на не хочет замуж».
Фанни редко заглядывала в гостиную, и еще реже – в газету, которую держали в две пары рук Эстер и Флоренс. Она начала встречаться с Айзеком, с которым познакомилась, работая за стойкой пекарни, и за последние недели Айзек так часто заходил за халой, что можно было подумать, будто он произносит хамоци[29] каждую ночь, а не только на шаббат. Айзек несколько раз заходил в квартиру, неуклюже проводя время в гостиной, пока Джозеф – скорее от неловкости, чем от чего-то еще – не разрешал им прогуляться по Набережной без сопровождения, при условии что ровно в девять Фанни будет дома.
Почти через шесть недель после начала его ухаживаний Фанни прибыла домой с такой прогулки и объявила, что Айзек попросил ее руки. Эстер давно ожидала помолвки дочерей и думала, что встретит новости с эйфорией. Вместо этого слова Фанни ее разочаровали.
Айзек был на шесть лет старше Фанни – не настолько, чтобы разница в возрасте имела значение. Он был тихим, но Эстер знала много хороших тихих мужчин. Айзек был беден, но Эстер напомнила себе, что и Джозеф не обладал средствами, когда она вышла за него. Они построили пекарню вместе, и это стало частью их общего приключения. Нет, было что-то еще, что-то другое вызывало беспокойство – не возраст Айзека, не его доход и даже не его говорливость. Эстер не считала необычным для мужчины быть неудовлетворенным обстоятельствами своего рождения, но она терпеть не могла тех, кто не верил в преобразующую силу собственного тяжелого труда.
Не было никакой простой возможности для Эстер донести свое беспокойство до Фанни, не оттолкнув ее. Так что когда Фанни встала перед Эстер и Джозефом в гостиной, нервно ожидая реакции родителей, они задали только обычные практические вопросы. Эстер спросила, когда они планируют пожениться, а Джозеф захотел знать, собиралась ли Фанни завершить второй год своих секретарских курсов. Флоренс воспользовалась возможностью спросить, нужно ли ей звать Айзека братом.
– «Айзека» будет достаточно, – сказала Эстер, не отрывая глаз от старшей дочери. Гораздо позднее, уже укладываясь спать, Эстер поняла, что так и не поздравила Фанни.
Когда Эдерле готова была войти в воды Ла-Манша, подготовка к свадьбе Фанни шла полным ходом. Джозеф настоял, чтобы церемонию, очень скромную, провели в Бет Кехилла. Они некоторое время размышляли над небольшим празднованием в «Брейкерс», но Эстер решила, что прием в отеле будет слишком показушным и, возможно, неприятным для Айзека, поскольку у его семьи средств нет. Она настояла, что праздник лучше провести дома, а фаршированная рыба, которую они купят у Кейселя, ничем не хуже той, что подавали в «Брейкерс». Эстер видела разочарование Фанни, но смогла взбодрить дочь предложением съездить на поезде в Филадельфию и купить свадебное платье в «Уонамейкерс».
Эдерле вышла на берег на небольшом пляже в нескольких милях к северу от Дувра, в Англии, примерно в половине десятого в ночь на седьмое августа, и провода загудели, когда толпы американских журналистов бросились передавать сообщения о ее достижении замершей с затаенным дыханием стране. Флоренс весь день провела у радио, выкрикивая новости, едва их объявляли. В конце концов Эстер бросила притворяться, что занимается делами, нашла нуждающиеся в починке носки – занятие, которое она обычно оставляла на вечер, – и присоединилась к ней.
Европейцам, уже отправившимся спать, пришлось ждать утра, чтобы узнать, что первая женщина покорила пролив Ла-Манш, но в Атлантик-Сити и по всем Соединенным Штатам достижение Эдерле попало в вечерние радиопрограммы.
Когда новости стали известны, Джозеф был дома, но Фанни бегала по делам. Она вернулась, чтобы обнаружить всю семью в бурном восторге, но едва поздоровалась, прежде чем убежать в свою комнату для подготовки к вечерней встрече с Айзеком. Флоренс протопала за ней по коридору:
– Фанни! У Труди получилось! Она это сделала!
Со своего места на диване Эстер слышала краткий ответ дочери: «Да, я слышала». И что-то в этом пустом ответе сжало ее сердце.
Через две недели Фанни вышла замуж и переехала в квартиру Айзека. Эстер говорила себе, что это неизбежно – медленное разрушение отношений девочек. Фанни училась следить за домашним уютом, а когда у нее появилась Гусси – училась быть хорошей матерью. Флоренс от этого отделяли годы. Она была достаточно мала, чтобы ей нравилось сидеть дома с родителями, просить после ужина грошовые конфеты и относиться к отбору в команду клуба «Амбассадор» как к отбору на Олимпийские игры. Эстер говорила себе, что однажды, когда они повзрослеют, разница в возрасте станет не так важна. Флоренс выйдет замуж и родит детей, а Фанни будет рядом, чтобы советовать, как лучше помочь ребенку срыгнуть или как отстирать воротничок рубашки. Возможно, однажды, они заново узнают друг друга. Она представляла двух женщин, под руку идущих по Набережной. Что у них больше не будет шанса сблизиться, начать заново, казалось для Эстер невообразимым даже сейчас.
Гусси и нового ребенка тоже будут разделять семь лет. Было ли это несчастливое число? Стоя в больничной палате и видя, как старшая дочь кипит от обиды на сестру, которая не сможет ни оправдаться, ни возразить, Эстер взмолилась, чтобы Фанни воспитала своих детей ближе друг к другу, чем смогла она.
– Ты часто ходишь на пляж? – спросила Фанни у Гусси, явно пытаясь сменить тему.
Гусси посмотрела на Эстер.
– Нечасто, – ответила Эстер. – В это время года там слишком много народа.
– Анна ходит, – сказала Гусси.
– На пляж? – спросила Фанни.
– Я подозреваю, что она пытается самостоятельно научиться плавать, – объяснила Эстер. – Но она не признается и скрытничает.
– Это неправда, – сказала Гусси.
– Что неправда? – спросила Фанни.
– Она не скрытничает. И она не пытается научиться плавать самостоятельно.
– Тогда что она делает? – поинтересовалась Эстер.
– Стюарт учит ее плавать.
Эстер начала было возражать, но поняла, что у нее нет нужных слов. Стюарт? Правда?
– Почему бы ей не попросить помощи у Флоренс? – спросила Фанни у Эстер. – Они со Стюартом вместе? Разве Стюарт не влюблен во Флоренс?
Эстер покраснела. Она чувствовала, как теряет контроль над разговором, над Гусси, над тайной.
– Не могу сказать, – заявила Эстер, изо всех сил стараясь казаться не только несведущей, но и незаинтересованной. Она встала и схватила сумочку. – Зато точно могу сказать, что твоей дочери пора домой, обедать. Гусси, поцелуй маму на прощание.
– Это так нечестно, – прошептала Фанни в волосы дочери. – Я даже не видела, как ты крутишь жезл. Принесешь его в следующий раз?
– Мой жезл?
Хватит. Эстер схватила Гусси за руку и сдернула ее с кровати.
– Приводи ее скорее в следующий раз, – крикнула им вслед Фанни, когда Эстер вытащила Гусси из комнаты в коридор.
Эстер помахала рукой, бросила: «Увидимся завтра!» – через плечо и закрыла за собой дверь с более громким хлопком, чем рассчитывала.
Они с Гусси спустились по лестнице, прошли через приемный покой и вышли из больницы, прежде чем ее дыхание вернулось в норму. Но ноги все равно дрожали. Они дошли до Пасифик-авеню, и Эстер остановила такси, чтобы остаток пути до дома проехать на машине. Водитель потянул за тросик, чтобы открыть дверь, и Эстер подождала, пока Гусси заберется внутрь и перелезет в дальнюю часть автомобиля.
– Так что, Стюарт правда учит Анну плавать? – спросила она, усевшись в такси и закрыв за собой дверь.
– Мне нельзя было этого говорить? – спросила Гусси. – Я не знала, что это секрет.
– Нет, нет. Все хорошо. Ты хорошо себя вела.
Что-то Эстер казалось неправильным, и она не могла понять, что именно. Ее не радовало, что Анна проводила время со Стюартом, и ей определенно не нравилась мысль, что он мог так быстро перенаправить приязнь, которую чувствовал к Флоренс. Но она напомнила себе, что Стюарт был подходящей парой для Анны не больше, чем для ее дочери. Она не знала родителей Анны, но могла представить, что если та расскажет им об отношениях с гоем, пусть даже богатым, то окажется на следующем же пароходе в Германию.
Нет, было еще что-то другое.
Такси проехало мимо «Мехов Агрона», «Туфель Эльфмана» и «Купальных костюмов Блока». В витрине «Блока» висело большое объявление: «КУПАЛЬНЫЕ КОСТЮМЫ «ЯНЦЕН». УЖЕ В ПРОДАЖЕ!»
Вот оно что, подумала Эстер. У Анны не было купального костюма.
Эстер зашла в квартиру, пылая от гнева. Ее руки дрожали, когда она доставала несколько долларов из кошелька. Она туго свернула их и отдала Гусси.
– Анна! – крикнула она в тишину квартиры. – Не сходишь к Братьям Лищин за телячьими котлетами? И Гусси с собой возьми.
Когда девочки ушли, Эстер заперла входную дверь и направилась прямиком в спальню, которую Анна делила с Флоренс. В дверях она на мгновение замерла. Почти месяц она не видела вещей Флоренс. По ее телу прокатилась дрожь, но она встряхнулась, расправила плечи и заставила себя войти.
Постель Флоренс была заправлена, а вещи на комоде расставлены в большем порядке, чем она их оставила. Хотелось перебрать все, что стояло на комоде, почувствовать вес книг, сережек и кубка показательного заплыва, представить, как дочь держала их в руках в последний раз. Но Эстер не позволила себе этой радости. Она прошла к старому комоду Фанни, теперь занятому Анной, и начала открывать все ящики.
Неважно, что у Флоренс осталось несколько отличных купальных костюмов, а у Анны не было ни одного, что Флоренс умерла и ни один больше не могла надеть, а Анна была жива и достаточно худой, чтобы влезть в любой из них. «Почему бы тебе не одолжить купальный костюм у Флоренс?» – представила она, как сказала бы Анне, будь Флоренс в колледже или уже во Франции. Но не сейчас. Она переворошила вещи в одном ящике, затем в другом в поисках свидетельства, что Анна захватывала жизнь ее дочери. В нижнем ящике комода она и вовсе не нашла одежды, только стопку аккуратно сложенных бумаг. Эстер взяла их и начала перебирать. Это были иммиграционные документы Анны, скрепленные вместе по системе, которую Эстер не могла понять. Медицинские записи, школьные аттестаты, справка из полиции и копия письма о приеме Анны в Педагогический колледж штата Нью-Джерси. Столько документов на одного человека. Один листок упал на пол, и Эстер наклонилась его поднять.