— Что ж, это правильно.
— Итак, вы рассчитываете переправиться сейчас?
— Да, хотелось бы, — отвечал дон Марсиаль с неопределенной усмешкой.
— О! Ну, так мы скоро увидимся.
— Надеюсь.
— Слушайте, дон Марсиаль, теперь платье ваше высохло, мне не хотелось бы, чтобы вы его снова замочили. Кажется, я видел где-то здесь пирогу — вы ведь знаете, что индейцы всюду прячут пироги.
Тигреро вошел в грот и нашел в глубине его тщательно запрятанную за камнями пирогу. Он взял ее и легко взвалил себе на спину.
— Вот еще что, — опять обратился он к Кукаресу. — Зачем ты назначил мне свидание на этом островке?
— Чтобы нам никто не помешал. Ведь вы не хотите, чтобы нас кто-нибудь подслушал?
— Нет, согласен с тобой. Итак, до свидания.
— До свидания.
Два приятеля, довольные друг другом, расстались. Один отправился в долгий и утомительный путь, а другой вернулся к своим спутникам.
Оба они, однако, ошибались, полагая, что их никто не слышал.
Едва они покинули островок, разойдясь в разные стороны, как густая чаща далий и флорибондов, закрывавшая вход в грот, раздвинулась, и из нее выглянула голова в уборе из орлиных перьев, с горящими, как уголья, глазами. Голова осторожно повернулась направо и налево. Затем, минуту спустя, сучья затрещали, раздвинулись еще больше, и вслед за головой появилось туловище апачского воина, расписанного и вооруженного по-боевому.
Апачским воином, так неожиданно появившимся, был Черный Медведь.
— О-о-а! — проговорил он с угрожающим жестом. — Бледнолицые собаки! Апачские воины пойдут по их следам.
Несколько минут он стоял, уставившись в небо, усеянное звездами, затем вошел в грот.
Дон Марсиаль в это время достиг своего бивака.
Донья Анита, обеспокоенная долгим отсутствием, ожидала его с живейшим нетерпением.
— Наконец-то, — воскликнула она, увидев его, и бросилась навстречу.
— Добрые вести, — отвечал он ей.
— О! Я так беспокоилась!
— Благодарю вас. Случилось то, что я и предвидел. Мы видели сигнал, поданный мне.
— Так что…
— Я встретил друга, который подсказал мне, каким образом выйти из нашего сложного положения.
— Как же?
— Не беспокойтесь ни о чем. Повторяю вам опять, предоставьте действовать мне.
Молодая девушка покорно склонила голову и, несмотря на снедавшее ее любопытство, удалилась, не говоря более ни слова, в хакаль, приготовленный специально для нее.
Дон Марсиаль после ее ухода не заснул, а сел у костра, скрестил на груди руки, прислонился к дереву спиной и так до самого рассвета и просидел неподвижно, погруженный в невеселые думы.
Когда настал день, Тигреро стряхнул с себя оцепенение ночи, поднялся и разбудил своих товарищей.
Десять минут спустя небольшой отряд дона Марсиаля тронулся в путь.
— Ого, дон Марсиаль, вы что-то сегодня раненько проснулись и нас подняли! — обратился к нему дон Сильва.
— А вы разве не заметили, что мы даже не позавтракали перед отправлением в путь, как делали каждое утро?
— Да, правда. Что это значит?
— А то, что завтракать мы будем в Гетцали, куда прибудем через два часа.
— Наконец-то! — воскликнул обрадованный асиендадо. — Вы мне доставили необыкновенное удовольствие этим известием.
— Неужели?
— Честное слово.
Донья Анита, услышав слова Тигреро, бросила на него взгляд, полный изумления и ужаса, но, увидев его спокойное выражение лица и веселую улыбку, успокоилась и сама, уверив себя, что скрытность Тигреро объясняется его желанием приготовить ей неожиданный приятный сюрприз.
Как и обещал дон Марсиаль, через два часа они действительно прибыли в Гетцали.
Как только часовые узнали их, немедленно был спущен подъемный мост, и они вступили внутрь крепости. Их приняли с такими почетом и предупредительностью, какие только могли быть им оказаны со стороны оставшихся в колонии.
Донья Анита не спускала с Тигреро глаз. Она то краснела, то бледнела и не могла понять абсолютного спокойствия дона Марсиаля.
Они сошли с лошадей в патио перед парадной дверью.
— Где же граф де Лорайль? — обратился асиендадо к встретившим его, удивленный тем, что его будущий зять не только не вышел приветствовать его у входа в крепость, но не появляется даже и тогда, когда они уже стоят на пороге его дома.
— Граф будет в отчаянии, когда узнает, что вы прибыли, а он даже не мог вас встретить, — отвечал мажордом, рассыпаясь в извинениях.
— Стало быть, его нет дома?
— Да, сеньор, он отсутствует.
— Но ведь он скоро вернется?
— Не думаю. Капитан отправился во главе своего отряда преследовать индейцев.
Известие это прозвучало для дона Сильвы, как удар грома.
Тигреро и донья Анита обменялись взглядами, в которых светилось счастье.
ГЛАВА ХХ. Выступление в поход
Великая пустыня дель-Норте представляет собой подобие африканской Сахары, но она больше и ужаснее Сахары.
В ней нет веселых оазисов, затененных красивыми деревьями и освежаемых бьющими из земли ключами. Это царство бесплодного песка.
Каса-Гранде Моктесумы, где стоял в описываемое время со своим отрядом добровольцев граф де Лорайль, находилась, да и теперь, вероятно, находится на самой границе прерии, милях в восьми откуда уже начинается собственно дель-Норте.
После разговора с Кукаресом граф позвал своих лейтенантов, и снова началось прерванное было веселье, и снова обильно полилось вино.
Далеко за полночь, почти к утру сотрапезники разошлись, чтобы освежить себя сном.
Кукарес не спал, он раздумывал весь остаток ночи. Теперь мы знаем истинную причину его прибытия к графу.
На восходе солнца трубачи проиграли зарю.
Солдаты поднялись с земли, на которой спали, и принялись за чистку лошадей и за приготовления к завтраку.
Лагерь сразу приобрел тот оживленный, шумный, веселый вид, который составляет, кажется, характерную особенность лагерей французских войск во время похода.
В большой зале Каса-Гранде происходил военный совет. Граф и его лейтенанты сидели на выбеленных солнцем бизоньих черепах. Шел оживленный спор.
— Через час, — говорил граф, — мы тронемся в путь. У нас двадцать мулов, нагруженных провизией, десять с водой, восемь с боеприпасами. Бояться нам, следовательно, нечего.
— Это верно лишь до некоторой степени, сеньор граф, — заметил капатас.
— До какой именно?
— У нас нет проводников.
— Зачем же нам проводники? — нетерпеливо перебил граф капатаса. — Мы пойдем по следам апачей, которые и будут нашими проводниками. Мне кажется, здесь все ясно.
Блаз Васкес покачал головой.
— Вы не знаете еще, должно быть, дель-Норте, граф, — отчетливо, с ударением на каждом слове продолжал Блаз.
— Это правда, меня в первый раз приводит сюда судьба. Вот я и познакомлюсь с вашей дель-Норте.
— Прошу у Господа, чтобы это было не в последний раз.
— Что вы хотите этим сказать? — иронически-надменно переспросил граф, чувствуя, однако, в душе, что им овладевает смущение.
— Сеньор граф, дель-Норте не пустыня, как называют иногда и прерию, где стоит ваша Гетцали. Это пучина движущихся песков. При малейшем дуновении ветра в этих безотрадных местах песок поднимается тучами и погребает под собой и коня, и всадника, не оставляя даже следа. Все исчезает навеки.
— Ого! — уже серьезно задумавшись, только и мог проговорить граф.
— Послушайте меня, сеньор граф, не рискуйте углубляться со своими храбрыми солдатами в эту неумолимую пустыню. Никто из вас не выберется оттуда.
— Однако апачи не храбрее нас, не лучше снабжены всем, чем мы, не правда ли?
— Да, правда.
— Ну так вот, они проходят через дель-Норте с севера на юг и с востока на запад, и это не раз в году и не десять, а всякий раз, как им придет в голову подобная фантазия.
— Но не забывайте, какой ценой достается им это, сеньор граф! Посчитайте, сколько трупов людей и животных оставляют они на пути, по которому проходят! А кроме того, не стоит равняться с этими нехристями. Пустыня — их дом, они знают ее самые сокровенные тайны.
— Итак, — нетерпеливо вновь перебил его граф, — по-вашему…
— По-моему, — заключил Блаз Васкес, — апачи, напав на вас два дня тому назад и отступив, готовят вам ловушку, они хотят завлечь вас по своим следам в пустыню дель-Норте в полной уверенности, что вы не только не настигнете их, но еще сами со своими людьми погибнете там.
— Однако согласитесь со мной, мой дорогой дон Блаз, — уже совсем иным тоном заговорил граф, — ведь странно, если между всеми вашими пеонами не найдется ни одного, который бы мог указать нам дорогу в этой пустыне. Ведь это же мексиканцы, pardieu!
— Совершенно верно. Но я уже несколько раз имел честь говорить вам, что все они костеньо и сами впервые зашли так далеко внутрь страны.
— Ну, так как же быть? Что делать? — в страшном колебании вопрошал граф.
— Возвратиться в колонию, — подал совет капатас, — другого средства я не вижу.
— А донья Анита? Что же, мы так и бросим ее, оставив безутешным старика?!
Блаз Васкес нахмурил брови, на лбу его появились складки. Он отвечал серьезным голосом с глубоким волнением:
— Граф, я рожден на земле семейства Торресов, никто более меня не предан душою и телом тем, чьи имена вы только что произнесли. Но что можно сделать перед невозможностью? Идти в пустыню в тех условиях, в которых мы сейчас находимся, значило бы искушать Бога. Не следует рассчитывать на чудо, а только чудом мы можем пройти через пустыню целыми и невредимыми.
Воцарилось тягостное молчание. Эти слова произвели на графа такое глубокое впечатление, что, несмотря на все усилия, он никак не мог от него отделаться. Леперо угадал, что происходит в душе его, и, подойдя, вкрадчиво произнес:
— Почему же вы не предупредили меня, сеньор граф, что вам нужен проводник?
— Зачем?
— Разве вы забыли, что я взялся проводить вас к донье Аните?
— А вы знаете дорогу?