Когда мы поступили указанным образом, дон Франсиско де Аро, который командовал их кавалерией, вместе со своими всадниками предпринял первую атаку на наш авангард, каковую он провел весьма яростно, летя на полном скаку. А поскольку у нас не было пик, наш адмирал отдал приказ сдвоить наши ряды справа и сомкнуть шеренги справа и слева, чтобы замкнуть строй. Но их пылкий командир не мог остановить свой стремительный бег, пока не упал, расставшись с жизнью во фронтальной шеренге нашего авангарда.
На этом движение их конницы справа прекратилось, и тогда выступила их пехота, надеясь испытать свою удачу; но они оказались такими же безуспешными, как и их товарищи. Ибо мы, приготовившись вместе с нашим главным корпусом встретить их, первым же залпом оказали им такой горячий прием и продолжали нашу работу с такой силой и проворством, что наши друзья-испанцы решили, что лучше всего им было бы отступить, и вскоре были так крепко побиты еще и нашим левым крылом, которое вначале не могло вступить в сражение (так как ему мешали холмы), что наши враги не смогли выстоять… и в конце концов все разом обратились в бегство.
Перед этим они использовали такую тактику, о которой редко можно услышать. Ибо пока пехота ударяла нас во фронт и фланги, они решили заставить два больших стада быков, в каждом — более тысячи голов, вклиниться в правый и левый угол нашего арьергарда с намерением разбить и рассеять нас. Сей проект мог, наверное, иметь эффект, если бы наш благоразумный адмирал с великим присутствием духа не сорвал их замысел, отдав приказ небольшому отряду стрелять в погонщиков, а не в скот, и это так сильно напугало остальных, что быки вскоре вынуждены были повернуть назад. Так что указанная тактика не сработала; они находились в столь великом смятении, что счастлив был тот, кто смог первым убежать в город. Там они имели две сотни свежих людей и два форта; в одном было установлено шесть бронзовых пушек, а в другом восемь. Они забаррикадировали все улицы и на многих из них тоже поставили большие пушки…».
Сражение выиграли флибустьеры. Около полудня барабанщики Моргана дали сигнал к всеобщему сбору. На поверке выяснилось, что убитых среди них почти не было, а ранено лишь несколько человек. Потери испанцев составили от 60 до 100 человек убитыми, не считая раненых. Дон Хуан Перес де Гусман с остатками своего войска отступил к Капире, а часть пехотинцев вместе с раненым Алонсо де Алькаудете ушла в сторону Пуэрто-Бельо.
Воодушевленные первым успехом, флибустьеры под прикрытием пленных направились к городу. Там им открылось нежданное зрелище: все улицы были перекрыты баррикадами, сложенными из мешков с мукой, на которых были установлены пушки. Взять их оказалось намного труднее, чем сражаться с противником в открытом поле. Тем не менее, через два часа Панама оказалась во власти англичан и французов.
В отчете Моргана указывается, что, войдя в город, они нашли в нем две сотни испанских солдат, два форта, а на каждой улице — баррикады, на которых было установлено в общей сложности 32 бронзовые пушки. Вместо того чтобы защищаться из последних сил, испанцы поспешно подожгли порох в главной крепости, и она взлетела на воздух, забрав жизни сорока не успевших эвакуироваться солдат. Небольшое сопротивление пиратам было оказано на Пласа-Майор, или Главной рыночной площади, но к трем часам пополудни захватчики стали хозяевами города. Их потери в тот день составили лишь пять человек убитыми и десять ранеными; испанцы потеряли в общей сложности около 400 человек.
«Как только сопротивление было подавлено, — пишет Эксквемелин, — Морган приказал собрать всех своих людей и запретил им пить вино; он сказал, что у него есть сведения, что вино отравлено испанцами. Хотя это и было ложью, однако он понимал, что после крепкой выпивки его люди станут небоеспособными. Впрочем, угроза появления врага была маловероятной».
Согласно «Правдивому отчету…» и испанским данным, когда флибустьеры вступили в Панаму, весь город уже был объят пламенем. Эксквемелин утверждал, что поджог был осуществлен пиратами:
«После полудня Морган приказал тайно поджечь дома, чтобы к вечеру большая часть города была охвачена пламенем. Пираты же пустили слух, будто это сделали испанцы. Местные жители хотели сбить огонь, однако это им не удалось: пламя распространилось очень быстро; если загорался какой-нибудь проулок, то спустя полчаса он уже весь был в огне и от домов оставались одни головешки… Внутри многие дома были украшены великолепными картинами, которые сюда завезли испанцы. Кроме того, в городе было семь мужских монастырей и один женский, госпиталь, кафедральный собор и приходская церковь, которые также были украшены картинами и скульптурами, однако серебро и золото монахи уже унесли. В городе насчитывалось две тысячи отличных домов, в которых жили люди иных званий; было здесь много конюшен, в которых содержались лошади и мулы для перевозки серебра к Северному берегу… Кроме того, там был великолепный дом, принадлежащий генуэзцам, и в нем помещалось заведение, которое вело торговлю неграми. Его тоже сожгли. На следующий день весь город превратился в кучу золы; уцелели лишь двести складов и конюшни: они стояли в стороне. Все животные сгорели вместе с домами, и погибло много рабов, которые спрятались в домах и уже не смогли вырваться наружу. На складах пострадало много мешков с мукой, после пожара они тлели еще целый месяц».
Эту информацию опровергает автор «Правдивого отчета…», писавший, что, войдя в город, «мы вынуждены были бросить все силы на тушение огня, охватившего дома наших врагов, которые они сами подожгли, чтобы не дать нам возможности ограбить их; но все наши усилия были напрасны, ибо к полуночи весь город сгорел, кроме части пригорода, которую благодаря великим стараниям мы ухитрились сберечь, включая две церкви и около трехсот домов».
Дон Хуан Перес де Гусман в своем отчете не скрывал, что город был подожжен самими жителями — «рабами и владельцами домов»; при этом пожар не затронул здания Королевской аудиенсии и Бухгалтерии, особняк губернатора, монастыри Ла-Мерсед и Сан-Хосе, отдельные жилища на окраинах и около 300 хижин негров — погонщиков мулов из предместий Маламбо и Пьерда-Видас.
Всю ночь флибустьеры простояли в окрестностях Панамы, а на рассвете снова вошли в город — точнее, в то, что от него осталось. Раненых доставили в церковь одного из монастырей, вокруг которой устроили арсеналы и установили орудийную батарею. Проведя смотр войскам, Морган и его офицеры констатировали, что во время захвата города погибло около 20 человек и примерно столько же было ранено.
Глава 38. Грабеж Панамы и ее окрестностей
Губернатор Панамы отмечал в своем отчете, что велел сжечь все суда и лодки, остававшиеся на побережье, но горожане не успели выполнить этот приказ. Пиратам удалось захватить одну барку в предместье Фаске. Когда испанцы, сетует дон Хуан, «собирались поджечь ее, враги быстро пришли и не дали это сделать, и с нею они причинили нам большой ущерб, ибо вместе с нею они захватили еще три [барки] и совершили великое опустошение всего, что нашли на островах Табога, Отоке и Лас-Ислас-дель-Рей, взяв и доставив оттуда много пленных.
После этого несчастья я приказывал всем людям, которых встречал, идти со мной в Нату, чтобы я попытался сформировать там армейский корпус и встретить англичан. Но когда я прибыл в этот город, я не нашел в нем ни одной души, ибо все убежали в горы.
Вот что случилось со мной в этом городе, откуда я отправил судно с плохими новостями о нашем несчастье в Перу; такие же известия я отправил по суше в Гватемалу и Мексику, а через Пуэрто-Бельо — в Испанию.
И хотя после я пытался несколько раз собрать армию, у меня ничего из этого не вышло, так как ни один человек не пожелал последовать за мной».
Бедный дон Хуан так и не признал своей вины в случившемся. Он был твердо убежден, что вся ответственность за потерю Панамы лежала на его подчиненных, отказавшихся выполнять его мудрые распоряжения. В конце своего отчета королю губернатор писал:
«Это, сир, было наказанием свыше, и то, что приключилось со мной, могло произойти даже с великим [конкистадором] капитаном Гонсало Фернандо де Кордовой, если бы его люди покинули его, ибо один в поле не воин… Все президенты вместе взятые, какие когда-либо имелись в этом королевстве, не смогли бы сделать и третьей части того, что сделал я, дабы предотвратить указанное несчастье…».
Проведя в Панаме неделю, Морган, по словам Эксквемелина, «послал отряд в сто пятьдесят человек в крепость Чагре, чтобы в тот же день известить ее гарнизон о счастливой победе. Через город отряд провожали все. Испанцы, стоявшие за городом, заметив их, отошли.
После полудня Морган снова вернулся в город, каждый отряд занял положенное ему помещение, а одна группа пиратов отправилась к руинам сожженных домов, где еще была надежда выудить знатную поживу: серебряную посуду и слитки серебра, которые испанцы бросали в колодцы. На следующий день было снаряжено еще два отряда, каждый по сто пятьдесят человек, чтобы разыскать жителей города, рассеянных по окрестностям. Через два дня пираты вернулись и привели с собой двести пленников — мужчин, женщин и рабов. В тот же день посланная Морганом барка вернулась еще с тремя захваченными барками, однако самый ценный приз — галеон («Сантиссима Тринидад» . — В.Г. ), груженный королевским серебром и драгоценностями самых богатых торговцев Панамы, — был упущен; исчезли и монахи со всеми церковными украшениями, серебром и золотом. На этом галеоне было семь пушек и десять или двенадцать мушкетов, и стоял он только под нижним парусом, причем у команды не была заготовлена вода. Пираты захватили шлюп с этого корабля с семью матросами. Эти испанские моряки и сообщили разбойникам обо всем, что уже было сказано. Кроме того, они добавили, что галеон не мог выйти без воды в открытое море, однако предводителю пиратов было намного милее пьянствовать и проводить время с испанскими женщинами, которых он захватил в плен, нежели преследовать корабль. На следующий день пиратские барки отправились на поиски галеона, но эти поиски оказались бесполезными, поскольку на корабле уже узнали, что пираты выходили в море и захватили шлюп. На галеоне тотчас же подняли паруса. Когда пираты увидели, что корабль ушел, они напали на барки, груженные различными товарами, которые направлялись на острова Товаго и Тавагилья, и затем вернулись в Панаму. По возвращении они сообщили Моргану обо всем, что произошло. Пленных м