, в рубашке и при галстуке, Флетч вошел в библиотеку через двери террасы.

Алан Стэнуик, с сигаретой в руке, сидел в кожаном кресле. Из брюнета он перекрасился в блондина.

— Добрый вечер, мистер Стэнуик. И. М. Флетчер из «Ньюс трибюн». Позвольте мне позвонить.

Левое колено Стэнуика дернулось.

Флетч снял трубку и набрал номер.

— Я быстро.

Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный второй экземпляр письма Джону Коллинзу и протянул его Стэнуику.

— А вы пока прочтите вот это. Такие же письма уйдут указанным здесь адресатам ровно в полночь, если только я не подам знак, что посылать их не надо. Привет, Одри. Флетчер. Олстон дома?

Стэнуик наклонился через стол и взял письмо.

Мистеру Джону Коллинзу

Председателю совета директоров

«Коллинз Авиейшн».

Коллинз Плаза Гринуэй, 1,

Калифорния.

Уважаемый сэр!

Алан Стэнуик убил меня вчера вечером.

Обгорелые останки принадлежат мне, несмотря на перстень Колгейта и золотую зажигалку.

Стэнуик улетел в самолете, заказанном на мою фамилию в Службе проката самолетов, в Рио-де-Жанейро, где он намерен жить постоянно под моей фамилией и с моим паспортом.

С этой целью он перекрасил волосы в светлый цвет. Краситель он украл из квартиры своей любовницы Сандры Фолкнер, проживающей по адресу: 15641, Патнэм-стрит, в понедельник вечером.

В Рио-де-Жанейро со Стэнуиком полетели некая миссис Салли Энн Кашинг-Кейвэнау и ее сын Уильям, приехавшие в Калифорнию из города Нонхиген, штат Пенсильвания. Стэнуик встречался с миссис Кейвэнау в Нонхигене раз в шесть недель в течение, по меньшей мере, четырех лет. Это может подтвердить пилот по прозвищу Баки, работающий в вашей корпорации. Миссис Кейвэнау недавно разошлась с мужем.

В Рио Стэнуик взял с собой три миллиона долларов наличными. Деньги получены от продажи акций Уильямом Кармичелом. Тот полагал, что указанная сумма необходима для внесения задатка за ранчо в Неваде, купленное при посредничестве «Свартаут Невада Риэлти».

Искренне ваш,

И. М. Флетчер.

Копии: Джоан Коллинз Стэнуик

Уильяму Кармичелу

Берту Эберхарту

Олстону Чамберсу.

— Олстон, привет, Флетч.

— Величайший журналист мира?

— Он самый. Как идут дела?

— Потрясающе. Показания великолепны. Записка Каммингса — сверх всяких ожиданий. Мы забрали твоих пташек, Уитерспуна и Монтгомери, и они пели весь день.

— С ними все в порядке?

— Они в больнице под вымышленными фамилиями далеко-далеко отсюда.

— Отлично. — Стэнуик перечитывал письмо во второй или третий раз. — Ты хорошо поработал, Олстон.

— А ты потряс читателей, Ирвин. Это дело — сенсация года.

— Поверишь ли, но я не видел дневного выпуска.

— Надо читать собственную газету.

— Я не могу купить ее на жалованье репортера.

Около стола стояли два одинаковых дипломата.

— Еще одно, Олстон.

— Я слушаю, дружище.

— Вы не арестовали начальника полиции. Это мелочь, я понимаю, но этот сукин сын преследовал меня на своем автомобиле.

— Где ты?

— Он ехал за мной от Берегового бульвара до Бермэн-стрит.

— Он сейчас там?

— Наверное. Это его машина. С мигалкой на крыше.

— Флетч, агенты Федерального бюро ждут его и дома, и в полицейском участке. Чуть ли не с самого утра.

— Не пора ли им проехаться по улицам и поймать этого мерзавца?

— Они плохо знают район. Им не перехитрить начальника полиции в его родном городе. В худшем случае мы схватим его на границе с Мексикой.

— Великолепно. А как же я?

— Крикни ему в окошко, чтобы он ехал домой.

— Благодарю.

— Не волнуйся, Флетч. Его возьмут. А мы с тобой увидимся завтра, в кабинете командира военно-морской базы. Не забудь начистить ботинки.

— Арестуйте этого сукиного сына.

— Непременно, непременно. Спокойной ночи, Флетч.

Стэнуик все еще сидел в кожаном кресле с письмом в руке. На столе, позади него, лежали перстень Колгейта и золотая зажигалка.

Он посмотрел на Флетча.

— Полагаю, вы не сделаете того, что хотели, — сказал Флетч.

— Полагаю, что нет.

— Разгадку я нашел в словах вашей жены, произнесенных ею в постели.

Флетч сел за стол.

— Она сказала, что у нас с вами одинаковые фигуры. Внешне мы не похожи. Вы — брюнет, я — блондин. Вы на десять или на двенадцать фунтов тяжелее меня, но фигуры, строение костей у нас идентичны. Поэтому вы выбрали меня среди всех пляжных бродяг.

Вы решили, что как-нибудь убьете меня… возможно, голыми руками — вы же бывший боксер. Нокаутируете ударом кулака, задушите. Потом имитируете автомобильную катастрофу. Я сойду за вас, лишь став обгорелым трупом. Я был бы в вашей одежде, ваших ботинках, с вашим перстнем на пальце и золотой зажигалкой. Естественно, сгорел бы я в вашем автомобиле. Ни у кого не возникло бы ни единого вопроса.

— Совершенно верно.

— А в этих «дипломатах» три миллиона долларов?

— Да.

— Вам требовалось нанять самолет, чтобы избежать таможенного досмотра в аэропорту. Наличие в багаже трех миллионов долларов могло вызвать осложнения.

— Чудеса, да и только, — покачал головой Стэнуик. — За прошедшую неделю у меня не возникло ни малейшего подозрения в том, что кто-то интересуется подробностями моей жизни.

— Вы решили убить меня сегодня вечером?

— Да.

— После того, что я узнал за эти дни, должен признать, что не ожидал от вас ничего подобного. Вы же порядочный человек. Как же вы собирались оправдаться перед собой за это убийство?

— Вы имеете в виду моральное оправдание?

— Да.

— Я имею право убить любого человека, согласившегося убить меня. Вы не согласны?

— Я вас понял.

— А если без сантиментов, мистер Флетчер, я искал выхода.

— Не вы один.

— Так что нам делать теперь, мистер Флетчер?

— Делать?

Стэнуик стоял, заложив руки за спину, лицом к террасе.

— Похоже, я поставил себя в довольно сложное положение.

— Да?

— Кажется, вы намерены поступить, как я вас и просил: вы собираетесь меня убить.

Флетч промолчал.

— Я сам все подготовил, — продолжил Стэнуик. — Мы одни. Ни жены, ни слуг. Нас ничто не связывает. Полагаю, проводя расследование, вы были достаточно осторожны, чтобы не показать, что интересуетесь мною.

— Вы правы.

— Я обеспечил ваш отъезд из страны. Только теперь вы полетите не рейсом «TWA», а на взятом напрокат самолете.

— Правильно.

— Разница состоит лишь в том, что у ваших ног три миллиона, а не пятьдесят тысяч. Более чем достаточно, чтобы толкнуть на убийство любого человека.

Несмотря на прохладу, обеспеченную системой кондиционирования, лицо Стэнуика блестело от пота.

— Но вы не знали о том, что пистолет, лежащий в ящике стола, разряжен.

— Мне это известно. Я проверил его рано утром. Вы были правы: слуги постоянно забывают запирать двери на террасу.

— Из этого следует, что вы принесли с собой орудие смерти, собственный пистолет, и намерены убить меня. Так?

Флетч выдвинул правый верхний ящик стола.

— Я принес обойму к этому пистолету.

Пока Стэнуик рассматривал прозрачные занавеси на окнах, Флетч одной рукой достал из ящика пистолет, другой — из кармана обойму.

— Вы убедили меня, что лучше воспользоваться вашим же оружием.

— Вы без перчаток, — заметил Стэнуик.

— Я все протру носовым платком.

— О Боже!

Тем временем Флетч вынул пустую обойму и вставил полную.

— Вы не только подготовили свое убийство, вы даже позаботились о том, чтобы я мог оправдаться перед самим собой. Вы сказали, что человек имеет моральное право убить любого, кто собирался убить его самого. Так?

— Да.

— Так почему бы мне не убить вас, Стэнуик?

— Я не знаю.

— Получив при этом три миллиона долларов, а не пятьдесят тысяч. Благодаря вам в доме мы одни. У меня в руке заряженный пистолет. Связать меня с вашим убийством невозможно. Мне гарантирован беспрепятственный выезд из страны. И вы сами нашли нравственное оправдание этому убийству. Я переверну пару кресел, вывалю на пол содержимое ящиков, и все будет выглядеть, как обычный грабеж.

— Вы играете со мной, Флетчер?

— Да.

— Я повторяю мою первоначальную просьбу: если вы намерены меня убить, сделайте это быстро и безболезненно.

— В голову или сердце?

— Перестаньте издеваться.

— Я не собираюсь убивать вас.

Флетч убрал пистолет в карман.

— Я не собираюсь убивать вас, грабить, шантажировать или выставлять на всеобщее обозрение. Я не могу убедить себя, что это необходимо. Вам просто придется искать другой путь к совместной жизни с Салли Энн Кашинг-Кейвэнау. — Спокойной ночи, мистер Стэнуик.

— Флетчер!

Тот обернулся, не дойдя до двери, ведущей в холл.

— Если вы не собираетесь ни убивать, ни грабить меня, ради чего вы потратили столько сил и времени на ваше расследование?

— Я нахожу это занятие более интересным, чем игра в теннис.

Дважды грянул гром.

Легкие занавеси взмыли вверх, словно подхваченные порывом ветра. Зазвенели разбитые стекла.

Грудь Стэнуика разверзлась. Руки и подбородок дернулись, носки черных туфель не сдвинулись с места, но тело бросило вперед.

Он упал на ковер лицом вниз, перекатился через правое плечо и оказался на спине.

— О Боже…

Флетчер опустился рядом с ним на колени.

— Вас застрелили!

— Кто? Кто мог застрелить меня?

— Вы не поверите, но стрелял Каммингс, начальник полиции.

— Почему?

— Он принял вас за меня. У нас одинаковые фигуры, и вы перекрасили волосы в светлый цвет.

— Он хотел убить вас?

— Стэнуик, вы сами убили себя.

— Я умираю?

— Мне трудно поверить, что вы еще дышите.

— Флетчер, отомстите этому мерзавцу. Используйте деньги. Но отомстите ему.

— Он не уйдет от ответа.

— Отомстите ему.

— Обязательно.

Носовым платком Флетчер стер отпечатки пальцев с пистолета и пустой обоймы. Вновь вставил ее на место и положил пистолет в верхний ящик стола. Протер ручку ящика, телефон, стол, наружную ручку двери на террасу.

Тело Стэнуика застыло на ковре.

Копия письма Джону Коллинзу лежала на кожаном кресле. Флетчер сложил ее и сунул в карман.

Затем, подхватив оба «дипломата», осторожно вышел из дома. «MG» ждал его на подъездной дорожке.

Глава 31

— А, мистер Флетчер.

— Мне нужно позвонить. На это уйдет минут двадцать.

— Тогда мы отнесем ваш багаж в самолет. Только чемодан и эти два «дипломата»?

— Да. Где у вас телефон?

— Пройдите в кабинет, сэр. Наберите девятку, а затем номер. Мы готовы к отлету.

Флетчер набрал девятку и номер дежурного в «Ньюс трибюн». Сел на деревянный стол. Дверь в вестибюль была плотно закрыта.

— Это Флетчер. Кто говорит?

— Это я, мистер Флетчер. Бобби Эванс.

— Как идут дела, Бобби?

— Не можем отойти от вашей дневной статьи, мистер Флетчер. Потрясающе!

— Я рад, что ты читаешь «Ньюс трибюн». Слушай, Бобби, материал, который я сейчас продиктую, никто не ждет. Ты договоришься с редактором? Я очень тороплюсь.

— На ту же тему?

— Примерно. Но мне надо срочно уехать. И еще, Бобби. Я не успел написать статью. Я буду сразу диктовать. Если встретятся неточности, пожалуйста, исправь их.

— Хорошо, мистер Флетчер.

— Когда мы покончим со статьей, я хочу, чтобы ты записал несколько слов для Клары Сноу.

— Вообще-то у нас так не принято.

— Я знаю, но утром меня не будет в редакции. Мы не сможем с ней встретиться в условленном месте.

— Хорошо.

— Приготовил блокнот?

— Диктуйте, мистер Флетчер.

— Пятница, утренний выпуск. Убийство Стэнуика, Флетчер.

Этой ночью Алана Стэнуика, тридцатитрехлетнего вице-президента «Коллинз Авиейшн» застрелили в библиотеке собственного дома на Бермэн-стрит.

— Ого!

— В убийстве подозревается начальник полиции, Грэхем Каммингс.

— Ничего себе.

— Абзац три. Полиция полагает, что Стэнуика убили в половине десятого.

Абзац. Тело обнаружила жена убитого, Джоан Коллинз Стэнуик, вернувшись с заседания правления Рэкетс-клаб в одиннадцать вечера.

— Мистер Флетчер?

— Что?

— Вы сказали, что тело обнаружили в одиннадцать вечера?

— Да.

— Но сейчас только четверть одиннадцатого, мистер Флетчер.

— Я знаю. Абзац. Согласно заявлению представителя полиции, Стэнуика убили двумя выстрелами в спину из крупнокалиберного ружья. Смерть была мгновенной.

Абзац. Баллистическая экспертиза, которую должны провести сегодня утром, покажет, является ли орудием убийства ружье марки «винчестер», которое Каммингс постоянно держал в личном автомобиле.

Абзац. Каммингс, пятидесяти девяти лет, во вчерашнем дневном выпуске «Ньюс трибюн» назван главарем сети распространителей наркотиков на побережье.

Абзац. Вчера полиция нашла тело пятнадцатилетней девушки, Роберты, то есть Бобби, Сандерс, похороненной в спальном мешке на пляже, неподалеку от лачуги Уитерспуна. Она умерла от чрезмерной дозы наркотиков.

Абзац. В момент убийства Стэнуика Каммингс находился на свободе.

Абзац. Репортер «Ньюс трибюн» видел Каммингса за рулем собственного автомобиля рядом с домом Стэнуика и сообщил об этом помощнику окружного прокурора Олстону Чамберсу.

Абзац. Нет доказательств того, что Стэнуик и Каммингс знали друг друга, хотя тесть Стэнуика Джон Коллинз, президент и председатель совета директоров «Коллинз Авиейшн», несколько раз предлагал Каммингсу помощь для выявления и искоренения сети распространителей наркотиков на побережье.

Абзац. Поместье Коллинза граничит с домом Стэнуика.

Абзац. Джоан Стэнуик очень удивилась, увидев, что убитый — блондин. Ее муж был брюнетом и ранее никогда не красил волосы.

Абзац. Сегодня утром вдова убитого находится под наблюдением семейного врача Джозефа Девлина из Медицинского центра. По настоянию доктора Девлина она приняла снотворное и транквилизаторы.

Абзац. Страховой агент Берт Эберхарт подтвердил, что Стэнуик был застрахован на три миллиона долларов. Столь внушительная сумма страховой премии объяснялась, по словам Эберхарта, постоянным риском, которому подвергал себя покойный, испытывая экспериментальные самолеты.

Абзац. Стэнуик, уроженец Нонхигена, штат Пенсильвания, окончил Колгейт-колледж и Вартон Бизнес Скул. Капитан военно-воздушных сил, совершил двадцать четыре боевых вылета. Дважды раненный, Стэнуик был награжден «Пурпурным сердцем».

Абзац. Он был казначеем Рэкетс-клаб, членом Городского клуба.

Абзац. Помимо жены, у Стэнуика осталась дочь, Джулия, пяти лет. Его родители, Марвин и Элен Стэнуик, живут в Нонхигене, штат Пенсильвания. Записал?

— Мистер Флетчер?

— Да?

— Это все произошло прошлой ночью?

— Нет. Этой.

— Но как вы можете сообщать об убийстве, даже назвать имя убийцы, когда тело еще не найдено полицией?

— Главное, проследи за тем, чтобы фамилии и названия были написаны правильно. Хорошо, Бобби?

— Но вы говорите, что тело будет обнаружено в одиннадцать часов, а сейчас только десять тридцать.

— Да. Я хочу, чтобы этот материал прошел в утреннем выпуске.

— Но, мистер Флетчер, этого еще не случилось.

— Ты прав, Бобби. К дому Стэнуиков надо послать фотографов, но пусть они подождут, пока вернется вдова и найдет тело. А в утреннем выпуске можно использовать фотографии из фототеки.

— Хорошо, мистер Флетчер.

— И еще, Бобби. Я, кажется, забыл указать возраст миссис Стэнуик. Ей двадцать девять лет.

— Понятно.

— Пожалуйста, сделай вставку по тексту. Вот, пожалуй, и все.

— А что мне передать Кларе Сноу?

— Ах, да. Дорогая Клара. Уезжаю. Наша встреча не состоится. Местный климат мне вреден. Френк говорит, что от тебя нет толку и в постели. Целую. Флетч.

— Именно так и передать?

— Именно.

— Напечатать на бумаге?

— Ну, конечно. Только позаботься о том, чтобы она не узнала, что записку принес ты. Спокойной ночи, Бобби.

— Когда взлетаем, мистер Флетчер?

— Хоть сейчас.

— В вестибюле ждет женщина с ребенком. По какой-то причине она не хочет сказать, кого они ждут. Они ждут вас? Мы не отнесли их багаж в самолет.

— Нет, они ждут не меня.

— Мальчик упоминал какого-то «дядю Алана». Сегодня у нас заказан только один самолет.

Салли Энн Кашинг-Кейвэнау и ее сын Уильям стояли в вестибюле с пятью чемоданами у их ног. Сквозь открытую дверь кабинета мальчик поглядывал на Флетча. Удивительная женщина, подумал Флетч. Настоящая женщина. Такую мог бы полюбить и Марвин Стэнуик. Влюбился в нее и его сын. И никогда не забывал, потому что не представлял себе жизни без нее. Она могла заставить юношу бросить бокс, а мужчину — испытательные полеты.

Мальчик не отрывал от него любопытного взгляда.

— Нет, они ждут не меня, — повторил Флетч.

Поднявшись в салон, Флетч плюхнулся в массивное кожаное кресло.

Как он заметил, чемодан и оба «дипломата» стояли в нише за занавеской в хвостовой части самолета.

Не прошло и десяти минут, как они без лишнего шума и суеты оторвались от земли.

Было одиннадцать часов вечера.

— Вы хотели бы что-нибудь выпить, мистер Флетчер?

— Да.

— И поесть?

— Обязательно.

— Какой напиток вы предпочитаете?

— А что у вас есть?

— Джин. Ржаное виски. Шотландское…

— А из еды?

— Курица. Бифштекс.

В десять утра следующего дня он не будет стоять перед судом по обвинению в неуплате алиментов его жене Барбаре в сумме восьми тысяч четырехсот двенадцати долларов.

— Звучит заманчиво.

— Да, сэр.

— Вермут?

— Есть и вермут, сэр.

— Лимон тоже?

— Разумеется, сэр.

В десять утра он не будет стоять перед судом по обвинению в неуплате алиментов его второй жене, Линде, в сумме трех тысяч четырехсот двадцати девяти долларов и сорока семи центов.

— Принести вам «мартини», сэр?

— Два «мартини».

— Да, сэр.

— Сначала один бокал, потом другой.

В десять утра он не будет стоять перед командиром военно-морской базы, под фотовспышками, и так и не получит «Бронзовую звезду».

— Хорошо, сэр.

— А потом принесите курицу. У вас есть соответствующее вино?

— Да, сэр. Три сорта.

— Все под курицу?

— Да, сэр.

В десять утра он не будет стоять в полицейском участке, ожидая ареста за подлог документов.

— После курицы принесите мне двойное шотландское.

— Да, сэр.

— Со льдом.

— Обязательно, сэр.

В десять утра обе его бывшие жены, съехавшие со своих квартир, переберутся в его, где и будут жить вместе.

— Затем приступим к бифштексу. Не слишком его зажаривайте.

— Это будет второй ужин, сэр?

— Да.

— Хорошо, сэр.

А чуть позже десяти часов судья подпишет ордер на арест мистера Джиллетта из «Джиллетт, Уорхэм и О'Брайен», обвиняемого в умышленном обмане слуг закона, находившихся при исполнении служебных обязанностей.

— Под бифштекс я бы выпил пива. У вас есть пиво?

— Да, сэр.

— Вот и отлично. Оно должно быть очень холодным.

— Как прикажете, сэр.

Флетч летел над Мексикой — вместе с тремя миллионами, купюрами по десять и двадцать долларов, в двух «дипломатах».

— Я могу принести вам «мартини», сэр?

— Пожалуй, что да. Мы же летим только до Рио.

КАРНАВАЛ ФЛЕТЧА

Глава 1

Естественно, били барабаны, самбы, ритмы накладывались на ритмы на фоне ритмов. Накануне Карнавала этот современный город с населением в девять миллионов человек на юге Атлантики вибрировал от все убыстряющихся барабанных ритмов. Со всех сторон, каждую минуту, днем и ночью накатывал бой барабанов.

— Не поняв Бразилии, вы не сможете осознать будущего, к которому идет мир, — изрекла стройная сорокалетняя бразильская писательница Марилия Динис. Зонт над столиком уличного кафе на авениде Атлантика бросал тень на ее глаза, яркие лучи солнца освещали рот. Она пожала хрупкими плечами. — К сожалению, никто не в силах понять Бразилию.

Марилия сидела напротив Флетча в легком платье с узенькими бретельками на плечах. Светлая незагорелая кожа указывала на то, что писательница относилась к той редкой категории бразильцев, что никогда не ходят на пляж.

Лаура Соарес, в шортах, сандалиях на босу ногу и маечке, с золотисто-коричневой от загара кожей, сидела справа от Флетча. Лаура регулярно бывала на пляже.

Наряд Флетча остался неизменным: шорты и теннисные туфли.

Перед Марилией и Лаурой стояли высокие стаканы с пивом, Флетч пил лучший, по его твердому убеждению, напиток в мире, карану.

— Теперь, когда Флетч видит Прайа ди Копакабана, он не захочет поехать куда-нибудь еще, — вздохнула Лаура. — Возможно, мне не удастся увезти его назад, в Байа.

— В Байа я готов вернуться в любой момент, — возразил Флетч. — Если позволит твой отец.

— Он раскроет тебе объятия. Ты это знаешь.

— Понятия не имею.

— Первый принцип Бразилии, — подала голос Марилия, — абсолютная терпимость.

— Терпит ли Бразилия нетерпимость?

— Полагаю, что да, — Марилия наморщила носик. — Видите, вы не понимаете.

По другую сторону авениды протянулся огромный, сверкающий на солнце пляж Копакабана, от Морру ду Леме слева до полуострова, отделяющего Копакабану от пляжей Арпуадора, Ипанемы и Леблона, справа.

На пляже среди ярко расцвеченных зонтов и подстилок тысячи загорелых людей, всех возрастов и полов, делали зарядку, подтягивались на турниках, отжимались, бегали. Не поднимаясь со стула, Флетч насчитал четырнадцать пар команд, играющих в футбол. Маленькие дети плескались в воде у самого берега, взрослые плавали на глубине. Редко кто просто загорал. Температура воздуха составляла тридцать три градуса по Цельсию, примерно девяносто по Фаренгейту. Часы показывали четыре пополудни.

Справа и слева от уличного кафе гремели барабаны. Подростки, мужчины, от четырнадцати лет и старше, били в барабаны различных размеров, различного звучания, били так, словно следующего раза уже не будет. Барабанщики справа были в канареечно-желтых шортах, слева — в ярко-алых. Каждый оркестр окружало полукольцо танцующих самбу. Танцевали и на тротуаре, и на мостовой, среди припаркованных машин. Один или два барабанщика могли оторваться на мгновение от инструмента, чтобы вытереть пот с груди, живота, лица, но весь оркестр не замолкал ни на секунду. Сама мысль об этом казалась кощунственной. Нельзя же остановить собственное сердце.

И люди, проходившие мимо кафе, зеваки, слоняющиеся от одного уличного перекрестка к другому, от оркестра к оркестру, бизнесмены, одетые лишь в шорты и сандалии, иногда в рубашках, с бриф-кейсами в руках, женщины в бикини, несущие полиэтиленовые пакеты с покупками, босоногие мальчишки, играющие в футбол, шагали, били по мячу, бежали, отвечая заданному барабанами ритму движениями ног, бедер, плеч. Передвижение в ритме самбы, а не просто передвижение, — вот откуда у уроженцев Бразилии самые прекрасные ноги в мире, грациозность, идеальный баланс между мускулистыми икрами и стройными бедрами. Группы детей-нищих, в лохмотьях, ни секунды не стояли на месте, двигаясь в такт барабанам, и лишь их бездонно-черные глаза, казалось, замирали, отчего рука сама тянулась в карман. Официанты, в длинных черных брюках и белых рубашках с отложным воротничком, чтобы хоть как-то отличаться от туристов, и те следовали ритму самбы, то ли смахивая крошки со стола, то ли отгоняя нищих подростков.

— Сидадэ маравильюса! — Флетч потянулся, закинув руки за голову.

— Загадочный город, — подтвердила Марилия. — Загадочная страна.

— В путеводителе написано: «При первом взгляде на Рио-де-Жанейро человек мгновенно прощает бога за то, что он сотворил Нью-Джерси».

— Мне нравится Нью-Джерси, — вступилась за бога Лаура. — Это там, где Пенсильвания? Я так и думала.

— Если уж нельзя осознать будущего, к которому идет мир, не поняв Бразилии, — продолжал Флетч, — я хотел бы узнать побольше о прошлом вашей страны. Признаю, я приехал в Бразилию довольно неожиданно для самого себя, без должной подготовки, но, оказавшись здесь, я ничего не смог узнать об истории Бразилии. Даже отец Лауры…

Лаура хихикнула и положила руку на бедро Флетча.

— У Бразилии нет прошлого. Поэтому мы такие загадочные.

Марилия коротко глянула на Лауру.

— Вы знаете, что такое queima de arguivo?

Подошел ребенок-нищий и положил перед каждым по орешку.

Лаура рассмеялась.

— Не так давно бразильский самолет упал на автостраду. Такое могло случиться с любым самолетом. Через несколько минут появилась специальная команда и начала закрашивать бразильские опознавательные знаки на фюзеляже. Это наш способ предотвращать то, что уже произошло.

— Это означает «сжигать архивы», — добавила Марилия.

— Вернее, «заметать следы», — поправила ее Лаура. — Это бразильский образ жизни. Поэтому мы такие свободные.

— Такое случалось не раз, — продолжила Марилия. — К власти приходит новое правительство. Отметая все, что делалось до него, оно отдает приказ уничтожить все документы прежних правительств. И мы начинаем новую жизнь, как после отпущения грехов.

— Мы — нация анархистов, — рассмеялась Лаура. — Мы все анархисты.

— История любой страны наполнена постыдными поступками. Мы предаем огню свидетельства бразильского стыда, а пепел рассеиваем по ветру, — заключила Марилия.

Стоящий рядом со столиком маленький эльф, ребенок лет шести, неодобрительно переводил взгляд с одного на другого. Они не ели орешки.

Марилия надела солнцезащитные очки и откинулась на спинку стула.

— Давайте, Флетч.

Флетч съел орешек.

Мальчишка-нищий мгновенно подскочил к нему с полным кульком.

Флетч достал из теннисной туфли пачку крузейро и заплатил ему за орешки. Раскрыл кулек и предложил его Марилии.

Она покачала головой.

— Вы тоже практикуете queima de arguivo? Вы в Бразилии, чтобы «сжечь архивы»?

— Многие, наверно, приезжают сюда по этой причине.

— Тем самым он становится бразильцем, — ввернула Лаура. — Почетным бразильцем.

— Поэтому-то вас и невзлюбил отец Лауры?

— Мой отец любит его, — возразила Лаура. — Любит. Дело лишь в том…

— Ее отец — ученый, — пояснил Флетч. — Профессор университета. Поэт.

Уже дюжина детей-нищих столпились вокруг Флетча, что-то нашептывая ему.

— Ну разумеется. Отавью Кавальканти. Я хорошо его знаю. Лаура чуть ли не моя племянница. Здесь, в Рио, ей следовало остановиться у меня.

— Он не выносит североамериканцев. Я — североамериканец.

На тротуаре, у самого бордюрного камня, застыла старуха, по виду сущая ведьма. Длинное, бесформенное белое платье, черные мешки под глазами, похожие еще на одну пару глаз. И всеми четырьмя глазами она уставилась на Флетча.

— Это не совсем верно, — улыбнулась Лаура. — Флетчер может приехать в Бразилию, может сидеть в этом кафе, пить карану, смотреть на проходящих мимо женщин. Моему отцу не разрешено посетить Соединенные Штаты Америки, читать свои стихи в Колумбийском университете. Вот чего он не приемлет.

— Я читал стихи вашего отца, — заметил Флетч. — Он говорит от лица простого человека.

Старуха в белом смотрела на Флетча, словно тот свалился с луны.

— Есть и еще кое-что, — Лаура уселась поудобнее. — Ты должен это признать, Флетч.

— Что же это? — спросила Марилия.

— Мой отец полагает, что Флетч не видит отличий в жителях Бразилии.

— Нигде нет такого единообразия, как в Бразилии, — ответил Флетч. — Мне это нравится.

— Это не единообразие… — Лаура тревожно глянула на Марилию.

— О да, — кивнула та.

— Мой отец говорит, что Флетч пытается понять бразильцев через людей, которых он знал раньше. Он не может увидеть другую нашу сторону.

— Я многого не понимаю.

— Ты многого не принимаешь.

Флетч широко улыбнулся.

— Многое недоступно моим глазам.

— Мой отец… — Лаура на мгновение запнулась. — Мой отец любит Флетча. Говорит, что как личность он удивительно открытый.

— Для североамериканца, — ввернул Флетч.

— Вы не сможете понять Бразилию, — глаза Марилии скрывались за темными стеклами очков. — Бразилия пускает к себе воров. Соединенные Штаты Северной Америки отказываются принять ученых и поэтов, которые борются за права простого человека.

— Вы считаете, что я — вор? — осведомился Флетч.

Во всяком случае, старая карга, взиравшая на него с тротуара, видела в нем что-то экстраординарное.

— Вы сказали, что вам пришлось собираться в спешке.

— Совершенно верно.

— Вы ведете дела с Теу да Коста?

— Веду.

— Теудомиру да Коста — мой близкий друг. Насколько я понимаю, сегодня вечером мы встретимся на обеде в его доме.

— Хорошо.

— Теудомиру получает немалый доход, обменивая твердую валюту, в частности доллары, на крузейро, изумруды, золото. На этом он и разбогател.

При слове «крузейро» дети-нищие подступили еще ближе к Флетчу.

— Я думал, он начинал водителем такси.

— Теудомиру никогда не сидел за рулем такси.

Флетч достал деньги из теннисной туфли и отдал их Лауре, чтобы та расплатилась с официантом. Когда платила Лаура, изъясняясь на бразильском диалекте португальского языка, сумма обычно уменьшалась процентов на девяносто. Потом дал несколько крузейро самому маленькому из нищих.

— Марилия, — вступилась за Флетча Лаура, — в Бразилии у мужчины нет прошлого.

— У Флетчера может не быть прошлого. Тут я с тобой не спорю, Лаура. Я только не хочу видеть, как ты губишь свое будущее.

— У меня нет будущего. Только пианино.

— Бразильцы все в будущем, — возразила Марилия.

— Прошлое… будущее, — пробормотал Флетч.

— Я сказала что-то не то, — стушевалась Лаура.

— Вы остановились в «Желтом попугае»? — тут же сменила тему Марилия, имея в виду отель на авениде Атлантика, едва ли не самый дорогой в Рио-де-Жанейро.

— В «Желтом попугае», — подтвердил Флетч. — Вы должны признать, что не все в Бразилии доступно восприятию приезжего.

— Флетч отличный парень, — Лаура посмотрела на Марилию и добавила что-то по-португальски. Затем перешла на английский. — Мой отец любит его.

На тротуаре справа, протискиваясь меж танцующих, окруживших оркестр в канареечных шортах, появилась североамериканка, несомненно, только что прилетевшая из Штатов, в платье из тонкого зеленого шелка, обтягивающем фигуру, зеленых же туфельках на высоком каблуке, в солнцезащитных очках, с сумочкой через плечо.

Лаура коснулась руки Флетча.

— Тебе нехорошо, Флетч?

— Нет, с чего ты взяла?

— Ты внезапно побледнел.

— Все нормально.

Он нырнул под столик и начал зашнуровывать теннисные туфли.

Мгновенно семь или восемь голов оборванцев оказались под столиком, чтобы посмотреть, что он там делает.

Появилась под столиком и голова Лауры.

— Флетч, в чем дело?

— Estou com dor de estomago!

— O-o-o-o-o-o! — сочувственно вздохнули оборванцы.

— У тебя не может болеть живот! — возразила Лаура.

— Estou com dor de cabeca!

— О-о-о-о-о-о!

— У тебя не может болеть голова!

— Febre… nausea… uma insolacao.[48]

— О-о-о-о-о-о!

Загорелые ноги Лауры стоили того, чтобы посмотреть на них. Да и ноги Марилии, хоть и светлокожие, ненамного им уступали. И Флетч приободрился от одного их вида.

— Флетчер! Что с тобой случилось? Почему ты залез под стол?

— Та женщина. Женщина в зеленом, проходящая мимо. Не смотри на нее.

Оборванцы попеременно смотрели то на Флетча, то на Лауру, словно понимая, о чем идет речь.

— Женщина как женщина. Что в ней такого?

— Она, возможно, думает, что я убил ее мужа.

Глава 2

— Жаниу! — с пугающей скоростью длинное белое платье надвинулось сквозь густую зелень, старая карга выскочила из кустов прямо перед ними в маленьком переднем дворике отеля «Желтый попугай». Она подняла руку, скрюченный артритом указательный палец смотрел в лицо Флетча.

— Жаниу Баррету!

Флетч отступил на шаг. Сжал руку Лауры.

Карга шагнула вперед, все так же целясь пальцем в лицо Флетча.

— Жаниу Баррету!

Он-то надеялся, что расстался с каргой навсегда. Марилию они оставили в кафе, прошли полквартала направо, мимо оркестра на углу, игнорируя жесты танцоров, приглашающих составить им компанию. Повернули направо, снова направо на авениду Копакабана, прошагали несколько кварталов, вновь повернули направо, на улицу, проходящую за отелем «Желтый попугай», осмотрелись, не обнаружив ничего подозрительного, обогнули угол и по тропинке устремились в передний дворик отеля. Через парадную дверь войти они не могли, поскольку Флетч был без рубашки.

Он уже и думать забыл о старухе.

А теперь она загородила им дорогу в отель.

— Жаниу Баррету! — обвиняла она, тыча скрюченным пальцем в его лицо. — Жаниу Баррету!

Лаура выступила вперед. Положила руку на рукав старухи и заговорила с ней ласковым голосом. Флетч разобрал португальское слово «мать».

— Жаниу Баррету! — настаивала карга.

Лаура все говорила и говорила.

Из парадной двери отеля появился швейцар и направился к ним.

— Какие-то трудности, сэр? — спросил он Флетча.

— Нет. Думаю, что нет. Не знаю.

Женщины продолжали разговор.

— Дайте ей немного денег, — предложил швейцар. — Из милосердия.

Старуха уже что-то объясняла Лауре, то и дело поглядывая на Флетча. Высокая, еще стройная и очень подвижная, раз успела добраться до отеля раньше их. Огромные карие глаза, ясные и бездонные. Изрезанное тысячами морщинок лицо. Тонкие, седые волосы, свободно падающие вниз. Лишь несколько потемневших зубов во рту.

Познания Флетча в португальском позволяли понять такие слова, как жена, муж, отец, сыновья, дочь, лодка.

Слушая старуху, начала поглядывать на Флетча и Лаура. В глазах ее появилась неуверенность.

Не уходил и швейцар. И его, похоже, не оставил равнодушным рассказ старой карги.

— Что она говорит? — спросил Флетч.

Лаура подождала, пока старуха закончит предложение.

— Она говорит, что ты — Жаниу Баррету.

— Кто? Что?

— Жаниу Баррету.

— Это не я… И никогда им не был. Пошли.

Лаура чуть наклонилась к нему.

— Она утверждает обратное.

Старуха заговорила вновь, явно повторяясь, о какой-то лодке.

Лаура всматривалась в глаза Флетча, без тени улыбки на лице.

— Она говорит, что ты — ее муж.

— Ее муж? Однако.

— Она говорит, что ты — Жаниу Баррету, ее муж, — твердо повторила Лаура.

Она и старуха уже взялись за руки.

— Разумеется, — кивнул Флетч. — Естественно. Другого и быть не могло. Она не первая, кто это говорит, знаешь ли. И не вторая. Скажи мне, в Калифорнии у нее есть адвокат по разводам? — швейцар, который все слышал, все понял, теперь смотрел на Флетча. — Скажи ей, что сначала ей надо связаться с адвокатом, — и улыбнулся швейцару.

Тот улыбаться не пожелал.

— Ты — ее муж, Жаниу Баррету, — не унималась Лаура.

— Надеюсь, она вызовет меня в суд под этим именем. В чем дело? Что происходит? Лаура!

— Ты умер сорок семь лет назад, совсем молодым, примерно в том возрасте, что ты сейчас. Будучи молодым мужем этой женщины.

— Какое горе!

— У тебя, как бы это сказать, аура Жаниу Баррету. Его второе я. Его душа, — Лаура улыбнулась. — Она рада видеть тебя.

— Могу себе представить, — стоя посреди переднего дворика отеля, окруженный густыми кустами, слыша шум машин, проносящихся по авениде, крики играющих детей, барабанный бой оркестров, Флетч почувствовал, как по его коже пробежал холодок. — Лаура…

— С этой женщиной ты зачал двух сыновей и дочь, — Лаура по-прежнему держала старуху за руку. — Конечно, они уже выросли. У них свои дети. Она хочет, чтобы ты встретился с ними.

— Лаура, ей просто нужны деньги. Я не намерен содержать большую бразильскую семью.

Швейцар не отрывал взгляда от Флетча.

— Ты был рыбаком. Море кормило тебя и твою семью.

Старая карга приблизилась к Флетчу.

— Она хочет тебя обнять, — пояснила Лаура.

— Лаура! Мой бог… — Флетч инстинктивно подался назад и в сторону. В глазах старухи стояли слезы. Лаура отпустила ее руку. Он почувствовал спиной ветки одного из кустов. Дальше отступать было некуда. — Лаура, что это? Что она делает?

— Самое важное…

Старуха настигла Флетча, подняла руки, обвила его шею. Ее глаза светились любовью.

— Лаура!

Швейцар поднял руку.

— Подождите, сэр. Это еще не все.

Щека старой карги, мокрая от слез, прижалась к щеке Флетча.

Пахло от нее ужасно: растительным маслом, рыбой, многим, многим другим. Она прижалась к нему всем телом.

Флетч старался не дышать. Он хотел задохнуться. Ветки кустов кололи голую спину.

— Теперь о самом важном… — голова Лауры чуть поникла. — Сорок семь лет назад, когда ты был молодым, в другой жизни, тебя убили. — Лаура выдержала паузу. — Теперь ты должен сказать семье, кто тебя убил!

Швейцар согласно кивнул.

А Лаура, встретившись взглядом с Флетчем, добавила: «И ты не будешь знать отдыха, пока не назовешь убийцу».

Глава 3

— Ну конечно! — Флетч вышел из душа, с полотенцем, обернутым вокруг талии. — Я все-таки хочу, чтобы в твоих рассуждениях возобладал здравый смысл.

— А как может быть иначе?

Голая, стройная, длинноногая, она лежала поперек кровати со сбитыми простынями и читала «Ньюсуик». Волнистые черные волосы падали ей на лицо. Лучи заходящего солнца, проникающие сквозь балконную дверь, золотили кожу.

— Лаура Соарес, — словно конферансье, воскликнул Флетч. — Из Сан Сальвадор да Байа ди Тодос уз Сантус. Училась игре на фортепьяно в университете Байа. Затем два года в Лондонской консерватории.

— Мне не понравилась Лондонская консерватория. Там не понимают бразильской музыки. В консерватории музыку консервируют, знаешь ли. Не дают ей развиваться.

— Иногда дает концерты. Дочь Отавью Кавальканти, ученого и поэта. А твоя мать разводит орхидеи и увлекается фотографией.

— Моя мать выращивает цветы и фотографирует их. Старается убить время.

Флетч пошире раздвинул портьеры. Окна их номера выходили на задний двор. В другом доме, в окне напротив, мужчина, в трусах и майке, красил комнату. Начал он еще утром, когда они только прибыли в «Желтый попугай». Комната, которую он красил, не показалась Флетчу чрезмерно большой. Скорее, мужчина не мог найти себе лучшего занятия и просто растягивал удовольствие…

Когда они вернулись в номер, Флетч прямиком направился в душ. Он весь пропах ароматами старой карги. От ее слез лицо стало липким, шеей он еще чувствовал прикосновения ее рук.

Он уже намылился, когда отдернулась занавеска и в ванну влезла Лаура. Потерла ему спину, шею. Потом они добрались до кровати, и скоро их тела двигались в такт доносящемуся через открытое окно барабанному бою. Насытившись друг другом, они полежали спокойно, пока высыхал пот, приятно холодя кожу. И Флетч вновь пошел под душ. Теперь он стоял у окна…

— Пища наполовину должна состоять из углеводов, — сообщила ему Лаура, читая журнал.

— Ты читаешь о диете? Тебе она не нужна. У тебя все на месте, ничего лишнего.

— Мою маму это заинтересует. Углеводороды. Я правильно произношу это слово?

— Нет. Но я понял.

— Кажется, в Лондоне об углеводородах не говорили. Я никогда о них не слышала. Макароны!

— У тебя нет ко мне никаких вопросов?

— О макаронах? — она не отрывалась от журнала.

— О женщине в зеленом платье. Я же сказал, она, возможно, думает, что я убил ее мужа. Она прилетела в Рио, чтобы найти меня.

— И что?

— А ты ничего не спрашиваешь.

— Все это связано с твоим прошлым. Всякий может выдумать историю и сказать, что она случилась с ним в прошлом.

— Ты не любопытна?

— Меня интересует только будущее. Сколько времени?

Флетч взглянул на часы.

— Почти семь.

— Нам пора к да Коста. Намного опаздывать нехорошо. Невежливо по отношению к слугам. У них и так полно забот. Если гости задерживаются, они нервничают.

— У меня есть вопросы.

— Естественно. Ты же североамериканец.

— Твой отец Отавью Кавальканти. Ты — Лаура Соарес.

— Флетчер, милый, это все прошлое.

— Я не понимаю.

— Это связано с тем, кто носил такую фамилию в прошлом. Со временем об этом забываешь. Тут пишут, что надо есть курицу и рыбу, а от говядины и свинины воздерживаться. Почему-то нет ни слова о рисе и фасоли.

— Ты не хочешь поговорить со мной об этой старухе?

— А о чем тут говорить?

— Я — не Жаниу Баррету. Кто бы он ни был.

— Она утверждает, что ты — Жаниу. Она узнала тебя. Внимательно следила за тобой, пока мы сидели в кафе. Ты заметил ее?

— Да.

— Она сказала, что ноги у тебя точь-в-точь, как у ее мужа, и такие же сильные мышцы живота, от выбирания полных сетей, те же пропорции между плечами и бедрами. Даже пупок одинаковый.

— Лаура…

— Ей ли не знать.

— Я никогда в жизни не выбирал сети, полные рыбы.

— У тебя мышцы Жаниу Баррету.

— Лаура, редко у кого из бразильцев встречается такая светлая кожа, как у меня.

— У некоторых встречается. К примеру, у Жаниу Баррету. У вас одинаковые головы, говорит она, и глаза тоже.

— Я чем-то напоминал и мужа той женщины в зеленом платье.

— Внешнее сходство тут ни при чем. Она говорит, что ты — Жаниу Баррету, ее муж.

— Которого убили сорок семь лет назад.

— Да.

— Я — призрак? Это она сказала?

— Частично. Нет, ты есть ты. И ты — Жаниу Баррету. Ты же приехал в Бразилию, не так ли?

Флетч глубоко вздохнул.

— Как зовут эту старую каргу?

— Идалина Баррету.

— Меня тревожит, что ты так внимательно слушала ее. И швейцар…

— А почему бы и нет? — Лаура перевернула страницу. — Она же говорила.

— Лаура, ты, судя по всему, полностью отбрасываешь реальное прошлое. И, однако, принимаешь на веру такую чушь.

Лаура, казалось, внимательно изучала таблицу в конце статьи.

— Что есть реальность?

— Чему ты больше веришь?

— В бананах много калия. Не зря я их так люблю.

— Ты не даешь ничего объяснить. И ничего не объясняешь сама.

— Если можешь, забудь пока об Идалине Баррету.

Она отбросила журнал и посмотрела на него, стоящего у окна.

— Как нам понять друг друга? — задал Флетч риторический вопрос.

Лаура перевернулась на спину, подняла одну ногу.

— Поделись со мной своим бананом.

Флетч рассмеялся.

— Мне необходимо больше калия.

— Я надеюсь, глюконата калия.

— Иди ко мне, Жаниу. Я хочу твоего калия.

— Я не Жаниу.

— Калий Жаниу. Твой калий. Сорви свой банан и покорми меня калием.

— Ты сумасшедшая.

— Приди, приди, мой Жаниу. Твой банан созрел. Я вижу, он созрел. Я очищу его зубами. Дай мне попробовать твой банан.

— Где мой башмак? — ему пришлось опуститься на колено в белых брюках, чтобы заглянуть под кровать.

Лаура вошла в комнату и остановилась. В ванной она приняла душ, уложила волосы, надела белые слаксы и белую же блузку.

— Что это за камень под нашей кроватью, — он показал ей маленькую каменную статуэтку, которую достал из-под кровати. — Это же жаба. Каменная жаба.

— Точно, — кивнула Лаура.

— Кто положил каменную жабу под нашу кровать?

— Должно быть, горничная оставила ее там.

— Горничная оставила каменную жабу под нашей кроватью?

— Положи ее на место, — предложила Лаура. — Наверное, для нее это важно.

Глава 4

— Отец здесь, — Лаура положила три ложки сахарного песка в свой стакан кашасы. — Я слышу его голос.

Из вежливости Флетч взял стакан кашасы с серебряного подноса, протянутого ему лакеем. Кашаса-бренди из сока сахарного тростника. В Бразилии принято предлагать гостям кашасу. Отказ считается дурным тоном. Флетч пробовал пить кашасу с избытком сахара, с недостатком, вообще без сахара. В каждом случае кашаса не лезла в горло.

Со стаканом кашасы в руке он последовал за Лаурой на террасу.

Теудомиру да Коста построил дом вопреки общепринятым канонам. Пройдя в холл, нужно было спуститься вниз, чтобы попасть в спальни или уютную семейную гостиную, а зал, где принимали гостей, с великолепными картинами и другими произведениями искусства, находился выше уровня улицы. Из зала, вознесшегося над авенидой Эпитасиу Пассуа, высокие двери вели на большую террасу, уставленную кадками с кустами, усыпанными зелеными, красными, желтыми цветами. С террасы открывался замечательный вид на лагуну Родригу ди Фрэйтас.

В тот вечер в зале приемов накрыли длинный стол на двенадцать персон. Хрустальные бокалы, серебряные приборы. Теудомиру неплохо зарабатывал, меняя доллары на крузейро и драгоценности. Флетч вложил свои деньги в его фирму.

На террасе Лаура и Отавью приветствовали друг друга объятиями, поцелуями и быстрой португальской, на бразильском диалекте, речью.

Отавью молча пожал руку Флетча.

— Boa noite, — Флетч улыбнулся.

— Отавью приехал на встречу с издателем, — пояснила Лаура. — Он остановился неподалеку, у Альфреду и Глории. Ты с ними встречался? Альфреду — чудесный человек, настоящий бразилец, жизнерадостный, щедрый. А Глория — великолепная женщина, умная, очаровательная, такая душевная.

— Они здесь?

Лаура оглядела террасу.

— Я их не вижу.

— Они готовятся к завтрашнему костюмированному балу, — сказал им Отавью. — Мне готовиться не надо. Поэты рождаются в маске.

— А твоя мать? — спросил Флетч Лауру. — Она не приехала из Байа?

— Моя мать, — вздохнула Лаура. — Орхидеи нельзя оставлять без присмотра ни на час.

— Они хуже детей, — согласился Отавью.

— Во всяком случае, хуже меня, — добавила Лаура.

Теудомиру да Коста направился к ним. Высокий, лысый, лет шестидесяти.

— Флетчер, как хорошо, что вы вернулись. Как вам Байа?

Флетч улыбнулся и взял Лауру за руку.

— Я нашел там друзей.

— Но Кавальканти — мой друг, — Теу поцеловал Лауру в щеку. — И Лаура тоже.

— Мы все друзья, — вставил Отавью.

Тео взял из руки Флетча стакан с кашасой и поставил на поднос проходящего мимо лакея. Что-то сказал ему по-португальски.

— Я попросил его принести вам водку с апельсиновым соком и льдом. Пойдемте, я хочу познакомить вас с да Силва, — он увлек Флетча на другую сторону террасы. — Лаура с вами или с отцом?

— Со мной.

— О! Вы счастливчик.

Потом Теу представил Флетча еще одному шестидесятилетнему джентльмену, Алойзью да Силва.

— Вы должны зайти ко мне в контору, — тут же затараторил да Силва. — У меня новый компьютер. Самый современный. Из вашей страны.

— Меня очень интересуют компьютеры.

— Отлично. Я хочу услышать ваше мнение о моем приобретении.

Лакей принес Флетчу водку с апельсиновым соком и льдом.

— Кстати, вы, наверное, заметили, как растет мой новый дом. Вы давно в Рио?

— Приехал три недели назад, но на две уезжал в Байа и вернулся лишь поза-позавчера.

— Тогда, наверное, вы не обратили внимания на мой новый дом.

— Рио все время в движении.

— Да, разумеется. Он строится в центре. Около авениды Рио Бранку.

— Я видел, что там строят большое здание. Очень большое.

— Очень большое, — кивнул да Силва. — Вы должны поехать туда со мной. Вам будет интересно.

— С удовольствием.

— Просто удивительно, какие чудеса творят компьютеры в строительном деле.

Появилась Марилия Динис со стаканом кашасы. Поцеловала в щеку и Алойзью, и Флетча.

— Все хорошо, Алойзью?

— Конечно.

— Богатеем?

— Разумеется.

Марилия так и осталась для Флетча загадкой. Мало того, что она, должно быть, единственная в Рио, никогда не загорала. Она видела людей в ином свете.

— Марилия, после того как мы оставили вас, с нами кое-что случилось.

— В Рио всегда что-то случается, — она пригубила кашасу. — Послушайте. Теу приобрел новые картины. Обещал показать их нам после обеда.

— Отавью, может быть, вы поможете мне разобраться в одном деле?

— Каком же?

Флетч и Отавью стояли на террасе и смотрели на лагуну, залитую лунным светом. Отавью пил шотландское виски с содовой.

В Бразилии обращались по именам даже к выдающимся ученым и поэтам.

— Вам ничего не говорит имя Идалина Баррету?

— Нет.

— Может, она славится своими причудами?

— Слышу о ней в первый раз.

Лаура невдалеке беседовала с четой Вияна.

— Я думаю, может, это какое-то мошенничество. Обман.

— А, обман. В Бразилии всякое бывает.

— Сегодня днем к нам с Лаурой подошла старая женщина, по виду колдунья, в длинном белом платье. Она назвалась Идалина Баррету.

Снизу на террасу доносился бой барабанов.

— И что?

— Она заявила, что я — ее муж.

Отавью повернул голову, чтобы взглянуть на Флетча.

— Ее покойный муж. Жаниу Баррету. Моряк. Отец ее детей.

— Но…

— Этого Жаниу убили, когда он был молодым, в моем возрасте, сорок семь лет назад.

— Так.

— Вы меня слушаете?

— Разумеется.

— Она потребовала, чтобы я сказал ей, кто меня убил.

Отавью еще несколько секунд смотрел на Флетча, а затем отвел взгляд.

— Помогите мне понять, что все это значит.

Отавью отпил виски.

— А чего тут понимать?

За длинным обеденным столом разговор шел в основном о бразильской кухне, со свойственными ей высококалорийными блюдами, об огромном количестве сахара, поглощаемого бразильцами с кофе, с кашасой, которая и так достаточно сладкая, о способах приготовления ватапы, которую им подали на обед, о безалкогольном напитке карана, придающем силы. Индейцы утверждали, что карана прочищает кровеносные сосуды, идущие к сердцу и от него. Флетч по себе знал, что карана снимает усталость. Внесла свою лепту и Лаура: «Бананы тоже очень полезны. В бананах много калия».

Потом Марилия спросила о картинах, купленных Теу.

— Я покажу их вам после обеда. Может, сначала Лаура нам сыграет.

— Пожалуйста, — попросила сеньора Вияна.

— Хорошо.

— А потом посмотрим картины, — добавил Теу.

— Вы были в Музее современного искусства? — спросил Флетча Алойзью да Силва.

— Да.

— Вам, наверное, понравилось здание.

— Очень понравилось. Великолепное здание. И я там отлично поел, — сидящие за столом замолчали. — Только картин вот маловато.

— О да, — согласилась Марилия,

— Я-то говорю о самом здании, — гнул свое Алойзью.

— Случился пожар… — начал Теу.

— И все картины сгорели, — добавила сеньора Вияна. — Очень печально.

— Не все, — поправил ее муж. — Несколько осталось.

Алойзью смотрел в тарелку.

— Я думал, вас заинтересует здание.

— Картины в музее сгорели, — повторил Флетч. — Это еще один случай queima de arguivo?

Над столом повисла гробовая тишина.

— Я думаю, это хорошо, — в полном молчании продолжил Флетч, — когда художники каждого поколения уничтожают прошлое, чтобы начать все сначала. Я думаю, иначе они просто не могут.

Прошло немало времени, прежде чем возобновился и набрал силу общий разговор.

— Я вижу, с вами Лаура. Я рад, — Вияна сел рядом с Флетчем на диван в гостиной. Они ждали, когда Лаура Соарес начнет играть. — В Рио надо быть очень осторожным с женщинами.

— С женщинами надо быть очень осторожным везде.

— Это так. Но в Рио особенно, — он пригубил кофе. — Даже я попался. Однажды ночью. Танцую с одной, знаете ли. И выясняется, что это мужчина. Естественно, прооперированный. На этом так легко обмануться.

— В Бразилии можно обмануться на чем угодно.

— Да, да, такое случается.

Лаура начала с произведений Виллы Лобус, затем исполнила несколько своих аранжировок композиций Милтона Насименту, сохраняя присущую им романтичность. У стены Отавью Кавальканти дремал в глубоком кресле над чашкой кофе. Закончила она также аранжированными ею народными бразильскими мелодиями.

В исполнении Лауры Соарес чувствовалась прекрасная техника, педагоги Лондонской консерватории, похоже, потрудились на славу, но едва ли она играла эти композиции в учебных классах.

Когда она встала из-за пианино, аплодировали все, кроме Отавью, ее отца. Лаура же осталась недовольна своим выступлением.

— Могла бы сыграть и получше, — она улыбнулась Флетчу. — В последние две недели я редко садилась к пианино.

— Мы пришли посмотреть ваши новые картины, Теу! — воскликнул молодой парень, войдя в зал. Был он в белых рубашке и брюках, зеленой накидке, зеленой шляпе с широкими полями и зеленых же туфлях.

— Я жду только вас, — ответил из-за стойки бара Теу.

И тут же рядом с первым мужчиной появились еще трое, в дорогих одеждах, прекрасно сшитых, двигающиеся не торопясь, словно артисты, выходящие на сцену, все гибкие, с крадущейся походкой фехтовальщика, акробата или гимнаста. Четвертый, потяжелее, изрядно выпивши, с трудом держался на ногах.

— Тонинью! — закричали женщины.

Сеньора Вияна расцеловала его в обе щеки.

— Титу! Орланду! — никто словно и не замечал четвертого мужчины. Наконец, обратили внимание и на него. — Норивал! Как самочувствие?

Черные рубашка и брюки Титу сидели на нем как влитые. Казалось, они сшиты из одного куска материи.

Белые рубашку и брюки Орланду украшали синие эполеты и лампасы.

Норивал предпочитал зеленый цвет, с коричневыми накладными карманами как на рубашке, так и на брюках.

Гости Теу окружили вновь прибывшую четверку, все говорили по-португальски, радостно смеялись. Лаура поцеловала и обняла каждого.

Флетч попросил бармена налить бокал караны.

Пока Лаура играла, из зала убрали не только обеденные приборы, но и длинный стол. А у стены, тыльной стороной к залу, поставили картины. В наиболее ярко освещенной точке зала установили мольберт.

Теперь Тонинью стоял перед мольбертом, размахивая руками, а его зеленая пелерина порхала, словно крылья. От его слов гости покатывались со смеху. Он очаровывал всех, даже своих спутников, Титу, Орланду и Норивала.

Глаза Лауры радостно сверкали, когда она вернулась к Флетчу.

— Кто это? — спросил он.

— Чечеточники. Они все друзья.

— Они танцуют?

— Да.

— Профессионально?

— Нет.

— Поют?

— Нет.

— Показывают фокусы?

— Они просто друзья.

— И пользуются успехом, не так ли?

— Они и вправду милы.

Тонинью направился к ним, чтобы пожать руку Флетчу.

— Тонинью, — улыбнулась Лаура. — Это И. М. Флетчер.

— О да, — глаза Тонинью сверкали, как брильянты. — Жаниу Баррету. Я — Тонинью Брага.

— Вы знаете об этом? — Флетч пожал протянутую руку.

Тонинью картинно всплеснул руками.

— Весь мир знает об этом!

К ним подошел Теу да Коста.

Лаура что-то сказала Тонинью. По-португальски. Тот коротко ответил и рассмеялся.

— Флетчер, — негромко произнес Теу да Коста, — через день или два я хотел бы поговорить с вами. Наедине.

— Хорошо.

— Вашего отца здесь нет. Нет нужды копаться в вашем прошлом… — Теу замолк на полуслове.

— Разумеется, Теу. Я ценю ваш такт.

— Пойдемте, Теу! — воскликнул Тонинью. — Картины! Мы пришли посмотреть ваши новые картины!

Одну за другой Теу ставил картины на мольберт, позволяя гостям насладиться каждой из них. Марсьер, Бианку, Портинари, Теруз, ди Кавальканти, Виргулину. Написанные ярко, сочными цветами. Особенно понравились Флетчу две картины, одна — изображающая мать и ребенка, другая — ребенка с клеткой для птиц. Флетчу виделись в картинах все ритмы, цвета, чувства и загадки Бразилии.

Позже Флетч сел на диван рядом с сонным Отавью Кавальканти.

— Вам понравились картины? — спросил Отавью.

— Очень.

— Больше, чем здание музея? — Отавью улыбнулся. — Вы — североамериканец. Все ждут от вас страстной привязанности к зданиям, компьютерам и другим машинам.

— Похоже.

— У Теу, пожалуй, самое лучшее собрание картин, особенно теперь, когда музей — всего лишь красивое здание.

— Ему следует принять особые меры противопожарной безопасности.

На это Отавью не прореагировал.

— Вот о чем я хочу вас спросить, — продолжил Флетч. — Одеваясь сегодня вечером, я заглянул под кровать в поисках ботинка и нашел там маленький камень.

Отавью приподнял одну бровь.

— Оказалось, что это статуэтка. Маленькая жаба.

Отавью вздохнул.

— Зачем горничной класть каменную жабу под мою кровать?

Медленно, тяжело Отавью Кавальканти поднялся с дивана. Направился к бару и попросил налить ему виски с содовой.

— Пойдем, — Лаура танцующей походкой пересекла комнату, протягивая к Флетчу руки.

Он сидел на диване один, думая об Илья дус Кайкарас. Он видел себя Илья дус Кайкарас, маленьким островом в лагуне.

— Я свое отработала. Сыграла целый концерт. Поедем с чечеточниками.

— Куда лежит их путь?

— В «Семь ноль шесть». Тонинью хочет, чтобы мы поехали с ними. Послушать музыку. Потанцевать.

— Все?

— Только ты и я. И чечеточники.

Отавью в одиночестве стоял у бара, изредка поднося ко рту постепенно пустеющий бокал.

Флетч поднялся с дивана.

— Почему я продолжаю задавать вопросы твоему отцу? Великий ученый. Я не получил еще ни одного ответа.

Лаура искоса глянула на отца.

— Пошли. Если у тебя глупые вопросы, чечеточники найдут на них глупые ответы. Вы прекрасно поладите.

Глава 5

— Тонинью обожает сюрпризы. Просто жить без них не может.

Флетч и Лаура приехали в ночной клуб «706» на двухместном желтом «МР» Флетча. Чечеточники погрузились в черный «галакси» и отбыли в неизвестном направлении.

У дверей Лаура что-то сказала молодому официанту, и тут же для них сдвинули три столика. Разумеется, в клубе играл оркестр. Как только Флетч и Лаура сели, официант принес бутылку виски с наклеенной мерной полоской, кувшин воды, ведерко со льдом и много стаканов.

— Что ты сказала официанту? — спросил Флетч, перекрывая барабанный бой.

— Что сюда едут чечеточники.

— Они так знамениты?

— Чечеточников все любят.

— Они милы.

— Да. Милы.

В этот момент они появились в дверях. Каждый в кошачьей маске. С четырьмя девицами. Даже не издав ни звука, они завладели всеобщим вниманием. Начали обнюхивать стены, оглядывать каждый столик, пока не нашли свой.

Засмеялся даже певец на эстраде. Его смех, раздавшийся посреди песни и многократно усиленный динамиками, еще больше развеселил посетителей клуба.

А когда чечеточники уселись, им зааплодировали все танцующие.

Один из них примостился рядом с Флетчем и снял маску. Тонинью.

— Лаура подозревает, что вы специально привлекаете к себе внимание.

Тонинью широко улыбнулся, снял шляпу.

— Что есть веселье?

— Что есть веселье? — поинтересовался Флетч.

— Движение, — Тонинью посмотрел на свою руку, лежащую на столе, привлекая к ней взгляд Флетча. Поднял и опустил безымянный палец. — Это веселье, — его мизинец, безымянный и большой пальцы оторвались от скатерти и вновь легли на нее. — Еще больше веселья, — внезапно его рука ожила, пальцы заметались, каждый исполняя собственный танец, рука превратилась в обезумевшего кролика, пытающегося поспеть за своими ногами. Тонинью смеялся, глядя на руку. — А это самое веселье.

— А может, вам больше понравится паралич? — спросил Флетч. — Вас никогда не поражало параличом?

Большие карие глаза Тонинью затуманились.

— Я предчувствую, что мне уготована такая судьба.

Флетчу представили девушек. Из-за громкой музыки имен он не разобрал. В ночном клубе девушкам явно нравилось. Хорошая музыка, отменное виски. Флетч понял, что чечеточники потратили не больше десяти минут, чтобы подцепить этих девиц.

— Тонинью, с какой стати горничной отеля понадобилось класть маленькую вырезанную из камня жабу под мою кровать?

— Жабу?

— Может, лягушку.

— Под твоей кроватью была лягушка?

— Да. Она и сейчас там.

— Откуда ты знаешь?

— Нашел ее, когда искал свой ботинок.

Глаза Тонинью сверкнули.

— И что ты с ней сделал?

— Положил обратно.

— Это хорошо, — Тонинью расправил пелерину и увлек свою девушку на танцплощадку.

Какое-то время все танцевали. Под чудесную музыку. Вернее, танцевал Флетч. Бразильцы, включая Лауру, жили в ритме танца постоянно, а на танцплощадке лишь полностью сливались с музыкой.

Девушка в кожаных джинсах и курточке, не доходящей до пояса джинсов, начала петь. Пела она превосходно. Вся их компания села за столик, чтобы послушать ее.

Ленточка, наклеенная на бутылку, была размечена в унциях. Официанту оставалось лишь подсчитать число выпитых унций виски и умножить его на стоимость унции. Девушки чечеточников активно способствовали быстрому понижению уровня виски в бутылке.

Оркестр продолжал играть, когда певица вернула микрофон на подставку. Все встали, аплодируя ей, и она танцующей походкой сошла с эстрады.

Одна из девушек, пришедших с чечеточниками, несколько раз пристально смотрела на Лауру, прежде чем решилась спросить, по-португальски: «Вы — Лаура Соарес, пианистка?».

— Я играю на пианино, — ответила та.

Титу сидел напротив Флетча.

— Как вы узнали о Жаниу Баррету? — спросил Флетч.

— О том, что ты — Жаниу Баррету? — спросил его Титу.

— Насчет того, что случилось сегодня днем.

— Потрясающая новость, не правда ли? — радостно улыбнулся Титу.

— Как вы узнали об этом?

Титу наклонился над столом.

— Мы с нетерпением ждем, что ты скажешь.

— О чем?

— Как ты умер. Кто тебя убил.

— Титу, Титу. Ну почему мне никогда не отвечают по существу!

— Скажи мне, Жаниу…

— Не зови меня Жаниу!

— Флетч. Как ты оказался в Бразилии?

— Я — журналист из Калифорнии. Я купил билет на самолет.

— А почему ты купил билет на самолет?

— В общем-то случайно.

— Ну вот видишь!

— Нет. Не вижу.

— Оглянись вокруг, — голова Титу не шевельнулась, но глаза метнулись налево, а затем медленно двинулись вправо. — Есть ли здесь такие, как ты?

— Что-то я тебя не понял, — большинство посетителей ночного клуба составляли молодые бразильцы, малую толику — аргентинцы средних лет, одна дама, похоже, прибыла из Европы.

— Ты видишь хоть одного журналиста из Калифорнии, который «купил билет на самолет» и оказался здесь «в общем-то случайно»?

— Титу…

— Нет. А ты — здесь.

— Зачем появился я на свет божий?

— Может, дело и в этом, — Титу откинулся на спинку стула. — Теперь, когда ты знаешь, что нужно сделать, тебе не будет покоя, пока ты это не сделаешь.

— Что мне нужно сделать?

— Сказать нам, кто тебя убил. Убийство — самое серьезное преступление.

— Титу…

Но одна из девушек утащила Титу на танцплощадку. И Флетчу не осталось ничего другого, как налить себе виски.

Потом он потанцевал с Лаурой.

А много позже оказался рядом с Норивалом, у которого то и дело закрывались глаза и заплетался язык. Не сразу Флетч понял, что Норивал задает ему вопросы о различных видах рыб, которые добывали в Южной Атлантике. Далее выяснилось, что беседует Норивал с Жаниу Баррету, который рыбачил в этих водах чуть ли не пятьдесят лет назад.

Флетч решил, что пора уходить. И, поднимаясь, доверительно поведал Норивалу: «Многое изменилось в этих водах за пятьдесят лет».

Прошел на танцплощадку и, извинившись перед Орланду, спросил Лауру, не могут ли они уйти.

Тонинью позвал его от дверей ночного клуба.

Флетч оглянулся.

— Флетч, — вновь крикнул Тонинью, но не двинулся с места.

Лаура уже сидела в «МР».

Флетч вернулся к Тонинью.

Уже занималась заря.

— Флетч, — Тонинью прижался губами к его уху, — женщина кладет лягушку под кровать, если не хочет, чтобы ее покинул возлюбленный.

Флетч отпрянул.

— Так это не горничная?

— Разве ты возлюбленный горничной? — Тонинью рассмеялся. Хлопнул себя по ляжке рукой. — О, Флетч! — положил руки на плечи Флетча и встряхнул его. — Радуйся! — он снова рассмеялся. — Потому что традиция требует, чтобы это была живая лягушка!

Глава 6

— Что-то не спится.

— Естественно, — сонно ответила Лаура.

В третий раз за полчаса Флетч вставал с постели.

Первый раз, чтобы пойти в ванную и выпить минеральной воды из бутылки. Вернувшись, лег, прижался грудью к спине Лауры. Она дышала глубоко и ровно. Второй раз он приоткрыл портьеру и увидел, что уже начался следующий день. Погасли все электрические фонари. Теперь он лег на спину, сложил руки на груди, словно в гробу. Даже в этот час откуда-то издалека доносился барабанный бой.

Поднявшись в третий раз, он надел спортивные трусы. Лаура оторвала голову от подушки и посмотрела на него.

— Хочу пробежаться по пляжу, — пояснил Флетч. — Пока не раскалился песок.

— Хорошо.

— Я не могу заснуть.

— Я знаю. Бедный Флетч.

И ее голова вновь упала на подушку.

Глава 7

— Не могли бы вы купить мне чашечку кофе?

Джоан Коллинз Стэнуик.

Она ждала его, с дымящейся сигаретой, за маленьким столиком в переднем дворе отеля «Желтый попугай», когда он вернулся с пробежки. В пепельнице лежали три окурка.

Ее взгляд скользнул по плечам, груди, животу, ногам Флетча, блестевшим от пота. Пробежку он закончил ускорением и теперь тяжело дышал.

— Это самое меньшее, что я могу для вас сделать.

Две мили по пляжу до группы мусорщиков в оранжевых жилетах, собирающих с песка все лишнее, две мили обратно до отеля. По пути ему не раз попадались выпотрошенные, пустые кошельки и бумажники. Даже в столь ранний час по берегу бегало много людей. А человек двенадцать пожилых, лет шестидесяти с небольшим, бразильцев босиком играли в футбол.

Перебегая авениду Атлантика он едва не сжег ступни, а ведь маленькая стрелка часов еще не добралась до цифры «7».

Бар перед отелем, естественно, еще не открылся. Флетч нажал кнопку служебного звонка у двери.

— Посмотрим, проснется кто-нибудь или нет, — и он сел за маленький столик напротив Джоан, сложив мокрые от пота руки на мокрой от пота груди.

Солнечные лучи насквозь пронизывали кусты, с трех сторон окружавшие передний двор отеля «Желтый попугай».

Сегодня Джоан Коллинз Стэнуик уже мало походила на владычицу Калифорнии. На этот раз она надела коричнево-желтый брючный костюм с белой шелковой рубашкой и сандалиями, уделила прическе не столь много времени, как обычно. Лицо осунулось, глаза покраснели от недосыпания. Должно быть, она еще не освоилась с новым часовым поясом, а может, страдала от перебора «мартини», сигарет и, разумеется, скорбела по недавно почившему мужу.

— Как вы? — спросил Флетч.

— Уже лучше.

— Вы приехали сюда, чтобы найти меня? Я говорю про Рио.

— Конечно.

— Как вам удалось узнать, что я здесь?

— Разве вы забыли, что у «Коллинз Авиэйшн» есть собственная служба безопасности. В основном, вышедшие в отставку детективы, но они еще многое могут. Хотя, признаю, иногда они запаздывают, — в ее голосе не чувствовалось ни юмора, ни иронии. — Не забывайте и о том, что меня родили, воспитали, дали мне образование для выполнения одной и только одной работы. И справляюсь я с ней достаточно уверенно.

Дочь Джона Коллинза, создателя гигантской аэрокосмической компании, начало которой положила маленькая автомобильная мастерская в Калифорнии. Жена, теперь вдова Алана Стэнуика, вице-президента компании, ее исполнительного директора. Звезда светского общества, хозяйка в домах отца и мужа, светловолосая, длинноногая, отлично играющая в теннис калифорнийская красавица, которая знала свое место в мире быстрых автомобилей и чинных званых вечеров, а однажды, не так уж и давно, показала Флетчу, что и в постели для нее нет тайн и запретов.

— Я не забыл.

Появился официант.

Флетч заказал кофе для Джоан и карану для себя.

— Вы просто великолепны мокрый от пота. Фигура у вас в точности, как у Алана, только кожа гораздо светлее.

Флетч попытался стереть пот с груди и живота.

— Полотенца у меня нет. Я бегал…

Она чуть дернула головой. Ее глаза затуманились. Перед ним сидела женщина, для которой привычный ей мир внезапно разлетелся вдребезги.

— Если вы приехали сюда, чтобы узнать…

— Мне нужна ваша помощь, — прервала его Джоан. — Давайте пока забудем, что привело меня сюда. Смешно, конечно, но вы — единственный человек, кого я знаю в Рио, и мне больше не к кому обратиться, — ее голос чуть дрогнул.

Но она взяла себя в руки, пока официант ставил перед ней чашечку кофе, а перед Флетчем — банку караны и бокал.

— Я знал, что вы здесь, — признался Флетч. — Я увидел вас вчера на авениде. В зеленом шелковом платье. С сумочкой через плечо.

— О да, — с горечью ответила она.

— Я спрятался от вас, — он налил в бокал карану. — Ваше появление застало меня врасплох. Как вы узнали, где я остановился?

— Я звонила во все лучшие отели и спрашивала мистера Ирвина Мориса Флетчера. Я, разумеется, знала, что вы можете позволить себе самое лучшее, — вновь в ее голосе не чувствовалось ни юмора, ни иронии. — Когда я добралась до «Желтого попугая», меня соединили с вашим номером. Там никого не оказалось. Но я узнала, где вы остановились.

— А почему вы сидите здесь в половине седьмого утра?

— У меня не было другого выхода. Мне не оставалось ничего иного. После этой ужасной ночи… Я шла к отелю пешком. Не дойдя квартала, увидела, как вы побежали к берегу. Не могла же я гнаться за вами по песку.

— Нет, конечно.

— Меня ограбили.

— О!

— С чего такой апломб! Словно вы знали об этом.

— Догадался.

— Как?

— Что вам известно о Рио?

— Как выяснилось, практически ничего.

— Потрясающий город.

— Ужасный.

— Вы поделитесь со мною подробностями?

— Такое впечатление, что вы их уже знаете.

— Вполне возможно.

— Меня ограбили дважды.

— Это не рекорд.

— У меня украли все, — слезинка появилась в уголке ее глаза.

— Вы прошли обряд крещения.

— Вчера вечером, узнав, в каком отеле вы остановились, я решила пойти в «Желтый попугай» и дождаться вас в холле, но потом поняла, исходя из того, что я слышала о ночной жизни Рио, бессмысленность этого занятия.

— Логичное умозаключение.

— В особенности, когда речь идет о таком пышущем здоровьем, богатом, симпатичном молодом мужчине.

Вот тут Флетчу показалось, что он уловил ироническую нотку.

— Действительно, я вернулся только под утро.

— Поэтому я решила прогуляться. Вдоль берега, — она махнула рукой в сторону авениды, скрытой кустами. — Посидела в кафе, выпила коктейль, посмотрела на людей, послушала барабаны. Посидела в другом кафе, снова выпила, но не смогла расплатиться. Моя сумочка исчезла.

— Так, — в отзвуке своего «так» Флетч словно услышал интонации Отавью Кавальканти. Да. Конечно. Что тут понимать?

— С бумажником, деньгами, кредитными карточками, — слезы уже стояли в обоих ее глазах. — С паспортом.

— Это случалось с каждым из приезжих, кого я знаю, — попытался успокоить ее Флетч.

— С меня сняли ожерелье, — в голосе слышалось изумление. — И алмазную брошь с платья!

— Так.

— Более всего мне жаль фотографий Алана, лежавших в моем бумажнике. Алана и Джулии. Как бы то ни было, я хотела сохранить фотографии Алана. И заменить их нечем.

Слезы потекли по ее щекам.

— Так, — в третий раз повторил Флетч.

Джоан потянулась за несуществующей сумочкой.

— Черт! У меня нет даже носового платка!

Флетч пожал голыми плечами.

— У меня нет даже рукава.

Джоан всхлипнула.

— Я объяснила официанту, как могла, что у меня украли все деньги. Обещала вернуться и заплатить на следующий день, то есть сегодня, — Джоан Коллинз Стэнуик вновь всхлипнула. — Я готова поклясться, Флетч, что во время моей прогулки никто не касался меня. Никто не сталкивался со мной. Как они сняли с меня ожерелье? Брошь с платья? Я ничего не почувствовала!

— Будущее Бразилии — хирургия.

— Я вернулась в отель.

— И увидели, что в вашем номере побывали незваные гости.

— Как вы узнали?

— Вы же сказали, что вас ограбили дважды.

— Утащили все! Все, кроме одежды. Шкатулку с драгоценностями, туристские чеки.

— Все.

— Все. У меня нет ничего. Ни доллара, ни крузейро, ни кредитной карточки, ни единой драгоценности.

— Так, — кивнул Флетч.

— Я сразу же пошла к управляющему отелем. Помощнику управляющего, поскольку дело было уже поздним вечером. Он тут же поднялся в мой номер, покачал головой, поцокал языком, высказал предположение, что воры проникли в номер через балкон, упрекнул меня в том, что я оставила балконную дверь незапертой. Святой боже, мой номер на девятом этаже! Кто будет закрывать балконную дверь в такую жару.

— Короче, ушел от ответственности.

— Я просидела в его кабинете не один час. Он сказал, что все ценности мне следовало оставлять в сейфе отеля. Кажется, они дали мне клочок бумажки, когда я зарегистрировалась в отеле, на котором все это написано. Он вновь отвел меня в мой номер и показал табличку с советом запирать балконную дверь и хранить ценности и деньги только в сейфе отеля. В его кабинете я написала список украденного. Несколько раз просила его позвонить в полицию. Почему-то он так и не позвонил.

— Не видел причины беспокоить их.

— Как это?

— Они уже слышали эту историю, и не единожды.

— Флетч, меня ограбили. Стоимость украденного составляет тысячи и тысячи долларов. Деньги, драгоценности, кредитные карточки.

Джоан Коллинз Стэнуик опять всхлипнула.

— Полиции все это известно.

— Вы мне поможете?

— Конечно.

Ее пальцы сжались в кулачки.

— Я оскорблена до глубины души.

— И ничего не понимаете.

— Да.

— Вам кажется, что вас раздели догола и выставили напоказ?

— Да!

— Вы не знаете, что вам делать без ваших вещей?

— Да, да!

Флетч откинулся на спинку стула. Легкий ветерок уже высушил пот.

— Я думаю, это этап приобщения.

— О чем вы говорите?

— Кто вы?

— Я — Джоан Коллинз Стэнуик!

— Вы можете это доказать?

Ее глаза уперлись в каменные плитки, которыми был вымощен передний дворик отеля.

— В данный момент, нет. Без кредитных карточек. Без чековой книжки. Без паспорта.

— И как ощущения?

— Какие ощущения?

— Каково быть такой, как вы сейчас?

Ее глаза сузились.

— Я обойдусь без психотерапии, мистер И. М. Флетчер.

— Я подумал, что она вам не помешает. Тем более, что денег за это я не беру.

— Мне нужны деньги.

— Зачем они вам?

— Я хочу выбраться из этого чертова отеля. Расплатиться по счету и уехать. А у меня нет денег даже на такси.

— Ясно. А почему бы вам не позвонить домой? В Калифорнию? Вашему отцу?

— Он на яхте. Пытается оправиться после смерти Алана…

— А вы прилетели в Рио-де-Жанейро, чтобы найти меня.

Она пожала плечами.

— А мне, по-вашему, не нужно прийти в себя?

— Делаете свою работу. Как вы ее себе представляете.

— Да.

— Потрясающе. Такие, как Джоан Коллинз Стэнуик, готовы броситься и в огонь, и в воду.

— Вы намерены мне помочь? Я хочу…

— Скажите мне. В компании вашего отца десятки людей, которые сейчас разыскивают вас. Служба безопасности. Юристы. Бухгалтеры. Почему вы не позвоните кому-либо из них?

Джоан опустила голову. Ответила не сразу.

— Сегодня суббота. В Калифорнии сейчас еще ночь.

Флетч рассмеялся.

— И вы не можете ждать? Вы скорее придете ко мне, за кем прилетели в Рио-де-Жанейро, чем будете дожидаться, пока откроется контора вашего папули.

— Я хочу выбраться из отеля. Этот помощник управляющего довел меня до белого каления.

— Вам очень важно в сложившихся обстоятельствах поговорить с человеком, который знает, кто вы такая.

Она мигнула.

— Что?

Флетч оперся локтями о стол.

— Меня ограбили. Бумажник, наличные, водительское удостоверение. Паспорт остался. Часы украли. Марки «Таймекс».

— В первые же двадцать четыре часа?

— В первые шесть часов. Меня предупреждали, но я не поверил. Через это надо пройти самому. Это крещение.

— Что значит крещение?

— Вы учитесь пользоваться сейфом отеля, носить деньги, сколько вам нужно в данный момент, в обуви. Не надевать драгоценности. Даже часы.

— Флетчер, я лишилась тысяч долларов, всего, что у меня было.

— И вам нечем удостоверить вашу личность.

— Да, нечем.

— Вы лишились своего прошлого.

— Да, — Джоан Коллинз Стэнуик хмурилась на кусты.

— Вы чувствуете себя более свободной?

Она резко повернулась к Флетчу.

— Что?

— Видите ли, теперь вы равная среди равных.

— Зато люди, укравшие мои вещи, стали богачами.

— Едва ли. Все украденное поделено среди многих и многих. Подойдите, пожалуйста, сюда, а?

Флетч встал, пересек дворик и остановился у прохода в кустах.

После короткого колебания Джоан поднялась и присоединилась к нему.

Вместе они смотрели на тротуар, по которому прохожие спешили по своим повседневным делам, мостовую, забитую такси, грузовичками, личными автомобилями, пляж, где гуляли, бегали, прыгали, отжимались, плавали.

Как всегда били барабаны.

— Ни одного человека в брюках, не так ли? — спросил Флетч.

— И совсем мало в рубашках, — отметила Джоан.

— Никаких бумажников. Никаких удостоверений личности. Никаких классовых признаков. Никаких драгоценностей, — он оглядел ее брючный костюм, белую блузку, босоножки на высоком каблуке. — У них есть только тела. Глаза, руки, ноги.

— И пальцы, черт бы их побрал.

— Я думаю, нас просто пытались вразумить.

— Вы стали бразильцем? Всего за месяц?

— Нет. Я не стану carioka,[49] пока не смогу в полдень пересечь авениду босиком.

Они вернулись к столику.

— Я вижу, вы подвели под их воровство фантастическое политико-интеллектуальное основание. — Джоан села. — Чувствуется, вы изо всех сил пытались их понять.

— Одна моя знакомая… — Флетч тоже сел. — Она пишет романы. Не ручаюсь за точность, но она рассказывала мне о каком-то древнем религиозном ритуале, посвящении во что-то. От человека требовалось принести еду, но не просто принести, а обязательно украсть.

Джоан Коллинз Стэнуик вздохнула.

— Хватит об этом, меня ограбили. Мне нужна помощь. Не будь я в отчаянии, я бы не обратилась к вам.

— Наверное, нет.

— Вас не затруднит сходить со мной в полицейский участок?

— Нет, если вы этого хотите.

— Я должна заявить о краже.

— Толку от этого не будет.

— Флетчер, меня ограбили. На тысячи и тысячи долларов…

— За все надо платить.

— Что?

— Чтобы заявить в полицию, вы должны заплатить пошлину.

— Я должна заплатить деньги, чтобы сказать полиции, что меня ограбили?

— Им придется заполнять много бумаг.

Джоан шумно глотнула.

— И все? Дальше бумаг дело не пойдет?

— Нет. Я думаю, нет. Во всяком случае, обычно не идет, — ножки его стула скрипнули по каменным плиткам. — Видите ли, вас предупреждали. Воровство здесь — обычное дело. Этого никто не отрицает. Воруют, кстати, и в Нью-Йорке, и в Мехико, и в Париже.

Ей уже приходилось щуриться, чтобы смотреть на него. Луч солнца, прорвавшийся сквозь листву, бил ей прямо в глаза.

— По-вашему, грабя приезжего, они оказывают ему услугу?

— Можно сказать и так.

— Не грабители, а прямо-таки философы.

— Здесь считается благом лишить человека его вещей, личности, прошлого. Ваше становится их, моим, нашим…

Лицо Джоан закаменело.

— Я лишь стараюсь поднять вам настроение.

— Флетчер, вы собираетесь дать мне денег? Немедленно, — ее пальцы впились в виски. Вся голова задрожала. — Сейчас мы не будем говорить, откуда взялись у вас эти деньги.

— Конечно. Я принесу деньги к вам в отель. Мне нужно переодеться, принять душ, добиться, чтобы открыли сейф.

— Отлично.

Она встала, очень бледная. На мгновение закрыла глаза.

— Вам нехорошо? — обеспокоился Флетч.

— Со мной все в порядке.

— В каком отеле вы остановились?

— «Жангада».

— Роскошное место.

— Приносит много денег.

— Мы можем вместе позавтракать. В вашем отеле.

— Хорошо, — кивнула Джоан. — Приходите с деньгами прямо в мой номер. Девятьсот двенадцатый.

— Договорились, — ему уже приходилось бывать в ее спальне.

Флетч проводил ее до прохода в кустах.

— Я бы поймал вам такси, — хохотнул он, — но, к сожалению, босиком.

— Я лучше пройдусь, — ответила Джоан.

Глава 8

На стук в дверь с табличкой «912» никто не отозвался.

Он постучал громче.

Дверь не открылась.

Флетч постучал еще раз, прижался ухом к двери. И не уловил ни звука.

У себя в номере в «Желтом попугае» Флетч принял душ, надел чистые шорты, рубашку, носки и теннисные туфли. Лаура все еще спала. Он оставил ей записку: «Ушел в отель „Жангада“ позавтракать со знакомым».

До отеля «Жангада» он доехал на «МР».

Недостучавшись в дверь номера Джоан Коллинз Стэнуик, Флетч спустился в холл и позвонил ей по внутреннему телефону.

Трубку не сняли.

— Скажите, пожалуйста, в каком номере остановилась Джоан Коллинз Стэнуик? — спросил он портье. — Миссис Алан Стэнуик?

— В девятьсот двенадцатом.

— Она еще не выписалась?

Портье вновь заглянул в книгу.

— Нет, сэр.

— Благодарю. А где у вас зал для завтрака?

В зале, где уже завтракали человек пятнадцать, Джоан Коллинз Стэнуик не было. Так же, как и в баре.

На террасе отеля «Жангада» было два бассейна. Один освещали лучи утреннего солнца, другой — полуденного. Кто-то уже загорал. Двое толстых белокожих мужчин что-то неспешно обсуждали, держа в руках по бокалу «Кровавой Мэри».

Не обнаружил он Джоан Коллинз Стэнуик и на террасе.

Флетч опять поднялся на девятый этаж, постучал в ее дверь.

Снова позвонил из холла.

Оставил портье записку: «Приходил на завтрак, как договорились. Не смог вас найти. Вы крепко заснули? Пожалуйста, позвоните мне в „Желтый попугай“. Если меня не будет, попросите, чтобы мне сказали о вашем звонке. Оставляю деньги на такси. Флетч».

— Вас не затруднит передать этот конверт миссис Стэнуик? Номер девятьсот двенадцать.

— Обязательно передам, сэр.

Под взглядом Флетча портье положил запечатанный конверт в ячейку с номером 912.

— Теу? Доброе утро, — Флетч звонил из холла отеля «Жангада».

— Доброе утро, Флетч. Как вы?

— Мне очень понравились ваши новые картины. От них светлеет на душе.

— Полностью с вами согласен.

— Когда вы хотите встретиться со мной? — три нефтяника-североамериканца вышли из кабины лифта и прямиком направились в бар.

— В любое время. Хоть сейчас.

— Так я могу приехать?

— Конечно. Мы выпьем кофе.

Глава 9

— Вы будете кофе, не так ли?

— Мне он просто необходим.

Лакей, встретивший Флетча у дверей дома Теу да Коста, проводил его вниз, в маленькую семейную гостиную. Хозяин дома, в пижаме, легком халате и шлепанцах, сидел в удобном кресле и читал «У Глобу».

— Веселая ночь? — Теу сложил газету.

— Мы ездили в «Семь-ноль-шесть». С чечеточниками.

— Значит, вы совсем не спали.

— Не спал.

Теу кивнул лакею и тот удалился.

— А выглядите вы свеженьким. Словно после пробежки по берегу.

— Я успел побегать.

Озабоченное выражение пробежало по лицу Теу.

— Мне не хочется спать, — успокоил его Флетч.

— Присядьте, — Теу указал на соседнее кресло. — Вас что-то тревожит?

Флетч сел.

— Видите ли, я договорился позавтракать с одной моей знакомой, из Калифорнии. Когда я пришел к ней в отель, ее там не оказалось.

— Наверное, она пошла на пляж.

— Мы договорились о встрече за час до того, как я пришел в отель. Она, конечно, могла заснуть.

— Да, конечно. В Рио легко перепутать день с ночью. Особенно в преддверие карнавала.

Лакей принес две чашечки кофе.

Теу пригубил свою стоя.

— Мало кто знает, что Бразилия — второй в мире экспортер чая.

— Вы хотели поговорить со мной, Теу, — заметил Флетч после ухода лакея. — Как вы сказали, наедине.

— О том, что вы делаете.

— А что я делаю?

— Что вы собираетесь делать?

— Я вас не понимаю.

— Бразилия не является вашей родиной.

— Но мне здесь очень покойно.

— И что бы вы более всего хотели делать в этом мире?

— Сидеть на авениде Атлантика в Копакабана, есть шурраску, пить карану, смотреть на гуляющих бразильянок всех возрастов. Слушать, как играет на пианино Лаура. Изредка ездить в Байа. Бегать, плавать. Танцевать под барабаны. Любить людей. Я уже выучил несколько португальских слов.

— То есть вы намерены остаться в Бразилии?

— Я еще не думал об этом.

— Как давно вы здесь? Шесть недель?

— Около того.

— Вы купили машину. Встретили Лауру, — Теу отпил из чашки. — Разве у вас нет никаких планов?

— В общем-то нет.

Теу поставил чашку и блюдце на стол.

— Молодой человек должен иметь планы на жизнь. Вы — молодой человек. Насколько я понимаю, очень богатый. Привлекательный. Умный. Мы ведем общие дела, поэтому я знаю, сколько у вас денег. Мне не известно, где вы их взяли, но я уверен, что вы — не преступник.

— Благодарю.

— Я завел этот разговор, Флетч, потому что мне — шестьдесят, а вам еще нет и тридцати. Ваш отец живет не в Бразилии…

— Я ценю ваше участие.

— Нехорошо, когда молодой человек живет, не ставя перед собой какой-либо цели.

— Вы хотите сказать, что мне надо уехать из Бразилии, Теу?

— В Бразилии нелегко даже бразильцам, — Теу почесал затылок и рассмеялся. — Особенно бразильцам.

— Дело в Лауре, Теу? — Флетч смотрел ему прямо в глаза. — Отавью Кавальканти попросил вас переговорить со мной?

Теу насупился.

— В Бразилии такого не бывает. Мы очень терпимы.

— Отавью — нет.

Теу вновь рассмеялся.

— Отавью Кавальканти — один из самых больших либералов. Он столь либерален, что не может поехать в Нью-Йорк и прочесть там свои стихи.

— В чем-то он либерал. Когда же речь заходит о его дочери…

— А каково ваше мнение об Отавью?

— Он — великий ученый и поэт, который не отвечает на мои вопросы.

— Бразилию трудно понять.

— Отавью говорил с вами вчера вечером, Теу?

— Да, — признал Теу. — Говорил. Но меня заботит другое.

— Лаура положила лягушку под нашу кровать.

— Да, — кивнул Теу. — Отавью сказал мне. Вы знаете, что это значит?

— Теперь знаю.

— Видите ли, вы не понимаете Бразилии. Может, и не сможете понять. Так много пришло в нашу жизнь из древности. От наго и банту, еще больше от жоруба.[50] Это надо чувствовать… — Теу помолчал. — Что вы делали до того, как приехали сюда? Были журналистом?

— Я работал в газете.

— Тогда вы должны подумать о том, чтобы снова начать работать в газете. Купите собственную маленькую газету, там, где вам хочется. Освойте современный коммуникационный уровень. Растите вместе с вашей газетой.

Флетч помолчал. Затем допил кофе.

— Теу, вы слышали эту странную историю о Жаниу Баррету? О том, что я был каким-то человеком, которого убили здесь сорок семь лет назад?

— Да, мне сказали вчера вечером. Я встревожился.

— Почему?

— Я встревожился, потому что вы можете не понять.

— Разумеется, я не понимаю. Может, вы мне поможете?

— Я уверен, что женщина… Как ее зовут?

— Идалина. Идалина Баррету.

— Я уверен, что эта женщина искренне верит в то, что говорит. Это не обман, не мошенничество. Никто не собирается посмеяться над вами, как вы предположили вечером.

Наверху загудел пылесос.

— Теу, вы сами можете в такое поверить? — спросил Флетч.

— Думаю ли я, что в вас переселилась душа Жаниу Баррету? — переспросил, улыбнувшись, Теу. — Нет.

— Фу! — шумно выдохнул Флетч.

— Дело, однако, в том, что вы не знаете, как вести себя в такой ситуации.

— А как я должен себя вести?

Теу надолго замолчал.

— Я тоже не знаю. Бразилия — одна из самых развитых стран мира… — он замолчал, не докончив фразы.

— Кажется, я понимаю, что вы хотите сказать, Теу, — Флетч встал. — Я обещаю подумать.

— Просто вашего отца здесь нет, и я…

— Я подумаю, как жить дальше.

Теу долго жал руку Флетчу.

— Эти чечеточники. Ваш отец огорчится, если вы так и останетесь чечеточником.

Глава 10

— Лаура?

Занавеси отдернуты. Комната прибрана. Флетч распахнул дверь в ванную.

— Лаура?

Лишь записка на комоде.

«Флетч!

Позвонил Отавью. Он слишком устал, чтобы остаться на Карнавал в Рио. Хочет вернуться в Байа. Сказал, что плохо себя чувствует и не хотел бы путешествовать один. Поэтому я провожу его в Байа.

Вернусь в воскресенье. На костюмированный бал в „Канекан“ иди один. Если тебе станет очень одиноко без меня, я оставила книгу Жоржа Амаду „Дона Флор и ее два мужа“ — это бразильская классика. А я привезу тебе из Байа подарок.

Чао, Лаура».

В окне напротив мужчина все еще красил комнату.

Зазвонил телефон.

— Жаниу?

— Его сейчас нет.

— А Флетчер есть?

— Да, есть. Кажется.

— Флетч, это Тонинью Брага.

— Как поживаешь? Хорошо ли спалось?

— Мы подумали, что ты не откажешься провести этот день с нами. Мы хотим показать тебе одно интересное местечко в горах. А Лаура пока походит по магазинам.

— Лаура уехала с отцом в Байа.

— Прекрасно, так ты едешь? Изумительное место. Ты отвлечешься, расслабишься. Во время Карнавала необходимо хоть на день уезжать из Рио.

— Тонинью, я еще не ложился. Мне надо поспать.

— Там ты расслабишься. А после ленча сможешь и поспать.

— Теу да Коста ждет меня сегодня на костюмированном балу в «Канекане».

— Мы успеем вернуться. Мы тоже собираемся на этот бал.

— Кто это «мы»?

— Титу, Орланду, Норивал и я. Надо удрать от женщин хоть на несколько часов.

— Я лучше попробую поспать.

— Ты не понимаешь.

— Я ничего не понимаю.

— Мы в холле, ждем тебя.

— Тонинью…

— Ты поедешь?

Флетч взглянул на застеленную постель.

— É preciso terno?

Шутка туристов. В Бразилии никому не требовался парадный костюм.

— Костюм тебе не понадобится. У тебя есть деньги?

Флетч нащупал в кармане толстую пачку крузейро, которую он достал из сейфа отеля, чтобы передать Джоан Коллинз Стэнуик.

— Да.

— Хорошо. Возьми их с собой, мы сыграем в карты. И обчистим тебя.

— Ладно.

— Так ты спускаешься?

— Да.

— Что?

— Сейчас приду.

Прежде чем отойти от телефона, Флетч позвонил в отель «Жангада» и попросил соединить его с номером 912.

Трубку не сняли.

Из ванной он захватил литровую бутылку минеральной воды. Заглянул под кровать. Каменная лягушка осталась на месте.

Глава 11

— Бум, бум, — воскликнул Тонинью.

Черный четырехдверный «галакси» застыл перед отелем «Желтый попугай». Рядом, лишь в шортах и солнцезащитных очках, стояли чечеточники. Стройные, подтянутые, за исключением Норивала, живот которого тяжело нависал над поясом. В руке Норивал держал банку пива.

— Доброе утро, Флетч, — приветствовал его Титу.

— Как настроение? — осведомился тот.

Ему ответили четыре улыбки.

— Самое боевое, — заверил его Титу.

Прямо у отеля, наполовину на тротуаре, наполовину на мостовой, расположились барабанщики. Самба гремела во всю мощь. Барабанщики окружили маленький грузовичок, украшенный пальмовыми листьями, некоторые из которых кто-то любовно выкрасил красным и лиловым. На грузовичке возвышалось черное чудовище из папье-маше, с раскинутыми руками, большими, ярко блестящими глазами и добродушной улыбкой. На голове чудовища сидела девушка, в купальных трусиках и узенькой полоске ткани, едва прикрывающей соски. Ноги ее свешивались чудовищу на грудь. Естественно, великолепные ноги. Впрочем, приковывали взор и ее полные груди. Лицо обрамляли длинные черные волосы. У грузовичка танцевал высокий мужчина в черном вечернем платье, со щеками, накрашенными румянами. Рядом танцевала девятилетняя девочка, тоже в черном вечернем платье, попыхивая при этом сигаретой. Компанию им составлял мужчина средних лет, прижимающий к груди бриф-кейс. Вокруг танцевали еще человек пятьдесят или шестьдесят.

— Бум, бум, патикум бум, — отбивал такт Тонинью.

Флетч бросил литровую пластмассовую бутылку с минеральной водой на заднее сиденье «галакси».

— Сеньор Баррету, — тихонько позвал швейцар.

Одним плавным движением Титу сорвал с Флетча тенниску.

Орланду выставил вперед указательный палец, целя в грудь Флетчу.

— Смотрите! Кожа!

— У него есть кожа? — осведомился Норивал, приглядываясь.

Титу пощупал спину Флетча.

— Мышцы!

— Он здесь? — спросил Норивал. — Действительно здесь?

— Сеньор Баррету, — не унимался швейцар. — Мистер Флетчер.

— Бум, бум, — музицировал Тонинью.

Из-за швейцара, высокая, торжественная в своем белом платье, большеглазая, выступила Идалина Баррету. Она вела за руки двоих детей. Еще трое, чуть постарше, следовали за ней. Детей, похоже, чисто вымыли перед визитом в отель «Желтый попугай», но одежда явно была с чужого плеча. У одного мальчугана, лет десяти, из-под шорт вместо ноги торчала деревяшка.

— Жаниу Баррету! — выкрикнула Идалина, перекрывая барабанный бой.

— А, — понимающе кивнул Тонинью. — Твоя жена.

Швейцар попятился назад.

Титу отдал Флетчу свернутую в мяч рубашку. Тот бросил ее в машину.

Старая карга быстро затараторила. Она представляла ему детей.

— Она говорит, что это твои правнуки, Жаниу, — перевел Титу. — Ты запоминаешь их имена? Мальчика зовут Жаниу.

Флетч положил руку на головку одной из маленьких девочек.

Поначалу Идалина Баррету улыбалась. Но, когда Флетч нырнул на заднее сиденье «галакси», пронзительно заверещала и подалась вперед.

Тонинью сел за руль.

— Разве ты не собираешься спросить у своей жены, можно ли тебе поехать поиграть в карты?

Орланду занял место рядом с водителем. Титу влез на заднее сиденье с другой стороны и уселся рядом с Флетчем. Последним забрался на заднее сиденье Норивал.

Флетч через окно передал деньги двум своим правнучкам.

Тонинью завел мотор.

— Бум, бум!

Машина двинулась с места, а лицо старой карги все не отлипало от окна. Ее пронзительный голос наполнял кабину.

— Ах, жены, — вздохнул Титу.

Автомобиль съехал с тротуара на мостовую и влился в транспортный поток.

Тонинью смотрел на Флетча в зеркало заднего обзора. На полу под задним сиденьем лежало не менее двух дюжин банок с пивом.

— Бум, бум, патикум бум, — напевал Тонинью.

— Карнавал! — Орланду потянулся. — Как здорово!

Тонинью укоризненно покачал головой.

— Это же надо, запросто сесть в машину, оставив на дороге жену и правнуков! Поехать играть в карты! До чего докатилась нынешняя молодежь!

— Жажда не мучит? — Норивал протянул Флетчу банку пива.

— Пока еще нет.

Автомобиль остановился на красный свет, поэтому Норивал через окно передал банку двенадцатилетнему оборванцу, а другую открыл для себя.

Наконец, «галакси» свернул на боковую улицу, набрал скорость, но скоро резко затормозил: толпа, собравшаяся вокруг оркестра, едва ли не полностью перегородила улицу. Особенно хорошо танцевала миниатюрная семидесятилетняя дама, в красном платье и красных же туфлях, с красной сумочкой в руках.

Проползая мимо толпы, Тонинью прокричал в окно: «Бум, бум, патикум бум, пругурундум».

Те, кто услышал, помахали ему рукой.

— Бум, бум, патикум, пругурундум, — попытался повторить за Тонинью Флетч. — Что это значит?

— Древняя карнавальная песня, — Титу поднял с пола банку пива.

Норивал приканчивал уже третью банку.

— О чем она?

— Так, ни о чем.

Какое-то время спустя город остался позади и дорога начала подниматься в гору. Дома все дальше отстояли друг от друга, становились все больше и богаче.

Вскоре Норивал попросил остановиться: его мочевой пузырь переполнился. Но, сев в машину, открыл новую банку.

Иногда, сквозь просветы в густой зеленой растительности, Флетч видел тридцатиметровую фигуру Христа Искупителя, на корковаду, вознесенную на полмили над Рио, с широко распростертыми руками, словно он хотел обнять весь мир. Не один раз Флетч слышал историю об аргентинском рыбаке, который провел много дней неподалеку от Байа ди Гуанабара, ожидая, пока статуя знаком руки предложит ему войти в порт. А в конце концов отправился со своей рыбой в Аргентину.

Тут Тонинью прервал тишину, обратившись к Флетчу на английском.

— Ты скоро поймешь, что бразильская музыка — это не только боса нова Винисиуса ди Мораэса и Тома Жобима.

— Это для экспорта, — хмыкнул Норивал.

— Может, бразильская музыка слишком сложна для понимания, если слушать ее в других странах, — предположил Титу.

— Мелодия создается барабанами, — заметил Флетч. — Люди не привыкли слушать мелодию барабанов.

А потом чечеточники начали обсуждать, какая школа самбы выиграет Карнавальный парад. Эта проблема обсуждается в Бразилии так же страстно и яростно, как в остальном мире — исход футбольного чемпионата или шансы претендентов на выборах.

Каждая из больших фавел[51] Рио-де-Жанейро представляет на парад школу самбы, с ежегодно сочиняемой новой песней и гигантскими красиво оформленными платформами, с сотнями подготовленных, играющих в унисон барабанщиков, с великолепными костюмами для тысяч людей. Карнавальный парад-соревнование звука, мелодии, строф, ритма, общего впечатления, украшения платформ, ослепительности костюмов, физической красоты людей, танцующих за фавелу, магической быстроты кикеров,[52] оригинальности и энергичности.

Жители каждой фавелы весь год готовятся к параду. Сначала пишется и многократно правится песня. Затем каждый уик-энд и частенько вечером по будням идут репетиции. Песню поют, играют, маршируют под нее по улицам. Параллельно создаются и шьются костюмы, для мужчин и женщин, более красивые, чем даже свадебный наряд. Идет также строительство главной платформы школы самбы, огромной, как дворец. Каждая свободная минута и каждый лишний крузейро уходят на подготовку парада, ибо все фавелы стремятся к тому, чтобы именно их школа поразила воображение.

И судейство, разумеется, очень и очень строгое, хотя и частенько противоречивое.

Вслушиваясь в дискуссию чечеточников о приближающемся Карнавальном параде, о том, у кого лучшие костюмы, платформы, барабанщики, танцоры, о том, кто победил в прошлом и позапрошлом годах, а кто мог бы победить, Флетч улавливал имена и отрывки песен, которые звучали сейчас везде; на улицах, радио, телевидении. За месяцы до начала Карнавала песня каждой фавелы представлялась всей Бразилии как символ всей кампании, а затем пропагандировалась, как политическая программа или реклама нового продукта. Чечеточники обсудили все школы самбы, от самой старой, из фавелы Манжейра, до появившейся в последние годы, из Империу ди Тижука, от одной из самых традиционных, Сальгейру, до славящейся громом барабанов Мосидади Индепендент де Падри Мигель. Тонинью стоял на том, что в прошлом году пальму первенства следовало отдать фавеле Портела исходя из представленных песни и костюмов. Орланду больше нравилась песня фавелы Империатрис Леуподиненси. Титу соглашался с Тонинью. Норивал выпил пива, рыгнул и вынес собственный вердикт: «Бейжа-Флор».

Флетч вытирал с тела пот свернутой в комок тенниской.

Тонинью посмотрел на него в зеркало заднего обзора и перешел на английский.

— Флетч, ты должен надеяться, что в этом году победит Сантус Лима.

— Как скажешь, — Норивал наклонился вперед и повернулся к Флетчу. — Но почему?

— Потому что когда-то ты жил там. Это твой дом. Там жил Жаниу Баррету. Там его и убили.

На мгновение в салоне машины повисло неловкое молчание. А затем Орланду начал насвистывать мелодию новой песни Империу ди Тижука.

— Орланду! Тонинью!

Тенистая горная дорога вывела их на ярко освещенную площадку перед старинным домом, в котором когда-то жил владелец кофейной плантации.

Тут же на веранде появилась женщина невероятных размеров, весом не менее трехсот фунтов. Она раскинула руки, приветствуя чечеточников, точь-в-точь как Христос Искупитель.

— Святой боже, — выдохнул Флетч, увидев ее через окно.

Орланду и Тонинью уже выскочили из машины и открыли задние дверцы.

Норивал, похоже, потерял всякое представление о том, где он и с кем он. Флетч ступил на землю. Горный воздух холодил кожу. Но и солнце жгло нещадно.

Из-за угла появилась худенькая девочка-подросток, одетая лишь в шортики.

— Титу! — воскликнула женщина.

Титу, улыбаясь, вылез из кабины.

С другой стороны машины Норивал с трудом слез с заднего сиденья и затрусил к близлежащим кустикам, чтобы облегчиться.

А потом из-за огромной женщины, изображавшей статую Христа Искупителя, выступила настоящая статуя, мулатка, девушка ростом в шесть футов и четыре дюйма, с идеальной фигурой. Широкие плечи, узкая талия, длинные ноги. Большие, полные груди. Глаза, каждый размером с кулак и чернее безлунной ночи. Длинные волнистые черные волосы. Кожа цвета расплавленной меди. В шортах с разрезами по бокам и босоножках на высоком каблуке. Эта удивительная девушка, ожившая статуя, улыбнулась им.

Флетч шумно проглотил набежавшую слюну.

— Вы привезли мне новенького, — по-английски закричала толстуха. — Он североамериканец? И какой красавчик!

— У него особые проблемы, дона Журема, — рассмеялся Тонинью. — И нужно ему нечто особенное.

— Мой бог, — выдохнул Флетч. — Где я?

Титу ущипнул Флетча за бицепс.

— В небесах, хотя и на земле.

Глава 12

— Обманули, — жаловался Флетч. — Маленькое местечко в горах. Вы привезли меня в бордель.

Он и Тонинью, в полотенцах, обмотанных вокруг талии, сидели в шезлонгах у плавательного бассейна. Сзади дом плантатора выглядел еще более обветшалым, чем с фронтона. Краска потрескалась и кое-где облупилась. Дверь черного хода скрипела. За цветочными клумбами давно уже никто не ухаживал. В бассейне плавали водяные лилии.

— Здесь можно отдохнуть и расслабиться. Как я и обещал, — ответил Тонинью.

— С какой стати любимым всеми чечеточникам понадобился публичный дом?

— Каждому из нас необходим укромный уголок, где все просто и естественно, не так ли? Чтобы расслабиться.

Перед тем как войти в дом, каждый из них попал в жаркие объятия доны Журемы, с вулканическим смехом, от которого ее жирное тело колыхалось, как гигантская медуза. Ева, улыбаясь, стояла у двери. Они прошествовали через холл, пахнущий блевотиной бальный зал, превращенный в таверну, и вышли через дверь черного хода.

Вновь оказавшись под ярким солнцем, каждый из чечеточников скидывал шорты и плюхался в бассейн. Поощряемый кивками доны Журемы и улыбкой Евы, Флетч последовал их примеру.

Пять белых полотенец ожидали их на кромке бассейна. Шорты аккуратной стопкой лежали на столике у двери черного хода.

Худенькая девочка-подросток принесла поднос с пятью стаканами кашасы и сахарницей.

Норивал выпил кашасу залпом, попросил повторить и застыл в шезлонге.

Титу все еще плавал. Орланду скрылся в доме.

— Сейчас модно говорить о взаимовлиянии, — продолжал Тонинью. — Взаимовлияние порой утомительно, особенно с женщинами. Здешним женщинам ничего этого не нужно.

Дона Журема вышла из двери черного хода и осторожно опустилась на ступеньку.

— Как хорошо, что ты приехал, Тонинью. Девочки, правда, еще не встали. День сегодня жаркий, да и вчера они работали допоздна. Но мы уже готовим вам ленч.

— У этого человека, — Тонинью положил руку на предплечье Флетча, — специфические запросы.

Журема просияла, повернувшись к североамериканцу.

— Не верится, чтобы у него возникали какие-то трудности в отношениях с женщинами.

— В этом трудностей у него нет, — ответил Тонинью. — Не так ли, Флетч?

— Трудности у меня только с кашасой, — и он поставил стакан на выжженную солнцем траву.

— Ты, Журема, без сомнения, сможешь удовлетворить его запросы, какими бы специфическими они ни были.

Дона Журема пожала плечами.

— Мои девочки — мастерицы на все руки. Вот, к примеру, генерал авиации…

— Тонинью, — подал голос Флетч, — у меня нет специфических запросов.

— Есть, — возразил Тонинью. — Весьма специфические. Я — твой друг. Для меня важно, чтобы ты получил все, что тебе нужно.

— Мне нужно поспать, — Флетч откинулся на шезлонг и смежил веки.

— Я знаю, что тебе нужно, — Тонинью повернулся к доне Журеме. — Моему другу нужен труп.

Глаза Флетча широко раскрылись. Он вскинул голову.

— Что?

— Я же сказал, тебе нужен труп. Для совокупления, — он обратился к Журеме. — Мой друг испытывает потребность в половом акте с трупом.

Журема не рассмеялась. Тонинью она ответила по-португальски. По выражению ее глаз, лица, голосу чувствовалось, что она настроена на серьезное обсуждение возникшей проблемы.

— Потому что, — пояснил Тонинью, — мой друг — труп. Частично труп. Эта его часть не знала женщины уже сорок семь лет. Ясно же, что мы должны разбудить вселившуюся в него душу, если хотим, чтобы он сказал нам правду о своей смерти.

— Тонинью! — воскликнул Флетч.

— Я не шучу, — заверил Журему Тонинью.

Журема подошла к шезлонгу, на котором сидел Флетч. Наклонилась. Положила руки ему на грудь, перенеся на них часть своего веса. Сильно надавила, затем ее руки соскользнули вниз, на живот под полотенце. Потом она подняла руки и расхохоталась.

— Мне кажется, он живой. Если другая его часть такая же здоровая…

Флетча словно обдуло холодным ветром. Он поправил полотенце.

— Ты видишь, как все непросто, — Тонинью нахмурился. — Так как же ты сможешь помочь моему другу?

— Тонинью, перестань. Это уж чересчур.

— Труп для моего друга. Молоденькую, симпатичную покойницу.

— Тонинью, это не смешно.

— Возможно, во вторник, — ответила Журема. — Во время Карнавала кто-то обязательно умирает.

— Подбери хороший труп, — напутствовал ее Тонинью.

Журема вперевалочку направилась к дому, что-то сказала Тонинью по-португальски, неожиданно наклонилась и вырвала какой-то сорняк, затем поднялась по ступенькам и скрылась за дверью.

— Во вторник, — пояснил Тонинью. — Во вторник для тебя будет труп молоденькой девушки.

— Тонинью, я надеюсь, это еще одна из твоих шуток.

Но Тонинью внезапно сменил тему.

— Твой друг, Теудомиру да Коста — очень уважаемый человек.

— Я виделся с ним сегодня утром, — Флетч наблюдал за солнечными бликами на плечах плавающего Титу. — Он дал мне ценный совет. Особенно, в свете нашего разговора.

— В этой стране семьдесят процентов бизнеса контролируется государством. Чтобы преуспевать, как преуспевает Теу, надо обладать незаурядными способностями. Послушай, говорят, в Северной Америке есть машины с двигателем, который называется «наклонная шестерка». Не сможешь ли ты объяснить мне, чем он так хорош?

Флетч рассказал Тонинью все, что знал о «наклонной шестерке», особо подчеркнув исключительную долговечность этого двигателя. Он сидел в горах над Рио-де-Жанейро, всматривался в солнечный свет, чувствуя, как глаза сходятся у него к носу. И дело тут было не в кашасе. Выпил он не так уж и много. То Тонинью серьезно рассуждал о некрофилии, а мгновением позже с той же серьезностью расспрашивал его о «наклонной шестерке», двигателе, о котором и в Штатах-то мало кто знал.

Девушка-подросток принесла Норивалу третий стакан кашасы.

— Норивал у нас молодец, — улыбнулся Тонинью. — Простак, медведь, но отличный малый. Он из богатой, знатной семьи. Его брат, Адроальду Пасаринью, точно такой же, похож на него, как две капли воды. Их отец послал Адроальду учиться в Швейцарию в надежде, что хоть один из них станет знаменитым.

Титу вылез из бассейна и, не вытираясь, улегся животом на траву.

А Тонинью, интересуясь мельчайшими подробностями, пожелал узнать, действительно ли новейший робот, о котором он прочитал в «Тайм», мог понять и выполнить сто тысяч различных приказов. Сконструированный в Милане и изготовленный в Фениксе из японских деталей. Что за компьютер управлял им? Какова конструкция подвижных узлов и сколько их? Что сделает робот, получив противоречивые приказы? Как он поведет себя, если в нем что-то сломается?

Завернутый в полотенце, с полным стаканом кашасы, из двери черного хода появился Орланду. Он пел, из всех чечеточников у него были самые сильные мышцы. Пел он превосходно.

Норивал поднял голову и свистнул. А потом его голова вновь бессильно упала на шезлонг.

— Похоже, он никак не протрезвеет с прошлой ночи, — прокомментировал Тонинью.

— Что это за песня? — спросил Флетч.

— Ее поют на карнавалах с незапамятных времен, — Тонинью закрыл глаза, мысленно переводя текст песни на английский. Только сейчас Флетч обратил внимание, какие длинные у него ресницы. Они лежали на щеках. — От песни моего народа бьется сердце. Семя посеяно искусством и доведено до нужной кондиции временем. Любовь, любовь, как хорошо любить.

— Прекрасная песня.

— О да.

Орланду подошел к ним со стаканом кашасы.

— Орланду, — обратился к нему Тонинью. — Покажем Флетчу, как танцуют капоэйрус, или, по-ихнему, кикеры. Ты и Титу. Постарайтесь, как следует. Убейте друг друга.

Титу поднял голову.

— Лучше ты, Тонинью.

— Зрелище для богов! — воскликнул тот.

Орланду глянул на свой стакан.

— Я еще не допил кашасу.

— Вам это не повредит, — настаивал Тонинью.

— Ты и Орланду, — выкрикнул с травы Титу.

— Жаниу должен посмотреть на капоэйрус вблизи, — заявил Тонинью. — Тогда он запомнит, как они работают.

Со стаканом в руке Орланду подошел к Титу и голыми ступнями встал на его задницу. В такой позе выпил кашасу, затем наклонился, поставил пустой стакан на траву и начал прохаживаться по спине Титу.

— Я не могу дышать! — заверещал тот.

— И не можешь говорить? — осведомился Тонинью.

— Говорить тоже.

Тут Титу изогнулся, сбросил с себя Орланду и вскочил.

Его правая нога поднялась в воздух и описала широкую дугу, целя в голову Орланду.

Орланду легко увернулся, повернулся боком и подъемом ноги ударил по ребрам Титу. Полотенце Орланду свалилось на землю.

— Проснись, — сказал он.

Весьма скоро Орланду и Титу уловили единый ритм, подстроились друг под друга. В такт невидимым барабанам они принялись наносить удары ногами, направленные в голову, плечи, живот, пах, колени противника. Но до контакта дело не доходило, ибо каждый раз нога как бы замирала на расстоянии человеческого волоса от цели. Они ныряли, уходили в сторону, поворачивались, кружились, их ноги выпрямлялись и сгибались, мышцы напрягались и расслаблялись, грудь и спина поблескивали на солнце, волосы встали дыбом, не успевая за движениями головы. В этом быстром элегантном танце они без труда могли убить друг друга.

Ева вышла из двери черного хода, чтобы посмотреть на них. Ее глаза сияли. В окнах верхнего этажа показались головы других женщин. Все любят чечеточников… Они такие милые.

— Видишь ли, — по ходу объяснил Тонинью, — этот танец создали молодые рабы, чтобы защищаться от своих хозяев. Они отрабатывали его элементы по ночам, под бой барабанов, так что, если кто-то из господ большого дома приходил за женщиной, все выглядело так, будто они просто танцуют. Благодаря… как это будет по-английски… а, смешению рас, кик-данс уже не используется по прямому назначению.

Чвакнул удар и Титу начал валиться набок. Орланду подъемом ноги угодил ему в голову. Он мог нанести и куда более сильный удар. И Титу устоял на ногах.

— Я же сказал тебе, проснись, — в голосе Орланду слышались извиняющиеся нотки.

Придя в себя, Титу бросился на Орланду, как разъяренный бык. Они столкнулись, Орланду повалился на спину, Титу уселся на него верхом. Смеясь, потея, ругаясь, они покатились по траве. В какой-то момент их ноги, руки, тела так переплелись, что они словно превратились в единое существо.

Ева величественной походкой направилась к ним.

Наконец, Орланду оказался верхом на Титу, колотя того по животу. Титу так смеялся, что мышцы живота закаменели и удары не причиняли ни малейшего вреда.

Ева остановилась позади Орланду, положила пальцы ему на лоб и потянула его назад и вниз.

Сидя на Титу, Орланду клонился назад до тех пор, пока его спина не легла на ноги Тито. Орланду взглянул наверх, вдоль бедер Евы. И закатил глаза.

Вскочил, схватил Еву за руку. Вместе они побежали по травяному склону и скрылись за кустами.

— Видишь? — улыбнулся Тонинью. — Все предельно просто.

Титу полежал еще пару минут, тяжело дыша, а потом покатился по земле, пока не свалился в бассейн.

— Ваш «Моби Дик», — в какой уж раз внезапно изменил тему разговора Тонинью. — Германа Мелвилла.

Флетч посмотрел на него, гадая, какой новый сюрприз ждет его впереди.

— Да, — кивнул он. — Я читал эту книгу, поджидая автобус.

— Зови меня Исмаэлем, — процитировал Тонинью.

— Неплохое начало, — согласился Флетч. — Просто и понятно.

— Правда? — Тонинью допил кашасу. Норивал уже добивал четвертый стакан. — Можно ли сказать, что этот Исмаэль — душа Соединенных Штатов? Их ангел-хранитель?

— Сказать-то можно, — ответил Флетч. — Чего только о нем не говорили.

— А я вот уверен, что Исмаэль — ангел-хранитель Бразилии.

Флетч не ответил. Некрофилия, «наклонная шестерка», робототехника, капоэйрус, а теперь вот американская литература.

— Я убежден, что в своих путешествиях Мелвилл побывал в Бразилии. Не приходила ли тебе в голову такая интерпретация «Моби Дика»?

— Мелвилл полагал, что Бразилия — ангел-хранитель Соединенных Штатов?

— Может, всего полушария.

— Тонинью… — Титу опирался локтями на кромку бассейна. Вода струилась по его лицу. Правое ухо горело от удара Орланду. — Мне кажется, мы должны помочь Норивалу.

Тонинью повернулся к Норивалу, распластавшемуся в шезлонге. Норивал рыгал и пускал пузыри.

— Да.

Тонинью встал.

Вдвоем Титу и Тонинью извлекли Норивала из шезлонга. Флетч подошел поближе, чтобы посмотреть, что они еще придумают. Опустив Норивала на землю, каждый взялся за одну его руку, и они поволокли бедолагу за собой к кустам. Полотенце свалилось и осталось на пыльной траве. У кустов Титу и Тонинью отпустили руки Норивала, взялись за ноги и подняли их вверх, так что щиколотки Норивала оказались на уровне их плеч.

А затем начали молотить ногами по раздувшемуся животу Норивала.

— Надо освободить желудок, — пояснил Титу. — Ему сразу полегчает.

Много пинков и не потребовалось. И скоро Норивал выблевал и четыре стакана кашасы, и всю пищу, поглощенную им за вчерашним ужином.

Едва он проблевался, они опустили его ноги на землю.

Титу улыбнулся Флетчу.

— Действенное средство, не так ли?

— Во всяком случае, помогает, — признал Флетч.

Из-за кустов показались Орланду и Ева.

— Ах, — вздохнул Тонинью, глядя на них. — Пять минут — долгий срок в жизни такой мулатки.

Норивал стоял уже на руках и коленях, доблевывая остатки ужина. Потом посмотрел на них мутными глазами.

— Obrigado, — сказал он по-португальски. — Благодарю.

Глава 13

После ленча заморосил дождь.

Пятеро молодых мужчин в грязных полотенцах сидели за круглым столом на крытой веранде и играли в покер.

Дождь не принес прохлады, и между сдачами Флетч, Орланду и Титу то и дело окунались в бассейн. Их кожа постоянно блестела, то ли от пота, то ли от дождя, то ли от воды в бассейне. Под крышей они сидели только для того, чтобы не вымочить карты. На столике все также лежали их шорты, только уже не аккуратной стопочкой, потому что Норивал искал свои, чтобы проглотить две таблетки, которые выудил из кармана. Они пили пиво. Пустые банки бросали под стол.

Из-под крыши, изредка отрываясь от карт, Флетч наблюдал, как дождь барабанил по воде бассейна, образовывал грязные лужицы посреди двора. Он наблюдал за крохотными птичками, крылышки которых двигались так быстро, что становились невидимыми. А сами птички всасывали сладкий цветочный нектар.

Танец с пинками и очаровательные пичужки.

После двух часов игры вопрос о победителе не вызывал сомнений. Норивал играл беззаботно, куда больше интересовало его, не кончилось ли пиво. Он опять успел набраться, несмотря на недавнее прочищение желудка. Флетч зевал. Игра Титу, Орланду и Тонинью удивляла его. Они не воспринимали карты, как они есть, но видели в них нечто большее. Они слишком уж надеялись на следующую карту. Они верили, что карты могут стать такими, как им хочется, вместо того, чтобы рассчитывать на то, что у них на руках.

И все фишки стекались к Флетчу.

В какой-то момент Тонинью не выдержал.

— Конечно, ты не сможешь понять Бразилию, Флетч. Трое из нас, все, кроме Норивала, учились в Соединенных Штатах. И не можем сказать, что поняли твою страну. Все там такие озабоченные.

— Очень нервные, — вставил Орланду.

— Обеспокоенные, — добавил Титу. — Не слишком ли много я пью, или курю, или сплю с женщинами? Не слишком ли мало? В порядке ли у меня прическа? Не скажут ли, что у меня слишком жирные ноги?

— Все ли меня любят? — проорал Орланду.

— Я такая красивая! — заверещал Тонинью. — Не прикасайтесь ко мне!

Флетч забарабанил пальцами по столу.

Бум, бум, патикум бум, пругурундум.

Дождь лил все сильнее.

Из двери вышла Ева и остановилась, оглядывая их.

Подошла поближе, встала за спиной Норивала, подождала, пока его последние фишки перекочевали к более удачливым игрокам.

Обхватила его голову руками, повернула, прижала щекой к своему голому животу.

— Ах, Норивал, — говорила она по-португальски. — Ты чересчур много пьешь.

— Настоящий мужчина, — Тонинью надеялся получить карту-картинку, но играл так, словно она уже пришла к нему.

Ева продолжала поворачивать голову Норивала, и ему пришлось соскользнуть со стула. Теперь он прижимался к ее животу носом.

А мгновение спустя Ева увела Норивала в дом.

Титу, Орланду, Флетч и Тонинью продолжили игру.

Никто не произносил ни одного лишнего слова. Иногда губы Тонинью шевелились, словно он хотел что-то сказать, но с них не слетало ни звука.

Когда Орланду что-то выигрывал, несмотря на то что в сумме был в глубоком проигрыше, его лицо озарялось широкой улыбкой. Он мог проигрывать и дальше.

Фишки скапливались и скапливались у Флетча.

— Тебе помогает вселившаяся в тебя душа, — пробормотал Титу.

— Жаниу Баррету говорит тебе, какие у нас карты? — спросил Тонинью.

— Мне не нужны его подсказки, — ответил Флетч. — Я играю с тем, что у меня есть, против того, что, как я вижу, есть у вас.

Из дома донесся короткий вскрик.

Тонинью хохотнул.

— Похоже, Норивал еще не исчерпал своих возможностей.

— Мы знаем, он не сможет причинить вреда Еве, — добавил Титу. — Он — лишь полено в ее костре.

Еще один ужасный, долгий крик. Перекрывший шум дождя.

— Они играют, — прокомментировал Орланду.

— Норивал! — громко крикнул Тонинью по-португальски. — Веди себе достойно.

Из двери вывалилась обнаженная Ева.

— Норивал!

Спутанные волосы. Дикие глаза. Тяжелое дыхание. Слова, наползающие друг на друга.

— Она говорит, что Норивал перестал двигаться, — перевел Тонинью. — Потом он перестал дышать.

Крики Евы заставили забыть про дождь.

— Он отключился, — предположил Титу.

— Нет, — Тонинью поднялся, на его лице отразилась тревога. — Она говорит, что он перестал дышать.

Они все бросились в дом.

Флетч не спеша последовал за ними, подозревая очередной подвох.

В маленькой комнатке на первом этаже Норивал лежал на смятых грязных простынях. Флетч сразу обратил внимание на необычно длинную кровать. Норивал лежал на боку. Голый, с опавшим животом. На его ноге запеклась полоска грязи.

Норивал улыбался.

Его глаза светились счастьем.

Улыбка застыла на его лице.

Глаза не мигали.

Флетч подошел к чечеточникам, сгрудившимся у кровати. Попытался прощупать пульс на шее Норивала. Пульса не было. Радостные глаза Норивала не мигали.

Постепенно улыбка исчезла с лица Норивала. Губы выпрямились.

Но глаза сохранили радостный блеск.

В нескольких дюймах от члена Норивала на простыне виднелось мокрое пятно.

— Он мертв! — воскликнул Орланду по-португальски.

Титу присвистнул.

— Норивал. Ты умер мужчиной, — подвел черту Тонинью.

— Что же нам делать? — спросил Орланду. — Норивал мертв!

— Как он мог умереть? — не мог осознать случившегося Титу. — Не в первый же раз он лег в кровать с женщиной. Это же не смертельно.

— Он не может умереть, — вторил ему Орланду. — Проснись, Норивал! Ты пропустишь Карнавальный парад!

— Он умер, — поник головой Тонинью. — Норивал умер.

Ева заполняла собой весь дверной проем. Что-то говорила, перемежая слова тяжелыми вздохами, имитацией отрыжки, хватала свою огромную левую грудь обеими руками.

— Полагаю, он умер от сердечного приступа во время полового акта, — выставил диагноз Флетч.

— Ты вытащил козырного туза, Норивал! — прокомментировал Орланду. — Если уж доведется умирать, то только так!

— Не зря же он улыбался, — вставил Титу.

— Ты видел, что он улыбался? — повернулся к нему Тонинью.

— Улыбался, можешь не сомневаться.

Орланду кивнул.

— Он улыбался, когда мы вошли в комнату.

— Сейчас он не улыбается, — заметил Титу.

— Но посмотри ему в глаза, — предложил Тонинью.

— Его глаза все еще счастливы, — ответил Титу.

— А почему бы и нет? — спросил Орланду. — Почему им не быть счастливыми?

Ева уже начала понимать, что стала героиней дня.

— Но он мертв! — воскликнул Титу.

— Зато как он умер! — Орланду, похоже, с удовольствием пожал бы руку Норивалу, поздравляя того с отличным достижением. — Молодец, Норивал!

— Такая смерть выпадает одному на десять миллионов, — заключил Тонинью. — Мужская смерть!

Глава 14

Высокий, стройный, голый мужчина стоял в саду. Дождь струился по его телу, широко расставленные ноги утопали в грязи. Он запрокинул голову, поднял руки, словно хотел дотянуться до неба.

— С богом он лежит, с богом он встанет,

Благославленный богом и святым духом.

Пусть Твои глаза оберегают его, пока он спит.

В смерти Ты укажешь ему путь.

К дворцу вечности

Сиянием святой Троицы?

Флетч подошел к Тонинью.

— Молитва, — тот опустил руки, наклонил голову. Плечи его поникли.

Потом Тонинью оглядел кусты, прячущиеся в пелене дождя горы.

— Не волнуйся, — Флетч не мог сказать наверняка, от чего мокры щеки Тонинью, дождя или слез. — Умирая в совокуплении, ты возвращаешься к жизни, и очень быстро.

Глава 15

— Тонинью, что же нам делать? — приглушенно спросил Титу.

Тонинью потряс головой, словно приходя в себя после сильного удара.

— Норивал, тем не менее, умер, — пробормотал он.

Когда Флетч и чечеточники вышли из комнаты, дона Журема, девочка-подросток и еще одна женщина омыли Норивала, застелили кровать чистой простыней и положили его на нее.

Теперь Норивал лежал на спине, чистый, голый, с закрытыми глазами. В его руки, сложенные на животе, кто-то из женщин вложил несколько цветков. Одна свеча горела в изголовье, вторая — в ногах. Чечеточники и Флетч сидели на простых деревянных стульях. Дона Журема принесла им полную бутылку виски и удалилась, притворив за собой дверь.

Они просидели два или три часа. Толстые свечи уменьшились на несколько сантиметров.

На бутылке не было мерной ленточки. Каждый следующий глоток мог оказаться последним. Флетч уже три или четыре раза прикладывался к бутылке.

— Мы должны что-то сделать, — внес предложение Титу.

— Мы должны увезти его отсюда, — Тонинью глотнул из бутылки, посмотрел, что виски осталось на донышке, и передал бутылку Титу.

— Мы должны устроить для Норивала другую смерть, — продолжил свою мысль Тонинью.

— Сжечь прошлое, — согласился Флетч. — Это в духе нации.

— Однако, — Тонинью подмигнул, — люди узнают.

— Да, — Титу передал бутылку Флетчу через Норивала. — Люди узнают, как умер Норивал.

— Но не его мать, — подчеркнул Тонинью.

— Не его мать, — повторил Титу. — И не его сестры.

Какое-то время они молчали. Флетч держала бутылку в руке.

Мерцали свечи, Норивал не дышал.

Сквозь открытое окно доносился шум дождя.

— Мы должны что-то сделать, — снова прервал молчание Титу.

— Очень важно избежать вскрытия тела, — изрек Тонинью. Язык у него начал заплетаться.

— Да! — признал Титу мудрость своего друга.

— Потому что в животе у него пиво и таблетки.

— Достойная смерть, — бормотал Орланду, не раскрывая глаз, уткнувшись подбородком в грудь. — Одна на десять миллионов. Наш добрый Норивал.

Еще не стемнело, но из-за низких облаков в комнате царил полумрак, нарушаемый лишь двумя яркими язычками свеч.

— Его яхта, — вставил Тонинью.

— Да, — Орланду печально покачал головой. — Его яхта. Кому теперь понадобится его яхта?

— Именно, — согласился Тонинью.

— Что именно? — не понял Титу.

Флетч глотнул виски и передал бутылку через Норивала Орланду.

— Все ясно, — продолжил Тонинью. — Норивал умер на своей яхте.

— Я думаю, у Норивала нет претензий к тому, как он умер, — возразил Орланду.

— Но мы можем сказать, что он умер на яхте, Орланду, — резонно заметил Титу.

— За бортом яхты, — поправил его Тонинью. — Он умер за бортом яхты. Утонул. Тогда не будет никакого вскрытия.

— Да, — Титу поник головой. — Бедный Норивал утонул. Хоть этим порадуем его мать.

— Вы все — психи, — высказал свое мнение Флетч.

— Но, Тонинью, как мы переправим Норивала на его яхту? — спросил Титу. — Она у причала. Там ворота. Охранники. Ворота всегда охраняются.

В молчании они обдумывали, как преодолеть ворота и охранников, отделявших их от яхты Норивала.

Тонинью взял бутылку из руки Орланду и допил виски.

— Мы его проведем.

Он положил пустую бутылку на кровать, так, что Норивал мог бы дотянуться до нее.

Титу сказал что-то по-португальски.

— Мимо охранников он пройдет на своих ногах.

— Это ночь, когда ходят и мертвые, — возвестил Орланду.

— Метелище, — глаза Тонинью широко раскрылись. Язык перестал заплетаться. — У Журемы должны быть метлы. Титу, найди веревку и сплети упряжь для Норивала. Вокруг груди и под руки. Орланду, возьми щетки у доны Журемы и обрежь их в нужный размер. Ты понимаешь? От его подмышек до талии, чтобы мы, взявшись за них, могли удерживать Норивала в вертикальном положении. И еще нам нужна толстая нитка для его ног, — Орланду и Титу пристально смотрели на Тонинью, пытаясь понять, что тот задумал. А Тонинью вскочил со стула. — В ящичке приборного щитка есть справочник с таблицами приливов. Я смогу рассчитать, где надо бросить Норивала в воду, чтобы утром его вынесло на берег.

— Его бумажник тоже в машине, Тонинью, — добавил Титу. — В том же ящичке приборного щитка. Бумажник должен быть с Норивалом, чтобы утром его сразу опознали.

— Иначе те, кто найдут его, не поставят в известность полицию, — кивнул Орланду.

— А о Пасаринью заявят сразу! — воскликнул Титу. — О Норивале Пасаринью.

— И ты нам поможешь, Флетч. Принеси одежду Норивала. Главное, не забудь рубашку.

— Вы все психи, — покачал головой Флетч. — А если нас поймают с трупом?

Стоя над Норивалом, Титу потер руки.

— Не волнуйся, Норивал. Мы позаботимся, чтобы ты умер достойно.

Глава 16

— Не гони, Тонинью, — напомнил Титу. — Авария нам сегодня ни к чему.

Хотя ехали они с небольшой скоростью, Тонинью не мог удержать четырехдверный «галакси» на правой половине мокрой, извилистой горной дороги и они то и дело пересекали разделительную полосу. Уже совсем стемнело. Они едва разминулись с ползущим в гору «фольксвагеном». Его водитель сердито нажал на клаксон.

— Не хватает только, чтобы нас остановила полиция, — пробурчал Орланду.

— Веди машину так, словно это катафалк, — посоветовал Титу.

— Это и есть катафалк, — Тонинью слишком круто вывернул руль.

У доны Журемы Орланду отпилил от двух метел палки нужного размера. Титу перевязал грудь Норивала веревочной упряжью. Тонинью внимательно просмотрел таблицы приливов и определил место встречи Норивала с водами Южного Атлантического океана. Вместе они укрепили палки в упряжи, а затем одели Норивала.

Когда чечеточники выносили его, дона Журема подошла к Флетчу.

— Приезжайте во вторник. Я приготовлю вам труп.

— Заказ отменен, — ответил Флетч. — Труп у нас уже есть.

Тонинью хмыкнул.

— Это совсем не тот труп.

Теперь Норивал сидел на заднем сиденье между Орланду и Титу. Рубашка полностью скрывала палки.

Когда горная дорога перешла в широкое шоссе на окраине Рио, Титу вновь напомнил Тонинью, чтобы тот не спешил и держался правой стороны. Тонинью ехал очень медленно. Их обогнали даже двое подростков на роликовых коньках.

Тонинью взглянул в зеркало заднего обзора.

— Норивал прекрасно выглядит. Даже держит голову.

Машину чуть занесло в сторону.

— Осторожнее, Тонинью, — выкрикнул Титу.

— Он и должен так выглядеть, после такой смерти, — Орланду все еще восхищался Норивалом. — Не каждому…

Сзади послышался вой полицейской сирены.

— О-о, — простонал Тонинью.

— Прибавь газу, Тонинью! — предложил Титу. — У нас в машине труп.

— Нет, нет, — возразил Орланду. — Остановись.

В результате этих противоречивых указаний «галакси» рванулся вперед и резко остановился.

Сила инерции оторвала Норивала от заднего сиденья, и он ударился головой о спинку переднего.

— О, Норивал! — воскликнул Титу.

— Все нормально, — Орланду вернул Норивала на место. — Нос он не разбил.

— Быстро! Откройте ему глаза! — приказал Тонинью. — Пусть выглядит более живым!

Орланду поднял руку и открыл глаза Норивала.

Рядом притормозила патрульная машина.

— Что я такого сделал? — недоумевал Тонинью. — Ну, никакого уважения к покойникам.

Разговор с полицейским шел, разумеется, на португальском.

Флетч сидел, глядя прямо перед собой, словно происходящее не имеет к нему никакого отношения.

Когда они тронулись с места, Тонинью, Титу и Орланду, давясь от смеха, пересказали ему по-английски, о чем вели речь Тонинью и полицейский.

Полицейский: «Почему вы едете так медленно?»

Тонинью: «Начался Карнавал, сеньор. Я не хочу сбить кого-нибудь из гуляющих».

Полицейский: «Никто не ездит так медленно».

Тонинью: «Может, я единственный законопослушный гражданин, сеньор».

Полицейский: «В сотне метров отсюда вас занесло. Вы едва не столкнулись со стоящей у тротуара машиной».

Тонинью: «Я чихнул».

Полицейский: «Благослови вас бог, сын мой».

Тонинью: «Благодарю вас, сеньор».

Полицейский, нагнувшись, осветил фонарем салон. Его взгляд задержался на сияющем, с немигающими глазами лице Норивала.

Полицейский: «Чему так радуется этот парень?»

Тонинью: «Он всегда такой во время Карнавала, сеньор».

Полицейский: «Наркотическое опьянение?»

Тонинью, шепотом: «Его сейчас нет, сеньор».

Полицейский: «О. Ладно, езжайте побыстрее».

Тонинью: «Обязательно, сеньор».

— Титу, ты останешься в машине. Я покажу по карте, куда тебе нужно приехать. Мы будем там через несколько часов.

Они проехали мимо ворот причала, у которого стояла яхта Норивала. Ворота, естественно, были закрыты. Охраняли их не один, но три сторожа, двое снаружи, один — внутри. Они о чем-то оживленно болтали. Метров через пятьдесят свернули к тротуару, остановились.

Дождь перестал. Вот-вот в просвет облаков могла показаться луна.

Они вытащили Норивала из кабины и поставили на тротуаре между Тонинью и Орланду.

— Держи, Флетч, — Тонинью передал ему моток толстых ниток, взятый у доны Журемы. — Привяжи левое колено Норивала к правому Орланду, а правое — к моему левому. Понятно? Тогда создастся впечатление, что Норивал идет сам по себе.

Флетч привязал левое колено Норивала к правому Орланду. Они подняли Норивала за палки, и Орланду пошел по кругу, в центре которого стоял Тонинью. Норивал передвигал левую ногу не в такт движениям Орланду.

— Нет, Флетч, так не пойдет. Привяжи потуже. Норивал должен шагать в ногу с Орланду.

Присев на мокром тротуаре, Флетч завязал нитку туже, притянул правое колено Норивала к левому Тонинью.

Где-то в бухте загудел пароходный гудок.

Тонинью с Орланду повели Норивала по тротуару.

— Как мы выглядим, Титу?

— Подними его чуть повыше, Тонинью, — ответил Титу. — С твоей стороны его нога волочится по земле.

Тонинью поднял Норивала повыше.

— Так лучше?

— Отлично. Никто и не скажет, что он мертвый.

— Тогда в путь. Увидимся через несколько часов, Титу. Флетч, ты иди первым, на случай, что нам встретится что-то непредвиденное.

Медленно, босиком, Флетч направился к воротам. Карманы его шорт раздулись от набитых в них крузейро, которые он выиграл в покер.

Шел он, постоянно оглядываясь.

Сияющие абсолютным счастьем глаза, висящие по сторонам руки, плечи, чуть приподнятые вставленными под мышки палками. Таким видел он Норивала, шагающего в ногу между Тонинью и Орланду. Трое близких друзей шли по улице. Веревочная упряжь держала голову Норивала высоко поднятой.

Норивал приближался к воротам.

Титу, в «галакси», поехал в противоположном направлении.

Трое охранников прервали, разговор, повернулись к чечеточникам и Флетчу.

— Boa noite, — поздоровался с ними Флетч.

— Boa noite, — ответили ему с подозрительностью в голосе.

Флетч отступил в сторону.

— А, доктор Пасаринью, — один охранник отбросил сигарету.

Разговор вновь шел на португальском.

Флетч не отрывал взгляда от тяжелых, нависших над головой облаков, надеясь, что луна-таки не успеет осветить сцену у ворот.

Охранник: «Вы собрались сегодня выйти в море?»

Тонинью ответил обычным голосом, даже не пытаясь скрыть движения губ: «Хотим. В Рио слишком много людей. Все съехались на Карнавал. А мне хочется тишины и покоя».

Орланду шагнул вперед, чтобы лица Норивала и Тонинью чуть отвернулись от охранников.

Охранник: «Но ведь прошел сильный дождь. И он может начаться снова».

Тонинью-Норивал: «Зато море успокоится».

Охранник: «Обещали усиление ветра».

Тонинью-Норивал: «Отлично. Только в сильный ветер и можно ходить под парусом».

Второй охранник: «Вы выглядите таким счастливым, доктор Пасаринью».

Тонинью-Норивал: «Я думаю, что встретил свою судьбу».

Охранник: «Тогда понятно».

Тонинью-Норивал: «Да. И едва ли полюблю кого-то еще».

Охранник: «Но если вы отправитесь в море, то пропустите все празднества. И балы. Что за Карнавал без чечеточников?»

Орланду: «Нет, на яхте поплывет один Норивал. Потому что он влюблен. Мы пришли только проводить его в дальнюю дорогу. До берега мы доберемся вплавь. Прыгнем в воду на траверсе Копакабаны».

Второй охранник: «Я, кажется, все понял. Он влюблен… А судя по его нетвердой походке, сейчас ему не следует видеться с дамой его сердца».

Тонинью-Норивал: «Вы, похоже, ухватили самую суть».

Охранник: «Норивал Пасаринью должен поступать так, как считает нужным, в интересах себя и его дамы! — он дал знак третьему охраннику открыть ворота. — Какая предусмотрительность!»

Орланду и Тонинью провели Норивала через ворота. И действительно, Норивал шагал так, словно выпил лишку.

Флетч последовал за ними.

Тонинью-Норивал: «Благодарю! Счастливо оставаться!»

На борту Орланду в мгновение ока снял с парусов чехлы и поднял грот.

Тонинью размотал причальный конец на носу.

Как только грот поймал ветер, Флетч, у руля, освободил кормовой причальный конец.

Норивал радостно улыбался своим друзьям, отправившимся с ним в его последний путь.

Орланду поворачивал парус, а Тонинью прошел на корму и взялся за руль.

— Бухту я знаю. Нам нельзя сталкиваться с другой яхтой, пока на борту у нас покойник.

Флетч сматывал кормовой причальный конец.

— Корабль «Coitus Interruptus»[53] должен выйти на чистую воду, — согласился Флетч.

Из-за облаков выглянула луна, в ее бледном свете лицо Норивала продолжало лучиться счастьем. Но яхта накренилась и он повалился набок.

— Нельзя ему кататься по палубе, — предупредил Тонинью. — Он может свалиться за борт раньше положенного.

Флетч освободил Норивала от веревочной упряжи и палок, усадил к стенке открытой кабины, привязал линем к стойке.

— И на что мы только не идем ради наших друзей, — пробурчал Тонинью, глянув на Норивала.

Теперь тот сидел, наклонившись вперед, словно его рвало от качки. Но его лицо сияло по-прежнему.

Смеясь, Орланду и Тонинью пересказали Флетчу разговор с охранниками. «Истинный джентльмен», — повторял и повторял Орланду. А потом погрустнел и добавил: «Норивал любил свою маленькую яхту».

— Кто бы мог подумать, что Норивал пойдет ко дну со своим кораблем? — откликнулся с кормы Тонинью.

Орланду рассмеялся.

— Истинный джентльмен!

— Мы почти на месте, — сообщил Тонинью.

На берегу, едва они обогнули мысок, трижды зажглись и погасли автомобильные фары.

— Да! — воскликнул Тонинью. — Это Титу. Должно быть, он заметил нас.

Поначалу Флетч попытался уснуть. Лег на палубу, подложил под голову диванную подушку, которую принес из каюты. Пожалел о том, что оставил бутылку с остатками минеральной воды в машине. Но заснуть не удалось.

Небо очистилось. Они плыли на юг, подгоняемые северо-восточным бризом. Справа по борту, залитый лунным светом, тянулся Рио-де-Жанейро. Кое-где на пляже горели костры. Светились уличные фонари, окна в высоких жилых домах и отелях, выстроившихся вдоль берега. Даже до яхты доносился бой барабанов.

Ярко освещенные улицы перемежались черными провалами непроходимых джунглей, оставшихся в черте города. А в вышине, раскинув руки во всепрощении, парила гигантская статуя Христа Искупителя.

В какой-то момент, сидя напротив Норивала, Орланду повернулся к Тонинью.

— Мы обязательно должны появиться на костюмированном балу в «Канекане».

— Да, — кивнул Тонинью. — Пусть попозже, но должны.

— И еще надо найти кого-либо из Пасаринью, — добавил Орланду. — Сказать им, что Норивал отправился в плавание.

— Жаниу, тебе придется остаться с нами, чтобы нам поверили.

— Мне нужно вернуться в «Желтый попугай».

— Нет, нет. Время поджимает. Ты поедешь с нами в мою квартиру. Наденешь мой прошлогодний костюм. Фигуры у нас одинаковые.

— Да, — вздохнул Флетч, — фигура у меня стандартная. Точно такая же, как у Алана Стэнуика, Жаниу Баррету, а теперь вот и у Тонинью Брага…

— Титу домчит нас до моей квартиры в мгновение ока, мы переоденемся и поспешим на бал.

— Но билеты, которые дал мне Теу, в «Желтом попугае».

— Ты пройдешь по билету Норивала. Ему он уже не понадобится.

Они проплыли еще несколько километров. На берегу Титу вновь трижды зажег и погасил фары.

— Ладно, — Тонинью ущипнул Флетча за ногу. — Беритесь за руль, сеньор Баррету. Вам ведь не впервой выходить в море? Орланду, помоги Норивалу. Убедись, что бумажник у него в кармане.

— Бумажник при нем.

— О его смерти не сообщат, если нашедший не узнает, кого вынесло на берег моря. Тому же, кто найдет тело одного из Пасаринью, вознаграждение гарантировано.

Флетч сидел, положив руку на руль, направляя яхту параллельно берегу.

Тонинью спустился вниз.

Скоро из маленькой каюты донеслись тяжелые удары, треск ломающегося дерева, наконец, бульканье воды.

Яхта начала крениться на левый борт. Мгновенно стала неуправляемой. Паруса обвисли.

Флетч отпустил руль.

Тонинью выскочил на палубу и выбросил молоток за борт.

— Мы рядом со скалами, так что люди поверят, что яхта напоролась на одну из них.

Вдвоем Тонинью и Орланду подняли Норивала, глаза которого все так же сияли счастьем в лунном свете, поднесли к планширу и осторожно опустили в воду.

Постояли, глядя ему вслед. Губы Тонинью шевелились. Орланду крестился.

— На рассвете он будет на берегу, — заключил Тонинью.

Яхту начало разворачивать, нос все глубже погружался в воду. Неожиданно паруса вновь поймали ветер, палуба резко накренилась.

— Скорее, Жаниу! — закричал Тонинью. — Тебе еще рано помирать!

Орланду прыгнул за борт. Флетч — за ним. Последним — Тонинью.

Вода была температуры человеческого тела. Как и воздух. Флетч энергично заработал руками и ногами, держа курс к берегу. Пачки денег в карманах шорт тянули ко дну, словно камни.

Отплыв на сотню метров, Флетч перевернулся на спину и посмотрел назад. Там, где недавно была лодка, что-то белело. То ли донная часть корпуса, то ли парус.

Внезапно тишину разорвал жуткий крик: «А-а-а-а-а а-а-а!»

— Тонинью, — позвал Флетч. — В чем дело?

Ему не ответили.

— Тонинью! Что случилось?

Флетч уже собрался плыть к тому месту, откуда донесся крик, но тут до него донесся ровный голос Тонинью: «Я столкнулся с Норивалом…»

Глава 17

— Мы должны держаться совершенно раскованно, — предупредил Титу, переодетый индейцем.

Они входили в ночной клуб «Канекан».

— Какой номер ложи Пасаринью? — спросил Орланду.

— Обычно они в ложе три, — ответил Тонинью.

— А да Коста в девятой, — добавил Флетч.

Избавившись от трупа, Титу гнал «галакси» достаточно быстро, чтобы не вызывать подозрений полиции. В машине Флетч залпом выпил остатки минеральной воды.

В квартире Тонинью на улице Фигейреду Магальаиса хозяин дома, Титу, Орланду и Флетч по очереди побрились и приняли душ.

В этом году чечеточники выбрали себе наряд индейцев: бриджи, сшитые из кусочков кожи, мягкие высокие сапоги. Флетчу бриджи Норивала не подошли, оказались слишком широкими.

Тонинью достал из шкафа свой прошлогодний костюм, ковбойский, с маской, блестками на куртке и обтрепанными штанинами. Флетч с трудом втиснулся в него.

— Тонинью, это костюм для подводного плавания?

— Он сидит на тебе, как влитой. Вот сапоги, шляпа и маска.

— Он сидит на мне, как костюм для подводного плавания.

Тонинью, Титу и Орланду сели кружком, торопливо нанося на лица и тела друг другу боевой узор. Когда же они закончили, вид у них был такой, словно им действительно пришлось повоевать.

Флетч тем временем обклеивал стены квартиры мокрыми банкнотами, извлеченными из карманов шорт, в надежде, что к утру они высохнут.

— Помните, держаться раскованно, — повторил Титу.

В ночном клубе Орланду открыл дверь ложи Пасаринью.

— Орланду! — встретили их приветственные крики. — Титу! Тонинью!

Ковбоя в маске сидевшие в ложе удостоили лишь мимолетного взгляда.

Внизу, в гигантском зале «Канекана» множество людей в ярких костюмах сидели за маленькими столиками, танцевали, переходили с места на место. На большой эстраде играл оркестр, состоящий в основном из барабанщиков, хотя несколько музыкантов играли на трубах и электрогитарах.

Костюмы чечеточников заслужили высоких похвал. И они в свою очередь вроде бы не узнавали тех, кто сидел в ложе Пасаринью, и очень естественно изумились, когда Арлекин признался, что он — адмирал Пасаринью.

— Вы припозднились.

— О, — ответил Тонинью, — мы никак не могли найти вашу ложу.

— Кто это? — спросила какая-то женщина.

— Жаниу Баррету, — пробормотал Тонинью.

— И. М. Флетчер.

Сеньор Пасаринью был в костюме Папаи Ноэля.

— Где Норивал? — осведомился он.

— Вышел в море на яхте, — ответил Титу.

— В море? В самый шторм?

— Шторм кончился, — ответил Орланду.

— Сегодня же костюмированный бал!

— Мы провожали его, — вступил в разговор Тонинью. — Вместе с Флетчем.

— Но почему он решил выйти в море именно сегодня, во время бала в «Канекане»?

— В последние дни Норивал стал очень серьезным, — ответил Тонинью.

— Он не раз говорил о том, что пора взяться за ум, — добавил Орланду.

— Отличная мысль, — улыбнулся Папаи Ноэль.

— Вопрос стоял лишь в том, какую ему избрать карьеру, — продолжил Титу.

— Норивал очень талантлив, — вставил Орланду.

— Наверное, он хотел подумать о будущем, — предположил Тонинью.

— Норивал решил взяться за ум? — спросил Арлекин. — Тогда мне пора в отставку.

— Нет, нет. Никто не знает Норивала лучше нас, — заверил его Тонинью. — Если Норивал принимает какое-то решение, он готов умереть, но достичь поставленной цели.

— Норивал может быть очень искренним, — чувствовалось, что Орланду гордится своим другом.

— Да, — кивнул Тонинью. — Если он что-то решил, то сделает обязательно.

— Норивал совсем не появится на балу? — спросил Арлекин.

— Он ушел в море, — ответил Тонинью. — Чтобы принять окончательное решение…

— Ну что за сын! — воскликнул Папаи Ноэль. — Наверное, где-то напился. Билет сюда стоит триста американских долларов! Норивал, Адроальду… Зачем человеку сыновья? Они забывают отца, как только вырастают большими. Они берут, но ничего не дают взамен!

Флетча представили сеньоре Пасаринью, которая сидела в сторонке, наблюдая за танцующими внизу. С кротким взглядом, в костюме циркового клоуна.

— Ах, Норивал вышел в море! Ну конечно, он никогда не любил балов! Всегда был спокойным, тихим мальчиком. В юности он писал стихи, знаете ли. Я помню одну его поэму, о какаду, в котором легко узнавался директор его школы…

— Теперь ты понимаешь, — прошептал Флетчу Титу, — что такой женщине нельзя сказать правду.

— Конечно.

— Правда убила бы ее.

— Давайте выпьем! — воскликнул Арлекин. — Кашасу?

Тонинью широко улыбнулся. Худшее осталось позади.

— Нет, сеньор. Сначала мы должны найти себе девушек.

— Разумеется, должны! — прогремел Папаи Ноэль. — Ночь еще молода, как и вы сами.

— Только убедитесь, что это не мужчины, хирургически превращенные в женщин, — предупредил Арлекин.

— Если у меня возникнут сомнения, я приведу ее к вам для консультации, — ответил Тонинью.

Арлекин расхохотался.

— Тонинью, — спросил Флетч, когда они вышли из ложи, — ты собираешься поехать утром на берег, чтобы убедиться, что Норивала уже вынесло на пляж?

— О нет, — Тонинью поправил левый сапог. — Сегодня воскресенье. Мы должны пойти к мессе.

Теудомиру да Коста стоял у маленького бара в глубине ложи.

— Кто вы? — воскликнул он. — Я вас не узнаю.

Флетч ответил долгим взглядом через прорези маски.

Все остальные сидели лицом к залу, слушая очередного певца.

Чечеточники отправились на поиски девушек.

— Вы пугаете меня, сеньор. Что вам угодно?

— Это я, Теу.

— Кто? — Теу наклонился вперед, вглядываясь в прорези маски.

— Флетч!

— А! — Теу изобразил безмерное облегчение. — Тогда давайте выпьем.

Бармен, которого Теу привез с собой, начал смешивать для Флетча водку и апельсиновый сок.

— Уже очень поздно. Почти три часа утра. Вы что, заснули?

— Нет.

— Я так и думал.

— Лаура уехала, и я отправился на экскурсию по окрестностям Рио. Вот и задержался.

— На автобусе?

— Не совсем. В большом автомобиле.

Певец замолчал.

— О, Флетч! Какой прекрасный костюм! — воскликнула сеньора Вияна. — Где вы его взяли?

— Снял с одного типа, показавшегося на экране моего телевизора.

— Он сидит на вас… — взгляд ее опустился ниже талии Флетча. — Как влитой.

— Откровенно говоря, мне кажется, это не костюм, а вторая кожа.

— Так оно и есть, дорогой. Так оно и есть.

Теу представил Флетча другим гостям. Кроме сеньоры Вияна и ее мужа, в ложе находились знаменитый бразильский футболист, который не мог устоять на месте и танцевал сам с собой, его жена, выше ростом, с внушительными формами, биржевой маклер с супругой из Лондона, Адриан Фоусетт, музыкальный критик из «Нью-Йорк таймс», автогонщик-итальянец с подругой, по виду совсем молоденькой, и французская кинозвезда Жетта.

Все восхищались костюмом Флетча, он — костюмами остальных гостей. Теу оделся тигром, с коротким хвостом. Тигровая голова лежала на стойке бара. Немигающими стеклянными глазами она чем-то напомнила Флетчу Норивала в последние его мгновения. Но у Норивала глаза были куда как счастливее.

Жетта нарядилась в костюм сестры милосердия, только с очень короткой юбкой. Впрочем, в фильмах, которые доводилось видеть Флетчу, она снималась совсем без одежды.

Флетч снял маску и шляпу и подошел к поручню, чтобы посмотреть на яркий круговорот внизу.

Несколько барабанщиков уходили с эстрады, другие поднимались им навстречу: музыка не умолкала ни на секунду.

В трех местах, между площадкой для танцев и маленькими столиками, возвышались золоченые клетки. Внутри каждой в такт музыке извивались три или четыре великолепные женщины, в узких набедренных повязках и с высокими головными уборами.

Снаружи девять или десять женщин, одетых точно также, танцевали вместе с ними, словно гигантские кошки, поднявшиеся на задние лапы. Ритмично подергивались голые загорелые задницы, тряслись огромные загорелые груди.

— Пол этих клеток может подниматься и опускаться, — заметил подошедший Теу. — Так что женщины могут уйти, не опасаясь, что к ним будут приставать.

— Они, должно быть, ростом в семь футов.

— Во всяком случае, выше шести.

— А что это за женщины вокруг клеток?

— Это не женщины, — Теу отпил из бокала.

— Да нет же, женщины.

— Они — лучшая реклама мастерству бразильских хирургов.

Издалека Флетч не видел никакой разницы между женщинами внутри и вне клеток.

Однажды в Нью-Йорке в такой же ситуации он угодил впросак.

— Вот к ним никто приставать не будет, — добавил Теу. — Печально, конечно. Для них.

Музыка стала громче, и все присутствующие, на танцплощадке, за столиками, в ложах, подхватили песню, представленную на Карнавал фавелой Империу Серрану.

Весь зал, все загорелые, коричневые, черные люди двигались в едином ритме и пели о том, в каком долгу бразильцы перед кофейным зернышком и как они должны его уважать.

С бокалом в руке к Флетчу подошел Адриан Фоусетт.

— Бразилия совсем не такая, как она видится из Америки.

— Раньше я работал в газете, — откликнулся Флетч. — Репортером.

— А что вы делаете сейчас?

— Делаю? Почему я должен что-то делать? Просто живу.

С другой стороны подошла Жетта. После Евы, после женщин в клетках она казалась Дюймовочкой.

— Ну все-таки, — не отставал Адриан, — чем вы занимаетесь?

— Не знаю, — честно ответил Флетч.

— Теу сказал, что пригласил молодого человека, который потанцует со мной, — вмешалась в разговор Жетта.

— Я чувствую себя столетним стариком.

— Да, я слышала эту историю, — кивнула Жетта. — Вы — тот, кто умер незнамо когда. Вас убили, а теперь вы вернулись, чтобы опознать вашего убийцу.

— Вы когда-нибудь слышали подобную чушь?

— Случалось. Так вы потанцуете со мной?

Более всего Флетчу хотелось заползти в уголок ложи и заснуть. Он не сомневался, что сможет заснуть, несмотря на барабаны, трубы, гитары, пение.

— Разумеется.

Выйдя из ложи, они спустились на танцплощадку.

Вокруг кружились люди, одетые кроликами и змеями, арлекинами и шлюхами, знатными дамами и школьницами, злодеями и благородными кавалерами, преступниками и поварами, пиратами и священнослужителями.

К изумлению Флетча Жетта оказалась никудышной партнершей. Она повисла на нем, словно на бревне посреди бушующего моря. То ли она не умела танцевать, то ли ей просто не нравилась музыка.

В нескольких метрах от них Орланду лихо отплясывал с женщиной в светлом парике. По выражению его глаз чувствовалось, что он забыл обо всем, кроме ритма танца. Покрой платья женщины оставлял одну грудь обнаженной.

У края танцевальной площадки дюжина мужчин застыли, как статуи, с открытыми ртами, устремив взгляды вверх. Над ними, на поручне ложи сидела женщина, ее голые ягодицы свешивались вниз.

Жетта проследила за взглядом Флетча.

— Бразильцы так естественны во всем, что касается тела, — изрекла французская кинозвезда. — Так практичны.

Перед мысленным взором Флетча, едва стоящего на ногах от недосыпания, возникли Титу и Тонинью, переворачивающие Норивала головой вниз, пинающие его в живот, чтобы помочь тому проблеваться; Титу и Орланду, голые, показывающие ему, что такое кик-данс, а затем, смеясь, катающиеся по траве; великолепная Ева, стоящая в дверном проеме маленькой, темной комнаты, где умер Норивал, сжимающая левую грудь обеими руками, довольная собой; веревочная упряжь, палки из метел, определение места, где нужно сбросить в воду труп, чтобы на заре его прибило к берегу…

Жетта пробежалась руками по гладким рукавам рубашки Флетча от локтей до плеч.

— Вы так поздно пришли.

Даже в танце сон застилал глаза Флетча.

— Мне пришлось побыть у заболевшего приятеля.

Глава 18

Оказавшись у себя в отеле «Желтый попугай», Флетч первым же делом позвонил в «Жангаду» и попросил соединить его с номером 912.

В номере 912 никто не отвечал.

Не снимая ковбойского костюма, он упал на кровать, полагая, что мгновенно заснет. Часы показывали семь утра. Он не привык ложиться спать после восхода солнца.

Сон не шел, Флетч встал, сбросил одежду на пол, забрался под простыню.

Даже в столь ранний час с улицы доносилась самба. Флетч перекатился на бок, положил на ухо подушку. Закрыв глаза, он видел перед собой женскую плоть: большие, мягкие, податливые груди с громадными сосками, покачивающиеся в ритме танца, стройные, гладкие спины, ускользающие от него, коричневые ягодицы, на которых при движении появлялись ямочки, великолепные длинные ноги, плывущие над танцевальной площадкой, следуя за выбивающими самбу барабанами.

Флетч встал с кровати и позвонил в бюро обслуживания с просьбой принести ему завтрак. А потом долго стоял под горячим душем.

Завтракал он в одиночестве, усевшись в углу, обмотав талию полотенцем. Так как утро было воскресное, мужчина в комнате напротив стены не красил.

Флетч вновь позвонил в отель «Жангада» и попросил соединить его с миссис Джоан Стэнуик из номера 912.

Трубку не сняли.

Он задернул портьеры и улегся в постель.

Застыл в позе Норивала, на спине, скрестив руки на груди. Но вскоре понял, что заснуть не удастся.

Снова позвонил в отель «Жангада».

Раздвинул портьеры.

Надел чистые шорты, тенниску, носки, теннисные туфли.

У отеля, в ярком солнечном свете, его поджидал маленький мальчик, пра-правнук Идалины и Жаниу Баррету.

Он схватил Флетча за руку. Захромал с ним рядом, что-то горячо втолковывая ему.

Флетч вырвал руку и сел в «МР».

На деревянной ноге десятилетний Жаниу Баррету пытался бежать за машиной Флетча, что-то крича ему вслед.

Глава 19

— Добрый день, — поздоровался Флетч с портье отеля «Жангада». — У меня возникли трудности.

Портье мгновенно проникся сочувствием. Покивал, наклонился к Флетчу через регистрационную стойку.

— Вы — гость нашего отеля?

— Я остановился в «Желтом попугае».

Сочувствия поубавилось, но не намного. «Желтый попугай» котировался ничуть не ниже «Жангады», хотя и считался более старомодным. Во время Карнавала все хорошие отели Рио-де-Жанейро удваивали оплату за номер.

Флетч уже позвонил в номер 912 по внутреннему телефону, постучал в дверь, побывал в зале для завтрака и у бассейнов. Никаких следов Джоан Стэнуик. Оставленный им конверт все еще торчал из ячейки 912 за спиной портье.

— Остановившаяся в вашем отеле женщина, североамериканка, — продолжил он, — миссис Джоан Стэнуик разговаривала со мной вчера утром, примерно в это же время, в моем отеле. Мы договорились позавтракать у нее. Она пошла сюда пешком. Я заскочил к себе в номер, переоделся, до этого я пробежался по берегу, сел в машину и приехал в «Жангаду». Из «Желтого попугая» я выехал через полчаса после ее ухода. Она не ответила, когда я позвонил ей по внутреннему телефону. Не ответила на стук дверь. Я не нашел ее ни в зале для завтрака, ни на террасе, ни у бассейнов, ни в баре. У меня возникли опасения, что с ней что-то случилось.

Портье чуть заметно улыбнулся. Ему доводилось слышать истории и похлеще, особенно когда речь шла об отношениях мужчины и женщины.

— Мы ничем не можем помочь вам, сеньор. Мы обязаны уважать желания наших гостей. Если дама не хочет вас видеть или разговаривать с вами… — он раскинул руки, пожал плечами.

— Но видите ли, она просила у меня денег. Ее ограбили дочиста.

Снова портье пожал плечами.

— Я оставил ей записку, — Флетч указал на конверт за спиной портье. — Она так и лежит в ячейке.

— В Рио во время Карнавала люди быстро меняют свои планы, — портье улыбнулся. — Иногда они меняются сами.

— Не могли бы вы открыть мне ее номер? — Флетч уже пытался отомкнуть замок в номере 912, но без особого успеха. — Я очень тревожусь за нее. Ей, возможно, нужна помощь.

— Нет, сэр. Это невозможно.

— Может, вы подниметесь в ее номер сами?

— Нет, сэр. Я не имею на это права.

— А может, пошлете горничную?

— Сейчас Карнавал, сэр, — клерк взглянул на настенные часы. — Еще рано. Люди ложатся спать в самое разное время. Им не нравится неожиданное появление в номере обслуживающего персонала.

— Я не могу найти ее уже двадцать четыре часа. Надо поставить в известность полицию.

Портье в очередной раз пожал плечами.

— В вашем участке кто-нибудь говорит по-английски?

— По-англицки, по-англицки, — покивал полицейский за высокой стойкой.

Флетч повернулся ко второму полицейскому, помоложе.

— Кто-нибудь может поговорить со мной на английском?

Молодой полицейский снял трубку, набрал номер из трех цифр, что-то сказал.

Положив трубку, коротко взглянул на Флетча и протянул к нему руку, ладонью вперед, то ли приказывая помолчать, то ли предлагая подождать.

Флетч ждал.

Приемную полицейского участка заполняли печальные участники Карнавала. На полу, на скамьях сидели и лежали мужчины и женщины всех цветов кожи, высокие и низкие, толстые и тощие, в одежде и без оной, спящие, пытающиеся заснуть, трясущие головой, оглядывающиеся в недоумении, безразличные к происходящему. Лохмотья некоторых напоминали маскарадные костюмы королевы, мыши, судьи. Один заросший волосами мужчина, спавший с открытым ртом, был одет лишь в бюстгальтер, женские трусики и пояс с подвязками. Толстуха в костюме Королевы Шебы один за другим вытаскивала из бумажного пакетика пирожки и отправляла себе в рот. У пяти или шести мужчин на физиономии светились свежие «фонари», один сидел с глубоким порезом на ноге. Хотя в окнах не было стекол, в приемной воняло потом и мочой.

Пока Флетч ждал, в дверь вошел мужчина в длинных трусах. Нож с длинной рукояткой торчал у него между грудью и плечом. Шагал он, однако, уверенно и с достоинством обратился к дежурному полицейскому: «Perdi minha máguina fotográfica».[54]

С нижней ступеньки каменной лестницы толстяк-полицейский помахал рукой, подзывая к себе Флетча.

— Моя фамилия Флетчер.

Полицейский пожал ему руку.

— Барбоза. Сержант Паулу Барбоза. Вы — североамериканец?

— Да.

Сержант повел Флетча по лестнице.

— Я бывал в Соединенных Штатах. В Нью-Бедфорде, штат Массачусетс, — они вошли в маленькую комнату со столом и двумя стульями. Сержант сел за стол. — В Нью-Бедфорде у меня двоюродный брат, — он закурил. — Вы были в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс?

— Нет, — сел и Флетч.

— Там очень хорошо. Городок на берегу моря. Все мужчины — рыбаки. А женщины работают в магазинах, где продают сувениры. Жена моего брата работает в таком магазине. А мой брат — рыбак, — сержант стряхнул с рубашки сигаретный пепел. — Надо честно признать, что португальский хлеб в Нью-Бедфорде лучше, чем здесь, в Рио. Да, да. Нью-Бедфорд, штат Массачусетс. Я прожил там почти год. Помогал моему брату ловить рыбу. Там слишком холодно. Я не выношу холода.

Сержант сидел боком к столу, не глядя на Флетча.

— Вам нравится Карнавал?

— Очень.

— Ах, как хорошо на Карнавале молодым, красивым, здоровым! — он вновь стряхнул с рубашки пепел, хотя Флетчу показалось, что, как и в первый раз, пепла на рубашке не было. — И богатым, я полагаю?

В углу, за столом, возвышался серый металлический шкаф с тремя ящиками.

— У полиции в это время много забот.

— Это точно, — согласился сержант. — Нам не удается насладиться Карнавалом. Все переворачивается вверх тормашками. Мужчины становятся женщинами, женщины — мужчинами, взрослые — детьми, дети — взрослыми. Богатые прикидываются бедными, бедняки — богатыми, трезвенники ударяются в запой, воры начинают раздавать деньги. Кутерьма, знаете ли.

Взгляд Флетча задержался на пишущей машинке на столе. «Ремингтон», сработанный лет семьдесят пять назад.

— Вас ограбили… — предположил сержант.

— Нет, — ответил Флетч.

— Вас не ограбили?

— Разумеется, меня ограбили. Когда я впервые приехал в Рио, — на лице сержанта отразилось облегчение. — Но я не стал бы беспокоить вас из-за подобного пустяка.

Сержант радостно улыбнулся, чувствовалось, что он сразу зауважал Флетча. И повернулся к нему, готовый его выслушать.

Не торопясь, подробно Флетч рассказал сержанту Паулу Барбозе о встрече с Джоан Коллинз Стэнуик у отеля «Желтый попугай», об ограблении Джоан, о своем обещании принести деньги в отель «Жангада», о договоренности о совместном завтраке… о том, что в отеле ее не оказалось ни вчера, ни сегодня… о конверте, который он оставил для нее, так и лежащем в ячейке…

Сержант докурил первую сигарету, зажег вторую.

— Ах, — вздохнул он, — Карнавал. Этим все и объясняется.

— Она — не сумасбродная дама. Это женщина, привыкшая к ответственности. Привлекательная блондинка лет тридцати с небольшим, в дорогой одежде…

— Все идет вверх тормашками, — напомнил сержант. — Если в обычной жизни она, как вы говорите, не сумасбродная дама, то стала таковой во время Карнавала! Я-то знаю! Я прослужил в полиции двадцать семь лет. Двадцать семь Карнавалов!

— Я не могу найти ее двадцать четыре часа.

— Некоторых не могут найти всю жизнь! Они приезжают в Бразилию, потому что числятся пропавшими в других местах. Разве вам это не известно?

— Это не тот случай. У нее великолепный дом в Калифорнии, дочь. Она — богатая женщина.

— Ах, чего только не выделывают люди во время Карнавала, — сержант Барбоза задумчиво разглядывал дымящийся кончик сигареты. — От них можно ждать чего угодно.

— Ее могли похитить, изнасиловать, избить. Она могла попасть под автомобиль.

— Действительно, — кивнул сержант. — Возможно и такое.

— Ее обязательно надо найти.

— Найти? — искренне изумился Барбоза. — Найти? Бразилия — громадная страна. Только в Рио живут девять миллионов! Высокие дома, низкие горы, туннели, парки, джунгли! И мы должны заглянуть на крышу каждого высокого дома и в подвал низкого? — он чуть наклонился вперед. — В это время года все люди становятся кем-то еще. Каждый надевает маску. Некоторые переодеваются козлами! Дельфинами! Скажите мне, мы должны искать козла или дельфина?

— Высокую, стройную североамериканку лет тридцати с небольшим.

— В этой кутерьме? — воскликнул сержант. — Будьте благоразумны. Что мы можем сделать?

— Я заявляю об исчезновении североамериканки, приехавшей в Бразилию…

— Вы уже заявили! Если она заглянет в полицейский участок, я скажу ей, что вы ее разыскиваете.

— Я не заметил, что вы ведете какие-то записи, — упорствовал Флетч. — Я не вижу, что вы зафиксировали мое заявление.

Глаза сержанта округлились.

— Вы хотите, чтобы я зафиксировал ваши слова на бумаге?

— Да.

— Я должен что-то писать только потому, что какая-то североамериканка внезапно изменила свои планы?

— Вы должны зафиксировать мое заявление, — Флетч стоял на своем. — В любой полиции мира…

— Хорошо! — сержант выдвинул ящик стола. — Я напечатаю ваше заявление! Как вы и просите! — он достал из ящика ключ. — Вы хотите, чтобы я его напечатал! Я напечатаю! — встал, подошел к шкафу и вставил ключ в замочную скважину. Заглянул сначала в верхнее отделение, потом в среднее. — Мы готовы на все, лишь бы туристы были счастливы.

Из нижнего отделения он достал ленту для пишущей машинки. Похоже, такую же старую, как и сам «Ремингтон».

Сержант сдул с нее пыль.

— Пожалуй, не стоит, — Флетч поднялся. — Я вас понял.

Из телефонной будки на тротуаре неподалеку от полицейского участка Флетч позвонил Теудомиру да Коста.

Теу сам взял трубку.

— Теу? Флетч. Я знал, что ваш лакей скажет мне, спите вы или нет.

— Я жду телекса из Японии. Решил продать часть своих иен.

— Теу, женщина, о которой я упоминал вчера утром, североамериканка, так и не появилась. Записка, которую я оставил для нее в отеле «Жангада», лежит на месте. У нее нет ни денег, ни удостоверения личности. Я обратился в полицию. Они сказали, что ничем не могут помочь. В отеле «Жангада» меня не пустили в ее номер. Возможно, она тяжело заболела, Теу, а может…

— Разумеется, я понимаю. Думаю, первым делом надо осмотреть ее номер. Так вы говорите, она здоровая женщина?

— Очень здоровая. И очень благоразумная.

— Где вы сейчас?

— У полицейского участка.

— Встретимся в отеле «Жангада».

— Теу, вы же не спали всю ночь.

— Ничего. Дело-то серьезное, Флетч. Я приеду, как только дождусь телекса.

— Благодарю, Теу. Я буду в баре.

Глава 20

— Как зовут женщину?

— Джоан Коллинз Стэнуик, — ответил Флетч. — Номер 912.

Флетч пил уже второй бокал караны, когда Теу вошел в бар отеля «Жангада». Даже в шортах и тенниске он выглядел важной персоной.

За регистрационной стойкой стоял тот же портье, с которым недавно разговаривал Флетч. Теперь он предоставил ведение переговоров Теудомиру да Коста, а сам стоял чуть в стороне и слушал.

Теудомиру да Коста представился, разумеется, по-португальски, объяснил сложившуюся ситуацию и изложил свое требование: разрешить им осмотреть номер 912.

Портье вежливо отказал ему.

Разговор резко ускорился. Теу что-то сказал, портье — ответил. Теу добавил несколько фраз, вежливо улыбнувшись, вновь, похоже, получил отрицательный ответ.

И тогда Теудомиру да Коста, убедившись, что другие средства не помогают, задал риторический вопрос, обладающий в Бразилии могуществом волшебной палочки, способный открыть все двери или закрыть их, совершить какое-либо деяние или не совершить, в зависимости от желания того, кто его задал. Вопрос, указывающий простым смертным их место в этой жизни: «Вы знаете, с кем говорите?»

Портье сразу увял.

Взял ключ от номера 912 и повел их к лифту.

— Как по-вашему, что-нибудь пропало?

Портье остался у двери, а Теу и Флетч обошли гостиную, спальню, ванную, балкон.

— Похоже, все на месте, — ответил Флетч. — За исключением Джоан Коллинз Стэнуик.

Комнаты прибраны, в ванной — чистота, постель застелена. Просмотрев ящики, шкафы, аптечный шкафчик, даже чемоданы, Флетч не нашел ни денег, ни драгоценностей.

— Вот что важно, Теу. Вчера утром Джоан была в коричнево-желтом брючном костюме и белой шелковой рубашке. Ни костюма, ни рубашки я в номере не нашел.

— Она могла отдать их в химчистку отеля. Вы не знаете, какие еще наряды привезла она с собой.

— Насчет химчистки я сомневаюсь. Она хотела выписаться из отеля, как только я принесу ей деньги.

— Тогда выходит, что она исчезла между «Желтым попугаем» и «Жангадой»?

— Да.

У двери портье зазвенел ключом, висящим на цепочке.

— Что нам теперь делать? — спросил Теу. — Вы же репортер, пусть и отошедший от дел.

— Полагаю, проверить все больницы.

Теу на мгновение задумался.

— Человека, внезапно заболевшего или раненного между этими двумя отелями, могут отвезти только в одну больницу. Мы можем справиться в ней.

— Давайте, — согласился Флетч.

— Что теперь? — они стояли в вестибюле больницы.

Теу рассказал дежурному администратору об исчезновении светловолосой североамериканки, в добром здравии, у которой ранее украли все деньги и документы.

Администратор поцокал языком, отпустил шуточку насчет Карнавала и разрешил Теу и Флетчу пройти по всем семи этажам больницы, заглядывая в каждую палату.

Дежурный администратор сообщил, что по ходу Карнавала в больницу поступает много пациентов с неустановленной личностью, и он будет им очень признателен, если они опознают кого-либо.

— Я не знаю, — казалось, веки Флетча вот-вот опустятся на глаза, то ли от сонливости, то ли для того, чтобы лучше думалось.

— Я не представляю себе, что нам еще предпринять, — откликнулся Теу.

— Я тоже.

— Может, подождем день-другой.

— Пожалуй, вы правы.

— Глядишь, все и образуется само по себе.

— Она может быть где угодно, — встрепенулся Флетч. — С ней могло что-то случиться. А может, мне проверить остальные больницы Рио?

— А что потом? Вы будете проверять все отели, больницы и тюрьмы Бразилии? Одну за другой? Да вам не хватит на это всей жизни.

— Наверное, нет.

— Давайте еще немного подождем, Флетч.

— Благодарю вас, Теу. Извините, что не дал вам поспать.

— На текущий момент вы сделали все, что могли.

— Да… — голосу Флетча недоставало уверенности. — Возможно, что все.

Глава 21

Прежде чем вновь затянуть портьеры в своем номере в «Желтом попугае», Флетч заметил, что в комнате напротив мужчина опять красит стены. «Если он вскорости не закончит, — сказал себе Флетч, — придется пойти ему помочь».

Улегшись в постель, под барабанный бой двух или трех оркестров, расположившихся в непосредственной близости от «Желтого попугая», Флетч изо всех сил пытался уснуть. Долгое время он ровно, глубоко дышал, убеждая свое тело, что спит.

Тело провести не удалось. Сон не приходил.

В его голове вертелись извивающиеся тела, люди, переодетые кроликами и змеями, арлекинами и шлюхами, знатными дамами и школьниками, злодеями и благородными кавалерами, преступниками и поварами, пиратами и священниками. «Естественно, ты не можешь заснуть», — послышался в его ушах голос Лауры. «Ты заснул? — вопрошал Теу. — Нет? Я так и думал». Толстая Королева Шебы ела пирожки из бумажного пакета. Мужчина с ножом в груди жаловался полиции, что у него украли фотоаппарат.

Когда он вернулся в отель, его поджидала Идалина Баррету. Рядом с ней стоял ее пра-правнук с деревянной ногой. В руке она держала какую-то матерчатую куклу.

Он метнулся в дверь, а она что-то кричала вслед и трясла матерчатой куклой.

Вновь Флетч положил подушку на голову. Вновь попытался уговорить свое тело уснуть. Он думал о том, как устали его ноги от танцев с Жеттой, как…

Бесполезно.

Бум, бум, патикум бум.

С трудом он выбрался из постели. Раздвинул портьеры.

Нашел в телефонном справочнике номер Марилии Динис.

Пругурундум.

Набрал номер. Трубку сняли после пятого звонка.

— Марилия? Доброе утро. Это Флетчер.

— Доброе утро, Флетчер. Наслаждаетесь Карнавалом?

— Марилия, я знаю, что сегодня воскресенье. В разгаре Карнавал. Время для звонка я выбрал крайне неудачное, но мне нужно поговорить с вами. Я не спал с четверга.

— Должно быть, вы в восторге от Карнавала.

— Не совсем. Вы заняты? Можем мы где-нибудь встретиться?

— Прямо сейчас?

— Если я не смогу уснуть в ближайшее время… Я не знаю, чем это все кончится.

— Где Лаура?

— Поехала с отцом в Байа. Вернется сегодня к вечеру.

— Вы хотите увидеться со мной, прежде чем сможете уснуть?

— Да. Мне нужно что-то понять, что-то сделать. Кто-то должен мне объяснить, что к чему.

— Вы встревожены?

— Я ничего не могу понять.

— Приезжайте. Вы знаете, как добраться до Леблона?

— Да. Ваш адрес есть в телефонном справочнике. А ничего, что я приеду прямо сейчас?

— Карнавал я игнорирую. Жду вас.

— Вы с Лаурой поссорились? — спросила Марилия.

В маленьком домике в Леблоне, за высоким деревянным забором, Марилия провела Флетча в кабинет.

— Вчера я видела вас в одной машине с чечеточниками.

Флетч не рискнул спросить, в какое время она видела его, днем или ночью, и все ли чечеточники были тогда живы.

— Я обыграл их в покер.

В кабинете Марилия вставила дискету в персональный компьютер.

— Бразильские мужчины славятся своей энергией.

— Да, да, говорят, причина кроется в высококалорийной пище.

— Бразильский мужчина остается мужчиной до глубокой старости, — она включила компьютер и подождала, пока застрекотал принтер, печатая рукопись. — В семьдесят, восемьдесят лет он все еще юноша, — принтер продолжал стрекотать. — Извините, такой уж у меня распорядок по воскресеньям. Утром я печатаю все то, что сделала за неделю, — она уселась в удобное кресло у стола и указала Флетчу на двухместную софу. — Раньше я пользовалась услугами машинистки, но теперь… Потеряно еще одно рабочее место. Теудомиру прислал мне этот компьютер.

Флетч сел.

— Вы хорошо выглядите, — заметила бледнокожая Марилия. — Пышете здоровьем.

— Сегодня утром я уже побывал в полицейском участке. Одна женщина, моя знакомая из Калифорнии, вчера рано утром пришла ко мне в отель. Ее ограбили. Я пообещал принести ей денег. Она возвращалась в «Жангаду», отель, где остановилась, и исчезла.

— Ах, Карнавал…

— Действительно исчезла, Марилия. С помощью Теу я осмотрел ее номер в «Жангаде». Все наряды на месте. У нее нет ни денег, ни паспорта, ни кредитных карточек, ни документов, удостоверяющих ее личность.

— Волнуетесь вы не напрасно. Во время Карнавала может случиться, что угодно. И случается. Могу я как-нибудь помочь вам?

— Я думаю, нет. Мы побывали в больнице, обслуживающей тот район. Теу говорит, надо еще немного подождать.

— Ждать нелегко.

— Но я приехал к вам по другой причине. Как я и сказал по телефону, я не спал с четверга.

— Никто не спит во время Карнавала, — заметила Марилия. — Может, сварить вам кофе?

— Нет, благодарю. Вы знаете об этой старухе, которая заявляет, что я — ее убитый муж, вернувшийся к жизни?

— Что-то такое я слышала вчера у Теу, — Марилия искоса взглянула на компьютер. — Расскажите мне поподробнее.

— Ладно, — сидя на софе, Флетч подсунул ладони под бедра. — Когда вы, Лаура и я сидели в кафе на авениде Атлантика в пятницу днем, по тротуару проходила старуха в длинном белом платье и заметила меня. Она остановилась у самого бордюрного камня. И смотрела на меня, пока мы не ушли. Вы, случайно, не обратили на нее внимания?

— Должна признаться, что нет.

— Она стояла позади вас.

— Именно из-за этой старухи вы и спрятались под столик?

— Нет. Я спрятался от другой женщины, из Калифорнии, которая тоже проходила по этой улицы. Я просто не ожидал увидеть ее в Рио.

— Той женщины, которая потом исчезла?

— Да.

Марилия встала, прошла к компьютеру, просмотрела уже отпечатанную рукопись.

— Когда Лаура и я вернулись в «Желтый попугай», старуха выпрыгнула из кустов. Она орала и тыкала в меня пальцем. Лаура поговорила с ней, — Марилия снова села и слушала Флетча с каменным выражением лица. — Старуха заявила, что узнала меня. Что в предыдущей жизни я был ее мужем. Жаниу Баррету. Что сорок семь лет назад, примерно в моем возрасте, меня убили. И теперь я должен сказать ей, кто меня убил.

Марилия промолчала.

— Лаура сказала: «Естественно, ты не сможешь заснуть, пока не назовешь его».

— И вы не можете заснуть.

— Не могу.

— Вы думаете, что старуха наложила на вас заклятье?

— Марилия, она крутится возле моего отеля, постоянно обращается ко мне, как только я подхожу к отелю или выхожу из него. Сегодня утром она стояла на тротуаре, что-то вопила и трясла какой-то колдовской куклой.

— Она называется калунга.

— Вам лучше знать.

Принтер отпечатал последнее слово, поставил точку, и компьютер автоматически выключился.

— Интересная история, — подвела итог Марилия.

— Никто не хочет помочь мне в понимании происходящего, — продолжил Флетч. — Отавью Кавальканти не отвечает ни на один мой вопрос, чего бы он ни касался. Только кивает и говорит: «Да». Теу говорит, что он ничего не понимает, не знает, что надо делать. Тонинью Брага то ли шутит, то ли говорит серьезно. Хуже всего, я не могу понять Лауры. Она — интеллигентная женщина, профессиональная пианистка, выступает с концертами. Ее абсолютно не интересует мое прошлое, но этого Жаниу Баррету она приняла на веру.

Марилия вздохнула.

— Такова Бразилия.

— И у меня такое ощущение, что со мной разыгрывают какую-то шутку.

— Вы действительно так думаете?

— Не знаю. Лаура говорит, что я не смогу уснуть, пока не назову имя убийцы. Так оно и выходит. Теу ничуть не удивляется тому, что я не сплю. Чечеточники принимают мою бессонницу как должное. Как я могу узнать, что произошло в Рио-де-Жанейро за двадцать лет до того, как появился на свет? Что же мне теперь, умирать от бессонницы?

— Старуха сказала, что вы не сможете заснуть, пока не дадите ей ответ?

— Не знаю. С ней говорила Лаура. Мои познания в португальском не настолько глубоки. Думаю, старуха сказала, что я не смогу уснуть. С какой стати Лауре все это выдумывать?

— И вы поверили?

— Разумеется, нет. Но я чуть ли не схожу с ума от бессонницы.

Марилия пробежалась взглядом по полкам с книгами.

— О чем вы хотели меня спросить?

— Первое, не разыгрывают ли меня Лаура и чечеточники? Чечеточники, похоже, знали обо всем до того, как впервые встретились со мной.

— Такое возможно, — кивнула Марилия.

— Они все друзья. Я — иностранец. Нанять старуху, десятилетнего ребенка с деревянной ногой, других детей — пара пустяков.

Марилия нахмурилась.

— Маленький мальчик с деревянной ногой?

— Да. Мой пра-правнук. Зовут его, естественно, Жаниу Баррету.

— Но возможно и то, что вы — Жаниу Баррету, — продолжала Марилия, голос ее смягчился, — и вас убили много десятилетий назад, и вы вернулись в Рио, чтобы назвать того, кто убил вас.

Флетч вытаращился на нее.

— Вы тоже разыгрываете меня?

— Флетчер, мой новый друг из Северной Америки, вы же должны знать, что большая часть человечества верит в переселенье душ в той или иной форме.

Марилия подошла к принтеру. Начала отрывать и складывать страницы рукописи.

— Марилия, позвольте отметить, что, пока мы сидели вот в этом кабинете и говорили о духах, заклятьях и колдовских куклах, вашу рукопись печатала машина, вобравшая в себя последние технические достижения.

— В вашей стране эту книгу читать не будут, — она подложила только что отпечатанные листы под стопку уже лежащих на столе. — Меня не переводят и не издают в Соединенных Штатах Америки. У тамошних издателей, да и у читателей тоже, иное восприятие реальности. Они представляют себе иначе, что важное, а что — второстепенное, от чего зависит судьба людей, происходящее с ними, что такое жизнь и что такое смерть, — Марилия вновь села в кресло. — Вы хотя бы завтракали?

— Да.

— Так что же мы будем делать?

— Скажите мне прямо, должен ли я отнестись ко всему этому серьезно?

— Это серьезно, раз вы не можете уснуть. Вы можете заболеть от недостатка сна. Вы можете врезаться на машине в фонарный столб.

— Марилия, в моем прошлом не было ничего подобного. Я застигнут врасплох. Я работал в газете. Был репортером, имел дело с реальными проблемами, коррупцией в полиции…

— А это не реально?

— Как может быть реальным мое убийство, совершенное сорок семь лет назад? Что же я, встал из могилы?

Марилия хохотнула.

— Реально ваше возвращение в Рио-де-Жанейро. Реально то, что думает одна старуха. Реальна ваша бессонница. Ах, Карнавал. Люди сходят с ума во время Карнавала.

— Я не собираюсь пополнить их число.

— Совмещая несовпадающие реалии, — Марилия, похоже, кого-то процитировала. — Вы репортер, вам приходилось вести расследование. Вы попали в ситуацию, которая вас смущает. Что подсказывает вам предыдущий опыт?

Флетч задумался.

— Надо выяснить все обстоятельства дела.

— И я пришла к тому же выводу. Давайте выясним, что к чему. Где живет семья Баррету?

— Кто-то говорил… кажется, Тонинью… Сантус Лима. Тонинью говорил, что я жил в фавеле Сантус Лима.

— Так поедем туда, — Марилия поднялась и взяла со стола связку ключей. — Поедем и узнаем, что произошло с вами сорок семь лет назад.

Глава 22

— Вам уже приходилось бывать в фавелах? — спросила Марилия.

— В трущобах я бывал. В Лос-Анджелесе, Нью-Йорке, Чикаго.

Они медленно проехали мимо «Желтого попугая». Ни одного представителя семьи Баррету перед входом в отель.

Флетч остановил «МР» там, где сказала Марилия, на городской улице, в нескольких кварталах от границы фавелы.

— На прошлой неделе наш промышленный гигант, Сан-Паулу, произвел десять тысяч «фольксвагенов», — Марилия открыла дверцу. — И двенадцать тысяч восемьсот пятьдесят детей. Таковы реалии Бразилии.

Фавела Сантус Лима прилепилась к горному склону неподалеку от центра Рио-де-Жанейро. Море лачуг, сколоченных из самых различных материалов, досок, упаковочных ящиков, толя. Крыши более всего напоминали лоскутное одеяло. В ход шло дерево, жесть, алюминий. Особым почетом пользовались консервные банки, раскатанные в лист. Встречались и настоящие дома, старые, маленькие, с облупившейся краской. Крохотные магазинчики, торгующие рисом, фасолью, пивом. Как и в большинстве жилых кварталов, дома, расположенные выше по склону, выглядели чуть больше, чуть респектабельнее. Отбросы верхних домов стекали по грязным улочкам, образуя зловонные лужи при подходе к фавеле.

Во всех лачугах на полную громкость ревели транзисторы. В одной из лачуг, по существу в большом ящике, кто-то настраивал барабан. Чуть вдалеке репетировал целый оркестр.

Появление Марилии Динис и Флетча не осталось незамеченным. Их сразу же окружили тридцать, сорок, пятьдесят оборвышей, босоногих, грязных. Кое у кого из детей постарше сгнили все зубы. У некоторых, самых маленьких, распухшие от недоедания животы торчали над тонюсенькими ножками. Но в основном дети, достаточно взрослые, чтобы кормиться самим, то есть старше шести лет, выглядели вполне здоровыми, хорошо сложенными, подтянутыми, быстрыми, как ртуть. Их пальцы тянулись к Марилии и Флетчу, в тихих голосах слышалась мольба, у большинства блестели глаза.

— Более половины населения Бразилии моложе девятнадцати лет, — пояснила Марилия. — И половина из них беременна.

Марилия спросила детей, как пройти к дому Идалины Баррету. Они же начали драться за право отвести ее туда.

Флетча сопровождала собственная ватага детей. Раз, наверное, пятнадцать он почувствовал, как их ручки ныряли и выныривали из его пустых карманов.

Женщины смотрели на него через дверные проемы без дверей, через окна без стекол. Ничто не отражалось на их усталых лицах, даже любопытство. Они понимали недоступность его обыденной жизни, больших чистых домов, в которых он жил, самолетов, в которых летал, ресторанов, в которых обедал, автомобилей, телефонов, кондиционеров. А недовольство, улавливаемое в их взглядах, напоминало недовольство людей, никогда не видевших снега. Он принадлежал к другому миру, совершенно другому, словно жил он на Марсе или Венере. Слишком другому, чтобы вызывать какие-либо эмоции.

Мужчина из-за стойки бара под жестяной крышей позвал Флетча на португальском: «Иди сюда! Я угощу тебя пивом!»

— Благодарю, — по-португальски ответил Флетч. — Может, позднее.

И, естественно, Флетч размышлял об их жизни, шагая через их мир. Жить без всего того, к чему он привык, без денег, возможности уединиться, без машин, в большинстве случаев без работы. Обходиться без всего, кроме друг друга. Смог бы он приспособиться к такой жизни, спрашивал он себя? И пришел к выводу, что с тем же успехом мог спросить, а сможет ли он приспособиться к жизни на Юпитере или Сатурне?

Когда они проходили мимо маленького дома, беззубая лысая старуха, сидевшая в кресле-качалке, уставилась на Флетча и выкрикнула: «Жаниу! Жаниу Баррету!»

Она попыталась выбраться из кресла, но упала назад.

Флетч не сбавил шага.

Они повернули за угол довольно-таки большого розового здания и метрах в тридцати от себя Флетч увидел юного Жаниу Баррету. Тот повернулся и заспешил на деревянной ноге, несомненно, чтобы сообщить родным о визите Флетча.

Дом семьи Баррету находился невысоко по склону.

Идалина Баррету ждала его в дверях, уперев руки в бедра. Жаниу и другие маленькие дети высыпали на улицу. Ее глаза сузились, когда она заметила Марилию.

— Добрый день, — поздоровалась Марилия. Представилась. Объяснила, что они пришли для того, чтобы услышать историю Жаниу Баррету и узнать, что же произошло сорок семь лет назад.

Старуха ткнула пальцем во Флетча и что-то спросила.

— Она хочет знать, — перевела Марилия, — скажете ли вы ей, почему вас убили и кто это сделал.

В голосе Марилии не слышалось ни юмора, ни иронии.

Одуревший от недосыпа, с кружащейся от яркого солнца головой, окруженный толпой что-то шепчущих оборванцев, Флетч покачал головой.

— Я ничего не знаю.

Идалина Баррету пригласила Флетча и Марилию в дом, а малышню отправила за родственниками.

Внутреннее пространство дома составляла одна комната, защищенная от непогоды стенами из досок разнообразных размеров и формы, прикрытых жестяной крышей.

Сухой, недавно подметенный земляной пол. Сверкающие чистотой тарелки, чашки, стаканы, кастрюли рядом с раковиной. Круглый полированный стол в центре комнаты. Вышитая салфетка, на ней — вазочка с цветами. Рядом колдовская кукла, калунга. Вдоль стен — стулья, стулья, стулья. На одной стене, по обе стороны полочки с транзисторным радиоприемником, вырезанные из журналов изображения Иисуса и Папы.

У дома густела толпа.

— Идалина хочет знать, будете ли вы пить кофе? — спросила Марилия.

— Да. Поблагодарите ее.

Идалина махнула рукой и стайка детей выбежала на улицу.

Потом она села в кресло с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Поправила подол длинного белого платья.

Взмахом руки показала, что Марилия и Флетч могут сесть, где им больше нравится.

Флетч выбрал себе табуретку.

Пока они ждали, дети принесли им по чашке крепкого, очень сладкого кофе.

В комнату потянулись взрослые, четыре женщины, двое мужчин. Их представляли Флетчу, как детей и внуков Идалины. Флетч вставал, чтобы поздороваться с каждым, но имен не запоминал.

Они смотрели на него круглыми глазами, затаив дыхание. А потом рассаживались вдоль стен.

Наконец, появился тот, кого, похоже, все ждали: мужчина лет пятидесяти пяти, без рубашки, в черных шортах и сандалиях. Аккуратно подстриженный.

— Я говорю по-английски, — он пожал руку Флетчу. — Я — Жаниу Баррету Филью. Я много лет проработал официантом, на Копакабана, — он всмотрелся в глаза Флетча. Затем добавил. — Я — твой сын, — он притянул Флетча к себе, крепко обнял. — Мы так рады, что ты вернулся.

Глава 23

— Насколько смогу, я буду говорить по-английски, — Жаниу Баррету Филью улыбнулся. — По словам мамы, ты хочешь, чтобы я рассказал о том, что произошло.

— Да, пожалуйста, — кивнул Флетч.

— Если это поможет тебе назвать нам имя убийцы…

Баррету Филью сидел в кресле у задней стены. Идалина, как герцогиня, у боковой. Флетч и Марилия — напротив хозяйки дома.

Взрослые заняли остальные стулья. Четверо стояли у двери. Дети устроились на полу. В окна заглядывали лица слушателей. Улицу перед домом запрудила толпа.

Замолкли все радиоприемники и телевизоры. Лишь барабаны по-прежнему выбивали самбу. Репетиции не прекращались ни на миг.

Жаниу Баррету Филью начал рассказ. Поминутно Идалина и другие взрослые, как сидевшие на стульях, так и стоящие у окон, перебивали его, поправляли, напоминали о каких-то нюансах. Марилия помогала переводить там, где Баррету Филью не мог подобрать нужных слов.

В комнате становилось все жарче, воздух тяжелел, а Флетч жадно вслушивался в каждое слово, чтобы ничего не упустить при последующем анализе.

— История моего отца не имеет завершения, — начал Жаниу Баррету Филью. — И даже после стольких лет моя мать хочет знать, что же произошло.

Мой отец, Жаниу Баррету, был красивый мужчина, светловолосый, светлокожий, хорошо сложенный. Утверждают, что он был лучшим танцором фавелы, а может, и всего Рио-де-Жанейро. По крайней мере, люди до сих пор помнят его мастерство. Иногда, обслуживая молодых мужчин из Северной Америки, а раз или два из Чили или Аргентины, в отелях Копакабана, я думал о нем, таком, как мне его описывали, светлокожем блондине, беспечно, словно богач, взирающем на тяготы жизни.

Говорят, он приехал из Сан-Паулу, возможно, потомок одного из тех североамериканцев-южан, что появились там в конце вашей Гражданской войны. Они хотели сохранить привычный жизненный уклад, с плантациями и рабами. Таких было немало, но красота и соблазнительность наших женщин не позволили им выполнить задуманное. Скоро они стали частью бразильской нации, а их дети с примесью негритянской и индейской крови не смогли держать в рабстве своих братьев и сестер.

Но ты был светлокож, светловолос и пришел в фавелу Сантус Лима, как долгожданная гроза в разгаре лета, рассыпая всюду свои молнии. Почему пришел сюда, ты, возможно, скажешь нам сам.

Тебе было четырнадцать или пятнадцать лет, когда ты появился в фавеле, энергичный, улыбающийся, смеющийся. Тебя видели то здесь, то там, везде одновременно. И скоро все только говорили, что о тебе: «Где Жаниу?», «Чем сейчас занят Жаниу?», «Вы слышали, что учудил Жаниу прошлой ночью?» Когда брюки продажного полицейского оказались на голове статуи святого Франциска, когда новый велосипед владельца продуктового магазинчика нашли в борделе, когда вокруг дома, построенного верующими для сурового североамериканского миссионера, соорудили заборчик из дерьма, все знали, что это сделал ты, все смеялись вместе с тобой и ерошили твои светлые волосы.

Престиж каждой девушки, с которой ты переспал, немедленно поднимался. Я полагаю, некоторые девицы лгали, утверждая, что спали с тобой, потому что мне представляется невероятным, что один юноша мог поднять престиж стольких девушек. В моей молодости от меня, твоего законного сына, также ждали многого. И, проходя по улице, мне приходилось остерегаться не только девушек, но и их матерей. Однако, надо признать, что в фавеле Сантус Лима светлокожих гораздо больше, чем в любой другой фавеле Рио-де-Жанейро.

Разумеется, у тебя появились приятели, трое или четверо, двое из них — братья Идалины. Дни вы вместе проводили на берегу, возились на песке, плавали, играли в футбол, по ночам пили, танцевали, играли в карты и поднимали престиж девушкам.

Отец Идалины был очень уважаемым человеком. Работал он кондуктором троллейбуса, но все свободные часы отдавал тому, чтобы выучиться на бухгалтера. Бухгалтером его нигде не брали, но он не отчаивался и продолжал упорно заниматься. И очень надеялся, что если не он, то хотя бы один из сыновей реализует его мечту.

Он не разделял всеобщего восхищения Жаниу Баррету. Ему казалось, что ты сбиваешь его сыновей с пути истинного, толкаешь к жизни, для которой они не созданы, не даешь им даже задуматься о достоинствах профессии бухгалтера.

Через людей, которых он знал по школе самбы, ему удалось получить для сыновей работу на рыбацкой лодке. Но старики, владельцы лодки, поставили условие, весьма неприятное для Фернанду — его сыновей они наймут только в компании с Жаниу Баррету. То ли они полагали, что моим дядьям не обойтись без твоего руководства и головы, несмотря на то, что ты приехал из глубинки, ничего не знал о море, то ли хотели, чтобы ты хотя бы часть времени проводил вне фавелы, уменьшив тем самым число твоих проделок и количество зачатых тобой детей. Так или иначе, они выставили такое условие, и Фернанду, если он хотел получить работу для сыновей, не оставалось ничего другого, как согласиться.

Ты вышел в море на рыбачьей лодке вместе с братьями Гомес, и скоро пошли разговоры о дохлой рыбине длиной пять футов, подложенной в постель к самому педантичному холостяку фавелы, когда тот спал (печально, конечно, что с той ночи он уже не мог ни спать в своей постели, ни есть рыбу), о гонке рыбачьих лодок, когда твой соперник, старше по возрасту, так хотел выиграть, что врезался в пристань под всеми парусами.

Фернанду смиренно воспринимал все твои выходки. По крайней мере, его сыновья имели работу, а тяжелая работа лучше всяких других доводов могла подтолкнуть их к мысли о том, что быть бухгалтером куда как лучше. Но он озверел, когда ты начал захаживать к его дочери Идалине, любезничать с ней через окно, рассыпать на крыше цветы, украденные с кладбища.

И он не увидел ничего забавного в твоей шутке, когда ты сбрил у него один ус. Произошло это в день его святого, поздним вечером, когда он выпил лишку и лежал, ничего не соображая.

И вот, в возрасте восемнадцати лет, когда большинство юношей предпочитают не высовываться и вести себя скромно, ты, вероятно подзуживаемый открытой враждой Фернанду, объявил во всеуслышание, что собираешься жениться на Идалине.

Радовалась вся фавела. Они знали, что женитьба никак не повлияет на твой образ жизни, не изменит твоих привычек.

Радовалась и Идалина. Ее ничуть не беспокоила мысль о том, что цепи Гименея, связывающие ее с самым популярным юношей фавелы, будут не из прочного железа, но из эластичной резины.

Фернанду буквально почернел от злобы и на несколько недель даже забыл о том, что хочет стать бухгалтером. С Идалины он не спускал глаз.

— Неужели я — единственный здравомыслящий человек в этом мире, который видит, что Жаниу Баррету — плохой парень и не пара моей Идалине? — вопрошал он. — Он причинил мне немало горя, отвлекая моих сыновей от мыслей о приходах и расходах! Зачем ему жена, если все девушки фавелы готовы из-за него выцарапать друг другу глаза? Он же никогда не утихомирится! Неужели он хочет жениться на моей дочери и продолжать прежнюю жизнь, чтобы помучить меня? Из него такой же муж, как из кота — ломовоз.

— Идалина! — взывал он к дочери. — Ну что ты в нем нашла? Он сбежит при первых же житейских трудностях. Один раз он уже ушел из дома. Хотел бы я знать, почему? Если человек уходит из родного дома, доверять ему нельзя! Он уйдет снова!

Поверь мне, он кончит в канаве! Ты не сможешь гордиться таким мужем!

И умрет он, скорее всего, не своей смертью! Придет день, когда кто-то ткнет его ножом, положив конец и Жаниу Баррету, и твоему замужеству!

Но молодых поддерживало общественное мнение фавелы. Люди, которых непосредственно не затрагивает та или иная жизненная ситуация, отдают предпочтение романтике, а не логике, и, несмотря на сопротивление Фернанду, ты и Идалина поженились.

Далее, как ты должен помнить, ты не только мог танцевать лучше и дольше всех под восхищенными взглядами зрителей, но и принес в фавелу новые элементы кик-данса, капоэйры, ибо искусство этого танца получило наибольшее развитие в глубинной части Бразилии, а не на побережье. Ты научил молодежь Сантус Лимы всему тому, что умел сам, и многие из новых элементов не знал ни один человек в других фавелах.

В те годы Карнавальный парад становился все более организованным, превращаясь из соревнования улиц в величественное зрелище, каким мы видим его теперь.

И сразу же школа самбы Сантус Лимы стала самой знаменитой благодаря группе капоэйрус, подготовленных тобой. И до сих пор считается, что в Сантус Лиме лучшие капоэйрус Рио-де-Жанейро.

Но тут сбылось первое пророчество Фернанду.

В тот год ты не вернулся домой по завершении Карнавала. Много дней никто не знал, что с тобой.

Наконец, ты появился в Сантус Лиму неизвестно от куда. Кто-то жестоко избил тебя. Твое тело почернело от синяков. На руках и плечах виднелись ножевые порезы. На твоем лице не было живого места. Похоже, тебя действительно бросили в канаве, решив, что ты — уже труп. Ты притащился домой, как побитая собака.

И люди сразу заметили происшедшую с тобой перемену. Ты молча сидел в своем маленьком доме, зализывая раны. Ты никому не рассказал, что произошло. Ты вообще ни с кем не разговаривал. В фавеле больше не слышали твоего смеха. Ты никуда не выходил и не встречался с другими женщинами, как бывало раньше.

Все это рассказывали мне моя мать и дядья. Теперь ты начинаешь вспоминать собственную жизнь.

Потом сбылось второе пророчество Фернанду.

Просидев дома почти весь великий пост, не работая, не развлекаясь, ты поднялся и с пустыми руками, в одних шортах, ни с кем не прощаясь, ушел из фавелы. Исчез.

И никто уже не сомневался, что больше не увидит тебя. Веселье покинуло фавелу.

Все сочувствовали Фернанду, оставшемуся с брошенной дочерью и двумя маленькими внуками, и поздравляли с точностью его пророчеств.

Но следующей зимой, почти через девять месяцев, ты вернулся. Ты приплыл в бухту Ганабара на рыбачьей лодке, заявив, что она принадлежит тебе, большой лодке, длиной в десять метров. Ты сказал, что выиграл ее в карты в Уругвае. Называлась твоя лодка «Ла Муньека». Это испанское слово было написано на борту. Ты проплыл долгий путь. Исхудал, как дворовый пес, солнце ожгло тебе нос и плечи. Кое-кто говорил, что ты украл лодку в Уругвае. Правда ли это?

Но теперь у тебя была своя лодка.

Пока тебя не было, один из братьев Гомес от безделья очень растолстел, второй стал пьяницей. Оба они теперь желали остаться на берегу и размышлять о бухгалтерском учете.

Ты взял в помощники другого юношу, моложе тебя. Звали его Тобиас Новаэс.

Ты весь ушел в работу. Скоро у тебя был свой дом, у вершины фавелы, выше дома Фернанду. И каждый год Идалина приносила тебе ребенка. И каждый из них играл с детьми своего возраста, тоже с более светлой кожей и волосами, похожими на него, как двоюродные братья или сестры.

А когда тебе было столько же лет, как сейчас, в фавеле появилась девушка, моложе тебя, тоже светлокожая и светловолосая. И сразу же фавела вздохнула: «О, бедная Идалина! Этот роман может оказаться серьезным! Если они любят себя, как они смогут не любить друг друга?»

Не прошло незамеченным, что ты стал более серьезным, работал все больше, не видел ничего, кроме работы. Словно хотел избежать неизбежного: встречи с Аной Таварэс, так звали светлокожую блондинку.

Но неизбежное есть неизбежное. И семя твое словно перенеслось по воздуху, потому что скоро все увидели, что Ана Таварэс беременна.

Тут надо отметить, что Ана Таварэс собиралась уйти в монастырь Святого сердца Иисуса. Люди удивлялись, каким образом девушка, проводившая столько часов днем и ночью в молитвах перед статуей Святой Девы, могла забеременеть? Не иначе, говорили они, как надуло ветром.

По-прежнему молясь днями и ночами, Ана ничего не объясняла и не жаловалась.

Ее отец, однако, образ жизни которого не отличался святостью, не находил себе места от ярости. Он-то мечтал, что Ана, уйдя в монастырь, замолит перед богом его грехи.

У тебя не было ни братьев, ни отца, с которыми он бы мог подраться. Связываться с тобой он боялся, ты был молод, силен, отлично владел приемами капоэйры. И, на потеху всем, папаша Таварэс набросился на твоего тестя, Фернанду, чтобы вздуть его за неприятности, принесенные тобой, его зятем. Твой тесть не стал защищать тебя. В ненависти к тебе он начал кричать на Таварэса, и скоро они молотили друг друга кулаками, а затем катались по земле, вероятно, выясняя, кто из них питает к тебе большую ненависть.

А в должный срок Ана Таварэс родила сына-альбиноса. Она вышла замуж за плотника, а мальчик, вероятнее всего, еще один из твоих сыновей, со временем стал Пуксадуром ди Самба, певцом-солистом школы самбы.

Освальдинью, вон он, в окне, — сын того твоего сына. Ты видишь, как светла его кожа? Совершенно очевидно, что в нем, как и во мне, есть твоя кровь.

После рождения сына Аны сбылось и третье пророчество старика Фернанду.

Однажды вечером ты не пришел домой. Ты частенько не приходил домой. Еще молодой, ты полагал, что должен развлекать фавелу своими выходками и увеличивать и без того растущее число твоих почитателей.

Но на следующий день, после жестокого шторма, тебя нашли на берегу. Ты лежал лицом вниз, с горлом, перерезанным от уха до уха. Твоя кровь вытекла из шеи в песок. Твои шорты, волосы и кожу покрывала корочка соли, словно ты долго плыл к берегу.

Люди говорят, что на том месте, где тебя нашли, с тех пор невозможно разжечь костер или даже зажечь спичку.

Твоя лодка «Ла Муньека» пропала, и больше ее не видели.

Пропал и юноша, помогавший тебе ловить рыбу, Тобиас Новаэс.

Много лет считалось, что тебя убил юный Тобиас, хотя люди и удивлялись, потому что за ним не водилось никаких грешков. Но решили, что он перерезал тебе шею, чтобы украсть лодку.

А много лет спустя отец Тобиаса получил от него письмо, в котором юноша сообщал, что стал монахом в Ресифэ. Тут же ему отправили письмо, в котором спрашивали, убил ли он тебя и украл ли твою лодку.

Вскорости пришел ответ. Тобиас писал, что не знал о твоей смерти, что чувствовал, что в долгу перед тобой, и что пример твоей беспутной, безалаберной жизни подтолкнул его к уходу в монастырь.

Все эти годы твое убийство окружала тайна. Столько людей могли бы убить тебя. Сделал ли это кто-то из жителей фавелы, кому не понравилась одна из твоих проделок? Или все-таки Тобиас, польстившийся на лодку? А может, уругвайцы, которые нашли тебя, убили и вернули себе свою лодку? Или лодка потерпела крушение во время шторма? А может, тебя убил старик Таварэс? Он уверовал, что ты, помешав Ане уйти в монастырь, обрек его на вечные муки ада…

Сбылись все три пророчества моего деда Фернанду, касающиеся тебя. Первое, что тебя жестоко изобьют и оставят в канаве. Так оно и было, но ты оправился и снова стал самим собой. Второе, что ты уйдешь из фавелы. Ты ушел, но вернулся. Третье, что придет день, когда тебя убьют ударом ножа. Так оно и случилось.

Моя мать, Идалина, как ты видишь, она старая, очень старая женщина, хочет знать правду. Кто тебя убил и почему?

И каким образом ее отцу удалось так точно предсказать все, что случилось с тобой?

Глава 24

— Лаура совершенно права, — Флетч и Марилия Динис сидели за столиком в маленькой чайной. — Тут могут рассказать тебе, что угодно, сославшись, что все это дело прошлое.

Визит в фавелу закончился безрезультатно. Толпа детей и взрослых проводила Флетча и Марилию вниз по холму до городской улицы, где осталась его машина. А до того он вежливо попрощался со всеми, поблагодарил Жаниу Баррету Филью за содержательный рассказ, Идалину — за кофе и гостеприимство, пожал всем руки, пожелал фавеле успеха в вечернем параде школ самбы и как можно скорее выскочил из маленького домика, превратившегося в раскаленную топку. Но взгляды жителей фавелы ясно говорили Флетчу, что он не оправдал их надежд. Они-то ожидали, что история Жаниу Баррету оживит его память и он тут же назовет им имя убийцы. Флетч, правда, пообещал сделать все, что в его силах.

Из фавелы он и Марилия поехали в «Коломбо», славящуюся своими кондитерскими изделиями.

— Вы все еще думаете, что это шутка, которую разыграли с вами Лаура и чечеточники?

— Нет, конечно. Все эти люди в дверях и у окон, на улице, все они неоднократно слышали эту историю, достаточно хорошо знали мелкие подробности, чтобы поправлять Жаниу, и принимали ее за чистую монету. Такой розыгрыш едва ли возможен.

Вафли буквально таяли во рту.

— Теперь вам известна история Жаниу Баррету. Какой вы можете сделать вывод?

— Понятия не имею.

Глаза Марилии блеснули.

— Хорошо. Но почему не воспользоваться полученной информацией, не привлечь на помощь навык прежней работы. Вы же были репортером, не раз проводили журналистское расследование…

— Да. В свое время мне удалось выяснить, что городской водопровод оказался на пять километров длиннее, потому что трубы проложили в обход участка земли, принадлежащего муниципальному чиновнику, ведающему вопросами водоснабжения. Большое дело. Сейчас ситуация совершенно иная.

— Тем не менее…

— Репортеры не высказывают предположения только ради того, чтобы ублажить слушателей правдоподобным завершением какой-то истории.

— Но репортеры должны думать, не так ли?

— Думать о документально подтвержденных фактах. Как я могу думать о том, что произошло на пляже в Рио-де-Жанейро сорок семь лет назад?

— Так что вы им ответите?

Флетч откусил кусочек вафли.

— Наверное, изберу самый благоприятный для них вариант. Приехали уругвайцы, перерезали ему горло и забрали свою лодку. Тогда не придется винить кого-либо из жителей фавелы, живого или мертвого.

— Жаниу говорил, что выиграл лодку в карты, — Марилия задумчиво жевала вафлю. — И это утверждение подтверждается фактами.

— Какими же?

— Укради вы лодку, даже в другой стране, разве вы не изменили бы ее название?

— Изменил бы. Наверняка.

— Жаниу оставил название лодки. На испанском. «Ла Муньека». После смерти Жаниу лодка исчезла.

Флетч вздохнул.

— И если уругвайцы убили Жаниу Баррету, — продолжала Марилия, — почему они пощадили Тобиаса Новаэса? Он же плавал вместе с Жаниу.

— Возможно, уругвайцы подстерегли их на берегу.

— Возможно, — кивнула Марилия.

— И набросились на Жаниу после того, как Тобиас подался в монахи. Марилия, что-то тут не так. Трудно поверить в такие временные совпадения. Как мог Тобиас уйти в монастырь, никому не сказав о своем решении, и до того, как Жаниу перерезали глотку?

— Вы забываете про шторм. Я слышала, что во время штормов люди часто вспоминают про бога. Они дают обеты. Сохрани мне жизнь, господи, а я остаток дней посвящу молитвам.

— Не исключено, что вы и правы.

— Я думаю, лодка затонула. Оба, Жаниу и Тобиас добрались до берега. Тобиас, чтобы стать монахом, Жаниу, чтобы умереть от удара ножом.

— Эффектно. Блестящая гипотеза. Но как нам узнать, соответствует ли она действительности?

Вновь блеснули глаза Марилии.

— Я бы, кстати, поставил на то, что убийца — Тобиас, — добавил Флетч. — Не он первый совершил ужасное преступление, а потом, сокрушенный чувством вины, отправился в монастырь, искупать свой грех.

— Согласна. Тобиас мог убить Жаниу. Мог украсть лодку. Но стал бы он лгать, проведя столько лет в монастыре? — Флетч промолчал и Марилия ответила сама. — Столько лет замаливая свой грех, Тобиас знал, что ложью он ввергает свою душу в ад.

— Упоминание души заставляет меня вспомнить об отце девушки, которая готовилась в монахини. Как там его звали? А, Таварэс. Он-то уж знал наверняка, что кончит в аду. Так почему бы ему не убить Жаниу?

— Убить он мог. Однако убийство — тягчайшее преступление. Какие-то грешки бог может и простить, убийство — нет.

Флетч посмотрел на браслет Марилии, сплетенный из многоцветных, местами порванных матерчатых жгутов. В Бразилии многие носили такие браслеты. Похоже, они служили не только как украшение. Но для чего еще, он не знал.

— Фернанду, — изрек Флетч. — Отец Идалины. Он ненавидел Жаниу. Долгие годы. И убил его.

— Убил собственного зятя? Оставил дочь без мужа, а внуков — без отца? — переспросила Марилия. — Пожалуй. Фернанду не считал Жаниу хорошим мужем или отцом.

— И он не мог не завидовать Жаниу. Сам Фернанду так и не получил места бухгалтера. А Жаниу приплыл на собственной лодке. Разбогател. Даже поселился в доме, построенном выше по склону.

Тут Марилия, стройная, худенькая, удивила Флетча, заказав большое кремовое пирожное.

— Знаете, — заметил Флетч, — те, кто пытается предсказать будущее, зачастую прикладывают руку к тому, чтобы их пророчества сбывались.

— Фернанду сказал, что кто-то убьет Жаниу ударом ножа, а тот все жил и жил, поэтому Фернанду решил не полагаться не случай и сделал все сам?

— Я полагаю, пророки должны заботиться о своей репутации.

— М-м-м-м-м. Так что вы предпримете, Флетч? Что вы скажете этим людям?

— Не знаю. Я не собираюсь ткнуть пальцем в монаха. Или в дедушку, главу многочисленного семейства. Или опорочить память умершего, дочь которого обесчестил убитый. Сотни людей могли убить Жаниу.

— Теперь, когда вы услышали историю его жизни, вы сможете спать?

— А как по-вашему?

Пирожные они доели молча.

— Марилия, скажите мне, что за браслет вы носите? — спросил Флетч.

Инстинктивно она коснулась браслета пальцем другой руки.

— О, это.

— Я обратил внимание, что многие люди, мужчины и женщины, носят такие плетеные браслеты.

— Я полагаю, это суеверие, — она густо покраснела. — Вы загадываете желание, знаете ли, и вам хочется, чтобы оно исполнилось. Для этого вы надеваете на руку такой вот плетеный браслет. И носите его до тех пор, пока оно не исполняется.

— И если ваше желание не исполняется?

Все еще с пылающим лицом, Марилия рассмеялась.

— Тогда его носят, пока жгуты не перетрутся и браслет сам не спадет с руки.

— И вы в это верите?

— Нет, — быстро ответила она.

— Но браслет все-таки носите.

— Почему бы и нет? — она поправила браслет. — Почему бы не прикинуться, что верю. Хуже от этого не будет.

Выйдя из чайной, они остановились у киоска. Марилия купила «Жорнал ду Бразил», Флетч — «Бразил геральд» и «Латин Америка дэйли пост».

Стоящий у «МР» мужчина лет тридцати, пышущий здоровьем, с курчавыми волосами, похоже, поджидал их.

Он что-то затараторил, обращаясь к Флетчу.

Потом заметил, что тот не понимает ни слова, и повернулся к Марилии.

Она, улыбаясь, ответила ему. Открыла маленький кошелек, привязанный к запястью, достала деньги, отдала ему. Мужчина засунул их в ботинок. И отошел к другой машине, «фольксвагену».

— Что он хотел? — спросил Флетч, усадив Марилию и сам садясь за руль.

— О-о-о. Он сказал, что присматривал за нашей машиной, пока нас не было. На него возложена охрана машин, припаркованных с этой стороны улицы.

— Правда?

— Он так сказал.

— Кто же поручил ему охранять машины?

— Никто. Он сам возложил на себя эти обязанности.

Флетч завел мотор.

— Если никто ему этого не поручал, зачем вы дали ему деньги? Почему не послали его куда подальше?

Марилия разглядывала содержимое сумочки.

— Наверное, я дала ему деньги только потому, что вы угостили меня очень вкусным ленчем.

Глава 25

— Флетч?

— Да.

— Тонинью Брага, Флетч. Взгляни, который час.

— Начало первого.

— Правильно. И пока никто не сообщил о теле Норивала.

В приглушенном голосе Тонинью слышалась тревога.

После ленча Флетч отвез Марилию Динис в ее дом в Леблоне, поблагодарил за то, что она смогла поехать с ним в фавелу, повторил, что еще не знает, как раскрыть убийство сорокасемилетней давности, и отправился в отель в надежде уснуть.

За время его отсутствия в его номере в «Желтом попугае» побывала горничная. Прибрала, поменяла постельное белье.

Флетч позвонил в отель «Жангада» и попросил соединить его с миссис Джоан Коллинз Стэнуик из номера 912.

В 912-м трубку не сняли.

Телефон зазвонил, когда он уже начал раздеваться, чтобы принять душ, занавесить окна, забраться в постель и попытаться уснуть.

— Тонинью, — ответил он. — Сегодня воскресенье. Пик Карнавала. Связь работает плохо.

— Именно так, Флетч. Поэтому сотни, тысячи людей должны быть на берегу.

— Найдя тело…

— Норивал — не просто утопленник. Он — Пасаринью. Это сенсация.

— Сначала должны вызвать полицию…

— Разумеется, полицию. Но мы позаботились о том, чтобы нашедший тело сразу же опознал бы Норивала. То есть сообщение о находке будет передано не только в полицию, но и семье Пасаринью, на радиостанции. Да и полиция тут же известила бы всех.

— Я все-таки не понимаю, к чему ты клонишь. Вы бросили тело Норивала в воду. Труп. Рано или поздно его вынесет на берег, если ты не напутал с приливами.

— Я не напутал. Где Норивал?

— Откуда мне знать?

Флетч посмотрел на манящую свежими простынями постель.

— Флетч, мы должны позаботиться о том, чтобы кто-то нашел Норивала.

— Тонинью, я не уверен, что смогу искать сегодня покойников.

— Ты должен помочь нам в поиске, Флетч. Тогда нас будет четверо. Мы прочешем весь пляж.

— Вы собираетесь искать труп на пляже?

— А где же еще? Мы опустили тело Норивала в воду, чтобы его нашли, а не потеряли. А если оно так и не найдется? Не будет заупокойной мессы. Его не похоронят, как полагается. А семья подумает, что он куда-то сбежал.

— Но обнаружится пропажа лодки.

— Значит, уплыл. В Аргентину! Подумай о его бедной матери! Она может умереть от волнения! Не знать, что случилось с ее сыном!

— Тонинью… Я все еще не спал.

— Естественно.

— Что естественно?

— Ты должен нам помочь. Вчетвером искать легче, чем втроем. Пляж длинный.

— Тонинью…

— Мы заедем за тобой через десять минут.

И в трубке раздались гудки отбоя.

Глава 26

— Может, нам стоит заглянуть к Еве, — предложил Титу. — Норивал мог вернуться к ней.

— Норивал был счастлив с Евой, — добавил Орланду.

Вчетвером они шли по пляжу, только Флетч — в сандалиях. Он понимал, что не настолько акклиматизировался, чтобы на полуденном солнце идти босиком по раскаленному песку.

Тонинью, Титу и Орланду заехали за Флетчем на черном «галакси».

С тротуара у отеля маленький Жаниу Баррету с деревянной ногой молча наблюдал, как Флетч сел в машину и уехал.

До участка берега, куда, по расчету Тонинью, должно было вынести Норивала, они доехали довольно быстро, учитывая запруженные людьми и автомобилями дороги.

В одном месте не менее тысячи человек в изодранных карнавальных костюмах танцевали вокруг оркестра, разместившегося в кузове громадного грузовика, ползущего со скоростью несколько метров в час. Никогда еще Флетчу не доводилось видеть такого большого расхода человеческой энергии ради столь незначительного продвижения вперед.

По пути к пляжу они внимательно слушали радио.

О Норивале Пасаринью ничего не сообщали.

Пляж цвел яркими зонтиками, надувными матрацами. Куда ни посмотри, люди танцевали, бегали, купались, играли в футбол, выпивали, закусывали.

— Если человек умирает во время полового акта, — заметил Орланду, повернувшись к Флетчу, — ему гарантировано быстрое возвращение в жизнь.

— Для Норивала тем более, — поддакнул Титу.

Они шли вдоль кромки воды, лавируя меж распластанных тел, ища среди них Норивала, вынесенного на берег морем, но, возможно, принятого за спящего.

— А в Соединенных Штатах Америки придерживаются того же мнения? — поинтересовался Орланду.

— Не думаю, — ответил Флетч. — Я никогда не слышал там ничего подобного.

— Люди в Соединенных Штатах Америки не умирают во время полового акта, — подал голос Тонинью. — Они умирают, говоря о нем.

— Они умирают, рассказывая о нем своему психоаналитику, — рассмеялся Орланду.

— Да, да, — покивал Тонинью. — Они умирают, тревожась о том, смогут ли доставить женщине удовольствие.

— Люди Соединенных Штатов Америки, — хмыкнул Титу. — Вот как они ходят.

Титу ускорил шаг, его голова и плечи подались вперед, ноги не сгибались, бедра не покачивались из стороны в сторону, руки висели по бокам, как плети, глаза смотрели прямо перед собой, на лице застыла улыбка, при каждом шаге нога опускалась на песок всей ступней. Казалось, кто-то невидимый толкал Титу в плечи и он уже падал, но в самый последний момент успевал поднять и вынести вперед ногу.

Флетч остановился, рассмеялся.

А потом какое-то время шел чуть позади своих приятелей.

— Да, — прервал затянувшееся молчание Титу, — Норивал мог и ожить.

— Правда ли, что во время Карнавала все немного сходят с ума? — спросил Флетч.

— Немного, — подтвердил Тонинью.

— Если можно стать бессмертным, умирая во время полового акта, почему тогда люди не трахаются постоянно?

Орланду хохотнул.

— Я стараюсь.

Мимо прошел мужчина с двумя цилиндрическими металлическими емкостями с ледяным чаем. Каждый контейнер весил не меньше ста фунтов. Он, похоже, намеревался продавать чай отдыхающим на пляже. На вид мужчине было лет шестьдесят, и шел он достаточно быстро, чтобы обогнать чечеточников и Флетча. Его ноги напоминали корни деревьев, закаленных временем.

— Это безумие, — Флетч имел в виду их прогулку. Ему хотелось лечь на песок, чтобы его разморило на солнышке и он смог заснуть.

Пустые, распоротые бумажники валялись на песке, словно птицы, упавшие с неба.

Тонинью оглядел океан.

— Никаких следов яхты. Ее тоже могло выбросить на берег.

— Яхта затонула, — возразил Титу.

— Может, и Норивал пошел ко дну, — добавил Орланду.

— Может, Норивал жив, а мы — мертвы, — внес свою лепту и Флетч.

Орланду посмотрел на него, словно обдумывая эту идею.

Они уже приблизились к концу пляжа. Неподалеку загорали девушки-подростки в бикини. Из восьми пятеро были беременны.

— Норивала могло выбросить на берег только здесь, — уверенно заявил Тонинью.

— Давайте спросим, — предложил Флетч. — Давайте спросим у этих людей на берегу, не видели ли они Норивала Пасаринью, проплывающего мимо без яхты.

— Остается только одно, — решил Тонинью.

— Разойтись по домам и поспать, — ввернул Флетч.

— Проплыть вдоль берега.

— О нет, — простонал Флетч.

Тонинью смотрел на воду.

— Возможно, Норивал бултыхается где-то у самой поверхности.

— Мне надо поспать, — гнул свое Флетч. — Я не хочу плавать.

— Прошлой ночью, когда я наткнулся на Норивала, — поделился своими наблюдениями Тонинью, — он плыл глубже, чем я ожидал.

— Отлично, — Титу ступил в воду. — Мы поплывем вдоль берега и поищем Норивала под водой.

— О нет, — ахнул Флетч.

— Оставь сандалии здесь, — посоветовал ему Орланду. — Даже североамериканец не сможет плыть в сандалиях.

Возвращаясь в Рио, они прослушали выпуск новостей. Речь шла, главным образом, о вечернем параде и о тех проблемах, которые предстояло разрешить за оставшиеся несколько часов. Одна школа самбы неожиданно заявила, что другая школа использует элементы их мелодий. Комментатор согласился, что эти утверждения не лишены оснований.

О смерти Норивала Пасаринью не сообщалось.

Глава 27

— Ты не становишься настоящим бразильцем, — заметила Лаура за обеденным столом. — Ты становишься карнавальным бразильцем.

Когда Флетч добрался до своего номера в «Желтом попугае», обожженный солнцем, покрытый соляной корочкой, со ступнями, разве что не обуглившимися от короткой прогулки до машины от кромки воды, Лаура ждала его, свернувшись калачиком в удобном кресле, листая ноты. Ее интересовало, где они пообедают, и она радовалась тому, что они будут наблюдать Карнавальный парад из ложи Теудомиру да Косты.

Флетч устало поздоровался с ней. Лаура помогла ему принять душ. Улегшись на кровать, он хотел заснуть. Но оказалось, к его полному изумлению, что он способен на более теплое приветствие. Потом они вновь приняли душ.

Лаура одевалась, когда он вышел из ванной.

На белых брюках и рубашке, которые он приготовил себе на этот вечер, лежал широкий ярко-красный кушак.

— Это для меня? — спросил Флетч.

— Из Байа.

— Я должен его надеть?

— На Карнавальный парад. Ты станешь настоящим бразильцем.

— Я должен носить этот красный кушак без пиджака?

— Да кому придет в голову надевать пиджак поверх этого прекрасного кушака?

— Ух, — когда он оделся, Лаура помогла ему завязать кушак. — Я чувствую себя рождественским подарком.

— Ты и есть рождественский подарок. Веселый рождественский подарок, перевязанный красной лентой, для Лауры.

Они решили пообедать в ресторане «Желтого попугая», на втором этаже.

Через гигантские, от пола до потолка, окна, они видели ритуальные костры на Прайа ди Копакабана. Суеверные люди проводили всю ночь на берегу, поддерживая огонь, написав желание или название болезни, от которой хотели избавиться, на листке бумажки. Этот листок они бросали в первую приливную волну. В канун Нового года на берегу горели тысячи костров.

Администрация отеля утверждала, что их ресторан — один из лучших в мире. Во всяком случае, по площади кухня в два раза превосходила обеденный зал.

Они заказали мокэка, фирменное блюдо, которым славилась Байа.

— Пока меня не было, ты даже не раскрыл «Дону Флор и ее два мужа» Амаду.

— Расскажи мне об этой книге.

— Ты, конечно, сказал, что не можешь спать, но не смог и читать.

— Не хватило времени.

— Играл в карты с чечеточниками?

— Немного облегчил их карманы.

— Могу представить себе ту загородную гостиницу, куда вы ездили.

— Там был бассейн.

— Разъезжать весь день! Вы даже опоздали на бал в «Канекан». Кристина сказала, что ты был одет ковбоем.

— Тонинью уступил мне один из своих костюмов.

— Я видела его в шкафу.

— Он пришелся мне впору.

— А потом всю ночь танцевал с этой французской кинозвездой, Жеттой.

— Кроме меня, танцевать с ней было некому.

— Еще бы. Вообще-то бразильцы не такие. Только во время Карнавала. А так бразильцы — очень серьезные люди.

— Я понимаю.

— Посмотри на наши высотные здания. Наши заводы. Нашу крупнейшую в мире гидроэлектростанцию. Все управляется теперь компьютерами. В аэропорту система громкой связи подключена к компьютеру, который может делать объявления на всех языках. И все можно понять.

Флетч начал считать костры на берегу.

— Марилия Динис и я сегодня ездили в фавелу Сантус Лима, чтобы встретиться с семьей Баррету и узнать историю жизни и смерти Жаниу Баррету.

Лауру, похоже, это не заинтересовало.

— Тебе следовало бы почитать романы Нелиды Пинон. Тогда ты понял бы что-нибудь в жизни Бразилии. Бразилия — это не только карнавальные глупости. Бразилия совсем другая.

— Я знаю, — кивнул Флетч. — Если набрать полную раковину воды и убрать затычку, в воронке вода будет вращаться против часовой стрелки. У вас же — по часовой.

— Тем не менее… — она вытащила из рыбы косточку. — Вчера вечером, в Байа, я наконец согласилась на концертный тур.

— Концертный тур? Ты собираешься на гастроли?

— Пианисты, не играющие на рояле, перестают быть пианистами.

— Когда ты едешь? Куда?

— Примерно через месяц. Сначала Байа, затем Сан-Паулу, Рио-де-Жанейро, Ресифэ. Друзья моего отца давно уже уговаривали меня.

— Наверное, они считают, что тебе пора повзрослеть.

— Я — профессиональная пианистка. Меня хвалят критики. Мне нравится доносить до слушателей бразильскую музыку.

— Такие гастроли требуют серьезной подготовки…

— Да, конечно.

— Долгих часов за пианино.

— Да, возможно, с утра до вечера.

— Ты будешь десерт?

— Обязательно.

Флетч заказал пирожки с вишнями.

— Флетчер, что тебя тревожит?

— Сон.

— Ну что ты все шутишь!

— Меня волнует мой сон.

— Я полагаю, сон просто необходим, — кивнула Лаура.

— У меня есть еще один повод для волнений. Ты помнишь женщину, с которой я собирался позавтракать вчера утром в отеле «Жангада»?

— Какую женщину?

— В зеленом платье, которую мы видели на улице.

— Ты же не хотел ее видеть.

— А теперь хочу. Ее зовут Джоан Коллинз Стэнуик. Она из Калифорнии.

— Я так и подумала. У нее были такие глаза, будто она смотрит кино.

— Она исчезла.

— Люди исчезают в Бразилии, Флетч, — Лаура потеряла интерес и к этой теме. — Когда мы должны прибыть на Карнавальный парад?

— Теу ждет нас к десяти. Я сомневаюсь, чтобы он сам пришел раньше.

— Я никогда не смотрела Карнавальный парад из ложи.

— Он пригласил меня, полагая, что к следующему параду меня в Бразилии уже не будет.

Лаура промолчала, доедая пирожок.

Флетч снова оглядел костры на берегу. С улицы доносились звуки самбы.

— Карнавал… — выдохнул он.

Глава 28

— Добро пожаловать на Парад школ самбы, — Теу стоял в дверях своей ложи, в джинсах и тенниске. — Вы пообедали?

— В отеле, — кивнул Флетч.

Теу всмотрелся в глаза Флетча.

— Вы не спали?

— Еще нет.

— Выпейте что-нибудь.

— Если можно, карану.

Теу дал сигнал бармену.

— Лаура! — он прижал девушку к груди. — Отавью добрался до дому?

— Конечно. Он лишь притворялся, что ему требуется помощь.

— Я думаю, с дочерьми иначе нельзя. Нужно притворяться, что нуждаешься в их помощи, хотя можешь обойтись без нее.

Ложа оказалась больше, чем ожидал Флетч. Двадцать человек могли, не мешая друг другу, смотреть на парад, танцевать, переходить с места на место. Кроме того, имелась особая ниша для бармена и столика с сандвичами и напитками.

Флетч увидел Адриана Фоусетта, чету Вияна, родственников Теу, лондонского биржевого маклера с женой, итальянского автогонщика с подругой. Жетта одарила Флетча недовольным взглядом. Наверное, ей не понравилось, как тот танцевал с ней. На Лауру она и не посмотрела.

Все восхищались костюмами друг друга. Лаура нарядилась музыкантом восемнадцатого столетия: бриджи, носки до колен, рубашка с кружевами на груди, седой парик. Сеньора Вияна спросила Лауру, принесла ли та с собой пианино, считая этот инструмент необходимым атрибутом маскарадного костюма.

Прохаживаясь по ложе с бокалом караны в руке, Флетч кожей почувствовал нарастающее напряжение. Вокруг гремели тысячи барабанов. Сотни тысяч людей пели, хлопали в ладоши, криками приветствовали своих любимцев.

На противоположной стороне трассы парада высились трибуны, до отказа заполненные зрителями. Яркие фонари освещали трассу, а жаркий, прокуренный воздух с трибун поднимался вверх, образуя серое облако.

— Карнавальный парад Рио-де-Жанейро — грандиознейший человеческий спектакль во всем мире, — Теудомиру да Коста пришлось наклониться к самому уху Флетча, чтобы тот его услышал. — За исключением войны.

Парад начинается в воскресенье, в шесть часов вечера, и заканчивается после полудня в понедельник. Участвуют в нем порядка двенадцати школ самбы, по три тысячи костюмированных танцоров и музыкантов в каждой.

— Я не уверен, что смогу выдержать еще три карнавальных дня, — поделился своими проблемами Адриан Фоусетт. — Возбуждение и депрессия одинаково отражаются на человеке. Выпивают из него всю энергию. Я уже едва держусь на ногах.

— Пережить Карнавал — свидетельство сильного характера, — ответила Лаура. — Все дело в правильном восприятии.

— Следующей проходит школа Гуарниэри, — Теу выглянул из ложи. — Да, Гуарниэри, — он повернулся к Флетчу. — После нее — школа Сантус Лима.

Трасса парада, на авениде Маркиза ди Сапукай, составляла ровно одну милю.

По левую сторону трассы тянулись трибуны, высокие, как многоэтажные дома, заполненные десятками тысяч людей. Они занимали места с полудня, в самую жару за шесть часов до начала парада. И почти все оставались на трибунах до его окончания, то есть проводили на них чуть больше двадцати четырех часов.

По правую сторону находились ложи, под матерчатыми навесами, обошедшиеся владельцам в кругленькую сумму. Они предназначались государственным деятелям, бразильским и иностранным знаменитостям, просто богатым людям. Трибуны и ложи разделяла сама трасса, шириной с трехполосное шоссе.

Трасса эта отделяла яркое солнце от приятной тени, болезни от здоровья, бедность от богатства.

Также с правой стороны трассы стояли вышки, в десять метров каждая, на которых сидели судьи по костюмам, музыке, танцам и так далее. Они сидели не шевелясь, с каменными лицами, многие в темных очках, не столько защищающих от солнца, как скрывающих выражение глаз, которое могло быть неправильно истолковано. Их имена держались в тайне от публики до дня парада. А оценки зачастую оказывались столь противоречивы и запутаны, что результаты объявлялись лишь на четвертый день, в четверг.

Слева, наискосок от ложи да Коста, у самого начала трассы, за бревенчатой изгородью, теснились сотни одетых в маскарадные костюмы барабанщиков школы Гуарниэри. С барабанами всех размеров и тембров. Барабанщикам требовался час, чтобы каждый нашел свое место в строю и все барабаны поймали единый ритм. Но вот ритм найден, громкость звучания достигла максимума, и тогда барабанный бой захватывал всех участников парада, наполнял их уши, их головы, их нервные системы, контролировал биение сердец, заставлял глаза наливаться кровью, руки и ноги — двигаться в такт, кости — вибрировать. Бой барабанов объединял всю школу самбы, превращая ее в единое и неразрывное целое.

Все гости да Коста уже стояли у поручня, отделяющего ложу от трассы парада. Лаура сняла парик и расстегнула воротник рубашки. Лица блестели от пота. Глаза чуть выкатились вперед, вены на висках вибрировали в такт барабанам. Теу, как хозяин, держался сзади. Высокого роста, он и так все видел.

А по трассе парада, мимо оркестра, прошла Абрэ-алас, открывающая колонну Гуарниэри. Эта группа танцоров, двигаясь, естественно, в такт барабанам, в ярких сверкающих костюмах, показывала, к какому времени и месту относилось действо, разыгрываемое школой. На этот раз школа самбы Гуарниэри переносила зрителей на амазонскую плантацию девятнадцатого века. Бальные платья, с юбками, натянутыми на обручи, чуть более широкие, чем следовало, с чуть зауженными корсажами, гетры у мужчин чуть длиннее, сюртуки чуть пошире в плечах, цилиндры чуть повыше, чем в действительности. Так виделась жизнь на плантации рабам. Подобное преувеличение смешило. И одновременно являло собой победу над такой жизнью.

Следом за Абрэ-алас двигалась гигантская платформа. Целиком скрытый под ней грузовик вез громадную раскрытую книгу, чтобы каждый мог прочитать G. R. Е. S. GUARNIERI (Гремиу Рекреативу Эскола ди Самба Гуарниэри). Зрителю давали понять, что школа самбы копирует историю, ту историю, что подтверждена документально, которая, правда, может оказаться шуткой или преувеличением, поскольку документальных подтверждений прошлого очень и очень мало.

Платформа уступила место Комисан ди Френте, шеренге мужчин в деловых костюмах, на ходу танцующих самбу. Зрители, разумеется, понимали, что перед ними стареющие танцоры, многократно принимавшие участие в парадах, выбранные за их заслуги и мастерство в совет директоров школы. Разумеется, редко кто из них действительно входил в состав совета. Настоящие директора в эти минуты трудились в поте лица, обеспечивая четкую организацию парада. Вся эта армада — танцоры, барабанщики, платформы на грузовиках — должна была двигаться с одинаковой скоростью, одна миля в час, в ровном строю, не сближаясь и не растягиваясь, сохраняя гармонию цвета и движения.

Шеренгу мужчин подпирала первая, и самая лучшая, танцевальная пара, Порта Бандейра и Мэстрэ Сала, несущая знамя и Мастер танца. Женщина и мужчина, оба лет двадцати пяти — тридцати, в самом соку, в расцвете сил, наряженные, какой бы ни была общая идея парада, в костюмы восемнадцатого века. Лучшие, абсолютно лучшие танцоры фавелы, танец которых доставлял всем несказанное удовольствие. И действительно, их танцевальный шаг поражал воображение. Рисунок накладывался на рисунок, движение — на движение, рождая маленькое чудо. И они продвигались вперед со скоростью одна миля в час. В танце же женщина размахивала знаменем, с эмблемой школы самбы на одной стороне и символом представляемой в этом году основной идеи парада — на другой. От нее требовалось, чтобы все зрители могли разглядеть обе стороны полотнища.

Мало того, что участники парада выдерживали постоянную скорость, все они, танцоры, директора, барабанщики, пели самба энреду, песню, которую представляла школа самбы в этом году, причем пели во весь голос.

А затем, одна за другой, перед ними продефилировали группы танцоров, сотни людей в каждой, все в одинаковых костюмах, как бы подчеркивая главные особенности основной идеи. Одна ала сменяла другую. Вот прошли индейцы Амазонской впадины, танцуя так, как должно быть, танцевали они когда-то. Затем опять появились костюмы времен плантаций, но уже подогнанные в размер, подчеркивающие красоту жителей фавелы, их веселость, легкость движений, радость, испытываемую ими от участия в параде.

Среди ал плыли и Фигурас ди Дэстагуэ, фигуры, играющие важную роль в раскрытии идеи парада, на этот раз гигантские чучела амазонских птиц и обезьян.

Все эти группы проходили мимо оркестра, грохочущего за деревянной изгородью у самого начала трассы.

В ложе да Силвы Жетта едва держалась на ногах. Чувствовалось, что она совсем запарилась в костюме солдата Иностранного Легиона. Спиной она привалилась к стойке, подбородок упал на грудь. Открытые глаза, похоже, ничего не видели.

В составе каждой школы самбы обязательно должна быть ала, костюмы которой относятся к периоду первых парадов в Рио-де-Жанейро. После засухи 1877 года женщины, эмигрировавшие из Байа, медленно танцевали на главной улице Рио-де-Жанейро в длинных белых платьях, в воскресенье перед великим постом, приглашая мужчин присоединиться к ним. Вот и сейчас мимо ложи да Косты прошла ала дес Байанас, состоящая из одних женщин, с черной, как эбонит, кожей, в развевающихся белых платьях Байа.

Адриан Фоусетт что-то сказал Флетчу.

— Что? — прокричал тот в ответ, не расслышав.

Адриан сложил ладони рупором и наклонился к уху Флетча.

— Какое счастье, что вся эта энергия, мастерство, упорство уходят в танцы, а не в революцию!

Флетч покивал, показывая, что услышал его.

Между группами танцоров, помимо гигантских птиц и обезьян, двигались и платформы, изображающие сцены амазонской жизни. На одной зеленели джунгли, населенные роскошными женщинами в набедренных повязках, с перьями райских птиц в волосах, гибкими юношами в масках змей, ползающих по скалам, и детьми в масках мартышек, скачущих по деревьям. На другой платформе поднялась индейская деревня с настоящим костром, вокруг которого танцевали фигуры в масках каких-то рыб и чудовищ.

В середине колонны ехал маленький автобус, со смонтированной внутри звукоусилительной установкой, динамики которой, искусно замаскированные под большие цветы, торчали во все стороны. На крыше автобуса, одетый, как эстрадный певец, стоял Пуксадур ди Самба, с микрофоном у рта, и во всю мощь легких пел песню, представляемую школой самбы в этом году: «Как Амазонка, течет наша история, глубокая, загадочная, широкая, складывающаяся из многих ручейков и речушек, дарующая нам жизнь».

Еще несколько групп танцоров ступили на трассу парада, а затем оркестр покинул свой загон и присоединился к общей колонне. Целая армия барабанщиков, числом не менее тысячи или более того, от пятнадцати лет и старше, одетые в одинаковые сверкающие костюмы, бьющие в барабаны, поющие песню школы самбы, танцующие, шли они мимо ложи. Шум стал оглушающим. Наверное, большей громкости не выдержали бы ни земля, ни небо, не рассыпавшись на мелкие осколки.

А завершала парад главная, самая важная, самая красивая платформа. Школа Гуарниэри представила на суд зрителей пароход, едва ли не полноразмерный пароход девятнадцатого века, белоснежный, сверкающий, разряженный, словно свадебный торт. Рубка гордо плыла в вышине. Дым валил из трубы. То и дело поднималась и опускалась заглушка свистка, но в общем шуме самого свистка слышно не было. Вид верхних палуб, кабин, зала для танцев парохода мгновенно создавал ощущение великолепного дня, великолепных людей, великолепного путешествия, великолепного образа жизни. Не спеша крутились боковые колеса парохода, словно преодолевая сопротивление воды. Но вот проплыла мимо ложи высокая корма, за ней — последняя ала, и представление школы закончилось, наполнив сердца зрителей радостью и желанием встретиться вновь, годом позже, на следующем параде.

— Я думаю, вы хотите сказать мне, что жизнь будет продолжаться и после Карнавала, — сказал Флетч.

Он и Теу стояли у бара. Теу рассмеялся и протянул ему сандвич.

Остальные гости тоже потянулись к бару, чтобы выпить и перекусить.

— Неужели мы вернемся в реальность? — не унимался Флетч.

— Реальность забилась куда-то вовнутрь, — заметил Адриан Фоусетт, — сжалась в комочек и дает о себе знать легким попискиванием.

Шум на трассе парада чуть поутих. На другой стороне, за деревянной изгородью, настраивался оркестр школы Сантус Лима.

Жетта положила руку на плечо Флетчу.

— Вы — чей-то подарок?

Флетч расправил красный кушак.

— Подарок, — кивнул он. — То ли из прошлого, то ли из будущего.

— Вас доставили на самолете?

— Вы с Лаурой приехали на метро? — спросил Теу с полным ртом.

— Да, — честно ответил Флетч. — Никогда еще мне не доводилось видеть такой современной, чистой, удобной подземной транспортной системы.

В нарядах рождественского подарка и музыканта восемнадцатого столетия Флетч и Лаура приехали на Карнавальный парад на метро, как и советовал Теу. Ни машина, ни такси не пробились бы ближе, чем на пять-шесть километров к авениде Маркиза ди Сапукай.

Десятилетний Жаниу Баррету проследовал за Флетчем и Лаурой от отеля «Желтый попугай» до трассы парада.

На станции метро он нырнул под турникет, чтобы попасть на платформу. Флетчу показалось, что контролер заметил мальчика, но не подал и виду. Да и у кого поднимется рука остановить маленького инвалида, если у него нет денег для проезда? В вагоне Жаниу стоял поодаль, не смотря на них, не заговаривая с ними.

Флетч указал на него Лауре, коротко рассказал о нем.

Она, похоже, разволновалась из-за того, что их сопровождает маленький мальчик на деревянной ноге.

Жаниу хромал следом за ними по узким улочкам, ведущим к трассе парада. У входа в ложи его остановили. Тут охрана никому не давала спуску. Даже с билетами Флетч и Лаура с трудом пробились сквозь кордон. В ложи без билета не пустили бы никого, во всяком случае, не маленького оборвыша с деревянной ногой.

— Великолепная подземка, — добавил Флетч, чувствуя на себе взгляд Теу.

К бару подошел итальянский автогонщик.

— Там вас зовут какие-то индейцы.

— Меня? — удивился Флетч.

Автогонщик махнул рукой в сторону авениды.

Лаура танцевала в центре ложи с Алойзью да Силва. Жара заставила ее скинуть кожаные полусапожки.

Под ложей, на тротуаре стояли Тонинью Брага, Орланду Велью и Титу Гранья. Вновь одетые и разукрашенные индейцами. Их боевые узоры на плечах и животе блестели от пота.

— Прыгай вниз! — крикнул Тонинью.

Флетч изобразил на лице замешательство.

— Нам надо поговорить с тобой! — прокричал Орланду, приложив ладонь ко рту.

— Позже! — ответил Флетч.

— Насчет Норивала! — пояснил Тонинью.

Титу замахал рукой, поощряя Флетча к прыжку.

Флетч оглянулся.

Танцуя с Алойзью, Лаура смотрела на него. Ее лицо напоминало застывшую маску.

Снизу кто-то прокричал: «Жаниу!»

Он выпрыгнул из ложи на тротуар.

Глава 29

Тонинью хлопнул Флетча по плечу.

— С этим красным кушаком ты выглядишь настоящим бразильцем. Должно быть, таким ты и был пятьдесят лет назад.

— Лаура привезла мне его из Байа.

Четверка молодых людей шагала между ложами и трассой парада.

— Утром я ездил в фавелу, — заметил Флетч. — И просто не могу себе представить, как живущие там люди могут оплатить такое грандиозное шествие, со всеми этими барабанами, костюмами, платформами.

— На подготовку парада уходит каждый лишний крузейро, но и их не хватает, — ответил Тонинью. — Между прочим, у меня в квартире полно твоих денег. Они там в полной безопасности. И уже высохли.

— Тысячи прекрасных костюмов, — качал головой Флетч. — И каждый сшит точно по фигуре.

— Каждый житель фавелы вносит еженедельный взнос в кассу школы самбы, — пояснил Титу. — Кроме того, школа получает какую-то субсидию от правительства на проведение парада. Карнавал привлекает множество туристов.

— Жогу ду бишу, — добавил Орланду. — Жогу ду бишу платят немалые деньги.

— Организаторы подпольных лотерей и тотализаторов, — перевел Орланду. — Они дают деньги школам самбы. Так они возмещают нанесенный ущерб.

— Потому что они обкрадывают людей круглый год! — воскликнул Титу. — Вселяют в них ложные надежды.

— Тем самым жогу ду бишу формируют общественное мнение, — сухо отметил Тонинью. — В свою, разумеется, пользу. Эти деньги окупаются сторицей.

Они прошли мимо двух или трех судейских вышек.

Титу повернулся и зашагал спиной вперед.

— Вон идет школа Сантус Лима, Жаниу. В параде участвуют и твои потомки.

Тонинью положил руку на плечо Флетча.

— Слушай. Норивал так и не объявился.

— Значит, ты ошибся, Тонинью. Ошибся с течением. Тело Норивала вынесло в море.

— Невозможно. Вспомни прошлую ночь, когда мы плыли к берегу. Я столкнулся с телом Норивала. Следовательно, его несло в нужном направлении.

Чтобы слышать друг друга в шуме парада, четырем мужчинам приходилось идти плотной кучкой.

— А вдруг Норивала сожрала акула? — предположил Титу.

— Не хочется даже думать об этом, — ответил Флетч.

— Если он исчезнет бесследно, как мы скажем его семье, что он умер? — спросил Орланду.

— Они никогда не простят нам того, что мы сами похоронили Норивала в море, — подвел итог Титу.

— Да и поверят ли они нам? — вопрос Тонинью имел под собой веское основание.

— Вы попали в передрягу, — согласился Флетч.

— Прилив уже сменялся отливом, а скоро должен начаться вновь, — если в голосе Тонинью и слышалась надежда, то очень и очень слабая.

— Что же нам делать? — забеспокоился Орланду.

— Понятия не имею, — пробурчал Флетч,

— Ты — наш друг, Флетч, — рука Тонинью все еще лежала на плече Флетча. — Ты помог нам с Норивалом.

— А теперь должен помочь нам что-то придумать, — добавил Титу.

— Едва ли мне это удастся, — ответил Флетч. — Одна женщина, которую я знал живой, исчезла. Другие люди говорят мне, что я умер сорок семь лет назад и теперь должен назвать имя убийцы. Я не могу уснуть. Я пьян от барабанного боя. Норивал умер и исчез. Я уже не отличаю реальность от фантазии. Как я могу вам помочь, если я ничего не понимаю?

Они уже прошли половину трассы парада.

Флетч остановился.

— Мне пора возвращаться.

— Да, — кивнул Титу. — Ты должен увидеть парад Сантус Лима.

— Ты скажешь нам, если что-то придумаешь? — спросил Тонинью.

— Обязательно.

— Не можем же мы протралить весь океан в поисках тела Норивала, — вздохнул Орланду.

— Мы тебе позвоним, — пообещал Тонинью. — Завтра, после завершения парада.

Если бы не раны, Флетч скорее бы поверил, что-таки заснул и ему приснился ужаснейший сон.

Во всяком случае, потом он не мог сказать наверняка, когда был в сознании, а когда — без оного.

С кружащейся от недосыпания головой, одурманенный непрерывным барабанным боем, возможно, слегка пошатываясь, он в одиночку двинулся в обратный путь, к ложе Теудомиру да Косты. Веки отяжелели, яркий солнечный свет слепил глаза. Мимо прошла Абрэ-алас школы самбы Сантус Лима. Проплыла первая платформа. Расстояние до ложи да Коста казалось бесконечным. У Флетча сложилось впечатление, что легче пересечь Бразилию пешком. С ним поравнялся Комисан ди Френте. Флетч остановился, качаясь, чтобы посмотреть на мастерство Порта Бадейра и Местрэ Сала. Но их танцевальный шаг оказался слишком сложным для восприятия. Он пошел дальше, мимо первой ала, боковым зрением отмечая многокрасочность костюмов десятков танцующих и поющих людей.

Вернувшись в ложу Теу, он мог свернуться калачиком в углу и поспать. Всего час. Другие гости изумились бы или обиделись, увидев, что он спит во время парада, но он ничего не мог с собой поделать. Он намеревался попросить Лауру разбудить его через час, чтобы не слишком оскорблять национальное чувство бразильцев. Ему требовался час сна, даже в таком невообразимом шуме.

Принятое решение подбодрило Флетча, он даже перестал шататься, прибавил шагу, но в этот момент сильные руки неожиданно толкнули его в левое плечо.

Вместо того, чтобы посмотреть, кто его толкнул, Флетч попытался избежать падения. Но тротуар вырвался у него из-под ног.

Кто-то толкнул его вновь.

Он упал направо, на трассу парада.

С мостовой поднялась нога и ударила его в лицо.

Пошатнувшись от удара, поднимая руки, чтобы защитить голову, он успел-таки оглядеться. И увидел, что попал в окружение молодых кикеров, показывающих зрителям всю красоту кик-данса. Следующий удар пришелся в живот. Флетч чуть не задохнулся. Из последних сил попытался выбраться на еще близкий тротуар.

И опять его толкнули. Изо всей силы.

Он буквально влетел в группу капоэйрус. Его окружали быстро двигающиеся, вращающиеся ноги, ударяющие на высоте колена, паха, живота, груди, плеча, головы. Удар пришелся под правое колено. Он с кем-то столкнулся. Его пронзили испепеляющими взглядами. Ах, черт, пронеслось в голове Флетча, — я же порчу им представление. Чертов североамериканец, турист. Удары сыпались со всех сторон. Глаза кикеров видели его, в изумлении вылезали из орбит, но обычно после завершения пируэта, и, соответственно, после удара.

Мне тут не место.

Кто-то втолкнул его в группу кикеров, втолкнул не случайно, а вполне сознательно. Тот, кто трижды толкал его, находился между ним и краем шеренги. Обхватив голову руками, Флетч пригнулся как можно ниже и начал пробираться к противоположной стороне трассы, к трибунам.

Сильный удар в живот оторвал его от земли, он упал на левое колено, но продолжал двигаться вперед, меж загорелых спин, блестевших от пота, летящих с бешеной скоростью ног, балансирующих рук. Ему казалось, что он тонет в океане рук и ног, его оглушал барабанный бой и пение кикеров. Его били, били, били.

Флетч не видел ногу, поднявшуюся с мостовой и ударившую ему в лицо. Перед глазами вспыхнули звезды, голова дернулась вверх и назад, едва не оторвавшись от шеи.

Сильная рука схватила его за кушак и вышвырнула с трассы.

Он вновь стоял на тротуаре. От кикеров его отделял какой-то метр.

Руки его были в крови. Кровь хлестала из носа, ушей, рта на и под рубашку и исчезала в красном кушаке.

В полуобморочном состоянии он повернулся, надеясь увидеть того, кто толкнул его в группу кикеров.

Мимо проходила ала дес Байанас. Несколько высоких чернокожих женщин в белом заметили его, скорчили гримаски, видя, что он заливается кровью, и, танцуя самбу, двигались дальше.

Глаза его самопроизвольно закрывались. Он понимал, что должен где-то прилечь.

Обхватив руками грудную клетку, Флетч поплелся к трибунам. Лишь редкие зрители тыкали в него пальцами. Большинство же вертело головами, плечами, чтобы увидеть происходящее за ним, на трассе парада.

Флетч покачнулся, упал головой к трибунам.

Люди, сидевшие на первых рядах, в ужасе встали. Заголосили несколько женщин. Какие-то мужчины что-то сердито кричали ему. Он не разобрал ни звука. Лишь видел, как шевелятся их губы.

Флетч поднялся на колени, всунул голову и плечи в щель между вторым и третьим рядами сидений. Тот, кто вытолкнул его на трассу парада, задумал убийство. Возможно, ему удалось добиться своего. Вполне возможно, он будет преследовать свою жертву, пока не удостоверится, что цель достигнута. Флетч вытянул руки, схватился за железные стойки, и пролез под трибуны.

Он лежал на спине, в грязи, видя над собой сиденья и задницы зрителей парада. Он получил столько ударов в живот, что не мог дышать.

Поднимающаяся к горлу тошнота заставила его перевернуться, подняться на колени, чуть наклониться вперед. Кровь, текущая из носа и губ, смешалась с потоком блевоты.

На коленях он отполз от зловонной лужи.

Мышцы живота скручивались в узлы, руки и ноги дрожали, он кашлял, прочищая горло от блевотины и крови.

В метре позади люди, поднявшиеся с мест, чтобы дать ему проползти под трибуны, уже уселись, и их ноги ходили, как поршни, выбивая ритм барабанов, а сами они громкими криками приветствовали самое грандиозное зрелище в мире, за исключением войны. Флетч знал, что они не услышат, как он блюет, и жадно ловил каждый глоток воздуха. Он не слышал себя сам. Он не сомневался, что его появление представлялось им таким же нереальным, как и спектакль, который они наблюдали.

Какое-то время спустя он отполз поглубже: побольше места, побольше воздуха.

Сел, скрестив ноги, закинул назад голову, пытаясь остановить носовое кровотечение. Он помнил, как что-то треснуло, когда он получил последний удар в лицо. К счастью, до перелома позвоночника дело не дошло. Иначе едва ли он смог бы сидеть и вертеть головой.

Над ним уходили вверх ряды сидений. Он видел подолы юбок, голые бедра, болтающиеся ноги. Рядом упала в грязь обертка сандвича.

Под трибунами царил мрак. Специального освещения не было. Лишь тоненькие лучики света проникали меж тесно сидящими зрителями.

Лучики перекрещивались под странными углами, вибрировали в воздухе.

Болел пах, болел живот, болели ребра. Много ударов пришлось и в голову.

Борясь с искушением, с требованием тела вытянуться и лечь, заснуть, потерять сознание, Флетч заставил себя встать. Подняться ему удалось только с третьей попытки.

Он начал падать вперед, но успел выставить вперед одну ногу. Пустая банка из-под пива упала в нескольких сантиметрах от его ступни. Он оторвал от земли вторую ногу и упал на нее. Главное, удержаться на ногах, твердил он себе. Одна рука потирала ухо, другая — обнимала грудную клетку. Он жадно хватал ртом воздух.

Пока он стоял, сознание то уплывало, то возвращалось. Правда, понял он это гораздо позднее.

Он увидел мужчину, идущего под трибунами. Хотел махнуть ему рукой, показать, что нуждается в помощи, но тут заметил, как странно идет мужчина. Пригляделся повнимательнее. Короткие, быстрые шаги. Он опускался сначала на пальцы, потом — на пятки.

Вывернутые ноги! Пальцы — позади ног!

С грудной клетки Флетч перенес руку ниже, на живот. Другой рукой протер глаза.

Из темноты вынырнул безголовый мул, медленно повернулся и пошел прочь.

Флетчу удалось продвинуться на несколько шагов. Шагал он точно так же, как показывал на пляже Титу. Падал при каждом шаге, едва успевая вынести вперед ногу.

Из темноты, слева от Флетча появился еще один мужчина, с неестественно повернутой головой. Проходя мимо, он улыбнулся. Блеснули его глаза и зубы. Указал направо.

Совсем близко от Флетча стоял старик в пиджаке, снятом с плеча гиганта. С редкими, седыми волосами. Глаза старика наполняла грусть.

Он протянул руки к Флетчу.

Флетч отшатнулся.

Только волосы показались из рукавов вместо пальцев и ладоней.

И вновь дернулась голова Флетча.

Кто-то с силой ударил его в спину.

Оттолкнув старика с волосами вместо рук, Флетч начал медленно поворачиваться.

Увидел ногу, летящую к его груди. Избежать удара он не мог. Попытался чуть отклониться, но смягчить удар не удалось.

Нога врезалась в грудь, и его отбросило назад.

Мужчина, жилистый старик, демонстрировал ему элементы кик-данса. Можно сказать, Флетч восхитился блестящим пируэтом.

Мужчина повернулся к нему лицом. Луч света, прорвавшийся сквозь зрителей, осветил маску козла. Сквозь прорези на Флетча пристально смотрели карие глаза.

Внутренней стороной стопы мужчина ударил Флетча в голову.

Флетчу показалось, что его голова оторвалась от тела и летит сама по себе.

Отброшенный ударом, Флетч увидел стоящего неподалеку маленького мальчика на деревянной ноге.

— Жаниу! — завопил Флетч.

Кровь пузырилась у него на губах.

В шуме парада он не расслышал собственного голоса.

Мальчик бросился бежать, насколько позволяла деревянная нога.

Капоэйра реально существовал, не был плодом фантазии. Возникал перед Флетчем позади, окружал со всех сторон. Реальными были и удары его ног.

Флетч пытался устоять, пытался поворачиваться к мужчине спиной. Ничего не получалось. Пытался прикрывать ладонями голову, локтями — ребра. Пытался отступать. Капоэйра нападал отовсюду. Каждый удар его ноги открывал тело Флетча для следующего удара. Удар пяткой пришелся в горло, возможно, смертельный удар.

Затем последовал удар в голову.

И Флетч рухнул лицом на землю.

Сознание угасало. Кровь лилась по лицу, возможно, из носа, но он не мог согнуть руку, чтобы вытереть ее.

Ноги не могли поднять его с земли. Они не слушались сигналов, посылаемых мозгом, не выполняли приказа встать и бежать.

Мужчина в козлиной маске схватил Флетча за волосы и повернул его голову вбок и вверх. Тело Флетча перекатилось на бок. Теперь он лежал на бедре.

Мужчина опустился на колени над Флетчем, оседлал его.

На мгновение рука мужчины оперлась на землю около носа Флетча. В лучике света Флетч разглядел перстень на пальце мужчины. Перстень с черным камнем, из которого поднимались две переплетенные змейки.

Чуть дальше, на земле, Флетч увидел деревяшку, упирающуюся в землю все ближе и ближе к нему. В паре с деревяшкой двигалась человеческая нога.

Держа Флетча за волосы, мужчина начал загибать его голову назад. Другой рукой он что-то делал под подбородком Флетча.

Флетч почувствовал, как по шее потекло что-то теплое.

Мужчина перерезал Флетчу горло.

А потом, словно сильным порывом ветра, мужчину отбросило в сторону. Он распластался в грязи за спиной Флетча.

Вокруг толпились ноги, сильные мужские ноги.

Невероятно плавным движением старик поднялся на одной ноге. Вторая летела по воздуху широким полукругом. С земли Флетч увидел, как отступили ноги его спасителей.

А мужчина в маске козла, воспользовавшись их мгновенным замешательством, набрал с места спринтерскую скорость и умчался в подтрибунную тьму.

Те, кто спас его, побежали следом.

Деревянная нога не сдвинулась ни на сантиметр.

— Жаниу, мне нужна помощь, — Флетч сумел-таки поднести руку к шее. Заткнул пальцем резаную рану. — Жаниу! Помоги!

Флетч знал, что мальчик не слышит его. Он не слышал себя сам.

И провалился он не в сон, но в глубокий обморок.

Глава 30

В чувство его привел телефонный звонок. Как в замедленной съемке, Флетч перевернулся на бок, протянул руку, снял трубку с телефонного аппарата, стоявшего на столике у кровати. За это время прозвенело пять или шесть звонков.

— Слушаю, — пробурчал он в микрофон.

— Флетч! Тебе лучше?

Флетч узнал голос Тонинью.

— Лучше, чем когда?

— Мы же нашли тебя совсем плохим. Вот я и спрашиваю, полегчало ли тебе?

Память возвращалась к Флетчу медленно. Мозг начал прочищаться лишь перед полуднем. Во рту еще стоял вкус крови.

Он лежал на спине под трибунами трассы Карнавального парада, когда над ним склонились Тонинью и Титу.

Потом его несли мимо бесконечных рядов сидений. Небо усеивали человеческие ноги, двигающиеся в общем ритме. Он уже не слышал ни пения, ни барабанного боя. Все слилось в оглушающий рев.

Наконец они вышли из-под трибун, и его еще долго, долго несли. Шум постепенно стихал. Воздух становился чище. Небо поднялось выше, посинело.

— Мы становимся специалистами по переноске тел, — сказал Титу. Почему он говорил по-английски?

— Похороните меня в море, — инструктировал их Флетч. — Рыбы не откажутся от такого десерта.

Когда его осторожно укладывали на заднее сиденье четырехдверного черного «галакси», Флетч заметил десятилетнего мальчика, застывшего неподалеку от автомобиля. Он смотрел на Флетча.

— Эй, Жаниу, — прошептал Флетч. — Спасибо тебе.

По пути к отелю он снова потерял сознание. И очнулся лишь, когда они вошли в вестибюль «Желтого попугая». Он тяжело опирался на плечо Орланду.

Швейцар и портье суетились вокруг, о чем-то спрашивая Тонинью и Титу на португальском. Тонинью и Титу успокаивали их.

На лифте они поднимались целую вечность.

Наконец, Флетч лежал в собственной постели. Ему удалось глубоко вздохнуть, и свет тут же померк у него перед глазами.

Он смутно помнил, как Тонинью ощупывал его с ног до головы, проверяя, нет ли переломов.

— Моя шея, — простонал Флетч. — Голова не свернута?

Орланду принес из ванной мокрые полотенца. Он и Тонинью протерли тело Флетча, осторожно переворачивая его. Из белых полотенца стали розовыми, потом — красными.

Портье принес бинты и пузырьки с антисептиком.

Свернул в узел окровавленные полотенца и пропитанную кровью одежду Флетча. Унес его с собой.

— Оставьте мой кушак, — взмолился Флетч. — Мой роскошный красный кушак.

— Твой кроваво-красный кушак, — поправил его Тонинью.

— Лаура подарила мне этот кроваво-красный кушак, — пояснил Флетч. — Привезла из Байа.

— Он говорит, что сожжет твою одежду, — перевел Титу. — Жертва богам. Они получат толику твоей крови. Ты будешь жить.

— О.

Тонинью начал смазывать антисептиком многочисленные ссадины на теле Флетча. Кусок бинта, обильно смоченный этой обжигающей жидкостью, он приложил к маленькому порезу на шее.

Сознание вновь покинуло Флетча.

Они вытащили из-под Флетча мокрую простыню и подсунули под него сухую. Вернулся портье. Попытался сложить мокрую, в пятнах крови, простыню так, чтобы не запачкать своего костюма. Не без труда ему это удалось.

Пальцами Флетч ощупывал кусочки пластыря, облепившие все его тело: колени, грудную клетку, лицо, шею. Он не помнил, когда его наклеивали на ссадины и порезы.

— Остаться мне с ним? — спросил Титу.

— Он оклемается, — ответил Тонинью. — Ему нужно несколько часов медитации. Ничего страшного с ним не произошло.

— Если не считать того, что кто-то пытался его убить, — добавил Орланду.

— Да, у кого-то возникло такое желание, — согласился Тонинью.

Флетч остался один в темноте комнаты. Он не помнил, как они ушли.

Во мраке ночи он вслушивался в мелодию самбы. Барабанный бой доносился не с улицы. Он лился из многочисленных телевизоров как в отеле, так и в соседних домах. То и дело голос комментатора врывался в барабанный бой и пение. Парад школ самбы Рио-де-Жанейро продолжался.

Он не мог спать. Иногда сознание покидало его, но затем возвращалось.

Он не шевелился. Ни единая часть его тела не желала двинуться. Хотя бы по одному удару пришлось на каждую его мышцу. Горела кожа. Болели ноги, плечи, спина, живот, не говоря уже о голове. Казалось, ему отбили все внутренности.

Лаура должна прийти. Утром. А может, через час после окончания парада, в два или три пополудни. Откуда ей знать, находясь в ложе Теу, что его чуть не убили? Она лишь видела, что он ушел на прогулку с чечеточниками. Она не могла не прийти.

Утренний свет пробился сквозь тяжелые портьеры. Затем в них ударили прямые лучи солнца. Судя по телетрансляции, парад продолжался. В комнате становилось все жарче.

Лежа, он попытался пошевелить рукой. Потом — второй. Ногой. Он ухватил пальцами левую ногу, чтобы заставить ее сдвинуться с места. Потом покатал голову по подушке влево-вправо.

К нему вернулась способность соображать. Без сознания он пробыл не так уж долго.

К полудню он уже не мог просто лежать.

Медленно докатился до края кровати. Тяжело сел. Полутемная комната кружилась у него перед глазами не меньше минуты. Встал. Шагнул. Болело все, что могло болеть.

Облегчившись, он включил в ванной свет, взглянул в зеркало. И пожалел, что ему не свернули голову. Заплывшие глаза, синяки на скулах и на челюстях. Воспаленное ухо. Запекшаяся кровь в волосах. Принимать душ нельзя — отлепится пластырь. Отступив назад, он увидел синие пятна на предплечьях, груди. Живот стал лиловым.

Зубы он чистил очень осторожно, выплевывая в раковину кровь.

Потом вернулся в комнату и лег на кровать.

Вот придет Лаура, думал он, и они немного поедят. Он расскажет ей, что с ним произошло. Будет ли она слушать? О том, что с ним произошло? Заинтересует ли ее его рассказ, или она невосприимчива к жизненным реалиям? Ему вспомнилось ее непроницаемое лицо, когда он уходил с чечеточниками. Как истолковала она то обстоятельство, что десятилетний мальчик на деревянной ноге сопровождал их от отеля до выхода из подземки?

Тонинью позвонил до того, как вернулась Лаура.

— Тебе должно стать лучше, — уверенно заявил он. — У тебя было почти двенадцать часов на медитацию.

— Мне нужно двенадцать лет.

— Кто пытался тебя убить?

— Я как раз думаю об этом.

— Ах, Карнавал, — воскликнул Тонинью.

— Он был в маске козла. Я думаю, мужчина лет шестидесяти. Он пытался забить меня до смерти ногами.

— Он, должно быть, стал настоящим козлом. На Карнавале такое случается.

— Козлов не учат кик-дансу, — возразил Флетч. Он хотел переложить трубку к другому уху, но вовремя вспомнил, что оно стало помидором.

— Только что сообщили, что нашли Норивала.

— Отлично! Целым и невредимым?

— Его вынесло на берег в сотне километров к югу от того места, где мы его искали.

— Я всегда думал, что он далеко пойдет.

— Вероятно, течением его отнесло на юг, а уж потом выбросило на берег. Сегодня утром. Его нашел какой-то любитель бега трусцой. Тело уже везут в Рио.

— Прекрасно. Все ваши тревоги позади.

— Судя по поступившим сведениям, он утонул. Его яхта напоролась на рифы, и он утонул.

— Это хорошо. Значит, Норивал умер в море. Его мать будет рада. А адмирал Пасаринью просто счастлив.

— Так что мы ждем тебя в похоронном бюро через полчаса.

— Что? Ничего не выйдет. Тонинью, я не могу пошевельнуться.

— Разумеется, можешь.

— С какой стати я должен ехать в похоронное бюро?

— Чтобы помочь нам, — в голосе Тонинью появились заговорщицкие нотки. — Мы должны отговорить родственников от вскрытия. Мы должны стоять рядом и говорить: утонул, утонул, он утонул. Мы проводили его в море, и он просто не мог не утонуть. Тебе они поверят куда скорее, чем нам. Нас они знают как облупленных, тебя — нет.

— Едва ли я смогу слезть с кровати.

— Ты должен. Если ты не заставишь себя двигаться, то застынешь, как Норивал, и еще много дней не сможешь пошевельнуться.

Флетч колебался. Потом вспомнил травмы, полученные в прошлом.

— Пожалуй, ты прав.

Однако поспать-то ему так и не удалось.

— Разумеется, прав. Похоронное бюро Жоба Перейры. На улице Жардим Ботанику. В деловом квартале.

— Я найду.

— Мы привезем твои карточные выигрыши.

— Вам нет нужды совать мне взятки, — Флетч попытался сесть на кровати. — С другой стороны, может, и есть.

Глава 31

В похоронном бюро Жоба Перейры Флетч попытался найти кнопку звонка, чтобы позвонить, дверь, чтобы постучать. Безуспешно.

Похоронное бюро, большое каменное здание, располагалось в густой тени растущих вокруг деревьев.

— Эй! — позвал Флетч. — Есть тут кто-нибудь?

В здании царила могильная тишина.

Он ступил в прохладу вестибюля. Ни столика служителя, ни звонка. Лишь низенькие пальмы в кадках в каждом углу.

— Эй!

Ему ответило лишь отразившееся от стен эхо.

Флетчу потребовалось несколько больше получаса, чтобы добраться до похоронного бюро из «Желтого попугая».

Сидя на краешке кровати, он заказал по телефону еду.

Не опуская трубки на рычаг, позвонил в отель «Жангада» и попросил соединить с номером 912.

Никакого ответа.

И миссис Джоан Коллинз Стэнуик так и не забрала конверт, оставленный мистером Флетчером.

Каждый шаг, каждое движение причиняли боль. Флетч раздвинул портьеры. В комнате напротив мужчина продолжал красить стены. Вероятно, другой радости в жизни у него не было. Флетч открыл дверь на балкон. Его обдало волной, теплого, сухого воздуха. По телевидению все еще транслировали Карнавальный парад.

Жизнь продолжалась.

Бритье напоминало хождение голыми ступнями по битому стеклу. Закончив, ему пришлось налепить на щеку еще один кусок пластыря.

Потом он позавтракал, с трудом двигая распухшими губами и саднящими челюстями.

Каждую минуту он ожидал возвращения Лауры.

Наконец, надев чистые шорты, тенниску, теннисные туфли и носки, он спустился вниз на лифте. Портье и еще несколько человек, оказавшихся в вестибюле, коротко глянули на него и тут же отвели глаза. С многочисленными синяками на лице и теле он уже не тянул на рождественский подарок.

Никогда он не видел такой пустой авениды. Люди то ли все еще смотрели Карнавальный парад, то ли отсыпались, устав от телевизора.

Ему удалось поймать такси. И на других улицах никого не было. По пути к похоронному бюро он слушал, как радиокомментатор расписывает достоинства последней школы самбы, замыкающей парад.

— Эй! Есть тут кто-нибудь?

Не похоронное бюро, а могила. Ни радиоприемника, ни телевизора, комментирующих завершение Карнавального парада.

Прихрамывая, Флетч прошел в большую комнату слева от вестибюля. Тяжелые складчатые гардины закрывали окна, приглушая яркий солнечный свет.

Несколько открытых гробов. На отдельных пьедесталах. Флетч заглянул в один. Пусто. Комната продажи гробов. Он переходил от гроба к гробу, заглядывая в каждый. Гробы из разного дерева, от сосны до дорогого, красного.

Позади послышался какой-то звук.

— Привет, — произнес вроде бы знакомый, усталый голос. Флетч обернулся.

В дверях, белый, как морская пена, стоял Норивал.

Норивал Пасаринью.

В белых туфлях, белых брюках, белой рубашке. С животом, нависшим над поясом. С мокрыми, слипшимися, падающими на лоб волосами. С опухшим лицом.

Норивал Пасаринью!

Флетч мигнул.

Норивал мигнул.

Флетч глубоко вдохнул прохладный воздух комнаты, где продавались гробы.

— А, Жаниу Баррету, — Норивал, подволакивая ноги, двинулся к Флетчу. Норивал даже вытянул руку, чтобы пожать руку Флетчу. — Наконец-то я могу познакомиться с тобой.

Пол комнаты вздыбился.

Флетч упал.

Глава 32

Флетч знал, что он в маленьком, темном помещении.

Придя в себя, он не мог услышать ни звука, кроме собственного дыхания. Воздух стал спертым.

Он лежал на спине. Голова покоилась на подушке.

Двигая правой рукой, он сразу упирался в стенку, мягкую стенку. Тоже происходило, когда он двигал левой рукой.

Шириной помещение не превышало узкой кровати. Руки его двинулись по гладкой материи стен. Потолок находился прямо над ним, в нескольких сантиметрах от его груди, подбородка, носа.

Как тесно.

Пальцы наткнулись на что-то еще. Бумага, довольно плотная бумага. Обе руки сомкнулись на предмете, лежащем рядом с ним, под боком. Пальцы подсказали, что он держит в руках пакет, набитый какими-то бумажками.

Флетч стал вспоминать, где он был до того, как оказаться в этом маленьком замкнутом пространстве, что с ним случилось, куда он смотрел… Гробы!

— А-а-а-а-а-а! — рев Флетча оглушил его самого. — Я же не умер?!

Он попытался поднять руки, надавить, скинуть крышку гроба.

Сердце билось, как у живого. На лице выступил пот.

— Эй, кто-нибудь!

В ужасе он понял, что пытается прокричать шесть футов земли, отделяющих его от поверхности.

— Эй, там, наверху! Я еще не умер! Клянусь!

Он не мог как следует упереться руками. Крышка была тяжелой.

Избитые мускулы ничем не помогали ему.

— А-а-а-а-а-а! Кто-нибудь! Кто-нибудь! Послушайте! Я еще не умер! — в гробу становилось все жарче. — Помогите, черт побери!

Крышка гроба, вроде бы сама по себе, поднялась.

Воздух мгновенно стал чистым и сладким.

Он прищурился от яркого дневного света.

Над гробом склонилась голова Лауры.

— А, это ты.

Лежа на спине, жадно ловя ртом воздух, Флетч промолчал.

— Что ты делаешь в гробу?

Флетч по-прежнему никак не мог надышаться.

— Такое впечатление, что тебе нравится лежать в гробу.

— Я видел Норивала, — ответил Флетч. — Норивала Пасаринью.

— Норивал мертв, — возразила Лаура.

— Я знаю!

— Кажется, он вышел ночью в море на яхте. Яхта напоролась на скалу или риф. Он утонул.

— Я знаю!

— Его тело вынесло на берег сегодня утром. Такое горе, бедный Норивал.

— Я все это знаю, Лаура! Но послушай! Я пришел в это похоронное бюро. Меня позвал Тонинью. Я был один, в этой комнате, — Флетч приподнял голову, огляделся, чтобы убедиться, что он действительно в комнате с выставленными на продажу гробами. — Я обернулся, и вон там, у двери, стоял Норивал! Норивал Пасаринью! Стоял и мигал!

— Норивал?

— Он заговорил со мной. Он сказал: «Жаниу Баррету». Он шагнул вперед. Направился ко мне. Пытался пожать мне руку!

Лаура сморщила носик.

— Норивал Пасаринью?

— Да! Несомненно!

— После того, как он умер?

— Да. Я знаю, что он умер!

— Значит, это был не Норивал Пасаринью.

— Норивал Пасаринью. Одетый в белое. Весь в белом.

— Ты видел шагающего Норивала Пасаринью после того, как он умер?

— Он сказал, Норивал сказал: «А, Жаниу Баррету, — Флетч понизил голос до шепота. — Наконец-то я могу познакомиться с тобой».

— Ты видел Адроальду Пасаринью.

— Кто? Кого?

— Адроальду. Близнеца Норивала. Они похожи, как две капли воды.

Флетч на мгновение задумался.

— Адроальду?

— Да. Адроальду очень удивился, что ты потерял сознание, когда он протянул руку, чтобы пожать твою.

— Я потерял сознание?

— Да, ты упал на пол.

— Адроальду Пасаринью?

— Ты не знал, что у Норивала был брат-близнец?

— Да, конечно. Но он был такой бледный.

— Он всю зиму учился в Швейцарии.

— Лаура…

— Флетч, боюсь, ты не переживешь Карнавала. У тебя уже не все в порядке с головой.

— А как я оказался в гробу?

Лаура пожала плечами.

— Подозреваю, тебя положили туда чечеточники. После того, как ты потерял сознание.

— Почему?

— Они — известные шутники, — Лаура хихикнула.

— Очень смешно! — он осторожно сел. — О боже! Я-то думал…

— Конечно, смешно.

Флетч взял в руки бумажный пакет, посмотрел, что лежит внутри.

— Что там? — спросила Лаура. — Твой ленч? Чтобы ты не умер с голоду на том свете?

— Мой выигрыш в покер.

— А, они похоронили тебя вместе с твоим богатством. Чтобы ты мог дать на чай Харону, когда он перевезет тебя через Стикс.

От лежания в гробу у него онемели все мышцы.

— А как ты попала сюда?

— Тонинью позвонил мне в отель. Сказал, что ты лишился чувств. Что я должна приехать на машине и забрать тебя. Адроальду и остальные поехали с гробом Норивала в дом Пасаринью.

Сердце Флетча билось уже не так часто, но он все еще потел.

— А если б ты не приехала? Я мог бы задохнуться…

— С какой стати я могла не приехать?

— Сломалась бы машина. Или…

— Ты мог бы выбраться сам.

— Я мог умереть от сердечного приступа.

— Ты так испугался?

— Очнуться в гробу — это, знаешь ли, сюрприз не из приятных.

Лаура всмотрелась в его лицо.

— Ты ужасно выглядишь.

— Меня чуть не забили до смерти. Ногами.

— Они мне сказали. И тело такое же?

— Если не хуже.

— В чем причина? Почему на тебя напали?

— Кажется, я догадываюсь, в чем причина. Если тебя не затруднит, помоги мне выбраться из этого чертова гроба.

— Тебе звонил какой-то мужчина, — вылезая из гроба, он оперся на плечо Лауры. — Сказал, что он — сержант Паулу Барбоза из полиции Рио-де-Жанейро. Он хотел бы поговорить с тобой.

— О чем?

— Больше он ничего не сказал. Что ты такого натворил?

— О, мой бог, — боль отдавалась в каждом уголке тела, но он все-таки опустил обе ноги на пол.

— Крепко тебя отделали, — констатировала Лаура. — Машина у дверей.

— Будет лучше, если за руль сядешь ты.

— Учитывая, что ты только что поднялся из гроба…

— Я лег туда не по своей воле, уверяю тебя.

— Я отвезу тебя обратно в отель. Парад закончился. В этом году он удался на славу. Жаль, что ты пропустил большую его часть.

— Мне тоже.

— Флетч, у меня складывается впечатление, что ты всегда оказываешься там, где быть тебя не должно, делаешь то, что не должен делать.

— Есть еще какие-нибудь новости?

— Да, — они пересекали широкий, прохладный вестибюль похоронного бюро Жоба Перейры. — Пауль Бокузе — шеф-повар в «Ле Сен-Оноре». Я заказала нам столик на твое имя. Ты не забыл о бале в «Регимэ»? Это сегодня. А завтра, я думаю, мы поедем на ленч во «Флорэсту».

— Ты хочешь сказать, что Карнавал еще продолжается?

— До завтрашней ночи. Я не уверена, что ты его выдержишь. А мне пора начинать подготовку к гастролям. Но ты не волнуйся. Сейчас мы поедем в отель и ты отдохнешь.

— Нет.

— Нет? Ты хочешь поиграть в футбол?

— Я хочу поехать в фавелу Сантус Лима. Немедленно, — Лаура повернулась и пристально посмотрела на Флетча. — Я не смогу отдохнуть, пока не съезжу туда. Ты же это понимаешь, не так ли?

— Но я не знаю дороги.

— Я знаю, — они подошли к машине, и он осторожно опустился на пассажирское сиденье. — Следуй моим указаниям, и мы не заблудимся.

Глава 33

С непослушным от побоев телом, ошалевший от недосыпания, Флетч вошел в фавелу Сантус Лима, словно Фигура ди Дэстагуэ. Немилосердно жарило солнце.

Лаура следовала за ним, отстав на несколько шагов.

Тут же слетелись и дети, но на этот раз они не решились подойти к нему, а кучкой держались поодаль. По мере того как Флетч и Лаура поднимались по склону, к детям присоединялись и взрослые из лачуг и крошечных магазинчиков.

Пока они добрались до дома Идалины Баррету, кучка детей превратилась в большую толпу.

Высокая старуха сразу узнала Лауру. Стоя на пороге своего дома, уперев руки в бока, она заговорила прежде, чем Лаура подошла к ней. Как понял Флетч, она несколько раз повторила один и тот же вопрос.

Окружающая их толпа притихла. Они тоже хотели слышать, что ответит Флетч.

— Она хочет знать, — перевела Лаура, — пришел ли ты для того, чтобы указать своего убийцу.

— Я думаю, да, — ответил Флетч. — Скажи ей, думаю, что да.

Лаура нахмурилась.

— Ты серьезно?

— Разве во время Карнавала что-то может быть серьезным?

— И как ты собираешься это сделать?

— Я хочу пройти по фавеле и заглянуть в глаза всем ее жителям. Тогда я укажу своего убийцу.

— И все?

— И все.

— Я не поверю… — она оглядела людей, спокойно дожидающихся ответа Флетча.

— Чему ты не веришь? — спросил Флетч. — И во что веришь?

Флетч долго ждал ответа, но Лаура молчала.

— Ты можешь поверить, что я — маг? И мне по силам то, что недоступно простым смертным?

Лаура молчала.

— Ты можешь поверить, как поверили многие из этих людей, что я — Жаниу Баррету, возвратившийся через сорок семь лет из царства мертвых, чтобы назвать своего убийцу?

— Я верю… — Лаура глубоко вздохнула. — Я уверена, что ты не станешь разыгрывать этих людей.

— А я собираюсь их разыгрывать?

— Некоторые из них верят в то, что ты — Жаниу. Потому что эта старуха хочет, чтобы они верили. Остальные просто любопытные. Им все равно, на что смотреть.

— Каждый может выдумать любую историю и сказать, что случилось это в прошлом. Так?

— Если назовешь кого-либо своим убийцей, эти люди воспримут твои слова очень серьезно.

— На это я и надеюсь.

— Ты даже представить себе не можешь, что они сделают с тем человеком.

— Могу догадаться.

— Флетч, ты должен сказать мне, что тебе известно.

— Тебе нужны факты?

— Мне нужно хоть что-нибудь.

— Хорошо, Лаура. Вот тебе факты. Человек, который убил Жанну Баррету сорок семь лет назад, абсолютно уверен в том, что я — возвратившийся Жаниу Баррету.

— Откуда ты это знаешь?

— Посмотри на меня.

— Я не думаю, что тебе следует играть на доверчивости этих людей.

— Я играю на доверчивости только одного из них.

— Кто-то уверовал…

— Кто-то или уверовал, что я — возвратившийся Жаниу Баррету, или решил действовать так, словно верит, что я — возвратившийся Жаниу Баррету. На случай, что так оно и есть.

Лаура вздохнула.

Толпа, ожидающая ответа Флетча, росла на глазах.

Сквозь нее протиснулся десятилетний Жаниу Баррету на деревянной ноге. Из всех жителей фавелы он стоял ближе всех к Флетчу.

— Пожалуйста, скажи этой старухе, что я пришел, чтобы указать ей моего убийцу.

Лаура начала что-то говорить Идалине, но смолкла на полуслове и повернулась к Флетчу.

— Ты представляешь себе, какие могут быть последствия?

— Давай не будем забегать вперед, — предложил ей Флетч.

Отчетливо выговаривая каждое слово, Лаура перевела на португальский ответ Флетча.

Толпа радостно заревела. Некоторые даже победно вскинули руки.

Старуха задала еще один вопрос.

— Ты действительно намерен ходить по всем улицам фавелы, пока не укажешь убийцу?

— Я хочу заглянуть в глаза всем, каждому жителю фавелы. Скажи ей, если убийца здесь, я его найду.

Лаура перевела.

Идалина Баррету выступила из тени дверного проема на солнечный свет. Взяла Флетча за руку.

Вдвоем, Лаура чуть позади, а вся толпа — следом за ней, они медленно пошли по улочкам Сантус Лима.

— Я знаю, что все это твой розыгрыш, — не выдержала наконец Лаура. Они довольно долго ходили по фавеле. Волосы у нее слиплись от пота. — Ты просто обойдешь всю фавелу и никого не назовешь.

— Возможно, — ответил Флетч. — При условии, что потом я смогу заснуть.

Фавела Сантус Лима оказалась больше, чем он ожидал. Бесконечная паутина улочек, переулков, тропинок. Нагромождение крохотных лачуг. По некоторым проулкам он и Идалина могли пройти только боком. Следующая за ними толпа иногда растягивалась на добрый километр.

— У нас свой Карнавальный парад, — заметил Флетч.

— Не нахожу ничего общего, — Лаура, похоже, рассердилась не на шутку.

Весь в поту, появился Жаниу Баррету Филью и спросил, что происходит. Его мать объяснила ему, что Жаниу Баррету хочет посмотреть в глаза всем жителям фавелы. Что он обещал найти своего убийцу.

Жаниу Баррету Филью тут же послал вперед мальчиков и мужчин, чтобы они предупреждали обитателей лачуг о приближении Флетча и Идалины и те выходили на улицу, дабы Флетч мог посмотреть им в глаза, проходя мимо.

Карнавальный парад закончился лишь несколько часов назад, и большинство жителей фавелы отсыпалось после более чем суточных бдений. Посыльные Баррету кричали в окна, заходили в дома, будили людей и вежливо просили их выйти на улицу. Нет, нет, это не полиция. Дело очень важное. Касается прошлого фавелы. Мы должны выяснить, кто убил Жаниу Баррету много лет назад. Полуголые, с опухшими от сна лицами, люди стояли в дверях, потирая глаза, щурясь на ярком солнце.

Возможно, они чувствовали важность момента и не хотели остаться в стороне от столь знаменательного события: убиенный поднялся из могилы, чтобы открыть всем имя своего убийцы. Возможно, ничего не понимали, но их попросили выйти на минуту из дому, и они согласились из чистого любопытства. Так или иначе, никто не отказался.

— Ты уже решила, во что верить? — спросил Флетч Лауру.

— Все эти люди, — Лаура оглянулась на тянущуюся вслед за ними нескончаемую колонну. — Многие из них смеются над тобой.

— На это я и надеялся.

— Ты решил обратить все в шутку. К этому идет дело?

— Шутка неплохая, так?

— Ты собираешься водить их кругами, а потом сказать, что твоего убийцы среди них нет?

— Возможно.

От долгой ходьбы начали разминаться забитые мышцы. Флетчу хотелось пить. Солнце обжигало многочисленные ссадины на лице и руках. Кровь гулко била в виски. Несколько раз у него темнело в глазах, несмотря на яркое солнце. Его шатало. Но Идалина Баррету крепко держала его за руку.

Разумеется, он не мог знать, обошли ли они все улочки фавелы. Ему не оставалось ничего иного, как положиться на своих проводников. Но, судя по всему, ему предстояло обойти всю фавелу Сантус Лима и посмотреть в глаза каждого ее жителя.

— С меня хватит, — не выдержала Лаура. — Вот ключи от машины. Я возьму такси.

— Нет, — возразил Флетч. — Останься со мной.

— Я не хочу присутствовать на финальной сцене твоего спектакля.

— Это не спектакль.

Флетч смотрел в глаза жителям Сантус Лима. Мужчинам и женщинам, старым, молодым, высоким, коротышкам, красивым, уродливым, калекам, пышущим здоровьем, сумасшедшим, гордым, забитым…

Впереди, на узкой тропе, он увидел седого, худощавого мужчину, вышедшего из одного дома и скрывшегося в другом.

Прибавив шагу, Флетч направился к этому дому.

Идалина Баррету еще крепче сжала его руку, держась рядом с ним.

Юный Жаниу Баррету заглянул Флетчу в глаза. А потом, зовя других, вбежал в дом.

Флетч двинулся за ним. В доме никого не было. Лишь зиял бездверный проем черного хода.

Со двора донесся голос десятилетнего Жаниу Баррету.

Флетч прошел через дом. Кое-кто выбрал этот же путь, большинство обошли дом с обеих сторон.

И они прибавили скорости, почуяв близость цели.

— Что ты делаешь? — не унималась Лаура. — Сумасшедший!

Флетч оглянулся. Стена маленького дома, через который он только что прошел, рухнула в пыль. Остальные три стены закачались, но устояли, скрепленные жестяной крышей.

— Ты совсем потерял голову! — кричала Лаура. — Это же безумие!

Он вышел на более широкую тропинку. Невдалеке юный Жаниу Баррету держал за черные шорты седоволосого мужчину, которого, как он понял, преследовал Флетч. Его же окружили другие мужчины и мальчишки.

Флетч направился к ним. Услышал, как один из юношей сказал седоволосому: «Позволь ему взглянуть в твои глаза, Габриэль».

— Габриэль Кампус! — взвизгнула Идалина Баррету. — Габриэль Кампус!

Конечно, старик с радостью дал бы деру. Но его окружали уже двадцать мужчин и не меньше тридцати мальчишек. А за Флетчем следовала еще добрая сотня жителей фавелы.

И он не сдвинулся с места. Лишь напряглись мышцы и быстро-быстро вздымался и опускался верх живота. Словно он долго бежал и совершенно выдохся. На губах мужчины застыла неискренняя улыбка.

— Габриэль Кампус! — визжала Идалина. Затем добавила что-то насчет Жаниу Баррету.

Встав перед Габриэлем Кампусом, Флетч всмотрелся в его глаза. Ему уже доводилось их видеть.

Глаза Габриэля Кампуса бегали. Он смотрел то на толпу, то на Флетча.

Улыбка со скоростью молнии появлялась и исчезала с его губ.

Медленно Флетч поднял руку. Его указательный палец замер в футе от носа Габриэля Кампуса.

Флетч уже успел глянуть на перстень Кампуса. С черным камнем и переплетающимися змейками.

Мгновенно Габриэль Кампус метнулся в сторону. Бросился на толпу, расталкивая всех локтями. Сшиб с ног ребенка.

Завопила Идалина Баррету.

Закричали остальные, двинувшись вперед.

Двое юношей попытались схватить Габриэля.

Одного он ударил ногой в живот, другого — в лицо.

Несколько уходов от рук преследователей, несколько ударов ногами, и Габриэль Кампус вырвался из толпы. Повернулся и бросился бежать вверх по тропе.

Толпа устремилась следом. Мужчины, юноши, мальчишки, даже женщины, подобрав юбки, кинулись в погоню.

— Габриэль Кампус! — высокая старая Идалина скоро начала отставать. — Габриэль Кампус!

Флетч уселся на большой булыжник.

Его мутило.

В нескольких метрах от него Лаура о чем-то оживленно беседовала с женщинами фавелы. Все они были беременны, поэтому не могли бегать за Габриэлем Кампусом.

Лаура задавала вопросы. Женщины отвечали все хором. То и дело она поглядывала на Флетча.

Габриэля все еще не поймали. Флетч видел, как он бежит между домами у самой вершины холма. Преследователи никак не могли его догнать.

Вопли Идалины перекрывали крики остальных.

— Габриэль Кампус! Габриэль Кампус!

Откуда-то из глубин фавелы донесся барабанный бой. Потом подошла Лаура, молча постояла рядом.

— Я ужасно устал, — пробормотал Флетч. — А еще надо звонить сержанту Барбозе из полиции Рио-де-Жанейро.

— Его зовут Габриэль Кампус, — разлепила губы Лаура.

— Я слышал, — он поискал глазами Идалину Баррету. Старуха быстро карабкалась вверх по склону. — Я слышу.

— Женщины говорят, он стал твоим другом, едва ты появился в фавеле. Он, еще один парень и братья Гомесы. Что это за братья Гомесы?

— Братья Идалины.

— Видишь? — упрекнула его Лаура. — Ты все знаешь.

— Мне сказали об этом, Лаура. Вчера днем. Сказали.

— Ты научил их всех мастерству капоэйры. Габриэль овладевал всеми приемами быстрее других и выполнял их лучше всех. После того как тебя убили, он возглавил группу капойэрус Сантус Лима. Долгие годы был знаменитостью. В одном из парадов участвовал, как Местрэ Сала.

— Понятно. Жаниу, его учитель, начал ему мешать.

— Его избрали в совет директоров школы самбы.

— Он никогда не удостоился бы такой чести, будь Жаниу жив.

Лаура что-то чертила в пыли кончиком туфли.

— Я должен поспать, — с вершины склона неслись громкие крики. Преследование продолжалось. — Интересно, что они с ним сделают?

— Я ничего не хочу знать. Почему ты выбрал Габриэля Кампуса? Ты должен сказать мне.

— Ты спрашиваешь, убил ли Габриэль Кампус Жаниу Баррету сорок семь лет назад?

— Да.

— Понятия не имею, — Флетч тяжело поднялся. — Но я знаю наверняка, что этой ночью, переодетый козлом, он пытался перерезать мне горло.

Глава 34

— Я забыл, говорили ли вы мне о том, что бывали в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс? — спросил сержант Паулу Барбоза.

— Нет, — ответил Флетч в телефонную трубку. Он сидел на кровати в своем номере в «Желтом попугае». — Я никогда не был в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс.

С сержантом Барбоза его соединила Лаура. Сам он не смог набрать номер и объяснить дежурному полицейскому, что ему нужно.

— В Нью-Бедфорде очень хорошо, — вновь сообщил ему Барбоза. — Для меня, конечно, холодновато. Вернувшись в Штаты, вы обязательно должны заехать в Нью-Бедфорд, штат Массачусетс. И заглянуть в сувенирный магазин моего кузена. Там вы найдете подарок на любой вкус.

— Хорошо, — Флетч покивал. — Всенепременно загляну.

— И не пожалеете, будьте уверены. Теперь насчет североамериканской женщины, которую вы потеряли…

Глаза Флетча тут же открылись.

— Да?

— Не думаю, что мы ее нашли.

— О.

— Тем не менее, нам позвонил мэр маленького прибрежного городка, расположенного в трехстах километрах к югу от Рио-де-Жанейро. Называется он Ботелью. Очень милый городок. На самом берегу океана. Вам следует побывать там.

— Хорошо, — сонно ответил Флетч. — Я побываю и там. Обещаю вам.

Лаура затягивала портьеры. Она уже разделась и приняла душ.

— Мэр сказал, что в прошлую субботу в Ботелью появилась североамериканка.

— Возможно, кто-то сказал, что ей следует побывать там.

— Очень возможно. Чудесный городок. Я возил туда жену и детей.

— Вы хорошо отдохнули?

— Прекрасно.

— Я очень рад за вас.

— Мэр сказал, что женщина объявилась во второй половине дня, долго ходила взад-вперед по пляжу. Одна.

— Американская туристка.

— Когда стемнело, она вошла в лучший рыбный ресторан города. Я обедал там с женой и детьми.

Присев перед Флетчем, Лаура снимала с него теннисные туфли и носки.

— Вас вкусно покормили?

— Великолепно. Эта женщина пообедала.

— Американская туристка приезжает в маленький курортный городок…

— Ботелью.

— Ботелью. Гуляет весь день по берегу, потом обедает в рыбном ресторане.

— Да, именно так. Но после обеда, вместо того чтобы расплатиться, она направилась на кухню и начала мыть грязную посуду.

Лаура повалила Флетча на спину и начала стягивать с него шорты.

— Это не Джоан Коллинз Стэнуик.

— С тех пор она там. Два дня. Моет грязную посуду. Ест. Владелец ресторана выделил ей маленькую комнатку, где она спит.

— Джоан Коллинз Стэнуик ни разу в жизни не вымыла грязной тарелки. Она не знает, как это делается.

— Она — высокая светловолосая американка или англичанка. Не понимает ни слова по-португальски.

— Сколько ей лет?

Наклонившись над Флетчем, Лаура снимала с него рубашку. Телефонный провод оказался в рукаве.

— Довольно молодая. Стройная. Мэр полагает, лет двадцати пяти или чуть больше.

— Похоже, ее смыло в море где-нибудь во Флорида-Кэйз, а выбросило на бразильский берег.

— В Ботелью. Там изумительный пляж.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — Лаура уложила ноги Флетча на кровать и укрыла его простыней. — Но почему мэр Ботелью счел возможным беспокоить полицию Рио-де-Жанейро из-за этой североамериканки?

— По субботам туристский автобус из отелей Копакабаны останавливается в Ботелью. Мэр подумал, что она приехала на этом автобусе. Поэтому позвонил в полицейское управление. Спросил, не разыскиваем ли мы убийцу с такими приметами.

— Убийцу?

— Дело в том, что он не знает, откуда она появилась. Или почему. Ботелью — маленький город. Он — маленький мэр.

Наконец-то в постели, готовый отойти ко сну, Флетч на мгновение задумался.

— Едва ли это Джоан Коллинз Стэнуик, сержант. Действительно, у нее не было при себе ни цента, но она богатая женщина, с чувством собственного достоинства, полностью отвечающая за свои действия. Перед ней открыты все дороги. Все дороги мира. Я даже представить себе не могу, что она поедет на курорт и будет мыть грязную посуду в рыбном ресторанчике. И потом, Джоан Коллинз Стэнуик уже за тридцать.

— Так, по-вашему, это не та дама, которую вы разыскиваете?

— Уверен, что не та.

— Вверх тормашками. Помните, я говорил вам, что во время Карнавала все идет вверх тормашками.

— Еще как помню.

— Все переворачивается с ног на голову. Я служу в полиции Рио двадцать семь лет. Поверьте мне, я видел и не такое.

— Я в этом не сомневаюсь, сержант. Позвольте поблагодарить вас за то, что вы не сочли за труд связаться со мной.

Лаура уже лежала в постели рядом с Флетчем.

— Значит, они не нашли женщину, которую ты разыскиваешь.

— Нет. Какая-то американка или англичанка объявилась в рыбном ресторане в маленьком городке и моет там грязную посуду.

— Полиция хочет, чтобы у тебя создалось впечатление, что они пытаются найти ее, — в темноту сказала Лаура.

Флетч зажег настольную лампу.

— Что ты собираешься делать?

— Позвоню в отель «Жангада». Может, она вернулась.

— Набрать тебе номер?

— С этим я справлюсь сам. Не впервой.

В отеле «Жангада» в номере 912 никто не снял трубку.

Портье сообщил, что миссис Джоан Коллинз Стэнуик не выписывалась из отеля.

Не взяла она и конверт, оставленный мистером Флетчером.

Глава 35

«Флетч!

Я не могла тебя разбудить.

Я пыталась, пыталась. Несколько раз я думала, что ты проснулся, потому что начинал говорить. Но слова твои не имели никакого смысла. Ты знаешь, что разговариваешь во сне?

Ты сказал, что был на большом белом речном пароходе, а в небе полно ягодиц.

Ты сказал, что у тебя был козел или кто-то старался отнять у тебя козла. Ты, вроде бы, боялся брыкающегося козла. Потом ты что-то пробормотал о персонаже бразильской мифологии, танцующем козле.

Как все это объяснить? Иногда ты говорил во сне с открытыми глазами, поэтому, собственно, я и думала, что разбудила тебя. Ты говорил о каком-то мужчине с вывороченными ступнями, также пришедшем из древних мифов. Я спросила тебя: „Флетч, ты имеешь в виду капоэйра?“ А ты лишь невидяще взглянул на меня. И заговорил о других бразильских гоблинах, безголовом муле, старике с волосами вместо рук. О том, что тебя преследовал одноногий мальчик, а когда я спросила: „Флетч, ты имеешь в виду saci-perêrê?“, ты долго смотрел на меня, прежде чем ответить: „Жаниу Баррету. Жаниу Баррету“.

Самое удивительное, ты не знаешь имен этих бразильских чудищ. Словно они привиделись тебе в каком-то кошмарном сне. И ты сильно потел. Меня поразило, что все эти гоблины приснились тебе, как снятся бразильским детям, хотя, насколько мне известно, ты никогда не читал и не слышал о них.

А потом, когда я вновь хотела разбудить тебя, ты пробурчал: „Оставь мертвых в покое“.

Возможно, ты напугал меня. Немного.

Я отменила наш заказ в „Ле Сан-Оноре“. Отдала Марилии наши билеты на бал в „Регимэ“, которая в свою очередь уступила их своим знакомым из Порту-Алегре.

Тело у тебя сплошь в синяках.

Я решила, что тебе нужно отдохнуть.

Я возвращаюсь в Байа. Карнавал практически закончился. Мне нужно готовиться к предстоящим гастролям.

Может, ты сможешь приехать в Байа и посоветовать, какие музыкальные произведения следует включить в программу концертов.

И мой отец, возможно, захочет побеседовать с тобой, узнав, что ты уделил много времени boi-tatá и tutu-marambá.

Чао. Лаура».

Флетч проснулся от яркого солнечного света. Голодный, как волк. Весь в поту. С занемевшими мышцами.

Довольно долго он полагал, что еще понедельник и солнце не успело закатиться за горизонт.

— Лаура? — в номере царила оглушающая тишина. Из ванной не доносилось ни звука. — Лаура?

С кровати он заметил отсутствие многочисленных флакончиков с духами, кремами, лосьонами и прочей косметики на туалетном столике. Одежда Лауры не лежала на стульях. Из-под вешалки исчез ее чемодан.

Флетч взял со столика у кровати часы. Пять минут двенадцатого. Даже в этом, вставшем с ног на голову мире солнце не могло светить столь ярко за пятьдесят пять минут до полуночи.

Постепенно до Флетча дошло, что часы показывают пять минут двенадцатого утра, но не понедельника, а вторника.

Он проспал семнадцать часов.

Заставляя двигаться каждую мышцу, Флетч встал с постели и пересек комнату.

Вместо косметики Лауры на туалетном столике лежало ее письмо.

Флетч перечитал его дважды.

Неужели он так много говорил во сне, сказал все то, о чем упоминала Лаура? Что такое boi-tatá и tutu-marambá? Должно быть, он и вправду перепугал ее.

Смутно помнились снившиеся ему кошмары. Мальчик, Жаниу Баррету, шел следом за ним по темной улочке к трассе Карнавального парада. Флетча закружило в ярком водовороте потных загорелых тел, карие глаза мальчика широко раскрылись, когда на Флетча обрушился шквал пинков. Вновь Флетч оказался под трибунами, вновь к нему подходил мужчина с вывернутыми ступнями…

В ванной он содрал с себя пластырь. Все ссадины и царапины зарубцевались. Красные пятна стали лиловыми, лиловые — черными.

Разве Лаура не видела большой белый речной пароход, величественно плывущий над морем сверкающих карнавальных костюмов? Разве его не было на самом деле?

Осторожно, стараясь не добавлять новых порезов к имеющимся синякам и ссадинам, Флетч побрился.

Почему Лаура так заволновалась, узнав, что Жаниу Баррету следовал за ними от отеля до трассы парада? Он-то не усмотрел в действиях мальчика ничего необычного. Как там она написала в письме? Saci-perêrê. Что такое saci-perêrê?

Под теплой струей душа его тело начало отходить. Он намылился, вновь встал под душ.

Надо отметить, Лаура так и не спросила, что произошло с ним под трибунами. Она-то думала, что каждый может выдумать какую-то байку и отнести ее к прошлому. Даже после того, как он ткнул пальцем в Габриэля Кампуса в фавеле Сантус Лима, она не задала ни единого вопроса о прошлой ночи. Лишь спросила, почему он выбрал именно Габриэля Кампуса.

Выйдя из душа, он не стал вытираться. Лишь обмотал полотенце вокруг талии. Воздух, вливающийся в балконную дверь, приятно холодил влажную кожу.

Флетч вышел на балкон. Около кафе играл маленький оркестр. Мужчина в комнате напротив все еще красил стены.

Лаура сочла забавной шутку чечеточников, оставивших его в закрытом гробу с бумажным пакетом, набитым деньгами. Он видел шагающего Норивала Пасаринью после того, как тот умер. С палками от метел, с коленями, привязанными к коленям Тонинью и Орланду. Потом он вновь увидел шагающего Норивала Пасаринью. Он не только шагал, но и говорил. И все после смерти. На этот раз он, правда, принял за Норивала его брата-близнеца, Адроальду Пасаринью. Что ж, вот это действительно забавно.

Флетч умер сорок семь лет назад. В горном борделе доны Журемы чечеточники пытались, может, ради шутки, подложить к нему в постель труп. Люди верили, что он сможет найти разгадку тому, что случилось задолго до его рождения. Кто убил Жаниу Баррету? Он нашел ответ. Очевидно, он видел мифические фигуры, созданные совсем иной, не имевшей к нему ни малейшего отношения, культурой. Разумеется, он видел обычных людей в карнавальных костюмах. Или нет? Он помогал шагать мертвому Норивалу Пасаринью. Потом поверил, что видел идущего к нему Норивала Пасаринью. Слышал, как тот говорил. Флетч вернулся к жизни. Он побывал в закрытом гробу.

Для Флетча линия, разделяющая жизнь и смерть, совсем сузилась. Стала такой узкой, что происходящее действительно могло показаться кому-то забавным.

В комнате напротив мужчина, красящий стены, посмотрел на Флетча.

Только тут Флетч понял, что давно смотрит на мужчину.

Флетч помахал рукой.

Улыбаясь, мужчина помахал в ответ. Рукой, в которой держал кисть.

Флетч мигнул. Должно быть, на его кисти чертовски мало краски, раз он не боится размахивать ею в комнате, которую красит столько дней.

Флетч рассмеялся.

Мужчина снова помахал кистью.

Теперь уже смеялись и Флетч, и мужчина.

Флетч на прощание вскинул руку и вернулся в комнату.

Он позвонил в отель «Жангада».

В номере 912 никто не взял трубку.

Миссис Джоан Коллинз Стэнуик не выписывалась из отеля.

Да, конверт ожидает ее в ячейке для почты.

Флетч пил минеральную воду из литровой пластиковой бутылки, в третий раз перечитывая письмо Лауры.

Потом позвонил Теудомиру да Коста и договорился встретиться с ним этим вечером. Флетч предупредил, что будет поздно, так как хочет съездить в городок Ботелью.

Теу рекомендовал ему пообедать в тамошнем рыбном ресторане.

С трудом Флетч опустился на колени. Болело все тело, но он заставил его сгибаться до тех пор, пока голова не оказалась в нескольких сантиметрах от пола.

Он заглянул под кровать.

Маленькая каменная лягушка исчезла.

Глава 36

— Что вы тут делаете?

Джоан Коллинз Стэнуик, в шортах, которые были ей велики, и тенниске с надписью на португальском, подошла к столу Флетча.

— Ем.

— Но как вы сюда попали?

— Проголодался, — Флетч продолжал есть.

— Нет, правда, как вы меня нашли?

Ее глаза округлились от изумления.

— Бразильская полиция не так беспечна, как может показаться на первый взгляд.

Из ресторана открывался прекрасный вид на океан.

— Не желаете присоединиться ко мне? — предложил Флетч. — Или обслуживающему персоналу запрещено садиться за столик к посетителю?

— Я могу угостить вас чашечкой кофе, — ответила Джоан и направилась к кофеварке.

С хорошим настроением ехал Флетч вдоль океанского побережья. Полной грудью вдыхал чистый, свежий воздух. Нравилось ему и то, что он видел вокруг: скалы и деревья, коровы, козы. Чем дальше он отъезжал от Рио-де-Жанейро, тем меньше становилось машин на отличном шоссе.

Осмотр достопримечательностей Ботелью не занял у него много времени. Короткий причал. Рыбный склад, более напоминающий сарай. Распятие в крохотной церкви. Дюжина хижин рыбаков, прячущихся в тени деревьев.

Войдя в ресторан, он сразу заметил Джоан. Стоя к нему спиной, на кухне, Джоан Коллинз Стэнуик опускала тарелки и стаканы в чан с горячей водой.

В зале лишь пять рыбаков что-то оживленно обсуждали, размахивая банками с пивом. Молоденький официант принес Флетчу меню. Тот заказал чауде[55] и жареную рыбу.

Положив на скамью бумажный пакет, Флетч любовался океаном. Рано или поздно Джоан Коллинз Стэнуик должна была повернуться и увидеть его. Он оставлял ей право заметить его или оставить без внимания его приезд. Выбери она второй вариант, он бы удалился, не заговорив с ней.

Более вкусной рыбной похлебки есть ему еще не доводилось.

Он уже наполовину разделался с жареной рыбой, когда Джоан пересекла зал и подошла к нему.

Теперь она сидела перед ним. На столе дымились две чашечки кофе.

— Я рад, что у вас все в порядке, — Флетч продолжал есть.

— А вы попали в аварию?

— К счастью, нет. Побывал на Карнавальном параде.

Они нервно рассмеялись.

— Такое впечатление, что вам крепко досталось, — ее взгляд задержался на маленьком шраме на шее Флетча.

— Я нарвался на разъяренного козла.

Она чуть улыбнулась.

Джоан выглядела лучше, чем в субботнее утро. Лицо загорело, глаза прояснились. Никаких следов косметики. Да и волосы за последние четыре дня не получали должного внимания.

— Как мило с вашей стороны найти меня. Я доставила вам много хлопот?

— Я волновался из-за вас. Меня накалывали с обедом, но с завтраком — никогда.

— Я, конечно, подвела вас.

— Ничего, я все равно позавтракал.

— Хорошо, — Джоан смотрела в свою чашку.

— Здесь отличная еда.

— Правда? Мне тоже нравится.

— Готовят тут превосходно. Вы моете посуду в этом заведении?

— Да.

— Мне казалось, вы понятия не имеете, как это делается.

— Большого умения тут не нужно, — она показала ему свои руки. — Красивы, не так ли? — руки были красные, со сморщенной кожей.

— Они выглядят честными.

Джоан положила руки себе на колени.

— Я чувствую себя школьницей, которую поймали играющей в хоккей.

— Я рад тому, что вижу вас живой.

— Те вопросы, которые я могла бы задать вам относительно смерти Алана, — она взглянула в лицо Флетчу, затем — на его шрам на шее, наконец — на свои колени. — У меня их больше нет. Деньги…

— Я готов все объяснить.

На самом деле в голову Флетча закралась мысль о том, что Джоан пытается заключить с ним какую-то сделку.

— Нет нужды. Мне известно все, что я хочу знать. Я бросилась за вами в Бразилию из чувства долга, — она помолчала, потом добавила. — Да, чувства долга.

Флетч отодвинул пустую тарелку. Подумал о том, что мыть ее будет Джоан.

И сидел молча, глядя на океан. Ждал, пока Джоан поймет, что он не намерен задавать ей вопросы.

— В то утро, субботнее утро, расставшись с вами, я пошла пешком к своему отелю. Вы сказали мне такое, чего я никогда не слышала раньше. И я разозлилась, как никогда.

Внезапно до меня дошло, что вот я, взрослая женщина, иду одна, солнечным утром, вся в слезах, только потому, что кто-то украл мои заколки. Мои кольца с розовым жемчугом! Маленькие пластмассовые карточки с моим именем на них!

— А также бесценные фотографии вашего мужа Алана и вашей дочери Джулии, — добавил Флетч.

— Да, мысль эта глубоко взволновала меня. Но я поняла, какая же я эгоистка. Была. Есть. Вокруг меня вертелись маленькие худые оборвыши, протягивали руки, что-то шептали. Я отмахивалась от них и сквозь зубы цедила: «О, отстаньте от меня!» Разве они не понимали, что я осталась без нескольких алмазов, кредитных карточек, ничтожной для меня суммы денег? Как они смели приставать ко мне в семь утра, просить денег на еду?

Вот тут я по-настоящему рассердилась на себя. Закормленная сучка. Всю ночь плакалась перед ночным портье отеля. С восходом солнца прибежала плакаться к вам. А вот теперь отмахиваюсь от голодных детей.

Джоан Коллинз потеряла несколько заколок.

Флетч маленькими глотками пил кофе.

— Потом мне в голову пришла другая мысль, вызванная тем, что сказали вы при нашей встрече, — ее указательный палец скользил по трещине в деревянном столике. — Я же обрела свободу. Меня лишили всего того, что удостоверяло мою личность. Украли мои кредитные карточки, мой паспорт. Я перестала существовать как Джоан Коллинз Стэнуик. По крайней мере, сразу я не могла этого доказать. Я не могла подойти к кому-то, войти в магазин или куда-то еще и сказать: «Я — Джоан Коллинз Стэнуик». Во всяком случае, на слово мне бы никто не поверил. Я стала обычным человеком, с руками, ногами, головой.

Мысль эта мне понравилась. Внезапно я поняла, что не так уж плохо идти по свету налегке, безо всякого багажа.

Из кухни на них уставился высокий, стройный мужчина. Он переводил взгляд с Флетча на Джоан, снова на Флетча, на его лице отражалось недовольство.

— Вы все равно Джоан Коллинз Стэнуик, — напомнил Флетч.

— О, я знаю. Но, впервые в моей жизни, это не имело особого значения. Я поняла, что это совсем и неважно.

Но и тут Флетч воздержался от вопросов.

— Когда я добралась до отеля «Жангада», у парадного входа стоял туристский автобус. Я не знала, куда он направляется. Я присоединилась к экскурсантам, женщинам в коротких шелковых платьях, мужчинам в шортах, и влезла в автобус. У меня не спросили ни билета, ни денег. Очевидно, решили, что я вхожу в эту группу туристов из отеля «Жангада». Я ехала «зайцем».

Флетч улыбнулся.

— Здесь автобус остановился на ленч. Я не стала есть. Я не могла заплатить за еду. Представляете себе? Такого со мной еще не было! Я погуляла по берегу. Автобус уехал без меня.

Я размышляла над тем, кто же я на самом деле. Какой была. Какой стала. Смогу ли прожить целый день без денег, без кредитных карточек, без документов, удостоверяющих личность? Какой будет моя жизнь, если я не смогу достать что-то из моей сумочки и сказать: «Я такая-то, а теперь сделайте, пожалуйста, то, о чем я прошу, дайте мне…» — Джоан улыбнулась сама себе. — Начало смеркаться. Я зашла в ресторан и пообедала. Я сидела вон там, — она указала на столик у двери. — Расплатиться я не могла. Поэтому отправилась на кухню и перемыла всю посуду.

— Для вас это забава?

— Это труднее, чем теннис. Я мечтаю о массаже. Господи, а вчера вечером мне так хотелось выпить «мартини», — она пожала плечами. — Я не могу понять ни слова на местном языке. Он такой мягкий, такой плавный.

Высокий мужчина, вытирая руки о фартук, направился к ним.

Лицо Джоан светилось счастьем.

— В тот день в ресторан зашла хорошо одетая пара. Я думаю, немцы. Их привез шофер в униформе, на «мерседесе». Я мыла грязные тарелки и невольно поглядывала на нее. Сердилась, потому что она только поковырялась в еде. Конечно, я ее понимала. За фигурой надо следить…

Мужчина остановился за спиной Джоан, пристально посмотрел на Флетча. Положил руку ей на плечо.

Она коснулась его руки своей.

— Флетч, это Клаудиу.

— Добрый день, Клаудиу.

Флетч привстал и они пожали друг другу руки.

— Кажется, Клаудиу — владелец этого ресторана, — пояснила Джоан. — Во всяком случае, ведет себя, как владелец. Впрочем, он ведет себя так, словно ему принадлежит весь мир. Должно быть, это характерно для бразильских мужчин.

Убедившись, что Джоан не грозит опасность и, похоже, не зная английского, Клаудиу погладил Джоан по щеке и удалился на кухню.

— Вы останетесь здесь навсегда? — спросил Флетч. — Вы решили выбрать карьеру посудомойки?

— О нет. Разумеется, нет. Я люблю Джулию. Люблю отца. Я должна вернуться. На мне лежит немалая ответственность. Перед «Коллинз Авиейшн». И никто лучше меня не собирает пожертвования для «Симфонического общества».

Флетч положил на стол бумажный пакет.

— Просто оставьте меня в покое на какое-то время, — продолжала Джоан. — Позвольте ненадолго забыть, что я мать, дочь, что я Джоан Коллинз Стэнуик. Не напоминайте мне об этом.

— Как скажете, — Флетч подтолкнул к ней пакет.

— Что это? — спросила Джоан.

— Деньги, которые я привозил вам в субботу, плюс мой выигрыш в покер. Они понадобятся вам, когда вы захотите вернуться к нормальной жизни, — она заглянула в пакет. — Этого хватит, чтобы вернуться в Рио, оплатить счет в отеле за несколько дней и телекс в Калифорнию.

— Как славно.

— Сползти в бедность легко, — назидательно заметил Флетч, — выкарабкаться из нее — куда сложнее.

Она взяла Флетча за руку.

— Откуда вы это знаете?

— Народная мудрость, — пожал плечами Флетч. — Кстати, у вас должен быть ключ от вашего номера в отеле «Жангада».

— Должен. Наверное, он в кармане брючного костюма, в котором я приехала сюда.

— Принесите его мне. Я выпишу вас из отеля, а вещи отнесу в камеру хранения. Вы заберете их, когда они вам понадобятся.

— Конечно, понадобятся. Я в этом уверена.

Пока Флетч расплачивался с официантом, Джоан рассказывала ему, как хорошо купаться в океане, какое жаркое тут солнце, как ей нравится запах рыбы, какие странные звуки слышатся ночью.

— Такое впечатление, что вы попали в летний лагерь, — улыбнулся Флетч.

— Нет, — покачала головой Джоан. — В летнем лагере посуду мыли другие. И потом там были только девочки.

Флетч подождал у машины, пока она принесла ему ключ. Зал ресторана постепенно наполнялся. Дело шло к обеду.

— Могу я попросить вас еще об одном одолжении?

— Конечно, — кивнул Флетч. Ранее он угадал: Джоан действительно хотела заключить с ним сделку.

— Когда вы вернетесь в Штаты, в Калифорнию, в привычный вам мир, никому не говорите о моем безумстве. О том, что я мыла посуду в рыбном ресторане в каком-то безымянном городке на юге Бразилии.

— У города есть название.

Джоан рассмеялась.

— Поверите ли, я его не знаю.

— Ботелью.

— Вы мне это обещаете?

— Естественно.

— Я хочу сказать, всем нужен отдых от жизни. Вы согласны?

— Отдых от реальности.

Джоан протянула ему ключ.

— Я плачу за номер в отеле «Жангада», а сплю на берегу в Ботелью.

— Перевернутый мир, — кивнул Флетч.

Глава 37

— Вы остались довольны обедом в Ботелью? — спросил Теудомиру да Коста.

— Превосходная еда, — ответил Флетч.

— Да, ресторан неплохой. Не уверен, правда, стоило ли ради этого ехать так далеко.

В Рио Флетч вернулся поздним вечером, но все-таки поехал на авениду Эпитасиу Пассуа, где жил Теу.

Лакей свел Флетча вниз, в семейную гостиную. Теудомиру да Коста дремал в удобном кресле над книгой «1887 год — конец рабства в Бразилии». Его взгляд прошелся по многочисленным ссадинам и синякам Флетча, но он ничего не сказал.

— Хотите что-нибудь выпить?

— Нет, благодарю. Я ненадолго.

Флетч с удовольствием уселся на мягкий диван. Маленькую гостиную украшала новая картина кисти Мизабель Педрозы.

— Лауре понравился Ботелью?

— Лаура уехала в Байа. Вчера я наконец заснул. Она не смогла разбудить меня. Ей пора готовиться к гастролям.

— Да, — кивнул Теу, — я предполагал, что вы, возможно, нашли того, кто убил Жаниу Баррету сорок семь лет назад. В «У Глобу» сегодня была очень странная заметка. Буквально в несколько строчек. О том, что Габриэль Кампус, в прошлом знаменитый капоэйра школы самбы Сантус Лима, найден на берегу с перерезанной шеей. Женщина из фавелы, некая Идалина Баррету, помогает полиции в расследовании.

— Мне жаль полицию.

— Ее также нашли на берегу. Она зажигала спички, пытаясь сжечь тело Габриэля Кампуса.

— Ей это удалось?

— В этом-то изюминка заметки. Как сообщил репортер «У Глобу», в этом месте почти пятьдесят лет никто не мог разжечь костер.

— Теу, я бы хотел, чтобы часть денег, вложенных вами для меня в различные предприятия, пошла на образование юных потомков Жаниу Баррету.

— Нет проблем.

— Особенно маленького Жаниу. У него деревянная нога. Без образования ему будет трудно занять достойное место в обществе.

— Да, разумеется.

Флетч пощупал шрам на шее.

— Он спас мне жизнь. — Флетч хохотнул. — Может, он захочет стать бухгалтером.

Теу положил историческую книгу на столик.

— И вы нашли эту даму из Калифорнии? Как ее фамилия, Стэнуик?

— Да, с ней все в порядке.

— А что случилось?

— Она выпала из люльки. А сейчас наслаждается ползаньем по полу.

Длинный день утомил Теу. Глаза почти скрылись под тяжелыми веками.

— Бразилия — это будущее, — изрек Флетч. — И кто может предсказать будущее?

Теу уселся поудобнее.

— Вам понравился Карнавал?

— Благодаря ему я кое-что уяснил для себя.

— Позвольте узнать, что именно?

— Что прошлое отстаивает свои права. Что мертвые могут ходить. — Флетч подумал о каменной лягушке под кроватью. — Что отсутствие символов так же красноречиво, как и их наличие.

Теу покивал, переваривая сказанное Флетчем. Но воздержался от комментариев.

— Теу, сегодня днем, когда я ехал вдоль берега, наслаждаясь великолепной природой Бразилии, я, кажется, решил, что делать дальше.

— Нет нужды вдаваться в подробности, — остановил его Теу. — Я думаю, и ваш отец не стал бы вникать в них. Главное, что вы определились.

— Я решил написать биографию североамериканского художника Эдгара Артура Тарпа-младшего. Тем самым у меня появится возможность сказать что-нибудь в видении мира североамериканским художником, о североамериканской душе.

— Главное, что вы определились, — повторил Теу.

— Душа — это самое важное, не так ли?

— Завтра похороны Норивала Пасаринью, — переменил Теу тему разговора. — Вы придете?

Флетч ответил не сразу.

— Да, — он встал. — Почему нет?

Поднялся и Теу.

— И вы посетите Байа перед отъездом.

У двери Флетч обернулся.

— Чтобы попрощаться.

Флетч посидел немного за рулем маленького желтого «МР», прежде чем завести мотор.

В нескольких домах от Теу шумела последняя карнавальная вечеринка. Подходил к концу вторник на масленой неделе, завершающий день Карнавала.

Из такси вылезли мужчина и женщина, одетые королем червей и дамой пик, и исчезли в подъезде.

Из дома доносился смех. Пение. И, громче всего, мелодия самбы. Ритмы накладывались на ритмы на фоне ритмов. Со всех сторон, каждую минуту, днем и ночью накатывал бой барабанов.

СОЗНАВАЙТЕСЬ, ФЛЕТЧ!

Глава 1

Флетч включил свет и заглянул в кабинет.

Стены, за исключением высоких окон и узкого пространства за письменным столом, уставлены полками с книгами. Два больших обитых красной кожей кресла, диванчик, кофейный столик.

На письменном столе черный телефонный аппарат.

Флетч набрал «0».

— Соедините меня с полицией, пожалуйста.

— Дело срочное? — осведомилась телефонистка.

— Уже нет.

Над столом висела картина Форда Мэдокса Брауна[56] — деревенская парочка, идущая по своим делам навстречу ветру.

— Позвоните, пожалуйста, 555-7523.

— Благодарю вас.

Флетч позвонил.

— Сержант Маколиф слушает.

— Сержант, это мистер Флетчер, Бикон-стрит, дом 152, квартира 6В.

— Да, сэр.

— В моей гостиной убитая женщина.

— Убитая?

…Обнаженная, с большой грудью, полными бедрами, она лежала на спине между кофейным столиком и диваном. Голова оказалась на узкой полоске паркета меж ковром и каминной решеткой. С лицом, более бледным, чем полоски незагорелого тела от купальника. Невидящие глаза смотрели в потолок.

За левым ухом девушки виднелась ранка. Она уже не кровила…

— Вы звоните по контактному телефону полиции.

— И что? Разве полиция не занимается убийствами?

— Об убийствах следует сообщать по номеру экстренного вызова.

— Я думаю, что спешить уже некуда.

— Послушайте, у меня нет даже магнитофона для автоматической записи нашего разговора.

— Скажите об этом вашему боссу. Пусть позаботится.

— Вы что, шутите?

— Отнюдь. Даже в мыслях этого не было.

— Еще никто не звонил по контактному телефону, чтобы сообщить об убийстве. Кто вы?

— Послушайте, можете вы запомнить, что я вам говорю? Бикон-стрит, дом 152, квартира 6В, убийство, моя фамилия Флетчер. Записали?

— Бикон-стрит, дом 156?

— Бикон-стрит, дом 152, квартира 6В, — взгляд Флетча упал на нераспакованные чемоданы. — Квартира записана на Коннорса.

— А ваша фамилия — Флетчер.

— Начинается с «Ф». Поставьте в известность отдел убийств, ладно? Их это заинтересует.

Глава 2

Флетч взглянул на часы. Девять тридцать девять.

Прикинул, сколько времени потребуется полиции, чтобы добраться до квартиры 6В.

Вернулся в гостиную, налил себе шотландского, добавил воды, обойдясь без льда. Бутылку он открывал дольше обычного. На девушку смотреть не хотелось.

Красотка, но мертвая, он уже нагляделся на нее.

С полным бокалом Флетч прошел в кабинет, остановился у стола, всмотрелся в картину Брауна. На заднем плане, за парочкой, виднелся коттедж. Чувствовалось, что ветер вот-вот снесет его крышу. Флетчу доводилось видеть похожие картины Брауна, но эта попалась ему на глаза впервые.

Трель телефонного звонка заставила его подпрыгнуть. Виски выплеснулось из бокала на стол. Флетч поставил бокал на серебряный поднос, протер стол носовым платком, прежде чем взять трубку.

— Мистер Флетчер?

— Да.

— Хорошо, что вы приехали. Добро пожаловать в Бостон.

— Благодарю. Кто говорит?

— Рональд Хорэн. Я пытался дозвониться до вас раньше.

— Я обедал.

— В письме вы упомянули, что остановитесь в квартире Барта Коннорса. Год или два назад мы реставрировали для него одну картину.

— Я рад, что вы позвонили, мистер Хорэн.

— Я все думаю о картине Пикассо, которая вас интересует. Вы написали, что она называется «Вино, скрипка, мадемуазель»?

— Именно так. Одному Богу известно, почему Пикассо дал ей такое название.

— Откровенно говоря, я никак не возьму в толк, почему вы проделали столь долгий путь от Рима до Бостона и наняли меня как брокера…

— Есть сведения, что картина находится в этих краях. Возможно, даже в Бостоне.

— Понятно. Но мне казалось, что достаточно и письма.

— По одному или двум вопросам мне нужна личная консультация.

— Да, конечно. Всегда к вашим услугам. И для начала должен предупредить вас, что такой картины, возможно, не существует.

— Она существует.

— Я навел справки, никто о ней не знает.

— У меня есть ее фотография.

— В принципе, я не могу отрицать ее существования. Многие картины Пикассо еще не внесены в каталог. С другой стороны, за его работы очень часто выдают подделки. Вы, разумеется, знаете, что ни одному художнику не приписывали большего числа подделок.

— Да, знаю.

— Я считал себя обязанным предупредить вас. Но, если картина существует, если она подлинная, я приложу все силы, чтобы найти ее для вас и всемерно содействовать приобретению.

На портьерах отразились мигающие огни полицейских машин. Подъехали они без сирены.

— Мы сможем встретиться завтра утром, мистер Флетчер?

— Надеюсь, что да.

— Как насчет половины одиннадцатого?

— Вполне подходит, если я буду свободен.

— Хорошо. Мой адрес у вас есть.

— Да.

— Насколько я помню, мистер Коннорс живет на Бикон-стрит?

— Совершенно верно.

Флетч выглянул в окно. Три полицейские машины с включенными мигалками застыли у подъезда. Вдоль другой стороны улицы протянулась железная решетка, за которой темнел парк.

— До нас вы доберетесь без труда. Выйдя из дома, поверните направо. Дойдете до конца парка, там повернете налево, на Арлингтон-стрит. Ньюбюри-стрит — третья улица направо. Галерея находится в третьем квартале от угла.

— Спасибо. Я найду.

— Я пошлю кого-нибудь вниз, чтобы дверь вам открыли ровно в половине одиннадцатого. У нас не выставочная галерея, знаете ли.

— Разумеется. Извините, мистер Хорэн, но кто-то звонит в дверь.

— Мы уже обо всем договорились. С нетерпением жду нашей утренней встречи.

Флетч положил трубку. И тут же звякнул дверной звонок. До десяти часов оставалось еще семь минут.

Глава 3

— Меня зовут Флинн. Инспектор Флинн, — инспектор на секунду застыл на пороге кабинета, заполнив собой дверной проем.

Хорошо сшитый коричневый костюм-тройка из твида. Широченные грудь и плечи. Густые вьющиеся каштановые волосы. А между волосами и плечами крошечное ангельское личико то ли восьмилетнего ребенка, то ли карлика. Даже с шапкой волос голова казалась непропорционально маленькой, этакой пусковой кнопкой на громаде мощной машины. И глаза необычного зеленого оттенка. Такой цвет можно увидеть разве что на мокром после дождя весеннем лугу, сверкающем под прорвавшимися сквозь облака солнечными лучами.

На правой штанине темнели пятнышки засохшей крови.

— Приношу извинения за мои брюки. Мы только что с другого вызова. Убийца орудовал топором.

Голос мягкий, нежный, несоответствующий столь мощной грудной клетке.

— Вы — ирландский коп,[57] — Флетч встал.

— Именно так, — подтвердил Флинн.

— Я не имел в виду ничего обидного.

— Я понимаю.

Мужчины сочли возможным обойтись без рукопожатий.

Флинн шагнул вперед, освобождая дверной проем. Из-за его спины возник еще один полицейский в штатском, моложе и ниже ростом, с блокнотом и шариковой ручкой в руках. В дешевых, но безупречно чистых костюме и рубашке. А его ботинки, несмотря на слякоть на улице, блестели, словно он начистил их, войдя в подъезд.

— Это Гроувер, — пояснил Флинн. — Начальство не доверяет мне парковку служебной машины.

Флинн занял свободное кресло. Флетч тоже сел.

Часы показывали десять двадцать шесть.

Все это время Флетч провел в кабинете. Компанию ему составил молодой патрульный, изо всех сил старавшийся не смотреть на него. По остальным комнатам квартиры бродили другие полицейские, в форме и в штатском. Возможно, и репортеры, отметил Флетч про себя. До него доносились приглушенные голоса, но слов он разобрать не мог. Через открытую дверь до кабинета долетали отсветы вспышек: фотографы работали как в гостиной, так и в спальнях.

Прибыли санитары, пронесли свернутые носилки через прихожую, держа курс на гостиную.

— Вас не затруднит закрыть дверь, Гроувер? И устраивайтесь за столом. Мы обязаны не упустить ни единого слова из того, что скажет нам этот джентльмен в сшитом в Англии костюме.

Патрульный вышел, и Гроувер закрыл дверь.

— Вам зачитали ваши права? — осведомился Флинн.

— Первый же фараон, вошедший в квартиру.

— Фараон, значит?

— Фараон, — подтвердил Флетч.

— Позвольте все-таки спросить, не желаете ли вы, чтобы допрос мы вели в присутствии вашего адвоката?

— Думаю, мне он не понадобится.

— Чем вы ее ударили?

На лице Флетча, в его глазах отразилось изумление. Он промолчал.

— Ладно, — Флинн уселся поудобнее. — Ваша фамилия Флетчер?

— Питер Флетчер.

— А кто такой Коннорс?

— Владелец этой квартиры. Я получил ее по обмену. Он сейчас в Италии.

Флинн наклонился вперед.

— Насколько я понимаю, в данный момент вы не намерены сознаться в совершении этого преступления?

— Я вообще не намерен сознаваться в совершении этого преступления.

— Почему нет?

— Потому что я его не совершал.

— Этот мужчина говорит, что не убивал, Гроувер. Вы записали?

— Сидя здесь, я думал о том, что вам скажу.

— Я в этом не сомневаюсь, — массивные руки легли на подлокотники. — Хорошо, мистер Флетчер. Так с чего вы решили начать?

Зеленые глаза уперлись в лицо Флетча.

— Сегодня днем я прибыл из Рима. Сразу приехал в эту квартиру. Переоделся и пошел обедать. Вернулся и нашел тело.

— Каков денди, а, Гроувер? Давайте посмотрим, правильно ли я вас понял, мистер Флетчер. Итак, вы прилетели в незнакомый город, вошли в полученную по обмену квартиру и в первый же вечер нашли в ней великолепную обнаженную женщину, никогда ранее не виденную вами, которую кто-то убил на ковре в гостиной. Так?

— Да.

— Что ж, не сильно мы продвинулись. Надеюсь, вы записали каждое слово, Гроувер, хотя их было и немного?

— Я рассчитывал, что краткость позволит нам всем побыстрее лечь спать.

— Он говорит, лечь спать. Перед вами, Гроувер, человек, у которого выдался трудный день. Вы не будете возражать, если я задам вам несколько вопросов?

— Валяйте, — кивнул Флетч.

Флинн глянул на часы.

— За шестнадцать лет семейной жизни у меня выработалась привычка приезжать домой к двум часам ночи. Аккурат к этому времени жена подогревает мне ужин. Так что поговорить мы успеем, — он скосился на бокал шотландского с водой, который Гроувер передвинул на край стола. — Во-первых, я должен спросить, сколько вы выпили сегодня вечером?

— Лишь то, что убыло из этого бокала, инспектор. Унцию виски? Меньше? Неужели в Бостоне есть инспекторы?

— Только один. Я.

— Это печально.

— Я бы сказал, вы попали в самую точку. И я, да и Гроувер тоже, сожалеем о том, что во всем Бостоне только один человек достоин звания инспектора. Но мы говорили не о бостонской полиции, а о спиртном. Сколько вы выпили за обедом?

— Полбутылки вина.

— Рад, что вы ведете точный подсчет. А до обеда вы ничего не пили?

— Ничего.

— И вы хотите сказать, что ничего не пили, пока летели над Средиземным морем и бескрайним океаном? Вода, вода, кругом вода…

— Вскоре после взлета я выпил чашечку кофе. И стакан прохладительного напитка за ленчем.

— Вы путешествовали первым классом?

— Да.

— Я слышал, в первом классе спиртное дают бесплатно и без ограничений.

— Я ничего не пил ни во время полета, ни перед посадкой. Не пил ни в аэропорту Бостона, ни в квартире. Выпил вина в ресторане и полбокала виски с водой, ожидая вас.

— Гроувер, если вам не трудно, отметьте, что, по моему разумению, мистер Флетчер совершенно трезв.

— Не хотите ли выпить, инспектор? — предложил Флетч.

— О нет. Я не пью виски. Однажды выпил, студентом в Дублине, так на следующее утро у меня чуть не раскололась голова. С тех пор не притрагиваюсь к этому зелью. Дело в том, что подобные преступления чаще совершаются теми, кто как следует накачался.

— Возможно, и на этот раз, найдя убийцу, вы выясните, что он убил женщину, выпив куда больше, чем я.

— Вы женаты, мистер Флетчер?

— Я обручен.

— И намерены жениться?

— Совершенно верно.

— И кто же та дама, счастье которой поставлено сейчас под угрозу?

— Энди.

— Позвольте мне догадаться самому. Записывайте, Гроувер. Эндрю.

— Анджела. Анджела ди Грасси. Она в Италии.

— И она в Италии, Гроувер. Все в Италии, кроме того, кто только что прилетел оттуда. Она не прилетела лишь потому, что не любит бостонскую погоду?

— Нет, ее задержали неустроенные семейные дела.

— Что же это за дела?

— Вчера я присутствовал на похоронах ее отца, инспектор.

— Ага. Не самое удобное время, чтобы покинуть свою суженую.

— Она должна присоединиться ко мне через пару-тройку дней.

— Ясно. И чем вы зарабатываете на жизнь?

— Я занимаюсь изящными искусствами.

— То есть вы искусствовед?

— Не нравятся мне такие слова, как искусствовед. Я занимаюсь изящными искусствами.

— Должно быть, вы сколотили на этом состояние, мистер Флетчер. Авиабилет первого класса, роскошная квартира, дорогая одежда…

— У меня есть собственные деньги.

— Понятно. Имея деньги, можно выбрать карьеру, о которой без оных и не подумалось бы. Между прочим, что за картина висит над столом? С того места, где вы сидите, наверное, не видно.

— Ее нарисовал Форд Мэдокс Браун.

— Мне она очень нравится.

— Англия, девятнадцатый век.

— Ну, я, конечно, не из Англии девятнадцатого века. Но проникновения в человеческую душу у него не отнимешь. Когда вы обратили на нее внимание? Я имею в виду картину.

— Когда звонил в полицию.

— Вы хотите сказать, что смотрели на картину, сообщая в полицию об убийстве?

— Полагаю, что да.

— Действительно, вы ни секунды не можете прожить без искусства. Как я понимаю, чтобы сообщить об убийстве, вы позвонили по контактному телефону полиции, а не воспользовались линией экстренного вызова.

— Да.

— А почему?

— Почему бы и нет? Необходимости в спешке не было. Девушка уже умерла. Мне не хотелось занимать линию экстренного вызова. Она могла понадобиться тем, кому требовалось незамедлительное вмешательство полиции. Остановить начавшуюся драку, доставить кого-то в больницу.

— Мистер Флетчер, люди, сильно заикающиеся и произносящие не более двух слов в минуту, набирают номер экстренного вызова, чтобы сообщить, что кошка залезла на дерево. Вы нашли контактный телефон в справочнике?

— Мне дала его телефонистка.

— Понятно. Вы никогда не служили в полиции?

— Нет.

— А у меня возникла такая мысль. Очень легко вы воспринимаете покойников в гостиной. И ответы ваши больно уж связные. Побывав на месте убийства, обычно только полисмен думает о том, что пора бы и лечь спать. Так о чем это я?

— Понятия не имею. Наверное, рассуждаете о девятнадцатом веке.

— Нет, мистер Флетчер. Я рассуждаю не об Англии девятнадцатого века, но о сегодняшнем Бостоне. Особенно меня интересует, что вы тут делаете?

— Я хочу написать биографию Эдгара Артура Тарпа-младшего. Этот художник родился и вырос в Бостоне, инспектор.

— Я знаю.

— Здесь хранится архив семьи Тарп. В Бостонском музее выставлено много его работ.

— Раньше вы бывали в Бостоне?

— Нет.

— Знаете здесь кого-нибудь?

— Пожалуй, что нет.

— Давайте вновь вернемся к вашему прибытию в Бостон. Такая занимательная история. На этот раз я попрошу вас сказать, где и приблизительно во сколько вы были. Вновь напоминаю, Гроувер все записывает, и потом вы не сможете его поправить, хотя я всегда это делаю. Итак, когда ваш самолет приземлился в Бостоне?

— В три сорок я уже стоял в здании аэропорта, ожидая багаж. Я перевел стрелки своих часов на местное время.

— Какая авиакомпания? Какой рейс?

— «Транс Уорлд». Номера рейса я не помню. Я прошел таможенный досмотр, сел в такси и приехал сюда. Примерно в половине шестого.

— Насчет таможни я понимаю, но от аэропорта ехать сюда десять минут.

— Вы меня спрашиваете? Я-то думал, что регулирование транспортного потока тоже входит в обязанности полиции.

Представитель бостонской полиции кивнул.

— Ну да, пять часов. Где вы застряли?

— В каком-то идиотском тоннеле, где капает с крыши, а под потолком вращаются скрипящие вентиляторы.

— А, Коллэхен. Я сам оказался в той же пробке. Но в пять часов пробка обычно возникает в северном направлении, а не в южном.

— Я побрился, принял душ, переоделся. Вышел из квартиры в половине седьмого или чуть позже. До ресторана доехал на такси.

— Какого ресторана?

— Он называется «Кафе Будапешт».

— Как интересно. Первый вечер в городе, а вы отправляетесь едва ли не в лучший ресторан.

— Мужчина, сидевший рядом со мной в самолете, порекомендовал мне пообедать там.

— Вы не запомнили его фамилии?

— Он не назвался. Мы практически не разговаривали. Только за ленчем. Кажется, он инженер. А живет на Уэсли-Хиллз.

— Уэллесли-Хиллз, — поправил его Флинн. — Вы заказывали вишневый суп?

— В «Будапеште»? Да.

— Я слышал, это объеденье, для тех, кто может себе позволить столь дорогое блюдо.

— Домой я решил пойти пешком. На такси я добрался до ресторана очень быстро. Из ресторана я вышел в самом начале девятого, а домой попал практически в половине десятого. Потому что заблудился.

— Где? Где вы заблудились?

Флетч оглядел кабинет, прежде чем ответить.

— Если б я знал, наверное, этого бы не случилось.

— Отвечайте, пожалуйста, на вопрос. Расскажите, куда вы пошли.

— О Господи. Ну хорошо. Рекламный щит «Ситко». Огромный, великолепный рекламный щит. Выдающееся произведение искусства.

— Далее все понятно. Вы повернули налево, а не направо. И пошли на запад вместо востока. Попали на Кенмор-сквэа. Что потом?

— Я спросил девушку, где Бикон-стрит, и оказалось, что она совсем рядом. По ней я и дошел до дома № 152. Шагал я довольно долго.

— Да. Прогулка неблизкая. Особенно после венгерского обеда. Итак, вы вошли в квартиру, заглянули в гостиную. С чего вас потянуло в гостиную?

— Чтобы потушить свет.

— Значит, впервые оказавшись в квартире, вы заглянули в гостиную и зажгли свет?

— Конечно. Я обошел всю квартиру. Только не помню, зажигал я в гостиной свет или нет.

— Скорее всего, зажигали. Щелкнуть выключателем — что может быть естественней. А как вы оказались в Риме?

— Я там живу. Вернее, у меня вилла в Канья, на итальянской Ривьере.

— Так почему вы не улетели из Генуи или Кана?

— Все равно я был в Риме.

— Почему?

— У Энди там квартира.

— Ну, конечно, Энди. Вы живете с Энди?

— Да.

— Давно?

— Пару месяцев.

— А с Бартоломео Коннорсом, эсквайром, вы встретились в Риме?

— С кем? О нет. Коннорса я не знаю.

— Вы же сказали, что это его квартира.

— Его.

— Как же вы оказались здесь, не зная мистера Коннорса?

— «Обмен домов». Международная организация. Со штаб-квартирой в Лондоне. Коннорс на три месяца получил мою виллу в Канья. Я — его квартиру в Бостоне. Мы оба экономим на этом деньги.

— Вы никогда не встречались?

— Даже не переписывались. Все, включая передачу ключей, обеспечивал Лондон.

— Да, отстал я от быстро меняющегося мира. Этого не записывайте, Гроувер. Итак, мистер Флетчер, вы никоим образом не знаете ни Бартоломео Коннорса, ни Рут Фрайер?

— Кто это?

— Слыша ваш ответ, у меня возникло ощущение, что я говорю сам с собой. Мистер Флетчер, Рут Фрайер — та молодая дама, которую только что вынесли из вашей гостиной.

— О.

— Он говорит «о», Гроувер.

— Инспектор, я абсолютно уверен, что никогда ранее не видел этой молодой дамы.

— Сочтем ваш рассказ за слово Иоанна, я имею в виду святого Иоанна, Гроувер… Когда вы увидели тело, у вас не возникла мысль, где одежда этой особы? Или вы привыкли к голым женщинам на Ривьере и подумали, что это их обычный наряд и в Бостоне?

— Нет, — покачал головой Флетчер. — Я не задумался над тем, где может быть ее одежда.

— Вместо этого вы пришли сюда, чтобы полюбоваться картиной.

— Инспектор, вы, надеюсь, понимаете, что в тот момент мне было не до ее одежды. Я остолбенел, увидев ее. Не знал, откуда взялась в моей гостиной эта девушка. И меня менее всего волновало, где ее одежда.

— Ее одежда в вашей спальне, мистер Флетчер. В том числе, и порванный лиф.

Флетчер пробежался взглядом по полкам с книгами.

— Кажется, я впервые слышу слово «лиф». Разумеется, оно встречалось мне в книгах, английских романах девятнадцатого века.

— Хотели бы вы услышать мою версию того, что произошло здесь сегодня вечером?

— Нет.

— И все-таки, давайте послушаем. Я все еще успеваю домой до двух часов. Вы прибыли в аэропорт, оставив свою ненаглядную в Риме. До того вы прожили с ней два месяца, в ее квартире, причем последние дни выдались очень печальными. На похоронах не радуются.

— Тем более, похоронах будущего тестя, — ввернул Флетч.

— И вы покинули свою единственную с божественной прыткостью, мистер Флетчер. Каково словосочетание, Гроувер? Вы все записали?

— Да, инспектор.

— Не меняя порядка слов?

— Нет, инспектор.

— Вы приехали и вошли в эту огромную, прекрасно обставленную квартиру. И ощущение свободы слилось в вас с чувством одиночества, потенциально опасная комбинация, если речь о богатом, не жалующемся на здоровье молодом человеке. Вы побрились, приняли душ, переоделись, полный сил и энергии. Пока моя версия не расходится с вашей, не так ли?

— Просто не понимаю, как они вообще могут разойтись.

— Вы выходите в мелкий, моросящий дождь. Возможно, принимаете самое простое решение и заглядываете в первый попавшийся бар для одиночек. Там прилагаете все силы, чтобы очаровать самую привлекательную девушку, которая, из-за дождя, уже успела пропустить пару стопочек джина. Кстати, Гроувер, нам нужно узнать, что у этой девушки в желудке. Вы заманиваете ее в квартиру, потом в спальню, она сопротивляется, по какой-то известной лишь ей причине. То ли обещала маме вернуться пораньше, то ли забыла принять противозачаточные таблетки, да мало ли почему в наши дни молодые дамы могут передумать. Вы же в спальне срываете с нее одежду. Испуганная, она выбегает в прихожую, мчится в гостиную. Вы догоняете ее. Она продолжает сопротивляться. Возможно, начинает кричать, а вы не знаете, толстые ли здесь стены. Квартира-то для вас новая. Вы только что из Рима, где оставили свою невесту. Классический случай, двое взрослых в комнате, причем их желания не совпадают. В раздражении, из злости, от страха, в ярости, вы что-то хватаете и бьете ее по голове. Чтобы утихомирить ее… или заставить замолчать. Но, к вашему изумлению, она падает у ваших ног и затихает навсегда.

Флинн потер один из своих зеленых глаз ладонью огромной руки.

— Ну, мистер Флетчер, разве я не изрек очевидную истину?

— Инспектор? Неужели вы думаете, что все так и было?

— Нет, не думаю.

Теперь его глаза скрылись под ладонями обеих рук.

— Сейчас, по крайней мере, нет, — продолжил Флинн. — Будь вы выпивши, да, я бы в это поверил. Или не обладали столь привлекательной внешностью. Зачем еще эти девчушки болтаются в барах, если не для того, чтобы встретить такого вот Питера Флетчера. Я бы поверил в мою версию, будь вы менее уверены в себе. Мне представляется, что гораздо проще избавиться от тела сопротивлявшейся женщины, чем подвергнуть себя полицейскому допросу. Впрочем, возможно, тут я и ошибаюсь, у всех свои странности. И если бы не звонок по контактному телефону полиции, я бы мог поверить, что вы находились в состоянии аффекта, не отдавали отчета своим действиям. Нет, в это я тоже не верю.

— То есть вы не собираетесь арестовать его, инспектор? — подал голос Гроувер.

— Нет, Гроувер, — Флинн встал. — Моя интуиция возражает.

— Сэр!

— Я уверен, что вы правы, Гроувер, но помните, пожалуйста, о том, что мне не довелось получить столь блестящую подготовку, характерную для полицейских Бостона. Не сомневаюсь, что любой из ваших не менее опытных коллег в мгновение ока упек бы мистера Флетчера за решетку. Но в аналогичных случаях, Гроувер, решающую роль играет именно неопытность.

— Инспектор Флинн…

— Тихо. Тихо. Если этот мужчина виновен, а вероятность этого по-прежнему велика, мы найдем новые свидетельства его вины. Если б я сам не видел чемоданы в прихожей, то подумал бы, что все его россказни — ложь. Я подозреваю, что так оно и есть. Я впервые вижу человека, пишущего об изящных искусствах, и не убежден, что среди ему подобных преобладают лжецы и убийцы.

— Полагаю, вы собираетесь запретить мне покидать город, — предположил Флетч.

— Отнюдь. Наоборот, мистер Флетчер, если вы покинете город, ситуация станет еще более интересной.

— Я пошлю вам почтовую открытку.

Флинн посмотрел на часы.

— Что ж, если Гроувер отвезет меня домой, я как раз успею выпить чашку настоя ромашки с моей Элзбет и детками.

— Отвезу, инспектор, — Гроувер открыл дверь в опустевшую прихожую. — Я хочу поговорить с вами.

— Разумеется, хотите, Гроувер. Я в этом не сомневаюсь.

Глава 4

Утром Флетч позвонил в Рим. Обычно требовалось немалое время, чтобы соединиться с другим берегом Атлантического океана, да и на поиски Анджелы ди Грасси всегда уходили драгоценные минуты, но на этот раз, к его полному изумлению, Рим дали мгновенно, а Анджела взяла трубку после первого звонка.

— Энди? Добрый день.

— Флетч? Ты в Америке?

— Прибыл благополучно. Думаю, теперь и ты сможешь долететь до Бостона целой и невредимой.

— О, я с удовольствием.

— Я застал тебя за ленчем?

— Да.

— Что ты ешь?

— Холодную спаржу под майонезом. И клубнику. Ты позавтракал?

— Нет. Я еще не вставал с постели.

— Это хорошо. Какая у тебя кровать?

— Великовата для одного.

— Других, по-моему, просто нет.

— Наверное, ты права. Кровать всю ночь мешала мне спать, нашептывая: «Энди! Энди! Где ты? Нам тебя не хватает…»

— Моя кровать шептала мне то же самое. Какая у вас погода?

— Не знаю. Из-за тумана ничего не видно. А как идет сражение?

— Без особых успехов. Весь день я провела с адвокатами и комиссарами каких-то ведомств. Но не выяснила ничего определенного. Все чиновники говорят нам, что он мертв, мы должны считать его умершим, свыкнуться с этим и продолжать жить. Поэтому, собственно, мы и организовали похороны. Но адвокаты настаивают, что все должно оставаться в подвешенном состоянии, пока мы не получим исчерпывающей информации. Помнишь мистера Роселли? Он присутствовал на папиных похоронах в понедельник. Папин адвокат. Скорбел больше всех. Все время сморкался в носовой платок и вытирал слезы. А днем позже, вчера, он вскидывает руки вверх и говорит, что они ничего не могут сделать, пока не будут знать наверняка, что папа умер.

— И что ты собираешься делать?

— Попытаюсь переломить их. Все мне очень сочувствуют.

— Но не ударяют пальцем о палец.

— Я слышала, что адвокаты все такие. Выдаивают наследство, как корову, забирают львиную долю на гонорары, а ошметки оставляют родственникам.

— Иногда случается и такое.

— И Сильвия, моя дорогая мачеха Сильвия, как всегда, в своем амплуа. Каждые десять минут она объявляет себя графиней ди Грасси. Должно быть, в Риме уже каждый швейцар знает, что она — графиня ди Грасси. А я вроде бы беспризорница.

— Почему бы тебе не бросить эту тягомотину и не прилететь сюда?

— В этом все дело, Флетч. Каждый считает своим долгом сказать нам, приспосабливайтесь и живите, как будто ничего не случилось. Но мы не можем жить, не получая денег из наследства отца. А на него наложен арест.

— Не понимаю, почему тебя это тревожит. Мы с тобой поженимся, и ты будешь спокойно дожидаться, пока адвокаты уладят все наследственные споры. Забудь обо всем и приезжай.

— Не могу, Флетч, плевать я хотела, сколько будут улаживаться все эти дела. Не нужны мне сейчас ни этот старый дом, ни деньги отца. Но я хочу, чтобы огласили завещание. Хочу знать, кому отходит основная часть наследства — третьей жене моего отца или его единственной дочери. Мне это важно.

— Почему?

— Если все отходит Сильвии, прекрасно. Отец вправе принять такое решение. Оспаривать его я не буду. Если я потеряю фамильный дом, уйду, не оглядываясь. И никогда больше не подумаю, что несу ответственность за стариков-слуг. Ты же знаешь, Флетч, Риа и Пеп воспитывали меня с самого детства. Если же большую часть состояния получу я, мне и заботиться о них. А сейчас я ничего не могу для них сделать. Даже ответить на вопросы, которые читаю в их взглядах. И пока отвечаю за них. А Сильвия может брать свой драгоценный титул и катиться с ним к чертовой матери.

— Энди, Энди, это же одни эмоции.

— Да, эмоции. Мне все равно, будет исполнена воля отца или нет. Но я хочу знать, что написано в завещании.

— Я удивлен, что ты не можешь узнать у Роселли содержание завещания.

— Роселли! Маленькой он качал меня на колене. А теперь не говорит ни слова!

— Может, тебе снова покачаться на его колене?

— И Сильвия ни на шаг не отпускает меня. Или говорит каждому встречному, что она — графиня ди Грасси, или пытается выяснить, что я намерена делать. И поминутно повторяет: «Куда уехал Флетчер? Почему туда? Чем он занимается в Бостоне?»

— Ты ей сказала?

— Сказала, что ты полетел в Бостон по личному делу. Касающемуся только тебя.

— Послушай, Энди. Не забывай, почему я в Бостоне.

— Лучше бы тебе поскорее найти их, Флетч. Дело принимает серьезный оборот. Если Сильвия унаследует состояние отца, едва ли она позаботится о слугах. Какие у тебя успехи?

— Хорэн, владелец галереи, звонил вчера вечером. Практически сразу после моего приезда.

— Что он сказал?

— Он никогда не слышал о такой картине. Сегодня утром я с ним встречусь.

— Он никогда не слышал об этой картине Пикассо?

— Так он сказал.

— И что ты думаешь?

— Не знаю. По голосу не чувствовалось, что он лжет.

— Это ужасно, Флетч. Но все-таки тебе легче, чем мне, Флетч. Не нужно общаться с Сильвией, графиней ди Грасси.

— Послушай, Энди, я хочу попросить тебя об одной услуге.

— Все, что хочешь, душа моя.

— Не смогла бы ты съездить в Канья?

— Сейчас?

— На вилле поселился этот Барт Коннорс. Один из нас должен взглянуть на него.

— А почему? Тебе не понравилась квартира?

— Да нет, квартира хорошая. Но некоторые события разбудили мое любопытство.

— И я должна ехать в Канья только потому, что проснулось твое любопытство?

— Я ради твоего любопытства прилетел в Бостон.

— Флетч, если я уеду из Рима, оставлю Роселли и других старых обезьян на съеденье Сильвии…

— Уверяю тебя, ничего не случится. Я не просто так интересуюсь Коннорсом, Энди. Надо узнать, что он за человек.

— Правда, Флетч?

— Возьми, «порше», поезжай на поезде, доберись до Генуи самолетом и там возьми машину напрокат. Подумай, что для тебя легче всего. Тебе хватит дня, максимум, двух.

— Неужели ты действительно думаешь, что я смогу обернуться так быстро?

— Пожалуй, нет. Но мне нужно знать, кто такой Коннорс.

— Наверное, тебя больше заботит твоя драгоценная вилла.

— Ты поедешь?

— Конечно. Разве я могу отказать тебе?

— А я уж подумал, что услышу от тебя — нет.

— У меня и в мыслях такого не было. Я оставлю наследство моего отца этим волкам-адвокатам и лисице Сильвии и полечу посмотреть, всем ли доволен твой жилец.

— Я ценю твое самопожертвование.

— Могу я сделать что-нибудь еще, о босс?

— Да. Взглянув на Коннорса, прилетай в Бостон. Тебе никогда не приходилось предаваться любовным утехам в тумане?

— Флетчер, я же должна утрясти все дела.

— Забудь об этом. Наследство не стоит ломаного гроша. Мы сами сможем позаботиться о Рие и Пепе.

На другой стороне провода воцарилась тишина.

— Энди?

— Постараюсь прилететь как можно быстрей, Флетч. До скорого.

Глава 5

На другом берегу Чарльз-ривер в тумане тускло светилась реклама «Кэмбридж Электрик». Машины по обоим берегам ехали с включенными подфарниками или ближним светом.

Побрившись и приняв холодный душ, Флетч сто раз отжался на ковре в спальне. Голым вышел в прихожую.

Вчерашним вечером из этой вот спальни выбежала девушка. В квартиру она пришла ради забавы, но внезапно что-то произошло, ситуация круто изменилась. Она бросилась бежать. Почему она бегала по квартире в чем мать родила?

А может, бегать, притворяться испуганной входило в правила ее игры?

В гостиной Флетч сел на стул у кабинетного рояля, уставился в ту точку, где лежала ее голова. Сумрачный утренний свет, тени меж диваном и кофейным столиком не могли приглушить шока, испытанного в ту секунду, когда он увидел ее, с гладкой загорелой кожей, женственную, еще недавно полную энергии, а теперь покойницу.

Рут Фрайер. Мисс Фрайер. Двадцати трех лет. Выросшую в хорошей семье, окруженную заботой любящих родителей. Ее любили юноши, мужчины. Она любила их, свою свободу. Она верила людям. К ней всегда относились с нежностью. До прошлой ночи.

В прошлую ночь ее убили.

Флетч прошел через столовую на кухню, зажег свет.

Молока или сливок в холодильнике не оказалось, но он нашел пять яиц и масло. Не оставалось ничего другого, как делать омлет на воде. Банку растворимого кофе он выудил из буфета.

Флетч перемешивал в сковородке яйца с водой, когда хлопнула дверь лифта. Затем в замке повернулся ключ.

Распахнулась входная дверь.

На пороге стояла женщина с пластиковым пакетом в руке. С большими, широко посаженными глазами, выступающими скулами, тонкими губами. Пальто расстегнуто. Голова повязана красно-сине-черным шарфом. Лет сорока пяти.

— Доброе утро, — поздоровался Флетч.

— Я — миссис Сэйер. Убираюсь здесь по средам и субботам.

— Постараюсь запомнить.

— Ничего страшного, — ее улыбка более относилась к смущению Флетча, чем к его наготе. — По своей квартире я тоже хожу голой.

— Вы пришли очень рано.

— Не нужно извинений. Я не покупаю этих журналов, но не так стара, чтобы не получить удовольствия, видя обнаженного мужчину. Особенно, если он — не негр.

Флетч вытащил из сковородки вилку.

Когда он повернулся, женщина стояла перед ним, пытаясь поймать его взгляд.

— Прежде чем я начну убираться, ответьте мне на один вопрос.

Флетч приготовился слушать.

— Вы убили ту девушку вчера вечером?

— Нет.

— Вам приходилось когда-нибудь убивать?

— Да.

— Когда?

— На войне.

— Все ясно, — она поставила пластиковый пакет на стол. — Ваша яичница сейчас сгорит.

— Как вы узнали об этом?

— Из утреннего выпуска «Стар». Мистер Коннорс сказал, что ожидает некоего мистера Флетчера.

— Газета при вас?

— Нет, оставила ее в вагоне подземки, — она сняла пальто, тоже положила на стол. — Эй, дайте-ка мне сковородку.

Флетч глянул вниз.

— О, значит, старая Энн Сэйер еще способна на такое. Ну, ну, не ожидала, молодой человек. Теперь будет что вспомнить.

— Коннорс тоже любил женщин?

— Еще бы. Особенно, после того, как от него ушла жена. Кого здесь только не было.

— Пойду оденусь, — пробормотал Флетч.

— Ваша яичница готова. Судя по вашему загару, вы обычно обходитесь без одежды.

Флетч шагнул к двери.

— Ваша яичница остынет.

— Я замерз.

— Ну, хорошо.

Глава 6

Омлет остыл. Кроме того, он перелил воды.

Миссис Сэйер накрыла ему в столовой.

К телефону он подходить не стал, решив, что звонят Коннорсу. Но миссис Сэйер всунулась в дверь.

— Это вас. Некий мистер Флинн.

С чашечкой кофе в руках Флетч прошел в кабинет. Захватил он с собой и ключ от номера отеля.

— Доброе утро, инспектор.

— Кто бы это мог быть?

— Флетчер. Вы позвонили мне.

— О да. Мистер Флетчер. Я забыл, кому звонил.

— Инспектор, рад сообщить вам, что сегодня утром я выдержал проверку на детекторе лжи.

— Неужели?

— Проводила ее миссис Сэйер, которая убирается здесь дважды в неделю.

— В чем же заключалась проверка?

— Она спросила, убил ли я ту девушку.

— И, смею предположить, вы сказали ей, что не убивали?

— Она осталась в квартире и принялась за уборку.

— Надо отметить, я удивился, когда трубку сняла женщина, — признался Флинн. — И подумал: «А что она там делает? Не следует ли предостеречь ее?»

— Кстати, инспектор, ваши люди не обнаружили среди вещей девушки ключа от номера отеля?

— Только водительское удостоверение, выданное во Флориде. В ее левой туфельке.

— Но не ключ? Миссис Сэйер пришла с ключом.

— У уборщицы должен быть ключ. У подружки — нет. Но я понял, к чему вы клоните, мистер Флетчер. Ключи от квартиры могли быть и у других людей.

— Этим утром миссис Сэйер нашла ключ. В прихожей, у самой стенки.

— Ключ от вашей квартиры?

— Нет. От номера отеля.

— Как интересно.

Флетч глянул на бирку.

— На бирке написано: «Логэн-Хилтон 223». Как ваши люди могли не заметить его?

— Действительно, как? Возможно, его там просто не было. Не обнаружили они и предсмертной записки.

— Чего?

— Разве не эту версию разрабатываете вы сегодня утром, мистер Флетчер? Девушка открыла дверь собственным ключом, разделась в вашей спальне, вышла в гостиную и ударила себя по голове.

— Я еще не успел приступить к какой-либо версии, инспектор.

— Я это знаю. Вы просто стараетесь хоть чем-то помочь. Но даже в свою защиту вы придумываете что-то неудобоваримое. Впервые встречаю человека, столь безразличного к убийству, которое он, возможно, совершил.

— Что написано в водительском удостоверении?

— Рут Фрайер жила в Майами, штат Флорида.

— И все? Более вы ничего не узнали?

— Стараемся, мистер Флетчер, стараемся. Может, сегодня выскочит что-нибудь интересное.

— Я сохраню для вас этот ключ.

— Мы уже наткнулись на одну любопытную деталь. Я позвонил в таможенный контроль. Вы прибыли вчера в половине четвертого. Рейсом Рим — Бостон номер 529, авиакомпании «Транс Уорлд Эйрлайнс».

— И что тут любопытного?

— Вас зовут не Питер Флетчер. В вашем паспорте написано Ирвин Морис Флетчер.

Флетч промолчал.

— Почему человек лжет в такой малости? — задал Флинн риторический вопрос.

— Поступили бы вы иначе, инспектор, если б вам дали имена Ирвин и Морис?

— Естественно, — ответствовал Флинн. — Меня назвали Фрэнсис Ксавьер.

Глава 7

Флетч замешкался, прежде чем на углу Арлингтон-стрит повернуть налево.

Шагая по вымощенному брусчаткой тротуару, он поднял воротник пальто. В окнах контор по его правую руку горел свет. После долгих жарких месяцев октябрьский воздух приятно холодил лицо.

Отель «Риц-Карлтон» он заприметил за полтора квартала, прошел через вращающуюся дверь, пересек вестибюль и в киоске купил карту Бостона и «Морнинг стар».

Повернувшись спиной к киоску, увидел, что есть другой выход, направился к нему и оказался на Ньюбюри-стрит.

На ходу пролистал газету. Сообщение об убийстве попало на пятую страницу. Заметка занимала три абзаца. Без фотографии. Он упоминался во втором абзаце, как «Питер Флетчер». Там же говорилось о допросе. В третьем абзаце указывалось, со ссылкой на полицию, что в квартире кроме него и убитой девушки никого не было.

Приведенные факты не оставляли сомнений в его виновности. И бостонская пресса не проявила никакого интереса к этой истории.

Флетча это не удивило. Исход однозначный — обвинительный приговор и наказание Питера Флетчера. Никаких загадок. Все просто, как апельсин. Читателя этим не заинтересуешь.

Объявления занимали предпоследнюю страницу. На последней хозяйничали комиксы. Флетч оторвал колонку «Гаражи в аренду» и бросил газету в урну. Оторванную полоску и карту убрал во внутренний карман пальто.

Галерея Хорэна располагалась в следующем квартале. Без всякой вывески. Старый городской дом, деревянные ворота гаража слева от крепкой на вид двери с кнопкой звонка. Справа — два забранных решетками окна. Такие же решетки на окнах второго, третьего и четвертого этажа. Не дом, а крепость.

На медной табличке под звонком значился лишь номер дома, без указания фамилии владельца.

Дверь отворилась, как только Флетч нажал на кнопку звонка.

Флетча встретил мужчина лет шестидесяти в темно-синем фартуке от груди до колен. Из-под него виднелись белая рубашка с черным галстуком, черные брюки, начищенные черные же туфли. Дворецкий, оторвавшийся от чистки столового серебра?

— Флетчер, — представился Флетч.

Справа от прихожей, в когда-то семейной гостиной, всю обстановку составляли предметы искусства. Проходя мимо двери, Флетч увидел картину Россетти[58] на мольберте, Руссо[59] — на дальней стене. На пьедестале стояла танцовщица Дега.[60]

Поднимаясь по ступеням, Флетч обратил внимание, что дом снабжен системой кондиционирования. Через каждые пять метров на стенах висели термометры с абсолютно идентичными показаниями. В воздухе не чувствовалось ни малейшего запаха, указывающего на существование человека. Немногие из крупнейших музеев мира могли позволить себе такие дорогостоящие системы.

Мужчина, встретивший Флетча, молча препроводил его в комнату на втором этаже и закрыл за ним дверь.

Прямо перед дверью на мольберте стояла картина Коро.[61]

Хорэн поднялся из-за стола, сработанного во Франции не одно столетие назад, чуть кивнул, в Европе это называлось «американский поклон», и по мягкому персидскому ковру пошел навстречу, протягивая руку.

— Вы моложе, чем я ожидал.

Влажное от мороси пальто Флетча он повесил в стенной шкаф.

На столике между двумя маленькими удобными диванчиками стояли кофейник, чашечки, сахарница, кувшинчики с молоком и сливками.

— Сахар, молоко, сливки, мистер Флетчер.

— Только кофе, пожалуйста.

— Сегодня утром я с удовольствием прочитал вашу монографию об Эдгаре Артуре Тарпе-младшем. Мне следовало познакомиться с ней раньше, но, к сожалению, не знал о ее существовании.

— К встрече клиента вы готовитесь основательно.

— Скажите, пожалуйста, первоначально вы писали ее как докторскую диссертацию? В тексте не указано, в каком университете вам присвоена эта степень.

— Я писал ее для себя.

— Но напечатали недавно? Глядя на вас, можно сказать, что вы получили диплом несколько лет назад. Или вы относитесь к тем людям, которые не стареют, мистер Флетчер?

Хорэн Флетчу понравился. Лет пятидесяти с небольшим, со стройной фигурой, крепкими, широкими плечами. Правильные черты лица, отсутствие морщин, благодаря массажу и косметическим средствам. Волосы, зачесанные назад, тронуты на висках сединой. Киногерой, достойный того, чтобы танцевать на экране с Одри Хепберн.

— Разумеется, — продолжал он, не получив ответа Флетча, — я еще не начал восторгаться американскими художниками. Кассетт, Сарджент, к ним претензий нет, а вот у Уинслоу Хомера, Ремингтона, Тарпа[62] все до неприличия здоровое, крепкое, массивное.

— В том же грехе можно обвинить Микеланджело и Рубенса.

— Я имею в виду конкретику. Для большинства американских художников важен сам момент, движение, выхваченное глазом. Ни до, ни после, только теперь. Это не вдохновляет, — Хорэн пригубил кофе. — Но я оставлю свои рассуждения до лекции в Гарварде, которая начинается у меня в двенадцать часов. Вы насчет Пикассо?

— Да, — подтвердил Флетч.

Ему не только предложили сесть, но и дали понять, кто профессор, а кто — студент.

— Что можно добавить к уже сказанному? — вопросил Хорэн. — Возможно, она не существует. А может, существует. Если существует, то где? Можно ли установить ее подлинность? Поверите ли вы мне или нет, но теперь, после смерти старика, установить подлинность той или иной его картины стало проще. Он-то называл своими все картины, которые ему нравились, хотя и не рисовал их, и отказывался от тех, что рисовал, если они его не впечатляли. Далее, встанет вопрос, захочет ли нынешний владелец продать картину и за сколько. Вполне возможно, мистер Флетчер, что ваш столь дальний вояж закончится безрезультатно.

Флетч промолчал.

— Или вы действительно прилетели в Бостон, чтобы продолжить изучение творчества Тарпа?

— Откровенно говоря, да. Я хочу написать его биографию.

Хорэн наморщил лоб.

— Ну, если я смогу чем-нибудь помочь… Рекомендательное письмо в Фонд семьи Тарп…

— Не откажусь.

— А эту картину Пикассо вы желаете приобрести для личной коллекции?

— Да.

— Вы никого не представляете?

— Нет.

— Тогда я должен поинтересоваться вашей кредитоспособностью, мистер Флетчер. Понимаете, с другими моими клиентами я работаю много лет. И одной монографии, отпечатанной на средства автора…

— Я понимаю. Банк «Барклоу» в Нассау удостоверит мою кредитоспособность.

— На Багамских островах? Иной раз это очень удобно.

— Полностью с вами согласен.

— Очень хорошо, сэр. Вы упоминали, что у вас есть фотография этой картины.

Флетч достал конверт из внутреннего кармана пиджака. Положил фотографию на стол.

— Фотография сделана со слайда, — пояснил он.

— Как я и подумал, — Хорэн взял фотографию. — Кубизм. Брак[63] ее не писал, это ясно. Но принадлежит ли она кисти Пикассо?

Флетч встал.

— Вы наведете для меня справки?

— Сделаю все, что в моих силах.

— Сколько, по-вашему, пройдет времени, прежде чем появятся первые результаты?

— Я сяду на телефон сегодня же. Возможно, все выяснится через двадцать минут, не исключено — через двадцать дней.

На маленьком столике у стенного шкафа лежал свежий номер «Нью-Йорк таймс». В Галерее Хорэна еще не знали о вечерних приключениях Флетча. Он глянул на первую страницу.

— Я не читаю бостонских газет, — походя заметил Хорэн.

— Даже не заглядываете в колонку светской хроники?

Хорэн подал ему пальто.

— Я думаю, что все, что заслуживает моего внимания, обязательно появится в «Нью-Йорк таймс».

Хорэн открыл дверь. Дворецкий, все в том же фартуке, ждал на лестничной площадке, чтобы проводить Флетча до дверей.

— Вы, несомненно, правы, — поддакнул Флетч.

Глава 8

Перейдя на другую сторону улицы, Флетч взглянул на дом Хорэна. На крыше, по обоим торцам, на стыках с соседними домами, щерилась остриями высокая изгородь. Она перехлестывала через свес крыши до середины верхнего этажа. Как уже говорилось, все окна закрывались решетками.

Рональд Хорэн оберегал себя от незваных гостей.

Следуя карте, Флетч добрался до Бойлстон-стрит, а по ней попал на Копли-Сквэа.

Там, в «Стэйт стрит бэнк энд траст компани», после долгих задержек и бесконечных разговоров со всеми, за исключением младшего кассира, бессчетное число раз показав паспорт и не единожды услышав, что «все делается для вашего же блага, сэр», Флетч получил двадцать пять тысяч долларов наличными, которые заказывал накануне. Деньги ему выдали в банкнотах по пятьдесят и сто долларов.

Он пожаловался, что получить деньги из банка гораздо сложнее, чем положить их туда. Даже если они твои собственные.

— В этом предназначение банков, сэр, — пояснили ему.

Он, разумеется, согласился.

Потом Флетч перекусил сандвичем с тунцом и «кока-колой».

На такси объехал пять магазинов, где продавались подержанные автомобили, в Бостоне, Бруклине, Арлингтоне, Сомервилле и Кэмбридже, прежде чем нашел нужный ему автофургон. «Шевроле» выпуска прошлого года, голубой, с восьмицилиндровым двигателем, печкой и кондиционером. Покупку Флетч оплатил наличными и попросил заменить на новые все четыре колеса. Владелец магазина посоветовал ему сразу же оформить необходимую страховку автофургона в конторе на другой стороне улицы. Контора принадлежала сестре его жены. За страховку пришлось уплатить чуть ли не больше, чем за сам фургон.

Сверив карту с адресами гаражей на газетной вырезке, Флетч попросил таксиста отвезти его в Бостонский подземный гараж, располагавшийся неподалеку от его дома. Но, попав туда, сразу понял, что это заведение ему не подходит: машины стояли, разделенные сетчатыми перегородками. Ему же требовался отдельный бокс.

Пешком он добрался до гаража на Речной улице, также поблизости от Бикон-стрит. Разбудил домоправительницу, уполномоченную владельцем вести переговоры о сдаче гаража. С трудом она отыскала ключ, показала ему гараж, жалуясь на радикулит. Цену владелец заломил высокую, но Флетча прельстили кирпичные стены и новые, крепкие ворота. Он снял гараж на два месяца, заплатил опять же наличными, получил ключ и расписку (на имя Йохана Реклингхаузена).

На прощание посоветовал домоправительнице обратиться к врачу.

Отстояв сорок семь минут в очереди в Бюро регистрации автомобилей Массачусетса в доме 100 по Нассау-стрит, Флетч предъявил водительское удостоверение, квитанцию о покупке, страховой полис и получил регистрационное свидетельство (на голубой «шевроле»-автофургон) и две пластины с номерным знаком.

Снова отправился в Северный Кэмбридж. Там механики установили пластины на автофургон.

В Бостон он поехал на своих колесах, остановился на углу, купил в магазинчике «Разное» двадцать пять экземпляров вечернего выпуска «Бостон глоб». Хозяин магазинчика полюбопытствовал, не упомянут ли оптовый покупатель на одной из страниц этого номера? В магазинчике Флетч не мог дать определенного ответа, но, сев за руль, пролистал газету. Нет, журналисты обошли вниманием его персону.

Зашел он также в магазин скобяных товаров. Приобрел кварту черной краски, дешевую кисть и бутылку скипидара.

До Речной улицы Флетч добрался уже в темноте. Распахнув ворота и оставив автофургон на улице с зажженными фарами, вошел в гараж и расстелил газеты по бетонному полу. Потом загнал «шевроле» на бумагу и закрыл ворота.

Следя за тем, чтобы не запачкать одежду, забрался на крышу автофургона и во всю длину черной краской написал прописными буквами «НЕБОСЬ, КАЙФУЕШЬ!» Слез на пол. На левом боку автофургона появилась надпись «НАКОРМИТЕ НАРОД!» На правом — «ПРИСПОСАБЛИВАЙСЯ!»

На влажном от мелкого дождя металле буквы сразу же расползлись, чего он, собственно, и добивался.

Отмыв руки скипидаром, Флетч вышел на улицу и запер гараж. Затем на такси доехал до отеля «Шератон-Бостон» и взял напрокат темно-синюю «форд-гранаду», на которой добрался до дому и оставил у тротуара.

Глава 9

В квартире горели все лампы.

Снимая пальто, Флетч прошел в кабинет. Бросил пальто на кресло. На столе лежала записка.

«Позвоните графине ди Грасси в „Риц-Карлтон“. Миссис Сэйер».

— Черт! — вырвалось у Флетча.

— Плохие новости, мистер Флетчер? — инспектор Флинн смотрел на него из прихожей. — Боюсь, это еще не все.

Из гостиной появился Гроувер.

— Ваша миссис Сэйер разрешила нам остаться после ее ухода, убедившись, что мы не только сотрудники бостонской полиции, но и добропорядочные люди.

Флетч бросил записку на стол.

— Если вы хотите поговорить со мной, давайте уйдем из этой комнаты. Она порядком надоела мне за вчерашний вечер.

— Именно поэтому мы дожидались вас в гостиной, — Флинн отступил, давая Флетчу пройти. — Там просторнее.

— Не хотите ли выпить, господа? — спросил Флетч на правах хозяина.

— Мы при исполнении, но вам никто не запрещает промочить горло.

Флетч пить не стал, сел на один из диванов у камина, тот, рядом с которым лежал труп.

— Нам пришлось побегать за вами, — Флинн опустился на другой диван. — После утреннего исчезновения вы, наверное, поняли, что скрыться из Бостона невозможно, во всяком случае, на общественном транспорте.

— Исчезновения?

— Только не говорите нам, что вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую не для того, чтобы отцепиться от «хвоста», а чисто случайно.

— Какого «хвоста»? — Флетч изобразил изумление. — Я заходил в отель, чтобы купить газету.

— Это же надо, Гроувер. Святая невинность. Вся бостонская полиция поднята на ноги, лучшие люди дежурят на автостанциях, железнодорожных вокзалах, в аэропортах, вооруженные приметами нашего подозреваемого в убийстве, а мистер Флетчер преспокойно заявляется домой, чтобы сообщить нам, что вошел в одну дверь, а вышел в другую лишь для того, чтобы купить газету.

— Еще я купил карту Бостона.

— Вы собирались удрать, — твердо заявил Флинн. — Полчаса назад взяли напрокат машину. Синюю «форд-гранаду»… Какой номерной знак, Гроувер?

— R99420, — ответил Гроувер, заглянув в блокнот.

— Между прочим, Гроувер, отмените розыск машины. Пусть патрульные дорожной полиции штата немного отдохнут. Мистер Флетчер уже дома.

Гроувер ушел в кабинет, чтобы связаться по телефону с дорожной полицией.

— Уж не скипидаром ли от вас пахнет? — поинтересовался Флинн.

— Это новый мужской одеколон. «Дюбюф». Очень популярен во Франции.

— Я бы поклялся, что это скипидар.

— Могу прислать вам флакон, — предложил Флетч.

— О нет, не хочу причинять вам лишних хлопот.

— Никаких хлопот. Честное слово.

— Он, наверное, дорогой.

— Все зависит от того, покупаете ли вы унциями или квартами.

— Вы на меня не обижайтесь, но я еще не знаю, хотелось бы мне, чтобы от меня так пахло. Все равно, как от маляра, закончившего рабочий день. Полагаю, этот запах — символ мужественности.

— А вы не согласны?

— Люди странным образом реагируют на запахи. Особенно французы.

В гостиную вернулся Гроувер.

— Инспектор, я чувствую запах скипидара. А вы?

— Я — нет, — ответил Флинн.

Гроувер застыл посреди комнаты, гадая, где же ему сесть.

— Вы хотите, чтобы я записывал ваш разговор, инспектор?

— Честно говоря, ваши записи мне абсолютно ни к чему. У меня особый дар, мистер Флетчер. Вы вот пишете о живописи, и у вас обостренное чувство зрения. И, полагаю, утонченное обоняние, иначе вы не стали бы выкладывать кругленькую сумму за французский одеколон, по запаху ничем не отличающийся от скипидара. Меня же Бог наградил другим — я никогда не забываю того, что услышал. Все дело, наверное, в этих чудесных ирландских ушах, — зеленые глаза хитро блеснули, когда ручищи Флинна коснулись его ушей. — Уши поэта.

Гроувер устроился на стуле, держа блокнот и ручку наготове.

— Когда мы ехали домой, Гроувер задал мне перца, мистер Флетчер, — заговорил Флинн мягким голосом. — Вы понимаете, за то, что я не арестовал вас. Он-то полагал, что оснований для вашего ареста у нас хватало.

— А вы нет? — простодушно спросил Флетч.

— Основания у нас были, — признался Флинн. — Но я объяснил Гроуверу, что предпочитаю оставить подозреваемого на свободе и вести за ним слежку. Легче узнать человека, когда он живет среди людей и делает все, что ему вздумается, чем в тюремной камере, где он настороже и в окружении адвокатов. Я выдержал жуткую трепку. А утром вы преспокойно ускользаете от слежки, естественно, даже не подозревая о ней, и проводите день в свое удовольствие, без нашего надзора.

Флетч не воспользовался приглашением рассказать, чем он занимался с утра и до вечера.

— Вы, наверное, опасались, что я могу убить кого-то еще? — спросил он.

— Именно! — вырвалось у Гроувера.

Взгляд Флинна показал Гроуверу, что его терпят, как неизбежное зло.

— По моему убеждению, — продолжил Флинн, — Ирвин Морис Флетчер, пусть даже представившийся нам Питером Флетчером, не смог бы убить роскошную девицу в своей квартире, во всяком случае, трезвым, а потом по-будничному сообщить в полицию о случившемся. У него была возможность стереть отпечатки пальцев, запаковать чемоданы, уехать в аэропорт и в мгновение ока покинуть страну.

— Благодарю вас, — ввернул Флетч.

— Более того, он мог одеть тело, по черному ходу вынести на улицу и в темноте ночи оставить в любом месте города Бостона.

Флетч обдумал этот вариант.

— А что делает наш приятель? Звонит в полицию. Не признается в совершении убийства, но звонит в полицию. Он заслуживает некоторого доверия, Гроувер, за непоколебимую веру в то, что закон превыше всего, а полиция твердо стоит на его страже.

Уши Гроувера покраснели. Из-за одного слова его отчитывали, как нашкодившего ребенка.

— Однако, — Флинн уселся поудобнее, — полученные сегодня материалы существенно усиливают позицию Гроувера. Вас интересует, что я имею в виду, мистер Флетчер?

— Разумеется.

— Во-первых, когда, по-вашему, мистер Барт Коннорс отправился в Италию?

— Не знаю. Вилла в его распоряжении с прошлого воскресенья.

— А сегодня среда. Миссис Сэйер подтверждает, что видела Коннорса в субботу. Он попросил ее прийти в понедельник и провести генеральную уборку в связи с вашим приездом во вторник, то есть вчера. Так она и сделала. Поэтому, вполне логично предположить, что Коннорс улетел в Италию то ли в воскресенье, то ли днем в понедельник.

— Нет возражений, — согласился Флетч.

— До сих пор нам не удалось установить точную дату его отлета. Проверка авиакомпаний показала, что ни одна из них не выдавала билет Бартоломео Коннорсу.

— Он мог вылететь из Нью-Йорка.

— Не вылетел, — отрезал Флинн. — А так как мистер Коннорс один из руководителей известной в Бостоне юридической фирмы, я не могу поверить, что он отправился в путешествие по подложному паспорту. Если, конечно, его отъезду не предшествовало экстраординарное событие, нам пока не известное.

— Полагаю, я могу позвонить на виллу в Италии и узнать, там ли он сейчас, — заметил Флетч.

— Возможно, мы пойдем и на это. Но не будем спешить. Не след поджаривать куропатку, пока у нее не обсохли перышки.

— Что?

— Теперь перейдем к миссис Сэйер. Вдова, две взрослые дочери. Одна преподает в школе в Маттапане. Живет отдельно от матери. Вторая учится в медицинском институте в Орегоне. Миссис Сэйер подтверждает, что у нее есть ключ от квартиры, но она его никому не давала и не дает. Воскресенье она провела с хорошим знакомым, разведенным шестидесятилетним бухгалтером, который частенько навещает внуков в Нью-Бедфорде.

— А я, представьте себе, никогда не подозревал миссис Сэйер, — признался Флетч.

— У нее был ключ, — стоял на своем Флинн. — И плохой человек мог бы воспользоваться ее доверчивостью в собственных интересах. Она говорит, что шесть месяцев назад Коннорс пережил болезненное расставание с женой. Пока они живут раздельно, но миссис Сэйер считает, что развод неизбежен. Она уверена, что с тех пор в квартире бывали женщины. Она находила их вещи при уборке. Но уверена, что никто из них в квартире не жил, поскольку ни в шкафах, ни в ящиках они не оставляли свою одежду и белье. Из этого, собственно, и следует ее вывод, что никому из этих женщин ключа Коннорс не давал.

Гроувер чихнул.

— В квартире находятся очень ценные картины, не так ли, мистер Флетчер? Так что можно предположить, что Коннорс не раздавал ключи от нее направо и налево.

— Да, картины дорогие, — признал Флетчер.

Он еще не составил полного каталога находящихся в квартире картин, но и то, что он уже видел, производило впечатление. Помимо Брауна в кабинете, спальню украшала картина Матисса,[64] гостиную — Клее[65] (на стене за спиной Гроувера), а столовую — Уорхола.[66]

— Нужно отметить, что в квартиру можно проникнуть через дверь черного хода на кухне. Она предназначена для выноса мусора. Замка в ней нет. Запирается она только изнутри на два засова. Миссис Сэйер говорит, что никогда не забывает задвигать их. И действительно, вчера вечером, когда мы прибыли сюда, засовы были задвинуты. То есть никто не мог уйти черным ходом.

— Но кто-то мог войти через ту дверь, — отметил Флетч. — Задвинуть засовы и выйти, как принято, через входную дверь.

— Совершенно верно, — склонил голову Флинн. — Но как это сделать, не зная заранее, что дверь незаперта?

— Случайно, — предположил Флетч.

— Да, да, случайно, — чувствовалось, что в случайность Флинн не верит. — Теперь перейдем к вам.

Гроувер весь подобрался, приготовился записывать.

— Вашингтон соблаговолил выслать нам вашу фотографию и отпечатки пальцев, — Флинн добродушно улыбнулся. — У человека уже нет права на личную жизнь.

От улыбки Флетчу стало не по себе.

— Мы узнали много интересного. Обвинение в подделке чека. Два вызова в суд. Злостная неуплата алиментов…

— Перестаньте, Флинн.

— Все судебные иски отозваны. Я не собираюсь изображать вашего адвоката, хотя и защищаю вас перед Гроувером. Но я посоветовал бы, поскольку претензий к вам более нет, позаботиться о том, чтобы эти материалы изъяли из вашего досье. Собственно, их и не должно там быть. Кто знает, как отнесется к вам чиновник вроде меня, ознакомившись с ними? Среди людей бытует мнение, что дыма без огня не бывает.

— Благодарю за дельный совет.

— Я также выяснил, что вы награждены «Бронзовой звездой». Правда, не понял, что означает пометка «не вручена».

Гроувер смотрел на Флетча с нескрываемым презрением.

— Скользкий вы тип, Ирвин Морис Флетчер, — подвел итог Флинн.

— Держу пари, вы не хотели бы, чтобы вашей дочери достался такой муж.

— Я бы попытался отговорить ее, — согласился Флинн.

— Вам даже не нравится мой одеколон.

— Вас еще не опознал ни один из таксистов, что возят пассажиров из аэропорта.

— А зачем вам это нужно?

— Мы хотим знать, приехали вы из аэропорта в одиночестве или с дамой.

— Понятно.

— Даже тот парень, что привозил кого-то вчера днем к дому 152 по Бикон-стрит, не признал вас. Не помнит он и того, ехал ли с ним один человек или двое.

— Потрясающе.

— Эти аэропортовские таксисты — народ независимый. Слишком независимый. Вчера вечером четыре такси подвозили пассажиров из этого района к «Кафе Будапешт». Ни один из водителей вас не узнал и не помнит, были вы один или в компании.

— Я у них всех в неоплатном долгу.

— Не все готовы сотрудничать с нами так же, как вы, мистер Флетчер.

— Мерзавцы.

— Не опознали вас и официанты в «Кафе Будапешт». Какой, должно быть, для вас удар. Надушиться таким дорогим одеколоном, провести час или два в модном ресторане, и чтобы ни у кого это не отложилось в памяти.

— Я потрясен до глубины души.

— А казалось бы, официанты могут запомнить мужчину, который ест один, занимая весь столик, пусть и на двоих, не так ли? Ведь стоимость заказа отражается на их доходе.

До восьми часов оставалось десять минут.

— Таких вот успехов мы добились с вашей фотографией. Немало интересного мы узнали по вашим отпечаткам пальцев.

— Я сгораю от нетерпения.

— В этой комнате ваши отпечатки обнаружены в двух местах. На клавише кабинетного рояля, вы коснулись ее правым указательным пальцем. Не представлял себе, что вы еще и музыкальны.

— Наоборот, у меня нет слуха.

— Я сказал, в двух местах, помимо выключателей? Если нет, то считайте, что я поправился. Могу предположить, что, войдя в квартиру и осмотревшись, вы зажгли свет в гостиной, подошли к роялю, коснулись одной клавиши, прошли через столовую на кухню, везде зажигая свет. Не привыкли вы экономить электроэнергию.

— Наверное, нет.

— Так вот, в гостиной ваши отпечатки обнаружены лишь на бутылке виски и на кувшине с водой.

— Не стану спорить.

— Бутылка была полная. Вы открыли ее.

— Да.

— Мистер Флетчер, эта бутылка виски и есть орудие убийства.

Зеленые глаза впились во Флетча. Он почувствовал, что они способны разглядеть содержимое его желудка. Боковым зрением он увидел бледное лицо Гроувера, также пристально наблюдающего за ним.

— На бутылке только ваши отпечатки, мистер Флетчер. Остальные стерты. Винные бутылки часто протирают перед тем, как поставить на стол.

— А есть в гостиной другие отпечатки? — спросил Флетч. — Я хочу сказать, пальцев других людей?

— Миссис Сэйер, девушки, Рут Фрайер, и еще одного человека, предположительно мужчины, вероятнее всего, Бартоломео Коннорса.

— Много отпечатков пальцев девушки?

— Мало. Но достаточно, чтобы утверждать, что убили ее в этой комнате. Отпечатки она оставила еще живой.

Флетч промолчал. Да и что он мог сказать.

— Самое печальное в этой истории, мистер Флетчер, что эта бутылка виски, если вы помните, чему учили вас на уроках физики, является куда более надежным орудием убийства именно в запечатанном виде, а не после того, как ее вскрыли и отлили часть содержимого.

— О Боже.

— Открыв бутылку и выпив пол-унции виски, вы пытались отвлечь наше внимание от бутылки, сделали все возможное, чтобы мы не пришли к мысли, что как раз бутылкой девушку и убили.

— И ничего у меня не выгорело, — вздохнул Флетч.

— Да, виновата моя неопытность. Другой бы полицейский, умудренный годами безупречной службы, даже не посмотрел бы на эту бутылку. Помнится, мне пришлось убеждать Гроувера в необходимости отправить ее в лабораторию. Я положил на это немало усилий, не так ли, Гроувер? Но я настоял на своем, поскольку не поднимался со ступеньки на ступеньку в полицейской иерархии и не получил должного образования. И эксперты весьма удивились, признав в раскупоренной, початой бутылке орудие убийства.

— Как им это удалось?

— Микроскопические частицы волос, кожи, крови, безусловно принадлежащие девушке.

Флинн выдержал долгую паузу. Спокойно сидел, наблюдая за Флетчем. То ли он ждал, пока Флетч оправится от нового шока, то ли рассчитывал, что тот начнет оправдываться.

Флетч же воспользовался своим правом помолчать.

— Не пришла ли пора вызвать адвоката, мистер Флетчер?

— Нет.

— Если вы думаете, что убеждаете нас в своей невиновности, отказываясь обратиться к адвокату, то вы не правы.

— Вы убеждаете нас в своей глупости, — подал голос Гроувер.

— Ну зачем так, Гроувер. Мистер Флетчер не глуп. А теперь он знает, что и мы не обделены умом. Может, он хочет обойтись без формальностей и сразу сознаться, облегчить душу.

— Я знаю, что ума у вас хватает, — огрызнулся Флетч. — Не пойму только, почему я чувствую себя таким дураком.

— Вы, похоже, злитесь.

— Злюсь.

— На что?

— Сам не знаю. Наверное, мне следовало что-то делать в последние двадцать четыре часа. В связи с этим убийством.

— А вы не ударили пальцем о палец?

— Нет.

— Самое удивительное в этой истории — ваша вера в нас. Наивным-то вас не назовешь.

— Вы ознакомились с моим досье.

— Как я понимаю, в данный момент вы не сознаетесь в убийстве?

— Разумеется, нет.

— Он все еще не сознается, Гроувер. Отметьте у себя, пожалуйста. Какая несгибаемая воля. Не сознается, и все тут. Тогда пойдем дальше, — Флинн наклонился вперед, уперся локтями в колени, сложил руки перед собой. — Вчера вечером вы сказали, что никогда ранее не видели Рут Фрайер.

— Могу подтвердить это и сейчас.

— Ключ, любезно предоставленный вами, привел нас в ее отель, расположенный, кстати, в аэропорту. Мы просмотрели ее вещи. Переговорили с соседкой по номеру. Затем с ее начальником. Даже если вы не видели ее раньше, можете вы догадаться, как она зарабатывала на жизнь?

— Уж не хотите ли вы сказать, что она была стюардессой?

— Хочу.

— Потрясающе.

— «Транс Уорлд Эйрлайнс», мистер Флетчер. Временно снятая с полетов и приписанная к бостонскому аэропорту. В ее обязанности входила встреча пассажиров первого класса. В том числе и тех, что прилетели во вторник из Рима рейсом 529.

Когда Флетч вскочил, Флинн откинулся назад, возможно, от неожиданности.

Флетч направился к роялю.

Оторвался от стула и Гроувер.

Флетч нажал на одну из клавиш.

— Каким-то боком это связано со мной.

— Что? — спросил Флинн.

Флетч вернулся к дивану.

— Это убийство имеет ко мне какое-то отношение.

— Такова, значит, ваша реакция? Сядьте, Гроувер. Умница, этот мистер Флетчер. Ему потребовалось лишь двадцать четыре часа, чтобы ухватить суть.

— Блестящая работа, — похвалил его Флетч.

— О, мой Бог. Теперь еще и лесть.

— Что же мне теперь делать?

— К примеру, сознаться, идиот вы эдакий!

— Я бы сознался, инспектор, сознался, — Флетч прошелся по комнате. — Но не думаю, что в этом деле замешан кто-то из моих знакомых.

— О чем это вы?

— Человек, убивший Рут Фрайер, мог и не знать меня лично.

— Если вы хотите сказать, мистер Флетчер, что вас подставили, позвольте напомнить о вашем вчерашнем утверждении, что в городе вы никого не знаете.

— В городе, но не в мире. Многие ненавидят меня.

— И их становится больше с каждой минутой. К примеру, Гроувер.

— В Италии все знали о моих планах. В Канья, в Риме, в Ливорно. То же можно сказать о лондонской фирме «Обмен домов». Я начал готовиться к поездке три недели назад. Написал давним друзьям в Калифорнию, что попытаюсь вырваться к ним, приехав в Штаты. Написал в Сиэтл, в Вашингтон.

— Все ясно, мистер Флетчер. Мы посадим за решетку весь мир, а вас оставим на свободе.

— Речь не о том, инспектор. Я не думаю, что вину за убийство хотели возложить именно на меня. Возможно, убийство не готовилось, а произошло случайно. А я оказался первым, кто вошел в эту квартиру после случившегося.

— Ну и ну. Похоже на одного французского философа, который, через тридцать лет после рождения, решил, что между ним и окружающим миром есть определенная взаимосвязь.

— А не пригласить ли мне вас пообедать со мной? — неожиданно сменил тему Флетч.

— Пообедать! Да он сумасшедший, Гроувер. Дело в том, мистер Флетч, что мы оба думаем, а не пригласить ли вас проехаться с нами.

— Не буду возражать, если ресторан выберете вы, — Флетч словно и не понял намека. — Город вы знаете лучше меня.

— Что ж, следует отметить, что до этой минуты он вел себя так, словно не имел никакого отношения к расследуемому нами преступлению, — сообщил Флинн невидимому слушателю. — Полностью соответствовал роли невиновного и надежного свидетеля. Вот в чем загвоздка. Что будем с ним делать, Гроувер?

— Посадим за решетку.

— Решительный человек этот Гроувер.

— Предъявим обвинение.

— Вы же знаете, что мистер Флетчер может нанять искусных адвокатов, частных детективов, внести залог, выразить протест через прессу, прибегнуть к затяжкам расследования, апелляциям, вплоть до Верховного Суда.

— Посадите его за решетку, Френк.

— Нет, — Флинн встал. — Он не уехал из Бостона вчера. Не уехал сегодня. Можно с достаточной уверенностью предположить, что никуда он не денется и завтра.

— Завтра он сбежит, инспектор.

— Не будем осложнять себе жизнь. Пока мы не загнали мистера Флетчера в угол. Хотя мне уже казалось, что победа близка.

— Каких же улик нам еще не хватает?

— Точно сказать не могу. Улик у нас горы. Кажется, я пришел сюда в шляпе. А, вот и она. Невежливо говорить в присутствии третьего лица, Гроувер, полностью игнорируя его, словно он мертв.

В прихожей Флинн надел шляпу.

— Мне предстоит еще одна взбучка, мистер Флетчер. По пути домой Гроуверу, возможно, удастся убедить меня в вашей виновности. Пока этого не произошло. Покойной ночи.

Глава 10

Флетч решил, что в ресторан идти уже поздно. Тем более, на примере прошлого вечера убедился, что для обслуживающего персонала является человеком-невидимкой. В поисках съестного порылся на полках буфета, но всю его добычу составила жестянка с рубленым мясом.

Пока он ел, телефон звонил трижды.

В первый раз, когда он открывал банку, ему продиктовали телеграмму из Канья.

«Коннорс — милый обиженный человек. О папе ничего нового. Люблю — Энди».

Значит, Коннорс-таки в Италии. Милый или обиженный, какая, собственно, разница. Главное, он в Италии.

Вторично позвонили, когда он собирался поставить сковородку на плиту.

— Ужели это знаменитый маг журналистики, великий И. М., единственный и неповторимый, одна нога здесь, другая — там, Ирвин Морис Флетчер?

— Джек! — голос своего прежнего босса в Чикаго, редактора отдела городских новостей, Флетч не мог спутать ни с каким другим в мире. Более года ему приходилось слышать его по телефону, днем и ночью, в любое время суток. — Где ты?

— Значит, выдаешь себя за Питера Флетчера? Я только что нашел на столе корректировку из Бостонского полицейского управления.

— В Чикаго?

— Нет, сэр. Прямо здесь, в Бинтауне. Ты разговариваешь с ночным редактором «Бостон стар».

— Ты ушел из «Пост»?

— Если бы я знал, что в убийстве замешан И. М. Флетчер, та заметка никогда не попала бы на седьмую страницу.

— На пятую.

— Я дал бы ее на первой полосе, с большущими фотографиями, чтобы читатели не могли отделить тебя от убитой девушки.

— Премного тебе благодарен. Значит, у меня есть знакомые в Бостоне.

— Что?

— Как получилось, что ты ушел из «Пост»?

— Бостон предложил больше денег. Разумеется, они не сказали, что и жизнь здесь куда дороже. После того, как ты уволился из «Пост», все там стало иначе. Жизнь, можно сказать, замерла, веселье кануло в Лету.

— Да, наверное.

— Слушай, а тебе не нужна работа?

— Сейчас нет. Как Дафна и дети?

— Все по-прежнему, пудра для лица и ореховое масло. Почему, ты думаешь, я работаю по ночам?

Флетч никак не мог взять в толк, почему Джек не разводится. На жену он даже не смотрел. От детей, считал, один шум.

— Эй, Флетч, они собираются отдать тебя под суд?

— Возможно. Кто такой Флинн?

— Ты о Френке Флинне? Тебе повезло. Только поэтому ты до сих пор не в кутузке.

— Я знаю.

— Его принцип — тише едешь, дальше будешь. Он никогда не спешит с арестом. Но еще ни разу не ошибся. Если он арестует тебя, считай, что надежды на спасение нет.

— Что в его досье?

— Практически ничего. Появился в Бостоне полтора года назад, что весьма необычно. Копы редко меняют города, знаешь ли. У него чин инспектора. Большая семья. Музыкален. Играет на скрипке или чем-то еще.

— Свое дело знает?

— Раскрыл с дюжину тяжелых преступлений. Довел до конца несколько дел, на которые все уже махнули рукой. Если ты виновен, он прижмет тебя к стенке. Кстати, ты ее убил?

— Спасибо, что спросил.

— Как насчет ленча?

— Когда?

— Я думаю, лучше всего завтра. На меня нападает депрессия, если приходится навещать друзей в тюрьме.

— Раз ты работаешь по ночам, ленч у тебя довольно поздно, так?

— Около двух. Тебя это устроит?

— Вполне.

— Если у тебя есть галстук, мы можем пойти в «Локе-Обер».

— Где это?

— Тебе не найти. В темном переулке. Просто попроси таксиста отвезти тебя в «Локе-Обер».

— Понял.

— Там два обеденных зала, внизу и наверху. Встретимся в нижнем.

— Идет.

— Желаю тебе и дальше оставаться на свободе. Пожалуйста, больше не бей никого по голове, предварительно не позвонив в «Стар». У нас лучшие в Бостоне фотографы.

— До встречи, Джек.

Третий звонок раздался, когда он уже умял полбанки.

— Флетчер. Дорогой.

Графиня ди Грасси. Бразильская секс-бомба. Сильвия. Мачеха Энди.

— Привет, Сильвия.

— Вы мне не перезвонили, Флетчер.

— Я не знал куда. Где вы?

— В Бостоне, дорогой. Я звонила раньше и просила оставить записку.

Флетч молчал.

— Я в «Риц-Карлтоне».

— Вы не можете позволить себе «Риц-Карлтон», Сильвия.

— Я — графиня ди Грасси. Нельзя ожидать от графини ди Грасси, что она остановится в какой-нибудь, как это у вас называется, клоповой дыре.

— Однако в «Риц-Карлтоне» ожидают, что графиня ди Грасси оплатит счет.

— Ну почему вы такой злой, Флетчер. Это не ваше дело.

— А что вы вообще тут делаете, Сильвия?

— Знаете, что сказала мне Анджела? Вы полетели в Бостон, чтобы повидаться с родными в Сиэтле. Даже у меня есть карта, Флетчер. Я тоже приехала, чтобы повидаться с вашими родными в Сиэтле.

— Сильвия, мои здешние дела ни в коей мере не касаются вас.

— Я думаю, касаются, Флетчер. Вы и Анджела, как бы это сказать, пытаетесь обвести меня вокруг пальца.

— Что?

— Вы хотите лишить меня того, что принадлежит мне по праву.

— О чем вы говорите?

— Сначала эта трагедия с дорогим Менти. А теперь еще ваш заговор.

— Вы же — скорбящая вдова и должны быть в Риме. Или Ливорно.

— Вы и Анджела решили ограбить меня. Обмануть. Менти обезумел бы от ярости.

— Чепуха.

— Немедленно приезжайте ко мне в отель, Флетчер. Скажите мне, что это неправда.

— Я не могу, Сильвия. Нас разделяют многие мили.

— Сколько?

— Восемнадцать, может, двадцать, Сильвия. Бостон — большой город.

— Приезжайте утром.

— Не могу. Я занят.

— Чем это?

— Деловое свидание.

— Тогда к ленчу.

— Меня уже пригласили на ленч.

— Флетчер, я прилетела сюда, чтобы встретиться с вами. Я позвоню в полицию. Они прислушаются к графине ди Грасси, остановившейся в «Риц-Карлтоне».

— Я в этом не сомневаюсь, Сильвия. Менти когда-либо говорил вам, что вы — сучка?

— А вы — сукин сын, Флетчер.

— Не ожидал услышать такое от графини.

— Я могу выразиться и почище, на португальском или французском.

— Я вам верю. Хорошо. Я приеду в отель.

— Когда?

— Завтра. Во второй половине дня. В шесть часов.

— Поднимайтесь в мой номер.

— Нет. Встретимся в баре. В шесть часов.

— Если вы не появитесь, в половине седьмого я позвоню в полицию.

— Только не пользуйтесь их контактным телефоном. Почему-то им это не нравится.

— Что?

— Заткнитесь.

Остатки еды он спустил в унитаз.

Глава 11

— Посмотрите только, что сделал какой-то сукин сын с моим автофургоном.

Флетч, в джинсах, свитере и сапогах, повел управляющего авторемонтной мастерской к дверям.

Теперь, зная, что за ним следили, он отодвинул засовы на двери в кухне и спустился черным ходом. И по переулку довольно быстро добрался до Речной улицы.

Выехал из гаража и отправился в мастерскую.

Управляющий прочитал «НАКОРМИТЕ НАРОД» и печально покачал головой.

— Подростки.

Засунув руки в карманы, он обошел машину, чтобы увидеть «ПРИСПОСАБЛИВАЙСЯ!»

Сквозь тучи проглянуло солнце.

— Еще и на крыше, — пояснил Флетч.

Возвращаясь назад, управляющий приподнялся на цыпочки и вытянул шею, чтобы разглядеть надпись на крыше фургона.

— Придется перекрашивать полностью.

— Дерьмо, — процедил Флетч.

— Маленькие мерзавцы, — вздохнул управляющий. — Призывают кормить народ, но плевать им на того, кому принадлежит машина.

— То есть на меня, — пояснил Флетч.

— Фургон застрахован?

— Конечно.

— Хотите проверить, возместит ли страховка расходы?

— В первую очередь мне нужна машина, получу я деньги по страховке или нет. В таком виде я не могу на ней ездить.

— А чем вы занимаетесь?

— Я — сантехник, — ответил Флетч.

— Понятно. Едва ли кто захочет, чтобы такая машина стояла у их дома. Вы можете потерять несколько клиентов.

— Я потеряю их всех. Перекрасьте ее. Я заплачу, а потом сам разберусь со страховой компанией.

— В тот же голубой?

— А получится?

— Боюсь, что нет. Черное будет проглядывать.

— Тогда пусть весь фургон будет черным.

— Сукины дети. Даже темно-красный не поможет. И темно-зеленый тоже. Хорошо бы их выпороть.

— Покрасьте черным.

— Вы хотите черный фургон?

— Конечно нет. Если б я хотел иметь черный, я бы такой и купил.

— Он будет похож на катафалк.

— Чертов катафалк.

— Регистрационное свидетельство у вас с собой?

— А зачем оно мне?

— Должен отнести его в Бюро регистрации. Чтобы там отметили изменение окраски.

— Чтоб они сдохли.

— Что?

— Послушайте, — Флетч изобразил раздражение. — Я — жертва преступления. Если бы фараоны делали то, что им положено, а не заставляли нас заполнять бесконечные бланки, никто и близко бы не подошел к моей машине.

— Это уж точно.

— Вот пусть они и катятся к чертовой матери. Я уведомлю их, когда найду для этого время.

— Значит, вы хотите, чтобы я перекрасил его в черный цвет?

— Я не хочу. Но другого выхода нет.

— Когда он вам нужен?

— Немедленно. Я уже опаздываю на работу.

— Сегодня уже ничего не выйдет. Завтра с утра.

— Ладно. Раз уж вы говорите, что раньше никак нельзя.

— Вы собираетесь поехать в Бюро регистрации?

— Я собираюсь на работу. А Бюро регистрации подождет, пока у меня появится для него время.

— Ладно. Я вас понял. Мы перекрашиваем автофургон. Вы сообщаете об этом в Бюро регистрации.

— Чертовы подростки, — все еще кипел Флетч. — Извращенцы.

— Если вас остановят, не говорите, где вы перекрашивали фургон.

— Чтоб они сдохли, — подвел черту Флетч.

Глава 12

Флетч ждал, пока кабина лифта со скрипом и лязганьем поднимется на шестой этаж.

Открылась дверь квартиры 6А. Появился карликовый пудель, за ним — поводок и женщина. Хотя часы показывали лишь половину второго, чувствовалось, что женщина уже изрядно набралась. Пока Флетч держал раскрытой дверь лифта, она копалась в сумочке в поисках ключа. Пудель с интересом разглядывал Флетча. Убедившись, что ключ при ней, женщина с треском захлопнула дверь квартиры.

— Смотрите под ноги, — предупредил Флетч.

Женщина, однако, все равно едва не упала, споткнувшись о порожек перед кабиной лифта, Флетч нажал кнопку «1». Они поплыли вниз.

— Вы поселились в квартире Барта? — спросила женщина.

— Да. Моя фамилия — Флетчер.

Как могло случиться, что женщина ничего не слышала об убийстве? Впрочем, чего требовать от алкоголички.

Флетч погладил собаку.

— А когда уехал Барт? — любопытство женщины, похоже, не знало границ.

— В субботу. Или воскресенье. Он поживет в моем доме в Италии.

— О, — отреагировала женщина.

Как же она будет выгуливать собаку, гадал Флетч.

— Это невозможно.

— Что? — не понял Флетч.

— Я видела Барта во вторник.

— Неужели?

— Во вторник вечером. В баре на этой улице. Называется он «Снегирь».

— В какое время?

Она пожала плечами.

— Ближе к вечеру. В шесть часов.

— Вы уверены, что это было во вторник?

— Он был в твидовом пиджаке спортивного покроя. То есть шел он не с работы. Странно, подумала я. С ним была симпатичная женщина.

— Как она выглядела?

— Симпатичная. Молодая.

Кабина лифта остановилась.

Флетч распахнул дверь.

— Вы в этом уверены?

— Я люблю Барта, — она протиснулась мимо него.

Задумавшись, Флетч наблюдал, как нетвердой походкой женщина идет по холлу. Догнал он ее у самой двери. Взялся за ручку, чтобы открыть ее.

— Вы говорили с Бартом во вторник вечером?

— Нет. Я ненавижу этого сукиного сына.

Вслед за женщиной Флетч вышел на улицу.

— У вас очаровательная собака.

— О, я ее обожаю. Миньон. Ты у нас красавчик, не так ли?

На тротуаре она подала Флетчу затянутую в перчатку руку.

— Я Джоан Уинслоу. Загляните ко мне как-нибудь. Пропустим по рюмочке.

— Благодарю вас. Обязательно, — пообещал Флетч.

Глава 13

— А вот и грозная пресса, — Флетч встал, протягивая руку.

Джек Сандерс опоздал на пятнадцать минут. Флетч, собственно, и не ожидал, что его босс прибудет вовремя, поэтому предусмотрительно заказал «мартини» с водкой, который и потягивал маленькими глоточками. Через окно он видел детектива в штатском, маящегося в переулке. Солнце то появлялось, то исчезало за быстро бегущими облаками, и детектив или щурился от ярких лучей, или уходил в тень. Флетч даже подумал, а не пригласить ли бедолагу к столу.

— Извини, что припозднился, — Джек Сандерс пожал протянутую руку. — Моя жена защемила ресницы дверцей холодильника.

— Репортер всегда может опоздать, потому что твердо знает — именно его появление знаменует свершение события, — они сели. — Как обычно, джин?

Джек заказал «мартини».

Если Сандерс и изменился, то лишь в мелочах. Очки стали толще, волосы песочного цвета — реже. Да живот чуть больше нависал теперь над поясом.

— За прежние времена, — поднял бокал Джек.

— За конец света, — предложил Флетч свой тост. — Это будет потрясающая история.

Они поговорили о новой работе Джека, о его жизни в Бостоне, вспомнили былые деньки в «Чикаго пост». Заказали по второму бокалу.

— Да, порезвились мы вволю, — мечтательно улыбнулся Сандерс. — Помнишь, как ты разделался с начальником налогового управления. В виновности его сомнений не было. Дело передали в суд. И не смогли представить доказательств его вины, потому что все доказательства были у жены, а вызвать ее свидетельницей не представлялось возможным. Показания жен не принимаются во внимание, даже если они живут отдельно.

— И газета не слишком уж издевалась над бессилием окружного прокурора. Проявляла предельную деликатность, как мог бы сказать этот Флинн.

— Ответственность журналиста, Флетч. Вот что самое главное. Когда же ты это уяснишь?

— Паршивая подготовка процесса, — возразил Флетч. — Я не сделал ничего такого, что оказалось бы не по силам любому фэбээровцу.

— А как, собственно, ты получил ту информацию?

— Не имею права говорить.

— Перестань, я уже не твой босс.

— А вдруг ты им еще станешь.

— Надеюсь на это. Слушай, мы не в Иллинойсе, этот парень в тюрьме…

— С какой стати я должен раскрывать тебе свои методы? Твои отчеты о ходе судебного процесса ничем не отличались от прочих.

— Но когда ты принес статью, я ее напечатал.

— Да, напечатал. Разумеется, напечатал. Полагаешь, я должен благодарить тебя? Ты получил премию, а потом долго говорил о коллективных усилиях.

— Я же дал тебе наградной знак. На десять или пятнадцать минут. Я помню, как передавал его из рук в руки.

— А я помню, как ты забрал его обратно.

— Тебе стыдно. Ты стыдишься того, что сделал.

— Я получил нужные материалы.

— Ты стыдишься тех средств, к которым прибегнул, чтобы получить их. Поэтому ничего не говоришь мне.

— Немного стыжусь.

— Как ты их получил?

— Насыпал сахара в топливный бак машины его жены и поехал следом. Когда двигатель заглох, остановился, чтобы помочь ей. Поднял капот, осмотрел свечи, предложил ей еще раз завести двигатель. Ничего не получилось.

— Забавно.

— Отвез ее домой. Было уже восемь вечера. Она пригласила меня на чашечку кофе.

— Ты соблазнил ее.

— Ну зачем такие слова? Наша дружба крепла с каждой минутой и перешла в любовь.

— Как она в постели?

— Надо отметить, в ласках она не искушена, довольно фригидна.

— О Боже, ты пойдешь на что угодно ради статьи.

— У нее были свои плюсы. Чуть пониже подбородка.

— Я уверен, ты сказал ей, что работаешь в газете.

— Кажется, я упомянул, что продаю кондиционеры. Понятия не имею, с чего я это ляпнул. Наверное потому, что из каждого ее отверстия веяло холодом.

— Но ты их затыкал, — от смеха из глаз Джека покатились слезы. — Затыкал, затыкал и затыкал.

— Видишь ли, дама шантажировала своего мужа, а уж тот запускал руку в карман государства. А в свидетельницы она не годилась, потому что по закону оставалась его женой. Что она, по-твоему, заслуживала?

— Но я все-таки не пойму, как ты добился желаемого результата.

— Ну, мы вместе отправились в путешествие. В Неваду. И в мгновение ока милашку развели.

— Да, я помню представленный тобой расходный счет. Хорошо помню. Начальник финансового отдела едва не снял с меня скальп живьем. Ты хочешь сказать, что «Чикаго пост» заплатила за чей-то развод?

— В общем-то, да. Но зато она получила возможность выступить на суде как свидетельница обвинения.

— Умора, да и только. Если бы они знали.

— Но я же все указал в счете. Оплата юридических услуг во время путешествия.

— О Боже, мы думали, тебя замели за марихуану или что-то другое, но в том же духе. Возможно, застукали без штанов в казино.

— Вот и хорошо. Я сказал даме, что мы должны вернуться в Чикаго, чтобы пожениться. Оказалось, что я забыл захватить с собой свидетельство о рождении.

— Ты и вправду сказал, что готов жениться на ней?

— Естественно! А с чего иначе ей было разводиться? Я имею в виду, при сложившихся обстоятельствах?

— Ну, ты и мерзавец.

— Так говорил мне папаша. Короче, едва дама поняла, что разведена и вскорости должна приземлиться в международном аэропорту Чикаго, ее охватила паника. Она представила себе, что у трапа ее встретит пара молодых людей в строгих синих костюмах. И я убедил ее, что наилучший выход — отдать мне все документы, запаковать чемоданы и разъехаться в разные стороны.

— Что она и сделала?

— Что она и сделала. Все полученные материалы, включая заверенное ее подписью признание, мы, как ты помнишь, опубликовали.

— Это точно.

— Я сказал ей, что прилечу к ней в Акапулько, как только найду свидетельство о рождении.

— И что с ней стало?

— Понятия не имею. Полагаю, она до сих пор ждет меня в Акапулько.

— Да ты — страшный человек. Сукин ты сын. Флетчер, ты просто дерьмо. Но без тебя жизнь пресна.

— Зато статья удалась на славу. Не поесть ли нам?

Они склонились над тарелками с шатобрианом.[67]

— Сегодня мы уделили тебе больше места. Дали фотографию девушки.

— Благодарю.

— Пришлось, знаешь ли. У них серьезные улики, Флетч. На орудии убийства обнаружены отпечатки твоих пальцев.

— Тебе сказали об этом в полиции?

— Да.

— Пытаются настроить против меня общественное мнение. Негодяи.

— Бедный Флетч. Как будто ты сам ни разу не пользовался этим приемом. Что нам ждать дальше?

— Они рассчитывают на мое признание. Вот этого им не дождаться.

— Раз Флинн не арестовал тебя, значит, у него есть на то причины.

— Если ты посмотришь в окно справа от себя, то увидишь моего телохранителя.

— А ты не преувеличиваешь?

— Мне кажется, я уже понял, что к чему. Все было подстроено так, чтобы вина пала на первого человека, вошедшего в квартиру. Совершенно случайно им оказался я.

— И кто это сделал?

— Подозреваемых у меня двое. Но поставим на этом точку.

— Ты и раньше предпочитал не раскрывать карты до самой публикации.

— Журналистика — тонкое дело, Джек. Очень тонкое. При подготовке любой статьи ни на секунду нельзя терять бдительности. Возможны самые неожиданные повороты. Между прочим, нельзя ли мне воспользоваться вашей библиотекой? Меня интересуют некоторые жители Бостона.

— Конечно, можно. Кто именно?

— Во-первых, Барт Коннорс. Я живу в его квартире.

— Почти ничего о нем не знаю. Работает в одной из юридических контор на Стэйт-стрит. Кажется, занимается налогообложением.

— Ты не будешь возражать, если я загляну во второй половине дня, когда ты будешь на месте?

— Нет вопросов. По понедельникам и вторникам меня не бывает. Но ты, полагаю, захочешь зайти раньше.

— Да. Одному Богу известно, где я буду в следующий понедельник.

— Я наведывался в тюрьму Норфолка. Неплохое местечко, для тюрьмы, разумеется. Очень чисто. Хороший магазин. Правда, переизбыток заключенных.

— Вот почему Флинн не арестовывает меня.

— Мне думается, в редакции тебе не стоит называться своей настоящей фамилией. Издателю может не понравиться, если подозреваемый в убийстве будет пользоваться нашим архивом.

— Ладно. Какую мне взять фамилию?

— Смит?

— Годится.

— Джонс? Нет, лучше — Браун.

— Мне нравится.

— У меня не столь богатое воображение, как у тебя, Флетч.

— Как насчет Жаспера ди Пью Мандевилля Четвертого?

— Не слишком ли вычурно.

— Тогда просто — Локе.

— Джон?

— Ральф.

— Ральф!

— Кто-то ведь должен носить такое имя.

Кофе они оба пили без сливок и сахара.

— Я все не решался спросить тебя, что ты теперь делаешь. Наверное, боялся того, что могу услышать.

— Я снова пишу об искусстве.

— О да. Ты этим занимался в Сиэтле. Оно и спокойнее по сравнению с журналистским расследованием.

— Здесь есть свои плюсы.

— А как ты можешь себе такое позволить? Как я понимаю, ты не состоишь в штате и не получаешь жалования.

— Дядя оставил мне наследство.

— Я понял. И. М. Флетчер все-таки кого-то ограбил. Всегда знал, что этим все и кончится.

— Рейтер или ЮПИ сообщили о ди Грасси?

— Ди Грасси?

— Из Италии. Граф Клементи ди Грасси.

— О да. Странная история. Кажется, мы не стали давать этот материал. Что там особенного? Его похитили, а потом, раз выкуп не внесли, убили. Так?

— Так. Я собираюсь жениться на его дочери, Анджеле.

— О. А почему они не заплатили выкуп?

— У них не было таких денег.

— Какая трагедия.

— Осталась молодая жена, нынешняя графиня ди Грасси, ей около сорока, и Анджела, двадцати с небольшим лет от роду. У них не было ни гроша. Похитители запросили четыре миллиона.

— А почему его похитили?

— Кто-то ошибся, оценивая состояние семьи ди Грасси. Все, что у них осталось, — титул, полуразвалившийся дворец в Ливорно и маленькая квартирка в престижном районе Рима.

— Какая ужасная история. Может, нам дать пару строк?

— Едва ли, — покачал головой Флетч. — Произошла она у черта на куличках. К Бостону не имеет никакого отношения. Нет смысла рекламировать преступность.

Джек Сандерс расплатился по счету.

— Как приятно снова есть за счет газеты, — Флетч встал. — Пожалуй, придется пожалеть этого копа, что торчит на улице. У бедняги, похоже, плоскостопие. Ради него я поеду домой на такси. А мог бы пойти пешком.

— Поздравляю, — улыбнулся Джек. — Со скорой свадьбой.

— На этот раз брак будет счастливым, — заверил его Флетч.

Глава 14

В Канья, Италия, часы показывали половину десятого вечера.

Флетч слонялся по квартире без пиджака и галстука. Любовался картинами.

В его распоряжении имелись показания ненадежной свидетельницы, Джоан Уинслоу из квартиры 6А. Из ее слов следовало, что Барт Коннорс находился в Бостоне в вечер совершения убийства. Во вторник. Более того, Флинн сказал, что ни одна из авиакомпаний не продавала билета Коннорсу между субботой, когда его в последний раз видела миссис Сэйер, и вторником. Однако вчера, в среду, Энди встретилась с ним в Канья.

Следует ли ему сообщить Флинну сведения, полученные от женщины из квартиры 6А?

Флетчу не раз приходилось иметь дело с полицией. Где-то они были союзниками, где-то — противниками, иной раз приходилось идти в обход. Флинн, похоже, парень неплохой, но борьба-то шла за собственную свободу. И излишняя доверчивость могла выйти боком.

Так что не оставалось ничего другого, как жарить куропатку, высохли у нее перышки или нет.

Флетч вновь взглянул на часы и позвонил на свою виллу в Канья.

— Алло?

— Энди?

— Флетч!

— Что ты делаешь в Канья?

— Ты же сам просил меня приехать.

— Это было вчера.

— Почему ты звонишь, Флетч?

— Ты ночевала на вилле?

— У меня забарахлила машина.

— «Порше»?

— Барт сказал, что-то с диафрагмой.

— Барт сказал! Это вторая ночь, Энди!

— Да. Машину починят утром.

— Энди!

— Подожди, я приглушу проигрыватель, Флетч. А то плохо слышно.

Несколько секунд спустя в трубке вновь раздался ее голос.

— Вот и я, дорогой.

— Энди, что ты делаешь в моем доме с Бартом Коннорсом?

— Это не твое дело, Флетч. Мы, конечно, собираемся пожениться, но это не означает, что ты имеешь право контролировать каждый мой шаг.

— Слушай меня. Барт Коннорс на вилле?

Энди замялась.

— Да.

— Тогда выметайся из дому. Проведи ночь в отеле или где-то еще.

— Но почему, дорогой?

— Потому что есть свидетельства того, что твой хозяин очень вспыльчив и крут.

— Вспыльчив? Чепуха. Он просто котенок.

— Ты сделаешь то, о чем я тебя прошу?

— Думаю, что нет. Мы только сели обедать.

— Энди, тебе бы приехать сюда. В Бостон.

— Я должна вернуться в Рим. Посмотреть, чем занята великая графиня.

— Графиня здесь.

— Где?

— В Бостоне. Сильвия здесь.

— Сука.

— Почему бы тебе не вылететь из Генуи?

— Все это очень странно, Флетч. Может, ты что-то выдумываешь? Из ревности. Я же не ревную к тем людям, с которыми ты проводишь время.

— Энди, ты, похоже, меня не слушаешь.

— Не слушаю и не собираюсь слушать. Я вообще не понимаю, почему ты позвонил сюда. Ты должен искать меня в Риме.

— Я позвонил, чтобы поговорить с Бартом Коннорсом.

— Вот и говори с ним.

— Энди, после того, как я поговорю с Коннорсом, пожалуйста, еще раз возьми трубку.

— Сейчас я его позову, — ответила Энди.

Пауза затянулась.

— Алло? Мистер Флетчер?

— Мистер Коннорс? На вилле все в порядке?

— Вчера заехала ваша подружка. Она потеряла ожерелье. Мы перерыли всю виллу.

— Что сломалось в машине?

— Какой машине?

— «Порше».

— Дорога из Рима длинная. Не так ли?

— Когда вы прибыли в Канья?

— Вчера.

— В среду?

— Совершенно верно.

— Я думал, вы улетели в воскресенье.

— Мои планы изменились. Человек, с которым я собирался лететь, не смог этого сделать.

— И вы ее ждали?

— Да, но убедить не удалось.

— Вы летели через Нью-Йорк?

— Монреаль.

— Почему Монреаль? Или так удобнее?

— У меня была там деловая встреча. Я рад, что вы позвонили, мистер Флетчер, но такая болтовня стоит довольно дорого. Я надеюсь, вы звоните наложенным платежом. С оплатой по вашему номеру.

— И Рут сказала, что не поедет с вами?

— Кто?

— Рут. Она сказала, что не полетит в Канья?

— Какая Рут?

— Девушка, которую вы собирались взять с собой в Канья.

— Я не понимаю вас, мистер Флетчер.

— Мистер Коннорс, мне кажется, вам следует подумать о возвращении в Бостон.

— Что?

— В вашей квартире убили молодую женщину. Во вторник вечером. Тело обнаружил я.

— О чем вы говорите?

— Ее звали Рут Фрайер.

— Не знаю я никакой Рут Прайор.

— Фрайер. Ее ударили по голове бутылкой виски.

— Или я сошел с ума, или просто не могу понять, о чем речь.

— Во вторник вечером в вашей квартире убили девушку, которую звали Рут Фрайер.

— Это ваша работа?

— Мистер Коннорс, по всему выходит, что подозрение падает на вас.

— Как бы не так. Я в Италии.

— Но вы были в Бостоне, когда убили девушку.

— Я не имею к этому никакого отношения и не желаю, чтобы меня впутывали в это дело. Никто не мог войти в квартиру. Ключ был только у вас.

— И у миссис Сэйер.

— И у миссис Сэйер. Мой ключ при мне. Это что, шутка?

— Вас видели в Бостоне во вторник вечером, мистер Коннорс.

— В понедельник я переночевал в отеле «Паркер Хауз», потому что с воскресенья квартира считалась вашей. Знаете, Флетчер, я никак не возьму в толк, зачем вы мне все это говорите. Из квартиры ничего не украли?

— Нет.

— Я тут ни при чем. Я не знаю никакой Рут Фрайер. И какого черта вы допрашиваете меня, а?

— Меня тоже подозревают в убийстве.

— Тогда не стоит перекладывать вину на меня, дружище. Я сожалею, что кто-то умер, сожалею, что это произошло в моей квартире, но не более того. Мое дело — сторона.

— Вы — котенок.

— Что?

— Вас не затруднит передать трубку Энди?

— Если я вернусь, меня не оставят в покое. Газеты вцепятся в меня мертвой хваткой. Я — адвокат, Флетчер. В Бостоне подобная реклама приводит лишь к оттоку клиентов. Мне это совершенно не нужно. О Господи, так вы кого-то убили в моей квартире?

— Нет, я не убивал.

— Полиция уже кого-то допрашивала?

— Меня.

— Только вас?

— Да.

— Флетчер, почему бы вам не съехать с моей квартиры?

— Это не входит в мои планы.

— Я позвоню в свою фирму. Кто-то же должен защищать мои интересы.

— Я думал, происшедшее нисколько вас не заинтересовало.

— О Господи. Вы испортили нам обед. Найдется ли у вас бутылка джина?

— Да, на нижней полке у левой стены кладовой. Джин, правда, швейцарский.

— Какая ужасная трагедия. Постараюсь держаться от нее подальше.

— Ваше право. Передайте трубку Энди.

Ему ответило тяжелое дыхание. Затем послышались гудки отбоя.

Флетч положил трубку. Вечер, решил он, пройдет на вилле совсем не так, как задумывал Коннорс.

— «Пан-Америкэн Эйруэйс». Говорит мисс Флетчер.

— Что?

— «Пан-Америкэн Эйруэйс». Говорит мисс Флетчер.

— Ваша фамилия Флетчер?

— Да, сэр.

— Это Ральф Локе.

— Слушаю вас, мистер Локе.

— Мисс Флетчер, я бы хотел вылететь из Монреаля в Геную, это в Италии, во вторник вечером. Такое возможно?

— Одну секунду, сэр, сейчас посмотрю, — если ей потребовалась не одна секунда, то максимум три. — «Транс Уорлд Эйрлайнс», рейс 805, вылет из Монреаля в одиннадцать вечера во вторник. С посадкой в Париже.

— А как вас зовут?

— Линда,[68] сэр.

— Линда Флетчер? Не были ли вы замужем за Ирвином Морисом Флетчером?

— Нет, сэр.

— Действительно, голос незнакомый. Сколько нужно времени, чтобы долететь из Бостона в Монреаль?

— Примерно сорок минут, если брать полетное время. Если вы выберете восьмичасовой рейс компании «Истерн», то успеете отдохнуть перед трансатлантическим перелетом.

— Нельзя ли улететь попозже?

— Рейс компании «Дельта» в половине десятого.

Перед каждым ее ответом следовала короткая пауза: мисс Флетчер нажимала кнопки на консоли компьютера, вызывая на экран требуемую информацию.

— Вы позволите заказать вам билеты, мистер Локе?

— Может, позднее. Я перезвоню вам. Откуда вы родом, мисс Флетчер?

— Колумбус, штат Огайо, сэр.

— Огайо, это прекрасно. Никогда там не был.

Флетч побрился, принял душ, надел чистую рубашку. Время приближалось к шести.

В половине седьмого графиня обещала позвонить в полицию, если не увидит его в баре «Рица».

Но полиция сама позвонила ему.

Не успев завязать галстук, он снял трубку с телефонного аппарата в спальне.

— Как прошел день, мистер Флетчер?

— А, Флинн. Я хотел поговорить с вами.

— Часом, не решили сознаться в совершении преступления?

— Нет, об этом я как-то не думал.

— Надеюсь, у вас не сложилось впечатления, что я забыл о вас? Видите ли, сегодня утром, в ванне убили члена Городского совета, женщину. Дело это имеет политическую окраску, поэтому его поручили мне. Я-то никогда не принимаю ванны по утрам, но политикам, наверное, просто необходимо отмываться по несколько раз на день.

— Чем ее убили?

— Вас интересует орудие убийства. Пешней для льда, мистер Флетчер.

— Это же море крови.

— Да, конечно. Тем более, что первый удар пришелся по шее. Для политического убийства это уж перебор, не так ли?

— Мне бы не понравилась ваша работа, Флинн.

— У нее есть свои минусы.

— Инспектор, я хотел бы сообщить вам некоторые сведения, представляющие определенный интерес.

— Какие же?

— Женщина из соседней квартиры, 6А, зовут ее Джоан Уинслоу, говорит, что видела Барта Коннорса в Бостоне, во вторник, около шести часов вечера. Он сидел в «Снегире», это бар на Бикон-стрит, с симпатичной девушкой.

— Действительно, очень интересно. Мы с ней поговорим.

— Подозреваю, свидетелем на судебное разбирательство ее не пригласить. Но я говорил с Бартом Коннорсом. Он сейчас в Италии.

— Неужели? И, наверное, после вашего разговора останется там?

— Похоже, что так. Возвращаться он отказывается.

— Неудивительно. Впрочем, его отказ меня не волнует. С Италией у нас заключено соглашение о выдаче преступников. Разумеется, он может найти одну-две страны с таким же климатом, с которыми Соединенные Штаты не имеют аналогичного договора.

— Он сказал, что улетел в Геную из Монреаля во вторник вечером.

— Нам это известно. Рейс 770 компании «Дельта» Бостон — Монреаль, вылет в половине десятого. Затем одиннадцатичасовой рейс 805 «Транс Уорлд Эйрлайнс» в Париж.

— Ему хватало времени на убийство.

— Вполне.

— Но самое главное, он сказал, почему задержался с отъездом. Пытался уговорить одну девушку поехать вместе с ним.

— Но Рут Фрайер вернулась в Бостон в понедельник вечером.

— Он мог дожидаться ее.

— Мог.

— Выпил с ней в баре, привел в квартиру, не теряя надежды все-таки уговорить ее, вышел из себя, ударил.

— Ваши рассуждения не противоречат здравому смыслу.

— Могу предположить, что в последнее время он находился в состоянии эмоционального стресса.

— А вот это уже из области догадок. Отношения семейных пар не подвластны обычной логике. Даже после развода.

— Тем не менее…

— По меньшей мере, вы уже более серьезно подошли к собственной защите. Становится понятен ход ваших мыслей. Вы осознали, и я с удовлетворением это отмечаю, что Рут Фрайер ударили по голове бутылкой. То есть отказались от предположения, что стукнула она себя сама, а перед тем как упасть, осторожно поставила бутылку на поднос.

— Вы поговорите с Уинслоу?

— Поговорим. А пока мы получили результаты вскрытия Фрайер. Смерть наступила между восемью и девятью часами вечера, во вторник.

— До аэропорта ехать десять минут. Коннорс улетел в половине десятого.

— Десять минут. Когда бостонской полиции удается ликвидировать пробки. В предыдущие три или четыре часа она выпила три коктейля.

— В «Снегире».

— Последнее определить невозможно. Несмотря на то, что умерла она голышом, в последние двадцать четыре часа она не вступала в половые отношения с мужчиной.

— Разумеется, нет. Она отказала ему.

— Мистер Флетчер, может ли мужчина, в возрасте Барта Коннорса и с его жизненным опытом, убивать девушку только потому, что она не пожелала удовлетворить его плотские желания?

— Конечно. Если, как вы сами говорили, прилично выпьет.

— Даже тогда ему нужно преодолеть психологический барьер, чтобы убить юную особу, ответившую ему отказом.

— Откуда нам знать, что он его не преодолел?

— Должен согласиться с вами, мистер Флетчер, некоторые улики указывают на вину владельца квартиры, в которой вы сейчас живете. Но нет оснований делать однозначный вывод, что убийца — мистер Коннорс.

— У меня есть одно преимущество, Флинн. Я знаю, что не убивал. И пытаюсь выяснить, кто это сделал.

— Однако собранные против вас улики куда весомее. Рут Фрайер встречала в Бостоне пассажиров первого класса, прибывших во вторник из Рима рейсом 529 компании «Транс Уорлд Эйрлайнс». Несколько часов спустя ее нашли убитой в вашей квартире. На орудии убийства обнаружены отпечатки ваших пальцев.

— Ладно, Флинн. Что мне на это сказать?

— Вы можете сознаться в совершении преступления, мистер Флетчер, и дать мне возможность уделить все внимание расследованию убийства члена Городского совета. Так вы сознаетесь?

— Разумеется, нет.

— И по-прежнему полагаете смерть Рут Фрайер случайной и не имеющей к вам никакого отношения? В этом ваша позиция не изменилась?

— Нет.

— Гроувер настаивает, что мы должны вас арестовать и предъявить обвинение в убийстве, прежде чем вы причините вред кому-то еще.

— Но вы не собираетесь этого делать?

— Надо отметить, доводы Гроувера небезосновательны.

— А вы не искали девушку, которая подсказала мне, как добраться до дому во вторник вечером? На площади с рекламным щитом «Ситко».

— Разумеется, нет. Даже не пытались. Мы можем опросить всю женскую половину населения Бостона, но не найти тех девушек, что бывают на Кенмор-Сквэа по вечерам. Там ночные клубы, знаете ли.

— О!

— Дела у вас неважнецкие, мистер Флетчер. Улики против вас налицо. Сомневаюсь, что мы сможем к ним что-нибудь добавить.

— Надеюсь, что нет.

— Конечно, не слишком вежливо с моей стороны предлагать вам сознаться по телефону, но на мне висит другое убийство.

— Почему бы вам не перестать подкармливать прессу компрометирующей меня информацией? Она приговорит меня без суда.

— А, вы об этом. Пресса давит на меня так же, как и на вас.

— Не совсем, инспектор. Не совсем.

— Ну, хорошо. Я подумаю, что можно сделать. Даю вам передышку. Постарайтесь использовать ее с максимальной выгодой для себя. Наймите адвоката. Внутренний голос подсказывает мне никогда не следовать совету Гроувера. Может, вам следует обратиться к психоаналитику?

— К психоаналитику?

— Ваша твердая убежденность в собственной невиновности ставит меня в тупик, я искренне верю, вы думаете, что не убивали Рут Фрайер. Улики утверждают обратное.

— По-вашему, у меня провалы в памяти?

— Такое случалось, знаете ли. Человеческий мозг способен на удивительные выходки. Или я поступаю неверно, предугадывая направление действий вашего адвоката?

— Предложение дельное.

— Суть в том, мистер Флетчер, что к уликам надо относиться серьезно. Даже вам. Вы можете начать с того, что поверите в улики. Видите ли, мы просто обязаны верить уликам.

— Которых предостаточно.

— Сожалею, что требую от вас признания по телефону, но идет расследование другого убийства.

— Я понимаю.

— Полагаю, мы сможем все устроить так, чтобы заключение психоаналитика…

— Я считаю преждевременным обращаться к нему, Флинн.

— Но вы согласны, что такая версия имеет право на существование?

— Да. Разумеется.

— Молодец.

— Но такого не было.

— Я не сомневаюсь, что вы так думаете.

— Я в этом уверен.

— Конечно, конечно. Ничего другого я пока предложить не могу. Пора возвращаться к члену Городского совета.

— Инспектор?

— Да?

— Я отправляюсь в «Риц-Карлтон».

— И что?

— Всего лишь предупреждаю вас. Напомните вашим людям, чтобы на этот раз они пристально следили за боковым выходом.

— Они проследят, мистер Флетчер. Обязательно проследят.

Глава 15

«Восемнадцать, двадцать миль» до «Риц-Карлтона», находящегося в нескольких кварталах от его дома, Флетч прошел пешком.

Послонялся по вестибюлю, разглядывая книги в киоске, пока стрелки его часов не показали шесть тридцать пять.

Затем направился к бару.

Графиня Сильвия ди Грасси не могла пожаловаться на невнимание официантов. Она уже допила бокал, но один из официантов протирал и так чистый столик, второй предлагал ей тарелочку с оливками, третий просто не мог оторвать от нее глаз.

Впрочем, у Сильвии было на что посмотреть. Взбитые осветленные волосы, правильные черты лица, великолепная кожа, самое глубокое в Бостоне декольте. По покрою платье предназначалось не для того, чтобы покрыть грудь, но чтобы поддержать ее. В итоге грудь как бы шла впереди Сильвии.

— А, Сильвия. Как долетели? — Флетч чмокнул ее в щечку. — Извините, что опоздал, — все трое официантов захотели отодвинуть ему стул. — Миссис Сэйер защемила ресницы дверцей холодильника.

— О чем вы? Какая миссис Сэйер? Какие ресницы?

Большие карие глаза Сильвии переполняла подозрительность.

— Как иначе я могу объяснить свое опоздание?

— Знаете, Флетч, мне сейчас не до ваших шуток. Нечего пользоваться тем, что я плохо понимаю английский. Мне нужна правда.

— Естественно. Что вы пьете?

— Кампари с содовой.

— Все еще бережете фигуру? Правильно, все так делают, — он посмотрел на всех трех официантов. — Кампари с содовой и «Барт Тауэл». Вы не хотите «Барт Тауэл», Сильвия? Отличный коктейль. Виски и вода. Так вы говорите, Сильвия, что намерены сказать мне правду. Почему вы в Бостоне?

— Я прилетела в Бостон, чтобы остановить вас. Вас и Анджелу. Я знаю, вы строите против меня козни. Хотите украсть у меня мои картины.

— Какая ерунда. Откуда у вас такие мысли?

— В комнате Анджелы я нашла ваши записи. Адрес, Бикон-стрит, дом 152. Телефон. Список картин.

— Ясно. И заключили из этого, что я отправился в Бостон за картинами?

— А зачем же еще?

— И последовали за мной?

— Я вылетела раньше вас. Из Рима в Нью-Йорк, затем в Бостон. Я хотела опередить вас. Хотела, чтобы вы увидели меня в аэропорту.

— Забавно. Что вам помешало?

— Не смогла вылететь вовремя из Нью-Йорка.

— То есть вы были в Бостоне во вторник?

— Да. Мой самолет приземлился в Бостоне в пять часов.

— О-го-го. А я-то думал, что в Бостоне у меня нет ни одной знакомой души. И чем вы потом занимались?

— Приехала в отель. Позвонила вам. К телефону никто не подошел.

— Я обедал вне дома.

— Позвонила на следующий день, попросила оставить вам записку. Вы мне так и не перезвонили.

— Ладно, значит, вы убили Рут Фрайер.

— О чем вы говорите? Я никого не убивала.

Сильвия подалась назад, грудь — следом за ней, освобождая место официанту, поставившему перед ней полный бокал.

— Какое еще убийство?

Флетч не притронулся к стоящему перед ним бокалу.

— Сильвия, картин у меня нет. Я никогда их не видел. Не знаю, где они сейчас. Я даже не уверен, все ли понял в той истории с картинами.

— Тогда почему вы в Бостоне со списком картин? Объясните мне.

— Я приехал в Бостон, потому что пишу книгу о творчестве американского художника Эдгара Артура Тарпа-младшего. Список мифических картин ди Грасси я привез на случай, что мне встретится упоминание о какой-либо из них. Бостон — большой культурный центр.

— Знаете, как говорят американцы? Дерьмо собачье, Флетч. Вы обручены с моей дочерью, Анджелой, намерены на ней жениться. А на следующий день после похорон ее отца садитесь в самолет со списком картин в кармане и летите в Соединенные Штаты, в Бостон. Какие еще мысли должны прийти мне в голову?

— С приемной дочерью. Анджела — ваша приемная дочь.

— Знаю. Я ее не рожала. Она собирается ограбить меня.

— Завещание Менти оглашено?

— Нет. Вонючие адвокаты вцепились в него мертвой хваткой. Много неясностей, говорят они. Полиция закрыла дело. Разрешила мне надеть траур. У адвокатов все наоборот. Траур, мол, носите, но завещание пусть полежит. Да еще вы с Анджелой грабите, грабите, грабите меня.

— Анджела говорила о картинах. Менти говорил о картинах. Вы говорите о картинах. Я же их в глаза не видел. Даже не уверен в их существовании.

— Они существуют! Я их видела! Теперь, после смерти Менти, это мои картины. Бедняжка Менти. После его кончины это все, что у меня есть. Он оставил их мне.

— Вы этого не знаете. Завещание не оглашено. Это картины семейства ди Грасси. Он мог оставить их дочери. Она же — ди Грасси. Он мог оставить их вам обеим. Вам известно, как трактует подобные ситуации итальянское законодательство? Возможно, в завещании нет упоминания о картинах. Он мог оставить их музею в Ливорно или в Риме.

— Чепуха! Менти никогда бы не пошел на такое! Менти любил меня. Он очень сожалел, что картин у нас больше нет. Он знал, как я любила эти картины.

— Разумеется, любили. Но почему вы решили, что картины в Бостоне?

— Потому что вы здесь. Улететь через день после похорон! Вы и Анджела заодно. Анджела хочет захапать эти картины. Мечтает ограбить меня!

— Ладно, Сильвия. Я сдаюсь. Расскажите мне о картинах.

— Это коллекция ди Грасси. Девятнадцать картин. Некоторые Менти получил от родителей, другие купил сам. До второй мировой войны.

— А я подозревал, во время и после второй мировой войны.

— До, во время и после.

— Во время войны он был офицером итальянской армии?

— Менти не воевал. Ди Грасси переоборудовали свой дворец в госпиталь.

— Дворец? Большой старый дом.

— Они лечили итальянских солдат, мирных жителей, немецких солдат, американских… всех подряд. Менти говорил мне. Он потратил все свое состояние. Нанимал докторов, медицинских сестер.

— И приобретал кой-какие картины.

— Картины у него были. Он их не продавал. Даже после войны. Родилась Анджела. Он продал свои земли, участок за участком, но сохранил все картины. Вы знаете, какие. Список у вас.

— Да. И насколько мне удалось выяснить, о них нет никаких сведений. Нигде. Никто не знает об их существовании.

— Потому что они составляли частную коллекцию. Коллекцию ди Грасси. Вот видите! Вы их ищете!

— Я наводил справки, — признал Флетч.

— Сукин сын! Вы их ищете. И лгали мне!

— Энди дала мне список. Я пообещал что-либо узнать. И спросил одного торговца об одной картине. Пожалуйста, не называйте меня сукиным сыном. Я очень обидчивый.

— Я не позволю вам и Анджеле украсть мои картины!

— С этим мне все ясно. Вы обвиняете меня в воровстве. Вернемся к картинам. Когда их украли?

— Два года назад. Ночью. Все сразу.

— Из дома в Ливорно?

— Да.

— Разве там не было слуг?

— А, какой от них прок. Старые, сонные. Глухие и слепые. Риа и Пеп. Менти очень любил их. Последние слуги семейства ди Грасси. Я предупреждала его. Не следовало оставлять целое состояние на попечение дряхлых идиотов.

— Они ничего не видели и ничего не слышали?

— Прежде всего, они даже не поняли, что картины украдены, до тех пор, пока мы не вернулись в дом и не спросили: «А где картины?» Они привыкли к ним. Сжились с ними. И не заметили их отсутствия. Как оказалось, после нашего отъезда они не заходили в гостиные.

— И картины не были застрахованы?

— Нет. Эти глупые итальянские графы не страхуют вещи, которые всегда принадлежали им.

— Значит, Менти был старым глупым итальянским графом?

— Во всем, что касалось страховки, он ничем не отличался от других.

— Наверное, он не мог позволить себе ежегодные выплаты.

— Он не мог позволить себе эти выплаты. А потом в один день потерял все. Полиция не проявила особого интереса. Подумаешь, украли какие-то картины. И не одна большая страховая компания не собиралась заставить их разыскивать картины и людей, совершивших кражу.

— Вас не было в Ливорно, когда воры забрались в ваш дом?

— Это произошло во время нашего медового месяца. Мы с Менти уезжали в Австрию.

— Недалеко, — Флетч положил в рот одну из оливок. — Так где картины, Сильвия?

— Что означает ваше «Где картины, Сильвия?»

— Я думаю, вы их и украли. Не потому ли вы не хотите, чтобы я их нашел? Не потому ли вы здесь?

— Украла их сама?!

— Конечно. В тридцать с небольшим лет вы вышли замуж за шестидесятисемилетнего итальянского графа, с дворцом в Ливорно и квартирой в Риме. Вы — его третья жена. Он — ваш второй муж. Первым был бразилец, не так ли?

— Француз, — в голосе уже чувствовались отзвуки грозы. Впрочем, хватало и изумления.

— То есть вы имели международные связи. Вы становитесь женой старика. Уезжаете на медовый месяц. Узнаете, что он разорен. О, немного денег у него есть. Но не состояние, на которое вы рассчитывали. Вы понимаете, что все его богатство — это картины. Он на тридцать лет старше вас. Вы опасаетесь, что он может оставить картины дочери или музею. В конце концов, вы же сказали ему, что вышли за него по любви, не так ли? Потому вы позаботились о том, чтобы картины украли. А потом схоронили в каком-то укромном месте. Не вы ли подготовили похищение и убийство Менти? А теперь испугались того, что я могу вас разоблачить.

Лицо Сильвии исказилось.

— Я вас ненавижу.

— Потому что я прав.

— Я любила Менти. И никогда не причинила бы ему вреда. Картин я не крала.

— Но вы тоже покинули Рим через день после похорон.

— Чтобы поспеть за вами.

— Если будущий зять усопшего спешно уезжает, это одно. А вот скорбящая вдова — совсем иное.

— Если я кого-то убью, так только вас.

— Очень кстати вы вспомнили об убийствах, Сильвия. Вы приходили ко мне во вторник вечером? Вам открывала дверь обнаженная девушка, сказавшая, что ждет Барта Коннорса? А когда она не смогла ответить на ваши вопросы, вы, разъярившись, не ударили ее бутылкой виски по голове?

— Вы тоже не отвечаете на мои вопросы.

— Неужели?

— Вы же сказали, что ваша квартира в двадцати милях отсюда.

— Она совсем рядом, буквально за углом, Сильвия. И вы это знаете.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Сначала вы утверждаете, что я убила Менти. Затем — какую-то девушку. У вас что-то с головой?

— Сегодня я уже допускал, что такое возможно.

— С кем вы говорили насчет картин?

— Пусть это останется моим маленьким секретом.

Флетч встал и задвинул стул под столик.

— Благодарю за коктейль, Сильвия.

— Вы не собираетесь расплатиться?

— Меня приглашали вы. Тут совсем другой мир, бэби. Платить придется вам.

Глава 16

— По-моему, отличная работа, — одобрительно кивнул Флетч. — Надписи как не бывало.

— Работа неплохая, если вам нравятся катафалки, — согласился управляющий. — Не отразится ли черный цвет на ваших заработках?

— Не знаю. Возможно, клиентам он понравится.

— А соседи могут подумать, что вы возите покойников.

С утра в пятницу небо затянули облака.

— Вы побывали в Бюро регистрации? — спросил управляющий.

— Я привез вам деньги, — ответил Флетч.

— Сейчас принесу счет.

Флетч расплатился наличными и получил ключи от черного фургона.

— Ладно, парень, — пробурчал управляющий, — если тебя остановят и выяснится, что цвет не соответствует указанному в регистрационном удостоверении, не говори, где тебе перекрашивали машину.

— В Бюро регистрации я заеду завтра, — пообещал Флетч. — В субботу.

Он уже садился за руль, когда управляющий остановил его.

— Вы не сможете уделить мне пару минут?

— А что такое?

— Течет труба. В мужском туалете.

— Извините, — покачал головой Флетч, — но я очень спешу.

Глава 17

— Если вам не трудно, скажите мистеру Сандерсу, что к нему пришел Ральф Локе.

Женщина, сидевшая за столиком регистрации, улыбнулась ему. Печальной улыбкой вдовы. Лет пятидесяти с небольшим, она научилась улыбаться вновь, после похорон, после того, как кто-то дал ей работу, как началась новая жизнь. Флетч предположил, что ее мужем был журналист, возможно, один из тех, чьи фамилии значились на мраморной доске на стене в вестибюле редакции, в длинном списке, берущем начало в 1898 году.

— Сейчас спустится курьер и отведет вас к нему, — ответила женщина.

Во второй половине дня Флетч вышел из подъезда дома 152 на Бикон-стрит и направился к своему «форду», припаркованному у тротуара.

На лобовом стекле, под одной из щеток белели шесть штрафных квитанций за стоянку в неположенном месте.

На глазах у двух детективов в штатском, сидящих в машине на другой стороне улицы, Флетч разорвал квитанции и бросил обрывки на асфальт.

Его не арестовали за пренебрежение к закону или за нарушение правил поведения в общественном месте.

Следом за ним они доехали до здания редакции «Бостон дейли стар». В старом районе, с узкими улочками, забитыми грузовичками, развозящими газеты по городу.

В череде машин Флетч нашел два просвета для парковки. В один поставил «форд», на другой указал детективам.

Курьер провел его в большой пропахший табачным дымом зал отдела городских новостей.

Джек Сандерс поднялся навстречу Флетчу. Мужчины обменялись рукопожатием.

Сандерс повернулся к молодому журналисту, работающему за соседним столиком.

— Рэнди, это Ральф Локе из «Чикаго пост», он подбирает материалы для статьи.

— Мне знакомо ваше имя, мистер Локе, — улыбнулся юноша.

— Я рад, — скромно потупился Флетч.

Сандерс рассмеялся.

— Помоги ему разобраться, что к чему, Рэнди.

Флетч помнил все буквы алфавита. Мог отличить правое от левого. И довольно скоро избавился от юного лицемера.

Прежде всего он взялся за местный справочник «Кто есть кто».

На странице 208 прочел:

«Коннорс, Бартоломео, родился в Кэмбридже, Массачусетс 7 фев. 1936 г.; сын Ральфа и Лилиан (Дэй). Окончил Дармэт, 1958, юридический факультет Гарварда, 1961. Женился на Люси Орил Хислоп 6 июня 1963 г. С 1962 г. сотрудник „Таллин, О'Брайен и Корбетт“, с 1972 г. — компаньон. Член „Гарвард-клаб“ Бостона, „Гарвард-клаб“ Нью-Йорка, „Бойлстон-клаб“. Член совета попечителей Музея современного искусства, член совета директоров больницы Чайлдса, Контрол системс, Инк., Медикэл Имплимент, Инк. Адрес: Бостон, Бикон-стрит, 152. Место работы: Бостон, Стэйт-стрит, 32».

Внимательно прочитал Флетч и страницу 506:

«Хорэн, Рональд Райсон, преподаватель, писатель, торговец произведениями искусства; родился в Бурлингтоне, штат Вермонт 10 апр. 1919 г.; сын Чарльза и Беатрис/Лэмсон; в 1940 г. окончил Йельский университет, диплом бакалавра искусств. 1940–1945 — служба в ВМС США (звание коммандер). 1947 г. — диплом магистра искусств, Кэмбридж; 1949 г. — докторская степень, Гарвард. 12 окт. 1948 г. женился на Грэйс Галкис (умерла в 1953 г.). Преподаватель Гарварда, 1948 г. — ; ассистент профессора 1954 —; редактор периодических изданий „Обджектс“, 1961–1965 гг., „Международные стандарты искусства“, 1955 —; автор книг „Темы и образы“, Септембер Пресс, 1952 г., „Методика установления подлинности предметов искусства“, Септембер Пресс, 1959 г. Директор Галереи Хорэна, 1953 —; член общества св. Павла, „Боусели-клаб“, советник музея Каркоса. Адрес: Бостон, Ньюбюри-стрит, 60. Место работы: Галерея Хорэна, Бостон, Ньюбюри-стрит, 60».

Для инспектора Фрэнсиса Ксавьера Флинна места в справочнике «Кто есть кто» не нашлось.

Вырезок по Коннорсу и Хорэну в картотеке газеты, можно считать, не было.

О Барте Коннорсе газета писала лишь единожды. Он представлял прессе и общественности налоговые декларации тогдашнего претендента на пост губернатора штата, своего клиента и сокурсника по Гарварду. Кстати, потерпевшего поражение на выборах. Коннорс характеризовался как «старший компаньон адвокатской фирмы „Таллин, О'Брайен и Корбетт“ и сын бывшего посла США в Австралии Ральфа Коннорса».

Все материалы по послу Ральфу Коннорсу отправили в мусорную корзину, за исключением некролога. До назначения послом он был председателем совета директоров «Уэрдор-Рэнд, Инк.» Умер Ральф Коннорс в 1951 году.

Не нашел Флетч и фотографии Рональда Райсона Хорэна.

И его имя упоминалось на страницах газеты только один раз, в связи с попыткой ограбления Галереи Хорэна, предпринятой в 1975 году. По стилю заметки Флетч догадался, что репортер писал ее со слов полицейского, вызванного на место происшествия. Далее эта тема газетой не разрабатывалась.

Не поленился Флетч прочитать некролог Грейс Галкис Хорэн. Выпускницы Уэллесли-колледж и наследницы состояния Галкисов/«Галкис Раббер». Ей принадлежала знаменитая «Звезда Ханэна» из нефрита. Умерла она от лейкемии.

А вот о Фрэнсисе Ксавьере Флинне «Бостон стар» писала не менее сорока пяти раз, и все за последние восемнадцать месяцев.

Флетч не стал читать все заметки, но обнаружил, что каждый раз они подчиняются определенной схеме.

Сообщение о преступлении. Затем развернутая статья с указанием, что расследование поручено Флинну. Несколько дней подряд рутинные заметки, не сообщающие ничего нового. Нарастающее негодование общественности, возмущенной тем, что преступник до сих пор не найден. Прозрачные намеки репортеров на скрытность полиции. И, наконец, заявление представителя полиции по связи с прессой о незамедлительном аресте преступника. Потом следовало неожиданное заявление Флинна: «Чепуха. Мы пока никого не арестовываем». Вновь возмущение публики, нападки на полицию за ее полную некомпетентность.

И, наконец, не в ответ на эти нападки, но в выбранное им самим время, сообщение Флинна об аресте преступника. Обычно в малюсенькой заметочке на последней полосе.

К середине пачки газетных вырезок Флетч заметил, что возмущение общественности явно пошло на убыль, реже стали отмечать «некомпетентность полиции», а в конце и то, и другое пропало вовсе. Пресса поняла, что Флинну не свойственна торопливость. А дело свое он знает лучше многих.

В одной из первых заметок указывалось, что «ранее Флинн руководил детективами одного из полицейских участков Чикаго».

— Вам нужно что-нибудь еще, мистер Локе?

Молодой лицемер появился между шкафов картотеки.

— Нет, благодарю, Рэнди, — Флетч задвинул ящик. — Пожалуй, я посмотрел все, что хотел.

— Над какой статьей вы работаете, мистер Локе?

— Ничего интересного. История празднований Американской революции в Новой Англии.

— О.

Юноша, похоже, согласился, что эта статья не слишком занимательная. И, раз уж Ральф Локе занимается такой ерундой, сделал вывод, что и сам он ничего из себя не представляет.

— Надеюсь, вы ее прочтете, — улыбнулся Флетч. — Я напечатаю ее под своей фамилией.

Глава 18

Флетч вернулся к столу Сандерса.

Тот разглядывал снимок, переданный по фототелеграфу. Показал его Флетчу.

На снимке президент Соединенных Штатов пытался надеть свитер, не сняв предварительно фуражку и солнцезащитные очки.

— Это новости, да? — спросил Сандерс.

— Конечно, — подтвердил Флетч. — Я-то думал, что он надевает свитера через ноги.

Джек бросил снимок на стол.

— Пошлю его в воскресное приложение. Может, его опубликуют в разделе «Тенденции».

— Джек, я хотел бы пообщаться с твоим редактором по искусству.

— Я тоже, — ответил Джек. — Давно пора. Ему постоянно звонят. Чтобы обругать последними словами. Зовут его Чарльз Уэйнрайт.

Они вышли в длинный, мрачный коридор.

— Ты помнишь инспектора Флинна по Чикаго? — на ходу спросил Флетч.

— Какого Флинна? Здешнего «упрямца» Флинна?

— Да. В какой-то вырезке я прочитал, что ранее он руководил детективами одного из полицейских участков Чикаго.

— Об этом писала «Стар»?

— Да, газета, в которой ты работаешь.

— Френк Флинн никогда не был в Чикаго. Во всяком случае, два года назад. Он там не служил. Иначе я бы знал его.

— Не помню его и я.

— Загадка века.

— Похоже, ты прав, — согласился Флетч.

Большего грязнули, чем Чарльз Уэйнрайт, Флетчу видеть не доводилось.

Брился он, похоже, квадратно-гнездовым методом и островки гладкой кожи соседствовали с полями щетины. Лет пятидесяти с небольшим, нос и подбородок покрывали угри с черными головками. Воротник рубашки обтрепался, лацканы пиджака залоснились, а на самой рубашке, обтягивающей выступающий живот, остались следы от тех блюд, что откушал мистер Уэйнрайт в последние дни. От томатного соуса до яичного желтка.

— Это наш главный специалист по искусству, Чарльз Уэйнрайт, Ральф, — заговорил Джек, — Чарльз, это Ральф Локе из Чикаго, он готовит статью.

Флетч уже смирился с тем, что придется пожать Уэйнрайту руку, но тот даже не шевельнулся.

— Помоги ему всем, чем можешь, а?

— С какой стати?

Джек не сразу понял, что вопрос поставлен серьезно.

— Потому что я прошу тебя об этом.

— И все же я не понимаю, почему должен пахать за кого-то. У меня полно своих дел.

Флетч поспешил вмешаться.

— Честно говоря, я не пишу статью, мистер Уэйнрайт. По Чикаго прошел слух, что один из бостонских торговцев произведениями искусства собирается подарить картину городскому музею, и издатель попросил меня заглянуть к вам и разобраться что к чему.

— Что значит, разобраться? Вы хотите, чтобы я написал об этом статью?

— Если этот тип действительно намерен подарить Чикаго картину, я думаю, лучше вас никто об этом не напишет.

— Кто это?

— Хорэн.

— Ронни?

— Его так зовут?

Не скрывая своего отвращения к Уэйнрайту, Джек повернулся к Флетчу.

— Ну, я пошел, — и выскочил из маленького кабинетика, заваленного газетами и книгами. И то и другое покрывал толстый слой пыли.

Уэйнрайт сидел за столом. А вокруг громоздились бумажные кипы.

— Я знаком с Ронни с незапамятных времен.

Флетч огляделся, но не обнаружил свободного стула.

— Мы вместе учились в Йеле.

— На гигиеническом факультете?

— Полагаю, будь у него на то желание, он мог бы подарить картину Чикаго. Не пойму только, с чего бы оно могло у него возникнуть.

— Старый город еще привлекает людей. Парное мясо, свежий ветер, знаете ли. Будоражит кровь.

— Может, Грэйс была как-то связана с Чикаго. Ее семейство нажило состояние на резине. Грэйс Галкис. «Галкис Раббер».

— Что-то я вас не понимаю.

— Ронни женился на Грэйс после войны. Когда писал докторскую диссертацию в Гарварде.

— И она богата?

— Была богата. Умерла через несколько лет после свадьбы. Одна из этих ужасных болезней. Рак, лейкемия, что-то в этом роде. Ронни не находил себе места от горя.

— И разбогател.

— Полагаю, он унаследовал ее деньги. Примерно в то же время создал галерею. Как вы понимаете, жалованья преподавателя Гарварда для этого бы не хватило.

— Больше он не женился?

— Нет. Появлялся в обществе со многими женщинами, но никому не предлагал руки и сердца. Вы слышали о нефритовой «Звезде Ханэна»?

— Что это такое?

— Большой кусок нефрита. Знаменитое украшение. Принадлежало Грэйс. Интересно, где теперь эта «Звезда». Надо спросить Ронни.

— Вы спросите его, что он сделал с драгоценностями жены?

— Ну зачем же так грубо. Можно подобрать другие слова.

— Получается, что у Ронни много денег.

— Не знаю. Неизвестно, какую часть наследства получил он, а какая вернулась в сундуки семейства Галкис. Об этом не распространяются вслух, особенно в Бостоне. Вы же знаете, что произошло с деньгами после пятидесятых годов.

— До меня доходили какие-то слухи.

— Живет он хорошо, в своем замке на Ньюбюри-стрит, где находится его галерея. Два верхних этажа — его апартаменты. Ездит на «роллс-ройсе». Каждый, сидящий за рулем «роллс-ройса», должен разориться.

— Нет ли у него другого дома?

— Может, и есть. Не знаю.

— Я хочу сказать, не может же он все время жить над магазином.

— О другом его доме я ничего не слышал.

— Его призывали на военную службу?

— Да. Воевал на флоте во вторую мировую войну. На Тихом океане. Служил адъютантом адмирала Кимберли.

— До того, как женился на Грэйс Галкис?

— Да.

— Кто же помог ему получить такое теплое местечко? С улицы в адъютанты адмиралов не попадают.

— Он же учился в Йеле, — напомнил Уэйнрайт. — Обходительный, симпатичный парень. С прекрасными манерами.

— Откуда он родом?

— Точно не помню. То ли из Мэна, то ли из Вермонта. Забыл. Но деньги за ним не стояли. В Йеле он слыл бедняком.

— Ясно.

— Он до сих пор преподает в Гарварде. Обзорный курс живописи для первокурсников. Написал пару занудных книг.

— Занудных?

— Академических. Я не смог дочитать их до конца. Есть такие книги, в которых автор тратит сто пятьдесят тысяч слов, чтобы поправить мнение человека, никогда не считавшегося авторитетом.

— Действительно, занудство.

— Вас зовут Ральф Локе?

— Да.

— Какая газета?

— «Чикаго пост».

— Вы пишете об искусстве?

— О нет, — покачал головой Флетч. — О спорте. Хоккее.

— Вульгарно.

— Грубо.

— Примитивно.

— Но читают, — подвел черту Флетч. — Раз вы пишете о живописи, у вас, должно быть, обостренное чувство цвета, перспективы.

Грязный человечек, сидевший в грязной комнате ни оспорил его слова, ни согласился с ними. Просто промолчал.

— Расскажите мне о галерее Хорэна. Она процветает?

— Кто знает? Ронни умеет показать товар лицом. У него не выставочная галерея. Попасть в нее можно только по приглашению. Клиенты у него в разных странах, все сделки заключаются в глубокой тайне. Хорэн очень скрытен. Возможно, он заработал миллионы. Возможно, сидит без гроша. Я понятия не имею о его истинном финансовом положении.

— А каково ваше личное мнение?

— Ну, на рынке сбыта произведений искусства в последнее время отмечались и спады, и подъемы. Поначалу появились японцы и начали закупать все подряд. Потом, правда, некоторым из них пришлось продавать. За ними последовали арабы, набитые нефтедолларами. Многие японцы недостаточно хорошо разбирались в западном искусстве. А ислам запрещает изображать людей и животных. Отсюда и неожиданные отклонения от привычной нам шкалы ценностей. Некоторые их уловили и озолотились. Другие ошиблись, и проиграли.

— И вы не знаете, чего добился Хорэн?

— Нет. Но меня заинтересовали ваши слова о том, что он собирается подарить картину музею в Чикаго. Пожалуй, я упомяну об этом в своей колонке.

— Обязательно упомяните, — Флетч попятился к двери. — Премного вам благодарен за помощь.

Глава 19

Вслед за Флетчем детективы в штатском по запруженным транспортом улицам доехали до его дома на Бикон-стрит.

После общения с Уэйнрайтом Флетчу более всего хотелось встать под душ.

Захватив с собой последний выпуск «Бостон стар» (четверть первой страницы занимало убийство в ванной женщины — члена Городского совета), Флетч пешком поднялся по лестнице, огибающей шахту лифта и остановился перед дверью своей квартиры.

Миньон не залаял.

Помывшись, он вновь вышел в коридор, осторожно притворив за собой дверь.

Нажал кнопку вызова лифта. Скрипя, кабина поднялась на шестой этаж.

Открыл забранную железной решеткой дверь. С грохотом захлопнул. Выждав пару мгновений, позвонил в квартиру 6А.

Джоан Уинслоу потребовалось немного времени, чтобы добраться до двери и открыть ее.

— К сожалению, я захлопнул дверь, забыв ключи внутри, — Флетч изобразил на лице растерянность. — У вас, случаем, нет ключа от 6В?

От Джоан пахло джином и освежителем воздуха. Из-под юбки выглядывал Миньон.

— Кто вы? — спросила Джоан.

— Питер Флетчер. Я живу в квартире Барта. Мы столкнулись вчера в лифте.

— О, да, — она повернулась к маленькому столику в прихожей. — Вы — тот человек, которому Барт подбросил тело.

— Простите?

В ящике столика лежало много ключей.

— Ко мне заходила полиция. Огромный мужик. Фамилия Уинн или что-то в этом роде.

— Флинн.

— Он говорил так тихо, что я едва разбирала слова. Приходил сегодня утром. Показал фотографию убитой девушки. Забыла, как ее звали.

— Рут Фрайер.

— Да.

Рука ее шарила по ящику.

— Нашли? — с надеждой спросил Флетчер.

Джоан вытащила ключ с белой биркой. На ней значилось: «Барт-6В».

— Держите.

Ее сильно качнуло, но она выпрямилась.

— Откройте дверь, а потом верните мне ключ, чтобы я могла дать его вам, если вы снова забудете свой.

— Вы впускали кого-нибудь в квартиру Барта во вторник вечером? — спросил Флетч, сжав в руке ключ.

— Нет. Разумеется, нет. Я никогда никого не впускала в квартиру. За исключением Барта. Люси. Теперь вас. И потом, во вторник вечером меня не было дома. Я встречалась с друзьями. Мы выпили по паре коктейлей. Потом пообедали.

— Где вы пили коктейли?

— В «Снегире». На другой стороне улицы.

— Понятно.

— Там я видела Барта. И девушку.

Флетч пересек холл и открыл дверь квартиры 6В ключом Джоан. Возвращая ключ, спросил:

— С Бартом была та самая девушка, фотографию которой показывал вам сегодня Флинн?

— Да, конечно.

— Вы сказали об этом Флинну?

— Естественно. Я сказала бы кому угодно.

Джоан отступила назад, едва не наступив на Миньона.

— Заходите. Самое время выпить.

— Благодарю.

— Вы не хотите выпить?

— Нет, нет, с удовольствием.

Флетч вновь пересек холл, закрыл дверь квартиры 6В, вернулся, переступил порог, закрыл за собой дверь, прошел в гостиную. Джоан ждала его у бара.

По размерам гостиная в точности соответствовала квартире Коннорса, но по обстановке чувствовалось, что живет тут женщина. Никакой кожи, темного дерева. В обивке преобладали белый, розовый, голубой цвета. Мебель легкая, светлая. На стенах тоже картины, несомненно, подлинники, но принадлежащие кисти современных авангардистов.

— Раз сегодня пятница, давайте выпьем «мартини», — предложила Джоан. — Почему бы вам не смешать его? У мужчин это получается лучше, чем у женщин.

— Неужели?

Джоан поставила ведерко со льдом на сервисный столик.

— А я принесу крекеры и сыр, — и двинулась на кухню.

Вернувшись, села на диван, взяла с блюда крекер. Флетч разлил по бокалам «мартини».

— Вы давно знакомы с Коннорсами?

— Очень давно. С самой их свадьбы. Мы въехали в этот дом практически одновременно. Они — после медового месяца. Я — после развода в Неваде.

— А раньше вы их не знали?

— Нет. Если б я встретила Барта Коннорса до того, как он женился на Люси, у нее не было бы ни единого шанса. Барт — такая душка. И со мной ему было бы лучше.

Она отпила из бокала.

— М-м, вкусно. Да, в приготовлении «мартини» мужчинам нет равных среди женщин.

— Я добавил немного вермута.

— Видите ли… как вас зовут, Питер? Не очень-то вам подходит, но уж буду вас так называть. Они привыкали к семейной жизни, я — к холостяцкой. Мой муж, инженер-строитель, годом раньше уехал по контракту в Коста-Рику, это в Центральной Америке. Этот пустоголовый болван нашел себе там другую жену. Я узнала об этом несколько месяцев спустя. И мне не осталось ничего другого, как развестись. Не отправлять же человека в тюрьму только потому, что он — болван? Как по-вашему, я поступила правильно?

— Абсолютно, — без малейшего колебания ответил Флетч.

— Только Коннорсы так и не смогли привыкнуть к семейной жизни, — одним глотком она опустошила бокал наполовину. — А я — к холостяцкой.

Джоан было чуть больше сорока. Похоже, не так давно она привлекала мужчин, своей беззащитностью, женственностью. Возможно, привлекла бы и сейчас, если бы бросила пить.

— Они не знали дома, не знали района. В Люси было что-то отталкивающее. Уборщицы, мусорщики, никто не хотел иметь с ней дела. Частенько мне приходилось уговаривать их сделать что-либо для Коннорсов.

Джоан допила бокал. Флетч не спешил наполнить его вновь.

— Через год с небольшим стало ясно, что и с Бартом у нее полный разлад. Когда я приглашала гостей, в их число всегда входили Коннорсы. И они приглашали меня, одну, или с кавалером, если устраивали вечеринку. Другого быть и не могло, правда? На этаже только две квартиры, мы были друзьями.

Джоан вновь наполнила бокал.

— Однажды вечером, после того, как все мои гости разошлись, Барт вновь заглянул ко мне. Мы пропустили по рюмочке. Потом по второй. В общем, набрались крепко. Он сказал, что Люси фригидна. И была такой всегда. Во всяком случае, с ним.

Год она ходила к психоаналитику. Все это время я была психоаналитиком для Барта. Он приходил по вечерам. Мы выпивали. Потом разговаривали. Люси, естественно, заметно охладела ко мне. То ли потому, что мне стали известны семейные секреты, то ли из-за повышенного внимания, которое уделял мне Барт. Но вот что я вам скажу. Весь этот период, довольно длительный, Барт хранил верность Люси. Если бы он с кем переспал, я бы знала об этом. Я была его лучшим другом. Он поверял мне все.

Потом Люси отказалась от услуг психоаналитика. Барт нашел ей другого. Но она не пошла и к нему. Я думаю, к тому времени она поняла, в чем суть ее «болезни».

Тогда же я заметила молодую женщину, входящую и выходящую из нашего дома. Меня это удивило, поскольку я знала, что новых жильцов у нас нет. Встречала я ее только днем. Как-то раз мы вместе поднялись на шестой этаж, и она позвонила к Коннорсам. Я решила, что эта женщина — давняя подруга Люси. Наконец, мы встретились с ней на вечеринке у Коннорсов. Ее звали Марша Гауптманн. Мне сказали, что Марша и Люси собираются открыть антикварный магазин. Как хорошо, подумала я.

И я находилась в неведении до тех пор, пока приходящая уборщица, она убирала в обеих наших квартирах, как и миссис Сэйер сейчас, ко мне она приходит по вторникам и пятницам, к вам — по средам и субботам, — не сказала мне, что Люси и Марша вместе принимают душ! Более того, спят в одной постели.

К слову, я тут же уволила эту уборщицу. Не след ей сплетничать о людях, у которых работаешь. Честно говоря, я не хотела ничего знать. Вы мне верите?

— Конечно, — заверил ее Флетч.

— А потом я повела себя довольно глупо. Ничего не сказала Барту. Мы всегда были с ним предельно откровенны, но у меня просто не поворачивался язык сказать ему такое. Я подумала, что, услышь об этом от меня, он потеряет веру в себя, как в мужчину. Надеюсь, вы меня понимаете. Вместо этого я подтолкнула его на измену жене.

— С вами?

— Я полюбила Барта. Пожалуйста, налейте мне еще.

Флетч наполнил ее бокал.

— Теперь я стыжусь того, что сделала. Я никогда не была соблазнительницей, хотя меня соблазняли не раз. И, боюсь, мое поведение показалось Барту нелепым. Может, он и не понял, чего я добивалась. Он считал меня подругой Люси. А для него я была духовником. И, внезапно, такая жаркая страсть. Я дала ему понять, как пылаю, как хочу его.

Он меня отверг. Иначе и не скажешь.

Месяц проходил за месяцем. Мы не приглашали друг друга на вечеринки. По вечерам Барт больше не приходил ко мне пропустить рюмочку.

Наверное, она-таки сказала ему, что уходит к другой женщине. Бедняга не мог оправиться от шока.

— Почему Люси так долго не разводилась с Бартом, осознав, что она — лесбиянка? — спросил Флетч.

— Полагаю, требовалось время, чтобы свыкнуться с этим. Поначалу это могло показаться ей случайностью. Ей же постоянно твердили, что она фригидна, и Барт, и психоаналитик. И вот выясняется, что ничто человеческое ей не чуждо. Только возбудить ее может другая женщина.

— Кроме того, — продолжала Джоан, — у Люси не было ни гроша, а Барт — очень богат. Его отец создал «Уэрдор-Рэнд», знаете ли. Барт унаследовал большую часть состояния. Вы обратили внимание на картины? Их не купишь за десяток-другой долларов. Его отец был нашим послом в Австралии.

— Понятно, — кивнул Флетч. — Так вы полагаете, она сказала ему правду?

— Полагаю, что да. Можете себе представить, что значит для мужчины услышать такие слова? Осознать, что он женат на женщине, которая в сексуальном плане не испытывает к нему ни малейшего влечения. Ведь каждый мужчина хочет верить, что женат на секс-бомбе, которая считает его суперменом, во всяком случае, в постели. Такое было и с моим мужем. Похоже, дважды. А узнать, что ваша жена предпочитает женщин, да еще покидает вас ради женщины… Какой же это удар для мужского самолюбия, каких бы прогрессивных взглядов вы ни придерживались.

— Вы, разумеется, правы. Эта история стала достоянием общественности?

— Об этом все знали. В нашем кругу, разумеется.

— Должно быть, Барт чувствовал себя круглым дураком.

— Вы знаете, он оказался таким наивным. Да и где ему было набираться житейской мудрости. Учился в колледже. В армии не служил. В Гарварде не поднимал головы от учебников. Потом работа в конторе. Отец умер. Я не удивлюсь, если Люси была у него первой женщиной.

— Теперь-то наивности у него не осталось.

Она предложила Флетчу блюдо с крекерами. Тот покачал головой.

— Вы все еще ненавидите Барта? — спросил он.

— Ненавижу? Я сказала, что ненавижу его? Наверное, да.

После того, как они с Люси объяснились, я ждала его, но он не пришел.

Однажды я услышала, что он в холле. Открыла дверь, протянула к нему руки. Наверное, я плакала. Дело было утром. «О, Барт, — воскликнула я. — Я так сожалею о случившемся». Я попыталась обнять его. Но он отбросил мои руки.

— Он вновь отверг вас.

— Даже сказал, что мне надо меньше пить. И это после стольких вечеров, проведенных вместе за бутылкой. Такое не прощается.

— Мне кажется, бедняга просто возненавидел женскую половину человечества.

— Не скажите, — из ее глаз покатились крупные, с горошину, слезы. — Он отвергнул меня не только как женщину. Это я могла бы понять. Он отвергнул меня как друга.

— Это ужасно.

Джоан продолжала говорить, не обращая внимания на слезы.

— А потом женщины пошли бесконечной чередой. С конскими хвостами. С химической завивкой. В джинсах. В мини-юбках. Так продолжалось из месяца в месяц.

— И вы думаете, что в конце концов он убил одну из них? — ввернул Флетч.

— Разумеется, убил. Мерзавец.

Джоан наклонилась вперед, схватила бутылку джина, плеснула в бокал, выпила.

— Он убивал не эту девушку. Не Рути… как ее там. Он убивал Люси. Только Люси.

Флетч промолчал. Миньон, сидя на диване, озабоченно смотрел на свою хозяйку.

— Могу я что-нибудь сделать для вас? — спросил наконец Флетч.

— Нет, — она откинула со лба прядь волос. — Я приму ванну, а потом лягу спать.

— Без ужина?

— Я слишком устала.

Флетч положил ее ключ от квартиры Барта на кофейный столик.

— Мы можем съесть по сандвичу. Еще не так поздно. Как насчет бара, о котором вы говорили? На другой стороне улицы.

— Нет, я никуда не пойду. Полиция была здесь утром. Спрашивала о Барте.

— Я понимаю, — Флетч встал. — Как-нибудь я с удовольствием выгуляю Миньона.

— Он не станет возражать.

Джоан Уинслоу проводила его до двери. Выглядела она ужасно.

Только у своей двери Флетч вспомнил, что у него вроде бы нет ключа.

Дверь Джоан уже закрылась.

Пожав плечами, он достал из кармана свой ключ и вошел в квартиру.

Глава 20

Флетч раздумывал над тем, где бы ему поужинать, пытаясь вспомнить название бара на другой стороне улицы, когда в дверь позвонили.

— О Боже, — выдохнул он, открыв дверь.

В холле, среди чемоданов, стояла графиня ди Грасси.

Кабина лифта пошла вниз, унося с собой водителя такси.

— Вы сказали восемнадцать, двадцать миль! Вы живете гораздо ближе.

— Я уже говорил вам об этом.

— Все время вы лжете, Флетч, — она попыталась, не прилагая, правда, особых усилий, поднять один из чемоданов, самый большой. — В вашем доме такой милый швейцар. Он позволил мне подняться.

— Сильвия, что вы тут делаете?

Даже холл между квартирами она смогла превратить в сцену.

— Вы сказали, что «Риц» мне не по карману, — глаза широко раскрылись, переполненные беспомощностью, руки взметнулись вверх и в сторону, грудь вздыбилась. — Вы оказались правы. Они дали мне счет.

— Вы заплатили?

— Разумеется, заплатила. Вы думаете, графиня ди Грасси — мошенница? Все, кто может, грабят графиню ди Грасси. Графиня ди Грасси не грабит никого!

Флетч все еще загораживал дверной проем.

— Почему вы приехали сюда?

— А куда мне ехать? Как по-вашему? Почему графиня ди Грасси должна снимать номер в дорогущем отеле, когда ее зять живет за углом в отличной квартире?

— Я не ваш зять, слава тебе, Господи.

— Вы женитесь на Энди и станете моим зятем. Войдете в семью ди Грасси. Я — графиня ди Грасси!

— Я слышал, — он отступил на шаг. — Кем же я вам буду приходиться? Приемным зятем?

— Не путайте меня с вашим американским английским.

— Я? У меня и в мыслях такого не было.

Она протиснулась между Флетчем и косяком. Флетч закрыл дверь, оставив багаж в холле.

— Очень мило, — Сильвия оглядела гостиную, заглянула в кабинет. — Отличная квартира. Отличная.

— Сильвия, есть же другие отели.

— Не для графини ди Грасси. Она может останавливаться только в самом лучшем. Что бы сказал бедный Менти, узнав, что графиня ди Грасси поселилась в клоповой дыре?

— Думаю, он сказал бы: «Слава Богу. Я оставил мизерное наследство».

— Он оставил не мизерное наследство. Он оставил прекрасное наследство. Мои картины!

— В городе полно приличных отелей, Сильвия!

— Приличных? Да у вас что-то с головой, сукин вы сын. Приличные отели не для графини ди Грасси.

— Понятно.

Она взмахнула руками, чтобы привлечь внимание к большому кольцу с бриллиантами на пальце.

— Итак, где моя комната?

— Сильвия, вы пришли сюда не для того, чтобы приглядывать за мной, не так ли?

— Приглядывать за вами? Пусть за вами приглядывает дьявол!

— Видите ли, я не имею никакого отношения к вашим картинам. Я ничего не знаю о ваших картинах, — Флетч решил, что самое время повысить голос. — Я пишу книгу о творчестве одного американского художника, и вы будете мешаться у меня под ногами!

— Еще как буду мешаться! — едва ли кто мог перекричать уроженку Бразилии, побывавшую замужем за французом и итальянцем. — Вы не сделаете ни одного шага без моего ведома! Чего мне сидеть в отеле? С тем же успехом я могла быть в Риме! В Ливорно! Я прилетела сюда не для того, чтобы угостить вас коктейлем и отправиться обратно. Я здесь, потому что мне нужны мои картины!

— Сильвия, я ничего не знаю о ваших картинах, — повторил Флетч.

— Пусть так. Где моя комната? Пусть слуги занесут багаж.

— Сильвия, тут нет слуг.

— Нет слуг! Вечно вы лжете. А кто намедни подходил к телефону? Женщина, которая защемила ресницы дверцей холодильника!

— О Господи!

Графиня ди Грасси прошествовала к спальням, зажигая все лампы.

Флетч все еще стоял в прихожей, когда зазвонил телефон.

Он снял трубку в кабинете.

— Это вы, мистер Флетчер?

— Да.

— Говорит мистер Хорэн, из Галереи Хорэна.

— О, слушаю вас.

— Извините, что беспокою в пятницу вечером, да еще после семи часов, но спешу сообщить вам хорошие новости.

— О?

— Да. Мне удалось найти интересующую вас картину «Вино, скрипка, мадемуазель».

— Это прекрасно.

— Я переговорил с ее нынешним владельцем. Как, полагаю, многим из нас, ему не хватает наличных, и он, мне показалось, обрадовался, узнав, что кто-то проявляет интерес к его картине. Я обратил его внимание, что он может назначить несколько более высокую цену, поскольку покупатель ищет именно эту картину. Во всяком случае, намекнул, что он получит меньше, продав ее кому ни попадя.

— Я надеюсь, он не потребует невозможного.

— Нет, нет. Это обычный элемент переговоров о купле-продаже. Но, разумеется, положение продавца всегда предпочтительнее, если первый шаг делается покупателем. Вы понимаете?

— Разумеется.

— Разница будет незначительной. Если после осмотра картины ваши намерения не изменятся, я сделаю все, что в моих силах, чтобы цена оказалась приемлемой.

— Скажите мне, мистер Хорэн, где сейчас картина? — на том конце провода явно медлили с ответом. — Кто ее нынешний владелец?

— Обычно я не отвечаю на такие вопросы. Это конфиденциальная информация.

Флетч молча ждал.

— Впрочем, в данном случае я не разглашу никакого секрета. Картина принадлежит некоему Коуни. Он живет в Далласе, штат Техас.

— Техас. Техас по-прежнему не теряет позиции в живописи?

— В Техасе несколько превосходных частных коллекций. Мистер Коуни не стремился собрать большую коллекцию. Хороших картин у него с десяток, не больше, в том числе и эта. Банк «Барклоу» в Нассау подтвердил вашу кредитоспособность. И я попросил мистера Коуни прислать картину для осмотра. Самолетом. Ее доставят в Бостон к утру.

— Картина прибудет в Бостон?

— Она уже в пути. Я пытался дозвониться вам днем. Надо отметить, я потратил немало времени, объясняя мистеру Коуни, как упаковать и застраховать картину.

— Я очень удивлен, что картина отправилась в столь далекое путешествие.

— Ну, я и сам хочу взглянуть на нее. Если это подлинник, в случае вашего отказа я, возможно, куплю ее сам или предложу другому покупателю. Как только владелец преодолевает психологический барьер и видит в картине не произведение искусства, а товар, который можно выгодно продать, а именно это превращение произошло с мистером Коуни сегодня, на первый план выступает брокер и делает все, чтобы максимально ускорить заключение сделки.

— И вы обо всем договорились по телефону?

— О да. В Техасе меня знают.

— Чудесно. Что еще вы можете сказать мне о мистере Коуни?

— Практически, ничего. Меня вывел на него куратор Далласского музея, мой друг. Он знал, что у Коуни есть картина Пикассо, но никогда не видел ее. Я позвонил мистеру Коуни вчера вечером и спросил, ему ли принадлежит картина «Вино, скрипка, мадемуазель» кисти великого мастера. Кажется, он выронил из рук бутылку бурбона. Но ответил утвердительно. Я сказал, что у меня есть на нее покупатель. Он попросил дать ему ночь на размышление. Насколько я понимаю, у него в Техасе большое ранчо. А в семье восемь детей.

— Поэтому ему и нужны зелененькие, да?

— В любом случае, мистер Флетчер, завтра утром, когда вы придете ко мне, — половина десятого не слишком рано? — мы вместе сможем взглянуть на картину и, возможно, назвать мистеру Коуни нашу цену.

— Да. Время меня устраивает. Так вы говорите, картину привезут ночью на самолете?

— Именно. Если не случится ничего непредвиденного. Если ее не доставят ко мне рано утром, я вам позвоню. Но я уверен, что все будет в полном порядке.

— Хорошо, увидимся утром, — и Флетч положил трубку на рычаг.

Сильвия возникла в дверном проеме.

— С кем вы увидитесь утром?

По крайней мере, она не подслушивала по параллельному телефону в спальне.

— Я должен увидеться с одним человеком насчет лошади.

— Лошади Дега?

— Нет, Сильвия. Речь пойдет о пинтоу.[69]

— Что такое «пинтоу»? Нарисованная лошадь, да?

Она уселась в кожаное кресло.

— Как насчет моего обеда?

— А что?

— Слуг нет. Вы же не намерены обрекать меня на голод, Флетч? Я — ваша гостья.

— Совершенно верно, — кивнул Флетч. — Вы никогда не пробовали приготовленные мною блюда?

— Вы умеете готовить?

— Еще как! Пальчики оближешь! — он поцеловал кончики своих пальцев. — Лучше, чем в «Рице». Давайте подумаем, — он заходил по кабинету. — Начнем с нарезанного кресс-салата, да? Паштет из куриной печени, запеченный в тесте. Хорошо! Омар по-американски! Потом, разумеется, фрикассе из цыплят по-индейски с зеленым горошком. Что может быть лучше, а? А на десерт шарлотка «шантильи» с малиной! Великолепно! — он озабоченно глянул на Сильвию. — Вы согласны, графиня?

— Звучит неплохо.

— Конечно, потребуется время, чтобы все это приготовить.

— Я привыкла обедать поздно. С удовольствием посмотрю, как вы готовите.

— Я бы предложил вам что-нибудь выпить, но до обеда как-то не решаюсь.

— И правильно. До обеда я ничего пить не буду.

— Вы пока посидите здесь, а я пойду на кухню.

Флетч пересек прихожую, потом кухню, через дверь черного хода вышел на лестницу, спустился вниз, побежал к гаражу на Речной улице.

Не теряя времени на изучение карты города, поехал к дому 60 по Ньюбюри-стрит знакомым маршрутом, мимо собственного дома. Двое полицейских в штатском, сидящих в машине напротив подъезда, даже не посмотрели в его сторону. На всякий случай Флетч, проезжая мимо, почесал левый висок.

Он свернул налево, на Арлингтон-стрит, затем — направо, на Ньюбюри. Остановил автофургон во втором ряду у маленькой закусочной, заказал два сандвича, пару бутылок «пепси» и два стаканчика кофе.

Нашел место у тротуара наискось от двери Галереи Хорэна.

Втиснул фургон меж двух машин, выключил габаритные огни и двигатель, приготовился ждать.

Только тут Флетч понял, что погорячился, выскочив из квартиры лишь в пиджаке. В кабине становилось все холоднее.

Не прошло и двадцати минут, как распахнулись ворота гаража дома 60 и на Ньюбюри-стрит выкатился «роллс-ройс» с зажженными фарами.

Шестидесятилетний дворецкий, или служащий галереи, возможно, его должность называлась иначе, закрыл ворота.

По Ньюбюри-стрит разрешалось движение только в одну сторону, на запад, и «роллс» поехал именно туда.

Следом за ним тронулся с места и Флетч.

Друг за другом они проехали несколько перекрестков, добрались до конца Ньюбюри-стрит.

Остановившись на красный свет, пересекли Массачусетс-авеню, нырнули в тоннель, держа курс строго на запад.

Хорэн не превышал положенных пятидесяти пяти миль в час. Остановился у контрольного пункта, заплатил за проезд,[70] поехал дальше. Не доезжая второго контрольного пункта, свернул направо. Флетч прочитал на указателе «УЭСТОН, 128 СЕВЕР/ЮГ». На выезде с развилки их ждал очередной контрольный пункт.

К нему Флетч подъехал по другой полосе практически одновременно с Хорэном. Замешкался, словно не мог найти мелочь, дождавшись, пока Хорэн не выедет на Уэстон-роуд.

Дорога вилась меж полей, клубов для гольфа, старых фермерских домов, более современных загородных дач, поднимаясь на пологие холмы, возвращаясь на равнину. Флетч не отпускал «роллс» более чем на сто пятьдесят метров, внимательно следя за его задними огнями.

После очередного поворота огни исчезли. Тут же сбавив ход, Флетч увидел, что «роллс» свернул на проселок, слева от шоссе. Флетч проехал следующий поворот, остановил автофургон. Заглушил двигатель, но оставил включенными габаритные огни. Побежал назад, к проселку, на который, как ему показалось, свернул Хорэн. На почтовом ящике прочитал: «МИЛЛЕР».

В доме по его левую руку зажглись огни. Флетч прошел по шоссе до следующего съезда. На этом почтовом ящике значилось «ХОРЭН».

Флетч перешел на другую сторону шоссе. Вдоль него тянулся сплошной забор высотой за два метра. Но, не пройдя и десяти шагов вдоль забора, Флетч обнаружил пролом, перегороженный ржавой железной цепью.

Флетч вернулся к фургону, подогнал его задом к пролому, уперся задним бампером в цепь, погасил подфарники, дал задний ход.

Цепь тут же лопнула.

Флетч задним ходом загнал фургон за стену, маневрируя, поставил его так, чтобы видеть съезд к дому Хорэна, находясь под прикрытием кустов.

В темноте съел сандвич и выпил стаканчик кофе.

В доме Хорэна погасли огни. Без четверти двенадцать отправились на покой и хозяева соседнего дома.

В половине второго Флетч ступил на проселок, ведущий к дому Хорэна. Луна появлялась и исчезала за бегущими по небу облаками.

Пройдя узкую полоску леса, Флетч вышел на лужайку перед домом. Трехэтажный особняк производил впечатление. В лунном свете белел шифер крыши.

Обходя дом справа, Флетчу пришлось пересечь усыпанную гравием дорожку. Предварительно он снял туфли.

Гараж примыкал вплотную к дому. За ним располагался навес для сельскохозяйственной техники. Самой техники не было. Чувствовалось, что рука человека давно не прикасалась к тянущемуся за домом огороду.

Флетч внимательно осмотрел окна. Все, включая кухонные, были оборудованы датчиками системы охранной сигнализации.

За огородом начинался лес.

Флетч вернулся к фургону, съел сандвич, запил его вторым стаканчиком холодного кофе.

К половине четвертого он так замерз, что решил заглянуть в грузовой отсек фургона в надежде найти какое-нибудь одеяло, хотя и знал, что ничего там нет.

На его счастье маляры забыли в грузовом отсеке полотнище брезента. Краска на нем уже высохла.

Вернувшись в кабину, Флетч закутался в брезент.

Когда занялась заря, он уже согрелся.

Зарядил дождь, стекающая по стеклу вода затрудняла наблюдение.

Флетч повернул ключ зажигания, с интервалом в несколько минут включил щетки.

В четверть девятого к выезду на шоссе подкатил «роллс» Хорэна. Флетч мог рассчитывать, что за пеленой дождя и кустом Хорэн его не заметит.

«Роллс» повернул направо, без задержки тронулся в обратный путь.

После того, как Хорэн скрылся за поворотом, выехал на шоссе и Флетч. Следом за Хорэном он добрался до дома 60 по Ньюбюри-стрит. Остановившись за несколько домов, увидел, как по гудку Хорэна дворецкий открыл ворота. «Роллс» задним ходом въехал в гараж, ворота захлопнулись.

Часы показывали восемь пятьдесят. В эту субботу в Бостоне шел дождь.

В четверть десятого Флетч подъехал к аптеке, по соседству с закусочной. В первой купил безопасную бритву, лезвие, крем для бритья. Во второй — стаканчик чая.

В кабине фургона выбросил из стаканчика пакетик с чаем, побрился с помощью бритвы, лезвия, брезента, крема и горячей воды.

В половине десятого Флетч уже звонил в дверь Галереи Хорэна.

Глава 21

Картина Пикассо стояла на мольберте в кабинете Хорэна.

— А, доброе утро, мистер Флетчер. Мокрое утро.

— А я вот выскочил из дома без плаща, — вину за собственный неопрятный вид пришлось возложить на погоду. — И такси, как назло, подъехало не сразу.

— В дождь их никогда не поймаешь, — сочувственно покивал Рональд Хорэн в прекрасно сшитом, идеально отглаженном костюме. — Ну, вот и она.

Флетч замер перед картиной.

Чертовски глупое название, но как назвать картину иначе, чем «Вино, скрипка, мадемуазель»? Базисная форма, повторенная трижды, каждая последующая охватывала предыдущую. В центре — тот камень, от которого, словно по воде, пошли круги.

— Великолепно, — выдохнул Флетч.

— Полагаю, я могу гарантировать подлинность.

— У меня нет слов.

— Меня гложет любопытство. Почему вы хотите купить именно эту картину?

— Я видел ее слайд на маленькой выставке в Кане, вскоре после смерти Пикассо. Среди множества других слайдов. У меня сложилось впечатление, что это ключевое произведение кубизма, более других соответствующее именно этому направлению живописи.

Хорэн, задумавшись, вглядывался в полотно.

— Возможно, вы правы.

— Но давайте не скажем об этом мистеру Коуни, — Флетч обошел мольберт. — Все в порядке. Картина прибыла без повреждений?

— Никаких повреждений, — Хорэн подошел поближе. — И, смею добавить, по-моему, это подлинная рама. Хотя, возможно, я и ошибаюсь.

— Вы сами привезли ее из аэропорта?

Хорэн уклонился от ответа.

— Я намекнул мистеру Коуни, что мы свяжемся с ним сегодня утром. Хотя это и не обязательно. Все зависит от вас.

— Что бы вы мне посоветовали?

— Вы могли бы начать с шестисот пятидесяти тысяч долларов.

Флетч отошел к креслу, из которого он мог видеть и картину, и Хорэна.

— Вы говорили, мистер Коуни не является активным коллекционером.

— Да, коллекция всего лишь его хобби, — кивнул Хорэн. — В прошлом году или годом раньше я покупал у него одну или две картины. Обе оказались подлинниками.

— За последние два года вы купили у него еще две картины?

— Как вы понимаете, мистеру Коуни незачем заботиться о своей репутации, как, скажем, музею или профессиональному торговцу произведениями искусства, но то, что он продал, во всяком случае, через эту галерею, не вызвало никаких нареканий.

Высокий, стройный, элегантный, с благородной сединой в волосах, Хорэн заходил по ковру, заложив руки за спину, терпеливо ожидая ответа.

— Меня интересует происхождение этой картины, — сухо заметил Флетч.

— А! — Хорэн сразу оживился. — Я не уверен, что смогу удовлетворить ваше любопытство.

— Не сможете?

— Видите ли, во многих частных сделках не спрашивают, откуда взялось у продавца то или иное произведение искусства, — в Хорэне вновь проснулся лектор. — Особенно в таких случаях, как наш. Сведений о существовании этой картины не существует. Я, по крайней мере, ничего не нашел. Что более важно, нигде не отмечено, что эту картину вывезли из какой-либо страны и переправили в Штаты. Государства, с их налогами и разными ограничениями, с растущей заботой о сохранении национальной культуры, в наши дни ревностно следят за провозом через границы всего того, что является, по мнению чиновников, национальным достоянием.

— Я знаю. Поэтому мне важно знать происхождение этой картины.

— Да, я понимаю. Вы живете в Италии, не так ли?

— Иногда.

— Разумеется, мы можем прямо спросить мистера Коуни.

— Вы не задали ему этого вопроса?

— Я знаю, что услышу в ответ.

— Позвольте мне. Он скажет, что приобрел картину у уважаемого торговца произведениями искусства в Швейцарии. Было это давно, поэтому фамилию он запамятовал.

— Да, — Хорэн весь лучился, словно услышал удачный ответ серенького студента. — Я полагал, что услышу от него именно это.

— А в Швейцарии уважаемых торговцев произведениями искусства больше, чем французов во Франции. И все вместе они составляют национальную культуру страны.

— Вам, насколько я понимаю, известно, что швейцарские торговцы редко подтверждают факт продажи.

— Я думаю, вы должны спросить мистера Коуни.

— Мы обязательно спросим, — заверил его Хорэн.

— Я хочу знать, кто продал картину мистеру Коуни, и ее историю.

— Вполне возможно, что вы не получите внятного ответа, мистер Флетчер.

— Все равно, я считаю себя обязанным задать этот вопрос.

— Обязанным перед кем? Вы же говорили, что никого не представляете.

— Прежде всего, перед собой, а также перед теми деятелями культуры, кто не забывает о своем долге. Я поражен, что вы прежде всего не выяснили происхождение картины.

Под серебряными висками Хорэна зарделись пятна румянца.

— Наверное, вы не представляете себе, мистер Флетчер, сколь обыденна данная ситуация. Искусство — международный язык. И международная валюта. И рынок произведений искусства по своей природе международный. Он не может признать юрисдикции, национальных границ. А государства все более суют свой нос в вопросы, выходящие за пределы их компетенции. Люди должны настаивать на невмешательстве в их личные дела, особенно, когда речь идет об эстетике.

— Да, конечно.

— Вы, я уверен, помните о потоке произведений искусства, хлынувшем из Британии в конце 1975 года в результате невероятных ошибок лейбористского правительства. Вы, полагаю, встали бы на сторону их владельцев?

— Во всяком случае, мне понятны их мотивы.

— Вполне возможно, хотя и не обязательно, что «Вино, скрипка, мадемуазель» попала к мистеру Коуни из Британии.

— Возможно, что и нет. В любом случае, мистер Хорэн, я должен обезопасить себя.

— Мой дорогой мистер Флетчер! Вы защищены. Полностью защищены. Вы же не новичок в этом деле. После дополнительного осмотра я без малейшего колебания подтвержу подлинность картины. Если вам нужно второе подтверждение, или даже третье, это можно устроить в течение нескольких дней, а то и часов.

— Очень хорошо.

— Вы купите картину через Галерею Хорэна в Бостоне, с соответствующими документами. У меня безупречная репутация и мои решения никогда не оспаривались. Если кто-то и спросит меня, в чем я сильно сомневаюсь, я без малейшего колебания скажу, что продавец картины мистер Коуни из Далласа, штат Техас. Если спросят его…

— … он ответит, что приобрел картину в далеком прошлом у уважаемого торговца в Швейцарии, — закончил фразу Флетч. — А уважаемый торговец, если Коуни и вспомнит-таки его фамилию, откажется подтвердить факт продажи, на что имеет полное право, будучи гражданином Швейцарии.

— Благослови, Боже, швейцарцев. У них еще осталось какое-то понятие о неприкосновенности личной жизни граждан, хотя и там оно начинает размываться.

— Все это я понимаю, мистер Хорэн.

— Тем не менее, я уверен, что никто не оспорит ваше право на картину после ее покупки.

— И все-таки я хочу получить точный ответ на мой вопрос. Я хочу знать, где мистер Коуни приобрел картину, пусть даже он не сможет представить какой-либо документ.

— Вы, конечно, правы, мистер Флетчер. Мы должны задать этот вопрос. Но одновременно я должен назвать мистеру Коуни вашу цену.

Хорэн зашел за стол, чтобы взять телефонную трубку. Флетч едва расслышал приглушенный звонок.

— Слушаю. Да, это мистер Хорэн… Кто хочет со мной говорить?.. Нет, нет… Не желаю я говорить с Чикаго… Это третий звонок за сегодняшнее утро из «Чикаго трибюн»… Я уже говорил, что все это чушь… Как ваша фамилия?.. Мистер Поток?.. Мне уже звонили два ваших репортера, мистер Поток. Сколько раз я должен повторять одно и то же?.. Я не дарю и не собираюсь дарить картину чикагскому музею… Что значит, какую картину я не собираюсь дарить? Мой Бог… Понятия не имею, почему об этом написала бостонская газета. Наверное, это «Стар». Я не читал заметку. Держу пари, написал ее их идиот-критик Чарльз Уэйнрайт, который вечно все путает… Послушайте, мистер Поток, я не дарю картину чикагскому музею. Я никогда не собирался дарить картину чикагскому музею… Что вы хотите этим сказать? Я ничего не имею против чикагского музея… Мистер Поток, мое терпение лопается. Заметка эта — чистая ложь. Пожалуйста, больше мне не звоните.

Хорэн положил трубку и вышел из-за стола.

— Какая-то бестолковая бостонская газета написала, что я собираюсь подарить картину чикагскому музею, — Хорэн покачал головой. — Абсолютное вранье. И откуда они только такое берут?

— Пресса у нас непредсказуема, — посочувствовал Флетч.

— Мы обсуждали цену.

Флетч встал, помня, что пришел без пальто.

— Да. Обсуждали. Я думаю, мы можем предложить мистеру Коуни двести семьдесят пять тысяч долларов.

Хорэн аж отпрянул назад, словно ему отвесили оплеуху.

— Едва ли он согласится.

— Я знаю. И, разумеется, готов заплатить больше. Но скажите мистеру Коуни, что меня очень беспокоит происхождение этой картины.

— Я сомневаюсь, что он продолжит переговоры, получив такое предложение.

— Возможно, продолжит. Посмотрим.

Глава 22

— Кто там?

— Большой, подгнивший гранат.

Часы показывали половину двенадцатого утра. По пути из галереи Флетчу пришлось завернуть к магазину хозяйственных товаров. Там он купил отвертку, клещи и маленькую банку машинного масла. Все покупки он оставил в фургоне.

Поставив его в гараж на Речной улице, Флетч вернулся домой черным ходом. Разумеется, он забыл, что по субботам в квартиру приходит миссис Сэйер. Дверь она, естественно, заперла.

— Уходите, — крикнула миссис Сэйер через дверь. — По субботам мусор не забирают.

— Это я, мистер Флетч. Пожалуйста, откройте, миссис Сэйер.

— Что вы там делаете?

Она сдвинула оба засова, открыла дверь.

— Вы только посмотрите на себя! Прошляться всю ночь! И где ваше пальто? Вы насквозь промокли.

— Доброе утро.

— В вашей постели спит европейская графиня, а вас нет дома!

— В моей постели?

— Она называет себя графиней ди Грасси.

— Меня это не удивляет.

— Я никогда не видела столько багажа. Или она приехала навсегда?

— Она спала в моей постели?

— Разве не вы положили ее туда?

— Нет. Где она?

— Сказала, что пойдет за покупками. Потом она собиралась зайти в музей и какие-то художественные галереи.

— Отлично.

— Я ее покормила, и она ушла. Милосердный Боже, какая же она была голодная. Мне уж подумалось, что ее месяц морили голодом.

— Возможно, вы не ошиблись, — теплая, светлая кухня разительно отличалась от темной, сырой, холодной кабины автофургона. — Я весь мокрый.

— Глядя на ваши волосы, можно подумать, что вы всю ночь рыли тоннель в копне сена. Может, этим вы и занимались? Хотите поесть?

— Конечно, хочу. А где вещи графини?

— Увидите сами. По всей квартире. Я еще не встречала более властной женщины. Она говорила со мной, как сержант — с новобранцем.

— Вас не затруднит перенести вещи графини в комнату для гостей? И закройте дверь. Покрепче.

— Я не уверена, что они поместятся в одной комнате. Вам приготовить завтрак или ленч?

— Мне без разницы. Между прочим, где тут телефонный справочник?

Приняв горячий душ, Флетч сел на кровать и начал пролистывать телефонный справочник.

Люси Коннорс в нем не значилось. Зато он нашел телефон Марши Гауптманн. Жила она на Фентон-стрит.

Он набрал номер. Трубку сняли после четвертого гудка.

— Слушаю.

— Добрый день. С вами говорит Мартин Хед из журнала «Трэ».[71] Миссис Коннорс дома?

— Одну минуту, — ответила, как уже понял Флетч, мисс Гауптманн.

— Слушаю, — послышался в трубке другой голос.

— Миссис Коннорс, я — Мартин Хед из журнала «Трэ». Пытаюсь дозвониться до вас всю неделю.

— Зачем?

— Миссис Коннорс, я буду очень признателен, если вы внимательно выслушаете все то, что я собираюсь вам сказать. А потом примите решение, соглашаться или нет.

— Наверное, отвечу нет.

— Не торопитесь. Вы увидите, что намерения у нас самые добрые и, при вашей помощи, таким же будет и результат.

— Вы меня заинтриговали. Я не читала вашего журнала.

— Мы хотели бы дать статью, очень искреннюю, идущую от души, разумеется, не указывая имен, без фотографий, о женщинах, признавших, что они лесбиянки, особенно после нескольких лет семейной жизни.

— Как вы узнали мое имя?

— От вашего мужа.

— Барт в Италии. Я в это не верю.

— Мы встретились во вторник вечером в Монреале. У меня сложилось впечатление, что он если не оправдывал вас, то пытался понять, в отличие от большинства мужей, попадавших в аналогичную ситуацию.

— Барт? Наверное, вы правы.

— И я полагаю, что вы можете помочь нашим читателям увидеть, что чувствует женщина, открывшая в себе тягу к существу того же пола. Второго такого интервью нам не получить.

— Я в этом сомневаюсь. Вас зовут мистер Хед?

— Мартин.

— Ваш звонок каким-то образом связан с убийством?

— Убийством?

— Недавно в квартире моего мужа убили женщину. Я не хочу отвечать на вопросы, касающиеся происшедшего. Они совершенно неуместны.

— Я ничего не знал об убийстве, — взгляд Флетча прошелся по бывшей спальне Барта и Люси Коннорс. — Если они неуместны, я их не задам.

— Все-таки мне не хочется давать вам интервью, Мартин. Зачем ворошить прошлое?

— Люси, подумайте, как тяжело приходится женщине, попавшей в такой же переплет, что и вы. Смею предположить, вам было очень одиноко в вашей борьбе.

— Еще бы.

— Иной раз просто необходимо прочитать о том, что пришлось пережить другому. Вы справились с возникшими перед вами проблемами, и достаточно успешно. Я полагаю…

— Убеждать вы умеете, Мартин.

— Я гарантирую, что ваша фамилия упоминаться не будет. «Миссис К.», не более того. И милые, возможно, абстрактные рисунки в качестве иллюстраций.

— А если вы все-таки укажете мою фамилию?

— Вы сможете подать на нас в суд. Как вы понимаете, такой статьей мы вторгаемся в личную жизнь. Пишем не о фактах, а о чувствах. И просто не имеем права упоминать имен.

— Ясно. Вы позволите мне прочитать статью и завизировать ее перед публикацией?

— Мне не хотелось бы этого делать. Редакторы полагают, что это их работа.

— Я не буду говорить с вами, если не смогу прочитать статью перед публикацией.

Флетч вроде бы замялся.

— Ладно, Люси. Я согласен. Я покажу вам статью перед тем, как сдам ее в редакцию, но это должно остаться между нами. Когда мы сможем увидеться?

— Днем мы с Маршей собирались поехать в магазин, если не помешает дождь. А вечером у нас гости.

— Могу я прийти завтра утром?

— Пожалуй, что да. Десять часов вас устроит?

— Лучше в половине одиннадцатого. Дом 58 по Фентон-стрит?

— Квартира 42.

— Мисс Гауптманн будет дома?

— Конечно. И если вы упомянете в статье хоть одну из нас, берегитесь.

Глава 23

Съев бифштекс и яичницу, приготовленные миссис Сэйер, Флетч улегся в свежезастеленную постель со вчерашним выпуском «Бостон стар».

Убийству Рут Фрайер уделили куда меньше места по сравнению с убийством женщины из Городского совета. Вероятно, полиция не сообщила репортерам ничего нового. Зато для второго убийства газетных полос не жалели. В мельчайших подробностях описали сцену убийства, дали биографию убитой с фотографиями в разном возрасте, старейшина репортерской братии написал о личных встречах с «безвременно ушедшей», высказались все городские знаменитости, как политики, так и нет, друзья и враги, правда на этот раз и те и другие сыпали комплиментами.

Через час Флетч добрался до рекламы сдвоенного дневного сеанса. Показывали «Банду Лавандового холма» и «Мужчину в белом костюме» с Алеком Гиннессом в главной роли. Почему бы и нет, решил он. Чем еще можно занять себя в дождливую субботу. Тем более, что кинотеатр находился неподалеку. Последнее Флетч почерпнул из карты.

Одеваясь, он услышал, как в дверь позвонили. И решил, что принесли продукты, заказанные миссис Сэйер. Она пришла к выводу, что необходимо пополнить запасы на кухонных полках.

Выйдя в коридор в брюках, рубашке с отложным воротником, свитере и твидовом пиджаке, Флетч, к своему удивлению, увидел в прихожей Флинна. В свитере крупной вязки его грудь и плечи казались еще больше, а голова стала совсем крошечной.

— А! — Флинн добродушно улыбнулся. — Я надеялся застать вас дома.

В руках он держал пакет с бутылкой.

— А где Гроувер? — Флетч подошел к инспектору, они обменялись рукопожатием.

— Иногда у меня появляется свободное время, знаете ли, — ответил Флинн. — Обычно по выходным полицейское управление спускает меня с поводка. Оказался рядом с вашим домом и вспомнил, что Бостон задолжал вам бутылку виски, — с улыбкой он протянул Флетчу пакет.

— Премного вам благодарен, — из пакета Флетч выудил бутылку «Пинч» двенадцатилетней выдержки.

— Надеюсь, я не помешал? — поинтересовался Флинн.

— О нет. Я как раз собирался посмотреть две картины с Алеком Гиннессом. На Эксетер-стрит. Это поблизости, не так ли?

— Прекрасный актер. Он, кстати, ирландец. Как и многие талантливые люди, которых в Штатах считают англичанами, — Флинн потер руки. — Я подумал, что в такой дождливый день вы не откажетесь посидеть со мной, выпить…

— А у меня сложилось впечатление, что вы не пьете.

— Не пью. Но не против того, чтобы пили другие, — он повернулся к миссис Сэйер. — Полагаю, у вас нет ромашкового чая?

— У нас есть «ред зингер».

— Не откажусь от любого цветочного чая. И, если вас не затруднит, принесите в кабинет бокал, лед и воду для мистера Флетчера.

Флинн прошел в кабинет, Флетч — следом за ним, включил свет, начал открывать бутылку.

Флинн залез под свитер, вытащил из кармана рубашки два сложенных листка.

— Я смог достать полный список пассажиров, прилетевших в прошлый вторник рейсом из Рима, — он протянул листки Флетчу, который уже открыл бутылку. — Не могли бы вы проглядеть его? Вдруг увидите кого-то из знакомых.

— Вы думаете, убийство Рут Фрайер каким-то образом связано с моими римскими делами?

— Мистер Флетчер, вы сами сказали, что в мире полно ненавидящих вас людей. Вполне возможно, один из них потратился на билет до Бостона, чтобы крепко насолить вам.

Большую часть списка составляли итальянские фамилии, остаток приходился на ирландские — современные пилигримы отправлялись в Америку в поисках душевного утешения или материального благополучия.

Флинн стоял, засунув руки в карманы, на его лице играла добродушная улыбка.

— Если б мы были друзьями, мистер Флетчер, как бы я обращался к вам? Уж наверное не Ирвин Морис. Или вы привыкли к Питеру? А может, хватит и Пита?

— Флетч, — ответил Флетчер. — Люди зовут меня Флетч. Ни одна фамилия не кажется мне знакомой, — он отдал список.

— Я ожидал именно такого ответа.

— А я должен называть вас Фрэнсис Ксавьер?

— Люди зовут меня Френк. Кроме моей жены. Для нее я — Фрэнни. Она видит меня не таким суровым, как остальные.

Миссис Сэйер внесла полный поднос. Ведерко со льдом, бокал, кувшин с водой, чайник с заваркой, сливки, сахар, чашка, блюдце, ложечка.

— Отлично, — Флинн вновь потер руки. — Скажите мне, миссис Сэйер, когда в понедельник вечером вы уходили, закончив уборку, этот кувшин с водой оставался на столике в гостиной рядом с бутылкой виски?

— Нет, сэр. Разумеется, нет. Я вымыла кувшин, высушила и убрала.

— Действительно, зачем оставлять воду в кувшине, если так легко налить свежей. Но бутылка виски стояла на столике?

— Какая бутылка? Какого виски?

— Там была не одна бутылка?

— Конечно. Бутылок там хватало. Столик служил баром мистеру Коннорсу. Там были бутылки с виски, с бурбоном, джином, шерри, портвейном. И чистые бокалы.

— Что с ними произошло?

— Мистер Флетчер их убрал. Я нашла их в буфете на кухне. Наверное, он, как и я, не выносит вида спиртного.

Флинн вопросительно взглянул на Флетча.

— Нет, я их не трогал.

— Миссис Сэйер, вы, конечно, переставляли бутылки с места на место, уничтожая тем самым оставленные на них отпечатки пальцев?

— Конечно, переставляла. Не потому, что делала это специально, но чтобы добраться до сахара, соли, перца.

— Сахар, соль, перец. Самый ходовой буфет, — Флинн вздохнул. — Благодарю вас, миссис Сэйер.

— Если вам понадобится что-то еще, дайте мне знать, — ответила та. — Мне пора заниматься своими делами, если я хочу закончить их до полуночи.

— Хорошие люди, — Флинн налил себе чая. — Соль земли, — хлопнула дверь кухни. — Разумеется, именно они всегда уничтожают улики.

Они сидели в креслах, обитых красной кожей, оба в свитерах, один еще и в пиджаке, Флинн — с чашкой чая, Флетч — с бокалом виски с водой.

Сквозь прозрачные шторы в окна заглядывало темное небо. Резкие порывы ветра секли стекла струями дождя.

На Бикон-стрит, шестью этажами ниже, сновали машины. Изредка до кабинета долетал визг их тормозов.

— В такие темные, мрачные дни мне вспоминается детство, годы, проведенные в Мюнхене. Вот уж действительно мрачные дни.

— В Мюнхене?

— Да, да. В такие дни мне приходилось идти в спортзал, отжиматься, подтягиваться на перекладине, бороться до кровавых зайчиков в глазах.

— Вы же ирландец.

— Или бегать кроссы с мокрым от дождя и пота лицом, с прерывистым дыханием, когда каждый шаг дается тяжелее предыдущего. Отличный способ воспитания юношей. Именно Мюнхену я обязан сегодняшним здоровьем.

— А почему вы все это делали?

— Я был членом гитлерюгенд.[72]

— Вы?

— Да, я. Чего только не узнаешь о человеке, если покопаться в его прошлом.

— Вы говорите о Jugendfuehrer?

— Совершенно верно.

— Это же невозможно.

— Тут вы неправы. Невозможного нет. Как виски?

— Отличное.

— Сам я не пью, поэтому мне трудно выбирать для других. В данном случае мне понравилась бутылка.

— С виски вы не ошиблись.

— Одной бутылки вам, я чувствую, хватит надолго. Пьете вы мало.

— При вас я сдерживаюсь. Как мог Фрэнсис Ксавьер Флинн быть членом Jugendfuehrer?

— Я, наверное, тысячу раз задавал себе этот вопрос.

— Все равно, позвольте спросить вас об этом.

— Ирландская Республика, разумеется, практически не участвовала в войне. Сохраняла нейтралитет, оставаясь, так сказать, на стороне союзников. Мой отец был консулом Республики в Мюнхене. Вы начинаете соображать, что к чему?

— Нет.

— В 1938 году, мне тогда было семь лет, меня оставили в Мюнхене с родителями, вместо того чтобы отправить в Ирландию. По-немецки я говорил так же хорошо, как местные дети моего возраста, выглядел и одевался, как немец. И, как говорил мой отец, взял на себя немалую ответственность.

На публике мой отец во всем соглашался с нацистами, хотя ненавидел их идеи, как должно всякому порядочному человеку. Мы провели в Германии всю войну. Я ходил в немецкую школу, вступил в гитлерюгенд. Шорты, галстук, салют, все прочее. Маршировал на парадах. Отличался в спортивных соревнованиях. Люди забыли мое ирландское происхождение.

— Флинн, но…

— Не хотите, не верьте. Но в гитлерюгенд меня ставили в пример. Вы бы удивились, узнав, чего мог добиться мальчик в коротких штанишках, форменной рубашке гитлерюгенд, на велосипеде и с фотокамерой. Он мог ходить где хотел, с товарищами и без оных. Нам устраивали экскурсии в укрепленные районы. Солдаты и офицеры показывали нам все, что можно было показать. То, что я не понимал, я фотографировал. Если я сталкивался с, как мне казалось, видным деятелем нацистской партии, я брал у него автограф. Если б вы знали, сколько высших офицеров расписывались на листочках бумажки, протянутых маленьким мальчиком. Да, теперь можно сказать, что я творил чудеса.

А в Дублине жили два моих друга, с которыми я переписывался все те годы. Одного звали Тимми О'Брайан, второго — Уильям Каванау. Я писал им восторженные письма о том, как живу, где бываю. Нацистов я расхваливал на все лады. Иногда я получал ответы, иной раз в моих словах сомневались. Я отсылал фотографии и автографы, доказательства моей правоты.

Разумеется, отец диктовал мне эти письма. А О'Брайан и Каванау в действительности жили в Лондоне и служили в британской разведке.

— Мой Бог.

— Да, не всем досталось такое детство. И мой отец использовал консульство, чтобы переправлять из Германии сбитых английских и американских пилотов. Моя мать очень переживала и за него, и за меня.

— Это правда, Флинн?

— В конце войны мне было четырнадцать. Мюнхен лежал в развалинах. Еда кончилась. Думаю, все это вы видели в фильмах. Так оно и было.

Перед тем как уйти из Мюнхена, нацисты застрелили моих родителей. И отца, и мать. По пуле в лоб. На кухне нашей квартиры. Не думаю, что у них имелись доказательства вины консула Ирландии и его жены. Просто они убирали нежелательных свидетелей. Я нашел их утром, когда вернулся после дежурства.

— И что вы сделали?

— О, до конца войны оставались недели и месяцы. Сначала я жил в семье моего друга. И у них не было еды. Потом перебрался на улицу, в развалины. Оставался там и после капитуляции Германии. Боялся подойти к американским или британским солдатам. Глупо, конечно. Но я наполовину сошел с ума от голода.

Все кончилось однажды ночью. Я спал под лестницей разбитого дома, когда мне в ребро ткнули сапогом. И я услышал мелодичную ирландскую речь.

Меня отправили домой, в Дублин. Определили в иезуитскую семинарию. Наверное, я сам выбрал ее. Потому что повидал ад.

Я изучал другую логику, поправил здоровье. Но к двадцати годам устал от истин. Это вы понять можете?

— Естественно.

— Да и воздержание поднадоело. Поэтому я написал моему другу, Уильяму Каванау, в Лондон. По его настоящему адресу, минуя Дублин. Попросил работу. Полагаю, старая гвардия изрядно посмеялась над моим письмом.

Последующие годы покрыты мраком.

— Мне известно, что вы не работали в Чикаго.

— Это я знаю. В Чикаго работали вы. Что вы намедни делали в редакции «Стар»? Наводили обо мне справки?

— Вы снова становитесь шпионом.

— Разве я упоминал о моем прежнем занятии?

— Но вы женаты и у вас есть дети.

— Это точно. Кто бы мог подумать, что в молодости я намеревался стать священником.

— Для шпиона это тоже довольно странно.

— Я же не утверждал, что был шпионом.

— Но вы католик?

— А что такое религия в наши дни? Взять хотя бы моих детей. По воскресеньям они берут гитары и скрипки и отправляются в какую-то церковь. Там пожимают друг другу руки, целуются. Говорят, что им это очень нравится.

— Ваша жена ирландка? Или американка?

— Она из Палестины, еврейка. По службе мне пришлось провести там какое-то время. Поверите ли, нам пришлось уехать, чтобы расписаться, когда она забеременела. На нейтральную территорию.

— Флинн, ваша работа в бостонской полиции не более чем прикрытие.

— Почему бы вам не налить себе виски?

— Вот почему вы говорили, что у вас нет опыта полицейской работы. Вы никогда не были полицейским.

— Я учусь, — потупился Флинн. — Методом проб и ошибок.

— Вы стали полицейским, когда конгресс начал трясти всяческие агентства, старающиеся не афишировать свои делишки.

— Неужели я так много наболтал о себе? — искренне изумился Флинн. — Чай, похоже, развязывает мне язык.

— Вы все еще говорите по-немецки?

— Это, можно сказать, мой родной язык.

— Будучи в гитлерюгенд, вам приходилось браться за оружие и стрелять?

— Да, приходилось.

— Как это было?

— Видите ли, я чуть не подстрелил себя. Я не мог стрелять в союзников, наступавших на Мюнхен. И не мог стрелять в парней, с которыми вырос.

— И что же вы сделали?

— Заплакал. Лег в грязную траншею и заплакал. Помните, мне не было и пятнадцати. Впрочем, я сомневаюсь, что и теперь поступил бы иначе.

По окну барабанил дождь.

— Теперь ваша очередь, Флетч.

Глава 24

Флетч налил в опустевший бокал виски, добавил воды.

— Боюсь, что мне нечего сказать.

Даже сквозь толстые стены до них долетало завывание ветра.

— Я вам помогу, — Флинн шевельнулся в кресле, устраиваясь поудобнее. — Вы родились и выросли в Сиэтле. Получили степени бакалавра и магистра искусств в Северо-Западном университете. Не довели до конца докторскую диссертацию.

— Не хватило денег, — Флетч снова сел, с полным бокалом.

— Увлеклись журналистикой. Писали об искусстве в одной из газет Сиэтла. Прославились статьей о незаконном вывозе из Канады изделий доколумбовой эпохи. Потом вы служили в морской пехоте. Вас послали на Дальний Восток, наградили «Бронзовой звездой», которую вы так и не удосужились получить. В «Чикаго пост» вы были специальным корреспондентом, проводили журналистские расследования. Вам удалось раскрыть не одно преступление как в Чикаго, так и в Калифорнии, где вы работали после этого. Ваш конек — журналистское расследование, а не статьи по искусству.

— А есть ли разница?

— Примерно восемнадцать месяцев назад вы исчезли из Южной Калифорнии.

— Сейчас очень сложно добиться полного взаимопонимания с руководством газеты. Каждый начальник считает своим долгом взять сторону какой-либо партии. Фактор, убийственный для свободы слова.

— Вы дважды женились и разводились. Алименты вы платить не желали, так что на вас подали в суд. В чем только вас не обвиняли: от подлога до неуважения к суду. Затем, однако, все потерпевшие отозвали свои иски. Кстати, когда я наводил справки о вас в правоохранительных органах Калифорнии, мне позвонил окружной прокурор или помощник окружного прокурора. Кажется, его фамилия Чамберс. Он высоко отозвался о вас, отметив ваше непосредственное участие в раскрытии одного или двух тяжких преступлений.

— Олстон Чамберс. Мы вместе служили в морской пехоте.

— Чем вы занимались последние восемнадцать месяцев?

— Путешествовал. Какое-то время побыл в Бразилии. Перебрался в британскую Вест-Индию. Теперь живу в Италии.

— В Штаты вы возвращались лишь однажды, в Сиэтл, на похороны отца. Вы говорили, что унаследовали от него крупное состояние?

— Нет, этого я не говорил.

— Он был азартный игрок, — заметил Флинн.

— Я знаю, — кивнул Флетч.

— Вы не ответили на вопрос, откуда у вас такие деньги?

— От дядюшки, — солгал Флетч. — Он умер, когда я работал в Калифорнии.

— Понятно, — Флинн, естественно, ему не поверил.

— Не мог же он оставить деньги моему отцу, правда?

— Значит, на свете есть много людей из вашего прошлого, которые желают вам зла, — продолжил Флинн. — Вон он, бич мобильного общества. Люди перебираются из страны в страну, таская за собой прошлое. Настоящее расследование невозможно провести в границах одного полицейского участка, даже если детектив — мастер своего дела.

— У вас остынет чай, — напомнил Флетч.

— Холодный мне больше нравится, — Флинн налил себе чая. — Мы, европейцы, не так чувствительны к температуре, как американцы.

— Вы думаете, что происшедшее связано с моим прошлым. Кто-то последовал за мной в Бостон и подставил меня под обвинение в убийстве?

— Ну, мне не хотелось бы заполнять половину листа, отведенную для ваших врагов. Не зря же говорят, что у хорошего журналиста друзей нет.

— Полагаю, вы ошибаетесь, инспектор. Как Питер Флетчер я — жертва случайности. Кто-то совершил убийство в этой квартире и обставил все так, чтобы возложить вину на первого вошедшего сюда человека.

— Вернемся к Риму, — чуть изменил направление разговора Флинн. — Не могли бы вы объяснить мне тамошнюю ситуацию?

— В каком смысле?

— Видите ли, я обращаю внимание не только на то, что делает человек, но и на то, что он не делает. Надеюсь, вы меня понимаете. Вы вот говорили мне, что приехали в Бостон, чтобы поработать над книгой о живописце Эдгаре Артуре Тарпе-младшем.

— Совершенно верно.

— Однако с утра в среду до сегодняшнего вечера вы не связались ни с Фондом семьи Тарп, ни с куратором Бостонского музея изящных искусств.

— Я был занят.

— Отнюдь. Мои мальчики, ведущие за вами слежку, доложили, что вы ведете жизнь добропорядочной бостонской старушки. Ленч в «Локе-Обер», коктейль в «Рице». Вы провели пару часов в редакции «Бостон стар». Все остальное время не выходили из дома, пусть это и чужая квартира.

— Пожалуй, это так.

— Вы много спите, мистер Флетчер.

— Я приводил в порядок мои записи.

— Наверное, вы могли справиться с этим в солнечной Италии, до приезда сюда.

— Как видите, не смог.

— Разумеется, не стоит забывать про среду. Мы не знаем, что вы делали в среду. В тот день вы зашли в «Риц-Карлтон» через одну дверь, а выскользнули через другую. Естественно, безо всякого злого умысла. Произошло это до того, как мы выяснили, что имеем дело с бывшим асом журналистского расследования, органически не выносящим слежки. Но нам известно, что ни в Фонде Тарпа, ни в Бостонском музее в среду вы не показывались.

— Вы должны понять мои чувства, инспектор. Трансатлантический перелет. Смена часового пояса. Шок от убийства. Осознание того, что подозрение падает на меня. Я просто не отдавал отчета в своих действиях.

— Неужели? — зеленые глаза насмешливо сверкнули. — Вы собираетесь жениться на Анджеле ди Грасси?

— У вас отличная память на имена и фамилии.

— Это от знания языков. Кто она?

— Девушка. Итальянка. Дочь графа ди Грасси.

— Графа ди Грасси?

— Графа Клементи Арбогастеса ди Грасси.

— Того самого, что умер на прошлой неделе?

— Мы так думаем.

— «Мы так думаем»! Что это за ответ?

— Он умер.

— Вы говорили, что присутствовали «как бы на похоронах».

— Говорил?

— Да.

— Наверное, так оно и было.

— Флетч, почему вы сразу не говорите правду? Почему я должен все вытягивать из вас клещами? Между прочим, сегодня у меня выходной.

— И вы заплатили за виски из собственного кармана?

— Да. Поэтому попрошу вас начать с самого начала. Почему вы прилетели в Бостон?

— Ладно. Я разыскиваю картины.

— Ага! Молодец. Наконец-то Флинну дозволено выслушать истинную историю. Забудьте о краткости. Можете говорить сколь угодно долго.

— Энди ди Грасси и я собираемся пожениться.

— Вы в преддверии блаженства. Юная дама говорит по-английски?

— Без малейшего акцента. Она училась в Швейцарии, а потом в Штатах.

— Очень важно, чтобы муж и жена изъяснялись на одном языке, когда дело доходит до споров.

— Пару лет назад из дома ее отца, неподалеку от Ливорно, украли коллекцию картин. Картин очень дорогих.

— Много?

— Девятнадцать, включая скульптуру лошади Дега.

— Лошадь Дега? О Господи. И сколько стоит украденное, с лошадью или без нее?

— Трудно сказать. Миллионов десять, двенадцать.

— Долларов?

— Да.

— Мой Бог, ну почему я учился играть на скрипке, а не рисовать. Это богатое семейство, ди Грасси?

— Нет.

— Вам, впрочем, это неважно, вы сами богаты.

— Энди жила у меня на вилле, в Канья.

— Вы репетировали послесвадебное блаженство.

— История увлекательная, не так ли, Флинн?

— Покажите мне ирландца, который откажется ее выслушать!

— Ваши годы в гитлерюгенд не вытравили из вас присущее вашей нации любопытство.

— Наоборот, разожгли его.

— Я получаю каталоги со всего мира. Каталоги произведений искусства. Они издаются музеями. Как описания имеющихся экспонатов, так и выставочные. Издают их и торговцы произведениями искусства. Тоже двух типов. Того, что предлагается на продажу, и уже проданного.

— Ясно. Я понял, о чем речь.

— Как-то раз Энди просматривала каталог, выпущенный бостонской галереей, Галереей Хорэна.

— Никогда о ней не слышал.

— Она находится на Ньюбюри-стрит.

— Вполне возможно.

— Она узнала одну из картин ди Грасси, Беллини,[73] проданную этой галереей.

— Через два года после ограбления?

— Примерно. Она показала каталог мне, и мы вместе просмотрели предыдущие каталоги Хорэна. И нашли вторую картину ди Грасси, тоже проданную, кисти Перуджино.[74]

— Значит, до того украденные картины на поверхность не всплывали?

— Нет.

— А на продажу их предложили в Бостоне?

— Точнее, следует сказать, что их продали через Бостон.

— Вас понял.

— Энди сразу заволновалась. Мы собрали чемоданы, сели в машину и поехали в Ливорно.

— Где находился граф. Вместе с графиней?

— Да, конечно. Но она — не родная мать Энди.

— Вы не слишком к ней расположены.

— О, у меня к ней претензий нет. Но Энди ее недолюбливает.

— Вполне естественно.

— Мы собирались показать графу оба каталога Галереи Хорэна.

— Вы предварительно не позвонили?

— Как-то вылетело из головы. Мы только вернулись с пляжа, переоделись, покидали вещи в чемоданы и помчались в Ливорно. Кажется, не успели даже принять душ.

— Должно быть, вы превысили допустимую скорость?

— Можете не сомневаться.

— Вы сказали, что «собирались показать» каталоги графу?

— По пути в Ливорно мы услышали по радио, что графа Клементи Арбогастеса ди Грасси похитили.

— Похитили? Мой Бог! Такие преступления встречаются все чаще.

— У Энди началась истерика. Я еще сильнее нажал на педаль газа. Мы остановились выпить по рюмочке коньяка. Потом помчались дальше. Еще раз остановились, чтобы позвонить в Ливорно. Ту поездку я буду помнить до конца своих дней.

— Но вы добрались до Ливорно.

— Да. Его похитили и потребовали выкуп в четыре миллиона долларов.

— Однако!

— А у ди Грасси не было ни гроша. После кражи картин они перебивались с хлеба на воду. Застраховать их граф не удосужился. Землю он давно продал. Оставался только полуразрушенный особняк близ Ливорно, гордо именуемый дворцом, да пара стариков-слуг.

— Вы упомянули, что у Энди была квартира в Риме. На что же они жили?

— Все трое — граф, графиня и Энди — жили на проценты с ценных бумаг. В год выходило пятьдесят тысяч долларов.

— Пятьдесят тысяч поболе гроша.

— Но недостаточно для того, чтобы заплатить четыре миллиона выкупа.

— А вы сами не могли заплатить? Из денег, оставленных дядей?

— Нет.

— Но речь шла о жизни вашего будущего тестя.

— Не мог, даже если бы и захотел. Семья ди Грасси не проявляла ни малейшей активности в течение нескольких десятилетий. О ее существовании все забыли. И никто не одолжил им четыре миллиона.

— И?

— Мы сообщили похитителям через газету, что таких денег у нас нет. Получили новые послания. В них нам предлагалась альтернатива: или мы платим, или они убивают старого графа. Я переговорил с дамой, курировавшей принадлежащие графу ценные бумаги. Даже в такой, сверхкритической ситуации мы не имели возможности обратить их в наличные. По итальянским законам благополучие семьи ставится выше благополучия индивидуума, даже если он — глава семьи.

— Итальянцы знамениты тем, что держатся друг за друга, — согласился Флинн, — даже если ради всех приходится жертвовать кем-то одним.

— Похитители стояли на своем. Кошелек или жизнь. Они дали нам пять дней. Прошла неделя. Тишина. Две недели. Три. Больше они с нами не связывались.

— То есть его убили?

— Так считает итальянская полиция.

— Как давно это случилось?

— Чуть больше месяца назад. Власти посоветовали жене и дочери ди Грасси смириться со смертью старого графа. «Его могли похоронить или в Италии, или в море у ее берегов», — так они оценили ситуацию. В прошлый понедельник его отпели в церкви.

— Вот откуда «как бы похороны».

— Да. Но все было, как при настоящем покойнике.

— И вы решили тряхнуть стариной, вспомнить свое газетное прошлое и приехали в Бостон, чтобы раскрутить это дело.

— В общих чертах, да.

— Вы говорили с этим Хорэном?

— Да. В среду.

— Вот, значит, где вы были в среду.

— Да.

— Тогда понятно, почему вы вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую, на Ньюбюри-стрит. Галерея как раз на этой улице!

— Да.

— Мой Бог, неужели мне довелось встретиться с абсолютно честным человеком. И остальные картины у Хорэна?

— У брокера их обычно нет, Френк. Он — посредник. И задача моя состояла в другом — узнать, от кого он получил картины, украденные у ди Грасси.

— Наверное, вы обратились к нему с присущей вам откровенностью.

— Трудно быть откровенным с брокером, Френк. Я попросил его найти для меня одну картину. Также из коллекции ди Грасси. Написанную Пикассо. Называется она «Вино, скрипка, мадемуазель».

— И он ее нашел?

— Через несколько дней, вчера, он сообщил мне, что она принадлежит одному человеку, проживающему в Далласе, штат Техас. Он также сказал, что за последние год или два купил у этого человека еще пару картин. Вернее, продал их через свою галерею.

— Вам известна фамилия техасца?

— Известна.

— Скажите мне, Флетч, кому будут принадлежать эти картины, если вы их найдете?

— В этом вся загвоздка. Вопрос о наследстве Менти будет оставаться открытым еще долгие годы.

— Менти?

— Граф ди Грасси. Завещание не будет зачитано, пока не найдут тело. Или не пройдет срок, достаточный для того, чтобы признать графа умершим.

— Значит, после того, как вы найдете картины, вам придется найти тело.

— Едва ли я смогу сделать то, что оказалось не под силу итальянской полиции.

— И никто не знает, принадлежат ли картины дочери или вдове?

— Нет. Хуже другое, пока не найдено тело Менти, они не смогут получать проценты с ценных бумаг.

— Посмею предположить, что в данный момент обе дамы могут надеяться только на вас.

— Пожалуй, вы правы.

— Ага! А я — то думал, главная ваша забота — снять с себя подозрение в убийстве.

— Наверное, поэтому до меня не сразу дошло, что в убийстве вы подозреваете меня.

— Меня несколько сбил с толку ваш звонок по контактному телефону полиции. Если б вы сразу сказали мне, что ранее были специальным корреспондентом, я бы понял, почему вы так спокойно реагировали на покойницу в вашей гостиной, — Флинн налил себе третью чашку чая. — Не каждому человеку доводится улететь через океан от похищения и убийства, чтобы успеть в аккурат к новому убийству.

— Похоже, мне не повезло.

— По-моему, везение тут ни при чем.

— Если я правильно понял вас, инспектор Фрэнсис Ксавьер Флинн, вы предполагаете наличие какой-то связи между тем, что происходило в Италии, я имею в виду похищение и убийство Менти, и бостонским убийством Рут Фрайер.

— Пожалуй, вы правы.

— Вы же дали мне список пассажиров, прилетевших вместе со мной из Рима.

— Связь может быть, Ирвин Морис Флетчер, но я еще не знаю, какая именно.

— Связь действительно есть. Один человек прилетел со мной из Рима.

— Кто же?

— Графиня. Летела через Нью-Йорк. Приземлилась в Бостоне во вторник, примерно на час позже меня.

— Она знала, что вы остановились в этой квартире?

— У нее были мои адрес и телефон.

— И она жаждет добраться до картин?

— Не то слово.

— Как она узнала, что вы их разыскиваете?

— Полагаю, она прочитала кое-какие записи, оставленные мною Энди… План маршрута, знаете ли. Она знала, что я взял с собой перечень картин.

— Но зачем ей убивать Рут Фрайер?

— Рут могла находиться в квартире, обнаженная, в ожидании Барта, не зная, что тот на пути в Италию. Она открыла дверь графине…

— Вашей кипящей от злобы приемной теще?

— Да, злой и подозрительной.

— Еще бы, она думает, что вы хотите прибрать картины для Энди.

— Естественно.

— А вы?

— Она не ошибается.

— Не сходится, — покачал головой Флинн. — Порванный лиф.

— Мало ли, как это могло случиться. Может, его порвала сама Рут, когда снимала.

— У Рут Фрайер не было ключа от квартиры.

— Зато он есть у Джоан Уинслоу.

— Соседки? У нее есть ключ? Мы забыли спросить ее об этом. Вот он, недостаток полицейского опыта. Уж этот-то вопрос следовало задать обязательно. Но с какой стати ей отдавать ключ Рут Фрайер?

— Она бы не отдала, будучи трезвой. А так… Дала же она ключ мне.

— Правда? Как интересно. А где сейчас графиня?

— Вчера вечером она переехала сюда.

— Сюда?

— Да. «Риц-Карлтон» для нее слишком дорог.

— Ага! Графиня — та красотка, с которой вы выпивали в «Рице». Парням она запала в сердце. Они сказали, что вы даже не заплатили по счету.

— Не заплатил.

— Графиня чем-то досадила вам?

— Есть немного.

Флинн внимательно разглядывал донышко пустой чашки.

— Кажется, сегодня мы лучше узнали друг друга.

Флетч промолчал. Его бокал тоже опустел.

— Пожалуй, мне пора домой, к жене и детям.

Дождь все еще барабанил по окнам.

— Как продвигается дело об убийстве члена Городского совета? — спросил Флетч в прихожей.

— Совсем не продвигается. Застыло на месте. Трудно предполагать, что кто-то добровольно сознается в совершении такого убийства, не так ли?

— Благодарю за виски, инспектор.

Они вышли из квартиры. Флетч нажал кнопку вызова лифта.

— Снимите меня с крючка, Френк.

— Я вас понимаю. Вы хотите слетать в Техас, освободиться от женского эскорта.

Войдя в кабину лифта, Флинн обернулся.

— Вы — лучший из всех подозреваемых, какие у меня были, Флетчер. Только вам удается так долго балансировать на кончике иглы. Но вы избавили бы меня от многих хлопот, сознавшись в убийстве.

Глава 25

Выпитое виски разморило Флетча. Он попрощался с миссис Сэйер, поел приготовленное ею жаркое, около шести вечера завалился спать.

Шесть часов в Бостоне соответствовали полночи в Риме.

Кто-то покусывал его за ухо.

Прохладное тело прижалось к нему. Набухший сосок терся о предплечье.

Тело пополнее, чем у Анджелы. Немного.

Нога поглаживала его ноги. Вперед-назад, вперед-назад.

— Сильвия!

Даже в темной комнате он увидел разметавшиеся по подушке волосы его будущей приемной тещи.

— О Господи, Сильвия!

— Слишком поздно, дорогой, — она подсунула под него свое правое бедро. — Как писано в Библии: «Они познали друг друга в его сне».

— Это же инцест!

— И что из этого, дорогой?

Теперь она полностью лежала под ним, ее бедра выписывали восьмерку.

Груди вдавливались в ребра.

— О Боже!

Действительно, было слишком поздно.

И оставалась единственная возможность избежать перелома одной из частей его тела.

— Это не инцест, дорогой.

Наконец, улегшись на спину, Флетч смог взглянуть на фосфоресцирующий циферблат. Только восемь вечера.

— Вы что-нибудь поели? — спросил он.

— Конечно. Зачем мне ждать от вас очередного подвоха.

— Вы сами не так уж просты, графиня ди Грасси.

— Куда вы подевались вчера вечером? Я два часа ждала обеда.

— Пошел прогуляться.

— Я знаю. Сукин сын, — она села. — Только от вас можно ждать такого. Помолоть языком и уйти, оставив меня голодной. Никакой вы не шеф-повар. Вы — сукин сын! То же самое и с картинами — вы лжете, лжете, лжете! Хотите ограбить меня.

Флетч положил руку ей на спину.

— Я оставил дверь незапертой. Швейцар впустил вас в подъезд?

— Мне пришлось ждать, ждать. Вы не отвечали на звонок.

— Я спал.

Сидя в постели, в темноте, графиня ди Грасси заплакала.

— О, Флетч! Вы мне поможете?

— Помогу?

— Вы должны мне помочь.

— Должен?

— Менти умер. Я — вдова. Без гроша в кармане. Без гроша!

— Да.

— У меня ничего нет, Флетч.

— Ну, что-то вы по наследству получите.

— Анджела молодая, красивая. Умная. У нее впереди целая жизнь. А я? У меня ничего нет.

— Она — ди Грасси, Сильвия.

— Она? Я — графиня ди Грасси.

— Я знаю.

— Я вышла замуж за Менти.

— И его картины.

— Это мои картины. Менти хотел отдать их мне. Я в этом не сомневаюсь. Сколько раз он называл их «нашими картинами».

— Сильвия, вы можете меня выслушать? Не мне решать, чьи это картины. Или Менти упомянул о них в завещании, или нет. Если упомянул, они отойдут только вам, или Энди, или вам обеим, в полном соответствии с его волей. Если нет — лишь итальянский суд может определить, кому они принадлежат, при условии, разумеется, что мы их разыщем.

Сильвия легла, крепко прижалась к нему. Флетчу вспомнилось, как она лежала на пляже в Канья, с накрашенными ногтями рук и ног.

— Флетч, скажите мне правду. Вы знаете, где картины?

— Сильвия, я приехал в Бостон, чтобы работать над биографией Эдгара Артура Тарпа-младшего.

Она легонько шлепнула его по груди.

— Вы лжете. Всегда вы мне лжете.

— В данном случае, нет.

— Если вы пишете большую книгу, то где пишущая машинка? Где ваши записи? Вчера вечером я прошлась по квартире. Никто не пишет тут никаких книг.

— Я еще не начал. Меня отвлекали.

— Отвлекали! Вы нашли картины, — он чувствовал боком ее жаркое дыхание. — Где они?

Он уже проснулся. И хотелось ему отнюдь не говорить.

Он промолчал.

Сильвия положила на него ногу.

— Где картины? А, Флетч?

— Вы умело ведете переговоры, Сильвия.

— Вы мне поможете, Флетч. Правда?

— Сначала помогите мне.

— Америка! — вскричал Флетч.

Телефон зазвонил в самый неподходящий момент.

Продиктовали телеграмму. От Энди. Анджелы ди Грасси.

«ПРИБЫВАЮ В БОСТОН ВОСКРЕСЕНЬЕ ШЕСТЬ-ТРИДЦАТЬ ВЕЧЕРА. РЕЙС „ТУЭ“ 540. СИЛЬВИЯ С ТОБОЙ? ЛЮБЛЮ. — ЭНДИ».

— Дерьмо, — процедил Флетч. Она никогда не могла уложиться менее чем в десять слов. — О Боже. Что же это я делаю?

— Продолжим, Флетч, — отозвалась с кровати Сильвия.

— Хорошо, — выдохнул Флетч.

Второй звонок уже ничего не прервал.

— Слушаю.

— Ты пьян? — Флетч узнал Джека Сандерса. Из трубки доносился шум редакции.

— Нет.

— Ты спал?

— Нет.

— Чем это ты там занимаешься?

— Не твое дело.

— Все понял. Но ты уже кончаешь?

— Остынь, Джек.

— Подожди, Флетч. Я в запарке.

— Я тоже.

— Действительно, в запарке. Можешь ты выслушать меня? Одну минуту.

— Нет.

— Чарльзтаун в огне. Кто-то решил спалить весь город. А у меня некому готовить статьи к печати.

— И что?

— Один литобработчик пьян в стельку, второй, вернее, вторая беременна и только что уехала рожать. Я ничего не могу поделать. Их дневного сменщика тоже не найдешь. Его жена говорит, что он отправился то ли на хоккей, то ли на баскетбол. Мне недостает трех репортеров. Двое в отпуске, у третьего — грипп. Для литобработки остался один парнишка. Такой материал ему не по зубам.

— Похоже, у вашей газетенки не хватает денег, Джек.

— Да кто мог предполагать, что в обычную октябрьскую субботнюю ночь разверзнется такой ад?

— Надо предвидеть любые неожиданности.

— Ты сможешь приехать?

— Чтобы готовить статьи в номер?

— Да.

— Ты спятил.

— Сам я не справлюсь, Флетч. Не могу я один выпустить целую газету.

— Сколько сейчас времени?

— Без десяти девять.

— Когда ты освобождаешься?

— Материалы на первую полосу сдаются в десять двадцать.

— Джек, меня подозревают в убийстве.

— Тебя — да, но не Ральфа Локе.

— Я не знаю города.

— Зато умеешь складывать слова.

— Я уже забыл, как это делается.

— Пожалуйста, Флетч. Ради нашего прошлого. Я не могу больше говорить.

В темноте Флетч посмотрел на Сильвию, перебравшуюся на его половину кровати.

— Ну, хорошо. Мерзавец.

Глава 26

— Френк?

— Кто вам нужен, — сонный детский голос. Половина третьего ночи.

— Инспектор Флинн.

Трубка легла на дерево.

— Папа! — донеслось издалека.

После долгой паузы послышался голос Флинна.

— И кто бы это мог быть?

— И. М. Флетчер.

— Благослови, Господи, мой нос. Это вы. Неужели вы выбрали столь необычное время, чтобы сознаться?

— Я в «Стар», Френк.

— И что вы там делаете? Переметнулись во вражеский стан?

— Чарльзтаун в огне. Кто-то поджигает его.

— Понятно.

— Давний приятель по «Чикаго пост» попросил меня приехать и помочь ему.

— У вас есть давний приятель в Бостоне?

— Как выяснилось, да.

— Что он делал в прошлый вторник? Вы спросили?

— Я знаю, что понедельник и вторник — его выходные дни.

— Сколько ни говоришь с человеком, но, напои его, и узнаешь что-то новое.

— Френк, я хотел бы побыстрее закончить этот разговор.

— Вы могли бы и не звонить.

— Извините, что разбудил вас.

— Пустяки. Я всего лишь заполняю время сном.

— Я не могу заставить представителя бостонской полиции по контактам с прессой выслушать меня.

— А кто представляет нас сегодня?

— Некий капитан Хольман.

— А, ну конечно. Он только и может, что говорить от лица полиции.

— Он звонит каждые пятнадцать минут, сообщая все новые факты, но меня слушать не желает.

— Вы же знаете, кто такой представитель полиции по контактам с прессой: человек с двумя ртами и одним ухом, аномалия. Так что вы хотели бы ему сказать?

— У меня тоже есть интересная информация. Наших репортеров в Чарльзтауне, возможно, поболе, чем фараонов.

— Уже и наших. Кажется, вы удалились от дел, мистер И. М. Флетчер.

— Послушайте, Френк. Все очень просто. Одиннадцать поджогов после семи вечера. В основном старые дома, несколько складов, церковь. Никакой связи.

— В домах не живут?

— Нет.

— Вот вам и связь.

— Согласен. На третьем, пятом, седьмом, восьмом и девятом пожарах найдены двухгаллонные канистры из-под бензина «Астро». Такие продают на автозаправках на случай, что у вас кончится бензин прямо на дороге.

— Знаю.

— Я послал репортера, чтобы он выяснил, нет ли таких же канистр и на остальных пожарах.

— А разве в службе выявления поджигателей пожарной охраны еще не обратили на это внимания?

— Нет. Они заняты обычным делом. Наблюдают за зеваками. Не слушают репортеров, показывающих им канистры. Фотографируют.

— Их методы мне знакомы. Утром они встретятся, сравнят полученные результаты, будет чем заняться, пока принесут кофе.

— Поджигателя надо изловить этой ночью.

— Согласен. Дым загрязняет атмосферу.

— Здания горят вокруг Фарберского Холма. Более-менее равномерно по периметру. Первый пожар зафиксирован с севера, второй — с юга, далее — на северо-западе.

— Не завидую пожарным. Метаться из стороны в сторону, туда и обратно. Могу представить себе, какие там транспортные пробки.

— Я посмотрел на карту района. В его географическом центре, на углу Брид — и Экорн-стрит расположена бензозаправка.

— И вы хотите сказать мне…

— На карте не указано, какой компании принадлежит бензозаправка, поэтому я послал туда репортера.

— Он не столкнулся с пожарной машиной?

— Френк, это бензозаправка «Астро».

— Так кого мы ищем?

— Молодого парня, который работает на бензозаправке «Астро» на Брид — и Экорн-стрит. Его смена закончилась в шесть часов.

— Почему молодого?

— Очень уж он быстро перемещается. Через ограды. По крышам.

— Да, для этого нужно отменное здоровье, так что, скорее всего, он молод. Не жалуется на ноги.

— И имеет свободный доступ к канистрам с бензином «Астро».

— Хорошо, Флетч, — Флинн понизил голос. — Сейчас надену штаны и поброжу по Чарльзтауну. Может, чем-нибудь и помогу. С детства терпеть не могу пожаров.

— Я знаю.

— Скажите мне, Флетчер. Поймав этого поджигателя, мы так же выясним, что именно он — убийца Рут Фрайер?

— Спокойной ночи, Френк. Когда поймаете парня, позвоните в «Стар», хорошо?

— Я прослежу, чтобы это сделал капитан Хольман.

— Попросите его рассказать обо всем Джеку Сандерсу.

— Обязательно. Как вам известно, я — за тесное сотрудничество с прессой.

Глава 27

В воскресенье утром Флетч сел в «форд», не торопясь поехал на Фентон-стрит, без труда нашел дом 58. Машина с двумя детективами в штатском следовала за ним, как привязанная.

Спал он четыре часа в одной из комнат для гостей.

Вернувшись, он не стал беспокоить гостью, расположившуюся в его постели.

Дверь квартиры 42 открыла Люси Коннорс.

В широкой юбке и простенькой блузке. Без косметики, без украшений.

— Мистер Хед?

— Да, — кивнул Флетч. — Из журнала «Трэ».

Взгляд Люси прошелся от одной его руки к другой в поисках камеры или диктофона.

— Благодарю, что вы позволили мне прийти. Тем более, в воскресное утро.

— Я не рискнула бы пригласить вас в другое время. К чему улучшать свою репутацию.

Обычная квартирка, с одной или двумя спальнями. Маленький обеденный стол в углу гостиной. Вдоль стены, рядом с ним, стереопроигрыватель, полки с пластинками.

У противоположной стены — старый дешевый диван, перед ним — коврик, у дивана — просиженное кресло.

Окно без занавесей занимало четвертую стену. Из картин — лишь репродукция Ренуара над диваном.

— Марша, — представила Люси вторую женщину.

Плоскую, как доска, хрупкую, в джинсах, тельняшке с закатанными до локтей рукавами. Черные, блестящие волосы, стрижка под пажа, кожа прозрачная, как у чисто вымытого ребенка.

При появлении Флетча она не шевельнула ни головой, ни телом.

Ее черные глаза вперились в его, выражая скорее любопытство и вызов, но не враждебность.

— Доброе утро, Марша, — поздоровался Флетч.

— Не хотите ли кофе, Мартин?

Люси явно нервничала. Еще бы, ее новый образ жизни экзаменовал профессионал.

— Если вы тоже будете пить, не откажусь.

— Мы уже позавтракали, — Люси опустилась на диван, у ног Марши.

Флетч сел в кресло.

— Я рад, что вы согласились на интервью, Люси. Люди должны знать, через что вы прошли.

— Никто не хотел меня понять. Ни родные, ни друзья. Ни Барт. Я-то надеялась, что Барт меня поймет, поэтому ничего от него и не скрывала. Он же воспринял все это как личное оскорбление.

Она взяла Маршу за руку.

— В общем-то, Мартин, мне совершенно безразлично, понимает кто меня или нет.

— Разумеется, — Флетч прокашлялся. — Вы решили свои проблемы. Другие — нет.

Взгляд Марши потеплел.

— Боюсь, большинство людей думает, что это болезнь. Я о том, что мы с Маршей живем вместе. Как прыщи или грипп, или что-то еще, приходящее и уходящее, — Люси еще крепче сжала руку Марши. — Полагаю, я прошла и через эту стадию. Но почему вы интересуетесь мною, а не Маршей?

— Меня интересует и Марша. Но вы старше по возрасту. Были замужем. Получается, вам пришлось многим пожертвовать, я имею в виду материальные ценности, чтобы жить с Маршей. Я также думаю, что ваша жизнь изменилась более разительно, чем у Марши.

— Вы, конечно, правы. Марше повезло. Она всегда была маленькой лесбиянкой, — Люси тепло улыбнулась Марше. — Начиная со школы. Все эти душевые после хоккея на траве, не так ли, Марша? — она вновь повернулась к Флетчу. — Марша училась в частной школе, получила куда лучшее образование, чем я. С девочками она начала спать с двенадцати лет.

Марша молчала.

— Мне же пришлось пройти через все муки ада. Господи, сколько же я натерпелась.

— Расскажите мне об этом, — Флетч достал из кармана блокнот и ручку. — Расскажите мне о всех «муках ада».

— Как миссис К.?

— Именно так.

— И я смогу прочитать текст, прежде чем вы передадите его в редакцию?

— Можете не сомневаться.

— Ладно, — Люси шумно выдохнула. — Дерьмо, — не выпуская руки Марши, Люси посмотрела на нее. — Начало вам, конечно, известно. Милая девушка. Хорошо воспитанная. Цель жизни определена. Роль уготована. Мы жили в Уэствуде, лужайка перед домом, лужайка за домом, гараж на две машины. Папе принадлежало автомобильное агентство. Мама была невротичкой, обожала таблетки. Да и сейчас глотает их пригоршнями. Своего старшего брата, Джека, я ненавидела. Пустой, жестокий. Великий хоккеист. Колол белку иголками. И меня тоже. Мерзавец.

Взгляд Марши озабоченно уперся в лицо Люси.

— Меня считали красивой, — Люси замялась. — Вы понимаете, что это означает для учащейся обычной американской средней школы. Одной из первой надеть бюстгальтер, одной из первых прийти на занятия с накладными ресницами, одной из первых перекраситься в блондинку. В тринадцать лет. Потом диета, короткие юбочки. Ставить цель и достигать ее в максимально короткий срок. Во всем быть первой. К примеру, лечь под мужика. Тоже цель. Мой первый парень, защитник школьной сборной по футболу, весил не меньше двухсот двадцати фунтов. Толстый живот. Никакого удовольствия. Он чуть не расплющил меня, как дорожный каток.

Я поступила в колледж. Сошлась с парнем, который играл на скрипке и мечтал о том, что создаст и возглавит международный картель. Дерьмо собачье.

На вечеринке встретилась с Бартом. Я училась уже на последнем курсе. И Барт стал очередной целью. Он выглядел нормальным человеком, соответственно и вел себя. Дартмут-колледж, юридический факультет Гарварда. Начавший лысеть. Старше меня на двенадцать лет. Работающий в юридической конторе. Очень богатый. Я изобразила полную невинность и позволила ему покорить себя. Разумеется честностью мое поведение не отличалось, но люди идут и не на такое, чтобы достигнуть поставленной цели.

— Вы испытывали к нему сексуальное влечение? — спросил Флетч.

— Откуда мне знать? Я понятия не имела, что такое сексуальное влечение. Мне говорили, что мальчики возбуждают девочек и наоборот. Ничего более. Происходящее между мной и парнем я и принимала за возбуждение.

— Но вас это не возбуждало?

— Никоим образом.

— Никогда?

— Никогда, — твердо ответила Люси. — Я слышала, кто-то испытывал оргазм, я же — никогда. Я играла роль. Участвовала в игре «когда-нибудь придет и мой час». Возбуждения я не ощущала. Только я даже не представляла себе, что это такое.

— Перестаньте, Люси, — вмешался Флетч. — Вы же не могли не знать о существовании лесбиянства.

— Нет, не знала. Мысль эта не приходила мне в голову. То есть я, конечно, слышала, что есть такие, как Марша. Лесбиянки. Но не рядом со мной. Где-то далеко-далеко. Совсем другие. Странные. А я не имею с ними ничего общего. Я достигла немалых успехов в подавлении собственной сексуальной сущности. Можно сказать, одержала полную победу.

— Продолжайте, — кивнул Флетч.

— Вскоре после того, как мы поженились, Барт начал говорить о фригидности. Как бы между прочим. Что я об этом знаю и тому подобное. Потом стал уходить к женщине в соседнюю квартиру. Их беседы затягивались за полночь, а возвращался он пьяный. Когда он уезжал в командировки, я находила себе других мужчин. Ради Барта. Ничего не произошло. Я хочу сказать, никто из них не смог возбудить меня. И когда он предложил обратиться к психоаналитику, я согласилась. Ему почти удалось убедить меня, что мне надо лечиться.

Психоаналитик оказался мастером своего дела. Довольно быстро открыл мне глаза. Я убежала от него. Убежала от истины. Слишком велико было потрясение. Узнать, что ты одна из тех, совсем других, странных. Что мне нравятся женщины. Я старалась слова психоаналитика выбросить из головы. Но себя-то не обманешь. Я начала прислушиваться к себе. Период этот тянулся и тянулся. Невероятно долго.

Я была злой, грубой, вспыльчивой, раздражительной, неистовой. Барт и я ссорились. Я била его. Бросала в него все, что подвернется под руку.

— Неужели?

— Да.

— Я понимаю.

— На лице у него было столько царапин и синяков, что на работе ему приходилось врать, будто он занимается боксом. Только рингом была собственная квартира. А соперником — жена. Из меня так и перла агрессия.

— Вы и сейчас такая же?

— Нет.

Марша глянула на нее из-под полуприкрытых век.

— Ну, иногда мы играем. Вы понимаете?

— Да.

— Я чувствовала, будто посажена в футляр и должна вырваться из него. Вы представляете себе это ощущение, Мартин?

— Конечно.

— Просто чудо, что я не отвернула голову двум-трем психоаналитикам. Я вымещала все на бедном Барте.

— Как вы встретились с Маршей? — спросил Флетч.

— Как-то я зашла в магазин женских товаров и увидела то, что мне понравилось… Маршу. В тот день я купила у нее блузку. На следующий вернулась и купила брюки. На третий попросила бикини. Позвала ее в примерочную, чтобы спросить, подходит ли мне купальник. Я что-то почувствовала. Кровь заиграла в жилах. Наверное, я уже свыклась с мыслью, что мне нравятся женщины. Пришло осознание того, что меня гложет. В примерочной Марша положила руку мне на бедро, заглянула в глаза. «Кого вы дурите?» — спросила она, — Люси погладила руку Марши. — От ее первого прикосновения я едва не кончила.

Они обменялись взглядами, словно вспоминая то мгновение.

Флетч уставился в блокнот.

— А вы, как все, Мартин? — спросила наконец Люси.

— То есть люблю ли женщин?

— Да.

— Тогда вы без труда поймете меня.

Флетч хохотнул.

— Вы абсолютно правы.

— Вижу, мой рассказ не оскорбил вас.

— Нет. С какой стати?

— Но вы бы оскорбились, будь я вашей сестрой?

— Полагаю, что нет.

— Не все такие, как вы.

— Каждый должен быть… какой он есть.

— Барт даже предложил мне обратиться к религии. О Господи.

— А как складывались ваши семейные отношения? — задал очередной вопрос Флетч.

— Поначалу, и длилось это довольно долго, мне казалось, что можно ничего не рушить. С Маршей мы встречались регулярно. Или здесь, или в моей квартире. Как мне было хорошо. Слишком хорошо. Я испытывала истинное блаженство. Я поняла, это не мимолетное увлечение. В этом — я вся. Мы все более пренебрегали осторожностью. Занимались любовью в моей квартире в присутствии уборщицы. О Боже. Подсознательно я хотела, чтобы Барт обо всем узнал. Но он словно ослеп. В конце концов мне пришлось все ему сказать.

— И как он отреагировал?

— Я же говорила, воспринял мои слова как личное оскорбление. Он-то думал, что мужской потенции ему хватает на нас двоих. Решил, что сможет излечить меня, если я буду отдаваться ему, не сдерживая себя. Предложил вновь обратиться к психоаналитикам. Священникам. Хотел, чтобы мы продолжали жить вместе, встречаясь с любовницами на стороне. Но меня это уже не устраивало. Марша стала слишком дорога мне. Как личность, знаете ли.

Вновь они переглянулись. Люси в который уж раз сжала руку Марши.

— Барт приобрел для нас магазин женской одежды. Тот самый, в котором мы и работаем. Название его, пожалуйста, не упоминайте. Реклама нам не нужна.

— Магазин принадлежит ему?

— Он его финансирует. Мы же не развелись окончательно.

— Вы говорите, он обиделся?

— У меня сложилось такое впечатление. Мой поступок заставил его задаться вопросом, а каков он как мужчина? То есть он любил меня, женился на мне, а я вот дала такую реакцию.

— Но ведь и он не считал ваши сексуальные отношения удовлетворительными?

— Он подладился под них. Не стал выкидывать меня на улицу. Может, лучше бы он так и сделал. Вместо этого он старался помочь.

— Вы видитесь друг с другом?

— Случается. Бостон — маленький город. Все все знают. В том числе и о сексуальных пристрастиях друг друга.

— Эй, Марша! — воскликнул Флетч. — А вы что об этом думаете?

Люси в ожидании воззрилась на нее. Черные глаза блеснули. Марша чуть качнула головой, не произнеся ни слова.

Флетч закрыл блокнот, убрал его в карман.

— Еще раз извиняюсь за то, что заявился к вам в воскресенье утром. Я несколько раз звонил вам во вторник. Вечером. Вас не было дома? Никто не брал трубку.

— Во вторник? — Люси наморщила лоб. — А, во вторник. Я была в Чикаго, закупала товары для магазина. Собиралась вернуться во вторник днем, но самолет опоздал. Я прилетела в девять вечера. Но ты была дома, не так ли, Марша?

— Да.

— Я скоро собираюсь в Чикаго. Рейсом какой авиакомпании вы летели? «Пан-Америкэн»?

— Нет, «Транс Уорлд Эйрлайнс».

— Так удобнее?

— По расписанию время прибытия — пять часов, но мы прилетели в половине восьмого. Туман.

— Люси, большое вам спасибо. Вы сохраните фамилию Коннорс?

— Скорее всего, нет. Верну себе девичью фамилию. Хислоп. Чтобы не бросать тень на Барта.

— Во вторник вечером вы сюда не звонили, — подала голос Марша, пристально глядя на Флетча.

— Я пытался, — возразил тот. — Должно быть, что-то случилось с линией.

Глаза Марши проводили Флетча до двери. Люси последовала за ним.

— Вы упоминали об убийстве в квартире вашего мужа…

— Оно не имеет никакого отношения к нашему разговору.

— Я знаю. Просто любопытно. Все, что связано с убийством, всегда интересно.

— Не для статьи?

— Разумеется, нет. Так что там произошло?

— В нашей прежней квартире убили девушку. После того, как Барт улетел в Италию. Он сдал квартиру какому-то прохиндею, который и обнаружил тело.

— Вы полагаете, ее убил ваш муж?

— Барт? Вы шутите. Насилие ему абсолютно не свойственно. Поверьте мне, я — то знаю. Если бы он собирался кого-то убить, то остановился бы на мне.

— Полиция допрашивала вас?

— С какой стати?

С дивана, через всю комнату, Марша всматривалась в лицо Флетча.

— У вас, наверное, есть ключ от квартиры?

— Должен быть. Где-то валяется.

— Интересно, — Флетч поощряюще кивнул.

— Полиция, должно быть, не знает, где меня найти. Здесь все на фамилию Марши. И вы бы меня не нашли, если бы Барт не дал вам телефона.

— Совершенно верно.

— Я удивлена, что вам удалось разговорить Барта. Видать, вы и его подвели к мысли, что такое возможно и с другими людьми.

— Ваш муж — очень своеобразный человек.

— Как вы с ним встретились?

— Он консультировал моего редактора по каким-то юридическим вопросам. Мы втроем встретились в Монреале. Во вторник вечером.

Марша застыла. В ее глазах мелькнул страх.

— Когда мы увидим вашу статью? — спросила Люси.

— Через несколько недель, — Флетч открыл дверь. — Я пошлю ее вам. Если напишу.

Глава 28

Когда Флетч вернулся в квартиру, графини уже не было. Она оставила записку, что отбыла к мессе.

Вскоре загудел звонок домофона.

— Кто там? — спросил Флетч в микрофон.

— Робинсон.

Ничего общего с голосом графини.

— Кто?

— Клей Робинсон. Впустите меня.

Флетч никогда не слышал ни о каком Клее Робинсоне.

Но нажал на кнопку, открывающую дверь в подъезд. Распахнул дверь квартиры, постоял, ожидая, пока поднимется лифт.

Из кабины вышел мужчина лет двадцати пяти, с вьющимися волосами. Опухшее лицо, налитые кровью глаза, потрескавшиеся губы. Захлопнув дверь лифта, он тут же сунул руки в карманы длинного плаща.

— Флетчер?

— Да.

— Я собирался жениться на Рут Фрайер, — язык мужчины заплетался.

Флетч выставил вперед левую ногу, ударил правой рукой. Аккурат по челюсти Робинсона.

Тот рухнул, не вынимая рук из карманов. Флетч придавил его правым коленом, нащупал в правом кармане плаща пистолет, вытащил его, встал. Глянул на пистолет. Двадцать второго калибра. Робинсон не сопротивлялся.

Какое-то время он приходил в себя. Взгляд его стал более осмысленным. Он сел, одной рукой упираясь в пол, второй осторожно коснулся челюсти.

— Заходите, — Флетч повернулся и прошел в кабинет. Там положил пистолет в ящик стола.

Когда он вернулся в прихожую, Робинсон уже стоял в дверях, правая рука — в кармане плаща, левой потирая челюсть.

— Заходите, — повторил Флетч, закрыл за Робинсоном дверь.

По коридору отвел его в ванную. Везде валялись вещи Сильвии.

— Я поставлю кофе, а вы примите душ. Сначала горячий, потом холодный, — и оставил его в ванной.

Он услышал шум льющейся воды, когда нес поднос с кофейными принадлежностями из кухни в кабинет.

Наконец появился и Робинсон, с мокрыми волосами, падающими на отложной воротник рубашки, с плащом на руке.

— Выпейте кофе.

Робинсон бросил плащ на стул, сел в кожаное кресло.

— Вам пришлось многое пережить, — Флетч протянул ему чашку дымящегося кофе. — Примите мои соболезнования.

Робинсон, держа блюдце на уровне груди, пригубил кофе.

— Я не убивал Рут Фрайер. Можете мне не верить, но это так. Я лишь обнаружил ее тело. Она была очень красивая. Я ее не убивал.

— Дерьмо, — пробормотал Робинсон.

— Вы совершили бы непоправимую ошибку, застрелив меня, — продолжил Флетч. — Но я готов понять, что вами движило.

Робинсон закашлялся, поставил чашку на стол, наклонился вперед, закрыл лицо руками, зарыдал.

Флетч прошел в гостиную, остановился перед картиной Пауля Клее.

Из кабинета доносились громкие рыдания. Потом они стихли. Начались вновь.

Когда паузы стали чаще и продолжительнее, Флетч в ванной намочил полотенце холодной водой, выжал его и направился в кабинет. Там бросил полотенце Робинсону.

— Чем я могу вам помочь?

Робинсон вытер полотенцем лицо, сдвинул его на волосы, остался сидеть со склоненной к коленям головой.

— Вы были на похоронах? — спросил Флетч.

— Да. Вчера, во Флориде.

— Как ее родители?

— У нее только отец.

— Мне его очень жаль. И вас тоже.

Клей Робинсон выпрямился.

— Я держался до сегодняшнего дня. И, похоже, перекрутил гайку, — он попытался улыбнуться. — Я думал только о том, что должен вас убить.

— Хотите поесть?

— Нет.

— А выпить?

— Тоже не хочу.

— Откуда вы приехали?

— Из Вашингтона. Я работаю в министерстве юстиции.

— О?

— Обычный чиновник. Чиновник, закончивший колледж.

— Как вы познакомились с Рут Фрайер?

— В самолете. Я отвозил какие-то документы в Лос-Анджелес. Мы провели ночь вместе.

— То есть вы подцепили ее.

— Мы встретились, — возразил Робинсон. — Влюбились. Мы собирались пожениться на Новый год.

— Я не помню обручального кольца на ее пальце.

— Я его еще не купил. Вам не доводилось жить на жалованье чиновника?

— Случалось и такое.

— Я приехал во вторник, — продолжил Робинсон.

— В Бостон?

— Да. Хотел преподнести ей сюрприз. Я знал, что в эту неделю она не летает, а работает в аэропорту. Когда я добрался до отеля, она уже ушла.

— Вам известно, с кем?

— Нет. Девушка, с которой она делила номер, сказала, что ее форма в шкафу, следовательно, она переоделась и ушла. Об убийстве я услышал только утром, когда пришел в аэропорт, чтобы найти ее.

— И что вы сделали?

— Не знаю. Не помню. На следующее утро я позвонил ее отцу и начал заниматься отправкой тела во Флориду. Полиция уже сделала вскрытие. Наглые мерзавцы.

— Где вы взяли пистолет?

— В ломбарде в Саут-Энде. Заплатил сто долларов.

— Этим утром?

— Вчера вечером.

— Где вы провели ночь?

— В основном в баре. Набрался прилично. В два или три ночи попал в какой-то отель.

— Хотите еще кофе?

— Я сам не знаю, чего хочу.

— У меня есть свободная комната для гостей. Если хотите поспать, я не возражаю.

— Нет, — в глазах Робинсона мелькнуло изумление. — Я же собирался вас убить.

— Это точно.

— Вы, однако, оказались проворнее.

— Что вы теперь намерены делать? — Флетч не стал комментировать последнюю фразу.

— Искать убийцу Рут.

— Дельная мысль.

— Вам что-нибудь известно? — с надеждой спросил Робинсон. — Насчет убийства.

— Расследование ведет инспектор бостонской полиции Фрэнсис Ксавьер Флинн.

— И кто, по его мнению, убил Рут?

— Я.

— А кто, по-вашему, убил ее?

— У меня есть кое-какие предположения на этот счет.

— Вы поделитесь ими со мной?

— Нет.

— У вас мой пистолет.

— Да, — кивнул Флетч. — Но за сотню долларов вы можете приобрести другой.

Кажется, идея не показалась Робинсону привлекательной.

— А почему бы вам не уехать домой? — спросил Флетч. — Спуститься вниз, такси довезет вас до аэропорта, самолет — до Вашингтона, другое такси — до дома. Вы покушаете, ляжете спать, а утром пойдете на работу.

— Мысль недурна.

— Вот я и подумал, не предложить ли вам такой вариант.

— Хорошо, — Робинсон встал, взял плащ. — А что я должен сказать вам?

— До свидания?

— Если окажется, что убийца — вы, я вас убью.

— Хорошо.

— Даже если вас упрячут в тюрьму на двадцать, тридцать лет, я дождусь вашего освобождения и убью вас.

— Считайте, что мы договорились.

У двери Робинсон обернулся.

— До свидания.

— Приходите еще. Когда будете чувствовать себя получше.

Прежде чем уйти самому, часом или двумя позднее, Флетч оставил записку графине, указав в ней, что поехал в аэропорт за Энди.

Глава 29

Флетч подъехал к трехэтажному деревянному дому под шиферной крышей в Уинтропе, у самой набережной. Маленький дворик и бетонные ступени вели к крытому крыльцу.

Проезжая по улице, Флетч видел, что задние дворы упираются в бетонную стену, за которой серела грязная вода Бостонской гавани. На другой стороне бухты, в миле или двух, находился аэропорт.

Поднявшись на крыльцо, Флетч заглянул в окно гостиной.

У дальней стены выстроились в ряд четыре пюпитра, за ними — кабинетный рояль, на крышке которого лежали стопки нот. У рояля притулилась виолончель. Диван, стулья, кофейный столик казались лишними в этой комнате.

Два мальчика-подростка, очень похожие друг на друга, в джинсах и ковбойках, расставляли ноты по пюпитрам.

Оглушающе заревел самолет, поднимающийся над гаванью.

Справа от Флетча открылась дверь.

— Мистер Флетчер?

Кнопку звонка он не нажимал.

Маленькое лицо Флинна, с высоты его громадного роста, смотрело на Флетча.

— Привет, — Флетч отошел от окна. — Как поживаете?

— Все в полном порядке. Ваш полицейский эскорт позвонил мне, чтобы доложить, что вы приближаетесь к моему дому. Они опасались, что вы задумали недоброе.

— Они абсолютно правы, — Флетч выставил перед собой пятифунтовую коробку. — Я привез вашим жене и детям шоколада.

— Какой вы молодец, — левой рукой Флинн придерживал дверь, не давая ей закрыться под действием пружины, правой взял коробку. — Взятка, не так ли?

— Я подумал, что могу подарить семье Флинн коробку конфет, раз уж город Бостон вернул мне бутылку виски.

— Заходите, Флетч.

В полутьме прихожей Флетч разглядел полдюжины пар галош и уткнувшуюся в угол детскую коляску.

Флинн провел его в гостиную.

К мальчикам, один из которых держал в руках скрипку, добавилась девочка лет двенадцати, с пышными вьющимися светлыми волосами и огромными синими глазами, в платье того же цвета. Мальчикам было лет по пятнадцать.

— Это мистер Флетчер, убийца, — представил Флинн гостя. — Рэнди, Тодд, Дженни.

Рэнди, ухватив скрипку и смычок левой рукой, протянул Флетчу правую.

— Добрый день, сэр.

Тодд последовал его примеру.

— В моей семье ничему не удивляются, — прокомментировал Флинн.

В гостиную зашел мальчик лет пяти. С каштановыми волосами. В очках и с веснушками.

— Это Уинни.

Флетч пожал руку и ему.

— Не Фрэнсис Ксавьер Флинн?

— Одного достаточно. Как, впрочем, и Ирвина Мориса Флетчера.

Элизабет Флинн появилась из другой двери, за роялем.

Светло-каштановые волосы свободно падали на плечи. Джемпер и юбка облегали крепкое тело. Высокие скулы, большие синие глаза. Добрые и веселые.

— Это Флетч, Элизабет. Убийца. Я говорил тебе о нем.

— Добрый день, — она улыбнулась. — Хотите чаю?

— Не откажусь.

— Он принес сладости, — Флинн протянул ей коробку. — Так уж не откажи ему в чае.

— Как хорошо, — она взяла коробку. — Может, откроем ее после ужина?

— Мы как раз собирались начать концерт, — Флинн повернулся к детям. — Что у нас сегодня в программе?

— Восемнадцатая соната, — ответил Тодд. — Фа мажор.

— Бетховен? Мы так далеко продвинулись?

— Да, — подала голос Дженни.

— Извините, что разбудил вас ночью, — поклонился Флетч.

Элизабет внесла поднос с чайными принадлежностями.

— Давайте выпьем по чашечке, — предложил Флинн.

Пока Флинн разливал чай, Элизабет, сев за рояль, помогала детям настраивать инструменты. Тодд играл на альте. Дженни, как и Рэнди, на скрипке.

— Вы его поймали? — спросил Флетч.

— Кого? — Флинн налил чашку и Элизабет.

— Поджигателя.

— О да.

— Служителя с бензозаправки?

— Нет, сорокатрехлетнего пекаря.

— Он не работал на бензозаправке?

— Нет.

— О!

— Вы изумлены?

— Почему же он поджигал Чарльзтаун?

Флинн пожал плечами.

— Ему повелел Иисус. Так он, во всяком случае, сказал.

— Но где он брал канистры с бензином «Астро»?

— Запасал их впрок, — ответил Флинн.

Элизабет тем временем настроила его виолончель.

Поставив выпитую чашку на поднос, Флинн сел за пюпитр.

— Элзбет обычно аккомпанирует нам на рояле, — пояснил Флинн, — но Бетховен обошелся без ее партии.

Элизабет подошла к дивану, села, взяла чашку чая.

Дети замерли за пюпитрами.

Младший, Уинни, переворачивал страницы.

— Con brio! — воскликнул их отец.

И они начали, не отрывая взгляда от нот. Мелодично запела скрипка Рэнди, Дженни пропустила несколько тактов, ее синие глаза раскрылись еще больше, но не стушевалась и догнала остальных, Уинни ходил взад-вперед, как официант, и, подчиняясь взгляду отца, переворачивал страницы, сначала у него, потом у Дженни, Тодда и Рэнди. Каждые пять или шесть минут над домом пролетал самолет, с грохотом, заглушающим музыку, но маленький оркестр, ведомый Флинном, не сбивался с ритма. Элизабет слушала, сложив руки на коленях, ее глаза переполняла любовь.

Наверху захныкал младенец.

Они играли, а за окном начали сгущаться сумерки, в аэропорту зажглись фонари, осветив серую поверхность бухты. Дети заметно устали. Дженни то и дело облизывала губы, вздыхала. Лица Рэнди и Тодда блестели от пота. Волосы прилипли ко лбу.

Последние аккорды отлично удались Дженни, но она заспешила и закончила чуть раньше остальных, отчего тут же смутилась.

Концерт продолжался незабываемые сорок минут.

— Браво! — воскликнула Элизабет. Она и Флетч хлопали, не жалея ладоней.

— Очень хорошо, Дженни, — вставая, похвалил сестру Рэнди.

Флинн молча закрыл ноты, прислонил виолончель к роялю.

— Папа, по-моему, лучше фа мажор ничего нет, — уверенно заявил Тодд.

— Может, ты и прав, — уклонился от прямого ответа Флинн.

Элизабет тем временем обняла Дженни и хвалила Уинни за образцовое выполнение своих обязанностей.

Часы показывали пять двадцать.

— Думаю, мы найдем для вас виски, чтобы выпить стаканчик перед ужином, — обратился к гостю Флинн. — Элзбет пьет шерри, но уж бутылку виски она отыщет.

— Мне пора в аэропорт, — ответил Флетч.

— О? — удивился Флинн. — Решили-таки удрать?

Очередной самолет прервал их разговор.

Дети тем временем убирали музыкальные инструменты. Их лица сияли счастьем.

— Прилетает Энди, — ответил наконец Флетч. — В половине седьмого.

— Правда? Это хорошо.

— Вы останетесь на ужин? — спросила Флетча Элизабет.

— Он должен встретить свою подружку, — ответил Флинн. — В аэропорту. Его полицейский эскорт наверняка переполошится. Лучше я предупрежу их, что улетать вы не собираетесь, а не то они арестуют вас до выяснения. Слежку за вами они, естественно, продолжат.

— Заезжайте на обратном пути вместе с ней, — предложила Элизабет.

Флетч попрощался за руку с каждым из детей.

— Вы мне понравились, — улыбнулась Элизабет. — Фрэнни, он не убийца.

— Все женщины так говорят, — ответил Флинн. — Да и я еще не уговорил его сознаться.

Вновь рев самолета заглушил все остальное.

— Привозите вашу девушку с собой, — повторила Элизабет. — Мы подождем вас с ужином.

— Большое спасибо, — кивнул Флетч. — И я очень благодарен вам за концерт.

— Мы рады, что вы заглянули к нам, Флетч, — улыбнулся Флинн.

— Я с удовольствием остался бы. Можно мне заехать еще раз?

— А на чем вы играете? — спросил Уинни.

— На пишущей машинке.

— Ударный инструмент, — прокомментировал Флинн.

— Лерой Андерсон сочинил концерт для пишущей машинки, — добавила Элизабет.

— Полагаю, вам не удалось поговорить со мной о том, ради чего вы приехали, — отметил Флинн, прощаясь у двери.

— Нет, — качнул головой Флетч. — Но я не жалею, потому что провел этот час куда как лучше.

— Я знал, что вы это скажете.

— Мы сможем увидеться завтра в вашем рабочем кабинете?

— Конечно.

— Когда удобнее?

— В пять часов. Любой здравомыслящий полисмен в это время сидит на работе. Чтобы избежать транспортной пробки.

— Ладно. Где я вас найду?

— Крэйджи Лейн, девяносто девять. Если вы заблудитесь, детективы в штатском покажут вам дорогу.

Они пожелали друг другу спокойной ночи.

За дверью Флетча встретил стылый, напитанный влагой воздух.

Флетч постоял на крыльце, привыкая к темноте, спиной ощущая тепло дома, из которого он только что вышел, в ушах его еще звучала музыка Бетховена, мысленным взором он видел большие синие глаза Дженни под шапкой вьющихся волос.

В свете уличного фонаря он ясно различал лица двух детективов в штатском, сидевших в машине. Ему показалось, что они с ненавистью смотрят на него.

Один из них снял трубку автомобильного телефона, как раз в тот момент, когда Флетч двинулся вниз по ступенькам. Флинн, должно быть, объяснял детективу, по какой причине Флетч едет в аэропорт. И рекомендовал не предпринимать решительных действий… Ни в чем не мешать Флетчу, но и не пускать его в самолет.

— О Господи, — вздохнул Флетч, шагая к своей машине.

Глава 30

— Флетч!

Никогда раньше он не видел Энди в пальто.

Первый вопрос она задала, едва они обнялись, и он подхватил чемодан невероятных размеров.

— Сильвия здесь?

— Да.

— Сука. Что она делает?

— Не знаю. Я вижусь с ней не часто.

— Где она остановилась?

— В моей квартире.

— О Боже.

— Как ты?

— Ты нашел картины? — ответила Энди вопросом.

— Поговорим об этом в машине. Как ты?

— Что ты хотел узнать о Барте Коннорсе?

— Как ты?

Он вынес огромный чемодан Энди из здания аэропорта, пересек улицу, поднялся по лестнице, дотащил до стоянки, на которой оставил машину.

Детективы в штатском следовали за ними в двадцати ярдах. Шагали они вразвалочку, засунув руки в карманы.

Энди начала задавать вопросы, едва он завел мотор.

— Где картины? Ты знаешь?

— Точных сведений у меня нет. Возможно, они в Техасе. Вроде бы Хорэн купил три картины из коллекции ди Грасси у жителя Далласа, некоего Джеймса Коуни. У него большое ранчо и восемь детей.

— Ты в этом уверен?

— Откуда мне знать? Хорэна на испуг не возьмешь. У него безупречная репутация. Самодовольный подонок, но пока на лжи я его не поймал. Я пытаюсь надавить на него, чтобы выяснить, где Коуни взял эти картины.

— И он скажет?

— Как знать? Если не скажет Хорэну, тогда мы полетим в Техас и спросим у него сами.

— А что ты сделал? Попросил Хорэна найти одну из картин?

— Да. Пикассо.

— И где сейчас эта картина?

— В Бостоне. У Хорэна. О ней я рассказал ему в среду. Он нашел ее в четверг вечером или в пятницу утром. В ночь с пятницы на субботу картину переправили в Бостон самолетом. В субботу я уже увидел ее. А поначалу, когда мы встретились первый раз, он даже сомневался в ее существовании.

— То есть?

— Сомнений у него хватало. Есть ли такая картина вообще? Можно ли ее найти? Принадлежит ли она кисти Пикассо? Продается ли?

— Картина подлинная?

— Да. Я в этом уверен. Хорэн — тоже. Коуни готов ее продать.

Они остановились, чтобы заплатить за проезд по тоннелю. Нырнули под землю.

— Пока Хорэн ведет себя, как и положено профессиональному брокеру, торгующему произведениями искусства. Мне он не нравится, но это личное и не имеет отношения к делу.

Они вырвались из тоннеля. Замелькали стрелки указателей, названия улиц.

— О, я не знаю, куда ехать, — признался Флетч.

— Направо, — ответила Энди. — Поворачивай на Сторроу Драйв.

— Откуда ты знаешь?

Они повернули направо из левого ряда.

— Мы едем на Бикон-стрит, не так ли? Около Гарденс?

— Да, откуда ты знаешь?

— Я жила здесь почти год. Когда училась в Рэдклиффе.

— Где это?

— Кэмбридж. Снова направо. На Сторроу Драйв.

Флетч слушался беспрекословно.

— Почему ты справлялся о Барте Коннорсе?

— Потому что в тот вечер, когда я прилетел в Бостон, в его квартире нашли убитую девушку.

Уличные фонари освещали ее профиль.

— Он не мог этого сделать.

— Больно уж ты уверена.

— Да. Уверена.

— Поэтому я и орал на тебя по телефону, требуя, чтобы ты уехала с виллы. Когда я просил тебя посмотреть, приехал ли он, я не ожидал, что ты останешься там на ночь.

— Тут надо повернуть налево, — предупредила она его перед светофором. — Тогда мы сможем объехать Гарденс. Добрый старый Бостон.

— Полиция решила, что ее убил я.

— Убил девушку? Ты бы тоже этого не сделал. А если бы и убил, то не стал бы перекладывать вину на Барта.

— Благодарю.

— Барт очень тихий. Не обидит и мухи.

— А я-то просил тебя только глянуть на него… Ты, наверное, проверила, какие у него зубы, да?

— Зубы у него, как у любого нормального человека.

— О Господи.

— Так кто ее убил?

— В том-то и дело, Энди, что убил ее скорее всего Барт!

— Не может быть!

— Он находился в Бостоне в тот вечер! Его видели в двух кварталах от дома с девушкой, похожей на убитую, перед тем, как ее убили! У него был ключ от собственной квартиры! Он улетел в Монреаль после того, как ее убили! И не прошло шести месяцев, как он пережил сильнейшее психо-сексуальное потрясение. Его жена ушла к другой женщине, как бы подчеркнув, что не видит в нем мужчину.

— Я знаю, — кивнула Энди. — Он рассказал мне.

— Изумительно!

— И сказал, что ты позвонил, чтобы переложить на него всю вину. Он задал о тебе куда больше вопросов, чем ты — о нем.

— Энди…

— Осторожно, такси… Более того, Флетч, я могу подтвердить, что это «сильнейшее психо-сексуальное потрясение» не причинило ему ни малейшего вреда.

— Можешь, держу пари.

— Мы уже обсуждали этот аспект. И не надо дуться.

— Дуться! Ты же носишь мое обручальное кольцо.

— И что? Очень милое колечко. А кого ты трахнул на этой неделе?

— Я? Что?

— Не слышу ответа. Или ты изменил привычный образ жизни?

— Где же нам поставить машину?

— Вон там. Слева.

— Мне нужно место для двух машин.

Заднее стекло освещали фары автомобиля, в котором ехали детективы.

— Так что я не буду помогать тебе искать доказательства вины Коннорса в преступлении, которое ни один из вас не совершал.

— Какая верность! — хмыкнул Флетч.

— Позвони еще раз Хорэну, — предложила Энди, когда они поднимались в скрипучем лифте.

Глава 31

На шестом этаже Флетч поставил огромный чемодан на пол, чтобы достать ключи и открыть дверь.

Но ее распахнула Сильвия.

Женщины обнялись и затараторили по-итальянски. Флетч отметил, что Сильвия в фартуке. Ему пришлось протискиваться мимо женщин, чтобы попасть в квартиру. Сильвия и Энди продолжали щебетать, словно школьницы, встретившиеся после каникул.

По запахам Флетч понял, что Сильвия приготовила им обед, по времени, вернее, ужин.

Оставив чемодан в прихожей, он прошел в спальню, чтобы позвонить по телефону.

Даже через закрытую дверь до него доносились радостные вскрики. Он набрал номер.

— Мистер Хорэн? Это Питер Флетчер.

— А, слушаю вас, мистер Флетчер.

— Извините, что беспокою вас в воскресный вечер…

— Не беда. Мне звонят отовсюду и в любое время. Вы решили предложить за Пикассо другую сумму?

— Вы переговорили с мистером Коуни?

— Да. Он ответил, что ваше предложение его не заинтересовало.

— И он не хочет обдумать его?

— Нет.

— Он прояснил происхождение картины?

— Нет. Я указал, что вы вправе задавать подобные вопросы. Что вам необходимо знать, откуда взялась у Коуни эта картина. Считаю, сделал все, что мог.

— Но не продвинулись ни на шаг?

— Он не снизошел даже до стандартных ответов. Я имею в виду ссылку на Швейцарию. Лишь отметил, что подлинность картины не может вызывать сомнений.

— Очень даже может.

— Разумеется, нет. Мне, к примеру, ясно, что перед нами подлинник, да и вы сами едва ли будете спорить.

— Понятно.

— Между прочим, мистер Флетчер, наш техасский ковбой удивил меня, буквально слово в слово повторив ваши слова.

— О?

— Картину «Вино, скрипка, мадемуазель» он назвал «великолепным» образчиком наследия Пикассо, добавив, что это «ключевое произведение кубизма».

— О!

— То есть наш ковбой с восемью детьми не дилетант в живописи.

— Не мне с вами спорить, мистер Хорэн. Предложите мистеру Коуни пятьсот двадцать пять тысяч долларов за эту картину.

— Что ж, мистер Флетчер, это уже ближе к истине. Обязательно предложу.

— Как вы помните, с самого начала я предупреждал вас, что мне, возможно, понадобится ваша помощь в розыске и приобретении и других картин.

— Разумеется.

— Не затруднит вас спросить мистера Коуни, нет ли у него еще одной интересующей меня картины.

— То есть вам вновь нужна определенная картина?

— Да. Картина Умберто Боччиони «Красное пространство».

— «Красное пространство»? Вы вновь поставили меня в тупик, мистер Флетчер. От ключевой работы кубизма Пикассо вы переходите к итальянскому футуризму?

— Я знаю.

— Огонь и вода.

— Вернее, вода и огонь, если сохранять вашу последовательность.

— И вновь, как профессионал, я должен предупредить, что мне ничего не известно о существовании такой картины…

— Конечно, конечно.

— С чего вы взяли, что эта картина может принадлежать мистеру Коуни, мистер Флетчер?

— Пусть это останется моей маленькой тайной.

— То есть вы хотите, чтобы я незамедлительно спросил, есть ли у него «Красное пространство»?

— Ну почему незамедлительно. Первым делом скажите ему, что я предлагаю более полумиллиона за Пикассо…

— «Вино…» стоит гораздо дороже.

— Я думаю, и этого предложения достаточно, чтобы затем поинтересоваться второй картиной. Скажите, кто-то, мол, упомянул о ее существовании, и вы хотели бы знать, где она находится.

— Вы толкаете меня на обман?

— Назовем это тактической уловкой, — возразил Флетч. — Мне хочется знать, что он вам скажет.

— Сейчас около восьми часов. Разумеется, по местному времени. Я постараюсь позвонить ему сегодня.

— И перезвоните мне утром?

— Если застану его дома.

— Благодарю вас. Покойной ночи.

Глава 32

Обеденный стол сверкал хрусталем и серебром. Сильвия притушила свет.

— Усаживайтесь, — она сняла фартук. — Я вас обслужу.

Флетч сел во главе стола. Энди, по указанию Сильвии, справа от него. Себе Сильвия приготовила место напротив Флетча.

Флетч наклонился к Энди.

— У тебя нет ощущения, что тебе семь лет?

— А что нас ожидает?

— Суп!

— Первое блюдо, — возвестила Сильвия, появившись из кухни. — Отличный суп.

В плоских тарелках плавали оплывшие по краям бульонные кубики в собственном жиру, окруженные холодной водой.

— Я так и думал, — вздохнул Флетч. — Вы же дали нам большие ложки.

Попытка раздавить кубик кончиком ложки не удалась. По крепости он не уступал мрамору, из которого высекал свои статуи Микеланджело.

Кубик крутился в воде, как танцор танго. Жир выбрасывал отвратительные щупальца, тянувшиеся к краям тарелки.

— Я подумала, что никому из нас не повредит горячий обед. Вкусный и насыщающий. По рецептам американской кухни.

— Не повредит, — эхом отозвался Флетч.

— Тем более, что Энди здорово проголодалась. Так долго лететь над океаном.

— Да, да.

— Да еще эта ужасная промозглая погода.

— Это точно.

— И горячий суп по-американски весьма кстати.

— Кто ж спорит, — ответил Флетч.

— Вам не понравился мой суп? — Сильвия подошла, чтобы забрать тарелки. — Вы его не доели.

— Он очень долго остывал.

— Она не умеет готовить, — сообщила Энди, когда Сильвия унесла тарелки на кухню. — Это все знают.

— Теперь это не новость и для меня.

— А на второе рыба! — возвестила Сильвия. — Хорошая американская рыба.

На его тарелке лежал кусок холодного консервированного тунца и четверть лимона. Флетч поневоле задумался, а кому досталась четвертая четверть.

— О да. Рыба. Я ее узнал. Как хорошо, что вы убрали голову, Сильвия. Терпеть не могу рыбной головы на тарелке. Разве ты не рада, что она убрала голову, Энди?

— Я рада, что она сама вскрыла банку.

— И правильно, — кивнул Флетч. — Странно, но еще никто не додумался включить в столовый набор консервный нож. Мне представляется, на этом можно заработать немало денег.

На своем конце стола Сильвия сияла, как медный таз.

— Да, вкусно, — Флетч пожевал рыбы.

— Семейный обед, — прокомментировала Сильвия.

— Именно так.

— Мы все вместе, как одна семья.

— Как одна семья. Точно подмечено.

— Если бы только Менти был с нами.

— Вот уж кто знал, как оценить вкус рыбы.

— Бедный Менти.

— И ломтик лимона очень кстати, — похвалил Сильвию Флетч. — Вы сами его резали?

— Они нашли его тело, — вставила Энди.

— Где? — спросил Флетч.

— Что? — переспросила Сильвия.

— На пустыре. Неподалеку от Турина. Позвонили из полиции. Перед самым моим отъездом.

— Они нашли Менти? — Сильвия сразу ей не поверила. — Правда?

— Извините, — Энди поникла головой. — Мне не следовало говорить об этом за столом.

— Ты не испортила нам аппетита, — успокоил ее Флетч.

Сильвия заголосила по-итальянски, в какой-то момент даже перекрестилась вилкой, затем выстрелила в Энди залпом длинных вопросов, на которые та отвечала односложно. Когда же вопросы стали короче, Сильвия перешла на французский — язык логики. Ответы Энди, учившейся в Швейцарии, на французском стали еще короче.

Бормоча что-то по-португальски, Сильвия унесла тарелки из-под рыбы на кухню.

— Теперь моя очередь задавать вопросы, — подал голос Флетч.

— Из полиции позвонили, когда я уже уезжала. Они нашли тело в неглубокой могиле, вырытой на пустыре у самого Турина.

— Они уверены, что это твой отец?

— Его возраст, его рост, его вес. Они уверены. Смерть наступила примерно три недели назад.

— Понятно.

Сильвия вошла с тарелками для салата. На них зеленели горки консервированного горошка.

— О, горох, — хмыкнул Флетч.

— Салат! — поправила его Сильвия. — Хороший американский салат.

К гороху она добавила соли. С избытком.

— Мне представляется, что одна из вас, а может, вы обе должны вылететь в Италию, чтобы получить останки.

— Останки? — встрепенулась Сильвия. — Какие останки?

Энди заговорила по-итальянски.

— Об этом не говорят за обеденным столом, — быстро оборвала ее Сильвия.

— И я того же мнения, — поддержал ее Флетч.

— Анджела, почему ты не осталась в Италии, чтобы получить останки отца? — величественно вопросила Сильвия.

— Они потребовались полиции.

— Зачем полиции потребовались останки Менти?

— Они должны кое-что проверить.

— Что можно проверять на теле Менти?

— Они должны исследовать его зубы.

— Причем здесь зубы Менти? Он мертв! Какой смысл их исследовать?

— Это один из способов опознания трупа, Сильвия, — пояснил Флетч. — Тело пролежало в земле три недели.

— О. Если у тела окажутся зубы Менти, они скажут, что это — Менти?

— Совершенно верно.

— Ха! — Сильвия взмахнула вилкой. — У Менти не было зубов!

— Что?

— Менти носил вставные челюсти! У него не осталось ни одного собственного зуба, ни вверху, ни внизу.

— Это точно, — подтвердила Энди. — Как я могла об этом забыть.

— Они могут опознать труп и по вставным челюстям, — нашелся Флетч.

— Откуда вы все это знаете? — Сильвия пристально посмотрела на него.

— Полиция пообещала отдать нам закрытый гроб после того, как закончится опознание, — продолжила Энди. — Мы сможем похоронить его. Когда, не имеет значения. Официально мы его уже похоронили.

— Это ужасно, — вздохнула Сильвия. — Бедный Менти.

Что-то заскворчало на кухне, предупреждая, что на салате из гороха ужин не закончится.

— Ты успела переговорить с адвокатами? — спросил Флетч Энди.

— Да. Я позвонила мистеру Роселли. Он сказал, что это хорошая новость.

— Что твой отец убит?

— Мы знали, что он убит. В этом нас заверила полиция.

— Извини.

— Он сказал, что сможет огласить завещание после того, как получит из полиции соответствующий документ.

— Какой еще документ? — взорвалась Сильвия. — У нас их уже целая куча!

— Они должны провести опознание и подтвердить, что это труп Менти, Сильвия, — резонно заметил Флетч. — Нельзя оглашать завещание, не убедившись, что его автор умер.

— Как бы не так! — Сильвия вновь взмахнула вилкой. — Им просто понадобились зубы Менти! Поэтому мы получим закрытый гроб. Зубов там не будет! Они будут во рту какого-нибудь полицейского инспектора в Турине.

— Сильвия, на кухне что-то горит, — Флетч перевел разговор в другую плоскость.

— О-о-о, — она выскочила из-за стола и метнулась к двери.

— Знаешь, я очень устал, — признался Флетч, когда они остались вдвоем.

— Именно поэтому мы так хорошо обедаем.

— Мне следовало самому позаботиться о еде.

— Да. Следовало.

— Я даже подумать не мог, что Сильвия решится на такой подвиг.

— Я тоже.

Они получили по подгоревшей сосиске, разрезанной пополам и политой кетчупом.

— О, мой Бог, — вырвалось у Флетча.

— Что такое? — Сильвия вновь уселась за стол. Отличная американская еда. Хот дог.[75] С кетчупом!

— Перестань, Сильвия! — не выдержала Энди.

— Мы живем в Америке и должны привыкать к американской еде. Я здесь уже неделю. Так?

— Так, — кивнул Флетч.

— Мерзавец Роселли сказал, что написано в завещании Менти о моих картинах?

— Каких картинах? — спросил Флетч. — Никаких картин нет.

— Картины есть, — Сильвия так далеко наклонилась вперед, что едва не окунула одну грудь в кетчуп. — Мои картины, которые вы ищете. Если вы их не ищете, то что вы тут делаете? Если вы их не ищете, зачем прилетела сюда Анджела? А? Отвечайте мне, мистер Флетч.

— Кажется, мы собрались здесь, чтобы пообедать, — уклонился Флетч от прямого ответа.

— Роселли ничего не говорил о завещании, Сильвия.

— А я влюбился в Дженнифер Флинн, — возвестил Флетч.

К обгорелой сосиске он не притронулся. Как и к кетчупу.

Энди посмотрела на него, занеся нож и вилку над сосиской.

— Я думаю, вам обеим следует вернуться в Рим.

— Нет! — воскликнула Сильвия. — Я остаюсь здесь. Там, где мои картины.

Глядя на Сильвию, Флетч подсчитал, сколько часов ему удалось поспать после прибытия в Америку. Затем подсчитал, сколько часов он бодрствовал.

— Сильвия, картины в Техасе.

— В Техасе?

— В конце недели я и Энди летим в Даллас.

— Хорошо! Я тоже лечу.

— Хорошо! Мы все летим. Как одна семья.

Энди бросила на него испепеляющий взгляд.

— Мне представляется, ты никогда не пробовала техасской томатной приправы, — улыбнулся ей Флетч.

— Томатная приправа, — отозвалась Сильвия. — Вы хотите томатной приправы?

Флетч положил чистую салфетку рядом с тарелкой. Сосиска так и осталась нетронутой.

— К сожалению, я не могу остаться и помочь вам помыть посуду. Я иду спать.

— Спать? — на лице Сильвии отразилась обида. — Вы не хотите десерт?

— Только не говорите, что вы приготовили. Пусть он мне приснится.

Флетч прошел в одну из комнат для гостей, закрыл дверь, разделся и залез под простыню.

Перемежаемое возгласами щебетание на итальянском, французском, португальском и английском, доносящееся сквозь толстые стены, убаюкало Флетча, и он погрузился в голодный сон.

Глава 33

— Привет, крошка, — Флетч откатился к стене.

Энди улеглась рядом. В окна струился яркий свет.

Белая простыня подчеркивала загар ее руки, плеча, шеи.

Ладонь правой руки Флетча легла на грудь Энди, соскользнула вниз, к ногам.

— Как хорошо, что ты снова рядом, — пробормотал Флетч.

Должно быть, она прошла через ванную, общую для двух комнат для гостей.

Его язык коснулся губ Энди. Рука привлекла ее ближе.

— Где ты был прошлой ночью? — спросила Энди.

— Когда?

— В два часа. В три. В постели тебя не было.

— Я пошел прогуляться. После сытного обеда.

В действительности между двумя и тремя часами утра он менял местами номерные знаки автофургона и «форда».

— После того сытного обеда, — Энди захихикала.

— В Канья ты спала в моей постели? — спросил Флетч.

— Конечно. В нашей постели.

— Я голоден.

Энди вопросительно посмотрела на него.

— Это же твоя квартира.

— Да.

— Тогда почему Сильвия в спальне, а мы с тобой — в комнате для гостей?

— Я не знаю.

— Чего ты не знаешь?

— Могу только привести латиноамериканское выражение: «Я проиграл битву на улице».

— Тут произошла революция?

— Считай, что да. Причем в мое отсутствие.

— Как это?

— Пару ночей я провел вне дома.

— И где же ты был?

— Работал.

— Работал?

— В газете. Мой давний друг по «Чикаго пост» теперь перебрался в Бостон. У него не хватало людей, и он попросил меня помочь. Горел Чарльзтаун.

— И ты согласился?

— Почему нет?

— Разве ты не мог отказаться?

— Мог, но не захотел. Душой я по-прежнему журналист. Кроме того, Джек разрешил мне ознакомиться с картотекой. Я просмотрел все материалы по Хорэну.

— Джек?

— Джек Сандерс.

— Я сомневаюсь, что Чарльзтаун горел две ночи.

— Что ты хочешь этим сказать?

— На вторую ночь твой приятель мог справиться с нехваткой персонала и без тебя.

— К чему ты клонишь?

— Ты сказал, что отсутствовал две ночи.

— Неужели?

— Где ты провел другую ночь?

— Какую другую?

— Тебя не было только одну ночь?

— А…

— Если тебя не было только одну ночь, как Сильвии удалось оккупировать спальню?

— Гм…

— Как она вообще попала туда?

— Кто? Сильвия?

— Ты спал с Сильвией?

— Кто? Я?

— Вот видишь, Флетч.

— Видишь что?

— И не нужно на меня дуться.

— Я на тебя дуюсь?

— Из-за Барта.

— О да, Барт-Потрошитель.

— Он нуждался в помощи, Флетч.

— Держу пари.

— Ты знаешь, почему его покинула жена?

— До меня доходили кое-какие слухи.

— Да еще девушка, которую он хотел взять в Канья наотрез отказалась ехать.

— Знаю. Я нашел ее тело. Ей следовало согласиться.

— Барт никого не убивал.

— Энди, Рут Фрайер убил один из трех человек. Я знаю наверняка, что не убивал ее, а в списке из двух оставшихся кандидатов Барт занимает первую строчку.

— Расскажи мне о Сильвии.

— Какой Сильвии?

— Я тебя слушаю.

— Энди, ты, похоже, сильно заблуждаешься.

— Отнюдь. Ты еще не проиграл ни одной «битвы на улице».

— Потому что знаком только с одной Сильвией.

— Что случилось?

— Меня изнасиловали.

— Как мило.

— Да, недурственно.

— Я тебе не верю.

— Можешь поверить. Ты, наверное, догадываешься, что картины нужны ей не меньше, чем тебе.

— Она их не получит, не так ли?

— Я знаю, что она может предложить. Теперь твоя очередь делать ставку.

— Ты знаешь, что я могу предложить.

— Ты более костлявая.

— Тебе это нравится. Костлявость.

— Я это говорил?

— Раз или два.

— А если я врал?

— Это известно только Богу.

— Для двух друзей, которые не виделись целую неделю, мы слишком долго говорим.

— Я не привыкла заключать сделки в постели.

— О, тогда просто пожалей меня.

— С чего тебя жалеть?

— Меня изнасиловали. Мне нужно вернуть сексуальную уверенность.

— Она уже вернулась к тебе. Я это чувствую.

— Видишь, как благотворно действует на меня твое присутствие?

Глава 34

Флетч доканчивал вторую порцию яичницы с ветчиной, когда зазвонил телефон. Встав из-за стола, Флетч направился в кабинет.

Шел одиннадцатый час, и Сильвия уже отправилась по своим делам. Как полагал Флетч, она обходила местные галереи со списком картин ди Грасси в руке, надеясь напасть на какую-либо из них.

В безоблачном холодном октябрьском небе сияло солнце.

За завтраком Флетч и Энди решили погулять по старым улочкам. Энди пообещала познакомить его с американской историей.

Звонил Хорэн.

— Мистер Флетчер, я смог дозвониться до мистера Коуни вчера вечером, но вам перезванивать не стал, потому что было очень поздно.

— И правильно сделали. Я лег спать довольно-таки рано.

— Собственно, у меня не было особого повода беспокоить вас.

— О?

— Он сказал, что его не заинтересовало и ваше новое предложение. Он полагает, вы и близко не подошли к той черте, за которой начинаются переговоры.

— Вы напомнили ему о восьми детях, которых надо кормить?

— Он считает, что эта картина Пикассо стоит как минимум миллион долларов.

— У него очень прожорливые дети. Я-то думал, что в Техасе мясо дешевле.

— Я не знаю, продолжите ли вы переговоры, но, полагаю, вам нужно время, чтобы подумать.

— А как по-вашему? Продолжать переговоры?

— Думаю, что да. Во всяком случае, стоит сделать еще одно предложение. Я, конечно, не представляю себе, сколько вы готовы выложить за одну картину.

— Вы сделаете это предложение от себя, если я откажусь?

— Мистер Флетчер, кажется, я допустил ошибку… Приношу извинения… Не следовало мне говорить вам, что я, возможно, захочу приобрести эту картину, если вы ее не возьмете. Я — ваш брокер, и покупатель ни в коем случае не должен ощущать, что брокер готов перебить его цену ради собственной выгоды.

— У меня возникали подобные мысли.

— Будем считать, что вы неправильно истолковали мои слова. Я имел в виду следующее. Если ваши переговоры закончатся безрезультатно, какое-то время спустя, не завтра, разумеется, а по прошествии нескольких месяцев, а то и полугода, я могу вновь обратиться к мистеру Коуни с предложением продать картину, от себя или от лица другого клиента.

— Понятно.

— И пока ваши переговоры с мистером Коуни продолжаются, будьте уверены — ни я, ни любой другой из моих клиентов не являются вашими конкурентами. И я приложу все силы, чтобы ваши переговоры завершились успешно.

— Так что вы мне посоветуете?

— Мне кажется, вам стоит подумать. Спешить нет нужды. После того, как вы взвесите, сколько денег вы можете выложить за одну картину, я назову мистеру Коуни новую цифру, если, разумеется, получу на то ваше указание.

— И сколько?

— Вы о новой цифре? Полагаю, восемьсот тысяч долларов.

— Я это обдумаю.

— Конечно, мистер Флетчер. Звоните мне в любое время.

— Как насчет другой картины?

— Какой картины?

— Боччиони. «Красное пространство».

— О. Тут мы промахнулись.

— Правда?

— Мистер Коуни слыхом не слыхивал об Умберто Боччиони.

— Удивительно.

— Вероятно, вы получили ложную информацию.

— В это трудно поверить.

— В нашем деле случается и не такое, мистер Флетчер. Тот, кто сказал вам, что картина Боччиони у мистера Коуни, ошибся. Позвоните мне, как только примете решение насчет Пикассо.

— Обязательно.

Энди убирала со стола грязные тарелки.

— Это Хорэн, — пояснил Флетч. — Наш человек в Техасе никогда не слышал об Умберто Боччиони.

Глава 35

Надеясь, что детективов в штатском не удивит его решение воспользоваться не «фордом», а такси, Флетч поехал на Крэйджи Лейн.

Здание полицейского управления, сложенное из серого камня, возвышалось у самой Бостонской гавани. Внутри стены, как того требовала инструкция, покрывала зеленая краска, деревянный пол чуть пружинил под ногами.

Дежурный полицейский указал ему на лестницу с деревянными перилами. На втором этаже, в нише, Гроувер пил чай. Он и провел Флетча в кабинет Флинна.

Флинн сидел за старым деревянным столом, а за его спиной через три сводчатых, почти как в кафедральном соборе, окна открывался вид на гавань. Несколько стульев с деревянными спинками, да длинный стол для совещаний у дальней стены дополняли обстановку.

— Вас не затруднит принести мистеру Флетчеру чашечку чая, Гроувер? — Флинн поднялся, чтобы пожать руку Флетчу. — Присаживайтесь, мистер Флетчер. Чувствуйте себя как дома.

Гроувер поставил на край стола две чайные чашки и вышел за третьей.

— За чаем лучше беседуется, — улыбнулся Флинн.

Флетч пододвинул один из стульев и сел так, чтобы свет из окон не бил в глаза.

— У вас тут уютно.

— Я знаю, — добродушная улыбка все еще играла на губах Флинна. — Я заглянул к вам в выходной, в субботу, вы заглянули ко мне в выходной, в воскресенье. Как говорится, в свободное от работы время. Я узнал, что вы не только репортер и убийца, но и любитель подглядывать в чужие окна. Неужели этим и ограничится наш улов?

Гроувер поставил перед Флетчем чашку чая, не спросив, хочет ли тот сахара или молока, взял свою чашку и сел за длинный стол.

— Вы хотите, чтобы я записывал ваш разговор, инспектор?

— Пожалуй, что да. Я думаю, мистеру Флетчеру есть что сказать, и пусть его слова останутся на бумаге.

— Как продвигается другое расследование? Я имею в виду убийство члена Городского совета.

— Медленно, — признал Флинн. — И отнимает ужасно много времени.

— Теперь относительно Рут Фрайер…

— Вернее, убийства Рут Фрайер.

— Да. Я хочу, чтобы вы вычеркнули меня из списка подозреваемых.

— Вам нужно слетать в Техас.

— Возможно.

— Мы вычеркнем вас из списка, как только найдем на ваше место более подходящего кандидата.

— Как я понимаю, в последние дни и в этом расследовании вы не достигли особого прогресса.

— Как вам это нравится, Гроувер? Наш кандидат в обвиняемые теряет терпение. А поначалу он так надеялся на компетентность полиции Бостона.

Склонившись над столом, Гроувер что-то писал в блокноте.

— Я, конечно, не забываю, что у вас есть и другие дела.

— Одно или два. Не более того.

— А политики и пресса давят на вас, требуя поскорее найти убийцу члена Городского совета.

— Сами видите, мне есть чем оправдаться.

— Но в данной ситуации я — жертва. Я не убивал Рут Фрайер.

— Все убийцы так говорят.

— А расследование тянется уже неделю.

— Мистер Флетчер, отдел жалоб на первом этаже. Маленькая такая комнатка с прозрачными стенами.

— Другой человек на моем месте еще на прошлой неделе нанял бы частных детективов…

— Вы же и прежде проводили расследование самостоятельно, поэтому сами выяснили, что к чему. Так?

— Да.

— И пришли к какому-то выводу?

— Думаю, пришел.

— Вам нужно время, чтобы заточить карандаш, Гроувер? О, у вас ручка. Постарайтесь не упустить ни слова.

— Итак, — начал Флетчер, — вероятнее всего, хотя и не обязательно, у убийцы был ключ от квартиры. Полагая, что Барт Коннорс в Италии и квартира пуста, Рут Фрайер могла прийти одна или с кем-то еще, чтобы воспользоваться квартирой для удовлетворения своих сексуальных аппетитов. Или, не зная, что Коннорс отправился в Италию, чтобы удивить его. У нее мог быть ключ, который потом взял убийца. Или Джоан Уинслоу, уже прилично набравшись, могла пустить ее в квартиру Коннорса.

— Все это маловероятно, — возразил Флинн. — Уинслоу в это время была в «Снегире». Рут Фрайер, войдя, увидела бы в прихожей ваши чемоданы, заметила бы, что на бирках написано Питер Флетчер и покинула бы квартиру, с какими бы намерениями она не пришла туда. Мистер Флетчер, я полностью отвергаю идею самоубийства.

— Аргументов у вас немного, но я с вами согласен. Далее необходимо задаться вопросом, а у кого были ключи от квартиры? У меня, — он загнул мизинец. — Миссис Сэйер, которую вы допрашивали…

— Она чиста, как Ева.

— … Джоан Уинслоу…

— Она вообще ни на что не способна, не говоря уж об убийстве.

— … Барта Коннорса…

— Вот это достойный кандидат в убийцы. Как же мы не подумали о нем, Гроувер?

— … и Люси Коннорс.

— Люси Коннорс?

— Давайте начнем с Барта Коннорса.

— Вы подозревали его с самого начала. Так напирали, что убийца — именно он. Я даже пожалел этого парня.

— Напирал, — согласился Флетч. — Шесть месяцев назад Барт Коннорс перенес сексуально-психологическое потрясение. Жена ушла от него к женщине. Миссис Сэйер говорит, что после этого он стал гоняться за женщинами. Приводил их к себе в квартиру одну за другой. Мы думали, что он улетел в Италию в воскресенье. Он же покинул Бостон лишь во вторник, в половине десятого вечера, улетел в Монреаль, а уж оттуда — в Рим. Довольно необычный маршрут, знаете ли. А перед самым убийством Джоан Уинслоу видела его в баре в двух кварталах от квартиры с девушкой, в которой она опознала Рут Фрайер.

— Она — ненадежный свидетель. И любой адвокат за несколько минут не оставит камня на камне от ее показаний.

— Флинн, разве Барт Коннорс — не убийца?

— Не знаю.

— Нам известно, что он отложил отлет в Италию, пытаясь уговорить какую-то девушку отправиться с ним. Девушку, которая отказалась наотрез.

— И все-таки мне не верится. Он — бостонский адвокат, работает в солидной фирме.

— Все это означает только одно — ему хватило ума переложить вину на другого.

— Я не понимаю, почему он выбрал такой сложный путь. Он мог бы выволочь тело из квартиры и бросить в каком-нибудь переулке.

— Он не мог опоздать на самолет. В округе его хорошо знают. Еще не стемнело. Он знал о моем приезде.

— Звучит убедительно. Но в тот вечер у Рут Фрайер не было половых связей.

— В этом все дело, Флинн. Ее отказ отдаться ему после разрыва с женой вывел его из себя.

— Это возможно.

— Откровенно говоря, Флинн, мне кажется, вы не придали должного внимания вероятности того, что убийца — Коннорс.

— Гроувер, давайте повнимательнее приглядимся к тому, что преступником может оказаться Коннорс.

— Кстати, вам, должно быть, неизвестно, что приятель Рут Фрайер, его зовут Клей Робинсон, прилетел из Вашингтона во вторник вечером, чтобы провести с Рут несколько дней.

— Правда? Гроувер, наша некомпетентность становится вызывающе заметной.

— Допустив, что Рут Фрайер была знакома с Бартом Коннорсом и знала, что он уехал в Италию, почему не предположить, что она привела Клея Робинсона в квартиру Коннорса.

— С какой стати, в Бостоне полно отелей.

— В квартире куда уютнее.

— А разве ей не пришлось бы объяснять этому Клею, откуда у нее взялся ключ от райского гнездышка?

— Наверное, пришлось бы.

— Насколько нам известно, мистер Флетчер, ключа у нее не было. Ваши чемоданы стояли в прихожей…

— Ладно. Теперь перейдем к Джоан Уинслоу.

— Мой Бог, Гроувер, у меня такое впечатление, что мы попали на лекцию одного из гарвардских профессоров.

— Флинн, мне надоела роль подозреваемого в убийстве.

— Как я понимаю, у вас есть веские основания полагать, что эти картины в Техасе, — голос Флинна едва перелетал через стол. — Вы хотите поехать туда.

— Инспектор, я не расслышал, что вы сказали, — вмешался Гроувер.

— Так и было задумано. Продолжайте, мистер Флетчер.

— У Джоан Уинслоу есть ключ от квартиры. Она любила Барта Коннорса. Страстно. Он же дал ей от ворот поворот. И она лютой ненавистью ненавидела молоденьких девчушек, которых он приводил в дом.

— Но как все это выстраивается во времени и пространстве.

— Не знаю. Джоан Уинслоу услышала, что в квартире Барта кто-то есть, она знала, что Барт в Италии, пошла посмотреть, кто там, увидела голую Рут, решила, что та дожидается Барта. Джоан охватила пьяная ярость, она схватила бутылку и огрела Рут по голове.

— Кто убрал остальные бутылки? Переставил их в буфет?

— Джоан Уинслоу. Она не раз бывала в квартире. Знала, где что стоит. И мой приезд, скорее всего, не составлял для нее секрета. Она увидела мои чемоданы и поняла, что я скоро должен вернуться. А может, просто хотела подставить Барта Коннорса.

— Это тоже вариант.

— Джоан Уинслоу пошла даже дальше меня, чтобы возложить вину на Барта Коннорса. Она показала, что перед самым убийством видела его с Рут Фрайер в баре.

— Когда мы начнем анализировать улики против вас? Гроувер в нетерпении.

— Я думаю, с этим вы справитесь сами. Вы определили меня главным подозреваемым, но потом сделали очень немного.

— Так чего же мы не сделали?

— Это я вам могу сказать. Вы не нашли ключ от номера отеля, в котором жила Рут Фрайер.

— Между прочим, вы так и не отдали его мне.

— Он вам не потребовался. Вы не знали, что у Джоан Уинслоу есть ключ от квартиры Барта Коннорса.

— Тут мы недоглядели. Сказалась моя неопытность.

— Вы не знали, что у Рут Фрайер есть парень, Клей Робинсон, и во вторник днем он прилетел в Бостон.

— Как мы могли об этом узнать?

— Вы не побеседовали с Бартом Коннорсом.

— О. Опять он. Вы как заезженная пластинка, которую заедает на одном и том же месте.

— А о самом главном направлении ваших поисков вы даже не подумали!

— Мы расследуем убийство члена Городского совета…

— Я не хочу оказаться в тюрьме, Флинн, только потому, что вас отвлекают.

— Ну и задали вы мне жару. Совсем как Гроувер. Более опытному полицейскому такой нагоняй мог и не понравиться.

— Извините, Флинн, но я хотел бы уехать из Бостона.

— Вы уже упоминали об этом.

— Люси Коннорс, — произнес Флетч.

— О да. Люси Коннорс.

— У нее есть ключ от квартиры.

— Правда? Вы говорили с ней?

— Да.

— Как интересно. Когда это могло быть? Она живет в Бруклине?

— Да.

— Ага. Вы были у нее в воскресенье утром, перед тем, как заехать ко мне.

— Флинн, Люси Коннорс прилетела в Бостон из Чикаго во вторник днем рейсом «Транс Уорлд Эйрлайнс».

— Мой Бог!

— Более того, она нашла предлог для задержки. А задержалась она на два или три часа.

— Вы молодец, мистер Флетчер. Просто молодец.

— Она признает, что подвержена приступам ярости. Бывало, она била своего мужа. Он приходил на работу в синяках и царапинах. Она и ее подруга практикуют сексуальный садизм.

— Вы, должно быть, были прекрасным специальным корреспондентом, мистер Флетчер, раз выяснили, чем двое людей занимаются в постели.

— Люси Коннорс прилетает в Бостон. Ее внимание привлекает встречающая стюардесса, Рут Фрайер. Люси заговаривает с ней, возможно, рассказывает о своем магазинчике. Рут молода и неопытна, у нее и в мыслях нет, что у этой женщины, старше по возрасту, могут возникнуть сексуальные желания по отношению к ней. Они едут в отель Рут, там девушка переодевается. Она не дожидается Клея Робинсона, потому что не подозревает о его грядущем приезде. Рут, стюардессе, постоянно перелетающей с места на место, скучно в городе, которого она не знает. Она должна выйти замуж через месяц-другой, а тут женщина приглашает ее пообедать, приятно провести вечер. Почему бы нет? С женщиной она чувствует себя в полной безопасности.

— Действительно, молоденькая девушка не может мыслить иначе, — признал Флинн.

— Мужчина и женщина могут снять номер в отеле, но если две женщины желают поселиться в одном номере, это все еще вызывает удивление.

— И тут вы правы.

— Люси Коннорс не может пригласить Рут к себе домой, потому что там ждет Марша.

— Поэтому, зная, что Барт в Италии, решает воспользоваться квартирой, на которую имеет полное право, поскольку официально они не разведены. О вашем приезде она или не знает, или плюет с высокой башни. Так или иначе, она приводит Рут Фрайер в квартиру Коннорса.

— Именно так. А оказавшись в квартире, Рут неожиданно для себя осознает, что ее соблазняют. Она молода, собирается замуж и вообще не такая. Предпочитает мужчин. Она сопротивляется. С нее срывают платье. Она бежит через прихожую. Люси, которой нравится такая игра, за ней следом. К тому же, у Люси нет большого опыта по соблазнению девушек. Она теряет голову. Может, Рут, сопротивляясь, причиняет ей боль. Может, от ярости Люси просто теряет контроль над собой.

— И бьет малышку Рут бутылкой по голове.

— Тщательно вытирает бутылку и ставит на место. Убирает остальные бутылки на самую расходную полку, зная, что миссис Сэйер обязательно будет их переставлять. Впрочем, ее отпечатки пальцев ни у кого не вызвали бы ни малейшего подозрения.

— И приносит в гостиную кувшин с водой, не сомневаясь, что любой нормальный мужчина, вернувшись домой и увидев на полу мертвую девушку, первым делом потянется к спиртному. И оставит отпечатки пальцев на орудии убийства.

— Совершенно верно.

— Чертовски умно. Как вам удалось разговорить Люси Коннорс?

— Я представился репортером одного журнала.

— Ясно. Похоже, ваши успехи поболе наших.

— Меня с самого начала озадачил сексуальный аспект преступления, — добавил Флетч. — Убитая нагишом. Красотка. И вскрытие, тем не менее, показывает отсутствие половых контактов.

— Меня тоже это удивило.

— Экспертиза и не найдет никаких свидетельств полового контакта, если его участницы — лесбиянки.

— Мой Бог, и все это лежало на самой поверхности.

— У Люси есть ключ. Она и Рут были в аэропорту в одно и то же время. Рут ей приглянулась. Они не могли снять номер в отеле, не привлекая внимания. Люси способна на насилие. Рут, должно быть, сопротивлялась.

— Арест, — Флинн встал. — Немедленный арест.

— Дом 58 по Фестон-стрит, — поднялся и Флетчер. — Квартира 42. На имя Марши Гауптманн.

— Вы все записали, Гроувер?

— Да, инспектор.

— А теперь, Фрэнк, могу я попросить вас об одолжении.

— Похоже, я у вас в долгу.

— Уберите ваших громил.

— Обязательно. Гроувер, прикажите незамедлительно прекратить слежку за мистером Флетчером.

— Хорошо, сэр.

— Сегодня вечером вы дома, мистер Флетчер?

— Пока никуда не собирался.

— Может, я позвоню вам, расскажу, как идут дела.

— Буду вам очень признателен.

— Разумеется, будете, мистер Флетчер. Я в этом уверен.

Глава 36

И Энди, и Сильвия рассыпались в комплиментах, когда Флетч вышел к ним в джинсах, высоких шнурованных ботинках, темно-синем свитере под горло, ветровке и морской фуражке. Он сказал, что намерен прогуляться, но вернется к обеду.

И не вернулся.

Несмотря на то, что Флинн приказал прекратить слежку, спустился он вниз черным ходом и скоренько добрался до гаража на Речной улице.

В черном автофургоне выехал на Ньюбюри-стрит и взял курс на запад. В окнах двух верхних этажей дома 60 горел свет. Флетч пересек Массачусетс-авеню и отправился дальше знакомой дорогой, правда, на этот раз один, а не следом за Хорэном.

Проезжая мимо загородного дома последнего, он отметил, что все лампы потушены. Не останавливаясь, Флетч добрался до центра Уэстона. Затормозил у будки телефона-автомата рядом с аптекой. Посмотрел на часы.

Пять минут десятого, понедельник, вечер. Он находился в Массачусетсе уже шесть суток и почти шесть часов.

В аптеке горел свет, но Флетч видел, что она закрыта.

Войдя в будку, он набрал бостонский номер Рональда Райсона Хорэна.

Трубку сняли после первого же звонка.

— Мистер Хорэн, — Флетч говорил, жуя резинку и зажав большим пальцем левую ноздрю. — Полиция Уэстона. Сработала система сигнализации в вашем доме. На пульте зажглась лампочка.

— Есть кто-нибудь в доме?

— Думаю, да. Грабитель.

— А полиция?

— Мы вышлем патрульную машину. Как только свяжемся с ней.

— Что значит, как только свяжетесь с ней?

— Они не выходят на связь. Не отвечают на наши запросы.

— О Господи! Для чего вы там сидите? Немедленно пошлите кого-нибудь к дому!

— Да, конечно. Посмотрим, что я смогу сделать.

— Я сейчас приеду.

— Хорошо. Вы знаете, где находится полицейский участок?

— Я поеду не в полицейский участок, идиот! Я поеду к своему дому!

И Хорэн бросил трубку.

Флетч не спеша доехал до дома Хорэна, обогнул дом и гараж, задним ходом загнал черный автофургон под навес для тракторов, выключил фары и подфарники.

В ярком лунном свете вернулся к дому. Без труда нашел увесистый булыжник. Поднялся на крыльцо черного хода, выходящее во двор, тщательно следя за тем, чтобы нигде не оставлять отпечатков пальцев, еще раз внимательно осмотрел систему сигнализации. На двери в лунном свете блестели шесть небольших стеклянных панелей. На каждой змеились по два проводка.

Осторожно, чтобы не порезаться, Флетч разбил булыжником панель у дверной ручки, оборвал оба проводка.

И тут же тишину ночи разорвал сигнал тревоги. А на пульте в полицейском участке Уэстона вспыхнула лампа.

Сойдя с крыльца, Флетч зашвырнул булыжник в кусты. Пересек подъездную дорожку и спрятался среди деревьев. Двор и задний фасад дома лежали перед ним как на ладони.

Скоро на шоссе показались быстро приближающиеся фары «роллс-ройса». Большой автомобиль притормозил у поворота, свернул с шоссе, покатил к дому.

Хорэн развернул «роллс» так, чтобы фары освещали дверь черного хода. Выскочил из машины, взбежал на крыльцо. Под ногами заскрипели осколки стекла. Хорэн наклонился, чтобы получше разглядеть разбитую панель. Достал из кармана ключ, открыл замок, вошел в дом.

В кухне зажегся свет.

Мгновение спустя наступила тишина: Хорэн отключил систему сигнализации.

В окнах, выходящих на фасад, свет так и не зажегся.

По слабому отсвету Флетч понял, что Хорэн включает лампы в коридорах, на лестнице на второй этаж. Потом ярко осветились два окна на втором этаже.

С шоссе донесся шум.

К дому свернула патрульная машина с включенными маячками. Сирена безмолвствовала.

Хорэн потушил свет на втором этаже.

Патрульная машина встала в затылок «роллсу». Из нее вылезли двое полицейских.

На крыльце появился Хорэн.

— Вы — мистер Хорэн?

— Почему вы так задержались?

— Мы приехали, как только поступил вызов.

— Как бы не так. Я добрался из Бостона быстрее вас.

— Это ваш автомобиль?

— Что вам до этого? Какого черта я плачу налоги, если от вашей охраны никакого проку?

Полицейские поднялись на крыльцо.

— Вы платите налоги, мистер Хорэн, потому что это ваш долг.

— Как вас зовут?

— Патрульный Кэбот, сэр. Табельный номер 92.

— Стекло разбито, Чак, — подал голос второй полицейский.

— О Господи, — выдохнул Хорэн.

— Что-нибудь пропало? — осведомился Кэбот.

— Нет.

— Должно быть, их отпугнул сигнал тревоги.

— Только сигнал и мог их отпугнуть. Больше некому, — огрызнулся Хорэн.

— Мы можем забить дыру фанерой, — заметил второй полицейский.

— Давай-ка посмотрим, что у нас тут делается.

Теперь свет по очереди зажегся во всех комнатах. Хорэн водил гостей по дому.

От земли тянуло холодом. Флетч чувствовал его через подошвы.

Трое мужчин возились с дверью черного хода. Полицейские помогали Хорэну прибить кусок фанеры к разбитой панели.

— Вы живете здесь или в Бостоне?

— И там, и там,

— Утром вам нужно первым делом заменить панель, — посоветовал Кэбот.

— Не указывайте мне, что делать, — отмахнулся Хорэн.

Полицейские спустились с крыльца, направились к патрульной машине.

— Надеюсь, в следующий раз вы приедете быстрее, — бросил им вслед Хорэн.

Патрульная машина развернулась, поехала к шоссе. Маячки на крыше погасли.

Хорэн вернулся в дом. Потушил везде свет. Вышел на крыльцо. Захлопнул, закрыл на ключ дверь черного хода. Не спеша спустился по ступенькам, сел за руль, подал «роллс» назад и поехал к шоссе.

Как только задние огни «роллса» скрылись вдали, Флетч перебежал подъездную дорожку, взлетел на крыльцо.

Обернув руку носовым платком, через разбитую панель надавил на фанеру. Закрепленная лишь на нескольких гвоздях, она легко подалась и упала на пол кухни.

Просунув руку, Флетч открыл замок изнутри. Вошел в кухню, тут же зажег свет.

Дом находился в темноте не больше двух-трех минут. Поэтому соседи, если они и наблюдали за происходящим, могли бы решить, что в доме по-прежнему хозяева. На это, во всяком случае, рассчитывал Флетч.

Зажигая по пути лампы, он поднялся на второй этаж, в ту комнату, где ранее побывал Хорэн. Она, похоже, не предназначалась для проживания. Внимание Флетча сразу привлек стенной шкаф.

Флетч распахнул дверцы. Удивился размерам стенного шкафа, более напоминающего темную комнату. Нашел на стене выключатель, под потолком вспыхнула лампочка.

В центре комнаты, на полу, стояла лошадь Дега. У стены, в трех местах, прислоненные друг к другу, накрытые пыльными полотнищами — картины.

Флетч стянул одно из полотнищ. Вынес две картины из стенного шкафа.

Пикассо и Модильяни.

Он нашел коллекцию ди Грасси. Пятнадцать картин и одну лошадь.

Картины Пикассо и Модильяни Флетч снес вниз, оставил на кухне, а сам бросился к автофургону.

Подогнал его к крыльцу и открыл дверцы грузового отсека.

Перенес две картины из кухни, уложил их на брезент.

На погрузку у Флетча ушло полчаса.

Перед тем как уйти из дома, он закрыл дверцы стенного шкафа, протер ручку носовым платком, погасил везде свет, каждый раз протирая выключатель. В кухне установил на место кусок фанеры, вогнав все гвозди в пробитые ранее отверстия. Затем захлопнул входную дверь.

Возвращаясь в Бостон, Флетч тщательно следил за тем, чтобы не превышать допустимую скорость. Объяснения с дорожной полицией не входили в его планы.

Глава 37

— Мистер Флетчер? Это Фрэнсис Флинн.

— Слушаю вас, инспектор.

— Я вас не разбудил?

До полуночи оставалось еще четверть часа.

— Как раз принимал душ, инспектор.

— Я как раз выписал два ордера на арест. Так, кажется, должен выражаться настоящий полицейский?

— Не знаю, инспектор.

— Во всяком случае, именно этим я сейчас занимаюсь.

— Я рад, что расследование близится к завершению.

— Первый ордер на арест Рональда Райсона Хорэна, обвиняемого в убийстве Рут Фрайер.

Флетч продолжал слушать, но Флинн больше ничего не сказал.

— Что?

— Хорэн убил Рут Фрайер. Вы мне не верите?

— Нет.

— Однако это так.

— Не может быть. Хорэн?

— Он самый. В данный момент его везут в полицейское управление, где и арестуют. Никогда не знаешь, что у человека за душой. А с виду такой респектабельный джентльмен, — Флетч слушал, затаив дыхание. — Нам пришлось ждать, пока он вернется домой. Он объяснил свое отсутствие желанием прокатиться на автомобиле под луной. И, разумеется, нам пришлось искать предлог для встречи с ним. Просто так он никого не принимает. Вот я и сказал ему, что хочу предложить на продажу маленький пейзаж Форда Мэдокса Брауна. Я ничего не перепутал? Его картина висит у вас на стене?

— Да.

— И я сказал, что это картина девятнадцатого века, чтобы он не принял меня за дилетанта. Я не ошибся?

— Нет, инспектор.

— Я тоже так понял, потому что он согласился встретиться со мной. Об истинной цели нашего визита ему сообщил Гроувер. Парню очень нравится говорить людям, что они арестованы, особенно, если речь идет об убийстве.

— Инспектор, что-то я…

— Второй ордер — на обыск его домов на Ньюбюри-стрит и в Уэстоне. Цель обыска — поиск коллекции ди Грасси.

— Уэстоне? Что за дом в Уэстоне?

— У Хорэна есть дом в Уэстоне. Это маленький городок в двенадцати милях к западу от Бостона. Так утверждает Гроувер.

— В справочнике «Кто есть кто» нет упоминания о доме в Уэстоне.

— Я думаю, мистер Хорэн не любит делиться подробностями своей личной жизни. В телефонном справочнике, к примеру, его номер тоже не значится.

— Так как же вы узнали, что у него есть дом в Уэстоне?

— У нас есть свои источники информации, мистер Флетчер.

— Инспектор, я…

— Вот о чем я хочу вас попросить. Такой известный специалист по искусству, как вы, без труда определит картины, принадлежащие ди Грасси. Не присоединитесь ли вы к охоте за сокровищами? Сейчас я нахожусь в Галерее Хорэна.

— Правда?

— Да. Мы ее осмотрим, а ничего не найдя, вместе съездим в Уэстон и пройдемся по тамошнему дому Хорэна.

— Мы?

— Разумеется, если вы не возражаете.

— Инспектор, с чего вы решили, что картины ди Грасси у Хорэна? Он лишь брокер, посредник, работает по заказам клиентов.

— Я послал к вам Гроувера. Он будет у вашего подъезда через несколько минут, если уже не приехал. Если вы скоренько оденетесь и разрешите ему доставить вас сюда, хотя уже и очень поздно, я буду вам крайне признателен.

— Инспектор, в ваших рассуждениях…

— Я знаю, мистер Флетчер. Вы заметили в них ошибку. Почему бы вам не приехать, и мы вместе исправим ее?

— Конечно, инспектор.

— Вот и отлично.

Флетч не сразу положил трубку. Ладони его рук покрывал пот.

В комнате для гостей он быстро снял джинсы и свитер, достал из шкафа твидовый костюм.

— Кто это? — спросила из постели Энди.

— Полиция. Флинн.

— Куда ты собрался?

— Он арестовал Хорэна за убийство Рут Фрайер.

Энди села.

— Той девушки?

— Он сошел с ума.

С Сильвией, в ночной рубашке, он столкнулся в коридоре. Проскочил мимо, не отвечая на ее вопросы: «Что случилось? Куда это вы? Анджела! Что случилось?»

Вниз Флетч сбежал по лестнице, не дожидаясь лифта. Перед подъездом, во втором ряду стоял четырехдверный черный «форд». Флетч искоса глянул на черный автофургон, застывший у тротуара перед его взятой напрокат легковушкой.

Он сел рядом с водителем.

Гроувер повернул ключ зажигания.

— Привет, Гроувер, — поздоровался Флетч.

Гроувер тронул машину с места.

— Меня зовут не Гроувер.

— Нет?

— Нет. Я — Уилэн. Ричард Т. Уилэн.

— О.

— Сержант Ричард Т. Уилэн.

— Интересный человек ваш босс, — заметил Флетч, когда «форд» поворачивал на Ньюбюри-стрит.

— Дерьмо собачье, — процедил Уилэн.

Глава 38

Их встретила открытая дверь.

Флетч затворил ее за собой, помня о том, что поток уличного воздуха нарушает работу системы кондиционирования, и взбежал по ступеням в кабинет Хорэна.

Флинн сидел за столом последнего, проглядывая содержимое ящиков.

Картина Пикассо «Вино, скрипка, мадемуазель» так и стояла на мольберте.

— А вот и вы, — улыбнулся Флинн. — Питер Флетчер.

— Это одна из картин ди Грасси, — с ходу заявил Флетч.

— Я уже подумал об этом. Прекрасный стол. Даже жалко, что у меня нет склонности к воровству.

Флетч остался между столом и картиной, засунув руки в карманы.

— Инспектор, наличие этой картины в Галерее Хорэна совсем не означает, что и остальная часть коллекции находится у него.

— Я вот придерживаюсь противоположного мнения, — Флинн поднялся из-за стола. — Пойдемте. Короткая экскурсия нам не повредит. Может, вы узнаете и другие картины, принадлежащие ди Грасси.

— Ладно.

— Тогда не будем терять времени.

— Инспектор, эта картина Пикассо оказалась здесь только потому, что я попросил Хорэна найти ее и начать переговоры о ее приобретении. Ее прислал некто Коуни из Техаса.

— Я понимаю.

Выйдя на лестничную площадку, Флинн вошел в маленький лифт.

— В разговоре со мной Хорэн упоминал, что за последние год или два приобрел у этого Коуни еще одну или две картины.

— Он так говорил?

Флинн придерживал дверь, чтобы Флетч мог войти в кабину.

— Да, — Флетч вошел.

Флинн нажал кнопку третьего этажа.

— И вы полагаете, что у Коуни он приобрел картины из коллекции ди Грасси, которые потом и указал в каталоге?

— А у вас есть другой вариант?

— И не один.

На третьем этаже они вышли из кабины в просторную, со вкусом обставленную гостиную.

— Мне тут нравится, — признался Флинн. — Оказывается, можно неплохо жить и в музее, — он повернулся к Флетчу. — Так что мы ищем?

Флетч пожал плечами.

— Пятнадцать картин и лошадь Дега.

— Под лошадью вы подразумеваете скульптуру?

— Да.

— На первом этаже есть скульптура балерины…

— Да. Работы Дега.

— Но это не лошадь. В субботу в вашей квартире вы упоминали, что коллекция ди Грасси включала девятнадцать предметов.

— Да. Две картины уже проданы при посредничестве Хорэна. Третья, Пикассо, внизу. Остается пятнадцать картин и одна скульптура.

— Эти картины как-либо связаны между собой?

Флинн прошел в маленькую темную столовую.

— Пожалуй, что нет. Они принадлежат к разным школам и эпохам. Большинство, если не все, написаны итальянскими мастерами.

— Должно быть, это кухня.

Они оглядели сверкающие белизной буфеты, безупречно чистые столы.

— Тут, похоже, ничего нет. Разве что несколько полотен Уорхола на полках.

Они вернулись в гостиную.

— Вы ищете? — спросил Флинн.

— Да, — ответил Флетч.

Но картины на стенах не представляли особой художественной ценности.

Флинн зажег свет в кабинете.

Над столом висела картина Сислея[76] — характерная для него петляющая по полям дорога. Вывешивать ее следовало в более светлой комнате.

— У ди Грасси Сислея не было.

— А картина хорошая, — Флинн еще раз всмотрелся в нее, отвернулся. — Пообщавшись с вами, поневоле станешь разбираться в живописи.

По лестнице они поднялись на четвертый этаж.

Дворецкий, или домашний слуга, ждал их на верхней ступеньке. В длинном темном халате, с печальным лицом. Чувствовалось, ему не терпится задать вопросы о дальнейшей судьбе своего хозяина, но он не решается открыть рот.

В спальне висела картина с обнаженной девушкой, в натуральную величину, более похожая на фотографию, без особых художественных достоинств, но возбуждающая.

— Кажется, мистер Хорэн не часто приглашал сюда дам, — предположил Флинн.

Стены одной комнаты для гостей украшали карикатуры, второй — фотографии.

— Видите ли, инспектор, своих картин у Хорэна, скорее всего, не было, — пояснил Флетч. — У брокеров их не бывает. Пусть у Хорэна галерея, но он все равно брокер, то есть главное для него — продать, а не оставить в своей коллекции.

— Понятно.

Дворецкий поджидал их в темноте коридора.

— Где ваша комната? — спросил Флинн.

— Наверху, сэр.

— Можем мы осмотреть ее?

Дворецкий открыл дверь, ведущую к лестничному маршу.

Спартанская спальня: кровать, комод, стул, шкаф, маленький телевизор. Идеально чистая ванная.

На чердаке оказался обычный хлам: пустые чемоданы, сундуки, рамы для картин, свернутый ковер, старые люстры.

— Рамы картин ди Грасси представляли какую-то ценность? — спросил Флинн.

— Нет, — покачал головой Флетч.

— В доме есть сейф? — поинтересовался Флинн у дворецкого, когда они спустились на третий этаж.

— Да, сэр. В кабинете мистера Хорэна.

— Вы говорите о маленьком сейфе?

— Да, сэр.

— Я уже осмотрел его. Нет, меня интересует большой сейф, этакое хранилище для картин, скульптур.

— Такого нет, сэр.

— А если бы был, вы бы знали о его существовании?

— Да, сэр.

Флинн положил руку на плечо старика.

— Мне очень жаль вас. Вы здесь давно?

— Четырнадцать лет.

Старик отступил в тень.

— Для вас это страшный удар.

— Да, сэр.

На лифте они спустились на второй этаж и обошли четыре выставочных зала. Один был пуст, в остальных на мольбертах стояло по несколько картин, ярко освещенных, расположенных так, чтобы при осмотре одной другие не отвлекали внимание тонкого ценителя живописи.

— Ничего, да?

— Я так сказать не могу, — ответил Флетч. — Посмотреть есть на что. Но картин ди Грасси здесь нет.

Несмотря на систему кондиционирования, лицо Флетча пылало. Руки вспотели.

Флинн же чувствовал себя прекрасно.

— Ну, теперь мы можем ехать в Уэстон, — Флинн застегнул плащ. — Тамошняя полиция встретит нас на границе своего участка.

Гроувер ждал их внизу, в том же черном «форде».

— Давайте вместе сядем сзади, — предложил Флинн. — Так будет легче разговаривать.

Гроувер поехал по Ньюбюри-стрит на запад.

Флетч забился в дальний угол заднего сиденья.

Флинн же расселся, в расстегнутом плаще, широко расставив колени.

— Похоже, сегодня мне не удастся вернуться домой к двум часам ночи. Элзбет придется ужинать без меня. Вы бывали в Уэстоне?

— Нет.

— Естественно нет. Вы же в Бостоне лишь неделю. И мы держали вас под постоянным наблюдением. Я слышал, приятное местечко.

Флетч откашлялся.

— И все это время бедолага Гроувер принимал вас за убийцу. А, Гроувер?

Сержант Ричард Т. Уилэн не ответил «дерьму собачьему».

— Впрочем, я сам склонялся к тому же мнению. Когда же это было? А, в среду вечером. Я думал, мы услышим от вас признание. Вместо этого вы пригласили нас на обед. А в тот день, когда мы не смогли увидеться, я чувствовал, что мне удастся убедить вас в собственной вине даже по телефону. Но у меня ничего не вышло, и я понял, что должен поближе познакомиться с вами. Поэтому в субботу я нарушил ваше уединение, лучший способ узнать человека — пообщаться с ним накоротке, но вы опять же доказали свою невиновность.

Третий раз Флетч ехал тем же маршрутом.

— Услышав ваш голос в воскресенье утром, я уже не сомневался, что вы звоните из бара, готовый сознаться, — Флинн рассмеялся. — Чтобы облегчить душу.

— Может, все еще впереди, — промямлил Флетч.

Гроувер глянул на него в зеркало заднего обзора.

— Что бы это значило? — все еще смеясь, спросил Флинн.

— Мне, конечно, не хочется портить вам настроение, но Хорэн не мог убить Рут Фрайер.

— Не только мог, он и убил.

— Как?

— Ударил по голове бутылкой виски. Непочатой бутылкой.

— Но зачем?

— Мотив убийства абсолютно ясен. Чтобы свалить вину на вас.

— Мы же не знали друг друга.

— И что? Он не знал вас, но прекрасно понимал цель вашего приезда. Несмотря на всю вашу журналистскую славу, — Флинн вынул из кармана несколько монет и передал Гроуверу, — … вы допустили ошибку, юноша.

— Вы должны платить за проезд?

— Дорога принадлежит штату, а я работаю в городе. В нашей стране столько правительств, что их хватит на весь земной шар.

— Какую ошибку?

— Дело в том, что через несколько дней после похищения ди Грасси Хорэн получил ваше письмо, да еще отправленное из Рима, в котором вы просили его найти для вас одну из картин коллекции ди Грасси.

— Он ничего не мог знать ни о похищении, ни об убийстве ди Грасси, — возразил Флетч. — Местные газеты об этом не писали. Я проверил.

— Я тоже. Сегодня утром. Поэтому я спросил его, какие газеты он читает, и получил четкий ответ: «Нью-Йорк таймс». А в «Таймс» об этом писали.

— О Боже. Я знал, что он выписывает «Таймс»!

— Вас даже упомянули как Питера Флетчера. Отметили, что именно вы объявили журналистам, что у дам семейства ди Грасси нет ни гроша и они никоим образом не могут выполнить условия похитителей. Обо всем этом написано в «Таймс». Черным по белому.

— Но почему они все это печатали? Что им итальянская мелочевка?

— Вы же журналист. Интерес к преступности никогда не падает, юноша.

— О.

— Пресса полностью изобличила вас. Не вы первый, не вы последний.

— Хорэн не мог пройти мимо упоминания фамилии ди Грасси.

— Именно так.

— Должно быть, он в сговоре с Коуни.

— Я сомневаюсь, что Хорэн пошел на убийство, выгораживая другого. Конечно, возможно и такое, — Флинн пожал плечами. — В этом мире возможно все.

— И все-таки я не могу в это поверить.

— Итак, вы пишете ему невинное письмо из Рима, указываете, какая картина привлекла ваше внимание, а также день прибытия в Бостон и место, где вы остановитесь.

И в день вашего прибытия симпатичный, обаятельный, респектабельный Хорэн, вероятно, с пустым чемоданом, заявился в аэропорт, скорее всего, прикинулся только что прибывшим пассажиром, «склеил», простите за жаргон, наземную стюардессу «Транс Уорлд Эйрлайнс»…

— Я не писал, самолетом какой авиакомпании…

— Зная день прилета, достаточно одного телефонного звонка, чтобы выяснить и авиакомпанию, и номер рейса, и время прибытия. Вам это известно не хуже меня.

— Конечно.

— При такой благообразной внешности Хорэн никак не тянул на злодея. И Рут не заподозрила ничего плохого, когда он предложил ей пообедать с ним. Возможно, упомянул, что он — вдовец, близок к миру искусства, преподает в Гарварде. С какой стати ей отказываться от приглашения? Ее кавалера в городе нет. Бостона она не знает. Пообедать с Хорэном куда интереснее, чем торчать весь вечер в номере отеля, полируя ногти… А, еще один пропускной пункт, — он вновь протянул Гроуверу. монеты. — Слава Богу, что они не стоят на каждом километре.

— Он отвозит мисс Фрайер в отель. Разрешает ей переодеться. Ждет ее в баре. Угощает коктейлем. Скорее всего, двумя или тремя. Цель его действий — дать вам время добраться до квартиры и вновь покинуть ее. Рассуждает он правильно: мужчина, приехав в одиночку в незнакомый город, поселившись в чужой квартире, обязательно пойдет обедать в ресторан. Что вы, собственно, и сделали.

Гроувер свернул на дорогу к Уэстону.

— Мистер Хорэн, как видите, неплохо разбирается в людях, — добавил Флинн.

Впереди показался стоящий на обочине автомобиль с зажженными габаритными огнями.

— Это патрульная машина, Гроувер?

— Да, сэр.

— Они, должно быть, ждут нас. И хорошо. Без них мы едва ли найдем нужный нам дом в этой лесистой местности.

Гроувер остановился в паре ярдов от патрульной машины.

— Под предлогом, что ему нужно занести домой чемодан, Хорэн завел Рут в квартиру, которую назвал ей своей, хотя на самом деле в ней поселились вы, — полицейский в форме вылез из патрульной машины и направился к ним. — Едва ли можно найти более удачный предлог, если хочешь заманить в квартиру малознакомую девушку.

— Флинн, у Хорэна не было ключа от квартиры.

— Да был же, был. Несколько лет назад он нашел мастеров, которые отреставрировали картины Коннорсов, пока те отдыхали в Скалистых горах. И кто будет требовать ключ от такого джентльмена, как Рональд Райсон Хорэн, или даже помнить, что у него есть такой ключ, — Флинн опустил стекло. — Вы бы видели, сколько ключей у него в столе… Привет! — прокричал он через окно. — Хорэн сам сказал мне о реставрации картин Коннорса.

— Инспектор Флинн?

— Он самый.

— Полиция Уэстона, сэр. Вы приехали с ордером на обыск дома Хорэна?

— Да.

— Следуйте за нами, сэр.

— Хорошо. Как вас зовут?

— Патрульный Кэбот, сэр.

Полицейский вернулся к патрульной машине, Флинн поднял стекло, и оба автомобиля гуськом покатили по дороге.

— Вот, значит, какие дела, — выдохнул Флетч.

— Все время вы думали, что ведете его по садовой тропинке. А на поверку выходит, что поводырем-то был он.

— И все потому, что он читает «Таймс».

— Вы представляли для него немалую угрозу. Логичный вывод — от вас надо отделаться. Если бы он убил вас, подозрение неминуемо пало бы на него. Вы приехали в Бостон, чтобы встретиться с ним и только с ним. Поэтому он и нашел блестящий способ остановить ваше расследование до того, как оно начнется. Хорошо, что я не арестовал вас в день нашего знакомства. Не правда ли, Гроувер? Хорэн, должно быть, безмерно удивился, когда утром вы заявились в его галерею, вольный, как пташка в поднебесье.

— Я вам очень благодарен.

— Короче, мы взяли истинного убийцу, хотя мне пришлось выдержать не один нагоняй от этого господина, что сидит сейчас на переднем сиденье. Задал он мне перца, доложу я вам.

Они повернули на подъездную дорожку к дому.

— Хорэн ударил юную даму бутылкой по голове, до или после того, как сорвал с нее платье, убрал остальные бутылки в шкаф, набрал в кувшин воды, в общем, сделал все, чтобы облегчить вам путь на эшафот. Уж он не сомневался, что мужчина, вернувшись в чужую квартиру поздно вечером и увидя на полу мертвую обнаженную девушку, потянется к бутылке, чтобы пропустить пару глотков.

— Вы бы потянулись к чайнику.

— Оказавшись на вашем месте, едва ли.

Полицейский в форме поджидал их у крыльца.

— Вот ордер, — Флинн протянул ему соответствующий документ.

— Этой ночью дом пытались ограбить, — доложил Кэбот.

— Неужели?

— Да, сэр.

— Вы сказали «пытались»?

— Да, сэр. Грабитель или грабители не успели проникнуть в дом. Их отпугнул сигнал тревоги.

— Как вы узнали, что они не проникли в дом?

— Мистер Хорэн приезжал сюда. Мы обошли все комнаты. Он сказал, что ничего не пропало.

— Он приезжал сюда? Как интересно. Он-то говорил мне, что ездил прогуляться под луной. Почему же он не сообщил об ограблении?

— Он приехал сюда раньше нас, — добавил Кэбот.

— Вы полагаете, он хотел ограбить сам себя? — Флинн искоса глянул на Флетча. — Мог он знать, что мы дышим ему в затылок?

— Понятия не имею, — ответствовал Флетч.

Флинн посмотрел на Гроувера, пожал плечами.

— Пройдемте в дом.

На крыльце патрульный Кэбот надавил на фанеру, она упала на пол кухни. Просунув руку через разбитую стеклянную панель, открыл замок, распахнул дверь.

Они прошли на кухню. Под ногами хрустели осколки стекла.

По ходу зажигая и выключая свет, они заглянули во все комнаты первого этажа, но не обнаружили ничего, кроме старой мебели и рваных ковров.

На лестничной площадке второго этажа Флинн повернулся к Флетчу.

— Если я не ошибаюсь, тут нет ничего ценного.

Кэбот тем временем зажигал свет в спальнях.

— Вы абсолютно правы, — кивнул Флетч.

— Тогда зачем дорогая система сигнализации?

Они обошли спальни. Та же картина. Такая мебель могла бы стоять в студенческих общежитиях.

— А снаружи можно подумать, что в особняке собраны богатства всей Персии, — заметил Флинн. — Любого грабителя ждало бы жестокое разочарование.

Во всех комнатах Флинн открывал и закрывал двери стенных шкафов. Точно так же поступил он и в той, через которую Флетч выносил картины.

— Ага, это уже кое-что. Посмотрите, как аккуратно были сложены полотнища, — обратился он к своим спутникам, включив свет и оглядев кладовку. — На полу у стен пыли меньше. И на участке в центре — тоже.

Флетч заглянул ему через плечо.

— Вы, думаете, картины хранились здесь?

— Нам этого уже не узнать.

Он погасил свет, закрыл дверь.

— Мистер Хорэн утверждал, что ничего не пропало? — спросил Флинн патрульного Кэбота, когда они поднимались на чердак.

— Да, сэр.

— Вы осмотрели дом вместе с ним, не так ли?

— Да, сэр.

— Вы заглядывали и во все стенные шкафы?

— Да, сэр. Во все.

После осмотра чердака Флинн вновь повернулся к Кэботу.

— Ограбления здесь не редкость?

— Нет, сэр.

— За неделю на этой дороге в дома вламывались трижды, — добавил второй патрульный.

— Да, ужасный разгул преступности.

Они вновь вышли на заднее крыльцо. Кэбот установил кусок фанеры на место, закрыл дверь.

— Мне кажется, Хорэн здесь не жил, — отметил Флинн. — Для чего он держал этот дом?

— Может, получил его по наследству, — патрульный Кэбот посмотрел на Флинна. — Что мы должны сказать, если мистер Хорэн спросит, почему мы обыскивали его дом?

— Мистер Хорэн не спросит, — твердо ответил Флинн. — Мы арестовали его этим вечером по обвинению в убийстве.

Они тронулись в обратный путь.

— Это загадка, — качал головой Флинн. — Ребус. Откуда он прознал о наших планах? Что побудило его ограбить себя? И где теперь картины?

— Возможно, ему показалось подозрительным, что некто ни с того ни с сего пожелал продать ему картину Форда Мэдокса Брауна, — предположил Флетч.

— Я говорил с ним по-немецки, — ответил Флинн.

— Инспектор, у меня складывается впечатление, что ваши улики против Хорэна отнюдь не весомее тех, что вы собрали против меня.

— Вы неправы. В вашей квартире нашли отпечатки его пальцев.

— Его? Я же спрашивал вас об отпечатках пальцев.

— И я сказал вам, что найдены отпечатки ваших пальцев, миссис Сэйер, Рут Фрайер и какого-то мужчины, предположительно Барта Коннорса. Полной уверенности, что это отпечатки Коннорса, у нас не было. Мистер Коннорс, знаете ли, не служил в армии и не привлекался в полицию по обвинению в каком-либо преступлении. И кончики его пальцев девственно чисты. С них никогда не снимали отпечатки. И все это время он наслаждался морем и солнцем Италии.

— В моем доме, — добавил Флетч.

— А вот отпечатки пальцев мистера Хорэна у нас есть, потому что он служил на флоте.

— Я знаю.

— Только после нашей субботней беседы за чашкой чая, когда вы позволили мне узнать истинную причину вашего приезда в Бостон: повидаться с Хорэном, я задумался, а не сравнить ли мне найденные в вашей квартире отпечатки пальцев с отпечатками Хорэна, имеющимися в нашем архиве. Совпадение было полным. Мистер Хорэн вел себя довольно беззаботно. Полагал, что подозрение ни в коем разе не падет на него, поэтому ему и в голову не пришло стереть отпечатки своих пальцев. Впрочем, будь на моем месте полицейский поопытнее, он никогда не заподозрил бы Хорэна. Такой респектабельный джентльмен.

— Он знает, что у вас есть отпечатки его пальцев?

— Да. Он сознался.

— Наконец-то у вас есть добровольное признание. Хоть от кого-то.

— С признанием все гораздо проще. Экономит массу времени суду.

Луна скрылась за облаками.

— Люси Коннорс не убивала Рут Фрайер, — в интонации Флетчера не слышалось вопроса.

— Разумеется, нет. Она невинна, как младенец. Вы отнеслись к ней с предубеждением, юноша.

— Вы знали о том, что преступник — Хорэн, когда мы говорили в последний раз? Вчера. В вашем кабинете.

— Да, юноша. Должен признаться, я просто водил вас за нос. Как тот мальчик в Германии, который просил дать ему автограф, а потом фотографировал, чтобы отослать снимок в Лондон. К пяти часам вечера вчерашнего дня мы уже точно знали, что мужчина, оставивший отпечатки пальцев в вашей квартире, — Хорэн, и до нашего разговора я договорился с ним о встрече. А Гроувер подготовил ордера на подпись судье.

— Флинн. Вам приходилось чувствовать себя дураком?

— Конечно. В этом случае спасение только одно — выпить чашечку чая.

Флинн снова передал Гроуверу монетки для оплаты проезда.

— Удачи вам в расследований убийства члена Городского совета, — пожелал Флетчер.

— А, с этим уже покончено.

— Правда?

— Конечно, я дам возможность политикам посостязаться в красноречии, чтобы, выдохшись, они приняли предложенное мною решение. Им-то хочется, чтобы это убийство носило политический характер. Сейчас все они требуют, чтобы полиция охраняла каждого из них. Хотят, чтобы даже в прогулках по улице их сопровождал полицейский.

— Кто это сделал?

— Вы спросили: «Кто это сделал?»

— Да.

— Только не смейтесь, ладно. Ее муж. Бедный, затюканный мужичонка, которого держали в стенном шкафу с тех пор, как вывели из церкви.

— Почему вы так решили?

— Я нашел человека, который продал ему пешню для льда. Убежденный республиканец. До мозга костей. Лучшего свидетеля не найти, если судебное разбирательство касается демократов.

У дома 152 по Бикон-стрит, перед тем как выйти из машины, Флетч протянул руку Флинну.

— Судьба свела меня с великим полицейским.

Они обменялись крепким рукопожатием.

— Я учусь, — скромно ответил Флинн. — Понемногу, но учусь.

Глава 39

Во вторник, в половине одиннадцатого утра, зажужжал звонок домофона. Флетч нажал кнопку, открывая замок входной двери. Затем распахнул дверь квартиры и ушел на кухню.

Возвращаясь через прихожую с подносом в руках, он услышал, как, скрипя, поднимается лифт.

Поднос с кофейником, чашечками, сахарницей, кувшинчиком сливок Флетч поставил на столик меж двух диванов.

И пошел встречать гостя, старика лет семидесяти в темном плаще, великоватом для него коричневом костюме, с мешками под глазами.

— Привет, Менти.

Они пожали друг другу руки, старик широко улыбнулся, хотя тревога не покидала его лица.

— Я не знал, что у вас вставные челюсти, — Флетч принял у гостя плащ и повесил в шкаф. — Они нашли ваше тело несколько дней назад на пустыре близ Турина.

Потирая руки, старик направился в гостиную. Граф Клементи Арбогастес ди Грасси не привык к холодному климату. Флетч предложил ему сесть на диван, налил кофе.

Граф глотнул горячего напитка, положил ногу на ногу.

— Мой друг, — начал он.

Флетч с чашечкой кофе сидел на другом диване, напротив.

— Сейчас я должен задать вам самый грустный в моей жизни вопрос. Кто украл мои картины? Моя жена? Или дочь?

Флетч отпил кофе.

— Ваша дочь. Энди. Анджела.

Держа чашку с блюдцем в руке, граф уставился в пол.

— Мне очень жаль, Менти.

Флетч допил кофе, поставил блюдце и чашку на поднос.

— Я знал, что кражу устроил кто-то из них, — глухо заговорил Менти. — Потому что картины украли в наш медовый месяц. Я не мог счесть такое случайным совпадением. Картины висели в моем доме не один десяток лет. Там никто не жил, за исключением Рии и Пепа. Мало кто знал о существовании картин. Мы с Сильвией поехали в Австрию, Анджела была здесь, в Бостоне.

— Я знаю.

Менти поставил недопитую чашку на поднос.

— Не знаю, как мне благодарить вас, Флетч, за то, что вы сделали для меня.

— Как вам жилось в заточении?

— Вы же обо всем позаботились. Мне даже понравилось изображать ушедшего на покой американца итальянского происхождения. На Канарских островах любят американцев. У меня появились друзья.

— Разумеется, вы человек общительный.

— А где наши дамы. Сильвия и Анджела?

— Они слиняли этим утром. Записки не оставили. Не оставили ничего.

— Что значит «слиняли»?

— Уехали. Очень быстро.

— Они жили здесь?

— Да.

— Обе?

— Под одной крышей.

— Почему они уехали, «слиняли»?

— Или они уехали вдвоем, или Энди уехала, услышав об аресте Хорэна, а Сильвия бросилась следом. Полагаю, объяснение было бурным. Жаль, что я не присутствовал при этом.

— Они обе в полном здравии?

— Скорбят, конечно, а в остальном полный порядок, — Флетч долил кофе в полупустую чашку графа. — У меня пятнадцать картин. Две, как вы знаете, проданы. Третья, «Вино, скрипка, мадемуазель», задержана полицией как вещественное доказательство. Вы, вероятно, никогда не получите ее, не потратив тройную стоимость картины на гонорары адвокатам, таможенные пошлины и тому подобное. И у нас есть лошадь Дега.

Менти рассеянно поворачивал чашку на блюдце.

— Все в автофургоне, внизу, — добавил Флетч. — Мы можем ехать в Нью-Йорк, как только вы согреетесь.

Менти взглянул на него, усталый и печальный.

— Почему она это сделала?

— Из любви. Любви к вам. Едва ли Энди заботила ценность картин. На деньги, во всяком случае, ей плевать.

Когда умерла ее мать, Энди, тогда еще маленькая девочка, думала, что уж теперь-то всю любовь вы будете отдавать ей. Вы же женились. Она рассказывала мне о своих переживаниях, бессильной ярости. Ей было четырнадцать. Как она радовалась, когда вторая жена бросила вас. Она полагала, что вы получили хороший урок. Но вы смогли развестись, потому что зарегистрировали брак во Франции. А когда Энди училась здесь, в Бостоне, вы женились на Сильвии. Теперь уже она дала выход неудовольствию. В ее глазах все эти годы вы недодавали ей любви. В ответ она решила взять кое-что и у вас. Коллекцию ди Грасси.

— Она опасалась, что их может унаследовать Сильвия?

— Не знаю, но у меня создалось впечатление, что Энди в курсе итальянских законов о наследовании, согласно которым дети имеют право по меньшей мере на треть состояния усопшего. Это так? — граф кивнул. — А вот Сильвия не имеет об этом ни малейшего понятия. Знание закона могло послужить для одной из них побудительным мотивом и заставило украсть картины… у другой.

— Анджела хотела всю коллекцию.

— Полагаю, что да. Она не рассчитывала, что Сильвия станет полноправным членом семьи. Ее очень заботила судьба Рии и Пепа.

— Но как она это сделала? Маленькая девочка.

— Мне пришлось поломать над этим голову. Я знал, что Энди училась в Америке. Но лишь недавно выяснил, что учебное заведение находилось в Бостоне, вернее, в Кэмбридже, на другом берегу реки. И называлось Рэдклифф. Не знал я другого — Рэдклифф объединен с Гарвардом. И девушки, оканчивающие Рэдклифф, получают гарвардский диплом. Хорэн, торговец произведениями искусства из Бостона, был преподавателем Энди в Гарварде.

— Понятно. Но мне кажется, ученице довольно сложно уговорить профессора на ограбление в другой стране только потому, что ей не нравится поведение отца. В частности, его новая женитьба.

— С первого взгляда это так. Но Хорэн, привыкший жить, ни в чем себе не отказывая, был на грани разорения.

— Вы это точно знаете?

— Да. Пять лет назад он продал знаменитый драгоценный камень, «Звезду Ханэна», какому-то иранцу. Я знал об этом до приезда в Бостон.

— И все же… уважаемый профессор, признанный специалист.

— К тому же красивый, многоопытный, Менти. Старше Энди по возрасту. Прямо скажем, годящийся ей в отцы. Энди недоставало вашей любви, Менти…

Глаза старого графа затуманились.

— Вы думаете, их отношения были более близкими, чем те, что обычно возникают между учеником и учителем?

— Подозреваю, что да.

— Ясно, — Менти отпил кофе. — Такое случается. Значит, кражу организовал Хорэн?

— Да. Вы показывали мне каталоги Галереи Хорэна. Через нее ушли к новым владельцам две картины коллекции ди Грасси. Тогда мы и составили план действий. Предложили каждой из дам просмотреть каталоги. Энди пришла в ярость. Она, разумеется, знала, что картины у Хорэна. Разъярила ее лишь продажа картин без ее ведома. А как отреагировала Сильвия?

— Она не раскрыла каталогов, — ответил Менти. Я не смог заставить ее заглянуть в них, — Менти хохотнул и покачал головой. — Когда вы позвонили из Канья и сказали, что везете расстроенную Анджелу, времени у меня не осталось. Я действовал согласно намеченному плану и похитил сам себя.

— Я не знаю, о чем думала Анджела по пути в Ливорно. Ехала она к вам, это несомненно. Возможно, хотела сознаться в содеянном. А скорее всего, пребывала в полной растерянности.

— Мое исчезновение прояснило ситуацию, — вставил Менти.

— Да. Энди послала меня сюда, на розыски картин, чтобы потом она могла украсть их у Хорэна. Едва ли она взяла бы инициативу на себя, не будь уверена, что вы умерли, — Флетч поднес чашку ко рту, глотнул. — Хорэна арестовали. Исчезла Энди. Исчезла Сильвия.

— Появился Менти.

Зажужжал звонок домофона.

— Мы отвезем картины одному торговцу произведениями искусства в Нью-Йорк. — Флетч поднялся. — Фамилия его Кэснер. Живет он на восточной части 66-й улицы.

В прихожей он прокричал в микрофон: «Кто там?»

Ему ответил мелодичный голос.

— Фрэнсис Флинн, мистер Флетчер.

— О! Инспектор!

— Он самый.

Флетч нажал кнопку, открывающую замок входной двери.

Быстро вытащил из шкафа плащ Менти.

Прошел в кабинет и достал из ящика стола ключи от автофургона.

В гостиной вручил плащ и ключи Менти.

— Поторопитесь. Надевайте плащ. Сюда идет полицейский.

Менти встал, Флетч помог ему надеть плащ.

— Я не смогу поехать с вами в Нью-Йорк, Менти. Вы доберетесь сами?

— Конечно.

— Вот ключи. Это черный автофургон марки «шевроле». Стоит у тротуара рядом с домом. Справа от него. Номерной знак R99420. Запомнили?

— Да.

— Адрес Кэснера — Нью-Йорк, 66-я улица, дом 20.

— Все понял.

— Он ожидает вас сегодня днем. Пойдемте со мной.

Звякнул дверной звонок.

— Доброе утро, инспектор.

— Доброе утро, мистер Флетчер.

Флетч поддерживал Менти под локоток.

— Познакомьтесь с моим другом из Италии, заглянувшим ко мне сегодня утром. Инспектор Флинн, это Джузеппе Грокола.

Зеленые глаза Флинна пробежались по Менти. Он протянул руку.

— Граф Клементи Арбогастес ди Грасси, не так ли?

Без малейшего промедления Менти пожал протянутую руку.

— Рад познакомиться с вами, инспектор.

— Я никогда не забываю услышанное, — обратился Флинн к Флетчу. — Ну не чудо ли это?

— Настоящее чудо, Флинн.

— И я великий полицейский. Кажется, кто-то так меня называл.

— Совершенно верно, инспектор.

— Тогда объясните, как же так вышло, что этот человек, вроде бы умерший граф Клементи Арбогастес ди Грасси, стоит сейчас в вашей прихожей.

— Я еду в аэропорт, инспектор.

— Он нашелся, — ввернул Флетч. — Такая радость не правда ли?

— Поневоле задумаешься, а терялся ли он?

— Он не терялся, его похитили, — напомнил Флетч.

— Случилась накладка, — объяснил Менти. — Я приехал сюда, чтобы обнять жену и дочь. Они же, услышав, что я жив, поспешили в Рим, не зная, что я прилетел в Бостон.

— Понятно, — кивнул Флинн. — А каково там, в стране мертвых?

— Я надеюсь перехватить их в аэропорту, инспектор.

Флинн отступил в сторону, освобождая проход.

— Я никогда не встану между мужчиной и его семьей. Счастливой встречи, граф.

Флетч открыл дверь в коридор.

— В гостиной горячий кофе, инспектор.

Он проводил Менти до лифта. Флинн прошел в гостиную.

— Пришлите мне пластины с номерными знаками, — прошептал Флетч, открывая дверь лифта. — По почте.

— Что мне делать с автофургоном? — из кабины прошептал в ответ Менти.

— Оставьте его на какой-нибудь улице. Его украдут.

Не сняв плаща, Флинн стоял над кофейным столиком.

— Сейчас принесу вам чистую чашку, — Флетч повернулся к двери.

— Не нужно. Я уже пил чай.

— Я вас не ждал, — признался Флетч.

— Я задержу вас лишь на минутку. Приехал, чтобы спросить, где, по-вашему, могли бы быть сейчас картины ди Грасси?

— Я только что говорил об этом, инспектор.

— Неужели?

— Рассказал Менти обо всем, что произошло после его похищения.

— Вы, должно быть, удивились, увидев его на пороге?

— Еще бы.

— А дамы уехали до его прихода?

— Я их не застал, вернувшись после нашей поездки в Уэстон. Вероятно, они еще ночью узнали, что Менти жив.

— И они не дождались вас? Ни ваша невеста, ни графиня?

— Воскрешение Менти потрясло их. Обо мне они просто забыли.

— Возможно и такое. Где его нашли?

— У церкви святого Себастьяна.

— Он не помнит, как попал туда?

— Да нет, его высадили из машины.

— Просто удивительно, что они так долго кормили похищенного, зная, что выкупа не будет. У итальянских бандитов не сердце, а мед. Сколько его держали под замком? Больше месяца?

— Во всяком случае, не меньше.

— Да, в этом мире все возможно, — Флинн прошелся по комнате. — Так где сейчас картины?

— Инспектор, я уверен, что Хорэн перепрятал их прошлой ночью.

— Я мог бы согласиться с вами. Но Хорэн это отрицает.

— Вы его спрашивали?

— Да.

— Но, инспектор, можно ли верить убийце?

— Вот уж воистину иезуитский вопрос.

— И что говорит Хорэн?

— Он ничего не слышал об этих картинах.

— Разве он не сказал вам, что они у некоего Коуни из Техаса?

— Он никогда не слышал о Коуни из Техаса.

— Ребус какой-то, инспектор.

— Именно так. Картины должны быть у Хорэна, иначе он не решился бы на убийство, чтобы избавиться от вас.

— Может, он просто не любит тех, кого зовут Питер.

— Я его спрошу, — пообещал Флинн. — Мне хотелось бы думать, что картины взяли вы, Флетч. Вчера ночью дом Хорэна пытались ограбить. Но он сам приезжал туда и заявил полиции, что ничего не пропало.

— Давайте я заварю чай, — предложил Флетч. — Вода еще горячая.

— Нет, мне пора, — Флинн направился к двери. — Возможно, конечно, Хорэн не хочет признавать, что его обокрали. Причем забрали то, что он украл сам.

— В этом что-то есть, инспектор, — поддакнул Флетч.

Перед тем как открыть дверь, Флинн повернулся к Флетчу.

— Кстати, мистер Флетчер, мы узнали, чему вы посвятили свое время после того, как в прошлую среду вошли в «Риц» через одну дверь, а вышли через другую.

— О?

— Вы купили автофургон. Сегодня утром наша изумительная бюрократическая машина осчастливила меня регистрационным бланком.

Флинн начал рыться во всех карманах.

— Так почему вы в один день купили автофургон и взяли напрокат легковой автомобиль?

— Я собирался воспользоваться им, если бы у меня возникло желание покататься на лыжах, инспектор.

— Ага! Прекрасный ответ. Но почему вы говорите о нем в прошедшем времени?

— Его украли. Я намереваюсь заявить об этом в полицию.

— Ну что же вы, мистер Флетчер. Об этом надо заявлять. Когда украли автофургон?

— Буквально сразу после покупки.

— Жалость-то какая. В тот же день? Поэтому вы и взяли напрокат легковушку?

— Я не хотел ездить по городу в автофургоне.

— Действительно, я забыл о вашем тонком вкусе.

— Фургон украли через день или два. Я оставлял его на улице.

— В городе ужасная преступность, не так ли. Полиции следует принять решительные меры, — наконец-то Флинн выудил из одного из карманов полоску бумаги. — А вот и наша милая крошка. Голубой автофургон, марка «шевроле», прошлогодняя модель, номерной знак 671773. Он?

— Он самый.

— Машина именно таких размеров как нельзя лучше подходит для перевозки картин и небольших скульптур.

— И для лыж тоже.

— Вы думаете, автофургон украл Хорэн, для того, чтобы затем украсть у себя картины ди Грасси?

— Все возможно, инспектор.

Флинн открыл дверь.

— Так я незамедлительно объявляю розыск этого фургона. Голубой «шевроле», модель прошлого года, номерной знак 671773. Тем более, что он принадлежит вам, а вы оказали мне неоценимую помощь в столь сложном расследовании. Попрошу парней из дорожной полиции отнестись к моему запросу повнимательнее. Думаю, через несколько часов ваш фургон найдут.

— Буду вам очень признателен, инспектор.

— Не стоит благодарностей. Чего не сделаешь ради друга.

Флетч закрыл дверь, прислушиваясь к скрипу лифта. Взглянул на часы. Без четверти двенадцать. Вторник. В Бостоне он почти неделю, а еще не приступил к делу, ради которого приехал.

В кабинете он набрал номер, который нашел и запомнил в аэропорту, в прошлый вторник.

Ожидая, пока на другом конце провода снимут трубку, он отдернул портьеру и посмотрел на улицу.

Менти вылезал из грузового отсека автофургона.

Он осматривал картины!

— Поспеши, Менти, — прошептал Флетч оконному стеклу. — Ради Бога!

— Добрый день. Ваш номер 555-2301?

Менти открыл дверцу кабины.

— Слушаю, — ответил незнакомый голос.

— Добрый день, — повторил Флетч.

Флинн вышел из подъезда. Менти, уселся за руль автофургона.

— Вас слушают, — в голосе слышались нетерпеливые нотки.

— Извините. Это Фонд семьи Тарп?

Флинн уселся на переднее сиденье черного «форда».

— Да, сэр.

Сизый дымок одновременно вырвался из выхлопных труб автофургона и патрульной машины.

— Могу я поговорить с вашим директором?

— Вас не затруднит сказать, кто хочет с ним поговорить?

Стоявшая во втором ряду патрульная машина тронулась с места. Менти, не оглядываясь, начал выруливать из первого ряда. В визге тормозов патрульная машина застыла, едва не столкнувшись с автофургоном.

— Кто хочет с ним поговорить, сэр?

Вероятно, водитель патрульной машины махнул рукой, пропуская черный автофургон марки «шевроле», модели прошлого года, с номерным знаком R99420.

Оба автомобиля покатили по улице — черная патрульная машина следом за черным автофургоном.

Флетч отпустил портьеру.

— Извините. Это Питер Флетчер…

ЖРЕБИЙ ФЛЕТЧА

Глава 1

– ЦРУ, мистер Флетчер.

– Угу. Вас не затруднит расшифровать, что это такое?

Войдя в прохладную темноту гостиной, ослепший после яркого солнца, Флетч замедлил шаг. Пахло сигарным дымом. Двое мужчин, он видел лишь контуры их фигур, расположились в его гостиной. Один – на диване, второй – на кресле.

– Центральное разведывательное управление, – пробурчал один из незваных гостей.

Голые ноги Флетча прошлепали с мраморного пола на ковер.

– Извините, друзья, но вы ошиблись номером. Флетч в отлучке. Но он позволил мне попользоваться его хибарой, – Флетч протянул руку сидящему на диване. Всегда чувствую себя не в своей тарелке, представляясь кому-либо в плавках, но на Ривьере это дозволительно, не правда ли? Моя фамилия Эрбатнот. Фредди Эрбатнот.

Мужчина на диване не пожал его руку. Мужчина в кресле пренебрежительно фыркнул.

– Вы не Эрбатнот, – разлепил он губы.

– Не Эрбатнот? – переспросил Флетч.

– Нет, – кивнул мужчина.

Глаза Флетча уже освоились в полумраке гостиной и он мог различить рисунок на галстуках мужчин.

Гостиная, казалось, пропиталась сигарным дымом. В пепельнице лежали два окурка. Третья сигара, выкуренная наполовину, продолжала дымиться.

С пепельницей на столике соседствовала фотография: улыбающийся Флетч в форме Военно-морского флота США.

– О Господи, – выдохнул Флетч.

– Не хотели беспокоить вас на пляже, – добавил мужчина в кресле. – Вы так мило возились на песке с вашей подружкой.

– Восхитительное зрелище, – подтвердил его напарник.

Оба были в костюмах, правда, расстегнули верхние пуговицы рубашек и ослабили узлы галстуков.

Лица их блестели от пота.

– Позвольте ваши удостоверения.

На этот раз Флетч протянул руку тому, кто сидел в кресле, ладонью вверх.

Мужчина раздумчиво посмотрел на Флетча, словно прикидывая, насколько серьезны его слова, затем откинул полу пиджака и вытащил бумажник из правого заднего кармана.

На развороте слева красовалась его фотография. Справа значилось: «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ, Соединенные Штаты Америки», несколько подписей, дат, имя и фамилия мужчины: Эггерз, Гордон.

– Теперь вы, – Флетч повернулся к сидящему на диване.

Того звали Ричард Фейбенс.

– Эггерз и Фейбенс, – Флетч вернул бумажники владельцам. – Вы не будете возражать, если я выберусь из мокрых плавок и приму душ?

– Отнюдь, – Эггерз поднялся. – Но сначала давайте поговорим.

– Кофе?

– Если б мы хотели кофе, то сварили бы его сами, – встал и Фейбенс.

– Наверное, это неотъемлемая часть подготовки агента ЦРУ, – предположил Флетч. – Входить без разрешения в чужой дом и варить кофе. Не желаете ли «Кровавую Мэри»? Или что-то другое, для поднятия настроения в воскресный день?

– Достаточно, Флетчер. Вам нет нужды выгадывать время на раздумья, – палец Эггерза уперся в грудь Флетча. – Все равно вы сделаете то, что вам скажут. Ясно?

– Да, сэр! – прокричал Флетч ему в лицо. Неожиданно правая рука Эггерза сжалась в кулак и врезалась в живот Флетча, аккурат в солнечное сплетение, да еще с удивительной для столь короткого замаха силой.

Флетч рухнул в кресло, жадно ловя ртом воздух.

– Хватит болтовни, Флетчер.

– Однажды я поймал рыбу, – Фейбенс поднес сигару ко рту, с наслаждением затянулся. – Даже когда я вытащил ее на палубу, она все билась и пыталась сорваться с крючка. Мне пришлось стукнуть ее по голове, чтобы убедить, что она поймана. И не один раз, прежде чем она угомонилась, – он выпустил струю дыма Флетчу в глаза.

– Угу, – пробормотал Флетч.

– Вас мы тоже должны бить по голове, Флетчер? – осведомился Фейбенс.

– Все лучше, чем сигарный дым. Голос Эггерза помягчел.

– Так вы намерены выслушать нас, Ирвин?

– Эль Чип-о, – определил Флетч марку дешевых сигар Фейбенса.

Повернувшись к дверям и оглядев пляж, Фейбенс спросил, с сигарой в зубах: «А что случилось с вашей подружкой? Куда она ушла?»

– К себе, – у Флетча уже восстановилось дыхание. – Она живет в соседнем доме. С мужем.

Он успел поднять голову и заметить, как переглянулись Эггерз и Фейбенс.

– С мужем?

– Он встает поздно. По воскресеньям.

– О боже, – выдохнул Эггерз.

– А вы, значит, в это время забавляетесь, – добавил Фейбенс.

Флетч полностью пришел в себя, устроился в кресле поудобнее.

– Ладно, парни. Зачем вы пожаловали ко мне?

– Есть одна работенка, – Эггерз потер руки.

– А вы просто созданы для нее, – пояснил Фейбенс.

– Какая работенка?

– Вы слышали об Ассоциации американских журналистов?

– Да.

– Они проводят ежегодный конгресс.

– И что?

– Вот вы и поедете на него.

– Послушайте, я уже не пишущий журналист. Я безработный. И больше года ничего не печатаю.

– Как это не печатаете? – нахмурился Эггерз. – А статья в «Бронсоне»[77] в прошлом месяце?

– Так то о картинах Капполетти.

– И что? Журналисты пишут и о картинах.

– Дерьмо, оно всегда дерьмо, – резюмировал Фейбенс.

– Надеюсь, ваша сигара вас доконает.

– Вы едете, – гнул свое Эггерз.

– Но я даже не состою в ААЖ.

– Состоите, – возразил Эггерз.

– Состоял, – поправил его Флетч.

– Состоите и теперь.

– Я давно не плачу взносов. Собственно, никогда не платил.

– Мы оплатили ваши взносы. Вы – полноправный член ААЖ.

– Вы оплатили мои взносы? – переспросил Флетч.

– Вот именно, – последовал ответ.

– Как вы предусмотрительны.

– Не берите в голову, – Фейбенс выпустил струю дыма. – Для нас это пустяк.

– Вы бы могли потратить эти деньги на более дорогие и не такие вонючие сигары. Лучше бы кубинские.

– Я на государственной службе, – Фейбенс весь подобрался. – Или вы забыли, какие у нас с ними отношения?

– Конгресс открывается завтра, – Эггерз направил разговор в нужное русло. – Неподалеку от Вашингтона. В Виргинии.

– Завтра?

– Мы не хотели давать вам время на раздумья.

– Ничего не выйдет.

– Завтра, – подтвердил Фейбенс. – И вы там будете.

– Завтра у меня деловой ленч в Генуе. А в четверг я лечу в Рим на выставку.

– Завтра, – повторил Фейбенс.

– У меня нет билета. Я не собрал вещи.

– Ваш билет у нас, – отмел Эггерз довод Флетча. – А вещи вы соберете сами.

Флетч наклонился вперед. Оперся локтями на колени.

– Ладно. Что от меня требуется?

– В аэропорту Вашингтона вы подойдете к автоматической камере хранения у стойки «Транс Уорлд Эйр-лайнс»[78], – Фейбенс вытащил из кармана ключ и посмотрел на него. – Ячейка 719. Из ячейки вы достанете довольно-таки тяжелый чемодан.

– С подслушивающим оборудованием, – добавил Эггерз.

– Нет! – воскликнул Флетч.

– Достанете, – Фейбенс положил ключ на кофейный столик.

– Никогда!

– Спорить тут не о чем, – отрезал Фейбенс. – Из аэропорта другим самолетом вы полетите в Хендрикс, штат Виргиния, на старую Плантацию Хендрикса, где, собственно, и будет проходить; конгресс, и незамедлительно установите микрофоны в комнатах своих коллег. Даже не знаю, стоит ли называть так то дерьмо, что, подобно вам, составляет четвертую власть.

– Этому не бывать.

– Будет именно так и не иначе. В коричневом чемодане, а нам пришлось попотеть, чтобы найти чемодан точь-в-точь, как ваш, будет также записывающий блок и достаточный запас ленты. Вы будете записывать сугубо личные, постельные разговоры наиболее значительных журналистов Америки.

– Да вы просто психи.

Эггерз покачал головой.

– Отнюдь.

– Вы психи, – Флетч встал. – Вы сказали мне больше, чем следовало. Идиоты! Вы подарили мне сенсацию, – Флетч схватил ключ с кофейного столика. – Один мой звонок, и через тридцать шесть часов о ней будет говорить весь мир.

С ковра Флетч попятился на мраморный пол.

– Можете выдыхать сигарный дым мне в лицо. Ключ я вам не верну.

Фейбенс улыбнулся, держа сигару на уровне груди.

– Мы сказали вам далеко не все. Точнее, самую малость.

– Чего же вы мне не сказали?

Эггерз печально покачал головой, словно сожалея, что придется прибегнуть к подобному средству.

– Нам есть, чем вас прижать.

– Неужели? Я не священник и не политик. Так что мне нет нужды заботиться о своей репутации.

– Налоги, мистер Флетчер.

– Что?

– Налоги, – повторил Фейбенс.

– А причем тут налоги?

– Вы их не платили.

– Ерунда. Я всегда платил налоги.

– Не ерунда, – Фейбенс сбросил пепел в пепельницу. – Попробуйте встать на наше место. Ваши родители жили в штате Вашингтон, в достатке, конечно, но едва ли можно назвать их богачами.

– Они – честные, хорошие люди.

– Совершенно справедливо. Очень хорошие, милые. А вот вы живете здесь, на вилле в Канья, в Италии, любуетесь через окно на Средиземное море, ездите на «порше»... не работаете.

– Я ушел на пенсию молодым.

– А когда вы работали, то не платили федеральных налогов.

– У меня были большие расходы.

– Даже не представляли декларацию. Ни разу.

– Я медленно считаю.

– Со счетом ему управиться трудно, – Фейбенс посмотрел на своего напарника. – Деньги у него и в Рио, и на Багамах, и в Италии. О Швейцарии я и не говорю.

– Все потому, что я очень тревожусь за свое будущее.

– И правильно делаете, – покивал Фейбенс. – Учитывая сложившиеся обстоятельства.

– Ну, хорошо. Я не платил налогов. Я покрою задолженность, оплачу и штраф, но потом позвоню в газеты и расскажу о вашем намерении расставить подслушивающие устройства в комнатах ведущих журналистов Америки и записать на пленку их разговоры на съезде.

– Уклонение от подачи налоговой декларации – преступление, мистер Флетчер. Карается тюремным заключением.

– И что? Пусть они меня поймают.

Эггерз сидел в кресле, заложив руки за голову.

– Вот мы вас и поймали, – улыбнулся Фейбенс.

– Ха! Вам меня никогда не догнать.

– Мистер Флетчер, хотите, я скажу вам, почему вы не заполняли налоговую декларацию?

– Так почему я не заполнял налоговую декларацию?

– Потому что не можете указать, откуда у вас взялись такие деньги.

– Я как-то проснулся, а они лежали на моей кровати, в ногах.

Эггерз рассмеялся, посмотрел на Фейбенса.

– Наверное, так оно и было.

– Вам следовало сообщить об этом, – улыбнулся и Фейбенс.

– Я сообщу.

– Вашего репортерского заработка, а других легальных источников дохода у вас не было, хватило бы разве что на «порше».

– Кто признается в карточных выигрышах?

– Где вы взяли деньги? Больше двух миллионов, возможно, три, а то и поболе?

– На Багамах я увлекся подводным плаванием и нашел испанский галеон, груженый золотыми слитками.

– Да тут целый букет преступлений, – Фейбенс положил окурок в пепельницу. – Десять, двадцать, а то и тридцать лет в тюрьме.

– Может, к тому времени, как он выйдет на свободу, женщина, что живет в соседнем доме, разведется, – рассмеялся Эггерз.

– Ох, Гордон, – обратился к нему Фейбенс, – мы забыли сказать мистеру Ирвину Морису Флетчеру, что в одном кармане у меня лежит билет «ТУЭ» до Хендрикса, что в штате Виргиния, а в другом – документы, оформленные в полном соответствии с имеющейся между США и Италией договоренности о выдаче преступников.

Эггерз хлопнул себя по колену.

– А я, Ричард, припас для него пару отличных итальянских наручников. Флетч сел.

– Послушайте, они мои друзья. Вы хотите, чтобы я записывал разговоры моих друзей?

– Я думал, у хорошего журналиста не может быть друзей, – процедил Фейбенс.

– Просто другие журналисты, – пробормотал – Флетч.

– У вас нет выбора, Флетчер, – подвел черту Эггерз.

– Черт! – Флетч вертел в руках ключ от ячейки. – Мне-то казалось, что ЦРУ перестало этим заниматься. Внутренний шпионаж, присматривание за журналистами...

– Вы все неправильно поняли, Флетчер, – покачал головой Фейбенс. – Мы лишь стараемся наладить отношения с общественностью. Нам это дозволено. Вот мы и хотим найти друзей среди американских журналистов.

– Другой цели у нас нет, – заверил Флетча и Эггерз. – Зная об их частных проблемах, мы, при случае, поможем их разрешить.

– Кроме их дружбы нам ничего не нужно, – продолжил Фейбенс. – Особенно, дружбы Уолтера Марча. Вы его знаете?

– Издатель «Марч ньюспейперз». Одно время я у него работал.

– Совершенно верно. Очень влиятельный человек. Но вы, скорее всего, понятия не имеете о том, что происходит в его спальне.

– Мой бог, – ахнул Флетч, – да ему больше семидесяти.

– И что? – Эггерз, похоже, полагал, что для мужчины это не возраст. – Я читал в книге...

– Уолтер Марч, – прервал его Фейбенс. – Мы очень хотим подружиться с Уолтером Марчем.

– Допустим, я выполню вашу просьбу. Что потом? – спросил Флетч. – Я отправлюсь в тюрьму?

– Нет, нет. Все ваши налоговые неурядицы исчезнут, как по мановению волшебной палочки. Они утонут в Потомаке, и уже никогда не вынырнут на поверхность.

– Как так?

– Мы об этом позаботимся, – ответил Эггерз.

– Могу я получить письменные гарантии?

– Нет.

Фейбенс положил на стол фирменный конверт «ТУЭ» с билетом.

– Генуя, Лондон, Вашингтон, Хендрикс, Виргиния. Ваш самолет вылетает в четыре часа. Флетч глянул на загорелую руку.

– Мне нужно принять душ. Эггерз рассмеялся.

– Не лишне надеть и брюки.

– Как я понял, вы решили вернуться домой без наручников? – уточнил Фейбенс.

– Вы сами сказали, что у меня нет выбора, – огрызнулся Флетч.

Глава 2

– Значит, ты решил шпионить за всей элитой американской журналистики? Лишь потому, что кто-то попросил тебя об этом? Интересная мысль.

Голос Джиббса едва прорывался сквозь помехи. Когда Флетч звонил из Лондона, слышимость и то была лучше.

В другом конце зала ожидания Национального аэропорта духовой оркестр заиграл «Америку».

Флетч ногой вытолкнул коричневый чемодан, который чуть раньше достал из ячейки 719, и захлопнул дверь телефонной будки.

– Флетч?

– Я здесь. Закрывал дверь.

– Ты уже в Вашингтоне?

– Да.

– Долетел хорошо?

– Нет.

– Мне тебя жаль. А что случилось?

– Сидел рядом со методистским священником.

– А что плохого в том, что твоим соседом оказался методистский священник?

– Ты что, шутишь? Его самодовольство росло с каждым футом подъема.

– О Господи, Флетч.

– Вот-вот, он разве что не представлялся Иисусом Христом.

– Ты еще можешь спеть пару строчек гимна Северо-западного университета?

– Я бы и раньше с этим не справился.

Студентом Дон Джиббс верил в футбольную команду (играл в основном составе), пиво (выпивал ящик в промежутке между субботним вечером и утром понедельника) , машины фирмы «Шевроле» (ездил на сине-желтом седане), методистскую церковь (для женщин и детей) и прикладную физику (имея в виду постоянный доход, гарантируемый специалистам этого профиля американской промышленностью, в которую он тоже верил, но американская промышленность не ответила ему взаимностью, не предложив работу после получения диплома). Не вызывали у него доверия поэзия, изобразительное искусство, философия, психология, короче, весь блок гуманитарных ценностей. Собственно, такая точка зрения всегца преобладала в американской промышленности, но никем не выражалась столь явно при приеме на работу.

В студенческом городке они с Флетчем жили в одной комнате.

– Из университета я вынес только одно, – прокричал Флетч в трубку. – Все мои наименее удачливые сокурсники пошли работать в государственные учреждения.

– Кто кому звонит? – Джиббс даже осип от негодования. – Скажи мне, Флетчер. Ты – мне или я – тебе. Ты просишь о помощи или я?

– Остынь, Дон. Сегодня утром ты забыл принять античувствительную пилюлю.

– Меня тошнит от вашего брата-журналиста, поливающего нас грязью во всех газетах. Но, стоит у вас вскочить прыщику, вы бежите к нам, заливаясь горючими слезами.

– Не болтай ерунды. Дон. Я никогда не цеплял тебя в своих статьях. Ты слишком мелкая сошка.

– Неужели?

Точно в такой же манере, семнадцатилетними, они спорили в одиннадцать вечера, кому первому идти в душ. Флетча бесила привычка Джиббса двадцать минут стоять под струей. Джиббс терпеть не мог запотевших зеркал.

– Да. Более того, я не прошу тебя об услуге. Я лишь задаю тебе вопрос.

– Зато какой вопрос, Ирвин Морис? Имеешь ли ты юридическое право шпионить за цветом американской журналистики? Нет! Абсолютно нет! – Джиббс понизил голос. – Но, честно говоря, Ирвин Морис Флетчер, я подозревал, что ты всегда именно этим и занимался.

– Забавно, забавно, – Флетчу пришлось хохотнуть, показать Джиббсу, что он ценит юмор. – С каких это пор ты стал адвокатом? Я не просил совета. Я и сам знаю, что тайком записывать разговоры моих друзей с последующим использованием пленок для шантажа – нехорошо, даже если снимать сливки, то есть вить из них веревки, буду не я. Вопрос в другом: должен ли я это делать?

На другом конце провода повисла тишина.

– Эй! Дон?

В трубке щелкнуло.

– Флетч?

– Я здесь.

– Я попытаюсь ответить на твой вопрос. Не мог бы повторить основные моменты.

Голос Джиббса звучал на пол-октавы ниже. Серьезный, уравновешенный, ответственный.

– Я же все рассказал тебе, когда звонил из Лондона, Дон.

– Я хочу убедиться, что ничего не перепутал.

– Ты просто прикрываешься звонком приятеля по местному телефону, чтобы создать видимость работы. Негодяй.

Флетч знал, что телефон отнюдь не местный. Если судить по номеру, он звонил вроде бы в Пентагон. На самом деле Дон Джиббс сидел в подземной штаб-квартире разведывательного ведомства в горах Северной Каролины.

– Мне пора на самолет.

– Давай с самого начала, Флетч. В общих чертах.

– Хорошо. Вчера днем, в воскресенье, двое ваших громил вломились в мой дом в Канья. Это в Италии.

– Имена.

– Гордон Эггерз и Ричард Фейбенс.

– Эггерз, Гордон и Фейбенс, Ричард. Так?

– Чиновники все переворачивают с ног на голову.

– Ты запомнил личные номера их удостоверений?

– Нет. Но номера были. Длинные-предлинные.

– Это неважно. Что конкретно ты имел в виду, говоря, что они вломились в твой дом?

– Я думаю, они вошли через французские окна[79]. Так, кажется, они называются. Днем я их никогда не закрываю.

– То есть фактически они ничего не сломали?

– Фактически, как это не странно, нет.

– Значит, они вошли в твой дом.

– Вошли без приглашения. Я их не звал. Не приглашал. Они нарушили право собственности.

– А как ты оказался в том доме в Италии?

– Я там живу.

– Понятно, но почему ты там живешь? Работаешь в каком-то международном информационном агентстве?

– Нет. Я теперь искусствовед. В прошлом месяце у меня вышла статья в «Бронсоне». Хочу написать биографию Эдгара Артура Тарпа, младшего...

– Того, что обожал рисовать ковбоев и индейцев?

– Однако. Ты, значит, что-то да знаешь.

– Не он ли дружил с художником Уинслоу Хомером?

– Нет.

– А журналистские расследования ты оставил?

Флетч выдержал паузу.

– Я в отпуске.

– Значит, тебя опять уволили? Я рад, что не входил в число лучших учеников нашего выпуска, кому сулили самые радужные перспективы.

– Сам знаешь, на работе умников не жалуют.

– Так чего хотели эти джентльмены?

– Они не джентльмены.

– Твои слова весьма огорчительны. За границу мы посылаем лучших из лучших. Мне еще не удалось войти в их число.

– Меня это не удивляет.

– Так чего они хотели?

Оркестр уже играл «Глаза Техаса смотрят на тебя...»

– Они предложили мне поехать на конгресс ААЖ в Хендрикс, это здесь, в Виргинии, тайком установить микрофоны в спальнях моих горячо любимых коллег и записать их постельные разговоры, после чего передать пленки им, для последующего шантажа. Они пообещали, что чемодан с подслушивающим оборудованием будет поджидать меня в Вашингтоне, и не обманули, – глядя на коричневый чемодан, который он достал из ячейки 719 и вытолкнул из телефонной будки, Флетч отметил, что он совершенно не гармонирует с остальными чемоданами. – Ты хочешь сказать, что понятия не имеешь, о чем идет речь? Так я тебя понял, Дон?

– Не так уж часто нам сообщают о наших операциях со стороны.

– Позвонив вчера вечером из Лондона, я просил тебя разобраться.

– Я пытался. Проверил все, что мог.

– Тогда почему я стою в телефонной будке, опаздывая на самолет, лететь на котором у меня нет ни малейшего желания, и повторяю тебе то, что ты и так знаешь?

– Скажи мне еще раз, почему ты согласился. Я просто хочу убедиться, совпадают ли твои слова с тем, что мне уже известно.

– Сколько же можно твердить об одном. Дон! Меня шантажировали!

– Я знаю, но повтори еще раз.

– Ну...

– От тебя не убудет, Флетчер. Тем более, что мне уже все известно.

– Ну и ублюдок же ты, – Флетч только сейчас заметил, какой же грязный пол в будке. – Налоги.

– Ты никогда не платил налогов?

– Только те, что вычитали из моего заработка. Даже живя в Штатах, я ни разу не подавал налоговой декларации.

– Понятно. А в последние год или два?

– Тем более.

– Это указывает на то, что у тебя есть деньги, за которые ты не можешь отчитаться. Так?

– Да.

– Не понял.

– Да!

– Так почему ты звонишь мне?

– Ты – мой друг в американской разведке.

– Мы не друзья.

– Знакомый. А звоню я тебе потому, что хочу донести до начальства, чем занимаются подчиненные. К примеру, шантажируют меня, чтобы получить компромат на элиту американской журналистики, людей, занимающих важные посты в газетном бизнесе, на радио, телевидении.

– Ты полагаешь, что наша правая рука не знает, что делает левая?

– Я так не думаю. А если так оно и есть, вам должно быть стыдно за себя.

– Мне стыдиться нечего. Меня никто не шантажирует.

– Ради бога. Дон, перестань!

– Как, по-твоему, мы получаем информацию, Флетчер? Читая ваши паршивые газетенки? Или из телевизионных выпусков новостей?

– Дон, это противозаконно, и ты это знаешь.

– Я знаю много чего, – Джиббс чуть повысил голос. – Позвонив из Лондона, ты сказал мне, что эти парни особенно интересовались мистером Марчем.

– Да. Совершенно верно. Уолтером Марчем. В свое время я работал у него.

– К какому выводу ты пришел?

– Почему они выделили именно Марча?

– Да.

– Едва ли не самый влиятельный человек. «Марч ньюспейперс», – правое ухо Флетча раскраснелось, начало болеть. – Послушай, Дон, у меня осталось лишь несколько минут, если я хочу успеть на самолет. Ты говоришь...

– Нет, мистер Флетч. Говорю я, – другой голос, более зрелый, властный.

– Кто это? – переспросил Флетч.

– Роберт Энглехардт. Начальник отдела, в котором работает Дон. Я слышал весь разговор.

– Однако! – Флетч усмехнулся. – Вечно вы со своими штучками.

– Насколько я понимаю, вы звоните Дону, чтобы спросить, должны ли вы выполнить порученное вам дело.

– Вы все поняли правильно.

– И каким, по-вашему, будет ответ?

– Мне представляется, что утвердительным.

– У вас сложилось правильное впечатление.

Вновь в трубке щелкнуло.

– Дон, ты еще здесь?

– Да.

– Вы так запутались в собственной загадочности, что не можете ответить на вопрос простым да или нет, не напустив дополнительного тумана.

– Какой загадочности?

– Перестань, Дон.

– Мы всего лишь пытаемся убедиться, что конгресс ААЖ продолжается.

– Продолжается? А с чего ему прерываться?

– Вы, журналисты, узнаете новости последними, не так ли?

– Какие новости?

– Сегодня утром Уолтера Марча убили. В Хендриксе. До свидания, Флетчер.

Глава 3

– Привет, привет, – Флетч застегнул ремень безопасности, усевшись в кресло рядом с кареглазой девушкой со светлыми волосами. – Я живу в ладу со всеми.

– Вы не в ладу даже с расписанием, – ответила девушка. – Из-за вас вылет задержали на десять минут.

В салоне было двенадцать мест.

– Я говорил по телефону. Со старым дядюшкой. Язык у него ворочается не так шустро, как прежде.

Пилот захлопнул и застопорил дверцу.

– Я вас прощаю, – улыбнулась девушка. – Где вы так загорели?

– Я только что прибыл из Италии. Этим утром.

– Это достаточно веская причина для опоздания. Пилот завел моторы и самолет медленно покатился от здания аэропорта к началу взлетной полосы.

– Спросите меня, хорошо ли я долетел.

Им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Все три двигателя ревели, один – прямо над их головами.

– Хорошо ли вы долетели?

– Нет, – маленький самолет, трясясь, катился по бетону. – Спросите, чем мне не понравился полет.

– Почему вам не понравился полет?

– Я сидел рядом с методистским священником.

– И что? – удивилась девушка.

– Его самодовольство росло с каждым футом подъема.

Она покачала головой.

– Полет на реактивном лайнере действует на людей по-разному.

– Вот и мой дядюшка не нашел шутку забавной.

– Наверное, вы потому и опоздали, что делились ею с ним.

– Я – любящий племянник.

Самолет остановился. Двигатели взревели еще громче. Пилот отпустил тормоза и самолет начал набирать скорость. Его трясло все сильнее, а в тот момент, когда Флетч решил, что фюзеляж уже разваливается, они оторвались от земли.

Самолет описал полукруг, огибая Вашингтон. Шум двигателей заметно стих.

Девушка глянула в иллюминатор.

– Мне нравится смотреть на Вашингтон сверху. Такое милое местечко.

– Хотите его купить?

Она удостоила Флетча пренебрежительной улыбкой.

– И вы еще говорите, что ладите со всеми.

– Со всеми, – подтвердил Флетч. – С методистскими священниками, дядюшками, ослепительно красивыми девушками, сидящими рядом со мной в самолетах...

– Я ослепительно красивая? – прокричала она.

– Потрясающая. Ваш муж того же мнения?

– У меня нет мужа.

– Как так?

– Еще не нашла достойного человека, которому могла бы отдать руку и сердце. А как поживает ваша жена?

– Которая?

– У вас их легион?

– Был легион. Легионы и легионы. Великое множество. Практически все достойны того, чтобы выйти за меня замуж.

– Полагаю, за исключением меня.

– Я слишком быстро предлагаю женщинам соединиться узами брака. По крайней мере, так сказал мне методистский священник.

– И все они соглашаются?

– Большинству приходится. Такой уж я человек. Люблю устоявшееся. К примеру, законный брак.

– У вас это комплекс?

– Несомненно. Вы поможете мне избавиться от него?

– Конечно.

– Когда я попрошу вас выйти за меня замуж, пожалуйста, ответьте отказом.

– Всенепременно.

Флетч посмотрел на часы, подождал десять секунд.

– Вы выйдите за меня замуж?

– Обязательно.

– Что?

– Я сказала: «Обязательно».

– Да, вижу, помощи от вас не дождешься.

– А с чего я должна помогать вам? Вы и так со всеми ладите.

– А вы – нет?

– Нет.

– И я понимаю, почему. Внешность у вас потрясающая, а вот внутри масса недостатков.

– Это защитный механизм. Я потратила немало времени, чтобы отладить его.

– Вы когда-нибудь бывали в Хендриксе, штат Виргиния?

– Нет, – ответила девушка.

– И вы летите на конгресс ААЖ?

– Да.

Флетч подумал, что и большинство пассажиров, если не все, летят туда же.

В двух рядах впереди сидел Хай Литвак, один из столпов «Юнайтед Броудкастинг Компани». Даже по затылку чувствовалось, что это Хай Литвак.

– Вы журналистка? – спросил Флетч.

– А вы приняли меня за кондуктора автобуса?

– Нет, – Флетч разглядывал свои руки. – Вы работаете в газете?

– В журнале «Ньюсуорлд».

– Ведете раздел для женщин? Моды? Питание?

– Преступность, – она смотрела прямо перед собой.

– В разделе для женщин? – Флетч улыбнулся.

– В журнале. Я только что вернулась из Аризоны с процесса Пекуче.

Флетч не слышал об этом процессе.

– Каков приговор?

– Хороший материал.

– Понятно, – он хлопнул себя по щеке. – Понятно.

Их взгляды встретились.

– Иной приговор мне не интересен, – пояснила девушка.

– Вы знаете, что Уолтера Марча убили сегодня утром?

– Я слышала об этом по радио в такси по пути в аэропорт. Вам известны какие-либо подробности?

– Ни единой, – честно признался Флетч.

– Ясно, – она вытянула ноги, насколько позволял узкий промежуток между рядами. – А то у меня с собой два блокнота. И три ручки, – она зевнула, прикрыв пальчиками рот. – А вы – журналист? Или кондуктор?

– Даже не знаю, что мне и ответить. Я в отпуске.

– И какая же компания отправила вас в отпуск?

– Можно сказать, что все.

– Вы – безработный, – уточнила девушка. – А потому пишете книгу.

– Вы попали в точку.

– О Ватикане?

– Почему о Ватикане?

– Вы же пишете книгу в Италии.

– Я работаю над биографией Эдгара Артура Тарпа, младшего.

– Вы пишете книгу об американском художнике в Италии?

– Очень действенный метод, знаете. Присутствует эффект отстраненности.

– И к тому же тридцать тонн неудобств.

– Вы меряете неудобства тоннами?

– В вашем случае, да. Простые смертные, вроде меня, обходятся килограммами.

Она накрыла своей рукой руку Флетча, лежащую на подлокотнике, одним пальцем приподняла два его, по-том отпустила.

– У меня складывается впечатление, что многочисленность экс-жен и экс-работодателей придает вашей жизни определенную фрагментарность. И вам недостает клея, связывающего ее воедино.

– Помогите мне, – улыбнулся Флетч. – Спасите меня от самого себя.

– Как вас зовут?

– Ай-Эм Флетчер.

– Флетчер? Никогда не слыхала о вас. А с чего такая помпезность?

– Помпезность?

– К чему говорить: «Я – Флетчер»[80]. Разве кто-то в том сомневается? Почему не просто Флетчер? Девушка продолжала играть его пальцами.

– Мой первый инициал – буква Ай. Второй – Эм.

– М-м-м, – девушка покачала головой. – Да у вас чуть ли не родовая травма. А зовут вас Ирвинг?

– Хуже. Ирвин.

– Мне нравится имя Ирвин.

– Такое имя никому не может нравиться.

– Просто вы относитесь к нему с предубеждением.

– У меня есть на то основания.

– У вас красивые кисти.

– По одной на каждой руке.

Двумя руками она согнула пальцы его левой руки в кулак, подтянула на пару дюймов к себе, отпустила, продолжая смотреть на него.

– Вы пробежитесь ладонями по моему обнаженному телу?

– Здесь? Сейчас?

– Позже, – ответила она. – Позже.

– Я думал, вы уже и не попросите об этом. Прислать вам кисти рук с коридорным или принести самому?

– Мне нужны только кисти. Об остальных частях тела я ничего не знаю, за исключением того, что вы со всеми ладите.

Флетч сжал одну ее руку, вторую она положила сверху, подтянула ноги к креслу.

– Мисс, вы поставили меня в неловкое положение.

– Я к тому и стремилась.

– Я не знаю ни вашего имени, ни вашей фамилии.

– Эрбатнот, – ответила девушка.

– Эрбатнот! – Флетч вырвал руку. – Только не Эрбатнот.

– Эрбатнот, – повторила она.

– Эрбатнот?

– Эрбатнот. Фредерика Эрбатнот.

– Фредди Эрбатнот?

– Вы слышали обо мне. Я отмечаю внезапную бледность, проступившую под итальянским загаром.

– Слышал о вас? Да я вас выдумал!

Самолет уже катился по посадочной полосе аэропорта Хендрикса.

На лице девушки отразилось изумление.

– Что-то я вас не поняла.

– Выдумал, – кивнул Флетч, расстегивая ремень безопасности. – Будьте уверены.

Глава 4

Гостей встречала миссис Джейк Уилльямс, Хелена (она настаивала, чтобы к ней обращались именно так), хозяйка конгресса Ассоциации американских журналистов.

– Флетчер, дорогой! Ты прекрасно выглядишь.

Она протянула руки, чтобы обнять его.

– Привет, Хелена, как поживаете? – Флетч наклонился и поцеловал ее.

Они стояли неподалеку от регистрационной стойки в вестибюле отеля.

Лимузин поджидал их у трапа самолета. Словно забыв о существовании багажа, Флетч прямиком направился к нему, залез в салон и сел. Несколько минут спустя открылась дверца и Фредерика Эрбатнот устроилась рядом с ним.

После того, как багаж уложили на крышу, а остальные пассажиры расселись, они покинули аэропорт, проехали через маленькую деревеньку с торговым центром на окраине и взяли курс на плантацию.

Путь не занял много времени и скоро они свернули на подъездную дорожку к особняку. По обе стороны тянулись изумрудные поля для гольфа. Лимузин остановился перед светло-синей тележкой для гольфа, перегораживающей дорогу. Впереди гордо высился особняк из красного кирпича, с белыми колоннами и кирпичными же пристройками по обе стороны. Флетч предположил, что подобная же пристройка есть и позади Рима. В пристройках располагались номера для гостей, но архитектор приложил немало усилий, дабы сохранить дух старины, и в полной мере добился желаемого.

На последнем повороте Флетч заметил сверкающую на солнце голубую гладь бассейна. А дальше тянулись леные лужайки, очерченные вдалеке белой изгородью.

По пути никто не произнес ни слова.

Даже вежливый вопрос водителя: «Хорошо долетели?» – заданный, едва он сел за руль, остался без ответа.

Казалось, они едут на похороны, а не на конгресс.

Собственно, они и ехали на похороны.

Уолтер Марч умер.

Этим утром его убили на плантации Хендрикса.

Уолтеру Марчу было под семьдесят. С незапамятных времен ему принадлежали многие влиятельные газеты.

Вероятно, все, кто сидел в салоне, на определенных этапах своей карьеры имели дело с Марчем.

Скорее всего, последнее относилось практически к каждому участнику конгресса. На него приглашали журналистов – лучших мастеров своего дела.

Улыбаясь про себя, Флетч отметил, что любой из них, считая и его самого, будь он в салоне один, насел бы на водителя, выкачивая из него всю доступную информацию, слухи, домыслы, его личные предположения касательно убийства.

Вместе, они вопросов не задавали.

За исключением пресс-конференций, когда другого выхода просто не было, ни один журналист никогда не задал бы вопроса, ответ на который мог принести какие-то дивиденды коллегам.

Флетч подождал, пока ему отдадут багаж, снятый с крыши лимузина, и зашагал к парадным дверям.

Пока Хелена Уилльямс приветствовала Флетча, в вестибюль, с чемоданами в руках, вошла Фредерика Эрбатнот и остановилась позади Флетча.

Во взгляде ее отражалось легкое удивление.

– Привет, миссис Флетчер, – Хелена пожала руку Фредди.

– Она – не миссис Флетчер, – внес ясность Флетч.

– О, извините, – улыбнулась Хелена. – Мы привыкли к тому, что Флетч всегда приезжает с миссис Флетчер.

– Это Фредди Эрбатнот.

– Фредди? У многих твоих подружек мужские имена. В Италии мы встретили тебя с Энди... фамилии не помню.

– Барбара и Линда, – Флетч напомнил ей имена его жен. – Джоан... – тут уже речь шла о жене, вернее, вдове Стэнуика.

– Должно быть, есть в тебе какая-то странность, да вот мне никак не удается сформулировать, в чем же она заключается.

– Наверняка есть, – поддакнула Фредди Эрбатнот.

– К тому же, Хелена, мисс Эрбатнот и я впервые встретились в самолете.

– Столь стремительное развитие ваших отношений для меня не сюрприз, – фыркнула Хелена. – Помнится, мы обедали в Нью-Йорке, и я заметила, что ты посматриваешь на девушку за соседним столиком. Она тоже начала посматривать на тебя и, не успели мы оглянуться, как вы оба исчезли! Ты даже не извинился за столь ранний уход. Не сказал ни слова! Ушел, не доев десерта.

– Я не мог уйти без сладкого.

– Все у Флетча не так, как у людей, – Хелена обращалась к Фредди. – Взять хотя бы взносы. Перед самым конгрессом он до последнего цента оплатил долг перед ААЖ, а ведь раньше много лет манкировал взносами.

– Она знает, – пробурчал Флетч. – Флетч, дорогой, мы просто потрясены.

– Я сам себе удивляюсь. Прошу вас, Хелена, никому не говорите об этом. Может пострадать моя репутация.

– Флетч, милый, – Хелена с улыбкой положила руку ему на плечо, – уж ей-то уже ничего не грозит.

– Я сожалею о случившемся, Хелена, – резко сменил тему Флетч.

На лице Хелены Уилльямс тут же отразилась печаль.

– Преступление века, – ее муж издавал в Нью-Йорке ежедневную газету. – Преступление века, Флетч.

– Сенсация, что надо, – пробормотала Фредди.

– Сегодня утром мы провели голосование, те, кто приехал заранее, отменять конгресс или нет. И решили открыть его в намеченный срок. Люди-то уже выехали, так что ничего иного нам и не оставалось. Подготовка закончена. И полиция попросила задержаться всех, кто находился на плантации на момент убийства. И потом, конгресс поможет нам отвлечься от этой ужасной трагедии. Уолтер Марч! – она вскинула руки. – Кто мог такое представить?

– Лидия здесь, Хелена? – спросил Флетч. – Она обнаружила тело! Она принимала ванну и услышала какой-то булькающий звук. Она полагала, что Уолтер ушел из номера, а потому поначалу подумала, что булькает вода в трубах. Но булькание продолжалось, доносясь из спальни. А потому она вылезла из ванны, обмоталась полотенцем и открыла дверь. Уолтер полулежал на одной из кроватей, раскинув руки, лицом вниз, а из его спины торчали ножницы. И на ее глазах он сполз на пол и упал на спину! Ножницы, должно быть, вонзились еще глубже. Она сказала, что он выгнулся, а потом затих. Жизнь покинула его.

Теперь на лице Хелены отражалось искреннее, а не дежурное сострадание.

– Бедная Лидия! Она не знала, что и делать. Выбежала в коридор в одном полотенце и забарабанила мне в дверь. Я только что встала. Еще не было и восьми. Открыла дверь, а там Лидия, в полотенце, в ее-то семьдесят лет, с открытым ртом и закрытыми глазами! Я усадила ее на кровать и она упала на спину! Лишилась чувств! Я побежала в ее номер за Уолтером. В ночной рубашке. А он лежит на полу, уставившись в потолок невидящими глазами. Естественно, я подумала, что у него сердечный приступ. Крови я не заметила. И сама чуть не грохнулась в обморок. Услышала чей-то вопль. Потом мне сказали, что вопила я сама, – Хелена отвернулась, коснулась пальцами шеи. – Но я в этом не уверена.

– Могу я чем-нибудь вам помочь, Хелена? – спросил Флетч. – Что-нибудь сделать?

– Нет, – она покачала головой. – Я выпила бренди до завтрака. Приличную дозу. И не позавтракала. Здешний доктор, не знаю его имени, дал мне какую-то таблетку. От нее в голове у меня абсолютная пустота. Я выпила чай с гренком, – Хелена улыбнулась. – Хватит об этом. Все равно Уолтера не вернешь. А теперь расскажи мне о себе, Флетч. На кого ты теперь работаешь?

– ЦРУ, – и посмотрел на Фредди Эрбатнот. – Я приехал сюда, чтобы записать на пленку все ваши постельные разговоры.

– Ты всегда отличался тонким чувством юмора, – улыбнулась Хелена. – Детки, не хотите ли вы поселиться в одном номере? С местами у нас напряженно.

– Только не это, – воскликнул Флетч. – Подозреваю, она храпит.

– Я не храплю.

– Откуда вы знаете?

– Мне бы сказали.

– Вы так хорошо смотритесь вместе, – Хелена пе-реводила взгляд с Флетча на Фредди. – Идеальная пара. О, да это Хай Литвак. Я не видела, как он пришел. Должна с ним поздороваться. Напомнить, что он выступает сегодня после обеда.

Хелена одновременно пожала руки Флетчу и Фредди, словно венчающий их священник.

– Мы должны жить и в присутствии смерти, – и поспешила навстречу Литваку.

– И умирать в присутствии жизни, – добавил Флетч.

Глава 5

Приняв душ, Флетч сел на краешек кровати и открыл чемодан, который достал из ячейки 719 автоматической камеры хранения в Национальном аэропорту.

Сквозь стену до него доносилось жужжание фена Фредерики Эрбатнот.

Следуя за портье, они вышли из вестибюля через боковую дверь, поднялись по ступеням, обогнули угол и зашагали по коридору одной из пристроек. Флетч сам нес свои чемоданы.

У номера 77 портье поставил чемоданы Фредди на пол, вставил ключ в замочную скважину.

– А где мой номер? – спросил Флетч.

– Следующая дверь, сэр. Семьдесят девятый, сэр.

– О, нет, – простонал Флетч.

Из-за плеча портье ему улыбалась Фредди.

– Дайте мне мой ключ, – попросил Флетч. Портье протянул ключ.

– Знаете, – обратился Флетч к Фредди Эрбатнот, – вы в полной мере соответствуете тому образу, что создало мое воображение.

– Ваши чемоданы не подходят друг к другу, – ответила она.

В его комнате было четыре двери: в коридор, на улицу и в соседние номера, обе запертые.

Прежде, чем принять душ, Флетч сдвинул стеклянную дверь, что вела на улицу. Посмотрел на бассейн, на берегу загорали женщины, в воде плескались дети. На корты слева от бассейна, числом шесть. На двух играли.

Чемодан был полон.

Посередине стоял магнитофон, с привычными клавишами на панели, с двумя динамиками размером с пачку сигарет, уже снабженный кассетой с пленкой. В специальном кармане на крышке лежали еще тридцать пять кассет. Суммарно на семьдесят два часа записи. У дальней стенки чемодана, между петлями и магнитофоном, вытянулись два ряда приемных блоков, всего двадцать четыре, каждый со своей кнопкой. Справа на магнитофоне располагалась ручка тонкой настройки, слева – регулятор громкости. Слева от магнитофона, в отдельном отделении, лежал полиэтиленовый мешочек с «жучками». Флетч высыпал их на кровать. Двадцать четыре, на каждом своя цифирка.

Флетч приложил один к металлической стойке кровати, чтобы убедиться, что он снабжен магнитом.

Между магнитофоном и другой стенкой чемодана, с замками, оставалась тонкая щель с двумя более широкими отверстиями по краям. Флетч сунул в них указательные пальцы и выудил из щели миниатюрные наушники и телескопическую антенну.

В отделении справа от магнитофона он нашел провод со штекером и штепселем.

Нигде, ни на магнитофоне, ни на кассетах, ни даже на чемодане Флетч не обнаружил фирменного знака изготовителя.

Флетч осмотрел антенну, подсоединил магнитофон к сети, воткнув штепсель в розетку на стене, выбрал «жучок» с номером 8, поставил его рядом с настольной лампой, нажал кнопку на приемном блоке с цифрой «8», вдавил клавишу «Запись» и произнес:

– Слушайте, Эггерз, Гордон, и Фейбенс, Ричард! – на диске регулятора громкости задергалась стрелка с красным наконечником. Машина работала. Флетч чуть крутанул диск против часовой стрелки. – Это ваш приятель, Ирвин Морис Флетчер, говорит с вами с прекрасной Плантации Хендрикса, что находится в Хендриксе, штат Виргиния. Разумеется, у меня нет привычки участвовать в журналистских сборищах, но своей настойчивостью вы убедили меня в неизбежности этой поездки, и я должен поблагодарить вас, что вы не отправили меня в какую-нибудь дыру.

Флетч отжал клавишу «Запись», перекрутил пленку назад, нажал на клавишу «Пуск».

Гром собственного голоса заставил его подпрыгнуть и он поспешно повернул регулятор громкости против часовой стрелки.

Флетч выслушал собственный монолог. Посмеиваясь про себя, он прогулялся в ванную, вернулся со стаканом воды, присел на краешек кровати, вновь нажал клавишу «Запись» и продолжил, обращаясь к воображаемым слушателям:

– Очевидно, я мог бы семьдесят два часа заполнять ваши пленки шутками, песнями и забавными историями, но, если я правильно вас понял, сюда меня послали не за этим.

На случай моей смерти или иного, не менее печального события, я хочу, чтобы тот, кто найдет в моей комнате этот ужасный агрегат, понял, что здесь происходит и почему я занимаюсь этим делом.

Меня шантажировало Центральное Разведывательное Управление, угрожая посадить на двадцать лет в тюрьму за неуплату федеральных налогов, незаконный вывоз денег из Соединенных Штатов плюс невозможность отчитаться за получение этих денег. Потребовали они следующее: расставить подслушивающие устройства к комнатах моих коллег-журналистов на конгрессе ААЖ на Плантации Хендрикса и записать на пленку их ночные беседы.

Кто бы мог подумать, что у богатых могут возникнуть подобные проблемы?

Я принял это малопочетное предложение по трем причинам, очевидным для любого журналиста.

Для Эггерза, Гордона, Фейбенса, Ричарда, Джиббса, Дона, Энглехардта, Роберта и всей вашей братии, у которой задница там, где положено быть рту, я хочу сказать следующее.

Во-первых, подозреваю, вы все трахаетесь с козами и курами.

Во-вторых, человек, который интересовал вас более всего, Уолтер Марч, мертв. И с этим вам ничего не поделать.

И возникает естественный вопрос, а нет ли взаимосвязи между вашим интересом к Уолтеру Марчу и причиной его смерти.

В-третьих, Фредерика Эрбатнот проявила чудеса изобретательности, чтобы сблизиться со мной. Она чертовски соблазнительна. Однако вы, парни, похоже, запредельно глупы. Разве можно требовать от человека выполнения порученного, всемерно отвлекая его от дела?

Это не последняя шутка. Далее я постараюсь выучить все песенки в паре-тройке детских книжек и пропою их вам на ночь.

Флетч выключил магнитофон, посидел пару минут, глядя на него. Затем поставил чемодан на пол и, с откинутой крышкой, задвинул под кровать. Опустившись на колени, закрепил антенну в пружинах кровати.

Лег на живот, вынул штепсель из розетки, протащил провод между изголовьем и стеной, чтобы его никто не видел, снова воткнул штепсель в розетку.

Когда Флетч вылезал из-под кровати, его левая рука нащупала лежащий на полу конверт. Он мог поклясться, что раньше конверта не было. Не мог он и выпасть из чемодана.

Заклеить конверт отправитель не удосужился. В записке, которую извлек Флетч, значилось:

«Дорогой мистер Флетчер!

Наши представители в Италии, объясняя вам задание, упомянули лишь Уолтера Марча.

Как вы уже убедились сами, оборудование, которым мы вас снабдили, включает двадцать четыре микрофона-передатчика и столько же приемных устройств. В укрепление наших контактов с журналистами мы бы хотели, чтобы микрофоны оказались в номерах тех, кто значится в прилагаемом списке. Остальные вы можете установить у журналистов помоложе, которые, по вашему мнению, со временем смогут занять ведущие позиции в информационном бизнесе. Мы сочтем задание выполненным лишь при эффективном использовании всех комплектов...»

Рядом с каждой фамилией упоминалось место работы: теле – или радиокомпания, газета, журнал. Впрочем, люди были столь известные, что никаких уточнений не требовалось.

В список входили мистер и миссис Уолтер Марч, Уолтер Марч младший, Леона Хэтч, Роберт Макконнелл, Ролли Уишэм, Льюис Грэхэм, Хай Литвак, Шелдон Леви, мистер и миссис Джейк Уилльямс, Нетти Хорн, Фрэнк Джиллес, Том Локхарт, Ричард Болдридж, Стюарт Пойнтон, Элеанор Иглз и Оскар Перлман.

– Сукины дети, – процедил Флетч. – Сукины дети.

Подпись, разумеется, отсутствовала, лишь несколько слов у нижней кромки листа: «Мы пользуемся бумагой, изготовленной из макулатуры».

Глава 6

Флетч снял трубку со звонящего телефона.

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы соизволили позвонить мне.

– Это Рональд Албемарл Блоджетт Ислингтон Димуитти Флетчер? – спросил женский голос.

– О, нет. Разумеется, нет. Кто может называть его бешеным[81], подумал он. Ему вспомнилось, как давным-давно кто-то пошутил, сказав, что при отсутствии интересных материалов Флетч укусит собаку, лишь бы не уменьшился тираж.

Кто же именно?

– Кристал! – воскликнул он. – Подруженька моя, задница моя милая. Как поживаешь?

Хихикание. Как обычно. Кристал в своем амплуа.

– Все еще тревожишься из-за своего веса, старушка? Число подбородков не уменьшается?

В отличие от настоящих кристаллов Кристал Фаони не просвечивалась насквозь. Просто ей не повезло в тот миг, когда пришла пора заменить в регистрационной книге запись младенец-девочка на нечто более специфическое. Вот ее родители и дали волю воображению.

С черными волосами, ширококостная, а что кости без мяса, аппетитом Кристал могла потягаться с проснувшимся после зимней спячки медведем.

Прибавьте к этому огромные, широко посаженные карие глаза, нежную бархатистую кожу и быстрый ум, рассчитывавший все на много ходов вперед, отчего тело могло и не перемещаться в пространстве, ибо логическими рассуждениями Фаони обычно находила истину.

С Флетчем она работала в одной чикагской газете.

– У тебя все нормально?

– Я подумала, что мы можем встретиться в баре перед банкетом и как следует напиться.

– Я-то собирался пойти в сауну, а потом на массаж, – просмотрев рекламный буклет, Флетч отметил наличие тренажерного зала, сауны и массажного кабинета, открытых с десяти утра до семи вечера.

– О, Флетч, – вздохнула Кристал. – Ну почему ты всегда заботишься о своем здоровье?

– Последние двадцать четыре часа я не вылезал из самолетов и аэропортов. У меня затекли все мышцы.

– Ты уже напился? По голосу этого не чувствуется.

– Капли во рту не было. Ты все еще работаешь в Чикаго?

– Почему люди ездят на конгрессы? – задала Кристал риторический вопрос.

– Чтобы носить маски и взрывать хлопушки?

– Нет.

– Я не знаю, Кристал. На конгрессе я впервые.

– Так почему ты здесь, Ай-эм Флетчер?

О боже, мысленно простонал Флетч. Все его знакомые знали, что он не любитель конгрессов и прочих многолюдных сборищ.

И не отличался аккуратностью в уплате членских взносов.

– Э...

– Попробую угадать. Ты – безработный, так?

– С одного места я ушел, а на другое еще не поступил.

– Ясно. Так вернемся к исходному вопросу: «Почему люди ездят на конгрессы?»

– Чтобы найти работу?

– Примерно половина. Чтобы найти работу, если не имеют оной, или чтобы получить новую, лучше оплачиваемую, если они и так при деле.

– Ты, несомненно, права.

– Примерно треть участников конгресса ищет, кого бы нанять. Конгресс, мой дорогой мистер Флетч, как тебе хорошо известно, большая мясная ярмарка. И нет нужды напоминать, что я – солидный кусок мяса.

– Если память мне не изменяет, с тобой ни одна комната не покажется пустой.

– Не заметить меня может только слепой.

– А как насчет остальных шестнадцати с семью десятыми процентов?

– Что-что?

– Ты вот сказала, что половина участников конгресса ищут работу, а треть – работников. Остается шестнадцать и семь десятых процентов. Что делают здесь они?

– А, вот ты о ком. Это люди, которые могут бросить любое дело, даже если они не ударяют пальцем о палец, и поехать куда, за чем и когда угодно, лишь бы за чужой счет, а еще лучше, за счет своей компании.

– Вас понял.

– К сожалению, бедная Кристал Фаони, да, полагаю, и ты, не входят в их число, ибо приехала сюда на собственные, быстро убывающие сбережения.

– Кристал, как ты узнала, что я безработный? – Если бы ты работал, то собирал материал для очередной статьи и на конгресс тебя бы не загнали даже под дулом пистолета. Так?

– Но, Кристал, ты же знаешь, я делаю все, что мне скажут.

– Помнишь, как тебя нашли спящим под прилавком в кафетерии редакции?

– Я заработался допоздна.

– Но, Флетч, ты был не один. С одной из дежурных телефонисток.

– И что?

– По крайней мере, на тебе были джинсы. С аккуратно застегнутой молнией. И ничего более.

– Мы заснули.

– Я понимаю. Джек Сандерс едва не лопнул от негодования. Сотрудники кафетерия отказались в тот день работать...

– Больше всего шума бывает из-за сущих пустяков.

– Я осталась без ленча, Флетч, а для меня это не пустяк. Если бы ты тогда работал у старины Марча, то вылетел бы на улицу, не успев надеть рубашку.

– Ты-то работала у Марча, не так ли?

– В Денвере. Там меня и уволили. За аморальное поведение.

– За аморальное поведение? Тебя?

– Да.

– Что же ты такого сотворила? Объелась бананами?

– Ты сам все знаешь.

– Не знаю.

– Это известно всем и каждому.

– Кроме меня.

– Наверное, кроме тебя. Едва ли кто стал бы рассказывать тебе подробности того скандала. На твоем счету их куда больше.

– Многим очень нравится совать нос в чужие дела.

– Знаешь, вместо того, чтобы висеть на телефоне, мы могли бы уютно устроиться в темном уголке бара и совмещать приятное с полезным, благо меню тут богатое.

– Скажешь ты мне или нет?

– Я забеременела.

– Кто же смог это заметить?

– Заметили, можешь не волноваться.

– Без мужа?

– Естественно.

– А причем тут Уолтер Марч?

– Я не проявила должной скромности. Говорила, что собираюсь родить и воспитывать ребенка одна. Тогда мы все думали, что времена изменились.

– Это точно.

– Забеременела я, разумеется, сознательно. От отличного пария. Фил Шапиро. Помнишь его?

– Нет.

– Парень, что надо. Симпатичный. Умный. Из благополучной семьи.

– И что случилось с ребенком?

– Я думала, что смогу родить его, не выходя замуж. Но оказалось, что рожать можно или замужней или безработной.

– Аборт?

– Вот именно.

– Ужасно.

– А на моем банковском счету было тогда чуть больше двух тысяч долларов.

– Ох уж этот Марч.

– Он многих увольнял за аморальное поведение.

– А вот я, как это ни странно, в их число не попал.

– Просто он не поймал тебя. Слышал-то предостаточно, но не верил. Даже я не могу поверить во все, что говорили о тебе.

– Все это ложь.

– Я была в редакции в то утро, когда тебя нашли в кафетерии. И осталась без ленча.

– Извини.

– И человек, воткнувший ножницы в спину старины Марча, должно быть, имел на то веские основания.

– Твоя работа?

– Если меня обвинят в этом, огорчаться я не буду.

– Могут и обвинить. Ты входишь в категорию тех, у кого был мотив для убийства. Он же лишил тебя ребенка. Ты была здесь этим утром?

– Да.

– И могла убить его?

– Полагаю, что да. По словам Лидии, дверь в номер была открыта, когда она увидела мужа с ножницами в спине. Любой мог войти и убить его.

– Что еще известно тебе об этом убийстве, Кристал?

– Думаю, ни одно убийство в истории не будет иметь такой прессы. На Плантации Хендрикса собрался весь цвет журналистики Америки. И, полагаю, приедут даже те, кто не собирался участвовать в конгрессе, именно из-за этого убийства. Ты представляешь себе, что означает для карьеры таких, как мы, освещение расследования обстоятельств смерти Уолтера Марча? Тем более, при такой конкуренции.

– Представляю.

– Тут можно без труда отхватить Пулицеровскую премию[82].

– Чьи были ножницы? Ты знаешь?

– Их взяли в вестибюле отеля. С регистрационной стойки.

– О.

– А ты думал, что уже раскусил этот орешек, Флетч?

– Да, знаешь ли, мелькнула такая мысль. Редко кто возит с собой ножницы, во всяком случае, достаточно большие, чтобы убить ими человека. Скорее всего, это могла быть женщина...

– Флетч, тебе нужно избавляться от мужского шовинизма. Я уже говорила тебе об этом.

– Но теперь все это не более чем досужие рассуждения, раз ножницы лежали на регистрационной стойке, где их мог взять кто угодно.

– А ситуация, скажу тебе, презабавная, – Кристал хихикнула. – Журналисты снуют по отелю, выискивая крупицы информации. Коммутатор раскалился от междугородных звонков. И я сомневаюсь, найдется ли сейчас хоть одна замочная скважина, к которой не прилипли чье-то ухо или глаз.

– Да, забавно, – согласился Флетч.

– Иди на массаж, сибарит. На банкете-то увидимся?

– Обязательно. Я не пропущу его ни за какие коврижки.

– Меня ты узнаешь. Свой жир я ношу с собой.

Глава 7

– Теперь другую. – Флетч лежал на спине на массажном столе. Массажистка закончила с его правой ногой и перешла к левой.

Ему пришлось подождать больше часа, чтобы попасть на массажный стол: не он один хотел размять мышцы.

Массажистка, дородная блондинка лет пятидесяти, внешностью напоминала скандинавку. Звали ее миссис Лири.

Он подождал, пока она начнет массировать его правое плечо, прежде чем упомянуть Уолтера Марча.

– Вчера вечером Уолтер Марч приходил на массаж?

– Я начинаю понимать, какими методами вы работаете. Как добываете то, что пишете. Источники информации, так, кажется, у вас это называется. Источники того, что написано вами. Вы всегда цитируете какого-то специалиста или знаменитость. «Источники»! Ха! Теперь я вижу, что всю информацию вы черпаете от старушки в подвале, а уж потом украшаете ее известными именами. Я не специалист, мистер. И не источник.

Флетч посмотрел на ее мускулистые руки.

– Эксперты – источники мнений. Люди – источники фактов.

– Вот-вот, – она разминала ему бедро. – Так я не источник ни мнений, ни фактов. И вот что я вам скажу. Никогда еще у меня не было столько работы. Вы – девятый репортер, которого я массирую за сегодняшнее утро, и все хотят поговорить со мной о мистере Марче. Полагаю, мне следовало бы что-нибудь да придумать. Чтобы все остались довольны. Клиентов от этого только прибавится. Но я совсем выдохлась.

О том, что Уолтер Марч часто пользуется услугами массажистов, Флетч узнал, работая в одной из его газет. Вероятно, этот пустячок не составлял тайны и для восьми других репортеров.

– Если вам нужен массаж, вы его получите, – она разогнулась, оглядела Флетча с головы до ног. – Если хотите поговорить, давайте поговорим. Но я возьму с вас плату, как за массаж. Или одно, или другое.

Флетч смотрел в потолок.

– Я заплачу премиальные.

– Хорошо. – Пальцы ее вновь вернулись на ногу Флетча. – Тело у вас не такое, как у других журналистов.

– Уолтер Марч, – напомнил Флетч.

– У него было хорошее тело. Очень хорошее, учитывая почтенный возраст. Упругая кожа, знаете ли.

– То есть вы делали ему массаж?

– Да.

– Не мужчина-массажист?

– А что в этом удивительного? Я же массирую вас.

– Уолтер Марч славился пуританством.

– А причем тут массаж? Уолтер Марч был важной особой?

– Да.

– Издавал газету?

– И не одну. Не просто издавал, все они принадлежали ему.

– Очень вежливый человек. Обходительный. И не скупился на чаевые.

– Насчет чаевых я все понял.

Она покончила с его левой рукой. С качающейся над лицом Флетча грудью принялась за мышцы его живота.

– О боже, – выдохнул Флетч.

– Что такое?

– Не слишком идеальные условия для работы.

– Работаю я, а не вы. Переворачивайтесь. Лежа на массажном столе, лицом вниз, Флетч повторил: «Уолтер Марч. Что вы сказали другим репортерам?»

– Ничего особенно. Нечего было рассказывать, – она разминала левую ногу Флетча. – Мистер Марч отметил, что выдался погожий день. Добавил, что ему нравится в Виргинии, что и в Вашингтоне в последние дни стояла хорошая погода. Спросил, шведка ли я. Я ответила, что родом из Питтсбурга. Он поинтересовался, как я стала массажисткой. Я объяснила, что меня учила мать, она приехала с Ньюфаундленда. Он спросил, где работает мой муж. Я ответила, что в муниципальном отделе водоснабжения. Вообще он задавал много вопросов. Сколько у меня детей. Много ли народу приходит на массаж, в будни, по выходным, какова численность населения Хеyдрикса, знаю ли я кого-либо из потомков самого Хендрикса. Вы понимаете? Мы просто болтали.

Флетча всегда удивляли издатели, инстинктивно уподобляющиеся в общении с людьми репортерам.

Старина Уолтер Марч ведрами выкачивал информацию из старушки в подвале. И Флетч понимал, что делал он это просто так, по привычке, лишь для того, чтобы лучше ориентироваться в городе, где проходил конгресс.

Флетч на его месте поступил бы точно так же, если б массирование мышц не сбивало стройного хода его мыслей.

Круговыми движениями кулаков она массировала ему ягодицы. Потом перешла к спине.

– Вам надо почаще делать массаж. Разминать мышцы.

– Обычно я разминаю их другим способом. Закончив массаж, она вымыла руки, насухо вытерла их полотенцем. Флетч уже сидел на краю массажного стола. Кожа порозовела, усталость от дальнего перелета бесследно исчезла.

– Уолтер Марч нервничал? Казался расстроенным, озабоченным, чего-то боялся?

– Нет. А следовало бы.

– Похоже, что да.

– Я о другом. До вас тут побывал один репортер. Думаю, он мог бы убить Уолтера Марча.

– Почему вы так решили?

– Он все время ругался. Обзывал его последними словами. Вместо того, чтобы расспрашивать меня об мистере Марче, как остальные, крыл его, почем зря.

– Как его фамилия?

– Не знаю. Впрочем, могу посмотреть на квитанции. Крупный мужчина, лет сорока, с усами и бакенбардами. Северянин. Ужасно злой. Знаете, есть такие люди, которые постоянно злятся. Убеждены, что с ними обходятся не по справедливости.

– Ясно.

– А еще этот вчерашний тип на автомобильной стоянке.

Она аккуратно повесила полотенце на крючок над раковиной.

– Какой тип?

– Когда я приехала вчера утром, он пересекал автостоянку. Подошел ко мне. Спросил, работаю ли я здесь. Я подумала, что и он хочет справиться насчет работы. Так уж он выглядел. Джинсовый костюм, короткие вьющиеся волосы, уже с сединой, хотя на старика он не тянул, худощавый, такие обычно встречаются на конюшне. Одним словом, лошадник. Он спросил, приехал ли Уолтер Марч. Тогда вот я впервые и услышала об Уолтере Марче. Я еще обратила на его налитые кровью глаза. И горящее решимостью лицо.

– И что вы сделали?

– Поскорее ушла от него.

Флетч посмотрел на светловолосую, с сильными руками, массажистку.

– То есть он напугал вас?

– Да.

– Вы рассказали об этом человеке другим репортерам?

– Нет, – она покачала головой. Наверное, если бы мне девять раз не задали одни и те же вопросы, я бы о нем и не вспомнила.

Глава 8

АССОЦИАЦИЯ АМЕРИКАНСКИХ ЖУРНАЛИСТОВ

Уолтер Марч, президент

ПРОГРАММА МЕРОПРИЯТИЙ

Плантация Хендрикса

Хендрикс, Виргиния

Понедельник

6:30 Р. М.[83] Банкет

Зал Аманды Хендрикс.

– Привет, – Флетч заглянул в комнатку, где за коммутатором отеля сидели две телефонистки.

С другой стороны вестибюля журналисты толпились в зале Аманды Хендрикс.

– Сюда не положено заходить посторонним, сэр, – сказала ему телефонистка, сидевшая ближе к двери.

Обе они выглядели испуганными, словно кролики, внезапно освещенные лучом фонаря.

– Я только за списком, – объяснил Флетч свое появление.

– Каким списком? Он выкатил глаза.

– Явочным списком гостей с указанием номеров, в котором они поселились. Вас же просили приготовить его для меня.

Дальняя от него телефонистка смотрела уже не на него, а на поблескивающий лампочками коммутатор.

– Нам же он нужен для работы, – гнул свое Флетч.

– Элен, ты знаешь что-нибудь насчет явочного списка?

– Плантация Хендрикса. Добрый вечер, – произнесла в микрофон вторая телефонистка.

– Для Информационной группы. Мы должны знать, кто где поселился. Возникают же разные проблемы. Фамилии и номера комнат.

– А, – первая телефонистка посмотрела на лежащий перед ней листок.

– Да, да, – покивал Флетч. – Он самый.

– Но это мой, – обеспокоилась девушка.

– Еще один вы должны были приготовить и для меня.

– Элен, у тебя есть еще одна копия?

– Извините, сэр, – та продолжала беседу с далеким абонентом. – Этот номер не отвечает.

– У нее же точно такой же листок, – успокоил ее Флетч.

– Но я не могу без списка.

– Давайте снимем ксерокс, – нашелся Флетч.

– Мы не имеем права отходить от коммутатора. Очень много звонков, – и тут же на пульте вспыхнула лампочка. – Плантация Хендрикса. Добрый вечер.

– Дайте мне ваш, – Флетч взял список фамилий с указанием номеров со столика. – Я его ксерокопирую.

– Но дирекция уже закрыта, сэр, – прошептала девушка. – Я сейчас позвоню.

– Зачем? Достаточно просто подвинуть листок, которым пользуется Элен, – Флетч наклонился и перенес на десяток дюймов лежащий перед второй телефонисткой точно такой же лист с фамилиями и номерами комнат. – Одного вам вполне хватит. При необходимости вы обе сможете заглядывать в него.

Сидевшая ближе к нему телефонистка говорила в микрофон: «Извините, сэр, но сейчас банкет и в номерах практически никого нет».

Элен сердито зыркнула на Флетча, но голос ее звучал ровно и спокойно: «Столовая открывается на завтрак в семь утра, сэр».

– Скажите мне, – Флетч уже проглядывал список, – разве Лидия Марч и Уолтер Марч младший остались в том же номере, где убили Уолтера Марча?

– Нет, – ответила телефонистка. – Их перевели в двенадцатый люкс.

– Благодарю, – Флетч помахал в воздухе драгоценным листком. – Вы мне очень помогли.

Глава 9

8:00 Р. М. Обед.

Большая столовая.

Флетч побывал в двадцати номерах и «люксах» Плантации Хендрикса, прежде чем его поймали.

Он уже прикрепил «жучок» 22 к изголовью кровати в номере 42 и направился к двери, когда в замочную скважину вставили ключ.

Флетч метнулся было к ванной, но замок уже щелкнул. И Флетч застыл посреди комнаты, притворяясь, что внимательно изучает информационный листок, прикидывая, как с его помощью объяснить свое появление в чужом номере.

Рядом с фамилией проживающего в номере журналиста он заносил цифру, значащуюся на устанавливаемом там «жучке».

Ручка двери начала поворачиваться.

– Хана, – сказал себе Флетч, не находя выхода из тупика. – Хана!

Дверь открывалась до невозможности медленно.

На пороге, качаясь из стороны в сторону, возникла Леона Хэтч, знаменитый радиокомментатор, ведущая свою программу непосредственно из Белого Дома, рыжеволосая, в ярко-зеленом, висевшем на ней, как на вешалке, платье.

Ее слабая попытка задержать взгляд на Флетче не удалась.

Правое плечо стукнулось о косяк двери.

– О, – обратилась она к проникшему в ее номер вору. – Слава Богу, что вы здесь.

И начала падать.

Флетч подхватил ее до того, как она шлепнулась на пол.

Леона отключилась. От нее так и разило спиртным.

Флетч осторожно положил ее на ковер. Разобрал постель. Включил ночник. Перенес Леону на кровать. Он с трудом расстегнул замок ожерелья. Для этого ему пришлось перевернуть семидесятилетнюю женщину на живот и отбросить с шеи редеющие волосы. Ожерелье он положил рядом с ночником. Снял с нее туфли.

Оглядел Леону с головы до ног, думая, чем же еще ей помочь. Понял, что она в корсете, не дающем ей свободно вздохнуть.

– О, черт.

Вновь перевернул ее на живот, расстегнул молнию на спине.

– Хр-р-р-р-р-р, – вырвалось из горла Леоны. – Хр-р-р-р-р.

– Только не надо блевать, – попросил ее Флетч. Стащил платье за подол. При этом Леона чуть не свалилась на поя и Флетчу вновь пришлось укладывать ее на подушки. Бросил платье на кресло и тут же понял, что предстоит снимать еще и комбинацию.

С корсетом пришлось повозиться. В натуре сей предмет Флетч видел впервые. И вообще, никогда ранее ему не доводилось снимать столько одежды с одного человека.

– Справимся, – подбадривал он себя. – Полагаю, она поступила бы точно так же, поменяйся мы ролями.

– Хр-р-р-р-р, – исторгалось из Леоны всякий раз, когда Флетч поворачивал ее. – Хр-р-р-р-р-р.

Наконец, освободив Леону от корсета и не касаясь последнего слоя нижнего белья, Флетч укрыл Леону одеялом.

– Спокойной ночи, принцесса, – он погасил ночник. – Приятных сновидений, а когда проснешься, не держи зла на неловкого грабителя.

Лампу на письменном столе он оставил зажженной, чтобы Леона, придя в себя, побыстрее поняла, где находится.

Глава 10

9:00 Р. М. Приветственная речь.

Хай Литвак: «Терроризм и телевидение».

– Я ожидал твоего появления, – пробурчал Боб Макконнелл.

Обед уже близился к концу, когда Флетч занял свое место за круглым столиком на шестерых, в дальнем углу зала.

Кроме Макконнелла, мужчины крупного, лет сорока, с усами и бакенбардами, за ним сидели Кристал Фаони и Фредерика Эрбатнот.

– Лишь в сказке за столиком для шестерых со мной могут сидеть только две женщины.

– Привет, Боб.

– Привет.

– Они посадили нас вместе, – наклонилась к Флетчу Фредерика Эрбатнот. – Чтобы мы познакомились поближе.

– Это точно.

Флетч измерил взглядом расстояние, отделяющее их от главного стола.

– Похоже, организаторы конгресса не относят нас к важным персонам. Если сдвинуть наш столик на несколько футов вправо и убрать стену, то мы могли бы класть грязные тарелки в посудомоечную машину, не поднимаясь со стула.

– Ты прав, – кивнул Боб.

Несколькими годами раньше Роберт Макконнелл ушел из газеты и десять месяцев проработал пресс-секретарем кандидата в президенты Соединенных Штатов.

Такой шанс выпадает раз в жизни.

Но, к сожалению, тот кандидат так и не стал президентом.

Боба взяли в газету, на прежнее место, но не с распростертыми объятьями.

Издатель, Уолтер Марч, полагал, что ошибка в суждении, ставка не на ту лошадь, несомненный минус, перевешивает плюсы приобретенного опыта. По большому счету сам Уолтер Марч никогда не ошибался.

И в тот раз его газеты поддерживали другого кандидата, который и победил.

И все эти годы ушли у Роберта Макконнелла на то, чтобы преодолеть депрессию, моральную и финансовую, обусловленную его неудачным выбором.

– Сделали тебе массаж, сибарит? – спросила Кристал.

– Ты ходил на массаж? – сразу подобрался Боб. Для него, а репортер он был хороший, имела значение каждая мелочь.

– Потом меня потянуло в сон, – ответил Флетч.

– Пожалуй, и я последую твоему примеру, – решила Кристал. – Может, удастся согнать с себя хоть толику жира.

– Кристал, дорогая, – улыбнулся Флетч. – Какая же ты зануда.

– Я?

– Ты говоришь только о своем жире.

Опоздание Флетча привело к тому, что официант одновременно поставил перед ним все блюда: фруктовый и мясной салаты, ростбиф, картофель, зеленый горошек, торт с клубничным кремом и кофе.

– Принести вам что-нибудь выпить? – спросил официант.

– Нет, благодарю, – покачал головой Флетч.

– Потому что все только и говорят о нем, – возразила Кристал.

– Это ответная реакция. Ты же постоянно переводишь разговор на собственный жир, – Флетч пожевал дольки грейпфрута и апельсина. – Плантация Хендрикса дышит историей. Вазочка для фруктового салата, и та старинная.

– Я никогда, никогда не упоминаю собственный жир, – не согласилась с ним Кристал и полезла вилкой в его мясной салат.

– Ты никогда не упоминаешь ничего иного, – Флетч подвинул поближе к себе тарелку с ростбифом. – Ты из той породы людей, которые обожают свою кошку, собаку, яхту, сад или что-то еще, а потому и говорят только об этой чертовой кошке, собаке, яхте... что еще я называл?

– Сад, – подсказала Фредди.

– О чертовом саде, – кивнул Флетч. – Занудство, занудство, занудство.

Кристал заедала салат хлебом.

– Это самозащита.

– Глупости. Тебе не от чего защищаться.

– Я жирная.

– У тебя прекрасная кожа.

– Да еще как много. Кристал потянулась к торту Флетча. Фредерика Эрбатнот посмотрела на Роберта Макконнелла.

– Это Ай-эм Флетчер. Он ладит со всеми.

– Эта глупая, навязчивая американская идея! – воскликнул Флетч. – Ну почему все должны казаться истощенными до предела?

Голос Кристал звучал глухо: она набила рот тортом.

– Кому бы об этом говорить, но только не тебе. Ты-то не жирный.

– В каждом тощем, – изрек Флетч, – сидит толстяк, жаждущий вырваться наружу.

С полным ртом, Кристал искоса глянула на Флетча, и более не смогла сдержаться. Она и Флетч начали смеяться, смеяться, смеяться. Левой рукой Кристал держалась за бок, правую, с салфеткой, поднесла ко рту.

Фредерика Эрбатнот и Роберт Макконнелл, смотрели на них, даже не улыбаясь.

Кристал протянула руку к чашке кофе. Флетч забарабанил кулаком по столу.

– Кофе не тронь!

От смеха Кристал едва не свалилась со стула.

Роберт Макконнелл подозвал официанта.

– Принесите что-нибудь выпить. А то мы никак не развеселимся.

Официант оглядел пустые бокалы, вопросительно посмотрел на Флетча.

– Флетч? – спросил Боб.

– Мне все равно.

– Принесите ему бренди. Ему надо успокоиться.

– И еще один кусок торта, – добавила Кристал. – А не то я умру от голода.

Флетч отодвинул тарелку.

– Больше я есть не могу. Слишком много смеялся, – он повернулся к Кристал. – Хочешь доесть, Кристал?

– Конечно.

Но тарелка так и осталась перед Флетчем.

– С кем вы разговаривали у себя в номере? – спросила Флетча Фредди.

– Разговаривал?

– Я не подслушивала, но стены тут тонкие.

– И вы все слышали через стену?

– У меня сложилось впечатление, что вы репетировали речь.

– Репетировал речь?

– Другого голоса я не слышала.

– Я говорил с Кристал. По телефону.

– Нет, – Фредди покачала головой. – Вы записывали свой голос на магнитофон, а потом прослушивали запись.

– Да, я воспользовался магнитофоном. Записал кое-что для себя.

– На какую тему? – Боб откинулся на спинку стула, чтобы официант смог поставить перед ним полный бокал.

– Я знаю! – вмешалась Кристал. – Великий специалист по части журналистских расследований, Ирвин Морис Флетчер, выяснил, кто убил Уолтера Марча.

– Пусть это покажется странным, но выяснил, – кивнул Флетч.

– Кто же? – прямо спросила Фредди.

– Роберт Макконнелл, – ответил Флетч.

Фредди глянула на Боба.

– Мотив?

– Несколько лет тому назад газеты Марча поддержали оппозицию. И увели конфетку буквально из-под носа Боба. Не так ли. Боб? – лицо Макконнелла чуть побледнело. – Кандидат Боба мог и победить, если бы газеты Марча не приняли сторону его соперника. Боб попал бы в Белый Дом. А вместо этого ему пришлось вернуться за прежний обшарпанный металлический стоя в редакции, да еще с крупными долгами банку.

Взгляды мужчин перекрестились. Флетч чуть улыбался.

– На какую тему? – повторил Боб. Флетч пожал плечами.

– О путешествиях. Я приехал из Италии. Между прочим, кто-нибудь видел Младшего?

Возраст Уолтера Марча младшего приближался к пятидесяти, но его по-прежнему звали Младший.

– Я слышала, он пьет, – подала голос Кристал.

– Джейк Уилльямс увез его и Лидию на машине. Проветриться, – Боб откинулся на спинку стула. – Чтобы они хоть немного отвлеклись от случившегося.

– То есть полиция требует, чтобы миссис Марч и ее сын оставались на этом чертовом конгрессе? – спросила Фредди. – Какая жестокость.

– Полагаю, они могут избрать этот путь, – кивнул Боб. – Если захотят.

– Когда за твоей спиной могущество «Марч ньюспейперз», можно рассчитывать на всемерное содействие и дружелюбие властей.

– По крайней мере, внешнее, – пробурчал Боб.

– О, перестаньте, – отмахнулась дама, заявившая ранее, что приехала от журнала «Ньюсуорлд», но, похоже, не знакомая с хитросплетениями журналистских отношений. – В наши дни газеты не так уж и могущественны, как бывало.

Трое газетчиков переглянулись.

– »Марч ньюспейперз»? – переспросила Кристал Фаони.

– Еще как могущественны, – возразил Роберт Макконнелл.

– Да, – подтвердил Флетч, – они печатаются и продаются двенадцать месяцев в году.

За главным столом по стеклу застучала ложечка.

– Начинается, – Боб обреченно вздохнул. – Послеобеденная отрыжка.

Флетч развернул стул, лицом к возвышению. – У кого-нибудь есть сигара? – поинтересовался Боб. – Я давно мечтал о том, чтобы выдохнуть струю Выма в нос Хаю Литваку. На возвышение поднялась Хелена Уилльямс.

– Эта штуковина работает? – спросила она микрофон.

Многократно усиленный голос отразился от стен.

– Нет! – ответила аудитория.

– Разумеется, нет! – ответила аудитория.

– Спроси еще раз, Хелена! – попросила аудитория

– Добрый вечер, – поприветствовала Хелена собравшихся.

Сидящие за столами перестали скрипеть стульями и откашливаться.

– Несмотря на трагические обстоятельства, связанные со смертью президента Ассоциации американских журналистов, Уолтера Марча... – она запнулась, тяжело вздохнула, но переборов себя, продолжила, – ...я рада видеть вас всех. Добро пожаловать на сорок девятый ежегодный конгресс Ассоциации американских журналистов.

Уолтер Марч собирался обратиться к вам с приветственной речью, но...

– Но старину Марча отправили домой в гробу, – прошептал Роберт Макконнелл.

– Разумеется, никто из нас не сумеет заменить его. Так что давайте вспомним все хорошее, что он сделал для Ассоциации и для каждого из нас и для нас всех за те долгие годы...

– Тут есть что вспомнить, – пробурчал Роберт Макконнелл.

– Это точно, – поддержала его Кристал Фаони.

– ...и почтим его память минутой молчания.

– Эй, Флетч, у тебя есть колода карт, – громким шепотом нарушил Роберт Макконнелл пожелание Хелены..

За другим столиком Тим Шилдз замахал рукой, подзывая официанта с полным бокалом. – Я уверена, что причиной тому не эти трагические обстоятельства, но президент Соединенных Штатов отменил свое выступление на нашем конгрессе, назначенное на среду.

– Жаль, – Боб посмотрел на Флетча. – Я привез с собой двое ножниц.

– ...Однако, вице-президент сможет приехать.

– Администрация решила, что полностью игнорировать нас не стоит, – прокомментировала Кристал Фаони. – Собственно, что такого произошло? Удар в спину – наша излюбленная практика. Просто на этот раз он нанесен более открыто.

– И еще одно объявление, прежде чем я дам слово Хаю Литваку. Позвольте представить вам Эндрю Нила, капитана полиции штата Виргиния, который ведет расследование убийства бедного Уолтера...

И Хелена отступила от микрофона.

Из-за столика у двери поднялся мужчина с коротко стриженными, тронутыми сединой волосами, с военной выправкой, пусть и в гражданской одежде, и направился к возвышению.

– Готов поспорить, он скажет: «Последнее по счету, но не по значению», – отреагировал Боб Макконнелл.

Чуть покраснев, капитан Нил наклонился к микрофону.

– Добрый вечер, – приятный, бархатный баритон. – Примите мои соболезнования в связи с трагической гибелью президента вашей ассоциации.

– Принимаем, принимаем, – покивал Боб.

– Во-первых, я хочу попросить вас не отменять ваш конгресс. Разумеется, смерть Уолтера Марча наложит отпечаток на ваши заседания...

– Еще как наложит, – буркнул Боб.

– ...но, заверяю вас, мы приложим максимум усилий, чтобы как можно меньше мешать вам заниматься своими делами.

Во-вторых, нам, разумеется, понадобятся показания всех тех, кто находился на Плантации Хендрикса в время этого трагического происшествия. Заранее благодарю вас за содействие расследованию.

В-третьих, я понимаю, что сейчас меня окружают лучшие репортеры мира. Откровенно говоря, я ощущаю себя Даниилом в клетке со львами. Каждый из вас полагает, и это абсолютно справедливо, что ваши газеты, также теле– и радиокомпании должны наиболее полно освещать расследование, а потому обещаю держать вас в курсе происходящего. Но, пожалуйста, поймите, что мне поручено нелегкое дело. Многие уже обращались ко мне с вопросами. Я могу ответить на все, но тогда у меня не останется времени на расследование. Если мы выявим важные улики, будьте уверены, вы о них узнаете первыми. А потому я хотел бы попросить вас не давать волю воображению и не муссировать слухи и досужие домыслы.

– Сейчас, – шепнул Флетчу Боб.

– И последнее, по счету, но не по значению, – капитан Нил его не подвел. – Если кому-то из вас известна важная информация, которая может помочь нам в розыске убийцы, мы надеемся, что вы поделитесь ею со мной или с моими сотрудниками.

Сегодня утром здесь, на Плантации Хендрикса, кто-то убил Уолтера Марча. Убил не спонтанно, но обдуманно, тщательно все подготовив. С той минуты ни один человек не покинул отель. Так что убийца среди нас, возможно, даже в этом зале.

Повторюсь, я с благодарностью приму любую помощь.

Капитан Нил оглядел зал, выпрямился.

– Благодарю за внимание.

– Хороший парень, – похвалил его Боб. – И, похоже, знает свое дело.

– Умный и порядочный, – добавила Кристал.

– Неудачник, – высказала свою точку зрения Фредди Эрбатнот.

– Готов поспорить, он скажет: «Не убивайте гонца», – откликнулся Боб Макконнелл на появление у микрофона Хая Литвака.

Кристал и Флетч лишь пожали плечами. Хая Литвака, ведущего вечернего информационного выпуска, уважали и ценили все, кроме журналистов, большинство из которых просто ему завидовали.

Симпатичный, держащийся с достоинством, с безупречными манерами, хорошо поставленным голосом, знающий себе цену. Хай Литвак уже многие годы получал фантастическое жалование. Пожалуй, он был самым богатым журналистом.

Завидовали ему еще и потому, что в своем деле ему также не было равных.

В отличие от телекомментаторов других программ, он старался концентрировать внимание зрителей на новостях, а не на собственной персоне. И интервью в прямом эфире он строил по-своему: никогда не старался подвести к желаемому ответу ни зрителей, ни гостя программы.

Завидовали также его известности, ибо без Литвака не обходилось ни одно крупное событие.

Хай Литвак издавна обосновался на самом верху.

Рядом с ним за главным столом сидела его жена, Кэрол.

– Добрый вечер, – знаменитый голос наполнил зал. – Когда мне предоставляют возможность выступить, я стараюсь затронуть те темы, о которых меня наиболее часто спрашивают, независимо от того, хочу я говорить о них или нет.

В последнее время более всего мне задают вопросы о терроризме, вернее о том, должно ли телевидение показывать результаты террористических актов, не способствует ли оно тем самым пропаганде терроризма, не подвигает ли будущих террористов на новые безумства.

Я ненавижу показывать то, что вытворяют террористы. Я ненавижу читать об их деяниях. Я ненавижу сообщать об этом телезрителям. Наверное, в таком отношении к терроризму я не одинок.

Но не телевидение создало терроризм. Терроризм, как и любая другая форма преступления или безумия, заразителен. Он возобновляет себя сам.

Один случай терроризма вызывает два других, а потом идет цепная реакция.

Никогда еще этот социальный феномен, когда одни террористические акты стимулировали все новые и новые, не проявлялся столь ярко, как в начале двадцатого столетия.

А тогда никто и подумать не мог не только о выпусках телевизионных новостей, но и о самом телевидении.

Террористический акт – это событие. Это новости.

И наша работа – доносить новости до людей, нравятся они нам лично или нет.

– Сейчас, – прошептал Боб Макконнелл.

– Обвинять телевидение в распространении терроризма, – продолжил Хай Литвак, – только потому, что оно показывает последствия террористических актов, все равно, что убивать гонца, принесшего плохую весть...

Глава 11

В уединении спальни Кэрол говорила мужу: «...наверное, не смогу свыкнуться с этим, даже если доживу до ста лет».

– С чем?

– С тобой.

Из динамиков послышалось булькание.

Прежде чем уйти на обед, Флетч настроился на комнату Леоны Хэтч, номер 42, чтобы убедиться, все ли с той в порядке и, если потребуется, придти на помощь. Он ожидал, что на пленку запишется лишь похрапывание да «Хр-р-р-р-р».

Но удивительная машина сработала иначе.

Как и все государственное, она обладала собственной системой приоритетов.

Поначалу он услышал храп Леоны Хэтч из номера 42 по приемному блоку 22. Затем зажглась лампочка приемного блока 21 и из динамика раздался шум спускаемой воды в туалете номера 48, который занимал Шелдон Леви. Следом включился приемный блок 4 и Элеанор Иглз из четвертого «люкса» пожаловалась Флетчу: «...Одеваться к обеду, чтобы выслушивать глупости, изрекаемые Хаем Литваком. Ужасно! Но, не приди я, „Ти-ви гайд“[84] на трех страницах поминал бы мой снобизм и неуважение к этой звезде американской журналистики...». А уж потом приемный блок 2 донес до него разговор Кэрол и Хая Литвак из пятого «люкса».

По всему выходило, что приоритетным становился источник шума, регистрируемый микрофоном с меньшим порядковым номером.

Флетч просмотрел заимствованный у телефонисток список, с проставленными им самим номерами микрофонов и, к собственному удивлению, обнаружил, что разместил микрофоны едва ли не в полном соответствии с заложенной в машину схемой.

Во всяком случае, приемный блок 1 держал его в курсе происходящего в двенадцатом «люксе», куда перевели Лидию Марч и Уолтера Марча, младшего. Микрофон 2 стоял у Литваков в пятом «люксе», 3 – у Хелены и Джейка Уилльямсов в седьмом, 4 – у Элеанор Иглз в девятом. В третьем «люксе», пока пустующем, там убили Уолтера Марча, Флетч установил микрофон номер 5. В комнате 77, куда поселили Фредерику Эрбатнот – микрофон номер 23.

– Просто чудо, – похвалил Флетч доставшуюся ему машину. – Ходит, говорит, кричит «Мама!» и писает настоящим апельсиновым соком.

Хай Литвак довольно долго полоскал свое знаменитое горло. Весь этот процесс Флетч добросовестно зафиксировал на магнитофонной ленте.

– Взять хотя бы тебя, самого удачливого, самого уважаемого журналиста в стране, в целом мире, к тому же, мультимиллионера. А тем не менее, ты не можешь сказать все, что хочешь, всю правду, – укоряла мужа Кэрол.

– О чем ты? – голос Литвака звучал устало.

– Вот и в сегодняшнем выступлении ты говорил одно, а мне, о том же терроризме и телевидении, совсем другое.

Постельный разговор, начатый женой, не вызывал у Хая Литвака ничего, кроме скуки.

– Чем больше времени мы уделяем террористам и убийцам, тем больше желающих совершать акты террора и убийства лишь ради саморекламы. Я упомянул и об этом. Слишком много людей жаждут попасть в объектив телекамеры, даже с пистолетом в руке, в наручниках или лежа на мостовой, прошитыми пулями полицейских... что еще из сказанного внизу я должен повторить тебе? Я признал, что такое положение существует. Но я не знаю, что с этим делать. И никто не знает. Новости есть новости, и редко они бывают хорошими.

Женский вздох.

– Мне ты говорил иное.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Отлично понимаешь. Раз за разом ты повторял мне, что показ актов терроризма повышает рейтинг телепрограммы, а потому все компании стараются перещеголять друг друга. А особенно им нравится выносить на экран не итог, но сам процесс.

– Драматичность ситуации всегда берет зрителей за живое.

– Да, люди не могут оторваться от телевизоров, если видят себе подобных под дулами автоматов. А еще лучше, с приставленными к горлу ножами. Ты сам это говорил.

– Да, – признал Литвак, – говорил. Тебе.

– Но не сказал об этом сегодня. В своей речи. Стоит вам узнать о террористическом акте, как весь отдел новостей приходит в движение. Ты мчишься на студию, днем или ночью. Люди включают телевизоры. Зрительский рейтинг поднимается.

– Потому что все любят смотреть хорошую драму.

– А рекламные ролики видят большее число потенциальных покупателей. Вот какой-то псих из Чикаго, или из Кливленда, захватил заложниками двадцать человек, чтобы выразить свой протест обществу, а по всей стране в директоратах больших и маленьких компаний радостно потирают руки, потому что этот псих помогает распродавать произведенные обществом товары, тем самым способствуя дальнейшему процветанию общества.

– Все мы трудимся ради процветания общества.

– Ты это говорил. Мне. Почему же ты не донес эту мысль до сегодняшних слушателей? Или ты так слился с обществом, что не можешь высказать истинные мысли, как требует твой журналистский долг?

– Нет, – ответил Хай Литвак. – Я – хороший журналист, а потому оставляю цинизм при себе.

Последовала долгая пауза. Флетч ожидал, когда же его чудесная машина переключится на другой микрофон. И уже намеревался переключить ее сам, вручную, когда в динамике вновь раздался голос Кэрол Литвак: «О, Хай. Ты даже не понимаешь, о чем я говорю».

– Наверное, нет, – сонный ответ.

– Сегодня днем ты примчался в Виргинию и сразу же записал на пленку панегирик Уолтеру Марчу для вечернего выпуска новостей. «Мы все потрясены убийством великого журналиста Уолтера Марча из „Марч ньюспейперз“, – она имитировала интонации мужа. – Жизнь его трагически оборвалась на конгрессе Ассоциации американских журналистов, председателем которой он являлся».

– И что в этом плохого?

– Ты даже не знал Уолтера Марча. По-настоящему. – Человек – не остров, надеюсь, тебе это известно.

– Ты встречался с ним несколько раз, а потом всегда говорил о нем одно и тоже. Нахал.

– Кэрол? Как насчет того, чтобы поспать?

– Ты меня не слушаешь.

– Нет. Не слушаю.

– А теперь вы раздуете до небес убийство Уолтера Марча лишь потому, что здесь собрались самые известные журналисты, рейтинг ваших программ зависит от таких вот дешевых драм, вы соперничаете между собой, даже поднимая бокалы «мартини». Наверное, о Второй мировой войне говорилось с экрана меньше, чем вы скажете об убийстве Уолтера Марча.

– Кэрол!

В знаменитом голосе уже не чувствовалось сонливости. Наоборот, создавалось впечатление, будто его обладателю только что сообщили о начале Третьей мировой войны.

– Ты по-прежнему не понимаешь, о чем я говорю.

– Мне что, уйти спать в гостиную?

– Ты не отдаешь себе отчет, что делаешь, – гнула свое Кэрол. – Тебе это не под силу.

– Кэрол...

– Раздувая убийство Марча, вы толкаете кого-то другого, а таких, жаждущих известности, сотни, к мысли о том, не сможет ли он всадить нож или ножницы, а может, что-то иное в спину еще одного, не менее знаменитого американского журналиста.

– Кэрол, ради Бога!

– Мне остается лишь надеяться, что следующим за Марчем убьют не тебя.

Флетч переключился на приемный блок 22 и три минуты вслушивался в храп Леоны Хэтч.

Методом проб и ошибок он выяснил, что переключения с блока ни блок можно добиться, нажав и подержав соответствующую кнопку.

Через блок 23 до него донесся шум льющейся воды и голос Фредерики Эрбатнот: «Теперь помоем левое колено... А теперь правое...»

– Хорошие колени, – покивал Флетч. – Но предательское сердце.

Приемный блок номер 8 стоял в «люксе» известного сатирика Оскара Перлмана, еженедельную колонку которого печатали многие газеты.

– ...платишь пять долларов, а получаешь не сигару, а какую-то дрянь.

– А где сейчас возьмешь хорошие сигары?

– Я играю. Две карты.

– Литвак...

Оскар Перлман написал пьесу и несколько книжек, часто выступал на телевидении, поэтому Флетч узнал его голос.

Относительно остальных он не мог сказать ничего определенного. Даже не знал, сколько народу собралось у Перлмана. Правда, предположил, что это нью-йоркские газетчики.

– Паршивая пустышка.

– Кто это говорит о Литваке?

– А вы сразу поняли, о ком речь? Я пас.

– Он просто красавчик, – вставил Перлман.

– Он не журналист, а актер.

– Нам, уродам, не остается ничего другого, как завидовать ему, – признал Перлман, – потому что он симпатяга.

– Никакой он не актер. Кто-нибудь видел, как он паясничал в вечернем выпуске новостей?

– Какую часть годового дохода он зарабатывает своей физиономией, Уолтер?

– Физиономией и голосом? Тридцать процентов.

– Девяносто, Оскар. Девяносто.

– Он выглядит, как отец любого из зрителей. Когда его видели в последний раз. Выставленного в гробу.

– Кому сдавать?

– Иногда, парни, зависть застилает вам глаза и вы забываете, что Хай Литвак – хороший журналист, – не согласился Оскар Перлман.

– Хороший журналист?

– Не мешай, я сам соберу карты. От твоей нерасторопности так и тянет выпить.

– Дерьмо.

– Оскар, кажется, я видел тебя в столовой, когда Хай Литвак произносил речь. Мне даже показалось, что ты сидел за соседним столиком.

– Каюсь, сидел.

– Ты слышал его речь и по-прежнему утверждаешь, что Хай Литвак хороший, честный журналист?

– Эта речь написана для заседания дамского общества где-нибудь в Огайо, – вмешался кто-то еще. – Но не для коллег, Оскар.

– Это правда, – согласился Перлман.

– Заносчивый, самодовольный мерзавец.

– К чему столь суровая оценка? – спросил Перлман. – Он отнюдь не первый оратор, ошибшийся со слушателями. Что же ему делать? Повеситься на шнуре микрофона?

– По крайней мере, он мог попросить одного из своих бесчисленных подчиненных написать ему новую речь специально для нас.

– Вы завидуете ему и потому, что его годовой доход исчисляется суммой со многими нулями.

– Твой тоже, Оскар, – изрек кто-то после долгой паузы.

– Согласен. Только вы нашли способ заставить меня поделиться с вами – за покерным столом. Ему ответил дружный смех.

– Оскар защищает Хая, потому что они оба достигли вершины. Самые богатые журналисты.

– Совершенно верно, – согласился Оскар. – Только Литвак умнее меня. Он не играет в покер.

– Ты собираешься написать в своей колонке о смерти Уолтера Марча, Оскар?

– Я не вижу ничего забавного в том, что человеку всадили в зад ножницы. Даже я не смогу заставить читателей смеяться над этим.

– Не может быть.

– Две двойки. Два короля.

– Тебе не повезло. Пять в масть.

– Нет, не смогу.

– В какую сумму обошелся тебе Уолтер Марч, Оскар?

– Дело не в деньгах. Я горюю.

– А я думаю, ты мог бы предъявить ему солидный счет. Во-первых, когда ты работал на него в Вашингтоне, он много лет не разрешал тебе печатать твою колонку в других издательствах. Не печатал ее даже в своих газетах.

– Он говорил, что смешное в Вашингтоне не покажется таковым в Далласе. Насчет Далласа он ошибался.

– А когда ты все-таки вышел на другие издательства, он подал на тебя в суд, утверждая, что колонка создана в его газете, а потому авторское право принадлежит ему.

– Никто не сумел разбогатеть, работая у Уолтера Марча.

– Так сколько все это тебе стоило, Оскар?

– Ни цента.

– Ни цента?

– Нельзя отсудить талант.

– Ты не откупился от него?

– Разумеется, нет.

– А услуги адвокатов?

– Что-то пришлось заплатить.

– Ты обиделся?

– Еще как. Так и не простил его. Откровенно говоря, и не прощу. Никогда.

– А он разом сменил тактику, да? Начал зудеть, что твоя колонка должна печататься в его газетах. Так?

– Этот мерзавец третировал меня из-за каждого заключенного договора, в каком бы захолустье не издавалась эта газета.

– И такое тянулось долгие годы. Так, Оскар?

– Что мы тут делаем, играем в карты или готовим статью?

– Я ничего не понимаю, – другой голос. – Уолтер Марч все эти годы сидел у тебя на хвосте. Так с чего сейчас горевать, Оскар?

– Ты наверное не знаешь, какими методами пользовался Уолтер Марч?

– Вы только посмотрите. Девятка, десятка, дама.

– Скажи мне.

– Шантаж. Постоянный шантаж.

– Этот сукин сын держал на службе не только журналистов, но и частных детективов, – еще один голос. – Последних числом поболе, да и платил он им лучше.

– И не требовал от них материалов в номер.

– Скользкий тип. Очень скользкий.

– Дерьмо. Сукин сын. Я пас.

– То есть Уолтер Марч шантажировал тебя, Оскар?

– Нет. Но пытался. Держал меня под постоянным наблюдением. Я лечу первым классом, один из его подонков – вторым. В какой бы город я не приезжал, в вестибюле отеля меня уже ждали, дабы убедиться, что я поднимаюсь по лестнице один. Мелочь, конечно, но приятного мало.

– И организовывал это высокоуважаемый праведный Уолтер Марч?

– Высокоуважаемый праведный Уолтер Марч, президент Ассоциации американских журналистов. Ты голосовал за него? Дай мне одну карту, и непременно короля треф.

– Я благодарен ему, – Оскар Перлман. – Все эти годы он держал меня в форме. Я даже ни разу не солгал жене.

– Оскар, и ты по-прежнему не находишь ничего забавного в том, что кто-то всадил ножницы ему в зад?

– Для колонки нужно найти что-нибудь посмешнее.

– Как я понимаю, мы спим не вместе?

– Кто это? – спросил Флетч в телефонную трубку. Часы показывали двадцать минут второго. Он спал уже полчаса.

– Черт бы тебя побрал! – ответила Фредди Эрбатнот. – Будь прокляты твои глаза, твой нос, твой конец.

В трубке раздались гудки отбоя.

Не то, чтобы Флетч не думал об этом.

Он знал, что Фредди помыла колени.

Глава 12

Вторник.

8:30 А. М.[85] Молитва, завтрак.

Оранжерея.

Когда он вошел в комнату, телефон трезвонил вовсю.

Прежде чем ответить, он снял мокрую от пота тенниску.

– Ты видел утренние газеты? – спросила Кристал.

– Нет. Я решил проехаться по округе.

– Проехаться? Ты безработный, но берешь напрокат машину?

– Я безработный и беру напрокат лошадь. На нее уходит меньше бензина.

– Лошадь! Ты говоришь об одном из этих огромных созданий о четырех ногах, которые едят сено?

– То коровы, – ответил Флетч.

– Или лошади, – упорствовала Кристал.

С губ ее сорвалась еще пара-тройка крепких выражений, прежде чем она примирилась с мыслью, что кто-то может встать до рассвета, найти в темноте конюшню, взять напрокат лошадь и поскакать к холмам на востоке, чтобы встретить восход солнца, «даже не вспомнив о завтраке».

Лошадь ему досталась справная, а солнце взошло во всем своем великолепии.

Ни в конюшне, ни возвратившись из нее Флетч не увидел мужчины в джинсовом костюме с коротко стриженными курчавыми седыми волосами, два дня назад подошедшего на автостоянке к массажистке, миссис Лири, чтобы справиться о прибытии Уолтера Марча.

– Я хочу прочитать тебе один абзац из статьи Боба Макконнелла в вашингтонской газете Марча об убийстве старого мерзавца.

– Места для нее не пожалели?

– Чуть ли не вся газета посвящена Марчу. Две страницы одних фотографий, начиная с его крестин.

– Он этого заслуживает. Высокоуважаемый праведный Уолтер Марч.

– Короче, Боб зацепил тебя.

– Правда?

– Послушай, что он пишет. Сначала перечисляет имена знаменитостей, прибывших на конгресс. А затем следующее: «Участвует в конгрессе и Ирвин Морис Флетчер, который, хотя и не был признан виновным, играл заметную роль в судебных разбирательствах касательно убийств, совершенных в Калифорнии и Массачусеттсе. В настоящее время безработный, Флетчер работал в одной из газет Марча».

Флетч снимал джинсы. Ночью он слышал, как Макконнелл диктовал статью по телефону.

– Как говорится, око за око, Флетчер. Мне кажется, тебе более не следует обвинять Боба Макконнелла в убийстве. Даже в шутку. И уж по крайней мере, в его присутствии.

– Да кто шутил?

– Среди собравшихся на конгресс есть очень злые люди.

– Кто этого не знает.

– Идешь на завтрак?

– Сначала должен принять душ.

– Не смею тебя задерживать.

Глава 13

9:30 А. М.

БОГ УМЕР ИЛИ ПРОСТО В ДЕПРЕССИИ?

Выступление преподобного Джеймса Холфорда.

Оранжерея.

10:00 А. М.

ЕСТЬ ЛИ ТАМ КТО-НИБУДЬ?

Семинар секции еженедельных изданий.

Коктейль-холл Бобби-Джо Хендрикса.

Флетч завтракал в своем номере, слушая, как Эндрю Нил, капитан полиции штата Виргиния, ведет допрос Лидии Марч и Уолтера Марча, младшего, в двенадцатом «люксе».

Началось все с взаимного обмена любезностями. Капитан Нил: «Я понимаю, что для вас это невыносимо трудно, миссис Марч». Лидия: «Я знаю, что это необходимо». Капитан: «Благодарю вас. Я вам искренне сочувствую. Только крайняя необходимость вынуждает меня беспокоить вас в такую минуту...»

По ходу диалога Флетч умял половину грейпфрута.

Младшего пришлось звать из спальни.

– Реакция у него сегодня замедленная, – миссис Марч. – За всю ночь мы не сомкнули глаз.

– Привет, капитан, – голос Младшего звучал не так четко, как капитана или Лидии.

– Доброе утро, мистер Марч. Примите мои соболезнования, но, как бы мне этого не хотелось, я обязан...

– Совершенно верно. Как бы вам этого не хотелось.

– Если вы еще раз повторите, при каких обстоятельствах нашли... Вы не будете возражать, если я включу диктофон?

– Диктофон? – переспросил Младший. – Разумеется, нет, капитан. Делайте все, что считаете нужным.

– Тогда мне не придется во всем полагаться на память и, скорее всего, более я вас не побеспокою. Наиболее важным определить точное время этого... инцидента.

– Инцидента! – воскликнул Младший.

– Извините, – в голосе капитана звучала печаль. – Я не смог подобрать подходящего слова.

– Это заметно.

– Особенно нас интересует...

– Я сделаю все, что могу, капитан, – Лидия. – Только мне...

– Миссис Марч, прошу вас, опишите все, с мельчайшими подробностями, начиная с того мгновения, как вы проснулись вчера утром.

– Хорошо. Мы, Уолтер и я, собирались позавтракать в восемь утра с Хеленой и Джейком Уилльямс. Хелена – исполнительный секретарь Ассоциации, и мы хотели в последний раз проверить, все ли в порядке. Вы понимаете, обсудить проблемы, которые могли еще возникнуть перед началом конгресса...

– Вы предполагали, что они возникнут?

– Что?

– Проблемы.

– Нет. В общем-то, нет. Была одна загвоздка с президентом.

– Президентом чего?

– ...Соединенных Штатов.

– О. И в чем она заключалась?

– Простите?

– Я про загвоздку, связанную с президентом Соединенных Штатов.

– Ну, видите ли, он не играет в гольф.

– Я знаю.

– Намечалось, что он прибудет на вертолете в три часа дня. И мы никак не могли решить, чем занять его до обеда. Все президенты Соединенных Штатов играли в гольф. Практически все. На прежних конгрессах президент по приезде отправлялся на поле для гольфа, вместе с несколькими представителями прессы. Его, естественно, фотографировали, чтобы публика видела, что мы, как можем помогаем ему, даем возможность расслабиться, отвлечься от насущных дел, что президент и пресса на короткой ноге, знаете ли, и благоволят друг к другу.

– Я понимаю.

– Но президент, нынешний президент, не играет в гольф. Вечером мы тоже говорили об этом, предлагая разные варианты, чем занять президента Соединенных Штатов на четыре часа. Вот Джейк, то есть мистер Уилльямс, предложил запустить в бассейн карасей и дать президенту, чтобы он всех их выловил. Ой, наверное, мне не следовало это говорить. А, Младший?

– И что вы решили?

– Кажется, склонялись к футбольному матчу. Президент и агенты Секретной службы против команды журналистов. Только на Плантации Хендрикса нет футбольного поля. Да и где оно есть? И потом, Джейк задал резонный вопрос, а как будет истолкована победа сборной прессы над президентом Соединенных Штатов?

– Действительно, как, мистер Нил? – подал голос Младший.

– Нормально, – ответил капитан. – Миссис Марч...

– Вице-президент, слава Богу, играет в гольф, – откликнулась та.

– В котором часу вы проснулись, миссис Марч?

– Точно сказать не могу. В четверть восьмого? Двадцать минут? Я услышала, как закрылась дверь «люкса».

– Это я выходил в вестибюль за газетами, – пояснил Младший.

– Уолтер уже поднялся с постели. Он давно взял за правило вставать раньше меня. Я слышала, что он в ванной. Полежала несколько минут, дожидаясь, пока он выйдет оттуда.

– Дверь в ванную была закрыта?

– Да. Потом в гостиной включили телевизор. Утренний выпуск новостей. Я встала и пошла в ванную.

– Извините. Как мог ваш муж попасть из ванной в гостиную, минуя вашу спальню?

– Он прошел через спальню Младшего. Не хотел беспокоить меня.

– Миссис Марч, то есть вы говорите, что вчера утром не видели вашего мужа?

– О, капитан Нил.

– Извините. Я имею в виду, живым.

– Нет, не видела.

– Как же вы узнали, что в ванной был он?

– Капитан, мы поженились пятьдесят лет тому назад. За это время привыкаешь к определенным звукам, свойственным членам семьи. Их узнаешь даже в отеле.

– Понятно. Вы были в ванной. В гостиной работал телевизор...

– Я услышала, как дверь «люкса» снова закрылась, и решила, что Уолтер пошел вниз выпить чашечку кофе.

– Но телевизор не выключил?

– Нет.

– Значит, закрывшаяся дверь могла означать, что кто-то вошел в гостиную?

– Нет. Поначалу я подумала, что вернулся Младший, но поняла, что ошиблась.

– Почему?

– Я не услышала их разговора.

– А они бы заговорили?

– Обязательно. О заголовках. Газетах. Выпусках новостей. Мой муж и сын – газетчики, капитан Нил. Каждый день появляется что-то новое.

– Да. Разумеется.

– Взяв газеты, я прошел в кафетерий и позавтракал, – добавил Младший.

– Итак, миссис Марч, вы слышали, как вновь закрылась входная дверь, но ваш муж никуда не ушел. И вы думаете, что никто не входил в гостиную, потому что он ни с кем не заговорил?

– Полагаю, все так. Естественно, я могу ошибиться. Но я пытаюсь вспомнить все, как было.

– Извините, пожалуйста, но вы уже находились в ванной, когда услышали, как второй раз закрылась входная дверь?

– Я ложилась в ванну. По утрам я не принимаю душ. Видите ли, еще в молодости я поняла, что не могу уложить волосы, как мне того хочется, если утром принимаю душ.

– Ясно. То есть ванну вы уже наполнили?

– Да. Пока чистила зубы. И все такое.

– Значит, в определенный период времени, пока наполнялась ванна, вы ничего не могли слышать. Ни закрывающейся двери, ни телевизора.

– Наверное, нет.

– То есть вы услышали, как второй раз закрылась дверь, когда ложились в ванну. И по всему получается, в этот момент из «люкса» кто-то вышел.

– О, ну конечно. Вы совершенно правы.

– Сын ваш еще не пришел, муж – не ушел, и вы не услышали их разговора в гостиной. Другого объяснения я не нахожу.

– Какой же вы умный!

– И что потом? Вы лежали в ванной...

– Точно я сказать не могу. Но мне показалось, что дверь открылась. Наверняка, так оно и было. Потому что, когда я вышла в гостиную, когда увиде... увиде... дверь в коридор была открыта.

– Успокойся, мама.

– Извините, капитан Нил. Мне так тяжело.

– Может, вы хотите прерваться? Выпить кофе? Или чего-нибудь еще?

– А может, и вам налить чего для бодрости, капитан Нил?

– Для бодрости?

– Я смешиваю себе «Кровавую Мэри».

– Мне не надо, Младший.

– Да и мне, пожалуй, рановато.

– Так давайте продолжим. Я услышала кашель Уолтера. Он никогда не кашляет. Даже по утрам. Он никогда не курил... Потом он захрипел. Я крикнула: «Уолтер! Что с тобой? Уолтер?

– Не надо так волноваться, миссис Марч.

– Хрипы прекратились, и я подумала, что с ним все в порядке. Зазвонил телефон. Уолтер всегда снимал трубку после первого же звонка. А тут телефон прозвонил дважды, трижды. Вот когда я испугалась. Крикнула: «Уолтер!» Потом выскочила из ванны, схватила полотенце, открыла дверь в спальню...

– Чью спальню?

– Нашу. Мою и Уолтера... Уолтер стоял на коленях у кровати, словно не мог залезть на нее... Он пришел из гостиной... Дверь между ней и спальней была открыта... Ножницы... Я ничего не могла поделать... Он начал сползать на пол... Мужчина он. был крупный... Я бы не сумела удержать его, даже если бы смогла сдвинуться с места! Упав на пол, он перекатился на спину... ножницы... лицо его так побледнело... Капитан Нил, на его губах появились кровавые пузыри...

– Мистер Марч, почему бы вам не дать вашей матери глотнуть из бокала.

– Выпей, мама.

– Нет, нет. Сейчас все пройдет. Один момент.

– Ты только пригуби.

– Нет.

– Если хотите, остальное мы можем перенести на потом, миссис Марч.

– Я даже не помню, как прошла через гостиную, как оказалась в коридоре. В голове у меня вертелось только одно – Хелена, Хелена, Джейк... Я знала, что они в седьмом «люксе»... Вечером мы выпили по паре коктейлей... По коридору шел какой-то мужчина... Я видела его со спины... На ходу он раскуривал сигару... Сзади я не узнала его... Побежала к нему... Потом поняла, кто он... Метнулась к двери Хелены и забарабанила по ней кулаками... Хелена, наконец, открыла дверь. В халате. Джейка не было...

– Миссис Марч, вы вернулись в свой номер?

– Моя мать более не заходила туда.

– Я упала на кровать Хелены. Меня оставили одну. Надолго. Я слышала громкие разговоры в других комнатах. Ко мне зашла Элеанор Иглз. Я попросила ее найти Младшего...

– В тот момент вы уже знали, что ваш муж мертв.

– Не могу сказать, что я тогда знала, а что – нет. Я знала, что он упал на ножницы. И попросила найти Младшего.

– Где вас нашли, мистер Марч?

– Я был в кафетерии. Услышал, что в вестибюле кто-то зовет меня. Вышел, вижу, портье машет мне рукой, держа в другой телефонную трубку. Элеанор Иглз звонила по внутреннему телефону. Я тут же поднялся наверх.

– Что сказала вам мисс Иглз, мистер Марч?

– Сказала, что-то случилось. И моя мать хочет меня видеть. Она в «люксе» Уилльямсов... номер 7.

– Так и сказала: «Что-то случилось?»

– Да. Что-то случилось. Немедленно поднимайтесь наверх. Это Элеанор Иглз. Ваша мать в «люксе» Джейка Уилльямса – номер 7.

– И что все это означало для вас?

– Я и представить себе не мог, с какой стати Элеанор Иглз разыскивает меня. В лифте я подумал, не произошло ли несчастного случая. Я не знал, что и думать.

– Миссис Марч, как вы себя чувствуете?

– Все нормально.

– Миссис Марч, кого вы видели в коридоре?

– Перлмана. Оскара Перлмана.

– Сатирика?

– Если можно так сказать.

– Почему вы не заговорили с ним?

– Я?

– Или я не так понял? Вы сказали, что побежали к нему, но на полпути повернули назад.

– Оскар Перлман дурно относился к моему мужу. С давних пор.

– Мама... ты понимаешь, что говоришь?

– Извините, миссис Марч. Если можно, разъясните ваши слова.

– Видите ли, в свое время Оскар работал в одной из газет «Марч ньюспейперз». Тогда вот он и решил, что может вести юмористическую колонку. Если он чем-то и выделялся, так только ленью. Я никогда не находила его забавным. Однако, Уолтер всячески поддерживал его. Практически создал эту колонку для Оскара. Но, как только она получила постоянное место в газете, Оскар продал ее... и себя... издательскому синдикату... Поступил не по справедливости. Уолтер тогда ужасно расстроился. И даже в прошлом году, когда Уолтер баллотировался на пост президента Ассоциации, Оскар распускал про него грязные слухи. Так, во всяком случае, нам говорили.

– Какие слухи?

– Да всякую глупость. К примеру, что он постарается ввести правило, по которому на выборах президента Ассоциации должны голосовать только журналисты, но не частные детективы.

– Частные детективы? Что он имел в виду?

– О, да кому это известно? Оскар Перлман – дурак.

– Мистер Марч, вы понимаете о каких «частных детективах» идет речь?

– Это все фантазии Оскара Перлмана. У него есть горстка последователей, главным образом, вашингтонские репортеры, все заядлые игроки в покер, которых он развлекает своими выдумками. Я не знаю, «Марч ньюспейперз» славится журналистскими расследованиями. Может, он находит в этом что-то смешное. Честно говоря, не знаю, что он имел в виду. И никто не знает.

– Глупость и ненависть, – пробормотала миссис Марч.

– Миссис Марч, ваш муж был влиятельным человеком. Всю жизнь...

– Я понимаю, о чем вы хотите спросить, капитан Нил. Этой ночью я лежала без сна, думая о том же. Уолтер был влиятельным человеком. У таких бывают и враги. Но не у Уолтера. Его все любили и уважали. Подумайте сами, его же выбрали президентом Ассоциации американских журналистов. Это высокая награда, знаете ли, от коллег, проработавших с ним всю жизнь. А вскорости Уолтер собирался удалиться от дел.

– К слову будет сказано, я бы хотел уточнить, кто возглавит «Марч ньюспейперз» после...

– Младший, разумеется. Он – президент компании. Уолтер был председателем совета директоров.

– Понятно.

– И Уолтер собирался уйти в отставку по истечении срока, на который его выбрали президентом Ассоциации.

– Понятно.

– Ни у кого в мире, капитан, не было повода убивать моего мужа. Да вы сами можете убедиться в этом. Просмотрите утренние газеты. Включите телевизор. Как тепло говорил о нем Хай Литвак. Все журналисты потрясены случившимся. Все они, капитан Нил, любили моего мужа.

Глава 14

11:00 А. М.

БОГ В МОЕЙ ПИШУЩЕЙ МАШИНКЕ, Я ЭТО ЗНАЮ.

Уэртон Круз.

Оранжерея.

ПРЕССА И ТЕКУЩИЕ СОБЫТИЯ: ГНАТЬСЯ ИЛИ СЛЕДОВАТЬ В ОТДАЛЕНИИ.

Семинар секции еженедельных изданий.

Коктейль-холл Бобби-Джо Хендрикса.

– Мистер Флетчер?

Флетч, сидевший в шезлонге рядом с бассейном, искоса глянул на юношу в белых шортах, с надписью ПЛАНТАЦИЯ ХЕНДРИКСА на рубашке.

– Да.

– Вы заказывали корт на одиннадцать утра?

– Я?

– Вы Ай-эм Флетчер?

– Один из нас наверняка.

– Мы ждем вас на корте в одиннадцать часов.

– Благодарю.

– Вам понадобятся ракетка и мячи, сэр?

– Да. И партнер. Утомительно, знаете ли играть в теннис одному. Взад-вперед не набегаешься.

– То есть вам нужен инструктор?

– Не обязательно. Готов играть с кем-нибудь, лишь бы он перебрасывал мячи через сетку.

– Тогда около одиннадцати загляните в комнату инструкторов. Мы приготовим вам ракетку и мячи. Шорты у вас есть?

– Принесите их в мой номер. Семьдесят девятый.

– Обязательно. Размер тридцать?

– Кажется. Попросите коридорного оставить их в номере. Теннисные туфли у меня есть.

– Хорошо.

– Благодарю, – и Флетч закрыл глаза, греясь на солнышке.

Ножки соседнего шезлонга заскрежетали по гравию. Флетч повернул голову, приоткрыл глаз.

– Вы – Фишер, не так ли?

Рядом с ним сидел Стюарт Пойнтон, в зеленой рубашке, темно-бордовых брюках, желтых ботинках, этаком сочетании салата, томатного супа и лимона.

– Флетчер, – поправил его Флетч.

– Совершенно верно, Флетчер. Кто-то говорил мне о вас.

– Кто-то говорит вам о всех и каждом.

Из вежливости Стюарта Пойнтона можно было бы назвать политическим обозревателем.

Но вежливость плохо уживалась со Стюартом Пойнтоном.

В его колонке политике не находилось места: вся она уходила на самих политиков и других власть придержащих.

Обычно колонка состояла из четырех-шести абзацев разнообразных сплетен, как-то: давным-давно сенатор такой-то с женой проводили отпуск в охотничьем домике, принадлежащем корпорации, действия которой рассматривает сейчас возглавляемая им подкомиссия; судью такого-то видели покидающим вечеринку в Джорджтауне в три часа ночи; конгрессмен такой-то слетал в Иран через Цюрих, чтобы повидаться с проживающим там сыном. Достоверность некоторых приведенных в колонке фактов служила достаточным основанием для привлечения Пойнтона к суду.

Вечно рыскающий в поисках грешника, дабы отвратить от греха остальных, за долгие годы он добился минимальных успехов, разве что вызвал у многих желание свернуть ему шею.

– Вы меня знаете? Пойнтон. Стюарт Пойнтон.

– О, – Флетч чутко отреагировал на выказанное Пойнтоном дружелюбие. – Всегда рад.

– Так вот о чем я думаю, – Пойнтон смотрел на свои руки, зажатые меж колен. – Работать мне здесь сложно. Эти собрания, заседания. Дело в том, что все здесь меня знают и... следят за мной, – он глянул по сторонам. – Вы меня понимаете?

– Естественно.

– Трудно работать, тем более вести собственное расследование. Узнать, что же произошло. А убийство Уолча Марча – настоящая сенсация.

– Вы имеете в виду Уолтера Марча?

– Я и сказал – Уолтера Марча. Дело в том, что я могу задавать вопросы, но эти идиоты, съехавшиеся на конгресс, они, похоже, получают удовольствие, вешая лапшу на уши Стюарта Пойнтона. Некоторые уже попытались. Вы даже представить себе не можете, что они мне говорили, да еще глядя прямо в глаза, будто на полном серьезе.

– Ясно, – кивнул Флетч.

– Конечно, винить их не за что. В конце концов, это конгресс. И развлечения и розыгрыши – его неотъемлемая часть.

Флетч приподнял спинку шезлонга.

– Дело в том, что я – Стюарт Пойнтон, – вновь короткий взгляд по сторонам. – Вы меня понимаете?

– Несомненно.

– И я здесь.

– Это точно.

– И весь мир знает, что я здесь.

– Истинно так.

– И здесь, здесь, на Плантации Кендрикса, такое происшествие!

– Плантация Хендрикса.

– Что?

– Хендрикса. Первая буква «Ха».

– Я чувствую, что должен помочь найти убийцу Уолча Марча.

– Уолтера.

– Вы понимаете, как честный, уважающий себя журналист. Интуиция подсказывает мне, что достаточно какого-то пустячка, чтобы схватиться за кончик веревки и распутать весь клубок.

– Да, конечно, но сначала надо найти убийцу и доказать его вину.

– Не без этого.

– Разгадка убийства Уолтера Марча будет неплохо смотреться в вашей колонке. Возможно, вам даже придется уделить этому не один, но два абзаца, – на лице Флетча не мелькнула и тень улыбки.

– Дело в том, что все знают, что я здесь, – тяжело вздохнул Стюарт Пойнтон. – И все знают, что разгадка убийства – сенсация. Но я слишком известен, а потому руки у меня связаны.

– Я вас понимаю.

– Джек Уилльямс говорил мне, что в журналистском расследовании вы – король.

– Вы имеете в виду Джейка Уилльямса?

– Так я и сказал.

– Пожалуй, он не преувеличивал.

– Вчера вечером я спросил его, кто бы мог мне помочь. Выяснил бы кое-что для меня, проверил некоторые версии. Вы безработный?

– Живу на проценты с накопленного ранее состояния.

– То есть, если у вас появится интересный материал, возникнут трудности с его публикацией?

– Да, на первой полосе меня не ждут.

– Я так и думал. Может, мы сможем найти взаимоприемлемый вариант. Вот что я предлагаю, – Пойнтон вновь уставился на зажатые коленями руки. – Вы будете моими ушами и глазами. Понимаете, на вас ляжет сбор информации. Походите вокруг. Пообщаетесь с тем, с другим. Как вы будете добывать сведения, меня не касается. Мне нужны только факты. Посмотрим, что вы сможете откопать. А уж с добычей прошу ко мне.

Вопрос, вертящийся на языке Флетча, так и остался невысказанным. Пойнтон откинулся на спинку шезлонга.

– В зависимости от того, что вы узнаете, разумеется... по возвращении в Нью-Йорк... ну, возможно, мне понадобится еще один информатор.

– Возможно?

– Трое, услугами которых я пользуюсь, слишком уж известны. Вот почему я не смог привести их сюда. Все журналисты знают их в лицо. Можно сказать, они уже вышли в тираж.

– Чертовски интересное предложение! – воскликнул Флетч.

Пойнтон нервно глянул на него.

– Информатор Уолтера Пойнтона. Потрясающе!

– Стюарта, – поправил его Пойнтон. Флетч уставился на него.

– Разумеется, я оплачу ваши расходы на Плантации Кендрикса, – продолжил Пойнтон, – потому что вы будете работать на меня, – и повернулся к Флетчу. – Вы это сделаете?

– Кто бы стал спорить.

– Так вы согласны?

– Естественно.

– Скрепим нашу договоренность, – Пойнтон протянул руку, которую Флетч незамедлительно пожал. – А теперь скажите, – рука вернулась на прежнее место меж колен, – что вам уже удалось выяснить?

– Не много, – признал Флетч. – Я же не работал.

– Перестаньте, – отмахнулся Пойнтон. – Журналистский инстинкт...

– Я приехал только вчера...

– Но что-то вы да слышали.

– Ну... разумеется.

– Что именно?

– Тут говорили кое-что о портье.

– Портье этого отеля?

– Ну да. Похоже, Уолтер Марч очень рассердился по приезде на Плантацию Хендрикса. Портье отпустил какую-то шуточку по адресу миссис Марч. Марч спросил его фамилию и пообещал утром пожаловаться управляющему отеля... Портье вроде бы по уши в долгах... Вы понимаете, большой любитель скачек.

– Это же напрямую связано с ножницами, – глубокомысленно заметил Пойнтон.

– Какими ножницами?

– Теми самыми. Из спины Уолтера Марча. Их взяли с регистрационной стойки в вестибюле отеля.

– Однако! – воскликнул Флетч.

– Становится понятным и время убийства.

– То есть?

– Портье должен был расправиться с Марчем до того, как последний выйдет из своего номера. Прежде чем придет на работу управляющий. С тем, чтобы Марч не успел пожаловаться.

– Эй, а ведь вы правы!

– И еще, становится ясным, как убийца попал в «люкс» Марча.

– Не понял, – на лице Флетча отразилось недоумение.

– Портье! У него же все ключи.

– Святая правда!

Пойнтон вновь нервно глянул на Флетча.

– Похоже, стоит покопаться в этом. Присмотритесь к портье повнимательнее.

– Будет исполнено, сэр.

Трое подростков что-то бросили в бассейн и нырнули следом.

– Я слышал кое-что еще, – Пойнтон опять смотрел на свои руки.

– Что же?

– Ронни Уишэм.

– Вы имеете в виду Ролли Уишэма?

– Я так и сказал.

– Наверное, я не расслышал.

– Вроде бы Марч начал кампанию, цель которой – выжить этого Уишэма из телепрограммы, которую тот вел. По его указанию на Ронни набросились бы все газеты Марча, от Западного до Восточного побережья.

– Правда? А почему?

– Уишэм – один из тех журналистов, у которых вечно кровоточит сердце. Журналист-адвокат.

– Понятно.

Ролли Уишэм показывал обществу его дно: недавно освободившихся заключенных, рабочих-иммигрантов, матерей, живущих на пособие. Репортажи он заканчивал одинаково: «Ролли Уишэм, с любовью».

– Сукин сын, – добавил Флетч.

– Марч полагал, что это непрофессионально. И, как президент ААЖ, хотел отлучить Уишэма от журналистики.

– Да, это тоже мотив для убийства, – кивнул Флетч. – Уолтер Марч мог бы добиться желаемого, и Уишэма вышибли бы с работы.

– Вчера вечером Джек Уилльямс подтвердил, что такие статьи готовились. И должны были появиться в самое ближайшее время.

– Но теперь не появятся?

– Нет. Джек Уилльямс полагает, что нападки на таких, как Ронни Уишэм, в данной ситуации бросят тень на покойного Уолча Марча.

– Да, да. Логичный вывод.

Из-за зеленой изгороди в теннисных шортах, с ракеткой в руке появилась Фредди Эрбатнот.

– Уилльямс полагает, что редакторы других газет с ним согласятся.

– Несомненно.

Пойнтон заметил приближающуюся Фредди и поднялся.

– Посмотрим, что вам удастся выяснить.

– Я постараюсь, мистер Пойнтон, – заверил его флетч.

Он встал и представил друг другу Фредерику Эрбатнот и Стюарта Пойнтона.

– Мисс Блейк, позвольте представить вам мистера Джеснера.

Пока они пожимали друг другу руки, Пойнтон одарил Флетча благодарным взглядом, а Фредди опять посмотрела на него, как на идиота.

– Вы ладите со всеми, – усмехнулась она, когда Пойнтон оставил их вдвоем.

– Конечно. Я само дружелюбие.

– Это же Стюарт Пойнтон.

– Вы уверены?

– Почему вы представили его под другой фамилией?

– А вы – мисс Блейк?

– Я не мисс Блейк.

– Тогда вы – Фредерика Эрбатнот?

– Я – Фредерика Эрбатнот.

– Вы уверены?

– Показать вам водительское удостоверение?

– У вас красивые колени. Очень чистые. Фредди покраснела.

– Вы подслушивали через стену ванной?

– Что вы такое говорите?

– У меня с детства такая присказка, – она покраснела еще больше. – Я всегда так говорю, когда моюсь.

– О! – улыбнулся Флетч. – Теперь я знаю, в чем разница между мальчиками и девочками. Меня не учили подобным присказкам.

Фредди толкнула его кулачком под ребро.

– Помимо этой разницы, есть много других.

– Вы собрались поиграть в теннис? – спросил Флетч.

– Хотела бы.

– Разумеется, вы уже нашли партнера?

– К сожалению, нет.

– Странно. Кстати, на мое имя зарезервирован корт. На одиннадцать часов.

– Но без партнера?

– Без.

– Действительно, странно, – покачала головой Фредди. – В теннис надо играть как минимум вдвоем.

– Оживляет игру, знаете ли, – согласился Флетч.

– А вы собираетесь одеться, как положено?

– Почему люди всегда говорят мне об этом?

– Подозреваю, куда чаще вам предлагают обратное.

– Действительно, случается и такое.

– Мисс Блейк ждет вас, – напомнила ему Фредерика Эрбатнот. – Набравшись терпения.

Глава 15

12:00 Коктейли.

Гостиная Бобби-Джо Хендрикса.

С магнитофонной ленты

Приемный блок 17

Номер 102 (Кристал Фаони)

– Привет, Боб? Это Роберт Макконнелл?

– Это. Кристал Фаони... Кристал Фаони. Вчера вечером мы сидели за одним столом. Я – та, что побольше, в цветастой палатке... Да, Фредди – потрясающая женщина. Фредерика Эрбатнот. А вторая – я, чтобы оглядеть которую, нужно в два раза больше времени...

– Знаете, Боб, я в восторге от ваших статей. Не пропускаю ни одной... Да, утреннюю тоже прочла. Об убийстве Уолтера Марча. Вы упомянули в ней Флетчеpa, так? Ирвина Флетчера. Я работала с ним в одной газете. В Чикаго. Приложили вы его крепко. Насчет того, что он фигурировал в двух судебных процессах и едва избежал обвинительного приговора... и к тому же работал у Марча... Я могу вам кое-что рассказать о Флетче... Ценная ли информация? Ну конечно, дорогой... Очень забавная история... В Чикаго был один парень, которого Флетч терпеть не мог. Отъявленный подонок, звали его Апси... сутенер с целой конюшней проституток, все молоденькие, четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати лет. Он подбирал их на автовокзале, едва они сходили с автобуса, обламывал в тот же день, да умудрялся уже вечером выпускать на улицу.

Как только они выходили в тираж, ну, вы понимаете, на них уже никто не смотрел, а обычно такое случалось через несколько месяцев, этих девчушек находили мертвыми в темных переулках, смерть наступала от злоупотребления наркотиками, или они попадали под машину.

Апси работал по-крупному. Быстрая смена девушек не позволяла собрать достаточно улик. Более того, получаемого дохода с лихвой хватало для подкупа полиции.

Скользкий был тип.

Флетч хотел выставить его напоказ. Для этого требовались детали. Весомые улики.

Разумеется, рассчитывать на содействие полиции не приходилось. И в редакции его идею встретили более чем прохладно. Подумаешь, какой-то сутенер, сказали ему в директорате. Не стоит тратить на него место. Типичная ситуация.

Да и Флетч во многом играл не по правилам. Каждый раз, когда ему удавалось войти в доверие к девушке и получить компроментирующие Апси показания, его начинали терзать сомнения. А имеет ли он право втягивать ее в это дело. Газеты, телевидение, суд, который может затянуться на долгие месяцы. Апси уже исковеркал судьбу девушке. Он, по существу, собирался сделать то же самое, хоть и иным способом. Девушки-то были такие молоденькие, Боб...

Короче, добыв нужные ему сведения, Флетч не садился за пишущую машинку, но отводил девушку в агентство социальной защиты, в больницу, а то и просто сажал на автобус до ее родного городка. Так он поступил с шестью, может, с восемью девушками.

Апси, разумеется, рассердился. Он-то понимал, что Флетч ничего не напечатает, не имея поддержки ни полиции, ни директората, но его бесило, что благодаря Флетчу девушки выходят из оборота, не выработав ресурс. Грех, конечно, говорить так о людях, но очень уж доходчивое сравнение.

Вы меня понимаете, не так ли?

Короче, Апси посылает пару громил, они находят Флетча, вытаскивают из машины, а машина у него была отличная, темно-зеленый «фиат» с откидным верхом, отводят в сторону, заламывают руки за спину, достают фитиль, один конец суют в бак, второй поджигают и вместе с Флетчем смотрят, как машина от взрыва разлетается на куски.

А потом говорят: «Апси нервничает. В следующий раз один конец вставят тебе в зад, так что можешь представить себе, что из этого выйдет».

И следующим вечером, аккурат в субботу, уже Флетч подстерегает Апси, когда тот вылезает из автомобиля, подходит к нему, улыбаясь во весь рот, протягивает руку и говорит: «Апси, я извиняюсь. Давай выпьем. Позволь мне угостить тебя». И тому подобное. Апси сначала держится настороже, но потом приходит к выводу, что Флетч струсил. Собственно, он привык, что люди его бояться, а тут подворачивается возможность заиметь ручного репортера...

Апси позволяет Флетчу увлечь его в ближайший бар, тот покупает сутенеру виски, пытается объяснить, что просто выполнял свою работу, но директорату на все начхать, даже если его найдут мертвым на тротуаре.

Флетч принес с собой маленькую таблетку, его снабдила одна из девчушек Апси и, когда последний расслабился и даже, расчувствовавшись, начал рассказывать о том, что в девять лет продавал газеты в Саут-Сайд, бросил ее в бокал Апси.

Несколько минут спустя Апси ведет вбок, так что Флетч едва успевает подхватить ничего не соображающего сутенера и вывести из бара. Он усаживает Апси на место пассажира в его же машине, сам садится за руль и едет в известную ему англиканскую церковь, зная, как войти в нее глубокой ночью. Заводит Апси в церковь, усаживает в проходе, где тот и отключается.

Флетч раздевает лежащего на полу Апси догола.

Затем укладывает на спину, в чем мать родила, и привязывает за лодыжки и кисти к ножкам скамей последних рядов... все это в темноте.

Достает моток тонкой проволоки, обматывает один конец вокруг мошонки и пениса Апси, а второй, предварительно натянув проволоку, привязывает к огромной бронзовой ручке тяжеленной входной двери. Ее обрамляют бархатные гардины, а сама дверь из мореного дуба.

Убеждается, что проволока не провисает, ноги и руки Апси надежно привязаны, идет к алтарю, а Апси, как вы должно быть уже поняли, лежит распластанный ногами к двери, и садится на кресло епископа, так что он видит Апси, а тот его – нет.

По прошествии какого-то времени Апси приходит в себя и начинает стонать, наверное, испытывая какие-то неприятные ощущения. Пытается перевернуться и обнаруживает, что привязан в четырех местах. Тут он уже оклемался окончательно, дергает за веревки, поднимает голову, понимает, наконец, что привязан и в пятом месте.

Рассвет еще не наступил, поэтому видно плохо и едва ли он осознает, где находится, а потому прекращает попытки освободиться и спокойно лежит, все еще под действием выпивки и наркотика, дожидаясь восхода солнца.

Вы знаете, какие в церквях красивые витражи, из цветного стекла, синего, желтого, красного. Вот уже в падающем через них свете засверкала проволока. Апси поднимает голову, насколько возможно, чтобы посмотреть, куда же уходит второй ее конец.

В церкви становится все светлее, вот появились очертания гардин, затем двери и, наконец, блеснула и большая бронзовая ручка. Даже Флетч видит ее от алтаря, как и натянутую проволоку, от мошонки Апси до ручки двери, весящей не меньше тонны.

Видит проволоку и Апси, смекает, что это означает, начинает дергаться, в тщетной надежде освободиться от веревок.

Но поначалу он не осознает до конца, что его ждет, что ему уготовано, и прозревает лишь в тот момент, когда слышит плывущий над Чикаго колокольный звон. Тут он начинает кричать: «О, нет! О, Боже! О, нет!»

Он вспоминает, что наступило воскресное утро и вот-вот, может чуть раньше, может, позже, тяжелая дубовая дверь откроется, чтобы впустить прихожан, спешащих к мессе.

Мужество окончательно покидает Апси. Он обделывается, прямо на полу церкви, словно скунс, выпускающий зловонное облако в минуту опасности. Он лежит в собственном дерьме, которое все валит и валит из него. Он потеет, дрожит всем телом, рвется из веревок.

Он знает, что произойдет, когда распахнется дубовая дверь.

А я упомянула, что ко всему прочему, он и кричит? Кричит во весь голос. Поначалу: «Помогите! Помогите!» А церковь каменная, с массивными стенами, превосходной акустикой. Потом приходит черед ругательствам, за веревки он дергает так сильно, что сдирает кожу, лодыжки и кисти начинают кровоточить. Крики сменяются всхлипываниями. «Я этого не заслужил, не заслужил», – стенает Апси. Выворачивает голову к алтарю: «Господи, прости меня! Прости!»

Флетч выбрал особую церковь, в которой служба начиналась в одиннадцать утра. Позже, чем в большинстве других церквей. И всякий раз, когда звонит колокол очередной церкви, Апси еще сильнее бьется в связывающих его веревках, которые уже прорезали его плоть до костей.

Он даже начинает рвать зубами левую руку, думая, что сможет откусить ее, но оставляет это занятие, осознав, что с откушенной рукой все равно не сможет развязать остальные веревки. Это ясно, не так ли?

Звонят все новые и новые колокола, созывая паству к утренней молитве, а Апси все кричит и кричит, пусть уже и осип, предчувствуя, что его ждет, по-прежнему дергает веревки, надеясь, что хоть одна да лопнет, весь в дерьме и крови, с вылезающими из орбит глазами.

В половине одиннадцатого, а после того, как зазвонил первый колокол, прошел не один час, оживают колокола и этой церкви, и Апси буквально безумеет от ужаса. Он знает, что еще несколько минут, и тяжелая дубовая дверь откроется.

Он извивается на полу, насколько позволяют веревки. Даже Флетч не слышит криков Апси, заглушенных колокольным звоном, но видит его раззявленный рот, выпученные глаза.

Большая бронзовая ручка начинает поворачиваться. Медленно, медленно. Апси замирает, руки его инстинктивно тянутся к мошонке, он пытается оторваться от пола... Разумеется, тщетно.

Между прочим, мы увидимся за ленчем, Боб? В меню говорится о цыплятах и салате по выбору. Зная себя, я отведаю все...

В каком смысле: «Что произошло?» Я рассказала вам забавную историю. Флетч вообще большой шутник...

Вы не можете догадаться, что произошло? Боб, да вы совсем как Апси.

Дверь открывалась вовнутрь. Боб. Из-за гардин Апси не мог этого видеть...

Флетчер? О, он ушел через ризницу.

А я-то думала. Боб, что вы хорошо знаете Флетчера.

Глава 16

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 22

Номер 42 (Леона Хэтч)

– К ленчу готова?

– Уже надеваю шляпку.

– Зачем она тебе? Нам же нет нужды выходить из здания.

– Будь у тебя такие же жидкие волосы, как мои, Нетт...

– Я бы никогда не выходила из номера, – ответила Нетти Хорн. – Как будто кто-то смотрит на наши волосы.

– Мне нравится носить шляпку.

– Я удивляюсь тебе, Леона. При твоем-то тщеславии и так напиваться.

– О чем ты говоришь?

– Вчера ты так набралась, что не дошла до столовой.

– А ты?

– Я дошла.

– А как ты вела себя после обеда?

– Точно не помню. Кажется, пела у пианино...

– Нетти, вчера вечером я просто легла спать пораньше. Легла, как полагается. Разделась, аккуратно повесила одежду, даже сняла корсет. Причем полностью расшнуровала его. Сделать это, уверяю тебя, весьма непросто. Ума не приложу, зачем мне это понадобилось. Сегодня я битый час зашнуровывала его. А где ты спала этой ночью?

– Проснулась я в кресле в своей комнате.

– Полностью одетая?

– Ну...

– Я знаю тебя, Нетти. Кто-то втащил тебя в номер и бросил в кресло. Скорее всего, коридорный. А я спала в кровати со снятым корсетом. Так что не тебе говорить, что я напиваюсь на людях...

Флетч выключил чудо-машину, чтобы ответить на телефонный звонок.

– Флетчер, старина, дружище ты мой!

– Дон?

– Да, сэр. Я здесь.

– Если это Дон Джиббс, то позвольте напомнить вам, что в ходе нашего разговора, когда я звонил вам из Вашингтона, мы установили, что никогда не были близкими, тем более закадычными друзьями, и наши отношения подпадают под категорию «случайные знакомства».

– Как ты можешь так говорить? Перестань. Разве мы не разучивали вместе марш Северо-Западного университета?

– Мне не удалось продвинуться дальше первого куплета. Что это с тобой, Дон? Ты сегодня само добродушие.

– И как оно на вкус? Чем-то напоминает бербон «Дикая индюшка»?

– Вы там на государственной службе привыкли к изысканным напиткам.

– Лично мне редко предоставлялась возможность выжать хоть цент из кошелька налогоплательщика. Как идет конгресс?

– Если я спрошу, где ты сейчас, могу я надеяться на ответ?

– Попробуй.

– Откуда ты говоришь. Дон?

– Отсюда.

– Потрясающе. Не можешь ли ты расшифровать термин «отсюда», дать конкретную привязку к местности?

– Плантация Хендрикса, Хендрикс, Виргиния, Соединенные Штаты Америки.

– Ты здесь?

– Наконец-то до тебя дошло.

– И что ты тут делаешь?

– Да вот решили подъехать, посмотреть, как у тебя дела.

– Решили?

– Да, со мной Боб.

– Какой еще Боб.

– Боб Энглехардт, глубокоуважаемый и всеми любимый начальник моего отдела.

– И каким ветром вас сюда занесло?

– Убили Уолтера Марча, Флетч. Естественно, нас это тревожит.

– Почему? Причем тут ЦРУ? Убийство гражданина Соединенных Штатов на их территории – сугубо внутреннее дело.

– У «Марч ньюспейперз» есть зарубежные представительства, не так ли?

– Чувствуется ваше нетривиальное мышление.

– Между прочим, ты что-нибудь выяснил насчет убийства?

– Даже знаю, кто прикончил Марча.

– Правда?

– Будь уверен.

– Поделись.

– Еще не время.

– Подожди, Флетч. С тобой хочет поговорить Боб. А потом я снова возьму трубку.

– Мистер Флетчер? – Роберт Энглехардт пытался изгнать из голоса начальственные нотки. – Могу я называть вас Флетч?

– Валяйте.

– Так вот, нам нужно, чтобы вы нас прикрыли. Потому-то Дон и звонит вам заранее, чтобы, внезапно увидев нас в отеле, вы от удивления не произнесли вслух название государственного учреждения, в котором мы работаем. Флетч, здесь мы – наблюдатели от Канадского союза журналистов.

– Кто-нибудь в Канаде знает об этом?

– Нет. Наша официальная «легенда» такова: мы намереваемся организовать аналогичный конгресс в следующем году. В Онтарио. Естественно, мы ожидаем, что вы никому не скажете, ни сейчас, ни потом, кого мы представляем на самом деле.

– С какой стати я должен вас прикрывать?

– Причины вам уже назывались.

– Значит, опять за старое?

– Уклонение от уплаты налогов, незаконный вывоз денег с территории Соединенных Штатов...

– Не зря мне столько раз говорили, что сохранить состояние куда труднее, чем сколотить его.

– Так мы рассчитываем на ваше полное содействие?

– Как вы могли подумать иначе?

– Отлично, – подвел черту Роберт Энглехардт. – Даю вам Дона.

В паузе Флетч услышал, как звякнул кубик льда, брошенный в бокал.

– Флетч? – голос Джиббса. – Это Дон.

– Послушай, Дон, твой шеф не сказал, что с нетерпением ждет встречи со мной.

– Откровенно говоря, Флетч, такого желания у него нет.

– Как интересно, Дон.

– Как работает магнитофон? Что-нибудь уже записал.

– Изумительная машина. Очень чувствительная.

– Так что ты нарыл?

– В основном спускаемая в туалетах вода, струя душа, бьющая в ванну, треск пишущих машинок, да журналисты, говорящие сами с собой. Я и не подозревал, что журналисты очень одиноки.

– Это все?

– Нет, полностью записал «Симфонию нового мира», которую кто-то слушал по радио.

– Я думаю, ты записал что-то более важное.

– Храп, кашель, сопение...

– Ладно, Флетч, мы еще увидимся.

– Между прочим. Дон, а где вас поселили?

– В третьем «люксе». Том самом, где убили Марча. Все остальные заняты.

– Роскошно живете, а?

– В инструкции записано, что мы можем снять «люкс», если нет других свободных номеров.

– Как хорошо, что я не налогоплательщик. Чао, – и Флетч положил трубку.

Флетч переключил свою чудесную машину на приемный блок 5, установленный в третьем «люксе».

– ...учились вместе, – говорил Дон Джиббс. – Всегда был сам по себе.

– Что еще? – спросил Роберт Энглехардт.

– Никто не мог понять, что это все значит. Уходил неизвестно куда вечер за вечером. Никогда не участвовал в наших пирушках. Скоро по кампусу начали ходить шутки, начинающиеся с вопроса: «Где Флетч?» Ответы могли быть самые разные. К примеру: «Обнюхивает сидения велосипедов около женского общежития».

– Понятно. Допивай бокал и пойдем на ленч.

– Эй, Боб. Мы же работаем под журналистов, не так ли? А журналисты никогда не приходят вовремя. В одном фильме...

Глава 17

1:00 Р. М. Ленч.

Большая столовая.

Флетч припозднился и, подойдя к столу, протянул руку уже сидевшему за ним Роберту Макконнеллу.

– Боб, я извиняюсь. Давай выпьем. Позволь мне угостить тебя.

У Роберта Макконнелла отвисла челюсть, глаза вылезли из орбит, лицо стало белым, как мел. Макконнелл отпрянул от стола, вскочил и, как ошпаренный, вылетел из столовой.

Кристал Фаони смотрела на Флетча.

– Что это с ним? – пожал он плечами. – Я лишь хотел извиниться за то, что обвинил его в убийстве...

Фредди Эрбатнот после тенниса благоухала, как садовая роза. Свежая, чистенькая, она, несомненно, опять помыла колени.

Льюис Грэхэм занял одно из пустующих мест. Флетч пожал ему руку.

– Несете вздор? – пробурчал Грэхэм.

На телевидении Льюис Грэхэм играл ту же роль, что передовица – в газете. Седовласый, с длинной физиономией и узким подбородком, обычно с грустно-унылым выражением лица он ежевечерне отнимал у телезрителей девяносто секунд, со скоростью пулемета выстреливая в них комментарий к какому-либо событию дня или недели, позволяя гражданам Америки осознать, что без его высокоинтеллектуального комментария они никогда бы не разобрались в происходящем.

К сожалению, его коллеги читали «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Атланта конститьюшн», «Лос-Анджелес таймс», «Тайм», «Ньюсуик», «Форин Эфеэз» и Старый завет, а потому могли точнешенько определить, откуда взяты те или другие факты или предположения, изрекаемые с экрана. Потому-то журналисты и называли Льюиса Грэхэма не иначе, как Ридерз дайджест эфира.

– Я не знал, где сесть, – объяснил Грэхэм свое появление за столом Флетча. – Полагал, что ленч для всех одинаков.

Кристал Фаони не отрывала взгляда от Флетча, даже когда тот сел.

– Играли мы на равных, – подала голос Фредди. – Шесть-четыре в вашу пользу, шесть-четыре – в мою, и семь-пять – в нашу.

– В мою, – поправил ее Флетч.

– То говорит ваш мужской шовинизм.

– В мою, в мою, – упорствовал Флетч.

– Это не чистая победа. Ваши руки и ноги длиннее моих.

– Особенность тенниса состоит в том, что кто-то должен выиграть, а кто-то – проиграть, – вмешался Льюис Грэхэм.

Кристал Фаони перевела взгляд на него.

– В теннисе всегда ясно, кто выиграл, – добавил Льюис Грэхэм.

– Где вы это вычитали? – поинтересовался Флетч.

– Я заказала тебе порцию цыпленка и салат, – сообщила ему Кристал Фаони.

– Благодарю за заботу. Но мне столько не нужно.

– То есть тебе хватит одного салата?

– С лихвой.

– Тогда цыпленка съем я. Мне, как ты понимаешь, неудобно заказывать себе две порции.

– Почему это неудобно?

– О, перестань, Флетч. Ты когда-нибудь спал с толстухой?

Грэхэм заелозил локтями по столу. Затронутая тема показалась ему излишне вольной.

– Я взвешиваю ответ.

– Такой вот, как я.

– Тяжелый вопрос.

Льюис Грэхэм откашлялся.

– А вы, похоже, привыкли к легким ответам. За ленчем (Флетч съел салат, Кристал – две порции цыпленка) разговор коснулся и убийства Уолтера Марча. Выслушав Льюиса Грэхэма, изложившего прочитанное в утренних газетах вкупе с цитатой из Ветхого завета касательно бренности человеческой жизни, Кристал оторвалась от тарелки, чтобы сказать: «Вы знаете, Уолтер Марч объявил о своем уходе на пенсию».

– Я этого не знал, – повернулся к ней Грэхэм.

– Объявил.

– И что? – хмыкнула Фредди. – Ему же было за семьдесят.

– Но произошло это более пяти лет тому назад.

– Мужчины относятся к уходу на пенсию со смешанными чувствами, – изрек Льюис Грэхэм. – С одной стороны, они осознают, что устали, и хотят напоследок насладиться жизнью. С другой, с содроганием думают о потери власти, вакууме, в котором окажутся после ухода на пенсию.

Кристал, Фредди и Флетч одарили Грэхэма короткими взглядами.

– Он объявил об этом публично? – спросил Флетч.

– О, да. При большом стечении народа. На открытии новой типографии «Марч ньюспейперз» в Сан-Франциско. Меня специально послали туда. Большое событие, знаете ли. Знаменитости, дамы, сверкающие драгоценностями, словно рождественские елки, моя газета не могла остаться в стороне. Роскошный был прием. Горы закусок, ветчина, паштет из гусиной печенки, разнообразные пирожные...

– Кристал, – оборвал ее Флетч.

– Что?

– Ты голодна?

– Нет, благодарю. Только что откушала.

– Тогда не отклоняйся от темы.

– Марч воспользовался этим случаем, чтобы объявить о своем решении удалиться от дел. Сказал, что ему шестьдесят пять, он сам ввел порядок, согласно которому сотрудники корпорации, достигнув этого возраста, уходят на пенсию, и не считает возможным сделать для себя исключение, хотя теперь лучше понимает, что чувствуют те, кто достиг этого возраста. Силы-то еще есть, опыта не занимать, но закон есть закон.

– А мне-то казалось, что по его разумению установленным им правилам должны подчиняться все, кроме него самого, – ввернула Фредди.

– Так оно и было, – кивнул Льюис Грэхэм.

– Он даже сказал, – продолжила Кристал, – что распорядился перегнать яхту в Сан-Диего и ждет не дождется, когда сможет отплыть с женой в дальний круиз по островам южной части Тихого океана. Нарисовал такую идиллистическую картину, что у меня на глазах навернулись слезы. Закат солнца, надутые ветром паруса и он с женой, верным спутником жизни, на корме, взявшись за руки.

– Ему принадлежал большой катамаран, не так ли? – осведомилась Фредди.

– Тримаран, – поправил ее Грэхэм. – Три корпуса. Я однажды плавал на нем.

– Правда? – удивился Флетч.

– Довольно-таки давно. Назывался он «Лидия». Я полагал Уолтера Марча своим другом.

– И что произошло? – спросил Флетч. – Почему сорвался круиз? Тримаран дал течь?

Льюис Грэхэм пожал плечами.

– Не вижу в этом ничего удивительного, – заметила Фредди. – Многих начинает бить мелкая дрожь, когда приходит пора удаляться от дел.

– Он сказал, когда уйдет на пенсию, Кристал? Назвал конкретный срок? – Флетч не испытывал недостатка в вопросах.

– Через шесть месяцев. Тиографию открывали в декабре. Я четко помню его слова о том, что на юг они с Лидией поплывут в июне.

– Так и сказал?

– Именно так. Я сообщила об этом в газету. Все сообщили. Чтобы убедиться, достаточно заглянуть в архив. «УОЛТЕР МАРЧ ОБЪЯВЛЯЕТ ОБ УХОДЕ НА ПЕНСИЮ». Заголовок на первой полосе. А более всего в сложившейся ситуации радовало его то, что «Марч ньюспейперз» остается в надежных руках.

– Чьих же? – последовал естественный вопрос Флетча.

– Догадайся, – улыбнулась Кристал.

– Маленького мерзавца, – ответил Льюис Грэхэм. – Младшего.

– Я видела его сегодня утром, – сообщила Кристал. – В лифте. Выглядел он ужасно. Мертвые глаза на сером лице. Казалось, умер он, а не его отец.

– Его можно понять, – такая перемена в Младшем не удивила Флетча.

– А выражение лица у него было такое, словно он уже лежит в гробу. В лифте все молчали.

– Так почему же Уолтер Марч не ушел на пенсию, если объявил об этом? – Флетч оглядел своих собеседников. – Вот в чем вопрос.

– Потому что хотел стать президентом Ассоциации американских журналистов, – ответил Льюис Грэхэм. – Как видите, все ясно, как божий день. Очень хотел. Я это знаю наверняка.

Вновь на нем сошлись взгляды Фредди, Кристал и Флетча.

– Он хотел увенчать свою карьеру президентством в ААЖ. Говорил мне об этом давно. Лет восемь-десять назад. Просил поддержки.

– И вы обещали поддержать его?

– Разумеется. Тогда. Ему до пенсии оставалось несколько лет, мне – почти целое десятилетие. Тогда.

Официант налил всем кофе.

– Два или три раза его имя значилось в списке претендентов. Мое – ни разу. Но побеждал не он, – Грэхэм отодвинул от себя полную чашку. – До последнего года. Когда мы оба претендовали на этот пост.

– Понятно, – отозвался Флетч.

– Уолтер Марч и я в разных весовых категориях. У него есть своя корпорация, у меня – нет, – на бледных щеках Грэхэма затеплился румянец. – Первого января следующего года я должен уйти на пенсию. Так что до следующих выборов мне не дотянуть.

– А по уставу ААЖ пост президента может занимать только работающий журналист, – добавила Кристал.

– Совершенно верно, – кивнул Грэхэм. – Пенсионерам путь закрыт.

– Поэтому-то вы перестали полагать Уолтера Марча своим другом? – спросила Фредди. – Потому что на выборах стали соперниками?

– О, нет, – покачал головой Грэхэм. – Я уже старый, много повидал. Хорошо знаком с миром политики. И прекрасно знаю, что в предвыборных кампаниях все средства хороши. Я был тому свидетель. И не один раз, – он оглядел куда более молодых Фредди, Кристал, Флетча. – Да и вы многое видели. Но я никак не ожидал оказаться жертвой такой вот кампании.

Старший официант указал подошедшему к нему коридорному на Флетча.

– Наверное, все вы знаете, что Уолтер Марч содержал свору частных детективов.

Кристал, Фредди, Флетч промолчали. Грэхэм откинулся на спинку стула.

– Конец истории.

Коридорный остановился у стула Флетча.

– Вас просят к телефону, мистер Флетч. Не могли бы вы пройти со мной?

Флетч положил салфетку на стол. Встал.

– Я бы не посмел побеспокоить вас, – продолжил коридорный, – но звонят из Пентагона.

Глава 18

– Одну минуту, сэр. С вами будет говорить майор Леттвин.

Флетча отвели к настенному телефону в коридоре у входа в большую столовую.

Через стеклянную панель в конце коридора, заменяющую стену, в нескольких метрах от него, он видел, как сверкают под солнцем крыши машин на автостоянке.

– Добрый день, – поздоровался майор Леттвин. – Имею ли я честь говорить с Ирвином Морисом Флетчером?

Густой южный акцент.

– Так точно.

– Ветеран военно-морского флота Соединенных Штатов?

– Да.

– Регистрационный номер 1893983?

– Был. Я его освободил. Можете дать ему кому-нибудь еще.

– Так вот, сэр, один востроглазый мальчуган прочел в газете об убийстве... этого... ну как же его...

– Уолтера Марча, – после долгой паузы ответил Флетч.

– Уолтера Марча, – согласился майор. – Похоже, вы опять попали в самое пекло, не так ли?

– В данную минуту я попал на ленч.

– Во всяком случае этот востроглазый мальчуган, кстати, он из Теннесси, подозреваю, в родных краях он славился тем, что мог с сотни метров выстрелить курице в глаз, читая статью об убийстве Уолтера Марча, обратил внимание на вашу фамилию.

– И что? – поинтересовался Флетч.

– Послушайте, вас нет в списке подозреваемых?

– Нет.

– То есть можно гарантировать, что на этот раз вы никоим образом не связаны с убийством?

– Когда убили Уолтера Марча, меня здесь не было. Я летел над Атлантическим океаном. Из Италии.

– Видите ли, статья так написана, что можно подумать всякое. И почему журналисты так делают? По мне лучше б они ничего не писали, – майор Леттвин запнулся. – О, простите, вы же журналист, не так ли? Впрочем, я ничего не имею против спортивных обозревателей.

– Я не обозреваю спорт.

– Короче, он обратил внимание на вашу фамилию. Действительно, много ли найдется Ирвинов Морисов Флетчеров? – Флетч едва сдержался, чтобы не ответить: «Не знаю». – Заглянул в наши архивы, здесь, в Пентагоне, и, естественно, нашел вас. Регистрационный номер 1893983. Это вы?

– Майор, чего вы от меня хотите? Все-таки вы звоните по межгороду. Вдруг нас слушает кто-нибудь из налогоплательщиков?

– Это точно, – майор хохотнул. – Это точно. Последовала длительная пауза.

– Майор?

– Дело в том, что мы давно разыскиваем вас.

– Почему?

– Мы задолжали вам Бронзовую звезду. Вы это знаете?

– Ходили такие слухи.

– Раз вы это знали, почему не получили ее?

– Я...

– Мне представляется, что Бронзовую звезду надобно носить на груди, раз уж заслужил такую высокую награду. Это дело серьезное.

– Майор, благодарю за беспокойство...

– Пустяки, пустяки. Я лишь выполняю свой долг. В Пентагоне так много народу, что работу так и рвут друг у друга из рук. Поэтому редко удается сделать что-то полезное.

Через автостоянку шел мужчина, засунув руки в карманы джине.

– Вы еще пробудете там несколько дней, мистер Флетчер?

– Где?

– Где сейчас находитесь. Плантация Хендрикса. Хендрикс, штат Виргиния.

– Да.

Мужчина был в синей джинсовой куртке.

– Полагаю, я найду какого-нибудь генерала, уверяю вас, в Пентагоне это не составит большого труда. В любом кафетерии генералов у нас больше, чем в армии Наполеона. Если мы украсим ими статую Свободы, никто и не заметит облупившейся краски. Полагаю, он не перетрудится, прогулявшись в Хендрикс.

– Генерала? Что-то я вас не понял, майор.

Свои курчавые, обильно тронутые сединой волосы мужчина стриг коротко.

– Я толкую о церемонии вашего награждения. Перед коллегами-журналистами. Вручение Бронзовой звезды...

Мужчина, который спрашивал у миссис Лири о прибытии Уолтера Марча, уходил все дальше от особняка.

– Майор, мне надо идти.

– Да и Военно-морскому флоту не помешает реклама, знаете ли. В наши дни...

– Майор, должен бежать. Экстренная ситуация. У меня загорелись брюки. Перезвоните позже.

Флетч повесил трубку, повернулся, побежал к торцу коридора. Нашел пожарную дверь с табличкой «Запасной выход», открыл ее, слетел по ступеням. На автостоянке он сбавил шаг, дабы не привлекать внимания. Среди машин не было ни души.

Мужчина уходил все дальше.

Флетч перемахнул через выкрашенный белой краской рельс ограждения, двинулся вниз по склону. Мужчина уже скрылся меж двух кустов рододендронов. Флетч последовал за ним. Увидел, что мужчина стоит под яблоней, не вынимая рук из карманов, и смотрит на него.

Флетч медленно двинулся к нему.

Мужчина вытащил руки из карманов, повернулся и побежал вниз по склону, к сосновой роще, за которой находилась конюшня. Флетч заметил, что он в теннисных туфлях. Флетч припустил следом, но, вбежав в сосновую рощу, поскользнулся. Он схватился за тоненький ствол, пытаясь удержаться на ногах, вымазал руку в смоле, но все равно упал.

Подняв голову, он осмотрелся в поисках мужчины, но тот словно растворился в воздухе. Флетч встал, пошел к конюшне, пытаясь на ходу оттереть смолу с ладоней. В середине дня в конюшне, естественно, царила тишина. На лошадях привыкли ездить утром и вечером. Днем лошади и конюхи отдыхали.

Несколько минут Флетч поглаживал лошадь, на которой ездил утром, спрашивая, не видела ли она, куда побежал мужчина, и сам отвечая за нее: «Вон туда». Затем вернулся в особняк-отель.

Глава 19

2:00 Р. М.

КОМПЬЮТЕРЫ И ВОЗМОЖНОСТЬ ИХ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ В ЖУРНАЛИСТИКЕ.

Доктор Хайрэм Вонг.

Гостиная.

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 1.

«Люкс» 12 (миссис Уолтер Марч и Уолтер Марч младший).

– Бэнди звонил из Лос-Анджелеса, Младший. Какие-то проблемы, справиться самостоятельно он не может. И Мазур спрашивает, надо ли давать информацию о том баскетбольном скандале в Нью-Йорке...

Ответа не последовало.

– Ты идешь на ленч? – спросила Лидия сына. Ответа не последовало.

– О, ради бога. Младший. Встряхнись! Твой отец умер, и кто-то должен принимать решения за редакторов. Они не способны брать ответственность на себя. Не приучены.

В ответ то же молчание.

– Я прикажу принести ленч в номер. Нельзя же жить на одних «Кровавых Мэри...»

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 9.

Номер 36 (Ролли Уишэм).

– Если позволите, я задам вопрос первым, капитан Нил.

– Даже не знаю. Как только вы, журналисты, начинаете задавать вопросы, вас уже не остановишь. Я это испытал на себе.

– Только один: почему вы допрашиваете меня?

– Мы полагаем, что у вас был мотив для убийства Уолтера Марча.

– Однако?

В голосе Ролли Уишэма еще слышалась, несмотря на его двадцать девять лет, мальчишеская агрессивность и, тем не менее, доброта.

Сидевший на кровати Флетч ожидал, что за этим последует коронная фраза Уишэма: «Ролли Уишэм, с любовью». Уишэм повторял ее многократно, хотя едва ли она что-то да значила, особенно в журналистике.

– И какой же у меня мотив для убийства старого мерзавца?

– Я знаю о передовице в одной из газет Марча, не оставляющей камня на камне от вашей манеры ведения телепередач. Манера эта характеризуется, как «небрежная, сентиментальная, страдающая отсутствием профессионализма». Цитирую дословно. Перед тем, как прийти к вам, я попросил найти передовицу и зачитать ее мне по телефону.

– Я и сам знаю, что там написано.

– Мне также известно, что передовица эта знаменовала начало кампании, разворачиваемой «Марч ньюспейперз», с целью дискредитировать вас, как ведущего, и добиться вашего увольнения с телевидения. Статьи появлялись бы в газетах Марча изо дня в день, ловя вас на каждом неудачном слове, раздувая до небе каждую вашу неточность.

– Я этого не знал, но догадывался, куда дует ветер.

– Уолтер Марч собирался отправить вас в небытие. Откровенно говоря, мистер Уишэм, я и представить себе не мог, что такое возможно в наши дни.

– Называйте меня Ролли.

– Я думал, что подобные кампании отошли в прошлое.

– Вы заблуждались.

– Похоже. И не только в этом. По ходу этого расследования я узнал многое из того, о чем хотел бы остаться в неведении.

– Кампания будет продолжена? Газеты Марча смешают меня с дерьмом, несмотря на его смерть?

– Насколько я понял, дан отбой. Мистер Уилльямс... Джейк Уилльямс... распорядился прекратить нападки на вас.

– Хорошо.

– Разумеется, не для того, чтобы облегчить вам жизнь. Он думает лишь о том, чтобы не бросить тень на память усопшего. Чтобы люди не думали плохо об Уолтере Марче.

– Если такова их логика, я бы хотел, чтобы кампания продолжалась. Тем более, что едва ли покойник может рассчитывать на симпатии тех, кто ненавидел его при жизни.

– Интересно наблюдать, как принимаются решения в средствах массовой информации. Вы ежедневно скармливаете нам тысячи фактов и идей, и, как я вижу, не все руководствуетесь чистыми помыслами.

– Очень редко. Потому что в каждом болоте есть свой Уолтер Марч.

– Однако, мистер Уишэм, факты говорят о следующем: Уолтер Марч развернул против вас кампанию в прессе. Его убили. Кампания свернута.

– Капитан Нил, кто вас на это натолкнул?

– Не понял?

– Кто рассказал вам о передовице и намеченной кампании?

– Я не журналист, мистер Уишэм. И не должен раскрывать свои источники информации, кроме как на суде.

– Значит мне придется подождать?

– Я намерен передать дело в суд, мистер Уишэм. И добиться осуждения преступника.

– Почему вы мне это говорите?

– Что-то я вас не понял.

– Как-то странно слышать от вас такие слова. Вполне естественно, что вы собираетесь передать дело в суд. Совершено убийство. А вы – коп.

– Ну...

– Доводилось ли вам слышать что-то малоприятное об Уолтере Марче?

– Я занимаюсь этим делом только двадцать четыре часа.

– Когда расследуешь убийство такого, как Уолтер Марч, двадцати четырех часов вполне достаточно, чтобы наесться дерьмом до тошноты.

– Миссис Марч заверяет меня, что врагов у него не было. Это же факт, что его выбрали президентом Ассоциации американских журналистов.

– Разумеется, факт. Как и то, что Аттила был предводителем гуннов.

– Мистер Уишэм, любой человек с таким влиянием...

– ...обязан иметь хоть нескольких врагов. Совершенно верно. Уолтера Марча любили все, за исключением тех, кому приходилось иметь с ним дело.

– Мистер Уишэм...

– У меня к вам еще один вопрос.

– Мистер Уишэм, я... Вопросы положено задавать мне.

– Вы видели меня по телевизору?

– Разумеется.

– Часто?

– Да, пожалуй, что да. Моя работа... Мне не удается регулярно смотреть телевизор.

– Что вы обо мне думаете? Что вы думаете о моих передачах?

– Видите ли, я не журналист.

– Я работаю не для журналистов. Для зрителей. Вы – зритель.

– Я не критик.

– Я не работаю и для критиков.

– Мне кажется, у вас очень хорошие передачи.

– Очень хорошие?

– Видите ли, специального анализа я не проводил. Мне и в голову не приходило, что Ролли Уишэм поинтересуется моим мнением о его репортажах. Я, в основном, смотрю спортивные передачи...

– Тем не менее. Скажите, что вы думаете о моей работе.

– Репортажи у вас хорошие. Мне нравятся. Во всяком случае, вы работаете не так, как другие. Как бы это выразить. Вы показываете живых людей. Не просто сидите в студии и вещаете о том, что видели. Нет, вы всегда на улице. И с кем бы не говорили, будь то наркоманы, карманники, к любому вы относитесь уважительно, как к личности, со своими проблемами и страхами. Я не знаю, как это должно звучать в журналистских терминах...

– Остается только пожалеть, что вы не критик. Вы только что дали мне положительную рецензию.

– Наверное, не след мне судить об этом.

– Следующий вопрос...

– Довольно вопросов, мистер Уишэм.

– Если моей работой удовлетворены и вы, и руководство компании, и множество зрителей, каким образом Марч собирался отлучить меня от эфира?

– Это вопрос.

– Вы знаете ответ?

– Нет. Но у меня есть вопросы.

– Я и задаю их за вас.

– Ладно, мистер Уишэм. В умении задавать вопросы мне с вами не сравниться. Суть я уяснил.

– Суть не в этом. Я не собирался унизить вас, капитан Нил. Просто хотел донести до вас одну мысль.

– Какую же?

– Вы смотрите на экран телевизора. Видите многих репортеров. У большинства из нас собственный стиль. В чем же разница между мною и прочими? Я моложе. Волосы у меня чуть длиннее. Я не работаю в студии в пиджаке и при галстуке. Мои репортажи, в основном, документальные съемки. Так называемые картинки из жизни. И главное в них не факты, но отношения между людьми, человеческие чувства. Это моя работа, и, как вы только что сказали сами, я в ней преуспел.

– Мистер Уишэм...

– Так почему я? С чего Уолтеру Марчу или кому-то еще затевать общенациональную кампанию, цель которой – вышибить меня вон?

– Хорошо, мистер Уишэм. Ролли. Вы задали вопрос. С чего слон набросился на мышку?

– Потому что он боялся меня.

– Уолтер Марч? Боялся вас?

– Я представлял собой опасность, с которой он уже не мог не считаться.

– Ага... Кто-то говорил мне вчера вечером... кажется, Нетти Хорн, что самомнение – бич журналистов. «Мания величия», – так она сказала. Ролли, ну как можно сравнить ваши еженедельные несколько минут на экране с Уолтером Марчем и его газетами, выходящими каждый день по всей стране...

– Потенциально я был для него очень опасен.

– Ладно, Ролли. Теперь я должен спросить: «Чем же?» Так ведь?

– Я по-прежнему стараюсь донести до вас одну мысль.

– Я слушаю.

– У меня больше причин убить этого мерзавца, чем у кого бы то ни было.

– Тогда...

– Только не говорите мне, что пора вызывать адвоката. Я знаю свои права. Я на конгрессе только потому, что на этом настояло руководство компании. И приехал с лютой ненавистью к этому мерзавцу. Откровенно говоря, боялся случайно встретиться с ним, увидеть его, даже услышать, оказаться в одной комнате... Потому что мог потерять контроль над собой.

– Подождите.

– Моему отцу принадлежала газета в Денвере. Я катался на лыжах, ездил на лошадях, любил журналистику, отца, радовался, что я – сын издателя газеты. Вам, наверное, не известно, но, если газета начинает терять читателей, остановить этот процесс практически невозможно. Я этого не знал, но когда мне исполнилось десять лет, такое произошло с газетой отца. Еще через четыре года он уже заложил все, что можно, даже свой стол. Черт побери, стол, который унаследовал у отца, лишь бы газета продолжала выходить. Конечно, он брал ссуды в банке, и вот здесь-то допустил ошибку, ибо обращался только в один банк. Он не был силен в бизнесе.

– Я тоже. Но...

– И когда газета начала-таки выправляться, а на это потребовалось пять лет, этот единственный банк потребовал незамедлительно расплатиться за ссуды.

– А они имели на это право? По закону?

– Конечно. Но отец и представить себе не мог, что такое случится. Они же были друзья. Отец пошел в банк. В директорате его не пустили на порог. Ссуды должны быть выплачены, и точка.

– Я ничего не понимаю.

– Отец тоже не понимал. С чего банк хочет забрать себе газету, и именно в тот момент, когда забрезжила надежда? Они же ни черта не смыслят в издательском деле. Отец потерял газету. Держался мужественно. Неделями слонялся по дому, пытаясь осознать, как же такое могло случиться. Мне тогда было пятнадцать лет. А потом пошли слухи, что банк продал газету Уолтеру Марчу или «Марч ньюспейперз».

– Послушайте, но это же обычное...

– Не совсем. Эти банкиры с давних пор дружили с отцом. Вместе охотились, удили рыбу, пили.

– Представляю себе, как же он обиделся.

– Скорее, заинтересовался, а в чем же истинная причина. Кстати, журналистом он был отменным. И со временем все выяснил. В конце концов кто-то всегда да проговорится. Уолтер Марч чохом выкупил закладные отца, чтобы получить контроль над газетой.

– Но как банкиры ему позволили? Они же были друзьями вашего...

– Шантаж, капитан Нил. Неприкрытый шантаж. Он шантажировал директоров банка. Надеюсь за те двадцать четыре часа, что вы ведете расследование, до вас дошли слухи об орде частных детективов, работавших на Уолтера Марча.

– Что-то такое говорили.

– Когда мне стукнуло шестнадцать, отец умер от пулевого ранения в висок, выстрел производился с близкого расстояния.

Последовала долгая пауза.

– На этот вопрос я так и не нашел ответа, – продолжил Ролли Уишэм. – Почему отец застрелил себя, а не Уолтера Марча?

– Мистер Уишэм, я все-таки настоятельно советую вам пригласить адвоката...

– Никаких адвокатов.

Тяжелый вздох капитана Нила.

– Где вы были в понедельник, в восемь утра?

– Поехал на машине в Хендрикс, чтобы купить газеты и позавтракать в каком-нибудь кафетерии или закусочной.

– У вас здесь машина?

– Я взял ее напрокат.

– Вы могли позавтракать и купить газеты прямо в отеле.

– Я хотел выбраться из отеля. Прошлым вечером я столкнулся в лифте с Уолтером Марчем и Джейком Уилльямсом. Они смеялись. Что-то насчет президента и гольфа... какие-то караси. Я не спал всю ночь.

– Вы поехали в Хендрикс один?

– Да.

– Отлично, мистер Уишэм. Значит, никаких проблем у нас не будет. Ваше лицо знают многие. Мы опросим жителей городка. Кто-то наверняка видел вас и узнал. Где вы завтракали?

– Я не вылезал из машины, капитан Нил.

– Простите?

– Я не позавтракал и не купил газет. По крайней мере, до возвращения в отель.

– О Господи.

– Я передумал. Приехал в торговый центр и сказал себе, какого черта. Какой завтрак в закусочной. Меня тут же узнают, подойдут, будут жать руку, смеяться, просить автограф. Отказать я не смогу, вы же знаете, людей я люблю, но больно уж неподходящее у меня настроение.

– То есть в понедельник утром вас никто не видел?

– Пожалуй, я принял все меры, чтобы не задержать на себе чей-то взгляд. Надел солнцезащитные очки. Поездил по округе. Может, старался подавить в себе желание убить Уолтера Марча.

– Когда вы уехали из отеля?

– В четверть восьмого.

– Когда вернулись?

– В девять. Позавтракал в кафетерии. О смерти Марча узнал позднее. В половине одиннадцатого. Может, в одиннадцать.

– Понятно, мистер Уишэм. Вы говорите, Уолтер Марч пытался порушить вашу карьеру, изгнать...

– Не пытался, капитан Нил. Уже рушил. И я не сомневался в его успехе.

– И все потому, что вы представляли для него потенциальную опасность?

– А вы не согласны? Я никогда не смог бы сравниться с ним по влиянию. Мы потеряли единственную, принадлежавшую нам газету. Но я быстро прогрессировал как журналист. Мне еще нет тридцати, капитан Нил. У меня есть что сказать, есть и кому. Даже мое присутствие на конгрессе – угроза Марчу. Я мог поделиться с коллегами тем, что мне известно о его методах. Вы должны признать, что он бы предпочел, чтобы я избрал профессию лыжного инструктора, а не телерепортера.

– Полагаю, вы правы. Скажите, мистер Уишэм, вы, часом, не знали, куда поселили Уолтера Марча и его семью?

– В третий «люкс».

– Как вы это узнали?

– Спросил. Чтобы не появляться там, где можно встретить Уолтера Марча.

– Спросили у портье?

– Совершенно верно. То есть имел возможность утащить с регистрационной стойки ножницы. Так?

– Вы предельно откровенны со мной, мистер Уишэм.

– Я вообще предпочитаю откровенность. И мне представляется, что вы – мастер своего дела. На вас будут крепко давить. Рано или поздно вы выясните, что Уолтер Марч подтолкнул моего отца к самоубийству. Весь Денвер это знает, возможно, многие из тех, кто сейчас на конгрессе. Скрыв эту информацию, я лишь заставил бы вас потратить попусту много времени.

– То есть вы советуете мне поискать преступника в другом месте?

– Не просто советую. Настоятельно рекомендую. Поверьте, я не убивал Уолтера Марча.

Глава 20

3:30 Р. М. КОМПЬЮТЕРЫ и ПРОФСОЮЗЫ.

Семинар

Комната для шитья тетушки Салли Хендрикс.

В среду, в половине четвертого дня, игра шла на всех теннисных кортах, около бассейна толпился народ, а по окружающим Плантацию Хендрикса холмам прогуливались и катались на лошадях гости отеля.

В баре (коктейль-холла Бобби-Джо Хендрикса), темном и прохладном, лишь несколько журналистов из Бостона запивали ленч джином с тоником.

У стойки в одиночестве сидел Уолтер Марч младший.

Флетч устроился рядом и заказал джин с мутным лимоном. Скучающий бармен не торопясь потянулся к бутылкам.

Услышав голос Флетча, Младший сразу повернулся к нему.

Налитые кровью, затуманенные глаза, опухшее лицо. На виске пульсировала жилка. Мгновение спустя Младший отвел взгляд, икнул, вновь посмотрел на Флетча.

– Уилльям Моррис Флетчер. Я вас помню.

– Ирвин Морис Флетчер.

– Совершенно верно. Когда-то вы у нас работали.

– Практически все, кто приехал сюда, когда-то работал у вас.

– Флетч. Помнится, была такая шутка. «Слово сотворило Флетча».

– Вроде бы да.

– И вообще, вас часто поминали. Вы умели повеселить публику.

Флетч расплатился с барменом.

– Вы слышали, что мой отец мертв?

– Что-то такое говорили.

– Кто-то зарезал его, – Младший резко вытянул вперед руку, словно нанес удар ножом. В тот момент глаза его наполняло безумие. – Ножницами.

– Не повезло, – посочувствовал Флетч.

– Не повезло! – фыркнул Младший. – Не повезло ему. «Марч ньюспейперз». Всему гребаному миру.

– И вам тяжело.

Последовала томительная пауза.

– Да, тяжело, – Младший мигнул. – Вы знаете, отец ненавидел вас.

– Ваш отец ненавидел всех, – не удивился Флетч.

– Я тоже ненавидел вас.

– Наверное каждый, кто ненавидит меня, имеет на это право.

– Мой божественный отец полагал, что вы – день и ночь.

Флетч отпил из бокала.

– Что это должно означать?

Младший попытался придать своей физиономии начальственное выражение.

– Знаете ли, он хотел поладить с вами. Ему нравился ваш стиль, – веки Младшего упали. – Он хотел привести вас в свою конюшню. Сделать из вас человека.

– Знай я об этим, никогда не ушел бы из журналистики.

– Вы помните, как однажды он попытался напугать вас?

– Нет.

– Он пытался.

– Не помню.

– Потому что вы не напугались. Помните ту историю с секретарем губернатора?

– Конечно.

– Он посылал вам служебные записки. Лично. С требованием оставить эту тему.

– Было такое.

– Приехал в город. Вызвал вас на ковер.

– Как я могу забыть этот незабываемый миг.

– До смерти напугал вас.

– Неужели?

– Предупредил, что уволит вас, если вы напишете эту статью.

– За пять минут трудно напу...

Голова Младшего качнулась к Флетчу.

– Вы написали эту гребаную статью! И уволились!

– Это точно.

Вновь надолго затянулась пауза. Младший дважды икнул.

– Не о губернаторе заботился отец. Не о его секретаре. Не о статье, – на этот раз, икая, Младший прикрыл рот рукой. – О вас.

– Я все понял. Едва вокруг начинается суета, до меня сразу доходит, что к чему.

– Ничего-то вы не поняли. Я извиняюсь.

– Извиняетесь?

– О, Боже, да. Извиняюсь.

– Но за что? За поднятую вокруг меня суету?

– Прежде чем отец сделал это... – вероятно, тут Младший еще раз обдумал значимость слов, которые намеревался произнести, – он предпринял все возможное, дабы избежать крайних мер.

Флетч молча потягивал джин.

– Он хотел, чтобы вы работали у него.

– Он был работодателем. Я написал статью. Уволился. Обычное дело.

– Отец ничего этого не хотел. Он предпочел бы иметь вас под рукой. И предпринял все возможное, чтобы избежать крайних мер. Или я это уже говорил?

– Нет.

– До того, как вызывать на ковер, он просеял вас через тонкое сито.

– Не понял.

– Он хотел, чтобы вы работали у него. Вы оказались крепким орешком. Не испугались.

– Он заставил меня подать заявление об уходе.

– Потому что... – Младший опять наклонился к Флетчу, – он не мог раскусить вас. И сдался, знаете ли.

– Он натравил на меня детективов?

– Ему нравились ваши манеры. Поведение в редакции. Поначалу вы обошлись ему в тысячу долларов. Простая слежка. Он не поверил тому, что ему доложили. За первой тысячей последовали еще десять. Пятнадцать.

– Я бы предпочел получить их в виде жалования.

– Он не мог поверить... На ком вы тогда были женаты?

– Я не помню.

– Он говорил: «Или все это правда, или – ложь».

– Разумеется, ложь. Если хочешь узнать правду...

– Истории, – перебил его Младший. – Какие истории он о вас рассказывал. За обедом.

– Как же тут мерзко, – Флетч круто изменил тему. – Отвратительный бар. И у бармена грязные локти. Нет музыки. Что это за шум? Неужели «Лунная река»? Вот я и говорю, нет музыки. Посмотрите на эту каргину. Ужасно. Лошадь. Лошадь над стойкой бара. Нелепо...

Младший навис над своим бокалом.

– Отец ненавидел меня.

– Что?

– Всю жизнь... Я рос...

– Не только вы.

– Уолтером Марчем, младшим. Уолтер Марч Ньюспейперз, младший. Наследник могущественной империи.

– Тут есть определенные сложности.

– А если бы я хотел стать скрипачом, художником, играть в бейсбол?

– А вы хотели?

Младший зажмурился.

– Даже не задумывался над этим.

– Похоже, Уолтеру пора бай-бай, – донеслось от углового столика.

– Самое время.

Флетч оглянулся на бостонских журналистов.

Младший их не услышал.

– Я помню мой первый рабочий день. В сентябре. В год окончания колледжа. Летом мне позволили отдыхать. Я пришел к конторе. Двадцать минут стоял на противоположной стороне улицы. Может, полчаса. Потом вернулся домой. Насмерть перепуганный. В тот вечер ко мне приехал Джейк Уилльямс. Мы долго говорили. На следующее утро он заехал за мной и мы вошли в Марч Ньюспейперз Билдинг. Вместе, – Младший попытался выпить из уже пустого бокала. – Добрый верный Джейк Уилльямс.

Флетч промолчал.

– Флетчер, вы мне поможете?

– Каким образом?

– Поработайте со мной. Как хотел мой отец.

– Я же ничего не смыслю в издательском деле. Я – чистый журналист.

– Это ерунда.

– Для меня – нет.

Младший сжал правую руку в кулак и медленно опустил ее на стойку.

– Помогите мне!

– Младший, вы, похоже, пропустили ленч.

– Мой отец так вас любил.

– Перестаньте, я общался с этим мерзавцем, то есть, с вашим отцом, ровно пять минут в его кабинете...

– Я не могу объяснить. Я не могу объяснить. По щекам Младшего покатились слезы.

– Пора на боковую? – участливо спросил Флетч. Младший резко выпрямился. Исчезли слезы. Дрожь в голосе. Рука крепко держала пустой бокал.

– Послушайте, Уолт, я предлагаю сауну и массаж. У них фантастическая массажистка, миссис Лири. Она просто творит чудеса...

Младший посмотрел на него. Рядом с Флетчем сидел президент «Марч ньюспейперз».

– Рад снова повидаться с вами, Флетчер, – он откашлялся. – Приходится только сожалеть, что вы не хотите остаться в нашей лодке, – Младший наклонился к Флетчу. – Распорядиться, чтобы вам в номер прислали что-нибудь выпить?

– Нет, благодарю.

Флетч соскользнул с высокого стула, в темноте бара пристально посмотрел на Младшего.

– А впрочем, Уолт, – Флетч засунул руки в карманы брюк, – я не возражаю. Пришлите в мой номер два джина с тоником. Комната 79. Идет? Комната 79.

Флетч не мог с уверенностью сказать, что Младший его услышал.

– Заранее благодарю, Уолт.

Глава 21

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 8

«Люкс» 8 (Оскар Перлман).

– ... Да.

– Позвольте начать с того, мистер Перлман, что моя жена в восторге от вашей колонки.

– В гробу я видал вашу жену.

– Простите? – капитан Нил аж отшатнулся.

– В гробу я видал вашу жену. Всегда одно и тоже. «Моя жена в восторге от вашей колонки», – несомненно, Перлман говорил, не вынимая сигары изо рта. – Что бы я ни сделал, будь то пьеса, книга или газетная колонка, в ответ я услышу: «Моей жене понравилось». Когда я прихожу на вечеринку и пытаюсь увести разговор с моей персоны или моей работы, я заранее знаю, что меня ждет. Я спрашиваю: «Вы видели вчера Нуриева в Национальном театре?» Мне отвечают: «Моей жене он понравился». Вы видели последнюю картину Бергмана? «Моей жене понравилось». Как насчет последней пластинки Нейла Диамонда? «Моей жене понравилось». Вы читали новый роман Джо Гореса? «Моей жене...» Как бы вы отнеслись сегодня к королю Лиру? «Моя жена полагает его шовинистом. Почему он чего-то ждет от дочерей?» Или моей жене нравится, или нет. В кого превратились американские мужчины? Неужели в безмозглых дикарей? Зачем прятаться за мнение жены? Или у мужчин более нет глаз и ушей? Взять, к примеру, вас. Почему вы не говорите, что моя колонка понравилась вам? Или вы от этого перестанете быть мужчиной? У вас выпадут волосы на теле и начнет расти грудь? Неужели вы считаете возможным говорить только о хоккее да боксе?

– Мистер Перлман, я всего лишь полицейский...

– Вы трахаете свою жену, не так ли?

– Никогда еще я не встречал таких странных, эксцентричных, возможно, больных людей, как жур...

– Она говорит, что ей это нравится?

Вы верите всему, что говорит ваша жена? Как вообще можно верить тому, что говорит жена? Почему бы вам просто не сказать, что вы в восторге от моей колонки? Я работаю только для жен? Фред Уэйринг работал для жен. И посмотрите на него. Он изобрел миксмастерс. Нет, он изобрел блюда быстрого приготовления. Может, он только радуется, когда мужчины подходят к нему и говорят: «Моей жене нравится ваша работа». О Господи, ну что вы все стоите. Присядьте, пожалуйста.

У меня такое чувство, что я продал вам содержание моей очередной колонки. С вас семнадцать тысяч долларов. Не волнуйтесь. Хотите сигару? Играете в карты? Случается проигрывать? Может, выпьете? Сам я капли в рот не беру, но спиртного тут хватает.

О Господи. Ну что же я так разошелся. Как поживает ваша жена? Я же приехал сюда поразвлечься. Но не получилось. За вечер проиграл двенадцать сотен баксов. Эти говнюки из Далласа. И Сент-Луиса. Уф! Двенадцать сотен баксов. Что? Пить не будете? Карты наверняка меченые. Потому-то они и обдули меня на двенадцать сотен.

– Мистер Перлман, скажите, когда вы сможете ответить...

– Хоть сейчас. Значит, старине Марчу вставили ножницы в зад? Он заслуживал этого более других. Все вокруг сейчас только и пишут об этом. По мне, забавного тут мало. Объясните, что в этом забавного? Я вас отблагодарю.

– Мистер Перлман!

– Не кричите на меня. Я не позволю, чтобы на меня кричал провинциальный коп. Пусть и ветеран.

– Послушайте, я знаю, что вы, журналисты, всегда задаете вопросы. Я тоже задаю вопросы. Потому и пришел к вам. Это ясно?

– О Боже. Да у него истерика. Вы совсем не играете в карты? Напрасно. Помогает расслабиться, снять напряжение.

– Мистер Перлман, вы работали у Уолтера Марча?

– Давным-давно. В одной из его газет. Двадцать пять лет тому назад. Большинство участников конгресса когда-либо да работали у Марча. Почему вы допрашиваете меня?

– Я задаю вопросы.

– Это не вопрос.

– Вы начали публиковать вашу юмористическую колонку в его газете?

– Вы говорите, она юмористическая? Благодарю.

– Впервые она появилась в его газете. Правильно?

– Да.

– Затем вы продали эту колонку, созданную для одной из газет Марча, вашингтонской, если не ошибаюсь, национальному синдикату?

– Интернациональному. Жены всего мира в восторге от моей колонки.

– Почему вы ушли от Уолтера Марча и продали колонку другому газетному объединению?

– Чтобы не умереть от голода, либо этот человек начисто лишен чувства юмора. Даже у его жены нет чувства юмора. Он отказался публиковать мою колонку в других своих газетах. Я дал ему на раздумья достаточный срок. Два или три года.

– Правда ли, что он помогал вам создавать колонку?

– Правда ли, что деревья растут корнями вверх? «Правда, – ответит вам мудрец, – если вы ходите на голове». Он дозволял печатать колонку. Раз от разу. Обычно, обкорнав наполовину. На странице, отведенной под некрологи. Он так помогал мне, что обеспечил бесплатные похороны. Такой популярностью пользовался я у тамошних похоронных бюро.

– А после того, как вы подписали контракт с синдикатом, он подал на вас в суд, так?

– Он проиграл процесс. Нельзя подавать в суд на талант.

– Но дело разбиралось в суде?

– В суде его осмеяли. Жена судьи обладала чувством юмора.

– И что потом?

– Что, потом? – переспросил Перлман.

– Миссис Марч говорит, что все эти годы вы недолюбливали друг друга.

– Старушка Лидия предлагает меня на роль убийцы? Эта дама всегда отличалась острыми коготками.

– Все эти годы между вами сохранялись напряженные отношения?

– С какой стати? Мы же разошлись в разные стороны. Он издавал свои газеты. Я писал свою колонку.

– Кто-то сказал мне, что Марч не отказывался от мысли заставить вас публиковать колонку в его газетах.

– Да кто мог такое сказать?!

– Если вас это интересует, Стюарт Пойнтон.

– Милого вы нашли собеседника. Он правильно произнес мою фамилию?

– Нет, и меня это удивило. Он постоянно называл вас Оскаром Уорлдманом.

– На него это похоже.

– Вы меняли фамилию?

– Нет. Просто Пойнтон не может произнести правильно ни одну фамилию. Он – ходячая совесть мира.

– Пожалуйста, ответьте на мой вопрос, мистер Перлман.

– Не отказался ли Марч от мысли публиковать мою колонку в своих газетах? Видите ли, во многих городах моя колонка печаталась в конкурирующих с Марчем газетах. Полагаю, она привлекала читателей. Да, наверное, он мог бы подумывать над тем, чтобы переманить меня на свою сторону.

– Скажите, а каким образом Уолтер Марч мог добиться того, чтобы вернуть вашу колонку «Марч ньюспейперз»?

– Меня это тоже интересует.

– Мистер Перлман...

– Я с детства сам себе хозяин. И если чего не хочу, то и делать не буду.

– Вам известно, что на Уолтера Марча работали частные детективы?

– Кто вам это сказал?

– Вы, журналисты, обычно предпочитаете не указывать источник информации, не так ли?

– Кто вам сказал?

– К примеру, Ролли Уишэм.

– Ролли? Милый паренек.

– Так вы знали о существовании частных детективов Уолтера Марча?

– Если это хорошие детективы, как я мог знать о них?

– Уолтер Марч пытался вас шантажировать?

– На чем? Жизнь моя кристально чиста. Как новорожденный котенок.

Последовала пауза.

Вытянувшийся на кровати Флетч закрыл глаза.

– Где вы были в понедельник в восемь утра? – прервал молчание капитан Нил.

– В моей спальне. Спал.

– Вы были в коридоре, неподалеку от «люкса» Марча?

– Не был.

– Вас там видели.

– Это невозможно.

– Мистер Перлман, миссис Марч подробно описала нам, как она выбежала через открытую дверь «люкса», увидела вас в коридоре, уходящего, раскуривающего сигару, побежала к вам, дабы попросить о помощи, узнала, а затем бросилась к «люксу» Уилльямсов и забарабанила в дверь.

– В голове у нее помутилось, так что ей могла привидеться и зеленая зебра.

– Вы не помните, что видели Лидию Марч в коридоре, в понедельник, в восемь утра?

– Не видел даже во сне. Капитан Нил, мы играли в покер до половины шестого утра. Я спал до одиннадцати, может, до половины двенадцатого.

– С кем могла бы спутать вас миссис Марч?

– Роберт Редфорд не приехал на этот конгресс.

– Вы готовы повторить под присягой, что вас не было у номера Марча в понедельник в восемь утра?

– Любой суд признает Лидию Марч не заслуживающим доверия свидетелем, если встанет вопрос, кого и где она тогда видела.

– Только на это вы и рассчитываете, мистер Перлман?

– Вы хотите узнать, кто убил Уолтера Марча? Я вам скажу. Уолтера Марча убил Стюарт Пойнтон. Он намеревался убить Льюиса Грэхэма, но перепутал фамилии и номера комнат, в которых их поселили.

Глава 22

4:30 Р. М.

ГЛАВНЫЙ ВОПРОС: ЕСТЬ ЛИ У ЖУРНАЛИСТА ПРАВО НА СОБСТВЕННОЕ МНЕНИЕ?

Семинар.

Оранжерея.

Флетч стоял на коленях, заталкивая под кровать чемодан с чудесной машиной, когда услышал, как скользнула в сторону стеклянная дверь на балкон.

Он тут же стянул покрывало до пола.

И мысленно отругал себя за то, что не запер дверь.

– Теперь я узнала тайну Флетча, – услышал он голос Кристал. – Надобно рассказать всем, как он преклоняет колени перед кроватью, нашептывая: «Господи, положи меня рядом с овцой!»

Кристал стояла в дверном проеме. Ее жир со всех сторон нависал над черным бикини.

– В самолете я сидел рядом с методистским священником, – Флетч встал. – Когда мы поднялись на двенадцать тысяч футов, он начал разучивать со мной псалом: «Все ближе мы к тебе. Бог мой».

Никогда ранее он не видел, чтобы такие узкие полоски материи сдерживали столь много плоти.

– Я замерзла, – пожаловалась Кристал. – Моя комната на другой стороне отеля. Можно мне залезть под твой душ?

– Конечно.

У нее была прекрасная кожа.

Когда она шла через комнату, жир ее так трясся, что Флетч испугался, а не начнет ли он отваливаться и клочьями падать на пол.

– Этот идиот, Стюарт Пойнтон. Из-за него я полчаса простояла в бассейне, по пояс в воде, слушая, как мне будет хорошо, если я поработаю на него.

– Поработаешь на него?

– Да, займусь сбором информации по делу Марча. Кто-то сказал ему, что я без работы. Дверь ванной она оставила открытой.

– Ты согласилась?

– Ответила, что скорее буду работать в «Правде».

– А чего ты его слушала?

Раздевшись догола, она растянула пластиковую занавеску. Даже когда она поднимала руки, живот ее свисал вниз.

– Хотела узнать, известно ли ему что-нибудь. По его версии, портье испугался, что Уолтер Марч пожалуется начальству и его уволят за грубое обхождение с миссис Марч. А потому поутру схватил ножницы, с помощью своего ключа проник в «люкс», где поселилось семейство Марч, и разделался с Уолтером.

– И где только Пойнтон раскапывает такие глупости? – удивился Флетч.

Кристал уже стояла в ванной, под горячим душем.

– Почему бы и нет? – добавил он.

Разделся и вошел в ванную. Отодвинул занавеску в сторону.

– На двоих места хватит? Только не наступи мне на ногу.

Вода, ударяясь о тело Кристал, летела во все стороны.

– Ты захватил с собой сэндвич? Что-нибудь из съестного?

– Юная леди, я намерен научить вас более не говорить про себя гадости?

– Так жратвы нет?

– Я этого не сказал.

– О, не нравится мне пища с высоким содержанием белка.

– Возможно. Повторяй за мной. Я более никогда не буду оскорблять себя.

– Я более никогда не... ой!

Вываливаясь из ванны, они потянули за собой не только занавеску, но и пластмассовый стержень, на котором она висела. На полу они попытались выпутаться из занавески, один край которой оказался под ними.

– Черт побери, – прорычал Флетч, – ты сидишь на моей ноге. Моей левой ноге!

– Я ничего не чувствую.

– Зато я чувствую! Немедленно слезь с нее!

– Не могу. Занавеска...

– Отпусти мою ногу! О Боже, ты, похоже, сломала ее.

– Что значит, сломала? В таких ситуациях мужчины должны брать инициативу на себя?

– Как я могу что-то взять, если ты придавила меня к полу?

– Ежели ты придавлен к полу, толку от тебя не будет.

– Слезешь ты с моей ноги или нет?

– Сначала сними с меня эту чертову занавеску.

– Как мне это сделать? Я не могу шевельнуться.

Тут пластиковую занавеску дернули и убрали. Над ними стояла Фредерика Эрбатнот, в юбке-брюках и легкой блузке.

– О, привет, Фредди, – поздоровался с ней Флетч.

– Рада, что наконец-то увидела вас, Флетч.

– Благодарю, – Кристал скатилась с него.

– Вы, однако, шумный сосед, – Фредди бросила занавеску на пол и удалилась.

Флетч сидел, ощупывая левую ногу.

– Я ее сломала? – склонилась над ним Кристал.

– К счастью, нет.

– Ты ее возбуждаешь.

– Кого?

– Фредди.

– Хорошо ли это? – этот риторический вопрос ответа не требовал.

Глава 23

6:00 Р. М. Коктейли

Гостиная Аманды Хендрикс.

– Хорошо помылись в душе? – спросила Фредди.

– Спасибо, что спасли нас. И главное, вовремя.

– Всегда готова. Знаете, Флетч, вам следовало бы постоянно носить на шее свисток. Аккурат для подобных ситуаций.

В гостиной Аманды Хендрикс Флетч стоял с бокалом виски «Чивас Регал» с содовой. Фредди отдала предпочтение мартини.

С того момента, как он переступил порог, Леона Хэтч не отрывала от него глаз.

– Скажите, вы всегда поете, когда занимаетесь этим делом?

– Разве я пел?

– Что-то неподобающее моменту. Мне показалось «Все ближе мы к тебе. Бог мой!»

– Нет, нет. Для Кристал я пел: «Все ближе я к тебе, Бог мой!»

– Как же повезло этой девчушке.

Леона Хэтч, которую уже заметно покачивало, подошла к ним.

– Кажется, мы знакомы? – обратилась она к Флетчу.

И сегодня она не дотянет до обеда, подумал Флетч.

– Моя фамилия Флетчер, – он протянул руку. – Ай-эм Флетчер.

Леона нерешительно пожала его руку.

– Фамилию вашу я слышу впервые. Но мы наверняка встречались, только не помню где.

– Я никогда не работал в Вашингтоне.

– Может, в какой-нибудь из предвыборных кампаний?

– Не участвовал ни в одной.

– Странно. А у меня такое чувство, будто я хорошо вас знаю.

– Возможно, и так, – пробормотал Флетч. – Очень возможно.

За спиной Леоны выросли Дон Джиббс и еще один, незнакомый ему мужчина.

Лицо Джиббса раскраснелось от выпитого.

– Флетчер, старина!

Чуть не оттолкнув Леону в сторону, во всяком случае, задев шляпку, Джиббс, с бокалом в руке, неуклюже попытался обнять Флетча за плечи.

– Ха-ха, – прокомментировал появление Джиббса Флетч. – Ха-ха-ха.

После чего начал внимательно разглядывать свой бокал.

Затянувшееся молчание прервал улыбающийся до ушей Джиббс.

– Флетч, а не представить ли тебе нас? Флетч пожал плечами, не поднимая глаз.

– Я полагал, что вы и так знаете друг друга. И, искоса глянув на Фредерику Эрбатнот, заметил, как блеснули ее глаза.

Леона все это время поправляла шляпку.

– Но я знать не знаю, кто они такие, – недовольно проворчала она. – Кто вы, черт побери?

– О, мисс Хэтч, извините, – оживился Флетч. – Это Дональд Джиббс. А это – Роберт Энглехардт. Они работают в Центральном разведывательном управлении. Мисс Леона Хэтч.

Улыбка сползла с лица Джиббса, шеи, и ускользнула куда-то под воротник рубашки.

Энглехардт, крупный, лысый мужчина в плохо сшитом коричневом костюме, побледнел, как полотно.

– У вас в голове одно ЦРУ, – пробормотала Фредерика Эрбатнот.

Флетч вновь пожал плечами.

– И, откровенно говоря, мисс Хэтч, я понятия не имею, кто эта юная леди.

Энглехардт выступил вперед и схватил руку Леоны.

– Рад познакомиться с вами, мисс Хэтч. Мистер Джиббс и я приехали на ваш конгресс наблюдателями. Мы – представители канадской прессы. Хотим провести в следующем году аналогичный конгресс. В Онтарио...

– У вас не канадское произношение, – осадила его Леона Хэтч.

– Пип, – вырвалось у Джиббса. – Пип, пип, пип.

– Поп-пап, – откликнулся Флетч.

– Понимаете, что я имею в виду? – продолжила Леона. – С каких это пор канадцы говорят «пип»?

Энглехардт, лысина его покрылась пленочкой пота, он бросил на Флетча убийственный взгляд.

– И слово «наблюдатели» вы произнесли неправильно. – Леона дернула рукой. – Мистер, мне больно.

– О, извините.

Энглехардт, отпуская ее руку, отступил на шаг, отчего потянул Леону вперед и та чуть не свалилась, но в последний момент удержалась на ногах. Шагнул назад и Дон Джиббс. Боязнь окончательного разоблачения по-прежнему отражалась на его физиономии.

– Мисс Хэтч, я – Фредерика Эрбатнот, – отвлекла внимание старушки Фредди. – Я работаю в журнале «Ньюсуорлд».

– Ерунда, – фыркнула Леона. – Никто не работает в журнале «Ньюсуорлд».

– А вот и наша очаровательная молодая пара, – к их группе присоединилась Хелена Уилльямс. – Привет, Леона. Все в порядке?

Хелена с любопытством взглянула на Джиббса и Энглехардта.

Те попятились.

– Флетч и... – Хелена смотрела на Фредди. – К сожалению, забыла ваше имя.

– Она тоже, – ввернул Флетч.

– Фредерика Эрбатнот. Для краткости можете называть меня мисс Блейк.

– Ты знаешь, Леона, я предложила им «Свадебный люкс». Но они настаивали, что неженаты! Куда катится мир?

– Это большой шаг вперед, – ответила Леона. – Большой шаг.

– Хелена, что-то я совсем не вижу Джейка, – повернулся к ней Флетч.

– Да, конечно. Он старается как можно больше времени проводить с Младшим. После ухода Уолта... Кто-то должен принимать решения, а Младший пока явно не в форме, – она поправила волосы. – Боюсь, Джейку этот конгресс не в радость. Да и нам, пожалуй, тоже.

– Если я не увижу Джейка, передайте ему мои наилучшие пожелания. Скажите, что я питаю к нему самые теплые чувства.

– Обязательно, Флетч.

И Хелена унеслась к другой группе журналистов.

– За каким чертом тебе это понадобилось? – послышался под ухом Флетча хриплый шепот.

Он обернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с Доном Джиббсом и Робертом Энглехардтом.

– А вы пытались когда-нибудь лгать такой, как Леона Хэтч?

– Она сама часто врет.

– Вы пытались лгать такой, как Леона Хэтч, даже если она сама часто врет?

Энглехардт стоял мрачнее тучи.

– Она сразу выведет вас на чистую воду. Собственно, именно так оно и вышло.

Оставляя за собой широкий проход, к ним подошла Кристал Фаони.

– Мисс Кристал Фаони, – торжественно изрек Флетч, – позвольте представить вас мистеру Роберту Энглехардту и мистеру Дональду Джиббсу, сотрудникам Центрального разведывательного управления.

Глаза Энглехардта медленно закрылись и открылись вновь.

Верхняя губа Джиббса, с капельками пота, дрожала.

– Привет, – поздоровалась Кристал и повернулась к Флетчу. – Я задержалась в номере, чтобы прослушать вечернюю проповедь Льюиса Грэхэма. Знаешь, что он сделал?

– С нетерпением жду, пока ты мне расскажешь.

– Свои девяносто секунд он употребил на то, чтобы уверить телезрителей, что, объявив во всеуслышание об уходе на пенсию, люди должны держать слово, от чего бы им ни пришлось ради этого отказываться. И сослался при этом на судьбу Уолтера Марча.

– Мы написали ему текст за ленчем, – улыбнулся Флетч.

– Можно сказать, что мы внесли свою лепту, – поправила его Фаони.

– Он воспользовался теми же библейскими цитатами.

– Естественно.

– Да, как обычно, определить источник информации Льюиса Грэхэма не составляет большого труда. Вы позволите сопроводить вас в столовую, мисс Фаони?

– С удовольствием! Мы придем туда первыми? Хочется хоть в чем-то быть рекордсменом.

– Мисс Фаони, – Флетч взял ее под руку. – Мне есть что тебе сказать.

– Ты узнал, кто убил Уолтера Марча?

– Нет, речь пойдет о более важном.

– Что может быть важнее?

– Единство и борьба противоположностей. Смерть в присутствии жизни; жизнь в присутствии смерти.

– Пусть это покажется тебе странным, но от подобных головоломок у меня возникает острое чувство голода.

– Кристал, дорогая, сегодня днем ты пыталась забеременеть.

– Думаешь, нам это удалось? – тут же спросила она.

– О, Боже, – вздохнул Флетч.

– Если ты помнишь, математика всегда была моим коньком.

Они вошли в столовую.

– Кристал, присядь.

– О, как мило с твоей стороны. Ты уже заботишься обо мне, – она села на предложенный стул. – Не волнуйся, Флетчер.

– Не буду.

– Я не могу еще девять месяцев не работать. Святое небо! Я же умру с голоду.

Флетч сел напротив.

– Кристал, ведь именно так ты потеряла работу в прошлый раз. Это жестокий мир. И ничего в нем не изменилось.

– Отнюдь, – она покачала головой. – Уолтер Марч мертв.

Глава 24

7:30 Р. М. Обед.

Большая столовая.

– Откровенно говоря, я считаю, что вы все несправедливы, – Элеанор Иглз положила салфетку рядом с кофейной чашечкой. – Никогда в жизни я не слышала, чтобы с такой злобой и ненавистью говорили об одном человеке, как здесь, на Плантации Хендрикса, говорят об Уолтере Марче.

Флетч сидел за круглым столом на шестерых с тремя женщинами, Элеанор Иглз, Кристал Фаони и, разумеется, Фредди Эрбатнот. Ни Роберт Макконнелл, ни Льюис Грэхэм не почтили их своим присутствием.

– Вы ведете себя, как банда подростков в исправительном заведении, дующихся на то, что самого здорового из них пырнули ножом, а не как подобает уважающим себя журналистам и порядочным людям.

Кристал рыгнула.

– А что мы такого сказали? – спросила Фредди. Справедливости ради, следует отметить, что за столом держались нейтральных тем, обсуждая, главным образом, завтрашний приезд вице-президента и кандидатуры журналистов, которые сыграют с ним в гольф (Том Локхарт, Ричард Болдридж и Шелдон Леви; Оскар Перлман пригласил вице-президента на партию в покep, дабы доказать, что скрывать ему нечего), и гадая, возьмет ли он на Плантацию Хендрикса свою очаровательную супругу.

Лишь Фредди упомянула о богослужении в память усопшего Уолтера Марча, намеченном на следующее утро в Хендриксе.

– О, я не о вас, – Элеанор негодующе оглядела столовую. – Я обо всех этих прохвостах.

Элеанор Иглз, симпатичная и едва ли не самая высокооплачиваемая журналистка одной из телекомпаний, не пользовалась любовью и уважением коллег, потому что на прежней работе, в другой телекомпании, делала рекламные ролики (большинство журналистов полагало подобное унижением профессии), что, однако, никоим образом не отразилось на ее блестящей карьере.

Многие отказывали ей в таланте, утверждая, что ей никогда бы не подняться выше рекламных роликов, если б не желание телекомпаний использовать ее, как символ женщины-журналиста. В этом, пожалуй, они грешили против истины. Ума Элеанор Иглз хватало.

– Уолтер Марч был прекрасным журналистом, прекрасным издателем и, самое важное, прекрасным человеком.

– Воистинно так, – отозвалась Кристал.

– Он интуитивно чувствовал, что представляет интерес, а что – нет, как следует подать тот или иной материал. И на моей памяти ни разу не ошибался. «Марч ньюспейперз» всегда выступала на стороне победителей.

– О, это уже слишком, Элеанор, – заметил Флетч.

– А как насчет людей? – спросила Кристал. – Его отношения к своим сотрудникам?

– Вот что я вам скажу, – Элеанор поджала губы. – Я сочла бы за честь работать на Уолтера Марча. В любое время, в любом месте, при любых обстоятельствах.

– Вы никогда не работали у него, – резонно возразила Кристал.

– Вы помните тот случай, когда я застряла в Албании? Я работала тогда в другой телекомпании.

Флетч помнил, но смутно. Произошло это давно, он еще учился в университете, и три дня об этом кричали аршинные заголовки газет. Злоключения Элеанор Иглз в неведомой стране. Тогда он впервые услышал о ней.

– Такое иной раз случается. – Элеанор чуть наклонилась вперед, поставила локти на стол, уложила подбородок на сложенные руки. – Я и продюсер, Сара Поллинг, провели пять дней в Албании на съемках серии телерепортажей. Нет нужды говорить, что операторы были албанцы, снимали мы лишь то, что нам дозволяли, и так, как им хотелось. Однако даже приезд в Албанию и возможность снять этот фильм мы расценивали невероятной удачей. Им предшествовали несколько месяцев дипломатических переговоров. Меня они лишь терпели, но я полагала, что увиденное и услышанное позволят мне при озвучивании в Нью-Йорке предложить зрителям объективный комментарий.

Несмотря на то, что они контролировали каждый наш шаг, нас поселили в лучшем отеле, пусть напоминающем наши курятники, и относились по-доброму. Постоянно предлагали поесть или выпить, и Сара даже заявила, что это их способ отвлечь нас от работы.

Так что все складывалось как нельзя лучше, разумеется, в данной ситуации. Мы не знали, что окажется на пленке, но рассчитывали с максимальной выгодой использовать полученный материал.

Уезжали мы вечером, собрали вещи, нас отвезли в аэропорт, там мы попрощались с теми, кто нас опекал. Все были в превосходном настроении. Обнимались, целовались. Они уехали, а мы пошли на посадку.

Тут-то нас и арестовали. У самого выхода на летное поле, когда все формальности, связанные с проверкой документов и багажа, остались позади. К нам подошли двое мужчин, отвели нас в сторону, и мы молча простояли до тех пор, пока последний пассажир не скрылся в самолете, а персонал аэропорта, отводя взгляды, не занялся другими делами.

Потом нас взяли под локти, вывели из здания аэропорта и усадили в машину, отвезли обратно в город, раздели, обыскали, выдали по короткому халатику и отправили замерзать в одиночные камеры, грязные и вонючие. Три дня нас кормили клецками, плавающими в холодной воде. Никто из официальных лиц не приходил к нам. Нас не допрашивали. С нами даже не разговаривали. Люди, приносившие воду с клецками и выносившие парашу, лишь улыбались да пожимали плечами.

Три дня такого кошмара. Можете себе представить? Мы словно попали в иррациональный мир. И поневоле в голову лезли дурные мысли. Мол, если они могут продержать нас в таких условиях день-другой, то кто помешает им продлить удовольствие на месяц? На год? На всю оставшуюся нам жизнь?

Я не сомневалась, что телекомпания подняла на ноги Государственный департамент, дипломаты предпринимают все меры к нашему освобождению, но, тем не менее, мы сидели в камерах уже три дня. Наш арест стал сенсацией в Америке и Европе. Телекомпания постаралась извлечь из него максимум выгоды. Они рвали на себе волосы. Честили на чем свет стоит чиновников из госдепа. Но, похоже, сами не ударяли пальцем о палец, чтобы вызволить нас из тюрьмы.

На четвертый день в коридоре между нашими камерами появились двое мужчин. Один – албанец. Второй – руководитель римского корпункта «Марч ньюспейперз». Вы знаете, что он нам сказал? Спросил: «Как поживаете?»

Кто-то открыл наши камеры. Эти двое мужчин вывели нас, грязных, дрожащих от холода, из тюрьмы, усадили на заднее сидение автомобиля. В аэропорту мужчины на прощание пожали друг другу руки.

В самолете шеф римского корпункта «Марч ньюспейперз» сидел позади нас. За весь полет он не обменялся с нами и словом.

В Риме всех пассажиров направили в зал таможни. Нас троих итальянский полицейский вывел через другую дверь, а там сидел Уолтер Марч, читая какие-то бумаги.

Я увидела его впервые.

Он глянул на нас, сложил бумаги в брифкейс, закрыл его, не торопясь поднялся, протянул руку, спросил: «Все в порядке?» Он отвез нас в отель, удостоверился, что номер нам забронирован, отвел нас наверх и откланялся.

Час спустя в номер влетели представители нашей телекомпании. Должно быть, он позвонил им и сказал, где нас найти.

Потом я несколько лет не видела Уолтера Марча. Разумеется, я посылала ему благодарственные письма, но не уверена, что они доходили до него. Во всяком случае, ответа я не получила ни разу.

Когда же мы, наконец встретились, произошло это на приеме в Берлине, знаете, что я услышала от него? «Что? – сказал он. – Кто-то в Риме выдал себя за меня? Такое случается».

– Милая история, – кивнул Флетч.

– Меня проняло до слез, – добавила Кристал.

– Да, старина Марч вполне достоин причисления к лику святых, – Флетч встал. – Извините, мне нужно уйти.

За обедом коридорный принес ему записку, на бланке отеля, с надписью «Мистеру И. Флетчеру» на конверте. Он прочитал:

«Дорогой Флетч!

Не подозревала о вашем присутствии на конгрессе, пока не раскрыла вашингтонской утренней газеты со статьей Макконнелла. Если сможете, зайдите ко мне после обеда. Двенадцатый «люкс».

Лидия Марч».

Записку он никому не показал. Полюбопытствовала только Кристал: «Для безработного тебя слишком часто дергают за едой. Стоит ли удивляться, что ты такой худой. Должно быть, на работе у тебя вообще нет времени поесть».

– Насколько я поняла, вы работали у Уолтера Марча? – спросила Элеанор Иглз.

– Работала, – кивнула Кристал.

– Я тоже, – присоединился к ней Флетч.

– И он обошелся с вами жестоко? – продолжила допрос Элеанор.

– Не то слово, – ответила Кристал. Флетч предпочел промолчать.

– Подозреваю, вы того заслуживали, – вынесла вердикт им обоим Элеанор.

Глава 25

9:00 Р. М. ВСЕГДА ЕСТЬ ВРЕМЯ И МЕСТО ЮМОРУ: ВАШИНГТОН СЕГОДНЯ

Оскар ПЕРЛМАН

Большая столовая

Дверь в «люкс» 12 открыл Флетчу Джейк Уилльямс, с ручкой и блокнотом в руке, осунувшийся, посеревший от усталости.

– Флетчер!

Они обменялись крепким рукопожатием.

Лидия, в перламутрово-сером домашнем халате стояла посреди комнаты. В одной руке она держала несколько желтых телетайпных лент, в другой – очки.

Ее светло-синие глаза быстро пробежались по Флетчу.

– Рада, что снова вижу вас, Флетч.

Флетч мог поклясться, что это их первая встреча.

– Мы закончим через минуту, – продолжила Лидия. – Надо кое-что утрясти, – и, позабыв о Флетче, она водрузила очки на нос и уткнулась в телетайпные ленты. – Разве наши люди в Сан-Франциско не могут прислать свой материал? С какой стати мы должны давать версию Ассошиэйтед Пресс?

– Вопрос времени, более ничего. – Джейк что-то чиркнул в блокноте.

– За шесть часов эта тема не устареет.

– Шесть часов?

– Если наши люди не успеют дать статью за шесть часов, значит, нам следует заменить их на более компетентных журналистов, Джейк.

– Миссис Марч? – подал голос Флетч. Она посмотрела на него поверх очков.

– Могу я воспользоваться вашим туалетом?

– Разумеется. Пройдите через спальню, – и взмахом руки она указала дорогу.

– Благодарю.

Когда он вернулся в гостиную, Лидия сидела на диване. Перед ней на кофейном столике стояли чашечки, сахарница, горшочек сливок, полный кофейник. Исчезли и телетайпные ленты, и очки.

– Присядьте, Флетч.

Флетч пододвинул стул и сел напротив.

– Джейк ушел?

– Да. У него много дел. Хотите кофе?

– Я его не пью.

Записывает ли его чудесная машина их разговор, гадал Флетч. И решил, что скорее да, чем нет.

– Флетч, насколько мне известно, вы не работаете.

Она налила себе кофе.

– Пишу книгу.

– О, конечно. Журналистская гордость. Если журналист не работает, то причина всегда одна и та же: он пишет книгу. Сколько раз я это слышала. Впрочем, в некоторых случаях книга действительно появлялась на свет божий, – тут Лидия улыбнулась. – Знаете, Флетч, я столько о вас слышала. Вы были одним из любимчиков моего мужа. Он любил рассказывать о вас разные истории.

– Я уже понял, что людям доставляет удовольствие рассказывать обо мне всякие небылицы. Одну мне довелось услышать буквально на днях. И я мог лишь позавидовать воображению рассказчика.

– Думаю, вы и мой муж были очень похожи.

– Миссис Марч, с вашим мужем я виделся лишь однажды, когда провел в его кабинете ровно пять минут. Встреча эта не доставила удовольствия ни мне, ни ему.

– Естественно. Потому что у вас много общего. И ему были свойственны дерзость, порывистость. Если ему предлагалось на выбор несколько решений, он находил свое, додуматься до которого не удавалось никому. И вы такой же, не правда ли?

– Возможно, – этот ответ показался Флетчу более уместным, чем «да» или «нет».

– Так вот о чем пойдет речь, Флетч. Мой муж мертв.

– Извините, что с самого начала не выразил вам свое сочувствие.

– Благодарю. Так вот, «Марч ньюспейперз» нуждается в помощи. Все легло на плечи Младшего. Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но... – Лидия покрутила чашечку на блюдце. – Эта смерть... Это убийство...

– Представляю себе, какой это был удар для Младшего.

– Вся его жизнь прошла рядом с отцом... Они были большими друзьями.

– Миссис Марч, я же рабочая лошадка. Репортер. Знаю, как добыть материал, написать статью. В экстренном случае помогу с литобработкой. Способен отличить удачный снимок от плохого. Но в издательском деле я ничего не смыслю. Понятия не имею, как привлечь рекламодателей, сколько стоит квадратный дюйм газетной полосы, не говоря уже о финансировании газеты, закупках оборудования...

– В этом разбирается Младший. В хозяйственных делах ему цены нет. – Лидия добавила в чашку кофе. – Флетч, наш бизнес – это та же лошадь с телегой. И лошадь всегда должна быть впереди. Как выглядит газета и как она читается – это лошадь, сбор рекламы, финансы и все остальное – телега. Если газета не привлекает внимания и читатель не ждет с нетерпением следующего номера, ее не спасут самые умные хозяйственники.

– У вас же есть Джейк Уилльямс...

– О, Джейк, – Лидия безнадежно махнула рукой. – Джейк уже староват. И выдохся.

Родился Джейк Уилльямс лет на двадцать позже Лидии.

– И я хочу попросить вас, Флетч, о следующем: не сможете ли вы помочь Младшему? Боюсь, что ноша, которая легла на его плечи, окажется непосильной...

– Сомневаюсь, что он согласится на мою помощь.

– Почему вы так говорите?

– Днем мы случайно встретились в баре и потолковали кой о чем.

– В баре! В баре! – Лидию аж перекосило. – Чувствую, Младшему придется завязать со спиртным, и очень скоро!

– Мне показалось, он не питает ко мне дружеских чувств.

– Сейчас Младший не отдает отчета в своих чувствах. Пьет и пьет, не позволяя себе протрезветь. В какой-то степени его можно понять, учитывая сложившиеся обстоятельства. Но ведь это не может продолжаться до бесконечности...

– Я думаю, он боится.

Глаза Лидии широко раскрылись.

– Боится?

– Честно говоря, до приезда на конгресс, где только и говорят, что о вашем муже, я даже представить себе не мог, сколь много у него было забот и как он с ними справлялся. И такая ужасная смерть.

Лидия вжалась в угол дивана, взгляд ее не отрывался от пола. Похоже ее обуревали тяжелые мысли.

– Миссис Марч, более чем пять лет тому назад ваш муж объявил об уходе на пенсию. Публично. Об этом сообщили все газеты. Почему он остался на своем посту?

– О, вы слышали Льюиса Грэхэма. По телевизору.

– Это действительно ни для кого не секрет.

– Самодовольный болван. Вы знаете, в прошлом году он соперничал с моим мужем на выборах президента ААЖ. И теперь всю скопившуюся в нем ненависть выплеснул в отведенные ему девяносто секунд.

– Почему ваш муж не ушел на пенсию после того, как во всеуслышание объявил об этом?

– Вы не знаете?

– Нет.

Лидия выпрямилась, посмотрела на Флетча.

– Из-за Младшего. Той глупой истории с профсоюзами.

– Я все равно не знаю, о чем речь.

– Приближался срок подписания очередного договора с профсоюзами, и Младший решил, что нашел интересный ход. Наш совет директоров не один год давил на него, знаете ли. По их убеждению, он вел жизнь затворника, проявлял излишнюю наивность. Им бы хотелось, чтобы он работал до пяти, а потом отправлялся домой, к жене, почаще появлялся с ней в обществе. Разумеется, происходило все это до того, как они развелись. Она настаивала, чтобы он больше путешествовал, и он съездил-таки на Дальний Восток...

Флетч вспомнил репортаж Младшего из Гонконга, начинавшийся словами: «Здесь великое множество китайцев...» Все газеты Марча опубликовали его на первой полосе, радуясь случаю выставить сына босса на посмешище.

– ...Так что Младший решил доказать отцу и директорам, что он тоже не лыком шит и многое может сделать сам, без чьей-либо указки. Даже Уолтер, мой муж, удивлялся, сколь гладко шли переговоры. Все наши возражения, возникающие по ходу рассмотрения договора, принимались едва ли не мгновенно. Естественно, возникли подозрения и у некоторых профсоюзных лидеров, и они начали выяснять, что к чему. Вы не слышали об этом? Уолтер старался замять то дело. И, похоже, небезуспешно. Выяснилось, что Младший и президент профсоюза вместе вложили деньги в большой бар-ресторан. Младший внес за президента начальный взнос, а расплачиваться тот должен был из прибыли. То есть президент профсоюза не платил из своего кармана ни цента. Младший не видел в своих действиях ничего предосудительного, поскольку внес собственные деньги. Но ему быстро разъяснили, сколь он неправ. Вмешалась даже Национальная комиссия по трудовым отношениям. Пошли разговоры о том, что Младшего и президента профсоюза следует посадить в тюрьму. Из-за этого дела мы потеряли одну газету, в Балтиморе. В такой ситуации вопрос об уходе Уолтера на пенсию отпал сам собой. И потребовался не один год, чтобы все пришло в норму.

В голове Флетча вновь пронеслись слова Лидии: «Он, конечно, парень крепкий, весь в отца, во многом даже превосходит его, но...»

– Мы все имеем право на одну ошибку, – продолжила Лидия. – Да и вина тут не Младшего, а совета директоров, сомневавшегося в способностях Младшего. Он лишь хотел самоутвердиться. Вы понимаете, не так ли, Флетч? И я думаю, ваша помощь придется ему весьма кстати...

Вновь Лидия смотрела в пол, с поникшими под грузом проблем плечами.

– Миссис Марч, я думаю, нам следует вернуться к этому разговору через день-другой...

– Да, разумеется, – она поднялась и протянула ему руку. – Хотя более всего Младший нуждается в помощи именно сейчас.

– Согласен, – не стал спорить Флетч.

– А относительно сказанного вами... – Лидия все еще держала его руку. – Сегодня за обедом мы с Младшим говорили о вас. Он со мной согласился. И хочет, чтобы вы поработали в «Марч ньюспейперз». Надеюсь, что вы, если представится случай, обговорите все с ним более детально.

– Хорошо.

Она проводила Флетча до двери.

– Спасибо, что пришли, Флетч. Вы, полагаю, не сожалеете о том, что пропустили послеобеденный доклад Оскара Перлмана. Мне неприятно даже думать о всех этих людях, смеющихся над его глупыми шутками...

Глава 26

10:00 Р. М. ЖЕНЩИНЫ В ЖУРНАЛИСТИКЕ:

Признаемся, друзья – редкая статья готовится для печати девять месяцев.

Общая дискуссия.

Комната для шитья тетушки Салли Хендрикс.

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 4

«Люкс» 9 (Элеанор Иглз)

– ...Я уже собиралась лечь спать, – голос Элеанор Иглз.

– Я принес шампанское.

– Как мило с твоей стороны, Ролли, но уже поздно.

– С каких это пор десять часов – уже поздно? – спросил Ролли Уишэм. – Ты еще далеко не старушка, Элеанор.

– Нет, конечно, но я только в воскресенье вернулась из Пакистана.

– Правда? Я этого не знал.

– Вечерним самолетом.

– И как дела в Пакистане?

– Ужасно.

– Для тех краев это обычное состояние.

– Ролли, что ты хочешь?

– А что, по-твоему, я хочу? Когда мужчина приходит в десять часов с бутылкой шампанского...

– Весьма юный мужчина.

– Элеанор, дорогая, «Это Ролли Уишэм, с любовью...»

– Как забавно.

– Элеанор. Ты забыла Вену?

– Я не забыла, Ролли. Там было так хорошо.

– Шел дождь.

– Дождь иной раз возбуждает меня.

– Мне включить душ?

– Честно говоря, Ролли, я очень устала и расстроилась из-за Уолтера...

– Великий Уолтер Марч. Воспользовался тобой, как живцом. Тогда, в Албании. И не зря. Потом чего ты только ни делала для него.

– Прекрати так говорить, наглец.

– Как получилось, что весь мир населен наглецами? За исключением одного старого мерзавца, которого звали Уолтер Марч.

– Ладно, Ролли, я знаю, почему ты обижен на Марча. Из-за того, что он сделал с газетой твоего отца.

– Не обижен, Элеанор. Он убил моего отца. Понимаешь, убил? После чего и моей матери жизнь стала не в радость. Да и мне тоже. Так что слово «обида» в данном случае звучит, как оскорбление, Элеанор.

– Это случилось так давно, в Оклахоме...

– В Колорадо.

– И ты выражаешь мнение только одной стороны.

– Я располагаю фактами, Элеанор.

– Если у тебя есть факты, почему ты не обратился в суд? Не попытался опубликовать их?

– Тогда я был еще ребенком, Элеанор.

– А потом?

– Я их опубликую. Своевременно. Можешь мне поверить. Так я открываю шампанское?

– Нет.

– Перестань, Элеанор. Старый мерзавец мертв.

– Ты его убил, Ролли?

– Убил ли я Уолтера Марча?

– Именно об этом я и спрашиваю. Если ты хочешь со мной близости, у нас не должно быть тайн.

– Ты задала вопрос: убил ли я Уолтера Марча?

– Вопрос ты понял верно. Каким будет ответ?

– Ответ – возможно, – послышался хлопок, вылетела пробка, затем булькающие звуки: шампанское разливали по бокалам.

– Ну скажи, Ролли.

– За твое крепкое здоровье, Элеанор, твой успех и твои любовные утехи.

– Ты, похоже, не понимаешь, когда тебе указывают на дверь.

– Неплохое шампанское. По местным меркам.

– Что тебе нужно, Ролли? Мы не можем изображать дождливую Вену в Хендриксе, штат Виргиния, с работающим на полную мощь кондиционером.

– Давай поговорим об Албании.

– Только этого мне и не хватало. Я не люблю говорить об Албании.

– Но ты говоришь. И довольно часто.

– Видишь ли, то происшествие сделало меня знаменитой. Ты это знаешь. Телекомпания принялась носить меня на руках. Собственно, ничего другого им и не оставалось. Наглецы.

– Я никогда не верил твоим рассказам об Албании, Элеанор. Извини, но это правда. Журналистский скептицизм. Я – хороший журналист. По крайней мере, нравлюсь телезрителям. Еще шампанского? Ну что ты такая мрачная?

– Мне нечего тебе сказать.

– То есть все, что могла, ты уже сказала.

– Ты пришел сюда что-то разнюхать. Так, Ролли? Ты пришел за нужной тебе информацией. Ролли Уишэм, с любовью и бутылкой шампанского. Ничего ты от меня не узнаешь, Ролли.

– Я понимаю тебя, Элеанор. Ты постоянно твердила, по поводу и без оного, что Уолтер Марч помог тебе только из благих побуждений. И в итоге заставила всех забыть одну. простую истину: Уолтера Марча невозможно причислить к хорошим людям. Он – подонок.

– Даже подонок способен на одно или два добрых дела, Ролли.

– Элеанор, это уже прогресс. Ты признала, что Уолтер Марч был подонком.

– Убирайся отсюда, Ролли.

– Уолтер Марч вызволил тебя из Албании не без причины. Он послал туда своего человека. Шефа римского корпункта. Можно представить, в какую сумму обошлась ему та эпопея. И, тем не менее, он отказался от заслуженных лавров спасителя. Лишь вскользь упомянул о происшедшем в своих газетах. И все дивиденды достались твоей телекомпании. Почему, Элеанор?

– Ролли, больше я повторять не буду. Если ты не уберешься отсюда, я вызову полицию.

– Полицию? В Хендриксе?

– Службу безопасности отеля.

– Перестань, Элеанор. Откройся доброму Ролли.

– О Господи, как я жалею, что Уолтер мертв. Он бы размазал тебя по стенке.

– Да, – согласился Ролли Уишэм, – размазал бы. Но теперь это ему не под силу. Понимаешь, Элеанор? Как и многое другое. Не так ли, Элеанор?

Зазвонил телефон. Лежа на кровати, в полусне, Флетч не сразу понял, звонит ли он у него в номере или в «люксе» Элеанор Иглз.

– Уберешься ты или...

– Шампанское оставить?

– Ты знаешь, что следует с ним сделать.

– Спокойной ночи, Элеанор. Телефон звонил в номере Флетча.

Глава 27

Почтовое отделение на связи, – пробурчал Флетч в трубку.

Перед тем, как снять ее, Флетч сел на край кровати и убрал звук на магнитофоне.

– Черт, я весь вечер пытаюсь дозвониться до тебя.

– Тебе это удалось. Ты звонишь из Бостона?

Бессчетное число раз слышал Флетч в телефонной трубке этот мужской голос.

– Чтобы коммутатор был наглухо занят! Да легче дозвониться в Белый Дом в час национального кризиса.

– Здесь проходит конгресс, знаешь ли. А бедным телефонисткам приходится обходиться одним экземпляром списка его участников. Ты все еще в «Стар»?

Более года Джек был редактором Флетча, когда тот работал в чикагской газете.

Совсем недавно они виделись в Бостоне, куда Джек переехал из Чикаго, получив место в «Стар». Флетч даже оказал Джеку небольшую услугу, поработав в газете в ночь, когда ловил поджигателя[86].

– Естественно. Надо же мне кормить мою ужасную жену.

– Понятно, – улыбнулся Флетч. – Вечный роман Джека и Дафни Сандерс. Как поживает старушка?

– Стала толще и злее, жуткая уродина,

– Жир – скорее достоинство, чем недостаток. Более она не защемляла ресницы дверцей холодильника?

– Нет, но на днях не смогла разминуться с дверью. Ручка залезла ей в пупок. Пришлось вызывать хирурга, – иногда Флетчу казалось, что Джек живет с Дафни лишь для того, чтобы рассказывать о ней всякие гадости. – О твоем участии в конгрессе я узнал из вашингтонской газеты. На кого-то работаешь?

– Только на ЦРУ.

– Ага. Могу себе представить. Но, раз ты на конгрессе, значит, ищешь работу. Почему? Проел весь накопленный мед?

– Нет, но все к этому идет.

– Полагаю, ты можешь что-нибудь рассказать об убийстве Уолтера Марча.

– Неужели «Стар» никого не послала на конгресс?

– Послала двоих. Будь от них хоть какой-то толк, они бы сейчас работали в редакции.

– Ясно, члены знаменитых шестнадцати и семи десятых процентов.

– Что?

– Вспомнил одно высказывание.

– Так как насчет этого?

– Чего?

– Просвети меня.

– С какой стати?

– Хотя бы в память о совместной работе. Этого недостаточно?

– Чтобы мне присудили еще одну премию, а ты, не сказав мне ни слова, скромно принял бы ее, произнеся речь о пользе коллективизма?

Такое как раз и приключилось в Чикаго.

– Кто старое помянет, тому глаз вон, – попытался отшутиться Сандерс.

– Если я дам тебе хорошую статью, ты предложишь мне работу?

– Я возьму тебя и без этой статьи.

– Ответь, пожалуйста, на конкретный вопрос. Если я дам тебе хорошую статью, ты возьмешь меня на работу?

– Будь уверен.

– Идет. Что тебя интересует, факты или слухи?

– И то, и другое.

– Уолтера Марча убили.

– Довольно шуток.

– Ножницами в спину.

– Теперь ты собираешься сказать, что он упал на пол мертвым.

– Ты всегда забегал вперед, Джек.

– Извини.

– Лучше пойдем шаг за шагом.

– Я уже записал: «Уолтера Марча убили».

– Убили на конгрессе, где все его знали и многие ненавидели.

– Его же избрали президентом.

– Тебе известно, что Уолтер Марч имел под рукой целую свору частных детективов?

– Конечно.

– Не просто имел под рукой, но и использовал в своих целях, к неудовольствию многих, и, похоже, у любого из них был мотив для убийства. Если поверить тому, что здесь говорят, старина Марч шантажировал всех живущих по эту сторону Тибета.

– Ты знаешь, кого конкретно он шантажировал и почему?

– Кой-кого знаю. К примеру, его ищейки уже много лет неотступно следовали за Перлманом.

– Оскаром Перлманом? Сатириком?

– Когда-то он работал у Марча. Но продал свою колонку синдикату, и с той поры она публикуется в газетах, конкурирующих с «Марч ньюспейперз».

– Да это же было до нашей эры.

– Тем не менее он до сих пор держал Перлмана под колпаком.

– Так с чего Перлману пырять Марча на этом конгрессе, если он не сделал этого раньше?

– Не знаю. Может, его детективы что-то да раскопали?

– Оскар Перлман, – мечтательно протянул Сандерс. – Интересный будет суд. Соберет большую прессу.

– Лидия Марч видела Оскара Перлмана в коридоре около их номера сразу же после убийства. Уходящим от двери.

– Хорошо. Пометим Перлмана. Чего не сделаешь ради смеха читателей.

– Все это не для печати, Джек.

– Знаю. Я же редактор, не забывай об этом. Дафни и трое моих уродливых детей постоянно просят есть.

– Ролли Уишэм яро ненавидел Уолтера Марча, имея на то веские основания, но его ненависть могла выйти из-под контроля.

– Ролли Уишэм, с любовью?

– Он самый. Говорит, так разволновался, случайно столкнувшись с Марчем в лифте воскресным вечером, что не смог заснуть всю ночь.

– А чем досадил ему Марч?

– Уишэм утверждает, что Марч, опять же с помощью частных детективов, прибрал к рукам газету его отца, который затем покончил с собой.

– Это правда?

– Откуда мне знать? Если да, то произошло это в критическом для Ролли возрасте, пятнадцать или шестнадцать лет. Для подростков чувства любви и ненависти особенно сильны.

– Тут ты не прав. Мог Уишэм убить Марча? Ты говоришь, он приехал в воскресенье.

– Да, и у него нет алиби на утро понедельника. Он говорит, что ездил по Виргинии, в солнцезащитных очках, на взятой напрокат машине. Не останавливался даже на бензоколонке.

– Забавно. Ролли Уишэм, с любовью, и ножницы в спине Уолтера Марча.

– Ты знаешь, Марч планировал национальную кампанию, от Восточного до Западного побережья с целью вышвырнуть Уишэма из эфира.

– О, да. Я читал одну передовицу. В этом я бы его поддержал. Уишэм – идиот. Негоже журналисту изображать страждущего Христа.

– Оставьте свои консервативные высказывания при себе, Сандерс. Просто вы давно не появлялись на улице.

– Двое достойных кандидатов в убийцы. Мы незамедлительно начнем подбирать материал. Кто еще?

– Помнишь Кристал Фаони?

– Кристал? Крошка Кристал? Желанная гостья всех кафе-мороженых? Она работала с нами в Чикаго.

– Она говорит, что Марч выгнал ее с работы за аморальное поведение, когда она забеременела, не пожелав предварительно выйти замуж. И Кристал пришлось делать аборт.

– Мерзавец. Ханжа. И знаешь, что я скажу тебе, Флетч. Кристал хватит ума и воображения убить человека и выйти сухой из воды.

– Полностью с тобой согласен.

– Я не хотел бы иметь такого врага.

– Я тоже.

– От одной мысли об этом меня начинает бить дрожь. Да лучше лечь в одну кровать с удавом. А что ты думаешь о капитане Эндрю Ниле, который ведет расследование?

– Думаю, капитал Нил держится молодцом. Работа у него – не позавидуешь. Вокруг столько журналистов. Не так-то легко добиться ответов на вопросы у тех, чья профессия – задавать те самые вопросы. И он сможет продержать нас здесь еще двадцать четыре часа.

– У кого еще, Флетч, мог быть мотив для убийства?

– Да тут таких десятки. Хотя бы Роберт Макконнелл.

– Макконнелл. Ах, да. Он был чьим-то пресс-секретарем. Хотел вместе с ним взойти в Белый Дом.

– Точно. А папашка Марч всеми своими газетами поддержал другого кандидата, что, возможно, склонило чашу весов в его пользу. Боба взяли на прежнее место и задвинули в угол, где он и пребывает по сию пору.

– Боб мог это сделать.

– Убить?

– Злопамятный тип. Убежденный, что с ним поступают не по справедливости. Всегда готовый ударить в ответ, даже если на него и не замахивались.

– Я это заметил.

– Мы займемся и им. А что это за парень, которого помянул в утренней колонке Стюарт Пойнтон?

– Пойнтон кого-то помянул? Портье?

– Я только что получил телекс. Какой-то Джозеф Молинаро.

– Никогда о нем не слышал. Уж не вымышленное ли это имя?

– Сейчас прочту тебе, что пишет Пойнтон: «Расследуя убийство Уолтера Марч, местная полиция объявила, что хотела бы допросить Джозефа Молинаро, двадцати восьми лет, белого. Не известно, находился ли этот Молинаро на месте преступления в понедельник утром. Эндрю Нил, руководитель расследования, не пояснил, чем руководствуется полиция, разыскивая Молинаро». Тебе это что-то говорит, Флетч?

– Конечно. Пойнтон уговорил какого-то бедолагу заняться частным сыском, а добычу приносить хозяину, то есть ему.

– Флетч, сидя здесь, в башне из слоновой кости, которая зовется «Бостон стар»...

– Если это башня из слоновой кости, то я – леденец на палочке.

– Значит, при случае я смогу тебя полизать.

– Хо-хо.

– Мысли мои все время возвращаются к Младшему.

– Ты полагаешь, убийца – он?

– Уолтер Марч младший.

– Я сомневаюсь.

– Всю жизнь под пятой отца...

– Я говорил с ним.

– Под тяжелой пятой.

– У меня не сложилось впечатления, что Младший жаждет встать у руля. По-моему, он боится.

– Боится, что его поймают?

– Пьет по-черному.

– Он давно уже пьет втихую.

– Я сомневаюсь, чтобы он мог решиться.

– Решиться ткнуть отца в спину ножницами?

Флетчу вспомнились резкий выпад рукой в баре, безумный взгляд Младшего в тот самый миг.

– Возможно, ты прав. Но теперь ты, наверное, хочешь услышать имя убийцы? Джек Савдерс хохотнул.

– Нет, благодарю.

– Не хочешь?

– В ту ночь, когда горел Чарльзтаун, ты пришел к выводу, что поджигатель – молодой парень, работавший на бензоколонке на углу Брид – и Экорн-стрит, который закончил смену в шесть вечера.

– И что? Хорошая версия. Подкрепленная логикой.

– Только поджигателем оказался сорокатрехлетний пекарь, которого подвигнул на подвиги Христос.

– Мы все можем ошибаться.

– Давай пока ограничимся списком подозреваемых.

– Мне, во всяком случае, Христос ничего не говорил.

– Если у тебя появится что-то интересное, ты мне позвонишь?

– Обязательно, Джек, обязательно. «Память о совместной работе», она дорогого стоит.

Глава 28

С магнитофонной ленты.

Приемный блок 5

«Люкс З» (Дональд Джиббс и Роберт Энглехардт)

– Снег, чудесный снег, – по голосу Дона Флетч понял, что тот крепко набрался. – Кто бы ожидал найти в Виргинии снег в такое время года?

Ответа Энглехардта Флетч не разобрал.

– Кто бы мог подумать, что мой дорогой начальник отдела будет путешествовать по Югу со снегом в «дипломате». Какое счастье, что он не тает!

Вновь неразборчивое бурчание Энглехардта.

– Но я тоже приготовил тебе сюрприз, мой дорогой начальник. Ты спрашиваешь, какой? Объясняю. Помнишь двух крошек в коктейль-холле Билли-Бобби? Помнится, ты еще назвал их милашками. Так вот, сэр, я взял на себя смелость пригласить их в наш журналистский «люкс». В этот вечер! Этот час! Эту минуту! Вернее, двадцать минут тому назад.

– Ты их пригласил?

– Конечно. А почему бы и нет? Они же журналистки. Развращенные женщины. Можно ли ждать от них чего-то другого?

– Я тоже кое-кого пригласил, – в голосе Энглехардта слышалась осторожность.

– Правда? Так их будет четыре? Четыре голые девицы в одной комнате! И нас двое. Потрясающе.

– Спасателя, – пояснил Энглехардт.

– Спасателя? Какого спасателя? Спасатели тут только мужчины. Других нет.

Энглехардт что-то пробубнил. Джиббс не ответил.

– Что с тобой, Дон? – удивился Энглехардт. – Разве ты против разнообразия?

– О Боже. Две девицы и парень. И мы. Оргия. Потрахаемся всласть. Боб...

– Спокойнее, Джиббс.

– Где бербон? Хочу бербона. А то какое-то странное ощущение в носу.

Звякнул звонок в «люкс».

– Удивительные люди, начальники отделов, – продолжил Джиббс. – Спасатели под снегом. Спасатели-мужчины,

– Любые ситуации надо испытать на себе. Это часть нашей подготовки. Полевые учения.

– Что-то я ничего не читал об этом в руководствах.

– На все случаи жизни книг не напишешь. Зазвонил телефон в номере Флетча.

– Слушаю, – он приглушил магнитофон.

– Флетчер, не поплавать ли нам в бассейне? – звонила Фредерика Эрбатнот. – Или вы уже накупались?

– Вы в своей комнате?

– Да.

– Разве вы не слышите моего диктофона?

– Только так я и поняла, что вы не спите.

– Не только не сплю, но работаю. Готовлю книгу о моих странствиях.

– Я подумала, что к этому часу вы наговорили об Италии все, что могли.

– Разве можно наговорить все об Италии? Великолепная страна, в которой живут удивительные люди...

– Одна работа и никаких развлечений...

– Делу – время, потехе – час.

– Почему бы вам не выключить диктофон? Мы могли бы поплавать в бассейне. Вдвоем.

– Который час в вашей комнате?

– Полночь. Тридцать пять первого. А в вашей?

– Моя милая леди. Кристал Фаони замерзла в бассейне днем, под жаркими лучами солнца.

– Это с ее-то изоляцией.

– Продрогла до костей.

– Я видела, как вы пытались согреть ее.

– А ежели она замерзла днем, можно представить себе, что случится с нами глубокой ночью.

– Мы можем согреть друг друга.

– Вы упустили суть, мисс Эрбатнот.

– Суть в том, мистер Флетчер, что вы уже стреляный патрон.

– Суть в том, мисс Эрбатнот...

– А со стороны кажется, что со здоровьем у вас все в порядке, – и она положила трубку.

У Оскара Перлмана играли в покер, в «люксе» Литвака царила тишина, Леона Хэтч храпела, Джейк Уилльямс разговаривал с редактором газеты Марча в Сиэтле (разъяснял, как подать материал о пьяной драке в коктейль-холле, затеянной игроками бейсбольной команды Национальной лиги), Мэри Макбейн плакала в одиночестве, Чарли Стайг соблазнял подвыпившую незнакомку, Ролли Уишэм и Норм Рейд смотрели телевизор, естественно, по своим номерам. Том Локхарт еще не вернулся к себе.

Флетч нажал кнопку на приемном блоке 5, обслуживающем микрофон-передатчик третьего «люкса».

– Меняемся! – кричал Дон Джиббс. – Все меняются! Меняемся, меняемся. Я СКАЗАЛ, меняемся! Последовала какофония звуков.

– Снег, чудесный снег... – пропел женский голос.

– Скорее, скорее, пока он не растаял, – торопил Дон Джиббс.

Звук затрещины. И хрипловатый голос Энглехардта.

– Когда я плачу деньги, я желаю получить то, за что плачу.

– Обойдемся без этого. Боб, – снова Дон Джиббс. – Я же сказал, меняемся! Все меняются!

– За это вы не платили, – юношеский голос.

– Я сказал! Меняемся!

Флетч слушал до тех пор, пока не убедился, что чудесная машина зафиксировала и второй женский голос.

– О-го-го! Мы живем, как журналисты! – вещал Дон Джиббс.

– Гребаные журналисты. Черт бы побрал этого Флетча. Он-то живет так постоянно. Мерзопакость!

Флетч включил режим автоматической записи с микрофона передатчика 5 в «люксе» 3 и пошел в ванную принимать душ.

Глава 29

Среда.

Солнце поднялось достаточно высоко, чтобы испарилась утренняя роса, и заставило Флетча остановить лошадь и снять тенниску.

И тут же боковым зрением он уловил среди деревьев на склоне холма блеснувшее в лучах ветровое стекло. Доскакав до подножья холма, Флетч обнаружил уходящий вверх проселок и двинулся по нему. После очередного поворота он натянул поводья.

На дороге застыл автомобиль.

Рядом, на спине, с бегущим изо рта ручейком крови, лежал мужчина, которого он искал, тот самый, в джинсовом костюме, что спрашивал миссис Лири о приезде Уолтера Марча, с коротко стриженными курчавыми седыми волосами.

Он был без сознания.

А другой мужчина, не кто иной, как Фрэнк Джиллис, опустившись на колено, подозрительно смотрел на Флетча, держа в руках бумажник первого.

– Доброе утро, – поздоровался Флетч.

– Кто вы? – спросил Джиллис.

– Моя фамилия Флетчер.

Джиллис вновь занялся бумажником.

– Работаете здесь?

– Нет.

– Что тогда? Остановились в отеле? Хендриксе?

– Да.

– Вы журналист? – в голосе Джиллиса послышались нотки изумления.

– Время от времени, – Флетч стер пот с живота. – А вы – Фрэнк Джиллис.

– Попали в самую точку.

Многие годы Фрэнк Джиллис колесил по Америке, выискивая и вынося на суд телезрителей самые невероятные сюжеты, касающиеся, главным образом, истории и традиций жителей тех или иных регионов, находя горячий отклик в их сердцах. И когда Америка начинала сомневаться в себе, репортажи Фрэнка Джиллиса становились тем тонизирующим средством, что улучшало, пусть всего на несколько минут, настроение американцев. Возможно, в самые тяжелые дни благодаря этим репортажам нация выдержала и нашла в себе силы вновь обрести уверенность.

– Кажется, вы только что кого-то оглушили. Джиллис поднялся и бросил бумажник на грудь лежащего мужчины.

– Да, но догадайтесь, кого именно. Слезьте с лошади. Подойдите поближе и приглядитесь.

Джиллису было за пятьдесят: добродушно улыбающиеся глаза, двойной подбородок.

Флетч спрыгнул на землю, подошел, ведя лошадь на поводу. Посмотрел на лежащего на земле мужчину. Лицо оказалось гораздо моложе, чем ожидал увидеть Флетч. Совсем молодое лицо, никак не сочетающееся с седыми волосами.

– Мой Бог, – ахнул Флетч.

– Думаете правильно.

– Уолтер Марч.

Джиллис огляделся, уперев руки в боки.

– Почему вы уложили его?

– Не люблю людей, которые швыряют мне в лицо горящие сигареты, – он провел рукой по левой щеке. – Я ударил его лишь один раз.

– Вы его знаете?

– Откуда? Я подошел к нему, чтобы спросить дорогу, – великий исследователь современной Америки застенчиво улыбнулся. – Я заблудился. Парень стоял у машины, скручивая сигарету. Я глянул ему в лицо и остолбенел. «Боже мой, – воскликнул я, – как же вы похожи на...» Лицо его столь внезапно исказилось, что фразу я не закончил. А он закурил и спросил: «На кого же?» Тут я ответил: «На Уолтера Марча». В следующее мгновение сигарета полетела мне в лицо, а я инстинктивно ударил его, – Джиллис посмотрел на лежащего. – Только один раз.

– Удар у вас отменный, – похвалил Джиллиса Флетч. – Как хорошо, что я не курю.

Голова лежащего дернулась, потом – левая нога.

– Как его зовут? – спросил Флетч.

– Если верить водительскому удостоверению, Молинаро. Джозеф Молинаро. Удостоверение выдано во Флориде.

Как и номерные знаки автомобиля, отметил Флетч.

– Парню только двадцать восемь лет. Джиллис пристально посмотрел на лежащего.

– Тело молодое. Возможно, вы правы. Тут глаза Молинаро открылись, он настороженно глянул на Джилисса, затем на Флетча.

– Доброе утро, – поздоровался Флетч. – Вы, я вижу, решили вздремнуть перед завтраком.

Молинаро приподнялся на локтях, лицо его скривилось от боли. Бумажник сполз с груди на землю.

– Не торопитесь. Десять секунд уже прошли. Глаза Молинаро затуманились, и он вновь упал бы на землю, не подхвати его Флетч.

– Давайте подниматься. Вам сразу станет лучше. Он помог Молинаро встать, подождал, пока тот вытрет кровь с губ, посмотрел на свою руку.

Потом Молинаро зло глянул на Джиллиса. Он отбросил руку Флетча, отошел к автомобилю, сел на бампер.

– У вас дурные манеры, – пояснил Джиллис. – А я вспыхиваю, как порох.

– Вас зовут Джозеф Молинаро? – спросил Флетч.

Мужчина переводил взгляд с Джиллиса на Флетча. И молчал.

– Вы – родственник Уолтера Марча? – спросил Фрэнк Джиллис. Молчание.

– Вы – его сын? – уточнил вопрос Флетч.

Взгляд мужчины упал на дорогу, переместился на кусты. Он пренебрежительно фыркнул.

Джиллис смотрел на Флетча.

Под ухом Флетча жужжал комар. Флетч поймал его на лету.

Джиллис прогулялся к своей лошади, стоящей в десятке шагов, вместе с ней вернулся на прежнее место.

– Вы – сын Уолтера Марча. Отсюда такое сходство. Вы убили его?

– С какой стати мне убивать его? – спросил Молинаро.

– Вот и скажите нам, – предложил ему Джиллис.

– От мертвого мне пользы нет, – пробурчал Молинаро.

Глаза Джиллиса сузились, но он промолчал.

– А какая вам польза от живого? – спросил Флетч. Молинаро пожал плечами.

– Всегда есть надежда.

Вновь последовала томительная пауза. Молинаро поднес руки к голове, потер виски.

Молчание прервал Флетч.

– Послушайте, Джо, мы оказались здесь не для того, чтобы арестовать вас, – он прикинул, стоит ли говорить Молинаро о том, что полиция разыскивает его. Возникла у него и другая мысль: а не сообщить ли капитану Эндрю Нилу о местонахождении Молинаро? – Мы здесь даже не потому, что хотим написать статью.

– Значит, наткнулись на меня случайно? – с усмешкой спросил Молинаро.

Джозеф Молинаро мог быть в отеле в тот час, когда убили Уолтера Марча.

Он разговаривал с миссис Лири, массажисткой, в воскресенье утром, а Марча убили днем позже.

Не вызывало сомнений, что Джозеф Молинаро – близкий родственник Уолтера Марча.

– Какая вам была бы польза от живого Уолтера Марча?

– Я написал ему три или четыре вежливых письма с просьбой о встрече. Мне было тогда лет пятнадцать, – пальцы Молинаро осторожно коснулись челюсти. – В девятнадцать, захватив с собой все сбережения, я работал в прачечной, поехал в Нью-Йорк, жил в ночлежке, осаждая ее секретаршу, чтобы добиться аудиенции. Сначала я назвал собственную фамилию, потом много других, вымышленных. Но ничего не добился. Он то покидал город или страну, то участвовал в важном совещании, – у Молинаро дернулось лицо. – Я даже купил костюм и галстук, чтобы прилично одеться, когда он соблаговолит принять меня.

– Он был вашим отцом? – спросил Джиллис.

– Так мне всегда говорили.

– Кто говорил? – последовал вопрос.

– Мои дедушка и бабушка. Они воспитывали меня. Во Флориде, – Молинаро уважительно глянул на Джиллиса. – Я даже не видел вашего кулака.

– Естественно, – кивнул Джиллис. – При нокауте никто не видит кулака.

– Вы занимались боксом? Профессионально?

– Меня учили играть на рояле, а не махать кулаками.

Молинаро попытался покачать головой и скривился от боли.

– Старый козел.

– Вы снова хотите не увидеть мой кулак? – поинтересовался Джиллис.

Молинаро повернулся к нему.

– Вы – Фрэнк Джиллис, телерепортер.

– Мне это известно, – ответил тот.

– Я видел вас по телевизору.

– Почему вы сами скручиваете сигареты?

– А вам что до этого?

– Для здешних мест необычно. Вы работали на юго-западе?

– Да. На коневодческом ранчо, в Колорадо. Однажды я прочитал, что Уолтер Марч купил газету в Денвере. Оставил работу и поехал в Денвер. Целыми днями простаивал у здания редакции. Наконец, как-то вечером, в семь часов, он вышел из дверей. В сопровождении трех мужчин. Я побежал к нему. Двое мужчин придержали меня, здоровенные громилы, третий открыл дверцу автомобиля.

– Он видел вас? – спросил Флетч. – Ваше лицо?

– Он посмотрел на меня, прежде чем залезть в кабину. И еще раз, через заднее стекло, когда автомобиль тронулся с места. Три или четыре года тому назад. Сукин сын.

– Джо, я же просил вас более не ругаться, – нахмурился Джиллис.

– Ну, есть у тебя незаконнорожденный сын. Что в этом плохого? – Молинаро возвысил голос. – О Боже! Даже в средние века здоровались с незаконнорожденными сыновьями.

Стоя на лесной дороге в нескольких километрах от Плантации Хендрикса, Флетч думал о том, что Уолтер Марч выгнал Кристал Фаони с работы, когда та пожелала родить без мужа. И вообще, «аморальность поведения» журналиста являлась в «Марч ньюспейперз» едва ли не наиболее часто встречающимся поводом для увольнения.

– Ваш отец был очень жестким человеком, – заметил Флетч.

Молинаро прищурился.

– Вы его знали?

– Когда-то работал у него. Однажды виделся с ним. Провел в его кабинете пять минут. Возможно, те самые, которые требовались вам.

Молинаро продолжал смотреть на Флетча.

– Вы приехали в Виргинию, чтобы встретиться с ним?

– Да.

– Как вы узнали, что он будет здесь?

– Президент Ассоциации американских журналистов. Конгресс. Прочитал об этом в газете. «Майами герольд».

– С чего вы взяли, что он примет вас радушнее, чем в прошлый раз?

– Он стал старше. Возможно, помягчел. Я не терял надежды.

– Почему вы не сняли номер в отеле? – спросил Джиллис. – Почему прячетесь в лесу?

– Вы смеетесь? Сами-то сразу узнали меня. Я намеревался держаться подальше от отеля. Пока не найду способ пробиться к нему.

– Вы пытались связаться с ним на Плантации Хендрикса? – полюбопытствовал Флетч.

– В понедельник вечером, по радио, я услышал о его смерти. Собственно, из этого сообщения я узнал, что он действительно приехал. Попытался что-нибудь выяснить. Но безрезультатно.

– С этим все ясно, – кивнул Джиллис. – Но почему вы до сих пор здесь?

Молинаро бросил на журналиста полный ненависти взгляд.

– Завтра церковная панихида, вот почему. Джиллис вскочил в седло. А Флетч, похоже, еще не утолил свой интерес.

– Джо, кто ваша мать?

В ответ он получил лишь еще один ненавидящий взгляд.

Вскочил в седло и Флетч.

– Джо, ваш отец полагал себя моралистом. Выдумывал собственные законы, которых и придерживался, не взирая на беду, что они несли остальным. И, подозреваю, вы вполне смогли бы обойтись без того, что хотели получить от вашего отца.

– Это ваше надгробное слово? – с горечью спросил Джозеф Молинаро.

– Полагаю, что да, – кивнул Флетч.

Глава 30

8:00-9:30 А. М. Завтрак

Большая столовая.

Лишь один человек сидел в шезлонге у бассейна – высокий, тощий мужчина, в шортах до колен, рубашке с открытым воротом в вертикальную полоску и начищенных черных туфлях.

У шезлонга стоял черный «дипломат».

Флетч направился к отелю, потный, без тенниски. Пока он вставлял ключ в замочную скважину сдвижной двери, мужчина успел подняться и подойти к нему.

– Доброе утро, – поздоровался Флетч.

– Де-эн-эс, – ответил мужчина. Флетч сдвинул дверь.

– И что это должно означать?

– Департамент налогов и сборов. Флетч вошел в прохладный номер, оставив дверь открытой.

– То есть вы в некотором роде связаны с налогами?

– В некотором роде, – подтвердил мужчина. Он сел на стул, держа «дипломат» на коленях. Флетч бросил тенниску на кровать, ключ положил на комод.

Мужчина открыл «дипломат».

– Вы даже не спросили, кто я такой? – удивился Флетч.

– В этом нет нужды, – заверил его мужчина. – Из вашингтонской газеты мы узнали, что вы здесь. Меня послали в Хендрикс. Портье сказал мне, что вас поселили в номер 79. Дверь вы открыли ключом.

– Но вы не назвались и сами. Мужчина покачал головой.

– Де-эн-эс, – и повторил. – Де-эн-эс.

– И как мне к вам обращаться? Мистер Де? Де-эн? Де-эн-эс?

– Можете не обращаться. Просто отвечайте на вопросы.

– Вас понял, мистер Де.

Флетч снял трубку и позвонил в номер 102.

– Хотите вызвать адвоката? – предположил мужчина.

– Кристал, мне кое-что нужно,

– Ты позавтракал?

– Я забыл.

– Забыл, завтракал ты или нет?

– Я говорю не о завтраке.

– А почему бы не поговорить о завтраке? Я взяла себе пирожки и сосиски. Кленовый сироп. Я знала, что мне не следует есть оладьи с черникой, но не смогла устоять. Слишком много времени прошло с ужина.

– Я понимаю. И ты, должно быть, съела не только свою порцию, но и мою?

– Флетч, ты меня простишь?

– Посмотрим на твое поведение.

– Хорошо. Не хочешь повторить вчерашнее?

– Мне пришлось поломать голову, чтобы найти объяснение сломанной перекладине, на которой висела занавеска.

– И что ты сказал?

– Сказал, что решил подтянуться на ней.

– Тебе поверили?

– Нет. Но надо же когда-то начинать врать.

– Тебя ругали?

– Отнюдь. Но пообещали, что внесут стоимость перекладины в счет. Слушай, мне кое-что нужно. И у меня гости.

– Фредди Эрбатнот? Из-за нее ты забыл про завтрак?

Флетч посмотрел на Де-эн-эса. Тот внимательно прислушивался к телефонному разговору.

– К сожалению, нет.

– Флетч, дорогой, любовь моя. Проси, о чем хочешь. Для тебя я готова на все.

– Мне нужен двухкассетник. Хочу переписать одну пленку.

– У меня диктофон только на одну кассету. Но я знаю, что двухкассетник есть у Боба Макконнелла.

– Боба?

– Ты хочешь, чтобы я позвонила ему?

– Нет, благодарю. Позвонить я могу и сам.

– Мне кажется, он горит желанием помочь тебе, если ему представится такая возможность.

– Он причинил мне немало неприятностей, упомянув в статье мою фамилию.

Де-эн-эс нетерпеливо постукивал ручкой по ногтю большого пальца.

– Что-нибудь еще, дорогой?

– Я закончил книгу о путешествиях. Хочу послать ее издателю. У тебя есть большой конверт или коробка или пакет?

– В вестибюле отеля есть почтовое отделение.

– И что?

– Там продаются большие конверты.

– Это хорошо.

– И картонные ящики, если твоя книга не влезет в конверт.

– Действительно, как же я забыл.

– Там на двери надпись: «Почтовая служба Соединенных Штатов».

– Спасибо тебе, Кристал.

– Если ты заблудишься в вестибюле, спроси дорогу у любого.

– Кристал? Я хочу сказать тебе кое-что неприятное.

– Что же?

– Столовая еще открыта для тех, кто хочет позавтракать.

– Поганец.

Флетч положил трубку, но так и остался у кровати. Ему хотелось принять душ. Или прыгнуть в бассейн. А может, сначала поплавать в бассейне, а потом встать под душ.

– Не могли бы мы перейти к делу? – подал голос Де-эн-эс.

– Какие у нас могут быть дела?

– Мистер Флетчер, согласно имеющейся у нас информации вы никогда не заполняли декларации о доходах.

– Угу.

– Эта информация соответствует действительности?

– Несомненно.

– Ваши работодатели, а их набралось немало, удерживали положенную для перечисления в бюджет часть вашего заработка, поэтому нельзя сказать, что вы вообще не платили налогов.

– Это хорошо.

– Уклонение от подачи налоговой декларации – преступление.

– Какой ужас.

– Из чистого любопытства позвольте спросить, почему вы никогда не подавали ее?

– В апреле всегда столько дел. Вы понимаете. Весной молодому мужчине как-то некогда вспоминать о Департаменте налогов и сборов.

– Вы могли бы попросить об отсрочке.

– Да где найти время писать вам?

– Не скрывалось ли за вашим стремлением уклониться от уплаты налогов политической подоплеки?

– О, нет. Мотивы были чисто эстетические, если вам угодно знать правду.

– Эстетические?

– Да. Я видел ваши бланки деклараций. Они ужасные. Оскорбляют вкус человека. А английский язык просто коверкают.

– Наши бланки коверкают английский язык?

– Именно так. Меня тошнит от одного их вида. Я знаю, что вы пытались хоть как-то изменить их в лучшую сторону, но, мне представляется, что пока ваши усилия пошли прахом.

Де-эн-эс мигнул. Его адамово яблоко ходило вверх-вниз.

– Эстетика, – пробормотал он.

– Вот-вот.

– Хорошо, мистер Флетчер. Мы не слышали о вас более двух лет. Вы не посылали ни заполненных налоговых деклараций, ни просьб об отсрочке.

– Мне не хотелось беспокоить вас.

– Однако, согласно поступившим к нам сведениям, все эти годы вы получали какой-то доход.

– Сами видите, я еще жив. И не мог обойтись без еды.

– Мистер Флетчер, у вас есть деньги в Бразилии, на Багамских островах, в Швейцарии и Италии.

– Вы знаете о Швейцарии?

– Много денег. Где вы их взяли?

– Урвал.

– Урвали?

– Глагол «украсть» очень уж грубый.

– Вы говорите, что украли их?

– Вы при этом не присутствовали.

– Я – нет.

– А следовало бы.

– Вы украли деньги в этой стране?

– Да.

– Как вы вывезли их из Соединенных Штатов?

– По воздуху. На зафрахтованном самолете.

– Мой Бог? Это же тягчайшее преступление.

– Уклонение от уплаты налогов и незаконный вывоз денег за границу вас волнуют, а вот сам факт кражи почему-то нет.

– Что вы такое говорите, мистер Флетчер!

– Такое, знаете ли, у меня сложилось впечатление.

Флетч снова снял трубку, позвонил в номер 82.

– Боб? Это твой друг Флетчер.

Ответил Боб Макконнелл лишь после долгой паузы.

– О, да. Привет.

– Кристал сказала, что у тебя есть двухкассетник.

– Есть.

– Тебя не затруднит одолжить мне его на час-другой?

Роберт Макконнелл представил себе, как в случае отказа определенные части его тела привязываются к массивной входной двери кафедрального собора. Кристал потрудилась на славу.

– Нет, конечно.

– Отлично, Боб. Ты будешь у себя?

– Да.

– Я зайду через несколько минут, – Флетч уже оторвал трубку от уха, чтобы положить на рычаг, но в последний момент не смог отказать себе в удовольствии добавить еще пару фраз. – Спасибо тебе большое. Позволь угостить тебя выпивкой.

В ответ раздались гудки отбоя.

– Мистер Флетчер, надеюсь, вы понимаете, в чем вы только что признались, – вновь заговорил Де-эн-эс.

– В чем?

– Вы украли деньги, вывезли их из страны, не сообщили об источнике дохода в Департамент налогов и сборов и ни разу в жизни не заполняли налоговой декларации.

– А, вы об этом. Да, конечно.

– Вы сумасшедший?

– Нет, всего лишь эстет. Бланки налоговых деклараций...

– Мистер Флетчер, вы, похоже, обрекаете себя на долгий тюремный срок.

– Да, наверное. Если можно, определите меня на Юг. Холодная погода мне не по нутру. Даже если при-дется коротать век в камере.

В дверь постучали.

– Вы удовлетворены моими ответами? – спросил. Флетч.

– Для начала, да. – Де-эн-эс начал собирать «дипломат». – Я не могу поверить своим ушам.

Флетч открыл дверь коридорному.

– Телеграммы, сэр. Две, – он протянул телеграммы. – Вас не было в номере, сэр.

– А подсунув их под дверь, вы остались бы без чаевых. Так?

Коридорный виновато улыбнулся.

– Вы их все равно не получите.

И, закрыв дверь, развернул первую телеграмму.

ГЕНЕРАЛ КАЙЛДЕР ПРИБЫВАЕТ В ХЕНДРИКС В ПОЛДЕНЬ НА ЦЕРЕМОНИЮ ВРУЧЕНИЯ БРОНЗОВОЙ ЗВЕЗДЫ. – ЛЕТТВИН.

Де-эн-эс закрыл «дипломат», встал и направился к двери в коридор.

Вторая телеграмма гласила:

ВАМ ЗАРЕЗЕРВИРОВАН БИЛЕТ НА РЕЙС 81 ВАШИНГТОН-ЛОНДОН КОМПАНИИ ВОАС. ВЫЛЕТ ИЗ НАЦИОНАЛЬНОГО АЭРОПОРТА В ДЕВЯТЬ ВЕЧЕРА. БУДЕМ У РЕГИСТРАЦИОННОЙ СТОЙКИ ВОАС В ПОЛОВИНЕ ВОСЬМОГО, ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ МАГНИТОФОННЫЕ ПЛЕНКИ. – ФЕЙБЕНС И ЭГГЕРЗ.

У двери Де-эн-эс остановился.

– Мисгер Флетчер, я должен приказать вам не покидать Виргинию, не покидать Хендрикс и уж ни в коем случае не выезжать за пределы Соединенных Штатов.

Флетч открыл ему дверь.

– У меня и мыслей таких нет.

– Вскорости мы дадим вам знать о себе.

– Вести с вами дела – сущее наслаждение. Де-эн-эс вышел в коридор, а Флетч помахал ему вслед телеграммами.

Глава 31

9:30 А. М. ЗАБОТА ЗАРУБЕЖНЫХ ЖУРНАЛИСТОВ

Как арендовать дом в Нигерии, найти школу для детей в Сингапуре, починить пишущую машинку в Испании и многое другое.

Диксон Ходж

Оранжерея.

10:30 А. М. КОТОРЫЙ ТЕПЕРЬ ЧАС В БАНГКОКЕ?

Точка зрения издателя.

Сайрус Вуд.

Оранжерея.

11:00 А. М. Панихида по Уолтеру Марчу.

Церковь святой Марии, Хендрикс.

11:30 А. М. КУДА ПОСЫЛАТЬ ЗАРУБЕЖНОГО КОРРЕСПОНДЕНТА:

Паго-Паго дешевле, но историю творит Токио.

Хорст Олдрич.

Оранжерея.

Флетч принял душ, поплавал в бассейне, прогулялся в библиотеку отеля, размещенную рядом с биллиардной в дальнем конце вестибюля.

На полке у камина нашел «Кто есть кто в Америке», взял толстенный том и присел за один из столиков, благо кроме него никто из журналистов не почтил библиотеку своим вниманием.

С давних пор, готовя любой материал, Флетч приобрел привычку использовать все доступные источники информации. Иной раз простое сравнение имен и дат давало поразительные результаты.

МАРЧ, УОЛТЕР КОДИНГТОН, издатель; р. в Нью-порте, 17 июня 1907 г.; род. Чарльз Гаррисон и Мэри (Кодингтон) М.; окончил Принстон в 1929 г.; женился на Лидии Боуэн в окт. 1928; 1 сын, Уолтер Кодингтон Марч, младший. Работает в «Марч Ньюспейперз». С 1929 г. – финансовый отдел, с 1935 г. – вице-президент по вопросам внутренней политики, с 1941 г. – по слиянию и приобретению новых изданий, с 1953 г. – президент, с 1957 г. – председатель совета директоров. С 1963 г. – директор «Марч Форестс», «Марч Траст», «Уиндфлауэ Легью». Член Совета Принстона, Ассоциации американских журналистов, клубов «Рид Голф» (Палм-Спринге, Калифорния), «Маттаван Яхт» (Нью-Йорк), «Симони Яхт» (Сан-Франциско). Место работы: Марч-Билдинг, 12 Колдингтон Р1, Нью-Йорк Сити, 10008.

МАРЧ, УОЛТЕР КОДИНГТОН, младший, газетчик; р. в Нью-Йорке, 12 марта 1929 г.; род. Уолтер Кодингтон и Лидия (Боуэн) М.; окончил Принстон в 1951 г.; женился на Оллисон Роуп в 1956 г.; дети – Оллисон, Лидия, Элизабет. Работает в «Марч ньюспейперз». С 1951 г. – финансовый отдел, с 1953 г. – вице-президент по вопросам внутренней политики, с 1968 г. – президент, с 1973 г. – директор «Марч Форестс», «Марч Траст», Музея Франклина-Уилльямса, Нью-йоркского симфонического оркестра. Центра глухонемых детей (Чикаго). Член Ассоциации американских журналистов. Место работы: Марч-Билдинг, 12 Кодингтон Р1, Нью-Йорк Сити, 10008.

ИГЛЗ, ЭЛЕАНОР (миссис ОЛИВЕР ГЕНРИ), журналистка; р. в Кэдмасе, штат Флорида, 8 ноября 1931 г., род. Джозеф и Элма Уэйн Молинаро; окончила университет Барнарда в 1952 г.; в 1958 г. вышла замуж за Оливера Генри Иглза (ум. в 1959 г.). Работала в информационном отделе «Лайфа», 1952-54 гг., репортером в «Нью-Йорк пост», 1954-1958 гг., на Национальном радио, 1958-1961 гг., ведущей передачи «Интервью Элеа-нор Иглз», в Национальной телекомпании, 1961-1965 гг., ведущей передачи «Интервью Элеанор Иглз», в Ю-би-си, с 1965 г., Дневной выпуск новостей – 1965-67 гг., заместитель выпускающего вечерней информационной программы, 1967-74 гг., «Интервью Элеанор Иглз, с 1974 г. Автор книги „Интервью Элеанор Иглз“, 1966 г. Лауреат премии Фиопота, 1961 г. Директор „О. Н. Е. интерестс, инк.“ с 1959 г. Член Ассоциации американских журналистов, клуба „Вместе“ (Вашингтон, округ Колумбия). Место работы: Ю-би-си, Площадь Объединенных Наций, Нью-Йорк Сити, 10017.

Флетч поставил справочник на полку, из библиотеки прошел в почтовое отделение, где и купил большой конверт из плотной бумаги. Заглянул в номер 82, где Роберт Макконнелл тут же выдал ему двухкассетник.

Оставшееся до ленча время Флетч уделил перезаписи.

Закончив, положил кассеты в конверт (за исключением одной, которую поставил на магнитофон в чемодане) и адресовал его Олстону Чамберсу, прокурору из Калифорнии. С припиской «ХРАНИТЬ ДЛЯ И.М.ФЛЕТЧЕРА».

По пути в столовую Флетч вернул Макконнеллу двухкассетник и отправил конверт Чамберсу.

Глава 32

12:30 Р. М. Ленч.

Большая столовая.

Капитан Нил сидел за столиком для шестерых вместе с Кристал Фаони и, естественно, Фредерикой Эрбатнот. Роберт Макконнелл, Льюис Грэхэм и Элеанор Иглз отсутствовали.

– Вы обратили внимание, что те, кто делит трапезу с нами тремя, более не возвращается? – спросил Флетч.

– Все потому, что вы так хорошо ладите со всеми, – ответила ему Фредди.

– Кто же у нас на новенького? – хихикнула Кристал. – Бедный капитан Нил. Наша очередная жертва.

Капитан Нил чуть улыбнулся, показывая, что он понимает шутку.

– Вы не собираетесь продержать нас здесь дольше завтрашнего утра? – спросила Кристал.

– Вернее, сегодняшнего вечера, – поправила ее Фредди. – У меня самолет в шесть сорок пять.

– Во всяком случае, едва ли будут задерживать после окончания конгресса, – и Кристал сосредоточила все внимание на фруктовом салате.

– Такое просто невозможно, – пояснил капитан Нил. – Едва ли не каждый, с кем мне приходилось беседовать, подчеркивал собственную важность. Тут собрались выдающиеся личности. Если я задержу их хоть на одну лишнюю минуту, рухнет не одно правительство, а моря, так те просто выйдут из берегов.

Кристал глянула на Флетча.

– Я говорила тебе, что он сразу мне понравился.

– Вы везде встречаете такое ужасное отношение? – с улыбкой спросила Фредди.

– Я всегда думал, что журналистами называются те, кто сообщает нам новости, – ответил капитан Нил. – За последние два дня у меня создалось впечатление, что новости являют собой они сами.

– Вы совершенно правы, – Кристал не отрывалась от фруктового салата. – Событие не станет новостью, пока не появится освещающий его журналист.

– К примеру, – подал голос Флетч, – если бы никто не узнал о начале Второй мировой войны...

– Действительно, – прервала его Кристал, – Гитлер без радио не стал бы Гитлером.

– И гражданская война, – поддакнула Фредди. – Если бы не телеграф...

– Географический центр Американской революции, – внес свою лепту Флетч, – совпадает с центром полиграфической промышленности Америки.

– А вспомним Цезаря, – Кристал подняла голову. – Был ли он гениальным полководцем с пером в руке или гениальным писателем с мечом в руке? Покорил ли Рим весь мир или только его информационные системы?

– Вы сами видите, сколь весомы проблемы, которые мы обсуждаем на наших конгрессах, – подчеркнула Фредди.

– Послушайте, я очень болезненно воспринимаю подобные замечания, – посмотрела на нее Кристал. – Если я съела два завтрака, то вина в этом Флетча. Вы попробовали сегодня утром оладьи с черникой?

– Я попробовала только одну, – ответила Фредди.

– Остальные были не хуже, уверяю вас.

Капитану Нилу оставалось только посмеиваться.

– Здешний люд изрядно потрепал вам нервы, не так ли? – спросил его Флетч.

Капитан Нил, прежде чем ответить, долго смотрел в тарелку.

– Впечатление такое, словно пытаешься петь «Земляничные поляны», сунув голову в улей.

– Да он у нас литературовед, – сказала Кристал фруктовому салату.

– И разбирается в музыке, – добавила Фредди.

– Вместо того, чтобы отвечать на мои вопросы, они допрашивали меня, – пожаловался капитан Нил.

– Журналистам чужда жалость, – подтвердила Кристал.

– Если же они снисходили-таки до ответа, то заранее знали, какие должны говорить слова, чтобы выставить себя в самом лучшем свете. Представленные ими факты говорили только в их пользу, старались ли они сообщить мне что-либо или наоборот, скрыть.

– Наверное, так оно и есть, – задумчиво промурлыкала Фредди. – Если смотреть на все с вашей колокольни. Легче допросить Верховный суд в полном составе. Их только девять, – заметила Фредди.

– Но и вы, если верить прессе, не спешите поделиться имеющейся у вас информацией, – упрекнула капитана Нила Кристал. – Лишь Пойнтон сообщил нам что-то интересное.

– Пойнтон? – повторил капитан Нил.

– Стюарт Пойнтон. Вы не читали его утренней колонки?

– Нет.

– Он написал, что в связи с убийством Уолтера Марча вы намерены допросить некоего Джозефа Молинаро.

– Это было в газете? – удивился капитан Нил.

– Кто такой Джозеф Молинаро? – в лоб спросила Кристал.

Нил улыбнулся.

– Полагаю, я должен задать этот вопрос вам.

– О, нет, – Кристал покачала головой. – Я просмотрела список участников конгресса, список сотрудников отеля, список избирателей Хендрикса, список членов Ассоциации американских журналистов, справочник «Кто есть кто»...

– Вы, похоже, очень любопытны, – прокомментировал усилия Кристал капитан Нил. – Кто такой Джозеф Молинаро? – теперь вопрос задала Фредди.

– Фруктовый салат особенно хорош в такой вот жаркий день. Вы со мной согласны? – капитан Нил увильнул от ответа.

– В некотором смысле все участники конгресса – незаконнорожденные дети Уолтера Марча, – заметил Флетч. – Если судить по тому, как он к нам относился.

Нил выронил вилку, но поймал ее прежде чем она упала на брюки.

А Кристал весело повторила свой вопрос, словно задавала его впервые.

– Так все-таки, кто же такой Джозеф Молинаро?

Капитан Нил словно и не слышал ее, отдавая должное ленчу.

– Конечно, я не имею права задерживать вас, ни до завтрашнего утра, ни до сегодняшнего вечера.

– Насколько я понимаю, мне вылетать отсюда в шесть сорок пять, – Флетч посмотрел на Фредди. – Вместе со своей тенью. А в девять вечера у меня самолет в Лондон, – Фредди не повернулась к нему, и Флетч продолжил, обращаясь к капитану Нилу. – Я поражен, как много смогли вы выяснить за каких-то два дня. Учитывая, в какой обстановке вам пришлось работать.

– Мы выяснили больше, чем вы думаете.

– Что вы выяснили? – Кристал перла напролом, как танк.

Ответил, однако, не полицейский, а Флетч.

– Список подозреваемых сузился до двух-трех человек. Иначе бы капитан Нил нас не отпустил.

Нил молча уписывал салат.

– Ключ к разгадке в том, – Флетч наклонился к Кристал, – что Уолтера Марча убили ударом ножниц в спину, за несколько минут до восьми часов утра, в понедельник, в гостиной его «люкса».

Кристал тупо смотрела на Флетча.

– Люди зачастую не замечают самого простого. Под столом Фредди с силой лягнула его в голень.

– Ой! – вскрикнул Флетч.

– Мне ужасно захотелось стукнуть вас, – призналась Фредди.

– Черт побери! – Флетч потер голень. – Вы пытаетесь показать, что я лажу отнюдь не со всеми?

– Что-то в этом роде.

– Так вы ошибаетесь. Я остаюсь при своем мнении.

На десерт официант принес шоколадный торт.

– Какая прелесть! – воскликнула Кристал. – Кто будет говорить о преступлении и наказании, когда на столе шоколадный торт?

– Капитан Нил, – предположил Флетч.

– Нет, – покачал головой полицейский. – По мне лучше есть торт.

– Имеются доказательства того, что Уолтер Марч кого-то ждал, – отчеканил Флетч. Боль в голени начала утихать. – Кого-то знакомого. Этот кто-то намеревался зайти к нему в «люкс» в восемь утра или чуть раньше, – Флетч положил в рот кусочек торта. – И Уолтер Марч открыл бы дверь этому человеку.

Фредди навострила уши.

Нил и не подал вида, что версия Флетча ему интересна.

– Кто это был? – спросил Флетч полицейского.

– Хороший торт, – похвалил капитан Нил кулинаров отеля.

– Оскар Перлман?

Ответа и не требовалось. Капитан Нил одарил Флетча взглядом, полным тревоги и отчаяния.

– Кто сказал вам, что Уолтер Марч ждал Оскара Перлмана? – не унимался Флетч. – Младший?

– Младший? – капитан Нил внезапно осип.

– Уолтер Марч, младший, – расшифровал Флетч.

– О, Боже! – капитан Нил оглядел журналистов. – Не печатайте этого. Я ничего вам не говорил. Если хоть кто-то из вас...

– Не волнуйтесь, – Флетч положил салфетку на стол, встал. – Кристал и я – безработные. А журнал «Ньюсуорлд» не посылал сюда Фредди Эрбатнот.

Глава 33

1:30 Р. М. МОИ ВОСЕМЬ СРОКОВ В БЕЛОМ ДОМЕ.

Леона Хэтч.

Большая столовая

Миссис Марч, я все пытался понять, почему вы убили вашего мужа, – вновь Флетч и Лидия Марч сидели в гостиной двенадцатого «люкса», разделенные кофейным столиком. Только на этот раз он – на диване, а она – на стуле. При этих словах выражение ее лица чуть изменилось. Возможно, пошире раскрылись глаза. – И, наконец, мне это удалось.

На этот раз Флетч пришел не с пустыми руками, на с чудесной машиной, которой снабдили его Эггерз и Фейбенс.

Лидия встретила его вся в черном, не успела переодеться после церковной службы. У самой двери стоял столик на колесиках с остатками ленча: коридорный еще не увез его.

Поначалу брови Лидии удивленно взлетели вверх,

Флетч выбрал для визита неурочное время, потом она вспомнила, что он обещал зайти и переговорить насчет своей работы в «Марч ньюспейперз». А чемодан в руке скорее указывал на его скорый отъезд.

Флетч молча прошел в гостиную. Усаживаясь на диван, он положил чемодан на кофейный столик.

Теперь он открывал замки.

– Статистика утверждает, что в домашних убийствах, когда жертвой становится муж или жена, а у нас именно такое убийство, более чем в семидесяти случаях из ста преступление совершает вторая половина покойного.

Наверное, глаза Лидии раскрылись еще больше, когда она увидела, что в чемодане стоит магнитофон.

– Потому-то вы и решили убить вашего мужа на конгрессе, где будет много людей, ненавидящих его лютой ненавистью.

Она сидела, выпрямившись. Руки лежали на коленях.

– Послушайте, – и Флетч включил отредактированную им магнитофонную запись допроса Лидии Марч капитаном Нилом...

– В котором часу вы проснулись, миссис Марч?

– Точно сказать не могу. В четверть восьмого? Двадцать минут? Я услышала, как закрылась дверь «люкса».

– Это я выходил в вестибюль за газетами, – голос Младшего.

– Уолтер уже поднялся с постели. Он давно взял за правило вставать раньше меня. Я слышала, что он в ванной. Полежала несколько минут, дожидаясь, пока он не закончит.

– Дверь в ванную была закрыта?

– Да. Потом в гостиной включили телевизор. Утренний выпуск новостей. Я встала и пошла в ванную.

– Извините. Как мог ваш муж попасть из ванной в гостиную, минуя вашу спальню?

– Он прошел через спальню Младшего. Не хотел беспокоить меня...

– ...Понятно. Вы были в ванной. В гостиной работал телевизор.

– Я услышала, как дверь «люкса» снова закрылась, и решила, что Уолтер пошел вниз выпить чашечку кофе.

– Но телевизор не выключил?

– Нет.

– Значит, закрывшаяся дверь могла означать, что кто-то вошел в гостиную?

– Нет. Поначалу я подумала, что вернулся Младший, но поняла, что ошиблась.

– Почему?

– Я не услышала их разговора.

– А они бы заговорили?

– Обязательно...

– ...Итак, миссис Марч, вы слышали, как вновь закрылась входная дверь, но ваш муж никуда не ушел. И вы думаете, что никто не входил в гостиную, потому что он ни с кем не заговорил?

– Полагаю, все так. Естественно, я могу ошибиться. Но я пытаюсь вспомнить все, как было.

– Я ложилась в ванну...

– ...Ванну вы уже наполнили?

– Да. Пока чистила зубы. И все такое.

– Значит, в определенный период времени, пока наполнялась ванна, вы ничего не могли слышать? Ни закрывающейся двери, ни работающего телевизора?

– Наверное, нет.

– То есть вы услышали, как второй раз закрылась дверь, когда ложились в ванну. И по всему получается, что в этот момент из «люкса» кто-то вышел.

– О, ну конечно. Вы совершенно правы.

– Сын-то ваш еще не пришел, муж – не ушел, и вы не услышали разговора в гостиной. Другого объяснения я не нахожу.

– Какой же вы умный...

Флетч выключил магнитофон.

Слушая, Лидия то и дело переводила взгляд с Флетча на его чудесную машину.

– Когда я приехал на Плантацию Хендрикса и Хелена Уилльямс рассказывала мне об убийстве, я отметил для себя ее описание того, что вы слышали из ванной. Насчет булькания, которое донеслось не из труб, но из спальни. Капитану Нилу вы говорили совсем о другом. А Хелена могла повторить лишь то, что слышала от вас, – и Флетч откинулся на диванные подушки.

– Капитан Нил не очень-то и умен. Он даже не зашел в ванную, чтобы выяснить, а что же оттуда можно услышать.

Я зашел. Вчера вечером, когда вы пригласили меня в ваш «люкс». Вы с Джейком говорили в гостиной. Я прошел в ванную. Двери из обоих спален в гостиную были открыты. Я закрыл обе двери в ванную. Не включил воду. Не спускал ее. Только слушал.

Миссис Марч, я не услышал вашего с Джейком разговора. И телевизора тоже.

Я не услышал, как Джейк вышел из «люкса». И вы не могли слышать, как закрывалась входная дверь, хотя и сказали об этом капитану Нилу. Возможно, слух у вас тоньше, чем у меня, но мои уши моложе ваших лет на сорок.

Миссис Марч, стенные шкафы в спальнях расположены между ванной и гостиной. Архитекторы сделали это сознательно, чтобы находящиеся в гостиной не слышали, какие звуки раздаются в ванной. И наоборот.

Вы особенно упирали на то, что слышали, как закрывалась входная дверь вашего «люкса». Вы сказали капитану Нилу о том, чего не было. Вы пытались убедить его, что слышали, как Младший ушел из «люкса», а через некоторое время за ним последовал кто-то еще.

Вы солгали.

Почему?

Несмотря на все, известное нам о вашем муже, в частности, о его отношении к сотрудникам, частных детективах, заботе о собственной безопасности, вы хотели убедить нас, что он открыл дверь человеку который потом зарезал его.

А ларчик раскрывается просто. В «люксе», за запертой дверью, вы были вдвоем, и один из вас кончил с ножницами в спине.

Кто же это сделал?

Флетч наклонился вперед и вновь включил магнитофон. Из динамиков раздался голос Лидии Марч.

– ...По коридору шел какой-то мужчина... Я видела его со спины... На ходу он раскуривал сигару... Сзади я не узнала его... Побежала к нему... Потом поняла, кто он...

– ...Миссис Марч, кого вы видели в коридоре?

– Перлмана. Оскара Перлмана.

– Сатирика?

– Если можно так сказать...

На этом Флетч выключил магнитофон.

– Миссис Марч, вы допустили три ошибки, пытаясь убедить следствие, что Оскар Перлман – убийца вашего мужа.

– Первая не очень серьезная. Перлман утверждает, что играл в покер до половины шестого утра, после чего спал допоздна. В том, что он играл, сомнений нет, и капитан Нил наверняка нашел тому свидетелей. Он, конечно, мог встать, убить вашего мужа, а затем вновь лечь в кровать, но мне это представляется маловероятным.

Куда более существенную ошибку вы допустили в расчете времени.

Согласно вашей версии, вашего мужа зарезали в гостиной. Сидя в ванне, вы услышали хрипы или что-то еще, позвали мужа, вылезли из ванны, обернулись в полотенце, вышли в спальню, увидели, как ваш муж валится на пол, на ножницы, торчащие из спины, выгибается дугой и умирает. Затем бросились через спальню и гостиную в коридор.

И при этом пытаетесь показать, что мужчина, который мог убить вашего мужа, все еще толчется в коридоре, дожидаясь вашего появления, чтобы затем уйти?

Вы лгали.

Зачем?

Но главная ваша ошибка в том, что вы признали в несуществующем мужчине Оскара Перлмана.

Сейчас я объясню вам, почему.

Флетч снова откинулся на диванные подушки.

К вашему несчастью, все те, кто мог бы и хотел убить вашего мужа, прекрасно разбираются, как строить интервью. От опытных репортеров другого ждать не приходится. Ролли Уишэм, к примеру, даже и не пытался отвести подозрения от себя. Оскар Перлман не стал убеждать капитана Нила, что у него железное алиби. Льюис Грэхэм избрал предельную откровенность, разве что не сознался в убийстве. Даже Кристал Фаони быстро сообразила, что подозрение может пасть в нее. Возможно, подсознательно, но все они поняли что кто-то хочет их подставить, дабы отвести удар с себя.

И подставляли их вы, выбрав место и время убийства.

Остается последнее. Чем вы руководствовались?

Лидия Марч вскинула голову.

– В октябре 1928 года вы вышли замуж за Уолтера Марча, оканчивавшего Принстон в июне 1929 года.

Странно. Особенно для тех дней. Не дождавшись выпускной церемонии.

Не так уж и странно, если копнуть глубже. Младший родился пятью месяцами позже, в марте 1929. Как тогда говорили? Женитьба под дулом пистолета?

Был ли Уолтер Марч отцом вашего ребенка? Или вы решили, что вам не заловить более крупной рыбины, чем наследник газетной империи?

Вы коварная женщина, миссис Марч. Вы прожили с Уолтером Марчем чуть ли не пятьдесят лет. Но уже без детей.

Умерев, Уолтер оставил бы огромное состояние. Но он не собирался покидать этот мир. Не сдавался. Заботился об и так крепком здоровье. Однажды он объявил, что уходит на пенсию, но передумал после той истории с профсоюзами.

И все это время, пока Младший рос, женился, разводился, все чаще прикладывался к бутылке, Уолтер видел, что его сын с годами не мужает, но слабеет.

Флетч уставился в пол. И после долгой паузы продолжил.

– Всегда наступает миг, когда отец отходит в сторону, уступая свое место сыну. Даже если сын – только его жалкое подобие.

Уолтер не желал отходить.

Знал ли он, интуитивно, что Уолтер младший ему не сын?

Флетч выдернул штепсель своей чудесной машины из розетки.

– Вы убили мужа, чтобы спасти сына.

Он скрутил шнур.

– Вам известно, что у вашего мужа есть еще один сын? Его зовут Джозеф Молинаро. Его родила ему Элеанор Иглз, когда училась в Барнарде.

Вы знали, что он здесь? Он приехал сюда, чтобы повидаться с вашим мужем.

Может, появление на горизонте второго сына, если вы знали о его существовании, и подтолкнуло вас? Вы хотели уберечь собственного сына.

Флетч опустил крышку чемодана и защелкнул замки.

– Разумеется, все это я собираюсь сказать капитану Нилу, если вы не опередите меня.

Между прочим, благодарю за приглашение на работу.

Вы, Марчи, всегда действуете одинаково. Или покупаете людей, или шантажируете. И за столько лет научились безошибочно угадывать, кого надо подкупить или шантажировать.

Флетч поднялся, взял со стола чемодан.

– И еще, напрасно вы упомянули о том, что видели Оскара Перлмана в коридоре в присутствии Младшего. Он опять перестарался – пошел к капитану Нилу и сказал, что Оскар Перлман договаривался о встрече с вашим мужем в понедельник, в восемь утра.

Выражение лица Лидии не изменилось.

– Вы понимаете, что это означает?

Ответа Флетч не получил, а потому продолжил.

– Стал бы он лгать, поддерживая вас, если б не знал, что вы тоже лжете?

Он знает, что вы убили своего мужа!

Она медленно опустила глаза. Губы ее дрогнули. Взгляд упал на сложенные на коленях руки. Кулаки разжались. Кисти повернулись ладонями вверх.

– Миссис Марч, вы убиваете вашего сына. Лишь на пороге своего номера Флетч осознал, что за время его пребывания в двенадцатом «люксе» Лидия Марч не произнесла ни слова.

Глава 34

3:00 Р. М. ПРИБЫТИЕ ПРЕЗИДЕНТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

(Отменено)

ПРИБЫТИЕ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ

Еще в вестибюле Флетч услышал стрекот приближающегося вертолета.

Большинство участников конгресса собралось на террасе за особняком, чтобы не пропустить волнующего момента приземления на зеленой лужайке. Радовало глаз разноцветье их одежд, залитых солнечным светом. Многие все еще обсуждали выступление Леоны Хэтч, поведавшей коллегам некоторые секреты внутренней кухни Белого Дома.

Флетч вышел на террасу, когда вертолет появился над далекой рощей. Леона Хэтч вырвалась из группы осаждавших ее молодых журналистов и направилась к нему.

– Клянусь Богом, я вас знаю. В этом у меня нет ни малейшего сомнения.

Флетч протянул ей руку.

– Флетчер, Ирвин Флетчер.

Она пожала его руку, не отрывая взгляда от лица.

– Но, по-моему, мы уже знакомы.

Флетч огляделся в поисках капитана Нила.

Младший, ссутулившись, стоял рядом с Джейком Уилльямсом, наблюдая за вертолетом.

– Я не могу отделаться от ощущения, что хорошо вас знаю, – гнула свое Леона Хэтч. – Но никак не вспомню...

Флетч увидел капитана Нила, что-то говорившего полицейским в форме штата Виргиния.

– Извините, – улыбнулся он Леоне Хэтч и поспешил к капитану. Флетч тронул его за рукав. Нил повернулся. Легкое раздражение, отразившееся на его лице, все-таки его прервали на полуслове, тут же уступило место уважительной заинтересованности. Очевидно Нил вынес из разговора на ленче, что Флетч не только знает об убийстве Уолтера Марча больше остальных, но и способен на блестящие догадки.

– Я думаю, вам следует поговорить с Лидией Марч.

Капитан Нил ответил долгим .взглядом, раздумывая, а не следует ли задать Флетчу несколько вопросов, но решил обойтись без оных. Он молча кивнул и через толпу журналистов направился к особняку.

Вертолет медленно снижался над лужайкой.

Флетч заметил пятерых мужчин, появившихся на террасе. Но лишь когда те подошли к Джейку Уилльямсу и Младшему, пригляделся к ним повнимательнее. Засунув руки в карманы, вице-президент Соединенных Штатов и его охрана смотрели, как вертолет неспешно опускается на траву.

В то же мгновение узрела вице-президента и Хелена Уилльямс и поспешила к нему. Она что-то кричала, но в реве вертолета едва ли кто мог разобрать хоть слово.

Младший, не ведая о том, что позади него стоит вице-президент Соединенных Штатов, внезапно качнулся назад. Он поднес руку к лицу, словно собираясь чихнуть. Флетч увидел кровь на шее Младшего. Мгновением позже красный ручеек пополз на белую рубашку.

Флетч бросился к Младшему. Тот потерял равновесие и повалился на вице-президента. Кто-то ахнул.

– Младший! – воскликнул Джейк Уилльямс. Младший уже лежал на полу. С кровавыми пятнами на белой рубашке.

Хелена склонилась над ним.

– Кто-то пытается убить вице-президента! – прорвался сквозь шум вертолета крик Джейка Уилльямса.

Один из четырех мужчин, сопровождавших вице-президента, увлек его к особняку. Трое последовали за ними плотной группой. Один поднял руку, как бы прикрывая голову вице-призидента от солнца.

Кристал Фаони уже стояла на коленях рядом с Хеленой Уилльямс.

Вертолет опустился на лужайку, дверца кабины откинулась. На траву спрыгнули мужчины в военно-морской форме.

Флетч добрался до края террасы, быстрым шагом пересек лужайку, но побежал к конюшне, лишь оказавшись под прикрытием деревьев.

Глава 35

Никакого плана у Флетча не было. В конюшне он никого не нашел, поэтому оседлал лошадь, на которой уже ездил дважды. Он торопился, самому седлать лошадь ему не приходилось с давних пор, поэтому она занервничала.

Наконец, Флетч справился с этим нелегким делом, выехал из конюшни и стегнул лошадь хлыстом. Она пустилась рысью, но хватило ее ненадолго. Лошадь попалась Флетчу хорошая, но не слишком резвая. К тому же, за все годы пребывания на Плантации Хендрикса никто не требовал от нее быстрой езды.

К тому времени, когда они свернули на проселок, где стояла машина Молинаро, лошадь совсем уже выбилась из сил. Флетч оставил ее в кустах, метрах в двадцати ниже по склону.

Плана у него по-прежнему не было.

Молинаро оставил кабину открытой, но ключа зажигания Флетч не нашел. Ни под сидением, ни за зеркалом заднего обзора, ни в бардачке. Не принес результатов и осмотр темно-синего костюма, висевшего в кабине на вешалке.

На полу у заднего сидения лежала коробка из-под сигар. Открыв ее, Флетч обнаружил винты, гвозди, полпачки табака, отвертку и связку ключей, кое-где тронутых ржавчиной. Он попробовал поочередно вставить их в замок зажигания. Третий ключ подошел.

Флетч вылез из машины, все еще не зная, что же делать дальше. Он услышал, что внизу кто-то кашлянул. Флетч мысленно поблагодарил лошадь за то, что она не заржала. Он забежал за машину и выглянул лишь однажды.

Джозеф Молинаро шел вразвалочку, с ружьем в руках.

Сам-то Флетч не запасся оружием. Спрятаться в кабине он тоже не успевал. Несколько камешков у его ног не подходили для метательных снарядов. Оставалось лишь сидеть, скрючившись, у заднего колеса, и наблюдать за ногами Молинаро. Тот направился к багажнику, вероятно хотел положить туда ружье. Он уже протянул руку с ключом к замку, когда Флетч одним прыжком оказался рядом и со всего маху врезал ему в ухо.

Удар бросил Молинаро на землю. По пути он ударился головой о бампер. Рука его еще сильнее сжала ружье. Глаза секунду или две оставались открытыми. Кажется, он узнал Флетча. А затем он вновь, второй раз за день, потерял сознание.

Флетч забрал у него ружье, положил на переднее сиденье. Он нашел в багажнике два куска веревки и связал Молинаро руки и ноги, подхватил обмякшее тело под мышки и затащил на заднее сидение. Флетч захлопнул дверцу, скользнул за руль, повернул ключ зажигания... И обнаружил, что аккумулятор сел.

Не в силах поверить в случившееся, Флетч предпринял еще две или три попытки завести мотор. Увы! Он застонал в отчаянии.

Молинаро ничего не мог сделать, как должно. Он приехал в Виргинию, чтобы повидаться с отцом. Не повидался.

Утром швырнул сигарету в лицо незнакомцу, а потому оказался в глубоком нокауте.

Позволил двум людям узнать, кто он такой и почему находится здесь.

Если висящий в кабине синий костюм что-то да значил, то Джозеф Молинаро присутствовал на панихиде отца.

А затем, из этого самого ружья с телескопическим прицелом, убил своего сводного брата.

И зашагал к своему автомобилю, даже не избавившись от орудия убийства, не предполагая, что кто-то может вычислить его и поджидать в засаде.

Да еще севший аккумулятор!

Флетч обернулся на лежащего на заднем сиденьи мужчину в джинсовом костюме, с коротко стриженными, щедро тронутыми сединой курчавыми волосами, и покачал головой. Вздохнув, он вылез из машины и зашагал к лошади.

– Вижу, вы соображаете быстрее меня.

У выезда с проселка Флетч столкнулся со спешащим к автомобилю Молинаро Фрэнком Джиллисом. Его лошадь тяжело дышала.

Джиллис глянул на Молинаро, лежащего поперек седла.

– Он мертв или без сознания?

– Без сознания.

– Повторение – мать учения. Флетч одной рукой вел лошадь под уздцы, во второй нес ружье.

– Младший мертв? – спросил он.

– Да.

Флетч двинулся дальше, держа курс на Плантацию Хендрикса.

– Вы уверены, что это орудие убийства? – спросил Джиллис.

– Уверен, насколько возможно без баллистической экспертизы. Это ружье он держал в руках, возвращаясь к машине.

Джиллис последовал за Флетчем, верхом.

– Как насчет того, чтобы переложить его на вашу лошадь? – спросил Флетч.

– Зачем?

– Я чувствую себя круглым идиотом. Этаким ковбоем, возвращающимся с удачной охоты. Джиллис хохотнул.

– Я буду выглядеть точно так же, а поймали его вы.

– Благодарю.

– А почему вы не воспользовались автомобилем?

– Сдох аккумулятор.

Джиллис покачал головой, точно так же, как чуть ранее Флетч.

– Этот парень... он убил старину Марча или решил, что его убил Младший? А может, просто ревновал к Младшему и решил посчитаться с ним, потеряв надежду быть признанным отцом?

– Об этом вам лучше спросить у капитана Нила, – помолчав, ответил Флетч.

– Знаете, все думали, что покушались на жизнь вице-президента.

– Это понятно.

– И я тоже, пока не сообразил, что убит второй Марч. Да и кому охота убивать вице-президента Соединенных Штатов? Убийство повара Белого Дома оказало бы куда большее влияние на государственную политику.

– Кто прилетел на вертолете? – спросил Флетч.

– На вертолете? – Джиллис рассмеялся. – Какой-то генерал. Моряк. Кажется, собирался вручить кому-то медаль. Все глазели на его вертолет, а вице-президент приехал в скромном автомобиле, естественно, никем не замеченный.

Тут уже рассмеялись оба. Молинаро все еще не приходил в сознание.

– И пока народ разбирался, что к чему, Младшего убили, а агенты секретной службы подхватили вице-президента под белые руки, усадили в машину и увезли в Вашингтон. Генерал отбыл на своем вертолете. Вроде бы вице-президент произнес исторические слова, бросив прощальный взгляд на вертолет: «Однако! Неплохо же живут военные!»

От Плантации Хендрикса их отделяла зеленая лужайка. Вертолет действительно улетел.

– Вы хотите нести ружье? – Флетч посмотрел на Джиллиса.

– Нет, нет. Честь поимки убийцы принадлежит вам и только вам.

– Какая уж тут честь, – пробурчал Флетч.

Капитан Нил увидел их с террасы и поспешил навстречу. За ним последовали двое полицейских в форме.

– Кто это? – спросил капитан, указав на человека, лежащего поперек седла лошади Флетча.

– Джозеф Молинаро.

– Не может быть, – не поверил капитан Нил. – Молинаро нет и тридцати. Он моложе.

– Посмотрите на его лицо, – предложил Джиллис. Капитан Нил за волосы поднял голову Молинаро.

– О, Боже, – вырвалось у него.

Флетч передал поводья одному из полицейских.

– Молодого Марча убил Молинаро? – спросил капитан Нил.

Флетч протянул ему ружье.

– Определить это не составит труда. Вот ружье, которое было при нем.

Через плечо капитана Нила Флетч увидел появившуюся на терассе Элеанор Иглз.

– Вы переговорили с Лидией Марч? – поинтересовался он у капитана.

– Нет.

– Нет?

– Она мертва. Отравилась таблетками. Секонал.

Элеанор Иглз направлялась к ним. Даже издали Флетч видел, что ее лицо обратилось в маску.

– Она оставила записку, – продолжил капитан Нил. – Младшему. Написала, что, не знает почему, но убила своего мужа. Вечером, сразу же после приезда, она спустилась в вестибюль, чтобы попросить портье заменить цветы в номере, и утащила ножницы, которые заметила еще при регистрации. Теперь портье это вспомнил. Он еще обиделся, потому что во все «люксы» поставили свежие цветы буквально перед приездом гостей.

Элеанор Иглз уже стояла в трех шагах от них, не отрывая взгляда от лежащего поперек седла мужчины.

Нил искоса глянул на нее.

– Эй, – обратился он ко второму полицейскому, – давайте снимем его с лошади.

Джиллис спрыгнул на землю, готовый помочь. Элеанор Иглз стояла и смотрела, как они укладывают Молинаро на землю. А затем, с окаменевшим лицом, повернулась и пошла к отелю. По мнению Флетча, с такого расстояния она не могла определить, жив ее сын или мертв.

Глава 36

– Добрый день. «Бостон Стар».

– Джека Сандерса, пожалуйста.

С лужайки Флетч прямиком направился к номеру 102 и забарабанил в дверь.

Ему открыла Кристал Фаони, усталая, заплаканная.

Флетч сразу понял, что, потрясенная убийством Марча, она решила вздремнуть, не раздеваясь.

– Просыпайся, – воскликнул он. – И улыбнись, наконец.

– Знаешь, Флетч, мне кажется, сейчас не до улыбок.

Он протиснулся в номер мимо Кристал. Раздвинул шторы.

– Закрой дверь.

Кристал вздохнула. И подчинилась.

– Как проще всего получить работу в газете? – спросил Флетч.

Кристал задумалась лишь на мгновение.

– Предложить материал, которого ни у кого нет. Что-нибудь сногсшибательное.

– Материал у меня есть. Действительно, сногсшибательный. И, если мы правильно построим свою игру, ты получишь работу у Джека Сандерса, в Бостоне.

– Я?

– Да. Присядь, и я тебе все объясню.

– Флетч, мне от тебя ничего не надо. Статью я напишу сама. Человек ты хороший, но мне претит даже мысль о том, что я должна пользоваться твоей помощью.

– Ты говоришь, как женщина.

– Слава богу, ты это заметил.

– А почему ты говоришь, как женщина?

– А почему ты ведешь себя, как мужчина? Врываешься в мой номер, предлагаешь дать мне сенсационный материал, устраиваешь меня на работу, как будто я без тебя не ступлю и шага, а ты – Большой Человек, неиссякаемый источник Силы и Величия. Ох уж мне эти мужчины!

– Как складно у тебя получается, – усмехнулся Флетч. – Придумала только что или готовилась заранее?

– К сожалению, Флетч, мужской шовинизм иной раз свойственен и тебе. Мое дело лишь напомнить об этом.

– Благодарю, Кристал.

– Я знаю, что ты постоянно работаешь над собой, но, Флетч, дорогой, нет предела совершенству.

– Ты просто ангел, Кристал, но, может, перейдем к делу?

– Нет.

– Нет?

– Нет. Я ничего от тебя не приму. Ни сенсации, ни работы. Даже приглашения на обед.

– Что?

– Ну ладно. С обедом я, пожалуй, загнула. Разгоряченный после прогулки по холмам, до автомобиля Джозефа Молинаро и обратно, Флетч начал замерзать в кондиционированной прохладе номера Кристал.

– Кристал, как по-твоему, Боб Макконнелл точно так же отреагировал бы на мое предложение?

– Нет.

– Стюарт Пойнтон?

– Разумеется, нет.

– Тим Шилдз?

– Они – не женщины.

– Они и не друзья.

Флетч посмотрел на Кристал. Та отвела глаза. Ни один из них не присел.

– Ты не будешь возражать, если я выключу кондиционер?

– Делай, что хочешь.

– Могут мужчина и женщина быть друзьями? – спросил Флетч, подходя к кондиционеру. Выключив его, он повернулся к Кристал.

– Друзья помогают друг другу или нет?

– Статью я могу написать сама, – упрямилась Кристал.

– Ты знаешь, что Лидия Марч покончила с собой?

– Нет.

– Ты знаешь, что она убила своего мужа?

– Нет.

– Ты знаешь, что сегодняшняя стрельба отнюдь не неудачная попытка убить вице-президента, но успешное покушение на жизнь Уолтера Марча, младшего?

– Нет.

– Ты знаешь, кто убил Уолтера Марча, младшего?

– Нет. Но смогу выяснить. Почему ты мне все это говоришь?

– Ты не сможешь выяснить это быстрее остальных, а потому не получишь работу у Джека Сандерса в «Бостон стар».

– Если тебе все это известно, почему ты сам не хочешь воспользоваться этой информацией? У тебя тоже нет работы.

– Я пишу книгу, Кристал. В Италии. Биографию Эдгара Артура Тарпа, младшего.

– Да, конечно, – она бесцельно прошлась по номеру. – Ты не обязан чем-то делиться со мной.

– Кристал, через пару часов у меня самолет. И нет никакой возможности задержаться дольше на Плантации Хендрикса. То есть я не смогу раскрутить эту историю до конца. Теперь ты присядешь?

– Это правда? – спросила Кристал. – То, что ты сказал? Лидия Марч покончила с собой?

– Что б мне провалиться на этом самом месте. Ты меня выслушаешь?

Кристал села в кресло. Поначалу у нее из головы еще не выходила сцена на террасе, когда она склонилась над убитым Марчем. Одновременно она пыталась разгадать замысел Флетча. С чего, собственно, он дарит ей сенсацию года, благодаря которой ее карьера...

– Ты не слушаешь, – прервал ее размышления Флетч. – Учти, у тебя осталось лишь несколько минут до того, как придется диктовать статью по телефону.

И вот тут Флетч полностью завладел ее вниманием, глаза ее широко раскрылись, на щеках затеплился румянец, спина выпрямилась.

– Флетч, ты не мог все это узнать, – прервала она его рассказ.

– Если я и говорю чуть больше, чем нужно для статьи, то лишь для того, чтобы ты мне поверила.

– Но как ты все это раскопал? Это же за пределами возможностей человека.

– Считай, что я пользовался нечеловеческими методами.

– Флетч, как ты это узнал?

– У меня есть чудо-машина.

Наконец, ему удалось убедить Кристал, что он ничего не выдумал.

– Потрясающая история! – воскликнула она. Несмотря на ее внутреннее сопротивление и некоторую невнимательность в самом начале, Флетч видел, что повторять сказанное нет нужды.

– Ну и ну! – она восхищенно покачала головой. Флетч снял телефонную трубку и продиктовал телефонистке номер.

– Кто говорит? – сурово спросили на другом конце провода.

– Ай-эм Флетчер.

– Кто?

– Передайте Джеку Сандерсу, что с ним хочет поговорить некий Флетчер.

Тут же в трубке раздался голос Сандерса.

– Я надеялся, что ты позвонишь.

– Привет, Джек. Помнится, ты обещал мне, что возьмешь на работу любого, кто раскрутит убийство Уолтера Марча?

– Я это говорил?

– Будь уверен.

– Флетч, я сказал...

– Помнишь Кристал Фаони? Она работала с нами в Чикаго?

– Я помню, что она была толще моей жены. И куда умнее.

– Джек, статья у нее готова.

– Какая статья?

– Насчет Уолтера Марча. Веселенькие факты, и все связаны в неразрывную цепь.

– В нашем последнем разговоре ты упомянул ее в числе подозреваемых.

– Я лишь хотел напомнить тебе о ней. Освежить твою память. Показать, что она здесь, на конгрессе.

– У Кристал есть статья об Уолтере Марче?

– У Кристал есть работа?

Если Сандерс и замялся, то лишь на мгновение.

– У Кристал есть работа.

– Тогда у Кристал есть статья об Уолтере Марче.

– Дай мне перекинуться с ней парой слов, прежде чем она начнет диктовать.

– Конечно, Джек, конечно. Кристал взяла трубку.

– Привет, Джек. Как Дафни?

Послушала несколько мгновений, пока Джек в очередной раз честил жену, покачала головой, рассмеялась.

– Слушай, Джек, ты бы побыстрее зачислил меня в штат. Мои сбережения подошли к концу. Эти конгрессы дорого стоят. Столько еды.

Флетч включил кондиционер. Кристал предстояло провести на телефоне много времени, и работа ее ждала тяжелая.

– Конечно, Джек. Я готова диктовать. Переключайся на магнитофон. Увидимся в Бостоне в понедельник. Флетч открыл дверь.

– Ну что ж, утрем нос Фредди! – воскликнула Кристал, ожидая, пока техники в «Стар» наладят электронику.

– Кому? – переспросил Флетч.

– Этот материал поставит меня вровень с Фредди Эрбатнот.

– С кем?

– Фредди Эрбатнот, – рассеянно повторила Кристал. – Разве ты не знаком с ее статьями? Блестящая журналистка.

– Фредди?

– Ты не читал ее репортажей с судебного процесса над Пекуче? Из Аризоны? Тянут на Пулицеровскую премию. Невозможно оторваться. О, да, ты же только прилетел из Италии.

– Ты хочешь сказать, что Фредди...

– Что-то я тебя не понимаю, Флетч.

– Значит, Фредди Эрбатнот...

– Что, что?

– Фредди Эрбатнот... это Фредди Эрбатнот?

– А кто же она по-твоему? Пол Маккартни?

– О, мой Бог! – Флетч стукнул себя по лбу. – А мне и в голову не пришло раскрыть справочник на букву «Э».

Он уже переступил порог, когда Кристал позвала его: «Эй, Флетч». Он обернулся.

– Спасибо, Друг.

Глава 37

– Как мило с вашей стороны заглянуть ко мне. Стучась в номер Фредди, Флетч обратил внимание, что его дверь приоткрыта.

Но Фредди, должно быть, уже уехала в аэропорт.

В номере Флетча поджидали Дон Джиббс и Роберт Энглехардт.

Джиббс изучал содержимое стенного шкафа. Энглехардт открыл чемодан с чудо-машиной и с интересом разглядывал ее.

– У меня нет времени на светскую беседу. Боюсь опоздать на самолет, – предупредил Флетч.

– Прекрасная машина, – оценил Энглехардт стоящий перед ним агрегат. – Вы эффективно использовали ее?

– Все зависит от того, что вы подразумеваете под термином «эффективно».

– Где пленки?

– Уехали.

Энглехардт повернулся к нему.

– Уехали?

– Дон, раз уж ты все равно у стенного шкафа, достань, пожалуйста, чемоданы.

– Уехали? – повторил Энглехардт.

– Вот-вот. В далекие края.

Флетч взял у Джиббса оба чемодана, поставил их на кровать, откинул крышки.

– Дон, передай мне, пожалуйста, костюм.

– Мистер Флетчер, мне кажется, вы чего-то не понимаете, – прорычал Энглехардт.

– Если и не понимаю, то это взаимно. А теперь брюки. Дон. Благодарю.

– Эти люди. В Италии, Фейбенс и Эггерз...

– Эггерз, Гордон, и Фейбенс, Ричард, – пояснил Флетч.

– Они не наши.

– Не ваши?

– Нет, – сквозь роговые очки Энглехардт сурово смотрел на Флетча.

– Это же надо. Не ваши!

– Они не являются агентами Центрального разведывательного управления. И, вообще, не работают в американских федеральных учреждениях. Они даже не граждане Соединенных Штатов.

– Ящик для грязного белья пуст, Дон?

– Мистер Флетчер, вы меня не слушаете.

– Эггерз, Гордон, и Фейбенс, Ричард, несомненно, бяки. Готов поспорить, их послали ко мне с другой стороны «железного занавеса».

– Потому-то мистер Джиббс и я прилетели в Хендрикс. Агенты иностранной державы направили вас сюда, чтобы получить сведения, которые позволят им шантажировать лучших американских журналистов.

– Это же надо!

– Как вы могли подумать, что Центральное разведывательное управление может быть замешано в подобной операции?

– Я пытался это проверить. Спрашивал вас.

– Мы никогда не говорили вам о своем участии. Я действительно посоветовал вам ни в чем им не перечить. Чтобы мы с Джиббсом, прилетев сюда, смогли разобраться на месте, что к чему.

– И как, разобрались? – спросил Флетч.

– Во всяком случае, прилагали к этому максимум усилий.

– Это я знаю, – Флетч снял тенниску. После рейда в лагерь Молинаро и обратно ему хотелось принять душ, но он не располагал свободным временем.

– Да где это видано, чтобы ЦРУ подслушивало постельные разговоры журналистов! – продолжал возмущаться Энглехардт.

В ванной Флетч побрызгал под мышками дезодорантом.

– Флетч, ты знал, что эти парни не работают в ЦРУ? – спросил Джиббс.

– Догадывался.

– Догадывался?

– Именно так.

– И что натолкнуло тебя на эту мысль?

– Сигара Фейбенса. Она ужасно воняла. Я сразу понял, что она румынская, албанская или болгарская. Фу! До сих пор помню эту вонищу. Я упоминал вам о ней. Можно купить американскую одежду. Приобрести американский акцент. А вот пристрастия курильщика остаются неизменными, – Флетч переложил чистые рубашки из комода в чемодан. – А потом, когда ко мне заглянул чиновник из департамента налогов и сборов, я понял, то ли вы что-то не согласовали, то ли согласовывать что-либо никто и не собирался. Ибо в такой момент не было нужды окончательно загонять меня в угол.

Он надел чистую рубашку.

– Если вы знали, или подозревали, что Эггерз и Фейбенс не агенты ЦРУ, почему вы отдали им пленки? – в упор спросил Энглехардт.

– Но я не отдавал.

– Вы же сказали, что они уехали.

– Пленки? Уехали.

– Но вы не отдали их Эггерзу и Фейбенсу?

– Вы принимаете меня за психа?

– Флетчер, – гнул свое Энглехардт, – нам нужны Эггерз и Фейбенс, а также эти пленки.

– Эггерза и Фейбенса можете забирать, – Флетч достал из ящика в столике у кровати их телеграмму и протянул Энглехардту. – Тут написано, что они будут дожидаться меня у регистрационной стойки ВОАС в Национальном аэропорту Вашингтона от половины восьмого до девяти. Удобное для вас время.

Порывшись в чемодане, Флетч вытащил галстук.

– Телеграмма указывает и на то, разумеется, если прочитать ее внимательно, что пленок я им не отдавал.

Энглехардт держал телеграмму в руке, но смотрел на Флетча.

– Флетчер, где пленки.

– Я отправил их по почте. Вчера.

– На свой адрес?

– Нет.

– Кому вы их отправили?

Флетч мысленно прикинул, все ли он положил в чемоданы. Во всяком случае, бритвенные принадлежности он не забыл.

– Кажется, все.

– Флетчер, вам придется отдать нам эти пленки.

– Кажется, вы только что сказали, что ЦРУ не ввязывается в подобные операции.

– Пока эти пленки существуют... – начал Джиббс.

– Пленки – вещественное доказательство сбора информации иностранной державой, – прервал его Энглехардт.

– Е-рун-да! – Флетч закрыл чемоданы, щелкнул замками.

– Флетчер, надо ли мне напоминать вам, каким способом вас заставили взяться за эту работу? Не вы ли незаконно вывозили деньги из США? И не можете сказать, откуда они у вас взялись? А уж о манкировании подачей налоговой декларации я могу и не упоминать, не так ли?

– Вы меня шантажируете?

– Мой долг, – с достоинством заявил Энглехардт, – передать имеющуюся в моем распоряжении информацию компетентным органам.

– Кстати, – Джиббс хихикнул, – мы ничего о тебе не знали, пока ты сам все не рассказал.

– Вы меня шантажируете.

Джиббс стоял за спиной у Флетча, Энглехардт – перед дверью.

– В магнитофон вставлена пленка, – продолжил Флетч. – Вернее, копия. Оригинал отправлен по почте вместе с остальными пленками.

После короткого колебания Энглехардт подошел к стрлу и нажал кнопку «Пуск». Номер заполнил громкий голос Джиббса.

– Кто бы мог подумать, что мой дорогой начальник отдела будет путешествовать по Югу со снегом в «дипломате». Какое счастье, что он не тает..!

...Но я тоже приготовил тебе сюрприз, мой дорогой начальник. Ты спрашиваешь, какой? Объясняю. Помнишь двух крошек в коктейль-холле Билли-Бобби? Так вот, сэр, я взял на себя смелость пригласить их в наш журналистский «люкс». В этот вечер! Этот час! Эту минуту! Вернее, двадцать минут тому назад.

– Ты их пригласил? – голос Энглехардта.

– Конечно, – Джиббс. – А почему бы и нет? Они же журналистки. Развращенные женщины. Можно ли ждать от них чего другого?

– Я тоже кое-кого пригласил, – Энглехардт.

– Правда? – Джиббс. – Так их будет четыре? Четыре голые девицы в одной комнате! И нас двое. Потрясающе!

– Спасателя, – Энглехардт. Энглехардт выключил чудо-машину.

– На этом пленка не кончается, – заверил его Флетч. – И мне представляется, что ваше руководство, придерживающееся консервативных взглядов, едва ли одобрит вашу пьяную оргию. Да еще щедро сдобренную кокаином. «Меняемся! Все меняются!» – передразнил он Джиббса.

Плечи Энглехардта пошли вперед. В тот момент он более всего напоминал быка, готового ринуться в атаку.

Кулаки его сжались.

Кровь прилила к лицу.

– Живем, как журналисты! – вновь процитировал Джиббса Флетч. – Гребаные журналисты!

Джиббс все еще пребывал в шоке. Бледный, как мел, с отвисшей челюстью.

– Разумеется, это не оригинал. Но ничем не отличается от него. Те же действующие лица, те же ремарки...

– Ты поставил «жучок» в наш номер! – Джиббс обрел дар речи. – Черт побери, Флетчер, ты же поставил «жучок» в наш номер!

– Конечно, поставил. А ты ждал от меня другого? Кулаки Энглехардта разжались.

– И что вы собираетесь с этим делать? – спросил он.

– Естественно, шантажировать вас, – Флетч подхватил оба чемодана. – В ближайшие шесть недель я хочу получить официальное уведомление о том, что все выдвинутые против меня обвинения сняты. И выброшены в Потомак. В противном случае порушатся карьеры Роберта Энглехардта и Дональда Джиббса.

– Мы не сможем этого сделать, – пробурчал Энгле-хардт.

– Это же оскорбление Агентства! – добавил Джиббс.

– Думаю, вы сумеете найти выход.

Лимузин, на котором Флетча доставили из аэропорта, уже уехал, и ему пришлось вызывать такси. Он стоял у отеля, меж двух чемоданов, когда в вестибюле появился Джиббс. Он направился к Флетчу, все еще с неестественно бледным лицом.

– Флетчер, – не проговорил, но прошептал он.

– Да?

Подъехало тахси.

– Если ты заподозрил, что Эггерз и фейбенс не служат в ЦРУ, почему же ты согласился?

– По трем причинам.

Флетч отдал чемоданы таксисту.

– Во-первых, я любопытен.

Флетч открыл задяюю дверцу.

– Во-вторых, мне показалось, что может получиться интересный материал.

Он залез в кабину.

– И в-третьих, мне не хотелось садиться в тюрьму, – на этом задняя дверца захлопнулась.

Глава 38

– ФРЕДДИ!

С саквояжем в руке, она подходила к лесенке, ведущей в салон двенадцатиместного самолета.

– ФРЕДДИ!

Он бежал по бетону летного поля, чемоданы немилосердно били по ногам.

– ФРЕДДИ!

Наконец она услышала его, остановилась.

– Послушайте, – он догнал ее, тяжело дыша. – Послушайте. Вы – Фредди Эрбатнот.

– Нет. Я – мисс Блейк.

– Я могу все объяснить.

Глаза ее сузились.

– Э...

Она ждала.

– ...э

Она ждала.

– Короче, объяснить я могу. Объяснение тому есть. Пилот, в белой рубашке с короткими рукавами и в солнцезащитных очках, ждал на лесенке, пока они поднимутся в салон.

– Э... Но на это потребуется время.

– Времени у нас больше нет. Для нас двоих.

– Есть! – воскликнул Флетч. – И всего-то вам нужно полететь со мной в Италию. Сегодня вечером.

– Ирвин Флетчер, я, между прочим, работаю.

– Отпуск! Почему бы вам не взять отпуск? В Канья сейчас изумительная погода.

– Будь у меня свободное время, я осталась бы здесь, чтобы отшлифовать статью об убийстве Уолтера Марча.

– Отшлифовать?

– Пока я смогла передать по телефону лишь самое важное.

– Самое важное? И что же вы передали?

– Да вы сами все знаете. Самоубийство Лидии Марч. Ее признание. Убийство Младшего. О Джозефе Молинаро...

– Однако!

Фредди продолжила, как бы рассуждая вслух сама с собой.

– Отшлифовать статью придется в Нью-Йорке. И сдать в субботу утром.

– Тогда вы сможете полететь в Италию, – схватился Флетч за соломинку. – В субботу.

– Вы же знаете, что в понедельник начинается суд над Джеком Барроузом.

– Джеком Барроузом?

– Флетч, в прошлом году я получила премию Малхолланда за освещение дела Барроуза. Вы же знаете.

– Да, конечно. Первый раз слышу.

– Флетч, вы журналист или как?

– Местами, местами.

– Я бы скорее подумала, что вы – кондуктор автобуса, только кондукторы должны ладить со всеми.

Пять человек смотрели на них через иллюминаторы.

– Я должен лететь в Италию. И оставаться там шесть недель, не меньше. То есть, я хочу сказать, что мне нужно уехать из Штатов на шесть недель.

– Приятного вам отдыха.

– Фредди...

– Ирвин...

– Есть же способ объясниться.

– Наверняка, есть.

– Все так запутано...

Фредди щурилась на солнце.

– Просто невозможно найти, с чего же начать...

Фредди Эрбатнот широко улыбнулась.

– Тогда помолчите, Флетчер.

В салоне нашлось лишь два свободных места. Одно впереди, по соседству с Шелдоном Леви, его заняла Фредди, второе – сзади, рядом с Леоной Хэтч. Туда сел Флетч.

Леона Хэтч пристально смотрела на него, пока он снимал пиджак, усаживался, застегивал ремень безопасности.

– Могу поклясться, я видела вас раньше. Только вот где...

В первом ряду белокурая головка Фредди уже уткнулась в свежий номер «Ньюсуорлда».

Леона Хэтч продолжала сверлить взглядом Флетча.

– Как вас зовут?

– Флетч.

– А ваша фамилия?

– Флетчер.

– Имя?

– Ирвин.

– Что-что?

– Ирвин. Ирвин Флетчер. Но люди зовут меня Флетч.

ФЛЕТЧ И МОКСИ

Глава 1

– Что случилось со Стивом? – женщина, сидевшая в парусиновом кресле, наклонилась вперед. Она не отрывала взгляда от телевизионного экрана с пор, как Флетч вошел в павильон. Кроме него, в павильоне никого не было. Женщина говорила то ли сама с собой, то ли с воздухом. – Господи, что же это? – тихий, сдавленный голос.

Даже в этот облачный день свет с океанского берега «слепил» экран телевизора.

Флетч видел лишь мелькающие на экране бледные тени. А буквально в десятке метров, между камерами, «юпитерами», рефлекторами находилась съемочная площадка передачи «Шоу Дэна Бакли» с ведущим и гостями.

На стуле посередине сидел сам Дэн, в белых брюках, мокасинах и синей рубашке. Даже на расстоянии Флетч видел прилипшую к его лицу добродушную улыбку. Слева, в длинном, широченном, словно с плеча боксера-тяжеловеса, белом халате, сидела Мокси Муни, ослепительно красивая, пышущая здоровьем, юная кинозвезда, которую вызвали из гримерной, дабы оттенять очередной выпуск «Шоу». Правый стул занимал агент Мокси, ее менеджер и продюсер, Стив Питерман, в сером костюме-тройке, черных туфлях и галстуке.

Он уже не сидел, а, скособочившись, привалился на подлокотник. Голова его упала на правое плечо.

Флетч посмотрел на часы.

Тяжелый, ярко раскрашенный задник, ограничивающий съемочную площадку, колыхался от ветра, дующего с Мексиканского залива. Серо-синие волны лениво накатывали на пляж. Со всех сторон съемочную площадку «Шоу» окружала другая площадка, несоизмеримая по занимаемой площади, на которой велись съемки нового фильма с интригующим названием «Безумие летней ночи». В главных ролях снимались Мокси Муни и Джерри Литтлфорд. Необычной формы трейлеры в хаотическом беспорядке, словно брошенные, стояли на берегу. Тут и там торчали бутафорские хижины. Толстые черные кабели змеились по песку. Из песка же поднимались низкие деревянные платформы, похожие на переносные танцплощадки. Рефлекторы, камеры, стойки для микрофонов... Берег напоминал песочницу с игрушками, от которой только что отошел ребенок-гигант из богатой семьи. Между всех этих «игрушек» сновали члены съемочной группы «Безумия летней ночи», словно не замечая, что рядом с ними идет запись «Шоу».

– Что случилось? – осипшим от волнения голосом повторила женщина.

Флетч поставил стакан с апельсиновым соком на столик. Подошел, остановился за спиной женщины, сидящей в парусиновом кресле. Она еще ни разу не взглянула на него.

Вблизи изображение стало четче. Камера давала Мокси крупным планом. Кинозвезда смеялась. Затем посмотрела направо, словно желая справиться у Стива, все ли она делает правильно, или намереваясь включить его в разговор. Глаза Мокси округлились, смех замер на губах.

Камера отодвинулась, дабы включить в поле видимости и Бакли. Он тоже взглянул направо, – естественная реакция, – ему хотелось узнать, что так удивило Мокси. Брови его взметнулись вверх.

Камера отъехала еще дальше. Уже ничего не видящие глаза Стива Питермана уставились вдаль. Голова его лежала на правом плече под немыслимым углом, словно ему сломали шею. Из правого уголка рта ручейком текла кровь. По щеке, мимо уха, на галстук.

В павильоне женщина, что сидела в парусиновом кресле, закричала. Вскочила. Вскрикнула вновь. Люди как на берегу, так и на съемочной площадке «Шоу» смотрели на нее. Она поднесла руки ко рту.

Флетч мягко, но решительно, развернул ее к себе. Ее глаза не желали отрываться от экрана.

– Пойдемте. У них перерыв.

– Что случилось? Что случилось со Стивом?

Он уводил ее и от съемочной площадки, и от телевизора.

– Стив!

Она наткнулась на парусиновое кресло. Флетч босой ногой отбросил его в сторону.

– Пошли, пошли. Посмотрим, чем порадует нас столовая.

– Но, Стив...

Женщина закрыла лицо руками. Флетч обнял ее за плечо, увлекая за собой.

Вывел ее из павильона, повел к автостоянке. Там тоже стояли трейлеры.

– Едва ли сейчас сможете хоть чем-то помочь, – пробормотал он.

Глава 2

– Стив Питерман – ваш муж? – спросил Флетч, избегая глагола «был», хотя и понимал, что прошедшее время куда уместнее настоящего.

Женщина, сидевшая на складном стуле, кивнула.

– Я – Мардж Питерман.

Флетч нашел два складных стула и поставил оба в тени трейлера на автостоянке. Усадив в один Мардж, он слетал в столовую и принес две чашки кофе, одну – черного, вторую – с сахаром и сливками. Предложил ей обе. Она выбрала черный. Вторую чашку Флетч осторожно поставил на песок у ее ног, а сам сел на другой стул.

На площадку в Бонита-Бич, где снимали «Безумие летней ночи», Флетч прибыл лишь полчаса тому назад. Пропуском послужило удостоверение, выданное информационным агентством «Глоубел кейбл ньюс». Охранник сказал ему, что Мокси на записи передачи «Шоу Дэна Бакли», и призвал Флетча к тишине. Он же указал Флетчу на павильон, поставленный телевизионщиками, где после съемок Дэн Бакли и его гости намеревались дать небольшую пресс-конференцию.

В павильоне он нашел одинокую женщину, лицезревшую изображение своего мужа на телеэкране.

Теперь они сидели за трейлером в дальнем углу автостоянки.

Она выпила кофе и начала разламывать пластиковую чашку на кусочки. Последние падали ей на колени и на песок, словно крошки от печенья.

– Когда они собираются сказать мне, что же случилось? – спросила женщина.

Флетч не держал ее силком. Она могла бы все выяснить сама, но не двигалась с места. По существу она все видела своими глазами, но, сидя за трейлером, еще могла надеяться на лучшее.

– Дышите глубже, – посоветовал ей Флетч. Она вздохнула, из груди вырвалось рыдание. Первой прибыла машина «скорой помощи». Поблескивая синими «маячками», подъехала к съемочной площадке. За ними последовала патрульная машина с включенной сиреной, но без особой спешки. Кто-то из местных полицейских находился на съемках постоянно. Еще две патрульные машины остановились на автостоянке в визге тормозов. Вероятно, водители полагали, что их мастерство фиксируется камерами. С переднего сидения одной из них, вышла одетая в форму женщина средних лет.

– Если они повезут Стива в больницу, я хочу поехать с ним, – разлепила губы Мардж.

Флетч кивнул. Машина «скорой помощи» все еще стояла на берегу и не спешила забирать пациента.

– Я хочу поехать с ним в машине «скорой помощи».

Флетч вновь кивнул.

Съемочная группа, телевизионщики, журналисты, все сгрудились у съемочной площадки «Шоу». Потом некоторые начали расходиться. Опустив голову, бледные, молчаливые.

Флетч слышал лишь рокот прибоя, да щебетание птиц в пальмовой роще. Мгновение спустя все заглушил рев самолета, только что взлетевшего из аэропорта Форт-Майерса.

Молодая женщина в шортах, легкой блузке и сандалиях появилась из-за трейлера и замерла. Оглянулась, не зная, что делать дальше, ожидая подмогу. К ней присоединился мужчина с толстым животом, обтянутым темно-синей футболкой, с темными курчавыми волосами, с фотометром на груди. И он уставился в спину Мардж. К ним подошел молодой полисмен, сдвинул шляпу с потного лба, посмотрел на дорогу в надежде найти там транспортную пробку. Еще двое мужчин встали рядом.

Из-за трейлера вышел Дэн Бакли. Окинул взглядом собравшуюся толпу, замялся, но потом медленно двинулся к Мардж Питерман, положил руку ей на плечо.

Она подняла голову.

– Дэн...

Флетч встал, освобождая Бакли свой стул.

– Миссис Питерман... Мардж, не так ли?

– Да.

– Мардж, – Бакли наклонился вперед, уперевшись локтями в колени. – Похоже, что ваш муж... Похоже, что Стив мертв. Я очень сожалею, но...

Лицо Бакли осталось таким же дружелюбным, как и на съемочной площадке. Разве что чуть погрустнело. Флетч не сомневался, что ему никогда бы не удалось сохранить столь профессиональное выражение лица, сообщая кому-либо такие грустные новости. Лицо Бакли говорило всем и вся, что при любых обстоятельствах, что бы там ни произошло, жизнь будет продолжаться, его программа вновь выйдет в эфир, а люди не разучатся смеяться.

Мардж Питерман всматривалась в глаза Бакли.

– Что значит, «похоже»? – ее подбородок задрожал. – Как это понимать, «похоже, он умер»?

Бакли сжал ее руки в своих ладонях.

– Он умер. Стив умер, Мардж.

По ее щекам потекли слезы. Она вырвала руки, закрыла ими лицо.

– Что произошло? – прошептала она. – Что произошло со Стивом?

Бакли глянул на Флетча. Откинулся на спинку стула. Взгляд его переместился на толстый кабель, чуть присыпанный песком. На вопрос он не ответил.

Молодая женщина в шортах подошла к Мардж, положида руки ей на плечи.

– Пойдемте.

Мардж поднялась. Шагнула вперед. Мужчина в синей футболке взял ее под руку. Вместе с молодой женщиной повел за трейлер.

– Что случилось? – спросил Флетч.

Бакли взглянул на него, словно увидел в первый раз.

– А кто вы такой? – Флетч был в холщевых шортах, белой тенниске, босиком. – Посол Бермудских островов?

– Иногда я приношу людям кофе, – ответил Флетч.

Бакли оглядел рассыпанные по песку остатки пластиковой чашки.

– Его зарезали, – он покачал головой. – Всадили нож в спину. Прямо на съемочной площадке. Перед камерой.

– Он даже не дернулся, – отметил Флетч.

Теперь Бакли разглядывал пальцы своей руки.

– Такое просто невозможно. Абсолютно невозможно.

– Но его убили, так?

Бакли вскинул голову.

– Принесите мне кофе. Черный, без сахара.

– Черный, без сахара, – повторил Флетч. Направился к столовой, обогнул ее, вышел из ворот, сел за руль взятой напрокат машины и уехал.

Глава 3

Сначала Флетч позвонил в Вашингтон, округ Колумбия, в редакцию «Глоубел кейбл ньюс». Его достаточно быстро соединили с дежурным редактором. Всякий раз, начиная от коммутатора и кончая секретаршей редактора, он слышал стандартное: «Да, сэр, мистер Флетчер».

Некоторое время тому назад Флетч вложил приличную сумму в акции «Глоубел кейбл ньюс». Десятью днями раньше прошелся по их редакции и студии в Вашингтоне.

Рассказал всем, что он журналист и, возможно, время от времени будет предлагать им свои материалы.

– Да, сэр, мистер Флетчер, – взял трубку дежурный редактор.

Флетч стоял босиком на припорошенных песком каменных плитах широкой веранды мини-маркета. Когда он работал журналистом, никому из вышестоящих сотрудников редакции и в голову не приходило обращаться к нему «сэр». Они называли его иначе. Он, конечно, знал, что могущество свободной прессы зиждется на власти доллара. Но никогда не ощущал, а что же это такое – власть доллара. Ощущение ему понравилось, а потому, говорил себе Флетч, он должен работать и работать, чтобы не искушать им ни себя, ни кого бы то ни было. Босоногого мальчишку с румянцем на щеках должны слушать, потому что он добыл интересный материал, а не потому, что ему принадлежит несколько акций компании.

– Сэр? Простите, с кем я говорю?

– Джим Феннелли, мистер Флетчер. Мы встречались на прошлой неделе, когда вы заезжали к нам. Помните лысого мужчину с большими бакенбардами?

– О, да. Ярый поклонник жевательной резинки.

– Он самый. Чего только не сделаешь, чтобы ублажить дантиста.

– Вы смотрите «Шоу Дэна Бакли»?

– Случается и такое. А вот моя теща от него без ума. Мечтает выйти за него замуж.

– Сегодня они записывали очередную передачу в Бонита-Бич. На съемочной площадке фильма «Безумие летней ночи».

– Отличное выбрали местечко. Штат Флорида, Просперо'c Айленд.

Флетч не переставал удивляться, сколько никому не нужной информации гнездится в головах журналистов.

– Правильно я вас понял? – добавил Феннелли, обеспокоенный затянувшейся паузой.

– Конечно, конечно. Перед камерой сидели Бакли, Мокси Муни и ее менеджер, Стив Питерман.

– И что? Мистер Флетчер, вас интересует чья-то реклама. Вы вложили деньги в этот фильм? Любой сюжет с Мокси Муни пойдет на ура, она великолепно смотрится. А где этот Бонита-Бич? К северу от Неаполя?

– Да. И чуть южнее Форт-Майерса. Зовите меня Флетч. Мне так привычнее.

– Путь неблизкий. Нам придется посылать людей из Майами. У держателей акций подобные экспедиции обычно не вызывают восторга. Они хотели бы свести наши расходы к минимуму.

– Пошлите людей из Майами. Стива Питермана убили.

– Кого?

– Питермана. Стива Питермана.

– Да кто он такой?

– Менеджер, приятель Мокси Муни. Продюсер «Безумия летней ночи».

– И что? Его же никто не знает.

– Вы, похоже, никак не поймете, в чем суть.

– Мой папаша живет в Неаполе. Ему там нравится.

– Его убили ударом ножа во время записи передачи «Шоу Дэна Бакли». Прямо на съемочной площадке. При включенной камере.

На другом конце провода помолчали.

– Да, это интересно. Вы хотите сказать, что полиция еще не назвала убийцу? Придется подождать, пока они проявят пленки. Час-другой, и тайное станет явным. Материал, впрочем, неплохой.

– Человека убили перед камерой.

– Но во время записи, а не в прямом эфире. Разумеется, мы об этом сообщим.

– В убийстве подозреваются Мокси Муни и Дэн Бакли. Только они могли пырнуть Питермана ножом.

Вновь Феннелли надолго замолчал. Вероятно, размышляя, как подать эту сенсационную новость.

Мини-маркет располагался в нескольких десятках метров от единственной дороги, ведущей к съемочной площадке. Пока Флетч разговаривал по телефону, несколько автомобилей и фургонов, которые он видел на автостоянке, проследовали мимо. Когда он уезжал сам, полиция через громкоговорители приказывала всем, кто находится на съемочной площадке, отметиться в местном полицейском участке. Так как посторонних там не было, не представляло труда установить личности всех присутствующих. А уж среди них предстояло вычислить убийцу.

– Когда это случилось? – спросил Феннелли.

– Двадцать три минуты четвертого.

– Можем мы с этим немедленно выйти в эфир?

– Я думаю, по радио уже передали сообщение Эй-пи[87].

– Что у нас есть такого, чего они не знают?

– Простите?

– Как нам подать этот материал под новым углом? Удивить нашего зрителя.

Мимо проехал белый «линкольн континенталь» с Мокси на переднем сидении. Кто сидел на заднем, Флетч не разглядел.

– Понятно. Один из главных подозреваемых намерен скрыться с места преступления.

– Правда? Кто именно?

– Мокси Муни.

Затем Флетч позвонил на коневодческую ферму «Пять тузов», что находилась около Окалы, в штате Флорида.

– Мне Теда Стилла, – попросил он снявшего трубку. – Скажите ему, что звонит Флетчер.

Ждать пришлось долго. Перед его мысленным взором возникла территория ранчо. Хозяйский дом, бассейн, два коттеджа для гостей, конюшни, круг для лошадей, кладовая, где хранилась упряжь. В такое время дня, решил Флетч, Тед, скорее всего, в кладовой, пьет пиво с Фриззлевитом, старшим тренером, обсуждая новые медицинские препараты или стратегию предстоящих скачек.

Ни дуновения ветерка не чувствовалось на крыльце мини-маркета. Солнце никак не могло пробиться сквозь серые облака.

– Да, сэр, Флетч, – загремел в трубке голос Теда. – Желаете заглянуть к нам?

– Хотел спросить, пользуетесь ли вы сейчас вашим домом в Ки-Уэст[88]?

– С какой стати? Я же живу на ранчо.

– Так я могу провести там день-другой?

– Нет.

– О! Премного благодарен.

– О чем, собственно, речь?

– Хочу отдохнуть от мирской суеты.

– Какой суеты? Вы и так постоянно отдыхаете. Где вы сейчас?

– На юго-западе Флориды.

– Хотите заехать в Ки-Уэст?

– Да.

– Вы без труда найдете там хороший отель.

– Не нужен мне отель. Терпеть не могу, когда меня будят охочие до работы горничные.

– Зато вам не придется самому застилать кровать. В отеле приготовят и завтрак.

– Мне необходимы эм и пи.

– То есть мир и покой?

– Совершенно верно.

– А мне нужны девять тысяч долларов, которые вы задолжали за корм для лошадей.

– Так много?

– Лошади, которых мы готовим для вас в «Пяти тузах», должны есть, знаете ли. Нельзя готовить к скачкам голодную лошадь. Она, как и все мы, должна регулярно получать витамины. Вам это известно?

– Деньги вы получите утром. Так я могу снять ваш дом?

– Месячная аренда дома обойдется вам в двенадцать тысяч.

– Двенадцать тысяч чего?

– Двенадцать тысяч долларов.

– Двенадцать – та самая цифра, что идет за одиннадцатью, но предваряет тринадцать?

– Да, да, именно о ней и речь. Вы хорошо разбираетесь в цифрах, Флетч, если только не возникает необходимость написать их на чеке для оплаты кормов.

– Вы разрешали мне остановиться в Голубом доме бесплатно, когда старались продать мне скаковых лошадей, которым не под силу обогнать пешехода.

– Что значит, «не под силу обогнать пешехода»? На прошлой неделе ваша лошадь пришла первой.

– Правда?

– Быстрый Демон выиграл четвертый забег в Хайли. Жаль, что вы не присутствовали при этом.

– И каков приз?

– Сейчас скажу. Г-м-м... Ваша доля двести семьдесят долларов.

– Чувствуется, забег вызвал немалый интерес.

– Действительно, в нем участвовали молодые лошади. И фаворита сняли с соревнования.

– А Быстрый Демон не подкачал.

– Во всяком случае, оказался быстрее пяти других лошадей.

– И финишировал под бурные овации многочисленных зрителей?

– Флетч, чьи-то лошади должны проигрывать.

– Но почему именно мои?

– Полагаю, они чувствуют, как вам не хочется оплачивать счета за их кормежку. Лошади далеко не глупы, знаете ли. Скаковая лошадь, что женщина. Вы портите их улыбкой.

– Ладно. Кормите лошадей. Но, черт побери, Тед, убедитесь, что они подкованы, прежде чем выставлять их на скачки.

– Подковы мы проверяем, будьте уверены.

– Понятно. Теперь о Голубом доме...

– Нет.

– Мне он нужен на несколько дней.

– Двенадцать тысяч долларов. Я не собираюсь сдавать его на несколько дней. Не окупится даже стирка постельного белья.

– Вы часто сдаете его за такую цену?

– Нет. Первый раз.

– Послушайте, Тед...

– Я никогда не сдавал его раньше. И не хочу сдавать. Я назначил цену лишь потому, что вы обратились ко мне с такой просьбой. Не могу отказать другу.

– Ладно. Как друг, я соглашаюсь на вашу цену.

– Соглашаетесь?

– Да.

– Вот уж этого я от вас не ожидал.

– Проследите, чтобы кровати застелили чистыми простынями.

– Получается, что вы задолжали мне двадцать одну тысячу долларов.

– И что? Недели выпадают разные. То тратишь много, то мало.

– Когда я получу деньги?

– Утром. Четвертаками и десятицентовиками,

– К деньгам у вас почтения нет. Такое я замечал за вами и раньше, Флетч.

– Деньги незаменимы, когда возникает потребность высморкаться.

– Может, я загляну к вам, пока вы будете в Ки-Уэст. Я тут присмотрел пару скаковых лошадей. Есть о чем поговорить.

– Только не рассчитывайте на комнату в вашем доме, Тед. Боюсь, такой цены вам не потянуть.

– Пустяки, сниму номер в отеле. Я позвоню Лопесам. Они откроют вам дом. Вы приедете туда к вечеру?

– Да.

– Я скажу Лопесам, что вы не скупитесь на чаевые.

– Скажите. А Быстрому Демону пожелайте от меня хорошего аппетита.

Чтобы позвонить в третий раз, Флетчу не понадобилась кредитная карточка. Ибо он набрал номер аэропорта Форт-Майерса.

Мужчина, с которым разговаривал Флетч, трижды повторил, что Флетч заказывает рейс только в одну сторону, из Форт-Майерса в Ки-Уэст, без промежуточных посадок. Последнее, «без промежуточных посадок», прозвучало из уст мужчины угрожающе.

– Наркотиков на борту не будет, – заверил мужчину Флетч. – Можете не беспокоиться.

Открыв дверь, Флетч вошел в мини-маркет. За кассовым аппаратом сидела кубинка. На улыбку Флетча она не ответила, но произнесла назидательным тоном, без тени акцента: «Добрый день. В магазин надо входить в обуви».

– Подскажите мне, как добраться до полицейского участка, – попросил ее Флетч.

– Что-нибудь случилось? – кубинка озабоченно огляделась. – У вас неприятности?

Улыбка Флетча стала шире.

– Ну, разумеется.

Глава 4

Вестибюль полицейского участка напоминал автобусную остановку, где собрались отъезжающие в летний лагерь. Повсюду киношники и телевизионщики, в шортах, джинсах, теннисках, футболках, блузках, сандалиях, башмаках, теннисных туфлях, солнцезащитных очках, широкополых шляпах. Кожаные или пластиковые сумки, набитые необходимой для работы аппаратурой, свешивались с плеч или лежали у ног. Флетч надел мокасины прежде, чем войти в полицейский участок.

Местные журналисты – двое при галстуках – кучкой стояли посередине вестибюля, с микрофонами и переносными видеокамерами.

Флетч привалился к косяку входной двери.

Киношники и телевизионщики сторонились друг друга, хотя и не выказывали взаимной вражды. Они занимались разными видами деятельности, пусть и в одной сфере, а потому полагали себя членами двух конфессий на каком-то религиозном конгрессе. Братья по вере, молились они у своих алтарей.

Некоторые с любопытством посмотрели на Флетча, но ни одна из групп не признала его своим. Никто, однако, не собирался обращать Флетча в свою веру.

Увидел он в вестибюле и знакомые лица. Эдит Хоуэлл, она нынче играла пожилых женщин, матерей. Джона Хойта, тому давали сейчас роли отцов, бизнесменов, адвокатов, шерифов. Джона Мида, тот всегда изображал какого-нибудь мужлана, если тому находилось место в сценарии. Джерри Литтлфорд, исполнитель главной мужской роли, сидел на скамье у стены, в белых брюках и черной, обтягивающей торс, тенниске. Как хорошо спроектированный гоночный автомобиль, он и в неподвижности производил впечатление, что несется со скоростью триста километров в час. Казалось, ветер обдувает его мускулистую фигуру. Черная кожа буквально пульсировала от переполняющей его энергии. Темные глаза вбирали в себя весь вестибюль, замечая все, не упуская ни единой мелочи. Девушка в блузке, что увела от трейлера Мардж Питерман, сидела рядом с ним и грызла ноготь, уперевшись спиной в стену. Обратил внимание Флетч и на низкорослого, тощего мужчину с обветренным лицом, в шортах, чуть длиннее, чем у остальных. Ранее Флетч его не видел. А теперь заметил лишь потому, что и он, похоже, не принадлежал ни к одной из групп.

Конторка дежурного располагалась слева. У противоположной стены, между двух коричневых дверей, стоял столик секретаря. На одной двери висела табличка «НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ», на второй – «СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ».

Едва дверь с табличкой «СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ» начала открываться, видеокамеры взлетели на плечи, вспыхнули «юпитеры». Два журналиста в галстуках выступили вперед, держа перед собой микрофоны, словно священники, собравшиеся благословлять верующих. Остальные репортеры потянулись за ними.

Мокси Муни вышла не с гордо поднятой головой, но и не уставившись в пол. Смотрела она прямо перед собой, на всех вместе и ни на кого в отдельности. Переступила через порог и направилась к выходу. Грустная, озабоченная, никого не замечающая, несмотря на яркий свет и шум.

Где протискиваясь бочком, а где поработав локтями, Флетч пробился в первые ряды репортеров. Те вежливо мурлыкали: «Как вы себя чувствуете? Будут ли продолжены съемки „Безумия летней ночи?“

Вопрос Флетча прозвучал резко и громко, как пистолетный выстрел.

– Мисс Муни... вы убили Стивена Питермана?

Репортеры разом повернулись к нему, кто-то даже ахнул.

Мокси Муни вскинула на него сразу сузившиеся карие глаза.

– Вы убили Стивена Питермана? – повторил Флетч.

– Как тебя зовут, умник? – спросила она, сверля его взглядом.

– Флетчер, – ответил Флетч. И тут же добавил. – Вы можете звать меня Флетч. Если возникнет нужда обратиться ко мне.

Другие репортеры цокали языком и качали головой, выражая негодование наглостью коллеги.

А Мокси повернулась к камерам и ответила четко и ясно, глядя в объектив: «Я не убивала Стива Питермана».

Репортеры вновь забросали ее сочувственными вопросами: «Давно вы знакомы со Стивом Питерманом? У вас сложились близкие отношения?»

Вновь голос Флетча перекрыл всех.

– Мисс Муни... Стив Питерман был вашим любовником?

На этот раз, когда она посмотрела на Флетча, лицо ее перекосило от отвращения.

– Нет, он не был моим любовником.

– Что же вас с ним связывало? – не унимался Флетч.

– Сугубо деловые отношения. Он был моим менеджером. Вел все мои дела. Участвовал в работе над этим фильмом, – глаза ее закрылись, она глубоко вздохнула. – И он был моим другом.

Флетч подумал, что ему придется нелегко, выбираясь из толпы, когда на его плечо легла чья-то рука.

Он обернулся.

Низкорослый мужчина недобро смотрел на него.

– Не видел вас раньше. Кто вы?

– Ай-эм Флетчер[89]. «Глоубел кейбл ньюс».

– Из столицы, значит? Национальное информационное агентство, так?

– Вы уловили самую суть.

Из-за спины донесся вопрос: «Как вы думаете, связано ли убийство Питермана со случившейся ранее автомобильной аварией?»

Ответа Мокси Флетч не расслышал.

– Послушайте меня, мистер, – продолжал низкорослый репортер, – у нас так с людьми себя не ведут.

– Как, так?

– Эта молодая дама, – рука репортера с зажатой в ней диктофоном метнулась в сторону Мокси, – только что потеряла близкого друга. Вы это понимаете? И задавать ей те вопросы, что задали вы, просто неприлично.

– Откуда вы? – спросил уже Флетч. – Из ежемесячного журнала девочек-скаутов?

– Из Сент-Питерсберга[90].

– Послушайте, господин хороший...

– Незачем мне вас слушать, – указательный палец репортера уперся в грудь Флетча. – Отстаньте от мисс Муни и забудьте об этой истории, а не то вам крепко достанется.

«Мисс Муни, вы верите, что есть люди, которые хотели бы помешать съемке этого фильма?», – донесся до него очередной вопрос.

Ответа Мокси он вновь не расслышал.

– С вашей стороны высказывать такое предложение просто неприлично, – ответил он низкорослому репортеру.

– Не стоит вам насмехаться над нами, мистер. Вы работаете на Юге, так что следите за своими манерами... слышите меня?

– В нашем деле, – назидательно ответил он низкорослому репортеру, – нет такого понятия, как не тот вопрос. Есть лишь не те ответы.

Выходя из вестибюля, Флетч услышал вопрос низкорослого: «Мисс Муни, вы когда-нибудь получали письма с угрозами?»

– Привет, – Мокси села на переднее сидение «линкольн-континенталя» и захлопнула за собой дверцу.

– Привет, – ответил с заднего сидения Флетч. Она не провела с прессой больше времени, чем он ожидал от нее. Кондиционер не работал, а потому в салоне было жарко, несмотря на обложные облака.

– Почему вы садитесь на переднее сидение? – спросил Флетч.

– Я – звезда-демократка.

У машины уже толпились зеваки, заглядывая в окна.

– Вы верите в Равенство?

– И Равенство верит в меня. Я исполняю свой долг. Она сидела в пол-оборота, положив загорелую руку на подголовник.

– Я могу звать вас Флетч?

– Когда возникает нужда обратиться ко мне.

– Какое забавное имя. С чем оно только не рифмуется.

– Да, – проворковал Флетч. – К примеру, с Канеллони. Челюсть, каска, шахматы, трафарет, Пешков, модуль, Гог и Магог.

– Вы знаете и другие слова?

– Ну, разумеется.

– Благодарю за то, что вы сегодня сделали, – Мокси улыбнулась. – Вырвали зубы у репортеров. Тех, кто был, и тех, кто только едет сюда.

– Я подумал, что вы должны четко и ясно определить свою позицию.

– Я определила?

– Несомненно.

– Стив Питерман был моим другом, – повторила Мокси, чуть дрожащим, словно от сдерживаемых рыданий голосом. – Мерзавец. Я могла бы убить его.

– Будь уверена, вскорости кое-кто придет к такому же выводу. – У машины, рядом с окном Флетча, стояла толстуха в цветастом платье. – Мокси, они должны найти убийцу буквально в несколько часов.

– Почему так? – удивилась она.

– Стива не застрелили. Из винтовки с оптическим прицелом. Его зарезали. У всех на глазах.

– Как он мечтал попасть в «Шоу Дэна Бакли», – вздохнула Мокси.

– Везде были камеры, операторы телепередачи, местные журналисты, снимающие все и вся, движущееся и недвижущееся.

– Тот, кто решился на такое, – смельчак.

– И съемочную площадку охраняли столь бдительно, что полиции известны имена и фамилии всех, кто находился на ее территории, и причины, приведшие их туда.

– Хорошо, – кивнула Мокси. – Будем считать, что убийца уже найден.

– Слушай, а может не удался один из грандиозных рекламных проектов, что вынашивал Питерман? Может, он хотел, чтобы нож попал не в него, а упал на сцену, или что-то в этом роде?

– Ты, должно быть шутишь. Риск – это не для Стива. Он бы не подошел к горящему детскому дому из боязни испачкать брюки.

– Эй!

– Что?

– Хватит прикидываться, что тебе все нипочем.

Мокси всмотрелась в его лицо.

– Что я, по-твоему, делаю? Защищаю себя?

– Похоже на то. Не каждый день рядом с тобой ударом ножа убивают человека. Причем хорошо знакомого, играющего важную роль в твоей жизни.

– Не каждый, – согласилась Мокси. – Со Стивом у меня возникли серьезные проблемы, Флетч. Потому-то я и попросила тебя приехать. Я хотела с кем-нибудь посоветоваться. Мне стало трудно поддерживать с ним приятельские отношения.

– Трения между друзьями не обязательно разрешать убийством.

– Что?

– Так. ерунда. Ты же из породы борцов, Мокси. Женщина-вамп.

– Да.

– Ты это знаешь?

– Естественно.

– Одно время вы со Стивом были очень близки.

– Стив просто использовал меня в своих целях, – ответила она. – Где Мардж? С ней все в порядке?

Флетч пожал плечами.

– Полагаю, о ней позаботятся.

– Ее допросили первой. В патрульной машине. На пляже.

– Понятно, Стив и Мардж любили друг друга?

– Если Стив кого и любил, так своего банкира.

– Я просто подумал о Мардж.

– Это хорошо, – кивнула Мокси. – Стив о ней никогда не думал.

Говорила она тихо, опустив голову. Кожа под сильным загаром побледнела. Похоже, она наконец осознала, что произошло несколько часов тому назад.

– Ф-фу. Наверное, я сама не своя. Я привыкла, что люди умирают на сцене или перед камерой. Ты меня понимаешь? Отсюда и такая неадекватная реакция.

– Я понимаю.

– Стив и впрямь умер? – Мокси отвернулась.

– Стив мертв. – Флетч лизнул ее в шею.

– До встречи, Мокси, – он открыл дверцу. – Пообедаем вместе. В восемь часов тебя устроит?

– В «Ла Плайя».

Он уже вылез из машины, когда Мокси повернулась к нему.

– Флетч?

– Что? – он всунулся в салон.

Щеки Мокси блестели от слез.

– Найди Фредди, пожалуйста.

– Фредди? Он здесь?

– Да.

– О, Боже.

– В эти дни он изображает заботливого отца, а может решил жить за мой счет. Не знаю.

– А я тем более.

– Его нельзя оставлять без присмотра. Особенно теперь. После этого убийства.

– Он пьет?

– Как будто ты не знаешь?

На коврике у заднего сидения «линкольна» белел песок.

– Я подозреваю, что все эти извилины в его мозгу залило алкоголем. Это и не удивительно. Столько лет не отрываться от бутылки.

Перед мысленным взором Флетча пронеслась череда образов: Фредерик Муни на сцене, в фильмах... Ричард III, король Лир, Фальстаф, капитан Блай, комик в пузырящихся на коленях брюках, ковбой, ставший политиком...

– Он был одним из лучших. Даже, когда пил.

– Это уже достояние истории, – вынесла вердикт Мокси.

– И где мне его искать?

– В каком-нибудь из баров Бонита-Бич. Утром он приехал туда с нами. Фредди не любит далеко ходить.

Флетч хохотнул.

– Да и зачем. Один бар не слишком отличается от другого.

– Жду тебя в восемь. Спасибо, Флетч. Возвращаясь в полицейский участок, Флетч заметил огромные черные тучи, наползающие с северо-запада.

Глава 5

– Ну, хорошо, – обратился Флетч к секретарю, что сидела за столом между дверьми с табличками «НАЧАЛЬНИК ПОЛИЦИИ» и «СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ». – Я поговорю с тем, кто ведет расследование.

Женщина в легкой желтой блузе глянула на него так, словно он свалился с Луны. В вестибюле еще толпились киношники с телевизионщиками.

– Вас вызывали?

– Нет, но я готов рассказать все, что знаю.

Дверь следственного отдела открылась, и из нее вышел Дэн Бакли, судя по внешнему виду, выжатый, как лимон. Журналисты тут же устремились к нему. Даже без улыбки, лицо его источало дружелюбие.

Низкорослый репортер сурово глянул на Флетча и нарочито встал между ним и Бакли.

– Вы собираетесь показать эту пленку по телевидению? – последовал первый вопрос.

– Нет, нет, – покачал головой Бакли. – Все отенятые материалы мы передали полиции. Мы будем всеми силами помогать следствию. Такая трагедия.

Женщина средних лет с пышными каштановыми волосами вышла следом за Бакли. Форма сидела на ней, как влитая. Полицейская бляха покоилась на левой груди. В руке она держала несколько листков с отпечатанным текстом. Она хотела что-то сказать секретарю, но Флетч опередил ее.

– Я – следующий.

И прочитал в ее взгляде, что и она подумала: «Не свалился ли он с Луны?»

– Флетчер, – представился он. Женщина просмотрела листок, лежащий сверху, второй, третий.

– Дорогой, в списке вы последний.

Флетч широко улыбнулся.

– Держу пари, вы мечтали дойти до конца списка. Улыбнулась и женщина.

– Заходите.

– Я – начальник бюро детективов, Роз Начман, – представилась она, проходя за стол.

Флетч закрыл за собой дверь.

Усаживаясь, она заглянула в окошечко кассетного магнитофона, чтобы посмотреть, много ли осталось пленки.

– Садитесь, садитесь.

Флетч не заставил просить себя дважды.

– Почему бы мне просто не сделать заявление? Это сэкономит нам массу времени. А вам не придется задавать лишних вопросов.

Она пожала плечами.

– Валяйте, – и одновременно нажала кнопки «Пуск» и «Запись».

– Меня зовут Ай-эм Флетчер...

Начальник бюро детективов Роз Начман поочередно оглядела мокасины Флетча, его ноги, шорты, тенниску, руки, плечи, шею, лицо. Улыбка ее являла собой ангельское терпение. Она готовилась услышать длинную сказку про добрых волшебниц и злых колдуний.

– Я прибыл на съемочную площадку фильма «Безумие летней ночи» в Бонита-Бич пять минут четвертого. У въездных ворот показал охраннику удостоверение, выданное мне «Глоубел кейбл ньюс». Охранник предупредил меня, что запись закончится около четырех часов. Он направил меня в павильон с баром. Сказал, что после окончания записи телевизионщики планируют небольшой банкет для прессы.

Я сразу пошел к павильону. Там был лишь один человек – женщина, как потом выяснилось, жена убитого. Мардж Питерман. Она смотрела по монитору запись программы. Я мог видеть, хоть и не очень отчетливо, площадку, на которой шла съемка «Шоу Дэна Бакли». Я мог видеть и экран монитора. Но не смотрел ни на площадку, ни на экран. В баре я налил себе бокал апельсинового сока. О происшедшем я узнал лишь по вскрику Мардж: «Что случилось со Стивом?»

Я подошел к монитору и увидел, что этот Питерман сидит в странной позе. И стоял за спиной миссис Питерман. И увидел струйку крови, текущую из уголка рта Питермана. Часы показывали двадцать три минуты четвертого.

Я увел миссис Питерман из павильона. Усадил ее на стул в дальнем конце автостоянки, принес кофе, посидел с ней до трех пятидесяти трех, пока не подошли другие люди, в том числе и Дэн Бакли. Они сообщили Мардж о случившемся и взяли на себя дальнейшую заботу о ней.

Конец заявления.

– Вы – репортер, – промурлыкала Роз Начман. – Четкость, сжатость, ничего лишнего. Точное время. Жаль, что вы не упомянули привидение, которое на ваших глазах пересекло съемочную площадку, по ходу вонзив нож в шею Питермана.

– Что?

– А теперь мистер Флетчер, несмотря на ваше подробное, и, я не сомневаюсь, полностью соответствующее действительности заявление, вы позволите задать вам несколько вопросов?

– Разумеется.

– Вот и хорошо. Время вы указали точно?

– Я – репортер. Если что-то происходит, я первым делом смотрю на часы.

– Зачем вы приехали на съемочную площадку?

– Повидаться с Мокси Муни.

– По заданию редакции?

– В последнее время задания я задаю себе сам.

– По вашему внешнему виду не скажешь, что вы – главный редактор.

– Главный редактор – это недосягаемая вершина. С ним никогда не сравняться ни выдающимся спортсменам, ни руководителям государств, ни репортерам, ни начальникам бюро детективов...

– Вы сказали, что кроме вас и миссис Питерман в павильоне никого не было. Даже бармена?

– Увы. Мы были одни.

– Миссис Питерман знала о вашем присутствии?

– Боюсь, что нет. Я был босиком. Меня предупредили, что шуметь во время съемки нельзя. Она же неотрывно смотрела на экран...

– Если она не знала о том, что вы рядом, к кому она обращалась, говоря: «Что случилось со Стивом?» – или что-то еще.

– Она сказала: «Что случилось со Стивом?» – стоял на своем Флетч.

– Извините. Я привыкла иметь дело с... не столь профессиональными свидетелями.

– Я думаю, миссис Питерман говорила сама с собой. По тону я понял, что она испугана, встревожена. Потому и подошел, чтобы посмотреть, что тому причина.

– Ранее вы никогда не видели Марджори Питерман?

– Никогда.

– Что она говорила, пока вы уводили ее из павильона, приносили ей кофе, сидели с ней?

– Практически, ничего. Разве что спрашивала: «Почему никто не придет и не скажет мне, что же произошло?» Нет, она сказала, что хочет поехать со Стивом в машине «скорой помощи».

– То есть она знала, что ее муж ранен?

Флетч помялся.

– Полагаю, в сердце своем она знала, что он мертв. На экране монитора он выглядел мертвым.

– Она что-нибудь говорила, из чего напрашивался вывод, что она знает о насильственной смерти ее мужа? О том, что его убили?

Флетч задумался.

– Нет, не думаю. Вы уже слышали все, что она сказала.

– Не думаете?

– Знаю. Я знаю, что больше она ничего не говорила, Флетч закинул ногу на ногу, мокасин чуть не слетел на пол. – За исключением того, что назвала мне свои имя и фамилию. Мардж Питерман.

– Отвечая на вопрос?

– Я спросил, жена ли она Питермана.

– Вы видели практически то же, что и Марджори Питерман, мистер Флетчер. Какие мысли возникли у вас в тот миг?

– Я старался понять, что с ним стряслось. Подумал о внутреннем кровотечении. Искал объяснение льющейся изо рта крови.

– То есть об убийстве вы не думали?

– Нет, конечно. Этого сукиного сына снимали на пленку. Выстрела я не слышал. Да мог ли я подумать о том, что кто-то решится всадить нож с спину человека при трех направленных на него включенных камерах?

– Логично, мистер Флетчер. Потому-то мы и сидим сейчас в этом кабинете. Итак, вы никогда не видели Марджори Питерман. А Стивена Питермана вы знали?

– Ага, – Флетч почувствовал, что краснеет. – Вы спрашиваете об этом, потому что я назвал этого сукиного сына сукиным сыном?

– Да, – кивнула Начман. – Из этого следует, что вы составили определенное мнение об убитом, зная его лично.

– Мы действительно встречались.

– Где? Когда? – она улыбнулась. – Вы же большой поклонник конкретики, господин репортер.

– Примерно девять месяцев тому назад он провел три дня – пятницу плюс уик-энд – в моем доме в Италии. В Канья.

– Италии? Вы итальянец?

– Я – гражданин Соединенных Штатов. По возрасту уже могу голосовать.

– Эти шорты вы купили в Италии?

Флетч посмотрел на свои шорты, вытащил руки из карманов.

– В них удобные карманы. Можно носить книги, блокноты, сэндвичи...

– Или нож, – добавила Роз Начман. – В одежде, которую обычно носят киношники, не спрячешь и вульгарной мыслишки. Так вы расскажете мне, почему Питерман навестил вас в Италии?

– Конечно.

– Но сначала скажите, почему у вас в Италии дом? Я хочу сказать, что вы – молодой, пробивающий себе путь репортер, пусть и, осознающий, что краткость – сестра таланта... Канья – на итальянской Ривьере, так?

– У меня завелись лишние деньги.

– Как хорошо родиться богатым.

– Наверное, хорошо, – согласился Флетч. – Мне, правда, не довелось.

Она ждала продолжения, но Флетч предпочел промолчать[91].

– А теперь я хотела бы знать, почему Питерман навестил вас в вашем итальянском дворце.

– Он путешествовал с Мокси Муни. Она участвовала в рекламной компании, проводимой в Европе. И заехала ко мне. На мою маленькую виллу. Он ее сопровождал.

Ее брови приподнялись.

– Да? Так вы и раньше знали Мокси Муни?

– Я знаю ее всю жизнь. Мы вместе учились в школе.

– Ничего себе, никому неизвестный репортер, – Начман покачала головой, – развлекает кинозвезд и их менеджеров в своем итальянском поместье. Обязательно расскажу о вас местным журналистам. У них нет денег даже на то, чтобы ходить в кино два раза в неделю. Наверное, вы лучше их умеете составлять предложения.

– Не делайте этого. Они и так меня не любят.

– Вернемся к тому уик-энду на вашей «маленькой вилле» в Италии. Кто с кем спал?

– Что за нескромный вопрос?

– Тем не менее, отвечать вам придется. Мокси Муни и Стив Питерман сожительствовали?

– Нет.

– Вы, похоже, намерены отвечать только на конкретные вопросы?

– Разумеется.

– Вы и мисс Муни спали вместе?

– Конечно.

– Что значит, «конечно»? Вы с мисс Муни – любовники?

– Время от времени.

– Время от времени, – повторила Роз Начман, уперлась локтем в стол, обхватила пальцами подбородок. Затем тряхнула головой. – Полагаю, без ваших объяснений не обойтись.

– Не знаю, удастся ли мне.

– А вы попробуйте. Вдруг я все и пойму.

– Видите ли, – Флетч уставился в потолок, – когда мы встречаемся с Мокси, мы прикидываемся, что видим друг другу впервые. Притворяемся, что встретились первый раз.

Роз нахмурилась.

– Нет, я не вижу.

– Что ж тут поделаешь.

– Давайте попробуем еще раз.

– Все очень просто, – Флетч подарил потолку еще один взгляд. – Мы знакомы с давних пор. Можно сказать, любим друг друга. Но каждый раз при встрече мы делаем вид, что никогда ранее не встречались. Между прочим, так оно и есть. Мы действительно никогда ранее не встречались. Потому что люди сегодня совсем не те, что были вчера или днем раньше. Перемены в человеке происходят непрерывно. Новые мысли, новые впечатления. Встречая его, нельзя утверждать, что он или она были теми же на прошлой неделе. Это не так. Таковы реалии бытия.

– Понятно, – Роз Начман смерила его взглядом. – А потом вы прыгаете в постель?

– Именно так, – Флетч опустил глаза.

– Если вам хорошо друг с другом, почему вы не живете вместе?

– О, нет, – Флетч бросил взгляд на магнитофон. – Возможно, мы этого не вытерпим. Каждодневного общения.

– Потому что вы оба слишком красивы, – предположила Начман, – Внешне.

– Нет, нет. Вот Мокси – самое прекрасное существо, какое когда-либо ело хрустящий картофель.

– А она-таки его ела?

– Раз или два. Когда могла добраться до него.

– Непохоже, что она когда-нибудь брала его в рот.

– Все гораздо сложнее. Возможно, дело в том, что мы оба играем в одинаковые игры, а потому зрители из нас никудышные.

– Игры, – Начман взяла карандаш, повертела его в руке. – Хотела бы я знать, что все это значит.

– Почему у меня такое ощущение, будто я попал в кабинет классного наставника?

– Заявление, с которого началась наша беседа, мистер Флетчер, на первый взгляд, вроде бы полностью соответствует действительности, – Начман ткнула карандашом в магнитофон. – И в то же время это чистая ложь.

– Я лжец?

– Не удивительно, что вы столь богаты и можете позволить себе виллу на итальянской Ривьере.

– Заявившись в Бонита-Бич, вы прикинулись репортером, который хочет взять интервью у мисс Муни. Вы не пожелали добровольно признаться в том, что ранее знали убитого и мисс Муни... причем последнюю более чем близко. Все это элементы игры, которую вы сейчас ведете?

– Все эти, полученные от меня, сведения не имеют никакого отношения к происшедшему. Я никого не убивал.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если решающее слово останется за органами охраны правопорядка?

– Конечно, стану. Я лишь хотел сказать, что и Мардж Питерман не убивала его. Я был рядом с ней, когда Питермана убили.

– Дело в том, мистер Флетчер, что ни один из опрошенных мною свидетелей не видел ни вас, ни Мардж Питерман в промежутке от нескольких минут четвертого до четырех часов.

– Что вы хотите этим сказать?

– А я не встречала репортера, который располагал бы средствами для покупки дома на итальянской Ривьере.

– Я хорошо пишу, – заступился за себя Флетч.

– Мисс Муни ожидала вас сегодня?

– Да.

– А в какую игру играет она?

– Ни во что она не играет. А ваши попытки психоанализа...

– Давайте продолжим, – оборвала его Начман, уткнулась в свои записи.

– По крайней мере, я отвечаю на ваши вопросы.

Начман зыркнула на него.

– Вы знаете, к чему бы привело обратное?

– Конечно, – улыбнулся Флетч. – Меня бы оставили на второй год.

– Какое впечатление сложилось у вас о Стивене Питермане после того, как он провел уик-энд в вашем доме?

– Вас интересует мое мнение?

– У меня такое ощущение, что оно у вас есть.

– Вы правы.

– Поделитесь со мной.

– Он был сукиным сыном.

– Почему вы так называете его?

– Потому что вы поинтересовались моим мнением.

– Чем же не угодил вам Стивен Питерман?

– Говнюк он. Понимаете, мой дом на самом берегу. Буквально у кромки пляжа.

– По-моему, вы отклоняетесь от темы.

– Люди ходят по дому в купальниках. Во внутреннем дворике подают ужин. Спагетти, рыба, немного вина. Легкая музыка.

– Вы хотите сказать, что Питерман не вписывался в компанию.

– Всегда в костюме-тройке. Всегда при галстуке. Не ходил на пляж, чтобы песок не попал в его туфли от Гаччи.

– Недостойное поведение.

– Постоянно на телефоне. Звонил в Рим, Женеву, Париж, Лондон, Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Буэнос-Айрес. Я знаю. Телефонный счет прислали мне. Дешевле приглашать на уик-энд все французское правительство.

– Понятно. Безответственный гость.

– Каждый вечер он настаивал, чтобы все одевались и тащились в самые дорогие рестораны, ночные клубы, казино.

– И вы платили?

– Когда приносили счет, он всякий раз висел на телефоне.

– Понятно.

– Более того, увидев Мокси, он начинал досаждать ей пунктами контрактов, изменением в распорядке последующих дней, сыпал фамилиями людей, с которыми она должна встретиться через две недели в Берлине, Брюсселе, еще Бог знает где. Ни на минуту не оставлял ее в покое. А она приехала ко мне, чтобы отдохнуть.

– И поиграть с вами в игры. Вы оба избегали его?

– Старались. Но получалось у нас далеко не всегда.

– Вы играли с ним в прятки?

– Да.

– Марджори Питерман в тот уик-энд с ним не было. Так?

– Так.

– А где она была?

Флетч пожал плечами.

– Дома, доила корову. Может, занималась чем-то еще.

– Я повторяю вопрос: до сегодняшнего дня вы никогда не видели Марджори Питерман и не разговаривали с ней?

– Правильно. Нет. Никогда.

– Вы знали убитого, Стивена Питермана, и признаете, что недолюбливали его?

– Я бы не стал убивать человека из-за счета за телефон. Скорее, я бы не оплатил его и перебрался бы в Испанию.

– И у вас сложные – то любовь, то ненависть – отношения с Мокси Муни?

Флетч посмотрел на нее из-под полуопущенных век.

– На вашем месте я бы не придавал этому особого значения.

Роз Начман ответила долгим взглядом.

– Откровенно говоря, мистер Флетчер, мне представляется, что вы и мисс Муни способны на все... вместе, – она глянула на магнитофон, на список свидетелей. – Ладно, мистер Флетчер. Полагаю, мне нет нужды говорить вам, что вы не должны покидать территорию округа Форт Майерс.

– Нет, об этом вы могли бы и не говорить.

Роз Начман выключила магнитофон.

Глава 6

Вымокнув до нитки под проливным дождем, Флетч замер на верхней ступеньке лестницы, ведущей на крытую веранду, узрев знаменитый профиль Фредерика Муни.

Он в одиночестве сидел за длинным столом, спиной к ревущему, в белых бурунах, Мексиканскому заливу. Кроме него на веранде небольшого кафе в Бонита-Бич никого не было. На столе перед ним стояла ополовиненная литровая бутылка. В руке он держал наполовину выпитый стакан.

Флетч прошел к стойке бара.

– Пиво.

– Предпочитаете какой-нибудь сорт? – спросил бармен, похоже, отставной военный.

– Мне без разницы. Лишь бы холодное.

Бармен достал из холодильника банку и поставил на стойку.

– Льет, как из ведра.

– Это точно, – Флетч открыл банку. – Давно появился у вас мистер Муни?

– Приехали за ним?

– Да.

– Пару часов.

– Много он выпил?

– Не знаю.

Флетч глотнул пива.

– Вы и не знаете?

– Он пьет из своей бутылки. Принес ее с собой. Коньяк «Фундадор», пять звездочек. У меня такого нет.

У ног Фредерика Муни стояла на полу дорожная сумка.

– И вы разрешаете приходить со своей выпивкой?

– Нет. Но он дает хорошие чаевые. И щедро расплатился за пустой стакан. Раз я в не в накладе, так чего жаловаться. В конце концов, он – Фредерик Муни.

С северо-запада до веранды докатился раскат грома. Порыв ветра обдал Муни брызгами дождя.

– Он приходит сюда каждый день?

– Нет. Я думаю, что он поочередно посещает все пивные заведения на берегу.

– И в каком он был состоянии, когда вы ссудили ему стакан?

– Пить он начал еще где-то. Ему потребовалось десять минут, чтобы подняться по лестнице. Потом мне пришлось усадить его за стол и принести снизу сумку. Подумать только, такой талантливый, знаменитый, и... – бармен открыл банку пива и себе. – Вы тоже актер?

– Да, – кивнул Флетч. – В данный момент.

– Я хочу сказать, вы из команды, что делает этот фильм, и пришли за мистером Муни. В каких фильмах вы снимались?

– »Солнце юга». Видели?

– С Элизабет Тейлор?

– Нет. С Мод Адамс.

– О, да. Помню.

– Он с кем-нибудь говорит? – Флетч кивнул в сторону Муни.

– Да, дружелюбие из него так и прет. Говорит с кем угодно. Обычно вокруг него роятся старушки. Да и молодежь тоже. Он читает стихи. Иногда громко.

– Способствует притоку клиентов?

– Это точно.

– Ходячая достопримечательность.

– Казалось бы, он должен жить на Ривьере. Суперзвезда. Он очень одинок.

– На Ривьере живут совсем не те, кому положено.

Флетч направился к столу, за которым сидел Муни. Тот даже не поднял головы. На севере сверкнула молния.

– Ваша дочь послала меня за вами, мистер Муни.

Муни по-прежнему не обращал на него ни малейшего внимания. Дыхание частое, неровное. Волосы и рубашка намокли от брызг.

Внезапно он заговорил негромким, но хорошо поставленным голосом.

– Нет, нет, нет, нет, – он посмотрел на Флетча. – Пойдем скорей в тюрьму. Вдвоем споем мы, как птицы в клетке. Когда попросишь ты моего благословления, я опущусь на колени и буду молить тебя о прощении.

Флетч сел за стол.

– Мы будем жить...

Муни продолжал декламировать, протянув руку к грозовому небу, обратив к нему лицо. Безумный взгляд его скользнул по Флетчу. Казалось, Муни сошел с ума.

В ужасе Флетч приложился к банке с пивом. По спине его пробежал холодок.

– Дело, в том... – Флетчу пришлось откашляться. – Я видел вас в «Короле Лире». Однажды. В Чикаго. Еще студентом. Не так уж и давно.

Муни скорчил гримасу.

– Только однажды?

– Да. Мне пришлось продать портативный радиоприемник, чтобы купить билет.

– Лир, – изрек Муни. – Роль, которую, по словам Чарльза Лэмба, нельзя сыграть.

Флетч поднял банку с пивом.

– За Чарльза Лэмба.

Руку, потянувшуюся за стаканом с коньяком, била дрожь.

– За Чарльза Лэмба.

Они выпили.

– Вы – актер? – спросил Муни.

– Нет.

– Что? – переспросил Муни. – Никогда не играли?

– У нас тут происшествие, – переменил тему Флетч. – На съемочной площадке. Человека зарезали.

Глаза Муни наполовину закрылись. Вновь он задышал часто, неровно.

– Убили, – добавил Флетч.

Муни откинулся на спинку стула. Оглядел стойку бара, крышу веранды, стену дождя. Глаза у него были огромные, с расширившимися зрачками, каждый вроде бы жил своей, независимой от другого жизнью. В одном отражались грусть и печаль, во втором – работа мысли. Пристально всматриваясь в его лицо, Флетч думал, как могло случится, что один глаз расположен у Муни ниже другого. То ли эта особенность – фирменный актерский прием, то ли – недогляд природы, присущий Муни от рождения.

– Не оскорбляй меня, – Муни еще не вышел из роли короля Лира.

– Вы меня слышите? Убили человека.

– Надеюсь, с Мерилин все в порядке?

– С Мерилин? Да. Но она сидела рядом с убитым.

– Кого убили?

– Стивена Питермана.

Муни нахмурился. Запустил пятерню в седые, курчавые волосы.

– Менеджера вашей дочери, продюсера.

Муни кивнул.

– Они записывали «Шоу Дэна Бакли». На съемочной площадке «Безумия летней ночи».

– Не пьеса в пьесе, – прокомментировал Муни, – но сцена на сцене.

– Именно на сцене, потому что происходило все в присутствии репортеров, с видеокамерами и фотоаппаратами.

– Но без зрителей.

– Их, действительно, не было.

– Каким отстраненным становится наше искусство. Мы уже играем не для людей, а для бездушного железа. Камеры. Аппараты. Питеркин?

– Питерман. Стивен Питерман.

– Питермана, значит, снимали, – Мунн осушил стакан. Трясущейся рукой потянулся к бутылке. – Так?

– Дело в том, что Мокси нас ждет.

– Мы только выпьем вместе, вы и я. Поговорим, кто там был, кого не было. Налейте себе чего-нибудь.

– У меня все есть.

Взгляд Муни с трудом сфокусировался на банке пива.

– Действительно, есть.

Он налил себе никак не меньше трех унций коньяку[92].

– Так кто этот Питербан? Полагаете, большая потеря для общества?

Флетч пожал плечами.

– Менеджер Мокси. Продюсер этого фильма.

– И как он умер?

– Его убили ударом ножа в спину.

Муни рассмеялся.

– Типично киношное убийство.

– Боюсь, ваша дочь прежде всего подпадет под подозрение.

– Мерилин?

– Да.

– Такое вполне возможно, – Муни раздумчиво смотрел на струи дождя.

Флетч замялся. Когда гений переходит черту, отделяющую трезвого от пьяного? Сидит ли он сейчас на веранде или полагает себя на сцене, в роли короля Лира? Думает о Корделии или о Мокси?

– Возможно, что?

– Убийство, – взгляд Муни вернулся к Флетчу. – Мерилин могла и убить.

Вновь Флетч почувствовал на спине холодок. А Муни уже уставился в стол.

– Она уже это делала.

– Делала... – У Флетча перехватило дыхание. Трижды волна накатила на берег, прежде чем к нему вернулся дар речи. – О чем вы говорите?

– Тот инцидент в школе, – ответил Муни. – Когда Мерилин было лет тринадцать, четырнадцать. В тот год ее любимый папочка решил посередине семестра перевести ее в школу в Англии. Кажется, в ноябре. Разумеется, никто понятия не имел, что предшествовало этому внезапному переводу. Я говорил, что мне хочется, чтобы моя дочь была рядом со мной. Но в тот год в Англии я не появлялся.

– Я знаю, что она провела год или два в Англии, – кивнул Флетч.

– Но вы не знаете, почему, – голос Муни звучал устало. Действительно, кому охота вспоминать дела давно минувших дней. – В частной школе, которую она посещала, ее педагог по курсу драмы... может, я смогу вспомнить его фамилию... – он отпил из стакана. – ...Не могу. Да это и неважно. Бедняга. Его нашли лежащим головой в школьном пруду. Ноги остались на берегу. Кто-то ударил его булыжником. Он потерял сознание и грохнулся в воду. Школьная администрация провела расследование. Только трех учениц видели в тот день неподалеку от пруда. В том числе и Мерилин. Знала его только она одна, остальные две не занимались в его классе. Мерилин была подающей в школьной бейсбольной команде, так что могла оглушить человека ударом кулака, особенно с зажатым в нем булыжником, – Муни икнул. Затем тяжело вздохнул. – Она не любила этого педагога. Сама писала мне об этом.

– Он мог поскользнуться...

– Он лежал лицом вниз. Ударили его по затылку. Несомненное убийство... и подготовленное. Найти виновного не смогли..., а убила его Мерилин. Ее допрашивали. Она и тогда была хорошей актрисой. Ей передалась отцовская кровь, знаете ли. Она с ней родилась. Ярко выраженная наследственность.

– И вы отправили ее в Англию, от греха подальше.

– Да, – медленно кивнул Муни. – Ее допрашивали, допрашивали, допрашивали. Против вопросов я не возражал. Но вот один или два ответа могли... – Муни смолк, не докончив фразы.

– Но, если она виновна в убийстве...

Муни вскинул голову.

– Она все равно моя дочь, черт побери. Ее ждало прекрасное будущее. В ней течет моя кровь. Талант нельзя губить, – он обмяк, расслабился. – Я не увидел в этом инциденте ничего особенного. Разбил же Одиссей голову своего учителя лютней. В жизни всегда наступает момент, когда приходится расставаться с учителем. У Одиссея и Мерилин расставание это прошло более драматично, чем у других.

– У нее возникли осложнения с Питерманом, – вставил Флетч. – Потому-то она и попросила меня приехать к ней.

– Что? – резко спросил Муни. – Вы хотите сказать, что не имеете отношения к кино?

– Нет. Я – репортер.

– Однако. Придется следить за своим языком. У меня берут интервью?

– Нет, нет.

– Вы меня оскорбляете. Почему нет?

– Потому что, сэр, вы пьяны.

– По вашему мнению... – Муни замолчал, мигнул. – Я пьян?

– Да, сэр. Это не оскорбление, но констатация факта.

– Я всегда пьян. Оскорбление тут не причем. Таков мой образ жизни. Спиртное никогда не мешало мне дать хорошее интервью. Или выступить на сцене.

– Я где-то читал, что в тридцати фильмах вы снимались пьяным в стельку, а потому ничего о них не помнили. Это правда?

Муни на мгновение задумался, потом резко кивнул.

– Правда.

– Разве такое возможно?

– Мне нравится смотреть фильмы, о которых я ничего не знаю. Особенно, с моим участием.

– И все-таки я не могу этого осознать. Как вам удавалось сниматься в эпизоде мертвецки пьяным, чтобы потом у зрителей, сидящих перед экраном, не возникало ни малейшего сомнения в том, что вы трезвы, как стеклышко?

– Отстраненность от жизни. Действительность. Искажение реальности. Понимаете?

– Нет.

– Однажды я снялся в фильме, действие которого разворачивалось в Анкаре. Год спустя я сказал репортеру, что никогда не был в Турции. Об этом раззвонили все газеты. Руководство студии заявило, что мои слова неправильно истолкованы. Я, мол, сказал, что никогда не был в индейке[93], – Муни рассмеялся. – Конечно, я бывал в Турции. Прекрасная страна. Съемки – это пустяки. Занимают лишь несколько минут в день. Я всегда могу взять себя в руки.

– Всегда?

Глаза Муни полыхнули огнем.

– Хотите, чтобы я вам это продемонстрировал?

– Вы это уже сделали. Только что были Лиром, прямо на этой веранде.

– Был? Сейчас повторим, – лицо Муни закаменело. Он медленно, глубоко вздохнул. Веки его начали закрываться. – Что-то не хочется, – и он вновь отпил из стакана.

– Извините, сэр, что надоедаю вам. Во всем виновато мое чрезмерное любопытство.

– Это нормально, – весело отмахнулся Муни. – Я привык к тому, что вызываю интерес.

– Вы – знаменитость.

– Есть немного.

– Не пройти ли нам к машине? Дождь уже кончается.

– К машине! – трубным голосом повторил Муни. Огляделся. – Они отметили съемки? Маловато света?

– Налетела гроза. Проливной дождь. Гром. Молнии.

На лице Муни отразилось замешательство.

– Я думал, все это было в «Короле Лире».

– Пойдемте, – Флетч встал. – Ваша дочь ждет.

– Замешанная в убийстве...

– Что-то в этом роде.

– Интересно... найдется ли у нее черная вуаль?

– Не знаю. Нам пора.

– Эта бутылка... – Муни ткнул пальцем в сторону бутылки, – ...отправится в эту сумку, – он посмотрел направо, хотя сумка стояла у его левой ноги.

Флетч заткнул горлышко пробкой, поставил бутылку в сумку.

Рядом с тремя полными, одной пустой и каким-то тряпьем.

Муни допил коньяк из стакана, встал, покачнулся. Флетч ухватил его за руки.

– Уходите? – спросил бармен.

– Благодарю тебя, трактирщик, за отличную лошадь.

– Спокойной ночи, мистер Муни.

– Ваше величество не будет возражать против короткой прогулки.

Опершись на руку Флетча, Муни улыбнулся.

– Вам придется потерпеть мои причуды. Помолитесь за меня, забудьте и простите. Я стар и глуп.

Спуск по лестнице оказался делом не простым, но десяти минут им хватило.

Выйдя из-под крыши, Муни засмотрелся на берег, залив, дождь, словно никогда не видел их раньше.

– Мокрый выдался денек. Думаю, нора вернуться в отель и отдать должное сухому «мартини».

– Я думаю, вы вернетесь в отель и отдадите должное вашей дочери, – заметил Флетч.

Ответа не последовало, и Флетч усадил Муни на заднее сидение взятого напрокат автомобиля.

По пути в Вандербилт-Бич Фредерик Муни дважды приложился к бутылке и заснул.

Глава 7

– Могу я чем-нибудь вам помочь, сэр?

Увидев подъезжающую машину, коридорный выскочил из дверей, но остановился, взглянув на вылезшего из кабины Флетча. Босого, в мокрых шортах и тениске.

– Да. Передайте, пожалуйста, мисс Муни, что ее отец и шофер ждут внизу.

– Сию минуту, сэр.

Флетч привалился спиной к мокрому автомобилю. Из салона доносился храп Фредерика Муни.

Не прошло и пяти минут, как Мокси выпорхнула из отеля.

В простеньком коротком черном платье, с черной вуалью на голове.

Флетч открыл ей дверцу, захлопнул, как только она устроилась на переднем сидении, обошел машину, сел за руль.

Храп на заднем сидении стих.

– Мой Бог, – Мокси заломила руки. – Куда катится мир? Подумать только, такого человека, как Стив Питерман зарезали насмерть у меня на глазах.

– Правда?

– Что вы хотите этим сказать, молодой человек?

Флетч вновь вырулил на дорогу 41.

– Его закололи ножом у вас на глазах?

– Нет. Честно говоря, я ничего не видела. И не представляю себе, как такое могло случиться.

– Вы были близки?

– Как брат и сестра. Стив был рядом со мной много лет. Помогал мне. В огне и в воде. В хорошие времена и в плохие. При успехах и неудачах.

– При встречах и разлуках.

– Встречах и разлуках.

– Приездах и отъездах.

– Отлично, девочка, – раздался сзади голос Фредерика Муни.

Мокси сняла шляпку с вуалью и бросила на заднее сидение рядом с отцом. Заулыбалась.

– Я знала, что тебе понравится, О-би.

– Как я понимаю, дорогая дочь, если тебе не удастся удачно сыграть эту роль, следующую придется ждать очень долго, да еще и в каталажке.

– Он просидел несколько дней в тюрьме, чтобы войти в роль, – пояснила Мокси.

– Правда?

– Фильм назывался «Святой среди убийц».

– Понятно.

– Ты оборвала жизнь этому бедолаге, дочь?

– Честно признаюсь, нет.

– Судя по тому, что сказал мне Питерман, дело серьезное.

На переднем сидении Флетч и Мокси недоуменно переглянулись.

– Питерман? – переспросила Мокси, обернувшись к отцу.

В зеркале заднего обзора Флетч увидел, что Фредерик Муни показывает на него.

– Питерман.

– О-би, это Флетчер. А Питерман – фамилия убитого.

– Вроде бы он назвался Питерманом, – пробормотал Муни.

– Как он мил, мой О-би, – улыбнулась Мокси. – Всегда в курсе моих дел. Знает все о моей жизни. Друг всех моих друзей. И главное, любящий и заботливый отец.

– Так кого же закололи? – спросил Муни.

– Другого, – ответил Флетч.

– Тогда вы – Питерман, – заключил Муни.

– Нет, я – Флетчер. Я рассказал вам о Питермане.

– Это ничего не меняет, – Муни глотнул из бутылки.

– Дело очень серьезное.

Дабы не мешать Фредерику Муни общаться с бутылкой, Флетч обратился к Мокси.

– Ты зовешь отца О-би?

– Только когда обращаюсь к нему.

– Для меня это внове. Ты всегда называла его Фредди. – Поначалу он звался О-би-эн. Сокращение от «О, Блистательный Наш». Придумала это прозвище моя мама, когда они поженились и только начали сниматься. Она и сейчас его так зовет. В минуты просветления. В клинике. Бедная мама. С годами О-би-эн сократилось еще больше, до О-би.

– Они зовут меня О, Преисподняя, – объявил Муни с заднего сидения, голос его заполнил весь салон. – Или, сокращенно, О, Ад, – и он вновь поднес бутылку ко рту.

Мокси выглянула в окно. Они ехали на север по дороге 41.

– Куда держим путь?

– Пора пообедать.

– Что будем делать с суперзвездой на заднем сидении?

– Возьмем с собой.

– Ты никогда не видел зрелища «Фредди в ресторане»?

– Нет.

– Люди ахают и падают со стульев. Посылают бутылки на наш столик. Выстраиваются в очередь, чтобы пожать ему руку и перемолвиться с ним несколькими словами. До них, похоже, не доходит, что он и так пьян. Я называю это Общественным движением за убийство Фредерика Муни.

– Он все еще жив.

– Как меня это раздражало, когда я была маленькой. Публичная похвала пьянству. Где ты его нашел?

– На веранде какого-то бара. Декламировал один из монологов короля Лира. В реве дождя и сверкании молний. Незабываемое впечатление.

– Декламировать он любит, – Мокси снова повернулась к отцу, похлопала его по колену. – Ладно, О-би, едем обедать.

Муни согласно кивнул.

– Чертовски серьезное дело. Я говорил Флетчеру.

Мокси покачала головой и отвернулась от отца как раз перед тем, как они проехали щит с надписью «Дорога 41».

– Ox уж эта дорога 41! – воскликнула Мокси. – Только и делаю, что езжу по ней. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь прошла на дороге 41. Вперед-назад, туда-обратно. Из Вандербилт-Бич в Бонита-Бич. Из Бонита-Бич в Вандербилт-Бич. Нелегко дается хлеб насущный работающей девушке.

– А что это за автокатасрофа? – спросил Флетч.

– Ты знаешь об этом?

– Слышал, как какой-то репортер спросил тебя о ней.

– Не думаю, что она как-то связана с этим. Я хочу сказать, имеет отношение к смерти Стива. В нее попала жена Джеффри Маккензи.

– Знакомое имя. Джеффри Маккензи?

– Австралийский режиссер, – Мокси зевнула. – Очень хороший австралийский режиссер. Возможно, лучший в мире режиссер. Снял три фильма. Не думаю, чтобы их широко показывали где-либо за пределами Австралии. Я видела все три. Великолепные фильмы. Он умеет раскрыть героя, его характер. Чувственность. Знаешь ли, главное тут – чувство времени, дать герою открыться на мгновение, долю секунды, может, даже сделать что-то противоестественное... ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Нет.

– Неужели? Ну, да ладно. Короче, я надеялась, что он будет режиссером «Безумия летней ночи». Я думала, что так оно и будет. Он приехал в Америку, чтобы поставить этот фильм.

– Но режиссер не он.

– Нет. Сай Коллер. Хороший человек, профессионал.

– То есть этот Маккензи прилетел из Австралии в полной уверенности, что у него есть работа, а ему показали фигу?

– Вместе с женой.

– Как такое могло случится?

– В кино это обычное дело. Есть у нас магическое слово – «кассовый».

– То есть достойный того, чтобы в него вкладывали деньги?

– Именно. В киноиндустрии решение принимают люди нетворческие, и заботит их не талант и богатое воображение, а прибыль. Одно имя может заинтересовать инвесторов и банкиров, другое – нет. И когда дело доходит до денег, «кассовость» решает все.

– А этого Маккензи объявили «некассовым»?

– Джеффри Маккензи? Да.

– После того, как он приехал сюда?

– После того, как выяснилось, что освободился Сай Коллер. Съемки фильма, над которым он работал, сорвались.

– Сай Коллер – режиссер «кассовый»?

– Пять последних фильмов Сая Коллера провалились. И у критиков, и у зрителей. Не принесли ни денег, ни славы.

– И потому он стал «кассовым»?

– Именно. Стив чувствовал, что следующий фильм Сай сделает «на отлично».

– А бедному осси[94], который поставил три хороших фильма и пролетел полмира, чтобы получить работу, дали отлуп?

– Совершенно верно. Потому что имя не на слуху. Пока. Никто не видел его фильмов. Коллера же знают все.

– Но его знают, как режиссера, снимающего плохие фильмы. Извини, Мокси, но в это не верю.

– Это невероятно. Потому-то такому человеку, как я, приходится нанимать таких, как Стив Питерман. Кто может это понять? Кому охота с этим разбираться?

– Разве у этого Маккензи нет никаких прав?

– Есть. Он может подать в суд. Возможно, он это уже сделал. Но со времен «Рождения нации» ни один фильм не обходился без судебных исков. В нашем деле люди просто обязаны судиться. А десять дней тому назад жена Джеффри Маккензи угодила под машину. На дороге 41. Она остановилась у киоска, где продавали фрукты и цветы, купила букет и переходила дорогу, возвращаясь к своему автомобилю, когда ее сбила проезжавшая машина. Водитель укатил прочь.

– Погибла?

– Умерла через три часа в больнице.

– Свидетелей не было?

– Лишь продавщица в киоске. Сказала, что сбившая миссис Маккензи машина мчалась с огромной скоростью. То ли зеленая, то ли синяя. За рулем сидел то ли мужчина, то ли женщина. Далековато мы едем на обед. Неужели в Форт-Майерс?

– А Маккензи все еще здесь?

– Конечно.

– Похороны... Мне-то представлялось, что он захочет вернуться домой.

– Сначала он должен был похоронить жену. Потом, я полагаю, нанять адвокатов. Надеюсь, он будет судится. Возможно, ему необходимо находиться на съемочной площадке, чтобы придать иску должную весомость. Не знаю. Мне он нравится. Все это ужасно.

На перекрестке, регулируемом светофором, Флетч повернул направо.

– Это же поворот к аэропорту, – удивилась Мокси.

– Совершенно верно.

– Так мы будем обедать в аэропорте?

– В некотором роде.

– Мы так долго ехали, чтобы пообедать в ресторане аэропорта?

Флетч не ответил.

– Ирвин Морис Флетчер, пресной, неаппетитной аэропортовской жратвой я сыта по горло,

– Зови меня О, Дивный Наш. Или сокращенно, О-ди.

– Я никогда не приглашу тебя на обед.

– Ответь мне честно и откровенно. Аэропортовская кухня всегда вызывала у тебя отвращение?

– Всегда?

– Без исключений.

– Признаюсь, один раз нас накормили неплохо.

– Где? В каком аэропорту?

– С какой стати я буду говорить тебе? Это же надо, обед в аэропорту!

Флетч наклонил голову, чтобы посмотреть на небо сквозь лобовое стекло.

– Точнее, над аэропортом.

– Великолепно. Обед в диспетчерской вышке. Как романтично.

– Погода разгуливается. Я подумал, что совсем неплохо взлететь в небо на самолете, перекусить, наблюдая за восходом Луны.

– Ты серьезно?

– С этим не шутят.

Он свернул на автостоянку. Мокси в изумлении уставилась на него.

– Ты нанял самолет, чтобы пообедать в нем?

Флетч заглушил двигатель.

– А куда еще могу пригласить я двух суперзвезд в этот вечер? Один из вас пьет весь день...

– Всю жизнь, – поправила его Мокси.

– ...а вторая пуглива, словно говорящая кукла, попавшая в руки мальчишки.

– Флетчер, ну и горазд же ты на выдумки.

– Я это знаю.

Он вылез из машины, обошел ее, открыл багажник. Мокси последовала за ним.

– Что у тебя там?

– Корзинка для пикника. Купил кое-чего, пока искал Фредди. Ветчина. Маринованные огурчики. Креветки. Шампанское.

Он вытащил корзину, захлопнул багажник. Открыл заднюю дверцу.

– Мистер Муни!

Потряс Муни за плечо. В руке тот держал практически пустую бутылку.

– Мы в аэропорту, сэр, – Муни мигнул, пытаясь сообразить, что к чему. – Я подумал, что недурно подняться в небо и пообедать, сэр.

– Прекрасная мысль, – Муни пододвинулся к краю сидения. – Прекрасная мысль, мистер Питерман.

Глава 8

– Я не вижу Луны, – Мокси выглянула в иллюминатор.

– Сколько можно жаловаться! Потерпи, – Флетч разливал шампанское в высокие бокалы. – Вы составите нам компанию, мистер Муни?

– Шампанское не пью, – тот покачал головой. – Оно не в ладах с коньяком.

Они сидели в больших, вращающихся кожаных креслах. У каждого на коленях лежал ремень безопасности.

Пассажирский салон самолета представлял собой нечто среднее между гостиной и кабинетом.

Пилот, сопровождавший их к самолету, то и дело озабоченно поглядывал на спотыкающегося на каждом шагу Фредерика Муни. Не успокоила его и песня, которую затянул тот, громко и фальшиво.

– Имей я крылья ангела...

Когда они проходили мимо фонаря, глаза пилота едва не вылезли из орбит: он узнал Мокси Муни. Пилот тут же перевел взгляд на нетрезвого пассажира и испытал новое потрясение: Фредерик Муни. Так что он не счел за труд помочь Фредди подняться по лесенке, усадил в кресло и сам застегнул ремень безопасности.

Самолет тут же взлетел.

– Полагаю, мы будем летать кругами? – спросила Мокси, едва они оторвались от земли.

– А разве есть какие-то иные способы? – ответил вопросом Флетч.

Не вставая с кресла, он разложил складной столик и начал выкладывать на него съестные припасы из корзины. Тарелки с сэндвичами, баночки с креветками, омарами, салатами, соусы. За едой последовали столовые приборы и салфетки. Последней на столе появилась высокая белая ваза и алая роза. Он налил в вазу шампанское, поставил в нее розу и водрузил вазу на середину стола.

– А из тебя мог бы получиться интересный муж, – промурлыкала Мокси.

– Уже получался. Дважды.

– Как сказала одна дама, – Фредерик Муни холодно глянул на дочь, – когда ее уводили: «Все мои беды из-за того, что я вышла замуж за этого интересного человека».

Флетч приглашающе обвел рукой стол.

– Не желаете закусить?

Отец и дочь молча наложили полные тарелки.

– У кинозвезд неплохой аппетит, – пробормотал Флетч, добирая остатки. – Я-то думал, что всего этого хватит на шестерых.

Заговорил он, когда Мокси съела шесть маленьких сэндвичей, омаров и расправилась с половиной креветок.

– Не пора ли сказать, зачем я тебе потребовался? Или на сегодня ты уже наговорилась? А может, необходимость в моем приезде уже отпала?

– Тебя не так-то легко найти. Я потратила на розыски почти неделю.

– Я был в Вашингтоне. Пытался обнаружить Агентство по делам индейцев.

– Обнаружил? – Мокси доела последнюю креветку.

– Зона поиска сузилась до трех телефонных номеров.

Мокси вытерла салфеткой руки.

– Похоже, у меня серьезные финансовые проблемы.

– Да это же невозможно!

– Если бы.

– Бывают дни, когда тебя показывают по двум телевизионным каналам одновременно. Ты постоянно присутствуешь в выпусках новости. Твои фильмы пользуются успехом. На прошлое Рождество...

– И тем не менее, я по уши в долгах. Объясни мне, как такое могло случиться.

– Для меня это загадка. Ты дискредитируешь саму идею американской мечты. У богатых и знаменитых не может быть финансовых проблем.

На глазах Мокси выступили слезы. Она опустила голову.

– Я пашу, как вол. Приходится. Слишком многие зависят от меня. Благодаря мне тысячи людей имеют работу. Мы поместили маму в фантастически дорогую клинику в Канзасе. Я взяла на себя часть расходов Фредди, – она понизила голос. – И мне без гадалки ясно, что скоро придется оплачивать их целиком. Всем известно, что такое кино! – она заговорила громче. – Никакой стабильности. Сегодня под тебя дают деньги, завтра ты бродяга в канаве. Но если хочешь, чтобы тебя снимали, нельзя даже на секунду задуматься о том, что на следующей неделе, через месяц, через год ты можешь оказаться на обочине.

– Поешь креветок.

– Я уже съела креветки.

– Возьми еще.

– Не хочу я креветок, – раздраженно воскликнула Мокси, посмотрела на Флетча. – Утешительный вариант номер двенадцать в действии?

– Если честно, то номер девять. Ты видишь меня насквозь. Заставляешь краснеть.

– Да ты за всю жизнь еще ни разу не покраснел.

– Почему бы тебе не рассказать все по порядку, в определенной последовательности...

– Не могу.

– Я ведь простой журналист, временно без работы...

– Все это обрушилось на меня, как лавина, недели две назад. Как раз перед тем, как я приехала на съемки «Безумия летней ночи». Чертовски неприятно начинать картину в таком состоянии. Осунувшаяся, состарившаяся.

– За всю жизнь ты еще ни разу не выглядела осунувшейся и состарившейся, – он посмотрел на ее загорелую кожу, золотистые волосы. – Мед и зола не сочетаются, знаешь ли.

– Ладно. Ближе к делу. Две недели тому назад мне позвонил сотрудник Департамента налогов и сборов. Извините, мол, за беспокойство, но...

– За этим «но» обычно следует самое главное.

– Я тут же сказала ему перезвонить Стиву Питерману, который ведет все мои дела, в том числе и связанные с уплатой налогов. Но оказалось, что в том-то и причина его звонка непосредственно мне, ибо мистер Питерман, похоже, не предупреждал меня, что через несколько дней я могу попасть в тюрьму. Я, а не Стив Питерман.

– Мокси, Департамент налогов и сборов обожает угрозы. Однажды со мной произошел забавный случай[95]...

– В данный момент, Флетч, меня не интересуют забавные истории, связанные с Департаментом налогов и сборов. Я спросила этого человека, о чем, собственно, речь. Он сказал, что кончилась последняя данная мне отсрочка подачи налоговой декларации и многое другое, абсолютно мне непонятное. Я попросила его говорить помедленнее и растолковать мне, что к чему.

– Ты предъявляешь слишком высокие требования к государственному учреждению.

– Он, однако, пошел мне навстречу. Начал растолковывать и, наконец, я его поняла. Вместо того, чтобы платить подоходный налог с моих заработков за последние годы, Стив просил отсрочку. И теперь выясняется, что мои налоги не уплачены. Я спросила, сколько с меня причитается. Он ответил, что точно не знает, но сумма, несомненно, приличная. А когда он заговорил о тех деньгах, что я вывозила и ввозила в страну, то голова у меня просто пошла кругом.

– Какие деньги ты вывозила и ввозила в страну?

– Понятия не имею.

– В страну, я еще понимаю. Твои фильмы демонстрируются за границей, так что от их показа тебе должны идти деньги. А вот из страны... У тебя есть инвестиции за рубежом?

– Откуда мне знать?

– Возможно, Стив вложил твои деньги в парфюмерную продукцию Франции или куда-то еще.

– Он мне ничего не говорил. Но ты еще не слышал самого худшего. Расстроенная, я позвонила Стиву. И расстроилась еще больше, когда он начал вилять. Твердил лишь одно: не волнуйся, не волнуйся. Думай только о фильме, а я позабочусь обо всем остальном. Я так расстроилась, что трижды просмотрела «Быть там» и дважды «Зачем стрелять в учителя?»

– Действительно, ты очень расстроилась.

– Я вновь позвонила Стиву и сказала, что ближайшим рейсом вылетаю в Нью-Йорк. Он всячески пытался меня отговорить. Когда же я позвонила ему из своей квартиры в Нью-Йорке, оказалось, что он улетел в Атланту, штат Джорджия. По делам.

– Раз уж мы заговорили об этом, Мокси... – она скорчила гримаску, недовольная тем, что ее перебили, – живешь ты куда как неплохо. У тебя вилла в Малибу, на берегу океана, с бассейном и просмотровым залом. Плюс очень милая квартирка в Нью-Йорке...

– И кто это говорит! – взорвалась Мокси. – Никому неизвестный репортер, владеющий дворцом на итальянской Ривьере!

– Сдался тебе этот дворец.

– Уже много лет работающий над биографией какого-то художника...

– Эдгара Артура Тарпа[96].

Мокси усмехнулась.

– Как продвигается книга, Флетч?

– Медленно.

– Медленно! Еще не начал вторую главу?

– Меня постоянно отвлекают.

– Дом в Калифорнии мне нужен для работы, Флетч. Я там живу. И квартира в Нью-Йорке мне нужна. Для работы. Где прикажешь мне жить, когда я там снимаюсь или играю в театре? В отеле? И ни квартира, ни дом не могут сравниться с твоим дворцом в Италии,

– У меня тоже были трения с Департаментом налогов и сборов.

– Не ищу я твоего сочувствия. Я уверена, что в данном случае Департамент абсолютно прав. В Нью-Йорке я пошла в контору Стива, хотя мне и сказали, что он в отъезде. Меня там все знают. Они ведут мои дела много лет. Я потребовала, чтобы мне отвели отдельный кабинет и принесли все бумаги, имеющие отношение ко мне и моим финансовым делам.

– Они обязаны дать их тебе.

– Они и дали.

– А почему ты обратилась к ним с такой просьбой?

– Почему нет? Разве у меня был другой выход?

– Мокси, самостоятельно разобраться в этих цифрах невозможно. Без помощи профессионального бухгалтера тут не обойтись.

– Я уяснила это.

– Ты ничего не могла уяснить.

– Все эти годы Стив твердил, что я должна занимать деньги, занимать и занимать, долги это хорошо, выплата процентов значительно снижает сумму подоходного налога. Меня воротило от одной мысли о долге. Он объяснял, что это бумажные долги. И каждый раз, когда он выкладывал передо мной документы, я их подписывала. Флетч, я выяснила, что от моего имени он занял миллионы.

– Вполне возможно. Может, это разумно... Не знаю.

– Флетч, что такое «укрытие от налогов»?

– Это маленький, скромный домик, где ты будешь жить после того, как с тобой разберется Департамент налогов и сборов.

– Он занимал деньги в иностранных банках. В Женеве, Париже, Мехико.

– Странно. Не знаю, что и сказать.

– На эти деньги он покупал акции, которые быстро падали в цене.

– Полоса невезения.

– Недвижимость в Атлантик-Сити. Ранчо со скаковыми лошадьми, кинокомпании...

– Мокси, эти цифры для тебя ничего не значат. И для меня тоже. Бизнесмены специально расставляют цифры так, чтобы простой смертный ни в чем не мог разобраться.

– Флетч, – голос, как у испуганного ребенка, – я задолжала миллионы долларов. Банкам. Департаменту налогов и сборов.

Мокси развернула кресло и выглянула в иллюминатор. Флетч не стал нарушать тишину. Фредерик Муни открыл новую бутылку, которую достал из сумки, и налил коньяк в бокал для шампанского.

– Смотрите! – воскликнула Мокси. – Встает Луна.

– Правда? – без энтузиазма отреагировал Флетч.

– Как точно ты рассчитал время.

Флетч наклонился к иллюминатору. Действительно, Луна поднималась из-за горизонта.

– Какой я, однако, романтик.

– Ужин в самолете при лунном свете. Мистер Флетчер, вы пытаетесь меня соблазнить?

– Нет. Вы осунувшаяся и состарившаяся.

Она пожала плечами.

– Меня всегда влекло к тем, кого я не возбуждала.

Они помолчали, но на этот раз первым заговорил Флетч.

– Что сказал Стив Питерман, когда ты выложила перед ним свои находки?

– То же, что и ты. Я не знаю, о чем говорю. Все слишком сложно для моего понимания. После съемок он сядет со мной за бухгалтерские книги и все объяснит.

– А как же Департамент налогов и сборов?

– Он пообещал все уладить.

– И ты этим удовлетворилась?

– Я потратила неделю, чтобы найти тебя. И попросила приехать.

– Я не бухгалтер. К сожалению. При виде трех, составленных вместе, цифр у меня кружится голова.

– Мне нужно крепкое плечо, на котором я могу поплакать.

– У меня их два. Выбирай любое.

– И потом, Флетч, мне ужасно не хочется говорить тебе комплименты, но в журналистском расследовании тебе не было равных.

– К сожалению, это признали слишком поздно.

– Ты мне кое-что рассказывал о своих подвигах.

– Лишь для того, чтобы скоротать время.

– Я подумала, что ты сможешь вывести Стива Питермана на чистую воду.

– Он был сукиным сыном.

– Почему я видел внизу Бродвей? – неожиданно вмешался в разговор Фредерик Муни.

– Интересный вопрос.

– Мы летели над Бродвеем, – стоял на своем Фредди. – Великий белый путь. Звездная улица. Дорога света в океане тьмы.

– О! – Флетч все понял.

Они пролетали над Флорида-Кис[97].

– Что ж, молодой человек, – Фредерик Муни рыгнул. – Подозреваю, мы приземлимся на Геролд-сквэа.

Глава 9

– Флетч! Что ты наделал?

– В каком смысле?

Через иллюминатор Мокси разглядывала аэропорт, в котором они только что приземлились.

– Где мы?

– Здесь.

– Мы же не в Форт-Майерсе.

– Неужели? – Он уже тащил Мокси и Фредерика Муни к стоянке такси. К сожалению, в надписях «КИ-УЭСТ» недостатка не было.

– Мы же в Ки-Уэст! – Мокси открыла его маленькую тайну.

– Чудеса, – Флетч взял у Фредерика Муни дорожную сумку. – Чертов пилот. Высадил нас не там, где следовало.

– На Юнион-сквэа? – осведомился Муни.

– Что мы делаем в Ки-Уэст?

Флетч решил, что лучше обойти здание аэровокзала.

– Ты же жаловалась, что тебе надоела дорога 41.

– И что?

– Все дороги заканчиваются в Ки-Уэст. Обычно, на набережной.

На стоянке их поджидали две машины.

– Флетч, – в голосе Мокси слышалась тревога, – эта женщина, главный детектив, предупреждала, что мы не должны повидать Форт-Майерс. По крайней мере, она просила меня не уезжать из Форт-Майерса.

– Вроде бы она говорила что-то такое и мне.

Мокси остановилась, повернулась к Флетчу.

– Так что мы делаем в Ки-Уэсте?

– Скрываемся.

– Но нам сказали...

– Слова – еще не закон, знаешь ли.

– Правда?

– Да. Мы не отпущены под залог или на поруки. Нас еще ни в чем не обвинили.

Фредерик Муни уже залезал на заднее сидение такси.

– Но мы сбежали?

– Можно сказать, да. И люди, узнав об этом, могут подумать, что ты виновна.

– Веселенькое дельце. В интересную ты втравил меня историю.

– Мокси, а разве ты не виновна? – Взгляд ее метнулся на молчаливого шофера, на усевшегося на заднее сидение отца. – Мало у кого была такая уникальная возможность, учитывая сложившиеся обстоятельства, всадить нож в спину достопочтенного Стива Питермана. В нашем разговоре, – Флетч посмотрел на небо, намекая на недавний полет, – ты привела достаточно веские доводы, побудившие тебя разделаться с Питерманом. Налицо и возможность, и мотив.

– То есть, мне не следовало говорить тебе об этом?

– Оправдывающие обстоятельства для меня почти что признание.

В этот момент Мокси действительно выглядела осунувшейся и состарившейся.

– Пошли. Составим компанию Фредди. А не то он уедет незнамо куда.

Они тоже сели на заднее сидение, Мокси – посередине, Флетч – с краю.

– Голубой дом, – скомандовал Флетч. – На Дувэл-стрит.

Такси тронулось с места. Флетч повернулся к Мокси.

– Я попросил моего друга приютить нас в его доме.

Фредерик Муни приложился к бутылке.

– Несколько дней мира и покоя не повредят...

Мокси вылезла из кабины, пока Флетч расплачивался с водителем. Посмотрела на дом, в котором горели все окна.

– Ирвин, Голубой дом совсем не голубой.

– Не может быть.

– Или я сошла с ума. Даже при таком свете я могу сказать, что Голубой дом – не голубой.

Флетч помог Фредерику Муни выбраться из такси.

– Жителям Ки-Уэста свойственны разные чудачества. Сомневаюсь, что ты пробудешь здесь достаточно долго, чтобы привыкнуть к ним.

Мокси повертела головой, посмотрела на небо.

– И что же мне теперь делать?

– Будь хорошей девочкой, – ответил Флетч, помогая Фредерику Муни преодолеть три ступеньки, ведущие к двери.

– Мистер Питерман, – наконец заговорил Фредди. – Вы очень милый человек, но мне придется ударить вас, если вы не перестанете меня опекать.

– Извините, – Флетч тут же отпустил его.

Муни качнуло.

– Из-за вас я нетвердо стою на ногах.

Вслед за мужчинами Мокси вошла в холл.

– Почему этот Голубой дом белый?

– Слушай, ну не мог же хозяин назвать его Белый дом? Надо же уважать основы нашей государственности.

Четы Лопесов, которая поддерживала порядок в доме, нигде не было. Флетч знал, что жили они в собственном доме, отделенном от Голубого высоким забором. Парадную дверь они оставили незапертой, свет горел везде, даже в биллиардной, в столовой они нашли поднос со свеженарезанными сэндвичами и ведерко со льдом, полное банок с пивом.

Флетч прошелся по комнатам, всюду выключая свет.

– Я покажу вам ваши апартаменты.

– Но еще нет и девяти часов, – возмутилась Мокси.

– В Ки-Уэст время ничего не значит, – он уже поднимался по лестнице. – Часам тут верить нельзя.

За ним последовал Фредерик Муни.

– Вперед и вверх! – изрек он. Замыкая шествие, Мокси тяжело вздохнула.

Флетч указал на первую дверь справа.

– Ваша комната, мисс Муни. Надеюсь, вы останетесь довольны. Полотенца в ванной.

Она заглянула в комнату, затем посмотрела на Флетча.

– Я должна дать тебе чаевые?

– Если у вас возникнут проблемы с кондиционером, не стесняйтесь, позвоните вниз.

Флетч открыл следующую дверь.

– Это ваша комната, мистер Муни. Видите? Отличная двуспальная кровать.

– Очень хорошо, – пошатываясь, Фредерик Муни прошел в комнату. – Когда мне вставать?

– Не беспокойтесь. Мы вам позвоним.

– Лира я уже отыграл, – услышал Флетч бормотание Муни. – Должно быть, сегодня вечером будет «Ричард Третий».

Мокси все еще стояла на пороге. Даже в простеньком черном платье выглядела она очень и очень сексуально.

– Спокойной ночи, мисс Муни. Добрых вам снов.

– Спокойной ночи.

В своей комнате Флетч незамедлительно скинул мокасины, рубашку, шорты и трусы, постоял под теплой струей душа, прошел к кровати, улегся, накрывшись простыней.

И рассмеялся.

Глава 10

– Мне не терпится постареть, – Мокси вытянулась рядом с ним. – Стать морщинистой и толстой.

– Именно этого мы все тебе и желаем.

– Я говорю не про глубокую старость. А про тот возраст, когда имеешь полное право есть, сколько душе угодно, и не стесняться своего уродства.

– Жду не дождусь, когда же, наконец, придет этот день.

Мокси повернулась на бок. Теперь они лежали лицом к лицу, их обнаженные тела соприкасались по всей длине, за исключением животов.

– Тогда я смогу играть характерные роли.

– Роли толстух?

– Замужних женщин, матерей, монахинь, бабушек, деловых женщин. Ты понимаешь, о чем я. Женщин, которые кое-что повидали, знают, что почем, могут выразить в мимике свои переживания, отношение к происходящему.

Ветерок, врывающийся через открытые балконные двери протянувшийся вдоль всего второго этажа, приятно холодил вспотевшую кожу.

Мокси пришла к нему в комнату в чем мать родила, и, не торопясь, обошла ее по периметру, зажигая все лампы. Загорелая, без следов купальника, как и полагалось по ее роли в «Безумии летней ночи». Потом вскочила на кровать, сорвала с Флетча простыню, подпрыгнула, и всем телом упала на него.

Тот ойкнул и, перекатившись на бок, сбросил ее с себя.

– Не то что эта чертова роль в «Безумии летней ночи». Ты знаешь, как представлял себе сценарист мою героиню? Цитирую: «Очаровательная блондинка, американский стандарт[98], старше двадцати лет, такая, как Мокси Муни».

– Похоже, ты идеально подходишь для этой роли.

– Ты называешь это особенностями характера?

– Ну, ты очаровательная, блондинка, женщина. Что такое американский стандарт?

– Полагаю, ты видишь его перед собой, дорогой.

– Я ничего не вижу, кроме твоих глаз, лба, носа и скул.

– Но ощущаешь, не так ли?

– О, да. Ощущаю.

– Пощупай еще. М-м-м.

– Подожди хоть минуту.

– Нет. Не хочу.

Потом он улегся на спину, наслаждаясь прохладным ветерком.

– Есть же хорошие роли для молодых. Должны быть.

– Только не в «Безумии летней ночи». Там я тело, ни о чем не думающее, невинное, большеглазое, тупое, как дерево. Я должна лишь говорить «О!» да округлять в испуге глаза. В сценарии больше «О!», чем дырок в десяти килограммах швейцарского сыра.

– Ужасно, наверное, быть еще одной прекрасной мордашкой. Или телом.

Теперь они оба лежали на спине, касаясь друг друга лишь мизинцами на ногах.

– Перестань, Флетч. Меня воспитывали и учили не для того, чтобы я стояла, как столб, и говорила «О!». Я способна на большее. Фредди и я это знаем. Я говорю это не в оправдание тому, что произошло на съемочной площадке.

– А у меня возникло такое ощущение.

Мокси долго смотрела в потолок.

– Наверное, ты прав. О, дорогой!

– Впервые ты назвала меня «дорогой».

– Я обращаюсь не к тебе, а к потолку.

– С выражениями любви надо быть поосторожнее, Мокси. Помни, мы будем переписываться, когда ты окажешься за решеткой, а письма просматриваются цензором.

– Я лишь хотела сказать, что фильм этот – дерьмо собачье. Сцены статичные, диалоги напыщенные, роли стереотипные. Люди бегают друг за другом под Луной.

– Такое ощущение, что от зрителей отбоя не будет.

– Мокси Муни в главной роли.

– И Джерри Литтлфорд.

– И Джерри Литтлфорд, – кивнула Мокси. – Он также способен на большее.

– Если фильм так плох, почему ты согласилась играть в нем?

– Стив сказал, что я должна. Чтобы выполнить какой-то контракт.

– Контракт, подписанный тобой?

– Мной. Или им.

– Похоже, ты многое передоверила Стиву Питерману.

– Флетч, в моем положении другого выхода нет. Нельзя одновременно творить и заниматься бизнесом. Такое просто невозможно. Некоторым удается найти хороших менеджеров, и они счастливы до конца своих дней. Я же подобрала гнилое яблоко.

– Если тебя не засадит за решетку окружной прокурор, это сделает Д-эн-эс.

– Радужную ты мне пророчишь перспективу.

– Главное, не отчаиваться.

– Хочешь, чтобы я рассказала тебе о фильме?

– Конечно. Так в чем суть?

– Героиня – девушка. Ты это понял?

– Да. Американский стандарт. Теперь я вижу.

– Маленький городок.

– Где-то в Америке.

– Совершенно верно. Ее насилует сын начальника полиции.

– Начальная сцена?

– Начальная сцена.

– По-моему, более завлекательно, чем вид Эмпайрстейт-билдинг[99] с птичьего полета.

– Разумеется, об этом она никому не говорит.

– Почему?

– Девушки часто не говорят о том, что их изнасиловали, мистер Флетчер.

– С чего бы это?

– Это их раздражает. Разгадку надо искать в психологии. По какой-то, только им ведомой, причине они думают, что их перестанут уважать, если окружающим станет известно об изнасиловании.

– Неужели?

– А как по-твоему?

– Понятия не имею.

– Тебя насиловали? – спросила Мокси.

– Конечно[100].

– Ты кому-нибудь рассказал?

– Нет.

– Почему?

– Эта тема крайне редко затрагивается в разговоре.

– Ты не даешь мне рассказать сюжет фильма.

– Рассказывай.

– Девушка забеременела. При этом она влюблена в молодого негра.

– Американского стандарта?

– Ты видел Джерри Литтлфорда.

– Симпатичный парень. Похож на грейхаунда. Я имею в виду борзую, а не автобус[101].

– Белая девушка и чернокожий парень собираются пожениться.

– Он знает, что ее накачал другой?

– Конечно. Они очень любят друг друга.

– И что из этого вышло?

– В городке узнают, что они собираются пожениться. Народу это не нравится. Негру устраивают «легкую» жизнь. А тут выясняется, что девушка беременна. И вот в одну летнюю ночь город охватывает безумие, и негра гонят по полям, лесам, болотам, к берегу океана. Там его настигают и забивают до смерти. Нет нужды говорить тебе, что смертельный удар наносит насильник – сын начальника полиции. По голове негра, прижатой к огромному валуну.

– Мозги летят во все стороны.

– Безумие летней ночи.

– Фильм этот рассчитан на самые низменные человеческие инстинкты, Мокси.

– Да перестань, Флетч. Люди уже изменились. Жена Джерри Литтлфорда – белая.

– Да, в последние годы равенство людей с разным цветом кожи узаконено. В большинстве мест.

– Ты хочешь сказать, что кое-где его по-прежнему нет?

– Да.

– Глупости это, Флетч. Я где-то прочитала, что во всей Америке не сыскать негра без примеси белой крови.

– Мы опять вернулись к изнасилованию. Не так ли? – Флетч сел, оперся спиной о деревянное изголовье.

– Я об этом даже не думала, – Мокси перекатилась на живот, уперлась локтями в постель, положила подбородок на руки. – Просто сценарий мне не понравился. Написано ужасно. Похоже, сценарист не отрывался от бутылки. И уж во всяком случае, ничего не знает о мальчиках и девочках, мужчинах и женщинах. Юге, Севере, Америке, Мире. Сцена следует за сценой, не показывая человеческих отношений.

– Мокси?

– Я еще здесь. Надеюсь, ты меня видишь.

– Я все думаю насчет автокатастрофы. О Питермане. Кто-то из репортеров задал в полицейском участке странный вопрос. Возможно ли, что некая группа пытается воспрепятствовать съемке этого фильма?

– Нет, – после короткого раздумья ответила Мокси.

– Почему нет?

– Убивать человека, чтобы сорвать съемки?

– Мне кажется, это вполне реально.

– Это не единственное решение. Фильм плохой, Флетч. Его просто не выпустят на экраны. Никто его не увидит.

– Но пока об этом никто не знает.

– Я скажу, если меня спросят.

– Как бы не так. Но сначала позволь мне спросить тебя. Если работа над фильмом возобновится, ты вернешься на съемочную площадку и будешь играть свою роль?

– Я обязана, Флетч. У меня нет другого выхода.

– Благодаря старине Стиву Питерману.

– Именно так, – подтвердила Мокси.

На первом этаже гулко хлопнула тяжелая дверь.

– Что это? – спросила Мокси.

– О, нет, – простонал Флетч. Вскочил с кровати. – Только не это.

Он сбежал по ступеням, распахнул входную дверь, выскочил на крыльцо. Огляделся.

Улица пуста, если не считать двух мужчин как раз проходивших мимо дома.

– Иди сюда, красавчик! – крикнул один.

– Ты великолепен! – добавил второй.

Первый дал второму хорошего пинка. На мостовую упала бутылка.

Только тут Флетч осознал, что стоит на крыльце голышом.

– Извините, – пробормотал он и ретировался в дом, закрыв за собой дверь. Заглянул на кухню. Расстроенный, поднялся на второй этаж. Всунулся в комнату Фредерика Муни. Вернулся в свою спальню.

– Похоже, твой папаша решил прогуляться.

– Отправился на поиски выпивки и общения. Это он любит.

– Черт! – вырвалось у Флетча.

– Сколько сейчас времени?

– Перестань задавать этот вопрос в Ки-Уэст.

– Возможно ли найти здесь выпивку в такой час?

– Ты шутишь?

– Наверное, еще не так уж поздно. Ты поторопился уложить Фредди в постель.

– Черт, черт, черт, черт, черт, – как автомат, повторял Флетч.

– А что, собственно, произошло? – реакция Флетча удивила Мокси. – Ну, отправился Фредди за выпивкой. Что в этом плохого? Ты же не собирался лечить его от алкоголизма.

– Если до тебя еще не дошло, О, Блистательная Наша, я пытался сохранить наше пребывание в Ки-Уэсте в глубокой тайне.

– Однако.

– И первый же человек, увидевший твоего знаменитого папашу, бросится к телефону, чтобы связаться с прессой.

– Естественно.

– Фредди здесь – значит, тут же и Мокси. Просто, как апельсин.

– Попытка не удалась, приятель. Надо менять планы.

– Черт.

– Черт, – согласилась Мокси, глядя на Флетча, стоящего посреди комнаты. – Вижу, что и у тебя нет отклонений от американского стандарта.

– Да, – согласился Флетч. – Меня сделали в Ю-эс-эй.

Глава 11

Рано утром они спустилисв в кухню. Фредерик Муни крепко спал в своей комнате. По пути Флетч удостоверился в этом.

– Как тебе удалось столь быстро снять такой хороший дом в Ки-Уэст? – спросила Мокси.

– Он принадлежит одному из моих деловых партнеров, – ответил Флетч, стоя у плиты: он жарил омлет. – Я даю ему деньги, на которые он покупает еду для скаковых лошадей.

– Судя по всему, вы проворачиваете крупные дела.

– Еда, я полагаю, лошадям нравится.

– А что ты получаешь взамен? Конский навоз?

– Пока ничего более.

– Даже при дневном свете Голубой дом – белый. Я первым делом выскочила во двор и это проверила, – единственное платье, в котором Мокси приехала в Ки-Уэст, осталось в спальне. Большой двор Голубого дома окружал высокий забор. – Ты когда-нибудь скажешь мне, почему этот дом назвали Голубым?

– Возможно.

– Но не сейчас.

– Должна же быть в наших отношениях хоть какая-то загадочность.

Мокси выжала из апельсина сок.

– Загадок и так хватает.

Омлет поднялся, и Флетч убавил нагрев.

– Так кто хозяин Голубого дома?

– Мужчина по фамилии Стилл. Тед Стилл.

– Фамилия мне знакома.

– Естественно. Я познакомился с ним на вечеринке в твоей квартире.

– Правда?

– Высокий парень. С толстым животом. Пьет много пива. С прилизанными волосами.

– Возможно. Только такие и приходят на мои вечеринки.

– Мы с ним выпили, поговорили о том, что в скаковых лошадей стоит вкладывать деньги. После чего я провел неделю на его ферме и уик-энд здесь, в Ки-Уэст, где и подписал кое-какие бумаги.

– Каким образом тебе удалось разбогатеть? – спросила Мокси.

Зазвонил телефон. Мокси тут же схватила трубку.

– Голубой дом. Мистера Голубого здесь нет. Привет, Джерри! Как ты узнал, что я здесь? – Она посмотрела на Флетча. – Передали в утреннем выпуске новостей?.. Даже сказали, что я в Голубом доме в Ки-Уэст? Мерзкие твари... – она послушала, затем поделилась полученными сведениями с Флетчем. – По словам Джерри, «Глоубел кейбл ньюс» сообщила в шестичасовом вечернем выпуске новостей, что я скрылась из Форт-Майерса, – затем вновь заговорила в трубку. – Это невозможно, Джерри. Я уехала в восемь вечера, – глядя на Флетча, она покачала головой.

– Эти репортеры... Жуткие люди... Да, я знаю. Фредди вчера вечером гулял по Ки-Уэст. Он очень общительный, этот Фредди, так что наверняка рассказал все, что мог... – она повернулась спиной к Флетчу. – Конечно, Джерри. Конечно... Ты уверен, что это не паранойя, Джерри?.. Может, ты просто перебрал кокаина?.. Ну, хорошо... Ладно, ладно, никаких проблем, – она взглянула на Флетча. – На какой мы улице?

– Дувэл-стрит.

– Дувэл-стрит, – повторила Мокси в трубку. – Кстати, Джерри, не мог бы ты прихватить с собой сценарий «Безумия летней ночи»? Я не взяла свой экземпляр, а мне хотелось бы, чтобы Флетч его прочитал... Кто такой Флетч? – Она пробежалась глазами по обнаженному телу Флетча. – Это мой повар. Может по первому требованию поджарить яичницу. До встречи.

Она положила трубку и вновь принялась выжимать сок из апельсина.

– Это Джерри Литтлфорд. Хочет приехать сюда. Говорит, что его затрахали репортеры и полиция. Я разрешила. Ты сок будешь?

Омлет опал, и Флетч увеличил нагрев. Завтракали они во дворе, за столиком у цистерны.

– После того, как Ки-Уэст проснется, я пройдусь по магазинам и куплю тебе что-нибудь из одежды. Составь, пожалуйста, список.

Мокси кивнула.

– Интересный у тебя омлет. Где недожаренный, где пережаренный. Никто не кормил меня таким омлетом.

– Надеюсь, Лопесы придут к нам на помощь, рано или поздно.

Когда Мокси принимала душ, телефон зазвонил вновь. Флетч снял трубку.

– Слушаю?

– Мисс Мокси Муни, пожалуйста. Говорит сержант Френкель, полиция Бонита-Бич.

– Мисс Окси Хуни? Таких здесь нет. До свидания.

– Где жил Эрнест Хемингуэй?

– На параллельной улице. Уайтхед-стрит, – ответил Флетч. – Великий писатель. Полное отсутствие чувства юмора.

Мокси водила мелом по кончику кия.

– Какую ты мне дашь фору?

Флетч выложил треугольником биллиардные шары.

– Ты много играла на биллиарде?

– Совсем не играла.

– Ты очень хорошо играешь. Десять очков на сотню?

– Ты мне льстишь.

– Пятнадцать?

– Уже лучше, но ты меня обыграешь.

– На что будем играть? Я знаю, тебе нравится, когда что-нибудь поставлено на кон.

– Это точно.

– Хорошо. Я даю тебе восемнадцать очков форы, а каждое очко выигрыша мы оценим в доллар.

Мокси разбила пирамиду и принялась очищать биллиардный стол.

– Что ты читал?

– Ничего, – ответил Флетч. – С образованием у меня слабовато.

– Напрасно. Почитать следовало.

– Но что?

– »Зеленые холмы Африки», «Прощай, оружие».

– Он этого не делал.

– Чего именно?

– Не прощался с оружием.

– Так ты все-таки читал?

– Да, но не в последнее время.

– Я думаю, «Старик и море» – прекрасное произведение.

– Возможно.

– Мы так мало знаем о нашей душе. Ты верующий?

– По ночам.

Вновь право удара перешло к Мокси и она уложила в лузы три шара.

– Я думала, что с годами вера моя укрепится, но такого не происходит, – она вздохнула. – А жаль.

– Ты хотела бы жить после смерти?

– Все будет зависеть от жизни. Эта жизнь мне очень нравится. Я бы хотела жить вечно.

– Надеюсь, ты будешь жить вечно.

– Благодарю.

Мокси загнала в лузу последний шар. И выиграла.

– Благодарю за партию.

– Играть с вами – истинное удовольствие, – поклонился Флетч.

– Мы прогуляемся по городу вместе. Когда он вернулся в спальню, Мокси клала трубку на рычаг.

– Звонил Джефф Маккензи. Из Ки-Ларго. Он едет сюда. По-моему, в очень подавленном настроении.

Мокси была в черном платье. Чувствовалось, что ей жарко. Флетч надел шорты.

Они услышали, как в дом вошли Лопесы.

– Я куплю тебе что-нибудь из одежды, – пообещал он.

В холле Голубого дома Лопесы радостно встретили Флетча.

– Мистер Флетчер, – миссис Лопес улыбалась во весь рот, – как хорошо, что вы снова приехали к нам.

Мистер Лопес, так же улыбаясь, молча пожал ему руку.

– Вчера вы нас встретили по-королевски. Спасибо вам. Миссис Лопес поднялась на цыпочки и поцеловала его.

– Но вы ничего не ели. Сэндвичи остались нетронутыми. Пиво – тоже.

– Мы поели в самолете.

– А этим утром завтрак готовила не я. Кто-то еще.

– Мы пытались помыть за собой посуду.

– Понятно.

– На втором этаже молодая женщина и ее отец. К ленчу приедут еще два человека. Я думаю, ваши сэндвичи пригодятся.

– Я приготовлю свежие.

– А сейчас я пройдусь по магазинам.

– Хотите, чтобы я пошел с вами? – спросил Лопес.

– Нет, – покачал головой Флетч. – Хочу купить всякие мелочи. До скорого.

– До скорого, – отозвалась миссис Лопес.

Глава 12

Назад он шагал не торопясь, нагруженный покупками, подставив лицо солнечному свету и теплому ветру. Повернув на Дувэл-стрит, он увидел два автомобиля, стоящие перед Голубым домом с открытыми багажниками. Покупка одежды для Мокси заняла у него больше времени, чем он предполагал. Вина в том полностью лежала на продавце, почему-то решившем, что женскую одежду Флетч покупает для себя.

Невысокого роста, с обветренным лицом, худощавый мужчина, на которого Флетч обратил внимание в полицейском участке, разгружал маленькую желтую машину. Не вызывало сомнений, что он прибыл в гордом одиночестве. Большой синий седан доставил в Ки-Уэст Эдит Хоуэлл, актрису зрелых лет, которой нынче предлагали роли матерей и бабушек, и Джона Мила, выглядевшего, как деревенщина, даже когда ему за это и не платили. Чемоданов у них хватало на пятерых. О приезде Эдит Хоуэлл и Джона Мида Мокси ему ничего не говорило.

На другой стороне улицы стояла группа неорганизованных туристов, многие с кинокамерами на груди. Они переговаривались, обмениваясь впечатлениями. Подкатил туристический автобус. Через открытое окно до Флетча донесся голос гида, усиленный системой громкой связи:

«...Голубой дом. Сейчас в нем проживают актриса Мокси Муни и ее отец, легендарный Фредерик Муни. Эти знаменитости укрылись в Голубом доме после убийства во время съемок очередного выпуска „Шоу Дэна Бакли“. Они прибыли вчера вечером, не очень поздно, ибо старина Фредерик успел пропустить пару-тройку рюмочек в местных бистро. Возможно, мне не следовало открывать вам их местонахождение, но об их прибытии сообщили утренние газеты. Слева от вас...»

Флетч вошел в Голубой дом через широко распахнутую дверь.

Мокси в столовой складывала горкой салфетки.

– Слава Богу, – воскликнула она, увидев многочисленные свертки в руках Флетча. – Я изжарилась в этом платье.

– У тебя новые гости. Эдит Хоуэлл. Джон Мид.

– Да. Они позвонили из Ки-Маратона.

– И, полагаю, Джефф Маккензи.

– Ты знал о его приезде, – она начала знакомиться с содержимым свертков прямо на обеденном столе. – Остальные во дворе. Джерри Литтлфорд с женой. С ними прилетел и Сай Коллер.

– Сай Коллер? Два режиссера под одной крышей. Все равно, что две дамы, пришедшие на бал в одинаковых платьях.

Мокси приложила желтые трусики от купальника к черному платью.

– Кажется, в самый раз.

– Я заказывал все по американскому стандарту. А где они будут спать?

– На балконах есть кушетки, гамаки, качели.

– А где О, Блистательный Наш?

– Пошел общаться с народом.

– А тут ему общаться не с кем? Дом набит народом. Мокси, я хотел увезти тебя на несколько дней...

– Я и уехала, – раздраженно, она ухватила все свертки и прижала их к груди. – Прятаться мне нет нужды. Я никого не убивала, ты знаешь.

– Тогда нам надо найти другого подозреваемого. И побыстрее. А лучшего кандидата, чем ты, я просто представить себе не могу.

– Мне надо переодеться, – она повернулась и направилась к лестнице. – Познакомься с гостями.

Флетч вышел во двор со стаканом апельсинового сока в руке. Джерри Литтлфорд заметил его первым.

– Вы – Флетч.

– Совершенно верно.

– Я Джерри, – он встал, чтобы пожать Флетчу руку. – Моя жена, Стелла.

Стеллой оказалась та самая молодая женщина, что днем раньше увела из-за трейлера Мардж Питерман.

– Вы знакомы с Саем Коллером?

Мужчина с толстым животом, обтянутым тенниской, на этот раз зеленой, помогал Стелле уводить Мардж. Он не поднялся с шезлонга и не протянул Флетчу руки.

– Я извиняюсь.

– Вы – повар? – Джерри вновь сел.

– Мокси полагала меня таковым до того, как попробовала приготовленный мною омлет.

– А потом, нет?

– Потом – нет.

Все трое пили «Кровавую Мэри».

– Я действительно извиняюсь, – вновь подал голос Коллер. И грусть в его глазах говорила, что так оно и есть.

– Извиняетесь за что? – Флетч уселся на свободный шезлонг. Во дворе, укрытом забором от теплого ветра с залива, было прохладнее, чем на улице.

– За то, что не взял вас на ту роль.

– Я и не просился.

Коллер облегченно вздохнул, улыбнулся.

– Я был уверен, что отказал вам. Если режиссер доживает до моих лет, он хоть раз, да отказывает практически каждому. Где вы снимались?

– Снимался?

– Да, в каких фильмах?

– Я – не актер.

– Но я видел вас на экране.

– Вы видели меня вчера. В Бонита-Бич. Рядом с Мардж Питерман.

Коллер продолжал смотреть на него.

– Иллюзия и реальность, – вмешался Джерри Литтлфорд. – Профессиональная болезнь киношников. Мы путаем увиденное в жизни и на экране. Зачастую не можем различить, что есть действительность, а что – съемка.

– Это болезнь всего общества, – поддержала его Стелла. – Для людей реальна только та действительность, что они видят на пленке.

– И наша задача, – продолжил ее мысль Джерри, – приложить все силы, чтобы происходящее в фильме казалось более реальным, чем сама жизнь.

– Иногда нам это удается, – внес свою лепту и Сай Коллер.

– Реальность ли, вчерашнее происшествие? – спросила Стелла. – Или всего лишь эпизод передачи «Шоу Дэна Бакли»?

– Не знаю, – рассмеялся Сай Коллер. – Я еще не видел этого выпуска по телевизору. Отвечу на твой вопрос после просмотра.

Джерри Литтлфорд покосился на растущий у забора баньян.

– Реален ли сегодняшний день? – Его рука легла на спинку шезлонга, на котором сидела его жена.

– Любой день, когда я не работаю, создавая иллюзию, нереален, – ответил ему Сай Коллер.

– Вчера... – Джерри не докончил фразу, ибо через дверь черного хода во двор вышли Эдит Хоуэлл, Джефф Маккензи и Джон Мид, каждый с бокалом «Кровавой Мэри». Лопесы, похоже, трудились, не разгибаясь.

Коллер вскочил.

– Джефф! – он ударился о край цистерны, спеша к Маккензи. – Как здорово! Я надеялся, что мы сможем пообщаться в спокойной обстановке.

– До того, как я уеду?

– Тебя же выгнали. Со мной такое бывало. И не раз. Пойдем в тень.

Радостную встречу все, за исключением Маккензи, отметили поцелуями. Австралиец же ни с кем не целовался. Джерри Литтлфорд представил Флетча.

Эдит Хоуэлл сориентировалась сразу.

– Дорогой, я не знаю, куда поставить мои чемоданы.

Флетч в раздумье уставился на ее грудь, Эдит села в кресло-качалку.

– Добрый день, – обратился к Флетчу Джон Мид. – Вы – наш хозяин?

– Полагаю, что да.

– Позвольте поблагодарить вас за то, что вы разрешили нам поселиться в вашем доме.

Джеффри Маккензи промолчал. Не подал Флетчу руки. Лишь смотрел на него. И глаза его закрывались и открывались, словно затвор кинокамеры.

– Как вы сумели добиться такой игры света в «Вороне»? Это же фантастика! – Сай Коллер увлек Маккензи к двум, стоящим отдельно, плетеным креслам. – Особенно в последней сцене, финале со старухой и мальчиком. Как вы это сделали? – он рассмеялся. – Или такие съемки возможны только в Австралии?

– Какая ужасная дорога, – поделилась своими впечатлениями о поездке в Ки-Уэст Эдит Хоуэлл. – Когда мы ехали по семимильному мосту, я все время боялась, что мое сердце вырвется из груди и плюхнется в воду.

– Потому-то ты и болтала без умолку? – улыбнулся Джон Мид.

– Если человек говорит, значит, он жив, – Эдит повернулась к Флетчу. – Фредди здесь?

– Да. Пошел прогуляться.

– Какой великолепный дом, – Эдит еще не закончила разговор с Флетчем. – Такой просторный и в то же время уютный. Вы должны рассказать нам о Ки-Уэст. Давно вы здесь живете?

– Примерно восемнадцать часов.

– О, – она сморщила носик. – Он называется Голубой дом... Может, у него голубой фасад? Я не заметила.

– Нет, – покачал головой Флетч.

Джон Мид рассмеялся.

– А вы мне нравитесь.

Из дома выпорхнула Мокси, в новеньком желтом бикини. Последовал ритуал объятий и поцелуев. Она поцеловала и Сая Коллера, и Джеффри Маккензи.

Мокси взяла из руки Флетча бокал с апельсиновым соком, отпила.

– Там же нет водки.

– Правда?

– Как можно смешивать «Скрю драйвэ»[102] без водки?

– Такое просто невозможно, – согласился с ней Флетч.

Джон Мид рассмеялся. Мокси села на скамейку рядом с Флетчем.

– Как я понимаю, вы говорили о кино.

– Стелла и я обсуждали рыбную ловлю, – возразил Флетч.

– Раз уж ты вспомнила о наших делах... – Джон Мид повернулся к Коллеру. – Сай! Мы будем заканчивать этот фильм?

Коллер посмотрел на Мокси.

– Если б я знал.

– Все зависит от банков, не так ли? – высказала свое мнение Мокси. – Если банкиры кивнут, мы его закончим. Если покачают головой, разбежимся. Другого не дано.

– Да, – вздохнул Коллер. – Такова реальность нашего бизнеса. Единственная реальность.

– Нам все равно требовался перерыв, – он потер левое предплечье. – Надоело быть битым. Мои синяки должны зажить.

Лопесы вынесли тарелки с горками сэндвичей и начали обносить гостей.

Эдит Хоуэлл наклонилась, положила руку на колено Мокси.

– Надеюсь, дорогая, ты не возражаешь против нашего приезда? Полагаю, мы все подумали об одном и том же... В такое время тебе лучше быть среди друзей.

Мокси смотрела на нее открыв рот.

– Возьми сэндвич, – предложил ей Флетч. Лопес поставил в тень ведерко с обложенными льдом банками пива. – И пиво. Вскрыть для тебя банку?

Мокси не ответила.

Все, кроме нее, уже жевали сэндвичи, запивая их пивом. Лопесы ретировались в дом.

Мокси встала. Заговорила, чеканя слова.

– Дорогие друзья. Я не убивала Стива Питермана. Те, кто сомневается в моих словах, волен уехать сию же минуту.

В повисшей над двором тяжелой тишине Мокси направилась к дому. Вошла, хлопнув за собой дверью.

– Тогда никого не останется, – пробормотала Стелла Литтлфорд.

– Заткнись, – бросил ее муж. Словно извиняясь за нее, посмотрел на Флетча, потом на Коллера.

Флетч откашлялся.

– Кто-то же убил этого сукиного сына.

– Полагаю, он этого заслуживал, – вынесла свой вердикт Стелла. – Мерзавец.

– У меня есть своя версия, – Сай Коллер выдержал паузу дабы привлечь к себе всеобщее внимание. – Дэн Бакли.

– Хорошая версия, – согласился Флетч.

– Он сидел ближе, чем Мокси.

– Ты так говоришь только потому, что его здесь нет, и он... не работает с нами, – высказал свою точку зрения Литтлфорд.

– Нет, – Коллер покачал головой. – Мне известно, что они знали друг друга. Как иначе Стив Питерман уговорил Дэна Бакли записывать этот выпуск «Шоу» на съемочной площадке? Бакли не из тех, кто шастает по съемочным площадкам.

– Что еще вам известно? – спросил Флетч.

– Я знаю, что Питерман собирался обедать с Бакли. Чтобы обсудить общие дела. Я уверен, что они у них есть. Бакли то и дело упоминал какое-то месторождение бокситов в Канаде, бросая выразительные взгляды на Питермана, а тот улыбался и переводил разговор на другое.

– Было бы неплохо, если б его зарезал Дэн Бакли.

– Конечно. Скажите-ка, кто еще мог готовить съемочную площадку? Я говорю, как режиссер, – он посмотрел на Джеффри Маккензи, давая понять, что говорит и от его имени. – Режиссер отвечает за происходящее на съемочной площадке. Только он понимает, что, для чего и где стоит, как все работает. Скажу прямо, очень непросто на открытой сцене, вроде той, на которой снималось «Шоу Дэна Бакли», сделать так, чтобы нож достаточно точно и с определенной силой вонзился в спину человека и убил его. За минуту-другую такого не сварганишь. Нужна подготовка. Это Бакли, можете не сомневаться.

– Или кто-то из его команды, – вставил Мид.

– А нож упал? – спросил Флетч.

– Не знаю, – ответил Коллер с набитым ртом. – Но удар был сильный. Я думал об этом всю ночь. И уверен, что смогу устроить все так, чтобы нож вонзился в чью-то спину, – он повернулся к Маккензи. – Полагаю, это по силам и Джеффу. Но найти самый скрытный вариант мне не удалось. На это ночи не хватило. У Бакли было куда больше времени. Он все подготовил заранее. И убил Питермана.

Вновь упавшую на двор тишину прорезал донесшийся с улицы, усиленный динамиками голос гида: «...Муни, знаменитый отец и знаменитая дочь, вчера были допрошены полицией в связи с расследованием убийства на съемочной площадке „Шоу Дэна Бакли“. Старик не очень-то расстроился. Не далее, как час тому назад я видел, как он пересекал улицу, держа путь из „Слоппи Джо“ в „Кейптан Тони“...

– Выключите радио, – воскликнул Джефф Маккензи. – Меня от него тошнит.

Эдит Хоуэлл вновь смотрела на Голубой дом.

– Все-таки приятно хоть на несколько дней уехать из отеля.

Глава 13

Флетч ногой открыл дверь в полутемную (Мокси задернула занавеси) спальню. На подносе стояла тарелка с сэндвичами, кувшин апельсинового сока и стакан. Он поставил поднос на столик у кровати.

Мокси лежала, раскинув руки, сняв верхнюю часть бикини.

– Я не убивала Стива Питермана.

– Мы должны найти того, кто это сделал, Мокси. Подозрение падает на тебя. Или скоро падет. Как только факты станут достоянием общественности. Я имею в виду твои финансовые дела с Питерманом.

– »Финансовые дела». Я в них ничего не понимала. Я доверяла этому подонку, Флетч, – она застонала. – Миллионы долларов долга.

– Я знаю, что ты в них ничего не понимала. Мне ясно, что ты должна была кому-то доверять. Человек или творит, или занимается бизнесом. У тебя была возможность полностью отдать себя творчеству, и ты, на радость всем, ею воспользовалась.

– Разве судьи и чиновники Департамента налогов и сборов этого не понимают? Тут не нужно быть семи пядей во лбу.

– В этой стране, нет. У нас занятие человека – бизнес. В том числе и творчество. Если, конечно, у тебя нет легиона клерков, совета директоров и когорты юристов. Видишь ли, вина полностью лежит на тебе, потому что твоя творческая одаренность ничего не значит. В Америке творческий потенциал оценивают по уровню годового дохода. Если ты что-то подписываешь, это трактуется однозначно: ты знаешь, что творишь. И ты несешь ответственность за то, что подписала.

– Но, черт побери, такое случается сплошь и рядом. Ты же читал...

– Значит, ты должна защищать себя.

– Я и наняла Стива Питермана, чтобы он защищал меня.

– А он проворачивал свои делишки, прикрываясь тобой.

– Но я – то тут причем?

– Незнание закона не освобождает от ответственности. Это аксиома. Более того, сейчас практически невозможно доказать, что ты ничего не звала. Да и вообще, в зале суда обвиняемые чаще всего начинают с заявления, что они понятия не имеют, о чем идет речь.

– В зале суда! О-о-о. Неужели ты не мог обойтись без этих слов?

– Извини, – Флетч сел на кровать. – Беда в том, что кое-что ты понимала. Приехала в контору Стива Питермана в его отсутствие, просмотрела бухгалтерские книги. А через две недели, сидя рядом с тобой, он получил нож в спину.

Последовала долгая пауза. Мокси разглядывала потолок. Затем вздохнула.

– Тяжелое дело.

– Мокси, у меня есть приятель в Нью-Йорке. Хороший человек, юрист и бухгалтер. Я ему доверяю, как себе. Я хочу, чтобы он просмотрел эти документы в конторе Стива Питермана. Для этого ему нужно подписанное тобой разрешение. Тогда мы будем знать, сколь велики твои финансовые затруднения.

– Да какое это имеет значение? Меня же хотят обвинить в убийстве.

– Остается шанс, пусть и маленький, что мы пришли к ложным выводам. Возможно, Стив приумножил твое состояние. То есть у тебя нет повода для жалоб. И, соответственно, мотива для убийства.

– Шанс этот равен нулю.

– Все равно, надо разобраться. Если же мой приятель придет к тому же выводу, что и ты, это будет означать, что у тебя был мотив...

– Можешь не продолжать. Я и сама знаю, что в итоге могу оказаться в газовой камере.

– По крайней мере, мы будем знать об этом. И сможем предпринять ответные действия. Полагаю, полиция тоже захочет заглянуть в эти бухгалтерские книги. Мы должны их опередить.

– Что ты от меня хочешь?

– Подпиши вот эту бумагу, – Флетч вытащил из кармана шорт сложенный вчетверо лист, развернул его. – Тогда Марта Саттерли, это мой друг, сможет проверить твои финансовые счета, – из второго кармана он достал ручку.

– Ладно, – Мокси села, подписала разрешение на колене Флетча.

– Отправишь посыльного в Нью-Йорк?

– Найдется же в Ки-Уэст хоть один человек, согласный бесплатно слетать в Нью-Йорк и обратно.

– Однако. Я думала, что такое бывает только в фильмах.

– И в жизни тоже, – покачал головой Флетч. – Если дело принимает серьезный оборот.

Мокси вновь улеглась на спину, прикрыла глаза рукой.

– И еще эта банда дикарей внизу.

– Мне показалось, что ты обрадовалась, увидев их.

– Я и представить себе не могла... пока Эдит не одарила меня тем томным взглядом... что они считают меня убийцей Стива. Если они думают, что я кого-то убила, зачем тащатся за мной на край земли? Селятся под одной крышей?

– Не знаю, – пожал плечами Флетч. – Может, потому, что они – друзья? И хотят поддержать тебя.

– Когда мне понадобится поддержка, я куплю себе «грацию».

– Пока она тебе ни к чему, – рука Флетча прошлась по грудям Мокси, ее плоскому животу, бедрам, – но у тебя есть возможность продвинуться в этом направлении, – он взял со стола тарелку с сэндвичами. – Не желаешь ли откушать?

– Нет. Я лучше посплю.

Флетч вернул тарелку на поднос.

– Апельсиновый сок?

– Не хочу.

– Составить тебе компанию?

– Хочу спать. И ни о чем не думать.

– Как скажешь. Кстати, Мокси, эта Роз Начман... ты помнишь, кто это?

– Да. Главный детектив.

– Умная, решительная женщина. Полагаю, мы можем ей доверять.

– Хорошо. Раз ты так считаешь.

Флетч уже открывал дверь, когда его позвала Мокси.

– Флетч?

– Да?

– А как быть с похоронами? Должна я идти на похороны Стива?

– Не знаю.

– Меня туда на аркане не затащишь.

– Пошли цветы.

– Я думаю о Мардж.

– Мокси, дорогая, если ты еще не поняла, чем вызвана поднятая мной в последние двадцать четыре часа суета, скажу тебе открытым текстом: пора тебе думать о себе.

После короткой паузы из кровати донеслось: «Сейчас мне хотелось бы забыться и ни о чем не думать».

– Слушай, Мокси, мне не хочется наступать на больную мозоль, но... – Мокси молчала, ожидая продолжения. – Ты только что подписала бумагу в темной комнате. Даже не попыталась прочитать, что в ней написано, – Мокси по-прежнему молчала. – С этим надо кончать, Мерилин. Сладких тебе снов.

Глава 14

– Марта? Это Флетч. Я в Ки-Уэст с Мокси Муни. Марти Саттерли промолчал. Он не отличался говорливостью, но получал информацию. И ждал, пока она не будет выдана до конца. Потом он переваривал полученную информацию. И действовал на ее основе. После чего он выдавал информацию.

– Через несколько часов к тебе подъедет Джон Мид, актер, и принесет бумагу, подписанную Мокси, согласно которой тебе предоставляется право ознакомится с ее финансовыми документами в конторе Стива Питермана. – Далее Флетч коротко обрисовал ситуацию: Стива Питермана убили ударом ножа в спину прямо на съемочной площадке, когда он сидел рядом с Мокси, Мокси тревожится из-за своих финансов, которыми распоряжался Питерман, опасается, что их состояние может оказаться столь плачевным, что в глазах правосудия может послужить мотивом для убийства. – Ты это сделаешь, Марти? Как ты понимаешь, речь может зайти о смертном приговоре или пожизненном заключении, – Флетч помолчал, раздумывая, все ли он сообщил Марти или что-то упустил. – И еще, дело срочное. Джон Мид согласился слетать в Нью-Йорк, чтобы передать тебе разрешение, подписанное Мокси. Он сейчас выезжает. Я предполагаю, что полицию тоже заинтересуют эти документы. Наверное, они уже обратились в суд, чтобы получить к ним доступ.

Вновь Флетч замолчал, но на этот раз решил, что более ему добавить нечего.

– Как ты думаешь, Марти, сколько нужно времени, чтобы понять, что Питерман использовал деньги Мокси для себя?

– Возможно, несколько часов. А может, и пару месяцев.

– Одного взгляда будет недостаточно?

– Разумеется, нет.

– Ты это сделаешь, Марти?

– Я найду себе помощников.

– Спасибо. Позвони, как только что-нибудь прояснится.

Флетч продиктовал Марти телефон Голубого дома.

Флетч вставал из-за стола в маленьком кабинете-библиотеке Голубого дома, когда зазвонил телефон.

– Buena[103], – сказал он в трубку. – Casa Azul[104].

– Флетч!

– No 'sta 'qui[105].

– Я знаю, что это ты. Только посмей положить трубку. Я отверну тебе голову.

– Тед? – воскликнул Флетч. – Тед Стилл? Как хорошо, что вы нашли время позвонить домой.

– Я хочу...

– Я знаю. Как настоящий хозяин, вы хотите узнать, всем ли мы довольны, всего ли нам хватает... полотенец в ванной, чистых простыней на кроватях, кофе в буфете...

– Заткнись.

– Лопесы – изумительные люди. Они так радушно приняли нас.

– Я хочу...

– Держу пари, вы хотите сказать мне, что один из моих четвероногих мешков с дерьмом победил в очередном заезде.

– Флетчер!

– Сколько я выиграл на этот раз? Два доллара и тридцать пять центов?

– Флетчер, я хочу, чтобы ты убрался из моего дома и убрался немедленно.

– Тед, да вы, похоже, говорите серьезно.

– Еще как серьезно! Чтоб через час и духа твоего не было!

– Тед, я сделал что-то не так? Перерасходовал горячую воду? Не знал, что она тут в дефиците.

– Что ты несешь, Флетчер? Я видел по Ти-би-эс, что ты устроил в Голубом доме. В моем доме! Фриззлевит сказал, что он слышал об этом в утреннем выпуске новостей, но я ему не поверил. Ты же говорил, что хочешь пожить несколько дней в тишине и покое.

– Для того я и приехал сюда. Сбросить напряжение. У владельца скаковых лошадей легкой жизни не бывает.

– Мокси Муни! О Боже!

– Сейчас спит в вашей постели. Как там ваш «молодец»? Не зашевелился в штанах?

– Фредерик Муни!

– Заказывайте бронзовую табличку на входную дверь. «Муни, Фреде...»

– Выгони их из моего дома!

– Но почему, Тед? Их пребывание здесь наверняка увеличит стоимость дома, если вы захотите его продать. Как минимум, на двенадцать тысяч долларов.

– Флетчер, благодаря тебе в моем доме поселились подозреваемые в убийстве.

– А, вот вы о чем.

– Об этом.

– Это ерунда.

– Что? Ерунда?

– Конечно, вам следовало бы побыть с нами. Если вам хватит денег снять комнату. Тут Эдит Хоуэлл. Джон Мид. Правда, сейчас он ненадолго отъехал. Джерри Литтлфорд. Сай Коллер. Джефф Маккензи.

– Ты превратил мой дом в отель для подозреваемых в убийстве! Скрывающихся от правосудия!

– Тед, ну почему вы воспринимаете происходящее, как личную обиду? Должны же они где-то скрываться.

– Только не в моем доме, черт побери. Я хочу, чтобы ты и вся эта банда знаменитостей покинули Голубой дом. В течение часа.

– Нет.

– Нет? Что это значит?

– Вы упустили одну деталь, Тед.

– Я ничего не упускаю.

– Вы забыли, что я не просто поселился в вашем доме. Я его снял. Если б я въехал сюда, получив ваше дозволение пожить здесь день-другой, разумеется, у меня не было бы иного выхода, как уступить вашим желаниям. Но, заплатив ренту, я приобрел определенные права...

– Ничего ты не заплатил. Чека у меня нет.

– Нет? Очень уж нерасторопная у нас почта.

– Сделка несовершенна. Чек я не получил. И тебе нечем доказать, что ты послал его мне.

– Но, Тед, я же в Голубом доме. Это что-то да доказывает.

– Это означает, что ты – мой гость. И я вышвыриваю тебя вон.

– Разве так обращаются с гостями?

– Я не получил денег и за корм.

– Их привезут. Десятицентовиками и четвертаками. На грузовике.

– Флетчер, слушай меня внимательно. Я позволил тебе пожить в Голубом доме...

– За бешеные деньги.

– Я вообще не хотел его сдавать. Ты не говорил, что собираешься поселить в нем скрывающихся от правосудия!

– Откровенно говоря, таких намерений у меня не было.

– Это мой дом. Мой. Я не хочу, чтобы его фотографии появились на первых страницах полицейских газет и скандальных журналов.

– Кто бы мог подумать, что вы такой чувствительный.

– Убирайся. Убирайся. И выпроводи всех этих людей. Всех. Немедленно, – в трубке раздались гудки отбоя.

Флетч задумчиво смотрел на телефонный аппарат.

– Величайшее достижение человеческой мысли, – пробормотал он, – создано специально для тех, кто желает оставить за собой последнее слово.

В дверях библиотеки возникла миссис Лопес.

– Принести вам что-нибудь, мистер Флетчер?

– Нет, благодарю, миссис Лопес.

– Кофе? Лимонад?

Флетч взял со стола сценарий «Безумия летней ночи».

– Если я захочу лимонада, я загляну на кухню.

Миссис Лопес улыбнулась.

– Все сейчас спят.

– Кроме мистера Мида. Он собирается в дорогу.

– Я тоже. Пойду за покупками. Как хорошо, когда в доме много народу. И какие люди! – миссис Лопес закатила глаза. – Этот мистер Муни! Какой мужчина! Какой джентльмен!

– Вы слышали об убийстве?

Миссис Лопес пожала плечами.

– Вчера вечером убили еще одного человека. В соседнем квартале, – она махнула рукой на юго-запад. – Тоже пырнули ножом. Но гиды почему-то об этом не упоминают.

– За что его убили?

Вновь миссис Лопес пожала плечами.

– Он что-то сказал. Или не сказал. Что-то сделал. Или не сделал. Что-то имел. Или не имел. Почему убивают людей?

– А может, он был кем-то?

– Tambien[106]. Купить что-нибудь особенное?

– Хорошие фрукты. Рыбу. Сыр.

– Естественно. На сколько дней делать закупки?

– Рассчитывайте на три-четыре дня. Как минимум.

Глава 15

Флетч читал 81-ю страницу сценария «Безумия летней ночи», когда раздался женский вопль. Он сидел во дворе Голубого дома. Услышав вопль, поднял голову, посмотрев на окна второго этажа.

Оторвал его от чтения вопль Эдит Хоуэлл. Теперь она орала. Что-то неразборчивое.

Флетч перешел к странице 82. Его тянуло ко сну.

Когда он добрался до страницы 89, из-за угла появился Фредерик Муни.

– Некто в моей постели заявляет, что она – дама, – сообщил он Флетчу.

– Вы жалуетесь? – осведомился Флетч.

– Я бы предпочел женщину, – признал Муни.

– Это Эдит Хоуалд.

– Так вот кто она такая. Я подумал, что узнал ее по какой-то знакомой сцене... Сейчас вспомню... Ну, да, «С первым ударом часов».

– Что последовало?

– Эдит Хоуэлл, не дама и не женщина, – Муни нетвердой походкой направился к Флетчу. – Хотя и в женском обличье.

– Она справилась о вас, как только приехала.

Муни осторожно опустился на стоящий в тени металлический стул.

– Кажется, мы вместе играли в какой-то пьесе. Какой точно, не скажу. Я помню, что видел ее каждый вечер определенный период времени. Вы понимаете, это также привычно, как видеть ванну в отеле.

– Пьеса называлась «Пора, господа, пора». Шла на Бродвее.

– О, да, это чертов мюзикл. Как я вообще в него попал? Столько месяцев мучений... Публике, правда, он нравился. И кто мне только присоветовал участвовать в нем? Вы – поклонник театра?

– Как и многие другие.

– Меня всегда изумляло, сколь много знают люди о спектаклях и фильмах, в которых я играл и снимался.

Флетч улыбнулся.

– Вы же знаменитость, мистер Муни.

– Я лишь выполнял порученную мне работу. Как любой актер. Если я не ошибаюсь, мистер Питеркин, вы говорили, что не имеете никакого отношения к индустрии развлечений.

– Совершенно верно. Не имею.

Муни попытался прочесть заглавие сценария, лежащего на коленях Флетча.

– »Мечта летней ночи»? Почти что Шекспир.

– »Безумие летней ночи», – поправил его Флетч. – фильм, в котором снимается Мокси.

– О, понятно. Шекспир в современной обертке. С учетом последних открытий психоаналитиков.

– Нет, – Флетч покачал сценарий на колене. – Вроде бы эти две летние ночи никак не связаны[107].

– Просто слямзили название? Интересно, никто еще не написал пьесу «Пиглет»[108], о парне, которому привидился призрак вчерашнего ужина. О, бедный ужин, я съел тебя с таким аппетитом...

– Разве Мокси не говорила с вами о сценарии?

– Мокси никогда не говорит со мной, – Муни икнул, прикрыв рот рукой. – Мокси более не спрашивает моего совета. Я ее отец-пьяница. И, должен признать, это справедливо. Долгие годы я был вынужден не обращать на нее ни малейшего внимания.

– Почему?

Муни вперился взглядом в лицо Флетча.

– Потому что на первом месте всегда стоял талант. Многие могут поиметь женщину и зачать ребенка. Редко кому удается овладеть миром и творить для него чудеса.

Флетч кивнул.

– А вы не будете возражать, если я обращусь к вам за советом?

Муни не ответил. Но взгляд его обежал землю у ног. Он не принес с собой сумку с бутылками. Но при этом все утро провел в барах Ки-Уэста, общаясь с местным населением.

– Почему снимают плохие фильмы? – спросил Флетч.

– Как и в любой другой сфере деятельности люди допускают ошибки. Нет. Я выразился неточно. Столь большой вероятности ошибки, как в киноиндустрии, нет нигде. Могли бы вы, мистер Питеркин, вести свое дело, принимая девять ошибочных решений из каждых десяти?

– Как такое может быть?

– Хороший фильм можно снять лишь соединив талантливых исполнителей с подобранным именно под них сценарием. Это сложно.

– Я этого не понимаю. Ни одна фирма, не говоря уже о целой отрасли, не может функционировать, если девяносто процентов решений будут ошибочными.

– Разве вы не знаете, что слава и большие деньги привлекают куда больший процент некомпетентных людей, а то и просто шарлатанов.

– Вам такие встречались?

– На каждом шагу. Мешали мне работать, давали плохие советы, грабили меня...

– Пожалуйста, не горячитесь. День и без того жаркий.

Муни глубоко вдохнул через нос. Повернулся к Флетчу боком, медленно выдохнул.

– И все-таки мне представляется, что и киноиндустрия не может существовать при столь высоком проценте ошибок.

Муни сардонически улыбнулся.

– Однако, может. Ответ очень прост. Случается, что талантливые исполнители, режиссер, оператор и написанный под них сценарий находят друг друга. И тогда свершается чудо искусства. Даже такие люди, как вы, откладывают свои дела и, зажав в кулаке деньги, спешат в билетную кассу. И один успех зачастую покрывает десять неудач.

– Я вот читаю этот сценарий, – Флетч указал на лежащую на коленях рукопись. – Я не специалист. Никогда не читал киносценариев. Но этот показался мне ужасным. Характеры, что люди на вечеринке – один фасад, за которым пустота. А диалоги. В реальной жизни люди так не говорят. Я сам немного пишу, в те дни, когда бушующие ураганы не выпускают меня из дому. В сценарии полным-полно длиннот, которые просто необходимо вырезать. Зачем это делается? – во взгляде Муни читалась откровенная скука. – Сценарист затрагивает давние проблемы, но не ищет пути их разрешения. Наоборот, его цель сыграть на самых низменных чувствах, вызвать ненависть, – вновь Муни оглядел землю у ног, надеясь обнаружить сумку с бутылками. – Я, конечно, не критик. Но, думаю, что надо быть сумасшедшим, чтобы вложить хоть цент в это дерьмо.

– Ах, Питеркин, вот вы и произнесли магическое слово: ЦЕНТ. Как и любой другой бизнес, в основе киноиндустрии лежат деньги. Много денег. Нигде более не тратится столько денег ради создания иллюзии, – Муни попытался подняться, но с первого раза ему это не удалось. – Подумайте об этом. Сосчитайте ваши иллюзии, мистер Питеркин, – Муни таки встал. – Время дневного сна уже прошло, – сообщил он баньяну, который никогда не спал днем. – А потому надо выпить, чтобы забыть о всех волнениях. Принести вам что-нибудь, Питерсон?

Флетч огляделся.

– Кто такой Питерсон?

– Вы же Питерсон, кто же еще? О, извините, Питеркин. Вы – Питеркин. Вы же сами только что сказали мне об этом. Вам надо бы посмотреть мой ранний фильм «Семь флагов».

– Я его видел.

– Тысячи действующих лиц. И я никого не путал.

Глава 16

Из двери черного хода появилась миссис Лопес.

– Телефон, мистер Флетчер.

Флетч замялся. Телефон звонил весь день. Флетч наказал Лопесам, по возможности, не подходить к нему. Он бросил сценарий на цистерну и направился к двери.

– Извините, – во взгляде миссис Лопес читалось сочувствие. – Это полиция. Женщина настаивала, чтобы я подозвала вас к телефону. Угрожала мне.

Из гостиной доносились голоса.

– Все нормально.

В коридоре он столкнулся со Стеллой Литтлфорд, идущей к двери черного хода.

– Будьте осторожны, – прошептала она.

– Где Фредди? – спросила Эдит Хоуэлл, едва увидев Флетча.

– Не знаю. Где-нибудь здесь.

– А где Джон Мид?

– Уехал по делу. Скоро вернется. В холле Джерри Литтлфорд, в узеньких трусиках, стоял, прижавшись спиной к стене.

– Я не знаю, – он покачал головой. – Я не знаю.

Через открытую входную дверь Флетч мог лицезреть, что зевак на противоположной стороне улицы заметно прибавилось.

По лестнице спускался Фредерик Муни. С бутылкой в руке.

– Фредди! – воскликнула за спиной Флетча Эдит Хоуэлл. – Ну наконец-то!

Добравшись до нижней ступени, Фредди попытался остановить на ней взгляд.

– Налей мне что-нибудь, дорогой. Я умираю от жажды, – она подхватила Муни под руку и увлекла в гостиную. – Я не откажусь от джина с тоником. Бутылки я тебе покажу. Извини, что я так грубо встретила тебя, когда ты ворвался в мою спальню, но, Фредди, прошло столько лет с той поры, как ты позволял себе подобные шалости...

Когда они проходили мимо Джерри Литтлфорда, тот повторил: «Я не знаю».

– Мадам! – прогудел голос Муни. – Я не ворвался. Я вошел.

Мокси кружила по биллиардной.

– Флетч! Я должна выбраться из этого дома!

– Нельзя.

– Я его не переношу.

– Тебя окружит толпа. Это опасно.

– Я должна выбраться из этого дома! – повторила она, чеканя каждое слово.

Флетч прошел в кабинет и взял трубку.

– Слушаю.

– Ирвин Флетчер?

Флетч вздохнул.

– Он самый.

– Одну минуту.

До него донесся бас Сая Коллера. Он что-то говорил о Гольфстриме.

– Мистер Флетчер, – твердый, решительный голос.

– Да.

– Это Начман, начальник бюро детективов. Как вы поживаете?

– Все в полном порядке. Благодарю. А вы?

– Отлично. Напряженная работа бодрит, знаете ли. Или у вас другое мнение?

– Рад слышать, что труд вам в радость.

– А вы?

– И я тоже.

– Моя напряженная работа привела к выводам, которые вам не понравятся.

– Не может быть.

– Почему прошлой ночью вы увезли мисс Муни на край земли?

– Мы уехали не так уж и далеко.

– Вы в таком месте, откуда можно без труда покинуть страну.

– И вы это заметили?

– Не нахальничайте, Ирвин.

– Вам нет нужды звать меня Ирвином.

– Вам не нравится?

– Нет.

– Хорошо, пусть будет по-вашему. Так вот, если вы и мисс Муни вздумаете покинуть пределы штата Флорида, а тем паче, Соединенных Штатов...

– У нас и мыслей таких нет.

– Вы узнаете, какие возможности у начальника бюро детективов маленького городка. Вы укрылись в Ки-Уэст и увезли с собой едва ли не всех подозреваемых в убийстве. Мне это создает определенные неудобства, но я отношусь к вашим действиям с пониманием, учитывая, с кем мы имеем дело.

– Разумное заключение.

– Более того, мне представляется, что вы приняли верное решение.

– Правда?

– Да. Возможно. Я чувствую, что вы поступили правильно. А теперь, если вас это не затруднит, скажите мне, кто приехал с вами в... как его называют... Голубой дом?

– Мокси.

– Вы знаете, что Голубой дом – резиденция корейского президента[109]?

– Фредерик Муни.

– Я бы с радостью посмотрела на нее.

– Джерри Литтлфорд. Его жена, Стелла. Сай Коллер. Эдит Хоуэлл. Австралийский режиссер, Джеффри Маккензи.

– Джон Мид?

– Его сейчас нет. Но он подъедет к вечеру.

– Полагаю, он понравился вам в «Летней реке»?

– Не видел этого фильма.

– Кто-нибудь еще?

– Я.

– Уж вас-то я не забуду.

– Раз уж вы рассуждаете столь логично, чиф[110], не могли бы вы ответить на некоторые вопросы?

– Если сумею. Ответы я услышу в выпуске новостей «Глоубел кейбл ньюс»?

– Нет, если вы этого не хотите.

– В вашей верности вы руководствуетесь шкалой приоритетов, Флетчер?

– Что вы выяснили после просмотра пленок?

– Ничего.

– Ничего?

– Абсолютно ничего. Мы просматривали их всю ночь. Снова и снова. Абсолютно ничего.

– Но это же невозможно.

– Толку от камер – ноль. Все равно, что его убили в глухом проулке. К нам едут эксперты по просмотру фильмов. Вы знали о существовании таких экспертов? Я нет.

– Есть, возможно, даже эксперты по отбору этих экспертов.

– Тут я с вами согласна.

– А не смогут ли вам помочь Сай Коллер и Джефф Маккензи? Уж они-то умеют оценивать фильмы.

– Прекрасная мысль. Пригласить двух главных подозреваемых в качестве экспертов. Между прочим, Питерман уволил Маккензи.

– А Коллер?

– Три года тому назад Сай Коллер и Стив Питерман подрались в одном из лос-анджелесских ресторанов. Коллер выволок Питермана на тротуар и придушил бы, если бы не подоспела полиция. Питерман, однако, не стал подавать в суд.

– Питермана любили все. В этом сомнений нет. Из-за чего они сцепились?

– Говорят, из-за женщины.

– Кстати, Коллер говорит, что Питерман и Бакли знакомы. И в их отношениях чувствовалась напряженность.

– Неудивительно. Бакли терял деньги на каком-то проекте, в который втянул его Питерман.

– Много денег?

– Откуда мне знать, что означает для этих людей понятие «много денег»? Я живу в маленьком бунгало в шести милях от побережья.

– Ладно, продолжим. Сегодня утром Коллер сказал, что съемочная площадка могла быть обустроена специальным образом. Дабы в нужный момент брошенный нож угодил в определенную точку. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Мы уже думали об этом.

– Собственно, это обычный сценический прием. Сцена сама создает иллюзию. У техники широкие возможности.

– Мы прорабатываем эту версию.

– То обстоятельство, что на пленке ничего не выявилось, подтверждает его гипотезу, не так ли? Тот, кто манипулировал со съемочной площадкой, знал, где расположены камеры.

– Это хорошая гипотеза.

– И Коллер полагает, что сделать это мог только один человек – режиссер. То есть сам Дэн Бакли.

– Вы ничего не заметили?

– В каком смысле?

– Коллеру, похоже, очень хочется, чтобы подозрение пало на Дэна Бакли.

– Наверное, это так. Но, может, он прав.

– Вчера вечером и сегодня утром мы осмотрели каждый сантиметр съемочной площадки.

– Перестаньте, чиф. Что знает полицейский о съемочных площадках. Вы же понимаете, что даже восьмилетний фокусник может задурить голову обычному человеку.

– Поэтому мы вызвали из Нью-Йорка трех дизайнеров.

– Эксперты.

– Много экспертов. Это расследование поставит полицию на грань финансового краха. Да и междугородные звонки в Ки-Уэст заметно увеличивают расходную часть бюджета.

– Значит, к вам приезжают эксперты по просмотру фильмов и эксперты по съемочным площадкам.

– Да.

– И это означает...

– Это означает, что в нашем округе увеличится налог на собственность. Потому что у нас погостила группа богатых киношников, одного из которых убили.

– Если вы затребуете еще и театральных экспертов, придется делать вывод, что убийство совершено знатоком театра.

– Очень хорошо, Флетч. В этом случае, вы наверняка окажетесь ни при чем, поскольку никоим боком не связаны с театром.

В холле Голубого дома поднялся крик.

– Я не убивал Питермана. Вы бы могли прямо спросить об этом.

– Экспертов нам хватит с лихвой, мистер Флетчер. И я, конечно, выслушаю их мнение. Но продолжу поиск простого решения.

– Какого же?

– Если б я знала. Кто-то всадил нож в спину Стива Питермана. Согласна, произошло это при крайне необычных обстоятельствах. Но при этом удар ножа – далеко не редкость.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Да. Я бы хотела, чтобы в следующий раз вы позвонили мне.

Крики в холле усилились.

– Позвонить – не обещаю, но трубку возьму обязательно.

– Приятно было пообщаться с вами. Возможно, я сумею выбраться к вам.

– Почему бы и нет? Остальные-то уже в сборе.

– Я тебя убью!

Через биллиардную Флетч поспешил в холл.

Сай Коллер стоял на лестнице, глядя вниз.

На Джерри Литтлфорда, от которого его отделяло лишь несколько ступенек. Джерри был голый. В правой руке он держал кухонный нож для разделки мяса.

Мышцы его гибкого тела вибрировали от напряжения. Член стоял колом. Кожа блестела от пота. Он напоминал изготовившуюся к прыжку пантеру.

Флетч поневоле залюбовался им.

Коллер поднялся еще на одну ступеньку.

– Что вы со мной делаете? – вкрадчиво спросил Джерри.

– Джерри, ты слишком много работал. Тебе надо отдохнуть.

Сверху, облокотившись на ограждающий площадку второго этажа парапет, за ними наблюдал Джефф Маккензи. У Флетча сложилось впечатление, что у него не глаза, а объективы работающей кинокамеры, снимающей очередной эпизод.

На полу у лестницы лежали красные трусики Джерри.

– Нет, нет, – помотал головой Литтлфорд. – Дело не в этом. Я знаю, что не в этом. Я – черный. Вы все считаете меня черным.

Коллер нервно рассмеялся.

– Джерри, но ты действительно негр.

Вооруженная ножом рука метнулась к белым, толстым ногам Коллера. Тот отпрыгнул на следующую ступеньку. Его лицо тоже блестело от пота.

Миссис Лопес стояла в дверях столовой.

– Он взял мой нож, – пожаловалась она Флетчу.

– Скажи, Сай. Скажи. Назови меня «боем»[111].

– Я никогда не называл тебя «боем». И не собираюсь называть.

Новый выпад Джерри, шаг назад Коллера.

– Ты меня оскорбляешь.

– Я – двадцатисемилетний профессиональный актер! – прокричал Джерри.

– И хороший актер, – подчеркнул Коллер.

– Я – мужчина!

– Джерри, да кто с этим спорит. Если бы ты опустил нож. Отдай его Флетчеру...

– Джерри, – вмешался Флетч, – сегодня негоже угрожать кому-либо ножом. Возникают некоторые ассоциации. Вы понимаете, что я имею в виду?

Джерри круто повернулся к нему.

– Не зови меня «боем».

– Да кто зовет вас «боем»?

– Это мой самый лучший нож, – отметила миссис Лопес.

Сай Коллер рассмеялся.

– Ну, хватит, Джерри. Естественно, никто не будет предлагать тебе роль Робин Гуда из Шервудского леса.

– Меня всегда бьют.

– Только в кино, Джерри, – напомнил ему Коллер. – Ты высоко оплачиваемый профессиональный актер. Дома ты ездишь на «порше». И никто тебя не бьет.

– Черт побери!

На этот раз Коллер едва успел увернуться от ножа. Флетч услышал шаги Мокси по коридору второго этажа. Она появилась на площадке. В белых шортах и теннисных туфлях, синей спортивной рубашке. С красным платком на голове. В больших солнцезащитных очках. С неестественно яркой помадой на губах.

– Джерри, я больше не могу прыгать по ступенькам, – вырвалось у Коллера.

– О, Господи, – и Мокси двинулась вниз.

– Будь осторожна, – крикнул Флетч.

Мокси миновала Коллера и приблизилась к Джерри. Нож она словно не замечала. Обхватила пальцами стоящий пенис Джерри и потрясла его, словно руку при рукопожатии.

– Тебе надо думать совсем о другом, «бой»[112].

– Она назвала его «бой»! – воскликнул Коллер. – Она назвала его «бой»!

– А что, мне следовало назвать его девочкой? – осведомилась Мокси. – Держа в руке его член?

Миссис Лопес поднялась по лестнице, обошла Джерри, взяла из его руки нож.

– Мой лучший нож, – и прошествовала на кухню.

– Позовите, пожалуйста, миссис Литтлфорд, – крикнул ей вслед Флетч.

– Все они против меня, – пожаловался Джерри Мокси. – Видишь, что они со мной делают.

Мокси положила руки на его влажные, блестящие от пота плечи.

– Это кокаин, дорогой. Никто ничего тебе не делает. Все хорошо. Ты в полном порядке. И погода сегодня прекрасная.

– Это не кокаин. Они.

– Нет. все дело в белом порошке, который ты кладешь в нос, дорогой. Наркотики воздействуют на человеческий мозг. Ты слышал об этом?

Джерри пристально вглядывался в ноги Коллера. Белые, без единой царапины.

В холл вошла Стелла, с большим махровым полотенцем в руках.

– Джерри надо проветриться, – обратился к ней Флетч. – Почему бы вам не увести его на прогулку. А как дойдете до берега, благо мы на острове, толкните вашего мужа в воду. Купание только пойдет ему на пользу, – тут он заметил набухшие веки Стеллы. – Да и вам тоже.

– Проветриться надо мне, – Мокси спустилась с лестницы, посмотрела на Флетча. – Уведи меня отсюда.

– В таком виде? На тебя слетятся все мухи.

– Зато никто не будет таращиться на меня.

– Ты, похоже, шутишь.

На лестнице Стелла обтирала Джерри полотенцем.

– Может, им действительно поплавать? – задумчиво сказал Флетч, глядя на них.

– Кого это волнует? – Мокси взяла Флетча за руку.

– Не заплывайте далеко, – бросил Флетч через плечо супругам Литтлфорд.

По пути он заглянул в гостиную.

Эдит Хоуэлл и Фредерик Муни сидели бок о бок на кушетке. В руке она держала бокал с джином и тоником. Фредди, как обычно, отдавал предпочтение коньяку.

– Восстановление пьесы или фильма – шаг назад, – вещал Муни. – В последнее время часто приходилось этим заниматься, а зря. Мы должны уйти с дороги, чтобы молодые могли сотворить что-то новое.

– Но, Фредди, «Пора, господа, пора» был превосходным мюзиклом. И остается до сих пор.

– Пошли, – Флетч увлек Мокси к черному ходу. – Успеем полюбоваться закатом. Пройдем через двор Лопесов.

Глава 17

– Выходит, что подсознательно Джерри Литтлфорд желает резать людей ножом.

Они неторопливо шагали по Уайтхед-стрит.

– Ерунда, – отмахнулась Мокси. – Забудь об этом.

– Обычная домашняя склока? А мне показалось, что дело куда серьезнее.

– Никогда нельзя верить актеру. Он играет и в жизни, и на сцене.

– Ты ведь тоже актриса.

– Я лгу, сказал лжец, – усмехнулась Мокси. – Жаль, конечно, что он постоянно нюхает эту дрянь.

– То есть ты бы хотела, чтобы он нюхал ее в определенные периоды времени?

– Конечно. К примеру, перед съемкой эпизода, где он играет рассерженного человека. На кокаине он может напугать кого угодно.

– Это я уже видел. Но он не играл, не так ли? Это его организм реагировал на прием наркотика, так?

– Кино – это наркотик, Флетчер. Как и все искусство. Искажение перспективы. Обострение чувств. Но в обычных эпизодах кокаин только мешает. Заставляет переигрывать.

– А ты балуешься наркотиками, Мокси? Хотя бы для «сердитых» сцен?

– Разумеется, нет. У меня больше актерского таланта. – Она посмотрела на большой рекламный щит на противоположной стороне улицы. – Так хочется зайти туда. Посмотреть на спальню Хемингуэя. Комнату, где он писал. Второго такого писателя нет.

– Мокси, ты думаешь, что люди творческие живут по своим, особым нормам?

– Конечно. Талант – он всегда одинок, а потому и нормы для него особенные.

– Твой отец высказался сегодня в том же духе. Насчет того, что на первое место ставятся обязательства перед талантом. Мы говорили о его взаимоотношениях с тобой и, полагаю, с твоей матерью. Он сказал: «Многие могут поиметь женщину и зачать ребенка. Редко кому удается овладеть миром и творить для него чудеса».

– Милый О-би. Всегда умел блеснуть изящной фразой, – она помолчала. – По-моему, он прав.

– Разные правила для разных людей... Как такое возможно?

– А что тебя удивляет, Флетч? В доме ты сказал, что я не могу выйти погулять – это небезопасно. Я вот хочу, но не могу пойти в дом Хемингуэя. Хотела бы я совмещать в себе творца и бизнесмена. Тогда бы мне не пришлось перепоручать мои дела таким вот Стивам Питерманам, – она остановилась, повернулась к Флетчу. – Посмотри на меня.

– Не могу, – Флетч закрыл глаза свободной рукой, отгораживаясь от килограммов румян, пудры, помады, покрывающих лицо Мокси, от огромных солнцезащитных очков. – Ужасное зрелище.

– Я стою на улице Ки-Уэст, – продолжила Мокси. – Прекрасного города, который живет сам и дает жить другим. Но, как ты, наверное, уже заметил, я должна стоять здесь, соблюдая иные правила.

– Убили же человека.

И Флетч двинулся дальше.

– Разумеется. – Мокси вновь пристроилась рядом. На перекрестке заходящее солнце осветило их лица. – По существу все сводится к энергетическому балансу. Откуда берется творческая энергия? Если она есть, как распорядиться ею наилучшим образом? Если она истощается, как ее восстановить? Это проблема. К тому же наличие этой энергии накладывает новые обязательства. Как говорил Фредди, первостепенные обязательства. А за все отвечать невозможно. Шеф-повар не выносит очистки из кухни. Дня на это не хватит. Ни у кого нет такого запаса энергии.

Рука в руке, они шли по затененной пальмами Уайтхед-стрит.

Потом она отпустила руку Флетча.

– Я знаю твой следующий вопрос, – голос звучал, как у маленькой девочки. – Ты хочешь спросить, включают ли особые нормы, применимые к людям творческим, право убивать?

– Только не плачь. Размоешь косметику.

– Я не убивала Стива Питермана, – твердо заявила Мокси. – И для меня важно, поверишь ты мне или нет.

– Я знаю, – кивнул Флетч.

– Однако! – воскликнула Мокси. – С чего такая толпа?

– Закат.

Сотни людей собрались на набережной. Расположившись на приличном расстоянии друг от друга, их развлекали рок-группа, оркестр народной музыки, струнный квартет. Тут же жонглер подкидывал и ловил апельсины. Акробаты подбрасывали друг друга в воздух. Мужчина, одетый как Чарли Чаплин, веселил народ, имитируя походку знаменитого комика. Скромного вида молодой человек проповедовал Слово Господне. Другой молодой человек, в коричневой рубашке, со свастикой на нарукавной повязке, призывал к расовой дискриминации. Третий, пародируя двух первых, убеждал поклоняться консервированной фасоли. Каждый не мог пожаловаться на отсутствие слушателей.

За водной гладью большое красное солнце медленно скатывалось в Мексиканский залив.

Люди находились в непрерывном хаотическом движении, собирались в группы, расходились, переглядывались, смеялись, слушали друг друга, фотографировались. Флорида-Кис протянулась на сто миль от материка, словно вымя, из которого цедились сливки, молоко и грязь со всего континента. Артисты, художники, музыканты. Люди всех возрастов, компании, пары, одиночки. Семьи с детьми и без оных, дипломированные специалисты и рабочий класс, безработные, отдыхающие, пенсионеры. Наркоманы и пушеры[113], золотая молодежь и отбросы общества.

– Да тут прямо-таки показ мод, – не переставала удивляться Мокси.

Действительно, разнообразие нарядов поражало. Лохмотья и изящные платья, костюмы от лучших портных и бикини, дешевые побрякушки и королевские драгоценности.

– Кто бы говорил, – Флетч насмешливо глянул на солнцезащитные очки Мокси.

– Столько людей пришли сюда ради заката, – она покачала головой.

– Такое случается каждый вечер, – заверил ее Флетч. – Даже в облачные дни.

– Ничего себе событие. Кому-то пора подсуетиться и начать продавать билеты. Я не шучу. Представь себе, какие надо приложить усилия, чтобы собрать столько зрителей в театре.

Они лавировали среди толпы, слушали музыкантов, смотрели на актеров, пока не нашли свободного местечка на парапете. Сели, свесив ноги над водой.

– Вот она, реальная жизнь, – вздохнула Мокси.

– Кстати, кто был продюсером «Безумия летней ночи»? – неожиданно спросил Флетч.

– Стив Питерман.

– Кажется, ты называла его иначе. Исполнительным продюсером или как-то еще.

– Возможно. Видишь ли, был другой продюсер. Толкотт Кросс. Я никогда его не видела. Он сделал все, что от него требовалось. Всю подготовительную работу. Подбор состава, съемочной площадки, заключение контрактов.

– И где он сейчас?

– Наверное, в Лос-Анджелесе. Он живет в Голливуд-Хиллз. А на время съемок Стив намеревался взять обязанности продюсера на себя. Находиться здесь и руководить.

– Кто из них нанял Джеффа Маккензи, а кто – Сая Коллера?

– Кросс нанял Маккензи. Питерман его уволил.

– И Питерман нанял Коллера?

– Да.

– Значит, у Питермана больше власти, чем у Кросса?

Получается, что один из сопродюсеров важнее второго?

– Именно так. Кросса, по существу, тоже наняли на работу. Поручили ему всю черновую работу, которой не хотел заниматься Питерман, А может, у него не было времени.

– Кроссу причитается доля прибыли?

– Скорее всего. Но, возможно, не такая большая, как... получил бы Стив.

Девушка, сидящая на парапете неподалеку, в обрезанных по колено джинсах, неотрывно смотрела на Мокси.

– А каким образом Стив Питерман, продюсер твоего фильма, оказался главнее своего сопродюсера, этого Кросса?

– В нашем деле все определяется одним словом. И слово это – банк. Откуда капают денежки.

– Понятно. Об этом, собствено, я и спрашиваю. Продюсер – это человек, который находит средства для финансирования фильма, так?

– Круг забот продюсера значительно шире.

Девушка в обрезанных джинсах толкнула локтем своего соседа и что-то зашептала ему.

– Но деньги на финансирование «Безумия летней ночи» добыл Стив Питерман?

– Да. Получил их от «Джампинг коу продакшн, Инс»[114].

– А что это такое?

– Независимая компания. Созданная для того, чтобы вкладывать деньги в фильмы. Их полным-полно.

– Прости, пожалуйста, но я слышу о ней впервые. И много она финансировала фильмов?

– Полагаю, что нет. Скорее всего, она только обеспечила запуск еще нескольких фильмов. Я не знаю, Флетч. Вполне возможно, что она создана группой дантистов, решивших вложить свои капиталы в кино. А может, это дочерняя компания «Интернейшнл телефоун энд телеграф»[115]. Понятия не имею.

Половина большого красного солнца уже «погрузилась» в воду. На середину бухты выплыл черный, словно сошедший со страниц старинной книги, шлюп.

– И тебе без разницы, кто платит за твой фильм? – Мокси вызывала все больший интерес у группы молодежи. – Ты же говорила, что деньги – самое важное...

Мокси вздохнула.

– Деньги добывал Стив Питерман.

Последний краешек солнца исчез. Со шлюпа «Провиденс»[116] донесся грохот орудийного выстрела. Звездно-полосатый флаг заскользил вниз.

Зрители на набережной ответили радостными криками. В Ки-Уэст объявили о наступлении вечера. Флетч вскочил на ноги.

– Пора домой.

– Но, Флетч, после захода солнца тут еще красивее. Давай полюбуемся розовыми облаками.

– Облаков сегодня нет.

Мокси посмотрела на небо.

– Ты прав. Поднялась и молодежь.

– Пошли, – повторил Флетч. Будем идти медленно. Часто оглядываясь, – Мокси неохотно встала. – Этот закат – не последний.

Девушка в обрезанных джинсах остановилась перед Мокси.

– Я знаю, чего вы добиваетесь.

Ее приятели выстроились полукругом за спиной девушки.

Мокси молча придвинулась к Флетчу, взяла его за руку.

– Вы пытаетесь выглядеть как Мокси Муни, – и девушка рассмеялась.

– Как раз наоборот, – ответила Мокси. Рассмеялись и приятели девушки.

– Это точно, – пробасил один.

– Мокси обходится без всей этой косметики, – подтвердила девушка.

– Правда? – удивилась Мокси.

– Она и так прекрасна. Ей не нужны ни помада, ни румяна.

– Вы ее видели?

– Нет. Она где-то в Ки-Уэст.

– На Сток-Айленде, – уверенно заявил другой юноша. – Под охраной.

– Она кого-то убила, – вставила девушка.

Рука Мокси обвила талию Флетча.

– Вы действительно думаете, что Мокси Муни кого-то убила?

– Почему нет? – пожал плечами один из парней.

– А вы кто – ее двойник? – спросила вторая девушка.

– Я хочу ее увидеть, – воскликнула девушка в обрезанных джинсах. – И обязательно увижу.

– Удачи вам, – и Флетч увлек Мокси от молодежной компании.

– Вы и впрямь похожи на нее, – крикнула вслед девушка в обрезанных джинсах.

– Благодарю, – с кривой усмешкой откликнулась Мокси.

Они возвращались по Уайтхед-стрит. Небо еще освещали отблески заката.

– Знаешь, я получил истинное удовольствие от сегодняшнего разговора с твоим отцом, – голос Флетча звучал нарочито весело.

– Он тебе нравится, так?

– Я им восхищаюсь.

– Полагаю, он очень умен.

– Он такой забавный.

– После десятилетий, проведенных на сцене или перед камерой, он произносит каждую фразу так, словно она написана специально для него. Если он говорит «Доброе утро», слушающий не может не поверить, что утро и правда доброе, словно никогда раньше не слышал такого словосочетания.

– Как получилось, что он вдруг почтил тебя своим вниманием?

– Ничем он меня не почтил. Просто сел мне на шею. Вероятно, не смог найти работу. Больше он никому не нужен.

– Он позвонил тебе, написал, как-то сообщил, что хочет побыть с тобой?

– Разумеется, нет. Просто обосновался в моей нью-йоркской квартире. Я этого даже не знала. Он уже жил там, когда я приехала в Нью-Йорк несколько недель тому назад, чтобы поговорить со Стивом Питерманом. Везде валялись его одежда и бутылки. Он же сидел перед телевизором, напившись до полусмерти. Смотрел мультфильмы. Мне пришлось укладывать его в постель.

– О Господи, – ахнул Флетч. – Фредерик Муни, смотрящий мультфильмы по телевизору.

– Я и так была расстроена. Ругалась по телефону, пытаясь найти Стива.

– Ты давала ему ключ от квартиры?

– Нет. Он никогда у меня не был.

– Как же он попал в квартиру?

– Ключ он взял у швейцара. В конце концов, он же Фредерик Муни.

– Я это уже где-то слышал.

– Все знают, что он – мой отец. Я никогда не говорила швейцару, что ключ ему давать нельзя. Что еще он мог сделать? Оставить легендарного гения слоняться по вестибюлю?

– Другие правила, – покачал головой Флетч. – Может, тебе покажется это, странным, Мокси, но я чертовски рад знакомству и общению с твоим отцом. Мне с ним интересно. Видеть его, говорить с ним. Пусть даже он и путает меня с трупом.

– Ты – не труп, Флетч, – Мокси погладила его по руке. – Пока еще нет. Разумеется, если ты будешь в темноте подсовывать мне на подпись какие-то документы...

– Подумать страшно, сколько ролей он сыграл.

– Мне пришлось привезти его сюда. Что еще мне оставалось? Не могла же я бросить его в Нью-Йорке.

– Ты запаковала его в чемодан и всунула в самолет?

– Он устроил бесплатный концерт в салоне первого класса. Пропустив, естественно, пару-тройку стаканчиков. Там была девочка, лет двенадцати. Он начал рассказывать ей историю Пигмалиона. Привлек всеобщее внимание, копируя Элизу Дулитл. Начал играть все роли. Генри Хиггинса, отца. Потом спел все песни из мюзикла «Моя прекрасная леди». Люди стояли в проходах. Пришли даже из другого салона.

– Великолепно.

– Это же безумие! – воскликнула Мокси.

– Да, безумие. Но маленькая девочка никогда не забудет это представление. Как и остальные пассажиры. Фредерик Муни, играющий пьесу Шоу на высоте девять тысяч метров.

– Безумие! Безумие! Безумие!

– А мне нравится.

– Нарушение правил безопасности. Столько людей в проходах. Самолет – не сцена.

– Талант не подчиняется привычным правилам.

– Он – пьянчуга. Сумасшедший пьянчуга.

– Но ты его любишь.

– Естественно. Иначе и быть не может.

Глава 18

На обед в Голубом доме подали густую рыбную похлебку, жареное мясо и лимонный кекс. Миссис Лопес постаралась на славу.

Перед обедом она сказала Флетчу, что ему несколько раз звонили из «Глоубел кейбл ньюс» и просили связаться с ними. Флетч поблагодарил ее, но перезванивать не стал.

– И все же ты моя плоть, моя кровь, моя дочь... – продекламировал за столом Фредерик Муни, обращаясь к Мокси.

– О, нет, – простонала она. – Опять Лир.

– Фредди большой поклонник старого короля, – вставила Эдит Хоуэлл.

– А вы, мадам, пустомеля.

– Я знал, что у Дэна Бакли какие-то трения со Стивом Питерманом, – поделился своими раздумьями Сай Коллер. – Бакли дулся на Питермана... – и Коллер вновь изложил свою версию убийства, добавив, что Питерман, возможно, втянул Бакли в какую-то противозаконную авантюру.

Мокси промолчала.

– Мардж Питерман, – вступила в разговор Стелла Литтлфорд, нервно поглядывая на своего мужа. После купания Джерри попритих, не произносил ни слова да изредка улыбался. – Женщины иной раз решаются на отчаянные поступки, если не могут получить развода. Они уж сколько лет женаты. Десять, не меньше. А я впервые увидела Мардж Питерман вместе с мужем. Я даже не знала, что существует Мардж Питерман. И все эти годы Питерман мотался по свету, спал с кем-то еще, делал все, что ему вздумается...

– Так ли это? – прервал ее Флетч. – Мокси, Питерман частенько затаскивал женщин в свою постель?

– Стива интересовало только одно – деньги, – ответила Мокси. – И разговоры, разговоры, разговоры. О деньгах.

– Если жену постоянно задвигают в угол, ей, в конце концов это надоедает, – гнула свое Стелла. – Сколько можно слышать, что ты – никто и ничто. Пустое место. Поневоле озвереешь, когда тебе только и говорят, сделай то, сделай это, а стоит открыть рот, осекают – молчи и не рыпайся. А там уж недалеко и до убийства.

– Питермана убила Стелла, – Джерри хихикнул. – Из уважения к его жене.

Стелла покраснела.

– А почему Мардж Питерман приехала на съемки? Она же никогда не показывалась рядом с мужем. Насколько я понимаю, они не собирались куда-либо на уик-энд. У Питермана не было ни единой свободной минуты. Мы должны были снимать и снимать, безо всякого перерыва.

– Если я вас правильно понял, Стелла, – вмешался Флетч, – вы предполагаете, что Мардж Питерман появилась на съемочной площадке, чтобы убить своего мужа?

– Совершенно верно.

– Кто-нибудь знал заранее о ее приезде? – Флетч оглядел сидящих за столом.

– Не думаю, что ее ждали, – заметил Сай Коллер. – Когда начинаются съемки, режиссеры, во всяком случае, большинство из нас, предпочитают обходиться без жен, – он бросил короткий взгляд на Джеффа Маккензи. – Посторонние люди, – снова короткий взгляд, на этот раз на Фредерика Муни, который сидел, пьяно уставившись в пустую тарелку. Затем Сай посмотрел на Стеллу Литтлфорд. – И потом, жены отвлекают. Съемки – тяжелая работа. Эмоции, чувства, взаимоотношения с людьми. А тут еще жены или, того хуже, мужья. Вмешиваются в творческий процесс своими советами, пудрят мозги актерам... Ах, что это за прыщик у тебя под носом. Скажи Саю Коллеру, что эпизод не получится, если не начать его звонкой фразой... Режиссеру прибавляется хлопот... – Сай Коллер рассмеялся. – Не собирался воспользоваться столь простым вопросом, чтобы оседлать любимого конька. Нет, – он повернулся к Флетчу. – Не думаю, что Мардж Питерман ждали на съемках. Полагаю, Питерман, как и я, думал только о фильме. От своей жены я откупился поездкой в Бельгию. Если бы Стив знал, что его жена намерена приехать, он, скорее всего, попросил ее этого не делать.

– И она осталась бы дома, коротая время без мужа, – бросила Стелла.

– Она могла утешиться, поглаживая свою шиншиллу, – добавила Эдит Хоуэлл.

– Однако на этот раз Мардж Питерман не осталась дома, – продолжила Стелла. – Она приехала на съемочную площадку и зарезала этого мерзавца.

Джерри чихнул.

– Так где она была во время записи «Шоу Дэна Бакли»? – в голосе Стеллы звучали прокурорские нотки.

– Со мной, – ответил Флетч.

– А кто вы такой, черт побери?

– Никто.

– Он – наш хозяин, – пояснила Эдит Хоуэлл. – Налейте мне, пожалуйста, вина.

– А где она была потом? Я нашла ее за трейлерами.

– Со мной, – уточнил Флетч.

– У меня создалось впечатление, что она пряталась, – не унималась Стелла.

– Решено, – Джерри Литтлфорд положил на стол нож и вилку. – Стелла убила Стива Питермана и, таким образом, приблизила час, когда женщины станут равными мужчинам.

Муни сидел с закрытыми глазами, голова его то и дело падала на грудь, но он продолжал есть. Он дремал во время обеда.

– Инвесторы, – прервал затянувшуюся паузу Джефф Маккензи.

– Да, да, – покивала Мокси. – Давайте взглянем на ситуации с точки зрения инвесторов.

Маккензи насупился. Как и все молчаливые люди, он полагал, что его должны слушать, раз уж он решился заговорить. Подождал, пока на нем скрестятся все взгляды, затем продолжил.

– Я долго об этом думал. Кто более всего желал смерти Питермана? Он делал все, чтобы погубить фильм. Компания наняла первоклассного режиссера – меня. Я согласился на эту работу лишь при условии, что получу полное право менять сценарий, если сочту это необходимым. Я работал над сценарием не один месяц. Мы с женой пролетели полсвета. Я провел в Калифорнии всего неделю, обсуждая с Толкоттом Кроссом мои поправки к сценарию. Он одобрил все, что я хотел сделать. Разумеется, иначе и быть не могло. Он же профессионал. Я прилетел сюда, в этот американский туристский рай...

– Полагаю, он так называет Флориду, – шепнул Флетч Мокси.

– ...и тут появляется этот Питерман. Слон забрел в посудную лавку и начал все рушить.

Лицо Сая Коллера побагровело от прилива крови.

– Ты хочешь сказать, что он тебя уволил.

– Именно так, чтобы нанять второсортного, вышедшего в тираж, режиссера, – Маккензи ткнул пальцем в своего коллегу, – который начал снимать фильм по первоначальному, никчемному сценарию.

– Извините, но я вынужден вас покинуть, – Сай Коллер приподнялся.

– Перестаньте, Джефф, – воскликнула Эдит Хоуэлл, одной рукой удерживая Коллера, – Будьте справедливы. Вы стали жертвой ужасной трагедии. Ваша жена погибла. Естественно, вы не могли продолжать работу над...

– Я не привык к вашей стране, – Маккензи покачал головой. – И, надеюсь, никогда не привыкну. Если что-то подобное случается там, откуда я прилетел, в Австралии всегда находится возможность сделать перерыв, чтобы человек мог прийти в себя.

– Это же чушь, Маккензи, – не удержался Джерри Литтлфорд. – После смерти жены вы уже не могли ставить фильм. Да и сейчас не можете. Так?

Маккензи одарил Джерри яростным взглядом.

– Вот что я скажу тебе, сынок. У тебя был единственный шанс – экранизация моего сценария. В моей постановке. А с этим... – он махнул рукой в сторону Коллера, – вы с треском провалитесь.

Флетч смотрел на Мокси. В ее взгляде ясно читалась уже слышанная им фраза: «Два режиссера под одной крышей – все равно, что две женщины на приеме в одинаковых платьях».

– Как такое могло случиться? – спросил Маккензи, бросив нож на тарелку. – На следующий день после смерти моей жены съемок не было. Но в тот же день по команде Стива Питермана прилетел этот режиссер-неудачник, – вновь рука Маккензи метнулась в сторону Коллера. И тут же его назначили режиссером «Безумия летней ночи». Мой сценарий бросили в корзину, а день спустя он начал ставить фильм по той куче мусора, что называлась первоначальным сценарием. Даже не подождал, пока пройдут похороны.

– Я все знаю, Джефф, – кивнула Мокси. – Я говорила об этом со Стивом. Убеждала его, что так делать нельзя. Старалась уговорить его отложить съемки на несколько дней...

– Прежде всего, это неприлично, – Маккензи словно и не слышал ее. – Моя жена – дама, она заслуживала хоть каплю уважения.

– Несомненно, заслуживала, – быстро вставила Эдит Хоуэлл. – Жаль, что мы не познакомились с ней поближе.

– Но вы можете догадаться, что сказал мне Стив. Каждый день стоит тысяч и тысяч долларов. Простой съемочной группы нам не по карману.

– Простой, – горько усмехнулся Маккензи. – Речь идет об уважении к мертвым.

– Стив показал мне цифры, – продолжила Мокси. – Заявил, что инвесторы поднимут дикий вой, если съемки прервутся на несколько дней.

– Вот-вот, – покивал Маккензи. – Инвесторы. Может, у ваших инвесторов оказалось больше ума, чем предполагал Питерман. Может, в стародавние времена в Голливуде была в ходу поговорка: «Инвесторам не нужен хороший фильм, они ждут его в четверг». Но в наши дни фильмы обходятся дорого. И, исходя из собственного опыта, я могу сказать, что инвесторам нужен фильм, который принесет прибыль, а не тот, что дешевле выбросить на свалку.

Коллер то краснел, то бледнел от переполнявшей его ярости.

– Скажи мне, Маккензи, если ты думал, что «Безумие летней ночи» – полное дерьмо, как получилось, что ты согласился ставить этот фильм?

– Ты же не рассчитываешь услышать от меня правду? – последовал ответ.

Коллер всплеснул руками.

– Сейчас я и не знаю, на что рассчитывать.

– Это был мой шанс снять фильм в Америке. Я думал, что смогу сделать из говна конфетку. И сделал бы, – он откинулся на спинку стула. Миссис Лопес уже убирала грязные тарелки. – Будь я инвестором «Безумия летней ночи» и узнай, что творится на съемочной площадке, я бы быстренько избавился от Стива Питермана. Мерзавец того заслуживал.

– Но на площадке никого не было, Джефф, – напомнил ему Джерри Литтлфорд. – За исключением съемочной группы.

– Как бы не так, – покачал головой Маккензи. – А представители прессы? Наемный убийца вполне мог сойти за одного из них.

– Опять камешек в мой огород, – вздохнул Флетч.

– Вы – представитель прессы? – повернулся к нему Маккензи. – Я не смог найти в этом доме пишущей машинки. Искал ее весь день. А в вашей комнате нет ни блокнота, ни карандаша, ни камеры...

– Точно подмечено.

– Так что вы тогда делали на съемочной площадке? – Маккензи поставил вопрос ребром.

– Попасть туда не составляло большого труда, тут я с вами согласен. Если кто-то очень этого хотел, он бы своего добился. Но... все равно пришлось бы показывать хоть какое-то удостоверение.

И тут Коллера прорвало.

– Маккензи, да ты просто мешок с дерьмом. Пока ты снял три маленьких, паршивеньких фильма, снял черт знает где, в тьму-таракани, безо всякого напряжения, когда тебя не ограничивали ни временем, ни деньгами. Да кто их видел за пределами Австралии? Всех американцев и европейцев, посмотревших их, можно уместить в одном микроавтобусе. Да и то останутся свободные места. А вдруг ты начинаешь изображать Господа Бога. Великий Мастер. Слушай сюда, я снял больше фильмов, чем ты просмотрел за всю свою жизнь. Ты знаешь сколько фильмов на моем счету? Тридцать восемь! Да, пять последних не удались. Но ты-то сделал всего три! Черт, да моя жена разбирается в режиссуре лучше тебя, а она знает о ней только из моих разговоров. И некоторые мои фильмы куда лучше твоих. А снимая ночные сцены в «Безумии летней ночи», я оставляю достаточно света, чтобы зрители могли видеть, что происходит. В твоем последнем фильме экран был такой темный, что зрители не различали прохода между рядами, если хотели уйти до окончания сеанса, – Коллер глубоко вздохнул. – И не след тебе задирать нос только потому, что тебя принимают здесь, как своего.

Маккензи не отреагировал на столь длинный монолог Коллера. Он ел лимонный кекс.

– А куда поехал Джон Мид? – разряжая атмосферу, спросила Эдит Хоуэлл. – Флетч, вы говорили, что он отлучился по какому-то делу.

– Да, решил на часок слетать в Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк? – воскликнула Эдит. – На часок? Но до Нью-Йорка две тысячи миль!

– Да, Мокси попросила его об одной услуге. Он вернется этой ночью, Джон сказал, что для Мокси он готов на все.

– Мистер Маккензи, – пробасил Фредерик Муни, – мистер Питеркин говорил мне, что вы собираетесь снимать фильм по комедии Вильяма Шекспира «Сон в летнюю ночь».

Сидящие за столом изумленно переглянулись.

– О-би, – подала голос Мокси.

– Если так, – Муни смотрел на Сая Коллера, – я буду вам очень признателен, получив в нем роль, пусть и маленькую...

Джерри Литтлфорд хихикнул.

– Не Оберона[117], разумеется. Я уже не так крепко стою на ногах. Но на роль Тезея[118] я мог бы претендовать. Я уже играл ее, знаете ли. И еще одна роль всегда мне очень нравилась. Я давно хотел сыграть Фелострата[119].

– Довольно, О-би. Хватит.

– Что ж, дочь моя, похоже, в наши дни я больше никому не нужен. Правда, в последние годы мои менеджеры сильно подняли цену моего таланта. Я бы не стал платить себе такие деньги, а вот людям приходится. Но я уверен, что о маленькой роли можно договориться и напрямую. Мистер Маккензи, – Фредерик Муни улыбнулся Саю Коллеру, – вам повезло, знаете ли. Все обязательства по предыдущему контракту я уже выполнил, а до следующего еще есть время.

– Черт побери! – взвилась Мокси. – Не пора бы примириться с мыслью, что ты на заслуженном отдыхе, – она отодвинула стул. – Положен на полку! Засунут на чердак!

– Мокси, – одернул ее Флетч.

Она вскочила, едва не опрокинув стул.

– А может, тебе пора составить компанию мамаше? Ты же упек ее в дурдом. Теперь отправляйся туда сам. По-моему, самое время.

И пулей вылетела из столовой.

– Финал она всегда играет на подъеме, – прокомментировала Стелла. – Интересно посмотреть, сколь драматично выглядит ее отход ко сну.

– На этот раз она даже не хлопнула дверью, – заметил Джерри.

– Это хорошо, – Сай Коллер смотрел на то место, где только что сидела Мокси, – она создала эффект захлопнувшейся двери, не хлопнув ею.

– О чем вы говорите? – полюбопытствовал Флетч. – В столовой нет двери.

– Дверь есть всегда, – ответил Сай Коллер. – В вашем сознании.

– Я огорчил дочь, – Фредерик Муни печально покачал головой. – Она не может свыкнуться с мыслью, что я могу играть эпизодические роли. Она забыла, а может, и не знала, кого мне приходилось играть, чтобы удержаться на плаву.

– Как насчет кофе? – спросил Флетч. Миссис Лопес внесла большой кофейник.

– Опять звонили из «Глоубел кейбл ньюс», – сказала она, наливая кофе Флетчу. – Некий мистер Феннелли. Я обещала сообщить вам.

– Благодарю, – Флетч улыбнулся оставшимся за столом. – Пока я ничем не могу их порадовать.

Глава 19

После обеда Флетч нашел Джеффри Маккензи в биллиардной. Тот играл сам с собой.

Пока Флетч выбирал кий, Джефф установил шары. Игра уже подходила к концу, когда Маккензи заговорил.

– Извините. За обедом я был не на высоте. Вел себя, как юная леди, не приглашенная на пикник.

– Не корите себя. Вы сказали лишь то, что считали необходимым.

– Но теперь вы, янки, будете думать Бог знает что о нас, осси.

– Наше отношение к вам не изменится. Мы вас любили и будем любить, – Флетч промазал, а Маккензи уложил два шара подряд.

– К тому же, вы отличные спортсмены, – Флетч опять ударил неудачно: шар остановился прямо перед лузой. – Но скажите мне, вы действительно думаете, что кто-то из «Джампинг коу продакшн» мог убить Питермана, или сказали это лишь для того, чтобы поддеть Коллера?

Маккензи воспользовался ошибкой Флетча и одним ударом положил в лузу два шара.

– Не знаю, – пробурчал австралиец. – Коллер был хорошим режиссером, пока не растратил свой талант на всякую ерунду. Теперь он готов снимать даже по плохому сценарию, лишь бы ему платили. Обидно, что он это понимает. А Питерман уж точно все портил. И получил по заслугам.

Увидев, что Флетч поставил кий на подставку, Маккензи продолжал играть сам, пока на зеленом сукне не остался один шар.

– Вы думаете, что Питерман сознательно губил фильм?

– Я не могу найти причины. Никому не нравится терять деньги, – Маккензи положил кий на стол. – Но, по моему разумению, едва ли кто мог причинить больше вреда, чем Питерман.

– Хотите выпить? – спросил Флетч. – Есть плохое американское пиво.

– Я привез с собой несколько сценариев. Пойду, поработаю над ними. Почему-то мне кажется, что сегодня Коллер не захочет общаться со мной.

Глава 20

Эдит Хоуэлл и Сай Коллер сидели во дворе. Каждый держал в руке большой бокал шотландского с содовой.

– Вы знаете, что Фредди опять куда-то ушел? – этим вопросом встретила Флетча Эдит Хоуэлл.

– В Ки-Уэст есть, где поразвлечься.

– Он – как кот. Думаешь, что он в доме, а его и след простыл.

– Ему нравится общаться с людьми. Вы за него тревожитесь?

– За Фредди? Упаси Бог. У него же миллионы.

Флетч-то полагал, что прогулки Фредди никоим образом не связаны с его богатством или бедностью, но не стал развивать эту тему.

– Долларов?

– Десятки миллионов. Это я знаю наверняка.

Флетч покачал головой.

– А я почему-то думал, что он разорен. И Мокси, насколько я знаю, придерживается того же мнения.

– Десятки миллионов, – повторила Эдит. – Я знаю, о чем говорю. У меня есть друзья, которые тесно знакомы с друзьями Фредди. Так что сведения верные. Его миллионы разбросаны по всему миру.

– Какая жалость, что вы не можете запустить свои жадные пальчики в его сокровищницу, Эдит, – хохотнул Коллер.

– Я пытаюсь, дорогой, пытаюсь. Вы же слышали, как он просил эпизодическую роль в фильме, который никто и не собирался снимать? Бедняжка. Он нуждается в уходе.

– Он свихнулся от беспробудного пьянства, – выставил диагноз Сай Коллер.

– А мне кажется, что общаться с ним интересно, – заметил Флетч.

– Потому что вы с ним никогда не общались, – отрезала Эдит. – Общение с Фредди все равно, что редкая болезнь. Интерес быстро остывает, а остается только боль.

Сай Коллер рассмеялся.

– Но ты, похоже, согласна терпеть эту боль. Ради миллионов.

– Лишь короткое время, дорогой. Все-таки печень Фредди сработана не из молибдена.

Глава 21

– Ну, что ж, дорогие мои, – Эдит Хоуэлл встала. – Не говорят только мертвые да спящие, – последние две минуты все действительно молчали. – А потому мне пора на боковую.

После того, как за ней закрылась дверь, Сай Коллер отпил из бокала.

– Нет ничего лучше, чем бокал виски перед сном.

– У вас был тяжелый день, – посочувствовал Флетч. – Сначала актер угрожал вам ножом. Потом обругал коллега.

– Такова режиссерская жизнь, – Сай Коллер рассмеялся. – Режиссер – что отец многочисленного потомства, причем дети его явно не в себе и постоянно теряют контакт с реальностью. За эту нелегкую ношу нам и платят, хотя и меньше, чем следовало бы.

– Полагаю, мне надо сказать вам, что полиции известно о вашей драке с Питерманом. Три года тому назад. У одного лос-анджелесского ресторана.

– Правда? А как вы об этом узнали?

– Из сегодняшнего разговора с Роз Начман. Вы помните, она руководит расследованием убийства Стива Питермана. Позвонила сама. Обвинила меня в том, что я умыкнул всех подозреваемых.

– И я в их числе? – Коллер потер подбородок. – Не может быть.

– Но почему?

– С какой стати мне лишать себя работы? После смерти Питермана продолжение съемок «Безумия летней ночи» – большой вопрос.

– То есть вы опасаетесь, что не сумеете закончить картину?

– Только Питерман и верил, что у этого фильма есть будущее.

– А вы?

– Честно говоря, нет. Питерман дал мне сценарий и велел снимать, не отступая от него ни на шаг.

– А сценарий Маккензи вы не читали?

– Нет. Питерман сказал, что это куча говна.

– Вы думаете, это так?

– Пожалуй, что нет. Но не мог же я просить показать мне сценарий Маккензи, а тем паче снимать по нему, ясно понимая, что он имеет полное право подать на Питермана в суд. Вы не шибко разбираетесь в наших делах, так?

– Совсем не разбираюсь.

– Представляете, каково нам делать карьеру, если каждые шесть месяцев приходится искать новую работу.

– И найти ее – самое трудное.

– Повторюсь, такова режиссерская жизнь. И актерская. Да и у всех остальных то же самое. Сплошная нервотрепка.

– А разве невозможно через какое-то время стать богатым и знаменитым? Чтобы выбирать самому?

– Такое случается редко. Зарабатываешь кучу денег, но тратишь полторы кучи. Это же непрерывная гонка. Надо держаться на гребне волны. Чем больше денег ты зарабатываешь, тем больше приходится их тратить для поддержания образа, так что вместо того, чтобы богатеть, обычно все глубже залезаешь в долги.

На деревьях у забора о чем-то сплетничали ночные птицы.

– Полиция полагает, что вы подрались из-за женщины.

– Неужели? Наверное, так записано в наших показаниях.

– Вы выволокли его из ресторана и едва не задушили на тротуаре.

– Да, – вздохнул Коллер. – Эту сцену я вспоминаю с удовольствием.

– Роскошная, видать, была женщина.

– Хотелось бы мне познакомиться с женщиной, ради которой я смог бы задушить человека, – Коллер закурил. – Если не ошибаюсь, вы хотели бы знать, почему я душил Стива Питермана?

– Из чистого любопытства, – подтвердил Флетч. – Вас возмутил телефонный счет за разговоры, которые он вел с вашего аппарата?

Коллер отпил виски.

– Хоть маленькая, да радость. Три года тому назад я его едва не задушил. И это полностью снимает с меня подозрения в убийстве.

Флетч ждал продолжения. В темноте светился лишь кончик сигареты Коллера.

– Я поймал его на подлоге. Мне это, мягко говоря, не понравилось. Я просто рассвирепел. Питерман был не первым, отрабатывающим эту схему. Да и в дальнейшем у него найдутся последователи. Но в данном случае дело касалось и меня. Он собирал деньги на съемки фильма, который никто и не собирался снимать. Каким-то образом у него в руках оказались несколько страниц текста, называемых киносценарием. История о латиноамериканском правителе, его дочери, священнике и революционере. Короче, дерьмо. Любой, кто хоть что-то понимал в кинобизнесе, сразу бы увидел, что никакой это не сценарий, а набор ничем не связанных диалогов с многочисленными «Здравствуйте» и «До свидания». Но он подсовывал эту пакость людям, не имеющим к кино ни малейшего отношения. Вы понимаете, докторам и сапожникам, вдовам и сиротам, которые мечтали о том, чтобы заработать кучу денег на кассовом фильме и искупаться в лучах славы, ожидающей тех, кто финансировал его съемку. Их обещали пригласить на премьеру в Нью-Йорке. А также на церемонию вручения «Оскаров», которыми должны были засыпать создателей фильма. А деньги он обещал отдать из авансов, полученных от прокатчиков.

– Но не предупреждал, что ничего не отдаст, если таковых не окажется?

– Естественно, нет. Еще он говорил, что снимать фильм будут в Сальвадоре. Даже показывал договоренность с посольством. Естественно, ничего он снимать и не собирался. Мы слышали о таком способе обогащения?

– Нет.

– Полагаю, он собрал полмиллиона долларов, которые осели в его карманах, – Коллер затушил сигарету. – Я возненавидел его по двум причинам. Во-первых, это история бросала тень на весь кинобизнес. В следующий раз собирать деньги может честный человек. А из-за таких вот мошенников и ему никто не поверит. А во-вторых, он прикрывался моим именем. Говорил этим людях, что режиссером фильма будет Сай Коллер. Он, мол, ведет переговоры, которые близки к успешному завершению.

– Врал?

– Я никогда не встречался с этим сукиным сыном. Мне рассказал об этом Сонни Филдз, – Коллер зажег новую сигарету. – И однажды вечером, выпив больше, чем следовало, я случайно столкнулся с Питерманом в одном из лос-анджелесских баров, схватил за воротник пальто, выволок на улицу и врезал в челюсть. Он упал. Я уселся на него и начал душить. Мне это понравилось. Шея у него была мягкая. Совсем без мускулов. Наверное, я бы его убил, если б мне не помешали.

– Почему Питерман не подал на вас в суд?

– Почему я не засадил его в тюрьму за подлог?

– Не знаю.

– Мы пришли к взаимоприемлемому соглашению. Питерман сказал, что деньги эти нужны ему для того, чтобы в будущем снять действительно стоящий фильм. Мои перспективы к тому времени выглядели отнюдь не радужными. Требовалось позаботиться о будущем... А потому...

– Что, потому?

– Я согласился стать режиссером того стоящего фильма. А полиции мы сказали, что подрались из-за женщины.

– Вы его шантажировали.

– Мы шантажировали друг друга. В кинобизнесе это обычное дело.

– А что случилось с собранными долларами?

– Они осели в карманах Питермана. Чтобы потом обратиться в его ботинки и меха его жены.

– Когда же на горизонте всплыл фильм «Безумие летней ночи», с Мокси Муни, делами которой ведал теперь Питерман, и Джерри Литтлфордом в главных ролях...

– А Толкотт Кросс нанял Джеффри Маккензи, я позвонил Стиву Питерману.

– Вы видели сценарий?

– Нет. Но предполагал, что он не так уж и хорош.

– Почему вы хотели стать режиссером заведомо плохого фильма?

– Ну... За три года я опустился так низко, что хватался уже и за соломинку. Вы меня понимаете?

– Каким образом еще одна неудача могла помочь вашей карьере?

– Доказала бы, что меня все еще нанимают. И к тому же, за работу я получил бы столь необходимые мне деньги. Вам известно, для чего они нужны?

– В самых общих чертах.

– Подведем итог. Пока Питерман был продюсером, Коллер оставался режиссером. Питерман мертв – Коллер мертв. Отсюда вывод: ваш покорный слуга – единственный, кто не мог убить Стивена Питермана. Возможно, эта история не делает мне чести, но лучшего алиби, пожалуй, не найти.

– Флетч? – раздался голос Мокси с балкона Голубого дома. – Ты здесь?

– Да, – он подошел поближе.

– Если ты собираешься изображать Ромео, я плюну тебе на голову, – предупредила Мокси.

– Жаль, что тебя не слышат твои поклонники, – отпарировал Флетч.

– Найди, пожалуйста, Фредди. Напрасно я нагрубила ему.

– Это точно.

– А вот в твоих комментариях я не нуждаюсь, – раздраженно бросила Мокси.

Глава 22

После долгой паузы в трубке послышался мужской голос: «Извините, но чиф Начман говорит, что не может подойти к телефону».

– Пожалуйста, передайте ей, что звонит Флетчер.

– Флетчер? – повторил мужчина.

– Он самый.

Вновь пауза, и наконец Роз Начман взяла трубку.

– Благодарю, чиф, что выкроили для меня минутку. Вижу, вы работаете допоздна.

– Кого-то из ваших гостей замучила совесть и он сознался?

– К сожалению, преступление куда как не простое.

– Это я понимаю.

– Впрочем, есть у меня одна версия. Позволите поделиться с вами?

– Валяйте.

– У Стива Питермана наверняка была машина. Скорее всего, взятая напрокат. Он все время мотался по дороге 41.

– Полагаю, вы правы.

– Неплохо бы узнать, где она сейчас. И сбил ли он на ней человека.

– Вы говорите о жене Маккензи? – Начман сразу поняла, к чему он клонит.

– Это всего лишь предположение. Проверить его не составит труда.

– Согласна.

– Вдруг что-то да прояснится.

– Будем надеяться.

– А с пленками ничего нового?

– Ничего.

– И на съемочной площадке эксперты ничего не нашли?

– Нет.

– Это тоже результат.

– Спокойной ночи, Ирвин. Я занята.

Глава 23

Около стойки бара «Грязный Гарри»[120] не было не души: все посетители столпились в углу внутреннего дворика.

Флетч купил банку пива и вышел во дворик.

Странная там собралась толпа. Туристы в ярких рубашках и шортах, какие можно купить только в большом городе, с покрасневшими от солнца руками и лицам. Жители Ки-Уэст, бледные, как скандинавы. Солнечные лучи они почитали врагом номер один, и прятались от них, перебегая из дома в дом или от дома к машине. Художники всех возрастов, с яркими, схватывающими любую мелочь глазами. Ковбои, затянутые в кожу и джинсы. Шлюхи с выкрашенными волосами, в широких юбках и полупрозрачных блузах. Каждый держал в руке то ли бокал, то ли кружку с пивом. В углу сидел объект всеобщего внимания – Фредерик Муни. Он говорил, ему внимали. С седыми волосами, с щетиной на щеках, с широким лицом и большими глазами, он как никто другой напоминал святого этих мест: Эрнеста Хемингуэя. Муни был Папой, слушатели – его детьми.

Флетч прислонился плечом к дверному косяку и прислушался, не забывая про пиво.

– ...Не только слава, не только деньги, – говорил Муни. – Те, кто думает, что актеру достаточно уметь вылупить в изумлении глаза, – Муни вылупил в изумлении глаза, вызвав восторженные крики, – ...отреагировать с задержкой на какое-то действие или слова, чтобы усилить комический эффект, – Муни отреагировал с задержкой, люди рассмеялись, – дрожать подбородком, – подбородок Муни задрожал, вызвав более громкий смех, – ...плакать, – из глаз Муни покатились слезы, слушатели зааплодировали, – понятия не имеют, в чем заключается актерское мастерство, – виртуоз вытер щеки и продолжил. – Актер должен учиться мастерству. И мастерство его состоит не только в умении контролировать собственное лицо. Он должен уметь и расправить плечи, и поставить ногу, и все это в комплексе, потому что выражение его лица должно сочетаться и с осанкой, и с походкой, создавая цельный образ.

Наклонившись вперед, Муни взял со стада бутылку коньяка, поднес к губам, сделал добрый глоток.

– От разговоров сохнет горло, – он рыгнул и добродушно улыбнулся, вновь сорвав аплодисменты.

– Мастерство, способности, – продолжил Муни. – Барримор[121] однажды сказал, что предпочел бы прямые ноги умению играть. Разумеется, у Барримора и так были прямые ноги, – Муни подождал, пока стихнет смех. – Актер должен учиться двигаться. Вы, наверное, знаете, что люди в тогах и джинсах ходят по-разному. Или в средневековых рейтузах. Или в деловом костюме, при галстуке. Актер должен всему этому учиться. Даже если актер терпеть не может этой гадости... – Муни с пренебрежением указал на сигарету в руках женщины, – ...он должен уметь обращаться с сигаретой лучше всякого наркомана. Сигарету, кстати, курят совсем не так, как сигару. Редко кому из актеров свойственна агрессивность. Я не слышал о драматических студиях, при которых есть тир. Однако, если актер берет в руки ружье и пистолет, он должен научиться держать его так, словно оружие – продолжение его руки. Чтобы у зрителей возникли нужные ассоциации: да, он знает, для чего нужен пистолет, и не замедлит воспользоваться им, если возникнет такая необходимость. Моя подготовка состояла не только в заучивании текстов Шекспира. Нет, я учился владеть мечом и сражаться им так, будто на карту ставилась моя жизнь. Учили меня и верховой езде. Джон Уэйн[122] как-то сказал, что нет разницы, по какой методике учиться, а вот останавливать лошадь на всем скаку надо уметь. Разумеется, Джон Уэйн мог остановить лошадь, – вновь слушатели рассмеялись. Оглядывая их, Муни заметил Флетча. Вроде бы и узнал, но продолжил лекцию. – Возможно, вам и не покажется это важным, вы только смотрите на экран и думаете, что можете судить об игре актера, не имея ни малейшего понятия, сколько он пролил пота, чтобы развлечь вас. Но актер должен научиться скакать на лошади и ездить на мотоцикле, пользоваться веревкой и лассо, пить из винного бурдюка, открывать бутылку шампанского, держать в руке скрипку и бить в челюсть с правой и с левой... в совершенстве.

Муни замолчал. Прошелся взглядом по гладкой поверхности стола, словно фермер, ищущий первые всходы. Не обнаружил их и погрустнел.

Поняв, что лекция закончена, слушатели начали задавать вопросы:

– Мистер Муни, вам нравилось играть с Элизабет Тейлор?

– Какую из своих ролей вы считаете самой лучшей?

– Правда ли, что вы принимали героин, когда играли пианиста в «Клавиатуре»?

Муни положил руки на стол, уронил на них голову.

– Не было этого. Не было. Все ложь.

Флетч протясяулся сквозь толпу.

– В какой картине мы вас теперь увидим?

– Все ложь.

– Вы думаете, что сможете скакать на лошади в теперешнем вашем состоянии?

Флетч подхватил дорожную сумку Муни. Тот поднял голову. Долго смотрел на Флетча.

– А, мистер Патереон.

– Пришел, чтобы помочь вам нести сумку.

– Как мило с вашей стороны, – он указал на бутылку, затем палец его описал широкую дугу, нацелившись на сумку. – Бутылку положите в сумку.

Флетч заткнул бутылку пробкой, положил бутылку в сумку.

– Вы заболели малярией, когда снимались в «Королеве джунглей»?

– Да, – поднимаясь, ответил Муни. – И я до сих пор не вылечился.

– У вас бывают приступы? Вы беспричинно потеете?

Пошатываясь, Муни двинулся к выходу. Флетч последовал за ним. В этот момент он ничем не напоминал великого актера, владеющего всеми тайнами мастерства.

Люди раздавались в стороны, пропуская его. Некоторые, протягивали руки, чтобы коснуться его рукава, плеча.

– Я хочу пожелать спокойной ночи собаке, – Муни остановился, повернулся к Флетчу.

– Собаке?

– Черной собаке.

Уже в баре Муни вновь застыл на месте.

– Я все-таки хочу попрощаться с собакой.

– Я не вижу тут собаки, мистер Муни.

– Большая черная собака. Зовут ее Император.

Флетч огляделся.

– Нет здесь никакой собаки.

– Она по другую сторону стойки.

– А может, пойдемте к двери? Так быстрее.

– Хорошо, – Муни ослепительно улыбнулся. – Я читал эту лекцию тысячу раз. Знаю ее наизусть, как и роль Ричарда Третьего. Разумеется, все это ерунда.

Выйдя на улицу, Муни обернулся, долго смотрел на бар.

– Чистое, хорошо освещенное место.

Глава 24

Зазвонил телефон, и Флетч, еще окончательно не проснувшись, спрыгнул с кровати и пересек комнату.

– Слушаю.

– Флетч? – Марти Саттерли уже мог выдавать информацию.

– Доброе утро, Марти, – Флетч сел на стул у телефонного столика. – Который нынче час в Нью-Йорке? За окном только забрезжил рассвет.

– Четверть шестого утра.

– Здесь, должно быть, столько же, – Мокси не лежала в его постели. Она решила провести ночь в гамаке на балконе. – Что-нибудь выяснили?

– Не так много, как могли, если бы нам не помешали. Час тому назад в контору Питермана заявилась полиция и потребовала все бухгалтерские книги со счетами мисс Муни. Нас же вежливо, но твердо попросили удалиться.

– Какие шустрики. Ты показал им разрешение Мокси?

– Разумеется. Я же не хотел, чтобы меня приняли за взломщика. Но их бумагу подписала более высокая инстанция.

– То есть их клочок бумаги побил твой?

– Их бумагу подписал судья. Мою – кинозвезда.

– Ты хочешь сказать мне, что все в порядке, и Мокси лишь приснился плохой сон?

– Фильм «Желтая орхидея». Это название тебе что-нибудь говорит?

– Нет.

– »В постели Рамона»?

– Нет.

– »Без двадцати двенадцать»?

– Тоже нет.

– »Безумие летней ночи»?

– Разумеется, говорит. В нем снимается Мокси.

– Его действительно снимают?

– Сейчас вроде бы нет. Но снимали.

– »Сад скульптур»?

– Нет.

– Их все финансирует компания «Джампинг коу продакшн».

– И что из этого?

– А единственный владелец этой «Прыгающей коровы» – мисс Мерилин Муни.

– Святая корова!

– А исполнительный директор и казначей – ныне покойный Стивен Питерман.

– Давай вернемся чуть назад Марти. «Джампинг коу продакшн» принадлежит Мокси?

– На все сто процентов.

– Боюсь, Мокси об этом понятия не имеет. Она говорит о «Джампинг коу» только в третьем лице. «Они», «их». Насколько я понимаю, она ждет, пока кто-то из «Джампинг коу» не примет решения продолжать съемки «Безумия летней ночи» или нет.

– Решение может принять только она.

– Однако!

– Ты, конечно, можешь говорить, что она ничего не знает, но ее подпись красуется во всех положенных местах. Заявка на регистрацию компании в штате Делавер[123], договоры о займах...

– Расскажи мне об этих договорах, Марти.

– Всего я тебе рассказать не могу. Помешала полиция. Мы лишь смогли узнать, что под эти фильмы занимались огромные суммы денег. Миллионы долларов. Доказательств, что фильмы эти существуют, хотя бы в форме сценариев, мы не нашли. За исключением «Безумия летней ночи». Однако этот фильм располагает на удивление скромным бюджетом. Деньги брались в швейцарских, колумбийских и боливийских банках. Часть займов использовалась, чтобы оплатить другие займы, взятые ранее, в Гондурасе, Мексике, на Багамских островах. Все как следует запутано. По некоторым займам нет сроков возвращения денег. По другим, уже возвращенным, нет документов, подтверждающих, что сами займы были-таки получены.

Флетч подтянул колени к груди, а ступни поставил на стул. Стало чуть теплее.

– И все это делалось под знаменем «Джампинг коу продакшн»?

– Нет. Масса денег бралась лично Мокси.

– Это плохо.

– И я того же мнения.

– Марти, а каково положение в целом? Она с прибылью, по нулям или в долгах?

– Ты, похоже, меня не слушал. Миллионы долларов, переведенные на ее имя или компании «Джампинг коу продакшн», испарились, как дым.

– Их украли?

– Они исчезли.

– То есть, она в долгах.

– Если коротко, то да. Так что, если ты искал мотив для убийства, то он перед тобой.

– Я, в общем-то, его и не искал.

– Даже не представляю себе, как она сможет выкрутиться. Несмотря на то, что она еще совсем молоденькая. Пропали миллионы. Разумеется, если бы нам позволили посидеть над бухгалтерскими книгами еще недели три, часть мы бы отыскали.

– Разве она не может объявить себя банкротом?

– Я же говорю не о деньгах, Флетч. От ее имени велись малопонятные финансовые операции. Я не успел достаточно полно ознакомиться с документами, чтобы воспользоваться термином «подлог».

– Ну и ну!

– А еще налоги. Она же их практически не платила. Минимальные взносы, максимальные отсрочки. Она перечисляла Департаменту налогов и сборов какие-то гроши, не имеющие ничего общего с ее доходами.

– Тюрьма!

– Пожалуй, на ее месте, я бы не звал гостей на новогоднюю вечеринку.

– Но она ничего этого не делала. Ни о чем не имела ни малейшего понятия.

– Все делалось от ее имени. И везде стоит ее подпись.

– Марта, а как обстоят дела с ее личной собственностью?

– У нее кооперативная квартира в Нью-Йорке, заложенная и перезаложенная. Очень дорогое поместье в Малибу, также заложенное. Какие-то странные манипуляции с акциями. Она покупала их по пятьдесят-шестьдесят долларов за штуку, а продавала по двенадцать-шестнадцать.

– Всегда?

– За редким исключением.

– Уменьшение общей суммы налога? Может, Питерман таким образом пытался уменьшить ее доходы?

– Доходы он уменьшал. Да еще как. Почему-то она вкладывала деньги в акции зарубежных компаний, о которых никто не слышал. К примеру, в сеть пекарен в Гватемале.

– Наверное, эти пекарни приносили большую прибыль.

– Мексиканская компания грузоперевозок. Ресторан в Каракасе, столице Венесуэлы.

– Caramba!

– Странные пристрастия у твоей подруги. В этой стране она деньги не вкладывала. Если не считать ферму по разведению лошадей в Окале, штат Флорида. Половина фермы принадлежит ей.

– Правда? – изумился Флетч. – А я – то думал, что ее хозяин – Тед Стилл. Кстати, приятель Питермана. Я встретился со Стиллом на квартире Мокси в Нью-Йорке. Питерман нас и познакомил.

– Твоя подруга немало заплатила за перевозку скаковых лошадей из Флориды в Венесуэлу и обратно.

– Но, Марта, Мокси не знает, кто такой Тед Стилл. Она никогда не слышала этого имени. Мы сейчас в его доме.

– Мир тесен.

– Даже я вложил кое-какие деньги в скаковых лошадей этого пройдохи.

– Может мне следует взглянуть и в твои бухгалтерские книги.

– Может, и стоит, но не сейчас Марта, что все это значит?

– Не знаю. Я не успел вникнуть во все подробности. Но с первого взгляда нет ни малейшего сомнения в том, что у Мокси Муни был мотив для убийства Стива Питермана.

– К этому выводу придет и полиция, так?

– Полагаю, что да.

– Марта, все эти манипуляции с деньгами могли принести Мокси какую-то прибыль?

– Не знаю.

– Разве из этих документов не видно, что она – жертва обмана.

Марта Саттерли задумался.

– Предполагается, Флетч, что человек, пускающийся в рискованные финансовые операции, рассчитывает на прибыль.

– Но, Марта, здесь же одни убытки!

– Обычно так и случается с теми, кто рискует. Они чаще всего проигрывают. Так что убытки, Флетч, еще не доказательство добродетели.

– Кошмар.

– А кроме того, раз уж ты обратился ко мне за советом, я должен обратить твое внимание и на такой вариант. Вполне возможно, что твоя подруга, Мокси Муни, лгала тебе от начала и до конца.

– Для этого надо быть превосходным лжецом.

– А кто такой хороший актер, как не лжец?

– Перестань, Марта.

– Подумай об этом, Флетч. Мне-то не судить твою подругу. А вот кому-то придется. Вполне возможно, что она участвовала в этой игре вместе с Питерманом, а убила его, лишь узнав, что он обманывал и ее. Я же, на основе имеющейся у меня, естественно, неполной информации могу сказать только одно: твоя подруга, Мокси Муни, или виновна во всем, или очень уж глупа.

– Она просто попала в беду.

– И она это знает, не правда ли?

– Почему ты так ставишь вопрос?

– А с чего еще ей просить меня заглянуть в бухгалтерские книги Питермана?

– Мокси – убийца. Такое просто не укладывается в голове.

Марта Саттерли вздохнул.

– Я уверен, что едва ли не у каждого убийцы где-нибудь да найдется близкий друг.

Глава 25

– Похоже, ты не выспался, – Мокси смотрела на него с гамака, висящего на балконе второго этажа Голубого дома.

– Да, спал я неважно, – признал Флетч.

Без четверти шесть он уже лежал в постели, но заснуть так и не смог. Вслушивался в тишину дома, и поднялся в половине девятого, когда пришли Лопесы. С улицы доносилось шуршание шин проезжающих грузовиков и автобусов, изредка – визг тормозов. Мокси потянулась, зевнула.

– Думаю, сегодня неплохо поплавать под парусом, – добавил Флетч. – Мы можем взять напрокат катамаран.

– Отличная идея.

Тут раздался звон разбившегося стекла. На улице перед домом поднялся крик.

– Оставайся здесь, – бросил Флетч Мокси, а сам обогнул угол, благо балкон окольцовывал дом.

Там он столкнулся с Джерри и Стеллой Литтлфорд. Они смотрели на улицу. При появлении Флетча повернулись к нему. На их лицах отражались изумление, боль, горечь, замешательство. Они промолчали.

У тротуара перед Голубым домом стояли два старых школьных автобуса, три грузовика для перевозки скота, несколько микроавтобусов, пять или шесть допотопных автомобилей. На каждом автобусе под окнами чернела надпись: СПАСЕМ АМЕРИКУ.

Люди, приехавшие на этих колымагах, толпились между ними и Голубым домом. Некоторые были одеты в длинные белые балахоны, с прорезями для глаз в капюшонах. Другие – в коричневые рубашки и брюки, дополненные черными сапогами, галстуками и нарукавными повязками с красной свастикой. Мужчин сопровождали женщины в простеньких, из хлопчатобумажной ткани, платьях и дети.

– Посмотрите на детей, – воскликнула Стелла. Несколько мужчин деловито доставали из автобусов плакаты и раздавали остальным. Надписи не отличались разнообразием: СОХРАНИМ АМЕРИКУ БЕЛОЙ, ГОЛЛИВУД ПРОДАЕТ АМЕРИКАНСКУЮ ДУШУ, НЕТ СМЕШЕНИЮ РАС. На одном и вовсе значилось: «НЕ ДОПУСТИМ МОНГОЛОИЗАЦИИ!» Плакаты эти держали не только мужчины в белых балахонах, но и женщины, и дети.

– Полагаю, речь идет обо мне, – процедил Джерри Литтлфорд.

– Нет, – покачала головой Стелла. – Обо мне. Стоящие слева тридцать неонацистов пытались изобразить из себя военизированное подразделение. Мужчина с красной лентой на шляпе что-то кричал, пытаясь выстроить их на тротуаре.

Подошла Мокси, встала рядом с Флетчем.

– Должно быть, эти люди ехали всю ночь, – заметил Флетч.

– Это не люди, – отрезала Мокси.

С улицы неслись крики: «Да это же Мокси Муни! Сука! Проститутка! Уж не Джерри Литтлфорд рядом с ней?» За криками последовал камень, ударился о стену за их спинами, упал на балкон.

Флетч повернулся к Мокси.

– Ты не знала, что еще есть люди, которые не любят негров? Ты думаешь, что все уже стали мудрыми и полюбили ближнего своего, как самого себя? К сожалению, до этого еще дело не дошло. На телевидении, возможно, но только не в реальной жизни.

– Психи, глупцы, трусы, – фыркнула Мокси.

Неонацисты выстроились-таки в два нестройных ряда, и мужчина с красной лентой на шляпе выступил вперед, дабы произнести речь.

– Мы знаем, что все это значит! Мы знаем, что творится вокруг! Мы знаем, что происходит в мире! Кто управляет Голливудом, в котором снимают все эти фильмы? Евреи! Кто издает газеты, которые рекламируют эти фильмы? Евреи! Кому принадлежат кинотеатры, где показывают эти фильмы? Евреям! Кто владеет телекомпаниями, которые приносят эти фильмы в наши дома, отравляя умы наших детей? Евреи! А кто платит евреям? Коммунисты! Евреи не признают смешанных браков. О, нет... они женятся только на своих. Если же они идут против желания своей семьи, их изгоняют. И русские женятся только на своих. А евреев высылают из страны...

Мокси хихикнула.

– Странная, однако, ситуация.

Из домов, кафетериев, пансионов, переулков на Дувэл-стрит подтянулись местные жители и туристы. Они не приближались к приехавшей группе. У многих от изумления широко открылись глаза, кое у кого даже отпала челюсть. Их собиралось все больше. Какая-то женщина крикнула:

«Ведите себя прилично!» Появились рыбаки. Настоящие и рыбаки-спортсмены. Флетч узнал двух или трех человек, что вчера слушали лекцию Фредерика Муни в «Грязном Гарри».

Смуглокожий мальчуган лет восьми, похоже, с примесью кубинской крови, уселся на землю, скрестив ноги по-турецки, позади одного из мужчин в белом балахоне. Достал из кармана белых шорт зажигалку. Пять или шесть раз крутанул колесико, прежде чем добыл огонь. Поднес зажигалку к белому балахону.

– ...земля свободы...

Мужчина подпрыгнул, попытался рукой потушить пламя, дал парнишке крепкого пинка, от которого тот отлетел в канаву. Ударил его снова, на этот раз по голове. Женщина попыталась схватить его за балахон. Он продолжал пинать мальчишку.

Толпа набросилась на людей, которые ехали всю ночь. В них полетели камни. Откуда-то взялись палки. На коже и белых балахонах все чаще появлялась кровь. Женщины кричали, по-испански и по-английски. Мужчина в шляпе с красной лентой приказал своей гвардии проложить путь сквозь вопящую, ощетинившуюся палками и кулаками толпу. Гвардия вступила в бой. Били их от души.

Наконец, издалека донесся вой полицейских сирен.

Флетч коснулся локтя Мокси.

– Пошли.

– Куда?

– Мы же собирались поплавать под парусом. Для морской прогулки лучшего дня не придумаешь.

На лестнице они столкнулись с Эдит Хоуэлл. В халате, с чашечкой кофе в руках, она поднималась на балкон.

– Никак не могу взять в толк, как можно быть евреем и коммунистом одновременно. Дерево и камень далеко не одно и тоже. Человек или коммунист, или еврей...

– Больные люди, – покачала головой Мокси.

Лопес встретил их в холле. В белом пиджаке, белых брюках.

– Мистер Флетчер, звонит мистер Стилл. Обещает уволить меня, если я не подзову вас к телефону.

Из столовой, с чашечкой кофе, вышел Сай Коллер.

– Мы – участники международного заговора? – спросил он Мокси.

– Брось им сценарий, Сай, – ответила Мокси. – Пусть они убедятся сами, сколь он плох.

– Если б Питермана не убили, я бы подумал, что за всем этим спектаклем стоит он. Ради рекламы продюсеры готовы на все.

– Вы сказали Стиллу о том, что творится на улице? – спросил Флетч Лопеса.

Оттуда доносились завывание сирен и истерические крики.

– Нет.

По коридору Флетч прошел в биллиардную, затем – в кабинет.

Снял трубку, поднес к уху.

– Доброе утро, Тед. У нас прекрасная погода. Собираемся вот поплавать под парусом.

– А почему я слышал сирены?

– Сирены?

– Да, да. Полицейские сирены. Пока ты не взял трубку.

– Не может быть.

– И людские крики. Почему кричат?

– Скорее всего, помехи на линии.

– Что у вас происходит, Флетч?

– Мы как раз садились за стол, чтобы позавтракать.

Разбилось еще одно стекло.

– А это что такое? – спросил Тед Стилл.

– О чем вы?

– Какой-то резкий звук. Словно разбилось стекло.

– У вас не в порядке телефон.

– Такое впечатление что кто-то хочет разгромить мой дом.

– Подергайте лучше за провод. Возможно, помехи исчезнут.

– Флетчер, я же просил тебя убраться из моего дома. Вместе со всей честной компанией.

– Да, вы просили, Тед.

– А ты все еще там.

– Отдыхаю в мире и покое.

– В утреннем выпуске новостей сообщили, что ты все еще в Голубом доме.

– Кстати, Тед. В какое время увозят мусор? Вдруг Лопес забудет выставить мешки.

– Я хочу, чтобы ты убрался из моего дома ко всем чертям! – прокричал Стилл.

– Успокойся, Тед. Стоит ли так волноваться из-за помех на линии.

– Хорошо, Флетчер. Я приеду сам. С дробовиком. И если к тому времени ты не уберешься...

– Между прочим, Тед, вы никогда не говорили мне, что половина вашего ранчо принадлежит Мокси Муни.

На другом конце провода воцарилась тишина. Зато с улицы донеслись три выстрела.

– Я случайно узнал об этом сегодня утром, – продолжил Флетч. – А мне-то казалось, что вы незнакомы.

– Мисс Муни вкладывала деньги в «Пять тузов». А что, собственно, тебя волнует?

– Да ничего. Но мне странно слышать, что вы хотите выгнать из своего дома двух ваших финансовых компаньонов, Мокси и меня.

– Флетчер... – Тед Стилл тяжело вздохнул. – Я не знаю, что ты затеял. Но мой дом, я чувствую, перевернут вверх дном.

– Моей вины в этом нет.

На пороге кабинета возникла Мокси, с округлившимися глазами.

– Стеллу Литтлфорд зашибли.

– Извините, Тед, – бросил Флетч в трубку. – Мне пора.

– А что я только что услышал? – завопил Стилл. – Кого зашибли?

– Вы все перепутали. Тут разбили яйцо, которое хотели сварить всмятку. Теперь мне придется есть яичницу, – он положил трубку на рычаг и последовал за Мокси.

В холле Стелла Литтлфорд сидела на полу, привалившись спиной к стене, прижимая руки ко лбу. Сквозь пальцы сочилась кровь.

Над ней суетился Сай Коллер.

– Наверняка придется накладывать швы, – поделился он с Флетчем своими наблюдениями.

Входная дверь была распахнута. Над улицей висело облако слезоточивого газа. Перед Голубым домом остались лишь сваленные заграждения, которыми полиция хотела остановить заезжую компанию, да один коричневорубашечник, сидевший на тротуаре примерно в той же позе, что и Стелла Литтлфорд, так же схватившись руками за разбитую голову. Тут и там валялись изорванные белые балахоны.

Справа, однако, в некотором отдалении от Голубого дома и слезоточивого газа, продолжалась драка. Мелькали кулаки, к небу возносились проклятья.

Напротив Голубого дома, сухощавый рыбак деловито вспарывал ножом шины автобусов и грузовиков.

Джерри Литтлфорд вбежал в холл в сопровождении двух парней с носилками. Его глаза покраснели от слезоточивого газа.

– Стеллу хватили по голове бутылкой, – пояснил он Флетчу.

К крыльцу Голубого дома подъехала машина «скорой помощи». В холле миссис Лопес приносила Мокси мокрые тряпки, которая та передавала Саю Коллеру, а последний прикладывал к голове Стеллы. Молодые люди, пришедшие с носилками, оборвали этот процесс. На рану наложили сухую марлевую прокладку и закрепили пластырем, Затем они помогли Стелле лечь на носилки.

– Хотите, чтобы я тоже поехал в больницу? – спросил Флетч Джерри Литтлфорда.

– Нет.

– Тогда пусть едет Сай.

– Не надо.

– Как вам угодно, – пожал плечами Флетч. – До скорого.

Джерри последовал за парнями с носилками. Флетч постоял на крыльце, наблюдая, как носилки вкатывают в машину «скорой помощи».

– Смотри под ноги, – предупредил он подошедшую к нему Мокси. – Везде разбитое стекло.

Кто-то разбил на крыльце недопитую бутылку рома. Кроме осколков темнели лужицы вышеуказанного напитка.

От легкого ветерка концентрация слезоточивого газа на Дувэл-стрит быстро падала. Визжащую толпу полиция оттесняла назад, к Голубому дому, с тем, чтобы, как догадался Флетч, затолкать их в автобусы и грузовики, на которых те прибыли. Плакаты демонстрантов порвали, у многих одежда превратилась в лохмотья. Дубинки полиции, однако, работали без устали.

И тут с балкона Голубого дома загремел хорошо поставленный, знакомый всей Америке голос.

– Восемьдесят семь лет тому назад отцы-основатели...

– О, Боже! – ахнула Мокси.

Люди на улице подняли головы. Фредерик Муни! Драка разом прекратилась.

– ...возвестили о появлении нового государства...

– Фредди просто душка, – Флетч потянул Мокси в холл. – Пошли на море.

Они прошли через дверь черного хода. Даже во дворе они слышали, как Муни декламировал «Геттисбергское обращение»[124]. Других звуков с улицы не доносилось.

Глава 26

Мокси заговорила, когда они отплыли от берега на приличное расстояние.

– Полагаю, мне следует задать тебе этот вопрос. Не так давно ты усадил меня в самолет, чтобы пообедать, но приземлились мы достаточно далеко от места преступления, создав впечатление, будто я сбежала от полиции. Теперь, раз уж мы собрались поплавать под парусом, ты намерен вывезти меня из страны?

– Черт, – Флетч шевельнул рулем. – Ты поймала меня за руку. Разгадала мой замысел.

Глаза Мокси наполнял солнечный свет, отраженный от водяной поверхности.

– Я всегда думала, что на Кубе бесподобная природа. До этого они перебросились едва ли десятком слов. Неспешно позавтракали в маленьком ресторанчике. Некоторые из посетителей узнавали Мокси и дружески ей улыбались, но не подходили, уважая ее право на уединение. За завтраком Мокси спросила Флетча, останется ли у Стеллы шрам. Флетч ответил утвердительно, добавив, что Стелла наверняка получила сотрясение мозга, ибо ей в голову угодили не пустой, а наполовину полной бутылкой. По просьбе Флетча хозяйка ресторана приготовила им несколько сэндвичей и вместе с фруктами уложила в картонную коробку. Флетч также купил шесть банок лимонада.

Потом они спустились к берегу, Флетч взял напрокат катамаран, занес на борт еду и питье. Мальчишки стащили катамаран в воду. Флетч помог Мокси подняться на палубу, затем последовал за ней.

Ветер наполнил парус, и катамаран заскользил по водной глади. Вскоре Мокси скинула лифчик-бикини, оставшись в одних трусиках, но уселась в тени паруса.

– Поговори со мной, – обратилась она к Флетчу.

– О чем?

– Скажи что-нибудь приятное.

– Эдит Хоуэлл утверждает, что не говорят только мертвые.

– Если Эдит Хоуэлл вдруг перестанет говорить, умрут все. От изумления.

– Она положила глаз на миллионы твоего отца.

Мокси фыркнула.

– Миллионы пустых бутылок из-под коньяка. Пусть забирает их все, – она легла на бок, опустила пальчики в лазурную воду. – Давай поговорим о другом. Расскажи, как тебе удалось стать таким богатым?

– Ты полагаешь, что я богат?

– Ты же не работаешь. И у тебя прекрасная вилла в Италии.

– Мне представляется, это бестактный вопрос.

– Я знаю, но все равно хочу услышать ответ.

– Это долгая история.

– У нас впереди целый день.

– Рассказать ее невозможно. Тем более, в подробностях.

– Ты сделал что-то противозаконное, Флетч? Ты – преступник?

– Кто, я? Нет. Не думаю.

– Так что все-таки случилось?

– В общем-то, ничего особенного. Однажды вечером я оказался в одной комнате с большой суммой денег. Наличными. Деньги попали туда, потому что меня попросили совершить нехороший поступок. Я его не совершил. Но то, о чем меня просили, произошло. В силу случайного стечения обстоятельств.

– Слушай, а почему бы тебе не поделиться со мной подробностями?

– Говорю тебе, история длинная.

– Значит, ты взял деньги...

– Мне пришлось. Оставить их я не мог. Они вызвали бы вопросы, ответов на которые лица заинтересованные предпочли бы избежать.

– Грабеж, как доброе деяние?

– Именно из этой мысли я и исходил.

– И что ты сделал с деньгами?

– Я не знал, что с ними делать. В деньгах я не силен.

– Я знаю. Это я испытала на себе.

– Когда же?

– Забудем об этом. Я все еще злюсь на тебя.

– В дружеских отношениях места деньгам нет.

– Случается, что нет и самих денег. Помнится, ты пригласил меня в один из самых дорогих ресторанов Лос-Анджелеса.

– А, в тот раз.

– Да, да. В тот самый.

– Понятно.

– Я бы не стала возражать, если б получила обратно мои часы. Которые пришлось оставить в ресторане в залог.

– »Пьяже», не так ли?

– С маленькими бриллиантиками.

– Который теперь час? – спросил Флетч.

Мокси перевернулась на живот.

– Какая разница?

– Именно это я и хотел сказать.

Мокси глубоко вдохнула, шумно выдохнула.

– Флетч, ты никогда не меняешься.

Флетч широко улыбнулся.

– Отнюдь, я становлюсь лучше.

– Хуже. Так что ты сделал с деньгами, которые украл?

– Я их не крал.

– Они просто свалились с неба тебе в руки.

– Что-то в этом роде. Длинная история. Деньги держали путь в Латинскую Америку, так что я отправился вместе с ними.

– Потому-то ты не сумел закончить биографию Эдгара Артура Тарпа?

– Я все еще работаю над ней. Попав в Латинскую Америку, я все еще не знал, что делать с деньгами. Может, их наличие мучило мою совесть. Может, я просто пытался избавиться от них. Короче, я купил золото.

– О, нет.

– Да, купил.

– И цена на золото поднялась?

– Кто-то сказал мне об этом. В баре. Совесть совсем меня замучила. Я продал золото. Тут же. Я ненавидел нефтяные компании, полагаю, что они эксплуатируют весь мир, а потому должен придти час расплаты...

– И ты вложил деньги в акции нефтяных компаний?

– Да.

– А их стоимость взлетела вверх?

– Вроде бы да. Но настроение у меня лишь ухудшилось.

– Могу себе это представить.

– Я незамедлительно продал все акции.

– И где же теперь твои деньги?

– Я решил, что моя инвестиционная политика в корне ошибочна. Ты понимаешь, что я имею в виду? Я покупал то, что мне не нравилось.

– А потому ты решил перестроиться и покупать только то, что тебе нравилось?

– Я решил помогать деньгами тем, кто этого заслуживал. Прослышал, что «Дженерал моторс»[125] переживает тяжелые времена, что никто не покупает ее акции.

– И ты купил акции «Дженерал моторс»?

– Я купил акции «Дженерал моторс». А так же компаний, производящих электронику, будущее которых представлялось очень проблематичным.

– Святой Боже! Флетч, да ты просто невежа в подобных делах.

– Я же говорил, что не силен в деньгах.

– Тебе следовало пойти на курсы «Как вкладывать деньги». Там тебя бы всему научили.

– Наверное, следовало.

– Просто ты никогда не придавал деньгам особого значения.

– Твоя правда. Не придавал.

Потом Флетч спустил парус и они долго плескались в теплой воде, пока вновь не залезли на палубу.

– Раз уж мы заговорили о деньгах... – начал Флетч.

– По-моему, прекрасная тема.

– Хочу напомнить тебе о «Джампинг коу продакшн, инкорпорейтед».

Они вернулись к Ки-Уэст, нашли пустынный пляж, вытащили катамаран на белоснежный песок. Перекусили зачерствевшими на солнце сэндвичами и фруктами, запив еду теплым лимонадом.

Потом улеглись на песок. Набежавшие облака оберегали их загоревшую кожу от палящих лучей солнца.

– Скажи мне Мокси, – продолжил Флетч. – Через что прыгает эта корова?

– Через луну, – без запинки ответила она, и тут же лицо Мокси исказилось, словно он ударил ее. – Муни[126], – простонала она, прикрыв глаза рукой.

– Правильно. Мокси Муни, – рука ее по-прежнему прикрывала глаза. – Ты – единственный владелец «Джампинг коу продакшн, инкорпорейтед». Марти Саттерли звонил мне сегодня утром.

Со спины Мокси перекатилась на живот.

– Хорошо. А потому первым делом я прекращу съемки этого паршивого фильма.

– »Безумие летней ночи»?

– »Безумию летней ночи» капут. Вместе с Эдит Хоуэлл, Саем Коллером, Джеффом Маккензи, Джерри Литтлфордом, Толкоттом Кроссом. Прощай, дурацкий сценарий. Прощай, дорога 41.

– Как я понимаю, ты не знала, что «Джампинг коу продакшн» принадлежит тебе?

– Нет. Разумеется, нет.

– Мокси, что ты узнала, побывав в конторе Питермана? Из-за чего, собственно, ты так расстроилась, что начала разыскивать меня?

– Я не могла найти налоговых деклараций. Просила сотрудников принести их мне. А они тащили бесконечные папки с договорами о ссудах с банками Гондураса, Швейцарии, Мексики. Я не понимала, что все это значит, а потому медленно зверела, – тут ее голос упал. – И я испугалась.

Улегся на спину и Флетч, заложив руки за голову.

– Марти не смог досконально изучить все финансовые документы. В четыре утра явилась полиция и забрала их.

– О, Господи! Полиция забрала мои финансовые документы?

– Ты знаешь...

– Ничего я не знаю, Флетч! – оборвала его Мокси. Ударила кулачком по песку. – Черт!

Она вскочила, прошла к кромке воды, зашагала вдоль берега. Флетч еще погрелся на солнышке, потом поднялся, собрал оставшийся после них мусор, отнес на борт. Сдвинул катамаран в воду, приготовившись к отплытию. Сел на один из корпусов, дожидаясь возвращения Мокси.

– Мокси? – они вновь плыли под парусом. Солнце катилось к горизонту у них за кормой. Она сидела, положив подбородок на прижатые к груди колени. – Ты знакома с парнем, которому принадлежит Голубой дом?

– Нет. Откуда?

– Его зовут Тед Стилл. Вчера ты сказала, что не знаешь его.

– Не знаю.

– Однако вы на пару владеете фермой по разведению лошадей во Флориде.

Она скорчила гримаску.

– Владеем чем?

– Ферма «Пять тузов». В Окале, штат Флорида.

Она пожала плечами.

– Для меня это новость.

– Полагаю, он был приятелем Стива Питермана.

– Послушай, Флетч, – в голосе Мокси слышались злость и усталость. – Почему бы тебе не разобьяснить мне, что к чему?

– Если б я мог. Как я уже говорил, с документами Марта поработать не дали. Но два твоих главных опасения он подтвердил. Во-первых, у тебя далеко не все в порядке с уплатой налогов. Во-вторых, ты должна громадные суммы банкам разных стран.

Мокси Муни оглядела водную гладь.

– Так в какой стороне Куба?

– В той, – указал Флетч.

– Ты хочешь плыть со мной, или мне добираться вплавь?

– От твоего имени велась активная, но малопонятная финансовая деятельность.

– Малопонятная... и ты думаешь, я смогу ее объяснить?

– Марта не смог.

– И по мнению твоего друга Марта деятельность эта противозаконная?

– Он старался не высказывать своего мнения.

– Но ему это не удалось?

– Именно так, – Флетч чуть развернул парус. – Он полагает, что ты просто не могла не знать о том, что делалось от твоего имени.

Мокси молча смотрела на Флетча, освещенная красными лучами заходящего солнца.

– Другими словами, Мокси, – продолжил Флетч, – судья скорее всего придет к выводу, что ты лжешь.

– Лгу, – повторила она.

– Во всем.

Она посмотрела на пустые банки в картонной коробке.

– Как ты лгал днем? Насчет своих денег?

Флетч хохотнул.

– Вот-вот.

– Перестань, Флетч. Мне сейчас не до шуток.

Она долго молчала, потом положила руку ему на колено.

– Эй, Флетч. Спасибо тебе за прекрасный день.

– Позвольте поблагодарить и вас за то, что составили мне компанию.

Они уже подплывали к берегу.

– Ты хочешь мне сказать, что полиция, просмотрев финансовые документы, найдет не одну причину, по которой я могла убить Стива Питермана?

– Похоже, что да.

– Флетч, – по телу Мокси пробежала дрожь. – Пожалуйста, найди настоящего убийцу.

– Я стараюсь, крошка. Стараюсь.

Домой они возвращались в темноте. Мокси шла, опустив голову, не привлекая к себе внимания.

– Мне бы хотелось кое-что уточнить... – прервал затянувшееся молчание Флетч.

– Сегодня ты и так выжал меня досуха. Я-то думала, что мы поговорим о чем-то приятном.

– Я вытащил тебя из дому, чтобы мы могли поговорить.

– Ты вытащил меня в море, чтобы потоптаться на моих костях.

– Твой отец говорил мне насчет твоей учебы в Англии...

– Ты же знал, что я училась в Англии. Почти два года.

– Я не знал причины.

– У Фредди в тот год проснулись родительские чувства.

– Но в Англии его тогда не было.

– Он собирался там работать. Но планы его изменились.

– Мокси... – Флетч взял ее за руку. – Он рассказал мне о гибели твоего преподавателя.

Рука ее обмякла.

– Мне было только четырнадцать.

– О Боже! Что ты хочешь этим сказать?

Она вырвала руку.

– Только одно. Фредди решил, что в столь юном возрасте стрессы мне ни к чему.

– Стрессы?

Она отпрянула в сторону. Теперь они шагали в метре друг от друга.

– Ты думаешь, мистера Хоудса убила я?

– Думаю, – передразнил ее Флетч. – Ничего я не думаю. Я впервые слышу его фамилию.

– Он был отменным дерьмом, – пробормотала Мокси.

– Я думаю, что тебя слишком уж быстро выпроводили из того города. И из страны.

– Не забывай, мне было лишь четырнадцать лет, – Мокси остановилась, повернулась к нему. – И я не возражала против того, чтобы поучиться в Англии. Замечательная страна.

– Я спрашиваю, убила ли ты человека, а ты в ответ твердишь, что тебе было четырнадцать лет!

– А что думаешь ты? Ты думаешь, преподавателя убила я?

– Я не знаю, что и думать. Меня тошнит от того, что я думаю. Почему ты мне не отвечаешь?

Глаза Мокси блеснули.

– Подумай, какой ответ ты хотел бы услышать, Флетч?

И она зашагала вновь. В метре впереди, с сжатыми в кулаки руками.

В Голубой дом они вошли через двор. У калитки, ведущей к дому Лопесов, столкнулись с мистером Лопесом. Тот нес полное мусорное ведро.

– Ага, – покивал Флетч. – Завтра приезжает мусоровоз.

Лопес широко улыбнулся.

– Много разбитых стекол, мистер Флетч. Они бросались камнями.

– Я знаю. Серьезных повреждений нет?

– Нет. Мы все убрали. Завтра я начну вставлять новые стекла, взамен разбитых.

Сверху в мусорном ведре лежали три бутылки из-под яблочного сока.

– Я сожалею о случившемся утром. Столько шума, суеты. Камни, битое стекло. Наверное, я плохой гость.

Улыбка Лопеса стала шире.

– Маленькое развлечение. Дом слишком часто пустует. Суета нам не помеха. Не думайте об этом.

Глава 27

– Сколько швов? – спросил Флетч. Повязка на лбу Стеллы оказалась меньше, чем он ожидал.

– Шесть, – она не улыбнулась.

Джерри Литтлфорд сидел в кресле, положив ноги на край кровати. В больничном халате поверх шортов. Утром он уехал из Голубого дома без рубашки. И, судя по всему, не возвращался туда. На ногах у него были матерчатые шлепанцы.

– Они собираются оставить ее на ночь в больнице, – сообщил Джерри. – Сотрясение мозга.

– Я принес вам цветы, но медицинская сестра их съела, – он прошел к окну, присел на подоконник. – Что произошло утром? Я ничего не видел... Говорил по телефону.

– Погром, – сухо ответил Джерри Литтлфорд.

– Я вышла на крыльцо, – продолжила Стелла, – погрозила им кулаком и обозвала грязными мерзавцами. Они и есть грязные мерзавцы.

– Говорить не больно?

– Сейчас больно, – она с трудом подавила смешок. – Утром проблем не было.

– Ее оглушили, – добавил Джерри. – Бросили в нее бутылку из-под рома.

– Кому-то очень уж не понравились ваши слова, – заметил Флетч. – В бутылке оставался ром.

– Тем хуже для них, – вновь ей удалось не засмеяться.

– Я никогда не видел вас смеющейся, – повернулся Флетч к Стелле.

– Она все делает не вовремя, когда делать этого не следует. Вышла вот за меня замуж.

Глаза Стеллы задержались на лице Джерри.

– Хочу задать вам один вопрос, – прервал возникшую паузу Флетч. – Вы знали о существовании таких групп? Получали угрожающие письма, вам звонили по телефону, обещая скорую расправу?

Ответа не последовало.

– Я все гадаю, стремились ли эти люди остановить съемки?

Вновь ему не ответили.

– Послушайте, убили человека. Может, и двух. Стелла в больнице с сотрясением мозга. Утром демонстранты требовали прекращения работы над фильмом. По-моему, я задал логичный вопрос.

– Съемки прекращены? – спросил Джерри.

– Вы знали о существовании таких групп? – повторил вопрос Флетч.

Джерри опустил ноги на пол.

– Если честно, то да.

– Получали письма?

– С листовками. Сохраняйте чистоту белой расы. И тому подобное.

– Были и телефонные звонки, – вставила Стелла.

– И телефонные звонки, – кивнул Джерри.

– Угрозы?

– Мою черную задницу обещали поджарить на медленном огне, если я соглашусь сниматься в этом фильме, – Джерри вскинул глаза на Флетча. – Негру трудно отличить реальную угрозу от обычных разговоров белых.

– Вы говорили кому-нибудь об этих письмах, звонках?

– Кому?

– Руководству. Стиву Питерману. Толкотту. Кому еще там? Саю Коллеру. Копам[127].

– Вы принимаете меня за сумасшедшего? Съемки – моя работа. Я не хотел лишиться ее.

– У вас сохранились эти листовки?

– Разумеется, нет. Мы их сразу выбрасывали. Другого и быть не могло.

– Не помните, кто их подписывал?

– У всех этих групп очень длинные названия. «Комитет нашей, а не вашей земли, инкорпорейтед», «Общество защиты негров – сборщиков хлопка».

– Однажды нам позвонили и из негритянской организации, Джерри, – напомнила мужу Стелла.

– Да, да, – Джерри улыбнулся. – Какое-то братство, не желающее делиться с белыми черной кровью.

– Джерри, а что вы думаете об этих угрозах. Могли они перейти от слов к делу? К примеру, убить, чтобы поставить крест на фильме?

– Не знаю. Они же чокнутые. Кто скажет, что творится в голове у безумца? – Джерри помолчал. – Думаю, что могли. В толпе, что утром напала на Голубой дом, были убийцы. Люди, способные на убийство. Их там хватало с лихвой. Эта бутылка с ромом могла убить Стеллу. Но я сомневаюсь, что им достало бы ума подготовить убийство Стива Питермана. А его убийство готовилось, в этом я уверен.

– Полностью с вами согласен, – кивнул Флетч.

Медицинская сестра внесла вазу с розами. Других цветов в палате не было.

– Ага! – Флетч слез с подоконника. – Вы их не съели.

– Я поужинала дома, – ответила медсестра. – Нарциссами.

У двери Флетч обернулся.

– Джерри, ночевать будете в Голубом доме?

– Конечно. Я скоро приду.

Глава 28

Выйдя из больницы, Флетч решил прогуляться по вечернему Ки-Уэсту. Ноги сами привели его в «Грязный Гарри». Фредерика Муни он там не нашел. Число посетителей сократилось до трех-четырех. Не играл и оркестр.

Флетч сел за стойку и заказал пива. Часы показывали десять минут двенадцатого, но от часов в Ки-Уэсте не ожидали точного времени. Часы Ки-Уэста предназначались лишь для одного – сохранить связь с реальностью.

Собака, черная собака, большая черная собака вслед за мужчиной спустилась со второго этажа по витой лесенке.

– Как зовут собаку? – спросил Флетч молодую женщину за стойкой.

– Император. Красивый пес, не правда ли?

– Красивый, – Флетч отпил пива. После утреннего разговора с Марти Саттерли, шумной демонстрации, днем, проведенным в море, он наслаждался выпавшей минутой покоя. Он подумал о «Глоубел кейбл ньюс» и о том, как быстро его соединили с дежурным редактором, поскольку он был владельцем акций. А главное-то суть предлагаемого материала, а не личность того, кто его передает. Среднестатистический владелец акций не честнее среднестатистического гражданина. И объективности в нем не больше. Флетч решил, что в следующий раз, когда у него будет что передать в «Глоубел кейбл ньюс», он назовется вымышленным именем. Как владельцу акций ему небезынтересно, сколь споро реагируют сотрудники на поступление заслуживающей внимание информации. Допивать пиво не хотелось. Клонило в сон. Он оставил кружку на стойке. – Красивый пес, – и двинулся к выходу.

Глава 29

Он проснулся, как от толчка. Занималась заря. Флетч полежал, прислушиваясь к тишине. Зловещей тишине.

Он выбрался из кровати, прошел на балкон. Двое полицейских во дворе. Они посмотрели на него снизу вверх.

Синие маячки патрульных машин на улице.

– Черт, – пробормотал Флетч и по балкону бросился к комнате Литтлфордов.

Джерри спал в гамаке, свернувшись калачиком. Флетч потряс его за плечо.

– Джерри. Просыпайся. У нас будет обыск.

Литтлфорд приоткрыл один глаз.

– Что? Где?

Или полиция собирается арестовать кого-то из них по обвинению в убийстве. Нет. Едва ли. Во дворе стояли уже трое полицейских. Может, они пришли, чтобы предотвратить еще одну демонстрацию? Нет, они же во дворе. Значит, кто-то из судей дал им соответствующий ордер.

– Похоже, нас ждет обыск, – прошептал Флетч.

– Обыск?

– Замолчите. Поднимайтесь. Избавьтесь от того, что у вас есть, – Джерри, как пантера, мягко спрыгнул с гамака. – Спустите все в туалет. Быстро.

Вернувшись в спальню, Флетч надел рубашку и шорты.

– Что случилось? – сонно спросила Мокси.

– Пора одеваться. Полиция.

Она разом села, мгновенно проснувшись. На ее лице отразился испуг.

– Я знаю, что ты не убивала Стива Питермана. Не волнуйся.

Трое полицейских стояли и на крыльце. Они, похоже, удивились, когда Флетч открыл дверь. Без звонка или стука.

– Доброе утро, – приветствовал их Флетч. – Милости прошу в обитель звезд.

Полицейские смущенно переглянулись. Вдоль тротуара выстроилось пять патрульных машин. На трех мерцали синие маячки. Улицу почистили, так что от вчерашней демонстрации следов не осталось.

Флетч протянул руку к одному из полицейских, ладонью вверх. Положив на нее сложенный лист бумаги, полицейский, тем не менее, спросил: «Можно нам войти?»

Флетч указал на врученный ему лист.

– Полагаю, там написано, что войти вы можете.

В холле полицейский, от которого Флетч получил бумагу, представился: «Я – сержант Хеннингс». Флетч пожал ему руку.

– Флетчер. Жилец этой обители.

– Мы должны обыскать этот дом.

– Естественно. Кофе?

Сержант огляделся. Другие полицейские уже сновали по комнатам, поднимались по лестнице на второй этаж.

– С удовольствием.

На кухне Флетч поставил на плиту кастрюльку с водой, вытащил из буфета две чашки.

– Благодарю за вчерашнее содействие.

– Откровенно говоря, не очень-то мы вам помогли, – покачал головой сержант. – Поздно приехали. Дело зашло слишком далеко. Обычно в Ки-Уэст такого не бывает.

– То есть массовые драки случаются не каждый день?

– Мы не очень-то знали, что и делать. Эти люди тоже граждане. И имеют право выйти на демонстрацию.

– Кого-то посадили? – Флетч положил в чашки по ложечке растворимого кофе. Сверху доносились звуки сдвигаемой мебели. Затем их перекрыл недовольный голос Эдит Хоуэлл.

– Нет. Утром всех отпустили.

– Никто не бросал ту бутылку с ромом в миссис Литтлфорд?

Вода в кастрюльке закипела.

– Никто из тех, кого мы арестовали, – сержант печально улыбнулся. – Мы спрашивали каждого. Разумеется, вежливо.

Флетч разлил воду по чашкам и пододвинул одну сержанту.

– А сахар есть? – спросил сержант. Флетч кивнул на стоящую на буфете сахарницу. Сержант насыпал в чашку три ложки сахара. – Кофе и сахар. Что бы я без них делал.

В кухню вошли двое других полицейских. Начали раскрывать дверцы шкафов.

– Надеюсь, вы тут не напачкаете? – спросил Флетч. – Вы знаете миссис Лопес?

– Конечно, – ответил один из полицейских.

– Убирать придется ей, – и Флетч вышел на заднее крыльцо с чашкой кофе.

Сержант последовал за ним.

– Скажите, пожалуйста, чем вызван обыск?

Сержант пожал плечами.

– Хранение веществ, запрещенных законом.

– Это понятно, но почему? На основании каких улик вы получили ордер?

– Судья нашел наши улики достаточно убедительными. Какой красивый баньян. Давненько я не был в этом доме, – он улыбнулся. – Вы тоже киноартист?

– Нет.

– Один из тех, кто вечно крутится рядом с киношниками, так?

– Да. Прихлебатель.

– Приятного, полагаю, мало. Видеть этих людей вблизи. Когда никто не пишет им произносимый текст, не показывает, что и как надо делать. Я бы предпочел общаться с ними через экран.

– Полагаю, и они хотели бы, чтобы вы общались с ними только в кинотеатрах или по телевизору.

– Этот мистер Муни большой любитель выпить. Видел его в центре города. Ему нужен поводырь.

– Он – великий артист.

– Один из моих патрульных привез его домой. В ту ночь, когда вы приехали.

– Благодарю.

– Чак говорит, что он все время что-то декламировал, – сержант хохотнул. – Надо бы приглядывать за ним, – сержант выпил кофе. Наверху все еще возмущалась Эдит Хоуэлл. – Вся страна пьет. Или курит, нюхает да колется всякой дрянью.

– Весь мир.

– Люди открыли для себя наркотики. Делать им особенно нечего. Всю тяжелую работу взяли на себя машины. А наркотики, видите ли, дают им возможность расслабиться. Раньше расслаблялись бейсболом... ловили рыбу. Теперь говорят, что на это уходит слишком много времени.

– Не все могут играть в бейсбол. Не все могут ловить рыбу.

– Весь этот чертов мир пристрастился к наркотикам, тем или другим.

В проеме двери черного хода возник полицейский.

Сержант последовал за ним на кухню. Поставил пустую чашку на стол. В кухне царила идеальная чистота.

Джон Мид стоял посреди холла. В компании полицейского. В серых брюках, коричневых туфлях, синей рубашке и наручниках.

Он улыбнулся Флетчу.

– »Колеса».

– Извините, Джон, – ответил Флетч. – Я как-то не подумал о вас.

– Привез их из Нью-Йорка.

Сержант взял у полицейского жестяной тюбик.

– Барбитурат. Выдается по рецепту врача. У вас есть рецепт, мистер Мид?

– Мой доктор умер, – ответил Джон Мид. – Одиннадцать лет тому назад.

– Очень сожалею. Вы мне понравились в «Летней реке».

– Я и себе понравился.

Сержант разглядывал жестяной тюбик.

– Вы уверены, что получили его не у врача, мистер Мид? В противном случае получается, что вы нарушили закон.

В холле появились другие полицейские.

– Эй, сержант, так ли необходимо увозить с собой мистера Мида?

– Другого выхода нет, – вздохнул сержант Хеннингс. Слишком много свидетелей.

– Слишком много копов.

Глава 30

Флетч ретировался в маленький кабинет-библиотеку Голубого дома.

На лестнице Эдит Хоуэлл на все лады крыла полицию. Она требовала от Фредерика Муни незамедлительных действий, дабы воспрепятствовать копам увести Джона Мида. Фредерик Муни не отвечал. Вполне возможно, что его не было в доме. Эдит Хоуэлл выскочила на лестницу в синей пижаме, синих шлепанцах, синем халате. С бигудями на голове и с белым от ночного крема лицом. Над ограждением площадки второго этажа виднелась голова Сая Коллера. Происходящее в холле, похоже, заинтересовало его. Во дворе Лопес и Джерри Литтлфорд перебрасывались теннисным мячом. На кухне миссис Лопес готовила завтрак. Джеффри Маккензи и Мокси оставались в своих комнатах наверху.

Столь ранний звонок на ферму «Пять тузов» не смущал Флетча. Лошадники поднимались ни свет, ни заря.

К телефону долго не подходили, Флетч даже сел на стол.

Наконец, ему ответил мужской голос.

– Это Флетчер. Могу я поговорить с мистером Стиллом?

– Его нет, мистер Флетчер. Это Макс Фриззлевит.

– Доброе утро, Макс. Чего это Тед уехал так рано? Где-нибудь скачки?

– Да, скачки будут, но он поехал не туда. Я уже садился за руль трейлера, но телефон все звонил и звонил. Будет участвовать и одна из ваших лошадей, мистер Флетчер. Алый Платочек. Хотите пожелать ей удачи?

– У нее есть шанс выиграть?

– Нет. Будь у нее такой шанс, мы бы отвезли ее на ипподром вчера. Она не стоит тех денег, которые пришлось бы уплатить за аренду конюшни.

– Так зачем выставлять ее?

– Ей надо поразмяться.

– Понятно.

– Пусть набирается опыта.

– Толк от нее будет, Макс?

– Нет.

– Зачем тогда я ее покупал?

– Понятия не имею. Возможно, она неплохо выглядела в ту неделю, что вы провели у нас.

– А потом – нет?

– И до того, тоже.

– Может, уехав, я увез с собой ее боевой дух.

– Возможно. Вам надо почаще бывать у нас.

– Чтобы покупать новых лошадей?

– Вам надо посещать скачки.

– Зачем мне лишние разочарования, Макс?

– Может, если вы появитесь на скачках, Алый Платочек сотворит для вас чудо и будет смотреть на финиш, а не на лошадиные задницы.

– У этой лошади анальная фиксация?

– Я не уверен, что она склонна к извращениям, мистер Флетчер. Дело в том, что она не видела практически ничего, кроме лошадиных задниц.

– Вы прекрасно разбираетесь в лошадях, Фриззлевит.

– Приходится, раз уж я занимаюсь этим делом. Лошади, они как люди.

– А куда поехал мистер Стилл?

– Он покинул страну.

– Ага. Неожиданный отъезд, не правда ли?

– Он собрал чемоданы и отбыл вчера вечером. Хотя сегодня собирался присутствовать на скачках.

– Круто, однако, он изменил свои планы. Он говорил, какая страна поманила его к себе?

– Франция. Он упомянул Францию.

– И как он думает туда добраться?

– Самолетом, мистер Флетчер.

– Это я понимаю. Через Майами? Или Нью-Йорк?

– Кажется, через Атланту.

– Значит, он уже улетел. Отбыл за пределы Соединенных Штатов.

– Скорее всего.

– Мистер Стилл позвонит вам?

– Надеюсь, что да.

– Скажите ему, что в Голубом доме проведен обыск. Искали наркотики.

– Правда? Вчера демонстрация. По телевизору показывали белые балахоны и коричневые рубашки. Сегодня – обыск. Чего ожидать завтра?

– Интересный вопрос, не правда ли?

– Именно им обычно задаются перед скачками.

Не испытывал Флетч угрызений совести и набирая в столь ранний час номер начальника детективов Роз Начман. Полицейские участки работали двадцать четыре часа в сутки. Если б она еще не пришла, он попросил бы дежурного сообщить ей о его звонке.

Но его соединили с Роз Начман.

– Вам когда-нибудь удается поспать, чиф?

– Благодарю за заботу, мистер Флетчер.

– И вам спасибо.

– За что?

– За организацию обыска в Голубом доме. Полагаю, я знаю, чем он вызван. Вы хотели знать, кто с кем спит. Могли бы и спросить. Раньше-то спрашивали.

– Какая погода в Ки-Уэст?

– Отличная.

– И у нас не хуже.

– Вашими стараниями Джона Мида арестовали из-за нескольких таблеток.

– Джона Мида?

– Он может получить срок, знаете ли. Личность известная. Власти Ки-Уэста попадут на первые полосы газет.

– Его арестовали за незаконное владение таблетками, на которые у него не было рецепта?

– Именно так.

– Жаль. Он отлично сыграл в «Летней реке».

– И я того же мнения. Но теперь ему долго не придется радовать нас своим талантом.

– Что ж, посмотрю еще раз «Летную реку». Ее постоянно показывают по телевизору. А теперь, о вашем вопросе. Насчет машины Стивена Питермана.

– И что вы выяснили?

– Машину мы нашли на автостоянке в Бонита-Бич. Синий «кадиллак».

– Взятый напрокат?

– Да. Никаких повреждений. Ни царапинки. Так что эта линия расследования закончилась тупиком.

– В какой день он взял напрокат эту машину?

Последовало долгое молчание.

– Хороший вопрос, – ответила, наконец Роз Начман. – Похоже, вы постоянно пытаетесь опередить меня на шаг, мистер Флетчер.

– Неужели вы думали, что он будет ездить на поврежденной машине? Взятой, к тому же, напрокат.

– Когда он прибыл во Флориду?

– Понятия не имею. Но, полагаю, узнать это – не проблема.

– Пожалуй, вы правы. Ладно...

– Так что расследование продолжается?

– Да, конечно.

– И вот что еще. Вы знаете, что вчера какие-то люди чуть не разнесли Голубой дом. Устроили демонстрацию. Бросались камнями и бутылками.

– Об этом написано в газетах. По телевидению назвали всех, кроме вас. Кто вы, мистер Флетчер?

– Чиф, возможно, одна из этих групп хотела сорвать съемки фильма. Любыми средствами, не останавливаясь даже перед убийством. Джерри Литтлфорд вчера сказал мне, что получал письма с угрозами. Ему звонили...

– Письма он сохранил?

– Нет. Но вчера Стелле Литтлфорд разбили голову. Этим людям не чуждо насилие.

– Насилие – да, но вот с умом у них слабовато. Не думаю, чтобы кто-то из этих дуболомов мог незаметно проникнуть на съемочную площадку, всадить нож между ребер Стивена Питермана, а затем исчезнуть, оставаясь невидимым как для людей, так и для камер. Вы бы смогли все это проделать?

– Нет.

– Но вы не отчаивайтесь. Хотя тучи над вашей мисс Мокси Муни сгущаются. У меня просто руки чешутся арестовать ее.

– Это еще почему?

– Эксперты, которых мы наняли, не слишком к ней расположены. Ее танец вызывает у них большие подозрения.

– Какой танец?

– Разве вы не видели? Мне казалось, что вы там были.

– Какой танец?

– Перед самым убийством, знаете ли, Мокси Муни встала с кресла, чтобы по просьбе Дэна Бакли продемонстрировать зрителям его программы танец из «Бродвейского успеха».

– В халате?

– Да, в халата. Махровом. Он сейчас у нас. Полагаю, он ей сильно велик.

– Значит, она не могла убить Питермана.

– Наоборот, могла. Оттанцевав, она вернулась к своему креслу, пройдя за спиной Питермана и Бакли.

– Она прошла за их спинами?

– Да. Это зафиксировано на пленке. Странное дело, знаете ли. С того места, где она закончила танец, она могла пройти к своему креслу двумя путями: прямо, через съемочную площадку, или вокруг, за спинами Питермана и Бакли. Она выбрала второй вариант.

– О, Господи.

– Эксперты исчертили всю площадку какими-то линиями. Они говорят, что более естественным для нее был первый путь, между камерами и Бакли с Питерманом. Но вы не опускайте руки. По мне лучше арестовать по обвинению в убийстве толпу сумасшедших, но не Мокси Муни. Обретать славу таким способом я не хочу.

– Есть другие версии?

– Конечно. Но вы позволите мне сохранить их в секрете? Еще раз предупреждаю вас, мистер Флетчер. Вы и мисс Муни можете покинуть Ки-Уэст только в одном случае, если решите вернуться сюда.

– Я вас понял.

– Кое-кто занервничал, когда вчера вы решили поплавать под парусом.

– Вы об этом знали?

– Береговая охрана отрядила вертолет, чтобы следить за вами.

– О, нет.

– О, да. Они сказали, что вдвоем вы очень хорошо смотрелись. Как в кино.

Глава 31

– Скорее кошки залают, чем я вновь приму приглашение остановиться в вашем доме, мистер Как-вас-там, – заявила Эдит Хоуэлл за завтраком.

– Какой Кац[128]? – переспросил Сай Коллер. – Сэм или Джок?

Они сидели за белым столом у цистерны, во дворе Голубого дома. Мокси к завтраку не спустилась.

– Эти погромщики едва не разнесли дом. Они бросались камнями. Бедной Стелле разбили голову бутылкой. Почему вы не вызвали полицию?

– Джок Кац всегда лаял, – гнул свое Сай Коллер. – Постоянно.

– А обыск на рассвете. Полицейский вломился в мою спальню, когда я спала! Я швырнула в него свой флакон с аспирином. Попала ему в щеку.

– Сэм Кац никогда не лаял. Всегда был такой обходительный, ласковый.

– И они увели Джона. Теперь обвинят его в том, что у него нашли какие-то лекарства...

– Вы говорите, что этим утром наш дом обыскивала полиция? – спросил Фредерик Муни.

– Да, Фредди, – Эдит накрыла его руку своей. – Разве это не ужасно?

Муни потянулся за грейпфрутом.

– Я ничего не слышал.

– Они наводнили весь дом, Фредди, – пояснила Эдит.

– Как тараканы, – уточнил Джерри Литтлфорд.

– То есть они вошли в мою спальню и обыскали ее, пока я спал? – спросил Фредди.

– Да, дорогой, – подтвердила Эдит.

– Они вели себя пристойно, раз не разбудили меня, – Фредди взял нож, чтобы разрезать грейпфрут. – Правда, я сплю крепко.

– И это хорошо, дорогой, – улыбнулась ему Эдит.

Лопес наполнил стакан Флетча апельсиновым соком.

– Вам звонят из «Глоубел кейбл ньюс».

– Пожалуйста, скажите им, что я перезвоню позже.

– Флетчер, – повернулась к нему Эдит, – вы понимаете, что один из ваших гостей в полиции, а другой – в больнице.

– Мы мрем, как мухи, – Коллер задумчиво чистил яйцо.

– Как тараканы, – не согласился с ним Джерри Литтлфорд.

– Вы, янки, ни в чем не видите юмора, – внес в разговор свою лепту Джефф Маккензи.

Сай Коллер оторвался от яйца и вперился в него взглядом. Появилась Мокси, в бикини и легкой белой блузке.

– Доброе утро, дорогая, – приветствовала ее Эдит. Джерри Литтлфорд придвинулся к Саю Коллеру, чтобы освободить место для Мокси.

Сдвинул стул и Флетч. Одна из ножек попала в трещину. Взгляд Флетча упал на цистерну. Ее венчал квадратный люк. Тускло блестели хорошо смазанные петли. С обеих сторон к люку вели приваренные к корпусу скобы.

– Ты хорошо спала? – спросил дочь Фредерик Муни. – Мне сказали, что тут побывала полиция.

Лопес вернулся с полным кофейником и налил Мокси кофе.

– Кто-нибудь знает, как используют эти старые цистерны? – спросил Флетч.

– Все кончено, – Мокси пригубила кофе. – Я только что разговаривала с продюсерами, – она пристально посмотрела на Флетча, как бы говоря, что поправлять ее не надо. – Съемки прекращены.

То есть практически всех, кто сидел за столом, уволили. За исключением Джеффа Маккензи, уволенного ранее, и Флетча, временно не работающего.

Муни не дал паузе затянуться.

– Ты говоришь о съемках «Сна в летнюю ночь»?

– О-би! – тяжело вздохнула Мокси.

– Это плохо, – Фредерик Муни прошелся взглядом по баньяну. – Я надеялся получить роль в этом фильме.

– Но почему? – к Эдит вернулся дар речи. – Все так хорошо шло, – Мокси хмыкнула. – Думаю, Джон согласился бы со мной, если б не попал в тюрьму из-за лекарств. У меня давно не было такой роли. Я бы сыграла ее на отлично. Разумеется, с помощью дорогого Сая.

– С кем ты говорила? – спросил Джерри Литтлфорд.

– Фамилии я не разобрала.

– А почему позвонили тебе? – поинтересовался Сай Коллер.

– Я просто взяла трубку. С сегодняшнего дня мы свободны.

– Вернее, уволены, – поправил ее Джерри Литтлфорд.

– Да, вот они, превратности нашей профессии, – попытался успокоить его Фредерик Муни.

– Но это несправедливо! – воскликнула Эдит. – Я сдала в аренду свою квартиру в Нью-Йорке. Отказалась от предложения одного театра. Куда я теперь пойду, что я буду делать? Фредди!

– Да? – Фредерик Муни повернулся к ней.

– Ну что, Маккензи, – Сай Коллер уставился на австралийца. – Похоже от твоего иска к «Джампинг коу» толку не будет?

– Чертовы идиоты, – Маккензи побагровел. – Прервать съемки на несколько дней, чтобы похоронить жену режиссера, они не могут. А стоит появиться нескольким недоумкам, закутанным в простыни да разбить пару окон, так они прекращают съемки, в которые вбухали кругленькую сумму.

– Разве средства, вложенные в производство фильма, не страхуются? – спросил Флетч.

– У вас тоже не все в порядке с чувством юмора, Маккензи, – бросил Сай Коллер. Он не улыбнулся, не засмеялся.

– Фильм убила дурная слава, – продолжила Мокси. – Так сказал этот человек.

– Нет такого понятия, как дурная слава, – возразила Эдит Хоуэлл. – Особенно в наши дни. Любая слава – это реклама. И чем больше, тем лучше. Убийство, погромы, полицейские обыски. Мы уже три дня в центре внимания! А фильм еще не снят. Фредди, скажите им, что нет такого понятия, как дурная слава.

– Дело не только в этом, – Мокси, как оказалось, еще не привела всех доводов. – Пресса отзывается о «Безумии летней ночи», как о фильме, воздействующим на самые низменные человеческие инстинкты. И это клеймо уже не смыть.

– Если вы взяли мой сценарий... – пробурчал Маккензи. – Если дали мне возможность поставить этот фильм... Более я не хочу иметь с вами никаких дел.

Коллер улыбнулся.

– Вот вы и поставили крест на вашем судебном иске. Мы все слышали вас, Маккензи. Мы все – свидетели.

– Они говорят, что в фильме затронута расовая проблема? – спросил Джерри Литтлфорд.

Мокси глубоко вздохнула.

– Да. Конечно. Кто-то, должно быть, прочитал этот сценарий. И пришел к выводу, что он зовет к насильственным действиям против черных.

– Теперь мы все можем немного отдохнуть, расслабиться, – Фредерик Муни оглядел сидящих за столом. – Мы пережили тяжелые дни.

– Фредди! Только не я! – воскликнула Эдит. – Если б ты знал, сколько я заработала за последние два года! У меня нет таких денег, как у тебя, Фредди!

– Действительно, нет! – согласился Муни.

Никто уже не ел. Мокси так и не приступала к завтраку. Коллер, Маккензи и Литтлфорд не доели то, что лежало на тарелках. Лишь Фредерик Муни полностью очистил свою.

– А не выпить ли нам? – радостно предложил он.

– Почему бы и нет, – пробурчал Коллер.

– Действительно, почему? – добавил Маккензи.

– А что нам остается, как не напиться! – воскликнула Эдит Хоуэлл. – Черт бы побрал всех коров, особенно прыгающих, и их молоко.

– Тяжелые дни, – повторил Фредерик Муни.

– Что ж... – подал голос Джерри Литтлфорд. – Те, кто хотел прекратить съемки... своего добились.

Глава 32

– Если Джон Мид даст показания, которые помогут следствию, вы снимите предъявленные ему обвинения? – спросил Флетч.

Он не знал, где находится полицейский участок Ки-Уэст, а потому поехал туда на такси. Он также хотел попасть туда побыстрее, пока не закончилось предварительное следствие, и журналистов не ознакомили с его итогами.

Сержант Хеннингс вышел, как только Флетч попросил дежурного разыскать его. Вероятно, у него не было ни кабинета, ни даже стола, потому что беседовать им пришлось на скамье в вестибюле здания, которое занимал полицейский участок.

– Какие показания? – переспросил сержант Хеннингс.

– У него еще их нет, – ответил Флетч. – Я еще не передал их ему.

– Какие показания? – повторил Хеннингс.

– Послушайте, сержант, вы ведь проводили обыск в Голубом доме не для того, чтобы найти несколько «колес» у любимого зрителями киноактера.

– Совершенно верно, – сержант встал. – Хотите кофе?

– Нет, благодарю.

Сержант скрылся за дверью и вернулся с пластмассовой чашкой, в которой дымился кофе.

– Вы говорите, что у вас есть некая информация, которая может снять Мида с крючка?

– Нет. Извините, но ничего конкретного у меня нет. Только идея.

– Почему вы не сказали мне об этом раньше? В Голубом доме?

– Потому что идея эта пришла ко мне позже. До вашего появления я не обращал внимания на то, что следовало бы и заметить.

– По-моему, вы хитрите.

– Нет. Предлагаю вам сотрудничество.

– За определенную плату.

– Джону Миду не место в вашей тюрьме, и вы это знаете не хуже меня. Когда полиция арестовывает известную личность из-за наркотиков, вы лишь создаете им бесплатную рекламу. Я уверен, что для вас это не новость. Вы делаете то же самое, что и рекламное агентство, которое нанимает Джона Мида для рекламы прохладительных напитков или жевательного табака.

– Значит, знаменитостей арестовывать нельзя?

– Этого я не говорил. Возможно, к ним надо подходить с особой меркой. Возможно, нет. Не знаю. Если вы ловите настоящего наркомана, наверное, без решительных действий не обойтись. В противном случае необходимо задумываться, а каков будет конечный результат. Руководствоваться надобно благоразумием.

– Вы полагаете, мы поступили неблагоразумно, арестовав Джона Мида?

– Глупо. Этот арест только способствует распространению наркотиков. Или полиция уже занимается и этим?

– Никогда не слышал такого аргумента.

– Может, я слишком долго крутился около кинозвезд. Целых три дня.

Сержант Хеннингс присел рядом с Флетчем.

– Так что вы хотите сказать?

– Я хочу повидаться с Джоном Мидом.

– Давайте разберемся, правильно ли я вас понял. Вы хотите сообщить Джону Миду некие сведения, которые он может использовать, чтобы дать важные свидетельские показания и, таким образом, уйти от ответственности за собственные правонарушения.

– Вы все поняли правильно.

– К сожалению, закон такого не допускает.

– Жаль.

– Попробую выразиться иначе. Вы готовы поделиться с нами полезной информацией, если мы отпустим Джона Мида.

– Отпустите его и уничтожте все протоколы, касающиеся его задержания.

– Так почему вы не предложили этого сразу?

– Вы лучше скажите, согласны вы или нет?

Сержант Хеннингс улыбнулся.

– Согласен.

– Согласны?

– Именно так. Готов поклясться на могиле собственной бабушки.

– Ваша бабушка была настоящей леди?

– Будьте уверены.

– Голубой дом принадлежит Теду Стиллу.

– Я это знаю.

– Тед определенно не хотел сдать мне в аренду Голубой дом. Я буквально вырвал из него согласие. У меня не было другого места, неподалеку от Форт-Майерса, куда я мог отвезти Мокси Муни, чтобы она пришла в себя...

– После убийства Питермана.

– Вот-вот. Ей требовались тишина и покой.

– У нас в достатке и того, и другого.

– Я этого не заметил. Наконец, Стилл затребовал с меня непомерную плату. Я удивил его, согласившись.

– Сколько?

– Вы все равно не поверите. Однако, едва узнав из выпуска новостей, что Мокси Муни поселилась в его доме и на него глазеют туристы и нацелены телекамеры, Стилл позвонил мне и поднял дикий крик. Он напоминал щенка, у которого отняли кость местные дворовые псы.

– Не стал бы его винить.

– Сержант, он не хотел привлекать внимания к своему дому. Он позвонил еще раз, угрожал, что заявится с дробовиком и выгонит нас вон.

– Однако вы остались.

– Разве у меня был выбор? Попробуйте выселить из дома Эдит Хоуэлл. А Фредерик Муни? Чтобы увести его из бара надо обладать тактом и умом Эйзенхауэра.

– Чак говорил мне тоже самое.

– Сегодняшним утром вы провели обыск в Голубом доме.

– И ничего не нашли.

– Рад это слышать. После вашего ухода я позвонил Теду Стиллу. Сообщить ему об обыске. Так вот, сэр, вчера вечером он внезапно покинул Соединенные Штаты. Хотя сегодня намеревался присутствовать на скачках.

– Да, Флетчер, тут вы попали в десятку: мы полагали, что Стилл замешан в торговле наркотиками. Так когда же вы перейдете к важной информации?

– Я предположил, что Стилл не хочет привлекать внимания к Голубому дому, потому что там хранятся наркотики. Утром вы обыскали дом. Наркотиков не нашли.

– Ни грана.

– Рад это слышать, – Флетч уставился в пол. – Джона Мида освободят?

– Клянусь могилой бабушки.

– Протоколы уничтожат?

– Я съем их на ленч. С майонезом. Где героин?

Флетч вскинул голову, посмотрел на сержанта.

– Точно не знаю.

– Так какого черта я трачу...

– Но кое-какие соображения у меня есть.

– Так выкладывайте их. Сколько можно тянуть резину.

– За завтраком я обратил внимание на люк цистерны. Петли хорошо смазаны. К чему бы это? Я, правда, не знаю, как используются в Ки-Уэст водяные цистерны.

– Никак не используются, с тех пор, как на Сток-айленде построили опреснительную установку и провели на Ки-Уэст водопровод. Вы подняли люк и заглянули в цистерну?

– Нет.

– Почему?

– Я – не полицейский. Если б я обнаружил, что наркотиков в цистерне нет, отпала бы нужда в нашем разговоре.

– О, Господи. Очень уж вы бережете покой ваших кинозвезд.

– Стараюсь, но не очень-то у меня получается. Эдит Хоуэлл говорит, что в следующий раз не приедет ко мне. Я не нахожу себе места от горя.

– Это уж вряд ли. Она запустила флаконом с аспирином в патрульного Оуэна Кинга. Теперь у него на щеке синяк. Я бы мог обвинить ее в нападении на полицейского, находящегося при исполнении служебных обязанностей, да дама бросила флакон, лежа в постели. Боюсь, полицию поднимут на смех, если передать дело в суд.

– Нельзя давать повода для насмешек над полицией.

– Тут вы совершенно правы.

– Хорошая у меня идея?

– Проверить ее стоит, – сержант Хеннингс поднялся.

– Вы отпустите мистера Мида?

– Конечно. Как только он распишется на ремнях всего личного состава.

Глава 33

Флетч стоял на балконе второго этажа, положив руки на ограждающий поручень. Он наблюдал за полицейскими, бравшими штурмом цистерну под руководством сержанта Хеннингса.

Внизу, в гостиной, гости запивали завтрак спиртным. Эдит Хоуэлл, Сай Коллер и Фредерик Муни, с бокалами в руках, образовали тесный кружок и делились воспоминаниями далекого, а, может, и не столь далекого прошлого. «Оливьер этого не говорил... – доносилось до Флетча. – Я был там все время...» Джеффри Маккензи в одиночестве сидел в углу, потягивая из высокого бокала виски. Миссис Лопес сказала Флетчу, что Джерри Литтлфорд уехал в больницу за Стеллой. Лопес отправился в хозяйственный магазин за стеклами. Мокси смотрела телевизор в спальне.

Во дворе двое полицейских подняли люк и уступили место Хеннингсу. Сержант посмотрел в чрево цистерны, сунул в люк руку, вытащил пластиковый пакет. Затем – второй.

Посмотрел на Флетча и победно вскинул руку.

Флетч покивал, показывая, что он все понял.

– Туман рассеивается, – Флетч выключил телевизор. Мокси никак не отреагировала. – Копы только что нашли героин. В цистерне.

Выражение ее лица не изменилось.

– С твоей помощью?

– Конечно.

– С чего ты взялся им помогать?

– Я не люблю героин. Не люблю людей, которые тайком ввозят его в страну. Не люблю тех, кто продает героин другим.

– Не понимаю, какая мне от этого польза.

– И напрасно. Мы знали, что Стив Питерман и Тед Стилл дружили. А вот теперь выясняется, что их связывали и деловые отношения.

– Чертовы контрабандисты.

– Именно. Правда, я полагаю, что контрабандой ведал Тед Стилл, а Питерман обеспечивал финансирование. Голубой дом Стилл использовал, как перевалочную базу. Потому-то он и купил его. Потому-то Лопесы жили здесь в одиночестве. За исключением тех редких случаев, – Флетч печально улыбнулся, – когда сюда приглашали идиотов, готовых купить никому не нужных скаковых лошадей. Питерман оперировал крупными суммами денег, которые постоянно перемещались из одного банка в другой. Из Гондураса и Колумбии в Швейцарию, Францию, и все под эгидой «Джампинг коу продакшн», то есть от твоего имени. Мокси, тебя использовали как ширму. Прикрываясь тобой, они отмывали наркодоллары.

– Неужели они надеялись выйти сухими из воды?

– Мокси, плевать они на тебя хотели.

– Приятно это слышать.

– Питерман понимал, что он-таки должен снять фильм, чтобы сохранить «Джампинг коу продакшн» образ независимой кинокомпании. Или прикинуться, что снимает фильм. Но кассовый фильм мог привлечь к «Джампинг коу» ненужное внимание.

– И потому он сознательно снимал плохой фильм.

– Сознательно.

Мокси вздохнула.

– Такой плохой, что он никогда не вышел бы на экраны.

– Он, должно быть, выпрыгнул из штанов, когда Толкотт нанял хорошего режиссера, Джеффри Маккензи, а тот изменил сценарий в лучшую сторону.

Мокси рассмеялась.

– Бедный Стив.

– Он попал в сложную ситуацию. Ему не оставалось ничего другого, как вывести Маккензи из игры и нанять плохого режиссера, который будет ставить фильм по плохому сценарию, без единого отклонения от последнего.

– С этим ясно. Ты хочешь сказать, что Питермана убил Стилл?

– Я так не думаю.

– Стилла не было на съемочной площадке. И не могло быть.

– Он мог кого-то нанять. Но с какой стати Стиллу убивать Питермана?

– Они могли не поделить прибыль.

– Совершенно очевидно, что для Стилла смерть Питермана – катастрофа. Потому-то он и улетел вчера вечером во Францию. Без Питермана он как без рук.

Мокси устало вздохнула.

– К чему ты клонишь, Флетч?

– Не знаю. Мокси, почему ты согласилась сниматься в этом паршивом фильме? Ты же хорошая актриса.

– Как я понимаю, был другой сценарий. Хороший. Написанный Маккензи. Я летела во Флориду, полагая, что ставить фильм будет он. А потом все завертелось, как в калейдоскопе. Погибла жена Маккензи. Режиссером наняли Сая Коллера. Снимать начали по первоначальному сценарию. Вся съемочная группа была в сборе. Я могла думать лишь о Фредди, где он, не попадет ли под машину? Да и что мне оставалось делать? Демонстративно отказаться от съемок в фильме моего продюсера?

– Однако...

– Флетч. Помнишь то время, когда я сломала руку в Лондоне?

– Я не знал, что ты ломала руку в Лондоне.

– Ломала. Когда снималась в фильме «На виду у всех». Я совсем потеряла голову. Не знала, что и делать. Стивен примчался буквально через несколько часов. Перевел меня в самый дорогой, самый комфортабельный номер в «Монтколме». Завалил цветами. Утряс все возникшие неувязки с контрактом. Позаботился о том, чтобы мне сделали специальную съемную гипсовую повязку. Показал, как продолжить съемки, несмотря на мою сломанную руку.

– Ты снималась в «У всех на виду» со сломанной рукой?

– Во второй половине фильма – да. Посмотри его как нибудь. Моей левой руки ты не увидишь.

– Ты хочешь сказать, что тогда Питерман оказал тебе немалую услугу?

– Выходит, что да.

– И как твоя левая рука?

Мокси подняла левую руку, пошевелила пальцами.

– Как новенькая.

– Понятно.

– Я нуждалась в деньгах. Если б я вышла из игры, многие лишились бы работы.

– Вот теперь ты вышла, и надолго. Питерман об этом позаботился. Потрясающий тип.

– О, Флетч!

– А вот сердиться на меня не надо.

– Чем же все это кончится? Я – дура, я – убийца, а теперь я еще и гангстер? Из-за меня половина населения Америки колется всякой дрянью?

– Не половина.

– Да хоть один человек, – по щекам Мокси покатились слезы. – Что же мне делать? По сравнению со мной Ева Браун добродетельна, как мадам Кюри.

Дважды звякнул телефон. Они даже не посмотрели на него.

– Спокойнее, Мокси. Главное, мы начинаем осознавать, что же произошло. Узнаем все новые факты.

– Мне от этого не легче! Я ни в чем не виновата! Я никого не убивала! Я ничего не знала о всех этих махинациях! Тем более, о наркотиках!

– Будь Питерман жив, я бы убил этого сукиного сына, – сухо заметил Флетч.

– Потрясающе. Значит, его убила я, так?

– У тебя были на то причины.

– Так вот, я его не убивала, – Мокси вытерла лицо. – Но сижу здесь, лью слезы, увертываюсь от камней, которые бросают в окна.

– Я тут беседовал с Саем Коллером. Он полагает, что у Питермана и Бакли были какие-то общие дела. Может, и его что-то связывало с Питерманом.

– Так пусть Коллера и арестуют. Он сможет поставить сцену собственной казни. Тогда ему никогда не отрубят голову...

В дверь постучали. Открыв ее, Флетч увидел Лопеса.

– Чиф...

– Начман?

– Полиция. Просят вас к телефону.

– Хорошо. Я поговорю с ней из кабинета.

Мокси поднялась с кресла, в котором сидела, и включила телевизор. Передавали прогноз погоды. Осадков не ожидалось.

С Коллером он столкнулся на лестнице. На футболке режиссера темнели пятна пота.

– Сай, – обратился к нему Флетч, – я хочу вернуться к той истории, которую вы мне рассказали. Насчет драки с Питерманом.

Коллер сощурился. От него пахло спиртным.

– Вы сказали, что Питерман собирал деньги на фильмы, которые не собирался ставить, а потом прикарманивал их. Но вы знали, что постановка фильмов – прикрытие для отмывания наркодолларов. Так?

Коллер кивнул.

– Потому-то я и смог прижать его к стенке, – ответил Коллер и двинулся дальше.

– Сай! Вы знали, что «Безумие летней ночи» никогда не появится на экранах кинотеатров?

Коллер обернулся, – Главное для меня – работа. Чего не сделаешь ради того, чтобы неделю за неделей получать чек с кругленькой суммой.

Глава 34

– Как погода в Бонита-Бич? – спросил он, поднеся трубку к уху. – Для съемок в самый раз?

– Я не в Форт-Майерсе, – ответила Роз Начман, – а в аэропорту Ки-Уэст. И бросила в автомат последнюю монету, ожидая, пока вы соизволите подойти к телефону.

– Извините. Слушал прогноз погоды.

– Я жду, пока за мной приедет патрульная машина.

– У полиции сегодня много дел. Поднялись они рано, перебудили полгорода.

– Я пыталась дозвониться от себя, но кто-то убеждал меня, что вас здесь нет.

– Я помогал полиции исследовать некие емкости. Вы что-нибудь выяснили?

– Постарайтесь, чтобы до моего приезда никто не покидал Голубой дом.

– Что же вы выяснили?

– Если кого-то не будет, ответственность я возложу на вас, мистер Флетчер.

– Брал Стив Питерман напрокат другую машину?

Начман выдержала паузу.

– Да. Точно такой же синий «кадиллак». В другой фирме. В день инцидента он оставил одну машину на автостоянке в аэропорту и взял другую.

– Первая повреждена?

– Да.

– Он сбил на ней человека?

– Да. Кровь, частицы материи под передним бампером. Сам бампер он вымыл.

– Группа крови сходится?

– Мы полагаем, что да. Скоро будем знать наверняка. А вот и патрульная машина. Лучше мне выйти из будки, а не то они не найдут меня. Флетчер, из дома никого не выпускать!

– Мы будем рады вас видеть, чиф. По крайней мере, я.

Глава 35

Поднявшись на второй этаж, Флетч вошел в спальню и плотно закрыл за собой дверь. Телевизор все еще работал. Шла передача для женщин, обсуждались различные виды лишая.

Флетч сел рядом с Мокси, взял ее за руку.

– Начман едет сюда из аэропорта. Чтобы арестовать Джеффри Маккензи за убийство Стивена Питермана.

Специалист по кожным заболеваниям вещал с экрана, что лишая можно особо и не бояться.

– Питерман убил жену Маккензи. Сбил ее на дороге. Они нашли его синий «кадиллак».

Вновь по щекам Мокси покатились слезы.

– Как видишь, Коллер оказался прав. Маккензи знал, как подстроить убийство на съемочной площадке.

Мокси высвободила руку. Встала. Пересекла спальню. Села на кровать. Зарыдала.

Флетч взял со столика несколько бумажных салфеток, протянул ей.

– Я думал, ты обрадуешься.

– Бедный Джефф, – она громко высморкалась. – Бедный Джефф. Ну почему они все раскопали?

Мокси вновь поднялась и скрылась в ванной, отгородившись от Флетча дверью.

Послушав ее непрекращающиеся рыдания, Флетч направился к выходу.

– Я буду внизу, – сказал он закрытой двери.

Глава 36

В дом полицию впустила миссис Лопес. Флетч дожидался копов в гостиной. Ранее он прошелся по комнатам, чтобы посмотреть, кто что делает и где.

Первой вошла Роз Начман, за ней – сержант Хеннингс. Флетч пожал руку обоим.

– Маккензи в библиотеке. Пытается заказать билет в Сидней.

– Хорошо, – кивнула Начман.

– Хлопотной день, сержант.

– Да, такие выпадают нечасто.

Мокси спустилась по лестнице. В белых брюках и сандалиях, которые купил ей Флетч. Она умылась холодной водой, но опухшие глаза ясно говорили о том, что она плакала.

– Привет, чиф.

– Вы имеете право не говорить ни слова...

– Что? – воскликнул Флетч.

– Вы позволите мне познакомить даму с ее правами?

– Вы хотите арестовать Мокси?

– Как только вы успокоитесь.

– Но вы не можете!

– Могу. И арестую. Я должна это сделать. Я арестовываю мисс Мокси Муни по обвинению в убийстве Стивена Питермана.

Фредерик Муни стоял в дверях гостиной. Глаза его переполняла тоска.

– Питермана убил Джефф Маккензи! – воскликнул Флетч. Оглянулся. Маккензи стоял в коридорчике, ведущем в биллиардную. – Питерман убил жену Маккензи!

– Очень сожалею, мистер Маккензи, – обратилась к австралийцу Роз Начман. – Вы этого не знали, не правда ли?

Маккензи побледнел.

– Разумеется, знал! – стоял на своем Флетч.

– В тот день его не было на съемочной площадке, мистер Флетч. Он уехал в Майами, на консультацию с адвокатами.

– Я видел его в полицейском участке.

– Правильно. Он услышал об убийстве по радио и поехал прямо в полицейский участок. На съемочной площадке его не было.

– Он все подстроил.

– Эксперты не нашли на съемочной площадке ничего подозрительного.

– О, Господи! – вырвалось у Флетча.

Начман зачитала Мокси Муни ее права. Для Флетча они звучали, как поминальная молитва. Мокси, не мигая, смотрела на начальника детективов. В дверном проеме Фредерика Муни качало из стороны в сторону. В коридоре Маккензи оперся о столик.

– Какие у вас есть доказательства? – спросил Флетч.

– Перестаньте, Флетчер, – резко, словно осаживая ребенка, бросила Начман. – Доказательства налицо. Мотив: состояние ее финансовых дел. Какие бы там аферы ни проворачивали Мокси и Питерман, для Мокси они выходили боком. Она была на съемочной площадке. В халате с чужого плеча, достаточно широком, чтобы спрятать под ним нож. Она прошла за его спиной перед тем, как в него сзади всадили нож. Дэн Бакли тоже находился на съемочной площадке, но он не мог спрятать нож под одеждой да и не вставал с кресла. Наличие мотива и возможности позволяют нам обвинить Мокси Муни в убийстве.

Молча, с таким видом, будто его сейчас вывернет наизнанку, Фредерик Муни пересек холл, держа путь к лестнице. Его пальцы коснулись рукава Мокси.

Она не отрывала от отца взгляда, пока он не поднялся по ступеням.

Сержант Хеннингс снял с пояса наручники.

– Вы не будете возражать, если я арестую ее? – спросил он у Флетча. – Она талантлива и знаменита.

– Конечно, буду! – взвился Флетч. – Никаких наручников!

– Извините, мисс, – обратился Хеннингс к Мокси. – Таковы правила.

– Я не могу даже взять зубную щетку? – спросила Мокси.

– Все заботы о вас мы возьмем на себя, – ответила Начман.

Мокси вытянула руки перед собой. Осунувшаяся, состарившаяся.

Она улыбнулась Флетчу.

– Я поеду с тобой, – вызвался он.

– Извините, но вы никуда не поедете, – пресекла его порыв Роз Начман. – В вертолете для вас места нет.

Сержант Хеннингс взял Мокси под локоток и увлек к двери. Мокси оглянулась.

– Эй, Флетч? Ты так и не сказал мне, почему этот дом называется Голубым?

Начман глянула на потолок.

– Раньше тут был бордель.

– Правда? – удивился Флетч. – Не знал.

Джефф Маккензи прошел мимо него к лестнице, буркнув на ходу: «Спасибо, приятель».

С крыльца Флетч наблюдал, как Мокси усаживают в патрульную машину. Чиф Начман села рядом с ней на заднее сидение.

Машина плавно набрала скорость.

Он смотрел на то место, где только что стояла машина. Перед ним проплывали образы Мокси. На берегу... на улице... в классной комнате... в театре... в спальне... с наручниками на руках.

На крыльцо вышла миссис Лопес.

– Не хотите ли чего, мистер Флетчер? Принести вам выпить?

– Яблочный сок.

– У нас нет яблочного сока.

Флетч резко повернулся к ней.

– У вас нет яблочного сока?

– И никогда не было. Кому он нужен в стране апельсинового сока?

Флетч молча смотрел на нее.

– Хотите, я добавлю в апельсиновый сок пару капель рома?

– Извините, – Флетч оставил миссис Лопес на крыльце, а сам направился на второй этаж.

Глава 37

Флетч постучал в дверь комнаты Фредерика Муни и вошел, не дожидаясь приглашения.

Муни сидел в кресле, сложив руки на коленях и молча смотрел на Флетча.

– Давно вы не пьете? – спросил Флетч.

– Больше трех лет.

Дорожная сумка стояла на полу у кровати. Флетч наклонился, достал одну из бутылок. Выдернул пробку, понюхал содержимое.

– Яблочного сока в большинстве баров не найти, – пояснил Муни.

Флетч поставил бутылку на комод.

– Вы потрясающий актер.

– По-моему, вы и так это знали, – Муни уселся поудобнее. – Конечно, у меня было преимущество. Если к кому-либо приклеили ярлык «пьяница», так уж до самой смерти.

– Мокси сказала, что вы были пьяны, когда она приехала в свою квартиру в Нью-Йорке.

– Я просто создал соответствующую обстановку, понимая, что она обязательно заявится. Пустые бутылки, грязные, липкие стаканы...

– Но почему?

– Я хотел видеть ее, сам оставаясь невидимым. От трезвого Фредерика Муни она отгородилась бы стеной. Я слишком долго не подпускал ее к себе. А потому и она бы держалась со мной чисто формально. Вот я и решил, что лучше всего прикинуться беспросветным пьяницей. Перед таким отцом Мерилин будет держаться естественно. И за последние несколько недель я узнал, какая у меня чудесная дочь.

– Но она вас так и не узнала.

– Это неважно.

– Значит, находясь в нью-йоркской квартире, вы все выяснили. Насчет Питермана...

– Конечно. Я даже прочел сценарий «Безумия летней ночи». Я понял, что происходит. Видите ли, Флетч... – Флетч в изумлении уставился на него. Он не мог осознать величия сидящего перед ним гения. Питерман, Питеркин, Питерсон, Паттерсон, как только не обращался к нему Фредерик Муни, прекрасно зная, как его зовут. – ...Когда мне было чуть больше двадцати, меня чуть не погубил один из таких вот шарлатанов-менеджеров. Пять лет меня таскали по судам. А ведь я доверял этому человеку, как самому себе. Я не мог спать, не мог работать, чувствовал себя таким слабым, таким беззащитным. А слабому и беззащитному совсем не до творчества. Должен быть какой-то закон, защищающий артистов, художников, поэтов. Таких, как я, не так уж много, жизнь наша коротка, энергия ограничена. И мы не можем растрачивать ее на адвокатов, играющих в свои бумажные игры. Нечто похожее повторилось и когда мне было около сорока. Если б я знал тогда то, что мне известно теперь... наверное, я убил бы человека, который пытался оторвать меня от дела.

– Вместо этого вы убили Питермана.

– Как отец, я сделал для Мокси не так уж и много. Я не хотел, чтобы ее таскали по судам, унижали, выставляли круглой дурой, мешали работать, пережевывали подробности ее личной жизни. Я пытался оградить ее от всего этого.

– Как вам это удалось?

– Я – актер. Который может сыграть любую роль.

– Вы можете скакать на лошади, как индеец, и управляться с пистолетом, словно он – продолжение вашей руки...

– Вы слышали мою лекцию в «Грязном Гарри», – взгляд Муни скользнул по вершинам пальм за окном. – Я всегда был хорошим учеником.

– Только что, когда они уводили Мокси, мне вспомнился ее рассказ о том, что в молодости вы даже работали в цирке, участвовали в номере с метанием ножа. И только после этого до меня дошло, что за бутылки из-под яблочного сока нес в мусорном ведре Лопес.

– Просто удивительно, с какой быстротой возвращаются прежние навыки, если бросаешь пить, – улыбнулся Муни. – Надо сказать, что я никогда не налегал на спиртное. Образ пьяницы я создавал специально. Чтобы публика гадала, пьян ли я в стельку или смогу доиграть спектакль до конца. Кажется, Кин[129] использовал тот же трюк. Это про него говорили: «Сам он не мог так блестяще сыграть, но в него вселился какой-то бог». Так что интерес к моему «Гамлету» или «Королю Лиру» со временем не угасал, а только рос. Поверьте мне, возлюбленный и друг моей дочери, сильно пьющий актер не смог бы делать то, что делал я. И уж конечно, я не снялся в двадцати или тридцати фильмах, не отдавая себе отчета в происходящем. Но люди готовы поверить всему...

– Мистер Муни, как вы сумели его убить? Везде же стояли камеры.

– Я превратился в мусорщика. Лохмотья, растрепанные волосы, борода. Есть такие личности, слоняющиеся по съемочной площадке, подбирающие с песка где банку изпод пива, где пустую пачку сигарет. Эдит Хоуэлл попросила меня вынести из ее трейлера ведро с мусором. Не попросила, потребовала. Назвала старым бездельником, потому что я еле двигался, волоча ноги. На леди она не тянет, эта Эдит Хоуэлл.

– Она положила глаз на ваши миллионы.

– Она не могла смотреть, куда следует, и на сцене. Буквально сводила меня с ума, когда мы играли «Пора, господа, пора».

– И у вас есть миллионы долларов?

– Конечно.

– Много миллионов?

– Почему нет? Профессия актера приносит немалый доход. Не щадя себя, я работал всю жизнь, и за мой труд мне хорошо платили. Вкуса к дорогим покупкам я не приобрел. Жил, в основном, в отелях.

– Мокси полагает, что вы разорены.

– Такие мысли согревали ей душу.

Флетч вздохнул.

– Так вот, в облике мусорщика я наблюдал за подготовкой съемочной площадки для «Шоу Дэна Бакли». Вы думаете, я не знаю, как оказаться вне поля зрения объектива? Я подошел к заднику со стороны моря. Медленно, зигзагом. Ни разу не попав на пленку. Ветер, на мое счастье, был несильным. Задник едва колыхался.

– Почему вы бросили нож в спину Питермана сразу после того, как Мокси прошла мимо него?

– Правда? Я этого не знал. Я не наблюдал за тем, что делается на площадке, только так я мог остаться невидимым. Нож я бросил, как только ветер развел части задника, на короткое мгновение образовав в нем щель.

– А затем тем же зигзагом вернулись к кромке воды.

– Да. И в бар, где вы меня нашли, попал двумя часами раньше. Убедив бармена, что пришел к нему уже крепко выпивши.

– И никто не подумал, что вы способны на такое.

– Включая и вас.

– Как же вам удалось с такой легкостью скрыться со съемочной площадки?

– В конце концов, я – Фредерик Муни.

– Да. Я слышал.

– Попросить меня остановиться, назвать свою фамилию, расписаться при входе и выходе – это уж чересчур. Кое-какие правила писаны не для меня, знаете ли.

Флетч покачал головой, хохотнул.

– В «Грязном Гарри» есть большая черная собака, которую зовут Император. Я видел ее, когда пришел туда следующим вечером. А сначала мне подумалось, что она привиделась вам вместо розового слона.

– Флетч... я могу называть вас Флетч, не так ли?

– Даже не знаю. Я уже привык к Питеркину.

– Не хотите ли выпить со мной?

– Вы серьезно?

– В сумке есть еще одна бутылка. С настоящим коньяком. Стаканы в ванной.

– Конечно, выпью.

Разлив коньяк, Флетч поставил бутылку на комод рядом с первой и протянул один стакан Муни.

– За вас, мистер Муни. Я счастлив, что мне удалось познакомиться с вами.

– За вас, мистер Флетчер. Я думаю, вы сделали все, что смогли.

Выпив коньяк, Флетч посмотрел на Муни.

– Вы надеялись выйти сухим из воды?

– Нет, – без малейшего колебания ответил Муни. – Я ожидал, что меня поймают.

– Тогда зачем вы так тщательно подготавливали убийство?

– Я привык все делать хорошо. Кроме того, всеобщее замешательство позволило мне еще несколько дней побыть с Мерилин.

– А что вы намеревались предпринять после того, как полиция вышла бы на вас?

– Раствориться, Флетч. Раствориться в воздухе. Переодеться туристом, бродягой, священником и исчезнуть в людском море. Прекрасная старость, знаете ли. Я поселился бы неподалеку от уютного бара, посетителей которого не волнуют ни фильмы, ни спектакли.

– Теперь у вас ничего не получится. Они арестовали Мокси.

– Мне все равно не уйти, – Муни печально улыбнулся. – И вы тому виной. Вы все испортили. Посадили меня в самолет и выгрузили на краешке земли. Фредерику Муни из Ки-Уэст не выбраться. В Ки-Уэст Фредерик Муни не может арендовать самолет или яхту, переодевшись бродягой. У жителей Ки-Уэст слишком зоркие глаза. В первый вечер я пошел на разведку. И выяснил, что незамеченным покинуть Ки-Уэст мне не удастся. Я слишком много ходил, устал, а потому зашел в бар и прикинулся пьяным. Позволил полицейским отвезти меня домой. Из Ки-Уэст на материк ведет одна дорога, и Эдит Хоуэлл рассказала мне о всех мостах, – теперь уже Муни добродушно хохотнул. – Паршивец вы этакий.

– Извините. Вы знаете, что Питерман убил жену Маккензи? Сшиб ее на шоссе.

– Меня это не удивляет. Он погубил многих людей и едва ли остановился бы на достигнутом. Чем он занимался? Контрабандой наркотиков?

– Да.

– Понятно, – вздохнул Муни. – Когда в киоске, торгующим газетами и сладостями нельзя купить ни газет, ни сладостей, понимаешь, что хозяин делает деньги на чем-то другом.

Флетч поставил стакан на комод.

– Полагаю, нам с вами надо лететь в Форт-Майерс.

– Конечно, нельзя же слишком долго держать Мерилин за решеткой.

– Между прочим, – спросил Флетч, – а почему вы не сознались сразу, когда ее уводили?

– Вы мне, возможно, не поверите, но я остолбенел. У полиции было столько версий. Я думал, они еще не скоро остановятся на одной. Я не знал, что Мокси прошла за спиной Питермана за мгновение до убийства. В общем, я не нашел способа уберечь Мокси от ареста. Я же играл роль старого пьяницы. Как я мог сказать: «Я – трезв и убил Питермана». Мокси наверняка воскликнула бы: «О, черт!»

– Скорее, «О-би»!

– Они бы не сразу поверили мне. Занавес должен упасть, огни зажечься. Молодой человек, я знаю своих зрителей.

– Пойду заказывать самолет, – Флетч поднялся. Пустой стакан Муни стоял на подлокотнике кресла. Руки его вновь покоились на коленях. У двери Флетч обернулся.

– Еще одни вопрос, мистер Муни. Когда мы впервые встретились, в баре на берегу, вы сказали мне, что Мокси, Мерилин, возможно, убила человека, своего учителя.

Муни кивнул.

– Зачем вы мне это сказали... зная, что она не убивала Питермана?

– Чтобы отвести подозрения, особенно, ваши подозрения, от себя. Я знал, что Мерилин послала за вами. Я знал, кто вы такой, ее давний друг и любовник. А потому, вас труднее всего заставить поверить в то, что Мерилин виновна в убийстве. Я помог вам пройти этот путь, посеяв сомнение в вашей душе.

– Вы меня ослепили, – признался Флетч. – В голове у меня все перемешалось, – он взялся за ручку двери. – В этой истории есть хоть доля правды?

– Разве вы не спрашивали об этом Мерилин?

– Спрашивал.

– И она не убедила вас, что не убивала мистера Питермана?

– Нет, не убедила.

– Ах, эта Мерилин, – Муни, улыбаясь, покачал головой. – Умеет она удержать внимание аудитории.

Глава 38

Флетчу потребовалось довольно много времени, чтобы заказать самолет до Форт-Майерса. В конце концов ему удалось найти небольшую авиакомпанию в Майами, которая согласилась прислать самолет в Ки-Уэст, чтобы затем доставить их в Форт-Майерс.

Проходя через холл, Флетч увидел Джеффа Маккензи, укладывающего багаж в маленький желтый автомобиль, стоящий у тротуара. На противоположной стороне улицы, напротив дома, толпилась дюжина зевак.

Флетч направился к Маккензи, какое-то время постоял рядом.

– Я сожалею, что для вас все так плохо кончилось. Мимо проехала мусоровозка. С надписью на борту:

«МЫ ОБСЛУЖИВАЕМ СВАДЬБЫ».

– Каждый раз, когда мы, осси, покидаем Австралию, нами подтирают задницу, – пробурчал в ответ Маккензи.

– История человечества говорит об обратном.

Маккензи захлопнул крышку багажника.

– На этих берегах вы меня больше не увидите.

– Напрасно вы обиделись на всех нас. К сожалению, вы столкнулись с мошенником, убийцей...

– Это еще не все, – Маккензи сел за руль, захлопнул дверцу, опустил стекло, завел двигатель. – Я познакомился с американской киноиндустрией. И одного раза мне хватит на всю жизнь.

С тем Маккензи и уехал.

В холле Флетча остановила Эдит Хоуэлл.

– Все это так печально, Флетчер. Джефф рассказал нам о том, что полиция увезла Мокси. Я ни в коей мере не виню ее за то, что она сделала с этим Питерманом. Ужасный человек! Я всегда это говорила, не так ли, Джон? – Джон Мид спускался по лестнице с чемоданами. За ним, также не с пустыми руками, следовали Стелла и Джерри Литтлфорд и Сай Коллер. Все что-то несли, за исключением Эдит Хоуэлл. – Мы лишь надеялись, что ей дадут побольше погулять на свободе. Она так много работала.

Напротив Голубого дома остановился автобус с туристами. Из него донесся усиленный системой громкой связи голос гида: «...последние дни жила актриса Мокси Муни, арестованная этим утром по обвинению в убийстве. Еще одна легенда Ки-Уэст...»

Флетч решил, что нет нужды делиться с кем-либо известными ему фактами. Пусть эти люди едут с миром. Куда проще доставить Фредерика Муни в аэропорт без этих говорунов.

– А где Фредди? – поинтересовалась Эдит. – Небось, опять напился до чертиков.

– Скорее всего.

– О, я знаю моего Фредди, – покивала Эдит. – Не нужен он мне даже со всеми его миллионами. У него вместо мозгов яичница.

– Будь ты миссис Фредерик Муни, Эдит, роли предлагали бы тебе куда чаще, – заметил Сай Коллер.

Эдит Хоуэлл, стоя посреди холла, мешала всем, кто нес чемоданы, загораживая кратчайший путь к двери.

– Я не думаю, что Фредди такой уж великий актер, как полагают многие, – Эдит и не подумала отойти в сторону. – Когда мы играли «Пора, господа, пора», он постоянно спешил со своими репликами. Меня это так раздражало. Разумеется, я понимала, что ему не терпится вернуться в гримерную и приложиться к бутылке.

Флетч наблюдал, как один за другим они выходят из Голубого дома. Эдит уже что-то вещала Джону Миду насчет «ужасных мостов», которые они всенепременно должны миновать до наступления ночи. Литтлфорды собирались в Вандербилт-Бич, где оставили какие-то вещи. Сай Коллер ворчал, что ему необходимо вернуться в Бонита-Бич, чтобы руководить ликвидацией съемочной площадки «Безумия летней ночи». Только Джон Мид пожал Флетчу руку, попрощался и поблагодарил его за гостеприимство. Остальные, похоже, восприняли Голубой дом, как очередной отель.

Перед тем, как сесть в машину, Джерри Литтлфорд повернулся к Флетчу.

– Кстати, Флетч. Кто-то вам звонил. С английским акцентом. Фамилии я не разобрал. Я сказал ему, что не знаю, где вас найти. Он просил передать, что Алый платочек выиграл вам двадцать пять тысяч долларов.

– Неужели?

– Не знал, что у вас есть скаковые лошади.

– Я тоже не подозревал, что Алый платочек относится к таковым.

Будь он швейцаром, ему, скорее всего, дали бы чаевые. Мгновение спустя они отбыли, на двух машинах, чтобы в другом месте и в другое время вновь собраться вместе и создать иллюзию, более реальную, чем сама жизнь, дабы благодарные зрители платили деньги, желая убедиться в этом, и аплодировали, когда гас экран и в зале вновь зажигался свет.

Глава 39

На этот раз, постучав в дверь спальни Фредерика Муни, Флетч подождал, пока его пригласят войти. Но в спальне царила тишина. Флетч постучал вновь.

Открыл дверь.

Фредерик Муни лежал на кровати. На спине. На столике стояли пустой стакан и на четверть опорожненная бутылка.

Флетч притворил дверь, подошел к кровати.

– Мистер Муни?

Потряс старика за плечо.

– Перестаньте. Я могу обойтись без финального акта. Он взял бутылку, поднес к носу. Коньяк.

– Поднимайтесь. Я не сомневаюсь, что вы умеете задерживать дыхание и изображать мертвеца лучше, чем кто бы то ни было.

Рядом с Муни на кровати лежал пустой флакон из-под таблеток. Без крышки. Флетч перегнулся через Муни в поднял флакон. Глянул на этикетку. Снотворное.

– Мистер Муни! Кино кончилось. Поднимайтесь.

И опять тряхнул Муни за плечо.

– Однако? Неужели это взаправду?

Флетч попытался прослушать пульс Фредерика Муни. Сердце старика не билось. Он и не дышал.

– О-би! – Флетч выпустил руку Муни, и она безжизненно упала на кровать. – Значит, это не игра!

Глаза Флетча затуманились слезами. Он покачал головой. Постоял, глубоко задумавшись. На письменном столе лежали два запечатанных конверта и густо исписанный лист бумаги. На одном конверте значилось: «Мисс Мерилин Муни». Второй адресовался полиции. Записка предназначалась для Флетча.

«Флетчер!

Позвольте попросить вас еще об одном одолжении: пожалуйста, передайте конверты по назначению.

В письме полиции указано как и почему я убил Стивена Питермана. Приведенные подробности не позволят им усомниться в том, что убийца – я. Мой лечащий врач подтвердит, что последние три года, после перенесенного сердечного приступа, я не беру в рот ни капли, В письме приведены его фамилия и адрес.

Письмо к Мерилин не расставит все точки над «i». Надеюсь, вы поможете ей осознать, что я хотел донести до нее. Там написано, что я наслаждался, живя рядом с ней, наблюдая за ней, аплодируя ей, любя ее. Я также пишу, что оставляю ей достаточно денег, чтобы она оплатила все финансовые претензии, которые, несомненно, будут выставлены ей. Полагаю, кое-что еще и останется. Не много, но на тихую, спокойную жизнь хватит наверняка.

Я вспоминаю те несчетные вечера, когда, после спектакля, вымотанный донельзя, я возвращался в очередной отель, ничем не отличимый от сотен других, с единственным желанием: упасть на кровать и заснуть. И всякий раз гадая, почему талант, мастерство, энергия столь щедро тратятся на создание иллюзии для горстки людей, которые видят ее на протяжении лишь нескольких часов? Ради чего? Можно на время затмить реальность, но полностью заменить ее чем-либо не под силу никому.

Благодарю за гостеприимство, Фредерик Муни».

Глава 40

В звенящей тишине, воцарившейся в доме, Флетч спустился вниз, через биллиардную прошел в кабинет-библиотеку.

Сел за стол.

Позвонил Роз Начман. Начальника детективов на месте не оказалось. Флетч назвался и попросил, чтобы она перезвонила ему, как только придет.

Он позвонил в Майами, и ему сказали, что заказанный самолет уже вылетел.

Только тут Флетч вспомнил, что оставил взятый напрокат автомобиль на стоянке в аэропорту Форт-Майерса. Вместе с багажом.

Потом он позвонил в Вашингтон. Пришел час проверить, послушают ли в «Глоубел кейбл ньюс» «босоногого мальчишку с румянцем во всю щеку», который может предложить интересный материал.

– Добрый день, – женский голос. – «Глоубел ньюс». Чем я могу вам помочь?

– Привет, – поздоровался Флетч. – Моя фамилия Армистед...

ВЫБОР ФЛЕТЧА

Глава 1

– Флетч, старина! Отлично! Ты, наконец-то, здесь!

Без рубашки и босиком, Флетч стоял посреди обычного номера средненького отеля в заурядном городе небольшого американского штата. Едва он пустил душ, как зазвонил телефон.

– Поднимайся в отцовский «люкс», – скомандовал Уолш Уилер. – Немедленно. Номер 748.

– Почему ты не здороваешься, Уолш?

– Привет, – в трубке слышались другие голоса, звякание бокалов, музыка.

– Почему не спрашиваешь, как я долетел?

– Не ломай комедию. Некогда.

– У нас уже кризис?

– Любая предвыборная кампания – один бесконечный кризис, Флетч. В том числе и президентская, только в последней кризисы разрастаются до размеров катастрофы. И достаточно нескольких минут, чтобы это понять. Подожди, – на другом конце провода кто-то заговорил с Уолшем. Слов говорившего Флетч не разбирал. Зато слышал ответы Уолша. – Кто она такая? – вновь бу-бу-бу. – Она мертва?

Из ванной уже валил пар.

– Кто мертва? – спросил Флетч.

– Это мы и пытаемся выяснить. Твой самолет опоздал? Мы ожидали тебя раньше.

– Незапланированная посадка в Литтл-Рок. Наверное, пилот завез кому-то выстиранное белье.

– Ты должен был приехать в шесть.

– Твой папаша очень популярен в Литтл-Рок. Я провел опрос населения. Коп в аэропорту заявил мне: «Если Уилер не станет нашим следующим президентом, придется мне самому баллотироваться на этот пост». Какова угроза?

Уолш продолжал с кем-то говорить.

– Кем бы она ни была, к нам она не имеет ни малейшего отношения. Никоим образом не связана с предвыборной кампанией.

– Хотелось бы мне знать, о чем речь, – внес свою лепту Флетч.

– Я в коктейль-холле, – пояснил Уолш. – Тут я как-нибудь разберусь сам, а ты скоренько поднимайся к отцу.

– Уже половина одиннадцатого, не так ли?

– Около этого. И что?

– Я никогда не встречался с кандидатом. Твоим достопочтенным папашей. Губернатором.

– Постучи в дверь. Он не кусается.

– А что я скажу будущему президенту Соединенных Штатов? «Хотите купить новую швабру?»

– Не поверю, чтобы ты не нашелся, что сказать. К примеру: «Привет, я ваш новый пресс-секретарь».

– Врываться к кандидату в президенты в половине одиннадцатого, даже без стакана теплого молока.

– Будь спокоен, он еще не лег. Доктор Том в баре.

– Послушайте, лейтенант, солдаты маршируют веселее, если знают, что их ждет впереди.

– Дело чертовски серьезное, Флетч. Мне сказали, что девушка мертва.

– Смерть – дело серьезное для всех нас. А теперь прости меня, Уолш, какая девушка? Кто умер?

Уолш откашлялся.

– Не знаю.

– Уолш...

– Какая-то девушка или женщина сиганула с крыши мотеля. Пять минут тому назад. Или десять.

– И она мертва.

– Вроде бы.

– Потрясающе! Но каким боком эта смерть связана с твоим отцом? С тобой? Со мной?

– Никак, – твердо ответил Уолш. – Суть ты уловил.

– Вот и ладушки. Тогда почему я не могу принять душ, надеть пижаму, лечь в постель и встретиться с твоим отцом утром? Между первой и второй чашечками кофе?

– Потому!

– Веская причина. Уолш, смерть в мотеле, где остановился на ночь кандидат в президенты, не такое уж событие. Люди умирают в мотелях чаще, чем заказывают обед в номер. Почему одно должно связываться с другим?

– Согласен с тобой.

– Наоборот, слишком резкая реакция команды кандидата привлечет внимание. К примеру, кто-нибудь да заметит, что я среди ночи помчался к твоему отцу, хотя раньше мы с ним не встречались.

Уолш снова откашлялся. Понизил голос.

– Похоже, она прыгнула, Флетч. С крыши. Аккурат над «люксом» отца. Перелетела через его балкон. Здание уже сфотографировали. А прочертить траекторию полета ничего, не стоит.

– Однако!

– Пресса скучает, Флетч. Они ухватятся за что угодно.

– Действительно. Плохо ли написать, что эта юная дама использовала балкон кандидата, как трамплин для прыжка в вечность. Некоторые газеты за это ухватятся. Хотя бы «Ньюсбилл».

– Я и без того знаю, что между ушей у тебя не опилки.

– Картофельные чипсы.

– Поднимайся к отцу. Отвечай на телефонные звонки, если кто позвонит. Говори, что ты – человек новый и не ведаешь, о чем, собственно, речь.

– Нет проблем. Так приятно говорить правду.

– Я попытаюсь убедить телефонисток на коммутаторе отключить телефон отца. Но не все они неподкупны.

– В этом я убедился на собственном опыте. Какой номер?

– 748. Я тоже приду. Как только пообщаюсь с телефонистками и ублажу прессу. Заверю твоих коллег-репортеров, что мы никак не реагируем на смерть девушки.

– Уолш, ответь мне прямо. Девушка имеет к нам какое-либо отношение? К предвыборной кампании? К кандидату в президенты?

Уолш понизил голос.

– Твоя задача, Флетч, убедительно доказать, что она никаким боком не связана с нами.

Глава 2

Когда разошлись двери лифта, в кабине она стояла одна. Флетч как раз надевал пиджак. В первое мгновение он решил, что грезит. Да и откуда взяться здесь этой девушке с карими глазами?

– Фредди! – воскликнул он. – Что б мне провалиться на этом самом месте! Единственная и несравненная! Фредди Эрбатнот.

– Флетч, это я.

– Спускаетесь в бар?

– Нет. Поднимаюсь к себе.

Автоматически двери лифта начали закрываться, но он успел проскочить в кабину. Отметил, что горит кнопка с цифрой «8».

– Я рад вас видеть.

– Раньше я такого не замечала.

– Послушайте, Фредди, далась вам эта Виргиния. Ну что я могу сказать? Я ошибся. Вы же сами знаете, эти журналистские сборища кишат агентами спецслужб. Вот я и подумал, что и вы из их числа.

– Я – честная журналистка, мистер Флетчер, – Фредди вскинула голову. – Не то, что некоторые, кого я и знать не хочу.

– Честная, – согласился он.

– И известная.

– Знаменитая! Кто не читал блестящих статей Фредерики Эрбатнот.

– Так почему же в Виргинии вы не знали, кто я такая?

– Тому причина – невежество. Долго жил в чужих краях.

– И никогда не читали «Ньюсуорлд»?

– Мой дантист не выписывает это уважаемое издание.

– Никогда не заглядывали в «Ньюсуорлд синдикейт»?

– Преступность меня не интересует. Приятного мало. Кому охота знать, что отыскал коронер в кишках убитого? Я не хочу знать, что у меня в кишках.

– Я зарабатываю на жизнь статьями о преступности.

– Они самые лучшие. Все так говорят. Статьи Фредерики Эрбатнот – эталон.

– Правда ли, что губернатор Уилер назначил вас своим пресс-секретарем?

– Еще не виделся со старым воителем. Двери кабины открылись.

– Ему хватит одного взгляда, чтобы отослать вас обратно на детскую площадку, Флетч.

Вместе с ней он вышел на восьмом этаже.

– А что вы делаете в этом городе, Фредди? Приехали на какой-то судебный процесс?

– Решила поучаствовать в предвыборной кампании, – она зашагала по коридору.

– Как? Вы оставили журналистику? Записались в добровольцы?

– Отнюдь. Я по-прежнему принадлежу к когорте честных журналистов.

– Что-то я вас не понял, Фредди. Вы же криминальный репортер. А тут – политическая кампания.

Она вытащила ключ из кармана юбки.

– Разве политическая кампания не похожа на судебный процесс с присяжными?

– Лишь частично. За поражением на выборах обычно не следует тюремного заключения.

Фредди повернула ключ в замке.

– Мое присутствие нервирует вас, Флетч?

– Скорее, возбуждает.

– Тогда расскажите, что вам известно о девушке, убитой этой ночью в мотеле?

– Убитой?

– Вы ничего не знаете?

– Нет.

– Ее нашли на асфальте, голую и избитую. Жестоко избитую. И тут мне даже не нужно заключение коронера. Я все видела своими глазами. Она то ли бросилась вниз с балкона, то ли ее заставили броситься. Или просто сбросили.

У Флетча округлились глаза.

– Но не прошло и получаса, как она умерла, Фредди. За это время вы не успели бы добраться сюда из Нью-Йорка, Лос-Анджелеса или откуда-то еще, где вам сообщили о случившемся.

– А, так что-то вам известно...

– Я знаю, что полчаса тому назад какая-то девушка прыгнула с крыши. Может, и разбилась насмерть.

– Милый Флетч, как всегда вы обо всем узнаете последним.

– Не всегда. Лишь в присутствии несравненной Фредерики Эрбатнот.

– Я пригласила бы вас к себе, но в прошлом мои попытки постоянно натыкались на грубый отказ.

– А что еще вы знаете об этой девушке.

– Не так много, как вскорости выясню.

– В этом я не сомневаюсь.

– Спокойной ночи, дорогой Флетч.

Флетч придержал уже готовую закрыться дверь.

– Фредди! Что побуждает криминального репортера освещать предвыборную кампанию?

Она приподнялась на цыпочках и чмокнула его в нос.

– А что толкает газетного курьера в пресс-секретари кандидата в президенты?

Глава 3

– Кто там? – в голосе за дверью «люкса» 748 слышалось любопытство.

Флетч уже слышал этот голос. Правда, высказывался его обладатель о недостатках сверхзвуковых бомбардировщиков и дефиците федерального бюджета.

– Ай-эм Флетчер. Уолш просил постучать в вашу дверь.

Дверь открылась.

Не отпуская ручки, губернатор Кэкстон Уилер протянул вторую руку, готовую как для рукопожатия, так и для толчка. На губах играла улыбка, но глаза обежали Флетча с головы до ног. Обычно таким взглядом футбольный тренер встречал приглашенного на сборы новичка. Флетч поправил галстук и пожалел, что надел рубашку, в которой ходил весь день.

Лицо губернатора Кэкстона Уилера казалось огромным, как карта Америки. Лоб широкий, словно равнинные штаты, челюсть массивная, как юг, глаза большие и широко посаженные, этакие Нью-Йорк и Лос-Анджелес, а нос выпирал, как небоскребы Чикаго и Хьюстона.

– Привет, – продолжил Флетч. – Я ваш новый пресс-секретарь.

Кандидат в президенты, с застывшей на лице улыбкой, сверлил Флетча взглядом.

– Хотите купить швабру?

– Что ж, – хмыкнул губернатор. – Хорошая уборка еще никому не вредила.

– Держу пари, вы готовы вычистить все лишнее.

– Вы – один из них?

Флетч огляделся.

– О ком вы?

– О прессе.

– Пресса – это народ, сэр.

– Забавно, – вновь хмыкнул кандидат в президенты. – Я-то думал, что народ – это государство. Заходите.

Губернатор отпустил ручку и в одних носках прошлепал в гостиную.

Флетч закрыл за собой дверь.

Гостиная не произвела на него впечатления. Впрочем, что он мог ожидать от «люкса» средненького отеля. Картина на стене, шхуна под полными парусами (его собственный номер украшала репродукция этой картины), облупленная позолота на углах кофейного столика и подлокотниках кресел.

На сервировочном столике стояли бутылки.

– Хотите выпить? – указал на них губернатор.

– Нет, благодарю.

– Я предполагал, что услышу именно такой ответ.

– Может, налить вам?

– Нет, – губернатор сел на диван. – Моя жена не одобрит. Она считает, что я должен черпать энергию в общении с людьми. Впрочем, я сомневаюсь, что она может объяснить, как это делается.

Наряд губернатора состоял из распахнутого на груди ношенного коричневого халата. Над нагрудным карманом зеленели буквы «К» и «У».

Глаза Флетча перебегали с загорелого лица губернатора на белизну его живота.

– Вы, похоже, только вернулись из летнего лагеря, – продолжил губернатор. – Пресса вас примет? – Флетч тактично промолчал. – Борьба идет жесткая. Есть в этом свои плюсы, но хватает и минусов, – на кофейном столике громоздились высыпавшиеся из «дипломата» бумаги. – На финише кампании, если мы выиграем эти праймери[130], вы будете выжаты, как лимон.

За спиной губернатора, меж раздвинутых портьер, поблескивала стеклом сдвижная дверь на балкон.

Медленно, как бы между прочим, Флетч подошел к ней.

– Если вы проигрываете праймери, кампания заканчивается?

– Праймери дают голоса. И взносы в фонд предвыборной кампании. В проигравших денег не вкладывают. А счета бензозаправок и мотелей должны оплачивать все, даже кандидаты в президенты. Такой уж американский образ жизни.

Флетч зажег свет на балконе.

– Пресса знает, что денег у вас в обрез?

Губернатор не обернулся.

– Мы не оглашаем наши финансовые отчеты по два раза в месяц. Но журналистов как ветром сдует, если они почувствуют, что нам ничего не светит.

Снег на балконе, свежевыпавший и смерзшийся, истоптан многочисленными следами. Большая часть поручня под валиком снега, но есть и чистые куски.

– Сегодня вечером вы выходили на балкон? – спросил Флетч.

Тут губернатор обернулся.

– Нет. А что? Кажется, не выходил.

– Кто-то там был.

– Я приглашал сюда журналистов. Выпить, пообщаться с моими помощниками. Многие курили. Может, я и выходил подышать свежим воздухом. Или перекинуться парой слов наедине. На минуту, не более. В мокрой грязи долго не настоишься.

Флетч выключил свет на балконе, задернул портьеры.

– В ваше отсутствие здесь могли быть посторонние? Не считая персонала мотеля?

– Конечно, – губернатор вновь повернулся к кофейному столику. – В моем номере постоянная толчея, как в международном аэропорту. Кстати, а куда все подевались? И почему не звонит телефон?

– Уолш отключил его от коммутатора, – Флетч пересек гостиную и вышел в маленький коридорчик у входной двери.

– Зачем ему это понадобилось?

Поворот ручки, и дверь открылась.

– Ваша дверь не заперта.

– Естественно. Ко мне же приходят люди. Вы, собственно, кто, пресс-секретарь или агент службы безопасности?

Флетч закрыл дверь, вернулся в гостиную.

– Мне кажется, такой агент вам необходим.

– Мне вполне достаточно Шустрика. Он никому не мешает. Итак, вы служили вместе с Уолшем? Помнится, он говорил мне об этом.

– Да, сэр. Он был моим лейтенантом.

– И как он вам показался?

– Ваш сын? Как командир?

– Да. Каким он был командиром?

– С подчиненными он ладил. Хотя иной раз задавался.

Губернатор хохотнул.

– Но не слишком, так?

– Особых претензий к нему не возникало. Он не мешал нам выполнять свои обязанности. А в остальное просто не вмешивался.

– Вот это по-моему. Главное, чтобы дело шло, а там, хоть трава не расти. Уолш полагает, что вы – идеальный пресс-секретарь, – губернатор сдвинул брови. – Он настоял, чтобы я незамедлительно вызвал вас. Он хочет, чтобы утром я первым делом объявил о вашем назначении.

Флетч пожал плечами.

– Я смог прилететь.

– Последнее означает, что вы без работы.

– Я пишу книгу.

– О политике?

– Об американском художнике, воспевшем Дикий Запад. Вы его знаете, Эдгар Артур Тарп, младший.

– О, да. Превосходный мастер. Но какое отношение имеет он к политике?

– Никакого.

– Вы раньше работали в газетах?

– И во многих, – улыбнулся Флетч. – Так и перелетал из одной в другую.

– То есть вы хотите сказать, что в журналистике успех вам не сопутствовал?

– Иной раз еще как сопутствовал. Все зависит от того, с какой стороны посмотреть.

Губернатор откинулся на спинку дивана, вздохнул.

– Юноша, который выглядит так, словно не покидает теннисного корта, да еще увлеченный ковбойской живописью. А мне нужен пресс-секретарь предвыборной кампании. Можно ли полагать вас находкой?

– Разве американская политика не крестовый поход любителей?

– Чье это высказывание?

– Мое. Я так думаю.

– Вы ошибаетесь. Но фраза хлесткая, – наклонившись, губернатор что-то чиркнул на листке бумаги, лежащем среди прочих на кофейном столике. – Видите? Мы уже работаем в паре. Вы участвуете в составлении моих будущих речей, – он вновь откинулся на спинку дивана и улыбнулся. – Такая фраза может принести тысячи долларов. Вы уверены, что ее еще никто не произносил?

– Уверен.

– Тогда ее произнесу я. А услышат миллионы.

– Вы же сказали, что она не соответствует действительности.

– Меня не назовешь любителем. Дважды избирался в палату представителей Конгресса, трижды – на пост губернатора. Но в каждой кампании все начинается с нуля, – Кэкстон Уилер бросил ручку на столик. – Как бы то ни было, Уолш говорит, что вы умны, изворотливы и согласны работать задешево. В связи с последним поневоле возникает вопрос, а так ли вы умны?

– В ваших силах сделать меня умнее. Платите больше. Если вам того хочется. Мне-то без разницы.

Губернатор хмыкнул.

– Похоже, на этот раз Уолш подобрал себе подходящего партнера. Напряжение уже сказывается на нем. У него давно нет ни дня, ни часа отдыха. И его ноша куда тяжелее моей. На нем лежит организация всей кампании. Кто куда едет, когда, с кем, что говорит, и кому. Да еще я уволил Джеймса. От этого ему только прибавилось забот. Мне, впрочем, тоже. Полагаю, вы слышали, что у нас произошло?

– Уолш мне что-то сказал, когда позвонил вчера вечером. А в аэропорту я прочел заявление для прессы и комментарии журналистов.

Губернатор погрустнел.

– Я знаком с Джеймсом двадцать лет. Нет, если точнее, двадцать два года. Политический комментатор газеты моего родного города. Газета стояла за меня горой, когда я баллотировался в конгресс, на пост губернатора. Джеймс был моим доверенным лицом. Хороший парень, кристально честный. И опыта ему не занимать. Работал в Вашингтоне. Я думал, что возьму его в свою команду, если дело дойдет до борьбы за Белый Дом. И тут он подложил мне свинью. Большую свинью.

– Газеты написали, что он подал в отставку из-за расхождений в вопросах внешней политики. Что-то вы не поделили в Южной Африке.

– Пресса меня помиловала. Причина наших разногласий – не Южная Африка. Миссис Уилер, – губернатор тяжело вздохнул. – Первую его выходку удалось замять. Я сумел обратить все в шутку. Он шепнул нескольким репортерам в баре, что миссис Уилер каждое утро тратит на макияж два с половиной часа.

– Это так?

– Нет. Разумеется, она проводит какое-то время перед зеркалом. Как и всякая женщина. Ей тоже нелегко. Каждый день появляется на людях, встречи затягиваются допоздна. А утром она снова должна быть красивой. Короче, в газетах это напечатали.

– Небось, отвели душу.

– По всему выходило, что она пустая, самовлюбленная женщина. Я отшутился, сказав, что потому-то у нас на втором этаже губернаторского особняка две ванных. Чтобы эти два часа поутру я мог спокойно искать свою бритву.

– Да, получилось удачно.

– А вот на этой неделе Джеймс подвел нас серьезно. Вчера об этом было в газетах. Он сообщил прессе, что миссис Уилер в последний момент отменила визит в детский ожоговый центр, чтобы поиграть в теннис с тремя богатыми подружками.

– Это правда?

– Послушайте, как вас зовет Уолш – Флетч? – она действительно выкроила время, чтобы поиграть в теннис с сокурсницами по колледжу, которых не видела много лет, женами очень влиятельных людей этого штата. Они бы не простили, если б она не нашла для них нескольких часов. А благодаря этой встрече мы получили столь необходимые для кампании средства.

– Временные накладки, должно быть, обычное дело.

– Естественно. И задача пресс-секретаря – заминать их, а не выпячивать. Я убежден, что Джеймс сознательно нагадил нам.

– Да, но почему?

– Кто знает? Не буду утверждать, что он боготворит мою жену. За эти годы у них случались стычки. Но личное отношение к тому или иному человеку – одно, а политика – совсем иное. Если жить в окружении только тех, кто тебе нравится, придется переезжать на новое место каждые десять дней. Политика – это абсолютная верность, сынок. Когда ты покупаешь человека целиком, со всеми словами, что слетают с его губ. Когда ты продаешься, полностью осознавая, на что идешь. А потому продаваться надо лишь в полной уверенности, что это в твоих же интересах. Джеймс отдал двадцать два года верности за сомнительное удовольствие публично поиздеваться над моей женой.

Слушая, Флетч кружил по гостиной. Ботинок губернатора он так и не обнаружил.

– Если миссис Уилер отменяет какую-то встречу, значит, она ее отменяет, и нечего вдаваться в подробности. Я до сих пор не могу понять, как нам удается втиснуть все намеченные мероприятия в двадцать четыре часа. Впрочем, за пару дней вы прочувствуете это на себе, – губернатор понизил голос. – Если останетесь с нами.

– Я понимаю.

– И что вы понимаете?

– Я понимаю, что задача пресс-секретаря – постоянно красить забор вокруг особняка. Красить, и все тут. Что бы ни творилось внутри, снаружи забор должен радовать глаз.

Губернатор заулыбался.

– Вопрос в том, мистер Ай-эм Флетчер... – он достал из кармана недокуренную сигару, чиркнул спичкой, затянулся, выдохнул струю дыма. – Между прочим, как расшифровывается Ай-эм?

– Ирвин Морис.

– Не удивительно, что вы предпочитаете зваться Флетч. Вопрос в том, мистер Ирвин Морис «Флетч» Флетчер, так?

– Язык можно сломать, не правда ли?

– Вопрос в том... – губернатор снял с языка табачную крошку, – во что вы верите?

– В вас, – незамедлительно ответил Флетч. – И в вашу жену. И в вашу предвыборную кампанию. Вы ждали такого ответа?

– Неплохо, – кивнул губернатор. – Для начала. Почему вы хотите участвовать в этой кампании?

– Потому что Уолш попросил меня. Сказал, что я вам нужен.

– А вы как раз ушли со старой работы, но еще не поступили на новую.

– Я пишу книгу.

– У вас есть деньги, позволяющие не работать, а писать книгу?

– Есть.

– Где вы их взяли?

– Вы представить себе не можете, сколько можно скопить, отказавшись от курева.

– Что вы думаете о моей внутренней политике?

– Она требует корректив.

– Что вы думаете о моей внешней политике?

– Ей недостает свежих идей.

Губернатор широко улыбнулся.

– Черт побери, да вы идеалист. Пожалуй, вы окажете на меня благотворное влияние.

– Возможно.

Их взгляды встретились.

– У вас есть свежие идеи?

– Пока только одна.

– Какая же?

– Хранить вам верность, – Флетч улыбнулся. – Пока я не получу более выгодного предложения. В этом суть политики, не так ли?

Кэкстон Уилер сбросил пепел на металлический поднос.

– Учитесь вы быстро.

Глава 4

– Где доктор Том?

– Уже поднимается к тебе.

– Мне пора спать.

Уолш Уилер вошел в «люкс» отца без стука. Он знал, отметил про себя Флетч, что дверь незаперта.

В гостиной Уолш отделил от пачки бумаг, что держал в руке, верхний листок и протянул отцу.

– Твой распорядок дня на завтра.

Губернатор препроводил листок на стол, не удостоив его и взгляда.

Два листка Уолш отдал Флетчу. Один – сверху, другой – снизу.

– Вот распорядок завтрашнего дня отца. А это – матери. Ксерокопируй их и подсунь под двери всех репортеров до шести утра. Их поселили на восьмом этаже.

– А живет там кто-нибудь помимо репортеров?

– Не знаю. Скорее всего, да. Какая разница, подсунь копии под каждую дверь. Мы не держим в секрете местопребывание отца. Несколько копий можешь оставить и на регистрационной стойке. И не обдели местных газетчиков, – Уолш наполнил два бокала виски и содовой, один протянул Флетчу. – О, да, в нашем автобусе есть ксерокс. Пользоваться им дозволено только тебе, – Уолш улыбнулся отцу. – Джеймс первым делом объявил, что отрубит руку любому, кто прикоснется к его ксероксу, – Уолш пригубил виски. – Может, тебе стоит повторить его заявление.

– Незачем Флетчу идти по стопам Джеймса, – возразил губернатор. – Чтобы результат не получился тем же.

– Ксерокс и привычка не лезть за словом в карман. Необходимые атрибуты пресс-секретаря, так? – уточнил Уолш.

– Со словом у него все в порядке, – вставил губернатор.

– Понятно, – Уолш выбрал кресло под торшером, сел, положил ногу на ногу. – Пока, я вижу, вы друг друга устраиваете.

Губернатор и Флетч переглянулись.

– Не знаю, примет ли его пресса. Боюсь, своей внешностью курортника он подействует на них, как красная тряпка – на быка.

Улыбаясь, Уолш посмотрел на Флетча.

– А ты как думаешь, Флетч?

– Я думаю, губернатор Кэкстон Уилер сможет двинуть нашу страну вперед.

– Я в это верю! – рассмеялся Уолш.

– Скажу только одно, – в какой уж раз хохотнул губернатор. – С того момента, как он зашел в мой номер, на пол вывалилось столько коровьего дерьма, что мне пришлось снять мои, купленные в обычном магазине, штиблеты.

Флетч переводил взгляд с отца на сына.

– А где ваши штиблеты?

Отец и сын смеялись, довольные друг другом, словно и не слыша вопроса.

Флетч сел.

– Итак, папа, твой распорядок дня на завтра. Давай пройдемся по нему. До праймери в этом штате осталось совсем ничего. У нас есть шанс победить, но мы его еще не реализовали. А потому попытаемся использовать оставшееся время с максимальной отдачей.

Губернатор обреченно взял со стола злосчастный листок. Зевнул. Сигара дотлевала в пепельнице.

– В семь сорок пять, – начал Уолш, – ты будешь у главных ворот шинного завода. Этих парней волнуют две проблемы. Во-первых, естественно, ввоз из-за рубежа дешевых шин. А во-вторых, они опасаются, что профсоюзные боссы в апреле заставят их бастовать.

– Как фамилия президента профсоюза?

– Уолмен. Между прочим, его бросила жена, и рядовые члены профсоюза полагают, что из-за этого он стал неуступчив в переговорах с администрацией.

– Понятно, – кивнул губернатор.

– В половине девятого ты пьешь кофе с Уолменом. Звать его Брюс.

Пробежав взглядом список завтрашних мероприятий, Флетч слушал. Уолш показался ему превосходным организатором предвыборной кампании. Он мог без промедления ответить на любой вопрос губернатора. «Где завтракаем»? «В автобусе. Еду возьмем с собой из мотеля». Если готового ответа не находилось, Уолш делал пометку в блокноте. «Сколько времени в среднем нужно семье фермера, чтобы добраться до больницы?» «Я выясню». Если губернатор взбрыкивал, не соглашаясь с тем или иным пунктом, Уолш не настаивал на своем, но мягко подводил отца к мысли, что предложен наилучший вариант. «Что мне делать в школе Конроя в десять утра? Сколько мне говорить тебе, Уолш, ребятня не голосует. Этот час мы потратим впустую». «Зато голосуют их родители, а также учителя и родственники. Образование и будущее детей интересует их куда больше, чем банкротство банков в Заире. Они же живут ради своих потомков». «Я опоздаю на митинг в Уинслоу. Опять придется говорить, что я никак не мог отыскать зубную щетку?» «Мы наняли оркестр, который будет играть до твоего приезда».

Обсуждение продолжалось, и губернатор старел на глазах, плечи его сгибались под грузом усталости.

Уолш, наоборот, блаженствовал. Ровный голос, менторский тон, целеустремленность, как у набегающего на финиш лидера забега.

После армии Уолш, конечно, изменился. Прибавил двадцать фунтов, волосы поредели. Кожа стала серой, ярко блестевшие глаза всегда смотрели в одну точку, представляющую на то мгновение наибольший интерес.

– Если все пройдет нормально, в шесть вечера ты прибудешь в Фармингдейл. Мэр дает в твою честь обед. Он – один из сборщиков пожертвований на твою предвыборную кампанию, так что соберутся нужные люди.

– А что я должен делать послезавтра утром?

– Я подумал, что тебе следует почитать газеты. Подольше полежать в постели.

– Наметь на утро посещение больницы. В Фармингдейле должна быть больница. И обязательно палаты, где лежат дети с ожогами.

– Да, сэр, – Уолш что-то чиркнул в блокноте.

Губернатор потер глаза.

– Я должен еще что-то знать или на сегодня все?

Уолш глянул на Флетча.

– Ты должен кое-что не знать.

– Что именно?

– Полтора часа тому назад с крыши мотеля прыгнула женщина.

– Разбилась насмерть?

– Да.

– Сколько лет?

– Больше двадцати. Так мне передали.

– Чертовски жаль.

– Похоже, она прыгнула с крыши как раз над окнами твоего «люкса».

Губернатор повернулся к Флетчу.

– Так вот почему вы заявились ко мне сегодня вечером? Проверяли балкон. Дверь, – он посмотрел на Уолша. – И телефон отключили. Вы, я вижу, работаете на пару.

– На балконе топтались люди, – вставил Флетч. – Дверь в «люкс» вы не запираете.

– Ты об этом ничего не знаешь, – напомнил Уолш.

– Знаю, – возразил губернатор. – Я слышал сирену патрульной машины. Видел отблески маячка «скорой помощи». Как я могу делать вид, что ничего не произошло?

– Наверное, она прыгнула вниз, едва ты вошел в вестибюль.

– Никто не говорил, что она прыгнула, – поправил Уолша Флетч. – Мне вот сказали, что женщина была голая, и ее избили до того, как она упала на тротуар.

– Мы ее знаем? – спросил губернатор.

Уолш пожал плечами.

– Как я понял, это политическая маркитантка. Большего выяснить мне не удалось. Нет, мы ее не знаем.

– Политическая маркитантка? – переспросил Флетч.

– Да, – кивнул Уолш. – Есть категория девиц, которые следуют за командой кандидата, точно так же, как в старину маркитантки следовали за армией. Ездят из города в город, стараются останавливаться в тех же отелях. Иногда становятся весьма полезными добровольцами.

– Мы ее задействовали? – спросил губернатор.

– Нет. Доктор Том видел тело. По его мнению, она следовала за нами с неделю. Но никаких поручений ей не давали. – Фамилия?

– Вот фамилию тебе знать ни к чему, папа. Когда репортеры будут спрашивать, о ней, я хочу, чтобы ты с чистой совестью отвечал, что никогда раньше не слышал ее фамилии.

– Ладно. Можем мы что-нибудь сделать? Послать цветы...

– Ничего не нужно. Ее смерть случайно совпала с твоим нахождением в этом мотеле. И задача Флетча – убедить всех, что к предвыборной кампании эта женщина не имеет ни малейшего отношения.

– Ты же сам сказал, что она неделю путешествовала вместе с нами.

– Это твои трудности, – отрезал Уолш.

В «люкс» вошел тощий мужчина в длинном спортивного покроя пиджаке, с черным саквояжем в руке. Он, как и Уолш, не постучал.

– Пора спать, доктор Том, – обратился к нему губернатор.

– Сейчас ляжете. Плохо, что вам не удается спать восемь часов каждую ночь.

– Завтра посплю, – пообещал ему губернатор. – Если все пройдет по плану.

– Пошли, – Уолш дернул Флетча за рукав. – Нам есть о чем поговорить.

– Вы должны спать по восемь часов каждую ночь, – гнул свое доктор Том. – Каждую. Если Уолш не может этого обеспечить, нам придется приглашать другого человека для организации предвыборной кампании.

– Послушай, Боб, часа в четыре я почувствовал жуткую усталость. Не мог думать. Стал повторяться.

– Понятно, – кивнул доктор Том. – Завтра после ленча я дам вам что-нибудь...

Вслед за Уолшем Флетч вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

Глава 5

– Надо занести мамин распорядок дня в ее номер, – бросил Уолш через плечо, шагая по коридору. Его лицо было как каменное.

– Этот доктор Том постоянно сопровождает губернатора? – спросил Флетч.

– Помолчи.

Дверь в «люкс» 758 также не запиралась. Уолш, похоже, знал об этом. Они вошли точно в такую же гостиную. Позолота облупилась на тех же местах. На стене висела та же картина – шхуна под полными парусами. На сервировочном столике стояли те же бутылки, с тем же уровнем спиртного. Только лампы горели в полнакала.

Уолш положил листок с распорядком завтрашнего дня на кофейный столик.

– Закрой дверь, – попросил он Флетча. – Давай присядем.

Полумрак, похоже, вполне устраивал Уолша. Он плюхнулся в кресло, в каком только что сидел в номере отца, у торшера.

– Мама прилетает из Кливленда во втором часу ночи. Так что мы можем поговорить.

– Я не знал, что твои родители живут раздельно, – и Флетч выбрал стул, стоящий на том же месте, что и в 748-м «люксе».

Уолш не отреагировал, предпочтя ответить на вопрос Флетча, заданный в коридоре.

– Да, доктор Том постоянно сопровождает нас. Его услугами пользуются кандидат и его жена, члены команды кандидата, журналисты, водители автобусов, весь обслуживающий персонал. Звенит в ушах? Обратитесь к доктору Тому. Что-то с желудком? Доктор Том вам поможет.

– Я имел в виду совсем другое, Уолш.

– Да, ты имел в виду совсем другое, – Уолш глубоко вдохнул. – Мои родители не живут раздельно. Но во время предвыборной кампании останавливаются в разных номерах, потому что у каждого свой распорядок дня. А полноценный сон для них – едва ли не самое главное. Кстати, и помогают им разные команды.

– Куда подевалось твое чувство юмора? – полюбопытствовал Флетч.

– Мне не нравятся глупые вопросы в коридоре отеля.

– Но в коридоре не было ни души. Уже половина первого.

– Все равно, нас могли подслушать.

Флетч отметил, что дверь в спальню закрыта.

– Или ты осознаешь, Флетч, о чем я толкую, или возвращаешься в Окэму, штат Флорида, и занимаешься своими делами.

– О чем же ты толкуешь, лейтенант? Разобъясни мне, только доходчиво.

– Верность, Флетч. Абсолютная верность. Мы участвуем в кампании, цель которой – избрание моего отца, губернатора Кэкстона Уилера президентом Соединенных Штатов. Я хочу, чтобы ты стал нашим пресс-секретарем. Многое из того, что ты увидишь и узнаешь, находясь на этой должности, вызовет вопросы. Задавать их ты будешь мне, и только когда мы окажемся вдвоем. Ты вот увидел, что доктор Том после полуночи принес в номер отца черный саквояж. И хотел спросить меня об этом в коридоре отеля.

– А такое недопустимо.

– Именно так. То, что ты увидишь и узнаешь, возможно, тебя удивит, тебе не понравится. Тебе уже достаточно лет, чтобы воспринимать мир не таким идеальным, как он представляется в розовом детстве. Совершенства не найти нигде и ни в чем. Если такое случится, твое дело – молчать в тряпочку.

– То есть, если твоя мать отменяет визит в ожоговый центр, чтобы поиграть в теннис с тремя...

– Ты не должен указывать на это прессе. Если же пресса до этого докопается, ты обязан найти удобоваримое объяснение.

– Уолш, мне бы не хотелось прерывать твой монолог, но все это я уже знаю. Более того, согласен почти со всем.

– И ты должен следить за своими шутками. Америка желает укладываться спать, думая, что кандидат и его жена делают то же самое: спорят, кому первому идти в ванную, чтобы почистить зубы и принять душ, читают при свете общего бра, желают друг другу спокойной ночи. Логика требует, чтобы они спали в отдельных номерах, но простой избиратель этого не приемлет. Образ кандидата должен быть безупречен. А так у некоторых возникают подозрения, что отдельный номер позволяет отцу проводить ночь в обществе других женщин, а в больном мозгу подозрения могут трансформироваться в убежденность, что так оно и есть на самом деле.

– Я же пошутил. Наедине с тобой.

– Видишь ли, Флетч, образ и реальность всегда разнятся.

– Правда?

– Мы пытаемся создать образ единения губернатора и его жены. Они вместе ведут предвыборную кампанию, поспевают всюду, произносят речи, дают интервью, гладят детей по голове, переезжают из города в город, но при этом живут, едят, спят, как обычные люди. Конечно, в действительности все иначе. Такое просто невозможно.

– Доктор Том может манипулировать твоим отцом с помощью таблеток. Уколов. Или чего-то еще.

– Доктор Том помогает отцу засыпать каждый вечер, будит его каждое утро, дает стимуляторы днем. Это реалии предвыборной кампании. И делается это на самом высоком научном уровне под полным медицинским контролем.

– А на твоего отца это никак не влияет?

– Разумеется, влияет. Пилюли позволяют ему вести предвыборную кампанию. Выкладываться до конца, выдерживать нечеловеческие нагрузки.

– Что бы мы делали без химии.

– Возьми человека восемнадцатого столетия. Заставь летать чуть ли не со скоростью звука. Протащи через толпу орущих людей, жаждущих пожать ему руку, причем в кармане любого может оказаться нож или пистолет. Посади перед телекамерой, чтобы он говорил с двухсотпятидесятитысячной аудиторией, когда взвешивается каждое слово, оценивается любая перемена в лице. И так изо дня в день, в течение месяцев. И посмотри, что с ним будет. А человеческая конституция с той поры практически не изменилась, ты же знаешь.

– А как же ты, Уолш?

– А что я?

– Твой отец сказал мне, что на твою долю выпадает куда большая нагрузка.

– Я моложе.

– Доктор Том пользует и тебя?

– Нет, – Уолш смотрел в пол. – Я справляюсь сам. Что еще ты не можешь принять?

– Эту женщину, Уолш.

– А что насчет нее?

– Вполне возможно, что ее выбросили с балкона «люкса» твоего отца. Снег на балконе вытоптан. Часть поручня очищена. Кроме того, входные двери в номера твоих родителей не запираются.

– К чему ты ведешь?

– Это самоубийство? Или насильственная смерть?

– Тебе известно, сколько людей ежедневно умирает из-за плохих правительств?

– Я бы сказал, сотни.

– А я думаю, гораздо больше. Так может ли смерть ничем не примечательной женщины помешать потенциально великому президенту войти в Белый Дом?

– А местная полиция? Она не будет вести расследование?

– Уже все улажено. Мэр сам нашел меня в баре. Высказал надежду, что это прискорбное происшествие не отразится на ходе предвыборной кампании и не расстроит кандидата и его команду. Попросил сразу обращаться к нему, если полиция будет докучать нам.

– Ты серьезно?

– Я сказал ему, что со всеми вопросами, у кого бы они не возникали, следует обращаться к Барри Хайнсу.

Флетч закатил глаза.

– Похоже, в президентской кампании все идет не так, как в реальной жизни.

– Откровенно говоря, мне показалось, что мэр встревожен куда больше нас. Вокруг кишмя кишат корреспонденты самых читаемых газет, а тут убийство в его родном городе, о котором может узнать вся страна. Можно представить себе, как потускнеет образ его «малой родины», если Америка впервые услышит о существовании вверенного ему города лишь благодаря совершенному в нем убийству.

– Эти политические репортеры понятия не имеют, как писать об убийствах, – ввернул Флетч. – Они – узкие специалисты. И убийство интересует их не более боксерского поединка. Они не способны пасть так низко, чтобы удостоить его своим вниманием.

– Тут ты прав.

– Если б кого убили прямо в автобусе прессы, и то они позвали бы криминальных репортеров. Об убийстве они напишут не лучше, чем первый попавшийся на улице человек. Потому-то я и не могу взять в толк, с какой стати нас сопровождает один криминальный репортер.

– Кто именно? – без всякого интереса спросил Уолш.

– Фредерика Эрбатнот. «Ньюсуорлд».

– Завтра на рассвете, – продолжил Уолш, – мы уедем из этого города и, возможно, никогда более не появимся здесь. Пожелаем же удачи местной полиции. Надеюсь, они раскроют и это преступление. Но я не хочу, чтобы расследование причин смерти этой женщины хоть как-то затронуло предвыборную кампанию. Развести одно с другим – вопрос техники, и я думаю, нам это по силам, – Уолш потянулся. – Хватит об этом. Слишком мелкий вопрос. А главное, о чем я уже говорил, в том, что ты должен идти с нами до конца, раз уж пошел.

– Почему ты вообще обратился ко мне?

– У тебя большой опыт общения с прессой, Флетч.

– Я сотрудничал во многих газетах.

– Ты знаешь, как работают журналисты.

– Пашут по-черному.

– Как они думают.

– Соображают медленно, но в конце концов добираются до сути.

– Отметка девятнадцать-восемнадцать, Флетч.

– Девятнадцать что?

Уолш уставился в ковер. Губы его изогнулись в улыбке, но лицо побледнело.

– Нас осталось двенадцать. Во вражеском окружении. Они знали, что нас мало, и готовились покончить с нами.

– Ты собираешься рассказать мне солдатскую байку?

– Многие сотни окружали нас. Мы могли зарыться в землю и держаться до последнего. Или пойти на прорыв и погибнуть в рукопашной.

– Война есть...

– А вот ты, Флетч, не позволил своему лейтенанту принять одно из этих очевидных решений. Ты спорил со мной. Пока до меня не дошел смысл твоих слов.

– Мне и теперь нелегко убедить в чем-либо власть придержащих.

– С твоей подачи мы вскарабкались на деревья и привязали себя к ветвям. Три дня провисели на этих чертовых деревьях.

– Кажется, чертовски проголодались.

– Лучше голодать, чем умереть с собственными яйцами во рту.

– Тебе же хватило решительности принять мое предложение, Уолш.

– Я перепугался до смерти. Не мог думать. Враги бродили внизу. Даже начали стрелять друг в друга. Потом унесли покойников. Они и представить себе не могли, что американцы влезут на деревья.

– Я спасал и свою жизнь.

– Твой приятель... как его звали, Чамберс? Ты с ним видишься?

– Олстон Чамберс. Да. Мы часто болтаем по телефону. Он – прокурор в Калифорнии.

– Ты знаешь, как найти выход из критической ситуации. А президентская кампания – сплошной кризис.

Флетч взглянул на часы.

– Уже поздно.

– Я хочу дать тебе документы, с которыми надо ознакомиться до утра. А что бы ты делал сейчас дома?

– Наверное, слушал бы Серхио Хуэвоса.

– О, да. Кубинский барабанщик.

– Арфист. Из Парагвая.

– Парагвайский арфист?

– Ты никогда его не слушал.

– Я вообще не слышал, как играют на арфе.

– Ты многое потерял.

Уолш вздохнул.

Быстрым шагом она пересекла гостиную – в длинном сером халате, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами.

Флетч не ожидал, что Дорис Уилер – такая крупная женщина. На экране телевизора она казалась мельче, возможно, потому, что всегда стояла рядом с губернатором, двухметровым гигантом. Дорис отличали не только рост, но и ширина плеч.

Флетч встал.

– Занес тебе программу завтрашнего дня, – Уолш указал на листок бумаги на кофейном столике. – А почему ты так рано прилетела из Кливленда?

– Попросила Салли взять билет на более ранний рейс. Ушла после первого отделения симфонического концерта, – Уолш не поднялся с кресла. Взгляд Дорис скользнул по воротнику рубашки Флетча. – Кто это?

– Флетчер. Наш новый пресс-секретарь. Ввожу его в курс дел.

– Почему вы беседуете глубокой ночью?

– Вспоминаем былые дни. Давно не виделись. Не так ли, Флетч?

Дорис наклонилась над сыном. Поцеловала в губы.

– Уолш, ты пил!

– Пришлось провести какое-то время в баре. У нас происшествие. Эта женщина.

Дорис отвесила сыну крепкую затрещину. Ее раскрытая ладонь более всего напоминала лопату.

– Что мне женщина, Уолш? А вот того, что от тебя разит спиртным, я не потерплю, – Уолш не пошевелился, даже не посмотрел на нее. – Нельзя допустить, чтобы из-за такой вот мелочи отца не избрали президентом Соединенных Штатов.

Она пересекла гостиную в обратном направлении.

– А теперь идите спать.

Дверь спальни захлопнулась.

Лицо Уолша заливала краска двух цветов. Темнокрасная – отметина от оплеухи, и пунцовая – за ее пределами.

Он не отрывал глаз от лежащих на коленях бумаг.

– Я рад, что загодя прочел тебе лекцию о верности, – наконец, выдавил из себя Уолш.

Глава 6

– Доброе утро, пресс-дамы и пресс-господа, – добродушно пробасил губернатор Кэкстон Уилер, войдя в автобус, в котором ехали журналисты.

– Пресс-мужчины и пресс-женщины, – поправил его мужской голос с заднего сидения.

– Женщины и мужчины, – уточнила женщина, сидевшая рядом с Фредци Эрбатнот.

– Может, труженики пера, – предложил губернатор.

Флетч стоял рядом с ним. В половине седьмого утра Кэкстон Уилер выглядел подтянутым, загорелым, отлично отдохнувшим. Микрофоном, подключенным к системе громкой связи автобуса, он не пользовался.

– Не забудьте фотографов, – вставил Рой Филби, представляющий фототелеграфное агентство. – Мы тоже труженики.

– К тому же пользуетесь всеобщим уважением, – лицо губернатора расплылось в улыбке.

– Вы охватили всех, за исключением Эрбатнот! – воскликнул Джо Холл.

– И всех тварей, больших и малых? – полюбопытствовал губернатор.

– Уж не полагает ли этот мужчина, что имеет дело с животными? Или он пытается баллотироваться на пост егеря?

– А теперь позвольте представить вам вашего коллегу...

– Это вряд ли, – возразила ему Фредерика Эрбатнот.

– ...Ай-эм Флетчер, прошу любить и жаловать.

– Политики могут сказать что угодно[131], – пробурчал Айра Лейпин.

– Мы наняли его, чтобы было кому раздавать вам пресс-релизы, отвечать на все ваши вопросы, не беря за это ни цента, чего бы эти вопросы не касались, и говорить за меня то, что я не могу вымолвить сам, не покраснев.

– Он же преступник, – процедил мужчина со значком «Дейли госпел»[132] на лацкане пиджака.

– Я понимаю, что кое-кому из вас будет недоставать старины Джеймса, – на лице губернатора отразилась печаль. Глядя на его профиль, Флетч отметил, что губернатор слишком уж явно отсчитывает секунды, скорбя об ушедшем соратнике. Затем на его губах вновь заиграла улыбка. – Как вы все знаете, старина Джеймс решил подыскать себе такую работу, где не надо спорить.

– Да, – ввернул Ленсинг Сэйер. – Когда все идут на теннисный корт, Джеймс тоже должен играть в теннис.

– Итак, – шея губернатора покраснела, – я оставляю вам Флетча, – Уолш заранее предупредил Флетча, что тот поедет в автобусе прессы. – Пожалуйста, не съешьте его живьем. На ленч я распоряжусь подать вам что-нибудь повкуснее.

– Эй, губернатор, – прокричал Джо Холл, – что вы можете сказать о вчерашнем заявлении президента по Южной Африке?

Помахав на прощание рукой, Кэкстон Уилер вышел из автобуса.

Флетч взял микрофон. Водитель включил систему громкой связи.

– Доброе утро. Как пресс-секретарь губернатора, я торжественно обещаю никогда не лгать вам. Сегодня, на этом автобусе, мы проследуем через Майами, Новый Орлеан, Даллас, Нью-Йорк и Кеокук, что в штате Айова. Как обычно, в полдень мы полетим на ленч в Сан-Франциско. Меню на сегодня: суп из мидий, жареный фазан и клубничный мусс. А все, сказанное губернатором этим утром, на злобу дня, дышит мудростью и не затерто, как старый шлепанец.

– К тому же пошел снег, – прервала его Фенелла Бейкер, протерев запотевшее стекло.

Тем временем Дорис Уилер садилась в черный седан. Автобусы с прессой и командой губернатора ехали на юго-запад, жена губернатора – на север штата. Предвыборная кампания стремительно накатывала на промежуточный финиш.

– Если у вас есть ко мне вопросы, запишите их на листочке и предложите вашим издателям в качестве загадки.

– Флетч, вы действительно преступник? – спросил Рой Филби.

– Нет, но ежели у кого из вас кончатся деньги, обратитесь ко мне, и я свяжу вас с людьми, которые с радостью ссудят их вам. Под скромные двадцать процентов в день.

– О, так вы работаете и на кредитную компанию?

– Это правда, что вы спасли жизнь Уолшу Уилеру? – спросила Фенелла Бейкер.

– И еще одно, – продолжил Флетч. – Я никогда не буду увиливать от ответа на ваши вопросы.

Он выключил микрофон и положил его в углубление на приборном щитке.

Глава 7

– И каково вам в шкуре противника прессы? – улыбаясь, спросила со своего места Фредерика Эрбатнот.

– Некоторые полагают, что это мое естество.

– Бетси Гинзберг, – представила Фредди свою соседку, миловидную, чуточку полноватую молодую женщину с блестящими глазами.

– У вас потрясающие статьи, – улыбнулся ей Флетч. – Я, правда, не прочел ни строчки, но решил говорить журналистам только приятное.

Бетси рассмеялась. Заревел дизельный двигатель. Шуму от него было, что от самолета на взлете. Автобус плавно тронулся с места.

Фредди подтолкнула Бетси локтем.

– Пересядь. Позволь мне первой вонзить зубы в нового пресс-секретаря.

– Это предлог, а на самом деле ты выгоняешь меня, потому что он такой симпатяга.

Бетси пересела.

– Правда? А я и не заметила.

Флетч плюхнулся в освободившееся кресло.

– Едва ли мне удастся стать добропорядочным членом общества. Для меня это внове.

Уже глубокой ночью, сняв ксерокопии и подсунув их под двери номеров на восьмом этаже, Флетч принял душ и забрался в кровать со всеми папками, полученными от Уолша. В одной он нашел тезисы программы кандидата, его точку зрения по основным вопросам внутренней и внешней политики. По некоторым позиция была ясной и четкой, по другим – столь расплывчатой и туманной, что Флетчу приходилось по два-три раза перечитывать текст, чтобы понять, чего же будет добиваться кандидат. Далее Флетч перешел к кратким биографическим данным каждого из команды кандидата. Имелась в папках, пусть и разрозненная, информация по освещающим предвыборную кампанию журналистам. Фотографии, сведения о родственниках, политические воззрения, наиболее известные статьи. Флетч так и заснул, обложенный папками. Разбудил его телефонный звонок...

– Мне уже прочитали две лекции об абсолютной верности, – продолжил Флетч под шуршание шин по асфальту.

– А вы ожидали чего-то иного? – удивилась Фредди.

Флетч на мгновение задумался.

– Я не верю в абсолюты.

– Позиция у вас незавидная, с этим я согласна, – кивнула Фредди. – Между молотом и наковальней. Как репортер, вы обучены добывать новости и доносить их до читателя. Как пресс-секретарь, вы обязаны препятствовать другим репортерам узнавать то, что знать им не положено. Идти супротив прессы. Переламывать себя. Бедный Флетч.

– Благодарю за сочувствие.

– Победителем вам не выйти.

– Я знаю.

– Тогда все в порядке, – она похлопала Флетча по руке. – Я уничтожу вас совершенно безболезненно.

– Отлично. Я ценю вашу заботу. Но вы уверены, что вам это по силам?

– Что?

– Уничтожить меня.

– Так это не составит труда. Благодаря вашим же внутренним конфликтам. Вы никогда не пытались вписаться в общество, Флетч. Давайте смотреть правде в глаза, вы – прирожденный бунтарь.

– Готовясь занять эту должность, я купил галстук.

Фредди повернулась, чтобы взглянуть на его новый красный галстук.

– Приобрел его в аэропорту Литтл-Рок.

– Ограниченный выбор?

– Мне предложили пять или шесть.

– И этот был лучшим?

– Мне так показалось.

– Вы купили только один галстук, так?

– Я же не знал, сколь долго придется мне работать пресс-секретарем.

– Что ж, порадуемся, что ваши инвестиции в новое дело невелики. Так что вы хотите мне сказать насчет вчерашнего вечера?

– А что тут говорить? Я проводил вас до номера, чтобы вы захлопнули дверь перед моим носом.

– Прошлым вечером на тротуаре под окном кандидата нашли мертвую женщину. Разве вы не читаете газеты?

– Читаю. Сегодня тема номер один – потасовка болельщиков на хоккейном матче между...

– К черту сегодняшнюю тему, – оборвала его Фредди. – Меня интересует, о чем напишут на первой полосе завтра.

– О том, как жестоко обошлась полиция с драчунами.

Фредди отвернулась к окну и заговорила со своим отражением.

– Этот пресс-секретарь полагает, что ему удастся ничего не сказать о молодой женщине, которую выбросили на мостовую из окна спальни губернатора.

– Перестаньте, Фредди. Я действительно ничего не знаю.

– Должны знать.

– Я обратил внимание, что никто из вас не спросил о ней губернатора, когда он заходил в автобус.

– На данной стадии расследования задавать подобные вопросы нелепо.

– Естественно.

– Во всяком случае, ему.

– А мне можно?

– Такова доля пресс-секретаря.

– Фредди, мне известно лишь то, что я слышал в утреннем выпуске новостей по ти-ви. Ее звали Элис Элизабет Филдз...

– Шилдз.

– Около тридцати лет.

– Двадцать восемь.

– Из Чикаго.

– Тут вы не ошиблись.

– На асфальт она упала головой. Ее жестоко избили перед тем, как выбросили из окна.

– Но не изнасиловали, – уточнила Фредди. – Странно, не правда ли?

– Ужасная история. Мурашки бегут по коже.

Два больших автобуса мчались по шоссе сквозь падающий снег. За ними следовали несколько легковушек с добровольцами и два микроавтобуса телевизионщиков.

– Кстати, Флетч, вполне возможно, что упала она с балкона «люкса» губернатора.

– Возможно, – кивнул Флетч. – В «люксе» губернатора собирались журналисты и члены его команды. Выпивали, беседовали. Мне к тому же известно, что входная дверь «люкса» не запирается.

– Понятно. Вижу, вы со мной откровенны.

– Я знаю, что вы не опубликуете рассуждения безответственных лиц.

– И... – Фредди вздохнула, – ...последнюю неделю эта женщина переезжала из города вместе с командой губернатора.

– Не с командой. Просто следовала за ней. Она из породы политических маркитанток. В предвыборной кампании она никакого участия не принимала.

– Вроде бы да. Я узнала ее, когда увидела фотографию в утреннем выпуске «Курьера».

– Вы говорили с ней?

– Два или три дня тому назад. В каком городе, не помню. Мы обе решили поплавать в бассейне мотеля. Я сказала: «Привет». Она ответила: «Привет». А когда я вылезла из воды, она уже ушла.

– И какое у вас сложилось о ней впечатление?

– Скромница. Думаю, она хотела бы помочь, но не знала, как и к кому подойти, чтобы ее зачислили добровольцем или дали какое-нибудь разовое поручение.

– А не могла она быть обычной проституткой?

– Исключено. Впрочем, об этом лучше спросить мужчин.

– Я спрошу, – внезапно Флетчу захотелось кофе. – Локальное происшествие. И расследование будет вести местная полиция. Кто-то сказал мне, что она упала на тротуар, едва губернатор вошел в мотель. То ли был еще в вестибюле, то ли поднимался на лифте.

– Можно я это процитирую?

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что я не знаю, что говорю.

– Точнее и не скажешь.

– Учитывая мою откровенность, признайтесь, в чем истинная причина вашего появления здесь? Почему Фредерика Эрбатнот, криминальный репортер «Ньюсуорлда», специалист по преступлениям, главным образом, убийствам, освещает предвыборную кампанию губернатора Кэкстона Уилера?

– А вы уже пытались это выяснить?

– Кроме вас, обращаться мне не к кому.

– Ответ прост: совершено убийство.

– Женщину убили после вашего прибытия, мисс Эрбатнот. Даже вам, пусть и блестящему репортеру, не под силу предугадывать за неделю, что в таком-то городе, в такой-то день и час, в таком-то месте убьют человека.

– О, дорогой, – всплеснула руками Фредди. – Вы же ничего не знаете, – она наклонилась вперед и начала шарить рукой в спортивной сумке, стоявшей на полу. – Конечно, не знаете, – рука вынырнула из сумки с разлезающейся на листы записной книжкой. Из нее Фредди достала газетную вырезку. Протянула Флетчу. – Почти неделю тому назад. Еще одно убийство. Очень схожее.

Флетч прочитал заметку из «Чикаго сан-Таймс».

«Служащие отеля „Харрис“ этим утром нашли тело женщины в служебном помещении, примыкающем к банкетному залу. По сведениям полиции, женщину жестоко избили, лицо и верхняя часть тела в кровоподтеках и синяках, а затем задушили.

Предыдущим вечером в банкетном зале давался прием в честь журналистов, освещающих предвыборную кампанию губернатора Кэкстона Уилсра.

Женщина, примерно тридцати лет, в зеленом вечернем платье и в туфлях на высоком каблуке, не имела при себе никаких документов. Ее личность еще не установлена».

Желание выпить кофе стало еще более острым. Флетч вернул вырезку.

– Ох уж эта пресса, – он покачал головой. – Как вы наткнулись на нее?

– Вы просто не представляете себе, какая теперь в «Ньюсуорлде» электроника, – Фредди убрала вырезку в записную книжку, а ту положила в спортивную сумку.

– Последнее слово техники?

– Эти машины сами выключаются, предварительно пожелав друг другу спокойной ночи.

– Это уже перебор.

Фредди вновь наклонилась над сумкой, решив, что самое время навести порядок в ее внутренностях.

– Будьте вежливы со стоящим на вашем столе компьютером. Вдруг он передает информацию своему собрату в Национальную федерацию труда.

– Нами правят машины.

Фредди откинулась на спинку сидения.

– Будут править наверняка. Так они, по крайней мере, говорят. А они не ошибаются, не так ли?

– Совершенно верно. Фредди, а что еще выяснила полиция Чикаго?

– Утром я говорила со своим приятелем, Сэмом Баком. Личность женщины до сих пор не установлена.

– Отпечатки пальцев на шее?

– Ее задушили шнуром.

– Понятно. Полиция отправила кого-то из детективов вслед команде Уилера?

– Это невозможно. Разные территории. Они обязаны ограничить расследование рамками своего участка. А потому вплотную занялись служащими отеля.

Флетч глянул вдоль кресел. Большинство журналистов читали. Один мужчина выставил ногу в проход.

– Держу пари, среди служащих отеля «Харрис» убийцу им не найти.

– Полностью с вами согласна. Я сообщила Баку подробности вчерашнего убийства.

– Теперь-то они кого-нибудь пришлют.

– Он говорит, что в этих убийствах не чувствуется одного почерка.

– Двух женщин жестоко избивают, а потом лишают жизни. По-моему, сходство налицо.

– Одна одетая, вторая – голая. Одну задушили, вторую – выкинули из окна. Душители редко прибегают к другому методу.

– Женщину в Чикаго изнасиловали?

– Нет.

Через проход, на ряд впереди, сидел плотный мужчина в полушубке. Смотрел он прямо перед собой. Лупоглазое, ничего не выражающее лицо придавало ему сходство с лягушкой.

– Фредди, скорее всего, убийца сейчас едет с нами.

– Именно это предположение, старик, и привело меня сюда. Вся информация, которую я передаю о ходе предвыборной кампании, не более, чем прикрытие.

Флетч кивнул в сторону лупоглазого.

– Это русский?

– Солов, – подтвердила Фредди. – Корреспондент «Правды». Освещает предвыборную кампанию. Кремль желает знать, с кем ему придется иметь дело в недалеком будущем. Америка – удивительно свободная страна.

– У него всегда такой взгляд?

– Всегда ли – не знаю. Но здесь – да. Он зачарован.

– Чем же?

– Он узнал о существовании неких каналов американского кабельного телевидения. Порнографических. И смотрит их ночи напролет. Не выходит из своего номера. С самого первого вечера в Штатах.

– Может, он перевозбудился до такой степени, что способен избить женщину до смерти?

– О, только не Борис. Насколько мне известно, он написал несколько статей о моральной деградации Америки. Он думает, что мы все смотрим только эти программы.

– То есть вы полагаете, что на женщин он бросаться не будет?

– Я в этом уверена.

Рой Филби остановился у кресла Флстча.

– Эй, Флетч, пора бы раздать нам материалы по ночному убийству.

На горизонте показалась громада шинного завода.

– У вас в последнее время превосходные статьи, Рой.

Тот рассмеялся и хлопнул Флетча по плечу.

– Ты закатываешь веселые вечеринки, Флетч. Пригласил бы меня на одну.

– Последнюю вечеринку я устраивал в Кей-Уэст, – ответил Флетч.

Рой проследовал в конец автобуса, к туалету. – А если допустить, что эти убийства – совпадения?

– Допустить можно. Но вероятность ничтожно мала.

– Я все же на это надеюсь.

Фредди изучающе вгляделась в лицо Флетча.

– Вам нравится новая работа?

– Не слишком. Знаете, Фредди, в этом деле мы не должны быть соперниками. Рассказывайте мне все, что узнаете.

– Согласна, но того же я жду и от вас.

– Хорошо. Я постараюсь.

– Но вы понимаете, Флетч, что придет день, когда я все это опубликую.

– Конечно. Но я знаю и другое. Вы передадите статью в редакцию, лишь выяснив все до конца. Мне не нравятся люди, избивающие женщин.

Автобус начал притормаживать. На крыше заводского корпуса блестела здоровенная металлическая шина.

– Так каков итог нашей беседы? – решила подвести черту Фредди.

– Ваша работа – собирать информацию. Моя – оберегать кандидата. Если убийца – журналист, кандидату на это наплевать. Журналистов посылают печатные издания, он их не выбирает. Если убийца – доброволец... – Флетч запнулся, уставившись на свои колени. – И тут ничего страшного. Кандидат не обязан знать, кого приглашают его помощники. Если убийца входит в его команду, это плохо, очень плохо. Ибо означает, что кандидат не разбирается в людях. Реакцию избирателей предугадать несложно: «Если он поручает такому человеку ведение предвыборной кампании, можно представить себе, кого он назначит министром обороны».

Фредди все еще не отрывала глаз от лица Флетча.

– А если убийца – сам кандидат?

Флетч по-прежнему не поднимал головы.

– Тогда вы станете автором сенсации.

Глава 8

К тому времени, как Флетч вылез из автобуса, нос губернатора уже покраснел от холода. Дул северо-западный ветер, и за ночь навалило не меньше дюйма снега. В сложенном из красного кирпича заводском корпусе горел свет. Губернатор стоял у главных ворот, пожимая руку всем желающим. Он был в куртке из толстой шерсти в красно-черную клетку и черных башмаках на каучуковой подошве. Рабочим, пожимавшим его руку, губернатор говорил: «Доброе утро, надеюсь, дома у вас полный порядок? Дайте мне шанс стать вашим президентом, хорошо?» Рабочие отвечали: «Доброе утро, губернатор». «Позаботьтесь о создании новых рабочих мест, ладно? Мой брат уже два года не может найти работу»: «Я всем сердцем за вас. А моя тетушка ведет кампанию за ваше избрание в Шриве». «Эй, скажите Уолмену, что забастовка нам не нужна». Некоторые не пожимали губернатору руку, но, проходя мимо, говорили: «Как дела, Кэкстон? Удачи вам». «Надеемся на вашу победу». Кое-кто от смущения не решался ни подать руки, ни сказать хоть слово. Были и такие, кто сердито смотрел на него.

В десяти метрах от губернатора, достаточно близко, чтобы все видеть и слышать, топтались репортеры. С губернатора они не сводили глаз, дабы не пропустить момента, когда его застрелят, или с ним случится сердечный приступ, или он сподобится на какой-то неприличный поступок.

Стоящий у заводских ворот губернатор казался как никогда одиноким. Никого рядом с ним не было, ни жены, ни Уолша, ни референтов, ни добровольцев.

Команда кандидата расположилась в теплом, хорошо освещенном автобусе.

– Где мы забираем конгрессмена? – спросил Ли Оллен Парк, что-то втолковывавший двум женщинамдобровольцам, тридцати и шестидесяти лет.

– В школе, – Уолш, в рубашке с короткими рукавами, оглядывал автобусный салон, словно учитель – класс, желая убедиться, что все ученики при деле.

Ознакомившись с содержимым папок, Флетч уже мог определить, кто есть кто.

За маленьким столиком вели неспешную дискуссию Фил Нолтинг и Пол Добсон, авторы всех речей губернатора. По ходу они вычерчивали только им понятные линии на лежащем на столике единственном листке бумаги, словно два архитектора, проектирующие здание.

Барри Хайнс, руководитель группы связи, сидел на вращающемся стуле с телефонной трубкой у уха.

Три женщины печатали у раскладных столиков, выстроившихся вдоль боковой стены салона.

Утренние газеты валялись на полу.

Доктора Тома в переднем салоне Флетч не узрел.

Не успел Флетч подойти к Уолшу, как тот воскликнул: «Вы все знаете Флетча!»

Никто, однако, не знал. А потому вслед за выкриком все, как один, повернулись к Флетчу, после чего продолжили прерванные занятия. Теперь они его знали.

– Эй, Уолш! – Барри Хайнс оторвался от телефона. – Вик Роббинс – организатор предвыборной кампании Аптона?

– Да. Что с ним?

– Его автомобиль только что слетел с моста в Пенсильвании. В реку Саскьюхенна.

– Погиб?

– Если только не сидел за рулем в акваланге.

– Запросите, пожалуйста, подтверждение, – подал голос Флетч. – От полиции штата Пенсильвания.

Барри Хайнс склонился над телефоном.

Уолш коснулся плеча ближайшей к нему машинистки. Та тут же вытащила из каретки лист, на котором печатала, и вставила чистый.

Уолш начал диктовать.

– Узнав о трагической смерти Виктора Роббинса, губернатор Кэкстон Уилер сказал: «Никто не понимал сути американской политики лучше Виктора Роббинса. Миссис Уилер и я приносим глубочайшие соболезнования семье Вика и его друзьям, число которых – легион. Я и моя команда сделаем все возможное, чтобы помочь сенатору Аптону и его помощникам пережить столь серьезную потерю».

– Да, он мертв, – подтвердил Хайнс. Уолш взял у машинистки отпечатанное заявление для прессы и протянул Флетчу.

– Почему я должен работать за тебя? – он улыбнулся. – Немедленно размножь и раздай, пожалуйста, журналистам.

– Должен Кэкстон упомянуть о смерти Роббинса, выступая в Уинслоу? – спросил Пол Добсон.

– Нет, – Уолш потер шею. – Теперь вся свободная пресса Пенсильвании в кармане у Аптона. Ну почему Роббинс не слетел с моста в штате поменьше? К примеру, в Южной Дакоте.

– Эти организаторы предвыборных кампаний готовы на все ради лишнего заголовка в газете, – ввернул Фил Нолтинг.

– Да, да, – покивал Добсон. – Давайте предложим сделать то же самое Уилли из Калифорнии. Тоже большой штат. И мостов там хватает.

– И газетчики очень шустрые, – подхватил Нолтинг. – А погода лучше.

Флетч стоял у ксерокса, копируя пресс-релиз о смерти Виктора Роббинса.

Заревел заводской гудок. Через запотевшее окно Флетч увидел, как губернатор повернулся и прошел в ворота.

– Куда он идет? – спросил Флетч. Репортеры потянулись к автобусу.

– Выпить кофе с профсоюзным лидером, – ответил Уолш, даже не посмотрев в окно. – Как там его фамилия... Уолмен. Вместе с ним будет пить кофе и администрация.

– Кофе, кофе, – пробурчал широкоплечий мужчина, появившийся из двери в дальнем конце салона. – Кофе ему вреден.

– Ты знаком с Шустриком Грасселли? – спросил Уолш. – Это Флетчер, Шустрик, – здоровяк крепко пожал руку Флетча. – Личный шофер отца.

– И друг, – добавил Шустрик.

– Без Шустрика он никуда, – подтвердил Уолш. На что здоровяк пробасил: «Именно так».

– Рад с вами познакомиться, – улыбнулся Флетч и осторожно протиснулся к выходу мимо Ли Оллена Парка, продолжавшего наставлять добровольцев.

– Конгрессмен должен чувствовать себя, как дома, понимаете? В какое бы время он ни появился в автобусе, держите наготове бокал шотландского с содовой. Если он не захочет выпить, то сам скажет об этом.

Репортеры столпились у лесенки в автобус.

– Где заявление для прессы? – спросила за всех Фенелла Бейкер.

– Какое заявление? – деланно удивился Флетч.

– Заявление губернатора в связи с трагической гибелью Вика Роббинса, – Фенелла уставилась на листки в руке Флетча. – Идиот.

– Как вы узнали о гибели Роббинса? – спросил Флетч. – Не прошло и трех минут, как нам сообщили об этом.

– Давай сюда это чертово заявление! – взревел Билл Дикманн. – Меня ждет телефон!

– Вы же знаете, что губернатор не мог сделать никакого заявления, – тянул резину Флетч. – Он же на фабрике.

– Он что, издевается над нами? – проорал Айра Лейпин.

– Нет, – покачал головой Флетч. – Вот заявление, – он попытался раздать листки, но их у него вырвали.

– Тебя-то я перегоню, – радостно пообещал Билл Дикманн Бетси Гинзберг.

– Если тебе в задницу будет дуть сильный ветер, – огрызнулась Бетси.

– Да вам в головы, похоже, вживлены антенны, – пробормотал Флетч.

Эндрю Эсти просмотрел заявление, повернулся к Флетчу.

– А религиозное утешение? В заявлении об этом ни слова! – значок «Дейли госпел» он носил и на пальто.

– О Боже! – простонал Флетч.

Преодолевая ветер и снег, репортеры ринулись к телефонным аппаратам в административном корпусе.

Все, за исключением Фредди Эрбатнот. Та, улыбаясь, осталась у автобуса.

– Читателям «Ньюсуорлд» это не интересно? – полюбопытствовал Флетч.

– Я уже все передала. Обычно такие заявления состоят из трех частей. Дань уважения профессиональным достоинствам усопшего. Соболезнования семье и друзьям. И обещание помощи конкурирующей команде. Я ничего не упустила?

К заводским воротам подкатило грязное дребезжащее такси. Флетч подумал, что поездка из города влетела пассажиру в приличную сумму.

– Прямо-таки банда дикарей. Требовать заявление губернатора в связи со смертью Роббинса, прекрасно зная, что губернатор понятия не имеет о случившемся.

Из кабины вылез мужчина. Вытащил чемодан. Зажав в руке деньги, заспорил с водителем.

– Кто это? – спросил Флетч. Фредди обернулась.

– Это дурные новости. К нам пожаловал сам мистер Дурные Новости, – она посмотрела на Флетча. – Мистер Майкл Джи. Хэнреган, грязное пятно на чистой совести журналистики, ведущий специалист по лжи и гнусным инсинуациям, автор скандальной газетенки, выходящей под названием «Ньюсбилл».

С чемоданом в одной руке и портативной пишущей машинкой в другой, с развевающимися на ветру полами пальто, мужчина направился к автобусам. Водитель что-то прокричал ему вслед.

– Так это Хэнреган. Я надеялся, что нам не доведется встретиться.

Хэнреган обернулся и плюнул в сторону водителя.

– Я думал, Мэри Райс освещает предвыборную кампанию для «Ньюсбилл».

– Мэри – мышка, – пояснила Фредди. – Хэнреган – крыса.

– Привет, Эрбатнот, – Хэнреган даже не кивнул Фредди, лишь искоса глянул на нее. – В последнее время удалось потрахаться с козлами?

– Как приятно засвидетельствовать вашу физическую и моральную деградацию, Хэнреган, – отпарировала Фредди. – Сколько часов жизни дают вам сейчас врачи?

Хэнреган не выпускал из рук ни чемодана, ни пишущей машинки. И дрожал всем телом в тонком пальто. Одутловатое, нездорового цвета лицо пламенело прыщами. Меж желтыми зубами чернели прогалины. Одежду он, похоже, не снимал целый месяц.

– Никогда, никогда не пользуйтесь туалетным сидением после того, как на нем посидел Хэнреган, – посоветовала Фредди Флетчу.

Хэнреган рассмеялся.

– А где этот болван Флетчер?

– Я – болван, – ответил Флетч. Хэнреган закрыл рот, безуспешно попытался вдохнуть через нос, вновь открыл рот.

– О, какое счастье. Этот молокосос еще и не пользуется туалетом. Ему вполне хватает горшка, – и, подняв голову, уставился на Флетча налитыми кровью глазами, каждый из которых буквально сочился злобой. – Юноша, вы попали в передрягу.

– Это почему? – поинтересовался Флетч.

– Потому что теперь вам придется иметь дело с Хэнреганом.

– Ваши статьи отвратительны, – порадовал его Флетч.

– Раньше-то вы имели дело с котятами, которые лишь мяукали, требуя своей доли.

– Мяу, – мяукнул Флетч.

– С этой минуты вы работаете на меня. Да так, что пар повалит столбом.

– Что вам нужно, Хэнреган?

– Интервью с вашим кандидатом. И немедленно.

– Немедленно не получится.

– Тогда сегодня. На три часа. Я хочу задать ему несколько вопросов.

– Насчет чего?

– Насчет убитых «телок», – рявкнул Хэнреган. – В Чикаго и вчерашней. Жестоко избитых женщин, которых ваш кандидат оставляет за собой.

– Должно быть, электроника в «Ньюсбилл» не хуже, чем в «Ньюсуорлд», – обратился Флетч к Фредди.

– Наши машины на знают таких замысловатых слов, которыми радуют читателя репортеры «Ньюсбилл», – ответила Фредди.

– Эй, Хэнреган, – вновь повернулся к нему Флетч, – дело-то уже закрыто. Хэнреган сощурился.

– Правда?

– Да. Час тому назад полиция арестовала Мэри Райс. Вашего же репортера. Из «Ньюсбилл».

– Ерунда.

– Он не обманывает, Хэнреган. Мы все знаем, что репортеры «Ньюсбилл» идут на все ради сенсации. На этот раз Мэри попалась.

– Полиция знает, что убийца – Мэри, потому что она оставила на месте преступления блокнот другого журналиста, – добавил Флетч.

У Хэнрегана покраснела даже шея.

– Вы знаете, сколько у меня читателей? – прокричал он.

– Да, – кивнула Фредди. – Все неграмотные Америки читают «Ньюсбилл».

– Они тоже голосуют, – напомнил ей Хэнреган.

– А жаль, – вздохнул Флетч.

– Я требую интервью с вашим кандидатом, – продолжил Хэнреган. – И довольно болтовни.

– Сомневаюсь, что кандидат сможет выделить для вас хоть минуту, Хэнреган.

– Это еще почему? – Хэнреган шагнул к автобусу. – Вы организуете мне это интервью, а не то завтра «Ньюсбилл» сообщит своим читателям, что губернатор Кэкстон Уилер отказывается отвечать на вопросы о двух убийствах, напрямую связанных с его избирательной кампанией.

– Именно так и напишите, Хэнрегаи, – Флетч поднялся на две ступеньки, намереваясь зайти в автобус. Пусть читатели впервые услышат от вас правду.

Глава 9

– Вот послушайте, – доктор Том разлегся на кро вати в комнате отдыха кандидата, занимающей хвостовую часть автобуса. Он читал книгу «Теория Дарвина: старо, как мир». – «Тысячи лет нам говорили, что coвершенство недостижимо, но достойно стремления к нему. Теперь же, в пост-фрейдистскую эру, нам говорят, что недостижимо уже естественное состояние, но к нему тоже надо стремиться. В первом случае мы можем обрести идеал, во втором – посредственность», – доктор положил раскрытую книгу себе на грудь. – Чем я могу вам помочь?

– Хочу задать пару вопросов, – прежде чем войти, Флетч постучал, получил ответ: «Войдите, раз уж вам надо», – а переступив порог, сел на один из удобных вращающихся стульев.

Говорил доктор Том медленно, нарочито растягивая слова.

– Тот, кто пытается держать прессу в узде, может получить от меня все, что пожелает: отравляющий газ, огнеметы, автоматы, гранаты. Если у меня не найдется требуемого, я достану сей предмет незамедлительно.

– Сейчас я заказал бы что-нибудь из вашего арсенала, – признался Флетч. – Только что познакомился с Майклом Джи. Хэнреганом, из «Ньюсбилл».

– Репортеры – вымирающие особи, – покивал доктор Том. – Их эволюция остановилась на низшей стадии. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, как они ходят, принюхиваясь к земле. Я, пожалуй, посоветую кандидату, что в дальнейшем прессой должен ведать департамент внутренних дел. Тем самым вымирание будет гарантировано.

– Нам необходима свободная пресса, – возразил Флетч.

– Вы действительно так думаете? Ни любимый вид спорта американцев – политика, ни любимая их еда – булочки с сосиской, нe выдержат объективного анализа. Если выставить напоказ закулисную кухню политики или рассказать читателям, из чего делаются эти булочки с сосисками, американцев вывернет наизнанку, а избирательные участки они будут обходить за милю.

– Вы и против материнства?

Доктор Том постучал ногтем по лежащей на груди книге.

– На шкале эволюции женщина и птица, разумеется, не знают равных, – он откашлялся. – Потому-то мужчины и изобрели телефонную связь.

– Как я понимаю, вы одним из первых оказались у тела Элис Элизабет Шилдз?

– Да.

– Что вы можете мне сказать?

– А с чего столь нездоровое любопытство?

– Фредерика Эрбатнот и Майкл Джи. Хэнреган сидят в автобусе прессы не для того, чтобы подсчитывать голоса избирателей. Они – криминальные репортеры.

– Однако. И преступник, возможно, один из нас?

– Вполне вероятно.

– И вы хотели бы получить необходимую информацию раньше, чем они, чтобы затем подать ее в нужном ракурсе.

– Да еще так, чтобы они этого не заметили.

Доктор Том внимательно разглядывал потолок.

– А полиция этим не занимается? Или они глянули на среднестатистический процент раскрываемости убийств и решили, что портить его не стоит? А потому ограничились взиманием штрафов за стоянку в неположенном месте, где их успехи существенно выше?

– Убийства слишком уж разнесены территориально. Разные юрисдикции. Мы живем в благословенной стране, не имеющей государственной полиции.

– О, да. Дабы гарантировать поимку лишь мелкой рыбешки, не имеющей возможности переплыть границу штата.

– Расскажите мне о том, что произошло прошлой ночью.

– Я сидел в баре. Вошел коридорный... а может, швейцар. Поначалу я даже не понял, то ли он ищет ответственное лицо, скажем, управляющего мотелем, то ли просто хочет выпить. И произнес сдавленным голосом: «Кто-то прыгнул с крыши. Она голая».

– Так и сказал?

– Я, конечно, не помню всего того, что вчера вечером говорилось в баре о сенаторе Аптоне, сенаторе Грейвзе, Ближнем Востоке и «Вашингтон пост», но эти слова отложились в моей памяти. Тем более, что их смысл дошел до меня не сразу.

– Что вы делали в тот самый момент?

– Беседовал с Фенеллой Бейкер и Бетси Гинзберг. Ранее говорил с Биллом Дикманном, но он, кажется, уже ушел. Кто там еще был? Несколько бизнесменов, пьющих в одиночку. Громкоголосые, болтливые водители-дальнобойщики, готовые говорить с кем угодно и о чем угодно. Обычная компания для бара рядового мотеля.

– Это все?

– Все, что я могу вспомнить. Потом, после приезда и отбытия «скорой помощи», в бар потянулись репортеры. Некоторые пришли в пальто, наброшенном на пижаму.

– Расскажите мне о женщине. Вы осмотрели ее?

– Благодаря большому числу судебных исков к врачам, мы, как вы знаете, не стремимся в те места, куда побоится идти даже дурак. Разумеется, если бы мне попался лежащий на тротуаре адвокат, я бы с удовольствием прошел прямо по его физиономии.

– Вы не любите и адвокатов?

– Адвокатов не любят даже их матери. Если провести опрос общественного мнения, наверняка выяснится, что среди различных групп населения наивысший процент выступающих за легализацию абортов – у матерей адвокатов.

Флетч отметил, что речь доктора обладает гипнотическим эффектом.

– Проходя через вестибюль, вы столкнулись с губернатором Уилером?

– Нет. С губернатором я увиделся лишь ночью, в его «люксе».

– Укладывали его спать.

– Укладывал его спать. У тела женщины стояла хорошо одетая пара. Мужчина как раз снимал пальто, чтобы прикрыть тело. Я попросил его этого не делать. Потому что хотел осмотреть ее.

– Она еще жила?

– Нет. Смерть наступила мгновенно при ее соприкосновении с асфальтом.

– Не раньше?

– Думаю, что нет. Она приземлилась на голову, сломала себе шею, затем упала на спину.

– Вы видели доказательства того, что ее жестоко избили, прежде чем она упала или ее скинули вниз?

– Синяки на лице. Левый глаз заплыл. Кровь, струящаяся из носа и губ. Два выбитых передних зуба. Два или три сломанных ребра. Кровоподтеки на груди и животе.

– Коронер объявил сегодня утром, что ее не изнасиловали.

– Так какой же мотив? Ограбление? Кто-то позарился на ее одежду? Разумеется, избиение молодой женщины предполагает изнасилование.

– Пока вы ее осматривали, собралась толпа?

– Небольшая толпа. Главным образом, журналисты.

– Вы помните, кто там был?

– Я окинул их взглядом, чтобы убедиться, что детей среди присутствующих нет. Была Эрбатнот. Весьма симпатичная дама. Фенелла Бейкер пришла из бара вместе со мной. О ее красоте или отсутствии оной распространяться не будем. Стоял кто-то еще. Но помогал мне лишь один водитель грузовика.

– Как я понимаю, погибшую вы видели раньше.

– Да. Встречал ее несколько последних дней. То в лифте, то в вестибюле мотеля.

– А почему вы обратили на нее внимание?

– Потому что она неизменно оказывалась в том же мотеле, что и мы, хотя не имела никакого отношения к предвыборной кампании. Правда, один раз она завтракала с Бетси Гинзберг.

– Вы видели ее с мужчинами?

– Нет. Похоже, она ехала одна в маленьком двухдверном «фольксвагене».

Взревел двигатель. И тут же автобус тронулся с места.

– Эй! – Флетч вскочил. – Мне же нужно в другой автобус!

Доктор Том закрыл книгу.

– А мне пора освобождать кровать хозяину, – и сел.

Флетч протер запотевшее окно.

Губернатор Уилер открыл дверь комнаты отдыха, на ходу снимая красно-черную клетчатую куртку.

– Как жизнь? – спросил он находящихся в комнате мужчин.

– Сколько чашечек кофе вы выпили? – ответил вопросом на вопрос доктор Том.

– Всего лишь две. Но черного, – кандидат хитро улыбнулся, словно ему удалось кого-то провести.

– Тогда не вините меня, если у вас начнется бессонница.

– А что мне делать? Каждый раз просить сгущенного молока? Эти парни не могут без кофеина.

В двери возник Уолш.

– Сегодня утром Вик Роббинс слетел с моста в Пенсильвании. Погиб.

– Понятно, – губернатор повесил куртку на плечики. – Вот уж кто был настоящим кудесником. Я сделал заявление?

– Да.

– Послал венок?

– Пошлешь, как только мы будем знать, куда. И теперь в Уинслоу тебе нужно сказать что-то важное и значительное, чтобы попасть в вечерние выпуски новостей. Этот несчастный случай будет смотреться с телевизионного экрана.

– Естественно. И что я скажу?

– Фил и Пол стараются что-нибудь придумать.

– Каковы результаты?

– Расходы Пентагона.

– Черт, да о них говорят все, начиная с Эйзенхауэра. Только ему хватило ума упомянуть их в прощальной речи.

Уолш скрылся за дверью.

– Вам что-нибудь нужно, Кэкстон? – подал голос доктор Том.

– Да. Трансплантация мозга. Иди. И не возвращайся, пока не отыщешь подходящую голову.

Флетч последовал за доктором Томом.

– Останьтесь, Флетч, – остановил его губернатор. – Думаю, нам пора познакомиться поближе.

Глава 10

– Такое впечатление, что мы все – одна шайка, не так ли? – хохотнул губернатор Уилер, когда за доктором Томом закрылась дверь. – Гибнет один из главных помощников конкурента, а мы заказываем венок еще до того, как узнаем, куда его послать, – он опустился на стул, с которого только что встал Флетч, и указал тому на кровать. – В американской политике всего понемногуг тут и спорт, и показ мод, и загородный отдых, и деловые переговоры, – он наклонился, чтобы развязать шнурки башмаков. – Задавайте вопросы.

– Какие?

– Спрашивайте, о чем вашей дуще угодно. Человека легче узнать по вопросам, а не ответам. Кто это сказал?

– Вы, только что.

– Неплохой, однако, афоризм.

– Вопрос у меня простой.

– Валяйте.

– Почему вы хотите стать президентом Соединенных Штатов?

– У меня особого желания нет, – кандидат уже снял обувь и теперь менял носки. – Да вот миссис Уилер хочет быть Первой леди Соединенных Штатов, улыбаясь, он посмотрел на Флетча. – Чего вы так удивляетесь? Большинство мужчин стараются ублажить своих жен, не правда ли? Знаете ли, после десяти, пятнадцати лет работы многие подали бы в отставку и предпочли удить рыбку, если б жены не продолжали толкать их вперед и вверх. Или вы придерживаетесь иного мнения?

– Не знаю, что и сказать.

– Никогда не были женаты?

– Раз или два.

– Ясно, – губернатор переменил носки, надел башмаки, завязал шнурки, откинулся на спинку вращающегося стула. – Так вот, миссис Уилер принимала самое активное участие в двух избирательных кампаниях по моим выборам в палату представителей, в трех – на пост губернатора. Она много и с большой пользой для дела трудилась как в Вашингтоне, так и в столице штата. Карьеру делал не только я, но и она. Для себя, пять или шесть лет назад, я почувствовал, что имею шанс стать президентом, а потому сознательно двинулся в этом направлении. Я – политик, потому и венчать мой жизненный путь должно президентство. Так почему же не попытаться?

– То есть у вас нет твердой убежденности...

Губернатор заулыбался.

– Американский народ не ждет от своего президента твердой убежденности. Принципиальные люди опасны. Они неспособны править демократическим обществом, потому что не приемлют компромиссов. Люди, которые не могут поступиться принципами, сажают всех несогласных с ними в тюрьму. А потом могут взорвать мир. Вы этого не хотите, не правда ли?

– Может, я имею в виду не столь жесткие принципы.

– Насколько же они должны быть жесткими?

– В принципе...

– Послушайте, Флетч, государство – это хорошо отлаженная бюрократическая машина. Президент – дверная ручка, а бюрократия – сама дверь. Ручкой пользуются, чтобы открыть или закрыть дверь, поставить ее так или эдак. Но дверь, она остается дверью.

– И все эти разговоры насчет самого высокого поста в стране...

– Черт, самый высокий пост в стране – учительская кафедра. Учителя – единственные, кто отличается от всех остальных.

– Так почему вы не учитель?

– Дидактика, но не догма, вот основной принцип настоящего политика. Кто это сказал?

– Кроме вас, больше некому.

– Президент Соединенных Штатов должен быть хорошим администратором. Я – хороший администратор. Как, я надеюсь, и другие господа, поставившие перед собой ту же цель, что и я.

– И вам без разницы, кто победит?

– Мне – да. Но не миссис Уилер, – кандидат рассмеялся. – После моей последней фразы у вас глаза вылезли из орбит.

– Я удивлен.

– Но вы же не хотите, чтобы президентом стал честолюбец?

– Все зависит от того, куда направлено его честолюбие.

– Нет, я такой же, как и соседские парни. Получу работу, которую доверят мне люди, и буду ее выполнять.

– Похоже, вы морочите мне голову. Кэкстон Уилер рассмеялся.

– Возможно. Теперь моя очередь?

– Конечно. Какая очередь?

– Задавать вопросы.

– А я знаю ответы?

– Мы уговорились прошлой ночью, что я беру вас на эту работу с одним условием – выдвигать новые идеи. И перед тем, как заснуть, я все гадал, а какие же у вас идеи?

– Вы предъявляете ко мне высокие требования.

– Иногда можно узнать человека и по его ответам.

– Губернатор, я не думаю, что вас интересует политическая доктрина Ирвина Мориса Флетчера, шута и бумагомараки.

– Наоборот, еще как интересует. Я готов выслушать политическую доктрину любого. Рано или поздно мы набредем на что-нибудь ценное.

– Ладно, выкладываю, – Флетч глубоко вдохнул, но ничего не сказал.

Губернатор рассмеялся.

– Вывел вас на чистую воду, так?

– Нет, сэр.

– Тогда говорите. И забудьте о благоговейном ужасе. Я всего лишь один из тех, кто включился в гонку.

– Ладно, – Флетч вновь замолчал.

– Ладно, так ладно.

– Ладно, – в третий раз повторил Флетч и тут же выпалил. – Идеологии никогда не удастся создать мир равенства. Это под силу лишь техническому прогрессу.

– Поздравляю.

Флетч молчал.

В маленькой комнатке в хвостовой части автобуса кандидат пристально вглядывался в лицо Флетча.

– Технический прогресс преобразует мир?

Флетч молчал.

– Вы верите в технический прогресс?

– Я верю тому, что вижу собственными глазами.

– Так, так, – губернатор повернулся к запотевшему окну. – Всегда полезно прислушаться к мнению молодого поколения.

– Это не политическая доктрина, – пояснил Флетч. – Всего лишь жизненное наблюдение.

Губернатор все еще смотрел на окно.

– Емкое наблюдение.

– Я – репортер. И моя задача – наблюдать наше бытие во всех его проявлениях.

Сквозь запотевшие, покрытые снаружи слоем грязи окна проникал ровный серый свет. Те же грязь и водяной конденсат не позволяли любоваться окрестным пейзажем. Губернатор протер стекло. Грязь, однако, находилась по другую сторону окна, за пределами его досягаемости, а потому видимость не улучшилась.

– Включись в президентскую гонку, и ты увидишь Америку, – пробормотал кандидат.

Приоткрылась дверь, и в комнату отдыха всунулась голова Шустрика Грасселли.

– Что-нибудь нужно, губернатор?

– Да. Кофе. Черный.

– Сегодня вы уже выпили свою норму, – отрезал Шустрик. – Кофе вам не будет.

Голова исчезла, дверь закрылась. Кандидат и Флетч улыбнулись друг другу.

– Когда-нибудь... – начал кандидат.

– Почему вы зовете его Шустриком?

– Потому что он так медленно все делает. Медленно ходит. Медленно ведет машину. Более того, медленно прыгает на людей, – губернатор нахмурился. – Я могу во всем положиться на него, – он развернул стул, чтобы посмотреть Флетчу в глаза.

– Как дела в автобусе прессы?

– Не так хорошо, как хотелось бы. Есть личности, которые представляют для вас определенную угрозу.

– Неужели?

– Фредерика Эрбатнот и Майкл Джи. Хэнреган. Фредди – криминальный репортер «Ньюсуорлд», Хэнреган – «Ньюсбилл».

– Криминальные репортеры?

– Фредди умна, талантлива, истинный профессионал. Хэнреган мерзок и отвратителен. Будь моя воля, я бы не пустил его в автобус прессы.

– А может, попробовать его выгнать?

– У «Ньюсбилл» больше читателей, чем у «Нью-Йорк таймс» и «Лос-Анджелес таймс», вместе взятых.

– Да, но читатели «Ньюсбилл» предпочитают не афишировать себя.

– Если уж на то пошло, у «Дейли госпел» читателей еще больше.

– Чем мы привлекли внимание криминальных репортеров? Кто-то залез под юбку Фенеллы Бейкер?

– Вчерашнее убийство Элис Элизабет Шилдз оказалось вторым по счету за неделю, имеющим отношение к предвыборной кампании.

– Имеющим отношение? – переспросил губернатор.

– Возможно, они никак не связаны. Таково, на текущий момент, мнение чикагской полиции. Но велика вероятность и наличия такой связи. Достаточно велика, чтобы привлечь внимание Фредди Эрбатнот и Майкла Джи. Хэнрегана.

– Связи, – покивал губернатор. – С моей предвыборной кампанией?

– Не знаю.

– Кого убили в Чикаго?

– Молодую женщину. Личность еще не установлена. Ее нашли задушенной в чулане, примыкающем к банкетному залу, где вы принимали прессу. В отеле «Харрис».

– И вчера вечером в мотеле женщину убили?

– Несомненно.

– То есть меня могут спросить об этом?

– Да.

– Что же мне отвечать? Подготовьте меня.

– Хорошо. Расскажите мне о вашем приезде в мотель.

– Пожалуйста. Уилли привез меня после моего выступления в Торговой палате.

– Уилли Финн, один из организаторов вашей предвыборной кампании?

– Да. Он прилетел, как только узнал об отставке Джеймса. В машине мы переговорили о делах. Потом он отправился в Калифорнию.

– В котором часу вы приехали в мотель?

– Понятия не имею. Но Уилли улетал в одиннадцать вечера.

– В мотель вы вошли один?

– Конечно. Кандидаты в президенты ничем не выделяются. Нас много. Пока.

– Сразу направились к лифту?

– Да. По пути пожал несколько рук. Когда поднялся к себе и открыл дверь «люкса», увидел отблески маячков. В окне гостиной. Включил свет, переоделся в халат. Просмотрел бумаги, которые положили мне в «дипломат».

– Вас не заинтересовало, чем вызвано мерцание маячков у мотеля, вой сирен?

– Маячки и сирены сопровождают меня уже много лет. Где я, там и полиция.

– Вы уверены?

– То есть?

– Вы не вышли на балкон, не перегнулись через поручень, не посмотрели вниз?

– Нет.

– Почему вы были в одних носках, когда я пришел?

– Я всегда снимаю ботинки перед тем, как лечь в постель, – губернатор усмехнулся. – А вы – нет?

– А может, они промокли, когда вы выходили на балкон?

– Я не был на балконе.

– Кто-то был. И истоптал весь снег.

– Я уже говорил, ранее ко мне приходили люди. Много людей. Возможно, кто-то и выходил на балкон. Я не помню.

– Вы нигде не задержались по пути наверх? На другом этаже? Никто не заговорил с вами?

– Нет. А в чем дело?

– Концы с концами не сходятся, губернатор.

– Почему же?

– Временной расклад. Или вы проходили мимо толпы, собравшейся у тела...

– Возможно...

– Но маловероятно.

– Да. Маловероятно.

– Или, находясь в вестибюле, видели, как люди, включая доктора Тома, устремились на улицу, чтобы посмотреть, что произошло.

– Я не видел ни толпы на тротуаре, ни бегущих к дверям людей.

– Однако, должны были видеть то ли первое, то ли второе, чтобы войти в «люкс» аккурат к прибытию патрульной машины и «скорой помощи».

Губернатор пожал плечами.

– Разумеется, я наскучил до смерти членам Торговой палаты, но после этого я никого не убивал.

– Почему вчера вечером рядом с вами не оказалось Шустрика? Он же ваш телохранитель.

– Я же не всюду беру его с собой. Иногда удираю, чтобы спокойно выкурить сигару. Кроме того, он не ладит с Бобом.

– Доктором Томом.

– Да. Боб полагает Шустрика кретином.

Флетч наклонился вперед.

– Мне не по душе роль прокурора, губернатор, но вы лично знали Элис Элизабет Шилдз?

Их взгляды встретились.

– Нет, – твердо ответил губернатор.

– Вам что-нибудь известно о ее убийстве?

– Нет, – вновь твердый ответ. – Но вы, я вижу, очень обеспокоены. Что вы предлагаете? Заявление для прессы?

– Пожалуй, что нет. Раз уж вам ничего не известно.

– Так что же мне делать? Нас сопровождают два криминальных репортера. Они же что-нибудь да напишут.

– Я думаю, вам следует обратиться в Федеральное бюро расследований. Пусть они займутся этим делом.

– О Боже, нет, – губернатор покачал головой. – Только не ФБР с их портативными магнитофонами и увеличительными стеклами. Избави Бог! Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, в прессу не попадет ни строчки. Предвыборная кампания превратится в расследование преступления, так что о Белом Доме придется забыть...

– Я уверен, что они не привлекут к себе внимания.

– Не привлекут, как же! Да стоит одному из этих дуболомов приехать сюда... Пресса распознает его еще на трапе самолета.

– В какой-то момент вам придется привлечь агентов Секретной службы[133]...

– Я не намерен обращаться к ним раньше остальных кандидатов. Опасность грозит мне не больше, чем другим. И каков будет предлог? Прошлым вечером я видел человека с пистолетом в Торговой палате.

– Вы видели?

– Да.

– У вас есть Флинн, в таких вопросах он дока. Думаю...

– Нет, нет, нет. Или я выразился недостаточно ясно.

– Убиты две женщины...

– Возможно, эти убийства никоим образом не связаны с избирательной кампанией. Вы это допускаете, не так ли?

– А если последует повторение?

– Когда проводишь предвыборную кампанию по всей стране, случается всякое. Люди вот падают с мостов.

Шустрик вновь всунулся в комнату отдыха.

– Подъезжаем к школе, губернатор.

– Отлично.

Шустрик вошел, прикрыл за собой дверь.

– Расставим все по местам, Флетч. Я сожалею о случившемся. Воспринимаю эти убийства со всей серьезностью. Но мы не можем загубить предвыборную кампанию из-за событий, возможно, не имеющих к ней ни малейшего отношения. Это понятно?

– Да, сэр.

Губернатор встал. Шустрик снял с плечиков пиджак, смахнул с него невидимые пылинки, застыл, ожидая, пока губернатор подойдет к нему.

– Беседовать с вами – одно удовольствие, – улыбнулся губернатор.

– Благодарю.

Губернатор сунул руки в рукава пиджака.

– Деньги у вас есть?

– Простите?

– Монеты. Четвертаки, десятицентовики. Они мне нужны для школы. Мелочь есть. Шустрик?

Флетч оставил себе один четвертак. Шустрик вывалил все.

– И еще, Флетч, не подпускайте ко мне этих криминальных репортеров.

– Да, сэр.

– Эрбатнот и Хэнреган, – губернатор одернул пиджак. – Прямо-таки фирма, производящая отбойные молотки.

Глава 11

– Да, телевидение этим заинтересуется, – говорил Уолш отцу после посещения школы Конроя. – Для местного потребления в самый раз. Несопоставимо, конечно, с прыжком Роббинса в Саскьюхенну. Вот об этом услышит вся страна. Так что в Уинслоу ты должен сказать что-то новое, папа. Обязательно.

Кандидату, безусловно, понравилась остановка в региональной школе Конроя.

И на детей произвело впечатление, пусть и не с самого начала, появление человека, который мог стать следующим президентом Соединенных Штатов. На них также произвели впечатление большие автобусы с торчащими антеннами и следовавший за ними автомобильный караван, все эти люди из Вашингтона.

А их комментарии стоило послушать.

Насчет Стеллы Кирчнер: «Посмотрите на ее сапоги! Они с красными нитями! У нее сапоги с венами!»

Насчет Фенеллы Бейкер: «Ты когда-нибудь видел столько пудры на одном лице? Почему у нее не чешется кожа? Или она мертвая?»

Насчет Билла Дикманна, Роя Филби и многих других: «Готов спорить, ни один из них не держал в руках баскетбольного мяча».

Насчет фоторепортеров, увешанных камерами: «Зачем им столько фотоаппаратов? У них же только два глаза».

В актовом зале школьный оркестр шесть раз сыграл «Америку», последний ничуть не лучше первого. Директор представил гостей, по ходу поинтересовавшись, знают ли дети, где находится Вашингтон. «В выпусках новостей!» – полагало большинство. Но маленькая девочка, выступив по знаку директора вперед, решительно заявила: «Один – неподалеку от Сиэтла, а второй – в центре округа Колумбия».

Затем директор спросил, на какой срок выбирают президента Соединенных Штатов.

– Навечно!

– Шесть лет!

– Нет, четыре года!

– Пока его не застрелят!

Далее губернатор Кэкстон Уилер произнес короткую речь, суть которой сводилась к тому, что стране нужны хорошие люди, способные принести благоденствие всему миру.

Кандидат не спешил покинуть школу. Окруженный детьми, он начал показывать фокусы. Монеты исчезали из его рук, а потом он находил их в чьем-то нагрудном кармане, во рту, в ухе. У одного негритенка монетка оказалась в кроссовке. Оттуда, наклонившись, и достал ее кандидат. Каждый, у кого обнаруживалась чудесным образом исчезнувшая монетка, становился ее новым владельцем.

Дети тут же забыли про камеры, «юпитеры», вашингтонских гостей. Они залезали на стулья и друг на друга, чтобы попасть в число счастливчиков, у которых находилась монетка. Кандидат в президенты смеялся едва ли не громче всех. Глаза его сияли, как и у детей.

Дети не хотели отпускать кандидата.

– Не уходите, сэр! С вами интереснее, чем в спортивном зале! – кандидат прижимал их к груди и ерошил им волосы.

Репортеры скучали.

– Эй, Флетч! – театральным шепотом обратился к пресс-секретарю Рой Филби. – Не пойти ли нам в мужской туалет выкурить сигарету с «травкой».

Эндрю Эсти что-то доказывал учителю математики. Мэри Райс сказала Флетчу, что Майкл Джи. Хэнреган спит в автобусе прессы.

Фотограф пугал маленьких девочек, поднося объектив к их лицам и включая вспышку.

– Какая у тебя восхитительная кожа, крошка. Каким кремом ты пользуешься?

Около учительской кое-кто из репортеров тихим голосом что-то бубнил в телефонные трубки. Другие ожидали своей очереди.

Что они могут диктовать, гадал Флетч. Сегодня кандидат в президенты Кэкстон Уилер убеждал детей продолжать взрослеть?

Снег прекратился. Но небо по-прежнему затягивали тяжелые, серые тучи.

– Удачный ход, – Флетч стоял с Уилером в школьном дворе.

– Да. Отец показывал мне эти фокусы, когда я учился в школе. Так я каждую неделю получал карманные деньги.

– Продолжаешь получать и теперь?

Уолш улыбнулся.

– Я до сих пор полагаю, что деньги должны выскакивать из моего носа.

Оба фургона телевизионщиков уже выезжали со школьной автостоянки.

Выйдя из школы, губернатор обернулся и помахал рукой детям, прилипшим к окнам.

– Я понял, о чем скажу в Уинслоу, Уолш, – на ходу бросил он сыну. – По пути подработаем мою идею.

– Конгрессмен уже должен ждать нас, – Уолш посмотрел на автобус команды кандидата. И ахнул. – О Боже!

У ступенек, меж двух женщин-добровольцев, которым поручали встретить конгрессмена, стояла почтенная бабуля.

На вскрик Уолша повернулся и губернатор. Ли Оллен Парк, застывший в дверном проеме, развел руками, показывая, что его вины в этом нет.

– Конгрессмен на поверку оказался женщиной, – констатировал губернатор. – А ты говорил, что его зовут Джек Спайв.

– Это не Джек Спайв, – признал Уолш. – Кто-то дал маху.

– Как ее зовут? – осведомился губернатор.

– Понятия не имею. В каком мы округе? – Уолш оглянулся на школьное здание. – В той ли мы школе?

– Можешь не сомневаться. Без репетиций они не смогли бы так плохо сыграть «Америку», – губернатор вздохнул. – Наверное, мне придется обращаться к ней «госпожа член палаты представителей». Не очень благозвучно, но это политика.

И, протягивая руку, поспешил к бабуле.

– Добрый день. Давно жду встречи с вами. Как вы себя чувствуете? Вы так много делаете для своего округа, – он помог бабуле подняться в автобус. И, подмигнув сыну, добавил. – Я хотел бы знать ваши планы на ближайшие четыре года.

Глава 12

– О-о-о-о-о! – столь оригинально отреагировала Бетси Гинзберг, когда Флетч остановился у ее кресла. Неужели и я удостоилась вашего внимания?

Автобус дернуло, и Флетч ухватился за спинки кресел по сторонам прохода.

– Хочу спросить, нужен ли вам полный текст глубокомысленных высказываний кандидата в региональной школе Конроя?

– Конечно, – Бетси улыбнулась. – Он у вас есть?

– Нет.

– Жаль. Блестящие высказывания разнесло ветром.

– Что удивительного нашли вы в утреннем мероприятии? Я видел вас у телефона.

– Вы не знаете?

– Не имею ни малейшего представления.

– Ну и пресс-секретарь нам достался. Раньше-то вы участвовали в предвыборной кампании?

– Нет.

– Вы мне очень симпатичны, Флетч. Но не думаю, что вам следовало участвовать и в этой.

– Так что такого произошло утром?

– Скажите мне, что произошло между вами и Фредди в Виргинии?

– Ничего. В этом-то и беда.

– Не может быть. Она сказала, что произошло.

– Мы просто не разобрались, кто есть кто. На конгрессе Ассоциации американских журналистов, год или два тому назад.

– Том самом, где убили Уолтера Марча?

– Да.

– Так что там случилось после смерти старого мерзавца?

– Я же вам говорю. Не разобрались, кто есть кто. Фредди полагала, что она – Фредерика Эрбатнот, а я придерживался противоположного мнения.

– Но она – Фредерика Эрбатнот.

– Значит, я ошибался.

Эндрю Эсти поднялся с кресла и решительным шагом направился к Флетчу.

– Мистер Флетчер, после поездки в школу у меня возникли вопросы, которые я хотел бы задать кандидату.

– Вы пишете превосходные статьи, мистер Эсти. И нынешний тираж «Дейли госпел» – тому свидетельство.

– Благодарю, – просиял Эсти. – Насчет коллективных молитв в школе.

– Я, бывало, молился в школе, – встрял Рой Филби, сидевший за Бетси Гинзберг. – Перед каждым экзаменом. А после него ругался последними словами.

– Так что вас интересует? – спросил Флетч.

– Кандидат против того, чтобы детям разрешили молиться в школе?

– Кандидат за все, везде и всегда.

– Вы меня понимаете, учитель служит примером.

– Моя учительница поклонялась Сатане, – не унимался Филби. – Она правила наши контрольные кровью.

Эсти бросил на него злобный взгляд.

– Речь идет о людях, молящихся вместе в помещении, являющемся государственной собственностью...

– Мнение кандидата по этому вопросу изложено в одном из пунктов его программы, – в проходе качало, и мышцы рук и ног начали напоминать Флетчу, что он не спал уже тридцать часов.

– Я бы хотел обратить ваше внимание, и кандидата тоже, – гнул свое Эсти, – что коллективные молитвы и проповеди уже разрешены в федеральных тюрьмах.

– Святой Боже! – воскликнул Филби. – Эсти нашел абсолютно новую жилу! Разрабатывайте ее, Эсти. Копайте глубже!

– Официально разрешенные молитвы и проповеди, – подчеркнул Эсти.

– Верно, – включилась в разговор Бетси. – А о чем молятся заключенные?

– Налицо нарушение принципа разделения церкви и государства, – Эсти словно и не услышал ее.

– Как тонко подмечено, – вновь встряла Бетси. – Мне вспоминается один умирающий. Последний, кого он увидел перед смертью, был уборщик Джо. Взглянув на его зеленую униформу, умирающий прошептал: «Заверните мои останки в „Дейли госпел“. Воскресный номер, если возможно», – и испустил дух.

– Итак, коллективная молитва на территории, являющейся собственностью государства, – Эсти вновь не отреагировал на шпильку Бетси. – Допускаете вы это или нет?

– Вы настаиваете на эксклюзивном интервью с кандидатом? – уточнил Флетчер.

– Сами видите, нам есть о чем поговорить.

– И я настаиваю, – ввернул Филби. – Я жду от кандидата прямого и честного ответа: будет ли исполняться в Белом Доме «Аве Мария» Шуберта, если он станет президентом?

– Я сделаю все, что смогу, – пообещал Флетч Эсти.

В нескольких рядах от них сидел Солов, с выпученными, уставившимися в небытие глазами. Из-за его головы Фенелла Бейкер взмахами руки звала Флетча.

– Хочу задать вам вопрос, – наклонился Флетч к уху Бетси.

– Ответ – да. В любое время. Можете приходить даже без бутылки вина.

Эндрю Эсти, теребя пальцами значок «Дейли госпел», пепелил Бетси взглядом. До этого его взгляд испытывал на жаростойкость Роя Филби.

– Позже, – пообещал Флетч.

– Просто удивительно, сколь плодотворные идеи приходят в голову журналистам, освещающим избирательную кампанию, – поделился с Флетчем своими жизненными наблюдениями Филби.

Флетч протиснулся мимо Эсти, держа курс на Фенеллу Бейкер.

– Два, максимум три вопроса, – по-деловому начала она. – Во-первых, вы действительно спасли жизнь Уолша Уилера на армейской службе?

– Нет, мадам.

– Так что же связывает вас с Уолшем Уилером?

– Как вы справедливо заметили, мы вместе служили в армии. Он был моим лейтенантом.

– Похоже, люди часто выдают выдумки за быль.

– А что в этом плохого?

– С тех пор вы – близкие друзья?

– Нет, мадам, последний раз я виделся с Уолшем на футбольном матче более года тому назад.

– Вы удивились, когда он предложил вам должность пресс-секретаря предвыборной кампании отца?

– Я здесь временно, – нашелся Флетч. – Пока они не найдут кого-нибудь с опытом. Так что обо мне писать не стоит.

– Согласна, – кивнула Фенелла Бейкер, а Флетч задумался, почему у нее не чешется кожа. Ибо первые слои пудры легли на лицо еще при Джимми Картере. – Теперь насчет этой Шилдз...

– Простите?

– Женщина, убитая прошлым вечером.

– Ее фамилия Шилдз?

– Вы отлично понимаете, о ком я говорю.

– Я видел вашу статью о предвыборной камлании в утреннем выпуске. Отлично поданный материал.

– В утренний выпуск статью о предвыборной кампании я не давала, мистер Флетчер.

– О, да. Вы же анализировали причины потасовки на хоккейном матче.

– Вы сошли с ума?

– Наверное. Я же здесь.

– Сегодня я бы не стала писать об убийстве Шилдз. Пока это неинтересно.

– Неужели?

– Интерес появится, когда обнаружится связь между убийством и предвыборной кампанией.

– О, я понимаю, – кивнул Флетч.

– Чем связаны убитая женщина и предвыборная кампания?

Майкл Джи. Хэнреган спал в заднем ряду. Голова его запрокинулась. Челюсть отвисла. Аккурат в тот самый момент, когда Флетч посмотрел на него, Хэнреган поднес ко рту бутылку виски и дважды отхлебнул из нее. Не открывая глаз и не меняя положения головы.

– Какая женщина?

– Следующим вопросом будет: «Какая кампания?» Вы что, еще и глупы?

– Я лишь стараюсь не упустить ход ваших мыслей, мисс Бейкер.

– Мне вот сказали, что она путешествует с кем-то из команды кандидата.

– Для меня это новость.

Ленсинг Сэйер, стоя в проходе, коснулся плеча Флетча. Тот обернулся.

– Вы пришли мне на выручку?

Сэйер также повернулся спиной к Фенелле Бейкер.

– От Фенеллы, – усы его воинственно топорщились, – просто так не отвяжешься.

– Вы пишете превосходные статьи, мистер Сэйер.

– Хочу предупредить вас, старина. Вашего кандидата, похоже, уличат в том, что в его штате много людей получают пособия по подложным документам.

– Когда?

– Как только опросы общественного мнения покажут, что за него готовы отдать голоса более тридцати процентов избирателей.

– Благодарю.

Билл Дикманн, сидевший в одном из передних рядов, согнулся от боли. Закрыв глаза, он сжимал голову обеими руками. Бледное, как полотно, лицо блестело от пота.

Проходя по проходу, Флетч наклонился к Фредди.

– Ты не знаешь, что с Биллом Дикманном?

Фредди приподнялась.

– С ним это бывает.

– Что?

– Приступы. Иной раз он стонет. Я думаю, даже теряет сознание. Наверное, иногда он не отдает себе отчета в том, что делает.

Флетч задумчиво смотрел на Дикманна.

– Мы можем ему чем-нибудь помочь?

– Полагаю, нет.

Флетч покачал головой.

– В этом автобусе полно чудиков.

– Сказывается напряжение избирательной кампании, – ответила Фредди, не отрываясь от романа Джей Дейли «Стены».

Флетч положил руку на плечо Дикманну.

– С вами все в порядке, Билл? – Дикманн поднял голову, посмотрел на Флетча влажными от слез глазами. – Может, мне остановить автобус? Вызвать доктора Тома?

Дикманн крепко сжимал голову обеими руками.

– Нет.

– Если надо, я остановлю. Что с вами?

Глаза Дикманна закрылись, он отвернулся от Флетча.

– Оставьте меня в покое, – хриплый шепот.

– Вы уверены?

Дикманн не ответил. Он страдал.

– Ладно, – Флетч пожал плечами. – Как скажете.

И прошел к Бетси, читающей монографию Джасти Каплан «Уолт Уитмен». Наклонился к ней.

– Мне доложили, что несколько дней назад вы завтракали с женщиной, убитой прошлым вечером, – говорил он тихо, ибо сказанное предназначалось только для ушей Бетси.

– Совершенно верно. В столовой было много народу. Поэтому официантка посадила нас вместе. Двух одиноких женщин. – Вы разговаривали?

– Конечно. Вежливая болтовня ни о чем.

– Вы – журналист, Бетси. Полагаю, вам удалось узнать некоторые подробности ее жизни.

– В общем-то, нет.

– Но кое-что узнали?

– Обычная, ничем не выделяющаяся миловидная женщина. Работала продавцом в универмаге в Чикаго. Кажется, в книжном отделе.

– Это все?

– Любила читать. Говорила, что прочитывает в неделю три-четыре книги. Спросила меня, читала ли я произведения Уилльяма Максвелла, Джин Риз, Хуана Алонсо. Сказала, что как-то раз к ее прилавку подошел Сол Беллоу[134], но нужной ему книги у них не оказалось. Очень хвалила «Мороз в мае» Энтони Уайт, потому что сама училась в католической школе. Кажется, святой Мэри Маргарет.

– Это все, что она рассказала?

– Нет, – Бетси порылась в памяти. – Ее отец погиб, когда ей было девять лет. Он работал на чикагском водопроводе. И стоял в траншее, когда с крана сорвалась труба. Потому-то она и не мечтала о колледже.

– Ясно. Что еще?

– Ее мать так и не оправилась от трагической гибели мужа, тронулась умом, и через пять лет ее пришлось поместить в психиатрическую клинику.

– Однако, вы выяснили немало.

– Жила она одна, в маленькой квартире. Сестра у нее в Торонто, замужем, четверо детей. Муж – владелец оружейного магазина. Салли, так называла себя Элизабет Шилдз, пару раз обручалась. В том числе с чикагским полицейским. Но тот обрюхатил другую девушку и женился на ней. Салли замуж так и не вышла.

– Можно подводить черту?

– На ее банковском счету было три тысячи семьсот долларов. Она уволилась с работы, села в «фольксваген» и поехала по стране.

– Немного же вы вызнали.

– Обычная болтовня за завтраком.

– Вы знаете ее номер в Службе социального обеспечения?

– По-вашему, я сую нос в чужие дела?

– Вы же журналист.

– Я не брала у нее интервью.

– Почему она избрала тот же маршрут, что и ведущий предвыборную кампанию губернатор Уилер?

– В тот момент я этого не знала.

– За завтраком она не упомянула кого-либо из команды кандидата?

Бетси задумалась.

– Нет. Но она, похоже, знала, что я – репортер.

Автобус на полной скорости вписался в левый поворот, и Флетчу, чтобы не свалиться на Бетси, пришлось ухватиться за спинку сидения.

– То есть меня она ни о чем не спрашивала, – докончила мысль Бетси, когда автобус выровнялся.

– А была у нее такая возможность?

– Мы же просто беседовали.

– Пока вы завтракали, никто из команды кандидата с ней не поздоровался, не кивнул ей, проходя мимо столика?

– Я такого не припоминаю. Она показалась мне очень одинокой.

– И жаждущей выговориться.

– С исповедью она, однако, не навязывалась.

– Вчера вечером вы были в баре мотеля?

– Да. Пила ромовый пунш.

– С кем сидела в баре Салли? С кем она ушла?

– После нашего разговора в Спрингфилде я ее больше не видела. Даже не подозревала, что она следует за нами.

– Но вы же видели ее «фольксваген».

– Я не отличу «фольксваген» от авианосца.

– Морские чайки редко сопровождают «фольксваген».

– Так что теперь я знаю, как связаны Шилдз и предвыборная кампания.

– Как?

– А никак. Нет ни единой точки соприкосновения, а потому и писать не о чем. Пока. Вы скажете мне, если обнаружится такая связь?

– Скорее всего, нет.

– После того, как я вам столько рассказала?

– Немного. Ваши слова.

– А теперь у меня к вам личный вопрос.

– Я весь внимание.

– Уолш не женат, не так ли?

– Да, он предпочитает девушек.

– Отлично. Почему бы вам не представить меня ему? Вы – его друг.

– Разве вы не знакомы?

– По существу, нет. То есть меня не представляли ему, как женщину. Он, конечно, знает, что я – репортер и освещаю избирательную кампанию.

– Понятно.

– Мне думается, ему может приглянуться женщина, стремящаяся создать крепкую семью.

– А вы как раз такая?

– Во всяком случае, смогу такой стать. Особенно, если наш дом будет находиться на Пенсильвания-авеню.

– В квартале 1600[135]?

– Вот именно.

– Там же полным-полно комнат. Их все придется убирать.

– Вы еще не видели, как ловко я управляюсь со шваброй. Летаю, как молния. Раскрасневшись от возбуждения. В полном экстазе. Вы должны представить нас друг другу.

– Будет сделано.

– Кто-то из президентской семьи должен жениться на Гинзберг. Мы лучше всех умеем накрыть стол.

– Я вам верю.

– Скажите ему, что мы вместе работали в Атланте.

– Я никогда не работал в Атланте.

– Зато я работаю.

– Ну, хорошо.

– Ирвин! – выкрикнул водитель.

– Ирвин! – эхом отозвался Рой Филби. – Какое счастье, что это не мое имя.

– К телефону! – добавил водитель. Черный шнур змеился вдоль приборного щитка и исчезал за спинкой сидения.

– У нас телефон? – удивился Флетч.

– Не для репортеров, – пояснила Бетси. – Воспользоваться им может лишь пресс-секретарь. Хотите услышать, что говорил Джеймс насчет ксерокса?

– Уже слышал.

Флетч направился к водителю. Тот протянул ему телефонную трубку.

– Привет, – поздоровался Флетч. – Как хорошо, что вы позвонили.

Ответил ему голос Барри Хайнса.

– Вам бы лучше перейти вперед, Флетчер.

– Я и так впереди.

– Я имею в виду наш автобус. Вам надо бы посмотреть полуденный выпуск новостей.

– Я с удовольствием. Но зачем?

– Мне только что сообщили из Нью-Йорка, что нас ждет неприятный сюрприз.

– Какой?

Но Хайнс уже разорвал связь.

Вспыхнули тормозные огни первого автобуса. Плавно сбросив скорость, он съехал на обочину. Флетч поискал, куда положить трубку.

– Короткая остановка. Мне надо перейти в другой автобус.

Автобус с прессой повторил маневр автобуса с кандидатом и его командой.

– Положите трубку мне на колени, – пришел на помощь Флетчу водитель. – Больше звонков не будет.

Флетч так и сделал.

– Как вы узнали, что меня зовут Ирвин?

– Догадался, – ответил водитель.

Глава 13

– Мы опаздываем на митинг в Уинслоу, – заметил кандидат.

– Оркестр поиграет подольше, папа, – успокоил его Уолш.

Вновь губернатор попытался взглянуть на окружающий мир через запотевшее, заляпанное грязью окно.

– Но на улице холодно.

Автобусы уже вырулили на шоссе и мчались на полной скорости.

Маленький телевизор висел под потолком, над сидением водителя, экраном к салону. Показывали рекламный ролик, расхваливающий женские гигиенические тампоны.

– Приношу мои извинения, мадам, за плохой вкус моего телевизора, – улыбнулся кандидат члену палаты представителей. – К сожалению, тут я бессилен, – они сидели рядышком на диванчике у боковой стены автобуса. – Абсолютно бессилен.

Флетч переступил через ноги губернатора и остановился рядом с Уолшем, опершись о багажную полку.

– В чем дело?

Рекламный ролик сменился физиономией комментатора, огласившего основные новости дня: гибель в автокатастрофе на мосту в Пенсильвании организатора предвыборной кампании сенатора Аптона, последствия потасовки на хоккейном матче, число раненых и арестованных, раздача денег школьникам кандидатом в президенты Кэкстоном Уилером.

– Однако! – Флетч оглянулся на Шустрика Грасселли, привалившегося к двери в комнату отдыха. – Да кто в это поверит?

– Все, – ответил Уолш. – Это же правда.

– Во всяком случае, меня не поставили на первое место, – прокомментировал губернатор. – Наверное, они полагают, что подкуп школьников – не самое тяжкое преступление.

– Подкуп школьников, – ахнул Флетч.

– Именно так они все и представят, – подал голос Фил Нолтинг.

Комментатора сменила реклама быстроразваривающихся овсяных хлопьев. Дети лопали овсянку большими ложками и требовали новую порцию.

За исключением Барри Хайнса, что-то говорящего в телефонную трубку, вся команда кандидата смотрела на экран. Им показали мост с разломанным ограждением, с которого свалился в ледяную воду Вик Роббинс, затем потасовку на трибунах хоккейной арены и, наконец, комментатор добрался до самого интересного: «Сегодня утром губернатор Кэкстон Уилер, в рамках своей избирательной кампании, посетил региональную школу Конроя, где раздавал деньги ученикам младших классов». На экране возник кандидат, показывающий фокусы в окружении галдящих детей. Затем крупным планом показали руку кандидата, вкладывающую монетку в ладонь ребенка.

– Одни получили десятицентовики, другие – четвертаки, кто-то и полдоллара. Многим не досталось ничего, – последовала реплика комментатора.

– Это покажут и в нашем штате? – спросил Фил Нолтинг.

– Скорее всего, – ответил Пол Добсон. – Наши конкуренты не упустят такой возможности.

Рядом с комментатором появилась худющая горбоносая женщина.

– Мы пригласили в студию знаменитого детского психиатра, доктора Дороти Долкарт, автора книги «Перестаньте ругать своего ребенка, или Воспринимайте описанную постель, как должное».

– Это же надо, – покачал головой Добсон. – Как же быстро оказываются в студии эти эксперты. И часа не прошло, как мы уехали из школы. Неужели им больше нечего делать?

– Доктор Долкарт, вы только что видели на нашем студийном мониторе, как кандидат в президенты, губернатор Кэкстон Уилер, раздавал монеты некоторым ученикам школы Конроя. Можете вы пояснить нам, какой эффект произведет это на школьников?

– Им причинен исключительный вред. Нанесена тяжелая моральная травма. Но, прежде всего, мы имеем дело со взрослым человеком, который пытается завоевать популярность, раздавая деньги.

– То есть, предлагает детям ложные ориентиры?

– ...Воспитывает в них грубый материализм...

– ...По существу, показывает детям, что дружбу можно купить...

– ...И происходит это в школе, куда дети приходят за знаниями. И там любой взрослый для них – авторитет.

– Вот-вот, – покивал комментатор. – А уж для детей, не получивших денег...

– Они просто в отчаянии. Не много найдется в нашей стране индивидуумов, престиж которых в глазах детей выше, чем у кандидата в президенты. Может, сам президент, некоторые футболисты, лучшие представители других видов спорта. Встреча с человеком, который может возглавить самую могущественную страну в мире, так и останется едва ли не самым ярким воспоминанием детства. И те школьники, что не получили монету от губернатора Уилера, теперь полагают себя отверженными, париями. Утром эти дети получили моральную травму, которой могли избежать.

– О Господи, – выдохнул Кэкстон Уилер.

– А дети, что получили монеты? С ними-то все будет в порядке?

– Отнюдь. Им будет даже хуже. Ибо выбор на них пал совершенно случайно, они получили награду, не ударив пальцем о палец. Все обстояло бы иначе, если б кандидат раздавал монеты отличникам в учебе или победителям спортивных соревнований. Тогда на детей, получивших монеты, не давил бы непомерный груз вины. А сейчас они в полной мере осознают, что получили монеты незаслуженно, когда их более достойные соученики остались ни с чем...

– Наверное, Джеймс остановил бы меня, – губернатор покачал головой. – Он бы понял, как воспримет мои фокусы пресса. Раздавать деньги детям! Должно быть, старина Джеймс посмеивается, глядя на экран.

Флетч наклонился к Уолшу:

– Похоже, моя карьера пресс-секретаря оборвется в самом ближайшем будущем.

– Муторная работа, – посочувствовал ему Уолш.

Выпуск новостей завершился прогнозом погоды.

– Что ж, – губернатор накрыл ладонью руку почтенной матроны – члена палаты представителей, – судя по всему, я загубил жизнь всех школьников вашего округа, – он улыбнулся. – Вы согласны?

Матрона вытащила руку.

– Да, Кэкстон. Вы поступили безответственно. И бесчувственно.

Кандидат пристально посмотрел на бабулю, дабы понять, говорит та серьезно или шутит. Оказалось, что серьезно. Потому он встал и отошел в хвост автобуса, где стояли Уолш и Флетч.

– Извините. Я думал, все так здорово, – начал Флетч. – И действительно было здорово. Весело.

– А надобно смотреть на все глазами прессы, – назидательно заметил Уолш. – На каждую мелочь. Предугадывать, как они смогут извратить самый благой поступок.

– Как же нам выпутаться? – спросил Флетч губернатора. – Может, заявление для...

Губернатор улыбнулся.

– Нет. Пусть варятся в собственном соку. Чертовы психиатры. Едва ли американцы сочтут меня Вельзевулом за то, что я раздавал монетки детям, – он позвал Барри Хайнса и знаком предложил Шустрику подойти поближе.

– Слушайте, парни. Делайте, что хотите, но в Уинслоу эта старая карга не должна попасть на трибуну.

– Дама из Конгресса? – изумился Барри. Губернатор кивнул.

– Заблокируйте ей дорогу. Поставьте подножку. Спрячьте сумочку. Мне все равно, что вы предпримете. Лишь бы она не дошла до трибуны.

– Это же ее округ, папа, – вмешался Уолш.

– Плевать. Она все равно выступит против меня. Так зачем мне поднимать ее престиж, фотографируясь рядом с ней?

– Хорошо, – кивнул Шустрик.

– Мы покажем этой старой карге, какой я чувствительный, – губернатор открыл дверь в комнату отдыха. – Идите сюда, Флетч.

– Да, сэр, – Флетч последовал за губернатором.

– Закройте дверь. Флетч закрыл.

– Мне очень жаль. Я не подозревал, что пресса.., – начал он оправдываться.

– Я не собираюсь топтать вас ногами.

– Не собираетесь?

– Разумеется, нет. Кто первый сказал: «Если не выносишь жары, выметайся из кухни»?

– Э... Фред Фентон?

– Кто это?

– Повар Генри Восьмого, – губернатор как-то странно посмотрел на Флетча. – Похоронен в часовне Тауэра. Поджарил фазана, забыв вынуть печень.

– Вы все выдумали, – губернатор хохотнул.

– Естественно.

– Есть у вас что-нибудь для меня?

– Все, что...

– Вы же провели утро в автобусе прессы.

– О, да. Ленсинг Сэйер говорит, что команда Аптона хочет подложить вам свинью. Обнародовать данные о числе получающих пособие по подложным документам. Кажется, в вашем штате таких перебор. Они порадуют вас, как только опросы общественного мнения покажут, что за вашу кандидатуру готовы проголосовать более тридцати процентов избирателей.

– Что ж, попутного им ветра. По подложным документам получают пособия в любом штате. Так же, как везде вламываются в дома и грабят прохожих. Я попрошу Барри заняться этим. Пусть соединят воедино все мои достижения в борьбе с подлогами. А также подберут статистику по другим штатам. Когда же мой рейтинг приблизится к тридцати процентам, я выступлю на эту тему и включу в предвыборную программу специальный пункт. Касательно того, что социальную помощь должны получать лишь те, кому она положена.

– Просто удивительно, как иной раз формируется предвыборная программа.

– Что-нибудь еще?

– Эндрю Эсти жаждет эксклюзивного интервью.

– Из «Дейли госпел»?

– Да. Он вконец запутался. Если людям разрешено собираться на проповедь и молиться вместе в федеральных тюрьмах, почему такого нет в федеральных школах?

– Однако. «Долой проповеди из тюрем!»

– Нет, я думаю, ему хотелось бы обратного. «Вернуть проповеди в школы!»

– Только этого лозунга нам и не хватало. Автобус замедлил ход, судя по всему, въехав в город. Он останавливался, вновь трогался с места, подчиняясь сигналам светофора и транспортному потоку.

– Как мы ему поможем? – спросил Флетч.

– Помолимся за него, – усмехнулся губернатор. – Что еще мы можем для него сделать?

Автобус уже полз, как черепаха. Снаружи доносилась музыка. Губернатор вгляделся в серое стекло, по привычке помахал рукой встречающим. Флетч мог поклясться, что через окно кандидата не увидел ни один человек.

Автобус остановился.

– Пойдемте, – распорядился губернатор. – Держитесь между мной и этой сучкой из Конгресса. Близко ее не подпускайте. Понятно? Если потребуется, двиньте ей по ребрам.

– Будет сделано.

– И передайте Ленсингу Сэйеру, что я дам ему эксклюзивное интервью в любое, удобное для него время.

– Да, сэр.

Когда Флетч открыл дверь из комнаты отдыха, оркестр играл «Скачки в Кэмптауне».

– Джейкоб, пришпорь эту лошадь, – пробурчал Кэкстон Уилер. – Если она вдруг встанет, нам ее не продать.

Глава 14

– Я благодарю вас всех, что в такой холодный день вы пришли сюда, чтобы дать мне шанс выступить перед вами, – обратился губернатор к горожанам, запрудившим самый маленький перекресток Уинслоу.

Уилли Финн сознательно выбрал для митинга именно этот перекресток. Маленькая толпа выглядит большой на маленькой площади. Большая – кажется огромной. Кандидат в президенты привлек многих.

– Вы знаете, президентская кампания – всего лишь крестовый поход любителей. И я могу сказать вам, мои друзья в Уинслоу, что кампания, которая позволит мне следующие четыре года послужить вам в Белом Доме, нуждается в вашей помощи и поддержке.

– Однако, – пробормотал себе под нос Флетч, стоя в грязи в задних рядах толпы.

– Он-таки сказал что-то новое, – отметила Фредди Эрбатнот.

Мэр, члены городского совета, начальник полиции, директор школ округа, судья, старейший житель Уинслоу (девяноста восьми лет, укутанный, надежно защищенный от холода), составляющие подготовительный комитет митинга, сгрудились у ступенек, ведущих в салон автобуса. Оркестр играл «Боевой гимн республики». Не сходя с последней ступеньки, губернатор Уилер пожал руку и нашел несколько добрых слов для каждого члена комитета. Затем мэр повел его сквозь толпу к трибуне, сооруженной на углу Корн-стрит и Уинслоу-лейн, дал знак оркестру угомониться и в короткой вступительной речи представил кандидата, не забыв упомянуть о собственных усилиях по контролю городского бюджета.

Флетч наблюдал, как Барри Хайнс и Шустрик Грасселли повели почтенную матрону не к трибуне, а в самую гущу толпы, где она и завязла в рукопожатиях и жалобах избирателей.

Флетч представился местным журналистам. Раздал листки с изложением позиции кандидата по субсидиям фермерам, выращивающим зерновые культуры. Местные газетчики стояли справа от трибуны. Репортеры, сопровождающие кандидата в поездке по стране, разделились. Большинство осталось в автобусе, кое-кто вышел к трибуне, а Рой Филби, Стелла Кирчнер, Бетси Гинзберг и Билл Дикманн, уже полностью оправившийся от приступа, обнаружили бар в полуквартале от перекрестка, где проходил митинг. Там они и решили пропустить по рюмочке, пока кандидат будет произносить Речь[136].

– Позови нас, Флетч, если его застрелят или он начнет бросать деньги в толпу, – попросил Рой Филби.

Три телекамеры нацелились на трибуну. Фотографы замерли у подножия лестницы.

Здание Первого национального банка Уинслоу на углу Корн-стрит и Уинслоу-лейн, высившееся позади трибуны, украшал громадный звездно-полосатый флаг. Как заметил Флетч, с сорока восемью звездами[137].

– Мир изменился, друзья мои, – прогремел голос губернатора. И вы, и я это знаем, но нынешний хозяин Белого Дома, похоже, даже не подозревает об этом. Так же, как и его высоколобые советники. Как и другие кандидаты, республиканцы или демократы, которые хотят поселиться в Белом Доме на следующие четыре года...

– Это не его обычные слова. Это не Речь! – вынесла вердикт Фредди.

– ...Ранее все, что происходило в Нью-Йорке или Вашингтоне, считалось важным в Парамарибо, Дурбане, Кампучии. И не было там ничего более важного. Нынче все изменилось. Теперь мы знаем, что происходящее в Сантьяго, Тегеране, Пекине чертовски важно для Нью-Йорка и Вашингтона.

– Однако, – повторил Флетч.

– ...Третий мир, как его называют, перестал быть чем-то чуждым, далеким, не имеющим для нас никакого значения. Хотим мы этого или нет, но мир становится более осязаемым. Планету покрывает сеть коммуникаций, этакая электронная нервная система, во многом схожая с той, что является составляющей наших тел. Мы ощущаем боль не только когда болит сердце или голова, но и когда ударяемся пальцем ноги. Точно также теперь мы мгновенно ощущаем боль Монтевидео, Джидды, Бангкока. И конечно, друзья мои, мы ощущаем боль нашего внутреннего Третьего мира – Гарлема, Уоттса, индейских резерваций...

– Ну, дает, – прокомментировал Флетч. Фредди то и дело искоса поглядывала на него.

– ...Уже нет Первого мира, или Второго, или Третьего. Есть человеческая цивилизация, которая на наших глазах превращается в единое целое!

– Неужели... – начал Флетч.

– Что, неужели? – тут же спросила Фредди.

– Вы и я знаем, что ни теология, ни идеология непричастны к этому новому, неожиданному, всеобщему единению. Христианство две тысячи лет пыталось связать мир воедино... и потерпело неудачу. Ислам положил на это шесть веков... с тем же результатом. Американская демократия два столетия связывает мир... без особых успехов. Коммунизм почти сто лет занимается тем же... и ничего у него не выходит.

– Так он решился!

– Решился на что? – доставала его Фредди.

Глаза Флетча изучали лица в толпе. Посиневшая от холода кожа, красные носы. Взгляды, сошедшиеся на том, кто может стать самым могущественным человеком страны, который будет контролировать их налоги и траты, медицинское обслуживание и образование, дни и ночи, юность, зрелость, старость и даже смерть.

Член палаты представителей тем временем рвалась сквозь толпу к трибуне. Она все еще позволяла пожать себе руку, отрывочно отвечала на обращенные к ней просьбы, но лицо ее превратилось в каменную маску. А Барри Хайнс и Шустрик Грасселли, вроде бы помогая ей, вновь и вновь сбивали ее с нужного направления.

– Вы и я знаем, что связывает этот мир воедино, лучше чем миссионеры, эффективнее, чем любые армии...

– Что он такое говорит? – Фредди подрегулировала уровень записи на магнитофоне, висящем на поясе.

– Сегодня, – продолжал кандидат, – спутники позволяют нам видеть, как зреет пшеница в России, как растет рис в Китае. Мы можем разглядеть, как муштруют солдат в Карачи или Лесото. Мы можем слетать в Эр-Рияд или Лусон перед ленчем или обедом. Любое изменение в экономике Алжира оценивается буквально в течение нескольких часов. Вполне возможно едва ли не мгновенно определить мнение всего населения Индии по тому или иному политическому вопросу...

Уолш Уилер, до того бесцельно рассекавший толпу, решительно двинулся к автобусам. От лестницы на трибуну члена палаты представителей отделяли уже считанные метры.

– ...Вы и я, друзья мои, знаем, что мир объединяет технический прогресс, сцепляет его воедино куда лучше всех религий и идеологий. Технический прогресс создает нервную систему под кожей Матери-Земли. А потому, как мы с вами прекрасно понимаем, политикам, чтобы избежать ненужной боли, необходимо незамедлительно отреагировать на появление этой новой системы. Если сегодня мы проигнорируем страдания в любой части Земли, многие поколения будут страдать от боли и несчастий. Если мы сознательно оставим гниющую рану где-то далеко от нашей процветающей страны, зараза обязательно доберется и до нас.

Фотографы уже заняли лестницу на трибуну. На просьбы члена палаты представителей пропустить ее, обращенные к их спинам, они не реагировали.

– ...Американским политикам пора дорости до осознания этой новой реалии. Технический прогресс сводит нас ближе сиамских близнецов! Технический прогресс делает нас более взаимозависимыми, чей любые отношения труда и капитала! Технический прогресс объединяет людей там, где терпят поражение любовь и закон! Такова новая реальность! Мы должны как можно быстрее сжиться с ней! Ради мира на Земле! Ради благополучия всей планеты! Ради здоровья каждого ее жителя! Ради процветания! Друзья мои, ради продолжения самого рода человеческого!

Не сразу слушатели поняли, что кандидат закончил речь. Последовали глухие аплодисменты: никому не хотелось снимать перчаток. Раздались крики: «Так и надо, Кэкстон! Мы с тобой до конца!»

Заиграл оркестр.

У края трибуны кандидат пожимал руку члену палаты представителей, всем своим видом показывая присутствующим, а особенно фотографам, что никогда не встречался с ней ранее и для него эта почтенная дама – одна из многих, составляющих отряд его доброжелателей. Затем он помахал руками толпе и сбежал по ступеням.

У автобуса Уолш Уилер, Пол Добсон и Фил Нолтинг что-то горячо обсуждали.

– Однако, – в который уж раз повторил Флетч. – Я и представить себе не мог, что так просто быть волшебником.

– Вы что-то об этом знаете, – обвинила его Фредди. – Расскажете мне?

– Нет.

Фредди Эрбатнот надулась и отвернулась к трибуне. Бабуля, член палаты представителей, что-то кричала в микрофон. Оркестр полностью заглушал ее слова.

– Что все это означает? – задала Фредди риторический вопрос.

– Только одно, – ответил Флетч. – Он попал в вечерний выпуск новостей.

Глава 15

Поровнявшись с Флетчем, губернатор Уилер широко улыбнулся.

– Настроение бодрое?

– Как у дедушки Адама.

Все еще улыбаясь, губернатор направился к сыну. Уолш, Фил Нолтинг и Пол Добсон являли собой стену, рухнувшую от звука трубы. На лицах всех троих отпечатался ужас.

– Как я выступил?

Уолш стрельнул взглядом по сторонам, дабы убедиться, что они вне досягаемости ушей репортеров. Но рядом стояла лишь группа из тридцати или сорока пациентов местной психиатрической больницы, приведенных на встречу с кандидатом.

– Тебе надо бы предупреждать нас о подобных сюрпризах.

– Я же говорил, что у меня возникла идея.

– Да, но ты забыл упомянуть, что намерен бросить бомбу, предложив совершенно новый подход.

– Который потребует новой Речи, – глаза Фила Нолтинга превратились в щелочки.

– Да уж, – согласился губернатор. – Признаться, я обдумывал выступление, пока эта бабка из Конгресса что-то долдонила насчет водоснабжения.

– Дело в том, – вмешался Пол Добсон, – что мы должны готовить убедительные доводы в защиту каждого вашего тезиса до того, как вы их представите на суд общественности.

– Истину защищать не надо, не так ли? – возразил губернатор.

– Привет, губернатор, – обратился к нему один из психов, мужчина лет тридцати пяти. – Меня зовут Джон.

– Привет, Джон, – поздоровался с ним губернатор.

– Ты, возможно, произнес отличную речь, папа. Но мы-то ничего о ней не знали, а потому мы чувствуем себя ненужными.

– Я сам не знал, скажу я об этом или нет, – улыбнулся губернатор. – Но так уж вышло, что сказал.

– Сейчас мы получим текст и посмотрим, что можно сделать, – подвел черту Добсон.

Губернатор пожал плечами.

– Все будет нормально, – и протянул руку другому психу, женщине лет тридцати. – Привет. Вы – приятельница Джона?

В автобусе Ли Оллен Парк, координатор добровольцев, подсоединял к наушникам портативный магнитофон. Машинистка сидела за столиком, готовая приступить к работе.

– Ли Оллен, – начал Флетч. Парк не повернул головы. – Один простой вопрос.

– Не сейчас. Пожалуйста, сейчас вопросов не надо. – Нам нужен полный текст речи губернатора, – последнее предназначалось машинистке. – И чем быстрее, тем лучше, – он нацепил наушники на голову машинистке. – Она чуть поправила их.

На многоканальном телефоне, встроенном в кресло Барри Хайнса, горели все лампы вызова. Телефон не звонил. Сам Барри куда-то сгинул.

– Ли Оллен... – упорствовал Флетч. Ли Оллен нажал на магнитофоне кнопку «Пуск» и приложил к уху третий наушник.

– Слышно хорошо? – спросил он машинистку.

Та кивнула. Ее пальцы уже бегали по клавиатуре.

– Мой Бог, – простонал Ли Оллен. – Что же он такое говорит?

– Ли Оллен, меня интересует Салли Шилдз, Элис Элизабет Шилдз...

– Не сейчас, Флетчер! Тут же настоящий ад! Губернатор взорвал бомбу, если вы этого еще не знаете.

– Нет. Не знаю.

– Во-первых, его поймали на подкупе школьников. Затем, как нас сориентировали, пьющий, не пропускающий ни одной юбки, конгрессмен оказался чьей-то прабабушкой. Между прочим, в холодильнике кувшин с «Кровавой Мэри». Выпей, если желаешь. И, наконец, он выступает в Уинслоу словно Линкольн в Геттисберге. А день только начался?

– Ну что вы, – успокоил его Флетчер. – Добрая половина уже миновала.

– По моим часам – нет, – и Парк склонился над машинисткой, слушающей и печатающей. – Нам нужно каждое слово! Каждое слово!

– Теперь вы можете мне ответить, – твердо заявил Флетчер.

Ли Оллен Парк все еще прижимал наушник к уху.

– Что? Что, что, что?

– Элис Элизабет обращалась к вам с просьбой зачислить ее в добровольцы? Вы ей платили за какую-нибудь работу?

– Нет, – Ли Оллен мотнул головой.

– Не обращалась?

– Мне докладывали о следующем за нашим караваном «фольксвагене». Это все, что я о ней знаю.

– Он сказал что-нибудь новое? – прокричал Билл Дикманн, один из тех, кто предпочел стопку спиртного речи кандидата.

– Похоже, что да, – признал Флетч.

– Совсем новое? – на лице Дикманна отразилась тревога.

– Я, конечно, не могу точно указать процент новизны...

– У кого пленка? – прервала его Стелла Кирчнер.

– У тех, кто сейчас оккупировал телефоны в центре Уинслоу, – ответил Флетч. – Полагаю, что у них.

– У вас есть пленка, Флетч? Дайте ее нам, и я обещаю, что больше мы не будем писать о том, как кандидат подкупает школьников.

– Пленки у меня нет. Распечатка речи будет готова с минуты на минуту.

– Распечатка, – скривился Дикманн. – Мои издатели получат текст по системам теле – или радиовещания. Зачем же мне отправлять им еще и распечатку?

– Что же сказал губернатор? – наскакивала на Флетча Стелла Кирчнер.

– Ну, вроде того, что мир объединяется, несмотря на все усилия человечества.

Репортеры в изумлении уставились на него, словно он внезапно заговорил на незнакомом им языке.

– И ничего насчет водоснабжения? – Рой Филби выглядел так, будто вот-вот шлепнется в обморок.

– Ничего.

– Дерьмо, – процедил Филби. – Я-то уже сообщил, что он говорил о водоснабжении... Так что он сказал не о водоснабжении?

Флетч ввел ее в автобус команды кандидата.

– О-о-о-о, – Бетси изобразила притворный восторг. – Неплохо тут живут. Телевизор, и все такое.

Уолш разговаривал с Ли Олленом Парком.

– Уолш, это Бетси Гинзберг.

– Я знаком с Бетси, – Уолш вопросительно глянул на Флетча.

– Как с репортером, но не как с женщиной, – вставила Бетси.

– Да, да, – покивал Флетч. – Она, как никто, умеет сервировать стол.

Губернатор вошел в автобус, когда Флетч собирал у добровольцев копии распечатки речи.

– Пойдемте со мной.

Вслед за губернатором Флетч прошел в комнату отдыха.

– Присядьте на минуту.

– Мне надо раздать распечатки, – Флетч указал на листки в руке. – Сэр.

– Распечатки подождут, – губернатор снял пальто, бросил на кровать. – Хочу услышать ваше мнение.

– По-моему, вы чертовски красноречивы. Сэр.

Губернатор уселся на вращающийся стул. Флетч остался на ногах.

– Благодарю.

– Взять кристаллик идеи...

– Думаю, больше, чем кристаллик.

– Ума у вас – палата, – пробормотал Флетч.

– Благодарю. А теперь скажите, что вы об этом думаете?

– Откровенно говоря, гм...

– Что, гм..? – губернатор терпеливо ждал, пока Флетч соберется с духом.

– Я... э... не подозревал, что президентская кампания так оскудела идеями. Сэр, – губернатор рассмеялся. – Мне-то казалось, что все определено заранее. И вы с самого начала знаете, что должны говорить, где и кому.

– Вы ошиблись. Вас это удивляет?

– Я никогда не удивляюсь, если случается ошибиться.

– Часть политической кампании – общение с людьми по всей стране. И хороший политик всегда прислушивается к голосу народа. Вот и вы утром поделились со мной очень дельной мыслью. Возможно, каждый знает, что это так, но никто еще не сказал об этом вслух. А может, только молодые впитали эту новую реальность с молоком матери, и теперь не представляют себе иного будущего.

– Да, сэр. Возможно.

– Я думаю, люди голосуют за того, кто говорит им правду. А вы?

– Надеюсь, что это так, сэр.

– Я тоже. Политики – не философы, Флетч. – От них этого и не требуется. Никто не хочет, чтобы в Белом Доме поселился Том Пейн[138]. Или Карл Маркс. Или Маркузе[139]. Но никому и не нужно, чтобы хозяин Белого Дома не признавал основополагающих истин, – не глядя на Флетча, застывшего у двери комнаты отдыха, – губернатор хохотнул. – Мне нравится, что я вас пронял. Держу пари, ваши прежние знакомые полагали, что вы абсолютно непробиваемы, – Флетч шумно глотнул. – Это так?

– Я... возможно... Я... э...

Губернатор рассмеялся и протянул руку.

– Дайте-ка мне распечатку.

Флетч отделил для него верхний листок и чуть не выронил на пол остальные.

Губернатор углубился в чтение.

– Посмотрим, что я такого наговорил.

Глава 16

– Немедленно отрывай свою чертову задницу от стула и поднимайся сюда, – голос Уолша не оставлял сомнений в том, что он настроен серьезно.

– Да, сэр, лейтенант, сэр, – ответил Флетч в телефонную трубку. – Скажите только, куда поднимать мою чертову задницу, сэр.

– Номер 1220.

И в трубке раздались гудки отбоя.

Спеша к двери, Флетч споткнулся о нераспакованный чемодан...

Вторую половину дня Флетч то и дело перескакивал из автобуса прессы в автобус кандидата и обратно.

По телефонному аппарату, установленному в автобусе прессы, он долго беседовал с Уилли Финном, уже прибывшим в Калифорнию, о мероприятиях, намеченных на тот день в Спайрсвилле, на вечер в Фармингдейле, на следующий день в Кимберли и Мелвилле. Финн еще ничего не мог сказать о впечатлении, произведенном речью губернатора в Уинслоу, хотя уже слышал о ней. Трагическая смерть Виктора Роббинса, похоже, очень его опечалила.

Вместе со всей компанией Флетч побывал в Спайрсвилле. Он купил в местном магазинчике кулек залежавшихся пончиков, съел четыре, пообщался с местными газетчиками, снабдил их всеми необходимыми материалами. На стене склада обнаружил надпись: ЖИЗНЬ – ЭТО НЕ ШУТКА. Подобные надписи он видел в Северной Европе в начале восьмидесятых годов. Вернувшись после прогулки по Спайрсвиллю, Флетч обнаружил, что кто-то разбил окно в автобусе прессы.

По пути в Фармингдейл (час езды) Флетч играл в покер с Биллом Дикманном, Роем Филби и Тони Райсом. Когда автобус остановился у отеля, его личное состояние увеличилось на двадцать семь долларов...

Двери лифта открылись. В кабине стоял Хэнреган. И смотрел на Флетча с каменным лицом. Не улыбнулся, не скривился.

– Вверх? – спросил Флетч. Хэнреган молча сверлил его взглядом. Ответила женщина, стоявшая рядом с Хэнреганом, в пурпурном платье и коричневых туфлях.

– Нет, мы едем вниз.

Флетч нажал кнопку вызова соседнего лифта.

Уолш распахнул дверь номера 1220, едва Флетч постучал.

– Что происходит? – спросил он, как только пресс-секретарь переступил порог.

Они стояли в полутемном коридорчике у ванной.

– Ладно, – потупился Флетч, – верну я эти двадцать семь долларов.

– Какой-то репортер, вонючий, грубый, грязный, оказался в моем номере раньше меня. Он уже сидел в кресле, когда я вошел.

– Вонючий, грубый, грязный репортер?

– Он сказал, что представляет «Ньюсбилл».

– О, этот вонючий, грубый, грязный репортер – Хэнреган Майкл Джи.

– Он поджидал меня, когда коридорный открыл дверь. Расположился вот в этом кресле, – Уолш прошел в спальню и указал на одно из кресел у окна. – Курил сигару, – в пепельнице на столике у кресла серела горка пепла. – Мерзавец. Полагаю, хотел показать мне, какие у него возможности. Запертые двери, право на уединение, похоже, ничто для репортеров «Ньюсбилл».

– Он просто хотел познакомиться с тобой поближе.

– Он не познакомился со мной поближе. Но довел меня до белого каления.

Во взгляде Уолша, однако, не чувствовалось злобы. Вроде бы он говорил о том, что разъярен, но глаза ясно указывали, что думает он совсем о другом. Да и голос не звенел негодующе, хотя в нем и слышались нотки раздражения.

И жалобу его, как воспринял ее Флетч, вызвали не эмоции, но нарушение заведенного порядка.

– Майкл Джи. Хэнреган – вонючий, грубый, грязный мерзавец, – согласился Флетч. – Он пишет для «Ньюсбилл». Но называть его репортером – слишком много чести.

– Я думал, «Ньюсбилл» представляет у нас кто-то еще. Потрясающе глупая женщина... Как ее звать?

– Мэри Райс.

– Она не родственница Тони Райса?

– Нет. Мэри тоже пишет для «Ньюсбилл». Освещает избирательную кампанию. И все ее материалы отличает сенсационность. Чего стоит упоминание о том, что пра-пра-прадедушка Ли Оллена Парка был рабовладельцем.

– Круто!

– В общем, полная ерунда.

– Но ведь в «Ньюсбилл» нет ничего, кроме новостей, добытых ихними борзописцами из чьей-нибудь спальни через замочную скважину.

– Спальни, бары, залы суда – это их сфера. Плюс гороскопы. Влияние звезд небесных на земных. Последнее проходит у них, как новости.

– Но это еще не все. В вестибюле меня атаковала роскошная девица, заявившая, что она из «Ньюсуорлд».

– И что она хотела?

– Полный список побывавших вчера вечером в «люксе» отца. Плюс полный список тех, кто мог зайти туда. Что она вынюхивает?

– Так это Фредерика Эрбатнот.

– Да. Эрбатнот. С каких это пор «Ньюсуорлд» интересуется предвыборными кампаниями?

– Ты должен уяснить, Уолш, что Хэнреган и Эрбатнот – криминальные репортеры. Это все, что у них общее. Такова их работа. Они пишут о преступлениях.

– Так что они делают в автобусе прессы?

– Вчера вечером в мотеле убили женщину.

– А, перестань. Мало ли что случается в мотелях.

– Еще одну убили в отеле «Харрис» в Чикаго, когда там находилась команда губернатора. Ее нашли в чулане, примыкающем к банкетному залу, где принимали журналистов.

Уолш вздохнул.

– Не можем ли мы лишить их аккредитации, поскольку они – криминальные репортеры.

– Я уже думал об этом. Но боюсь, мы только разожжем их интерес. Они станут более настойчивыми. Ты же не будешь отрицать, Уолш, у них есть основания интересоваться нами.

– Очень зыбкие, – Уолш взглянул на часы. – Отец ждет нас к вечернему выпуску новостей.

– А о чем спрашивал Хэнреган?

– Задать много вопросов он не успел. Я наорал на него, наорал на коридорного, позвонил в службу безопасности отеля, потом – тебе.

– Но о чем-то он спросил?

– Только о моем послужном списке.

– Твоем послужном списке? А какое отношение имеет он к цене фасоли?

– Я предложил ему обратиться в Министерство обороны, где ему выдадут все необходимые сведения, – Уолш поправил зеленый галстук. Надел зеленый пиджак. – Мерзавец. Я не вытолкал его взашей лишь потому, что не хотел пачкать руки.

– Боюсь, я бессилен тебе помочь, Уолш, – Флетч открыл дверь. – Пресса имеет право задавать вопросы.

Уже в коридоре Флетч попробовал повернуть ручку двери. Последняя не открылась: замок запирался автоматически.

– Скажи этому мерзавцу, – Уолш уже шагал к лифту, – что я засажу его в тюрьму, если без моего ведома он вновь окажется в моем номере или в номерах родителей.

– Уолш, – предупредил своего лейтенанта Флетч, – он только порадуется, услышав такие слова.

Глава 17

– Губернатор Кэкстон Уилер, выступая сегодня в Уинслоу, возвестил о приходе, как он выразился, Новой Реальности, и, тем самым, перевел предвыборную кампанию в иную плоскость...

Этим сообщением начались вечерние выпуски новостей всех трех ведущих телевещательных компаний. Слова, разумеется, разнились, но суть оставалась неизменной.

Барри Хайнс сидел на полу по-турецки перед тремя телевизорами, которые он принес в спальню губернатора.

Губернатор, в рубашке с короткими рукавами, без галстука и ботинок, расположился в кресле, держа в поле зрения все три телевизора. Шустрик Грасселли развешивал в шкафу одежду губернатора. Флетч примостился на краешке кровати. Уолш стоял.

– Виктор Роббинс погиб зря, – изрек Уолш. – Выпуски новостей начались не с Аптона.

– Нет, не зря, – не согласился с ним губернатор.

В гостиной, по другую сторону закрытой двери, ведущей в спальню, Ли Оллен Парк и несколько добровольцев поили и развлекали местное руководство. Все ждали, пока губернатор оденется, чтобы сопроводить его и миссис Уилер на обед, который давал в их честь мэр города.

Затем все телекомпании показали выступление Уилера, естественно, сильно обрезанное, но обязательно со словами: «Христианство две тысячи лет пыталось связать этот мир воедино... и потерпело неудачу. Ислам положил на это шесть веков... с тем же результатом. Американская демократия два столетия связывает мир... без особых успехов. Коммунизм почти сто лет занимается тем же... и ничего у него не выходит... Технический прогресс сводит нас ближе сиамских близнецов! Технический прогресс делает нас более взаимозависимыми, чем любые отношения труда и капитала! Технический прогресс объединяет людей там, где терпят поражение любовь и закон! Такова новая реальность!» Все три телекомпании показали кандидата крупным планом, без шляпы, в пальто, на трибуне, на фоне звезднополосатого флага, украшающего фасад Первого национального банка Уинслоу.

В Спайрсвилле губернатор выступил практически с той же речью.

– Возможно, ты и не согласишься со мной, Уолш, но я полагаю, что повторение лишь доказывает, что это не просто слова, – пояснил он...

– Президент еще никак не прокомментировал речь губернатора Уилера, – сообщили со всех трех экранов.

– Старик выжидает, в какую сторону подует ветер, – отозвался Уолш.

– Представитель Белого Дома заявил, что предложения губернатора Уилера весьма серьезны и требуют тщательного анализа. А вот что сказал нам сенатор Грейвз, также претендующий на пост президента и участвующий в тех же первичных выборах, что и губернатор...

– Дураки всегда спешат, – вставил Барри.

Лицо сенатора один за другим заполнило три экрана, его скрипучий голос разнесся по всей Америке: Слышал ли, как губернатор Уилер поведал нам, что христианство и демократия уже никуда не годятся? Ну, я в это не верю. И полагаю, что большинство американских граждан согласятся со мной.

В спальне губернатора Кэкстона Уилера воцарилась мертвая тишина.

А телекомментатор продолжал: «Мы не смогли связаться с сенатором Аптоном, так как он улетел в Пенсильванию, где сегодня утром трагически погиб в автокатастрофе его близкий друг и организатор предвыборной кампании.

– Видите? – подал голос губернатор. – Старина Вик умер не зря. Позволил Аптону подготовиться к ответу.

Новости продолжались, перемежаясь рекламными роликами. Автомобиль Виктора Роббинса поднимали из ледяных вод Саскьюхенны. Цитировались теплые слова, сказанные о Роббинсе нынешним президентом Соединенных Штатов и большинством кандидатов. Президент в Овальном кабинете подписал законопроект, разрешающий индейскому племени заниматься разработкой полезных ископаемых на территории своей резервации. Вновь показали вчерашнюю потасовку на хоккейном матче, сопровождаемую интервью с игроками и болельщиками (Каждый говорил: «Меня кто-то ударил». Ни один не признался: «Ударил я.») Одна телекомпания дала видеосюжет из региональной школы Конроя, где губернатор Уилер раздавал деньги школьникам, вместе с негативными репликами специалистов. Вторая сочла достаточным упомянуть об этом лишь в сводке новостей. Третья обошлась и без этого, зато показала мартышку из Луизианы, научившуюся компьютерным играм.

Смерть Элис Элизабет Шилдз прошлым вечером осталась без внимания.

– Не знаю, отец, – покачал головой Уолш. – Просто не знаю.

– Чего же ты не знаешь? – воинственно воспроснл губернатор.

– Ты вроде бы сказал, что христианство и демократия нам уже и не годятся.

– Я этого не говорил! – воскликнул губернатор. – Я лишь сказал, что ни одна идея не смогла объединить мир так, как это делает технический прогресс. Черт побери!

– Есть разница между идеями и способами их реализации, – резко ответил Уолш.

– Разница между идеями и действительностью, – возразил губернатор. – И конкретные дела сослужат людям более добрую службу, нежели словесные замки.

Барри Хайнс, не поднимаясь с пола, на коленях дополз до телевизоров, выключил их, повернулся к губернатору и его сыну.

– По-моему, это хорошая речь. Если задуматься, губернатор сказал правду. И не надо лезть в бутылку, Уолш, из-за глупой реплики Грейвза.

– Да, – поддержал его Флетч, – Ты же знаешь, умом Грейвз не блещет.

Дверь из гостиной открылась. Вошла Дорис Уилер – в вечернем платье, с шарфом, наброшенным на широкие плечи. Она затворила за собой дверь, шагнула к губернатору.

– Кэкстон, ты только что проиграл выборы.

Губернатор побледнел.

– Подожди, подожди.

– Чего мне ждать? – еще шаг, к центру спальни. – Ты же выставил себя круглым идиотом.

Уолш попятился к стене. Шустрик Грасселли ретировался в ванную.

Дорис говорила с мужем так, будто в комнате они были вдвоем.

– Все твои сегодняшние поступки для меня – полный сюрприз. Раздавать деньги школьникам. Да еще не всем, а избранным. Барри передал тебе, что мне пришлось сказать по этому поводу? Не пустить члена палаты представителей Флагерти на трибуну! Надеюсь, ты не станешь убеждать меня, что это чистая случайность?

Губернатор посмотрел на Барри, потом – на жену.

Все поняли, что услышанное от Дорис Барри оставил при себе.

– А что за бред ты нес в Уинслоу?

Глаза губернатора превратились в щелочки.

– Бред?

Дорис продолжила хорошо поставленным голосом опытного лектора:

– Кэкстон, ты прекрасно знаешь, что фермеры и лавочники Уинслоу, как и повсюду в США, не желают слышать о Третьем мире. Их интересуют налоги, программы по здравоохранению, социальной защите, обороне, субсидии на зерно. Избиратель прежде всего эгоист! Каждый раз, слыша название какой-либо чужой страны, он знает, что ему придется платить!

– Дорис, надо говорить и об этом.

– А что ты лепил насчет технического прогресса? – Дорис Уилер закатила глаза.

Губернатор, сидевший в кресле, без галстука, обмяк, словно на него навалилась усталость.

– Ты пытаешься показать, что ты – государственный деятель, Кэкстон? – выкрикнула Дорис.

– Мама, – вмешался Уолш, – ты же не хочешь, чтобы тебя слышали люди в гостиной?

– Почему нет? – Дорис не понизила голоса. – Пусть слушают! Предвыборная кампания губернатора Кэкстона Уилера завершена! Они могут допить виски, убрать в карманы чековые книжки и разойтись по домам, чтобы потом переметнуться к Симону Аптону или Джо Грейвзу.

Губернатор искоса глянул на Барри Хайнса, словно ища поддержки.

– Грейвз сболтнул чушь...

Барри Хайнс оставил на телевизоре пластмассовый стаканчик, наполовину наполненный «пепси». Дорис смахнула стаканчик на ковер. Губернатор Уилер уставился на коричневое пузырящееся пятно. Затем поднялся, подошел к зеркалу, начал завязывать галстук.

Барри Хайнс уже стоял у двери в гостиную.

– Кэкстон, – Дорис обращалась к спине мужа, – американцы не доверяют техническому прогрессу. Они не понимают технического прогресса. Технический прогресс отнимает у них работу.

– Перестань, – устало отмахнулся губернатор. – Американцы влюблены в технику. Они обожают компьютерные игры, механические игрушки, кабельное телевидение. Они даже устанавливают всякие хитрые приспособления на свои тракторы и грузовики...

– А в глубине души они полагают, – настаивала Дорис, – что все технические достижения – происки дьявола.

– О, Дорис.

– И надо быть круглым дураком, чтобы заявить, что технический прогресс заменит религию!

– Я ничего такого не говорил.

– Что технический прогресс заменит демократию!

Повернувшись от зеркала, губернатор застегивал рукава. По его щекам ходили желваки.

– Это наша вина, – попытался погасить пожар Уолш. – Мы переоценили значение гибели Вика Роббинса. До первичных выборов всего два дня, а нам очень хотелось попасть в вечерние выпуски новостей.

– Твои оправдания ни к чему, сын, – раздраженно осадил его губернатор. – Я сказал то, что считал нужным, и не намерен забирать назад ни единого слова.

– Что ж, эти слова дорого тебе обойдутся, – холодно процедила Дорис.

– А так ли я навредил себе? – губернатор повернулся к Флетчу. – Как отреагировала пресса?

– Думаю, они еще не переварили всего того, что вы вывалили на них. А большинство просто обрадовались, услышав что-то новое.

– Естественно, – повела плечами Дорис. – Еще с большей радостью они опубликовали бы предсмертную записку Кэкстона.

– Кроме того... – Флетч замялся. – Эндрю Эсти уехал в аэропорт. Назвал вас безбожником.

– Кэкстон! – воскликнула Дорис. – Ты знаешь, каков тираж «Дейли госпел»? Ты представляешь, что означает для нас потеря его читателей?

– О, Эсти! – хмыкнул губернатор. – Иисус Христос не одобрил бы его поступка. Иисус Христос омыл ноги проститутке.

Лицо Дорис Уилер порозовело.

– Как ты мог сказать все эти глупости, не посоветовавшись со мной? Как ты мог повторить их в Спайрсвилле?

– Люди ждут, – напомнил губернатор.

– Поверьте мне, – Дорис Уилер оттолкнула Барри Хайнса и открыла дверь в гостиную, сегодня с самоуничтожением и глупостью покончено. Если вы все не можете убедить его не выставлять напоказ свою дурь, то мне это по силам, будьте уверены.

Выходя из спальни, она оставила дверь открытой.

Губернатор тут же закрыл ее.

– Господа, – он обвел взглядом Барри, Уолша и Флетча, – общаясь с нашими гостями, как бы невзначай упомяните в разговоре о громкости телевизора. Что сейчас показывают, Барри?

Хайнс задумался.

– Симфонический концерт, ретроспектива фильмов Арчи Банкера и «Маппетс-шоу».

– Отлично. Мы смотрели фильм с Арчи Банкером, пока я одевался, и перестарались с громкостью.

В гостиной прием продолжался. Флетч беседовал с издателем и автором передовиц «Фармингдейл ньюс». Они хотели знать наверняка, что губернатор верит в абсолютную свободу прессы и, судя по всему, могли кое-что рассказать о некоем федеральном судье. Флетч заверил их, что для губернатора свобода прессы – абсолютный закон, и он не собирается назначать федеральных судей, не познакомившись с мнением местных жителей.

Выражение легкой тревоги, появившееся на лицах при появлении губернатора, исчезало по мере того, как осушались все новые бокалы. Не повредило и упоминание фильма Арчи Банкера.

Дорис Уилер кружила по комнате, не останавливаясь ни на секунду, переводя взгляд с одного лица на другое, стараясь не пропустить ни единого слова. Губернатор же стоял, засунув руки в карманы, обменивался любезностями с окружавшими его людьми, шутил сам, смеялся над шутками других.

Уолш, около бара, что-то горячо обсуждал с пятью или шестью мужчинами лет двадцати пяти.

А потом, совершенно неожиданно, губернатор возник рядом с Флетчем и, взяв его за локоть, отвел на пару шагов.

– Флетч, найди доктора Тома. Пусть поднимется сюда. Но только без черного чемоданчика. Он знает, что мне нужно.

Рука, державшая локоть Флетча, чуть подрагивала.

– Да, сэр, – ответил Флетч.

Глава 18

– Приветствую вас. Мисс Эрбатнот?

– Да?

– Рад, что поймал вас.

– В чем?

– В душе?

– Только что вышла из ванной.

– Пели любимую песенку про мытье ножек?

– О, вы знаете и об этом.

– Бывало, слышал ваш голосок через стену в Виргинии. Утром – громче, вечером – тише.

– По утрам я принимаю холодный душ.

– Я как раз собирался заказать в номер сэндвич и бутылку молока. Но могу заказать и два сэндвича.

– Конечно, можете, Флетч. Если хотите съесть оба.

– Мне хватит и одного.

– Тогда и заказывайте один.

– Вы, похоже, меня не понимаете.

– Я стараюсь не казаться такой бесцеремонной, как некоторые.

– Видите ли, я могу заказать один сэндвич для себя. А второй – для друга. Который мог бы разделить со мной трапезу.

– Логично. У вас есть друг?

– Я подумал, может им станете вы, учитывая, что вы приняли душ и все такое.

– Нет. Не стану.

– С чего такая уверенность?

– Я уверена.

– Мы могли бы съесть сэндвичи, посидеть рядышком, может, спели бы колыбельную.

– Нет. Не могли.

– Но, Фредди...

– Послушайте, Флетч, вы не обидитесь, если я положу трубку? Я жду звонка из Чикаго. А потом мне самой надо позвонить в Вашингтон.

– Ладно, – вздохнул Флетч, – перезвоню вам позже, когда вы передумаете.

Флетч позвонил в бюро обслуживания, заказал два сэндвича и кварту молока. Затем он снял ботинки, рубашку, улегся на кровать.

Его номер ничем не отличался от того, в котором он провел прошлую ночь. Комната того же размера, те же немаркие обои, зеркало на том же месте, в ванной то же число полотенец. Картина, правда, висела другая. Вместо летящей под парусами шхуны ему предлагали любоваться горной вершиной, освещенной лучами восходящего солнца. Но Флетч не успел порассуждать о любви Америки к стандартизации, о неизменности номеров мотелей, самих мотелей, аэропортов, городов, телевизионных выпусков новостей, даже кандидатов в президенты: зазвонил телефон.

– Я знал, что вы передумаете, – сказал он в трубку. – И уже заказал вам сэндвич.

– Как мило с вашей стороны, – ответил ему мужской голос. – Вы можете послать его в Айову?

– Почему бы и нет. Но кому?

– Мне. Рондоллу Джеймсу.

Флетч сел.

– Ай-эм Флетчер, мистер Джеймс.

– Пожалуйста, называйте меня Джеймс. Мои родители наградили меня именем, которое никто не может произнести правильно. Рондолл, сами видите. Как будто не могли найти чего-нибудь попроще. Так что я уже давно сдал его на хранение в отдел регистрации, где записывают вновь родившихся и умерших.

– Как я вас понимаю.

– Ваше имя тоже никто не может выговорить?

– Наоборот. Вы хотите вернуться на прежнее место работы?

– Пока еще нет. Я в Айове, приехал на похороны Вика Роббинса.

– Но он погиб в Пенсильвании.

– Жил он в Айове. Его тело доставили сюда вечером.

– Вы были друзьями?

– Очень близкими. Вик многому научил меня. Кто писал заявление для прессы? Уолш?

– Да. Когда пришло сообщение, губернатор был на заводе.

– Будь я там, заявление для прессы звучало бы не столь формально. Иногда эти парни забывают, кто действительно творит американскую политику. Как вам нравится моя работа?

– Я в ней не силен.

– Неужели? Но вы ведь попали в выпуски новостей всех телекомпаний. Для первого дня неплохо.

– Да, но навредила ли нам эта речь?

– Главное, попасть на глаза избирателю. Получить время на телевидении, место в газете. Приближает кандидата к рядовому американцу, знаете ли. Главное, чтобы кандидат стал добрым знакомцем. А что он говорит или делает – дело десятое.

– Как вы думаете, Джеймс, его слова дошли до людей?

– Не уверен. Он говорил, что технический прогресс объединяет мир, сближает нас, возможно, усиливает чувство ответственности каждого за других. Так?

– Да. Я думаю, да.

– Удивительно то, что я сидел в баре, в тысяче миль от того места, где он выступал, но видел его и слышал все, что он говорит. Доказательство его правоты, не так ли?

– А что думали об этом те, кто сидел у стойки рядом с вами?

– Полагаю, речь Кэкстона не оценили. Один парень так и заявил: «Опять Кэкстон распинается ни пойми о чем. Лучше бы подсказал, где найти работу моей жене». Любитель джина. Бармен? Типичная реакция. Умный бармен никогда не будет брать чью-то сторону. Сказывается на чаевых, знаете ли.

– Наверное, пройдет день или два, прежде чем кто-либо переварит сказанное губернатором.

– Больше, Ай-эм, больше. Вик не раз втолковывал мне, и я убедился на практике, что он абсолютно прав – чересчур умные мысли – не для предвыборной кампании. Предвыборная кампания – как боксеркский поединок. Удар – нырок, удар – нырок. Надо двигаться, двигаться. И всегда с улыбкой на лице. Избиратели хотят лицезреть действо. Быстрое действо. Другого они не приемлют. Изо дня в день радуйте их веселыми сюжетами, уверенными заявлениями. Если же вы попросите их остановиться, о чем-то задуматься, они вас возненавидят. Они не способны думать, знаете ли. И подобная просьба вызывает у них комплекс неполноценности. А нам не нравится ощущение неполноценности. С какой это стати наши кандидаты считают, что они умнее нас? Это отход от демократических идеалов, знаете ли. Кандидат должен создавать впечатление, что он такой же, как все, просто хочет получить другую работу. В этой стране еще никому не удавалось войти в Белый Дом благодаря высказанным идеям. Нет, к победе кандидата приводит образ, который ему удалось создать у избирателя, а отнюдь не истинные мысли.

– А как насчет розданных школьникам монет? Это сработала на нужный образ?

– Несомненно.

– Правда?

– Готов поспорить. Как только психоаналитик набрасывается с телеэкрана на вашего кандидата, его рейтинг подскакивает минимум на три процента. Психоаналитики копаются в головах, знаете ли. Этого никто не любит.

– Вы даже подняли мне настроение.

– Такую цель я перед собой не ставил. И звоню по другому поводу. Но уж раз мы говорим, мой вам совет: если почувствуете, что Кэкстон собирается сказать что-то глубокомысленное, заткните ему рот перчаткой.

– Обязательно им воспользуюсь. А зачем вы звоните?

– Чтобы сказать, как я люблю Кэкстона Уилера. И объяснить мотивы моих недавних поступков.

– А что вы такого сделали?

– Лишился работы, знаете ли. А может, поставил крест и на всей карьере. Принес себя в жертву на алтарь Афины. Богини войны, так?

– О, да, здоровая такая деваха, со сковородкой в руке. Великолепная статуя. В детстве видел ее десятки раз. Губернатор сказал мне...

– То, что сказал он, не имеет значения. Слушайте сюда. Я работал на Кэкстона двадцать три года. Все это время был его глазами и ушами, ногами и ртом. Все двадцать три года, днем и ночью, включая выходные.

– Я знаю.

– Я хочу, чтобы вы поняли, как я люблю этого человека. Я восхищаюсь им и люблю и сейчас. Я знаю о нем больше, чем его жена, сын, кто угодно. Он – отличный парень. Ради него я готов на все, даже пожертвовать собой, что я и сделал.

Флетч ждал. Некролог человеческих отношений обычно не нуждается в комментариях слушателя.

– Кэкстон должен стать президентом Соединенных Штатов, – продолжил Джеймс. – Я верю в это всем сердцем. Но его слабое место, если вы это еще не распознали, Дорис Уилер. Ужасная женщина. Ужасная. На людей она смотрит, как крокодил. Если что-то рядом движется, она бросается, стараясь укусить как можно больнее. А Кэкстона она кусает уже добрых тридцать лет.

– Джеймс, муж и жена... какое нам до этого дело?

– Никакого, если только один из них не баллотируется в президенты. Вот тут их отношения затрагивают и нас. Вы слышали, как она разговаривает с добровольцем? С пилотом зафрахтованного самолета? С репортером, сыном, самим Кэкстоном?

Флетч промолчал.

– Иначе, как сукой ее не назовешь. Дорис Уилер – всем сукам сука. Иногда мне казалось, что она просто выжила из ума. Если кто может подвести Кэкстона, так это его жена, а он не хочет этого признавать.

– Должно быть...

– Не хочет признавать, – повторил Джеймс. – Всегда покрывает ее. Тысячу раз я просил его приструнить эту суку. Даже развестись, избавиться от нее. Он меня не слушал. И она становится все хуже, по мере того, как нарастает напряжение кампании. Я больше не мог выводить ее из-под удара, просто не мог, Ай-эм. Вы меня понимаете?

– Да.

– Пошли разговоры, что она помыкает губернатором, его командой, всеми. Или все делается, как она, хочет, или жди скандала. Это, мол, ее кампания. Ею руководит она. И остальным лучше пристроиться ей в затылок, или жизни не будет.

– Тот визит в ожоговый центр...

– Один из подобных случаев. Она знала, что делает. Уолш просил ее поехать к детям. Ее личный секретарь, Салли, просила о том же. Барри и Уилли договорились с подругами, что она поиграет с ними в другое время. А она взяла и поехала играть.

– Почему?

– Да потому, что она уверена, что умнее всех.

– Да, но почему? Поступок-то глупый, учитывая обстоятельства...

– Во-первых, она не сомневается, что ей все сойдет с рук. Что бы не случилось, вина ляжет на кого-то еще. Во-вторых, тщеславие. Плохо ли заявиться к подругам и поиграть с ними в теннис в ранге жены кандидата в президенты?

– Я обычно просто играю в теннис.

– Слушайте дальше.

– Подождите. Разве она не собирала пожертвования, играя в теннис? Кампания нуждается в средствах.

– Я же сказал: мы договорились, что она поиграет в теннис двумя днями позже. Она даже не отменила визит в ожоговый центр. Села в машину и уехала к подругам. Представляете себе? Медицинские сестры выкатили детей на креслах в большой зал. Собрались фотографы, репортеры. А эта сука не явилась. Какую боль причинила она детям? Зато наигралась в теннис.

– Но почему губернатор обвинил во всем вас?

– Он не может обвинить жену. Он никогда ее не винит. Раньше я всегда выкручивался. Договаривался с фотографами, репортерами. «Если вы об этом не напишете, я не останусь в долгу. Организую вам эксклюзивное интервью или устрою так, чтобы вы сфотографировали губернатора в душе, голым и с сигарой. Такое тянет на Пулицеровскую премию, знаете ли». На этот раз я не смог, Ай-эм. Не смог.

– Но...

– Мое терпение лопнуло. Губернатор все эти годы не слушал меня. Ситуация осложнилась до предела. Дорис Уилер перешла все границы. Его шансы стать президентом росли день ото дня, а она грозила все погубить. А потому я рассказал репортерам все, как есть. Я надеялся, что Кэкстон увидит, как воспринимает подобные выходки пресса, и приструнит эту суку.

– А он сможет?

– Должен. Потому что мужа сумасшедшей никогда не изберут президентом Соединенных Штатов.

– Они прошли вместе долгий путь, Джеймс.

– Тем стремительней будет падение.

– Если она такая мегера, почему он живет с ней? Развод придумали не вчера.

– Если хотите, я назову вам три причины, по которым он не разводится с ней.

– Разумеется, хочу.

– Во-первых, избиратели не одобряют развода. Хотя и простили его президенту Рональду Рейгану. Общее мнение таково – если мужчина не может навести порядок в доме, можно ли ожидать, что он справится с целой страной?

– Это одна причина.

– Во-вторых, у нее есть деньги. И много. Ее папочка преуспел в нефтяном бизнесе. Жизнь у политика рискованная, требующая больших расходов. А нефть, как известно, отличная смазка.

– Это вторая.

– В-третьих, я полагаю, что Кэкстон любит эту суку. Можете вы в это поверить? Не спрашивайте меня, как и почему. По мне, лучше любить змею. Но в жизни увидишь всякое. Есть у меня знакомые, которые слова сказать не могут без дозволения жены. И все они в один голос твердят: «Что бы я делал без моего солнышка?» Любовь, Ай-эм, слепа, как Фемида. Возможно, вы это заметили.

– И также переменчива.

– Господи, как я рад, что моя жена сбежала пятнадцать лет тому назад с психоаналитиком. Вот уж кому следовало навести порядок в голове.

– Возможно и так. Но что делать мне?

– Нести свой крест, что же еще. Я лишь хотел, чтобы вы знали, благодаря кому я ушел от Кэкстона.

– Его жене.

– Я его люблю. Восхищаюсь им. Я хочу видеть его президентом Соединенных Штатов. Ради этого я отдал бы все. Все, что угодно. Так что, если возникнет необходимость, звоните в любое время.

– Ловлю вас на слове.

– Они вышвырнули меня, но это неважно. Для Кэкстона я готов на все.

Флетч скоро понял, что достаточно опустить трубку на рычаг, чтобы телефон зазвонил вновь.

И едва он переговорил с выпускающим редактором «Ньюсуика», как в трубке раздался голос. его давнего армейского приятеля Олстона Чамберса.

– Рад тебя слышать, – выразил свои чувства Флетч.

– Что происходит, Флетч?

– Если бы я знал.

– Только что услышал по радио, что ты стал пресс-секретарем Кэкстона Уилсра, баллотирующегося в президенты. Твою физиономию показали по телевидению.

– Да, теперь я пресс-секретарь.

– Почему ты это сделал? Что-то на тебя непохоже.

– Уолш позвонил позавчера вечером. Сказал, что отчаянно нуждается в помощи. Убедил меня, что так оно и есть.

– Это же надо, президентская кампания! И на что это похоже, Флетч?

– Ирреальный мир, Олстон. Абсолютно ирреальный.

– Я тебе верил. По телевизору тебя показали в костюме и при галстуке.

– Олстон, прибавь еще пару убийств.

– Что значит, убийств? Настоящих убийств?

– Двух женщин забили до смерти. Одну задушили. Они не участвовали в предвыборной кампании, но я чувствую, что кто-то из команды кандидата, добровольцев или сопровождающих лиц имеет самое непосредственное отношение к этим убийствам.

– Ты шутишь.

– К сожалению, нет.

– Кэкстон Уилер – Джек Потрошитель. С твоей легкой руки термин «президентский убийца» приобретает новое значение.

– Это не смешно.

– В новостях об этом ничего не говорилось.

– Мы стараемся не афишировать эти сведения. По крайней мере, все убеждают меня, что не стоит бросать прессе такой кусок.

– Я достаточно долго знаком с тобой, Флетч. Что-либо скрывать – не твое амплуа. Особенно, если речь идет об убийстве.

– Ты не представляешь себе, Олстон, что тут творится. Словно мчится скорый поезд, люди вываливаются из вагонов, но никому и в голову не приходит дернуть за стоп-кран.

– Ты прав. Такое мне недоступно.

– Я и говорю, ирреальный мир. Слишком много власти. Престижа. Все меняется с калейдоскопической быстротой. Копы и те зачарованы кандидатом и его командой.

– Да, но убийство – это убийство.

– Слушай, Олстон, вчера вечером женщину сбросили с крыши мотеля, аккурат над спальней кандидата. Через полчаса в мотель заявляется мэр и говорит одному из руководителей избирательной кампании: «Послушайте, если мои полицейские будут беспокоить вас, гоните их прочь». А пресса услышала от него следующее: «Пожалуйста, не марайте грязью образ моего города. Не раздувайте в национальную сенсацию обычный несчастный случай, который мог бы произойти в любом другом маленьком городе».

– А Уилер? Что говорит об этом кандидат?

– Пожимает плечами. «Полицейские сирены сопровождают меня всю жизнь».

– А Уолш?

– »Местная проблема. Мы же завтра отбываем».

– Увозя с собой убийцу. Таково твое мнение?

– Я пытался убедить губернатора начать расследование. Но он убежден, что такое расследование поставит крест на его избирательной кампании, лишит его шанса стать президентом.

– Поэтому старина Флетч, мастер журналистского расследования, пусть и отошедший от дел, решил сам разобраться, что к чему.

– У меня связаны руки. Я не могу задавать вопросы. После первого же меня отправят домой.

– Но ты пытаешься, так?

– Да, обходными путями. Я же здесь никого не знаю, за исключением нескольких человек. Уолта, Фредерики Эрбатнот, Роя Филби...

– Тебе бы поспешить. Два убийства кряду обычно означают и третье, и четвертое...

– Я стараюсь изо всех сил, господин прокурор. Ощущение такое, будто я гашу пожар в цирке, знаешь ли. Потому что никто не хочет признать, что цирк горит.

– Я позвонил тебе лишь для того, чтобы поздравить с новой работой. И спросить: «Как случилось, что босоногий репортер[140] превратился в добропорядочного гражданина?»

– Мне нравится Кэкстон Уилер. И я хочу решить этот ребус.

– А почему он вообще включился в президентскую гонку. Будь у меня деньги его жены, я бы просто купил себе целую страну.

– Изнутри кампания выглядит иначе, чем снаружи. Снаружи вежливые ответы, улыбки, вселенское согласие. Изнутри – напряжение, споры...

– И убийства?

– В данном случае, да.

– А почему бы тебе при случае не спросить Уолша, почему он так внезапно покинул нас? Меня это интересует до сих пор.

– О чем ты?

– Разве ты не помнишь? Проведя три дня на деревьях, мы вернулись в базовый лагерь. И не прошло и недели, как лейтенант Уилер отбыл в Штаты.

– Его же перевели.

– Я знаю. Но как и почему?

– Как? Его папаша использовал политические связи. Почему? Потому что его папаша мог их использовать. Я вообще не пойму, как Уолш угодил на передовую. Его отец был конгрессменом.

– Мы так и не узнали, что послужило причиной перевода.

– Он свое отвоевал.

– Мы тоже.

– Олстон, в тот момент любой из нас постарался бы выбраться оттуда. Если б была такая возможность. У нас с тобой ее не было. Наших отцов в Конгресс не избрали.

– И богатых жен у нас нет.

– И потому расскажи о себе. Как тебе нравится должность генерального прокурора?

– Флетч, в Калифорнии мы все прокуроры. И я еще не генеральный.

– В последнее время кого-нибудь засадил за решетку?

– Двоих, вчера. Ордеров на твой арест более не выдано. Я проверяю каждое утро.

– Давненько не заглядывал в Калифорнию.

– Если ты намерен остаться добропорядочным гражданином, Флетч, приезжай. Калифорнии нужны люди, которые носят костюмы.

Древний старик из бюро обслуживания извинился за задержку с заказом, пояснив, что в отеле полно репортеров, освещающих кампанию «этого Кэкстона Уилера. Разумеется, хотелось бы, чтобы его избрали. У меня кузена зовут Кэкстон».

– Эй, Фредди, – он набрал номер еще до того, как за посыльным закрылась дверь.

– Кто говорит?

– Черт побери, Фредди.

– Привет, Черт Побери.

– Я звоню, чтобы сказать, что ваш сэндвич принесли.

– Зачем?

– Чтобы его съели.

– Вот и съешьте его.

– Черт побери, Фредди, вы всегда были такой милой, проявляли такой интерес.

– К сэндвичу?

– Ко мне! Я не сэндвич! Что произошло?

– Вы поступили на работу.

– Вам не нравится моя работа? Или я?

– Флетчер, что бы вы подумали о журналистке, которая очень уж сближается с пресс-секретарем кандидата в президенты, чью предвыборную кампанию она освещает?

– Ах, вот оно что.

– Какого вы были бы о ней мнения?

– Не слишком высокого.

– То-то и оно.

– Но на вершине очень уж одиноко.

– Вот видите, мы уже нащупали точки соприкосновения.

– Я увольняюсь! Немедленно! Я как раз искал предлог.

– И какой же предлог вы нашли?

– Перевод еды, естественно. Нельзя же выбрасывать такой хороший сэндвич. Подумайте о голодающих детях с Беверли-Хиллз, которым нечего есть, кроме сладких овсяных хлопьев.

– Спокойной ночи, Флетч. Приятных сновидений.

– Ах ты...

Флетч съел один сэндвич, потом второй, выпил бутылку молока.

Телефон звонил не переставая. Речь губернатора Кэкстона Уилера в Уинслоу заинтересовала журналистов со всего мира. Пережевывая ветчину, куриное мясо, хлеб, томатный соус, майонез и салат, Флетч втолковывал им, что никакого подтекста в речи нет, губернатор хотел сказать именно то, что они слышали.

Телефон звонил, когда Флетч принимал душ, когда надевал ботинки, рубашку, пиджак. Звонил, и когда Флетч вышел в коридор, закрыв за собой дверь номера.

Глава 19

– Конечно, это не мое дело, но...

– Вы правы, – оборвал его Билл Дикманн. Сидя за стойкой, он не отрывал глаз от кружки с пивом.

– А может, я смогу чем-либо помочь, – бармен принес пиво и Флетчу. – То, что произошло с вами в автобусе, повторяется часто?

– Вас это не касается.

– Вы обращались к врачу?

– Не ваше дело.

– Согласен, – не стал спорить Флетч. – Дайте мне знать, если вам понадобится помощь, – он оглядел бар. И бары похожи друг на друга, как две капли воды. Те же пьющие в одиночку бизнесмены, те же говорливые шоферы-дальнобойщики, да несколько горожан, невесть зачем забредших в мотель. – А где все? – знакомые лица в баре он мог пересчитать по пальцам одной руки.

– Наверное, сидят по номерам, – предположил Билл. – Бетси в клубе «4 Эйч», собачонкой бегает за Уолшем. Солов наверняка смотрит кабельное телевидение.

– Он когда-нибудь снимает свою шубу? – спросил Флетч.

– Нет, нет. Он в ней родился. Можно сказать, рос в ней. И каждый раз, когда «Правда» посылает его за границу, редактор лишь перешивает пуговицы.

– Шубка-то становится ему маловата. Наверное, пора редактору браться за иголку.

Подошел доктор Том. Поставил черный саквояж на стойку рядом с локтем Флетча.

– А вот и доктор, – Флетч широко улыбнулся.

– Лучшее предпостельное обслуживание. Если у вас нет температуры, когда появляется доктор Том, она обязательно будет к его уходу. Полезно для бизнеса, не так ли, доктор Том?

– Журналисты, – вздохнул доктор Том. – Если хоть один журналист скажет обо мне доброе слово, я готов принять двойную дозу слабительного.

– Похоже, вы ее уже приняли, – ввернул Билл Дикманн.

– Все журналисты рождаются с хроническим поносом. Это медицинский факт, – доверительно сообщил доктор Том Флетчу. – Двойное шотландское, без льда, – последнее предназначалось бармену.

– Я тоже журналист, – заметил Флетч.

– Насколько мне известно, вы сменили профессию до того, как пришли сюда.

– Мистер Флетчер? – справа от него возникла женщина.

– Да? – Флетч повернулся к ней.

– Вы – мистер Флетчер?

– Да. Но вы можете называть меня мистер Джонс.

– Я – Джуди Надич. Из «Фармингдейл вьюз».

– Вы пишете отличные статьи, – Флетч рассмеялся. – Я в этом уверен. Заулыбалась и Джуди.

– Вам понравился мой последний материал? О том, как чинить треснувшие чашки?

– Отличная работа. Прочитал несколько раз.

– Я знала, что эта заметка привлечет внимание.

– Естественно. У кого нет дома треснувших чашек.

– Вы знаете, я хотела взять интервью у Дорис Уилер.

– Полагаю, с этим вам нужно обратиться к мисс Салливан.

– Я обращалась и получила отказ.

– Почему?

– Она говорит, что день миссис Уилер расписан по минутам, и выкроить даже полчаса для интервью невозможно. То есть дала понять, что читатели «Фармингдейл вьюз» не стоят и получаса времени миссис Уилер. Она, разумеется, права. Но для меня это интервью очень нужно.

– Конечно, – Флетч отметил, что Джуди очень мила. Несмотря на забранные в пучок каштановые волосы, толстый свитер, юбку из грубого материала, плотные колготки и туфли на каучуковой подошве. – Так что вы хотите от меня?

– Организуйте мне интервью с миссис Уилер. В обмен возьмите мое тело.

– Чистый бартер. Око за зуб.

– Примерно так.

– Я еще не встречался с мисс Салливан. Никогда не видел ее.

– Попытаться-то вы можете.

– Вы хотите, чтобы я ей позвонил?

– Пожалуйста. Она в номере 940.

– Вас устроит сопровождение?

– Что-что?

– Вы будете сопровождать миссис Уилер час или два, понимаете? Находиться рядом с ней. Вы не будете брать у нее интервью. Но сможете написать о том, что она делала и говорила другим людям. «Час в жизни Дорис Уилер». Если постараться, получится хорошее чтиво.

– Конечно. Я согласна.

– Отлично. Я позвоню мисс Салливан. Постерегите мое пиво.

Под ухом бубнил доктор Том:

– ...журналисты – единственная категория людей, которые просят не оставлять своих останков науке. Экспериментально установлено, что сердца у журналистов очень маленькие и пересаживать их можно только мышкам-полевкам.

– Не позволяйте им сойтись в рукопашной, хорошо? – попросил Флетч Джуди.

– Не беспокойтесь, – она забралась на стул Флетча. – Готова поспорить, уважаемые господа, что вы не знаете, как починить треснувшую чашку...

– Мисс Салливан? Это Флетчер.

– Что вам нужно? – голос удивительно низкий, чуть ли не бас.

– Добрый вечер. Мы еще не встречались.

– Вот и хорошо. Пусть так будет и дальше.

– Как? – деланно изумился Флетч. – А командная солидарность? Или мы гребем в разные стороны?

– Ближе к делу.

– Даже сотрудничества не получится?

– Получится. Но вы оставайтесь по вашу сторону забора, а я – по свою. Идет?

– Не идет. Ко мне обратилась юная дама, репортер из «Фармингдейл вьюз». Завтрашнее утро она проведет с миссис Уилер. Рядом, не более того.

– Только через мой труп.

– Это можно устроить.

– Кому нужна эта бестолковая провинциалка? И кто вы такой, чтобы планировать контакты Дорис?

– На завтра я выписываю ей журналистский пропуск. На сопровождение Дорис Уилер. Плюс фотографии. Если вам это не нравится, засуньте его себе в нос.

– Идите к черту, Флетчер.

– Едва ли я составлю вам компанию в аду, дорогая.

Доктор Том и Билл Дикманн ушли из бара. Джуди Надич дожидалась его над пустой кружкой из-под пива.

– Что случилось с моим пивом? – полюбопытствовал Флетч.

– Я его выпила.

– Пиво хорошее?

– Нет.

Он протянул ей журналистский пропуск, который заполнил и подписал, поднявшись в свой номер.

– Держите. Завтрашнее утро вы проведете, сопровождая миссис Уилер. Только не путайтесь у нее под ногами.

– Благодарю, – Джуди с сомнением смотрела на квадрат плотной бумаги. – Мисс Салливан не возражала?

– А с чего ей возражать? Миссис Уилер только порадует ваше присутствие.

Шустрик Грасселли поднялся из-за столика в дальнем углу и подошел к Флетчу.

– Когда мне отдать вам свое тело? – спросила Джуди. – Сейчас?

– В каком мы городе?

– В Фармингдейле, где же еще.

– Когда я окажусь здесь в следующий раз.

– Вы меня отвергаете?

– Нет, нет. Просто я не верю в предоплату.

– Мистер Флетчер, могу я угостить вас пивом? – подал голос Шустрик.

– Конечно. Надеюсь, следующая кружка будет лучше предыдущей. Джуди не понравилось пиво, которое принесли мне в прошлый раз.

– Почему вас зовут Шустрик?

Шустрик Грасселли и Флетч взяли по кружке пива и проследовали к столику Шустрика в дальнем конце бара. Джуди Надич, подхватив свою объемистую сумку, упорхнула, чтобы подготовиться к завтрашней встрече с Дорис Уилер.

– Так меня прозвали еще на ринге.

– За быстрый удар?

– Не уверен. Репортеры всегда подкалывали меня. Их интересуют только сведения об Уилерах. Но я им ничего не говорю, перевожу разговор на далекое прошлое.

– А о чем они вас спрашивают?

– Сами знаете, о жизни губернатора, – Шустрик посмотрел Флетчу в глаза. – Его исчезновениях.

Флетч понял, что от него ждут очевидного вопроса.

– Он исчезает? Что значит, исчезает?

– Его поездки на рыбалку. Так их иногда называли. Но ловить рыбу он не умеет. Тогда стали говорить, что он ездит на охоту. Но губернатор не смог бы подстрелить и кролика, даже если бы умирал с голода. Вы понимаете, – Шустрик улыбнулся. – Поездки губернатора с проститутками. Оргии, которые он устраивает по уик-эндам. Пьяные загулы. В тайных притонах.

По спине Флетча пробежал холодок.

– О чем вы говорите?

– Все это знают, – Шустрик продолжал улыбаться. – Вся пресса. Его запои. Контакты с мафией. Женщин, которые та поставляет ему по первому требованию. Он исчезает на несколько дней кряду. Это всем известно. Я езжу с ним.

– Губернатор не может просто исчезнуть.

– Он может. И на посту губернатора. И в бытность конгрессменом. Всегда исчезал. На несколько дней.

– Чепуха. Не может губернатор исчезнуть. Держать его под наблюдением – сущий пустяк.

– Просто невозможно. Он об этом заботится. Я – тоже. Суть в том, что никто не знает, когда это случится. Ночью, в два или три часа утра, он звонит мне в мою комнатку над гаражом и говорит: «Пора, Шустрик». Я отвечаю: «Да, сэр», – и подгоняю машину к черному ходу, где он меня уже ждет. Однажды он ушел с совещания попечителей университета, вроде бы в туалет. А сам сел в машину и сказал мне: «Пора, Шустрик». Я всегда знаю, что это значит.

– И пресса знает?

– Это великая неопубликованная сенсация. Они не решаются написать хоть строчку, потому что не знают, о чем писать. Доказательств ни у кого нет. Никому не известно, куда он ездит, и что там делает. Знаю только я, – Шустрик отпил пива.

– А мне дозволительно спросить?

– У губернатора была подруга, еще до того, как он женился. Барбара... фамилии не помню. Модельер, то ли по шляпам, то ли по одежде. Тот коттедж она получила в наследство. От отца. Когда-то давно они ездили туда вместе, молодыми, он еще учился на юридическом факультете. Она умерла. Коттедж оставила ему. Они знали, что она должна умереть. Рак. О том, что коттедж принадлежит ему, никому не известно. Самый большой его секрет.

– Значит, исчезая, он объявляется в коттедже? Один?

– С ним еду я. Я знаю все дороги, даже проселочные. Ведущие на север, юг, запад, восток. Я могу проехать по ним с завязанными глазами. И еще никому не удавалось проследить за мной.

– Вы говорите о коттедже, построенном лет тридцать тому назад.

– Раньше. Гораздо раньше. Дом гниет. Разваливается. По комнатам гуляет ветер. Там холодно, сыро. Я стараюсь хоть как-то подновить его. Он ничего не замечает. Крыша течет. Камин коптит. Трубы проржавели. Воду я ношу ведрами с озера. Дом не ремонтировали уже добрых тридцать лет. Что я могу сделать один? Ничего не умею. Вырос-то в городе.

Флетч молча смотрел на шофера-телохранителя губернатора. Шустрик наклонился вперед.

– И вы знаете, что он делает в коттедже? Никаких шлюх, никакой выпивки. Не говоря уж о гангстерах. Только я. И фотография этой девушки, Барбары, на комоде в спальне.

– Она красивая?

– Ничего особенного. Милая. С приятной улыбкой.

– И чем он занимается?

– Ложится в постель. Спит. Спит и спит. Забирается в постель, едва войдя в дом. Кровать там большая, мягкая, но белье отсыревает. Он этого не замечает. Он спит пятнадцать-шестнадцать часов. Когда просыпается, я приношу ему еду. Бифштекс и яичницу. Всегда бифштекс и яичницу. Там есть телефон, по-прежнему записанный на фамилию Барбары, хотя она тридцать лет, как умерла. Телефонной компании-то все равно. Лишь бы оплачивались счета. Он звонит своей секретарше, вице-губернатору, жене, Уолшу. Решает какие-то вопросы. Затем вновь засыпает. Не ходит гулять. Не тратит энергию. Он – как медведь. Впадает в спячку на несколько дней. За те годы, что я провел с ним, он ни разу не спустился к озеру. Вне коттеджа его можно увидеть, лишь когда он выходит из машины или садится в нее, а приезжаем и уезжаем мы обычно в темноте. Думаю, он даже не представляет себе, что это за лачуга.

– Шустрик, он принимает таблетки, чтобы так долго спать?

– Нет. Бифштекс и яичница. Вода из озера. В коттедже я не видел даже аспирина. Он просто спит. Сначала шестнадцать, пятнадцать часов. Потом восемь. Затем двенадцать. Там есть старые книжки. Эллери Куин. Ван Дайн. Иногда он читает, в постели. Но до конца обычно не дочитывает.

– И даже его жена не знает об этом коттедже?

– Никто не знает.

– Но он же говорит, где находится, когда звонит им?

– Не говорит. Он это делает с давних пор. Я знаю, что они думают. Что он с какой-то женщиной. В некотором роде так оно и есть. Те, кто интересуется местопребыванием губернатора, получают стандартный ответ. Он в отъезде. По личным делам. Большинство журналистов отдало бы руку, чтобы узнать, где находится губернатор. Чего мне только за это не предлагали.

– Это уж точно.

– А пока они ничего не знают, им не о чем и писать, так?

– Так. Джеймс знает об этих поездках?

– Нет. Иной раз он закатывал такие скандалы. Орал на губернатора. Он полагал, что отлучки эти потенциально опасны. «Когда-нибудь тебя поймают, Кэкстон, – говорил он, – и обольют грязью так, что отмыться уже не удастся».

– И что отвечал на это губернатор?

– Ничего. Джеймсу, кстати, ума хватает. Чего он только не делал, чтобы узнать у меня, куда же ездит губернатор. Мне известно немногое, мистер Флетчер, но то, что знаю, я держу при себе.

– Шустрик, а с чего такая секретность? Сон – совершенно безобидное занятие...

– Не знаю. Может, эти поездки показывают, что он всего лишь человек? Что запасы его энергии не безграничны. Что ему нужен сон. Может, он этого стыдится. Может, причиной всему та женщина. Хотя она давно умерла.

– А может, губернатора влечет все необычное?

– Он ездит туда с давних пор. Ездил до того, как мы познакомились. Может, так и рождаются секреты? Сначала ты ничего не говоришь, а потом выясняется, что ты не можешь ничего сказать. Или старику нравится дурить всем голову. Пусть все думают, что он пьянствует с бабами, когда на самом деле он спит в мягкой постели у озера. Спит, как младенец. Перечитывает одни и те же книги, никогда не доходя до последней страницы.

– И что потом?

– Через три, четыре, иногда пять дней, он встает, одевается, говорит: «Пора домой, Шустрик». Мы садимся в машину и возвращаемся в особняк.

Он никогда не говорит, где был.

Говорит, что уезжал. Только однажды произошло ЧП. Кажется, надо было за что-то голосовать. Наверное, его расчеты не оправдались, какие-то события накатились быстрее, чем он предполагал. И нам пришлось вернуться раньше обычного.

– Часто он уезжает?

– Три, четыре раза в год.

– Вам такая поездка – зеленая тоска.

– О, нет. Мне нравится смотреть на озеро. Я держу там свитера, толстую куртку. Там так тихо. Я беседую с птичками. Чирикаю в ответ. Знаете, если захотеть, с птицами можно разговаривать. Хотя бы пытаться. И мне нравиться помогать бурундукам.

Флетч вскинул глаза на здоровяка-экс-боксера.

– И как же вы помогаете бурундукам?

– Коттедж разваливается на глазах. Бурундуки роют норы под фундаментом. А камни из фундамента вываливаются, блокируя выходы из нор. Я убираю камни. Собираю орехи и кладу их у нор. Мне искать орехи проще, чем им. Я могу принести больше орехов, – говорил Шустрик совершенно искренне.

– Это понятно. Но благодарят ли они вас?

– Думаю, что да. Во всяком случае, орехи они утаскивают. Да и почему мне им не помочь? Я их сильнее.

– Конечно.

– Больше там делать особенно нечего.

– Не понимаю, как ему это сходило с рук столько лет. Как ему удавалось ничего не объяснять ни Дорис, ни Уолшу.

– А что тут удивительно? Ему же во всем сопутствует успех. Он уже кандидат в президенты. Чего еще можно желать? Они с этим смирились. Иной раз даже говорят мне, чтобы я присматривал за ним в эти отлучки. Они, конечно, не потеряли надежды узнать, где он скрывается. Но я молчу. Одному Богу известно, что они думают. Конечно, они волнуются. Но мистер Уилер живет, как в стеклянной клетке. Имеет же он право на уединение.

– Получается, полностью он никому не доверяет.

– Он имеет на это право.

– Шустрик, если бы губернатор пьянствовал с бабами, вы бы не возражали?

– Не знаю. Наверное, нет. Зачем? Женщины нравятся мне больше бурундуков.

– Сказали бы вы правду?

Глаза Шустрика сузились.

– Я бы молчал и об этом. Я считаю, что каждый должен стравливать пар, как ему этого хочется. Каждому нужно время, чтобы побыть с собой. Я вот иду в свою комнату над гаражом и делаю все, что мне вздумается. Правда, я никогда не привожу туда женщин. В губернаторский особняк. А в остальном могу делать все, что хочу. А губернатор постоянно в стеклянной клетке. За исключением тех дней у озера. Там он наедине с собой. И не принадлежит никому.

– Шустрик, а наркотики не имеют никакого отношения к этим поездкам?

– Абсолютно никакого. Он даже не пьет кофе. Заявись в коттедж доктор Том с его черным саквояжем, я бы выставил его за порог до того, как он успел бы обозвать меня.

– Однако, быстро.

– Доктор Том – оскорбление рода человеческого.

– А в последнее время он этого не делал? Не исчезал?

– Нет, – Шустрик нахмурился. – После начала избирательной кампании – нет. Последний раз мы уехали туда за день до Рождества. Вернулись перед Новым годом.

– Ясно. Теперь, Шустрик, очевидный вопрос.

Шустрик, однако, как понял Флетч по выражению его лица, понятия не имел, о чем его сейчас спросят.

– Почему вы мне это рассказали?

– Потому что меня попросил губернатор.

– Я так и думал. Ответ тоже очевидный. Но почему. Почему он попросил вас об этом?

Шустрик пожал плечами.

– Не знаю. Но догадываюсь.

– Так о чем вы догадываетесь?

– Он знает, что вы любите доктора Тома с его черным саквояжем не больше моего. Я слышал, Уолш говорил ему об этом.

Флетч покачал головой.

– Получается, я знаю то, чего не знает Уолш. Как такое возможно?

– Видите ли, мистер Флетчер, окружение губернатора не очень-то думает о нем, пока он двигается, ходит, говорит, остается Кэкстоном Уилером, шагает от победы к победе. В том числе, его жена и сын. Они напоминают мне футбольную команду. Работают, как единый, тщательно отлаженный механизм, похлопывают друг друга по плечам и так далее. Если кто-то из них ломает себе спину, вроде Джеймса или того парня, что погиб сегодня, Виктора как его там, они скоренько выясняют, как играть без него. И забывают и думать о нем. Ворота стоят на поле, и цель у них одна – забить в них мяч. Другой цели нет. А губернатор и есть этот мяч. По нему бьют ногами, бросают его на землю, дерутся из-за него. А он остается мячом, – Шустрик покачал головой. – Давно вы в команде губернатора? Уже двадцать четыре часа? И губернатор захотел, чтобы вы узнали о его отлучках. Я понятия не имею, какими таблетками кормит губернатора доктор Том. Но он хочет показать вам, что с ним все в порядке.

– Я не уверен, что вы правы насчет Уолша.

– В том, что губернатор ему безразличен? – Шустрик откинулся на спинку стула. – Нет, конечно. Он отца обожает. Отец для него – чудо из чудес, – Шустрик рассмеялся. – По-моему, губернатор хочет, чтобы сын думал, будто он сжигает лишнюю энергию с женщинами. Готов спорить, Уолш придет в ужас, если узнает, что старик просто спит в старом коттедже. Вы меня понимаете?

– Нагрузки у него большие.

– Да, и старик нашел способ справляться с ними. Представляете, что произойдет, если кто-нибудь напишет, что он уезжает отсыпаться? О Боже, да его карьера будет загублена. Пусть уж лучше все думают, что он участвует в оргиях, тем более, что доказательств ни у кого нет.

– Ну, ну, – Флетч покачал головой. – Отец говорил мне, что в баре можно узнать много интересного, если внимательно слушать.

Уолш сунул голову в дверь, оглядел зал, но не вошел.

– Губернатор хочет, чтобы я знал, что никакой он не наркоман, а просто соня. Так?

Шустрик пожал плечами.

– Губернатор умный человек. А у меня мозгов нет. И не было. Но я знаю, что все будет хорошо, если я буду во всем слушаться его.

– Что он просил рассказать мне о миссис Уилер?

– Ничего.

Флетч отпил пива.

– А что вы можете сказать мне о миссис Уилер?

– Ничего. Женщина она жесткая, умная. Со стальным характером.

– Умнее губернатора?

– Да.

– Сегодня она орала на губернатора.

– Я не слышал. Был в ванной.

– Вы специально ушли в ванную.

– Да, – признался Шустрик.

– Какой же в этом ум? Она просто сорвалась.

– Миссис Уилер позволяет себе такое не один год. Возможно, сегодня она говорила по делу. Я ее не слышал.

– Вам пришлось приложить немало усилий, чтобы не услышать ее.

– Это моя работа. Она использует свой язык, как хлыст. Сечет Уолша, кричит на губернатора, называет меня гунном.

– Не только язык, Шустрик. Руки тоже.

– Знаете, нельзя стать кандидатом в президенты, просто стоя под дождем. Кто-то должен толкать тебя, и толкать сильно. Видите ли, я знаю главную тайну губернатора – он хороший человек. Если б не она, губернатор впал бы в спячку давным давно. Читал бы детективы. Играл с детьми. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Что в этом плохого?

– Кто-то ведь должен стать президентом Соединенных Штатов? – бесхитростно ответил Шустрик. – Почему не умный, честный, хороший человек, такой, как Кэкстон Уилер?

Глава 20

– Я составил, ксерокопировал и разнес список завтрашних мероприятий, – доложил Флетч. – Передал журналистам три специальных пресс-релиза, подготовленных Нолтингом и Добсоном. Ты их видел. О положении в Центральной Америке, об использовании природных ресурсов резерваций, об экономике России. Я так же подкинул им неплохую тему для статьи.

– Какую же? – спросил Уолш. Они сидели в его номере на двенадцатом этаже, за маленьким столиком у торшера.

– Рассказал им, как твой папаша давал тебе карманные деньги. Они исчезали из его рук, а потом ты находил их в кармане, башмаке или ушной раковине. Нормально?

– Нормально, – кивнул Уолш.

– Я хотел как-то сгладить инцидент в школе. Подкинул журналистам идею, что к тем детям губернатор относился точно так же, как и к собственному сыну.

– Понятно, – в голосе Уолша звучали нотки нетерпения.

– Помог местной журналистке получить разрешение провести утро с твоей матерью.

– Через Салли? – уточнил Уолш.

– Совершенно верно.

– Ты столкнулся с ней впервые?

– Да.

– Вот уж сука, так сука.

– Полностью с тобой согласен.

– Флетч, я думаю, завтра тебе тоже надо провести какое-то время с матерью. Познакомиться с ней поближе. Понять, что она за человек.

– Конечно, надо.

– Я это устрою.

– У меня постоянно звонит телефон, Уолш. Весь мир желает знать, кто нацелил губернатора на «Новую реальность».

– И что ты им отвечаешь?

– Я говорю каждому, что речь в Уинслоу – плод многолетних раздумий кандидата.

– Это так? – резко спросил Уолш.

– Уолш...

– Так кто все-таки натолкнул его на эту мысль, Флетч?

– Я что-то сказал. Он спросил. Возможно, мои слова оказались той затравкой, на которой выкристаллизовалась речь. Утром, в автобусе. Твой отец поинтересовался моим мнением. Кандидат в президенты. Такое в моей жизни случилось впервые.

– Тебе это польстило.

– Естественно. Разумеется, у меня не было времени продумать идею до конца.

– Ты не спичрайтер[141].

– А что я мог сделать?

– Спичрайтеры несут ответственность за каждое слово, что слетает с языка кандидата.

– Тем не менее, Уолш, не прошло и двух часов после нашего разговора, как твой папаша выступил в Уинслоу с блестящей речью, развив одну-две высказанных мною идей...

– Он злился на эту бабку из Конгресса. Злился на прессу, выставившую его чуть ли не растлителем малолетних. Вот он и нанес ответный удар. Мы... наверное, я слишком уж надавил на него, требуя от него чего-то существенного, лишь бы попасть в вечерние выпуски новостей.

– А я полагаю, что речь удалась.

– Еще бы. Ты же попал в творцы истории. На вопрос: «Почему Кэкстон Уилер не стал президентом Соединенных Штатов?», – твои правнуки смогут прочитать в книжке следующий ответ: «Потому что в Уинслоу, в снегопад, выступил с неудачной речью, критикуя христианство и демократию».

– Слушай, Уолш, может, я это делаю подсознательно, как только оказываюсь рядом с начальством? Любым начальством. Сразу начинаю закладывать мины. Твой отец – единственный начальник, который мне понравился. Я бы не хотел ставить под угрозу его карьеру.

– Эдипов комплекс. Ты об этом?

– Возможно. Я по натуре бунтарь. Никогда не ладил с начальством. Ты это знаешь не хуже меня. Ты помнишь холм 1918. А я помню, что щедро снабдил весь взвод марихуаной, дабы, накурившись, мы не смогли участвовать в более ранней операции. Я знал, что нас отправляют на смерть.

– Ты был прав.

– А тебя чуть не отдали под трибунал.

– Взвод все равно расчехвостили.

– Слушай, Уолш, я репортер. А не пай-мальчик. И мне чертовски противно говорить этим журналистам, что мне нравятся их статьи, когда они двух слов связать не могут.

Уолш вглядывался в темноту, окружающую пятно света вокруг торшера.

– Может, мне собрать вещи и ускакать вечерней лошадью?

– А зачем ты привел ко мне Бетси Гинзберг?

– Чтобы вы поздоровались.

Уолш покачал головой.

– Вот что еще, Уолш, – продолжил Флетч. – Дама, с которой я познакомился задолго до этой предвыборной кампании, сегодня отказалась поужинать со мной из-за моей работы. Из-за того, что я – пресс-секретарь. Как ты борешься с изоляцией, Уолш?

– Флетч, я думаю, что пока о сексе надо забыть.

– Я могу от этого заболеть.

– Болей на здоровье.

– Другая дама предложила мне свое тело в обмен на интервью с твоей матерью.

– Ты согласился?

– Разумеется, нет.

– Видишь? Ты уже болен.

– Может, мне лучше уехать, Уолш?

Уолш уставился на полированную поверхность стола.

– Ты лишь давал отцу монеты. Детей он одаривал сам. Некоторых детей. Ты лишь поделился с ним своими мыслями. А речь произносил не ты.

Флетч потянулся.

– Может, этим мне и нравится твой отец. У него тоже мятежная натура. Он ищет истину. И доносит до людей то, что считает нужным. Кстати, мне позвонил Джеймс. Он в Айове, на похоронах Вика Роббинса.

– Мерзавец. Он поехал туда в надежде, что Аптон возьмет его в свою команду.

– Я тоже подумал об этом.

– Сомнений тут быть не может.

– Он долго говорил со мной. Давал советы. Отвечал на вопросы.

– Небось, сказал, что любит отца больше, чем себя. Готов на все, лишь бы помочь ему. Предложил звонить в любое время. Я прав?

– Абсолютно.

– Плохо ли ему быть в курсе наших дел. Больше не говори с ним.

– Но я думаю, что он сказал правду. Двадцать три года...

– Ничего не значат.

– Возможно, но...

Уолш махнул рукой, отсекая возражения.

– Он стремился опорочить мою мать. Такое не прощается. Нельзя заявлять о верности моему отцу, предвыборной кампании и подкладывать матери такую свинью.

– Он трактует случившееся иначе.

– Тебе хочется, чтобы Джеймс получил прежнюю работу? Твою работу?

– Наверное, это невозможно.

– Невозможно. Этот подонок сам вырыл себе яму. Ошибки бывают и в нашем деле. Ничто человеческое нам не чуждо. Но, если ты пошел войной на жену кандидата, в избирательной кампании тебе места нет.

– Уолш, послушай меня. – Он говорит, что характер твоей матери становится все хуже. Это начинают замечать люди, журналисты...

Уолш покачал головой, показывая, что не согласен с таким выводом:

– Когда одновременно говорят десять человек, кому-то приходится кричать.

– Эта сцена в спальне твоего отца...

– Ерунда, мама просто стравила пар. Слишком уж велико напряжение, – Флетч всматривался в глаза Уолша. – Разве она причинила хоть какой-то урон? Люди узнали, что кандидат смотрит фильмы Арчи Банкера. Это и хорошо. Всем ясно, что ничто человеческое ему не чуждо.

– Не чуждо, Уолш?

– Естественно.

– Но только Шустрик Грасселли знает, насколько не чуждо, так?

Уолш коротко глянул на Флетча.

– Я вижу, репортеры пристали к тебе с вопросами об отлучках отца. Мне следовало предупредить тебя.

– Ты знаешь, куда он ездит, Уолш?

– Конечно. В один уединенный дом. Принадлежащий приятелю. Приезжает туда, ловит рыбу, отдыхает, читает исторические романы. Вырабатывает политическую стратегию.

– Откуда тебе это известно?

– Он сам сказал мне. Номер телефона не дает никому. Звонит нам сам. Регулярно. Мы его не беспокоим. Он не хочет, чтобы репортеры прознали об этом. Я его понимаю.

– Кто этот приятель?

– Его сокурсник по юридическому факультету. Адвокат.

Зазвонил телефон. Уолш схватил трубку.

– Слушаю... Уже иду, – он положил трубку, поднялся. – Мать.

Флетч остался в кресле.

– Когда ты спишь, Уолш? – спросил он.

– Отосплюсь в Белом Доме, – ответил тот.

Глава 21

Флетч вышел из лифта на пятом этаже и зашагал к своему номеру. В коридоре он увидел человека, стоящего спиной к лифту. Правой рукой человек опирался о стену, левой держался за голову.

Флетч подошел к нему.

– Билл?

Глаза Билла Дикманна застилала пелена. Флетча он не узнавал. Возможно, даже не догадывался, что к нему обращаются.

– Билл...

Колени Дикманна подогнулись. Флетч не успел подхватить его. Все произошло слишком внезапно. Мгновение спустя Билл Дикманн лежал на полу без сознания. С его лица исчезла гримаса боли.

В кармане пиджака Дикманна Флетч нашел ключ от номера 916. Весил Дикманн немало. Но Флетч дотащил его до служебного лифта.

Когда раскрылись двери, перед Флетчем возник Эндрю Эсти: в пальто, со значком «Госпел дейли». В одной руке Эсти держал чемодан, в другой – портативную пишущую машинку.

– Я думал, вы покинули нас, мистер Эсти, – войдя в лифт, Флетч нажал кнопку с цифрой «9».

– Мне приказали вернуться.

Эсти как бы и не замечал Дикманна, навалившегося на спину Флетча.

– Я рад, что вы вернулись.

– Я особой радости не испытываю, – сухо ответил Эсти.

– Но кто-то должен делать эту работу.

– Нужели вы думаете, что мы могли оставить наших читателей в неведении, когда развернута антиамериканская, антихристианская кампания?

Лифт остановился. Двери раскрылись.

– Мы на девятом этаже.

Эсти кивнул.

– Тогда, нам пора, – и, сгибаясь под тяжестью Дикманна, двинулся к номеру 916.

В номере Флетч уложил Дикманна на кровать и взялся за телефонную трубку.

– Что вы делаете? – остановил его голос Дикманна.

Журналист открыл глаза, озираясь по сторонам, не понимая, как оказался на кровати.

– Звоню доктору Тому.

– Как вы оказались в моем номере?

– Вы отключились, Билл. На пятом этаже. Упали в обморок.

– Положите трубку на место.

Телефонистка на коммутаторе еще не ответила Флетчу.

– Может, не стоит?

– Положите трубку.

Флетч подчинился.

– А теперь убирайтесь отсюда.

– Вы могли бы поблагодарить меня, Билл. Все-таки я притащил вас сюда на собственном горбу.

– Благодарю.

– Билл, я вам не жена, босс, брат, друг... и так далее.

– И что?

– Билл, у вас что-то не в порядке с головой. Я уже дважды видел, как вы пытались отвернуть ее. Возможно, завтра вам это удастся.

– Вам до этого нет никакого дела, – Билл сел, опустил ноги на пол, обхватил голову руками.

– Вы мне это уже говорили. Ваше недомогание – не такой уж секрет, Билл. Доктор Том, конечно, не подарок, но он не станет с утра звонить вашему редактору, чтобы доложить о состоянии вашего здоровья. Доктора по-прежнему хранят врачебные тайны, даже доктор Том.

Дикманн вроде бы слушал, а потому Флетч продолжил.

– Представьте себе, что вы сумели отвернуть голову. Подумайте, какое это будет отвратительное зрелище. Вы идете, держите голову в руках на уровне живота. Кровь хлещет из шеи и пачкает костюм. Что будет с дамами? Вы хотите, чтобы такое увидела Фенелла Бейкер? Да у нее со щек облетит вся пудра.

– Уходите, Флетч. Пожалуйста, – Дикманн не отрывал рук от головы. – Беспокойтесь о ком-нибудь еще. Об Айре Лейпине. У него проблемы посерьезней моих.

– А какие у него проблемы?

– Вот у него и спросите.

– Тут вы правы. Но, Билл, вы только что потеряли сознание. Оказавшись не на своем этаже. Вы себя не контролировали, не отдавали отчета, что делаете. Перед тем, как упасть на пол, вы не узнали меня.

– Ладно, ладно. И что мне теперь прикажете делать?

– Обратитесь к врачу. Избирательная кампания не стоит вашей жизни, Билл. Надеюсь, вы это понимаете?

– Я в полном порядке.

– В таком же порядке, как и снеговик четвертого июля.

– Оставьте меня.

– Хорошо. Если вы того желаете, – у двери Флетч обернулся. – Вы уверены, что я ничем не могу вам помочь?

– Можете.

– Чем же?

– Скажите, на того ли я поставил кандидата? Кто выиграет эти чертовы праймери?

– Я не ясновидящий, Билл.

– Тогда пользы от вас для меня ноль.

– Но я могу сказать вам, что это первичные выборы. Не последние. Гонка только началась. Спокойной ночи, Билл.

Глава 22

– Доброе утро. Благодарю, – сказал Флетч в телефонную трубку.

Когда зазвонил телефон, он решил, что телефонистка коммутатора хочет напомнить ему, что уже половина седьмого.

– Вижу, вы уже проснулись, – густой голос кандидата.

Флетч взглянул на часы. Шесть двадцать.

– Доброе утро, – повторил он. Сел. Его плечи, грудь, живот покрывала пленка пота. Батареи жарили, почем зря. А вечером, когда он ложился спать, ему показалось, что в номере холодно. И он даже взял из шкафа лишнее одеяло. Теперь-то одеяла не требовались.

– Вы, должно быть, привыкли подниматься рано.

– Правда?

– У меня сложилось такое впечатление.

– О, да, – не стал спорить Флетч. – Есть у меня такая привычка.

– Голова у вас уже работает?

– Конечно. Загадайте мне загадку. Даже если знаете ответ.

– Послушайте, Флетч, я только что позвонил Ленсингу Сэйеру. Предложил ему поехать со мной в больницу.

– В больницу?

– На утро у меня намечен визит в больницу Фармингдейла.

– Однако. Ну, конечно, сэр.

– Он может взять у меня интервью по пути. Я хочу, чтобы вы поехали с нами. Чтобы не вызывать кривотолков. Не могу же я общаться с прессой через вашу голову.

– Я понимаю.

– Мы отъезжаем в половине девятого. За руль сядет Шустрик.

– Да, сэр.

– Жду вас у входа в отель в половине девятого. Вы не спите?

– Наоборот. Бодр, как снеговик...

– А что вы делали, когда я позвонил? – в голосе губернатора звучал смех.

Флетч провел рукой по груди.

– Потел.

– Молодец, – похвалил губернатор. – Утренняя зарядка – великое дело. Отожмитесь пару раз за меня. У меня сразу прибавится здоровья.

Флетч босиком прошлепал к двери, открыл ее, взял пачку газет, оставленную для него кем-то из добровольцев.

Сверху лежал номер «Ньюсбилл». С заголовком на первой полосе: «СМЕРТЬ УЧАСТВУЕТ В КАМПАНИИ УИЛЕРА».

Флетч просмотрел статью с многочисленными фотографиями, напечатанную на третьей странице.

«Фармингдейл. – Кандидат в президенты и его помощники отказываются отвечать на вопросы, касающиеся двух молодых женщин, убитых в последние семь дней в тех городах, где находилась команда Уилера.

Вторую из них, Элис Элизабет Шилдз, двадцати восьми лет, нашли голой и избитой на тротуаре аккурат под окнами «люкса» на седьмом этаже, в котором останавливался Уилер.

Помощники Уилера не пожелали даже сказать, что ничего не знают ни об этих женщинах, ни об убийствах...»

Написал статью Майкл Джи. Хэнреган.

– Ну, ну, – пробормотал Флетч. – Дамбу прорвало. Теперь кому-то пора браться за швабру.

Глава 23

– Нет, нет, яичницу не буду, – замахал руками Айра Лейпин. Он и Флетч сидели в кафетерии отеля. – Мой доктор предупреждает – холестерина в крови должно быть как можно меньше. И ветчины не надо. Я забыл, какой вред от ветчины. Но что он есть, можете не сомневаться. И, разумеется, никакого кофе, – Лейпин заказал овсянку, гренок без масла и чай. – Чем вот вреден холестерин? Приводит к образованию маленьких бляшек, которые так и норовят оторваться от стенки сосуда и закупорить сердце.

– А я думал он как-то влияет на сосуды головного мозга.

– Этого я не заметил. С головой у меня полный порядок.

Флетч заказал бифштекс, яичницу, апельсиновый сок и кофе.

– Что же творится с нашей молодежью? – пробурчал Лейпин. – Неужели у вас нет денег, чтобы хоть раз сходить к доктору и более не объедаться за завтраком?

– Меня больше волнует рост населения Земли.

– Это предлагаемый вами способ борьбы с перенаселением? Самоубийство за завтраком?

– Не самоубийство, – поправил его Флетч. – Я лишь хочу не задерживаться на этом свете больше отведенного мне срока.

Айра покивал.

– Оригинальная точка зрения.

– Каждый должен о чем-то тревожиться.

– Эти доктора вгонят нас в могилу. Все для нас плохо. Спиртное. Табак. Кофе. Мясо. Даже яйца. Что может быть безвреднее яйца? Это даже не цыпленок.

– Молоко, сыр, шоколад. Вода. Воздух.

– Они хотят, чтобы мы из материнской утробы прямиком отправлялись в могилу. Никаких внешних воздействий. И это называется у них жизнью.

– Тяжелое дело, – Флетч покачал головой. Официантка принесла чай и кофе. – Сомневаюсь, что нам удастся приспособиться.

– Все это я услышал от самого полезного врача, которого только смог найти. Не человек, полутруп. Толстый, как федеральный бюджет. Дымит, как заводская труба. Пьет, словно у него не один рот, а добрая дюжина. Когда он дышит, в груди у него все клокочет. Я-то думал, что он отнесется ко мне с пониманием. Не будет давить. Как бы не так. Я услышал от него старую песню: «Не делайте того, что делаю я. Делайте то, что я вам говорю». Наверное, придется последовать его советам. Он-то уже купил себе землю на кладбище. А ему только тридцать два.

Официантка принесла завтрак.

– Как вам нравится избирательная кампания? – спросил Айра Лейпин пресс-секретаря кандидата.

– Постоянно преподносит сюрпризы.

– Какие же?

– Кэкстон Уилер умнее, чем я думал. Более честный. Более разумный.

– Ранее вы его не знали?

– Нет.

– Были знакомы с его сыном.

– Да.

– Как вы теперь относитесь к прессе? Теперь вы видите нас со стороны.

– Тертые калачи. Без труда могут раздуть из мухи слона. Возьмите, к примеру, вчерашний случай в школе. Фокусы с монетами, которые показывал губернатор. Событие пустяковое, но раструбили на всю страну.

Айра кивнул.

– Я сообщил об этом в редакцию. О значимости, правда, ничего не сказал. Оставил на их усмотрение.

– То есть, редакторов выпускающего номера...

– Такие-то пустячки зачастую и приобретают решающее значение... – Айра посыпал овсянку сахаром, щедро сдобрил сливками. Положил в чашку три ложки сахара, добавил сливок. Густо намазал гренок джемом. Принялся за еду. – Знаете, вы у нас барашек на закланье. Да, да. Вас бросили на съедение волкам. Мне. Нам. Вы удивлены? Ешьте бифштекс. Бифштекс на завтрак. Вы бы вогнали моего доктора в запой. Впрочем, сделать это не так уж и трудно. Он постоянно балансирует на грани. Мы на таком этапе предвыборной кампании, когда на вашем месте им нужен кто-то из молодых. Которому потом можно дать пинка под зад. Сгодился бы и Джеймс, но он подустал. И трюки его мы знали наперечет. Наскучил он нам. Вы молоды, и, судя по разговорам, мыслите неординарно. Так оно и есть. Плюете на докторов, тревожитесь о перенаселении Земли. С вами нам скучать не придется. Говорят, вы дали Солову пузырек с глазными каплями. Это так?

– Нет.

– О вас уже выдумывают истории. Переключают внимание с губернатора. Когда эти бестолковые, отнимающие столько времени и энергии праймери закончатся, из вас сделают козла отпущения. Вам придется отвечать за все ошибки кампании. А потом они пригласят профессионалов. Вы думаете, я не знаю, что говорю? – Флетч слушал и ел, а потому не выразил должного изумления. – Один у них уже наготове. Вы слышали о Грэхеме Кидуэлле? Его уже взяли консультантом по контактам с прессой. Я готов поспорить на оставшийся кусок гренка, что Уилер уже разговаривал с ним этим утром. Может, даже дважды. Кидуэлл, хозяин большого вашингтонского кабинета, совладелец крупной фирмы, специалист в информационных проблемах, можно ли желать лучшего претендента на пост пресс-секретаря президента Соединенных Штатов? Вы думаете, что попадете в Белый Дом? Неужели вы так наивны? Я видел, как это делается. «Президентская кампания – крестовый поход любителей». Где он это взял? Кэкстон Уилер – любитель. Да он такой же любитель, как проститутка в Джорджтауне. А его жена, женщина-дракон. Она может выйти в финал любого соревнования. Даже по кетчу. В ходе первичных выборов, когда приходится колесить по захолустным городкам, налет любительства приносит определенные дивиденды. Приближает кампанию к рядовому избирателю. Создает ощущение народного движения. Привлекает добровольцев, пожертвования. Люди видят поднявшуюся суету, говорят себе: «А я ведь тоже могу помочь», – откладывают лопаты или клюшки для гольфа и идут работать на кандидата. Потом остаются только профессионалы. Поскольку необходим образ компетентности. А сейчас, на проселочных дорогах, вы – главный любитель, – Айра допил чай. – Я вот подумал, что вам следует знать об этом.

– Благодарю, – достаточно бодро ответил Флетч. Возможно, вы правы.

– Не возможно. Наверняка прав. Поначалу избирательной кампании нужны идеализм и молодость. Как только в праймери одержана победа, бразды правления берет цинизм, а идеализму покупают билет домой. Вы не возражаете, что вас используют?

– Используют всех. Все зависит от того, для какой цели.

– Идеализм, – скорчил гримаску Айра Лейпин. – Идеализм едет домой на автобусе, – он вылил в чашку последние капли из чайника. – Меня тошнит.

– Вы неважно выглядите.

– Что мне нужно, так это кофе, – он подал знак официантке. – Наверное, и я должен внести свой вклад в борьбу с перенаселением, – подошла официантка и Айра заказал чашечку кофе. Вновь повернулся к Флетчу. – Вы знаете, мою жену убили.

– Нет. Боже мой. Когда?

– Два года и пять месяцев тому назад. В квартале от нашей квартиры в Вашингтоне. Грабитель ударил ее ножом.

– Прямо в сердце?

– Нет. Но от удара она упала и ударилась головой о каменные ступеньки, у двери дома.

Флетч покачал головой.

– Как можно с этим примириться?

– Нельзя. Можно только об этом не думать. Отложить в памяти и никогда не заглядывать в тот уголок, официантка принесла кофейник, чашку и блюдце. – Спасибо, – поблагодарил ее Айра. – Вы меня убиваете. – Не торопясь, он наполнил чашку. – Я был в Вене с президентом, когда пришла телеграмма. Я смотрел на клочок бумаги и не мог поверить своим глазам. Перечитывал раз за разом, и убеждал себя, что это ложь. Я даже не помню, как добрался до дому. В памяти осталось лишь одно: Марта Нолан из «Бостон глоб» собрал мне чемодан.

– А дети?

– Давно выросли. Убийство потрясло и их. Могли ли они подумать, что на их мать бросятся с ножом?

– А этого человека поймали?

– Кто видел мужчину, убегающего с кошельком? Может, в нем было пятьдесят долларов. Больше вряд ли. Он даже не утащил новую скатерть, которую она купила. Непонятно зачем. Скатерть у нас была.

– Я не знал. Я вам очень сочувствую.

– Дело не в этом, – Айра провел рукой по подбородку. – Но каждый раз, когда я слышу об очередном убийстве, а убивают-то женщин, все всплывает вновь.

– Конечно.

– Послушайте, неужели вы пришли сюда, не зная, что в коридоре убили женщину?

– О чем вы? – удивился Флетч.

– Вы не слышали? Хорошим же вы были репортером. Ночью убили горничную. Задушили.

– В этом отеле?

– Да. Ее нашли повара. В четыре утра. В служебном лифте. Два дня тому назад женщину сбросили с крыши отеля, в котором мы останавливались. Не знаю, что и сказать. Мы продолжаем предвыборную кампанию, словно ничего не происходит... Что с вами? Теперь затошнило вас? Что случилось с вашим загаром? Вы так побледнели. Выпейте-ка кофе.

– Не хочу.

– Выпейте, выпейте. У вас такой вид, будто ваше сердце оторвалось и сейчас выкатится из ваших ботинок.

– Благодарю.

– Пейте, пейте. Я все равно больше не буду. Доктор говорит, что от кофе я начинаю нервничать.

Глава 24

– Вы не заболели, Флетч? – Бетси Гинзберг столкнулась с ним в вестибюле, на выходе из кафетерия.

– Нет.

– Вы такой бледный.

– Увидел карикатуру Пола Цсра, – и действительно, Рой Филби показал ему карикатуру, когда они расплачивались с кассиршей. – Так как вам Уолш? Теперь я понимаю, вы с ним знакомы.

Майкл Дж. Хэнреган прошествовал мимо них в кафетерий. Он то ли улыбнулся Флетчу, то ли скорчил гримасу, подняв руку с тремя растопыренными пальцами. Флетч словно и не заметил его.

– А что вы думаете об Уолше? – задала Бетси встречный вопрос.

– Хладнокровный парень. Уверенный в себе, компетентный. Полностью контролирует ситуацию.

– Ну, не знаю, – повела плечами Бетси.

– Значит, он на вас не клюнул, – подвел итог Флетч. – Но вы подумайте, какая у него сейчас ответственная работа.

Из лифта появился кандидат. И тут же завладел всеобщим вниманием. С его лица не сходила улыбка.

Люди двинулись к нему, чтобы пожать руку. Некоторые с детьми. Засверкали фотовспышки. Шагая к двери, кандидат пожимал руки, выслушивал, что ему говорят, коротко отвечал. Гладил детей по головам. Не выуживал монетки из их ушей.

Флетч пристроился рядом.

– Нам нужно поговорить. Наедине. Поскорее.

– Почему бы и нет. Что случилось?

– Айра Лейпин сказал мне, что убита еще одна женщина, – прошептал Флетч губернатору в ухо.

Перед тем, как выйти на улицу, губернатор повернулся к швейцару, чтобы поздороваться с ним за руку.

Широко улыбаясь, он едва слышно процедил сквозь зубы: «Каждый час в Соединенных Штатах убивают двух человек, Флетч. Вам это известно?»

– Надо поговорить.

– Поговорим обязательно.

Глава 25

– Я рад, что вы задали этот вопрос, – сидя позади Шустрика, губернатор подмигнул Флетчу, устроившемуся рядом с водителем. Ленсинг Сэйер только что задал общий вопрос о речи «Новая реальность», произнесенной Кэкстоном Уилером в Уинслоу. Сэйер уже включил диктофон, приготовил ручку и блокнот. – Потому что в короткую речь трудно вместить все, что хотелось бы сказать.

По небу в то утро плыли тяжелые облака. Холодный ветер пронизывал до костей. Шустрик включил обогреватель на полную мощность.

– Сенатор Аптон говорит, что вы предлагаете технократию.

– Я ничего не предлагаю. Я лишь отмечаю то, что вижу вокруг.

Флетч вспомнил совет Джеймса заткнуть кандидату рот, если тот собирается сказать что-то значительное.

– И я вижу, – неторопливо, раздумчиво продолжил губернатор, – что технический прогресс получает от правительства львиную долю внимания. Современное оружие. Машины смерти и уничтожения. Вы представляете себе, сколько в наши дни стоит один танк? Самолет-истребитель? Авианосец? Я имею в виду не только наше правительство. Все правительства. Некоторые государства активно экспортируют оружие. Другие не менее активно покупают его. Третьи и покупают, и продают. Государства концентрируют технические достижения в сфере создания вооружений. Улучшают и улучшают лук и стрелы.

Шустрик действительно ездил медленно. По правой полосе, чуть быстрее скорости пешехода. Пожалуй, катафалк и тот катил бы быстрее, подумал Флетч.

– В то же время, – и губернатор неспешно излагал свои мысли, по Земле распространяется информационная система, которая скоро охватит самые дальние уголки. Система, позволяющая собирать и распространять информацию. Завораживающие дух технические диковинки, появлению которых мы целиком обязаны частному предпринимательству, особенно индустрии развлечений.

– Благодаря этим техническим достижениям народы нашей планеты начали узнавать друг друга, знакомиться друг с другом, осознавать общность их интересов.

– И создание единого информационного пространства, возможно, приведет к изменениям, причем, подчеркну, изменениям положительным, превосходящим по своей значимости те, что принесла с собой водородная бомба.

Флетч не сразу понял, что они остановились на красный сигнал светофора. Люди переходили улицу, не подозревая, что находятся в непосредственной близости от кандидата в президенты. Они куда-то спешили. На работу, в магазин. На машину никто и не смотрел. Никто не знал, о чем говорят в черном седане.

– Правительство лжет, и все сразу узнают об этом. В какой-то стране подтасовываются результаты выборов, и весь мир становится тому свидетелем. Государство начинает войну по дипломатическим или идеологическим причинам, и все видят раненых и искалеченных.

Ленсинг Сэйер уронил руки на колени.

– Я не понимаю, что все это значит.

Шустрик снял перчатки и положил их на сидение рядом с Флетчем.

Автомобиль пополз дальше.

– Я говорю, что надо собирать и распространять информацию, а не оружие.

– Грейвз заявил, что во вчерашней речи вы опорочили, среди прочих идеологий, христианство, иудаизм и демократию.

– Идеи я не порочил. Наоборот, предложил новую.

– Вы сказали, что технический прогресс связывает мир воедино, объединяет людей с куда большей эффективностью, чем любая идеология.

– Разве это не так? По Библии мы все братья. В марксизме – товарищи. Но только узнавая друг друга, мы осознаем, что человечество – единое целое.

Ленсинг Сэйер практически ничего не записал.

– Едва ли я ошибусь, если скажу, что большинство малоприятных событий на нашей Земле произошло лишь потому, что люди не получили достоверной информации в нужное время. Хорошо, конечно, во что-то верить. Можно одобрить войну за правое дело. Можно радостно голодать за идею. Но начинались бы войны, если бы обе стороны оперировали одними и теми же фактами? И за голодом обычно стоят честолюбивые замыслы отдельных личностей.

– Все дело в толковании фактов, – возразил Ленсинг Сэйер.

– Факты есть факты. Я не говорю о вере, религии, мнениях. Я говорю о фактах. Большинство детей планеты знает, что Пеле – король футбола, а Мухаммед Али – знаменитый боксер. Однако те же технические достижения не используются для того, чтобы дети изучали историю своей страны, научились читать и писать. Банк в Лондоне в любую минуту знает, сколько денег на счету банка в Нью-Йорке, но подросток в Ливерпуле, которому только что вышибли пару зубов, понятия не имеет, что три тысячи лет тому назад греческий философ проанализировал поведение уличных банд. Руководству Соединенных Штатов и России доподлинно известно, где находятся ядерные ракеты, на земле, под землей, в океане. Однако те же технические средства не используются для прогноза будущего урожая.

– То есть вы полагаете, что правительства используют технический прогресс не по назначению.

– Я говорю, что наше руководство отстает от жизни. Они разрабатывают разрушающую технику, а надо бы – созидательную. Нам приходится во что-то верить, потому что у нас нет достоверной информации. Теперь мы имеем возможность знать все.

Ленсинг Сэйер посмотрел на губернатора.

– Но какое отношение имеет все это к президентской кампании? Можно ли ваши идеи преобразовать в пункты политической программы?

Губернатор отвернулся к окну.

– Ну... мы ведем международные переговоры по контролю за вооружениями. Они тянутся десятилетиями, а оружие расползается по Земле, как чума. Перевести мои наблюдения в плоскость политики... – вновь Флетч подумал, с какой легкостью появляются и исчезают пункты предвыборной программы. – Я думаю, нам пора осознать, на межгосударственном уровне, важность единого информационного пространства и договориться о его использовании. Очевидно, что никто, политическая, религиозная, финансовая группа, не должен контролировать его. Вы только представьте себе, – губернатор улыбнулся Ленсингу Сэйеру. – С помощью электроники опрос населения целой страны, даже референдум, можно провести в считанные секунды. То есть люди практически лишатся времени на обдумывание. Может, следует заключить международное соглашение, что такой референдум должен носить справочный характер, не обязывать правительство действовать в соответствии с принятым решением.

Автомобиль преодолевал последний подъем к больнице.

– Отличная больница. Расположена удобно, связана с городом хорошей дорогой. Так и должно быть.

Ленсинг Сэйер снял очки и протер потный лоб.

– Шустрик отвезет вас в отель, а потом вернется за мной. У меня сегодня запись на телевидении.

– Так в чем суть вашей программы, губернатор? – спросил Ленсинг Сэйер. – Перенести основной упор с бомб на информационные системы?

– Бомбами информацию не донесешь, – ответил губернатор. – Оглушают, знаете ли.

Автомобиль остановился. Губернатор открыл дверцу, чтобы вылезти из кабины. Сэйер наклонился к нему.

– Губернатор! Могу я написать, что такова ваша основная цель. Осознание, на международном уровне, важности единого информационного пространства.

Губернатор Кэкстон Уилер вылез из машины, повернулся к Ленсингу Сэйеру, улыбнулся.

– Должна же президентская кампания иметь какую-то цель.

По пути к главному входу, где его ожидала администрация больницы, Кэкстон Уилер коротко глянул на Флетча, хохотнул.

– Знаете, сэр, а у меня возникло желание стать президентом Соединенных Штатов.

Глава 26

– Ага! – выражение участливости, утешения сползло с лица губернатора, как только он увидел, что в палате нет никого, кроме Ай-эм Флетчера. Дверь за губернатором закрылась. – С чем вы попали в больницу?

– Тревога, – ответил Флетч. – Острая.

– Я уверен, что в самое ближайшее время вы поправитесь и вернетесь домой.

Пока губернатор обходил основные отделения больницы, родильное, общей хирургии, детское (в отделения интенсивной терапии и геронтологическое его не повели), Флетч договорился с администратором, что губернатора пригласят в одну из пустых палат. Предлогом послужило желание губернатора позвонить по телефону.

– Так что вас тревожит? – уже более серьезным тоном спросил губернатор. – Что-то случилось?

– Хэнреган опубликовал статью в «Ньюсбилл», – Флетч достал из внутреннего кармана пиджака первую страницу с заголовком и две другие, с текстом. – Я хочу, чтобы вы посмотрели, как это выглядит на бумаге.

Стоя у окна, губернатор просмотрел статью.

– И что? Кто поверит «Ньюсбилл»? Однажды они написали, что с Дорис у меня второй брак. А первый раз я женился в университете.

– Боюсь, теперь от Хэнрегана просто так не отделаешься. Обратите внимание на третий абзац. Губернатор прочел вслух.

– »Помощники Уилера не пожелали даже сказать, что они ничего не знают ни об этих женщинах, ни об убийствах...» – он протянул газету Флетчу. – Как можно что-либо говорить о том, чего не знаешь?

– Плюс ко всему этой ночью в отеле убили женщину. Горничную. Так сказал мне Айра Лейпин. Между прочим, вам известно, что жену Лейпина убили?

– И теперь он убивает других женщин?

– Возможно. Кто-то же это делает.

Губернатор прошелся по палате, вернулся к окну.

– Вы полагаете, кто-то нацелился на меня?

– Вот об этом я как-то не задумывался.

– Так подумайте. Какова конечная цель этих убийств? Поставить мою избирательную кампанию на колени.

– Напряжение, конечно, возрастет...

– Избавиться от меня, поставить перед избирателем большой знак вопроса, другого мотива я не вижу, – губернатор пожал плечами. – А может, дело рук какогото параноика. Вам представляется, что убийца едет вместе с нами?

– Печальное известие, не так ли? Именно поэтому нас сопровождает Фредерика Эрбатнот, криминальный репортер «Ньюсуорлд». Она не так падка на сенсации, как Хэнреган, но теперь ей придется что-то написать.

– Пожалуй, надо попросить Нолтинга подготовить специальные заявления касательно разгула преступности в стране. Теперь-то я могу сказать, что убивают везде, где я появляюсь.

– Губернатор... – Флетч запнулся.

– Да?

– Я все понимаю. Вы должны защищать себя. Избирательную кампанию. Но ваши заявления не приблизят нас к решению главной проблемы.

– А что еще мы может сделать? До праймери два дня.

– Самое лучшее – выяснить, кто убил этих женщин.

– Но как? Мы постоянно в пути, переезжаем с места на место. Сколько людей сопровождает нас? Человек пятьдесят-шестьдесят? Кто пытается подрубить под корень мою избирательную кампанию? И аккурат в тот момент, когда я начал входить во вкус. Кто? Аптон? Невероятно. Грейвз? Он, конечно, известен своими грязными делишками, но на такое не пойдет. Иностранный агент? Этот тип из «Правды»...

– Солов.

– Это его фамилия? Странная личность. Не задал мне ни одного вопроса. Зачем он здесь? Пресса! Вы сказали, что Эндрю Эсти уехал вчера вечером, а женщину убили ночью. Значит, его можно вычеркнуть из списка подозреваемых.

– Он вернулся. Вернее, ему приказали вернуться. Я видел его вчера в лифте. Около полуночи. А почему вы упомянули о нем?

– Он чокнутый. Вы же видели, как он улыбается? Натянут, как струна на теннисной ракетке. Он из тех, кто абсолютно уверен в собственной правоте. А те, кто думают, что абсолютно правы, способны на все, включая убийство. Какой-нибудь маньяк среди добровольцев. Ли Оллен не может проверить каждого. Мы путешествуем слишком быстро, у нас нет необходимых для этого средств. Своей команде я доверяю полностью. Они все проверены досконально. За исключением вас. Но вы появились после убийства в отеле «Харрис». Так что же мне делать? Выйти к избирателям и сказать: «Друзья мои, я – не убийца!» Боюсь, меня не поймут.

– Что-то сказать придется. И пора уже что-то делать. Мне понравилась ваша «Новая реальность», но дело, в том, что людей больше волнуют нераскрытые убийства, сопровождающие предвыборную кампанию.

Губернатор указал на страницы «Ньюсбилл», которые Флетч все еще держал в руке.

– Вы показали эту мерзость Уолшу?

– Когда я позвонил утром, его уже не было в номере.

Губернатор посмотрел на часы.

– Через двадцать минут у меня запись в телестудии. Я упомяну о смерти женщин, скажу, что я в ужасе. Мы должны остановить рост насилия. Каждый из нас может оказаться следующей жертвой. Вечером большой митинг в Мелвилле. Потом я должен лететь в Нью-Йорк для участия в программе «Вопросы и ответы». Она пойдет завтра утром в прямом эфире. И все твердят, что завтра же утром я должен заглянуть в церковь, поскольку в Уинслоу обвинил христианство в беспомощности.

Какое-то мгновение мужчины молчали. Главная-то проблема так и оставалась нерешенной.

– Черт, – пробурчал губернатор, – опять пошел снег.

– Теперь-то вы пригласите агентов ФБР? – спросил Флетч.

– Нет, – покачал головой губернатор. – И ваша задача, Флетчер, позаботиться о том, чтобы эти убийства не отразились на мне. На избирательной кампании. Это все, что от вас требуется. Кто бы не убивал женщин, по любой причине, к борьбе за пост президента это не должно иметь никакого отношения. Первичные выборы в этом штате через два дня. Найти убийцу за это время невозможно. И я не могу допустить, чтобы люди шли на избирательные участки, думая о том, что убийства женщин напрямую связаны с моей предвыборной кампанией. Это ясно?

– Да, сэр.

– Тогда нам пора.

Флетч распахнул перед губернатором дверь.

– Вы знаете, что президент в два часа дня проводит пресс-конференцию?

– Да.

– Пресс-конференция в субботу. На него это непохоже.

– Я думаю, он будет хвалить христианство и демократию и выльет на меня ушат помоев, – выходя из палаты, предположил губернатор.

Глава 27

– А вот и я, – возвестила Фредди Эрбатнот, возникнув рядом с Флетчем.

Оккупировав телефонную будку в вестибюле отеля, Флетч пытался найти Уолша Уилера. Номер последнего не отвечал. Барри Хайнс не знал, где Уолш. Вроде бы тот собирался на встречу с Ассоциацией молодых профессионалов Фармингдейла. Ли Оллен Парк полагал, что Уолш на агротехнической выставке в пятидесяти милях от Фармингдейла (Флетч выяснил, что Уолш позавтракал с молодыми профессионалами, а потом посетил выставку).

– Вы ищете меня, не так ли? – спросила Фредди.

– Как всегда, – Флетч повесил трубку. – Вы уже собрали вещи?

– Я никогда их не разбираю.

– Я тоже. Но мне надо подняться наверх и покидать в чемодан то, что я достал из него вечером. Пойдете со мной?

– Сэр! В ваш номер?

– Да.

– Разумеется, пойду.

Джуди Надич вылетела из лифта.

– Эй! – позвал ее Флетч.

Она обернулась, по ее щекам катились слезы.

– Что случилось? – спросил Флетч.

– Эта сука! – всхлипнула Джуди.

– Кто?

– Ваша мисс Салливан! – она шагнула к Флетчу. – И ваша Дорис Уилер!

– Что они сделали?

– Ничего. Вышвырнули меня. Обозвали белкой.

Флетч не смог одержать улыбки.

– Предложили мне написать о выставке цветов! – вновь слезы. – А до нее еще больше месяца!

– Так проучите их.

Джуди постаралась взять себя в руки.

– Как?

– Естественно, на газетной полосе, – Флетч осознал правоту Джеймса: миссис Дорис Уилер, жене кандидата в президенты, следовало дать урок светских манер. Его даже бросило в жар.

– Мне не о чем писать! – взвизгнула Джуди. – Я даже не видела, как выглядит внутри ее номер.

– Понятно, – вздохнул Флетч.

– А я так надеялась на эту статью, – и Джуди, опустив голову, двинулась к выходу, писать о цветочных выставках, склеенных чашках, пожертвованиях, необходимых на поддержание в чистоте статуй в парках.

– Бедные провинциальные репортеры, – покачала головой Фредди. – Когда-то я была такой же.

Флетч нажал кнопку вызова.

– Где?

– В Большом Нью-Йорке.

– Большой Нью-Йорк – не провинция. Пусть он и большой.

– В президентских кампаниях провинциальных журналисток соблазняют бокалом легкого вина и награждают поцелуем в щечку, – двери кабины раскрылись, Фредди вошла в лифт.

– Вот как, значит, вы живете, – Фредди огляделась. – Ваш чемодан темно-коричневый. А мой – светло-синий.

– Да. В этом разница между мальчиками и девочками, – он прошел в ванную, чтобы взять бритвенные принадлежности. – Что вам известно о женщине, убитой этой ночью?

– Мэри Кантор, тридцати четырех лет, вдова, трое детей. Ее муж служил в морской авиации, штурман. Погиб три года назад в авиакатастрофе.

Флетч попытался было представить себе трех сирот, но отогнал это видение.

– А женщину в Чикаго опознали? Ту, что нашли задушенной в чулане?

– Жена акушера. Член Лиги женщин-избирателей. Очень уважаемая дама. Возможно, удостоверение личности или автомобильные права были в сумочке, а ее кто-то утащил.

Флетч вернулся в спальню. Фредди уже улеглась на разобранную постель.

– Не понимаю, что связывает этих женщин. Светская дама из Чикаго, Элис Элизабет Шилдз, одинокая поклонница книг, и, наконец, горничная, вдова летчика, мать троих детей.

– У них есть одна общая черта.

– Какая?

– Все они – женщины.

– Горничную изнасиловали?

– Я еще не говорила с коронером. Но сотрудница лаборатории уверена, что женщину не изнасиловали. Но в том, что убийства совершены насильником, сомнений нет.

Флетч сворачивал грязные рубашки. Они так быстро меняли мотели, что он не успевал отдать их в прачечную.

– Что ты имеешь в виду?

– Изнасилование – это не просто удовлетворение сексуальной потребности. Главное здесь – возвыситься над женщиной, унизить ее, втоптать в грязь. А секс – это вторично.

– Это я понимаю, – кивнул Флетч. – Но без фактического изнасилования нельзя утверждать, что убийца – мужчина. Вполне возможно, что их отправила на тот свет сильная женщина.

– Да, да, – отозвалась с кровати Фредди. – Фенелла Бейкер. Сорвала с себя блузку и обратилась в мускулистую амазонку.

– Как убили последнюю жертву?

– По мнению полиции, задушили мягким шнуром. Вроде пояса от банного халата.

– Меня тревожит отсутствие сексуального контакта, – Флетч достал из стенного шкафа пиджак, быстро сложил его и сунул в чемодан. – Сильная женщина...

– Кошмар, – Фредди поднялась, достала из чемодана пиджак, сложила его, как полагается. – В таких поездках одежду надо беречь.

– Я никогда не ношу этот пиджак.

– Так почему вы возите его с собой?

– Этот пиджак я вожу, – Флетч указал пиджак, что лежал на кровати. – А этот ношу, – имелся в виду тот, что был у него на плечах.

Фредди кончиками пальцев побросала разложенную на кровати одежду в чемодан.

– Флетч, да у вас тут одно грязное белье.

– Я знаю.

– Надо же как-то выходить из положения.

– Где? Когда?

– Или мы выгоним вас из автобуса прессы. У нас и так хватает вонючек. Вы обратили внимание, что никто не сидит рядом с Хэнреганом?

– Я заметил, что он всегда разваливается на два сидения.

– От него плохо пахнет.

Фредди переложила футляр с бритвенными принадлежностями, чтобы закрыть чемодан.

– Оставьте в покое мое грязное белье!

Фредди опустила крышку и посмотрела на нее.

– Может же между мужчиной и женщиной все быть по-хорошему. Или нет?

Флетч наблюдал за ней, не вставая с кресла.

– Как будто вы не знаете, что может, Фредди?

– Я, что этот чемодан, Флетчер. Постоянно. Все, что не влазит, сразу выкидываю.

– Но почему? Почему вы должны так жить?

Фредди провела рукой по крышке чемодана.

– Почему я Фредерика Эрбатнот? Потому что у меня был шанс стать ею. И я его не упустила. У кого-то есть шанс стать любовницей, женой, матерью, – она опустилась в другое кресло. – Что бы делал мир без моих блестящих репортажей?

– Хотите, чтобы я заказал кофе?

– Мы его не дождемся...

Также неторопливо Шустрик отвез губернатора и Флетча на студию. В записанном на пленку интервью кандидат сделал упор на разгул преступности, особо подчеркнув немотивированность многих убийств. Он даже упомянул убитую ночью горничную. Интервью с кандидатом намеревались показать в дневном выпуске новостей...

– Вы видели утреннюю парашу Хэнрегана?

– Конечно.

– Теперь и вы должны что-то написать.

– Уже написала. Обошлась с вами по справедливости. Убийства имели место в тех городах, где находилась команда кандидата, но никакой связи с предвыборной кампанией не выявлено. Полиция даже не уверена, что все убийства – дело рук одного человека.

– То есть вы намекаете, что происшедшее может оказаться не более, чем совпадением.

– Да.

– Вы в это верите?

Фредди пожала плечами.

– Если б верила, то не сидела бы здесь. Мне пришлось отметить, как и Хэнрегану, что кандидат не пожелал отвечать на вопросы, касающиеся этих убийств.

– Это правда. Ему нечего сказать.

– Правда... – Фредди потянулась, откинула голову на спинку кресла. – Флетч, а что говорит Уилер по этому поводу?

– Убийства эти для него что мухи над тарелкой каши. Он только и делает, что отгоняет их. Он ведет предвыборную кампанию. И не хочет, чтобы она превратилась в полицейское расследование.

– Действительно, в этом случае его шансы упадут до нуля.

– Он говорит о использовании технических достижений для сбора и распространения информации, производства продуктов, вообще об улучшении благосостояния народов всей планеты, а ему подбрасывают трупы.

– Кто?

– Может, вы мне и скажете?

– А нет ли другой причины, по которой, он избегает наших вопросов? И расследования убийств?

– Разве крах избирательной кампании недостаточно уважительная причина?

– Да нет, достаточно.

– Вы намекаете, что его останавливает нечистая совесть?

– Салли Шилдз нашли на тротуаре под его окнами на седьмом этаже. И Хэнреган, в отличие от меня, написал, что Дорис и Кэкстон Уилер занимали отдельные «люксы». Дорис – богатая сучка. Мне рассказывали, как она третирует людей. Так с чего ему ее любить?

– Вы думаете, что кандидат пользуется услугами других женщин?

– Кто знает?

– Мне кажется, он не стал бы выкидывать их из окна своего номера.

– Ситуация могла выйти из-под контроля, – промурлыкала Фредди.

– Есть одна идея... – Флетч помялся.

– Выложите ее мне. Полагаю, я смогу оценить, далека ли она от истины.

– Тот, кто это делает, подкладывает мину под избирательную кампанию Кэкстона Уилера. Уничтожает его, как кандидата в президенты.

– И чья это идея?

Вновь Флетч замялся.

– Кэкстона Уилера.

– Я так и думала. Даже в разговоре с вами он старается отвести от себя всякие подозрения. Был он в своем номере, когда Элис Элизабет Шилдз приземлилась на тротуар, или нет?

Флетч заерзал в кресле.

– С временным раскладом не все чисто. Он говорит, что, выйдя из машины, не заметил ни толпы на тротуаре, ни людей, спешащих на улицу из бара, а вот поднявшись в свой номер, услышал полицейские сирены и увидел мигание маячков.

– Такого быть не может.

Флетч промолчал.

– И кто, по мнению Уилера, мог убить этих женщин?

– Он упомянул Эндрю Эсти.

– Эсти? – Фредди рассмеялась. – Не думаю, что его религия разрешает убивать.

– Он сопровождал команду кандидата три недели. Вчера уехал, вечером вернулся, и тут же новое убийство. Я столкнулся с ним в лифте поздним вечером. Раздраженным, злым...

– Эсти не допустит, чтобы его изобличали как убийцу, – улыбнулась Фредди. – Верховный суд может запретить молитвы в тюрьме.

– Билл Дикманн, – назвал Флетч второго подозреваемого.

– Как я понимаю, Билл серьезно болен.

– Вчера вечером я нашел его в коридоре на пятом этаже. Его прихватило в очередной раз. Когда я подошел к нему, он опирался о стену. Меня он не узнал. Вообще не соображал, где находится, что делает. А потом потерял сознание. Я отнес его в номер на девятый этаж. Когда он очнулся, то не мог понять, каким образом оказался на собственной кровати.

– А что он делал на пятом этаже?

– Кто знает? Но утром я вспомнил, что стоял между основным и служебным лифтами. Горничную нашли в служебном лифте, так?

Фредди погрустнела.

– Бедный Билл. У него пятеро детей, – и тут она рессмеялась. – Ты заметил, как изменилось лицо Филби, когда тот понял, что пропустил новую речь кандидата? Словно доктор сказал ему, что придется вырезать весь желудок.

– Такое трудно переварить.

– А Джо Холл невероятно вспыльчив, – добавила Фредди. – Я видела, как однажды он вышел из себя. На процессе в Нэшвилле. Судебный клерк отказался пропустить его в зал заседаний. Усомнился в подлинности его документов. Джо обезумел. Набросился на клерка с кулаками.

– И не говори мне, что Солов – типичный русский. Если он ночи напролет смотрит порнографические фильмы, можно представить себе, что у него творится в голове. Возможно, что для него забить женщину до смерти – достойное завершение телесеанса.

– Бедные русские, – вздохнула Фредди. – Где еще им посмотреть «клубничку».

– Я думаю, он достойный кандидат в убийцы. И вполне укладывается в рамки версии Уилера насчет того, что кто-то пытается сорвать его предвыборную кампанию.

– А чем занимается Уилер во время своих отлучек? – неожиданно спросила Фредди.

– Вы упорно переводите разговор на Уилера.

– А вы с тем же упорством уходите от Уилера. И его команды. Продолжаете напирать на журналистов. Неужели вы так легко забыли собственное прошлое?

– Я стараюсь говорить с вами откровенно. Я доверяю вам.

– Особенно теперь, когда вы знаете, что я – Фредди Эрбатнот.

– Да. Когда мы оба сошлись на том, что вы – Фредерика Эрбатнот.

– В команде губернатора тоже полно чокнутых. К примеру, доктор Том. Мне кажется, он получил свой диплом у самого Сатаны.

– У него есть недостатки, – признал Флетч.

– А Ли Оллен Парк не пропустит ни одной юбки. Я с такими сталкивалась. И шофер губернатора...

– Шустрик Грасселли.

– У него тело гориллы, а мозг – тритона. Барри Хайнс...

– Я вижу, что у нас не команда, а сумасшедший дом.

– Флетч, дорогой, вот вы кажетесь мне вполне нормальным.

Флетч взглянул на часы. Без двадцати двенадцать.

– Не опоздать бы к автобусу, – он подошел к кровати, защелкнул замки чемодана. – В час митинг в торговом центре. А вечером большой митинг в Мелвилле.

Фредди осталась в кресле.

– Так где скрывается губернатор во время своих отлучек?

– Шустрик рассказал мне, что он едет в безымянный коттедж у безымянного озера и отсыпается там.

– Отсыпается?

– Несколько суток спит, а в промежутках читает.

– Занятно.

– Не стану утверждать, что я ему поверил.

Фредди поднялась.

– Флетч, пусть этот разговор останется между нами.

– Другого и быть не может.

Фредди направилась к двери.

– Возможно, мы чего-то не заметили, не увидели, не услышали. Вы понимаете... Есть же у нас мисс Салливан, которая так жестоко обошлась с этой журналисткой из местной газеты. Она очень злобная женщина.

Флетч опустил чемодан на пол.

– Я хочу попросить вас еще об одном, Фредди.

– Не обещаю, что выполню вашу просьбу.

– Будьте настороже ради собственного блага. Кто-то убивает женщин. Вы – женщина.

– Я вам еще этого не доказала.

– Я видел, как вы складывали мой пиджак.

– О.

– Хотите снова поцеловать меня в нос?

– Вы меня эксплуатируете, – Фредди поцеловала его в губы.

Тут же Флетчу пришлось оторваться от нее, чтобы ответить на телефонный звонок.

– Завтра вас ждет то же самое, – заявил хриплый пропитый мужской голос.

– Могу я узнать, с кем говорю?

– С лучшим репортером «Ньюсбилл», мерзавец ты этакий.

– А, Хэнреган. А я-то думал, что вы уже летите в Нью-Йорк, получать Пулицеровскую премию.

– Завтра вас ждет много интересного. Особенно для тех, кто отказывается говорить со мной насчет убийств. Я собираюсь опубликовать вопросы, на которые мне не дали ответа. Где, например, был Кэкстон Уилер, когда Элис Элизабет Шилдз вышвырнули через окно его спальни? Где она провела четыре предыдущих ночи? Почему Барри Хайнса выгнали из университета штата Айдахо? Расстрелял ли Уолш Уилер группу подростков, когда служил в армии?

– Не расстреливал.

– Вопросы – пустяк, сынок. Главное – ответы или их отсутствие.

– Барри Хайнса выгнали из университета, потому что он не смог осилить химию. Такое случается со многими.

– Кому какое дело. Вы же ухватили суть?

– Вы делаете успехи, Хэнреган. Если я-таки устрою вам интервью, вы опубликуете ответы? Или опять что-нибудь выдумаете? ....

– Тебе придется рискнуть, парень. Если я не смогу опубликовать то, что напоминает ответы, придется ограничиться вопросами.

– Я все понял. Счастливо, Майкл.

Флетч тут же перезвонил Барри Хайнсу и попросил найти Уолша и передать тому, что он должен выкроить время для встречи с Майклом Джи. Хэнреганом и Фредерикой Эрбатнот.

Глава 28

Флетч открыл заднюю дверцу арендованного черного седана.

– Уолш сказал, что следует поехать с вами в торговый центр.

Дорис Уилер дружески кивнула ему.

– Отлично.

Он нашел Уолша, без пальто и галстука, на тротуаре у отеля. Ледяным тоном, цедя слова, Уолш сообщил, что согласен встретиться с Фредерикой Эрбатнот и Майклом Джи. Хэнреганом, если Флетч полагает, что это необходимо.

– Мне сесть впереди? – женщины, Дорис Уилер и мисс Салливан, занимали практически все заднее сидение. Шофера автомобиля Флетч видел впервые.

– Нет, нет, – возразила Дорис Уилер. – Места вам хватит. Зайдите с другой стороны.

Флетч обошел машину, открыл дверцу, сел, потеснив высокую, коротко стриженную, с большим носом, мисс Салливан. В итоге она оказалась посередине, и ей пришлось поставить ноги на возвышение, под которым проходила труба глушителя. В таком нелепом положении она напоминала большую собаку, посаженную в маленькую конуру.

– Мы не знакомы, – обратился к ней Флетч. – Ай-эм Флетчер.

Мисс Салливан холодно кивнула.

– Салли.

Атобус с командой кандидата отвалил от тротуара. За ним последовал автобус прессы. Тронулись с места легковушки добровольцев и микроавтобусы телекомпаний, формируя караван.

– Пристраивайтесь за вторым автобусом, – скомандовала водителю Дорис Уилер.

У выезда на улицу образовалась пробка. Швейцар отеля пытался остановить проезжающие машины, чтобы освободить путь каравану, но водители Фармингдейла не прониклись почтением к его золотисто-зеленой униформе, а потому улицу огласили автомобильные гудки: местные избиратели желали без промедления ехать по своим делам.

Зеленый «мустанг» добровольца и синий пикап вклинились между арендованным черным седаном и вторым автобусом. На заднем бампере пикапа наклейка с надписью: «ПОГУДИ ЗА АПТОНА».

Водитель нажал на клаксон.

– Перестаньте, – осадила его Дорис Уилер.

– Я слышал, утром вы не поладили с местной журналисткой, – Флетч повернулся к мисс Салливан.

– Корова, – фыркнула та.

– Она нагрубила вам или что?

– Тупица.

– Я же велела вам пристроиться за вторым автобусом, – обратилась Дорис к водителю.

Автобусы и автомобили остановились на красный свет. Водитель посмотрел на Дорис Уилер в зеркало за днего обзора, не пытаясь обогнать зеленый «мустанг» и синий пикап. Да и стояли машины бампер к бамперу.

– Чем она вас оскорбила? – спросил Флетч.

– Все интервью с миссис Уилер планирую я.

– Ей не требовалось интервью. Она лишь хотела побыть рядом, понаблюдать, послушать.

– В это утро у нас не было времени для таких, как она. И в дальнейшем не навязывайте нам своих протеже, Флетчер. Не лезьте не в свои дела.

– Мои «дела», как вы изволили выразиться, избирательная кампания в целом. И грести мы должны в одну сторону.

– Тихо, тихо, – Дорис Уилер похлопала Салли по коленке. – Мистер Флетчер работает на нас. И мы рассчитываем на его помощь. Вы же приложите все силы, чтобы помочь нам, не так ли мистер Флетчер?

Даже в этих, вроде бы вежливых фразах, чувствовались командные нотки.

Зажегся зеленый свет, и караван двинулся дальше.

– Обгоните эти две машины, – взялась за старое Дорис Уилер.

– Автобусы никуда от нас не денутся, мадам.

– Я сказала, обгоните их!

Вновь водитель глянул в зеркало заднего обзора. На главной улице Фармингдейла черный седан вывалился из каравана на полосу встречного движения. Приближающийся желтый «кадиллак» взвизгнул тормозами. Сзади в него врезалась «хонда». Черный седан вернулся в свой ряд уже впереди пикапа, но за зеленым «мустангом».

– Сумасшедший, – бросила Дорис Уилер. – Обгоните и эту машину.

– При первой возможности, – пообещал водитель.

– Оставьте эти разговоры, – отрезала Дорис Уилер. – Делайте, что вам говорят!

Они миновали центр Фармингдейла, и встречных машин заметно поубавилось. Водитель вновь выехал на полосу встречного движения, обошел «мустанг» и вклинился между ним и автобусом прессы.

– Местных журналистов надо гладить по шерстке, продолжил Флетч. – Сегодня Джуди Надич пишет для «Фармингдейл вьюз». А через три года может стать обозревателем «Вашингтон пост».

– Через три года она будет стирать ползунки и готовить обед своему толстому мужу, – возразила Салли.

– Не пойму, о чем вы говорите, – вмешалась Дорис Уилер.

– О глупой корове, что заявилась к нам этим утром.

– Какой именно?

– Той, что улыбалась. Она думала, что разрешение Флетчера откроет ей все двери. Показала мне какой-то листок с нацарапанными на нем словами, – Салли фыркнула. – Думала, что эти слова что-то да значат.

– Вы послали ее к нам, Флетчер?

– Она могла стать вам другом на всю жизнь. Для молодой журналистки не часто выпадает шанс написать статью о жене кандидата в президенты. Эта статья могла бы послужить трамплином для ее карьеры.

– Ранее вы участвовали в избирательных кампаниях, Флетчер? – спросила Дорис Уилер.

– Нет, мадам.

– До сих пор не могу понять, почему Кэкстон взял вас.

– Чтобы делать ошибки, мадам, – без запинки ответил Флетчер. – Чтобы придать кампании ауру юности и любительства, – Дорис злобно глянула на него. Чтобы меня могли обвинить во всех недоработках и уволить до первичных выборов в Пенсильвании и Калифорнии. Чтобы я согрел место для Грэхема Кидуэлла, теперь и Салли смотрела на него, как на котенка, перевернувшего блюдечко с молоком. – Чтобы отправить меня домой на автобусе.

Они выехали на автостраду. Вновь повалил снег.

– И с чего это Уолш решил обратиться к вам, – добавила Дорис Уилер.

– Я знаю, как управляться с ксероксом.

– Мне известно, что в армии вы оказали моему сыну важную услугу, – Дорис поправила пальто. – Но, откровенно говоря, не могу взять в толк, зачем вы понадобились ему сейчас.

Водитель ехал так близко от автобуса прессы, что стекло постоянно обдавало грязью и песком, вылетавшими из-под задних колес. Дворники работали с максимальной скоростью. Всю машину, даже заднее стекло, забросало грязью.

– Сумасшедший! – заорала на водителя Дорис. – Сбросьте скорость! Отстаньте от автобуса!

– Не хочу, чтобы кто-то вклинился между нами, – ответил водитель.

– Сумасшедший! И где только Барри нашел такого водителя.

– В свободное время, когда я не вожу идиотов, я – пожарник, – пояснил водитель.

Глаза Дорис вылезли из орбит.

– Что ж, считайте, что вас выгнали с обеих работ.

Салли достала из сумочки ручку и блокнот, сделала пометку.

В зеркало заднего обзора водитель посмотрел на Флетча.

– Что ж, – Дорис откинулась на спинку сидения, давайте подумаем, чем же вы можете нам помочь.

Флетч постарался показать, что он весь внимание. Еще со школы он знал, что учителям и лекторам это всегда по нутру.

– Мой муж, Флетчер, легко поддается чужому влиянию. Он умный, энергичный, кто с этим спорит. Но постоянно интересуется мнением окружающих. Видите ли, он всегда сомневается в собственных суждениях.

– Слушает, что говорят советники? – предположил Флетч.

– Он слушает всех. И особое впечатление производит на него последняя услышанная идея.

– Чего бы она не касалась, – ввернула Салли.

– Такой он впечатлительный? – изобразил удивление Флетч.

– Я знаю его больше тридцати лет.

– С той поры, как умерла Барбара?

Дорис уставилась на него, словно он громко пукнул.

– Какая Барбара?

– Неважно.

– Я понимаю, вам льстит внимание губернатора, его интерес к вашим мыслям.

– Конечно.

– И эту ерунду, я про «Новую реальность», он почерпнул от вас.

– Не совсем.

– Молодежь считает особым долгом дискредитировать устои вашего общества.

– А что в этом плохого?

– Политически, это самоубийство. Как я и сказала вчера вечером. Разрушить их невозможно. И это единственная реальность.

Водитель сбавил скорость и разрыв с автобусами увеличился. Добровольцы не решались обогнать машину, в которой ехала Дорис Уилер.

– Беда Кэкстона в том, что он не всегда представляет себе последствия того или иного шага. И зачастую не знает, к чему приведут его высказывания. Утром я долго беседовала об этом с Эндрю Эсти.

– Правда?

Салли кивнула.

– Рассказала ему о моем дедушке, проповеднике из Небраски... – Дорис Уилер повторила рассказ о дедушке и Флетчу. Именно его сын, отец Дорис, нашел месторождение нефти.

Флетч перестал слушать. Этому он тоже научился еще в школе.

Микроавтобус «Эн-би-си ти-ви ньюс»[142] вывалился из каравана и начал обгонять машину Дорис Уилер.

– Прибавь газу! – крикнула она водителю. – Мы отстаем от автобусов.

Черный седан помчался наперегонки с микроавтобусом «Эн-би-си».

– Как хорошо, – вздохнул Флетч. – Всегда мечтал сняться в «Бен Гуре»[143].

– Сумасшедший, – отреагировала Дорис Уилер. Микроавтобус «Си-би-эс» держался следом за микроавтобусом «Эн-би-си». Микроавтобус «Эй-би-си» начал обходить машину Дорис Уилер справа. Теперь седан забрасывали грязью с двух сторон.

– В разговоре с Кэкстоном нужно проявлять осмотрительность, – подвела итог Дорис. – Ваша работа – оберегать его, даже от себя самого. Избирательная кампания – не прогулка по летнему саду.

Разрыв с автобусами увеличивался и увеличивался.

– А что вы думаете об этих убийствах? – спросил Флетч.

– Вы имеете в виду женщин? – спросила Дорис Уилер.

– Вы, стало быть, в курсе.

– Естественно.

– Есть какие-либо предположения на этот счет?

Поворот к торговому центру начинался на вершине небольшого холма. Так как двигался караван с приличной скоростью, при прохождении поворота могли возникнуть сложности. Так, собственно, оно и произошло. Зеленый «мустанг» просто проскочил мимо и теперь ему предстояло преодолеть немало миль до ближайшей дорожной развязки.

– Нет, предположений у нас нет, – ответила Дорис. – И не наше это дело. Убийствами должна заниматься полиция.

Автобусы уже замерли на автостоянке торгового центра. Собравшаяся толпа, две или три тысячи человек, топтались в мокром снегу, ожидая появления кандидата.

– А почему нас не сопровождает полиция?

– Чего только не хватает избирательной кампании, так это полицейского расследования, – ответила Салли.

– Вы не верите в закон и порядок?

Салли наградила его презрительным взглядом. Водитель остановил машину на приличном расстоянии от автобусов. Посреди самой большой лужи. И замер. Похоже, он не собирался открывать дверцы своим пассажирам.

Дорис открыла дверцу сама.

– Какая грязная машина.

– Не волнуйтесь, – пробормотал водитель. – Больше вы ее не увидите.

– Я же сказала, что подам на вас жалобу, – Дорис Уилер вылезла из кабины.

– Вы можете быть женой президента Соединенных Штатов, – прокричал вслед водитель, – но в Фармингдейле вы – старая карга!

Салли последовала за Дорис Уилер. Флетч вышел с другой стороны.

– И за вашего мужа я голосовать не буду! – не унимался водитель. – Нечего ему делать в Белом Доме, если его жена – такая сука.

Седан рванул с места, окатив их грязью.

– Мой Бог! – Дорис Уилер посмотрела на заляпаную юбку. На внушительных размеров лужу, в центре которой они стояли. На удаляющуюся машину. – Мы же взяли машину на целый день. Он не может бросить нас здесь.

Флетч наблюдал, как арендованный седан повернул к автостраде.

– Как видите, может. Что он, собственно, и сделал.

Глава 29

– Добрый день, – поздоровался президент Соединенных Штатов. – Я хочу сделать короткое заявление.

– Короткое, как же, – обратился к телевизору Фил Нолтинг. – Стоило ради этого собирать журналистов в субботу. Спортивным болельщикам это не понравится.

Барри Хайнс повернулся к Флетчу.

– Вам звонил некий Олстон Чамберс. Сказал, что его телефонный номер у вас есть. Дважды звонил Рондолл Джеймс. Вот с этого номера, – и Барри протянул Флетчу полоску бумаги.

– О Джеймсе лучше забыть, – пробормотал Уолш.

Автобус стоял на площадке отдыха. Даже водитель поднялся со своего места, чтобы посмотреть пресс-конференцию президента.

– Готов поспорить, он хочет дать наказ на завтрашнюю воскресную проповедь, – вставил Пол Добсон. – Вперед с Богом и страной.

Кандидат, с царапиной на щеке, сидел на скамье у боковой стены салона и молча смотрел на экран.

Митинг в торговом центре не удался. Губернатор с микрофоном в руке забрался на крышу «форда» одного из добровольцев. Всякий раз, когда он пытался что-то сказать, из динамиков доносились какие-то завывания. Барри Хайнсу и водителю автобуса так и не удалось устранить неполадки. Тогда губернатор попытался говорить без микрофона. Но ветер, шум машин, въезжающих и выезжающих с автостоянки, рев пролетающих над торговым центром самолетов скомкали впечатление.

Дорис Уилер проигнорировала собравшихся поклонников кандидата и прямиком прошествовала в автобус, в грязной юбке и мокрых туфлях. Салли не отставала от нее ни на шаг, словно собачка на коротком поводке.

– Пожалуйста, больше не сажай меня в одну машину с твоей матерью, – попросил Уолша Флетч.

– Понятно, – кивнул Уолш. – Ох уж эта Салли, – его адамово яблоко ходило вверх-вниз. – Суровая дама.

– Шофер уехал, высадив их посреди лужи.

Уолш оглядел автостоянку.

– Ничего. Кто-нибудь из добровольцев отвезет их в дом престарелых. Может, оно и к лучшему. Меньше проблем.

Губернатор слез с мокрой крыши «форда» и сунул микрофон Ли Оллену Парку. Тот передал его добровольцу, последний – Барри Хайнсу.

Затем Кэкстон Уилер двинулся в толпу. Ему пожимали руки, толкали, чуть не сбили с ног. Маленькую девочку, сидящую на плечах отца, вырвало. Часть блевотины попала на волосы губернатора. Женщина зрелых лет попыталась его поцеловать, но дело кончилось тем, что она ногтем разодрала ему щеку. Неожиданно в толпе началась драка. Флетч видел, как трое мужчин сшибли четвертого, в кожаной куртке, на землю, щедро награждая пинками. Еще двое мужчин, постарше возрастом, начали их разнимать. Уолш метнулся к отцу, схватил за плечи, развернул и буквально затолкал обратно в автобус.

Со стоянки у торгового центра они отъехали раньше намеченного.

Когда автобус трогался с места, мужчина в кожаной куртке уже поднялся, с разбитым в кровь лицом, и прокричал им вслед что-то неразборчивое.

В автобусе Шустрик промыл царапину, продезинфицировал ее перекисью водорода. Губернатор широко улыбался.

– Не так-то просто завоевывать сердца и души избирателей. Можно найти работенку и полегче.

– Извините, – промямлил Барри Хайнс.

– Это все чертова погода, – успокоил его Уолш. Около двух часов автобусы и следовавшие за ними автомобили свернули на площадку отдыха, чтобы посмотреть выступление президента.

В салоне все молчали, пока президент зачитывал свое заявление.

– Технические достижения, имеющиеся в нашем распоряжении, особенно в области информации, пока не используются на благо народов планеты. Несомненно, что все нации только выиграют от более полного применения этих достижений в сфере образования и здравоохранения, при обмене научными данными и культурными программами, для контроля состояния окружающей среды. Поэтому сегодня я объявляю о создании специального совета Белого Дома, в состав которого войдут видные представители науки и культуры, с тем, чтобы они подготовили доклад о путях более эффективного использования научных достижений в области информации, дабы сделать еще один шаг на пути к миру и всеобщему процветанию, – президент оторвался от бумажки и оглядел собравшихся журналистов. – А теперь ваши вопросы, господа.

– Сукин сын, украл твою идею, – прокомментировал заявление президента Уолш.

Кандидат молча смотрел на экран.

Большинство вопросов касалось Центральной Америки, экономики. Среднего Востока, отношений с Россией. На вопрос о возможных дебатах с кем-либо из претендентов на его пост, президент ответил: «Пока еще рано даже думать об этом».

С окончанием пресс-конференции Барри Хайнс выключил телевизор.

– Сукин сын, украл твою идею, – громко повторил Уолш.

– Это точно, – губернатор оглядел свою команду и хохотнул. – Зато благодаря этому сукиному сыну на меня не будет дуться жена.

Глава 30

– Как дела, господин прокурор? – поднявшись в номер отеля «Первый» в Мелвилле, Флетч улегся на кровать и позвонил Олстону Чамберсу. – У меня одна минута, не более. Должен встретиться в баре с Уолшем и двумя журналистами на предмет смерти и смерти. И смерти.

– Как ты, Флетч?

– Кручусь, как белка в колесе.

Часы показывали пять вечера. В восемь начинался митинг на крытом стадионе Мелвилла...

С трех до четырех Флетч просидел в радиостудии города Маккензи, организовавшей «горячую» линию, по которой кандидат отвечал на вопросы радиослушателей. Большинство вопросов касались мер социальной защиты малоимущих, дотаций фермерам, расширения дорожного строительства. Некоторые обращались с личными проблемами.

«Моя жена сейчас работает, денег не хватает, знаете ли, даже на еду. Это означает, что мои дети приходят после школы в пустой дом, мы просим соседку присмотреть за ними, но у нее артрит, она еле ходит, мы не знаем, что делают дети в наше отсутствие. Почему жизнь теперь не такая, как раньше? Когда я был маленьким, моя мама всегда была дома...»

Не раз упоминалась поднимающаяся волна преступности, что дало возможность кандидату упомянуть о горничной, убитой в отеле, где он провел ночь. Ровно час губернатор старался честно ответить на все вопросы, чего бы они не касались.

Затем малой скоростью Шустрик доставил их из Меккензи в Мелвилл. Губернатор читал на заднем сидении. На переднем Флетч смотрел на приближающиеся, а затем проплывающие мимо знаки ограничения скорости (55 миль в час). Стрелка спидометра при этом дрожала у цифры «30».

В отеле Флетчу передали кипу записок. Журналисты, освещающие кампанию, хотели встретиться с ним. (Ленсинг Сэйер, Фенелла Бейкер, Стелла Кирчнер). Просили позвонить журналисты со всех концов страны (плюс один из Мехико и один из лондонской «Таймс»), Рондолл Джеймс из Айовы звонил трижды.

Флетч отзвонился лишь Олстону Чамберсу.

– Хотел сказать тебе, что нашел ответ на вопрос, который задавал вчера вечером.

– Какой вопрос?

– Насчет неожиданного отъезда Уолша с военной базы. После того, как мы три дня просидели на деревьях.

– А что тебя удивило? Он устал. Наелся войной досыта. Его папашка подергал за какие нужно веревочки. Я бы сам смотался оттуда при первой возможности. Да и другие тоже.

– Тут дело другое. Уолш обхамил старшего офицера.

– Подумаешь, событие.

– Я переговорил с капитаном Уолтерсом. Между прочим, у него оптовый книжный магазин в Денвере.

– Приятный человек. Всегда приносил нам книги. В любой ситуации сохранял хладнокровие.

– А вот Уолшу в какой-то момент оно изменило. Он последними словами изругал майора Лесли Хант.

– Не знал, что ее фамилия начинается с буквы «X»[144].

– Тем не менее. Ты ее помнишь.

– Мерзкая тварь. Презирала солдат за то, что они – мужчины.

– Помнишь ее любимого конька?

– Конечно. Палатка-столовая должна располагаться в центре лагеря. Таково требование устава. А снайперов побоку. То-то они пользовались нашей глупостью.

– Двух парней из роты Кей подстрелили, когда они шли на завтрак. Одного в ногу, другого в спину.

– Вот этого я не помню.

– Уолтерс говорит, что с этого все и началось. Уолш накричал на майора на заседании штаба.

– И за это Уолша услали в Штаты? Следовало наградить увольнительной.

– Не за это. Потом он угрожал ей.

– Отлично.

– Замахнулся прикладом карабина. Произошло все при свидетелях. Если бы не отец, говорит Уолтере, Уолш загремел бы под трибунал.

– Черт, Уолш пережил три или четыре жутких дня. А эта баба-майор круглая дура. Сама-то никогда не была на передовой, а потому хотела, чтобы мы показывали чудеса героизма на пути в столовую.

– Именно так. Я подумал, что тебе это небезынтересно.

– Значит, Уолш спустил на нее всех собак. Молодец.

– Уолтерс помнит тебя. Просил рассказать, как ты поживаешь. Я сказал, что ничего не знаю.

– Уолш парень не промах. Напугал до смерти эту сучку и быстренько смотался домой. У его мамочки не может быть глупых детей.

Глава 31

– Я согласился встретиться с вами вопреки собственным убеждениям.

Они сидели за круглым столиком в темном углу бара в квартале от отеля «Первый». В центре столика стояла вазочка с орешками. Перед каждым, Уолшем, Флетчем, Майклом Джи. Хэнреганом и Фредерикой Эрбатнот официантка поставила по кружке пива. Хэнрегану принесли и стопку виски.

Из музыкального автомата лилась тихая, успокаивающая мелодия.

Хэнреган первым делом приложился к виски.

– Флетч, однако, настоял на этой встрече, вероятно из-за того дерьма, что вы напечатали этим утром в «Ньюсбилл», Хэнреган, – продолжал Уолш тихим голосом. – Вы не провели с нами и нескольких часов, а уже пишете, что никто не хочет разговаривать с вами по поводу каких-то убийств, случившихся бог знает где и когца, – Уолш посмотрел в потолок и покачал головой. – Полагаю, что с тем же успехом вы можете поинтересоваться у нас о кражах со взломом и разбоях, имевших место в тех городах, где мы побывали. И не забудьте о прелюбодеяниях. В мотелях этого хватает с лихвой, – голос его звучал устало. – А повод, по которому мы встречаемся, весьма простой. Вы – не политические репортеры. Флетчер говорит мне, что ваша специализация – преступность. И в общем-то я не понимаю, почему мы должны возить вас в своем автобусе. Вы настаивали на встрече, и я согласился. Но пока у меня есть все основания просить Флетча отказать вам в аккредитации.

– Вы закончили? – поинтересовался Хэнреган. Фредди повернулась к Флетчу.

– Отказ в аккредитации не пойдет вам на пользу. Да и пребывание в автобусе прессы не самое радостное впечатление, которое я испытала в жизни.

– Вот-вот, – покивал Хэнреган. – «Ньюсуорлд» обеспечит Эрбатнот лимузином с водителем. А я найму вертолет. Так что, не мелите чушь, Уилер.

Уолш бросил в рот несколько орешков.

– Через несколько минут Флетч и я должны быть на совещании у кандидата. Если у вас есть вопросы, задавайте.

Хэнреган отхлебнул из кружки. Его глаза блеснули.

– Как давно вы были знакомы с Элис Элизабет Шилдз?

– Я ее знать не знал.

– Вы встретились с ней в Чикаго?

– Повторяю, я ее не знал.

– А кто знал? Ваш папаша?

– Мой отец также не был с ней знаком.

– Так почему она упала на тротуар под окном его спальни?

Уолш скорчил гримасу и промолчал.

– Уолш, – вмешалась Фредерика Эрбатнот, – мы бы продвинулись вперед, если бы получили список лиц, находившихся в «люксе» вашего отца в тот вечер, когда убили Элис Элизабет Шилдз.

– Составить такой список невозможно, мисс Эрбатнот. Там были местные журналисты. Я не знаю их фамилий. Пара координаторов предвыборной кампании, жителей этого города. Одного зовут Уильям Бурк, фамилия второго Блэкстоун. Были еще Фенелла Бейкер, Ленсинг Сэйер, ваша Мэри Райс, – он глянул на Хэнрегана, – Дикманн, кто-то еще.

– А вы там были? – спросил Хэнреган.

– Да. Приходил и уходил.

– А Солов? – спросил Флетч.

– Не помню.

– Доктор Том? – Фредди.

– Не помню. Но сомневаюсь. Он избегает контактов с репортерами.

– В родном городе вашего доктора Роберта Тома зовут доктором Хорошее Самочувствие. Он выписывает больше рецептов, чем любой другой врач. Как он стал лечащим врачом вашего отца?

– Он сопровождает отца во время избирательной кампании, не более того.

– Ваш отец постоянно живет на таблетках? – Хэнреган придвинул к себе пиво Фредди.

– Мой отец принимает таблетки очень редко, – отчеканил Уолш. – Лишь в случае крайней необходимости.

– Тогда почему три-четыре раза в год его увозят, чтобы прочистить ему голову?

– На этот идиотский вопрос я отвечать не собираюсь.

– И почему уезжает ваш отец? – спросила Фредди. – Он же действительно неожиданно исчезает на несколько дней.

– Он исчезает, но не «неожиданно». Использует паузы в своем графике, когда они возникают. Ловит рыбу. Читает книги по истории. Даже Кэкстон Уилер нуждается в отдыхе. За последний календарный год мой отец отсутствовал на работе ровно пятнадцать дней. Если хотите, можете раздуть из этого сенсацию.

– А куда, собственно, он ездит? – поинтересовался Хэнреган.

– Вам до этого нет дела.

– Но он всегда уезжает один, – уточнила Фредди.

– Нет. Его всегда сопровождает сотрудник.

– Шустрик Грасселли, – фыркнул Хэнреган. – Сундук на колесах.

– Сундук с компьютером внутри, – добавил Флетч.

– Опять же, часть вопросов снялась бы сама собой, – продолжила Фредди, если мы знали, что делал ваш отец в тот вечер, когда умерла Элис Элизабет Шилдз. Когда, только точно, до минут, он вернулся в отель, когда поднялся в номер... и так далее.

– Я сомневаюсь, чтобы он хоть что-то помнил, – покачал головой Уолш. – Наша страна лежит в четырех временных поясах. По ходу кампании мы мотаемся из одного пояса в другой. Живя в таком ритме, поневоле теряешь чувство времени. Я имею в виду точное время.

– А вот вы, по-моему, его не потеряли, Уолш.

– Заткнись, женщина, – Хэнреган допил пиво Фредди. – Не думай, что ты стала настоящей журналисткой лишь потому, что «Ньюсуорлд» позволил тебе звонить в редакцию.

Фредди улыбнулась Флетчу.

– Эта телка в Чикаго. Жена гинеколога...

Фредди хихикнула.

– Элейн Рамси. Жена акушера. Интересуетесь биографическими данными, Майкл? Или мне самой позвонить в «Ньюсбилл»?

– Вы и ваш отец оба знали ее.

– Едва ли, – возразил Уолш.

– Вы разговаривали с ней на приеме в отеле «Харрис», – Хэнреган взялся за кружку Флетча. – И ваш отец тоже.

– Хэнреган, мы разговариваем с десятками людей. И десятки людей разговаривают с нами. В политической кампании иначе не бывает.

– А потом некоторые из них оказываются в морге, – Хэнреган поднес кружку Флетча ко рту.

– Ясно, – подала голос Фредди. – Из ваших слов следует, что ни вы, ни ваш отец не знали миссис Рамси.

– За отца я ничего сказать не могу. Но полагаю, что он ее не знал. Да и как они могли познакомиться? Я ее не знал.

– Вы не можете говорить за вашего отца? – вскинулся Хэнреган. – Так почему вы не привели старика сюда, чтобы я задал ему этот вопрос? Доктор Том по такому случаю мог бы вколоть ему что-нибудь тонизирующее.

Уолш посмотрел на часы.

– Может, вы ответите на вопросы о прошлой ночи? – продолжил Хэнреган. – Тут память вас не подведет?

– Какие вопросы? – полюбопытствовал Уолш.

– Коронер определил, что смерть Мэри Кантор, горничной отеля, наступила между одиннадцатью вечера и половиной третьего утра. В полночь вас в номере не было.

– А вы были? – Уолш набычился. – Я вас предупреждал, Хэнреган. Не лезьте ни в мой номер, ни в номера моих родителей.

– Так где вы были? – гнул свое Хэнреган.

– После приезда мы с Флетчем провели короткое совещание в моем номере. Примерно в половине двенадцатого, так, Флетч? Потом я пошел в «люкс» матери. Нам надо было кое-что обсудить. Вернулся к себе, поработал с документами.

– На три с половиной часа это не растянешь.

Уолш пожал плечами.

– Больше мне сказать нечего.

– Вы можете сказать, что делали в тот момент, когда Элис Элизабет Шилдз целовалась с тротуаром?

– Не помню. Кажется, был в баре. А до того – в своем номере.

– Звонили по телефону?

– Возможно.

– Телефонистка коммутатора отеля говорит, что ваш номер не отвечал с восьми вечера.

– Если я работаю, то, бывает, не снимаю трубку. Ко мне заходил Барри Хайнс. С Филом Нолтингом мы пытались выработать позицию кандидата по Южной Африке. В бар я спустился, дожидаясь Флетча. Звонки-то в основном были насчет Рондолла Джеймса, от его приятелей-журналистов, поэтому я и не брал трубку. Извините, но железное алиби я вам предоставить не могу.

– Уилер, когда вы служили в морской пехоте, вас едва не отдали под трибунал.

Лицо Уолша закаменело.

– Что вы имеете в виду?

– Вы отказались повести взвод в разведку. Взвод, который погиб до последнего человека.

– Он не отказывался, – вставил Флетч. – Мы так накурились марихуаны, что не могли пошевелиться. Все до единого. За исключением лейтенанта.

– Вы стреляете наугад, Хэнреган, – Уолш посмотрел на репортера. – Меня не отдавали под трибунал.

– Не отдавали. Ваш папаша этого не допустил.

– Мой отец не имел никакого отношения к моей военной службе.

– Однако он помог вам поскорее вернуться в Штаты.

– Меня перевели в Вашингтон, – признал Уолш. – Возможно, не без участия отца. В колледже я изучал статистику. Вот меня и направили в бюро статистики Министерства обороны, где я и служил до демобилизации. Можете написать об этом, что хотите.

– Всего два месяца?

– Да. Мой отец хотел знать, насколько реальными для молодого офицера, только что вернувшегося с поля боя, кажутся статистические данные, публикуемые Пентагоном.

– Чушь, – пробурчал Хэнреган.

– А раз мы затронули статистику, позвольте мне сказать следующее, – Уолш наклонился вперед, оперся локтями о стол. – За год убивают больше двадцати тысяч американцев. Каждый год преступления так или иначе затрагивают более тридцати процентов американских семей. В этом интервью я не буду приводить социологические причины появления таких цифр, не буду касаться того, как администрация Кэкстона Уилера планирует снизить эти цифры. Я не буду оскорблять длинными выкладками слух мисс Эрбатнот. Но вам я скажу, что по статистике преступления случаются везде, где бы мы не оказались. И для этого не обязательно быть кандидатом в президенты. Это все, что я могу сказать криминальным репортерам. Лично я ничего не знаю об этих убийствах. И мой отец тоже. Если вы думаете, что они каким-то образом связаны с предвыборной кампанией, я советую приглядеться к вашим коллегам-журналистам. Я же полагаю, что это обыденное явление современной американской действительности.

– Женщин не убивают там, где появляется команда Аптона, – резонно заметил Хэнреган. – И нас не послали освещать избирательную кампанию Грейвза.

– Будем считать, что им повезло. Будьте осмотрительнее с тем, что пишете. У нас политическая кампания, а не новогодний парад.

Флетч поднялся вслед за Уолшем. Пиво осталось лишь в кружке последнего.

– Эй, Уилер, – крикнул вслед им Хэнреган. – Как вышло, что вы ни разу не женились?

У двери Флетч обернулся. За столом остался один Хэнреган. Кружка Уолша уже стояла перед ним. Хэнреган ухмылялся.

По дороге к отелю Фредди держалась от них на почтительном расстоянии.

– Грязный, вонючий, наглый мерзавец, – Уолш улыбнулся. – Как ты думаешь, я сильно ему помог?

– Конечно. Теперь ему многого уже не напечатать.

Глава 32

– Небольшое изменение в планах, – объявил кандидат своей команде. – Я решил, что миссис Уилер, которая вместе со мной будет сегодня на трибуне, скажет несколько слов, – все лица остались бесстрастными. – Она выступит прямо передо мной. Скажет то, что хочет сказать, а затем представит меня. Уолш, позаботься о том, чтобы ведущий митинга, кто бы он ни был, объявил о выступлении твоей матери, а не моем.

Уолш наклонился вперед.

– Конгрессмен хочет представить тебя, папа. А не мать. Для него это важно.

– Придется ему представлять твою мать. Кто еще будет на трибуне?

– Мэр Мелвилла, судья...

– Мне передали их «объективки»? Уолш протянул отцу несколько листков. Совещание проходило в гостиной «люкса» кандидата. Флетч чувствовал себя, как дома: третий по счету отель, а комната точь-в-точь, как две предыдущие. Стандартизация правила в Америке бал.

– Барри? – губернатор просматривал листки. – Тебе есть, что сказать?

– Да, сэр. Наш рейтинг упал на четыре пункта в опросах Харриса и на три – у Гэллапа.

Губернатор поднял голову, на его лице отразилось удивление.

– А я думал, что дела у нас идут на лад.

– На сегодняшний день Аптон опережает нас на восемь пунктов, а Грейвз отстает на четыре.

Губернатор провел пальцем по царапине на щеке.

– Аптон! – воскликнул Ли Оллсн Парк. – Он даже не приезжал сюда! Был в Пенсильвании и Айове.

– Должно быть, разлука согрела сердца избирателей, – предположил Фил Нолтинг.

– Плохо дело, – покачал головой губернатор. – Наверное, кое-что из сказанного мной в Уинслоу нанесло кампании...

– Урон, – докончил фразу Пол Добсон.

– Дорис была права.

– Мы все были правы, – поправил его Добсон.

– Может, всему виной зеленый костюм Уолша, – вставил Ли Оллен Парк. – Глядя на него избиратели думают, что у нас «крестовый поход любителей».

– Вернее, президент утащил в клювике твою главную мысль, – добавил Уолш.

– Не совсем. Оригинальной его реакцию не назовешь. Образовать специальный совет – это в его духе. Пол и Фил, я хочу, чтобы вы подготовили мне первоклассную речь. В понедельник я выступлю с ней. Я получу время на телевидении?

– Да, – кивнул Барри. – Договор подписан, деньги уплачены.

– Это будет моя основная речь. Стержень ее – международные переговоры, в том числе со странами Третьего мира, о заключении всеобъемлющих соглашений по разработке и контролю новых технических решений по передаче, приему и распространению информации, – говорил губернатор медленно. Нолтинг записывал все слово в слово. – Моя цель – не контроль технических достижений, но принятие международного договора, согласно которому никто, ни нация, ни политическая партия, ни какая-то другая группа, не сможет контролировать значительную часть единого информационного пространства.

– Слишком уж наукообразно, – засомневался Добсон.

Губернатор зыркнул на него.

– Вот и поработайте, чтобы моя мысль стала доступной рядовому избирателю.

– Можем ли мы использовать такие фразы, как «укрепление мира» или «процветание всех народов»? – спросил Нолтинг.

– Звучит неплохо, – холодно ответил губернатор. – Но хорошо бы использовать и тройку-другую моих слов.

– Папа, утром ты выступаешь в нью-йоркской передаче «Вопросы и ответы». Она транслируется на всю страну. Если ты хочешь выйти с новой инициативой, почему не сделать это завтра утром? Зачем ждать митинга в столице штата перед самыми выборами?

– Может, ты и прав, – губернатор задумался. – Обычно главный козырь берегут до последнего. У «Вопросов и ответов» хорошая аудитория.

– Для подобных заявлений, – добавил Добсон.

– Так скажите им все, – предложил Флетч.

– Нет, – губернатор покачал головой. – Телезрителям я скажу, что тема не исчерпана, что Аптон, Грейвз и президент недостаточно точно истолковали мои слова, а потому все необходимые разъяснения я дам в понедельник, на вечернем митинге.

Барри Хайнс кивнул.

– Это их заинтригует.

– Кстати, о распорядке завтрашнего дня, – Уолш повернулся к отцу. – «Вопросы и ответы» выходят в эфир в одиннадцать утра. В девять ты посетишь службу в церкви на Тридцать шестой улице. Пока ты и Флетч сидели в радиостудии, мы с Барри связались с нью-йоркскими газетами. Репортеры и фотографы встретят тебя у церкви. Между прочим, Флетч, тебе туда лучше не ходить.

– Ты не хочешь, чтобы я шел в церковь?

– Когда кандидат в президенты посещает церковь, пресс-секретарю делать там нечего. Ты понял?

– Мне ведено не ходить в церковь.

– Когда я лягу спать? – спросил губернатор.

– Самолет взлетит из аэропорта Мелвилла в половине первого ночи, – ответил Уолш. – В половине третьего ты будешь спать.

– Кто полетит со мной?

– Флетч, Барри и Шустрик.

– И Боб.

– И доктор Том, – подтвердил Уолш.

– Значит, вы без опаски сможете пить нью-йоркскую воду, – заметил Пол Добсон.

Уолш повернулся к Добсону. Он по-прежнему был без галстука, а потому Флетч видел, как напряжена его шея.

– Обратно мы ждем тебя в четыре, максимум в половине пятого. В аэропорту столицы штата постараемся организовать встречу, но в воскресенье собрать много народу не удастся. Очередной тур соревнований Национальной футбольной лиги.

– Тот, кто хочет стать президентом, всегда стоит вторым за футболом, – прокомментировал губернатор, оглядев свою команду. – Что-нибудь еще?

– Флетч, сейчас пойдем ко мне. Я хочу дать тебе последние газетные вырезки. Тебе пора знакомиться с журналистами Висконтина.

– Это точно. Но есть еще один вопрос, который хотелось бы обсудить.

Присутствующие, как один, заерзали на стульях.

– Прошлой ночью в отеле, где мы останавливались, убили горничную – Мэри Кантор, вдову военного летчика. В отеле, где мы провели позапрошлую ночь, убили другую женщину, Элис Элизабет Шилдз, продавщицу книжного магазина.

– Чего только не бывает, – бросил Уолш.

– И еще одну женщину, Элейн Рамси, жену акушера, нашли мертвой в чулане отеля «Харрис» в Чикаго после того, как мы уехали оттуда.

– Как вы думаете, нью-йоркский «Космос» победит в этом году? – спросил Барри Хайнс.

– Я видел сегодняшний номер «Ньюсбилл», – подал голос Фил Нолтинг. – И, по моему разумению, вы должны были приложить все силы, чтобы не допустить появления этой статьи до вторника, когда пройдут праймери.

– Возможно. Но пресс-секретарь я неопытный, так что чудес от меня ждать не приходится.

– Ваши симпатии по-прежнему на стороне прессы, – присоединился к своему коллеге Добсон. – Суть информации вам не важна. Инстинктивно вы стремитесь донести ее читателю. И чем больше в ней грязи, тем лучше.

– Достаточно, – вмешался в перепалку губернатор. – Проблема налицо. Кто-то убивает женщин. Вполне возможно, что делается это с одной целью – поставить крест на моей избирательной кампании.

– Кто же пойдет на такое? – спросил Ли Оллен Парк.

– Это ерунда, – покачал головой Уолш. – Возможно, у Симона Аптона есть здесь свой человек, но он не станет убивать женщин, чтобы попасть в Белый Дом.

– Разумеется, нет, – согласился губернатор. – Но, приняв за аксиому, что кто-то это делает, тут же задаешься вопросом, а зачем?

– Наверняка, какой-нибудь псих, – предположил Ли Оллен Парк.

– Вы кого-нибудь подозреваете, Флетч? – спросил Барри Хайнс.

– Многих.

– Это Солов, – уверенно заявил Барри. – Вам следовало взглянуть на его счет за телефон.

– Почему?

– Он никому не звонит. Должно быть, он отправляет свои статьи в «Правду» голубиной почтой.

– Да, это важная улика.

– А может, он пользуется бутылками из-под водки? – выдвинул свою версию Парк. – Бросает их в Атлантический океан, а течения доносят их до России.

– Есть у тебя какие-то предложения, Флетч? – спросил Уолш.

Флетч подождал, пока на нем скрестятся все взгляды.

– Было бы неплохо, если б каждый из присутствующих провел со мной несколько минут и убедительно доказал, что у него есть железное алиби на то время, когда произошло хотя бы одно убийство.

– Черт, – вырвалось у Уолша.

– Я бы этого не делал, – покачал головой Добсон.

– Только так я смогу воспрепятствовать появлению в газетах материалов, бросающих тень на избирательную кампанию.

Губернатор поднялся.

– Пора одеваться. Уже семь двадцать. Мои часы не спешат?

– Флетч, – обратился к нему Фил Нолтинг, – стараясь защитить нас, вы тем самым создаете впечатление, что у нас есть причины отводить от себя подозрения.

– Я думаю, что есть.

Вслед за губернатором встали и остальные.

– Похоже, ты потерял слушателей, Флетч, – заметил Уолш.

Флетч встал.

– Так что же мне делать? Это же бомба с часовым механизмом, и часы уже пущены.

– Прикройте ее собственным телом, – посоветовал Добсон, выходя из гостиной.

– Подождите.

– Флетчер, ну сколько можно изображать детектива-любителя? – осадил его губернатор.

– Пойдем, Флетч, – Уолш ждал его у двери. – По пути в мой номер я куплю тебе сборник «Лучшие детективы года».

– Полагаю, больше упоминать об этом не стоит, – Флетч сел в кресло.

– Согласен.

Уолш снял грязную рубашку, достал из чемодана чистую.

– Это все равно, что пытаться потушить пожар в цирке.

– Нет, – покачал головой Уолш, – больше это похоже на попытку пробить засор в одном из туалетов цирка.

– Местная полиция зачарована кандидатом. Старается защитить его от любой опасности, а потому ей не до расследования. Журналисты, специализирующиеся на политике, не опускаются до того, чтобы пересчитать убийства и сказать себе: «Эй, да об этом стоит написать».

– Писать тут не о чем, – Уолш достал из чемодана костюм, критически оглядел его, прогладил рукой, расстегнул брюки. – Вырезки на столе, – он указал на столик, где стояли его бриф-кейсы.

– Почему ты меняешь выглаженный костюм на мятый?

– У меня только один галстук, подходящий к этому костюму. Наверное, оставил его в какой-то машине. Там две статьи Фенеллы Бейкер, которые наверняка тебе не понравятся. Одна критикует нас за оборонные расходы. Во второй отмечается неопределенность нашей позиции по мерам социального обеспечения. Она, конечно, права.

Флетч подошел к столику, взял кипу вырезок.

– Между прочим, – Уолш уже завязывал галстук, – остерегайся Ленсинга Сэйера. Самый умный, самый проницательный журналист из тех, что сопровождает нас. И я рад, что он с нами. Но, к сожалению, он в постоянном контакте с сенатором Симоном Аптоном. Способен на все.

– Умный теленок от двух маток сосет, – пробормотал Флетч.

– Пора трогаться, – Уолш надел черный пиджак. Мы с Барри сами хотим проверить звуковую систему. Чтобы не получилось, как у торгового центра.

– Да, повторения не хотелось бы, – кивнул Флетч.

– Ты можешь не торопиться. Поужинай. Отец выступит не раньше половины десятого.

Глава 33

– Ай-эм? Это Джеймс...

Вернувшись к себе, Флетч нашел на столе вазу с дюжиной красных гвоздик. И записку:

«Флетчер. Рада, что вы с нами.

Дорис Уилер».

Ожидая заказанный сэндвич, он отзвонился всем, кроме Рондолла Джеймса.

Когда принесли ужин, Флетч принял душ, сел на кровать и принялся за еду, одновременно проглядывая газетные вырезки.

На телефонные звонки он старался не обращать внимания, но в конце концов не выдержал и снял трубку...

– Извините, что жую.

– Вы должны что-то делать. Немедленно.

– Я должен поститься[145]? – прикинулся непонимающим Флетчер.

– Днем мне позвонил репортер, освещающий избирательную кампанию. Рассказал мне об этих убийствах. Почему вы ничего мне не сказали? Убили уже трех женщин.

– Кто вам звонил?

– Эрбатнот.

– Понятно. Вы все еще в Айове?

– Да.

– И что вы ей ответили?

– Сказал, что для меня это новость.

– Неужели?

– Ай-эм, я знаю, кто убийца. Как, впрочем, и Кэкстон.

Флетч отодвинул пустую тарелку из-под сэндвича.

– Вы говорили насчет этого с Кэкстоном?

– Не раз.

– Что он сказал?

– Может, лучше вы поделитесь тем, что вам известно, Флетчер.

– Не понимаю я Кэкстона. Почему он ничего не предпринимает?

– Флетчер...

– Эдвард Грасселли.

– Старина Шустрик?

– В этом нет никакого сомнения.

– Почему Шустрик?

– Вы не знаете, кто он такой? Все уже забыли.

В досье Шустрика лежали лишь фотография и листок с датой рождения и теперешним адресом.

– Так кто такой Шустрик Грасселли?

– Убийца. Осужденный убийца. Забил человека до смерти. Кулаками. Профессиональный боксер. Его кулаки – смертоносное оружие. Отсидел за это в тюрьме... почти пятнадцать лет.

– О чем вы говорите?

– Как-то вечером один парень прогуливался с собакой. Большой собакой. Шустрик Грасселли шел мимо. Когда он поравнялся с собакой, та его тяпнула. За ногу. Шустрик поднял крик, пообещал парню, что заявит в полицию, потребовал, чтобы тот назвал свою фамилию. Так этот парень спустил на него собаку. Грасселли прибил пса. Как, не знаю, но размозжил ему голову то ли о стену, то ли об асфальт. А потом принялся за хозяина. И убил голыми руками. На глазах полудюжины свидетелей.

– О Господи, Джеймс.

– Собака уже не представляла никакой опасности. Человека не убивают после того, как инцидент исчерпан. Это уже не самооборона.

– Старина Шустрик пошел на такое?

– Умышленное убийство.

– Почему же губернатор помиловал его?

– Большая итальянская семья развернула шумную кампанию в его защиту. Того же мнения придерживалась и боксерская ассоциация, включая тренерский совет. Грасселли примерно вел себя в тюрьме. Однажды спас старика, который подавился пищей, но такое всегда можно подстроить.

– Губернатор знал его прежде?

– Нет. После освобождения Грасселли с матерью пошли в особняк губернатора, чтобы поблагодарить его. Кэкстон предложил взять его на работу.

– Тут совсем другие убийства, Джеймс. Одно дело, убить на улице в приступе ярости. И совсем иное – убийства женщин.

– И там, и тут убивали кулаками. На такое способны очень немногие. Давайте посмотрим на происшедшее несколько под иным углом. Из города в город переезжает сорок-пятьдесят человек, оставляя за собой шлейф убийств. Мы знаем, что один из этой компании уже совершал нечто похожее. Пусть и давно, но забил мужчину до смерти. Какова вероятность того, что и убийства женщин – его работа?

– Немалая.

– Это Шустрик, будьте уверены.

– Мне показалось, что губернатор говорил со мной предельно откровенно. Почему же он не упомянул о прошлом Шустрика?

– Потому что знает, что Шустрик виновен. Скажите мне, губернатор ратует за активный поиск убийцы?

– Глупость какая-то. Скрывая вину Шустрика, губернатор становится соучастником преступления. Я в это не верю.

– Подумайте как следует, дружище. Подумайте о том, что может знать о губернаторе Шустрик.

– Например?

– О Боже! Да ему известно все! Шустрик – его шофер, камердинер, телохранитель. Всегда находится рядом. Сопровождает Кэкстона во всех поездках, даже когда тот исчезает на несколько дней кряду. Выпивка. Бабы. Бог знает что еще.

– Вы верите, что он пьет и шляется по бабам?

– Послушайте, я знаю Кэкстона больше двадцати лет. Он не святой, а мужчина. Энергия так и прет из него. Вы это заметили, не так ли? А спать с Дорис все равно, что с бульдозером.

– Шустрик рассказывал мне об этих поездках.

– Конечно, рассказывал. Небось, говорил, что они ездят в горы молиться.

– Почти.

– Если поездки такие безобидные, то зачем держать их в секрете? Почему они окружены покровом тайны, проникнуть сквозь который мечтали все журналисты штата, а теперь, наверное, и всей страны?

– Ладно. Итак, губернатор знает, что убийца – Шустрик, но боится, что тот выложит всю правду, если он укажет на него пальцем.

– Да.

– Может, Шустрик не заговорит.

– Пусть так, хотя я в этом очень сомневаюсь, но подумайте, что скажут об умении губернатора разбираться в людях? Взять телохранителем парня, который по ночам убивает женщин. А кого же он возьмет на должность государственного секретаря, спросят избиратели. Гиммлера?

– Джеймс, я не знаю, что предпринять. Все уехали на митинг.

– Остановите Грасселли. Как, не знаю, но вы должны что-то сделать.

– Джеймс, мне не выдержать десять раундов с Грасселли. Он старый, медлительный, но боксер.

– Найдите его. Не спускайте с него глаз. Купите ему билет в Ташкент. Ушлите куда-нибудь подальше. Без особого шума. Господи, как жаль, что меня нет рядом с Кэкстоном. Я бы все уладил еще вчера, если не раньше. Все эта сука, Дорис Уилер. Если бы не она...

– Я все понял, Джеймс.

– Отлично. Действуйте.

Торопливо одеваясь, Флетч вдруг заметил, что в стопке газетных вырезок пять схвачены скрепкой. Они лежали в изголовье кровати. Он наклонился и поднял их. Верхней оказалась вырезка из «Чикаго сан-Таймс».

«Чикаго. – Сегодня утром, в чулане, примыкающем к банкетному залу, сотрудниками отеля „Харрис“ найдено тело женщины. По мнению полиции, женщину задушили.

Предыдущим вечером в зале принимали журналистов, освещающих избирательную кампанию губернатора Кэкстона Уилера.

Согласно сообщению полиции, женщина, примерно тридцати лет, в зеленом платье и туфлях на высоком каблуке, не имела при себе документов, удостоверяющих ее личность».

За ней следовала вырезка из «Кливленд Плейн – Дилер».

«Кливленд. – Женщина, известная на улицах, как Элен Трой, которую за последние десять лет полиция арестовывала не меньше сорока раз за приставание к мужчинам, ранним утром избита до смерти в подъезде на Кассел-стрит.

Полиция полагает, что в этот район Трой привлекла толпа, собравшаяся, чтобы встретить кандидата в президенты, Кэкстона Уилера, остановившегося в расположенном неподалеку отеле «Стерн».

– О, Господи! – ахнул Флетч. Третья вырезка была из «Уичито Игл энд Бикон».

«Уичито[146]. – Жительница Калифорнии, Сюзан Стретфорд, двадцати шести лет, вчера, во второй половине дня, найдена забитой до смерти в своем номере в отеле „Кейсон“. Судебный медик сообщил, что ее смерть наступила несколько часов тому назад.

Горничная отеля, Джейн Полтроу, которая нашла тело, сказала, что она припозднилась с уборкой, потому что останавливающаяся в отеле предыдущей ночью команда кандидата в президенты Кэкстона Уилера и освещающие предвыборную кампанию журналисты, прибавили ей работы.

Мисс Стретфорд, инженер по компьютерам, приезжала в Уичито по делам. Полиция утверждает, что в город она приехала одна».

Боже мой, – Флетч посмотрел на остатки сэндвича на столе, и его чуть не вырвало.

Четвертая вырезка касалась смерти Элис Элизабет Шилдз, «которую, скорее всего, столкнули с крыши прямо над окнами „люкса“, в котором останавливался кандидат в президенты Кэкстон Уилер».

Пятая была из «Фармингдейл вьюз».

«Фармингдейл. – Мэри Кантор, тридцати четырех лет, которая работала горничной после смерти ее мужа, военного штурмана, погибшего три года тому назад в авиакатастрофе, ранним утром найдена задушенной в служебном лифте отеля...»

Флетч закрыл глаза.

– Господи... Так их уже пять...

Еще не придя в себя, Флетч снял трубку зазвонившего телефона.

– Флетчер...

– Сейчас говорить не могу. Извините. Мне не следовало брать трубку.

– Флетчер... – в голосе не было ничего человеческого. – Это Билл Дикманн.

Флетч тряхнул головой, отгоняя дурноту.

– Да, Билл?

– Помогите мне.

– А в чем дело, Билл?

– Вы сказали... что поможете.

– Что случилось?

– Флетч, моя голова. Моя голова. Мне так плохо. Я боюсь. Не знаю...

– Билл, где вы сейчас? – Я уже...

– На стадионе? – Да. Под трибунами. У телефонов.

– Билл, оглядитесь. Нет ли кого знакомого? Или копа?

– Ничего не вижу. Это ужасно. Что...

– Билл, стойте на месте. Я сейчас.

– Я боюсь... Не знаю...

– Уже бегу, Билл. Ничего не делайте. Стойте, где стоите. Бегу к вам.

Глава 34

Флетч проскочил вращающуюся дверь отеля, оглядел пустынную улицу, вернулся в вестибюль, поспешил к портье.

– Как мне найти такси?

– Наверное, подождать, пока оно подъедет, – предложил портье логичное решение. – Случается, они заглядывают к нам.

– Я очень спешу.

Портье пожал плечами.

– Вызова у нас нет. Придется подождать.

– А далеко крытый стадион?

– Восемь кварталов на север. И потом три на восток[147]. Без такси вам туда не добраться.

– Благодарю.

Флетч так сильно толкнул вращающуюся дверь, что задняя лопасть стукнула его по спине. Такси, естественно, не было. Он посмотрел на часы. Ребром ладони стукнул себя по животу. Мышцы спружинили удар.

– Придется попотеть, – сказал он себе. И побежал на север по тротуару. «Джейкоб, пришпорь-ка эту лошадь. Если она остановится, мы не сможем ее продать», – вспомнились ему слова губернатора. Через три квартала лежащий на тротуаре снег заставил его бежать по мостовой. Иной раз ноги скользили по льду. «Пять убийств, не три... О, такси, похоже, покинули Мелвилл». Его догнала какая-то развалюха. Флетч замахал руками, надеясь, что водитель остановится, но тот объехал его по широкой дуге.

После восьмого квартала Флетч повернул на восток. Впереди сверкал огнями стадион. «Кто-то убивает женшин, сказал губернатор. С одной целью – поставить крест на моей избирательной кампании». Флетч перепрыгнул через сугроб, отделявший мостовую от тротуара. Поскользнувшись, подвернул ногу. «Наверняка, какой-нибудь псих», – версия Ли Оллена Парка. Над входом висел огромный транспарант:

КЭКСТОНА УИЛЕРА – В ПРЕЗИДЕНТЫ

На тротуаре толпились люди. У самых дверей стояли полицейские и пожарные.

Флетч уже взялся за ручку двери, когда пожарник схватил его за плечо.

– Туда нельзя.

– Но мне надо.

– Приказ командира пожарной команды. Зал переполнен.

Глубоко вдохнув, Флетч полез за бумажником.

– Моя фамилия Флетчер. Я – пресс-секретарь губернатора Уилера. Мне надо пройти.

Пожарник даже не взглянул на удостоверение Флетча.

– Сейчас мы не пропустили бы и самого губернатора.

– Человеку плохо. Журналисту. Он попросил помочь ему. Я выведу его оттуда. И у вас станет на одного человека меньше.

– Пусть его выведет кто-то еще, – пожарник остановил старушку с желтыми ягодами на черной шляпке. – И у нас станет на два человека меньше.

Проулок вдоль боковой стены не освещался. Никто и не чистил его от снега. Изнутри доносились музыка, приветственные крики, аплодисменты.

Воздух, выдыхаемый Флетчем, образовывал облако тумана перед его лицом.

Как и ожидал Флетч, вверх по стене уходила пожарная лестница. Специальные балансиры удерживали ее нижнюю площадку на высоте четырех метров. Под тяжестью человека площадка могла опускаться вниз.

Флетч подозревал, что не сможет прыгнуть так высоко, но решил проверить это на практике. Он разбежался по скользкому, бугристому от ледяных наростов асфальту. Прыжка не получилось. Наоборот, поскользнувшись, он полетел на землю, угодив головой в деревянный ящик из-под апельсин, наполненный мусором. Из ящика выпала пустая банка из-под кетчупа. Флетч отшвырнул ее ногой. Банка беззвучно влипла в снег.

Флетч поднял ящик, перевернул. На его ботинки посыпались кожура грейпфрутов, яичная скорлупа, куриные кости. Он поставил ящик под пожарной лестницей, встал на него, подпрыгнул, пытаясь ухватиться за нижнюю площадку. Приземляясь, он проломил ящик. Боль в подвернутой ноге отдалась по всему телу. Он вновь стоял на асфальте, по колено в сломанных дощечках.

– Отчего человек не летает? – печально вздохнул Флетч.

Если по проулку и ездили автомобили, то не очень часто, ибо он сильно напоминал свалку.

– Может, ему это и не нужно, ибо он мыслит, – добавил он мгновение спустя.

Заметавшись по проулку, Флетч быстро собрал достаточное количество ящиков, коробок, бочек, чтобы добраться до нижней площадки пожарной лестницы. Под его весом она со скрипом опустилась вниз. Флетч полез наверх. Преодолев половину лестницы, он оказался перед металлической дверью. Естественно, ручки снаружи не было. Не только ручки, но и замочной скважины. Металлические полосы по периметру закрывали щель между дверью и дверной коробкой.

– Человек мыслит, – повторил Флетч, и полез выше.

Пожарная лестница оканчивалась небольшой площадкой. На ней Флетча ждала не дверь, а окно – с толстым матовым стеклом, оборудованное датчиками сигнализации; запертое изнутри.

Он ударил по стеклу каблуком. Посыпались осколки, зазвенел сигнал тревоги. Звучал он, как школьный звонок, сердитый, но негромкий. Внутри оркестр играл «Боевой гимн республики». Люди скандировали:

«Уилер! Уилер! Уилер!» Флетч логично рассудил, что в сложившихся обстоятельствах едва ли кто обратит внимание на этот звон.

Еще несколькими ударами он расширил дыру, рукавом пиджака отодвинул провода, перелез на подоконник, прыгнул вниз. Пол оказался ниже, чем он ожидал. А потому левая нога вновь отозвалась острой болью.

Музыка и скандирование стихли. Их заменил мужской голос. Не отрывая ноги от пола, чтобы не свалиться в темноте со ступенек, Флетч двинулся налево. Через несколько шагов он наткнулся на стену и повернул направо, на мужской голос: «Защищать нашу великую республику...». Вновь стена, еще поворот. Стало заметно светлее. Флетч увидел, что стоит на площадке старой деревянной лестницы. Звонка он уже не слышал.

Нога уже не болела, так что он сбежал по ступеням, открыл дверь в коридор на балконе. Со стороны коридора дверь маскировало зеркало.

Чтобы сориентироваться, Флетч вышел на балкон.

Ни одного свободного места. Люди стояли даже в проходах.

На возвышении полукругом сидели Дорис Уилер, губернатор Кэкстон Уилер и городская верхушка. У микрофона держал речь конгрессмен Джек Спайв.

Чуть впереди, лицом к партеру, возникшему на месте ледовой арены, стоял сводный оркестр школ города. Люди заполняли все проходы, хотя пустых стульев еще хватало. На другой стороне, в отдельной ложе, Флетч увидел Фредерику Эрбатнот, Роя Филби, Фенеллу Бейкер. Тони Райса, других репортеров. Кто сидит в такой же ложе, справа от него, оставалось тайной.

С балкона Флетч спустился в фойе. Слева от дверей в зал он увидел три телефона-автомата. Дикманна рядом с ними не было.

Флетч осмотрел все уголки. Никаких следов Дикманна. Не нашел он и других телефонов.

Народ толпился и в фойе.

Пожарник, который не пускал Флетча, вошел с улицы в фойе. Он заметил Флетча и двинулся к нему. Флетч скоренько взбежал по лестнице на балкон.

– Фредди, – Флетч сел рядом с ней. Лишь в ложе прессы остались свободные места, – вы не видели Шустрика Грасселли?

Она отрицательно покачала головой.

– Мне пришла в голову одна мысль. Надо найти Шустрика.

– Не кажется ли вам странным, что Уолш нанял вас буквально через несколько дней после того, как я присоединилась к репортерам, освещающим предвыборную кампанию?

– Помогите мне найти Билла Дикманна...

– Я имею в виду, что вы мастер журналистского расследования. Как и я...

– Билл позвонил мне в отель. Отсюда. Попросил помочь ему. У него опять что-то с головой.

Ее карие глаза уставились на Флетча.

– Похоже, он боялся того, что может сделать.

– Давно он звонил?

– О, Господи, – Флетч посмотрел на часы. – Полчаса тому назад. Люди не летают.

– Шустрика я не видела. И Билла тоже. Флетч поднялся.

– Я просил его не отходить от телефона. Сейчас его там нет.

Взгляд Флетча обежал партер. Проходы расчистились. По ним ходили лишь пожарные и полицейские.

Фредди наклонилась к Рою Филби и Тони Райсу, что-то им сказала. Бетси Гинзберг сидела внизу, в самой середине партера. Рой и Тони тоже встали.

– Они вам помогут. Я сказала им насчет Билла.

Флетч отступил в сторону, давая им выйти из рада.

– Поищите его. Возможно, он в одной из комнат отдыха. По голосу чувствовалось, что он при последнем издыхании.

– А может, его уже увезли в больницу? – предположил Рой.

– Прошло не так уж много времени после его звонка. Скорее всего, он еще здесь.

Перед тем, как выйти из ложи, Флетч еще раз посмотрел вниз. Бетси поднялась со своего места и пробиралась к проходу.

– Черт! – сказал себе Флетч. – Бетси!

Флетч выбежал из ложи прессы так быстро, что ткнулся в спину Тони Райса.

– Флетч! – крикнула вслед Фредди. – Ты его засек?

– Нет!

По коридору он помчался к лестнице, слетел в фойе. Народу там заметно прибавилось, похоже, полиция вытолкнула сюда тех, кто не смог найти свободный стул в зале. Многие громко выражали свое недовольство. К дверям, ведущим в зал, Флетч протолкался с великим трудом и уткнулся в толстый живот полицейского, перегородившего вход.

– Пожалуйста, дайте мне пройти, – Флетч протиснулся между животом и распахнутой половинкой двери.

– Порядок нарушать не будете?

– Ни в коем разе, – обернувшись, ответил Флетч. И тут его заметил пожарник, все еще болтающийся в фойе.

– Задержите его! Эй, задержите этого парня!

И он протиснулся мимо полицейского.

Через головы сидящих Флетч увидел Бетси, выходящую через дверь справа от возвышения, где расположились чета Уилеров и «отцы» города. Над дверью горела табличка «Запасной выход».

Флетч двинулся направо по проходу, идущему поперек партера. Когда он проходил мимо Хэнрегана, за его спиной, чьи-то руки схватили его за плечи, развернули на сто восемьдесят градусов.

– Одну минуту, – пожарник чуть пригнулся, словно готовился к удару. – Вы причинили нам массу хлопот.

– Извините, – Флетч отступил на шаг.

Майкл Джи. Хэнреган повернулся к ним. Пожарник схватил Флетча за руку. Флетч не сопротивлялся.

– Пойдемте со мной.

– Трудности, Флетчер? – ухмыляясь, спросил Хэнреган.

– Я очень тороплюсь, Майкл.

– Это хорошо, – и Хэнреган с короткого замаха вогнал левый кулак в бок пожарника.

Тот разом отпустил Флетча. А мгновение спустя скрутил Хэнрегана в бараний рог.

– Спасибо, Майкл, – поблагодарил его Флетч. Лицо Хэнрегана побагровело.

– Пустяки, Флетч. Одно удовольствие врезать копу.

– Майкл, – Флетч попятился, видя, что к ним потянулись полицейские, – вы ударили пожарника!

– Послушайте, – Хэнреган уже переключился на державшего его пожарника, – вы что, не читаете «Ньюсбилл»? Я – Хэнреган, черт побери!

По проходу под балконом Флетч быстро добрался до двери с табличкой «Запасной выход», открыл ее и оказался в пустом, ярко освещенном коридоре.

Слева дверь вела за кулисы. Справа, в конце коридора – в фойе. Указатель у короткого коридора, идущего перпендикулярно основному, гласил: «ВЫСТАВОЧНЫЙ ЗАЛ, ВТОРНИК-СУББОТА, 10-4».

На фразу оратора: «Я хочу представить вам человека, который станет следующим президентом Соединенных Штатов», – зрители ответили оглушительным ревом.

Флетч выбрал короткий коридор. Дверь в нише справа вела в выставочный зал. Массивная, двойная, полированного дерева. Разумеется, запертая.

Флетч обернулся.

Напротив еще одна дверь. Маленькая, неприметная. С надписью: «ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ». И ниже, буковками поменьше: «Пожарного выхода нет».

Флетч подошел к двери, повернул ручку. Дверь открылась.

А в зале гремел голос Дорис Уилер: «Мой муж, сын и я рады тому, что приехали в Мелвилл. Давным-давно, когда мы только что поженились...»

Лестница за дверью, освещенная тусклыми лампочками, вела в подвал, в кромешную тьму.

– ...И друзья, которых мы приобрели тогда...

– Нет! – донесся из подвала истеричный женский вскрик. ,

Флетча бросило в жар.

Спускаясь по лестнице, он услышал звук глухого удара, напоминающего пощечину, шарканье ног по бетону.

На последней ступеньке Флетч остановился, прислушался.

На пол упало что-то легкое, возможно, дощечка.

– Перестань! – вновь женский вскрик.

– Бетси! – позвал Флетч.

Тусклые лампы аварийного освещения кое-где горели и в подвале. Тут и там стояли какие-то ящики, стенды, выставочные объекты.

– Мой муж и я вслушиваемся в ваши слова, осознаем ваши проблемы... – гремел голос с трибуны. Флетч двинулся к центру подвала.

– Бетси..?

Многократно усиленный системой громкой связи, голос Дорис Уилер по-прежнему заглушал все прочие звуки:

– Мы знаем, сколько денег, времени, труда вложили вы в ваши школы, фермы, магазины, дома.

Еще слабый вскрик.

– Бетси! – проревел Флетч.

Снова шарканье ног по бетонному полу.

Глаза Флетча наконец привыкли к полумраку подвала.

Послышался звук сильного удара. Женщина ахнула, истерически взвизгнула.

– Уолш! – проорал Флетч.

Он навалился на огромный ящик, на поверку оказавшийся пустым, и потому легко отъехавший в сторону. Флетч же, потеряв опору, упал. А когда сел, увидел перед собой мужчину, зажавшего в угол женщину.

– Уолш, – позвал Флетч, не поднимаясь с пола. Уолш обернулся. Флетч увидел лицо безумца. Одной рукой Уолш держал Бетси за волосы, второй зажимал ей рот.

Ее пальцы впились в бицепсы Уолша. Она все еще пыталась вырваться. Глаза Бетси вылезли из орбит.

– Эй, Уолш, ты сошел с ума! Не понимаешь, что творишь.

– ...У вас будет друг в Белом Доме, человек.., – доносилось сверху.

Уолш глянул на потолок подвала. В тусклом свете ламп блеснули его глаза.

Флетч встал.

– Я здесь, Уолш. Пора бы тебе уняться.

Перекрывая гром овации, до них вновь долетел голос Дорис Уилер: «В Белом Доме будет тот, кто...»

Левой рукой, той, что сжимала волосы, Уолш нагнул голову Бетси к себе. А правой, сжатой в кулак, с силой ударил по лицу.

Ее голова стукнулась о стену.

– Уолш! Прекрати!

Стоя за спиной Уолша, Флетч поднял обе руки и с силой, ребрами ладоней ударил по мышцам между шеей Уолша и его плечами.

Руки Уолша упали.

У Бетси подогнулись колени. Она повалилась на пол.

Флетч попытался поймать ее. Уолш отшатнулся, оттолкнув его. Бетси уже лежала на полу, как брошенная в угол тряпичная кукла.

Уолш, наклонив голову, попятился к стене, попытался поднять руки.

– Спокойнее, Уолш. Стой и не дергайся.

Уолш повернулся. Волоча ноги, он пошел вдоль стены.

Флетч схватил его за плечо и развернул к себе, дважды ударил изо всей силы в челюсть и живот.

Уолш упал. Плашмя. Он широко раскрыл рот, ловя воздух, медленно поднял руку к окровавленному лицу.

– Лежи тихо, Уолш.

Бетси лишилась чувств. Из сломанного носа текла кровь. Левая скула превратилась в синяк. Кровь текла и из рваной раны на затылке.

Флетч осторожно вытащил ее из угла и уложил на бок у стены, затем подсунул под голову свернутый пиджак.

Уолш уже лежал на спине. Флетч шагнул к нему.

– Все кончено, Уолш.

Уолш тяжело дышал.

– ...Кэкстон Уилер, 1600, Пенсильвания авеню...

– Ты можешь идти, Уолш? Бетси очень плохо. Мы должны вызвать «скорую помощь».

Уолш смотрел в потолок.

А подвал наполнял голос Дорис Уилер: «...Белый Дом... Белый Дом... Белый Дом...»

– Чего мать так орет? – пробормотал Уолш.

Глава 35

– Открыто, – ответил на стук губернатор Кэкстон Уилер. – Заходите.

Подходя к двери, Флетч не знал, чего ждать. Он предполагал, что губернатор не спит. С другой стороны, в черном саквояже доктора Тома хранились всякие чудеса. Да и вообще, губернатор мог уехать из Мелвилла.

– Доброе утро, – пробормотал Флетч. В номере горели все лампы. За окном набирал силу рассвет.

Дорис и Кэкстон Уилер сидели на диване, взявшись за руки. В той же одежде, что на вечернем митинге.

Двое немолодых людей, известных всему миру, а теперь потрясенных случившейся трагедией.

– Как Уолш? – спросил Кэкстон.

– Сломанная ключица. Ссадины на лице, – ответил Флетч. – Ему сделали укол. Сейчас спит.

– А женщина? Мисс Гинзберг?

– Сильное сотрясение мозга. Рваная рана на затылке. Сломанный нос. Небольшая потеря крови. Шок.

– Я тоже в шоке, – Дорис Уилер смотрела в пол. Вы думаете, что Уолш убил всех этих женщин?

– Да, – кивнул Флетч. – У меня нет ни малейших сомнений.

Флетчу пришлось сесть. От усталости ноги не держали его.

– Скажите мне, ради бога, что же мы делали не так? Как он мог стать убийцей?

Флетч молчал, ожидая, что ответит губернатор. Но Кэкстон лишь печально смотрел на жену. Эти вопросы они задавали себе ночь напролет.

– Мы все думали, что Уолш семижильный, – прервал затянувшееся молчание Флетч. – Гнется, но не ломается. А оказалось, что человеку такое просто не под силу. Слишком много навалилось на него. Ему приходилось изображать мистера Хладнокровие, мистера Всезнайку, принимать все удары, закрывать собой все бреши, понимать и прощать всех, кроме себя. Напряжение росло и росло, а способа стравить пар у него не было. Только он не мог ни на кого кричать, – Флетч посмотрел на Дорис Уилер, потом перевел взгляд на губернатора. – И выспаться времени у него не было. Потому что со всеми вопросами шли к нему. Так что он не мог не сорваться. В подобной ситуации это неизбежно, рано или поздно, так или иначе.

– Как вы узнали, что их убивал Уолш? – спросил губернатор. – А узнали вы много, раз смогли отыскать его в подвале, остановить.

– Если у меня и возникли подозрения, то лишь вчера вечером. Он дал мне газетные вырезки, чтобы я ознакомился с материалами репортеров Висконтина. Из стопки выпало пять заметок, скрепленных вместе, об убийствах пяти женщин.

– Пяти... – эхом отозвалась Дорис Уилер.

– Пяти, – подтвердил Флетч. – Кроме известных нам, он еще убил женщин в Кливленде и Уичито.

– Боже мой, – простонал губернатор.

– Ранее Уолш делал вид, что ничего не знает об убийствах, трех, о которых его спрашивали. Ничего не знает, и не хочет знать. Когда же я нашел подборку вырезок, я понял, что ему кое-что известно, возможно, даже больше, чем нам. Что эти убийства его очень тревожат.

– Он знал, что убийца – он? – спросил губернатор.

– Не уверен. Если и знал, то лишь подсознательно. Возможно, ему казалось, что это кошмарный сон. Наверное, он не отдавал отчета в своих действиях. Но утром какое-то шестое чувство заставляло его вырезать эти заметки из газет.

Губернатор наклонился вперед, уперся локтями в колени, закрыл лицо руками.

– Боже мой.

– Когда я увидел подборку, то сразу же вспомнил, что весь день он проходил без галстука. Сказал мне, что оставил его где-то в машине. А женщину, Мэри Кантор, прошлой ночью задушили мягким шнуром, возможно, и галстуком. Когда я подумал, что женщин может убивать Уолш, меня чуть не вывернуло наизнанку, – к горлу Флетча вновь подкатила тошнота. Несколько секунд он не мог произнести ни слова. – Да еще в армии был случай, когда он угрожал старшему по званию офицеру. Женщине.

– Ударил ее, – губернатор не поднимал головы.

– Что?

Губернатор медленно поднялся, прошел к окну.

– Ударил ее. Несколько раз.

– Понятно, – выдохнул Флетч.

– У меня были друзья в Пентагоне. И я воспользовался своими связями. Быстренько перевел его в Вашингтон, в статистическое бюро. Позаботился о том, чтобы в его личном деле не упоминалось об этом инциденте. Пожалуй, не следовало этого делать.

– Так много стояло на кону, Кэкстон, – повернулась к мужу Дорис Уилер.

– Да, – кивнул губернатор. – Ставки были высоки.

– Вы подозревали Уолша? – осторожно спросил Флетч. – Вы защищали его, отказываясь начать расследование?

Губернатор ответил не сразу.

– Я не мог заставить себя даже подумать об этом. Гнал от себя эти мысли. Такое казалось невообразимым.

– Но вы чувствовали, что такое возможно?

Вновь долгая пауза, и едва слышный ответ.

– Да, – он отвернулся от окна. На его щеках блестели слезы. – Он обезумел, когда начал избивать майора. Так, во всяком случае, утверждали свидетели.

– И тогда напряжение было очень велико. Он не выдержал и сломался.

– Не понимаю я этого, – вмешалась Дорис Уилер. – Человек может выдержать все.

Флетч словно и не слышал ее. Обратился к губернатору.

– Я думал, что вы защищаете Шустрика.

– Шустрика? – губернатор пожал плечами. – По правде говоря, даже не думал о нем. Знаете, я видел, как он собирал орешки для белок и бурундуков, – он улыбнулся, вытер слезы.

– Во всем виновата система первичных выборов, – поставил диагноз Флетч. – Слишком большая нагрузка выпадает на всех. И в течение длительного времени. Шести, восьми месяцев. Это чистое безумие. Даже одного из репортеров, Билла Дикманна, отправили ночью в больницу с нервным расстройством. А что доказывают эти выборы?

– В этом все дело, – ответил губернатор. – Доказывают, что можно выдержать и такие нагрузки. Как ни странно, утром я говорил о преимуществах нашей избирательной системы. Если кандидат, его семья, команды, не в силах поддерживать столь бешеный темп, пусть это проявится сейчас, в избирательной кампании, а не в Белом Доме, – он прошел к комоду, взял какие-то бумаги, бросил их в корзину для мусора. – И все-таки, кое-какие результаты налицо. Пусть я не победил, но поставил очень важные и интересные вопросы.

Сидящая на диване Дорис Уилер промакнула платком глаза.

– Кэкстон, а мы не можем продолжить? Нет ли возможности...

– Я уйду в отставку с поста губернатора. И буду рядом с Уолшем. Позабочусь о том, чтобы он получил необходимое лечение, в больнице ли, в тюрьме, – губернатор говорил тихо, но твердо. – И, конечно, сделаю все возможное, чтобы хоть как-то компенсировать семьям погибших утрату близкого человека...

Дорис всхлипнула.

Из груди губернатора вырвалось рычание.

– Сейчас вы ничем не поможете Уолшу, – заметил Флетч. – Судья, который сидел рядом с вами на вечернем митинге, провел судебное заседание в три часа ночи. Как он сказал, чтобы избежать лишней суеты. Он отправил Уолша на психиатрическую экспертизу. На тридцать дней. Его уже увезли.

– Психиатрическую экспертизу, – повторил губернатор. – Уолш... – на его щеках вновь заблестели слезы.

В дверь постучали.

В маленькую прихожую вошел Шустрик. В одной руке он держал чемодан и черное пальто. В другой – желтые бланки телеграмм.

– До сих пор не могу понять, что я тут делаю, – Флетч покачал головой. – То ли Уолш позвал меня, чтобы я защитил его... Его напугало появление криминального репортера, Фредерики Эрбатнот. То ли, глубоко в душе, он надеялся, что я вновь спасу его.

Дорис встала.

– Но вы не справились ни с тем, ни с другим, не так ли?

– Машина у подъезда, – обратился к губернатору Шустрик. – Я взял ее напрокат на свое имя. Полагаю, сегодня нам не стоит появляться в аэропорту.

– Это точно. Шустрик. Шустрик протянул телеграммы.

– От президента, других кандидатов...

Губернатор указал на корзинку для мусора.

– Положи их туда, Шустрик.

Телеграммы упали в корзинку.

Кэкстон взял жену под руку.

– Пойдем, Мама. Нам пора домой.

Глава 36

– Нам по пути? – спросил Флетч блондинку с карими глазами, стоявшую в здании аэропорта рядом с синим чемоданом.

– Нет. У меня своя дорога.

– Рад вас видеть, – Флетч опустил на пол свой чемодан...

После того как черный седан с Шустриком за рулем и Кэкстоном и Дорис Уилер на заднем сидении отъехал со скоростью катафалка, Флетч поднялся в свой номер и заснул. Спал он беспокойно: его мучили кошмары.

Проснувшись, он заказал на завтрак бифштекс, яичницу, апельсиновый сок и кофе, по телефону забронировал билеты, расплатился за номер, оставив его за собой еще на несколько часов...

– Я снова без работы, – добавил Флетч.

– Это у вас хорошо получается.

– Похоже, единственное, что я умею.

– Флетч, мне жаль вашего друга. Мне жаль Уолша.

– А мне – женщин. И Кэкстона Уилера. У тоннеля для прибывающих пассажиров собралась толпа людей со значками «АПТОНА – В ПРЕЗИДЕНТЫ» на пальто. Тут же стояли Тони Райс, Стелла Кирчнер, Рой Филби. Эндрю Эсти держался от них подальше, выражение его лица более приличествовало судье, а не репортеру. Борис Солов, в застегнутой на все пуговицы шубе, с закрытыми глазами, облокотился на стойку пункта проката автомобилей.

– Вы отправили статью? – спросил Флетч.

– Да. Спасибо, что сказали мне о ночном заседании суда. Есть статьи, которые я бы не писала, – она улыбнулась. – Но, раз их надо писать, я готова потрясти мир.

– Надеюсь, что вы писали честно и непредвзято.

– Бедный Майкл Джи. Хэнреган, – Фреяди не удалось сдержать смех. – Он-то ничего не написал, так?

– Майкл Джи. Хэнреган в тюрьме, – пояснил Флетч. – За избиение пожарника. За сопротивление должностным лицам, находящимся при исполнении. За появление в пьяном виде и нарушение порядка в общественном месте.

– Бедный Майкл Джи. Хэнреган, – хихикнув, повторила Фредди.

– Я ему очень благодарен. Пытался внести за него залог, пока был в полицейском участке, но местные копы полагают, что ему требуется небольшой отдых. Он кричал из камеры: «Неужели здесь никто не читает „Ньюсбилл“?» В таком состоянии они не решились выпустить его на улицу.

– Мистер Плохие Новости проскочил мимо сенсации.

– По крайней мере Мэри Райс сообщит читателям «Ньюсбилл» об этой трагедии.

Толпа у тоннеля зашевелилась. Вспыхнули «юпитеры» телевизионщиков. Флетч и Фредди Эрбатнот молча наблюдали за прибытием в Мелвилл сенатора Симона Аптона, приезжающего за день до проводящихся в штате первичных выборов.

Высокий, загорелый, седеющий мужчина вышел под свет «юпитеров». Держа руки за спиной, он сказал несколько слов в протянутые к нему микрофоны. Фредди и Флетч не слышали, что он говорил, но легко догадались, о чем речь: «...огромная, личная трагедия, постигшая Кэкстона Уилера, его жену, семью, помощников, друзей. Безмерное человеческое горе...»

Затем кандидат начал пожимать руки встречающих. Улыбаясь, двинулся к выходу, сопровождаемый своей командой и местными сторонниками. Замыкали процессию освещавшие предвыборную кампанию Аптона журналисты. Свои пожитки они тащили сами, а потому вид у них был неважнецкий.

На стоянке, под большими окнами аэровокзала, кандидата поджидали автобус его команды, автобус прессы, пара микроавтобусов телевизионщиков, легковушки добровольцев.

– Мне придется вернуться, – прервала молчание Фредди. – Буду писать о судебном процессе.

– Разумеется.

– И вам придется приехать на суд, Флетч. Я только сейчас подумала об этом.

– Придется.

– Судьба то и дело сводит нас вместе.

– Получается, что так.

– Я лечу в Чикаго, – добавила она после короткой паузы. – И свободных мест нет.

– Понятно.

– А потом в Спрингфилд. Взять интервью у женщины, которую должны освободить после сорокалетнего заключения.

– И я, я тоже лечу в Спрингфилд.

– Не может быть!

– Так уж и не может?

– Нет.

– Откуда вы знаете?

– Вы думаете, что лечу в Спрингфилд, штат Иллинойс, так?

– Допустим.

– А я лечу в Спрингфилд, штат Массачусетс. Самолет в Чикаго полон, а на пересадку в тамошнем аэропорту у меня пятнадцать минут, – она рассмеялась. – Ну, что Флетч? На этот раз я утерла вам нос? Вы знаете, куда я еду, но взять билеты для себя уже не успеете.

– Так уж получилось, что, я лечу в Спрингфилд, штат Массачусетс, – ответил Флетч. – В это время года там очень хорошо.

Смех застрял у Фредди в горле. Она вгляделась в лицо Флетча, пытаясь понять, шутит ли тот или говорит серьезно.

– Вы летите в Чикаго одним рейсом со мной?

Флетч достал билеты из внутреннего кармана пиджака и протянул Фредди.

– Мелвилл-Чикаго-Бостон-Спрингфилд. Штат Массачусетс.

Фредди не отрывала глаз от билетов.

– Это же мои рейсы.

– Вернее, мои. Или вы хотите сказать, что нам по пути?

Фредди подняла на него глаза.

– Как вы это сделали?

– Что?

– Узнали, куда я лечу, и заказали билеты на те же рейсы.

В этот самый момент автобус с командой сенатора Симона Аптона тронулся с места.

– Послушайте, Фредди, – Флетч взял у нее билеты и сунул в карман. – Ну почему вам везде чудятся тайны?

Сын Флетча

Стр. 1 из 4 Следующая

Грегори МакдональдФлетч & Co

Флетч

ПЕРВОЕ ДЕЛО ФЛЕТЧА

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

ЕЩЕ ФЛЕТЧ?

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Грегори МакдональдФлетч & C^o