– Должно быть, от мадам Палонки.
– Должно быть, – Флетч протянул Мокси сэндвич. – А кто такая мадам Палонка?
– Медиум из Сан-Франциско. Передает послания от умерших. Горчицы ты переложил.
– Кто мог ставить на служебных записках подпись «Томас Бредли» после смерти Томаса Бредли?
– Секретарь, привыкшая к установившемуся порядку?
– Кто управляет «Уэгнолл-Фиппс»?
– А кого это волнует?
– Полагаю, и они думали, что всем на это наплевать.
– Они были правы. А кто эти «они»?
– Великие «ОНИ». Понятия не имею.
– Но тебе-то не наплевать.
– Я должен с этим разобраться, или придется признавать, что я – ничтожество.
– Фу! Что за выбор! Быть кем-то или не быть никем... Что бы это значило? Быть кем-то или кем-то... Боже мой! Ты меня совсем запутал.
– Неладно что-то в Датском королевстве. Это из той же пьесы?
– В Датском королевстве все ладно, – возразила Мокси. – Я там была. И уж конечно, в Датском королевстве мне никто не дал бы бутерброд с таким слоем горчицы.
– Чарлз Блейн хочет узнать, кто же руководит «Уэгнолл-Фиппс».
– Флетч, а ты не думаешь, что это дело превратилось для тебя в навязчивую идею.
– Не так уж часто доводится видеть служебные записки от покойника.
– Согласна с тобой.
– И еще реже, по моему разумению, эти загадочные записки ставят крест на карьере человека, не имеющего к ним ни малейшего отношения.
– Поэтому ты упорствуешь в стремлении выяснить, кто написал эти бумажонки и почему они продолжают появляться в «Уэгнолл-Фиппс»?
– Я упорствую.
– А почему бы тебе не выбросить все это из головы, завтра поехать на репетицию, попытаться получить главную роль в пьесе «В любви», вместе со мной пролить на сцене семь потов, а потом насладиться грандиозным успехом? Возможно, в театре тебя ждет новая карьера.
– Возможно. Но даже в этом случае в меня будут тыкать пальцами, как в журналиста, который ссылался на покойника, как на живого.
– Ну хоть завтра приди на репетицию.
– Не могу.
– Почему?
– Лечу в Нью-Йорк.
– Летишь в Нью-Йорк? Нельзя этого делать!
– Можно. Дожидаясь тебя, я заказал билет на утренний рейс.
– Зачем тебе понадобилось лететь в Нью-Йорк?
– Потому что там живет человек, которого я еще не видел – сестра Томаса Бредли, Франсина.
– А что она может знать об этих служебных записках? Она живет в другом конце страны.
– Это я понимаю. Но она – единственная, кому выгодна смерть Бредли. Если не учитывать версию, что и миссис Бредли испытывает огромное эмоциональное облегчение, избавившись от муженька, который доставал ее похабными анекдотами.
– Я готова не учитывать эту версию. Но когда-то же надо остановиться! И тебе следовало сделать это давным-давно.
– Франсина Бредли, в скором будущем, должна приехать из Нью-Йорка и возглавить «Уэгнолл-Фиппс», – пояснил Флетч. – Том Бредли многие годы постоянно советовался с ней. Энид Бредли советуется и сейчас. Неужели тебе не кажется, что я обязан, по крайней мере, посмотреть ей в глаза и постараться понять, каково ее участие в этой истории?
– Подозреваю, что она посмотрит тебе в глаза и скажет, что ты – псих. Все это можно объяснить секретарской ошибкой, Флетч.
– Я так не думаю. И Чарлз Блейн так не думает.
– И потом, в утреннем номере «Ньюс-Трибюн» объявлено, что в пятницу утром пройдет церемония, связанная с присуждением тебе звания «Лучший гражданин недели».
– Позволь тебя поправить: «Лучший гражданин месяца».
– Ты не можешь лететь в Нью-Йорк. У тебя назначена встреча с мэром.
– Мэр назначил встречу с прессой. Меня там не ждут.
– Но почему, скажи на милость? Если мы сможем объявить к пятнице, что ты сыграешь главную роль в пьесе «В любви», которую в скором времени можно будет увидеть в театре «Кэлоуквиэл»...
– Каждый ищет свою выгоду.
– Естественно.
– В пятницу я буду в Нью-Йорке. Ты не ешь сэндвич.
Мокси отодвинула тарелку.
– С твоими кулинарными способностями, Флетч, тебе рано замахиваться на сэндвичи с колбасой. Пока твой предел – бутерброды с ореховым маслом.
ГЛАВА 29
Швейцар высокого, многоквартирного дома в престижной части нью-йоркского района Ист-Сайд зажал рукой микрофон телефона и в изумлении посмотрел на Флетча.
– Мисс Бредли говорит, что она вас не знает, мистер Флетчер.
Флетч протянул руку.
– Позвольте мне сказать ей пару слов.
– Разумеется, сэр.
Он отдал трубку Флетчу и отступил на полшага. Высокий, подтянутый, с цепким взглядом, скорее телохранитель, а не швейцар, и золотые галуны на его униформе смотрелись так же нелепо, как спинакер <Добавочный треугольный парус из легкой парусины, который ставится на яхтах при попутном ветре.> на авианосце.
– Мисс Бредли?
– Да? – голос глубокий, чуть хрипловатый.
– Мисс Бредли, моя фамилия Флетчер. Мне необходимо поговорить с вами о компании вашего брата, «Уэгнолл-Фиппс». Я специально прилетел из Калифорнии.
Последовала долгая пауза.
– Кто вы, мистер Флетчер?
– Я – репортер, бывший репортер, который написал статью для финансовой полосы «Ньюс-Трибюн», чего мне делать не следовало. И хотел бы уточнить некоторые детали.
– И чем я могу вам помочь?
– Не знаю. Но я поговорил с вдовой вашего брата, Энид Бредли, с вашей племянницей Робертой, с вашим племянником Томом...
– Вам нужно поговорить с Алексом Коркораном. Он – президент...
– С ним я тоже говорил. Как и с Чарлзом Блейном... несколько дней тому назад.
Вновь долгая пауза.
– Вы говорили с Чарлзом Блейном несколько дней тому назад?
– Для этого пришлось слетать в Мексику.
– Вижу, вы не из тех, кого не оторвешь от стула. Коркоран и Блейн не смогли вам помочь?
– К сожалению, нет.
– Честно говоря, не понимаю, какой помощи вы ждете от меня. Но поднимайтесь. Не могу же я дать вам от ворот поворот после того, как вы потратили столько денег, чтобы приехать сюда.
– Спасибо, – кивнул Флетч. – Я передаю трубку швейцару.
– Действительно, мистер Флетчер... я правильно произношу фамилию?
– Да.
– Вы могли бы сэкономить время и деньги просто позвонив мне из Калифорнии. Я наверняка сказала бы вам, в моих ли силах...
Франсина Бредли открыла дверь квартиры 21М, обежала Флетча удивленным взглядом и продолжила разговор, начатый по телефону внутренней связи.
И Флетч не упустил возможности внимательно разглядеть свою собеседницу. Светлые, тщательно уложенные волосы. Кожа, не чуждая дорогой косметики и массажа. Золотое ожерелье. Сережки, составляющие с ним единый гарнитур. Отлично сшитое зеленое платье с глубоким вырезом на груди. Очень стройная для ее возраста (сорок пять плюс-минус год) фигура.
– ...О компании Тома мне известно не так уж и много, – она провела Флетча в просторную гостиную, обставленную дорогой мебелью. Через большое окно ее заливал солнечный свет. – Из сотрудников я никого не знаю. Я, конечно, в курсе производственных и финансовых дел. После смерти Тома, Энид частенько обращается ко мне. Энид, как вам, должно быть, известно, не сведуща в бизнесе.
Франсина встала спиной к окну, лицом к Флетчу, помолчала, словно гадая, на все ли возможные вопросы Флетча она уже ответила. Молчал и Флетч, а потому, чтобы заполнить паузу, Франсина указала на диван.
– Присядьте, пожалуйста. Меня ждут к обеду, но несколько минут у меня есть, так что давайте посмотрим, вдруг я действительно смогу вам чем-то помочь.
Сев, Флетч расстегнул пиджак и подтянул брючины, чтобы не помять свой новый костюм.
На кофейном столике лежали перчатки и сумочка Франсины.
– Я рад, что вы согласились встретиться со мной. – Франсина села в кресло так, чтобы свет из окна падал на нее сзади. – Возможно, вам поначалу показалось, что я не в своем уме, но я надеюсь, вы поймете, чем вызвано мое, пусть и несколько странное, поведение.
– Ваше поведение не кажется мне странным, – Франсина улыбнулась. – Просто... когда вы сказали, что вы репортер, бывший репортер, я подумала, что, открыв дверь, увижу перед собой... более зрелого мужчину, старше возрастом... которому пришлось многое повидать.
Улыбнулся и Флетч.
– Все дело в моем румянце во всю щеку. А причина тому – ежедневный завтрак из овсянки с апельсиновым соком.
Франсина Бредли добродушно рассмеялась. Теперь, когда его глаза привыкли к яркому свету, Флетч разглядел фотографии на книжной полке. Роберта Бредли, Томас Бредли-младший, школьные фотографии разных лет, две фотографии Энид Бредли, молодой и постарше, большая семейная фотография. Флетч догадался, что черноволосый мужчина, обнимающий Энид Бредли за талию, ее муж, Томас. Стену перед Флетчем украшала черно-коричневая мозаика. На низком столике у окна лежала другая, незаконченная.
– Мозаику на стене сделал ваш брат? – спросил Флетч.
– Да, – Франсина с грустью посмотрела на мозаику. Затем вздохнула и указала на вторую, незаконченную. – А над этой он работал. Том всегда останавливался у меня, приезжая в Нью-Йорк к здешним врачам. Эту мозаику он начал перед отъездом в Швейцарию. Я не стала убирать ее. Глупо, конечно. Но иногда я прихожу домой вечером и буквально вижу его, в халате и шлепанцах, склонившегося над мозаикой.
– Боюсь, мои вопросы покажутся вам необычными.
– Это ничего, – она глянула на часы. – За мной должны приехать...
– Я помню. Мое появление у вас вызвано тем, что при подготовке статьи об «Уэгнолл-Фиппс» мне показали недавние служебные записки вашего брата, которые я и процитировал. В результате меня, естественно, уволили.
Сначала Франсина смотрела на Флетча так, будто тот неожиданно заговорил на языке, который она не понимает.
– Что значит, «недавние»?
– Датированные если не этим, то прошлым месяцем.
– Том уже с год, как умер.
– Потому-то я здесь.
Франсина посмотрела на свои, лежащие на коленях руки, с красным лаком на ногтях.