Фермерский дом, как и многие другие в Аллайансе, начал разваливаться. Каждому из первых поселенцев выдали по сорок акров земли, а «Сообщество помощи иммигрантам-иудеям» выписало им подъемные кредиты. Жители Аллайанса строили свои дома и хлева в кредит, и чтобы выплатить займы, урожаи должны были приносить доход сразу. Но доходов не было, и почти у всех пошли задержки выплат. Чтобы свести концы с концами, мужчины вернулись к старым, знакомым привычкам. По ночам они ездили в Норму работать на единственной в округе швейной фабрике, либо ждали заказов на ручное шитье, которые фабрики Нью-Йорка и Филадельфии начали в большом количестве отсылать в Аллайанс и другие еврейские поселения.
Айзек родился на тринадцатом году провалившегося сельскохозяйственного эксперимента родителей. Младший из дюжины детей, он едва вырос настолько, что мог вытащить из земли сладкий картофель, когда его старшие братья и сестры начали свой исход. Большинство отправились в Филадельфию, находившуюся в тридцати пяти милях. Двое осели в Нью-Йорке, один уехал далеко на юг, в Новый Орлеан. Один пал на поле сражения во Франции.
К тому времени, как Айзеку исполнилось двадцать, он тоже начал планировать отъезд. Не только потому, что не мог представить, как всю жизнь будет ковыряться в земле. Аллайанс и Общество помощи иммигрантам-иудеям искалечили его когда-то любопытного отца, и Айзек хотел отправиться куда-то, где не будет никому должен.
Правильнее всего было бы сесть с отцом и признаться, что он не хочет заниматься фермерством. Но он не мог посмотреть в лицо его разочарованию. Вместо этого он собрал небольшую сумку с вещами, взял сорок долларов из старой жестянки из-под зефира, которую отец хранил в морозильном ящике, и ушел в ночь, чтобы сесть на первый поезд из Нормы на юг.
Айзек никогда не покидал даже округ Салем, что уж говорить о Нью-Джерси. Под его пораженным взглядом за окном поезда плоские угодья нью-джерсейских прибрежных равнин сменились холмами виргинского Пидмонта, северокаролинские сосны обернулись южнокаролинскими дубами, а влажная земля Джорджии превратилась в болота Флориды. К Джексонвилю поезд оказался битком набит спекулянтами, держащими путь на юг. Айзек купил себе билет до Майами, но в вагоне все только и говорили, что о Уэст-Палм-Бич, и когда половина пассажиров сошла именно там, с ними сошел и Айзек.
Уэст-Палм-Бич, стоявший через Береговой канал от курортного острова Палм-Бич, изначально был основан как обслуживающий город – место, где жили бы горничные, повара и носильщики, работавшие в больших отелях Палм-Бич. Но к приезду Айзека уже стало очевидно, что жизнь бурлила именно в Уэст-Палм-Бич.
Чтобы обустроиться в Уэст-Палм-Бич, объяснили другие парни в общежитии, где Айзек снял комнату, нужно было найти работу задатчиком. Участки в Уэст-Палм-Бич дробили так быстро, а агенты по недвижимости были так заняты закрытием сделок, большей частью заключенных по переписке с покупателями с севера, что у них не было времени даже воткнуть в землю знак «ПРОДАЕТСЯ», не то что уж привлечь прохожих – местных жителей, людей, приехавших на зимовку, и туристов в автодомах, прикативших во Флориду посмотреть, из-за чего развели шум. Агенты по недвижимости посылали своих задатчиков на эту незастроенную землю, чтобы постараться взять задаток или первый платеж у всех, кто остановился хотя бы спросить дорогу.
– Как играешь в гольф? – спросил один из парней, записывая имя и адрес агента Теда Блекуэлла на оборотной стороне старого чека.
– Гольф?
– Блекуэлл любит брать на работу мальчишек из колледжа с хорошим ударом. Теннис тоже пойдет. Увидишь, – он передал Айзеку маленький кусочек бумаги.
Айзек не ходил в колледж и никогда не держал в руках ни клюшки для гольфа, ни теннисной ракетки. Но когда он постучал в дверь «Тед Блекуэлл и Партнеры» следующим утром, у него была в запасе история настолько складная, что он практически верил в нее сам. Он посещал Университет Пенсильвании, где изучал русскую литературу, – легко представить, учитывая его происхождение. Он отвлекался от Достоевского только чтобы поиграть в теннис, а по выходным ездил к дяде и тете на Мейн-лайн, играя в гольф в клубе дяди при малейшей возможности. Он не любил хвастаться, но на поле мог постоять за себя.
Блекуэлл сверху донизу осмотрел Айзека, пока тот разливался соловьем. Затем он вывел его на улицу.
– Садись в машину, – сказал он, кивая на «Изотту Турер», что была припаркована снаружи. Айзек знал – не стоит сообщать Блекуэллу, что это его первая поездка на автомобиле, так что он пытался вести себя естественно, открывая дверь и садясь в машину. Блекуэлл влился в поток машин и проехал через дамбу, сквозь Уэст-Палм-Бич и дальше на север, пока город не остался позади, а их не окружили длиннохвойные сосны и криптостегии. Айзек надеялся, что на пассажирском сиденье выглядит спокойно, как человек, который привык к поездкам на дорогих итальянских автомобилях.
– Десять лет назад никто не думал, что здесь может быть что-то, кроме болота, – сказал Блекуэлл, показывая жестом на зелень за окном.
Когда пейзаж стал настолько пустынным, что Айзек не мог представить, как его можно продать даже слепцу, Блекуэлл начал притормаживать. Впереди показался съезд, отмеченный парой больших и довольно вычурных кирпичных колонн. Когда автомобиль приблизился к съезду, Айзек увидел, что между ними висит кованый знак. Он вытянул шею, пытаясь прочитать надпись на нем, но Блекуэлл опередил его:
– «Добро пожаловать в «Апельсиновую рощу».
Блекуэлл проехал между колонн и в «Апельсиновую рощу» – или сквозь ворота того, что однажды ей станет. После пятидесяти ярдов расчищенной по обе стороны земли дорога обрывалась густыми пальмовыми зарослями. За знаком стоял маленький домик привратника, а у деревьев примостился будто побегом выскочивший из-под земли теннисный корт. Рядом были припаркованы три автомобиля.
– Здесь была апельсиновая роща? – спросил Айзек.
– Не на моей памяти.
Блекуэлл поставил свой автомобиль возле других и заглушил мотор.
– Джим сейчас занят, так что придется подождать.
Джим оказался молодым парнем его возраста с копной светлых волос и довольно развязными манерами. Айзек следил из машины, как он ведет две пары к краю опушки, широкими жестами указывая на заросли, начинающиеся у края дороги.
Блекуэлл глянул на наручные часы.
– Дай ему четверть часа. К полудню он получит у обеих пар залоги.
Блекуэлл оказался прав насчет денег. За пять минут до полудня Джим разложил на капоте автомобиля бумаги, и каждый из мужчин так жаждал подписать их, что убил бы собственную бабку за ручку. Джим принял их чеки, сложил их вдвое и засунул в нагрудный карман. Затем он передал мужчинам по копии договоров и по очереди пожал им руки. Айзек отметил про себя его рукопожатие – левой рукой Джим сжимал плечо мужчины, как будто они были старыми друзьями, полными приязни друг к другу. Он помахал обоим мужчинам, когда они сели в автомобили и отъехали.
Когда обе машины пропали из вида, Джим подошел к машине Блекуэлла и наклонился к открытому окну.
– Я привез тебе нового рекрута, – сказал Блекуэлл. – Это Айзек Фельдман. Выпускник Пенсильванского. Хорошенько обучи его, и потом я, возможно, отошлю его в «Морской бриз».
Джим кивнул на теннисный корт.
– Как играешь?
– Сказал бы, что неплохо.
– А это уже я скажу, – сказал Джим, и тень улыбки скользнула по его губам.
Джим много что сказал в следующие несколько недель. Он выучил Айзека, как расхваливать «Апельсиновую рощу», – скажи, что она недалеко от пляжа, не говори, что здесь нет водопровода. Он научил Айзека, что говорить, когда покупатель колебался – а это происходило все реже – и как вести себя с женами, которые верили, будто имеют право голоса в инвестиционных решениях мужей.
Единственное, чего нельзя было обойти в разговорах, так это игру Айзека в теннис.
– Покажи мне свою подачу, – сказал Джим через четверть часа после того, как Блекуэлл отъехал, оставив Айзека на его попечении.
Айзек изо всех сил постарался отправить мяч выше сетки и проследил, как тот приземлился на другой стороне корта с удовлетворительным шлепком. «Не так уж и плохо», – подумал он. Джим покачал головой и щелкнул языком.
– Ты в жизни ракетки не касался.
Айзек боялся, что Джим расскажет Блекуэллу, и был приятно удивлен, когда вместо этого Джим предложил научить его играть. Он показал, где стоять и как двигаться, научил его подавать и отбивать.
– Зачем тратить деньги на теннисный корт посреди пустошей? – однажды спросил его Айзек, стоя в тени мангрового дерева.
– Чтобы отвлечь внимание, вот и все, – сказал Джим. – Воду и электричество из Палм-Бич сюда проведут только через годы. А теннисный корт заявляет, что мы строим инфраструктуру, что хотим остаться здесь.
– А мы хотим? – спросил Айзек.
– Конечно, почему нет?
Если бы Айзек знал, как быстро все кончится, он мог бы вести себя по-другому. Ему нравилось думать, что он тратил бы меньше и больше копил.
Джим, Айзек и остальные задатчики Блекуэлла получали комиссию, когда банк подтверждал задаток, но даже когда за всю неделю не было ни одного подтверждения, это едва имело значение. Достаточно было показать чек, чтобы их обслуживали в ресторанах и клубах Палм-Бич. Они помахивали чеками в «Пляжном клубе «Брэдлис» или «У Джона Джи» и пили до забытья – только чтобы вернуться через неделю и отдать менеджеру половину заработанного. Айзек не переживал. Впервые в жизни у него было больше денег, чем он знал, куда потратить. И чем больше он тратил, тем дальше казалась отцовская ферма.
На пике бума Блекуэлл переводил Айзека и Джима на новые участки каждые несколько дней. Он больше не ставил красивые ворота или теннисный корт. Люди, у которых Айзек брал залоги, готовы были заплатить и за кусок болота, настолько жаждали они влезть в выгодное дело. Цены росли, и росли, и росли, и некоторое время казалось, что стоимость земли никак не сказывалась на возможности или желании людей платить. Как-то и где-то, но они всегда находили деньги.