– Извини, – сказала она Мэри. – Мне просто очень нужно было поговорить с сестрой.
– Этот телефон не для пациентов, – отрезала Мэри, посылая Дороти испепеляющий взгляд. На ее верхней губе осталась маленькая капля майонеза. – Дороти, поможешь ей вернуться в постель?
Никто из больничного персонала еще не говорил с Фанни так строго, и на короткое мгновение она почти почувствовала вину за то, что подставила Дороти.
Дороти медленно встала на ноги, как будто предпочла бы любое другое задание, и по широкой дуге обошла Мэри, выводя Фанни из сестринской. По пути в палату она что-то бормотала под нос. Фанни показалось, что она услышала что-то вроде: «Поверить не могу, что мы делаем это», но это была какая-то бессмыслица. Делаем что? И кто такие «мы» – конечно же, не Дороти и Фанни?
– Ты что-то сказала? – наконец спросила Фанни, когда они дошли до ее комнаты.
– А?
– Ты сказала что-то.
У Дороти либо были проблемы со слухом, либо она решила проигнорировать вопрос Фанни.
– Послушай, Дороти, мне правда очень жаль, что я тебе создала проблемы.
Дороти не стала отвечать. Она только приподняла одеяло на кровати и сказала:
– Забирайся.
Фанни проснулась от того, что ребенок внутри пинался. Ощущение того, что кто-то шевелится внутри нее, никогда не переставало удивлять. Она стащила одеяло и подняла ночную рубашку, чтобы обнажить голый живот, тугой и круглый. Иногда, в такие утра как сейчас, когда ребенок был активен, она видела чуть заметное шевеление живота, как мускулы сокращаются, чтобы принять на себя удар крошечного кулачка или пяточки. Она представляла, как ребенок отталкивается от таза и покачивается по направлению к ребрам.
Фанни потянулась за стаканом воды на прикроватном столике и увидела прислоненный к нему сложенный лист бумаги. Сверху красивым почерком было выведено ее имя. Фанни в недоумении взяла записку.
Теперь она вспомнила, что засиделась допоздна в ожидании Флоренс. Сперва она переживала, что сестра не успеет в больницу до окончания часов посещения, а затем, когда минуло девять часов, что и вовсе не придет. Фанни пыталась не задремать, но это оказалось невозможно, – теперь она всегда была усталой. В какой-то момент она будто проснулась и могла поклясться, что слышит, как МакЛафлин отчитывает Дороти, но теперь понимала, что это был сон.
Почерк на записке был не как у Флоренс – аккуратнее и увереннее. Когда Фанни развернула листок, то увидела, что короткое сообщение написано на больничной бумаге.
«Фанни,
Флоренс заходила сегодня, но ты уже спала. Ты выглядела так спокойно, что она не захотела будить тебя. Она просила передать, что любит тебя и все следующие несколько недель будет думать о тебе и ребенке.
Фанни выпустила записку из пальцев. На ее коленях та сложилась вновь. Это все? Флоренс собиралась уехать во Францию, не попрощавшись по-настоящему? Набат боли вернулся в виски Фанни. Она снова подняла записку и перечитала слова Бетти. «Она просила передать». Зачем Флоренс передавать через Бетти сообщение, когда она могла просто разбудить ее? Или попросить лист бумаги и ручку и написать это сама? Конечно же она могла потратить пару минут, чтобы черкнуть пару строчек. Неужели Фанни так мало значила для нее? Дыхание Фанни начало учащаться. Она скомкала записку так туго, как только могла и, испустив низкий рык, швырнула ее из комнаты в коридор.
Фанни натянула ночную рубашку обратно на живот. Руки онемели, и она едва чувствовала ткань под своими пальцами. Ее накрыла волна тошноты, и стало душно, так невыносимо жарко, что она сбросила одеяло к изножью кровати.
Во время утреннего обхода мимо ее палаты прошли доктор Розенталь и медсестра, которую Фанни не узнала. Доктор остановился поднять комок бумаги и заглянул в палату Фанни, будто пытаясь определить траекторию его полета.
– Фанни? – спросил он, торопливо заходя в комнату.
Дыхание Фанни теперь вырывалось короткими выдохами. Она пыталась спрятать голову между колен и поняла, что не может, потому что мешает изгиб живота. Она могла только обнять колени руками и качаться вперед-назад, пытаясь заглотить воздух. Не получалось. Что было со всеми не так? Флоренс, Айзек, ее мать, даже Гусси. Как будто всем было наплевать, что с ней произойдет.
– Фанни, ты слышишь меня? – повторил доктор Розенталь. Его голос доносился издалека – и одновременно отдавал криком. Почему он кричал?
Она хотела кивнуть, но было слишком тяжело.
– Хелен, закрой шторы. Нам нужна темнота.
Фанни услышала тяжелый шорох отсекающих солнце штор.
Доктор Розенталь положил руку ей на спину, чтобы поддержать ее.
– Ты должна дышать, Фанни. Понимаешь? – сказал он.
Она не могла.
– Ты узнала плохие новости?
Она попыталась кивнуть, попыталась говорить.
– Моя сестра.
Он передвинул ладонь к ее плечу, крепко сжал его и прошептал:
– Я знаю.
– Она, она, она уехала во Францию, даже не попрощавшись.
Доктор Розенталь убрал руку с плеча Фанни.
– Ясно, – произнес он, отвлекаясь на измерение ее пульса и давления. Наконец, он сел на постель рядом с ней. – Фанни, ваши показатели очень высокие. Возможно, мне стоит вызвать роды прямо сейчас.
Угроза вернула Фанни в сознание.
– Слишком рано.
– В таком случае слушай меня. Мне плевать, плавай твоя сестра хоть вокруг полуострова Сомали, и с этого момента тебе тоже плевать. Твоя единственная забота – ребенок, и как выносить его до положенного срока. Ты понимаешь?
Фанни в ответ не могла выдавить ни слова.
– Ты понимаешь? – повторил доктор Розенталь.
Она яростно кивнула.
Он убрал лишние подушки из-под ее спины и велел ей лечь, а затем, видимо устыдившись своей резкости, добавил «пожалуйста». Пока она следовала указаниям, он начеркал что-то на маленьком кусочке бумаги и передал сестре.
– Принесете? – тихо спросил он. – Сто миллиграммов.
Когда Фанни устроилась на спине, уставившись в темный потолок, он снова заговорил.
– Вот мои указания: никакого солнечного света и не вставать с постели. Хелен даст вам кое-что, что поможет расслабиться, и мы посмотрим, сможете ли вы сами понизить давление.
– А если не смогу?
– Думаю, сможете.
Сестра вернулась в комнату с маленьким подносом. Она поставила его на столик возле кровати и спросила, получится ли у Фанни лечь на бок.
Фанни повернулась и мгновением позже почувствовала укол иглы. Сестра нажала на поршень, и Фанни представила, как содержимое шприца разливается по ее телу, окружает ребенка, касается всех ее заброшенных частей. Ребенок толкнулся. «Я с тобой», – подумала Фанни, хотя никогда еще не чувствовала себя такой одинокой.
Джозеф
В день, когда его младшая дочь должна была бы отплыть во Францию, Джозеф был слишком рассеян, чтобы чем-то заниматься.
– Миссис Саймонс, у нас все еще лежит где-то бинокль? – крикнул он из своего кабинета, разыскивая ключи по всему столу.
Джозеф завернул за угол здания и готовился выехать на Медитрэйнен-авеню, когда заметил направляющегося к нему мужчину в легком хлопчатобумажном костюме. Мужчина почти достиг машины, прежде чем Джозеф узнал в нем Стюарта. Он опустил окно и позвал его.
Стюарт казался обрадованным встрече и подошел, чтобы поговорить через открытое окно.
– Приятно видеть вас, мистер Адлер.
– Никаких купальных костюмов?
– Выходной, – объяснил он. – Я подумал, раз собираюсь навестить вас, стоит надеть настоящую одежду.
Джозефу всегда нравилось его чувство юмора.
– С тобой связался тренер? – спросил Джозеф.
– Да, – сказал он, доставая из кармана конверт. – Поэтому я и шел к вам. Берджесс вложил чек на весь депозит.
Стюарт передал Джозефу конверт авиапочты, и Джозеф принял его, изучая обратный адрес, французские марки, почтовый штамп Кале.
– Он пишет, что очень сожалеет о случившемся.
– Очень по-доброму с его стороны.
– Он известен своей неуступчивостью, так что я немного удивился тому, как легко он расстался с деньгами.
– Чем ты занят этим утром? – спросил Джозеф.
– Только визитом к вам.
– Хочешь проехаться? Я могу вернуть тебя в Атлантик-Сити ко второй половине дня.
На лице Стюарта отразилось удивление.
– Можно, – сказал он.
Джозеф похлопал по наружной части двери.
– Тогда забирайся.
Стюарт поспешил обойти машину и забраться на пассажирское сиденье.
– Куда направляемся? – спросил он, когда закрыл дверь.
– В Нагорье.
Стюарт кивнул, будто все сразу понял. Затем, через несколько длинных секунд, он спросил:
– Почему туда?
– Увидишь.
Джозеф пересек Торофейр, потом болото, а затем поехал вдоль побережья.
– Ты когда-либо был там? – спросил он Стюарта, когда они выехали на шоссе и автомобиль начал набирать скорость.
– Однажды, в Хайлендс-Бич, на соревнованиях спасателей.
Джозеф не знал, ездила ли с ним Флоренс. Прошлым летом, вернувшись из колледжа, она почти не бывала в квартире. За ней тяжело было уследить – так много времени она провела, готовясь к заплыву вокруг острова Абсекон.
– Флоренс была с тобой? – поинтересовался он.
Стюарт отрицательно покачал головой.
– Это было три лета назад.
На это Джозефу было нечего ответить, он едва помнил, что они делали тремя годами ранее.
Они замолчали, слушая свист проносящегося мимо и бьющего в барабанные перепонки ветра. За окном исчезали прибрежные равнины Нью-Джерси. Джозеф не видел океана, пока в семнадцать не взошел на борт парохода «Франкфурт» в Бремене. Теперь же он не мог представить себе жизни в месте, откуда не будет видно моря.
– Вы знали, что Труди Эдерле была из Атлантик-Хайлендс? – спросил Стюарт. – По крайней мере, лето она проводила именно там.
Джозеф помнил это. Половина новостных репортажей утверждала, что она была жительницей Манхэттена, где ее отец держал мясную лавку, но вторая настаивала, что она была из Нагорья, где ее родителям принадлежал летний домик. Они с сестрами научились плавать в Хайлендс-Бич. Джозеф был уверен, что, захоти он найти дом семьи Эдерле или даже постучать в ее дверь, достаточно было бы только спросить в любом местном заведении.