Она хотела было вылезти из бассейна – казалось неприличным знакомиться с отцом Стюарта, да с кем угодно, в одном только купальном костюме, – но Стюарт схватил ее за запястье и тихо пробормотал: «Останься, пожалуйста».
Она кинула взгляд на руку, затем на Стюарта.
– Приятно познакомиться, мистер Уильямс.
– О, акцент. Германия, я полагаю?
– Ja ich bin Deutscher[28], – сказала она, изо всех сил стараясь казаться очаровательной.
– И что же привело вас в Атлантик-Сити? – спросил мистер Уильямс.
Анна готова была ответить, когда Стюарт вместо нее дал самое краткое из объяснений:
– Колледж.
Мистер Уильямс предостерегающе взглянул на Стюарта, и Анна добавила:
– Я начинаю учебу осенью.
– В Германии не осталось хороших школ?
И снова встрял Стюарт.
– Не для евреев. – Анне послышался какой-то вызов в тоне его голоса. Как будто он подначивал отца сказать что-то.
Но мистер Уильямс показался совершенно спокойным и сказал только:
– Ужасно жаль.
Когда несколько минут спустя отец Стюарта оставил их, настроение изменилось. Стюарт казался тише и не таким уверенным, а Анна начала дрожать от холода.
– Давай высушим тебя, – Стюарт вылез из бассейна и дошел до кабинки для переодевания, чтобы взять два полотенца. Анна вдоль края бассейна добралась до лестницы, надеясь выйти из воды с большим достоинством, чем когда она в нее забиралась.
– Кажется, ты зол на отца, – отметила она, когда Стюарт передал ей полотенце.
– Не уверен, что «зол» – подходящее слово, – сказал Стюарт, высушивая полотенцем волосы. – Может, рассержен.
Анна расправила полотенце и обернула его вокруг тела.
– Он годами настаивал, чтобы я начал работать на него. С тех пор, как я закончил школу.
– Даже в колледже?
– Я не ходил.
Анна туже затянула полотенце и приподняла брови.
– Удивлена?
Анна почувствовала, что краснеет.
– Немного.
– В какой-то момент я решил, что, если он хочет от меня чего-то, то делать этого не стоит.
– Но сам ты не хотел пойти в колледж?
Стюарт пожал плечами.
– Тогда почему…
– Я поступил в Темпл, но это же не Плющ, так что ему трудно было скрыть разочарование.
Анна не знала, что такое «Плющ», но ей не хотелось прерывать его расспросами.
– Я стал работать спасателем тем же летом. Сам начал зарабатывать и представлять жизнь, в которой не буду зависеть от парня, которому никогда не смогу угодить.
– Он правда недоволен?
Стюарт мотнул головой в сторону отеля.
– Ему не хватало отеля, который построили мои прадед и дед. Ему нужно было снести его до основания и построить самый большой отель в Атлантик-Сити.
– Он самый большой?
– Уже нет, – ответил Стюарт с тенью улыбки на лице. – «Треймор» сделал огромную пристройку в год, когда мы открылись. Теперь мы третьи по величине, а скоро станем четвертыми.
– Может, это не так ужасно, – сказала Анна, которая пыталась соединить историю Стюарта со своим собственным, пусть и коротким, впечатлением от его отца. – То, что он хочет большего для себя. И тебя.
– Возможно. Если бы это не касалось всех сфер жизни. – Стюарт поднял глаза к небу, показывая на вершину южной башни «Ковингтона». – Там находится пентхаус, где он поселил более молодую и симпатичную версию моей матери.
Анна не знала, что сказать. Она едва могла поверить, что вообще обсуждает такое.
– Твоя мать знает?
– Все знают. Нога матери уже пять лет не ступала в отель – а может и дольше. Можешь представить, что они столкнутся в холле? У нас дом в Вентноре, но едва становится теплее, как мать уезжает в наш летний домик в Кейп-Мей.
– Мне жаль.
– О, не расстраивайся, – сказал Стюарт. – У каждой семьи свои проблемы. Я рассказал тебе о наших, только чтобы объяснить, почему я такой козел.
Любимой частью Анны в уроках по плаванию было тайком пробираться в квартиру Адлеров после того, как Стюарт провожал ее каждый вечер. Они не занимались ничем предосудительным, но она знала, что было что-то бестактное в том, чтобы заинтересоваться тем же времяпрепровождением, что их недавно погибшая любимая дочь. Она пыталась представить, как будет объяснять Эстер свою мотивацию, и вздрогнула от одной этой мысли.
– Куда ты ходила? – прозвучал голос из кухни, когда Анна на цыпочках шла по длинному коридору квартиры. Анна застыла на месте, на долгое мгновение зажмурилась, а затем позволила себе направиться на голос Эстер. Та полировала серебро на кухонном столе.
Нельзя было игнорировать то, что волосы Анны все еще не высохли. Она заправила выбившуюся прядь за ухо.
– Я ходила на пляж ненадолго. – Не совсем ложь.
– Ходила купаться? – спросила Эстер, не поднимая глаз от потемневшей сервировочной ложки, которую полировала тряпкой.
– Только намочила волосы.
Эстер громко фыркнула, и Анна задумалась о ее подозрениях. У нее было уже четыре урока. Стюарт научил ее дышать: делать большие вдохи и медленно выпускать воздух изо рта под водой. Он настаивал, чтобы она практиковалась дышать просто неприлично долго, сперва опуская лицо в воду, а затем ныряя у края бассейна. Анну коробило, когда она представляла, что думают гости отеля – взрослая женщина, которая полчаса прыгает в воде вверх и вниз как стальная пружина. В конце концов Стюарт научил ее отталкиваться от края бассейна и скользить по воде, держа руки над головой, а совсем недавно добавил к упражнению движение ног. Анна должна была оттолкнуться от стены, скользить, пока тело не потеряет инерцию, а затем двигать ногами, как ножницами, пока не понадобится вдохнуть. Ее немного раздражало, что Стюарт повторял ей одно и то же – чтобы держать ноги у поверхности воды, надо шевелить ими сильнее. Но она простила его, потому что он также пообещал, что со временем и тренировками ее результат улучшится.
– Вам нужна помощь? – спросила Анна, кивая на аккуратные стопки столовых приборов, до которых Эстер еще не добралась. Она мысленно взмолилась, чтобы ответом был отказ, потому что не могла представить ничего хуже, чем сидеть за столом и вежливо болтать ни о чем, пока ее платье будет намокать от купальника Флоренс.
Эстер покачала головой и печально уставилась на ложку в своих руках, как будто не узнавала отражение в изогнутом серебре. Анне хотелось положить ей на плечо ладонь и сказать, что серебро подождет, что она слишком многого от себя требует. Но вместо этого она тихонько пожелала ей спокойной ночи и сбежала в свою спальню, где тут же сбросила платье, стащила купальный костюм и повесила его сушиться на воздушный клапан с обратной стороны радиатора, где Эстер вряд ли обнаружила бы его, даже если взялась бы искать.
Как Анна считала, что не имеет права тосковать по дому после всего, что родители и Джозеф принесли в жертву ради ее переезда в Америку, она также полагала, что не имеет права горевать по Флоренс. Она могла сидеть с Гусси, брать ее на прогулки по Стальному пирсу или к заливу. Она могла готовить простые ужины, когда Эстер казалась ушедшей слишком глубоко в себя, чтобы нарезать даже помидор, не говоря уже о сэндвичах. Она могла носить книги и журналы Фанни в больницу. Делая это, она думала, что признает – смерть Флоренс значила что-то для нее.
По правде, смерть Флоренс имела большое значение для Анны. Флоренс понимала больше кого-либо в семье Адлеров, как несчастна была Анна. Она сразу стала предлагать выбираться из дома. Это были не приглашения, а скорее приказы. «Пойдем со мной в Белую башню. Я умру, если не съем гамбургер», – сказала она в вечер своего прибытия, после того как поприветствовала родителей и убрала вещи. Именно Флоренс представила Анне остров Абсекон. Она показала все свои любимые места: маяк Абсекон на северной оконечности острова, дом в итальянском стиле с забавным адресом – Атлантический океан, 1 – примостившийся на конце пирса Миллиона Долларов. И маяк, и дом, объяснила Флоренс, служили указателями, когда она была на открытой воде. В тот раз Анна узнала, где добыть лучшие жареные устрицы и самый вкусный сэндвич с яйцом, и поскольку ей нравилось слушать о них, она не посмела признаться, что не может и мечтать о том, чтобы даже цент потратить на сэндвич, который может с легкостью приготовить дома.
Внимание Флоренс заметно помогло вытащить Анну из меланхолии, но не излечило ее. Она все еще скучала по родителям и постоянно переживала о них. В ночь перед смертью Флоренс они вернулись из кино и нашли письмо от матери Анны на комоде в прихожей. Анна схватила его, разорвала конверт и начала, не сходя с места, читать, пока Флоренс пересказывала сюжет «Маленькой мисс Маркер» Джозефу, который сидел с газетой в гостиной.
– Что-нибудь интересное? – спросил Джозеф сквозь монолог дочери.
– Разве девочка в кино не была великолепна? – вещала Флоренс. – Попомните мои слова – она будет звездой.
Анна проигнорировала ее и вслух прочитала маленький отрывок из письма, переводя на ходу:
– Рейхсрегирунг только что выпустил новый закон. Нацисты накладывают на евреев-эмигрантов новый налог, составляющий двадцать пять процентов нашего капитала. – Флоренс замолчала.
– Она продолжает, – сказала Анна. – «Учитывая, что оставшиеся семьдесят пять процентов наших денег уже помечены для шперрконто, это очень плохие новости».
– Что такое шперрконто? – спросила Флоренс.
– Преступление, вот что, – сказал Джозеф. – Нацисты говорят евреям, что в эмиграцию они могут взять только две сотни рейхсмарок. Все остальное, за вычетом налогов, отправляется на специальный банковский счет, деньги с которого они смогут снять, только если вернутся в Германию.
– Так нельзя делать! – возмутилась Флоренс.
– К сожалению, – признал Джозеф, – в наши дни очень немногие говорят Гитлеру «нельзя».
– И что, они просто начнут здесь все заново? С нуля? – Флоренс едва озвучила вопрос, как тут же придумала решение. – Ты же поможешь, не так ли, отец?