— Смотрите, не заплатите за знакомство дорогой ценой! — продолжал дон Луи. — Индейский способ ведения войны состоит из хитростей и засад. Нападающий на вас враг никогда не пойдет на вас фронтом, он всегда скрыт и для того, чтобы победить, пользуется всеми средствами, особенно предательством. Пятьсот апачских воинов под предводительством неустрашимого вождя в прерии стоят пяти тысяч ваших отборных солдат, которые их даже не обнаружат.
— Ого! — проговорил граф. — И это их единственная манера воевать?
— Единственная, — подтвердил асиендадо.
— Гм! — вставил свое замечание Леру. — Мне кажется, это немного напоминает африканскую войну.
— Далеко не настолько, как вы это полагаете. Арабы видны, тогда как апачи, повторяю, не показываются иначе как в случае крайней необходимости.
— Так что мой план произвести разведку не годится?
— Не годится, так как ваш отряд проедет мимо апачей и не увидит ни одного из них или попадет в засаду, где ваши люди погибнут все до единого.
— Все, что говорит кабальеро, совершенно верно. Видно, что вы обладаете громадным опытом и часто бились с индейцами.
— Этот опыт куплен дорогой ценой, всем счастьем моей жизни. Те, кого я любил, истреблены этими неумолимыми врагами, — с грустью отвечал дон Луи. — Страшитесь того же, если вы не примете всех мер предосторожности. Я знаю, как рыцарскому характеру француза претят такие приемы, но, на мой взгляд, это единственный способ сохранить хоть какие-то шансы на спасение.
— У нас здесь несколько женщин, детей, наконец, ваша дочь, дон Сильва. Необходимо всеми силами оградить ее не только от опасности, но даже хотя бы от малейшего беспокойства. Я становлюсь на сторону своего соотечественника, так как вижу, что действовать надо с крайней осторожностью.
— Благодарю вас за свою дочь и за себя.
— Ну, а теперь, мой дорогой земляк, которому мы уже обязаны такими верными замечаниями, не оставляйте незаконченным того, что начато вами. Что стали бы вы делать на моем месте?
— Граф, вот мое мнение, — решительно заявил дон Луи. — Апачи хотят напасть на вас с целью, которая мне известна, но говорить о ней сейчас я не хочу. От успеха этого нападения зависит честь и слава апачей среди их соплеменников. Воспользуйтесь этим обстоятельством с наибольшей выгодой для себя. В вашем распоряжении значительный гарнизон, состоящий из испытанных людей. В этом отношении вы находитесь в благоприятном положении.
— У меня семьдесят французов, привыкших к войне.
— За крепкими стенами и при хорошем вооружении больше не нужно.
— Кроме того, сорок пеонов, привыкших к преследованию индейцев, которых я привел с собой, — прибавил дон Сильва.
— Все эти люди сейчас здесь? — спросил дон Луи.
— Да.
— Ну, это еще больше упрощает дело. Поверьте мне, теперь индейцам следует бояться вас.
— Почему же?
— Не может быть сомнения в том, что вам следует ждать нападения с реки. Вероятно, чтобы разделить ваши силы, индейцы предпримут ложную атаку со стороны перешейка, но этот пункт укреплен так сильно, что едва ли с этой стороны они отважатся на приступ. Я уверен, таким образом, что главная атака будет со стороны реки.
— Должен заметить, мсье, — вставил свое замечание лейтенант, — что в настоящее время река совершенно не пригодна для плавания на лодках, так как на ней повсюду образовались заторы из деревьев, выкорчеванных бурями в горах, откуда она принесла их во время разлива.
— Не знаю, можно ли плавать по вашей реке на лодках или нет, — продолжал уверенным тоном дон Луи, — но я убежден, что апачи нападут на вас именно с реки.
— Во всяком случае, чтобы нас не захватили врасплох, нужно взять две пушки с перешейка, где останется еще четыре. Этого вполне хватит. Необходимо поставить их над мысом, конечно, предварительно замаскировав. Затем, дорогой Леру, прикажите также поставить пушку на площадку бельведера, оттуда видно все течение Рио-Хилы. Ступайте же и немедленно исполните все.
Старый солдат, не сказав ни слова, вышел исполнить приказание.
— Вы видите, господа, — продолжал граф после ухода лейтенанта, — я уже воспользовался вашими советами. Мой опыт в войнах с индейцами сейчас обогатился, и, повторяю, я чувствую себя счастливым, имея таких наставников, как вы.
— Кабальеро все предусмотрел, — заметил асиендадо, — я сам тоже думаю, что самая слабая часть асиенды та, которая обращена к реке…
— Еще одно слово, — перебил его дон Луи.
— Говорите, говорите.
— Ведь вы, сеньор, сказали, что привели с собой до сорока человек пеонов, искушенных в войнах с индейцами, и что эти люди находятся здесь?
— Совершенно верно.
— Превосходно. Я полагаю (заметьте, кабальеро, что это только мое мнение), я полагаю, что врагу можно нанести решительный удар и вполне обеспечить себе победу, поставив его между двух огней.
— Действительно, — воскликнул граф. — Но как же сделать это? Ведь вы сами говорите, что совершенно неразумно выпускать из-за стен асиенды людей даже на разведку.
— Я и теперь это повторяю, так как из травы в прерии и из-за деревьев леса на асиенду сейчас устремлены сотни внимательнейших глаз, которые и мухи не пропустят.
— Ну вот!
— Но разве я не сказал вам, что война в этих местах — это война всякого рода уловок и хитростей?
— Да, но я пока еще ничего не понимаю.
— А между тем это очень просто, сейчас я все объясню.
— Пожалуйста.
— Сеньор, — обратился дон Луи к дону Сильве, — вы рассчитываете остаться здесь?
— Да, по некоторым семейным обстоятельствам я рассчитываю пробыть здесь довольно долго.
— Я не имею намерения вторгаться в ваши семейные дела, но вы здесь останетесь?
— Да.
— Превосходно! Есть ли у вас среди пеонов человек, на которого вы могли бы положиться, как на самого себя?
— Слава тебе, Господи! Как не быть такому человеку? Вот, например, Блаз Васкес.
— Простите за любопытство, скажите, пожалуйста, кто такой этот Блаз Васкес.
— Блаз Васкес мой капатас. Он, кажется, так верхом на коне и родился, а положиться на него я и вправду могу, как на самого себя.
— Ну и прекрасно, все идет как нельзя лучше.
— Ну, я-то пока ничего еще не вижу, — возразил граф.
— А вот сейчас увидите, — отвечал дон Луи.
— Посмотрим.
— Дайте, сеньор, вашему капатасу приказ стать во главе пеонов и немедленно выйти из асиенды по дороге в Гуаймас. Отойдя лье два-три, в месте, которое нам — ему и мне — покажется удобным, он должен остановиться, а остальное уже — мое дело, мое и моих друзей.
— О! Теперь я понял ваш план. Пеоны, скрытые вами в засаде, должны будут ударить индейцам в тыл, когда битва будет в полном разгаре.
— Вот именно.
— А апачи?
— Неужели вы думаете, что они не обратят внимания на выход отряда белых из асиенды?
— Индейцы слишком хитры для этого. Ради чего они будут следить за отрядом, который не несет с собой ничего? Если бы они напали на него, то только без всякой для себя пользы открыли бы свое присутствие, а этого они никогда не сделают. Нет, нет, сеньор, будьте спокойны, они даже не пошевелятся. Они никак не могут знать, что вы предупреждены, и потому стремятся остаться невидимыми.
— А вы сами что думаете делать?
— Что касается меня, то индейцы, несомненно, видели, что я вошел сюда, они знают, что я здесь. Если я выеду вместе с вашими пеонами, то они сейчас же угадают весь наш план. Поэтому я немедленно же отправлюсь один, как пришел.
— Ваш план настолько прост и ясен, что непременно должен удаться. Примите, дорогой земляк, нашу глубокую благодарность, и скажите ваше имя, чтобы мы знали, кому обязаны нашей жизнью.
— К чему это, сеньор?
— Кабальеро, я присоединяю и свою просьбу к просьбе дона Гаэтано, моего друга, откройте ваше имя, оно будет запечатлено в наших сердцах.
Дон Луи колебался, сам не понимая, что заставляет его поступать так. Ему почему-то не хотелось открывать перед де Лорайлем свое инкогнито.
Оба собеседника его, однако, продолжали настаивать, так деликатно и мягко, что дон Луи решился, наконец, побороть в себе инстинктивное чувство и, не видя никаких основательных причин скрываться и уступая их просьбам, назвал свое имя.
— Сеньоры кабальеро, я — граф Луи-Эдуард-Максим де Пребуа-Крансе.
— Итак, мы друзья, не правда ли, граф? — проговорил граф де Лорайль, протягивая ему руку.
— То, что я сделал, я думаю, есть доказательство моего к вам расположения, граф, — отвечал дон Луи с изысканно вежливым поклоном, но в то же время не пожал протянутой руки.
— Я благодарю вас, — вновь начал граф, делая вид, что не замечает своего неловкого положения. — Когда вы думаете ехать?
— Мне больше не следует отвлекать вас от предстоящих дел, позвольте поэтому проститься с вами сейчас же.
— Даже не позавтракав?
— Извините, но время не ждет ни вас, ни меня. Мои друзья, которых я оставил несколько часов тому назад, ждут меня и, вероятно, уже беспокоятся.
— Но они ведь знают, что вы у меня, — сказал граф, слегка задетый.
— Они не знают, прибыл ли я к вам или нет.
— Тогда не буду вас задерживать. Еще раз благодарю, дорогой граф.
— Я действовал, как велит мне совесть, вы нисколько не должны считать себя мне обязанным.
Все трое вышли после этого из дома и направились к батарее на перешейке. Разговор между ними перешел на совершенно посторонние предметы. На полпути они встретили Блаза Васкеса. Дон Сильва подозвал его, в двух словах объяснил ему положение дел и ту роль, которую он должен был сыграть.
— Клянусь Небом! — радостно воскликнул капатас. — Я вам благодарен, дон Сильва, это для меня отличная новость! Наконец-то можно будет показать этим собакам апачам, что мы не бабы. О! Честное слово, мы всыплем им так, что небу будет жарко, клянусь честью!
— Я полагаюсь на тебя, Блаз.
— Но где мне следует ожидать этого кабальеро?
— И правда. Господа! Мы не договорились, где кабальеро должен встретиться с Блазом.