Этим вечером Эстер вряд ли притянула бы его к себе. Когда он зашел в квартиру, все еще обдумывая разговор с Айзеком, он нашел жену бормочущей над плитой. Джозеф потянулся за приветственным поцелуем, но она отмахнулась от него.
– Где Гусси и Анна? – спросил он.
– Гусси в задней комнате, режет журналы, а Анна вышла.
– Вышла куда?
– Откуда мне знать? Я ей не мать.
В этих словах содержалось обвинение, и Джозеф почувствовал всю прямолинейную мощь, что Эстер в него вложила. После смерти Флоренс Джозеф стал задумываться, не слишком ли многого требует от Эстер. Возможно, было жестоко позволять девушке практически одного с Флоренс возраста делить с ними дом? И не просто любой девушке, а дочери Инес?
Он хотел рассказать ей о поездке в Хайлендс и «Лафайете», о том, что Билл Берджесс вернул деньги, и что он открыл счет для Инес и Пауля. Но он не смел заговорить об этом, пока не изменится настроение в комнате.
Джозеф попытался заговорить о чем-то менее опасном.
– Ужин отлично пахнет.
Простым комплиментом Эстер было не отвлечь.
– Если бы мне пришлось гадать, куда делась Анна, я бы предположила, что она на пляже, получает частный урок плавания у Стюарта.
– Нашего Стюарта?
Эстер сощурилась.
– Я не знала, что Стюарт «наш».
– Ты понимаешь, что я имел в виду.
– Он определенно не был Стюартом Флоренс.
– Этого ты не знаешь.
– Зато вот что я знаю, – сказала Эстер, выпрямляя спину и делая глубокий вдох. – Я хочу, чтобы Анна ушла.
Айзек
Когда Айзек развернулся на каблуках и оставил Джозефа копошиться с ключами на тротуаре перед квартирой, его первым инстинктивным желанием было отправиться прямиком в больницу, найти Фанни и рассказать ей все. Он начал бы со смерти Флоренс и с безумной лжи, которую Джозеф и Эстер накручивали весь следующий за ней месяц, но затем он подумал, что может пойти и дальше. Будет так приятно рассказать, что ее родители ненавидят его, что настраивают против него Гусси, что – он уверился в этом – ее отец был влюблен в мать Анны, и что Джозеф сделает все, чтобы он никогда не встал во главе «Адлера».
Он представил, как зайдет еще дальше. Вдруг он сможет признаться Фанни, что был разочарованием для собственного отца, что был отвратительным отцом Гусси, что догадывался о своей вине в смерти Хирама? Знала ли она все это? Возможно, знала, и тогда рассказывать было нечего.
Когда Джозеф швырнул ему в лицо слова о займе, Айзек был ошарашен. За пять лет, прошедшие с заключения соглашения, Джозеф ни разу о нем не заговаривал. Айзек выполнял свою часть сделки, выплачивая части займа чеками, которые выписывал на счет, открытый Джозефом в Набережном Национальном банке специально для этого. В ответ Джозеф делал вид, будто займа не существовало вовсе.
Айзек ценил тактичность тестя, но не чувствовал себя менее обязанным. Заем сковывал его теми же кандалами, что сковывал отца кредит Общества помощи иммигрантам-евреям. Айзек ненавидел быть обязанным кому-либо, а в эти дни он чувствовал обязательства перед всеми – даже перед доктором Розенталем, который принял признание Айзека в ночь рождения Хирама и чудесным образом ничего не сделал с этой информацией.
Пожилая пара распахнула тяжелую дверь больницы, и Айзек придержал ее, пока они выходили. Мужчина крепко держал руку женщины, и Айзек проследил, как он помогает ей спускаться, ступень за ступенью. Пока дверь была открыта, две молодые женщины в ярких платьях взлетели по лестнице и проскользнули мимо него. У одной из них был желтый воздушный шар с надписью «Это девочка!» красивым шрифтом. Другая бросила ему через плечо «спасибо». Айзек, завороженный покачиванием юбок, последовал за ними через приемный покой и по лестнице в акушерское отделение, где они влетели в палату неподалеку от комнаты Фанни.
Айзек заставил себя притормозить и подумать, что сделает, когда зайдет к жене. Он представлял, как рассказывает Фанни обо всем произошедшем с той ночи, как Эстер позвонила сообщить ему ужасные новости. Он представлял, как сядет у больничной постели, возьмет ее руки в свои и скажет… Что? Он не мог представить, как все это выразить словами. «Фанни, твоя сестра утонула». Нет. «Фанни, твоя сестра утонула в начале июня». Нет, нет, нет. Хоть Айзек и не особенно верил, что новости вызовут у Фанни ранние роды, он все же пришел к выводу, что здоровый ребенок у нее на руках может облегчить рассказ.
По пути в больницу Айзек пытался просчитать возможные последствия. Если отбросить вопросы здоровья, что оставалось на кону? Джозеф мог потребовать выплатить заем, даже уволить его, хотя оба шага будет тяжело, если не невозможно, совершить, не наказав в процессе еще и Фанни. Если бы Айзек рассказал Фанни о смерти Флоренс, Эстер точно никогда не простила бы его. Но она не то чтобы любила его сейчас. Чуть меньшие порции мяса, с ехидцей подающиеся на ужин в Шаббат, он вполне мог пережить. Ведь Эстер и Джозефу придется вести себя с ним внимательней, иначе они могут отдалиться от единственной живой дочери и единственных внуков. Если кто-то из них усложнит ему жизнь, он может поддаться соблазну покинуть Атлантик-Сити и переехать с семьей куда-то, где сможет начать с нуля. Он представил, как Фанни обустраивает типовой дом в Уэст-Палм-Бич. Субботними вечерами они смогут выходить в люди с Джимом и его новой женой.
Айзек почти убедил себя, что раскрыть правду будет правильно, когда зашел в комнату Фанни и едва не врезался в шкаф. Было темно.
– Фанни, ты тут? – тихо позвал он.
– Я здесь. – Ее голос доносился будто издалека, но она не могла находиться дальше, чем в кровати.
Айзек застыл, держась за шкаф и выжидая, пока глаза привыкнут к темноте.
– Мне включить свет?
– Нет, нет. Доктор сказал, что так надо.
– Лежать в кромешной тьме? – Тьма на самом деле не была кромешной. Жалюзи опустили, но между нижним краем и подоконником оставалась щедрая щель, сквозь которую пробивался свет. Через несколько секунд он смог разглядеть очертания шкафа, кровати Фанни, даже журнал на ее прикроватном столике. Айзек закрыл дверь и осторожно обошел кровать, выставив руки перед собой. Возле окна стоял стул, и он схватил его за спинку, подвинул к краю кровати и тяжело сел. Он услышал шорох простыней, как Фанни поворачивается, и, когда глаза окончательно привыкли, увидел обращенное к нему лицо.
– И так целый день? – спросил Айзек. Джозеф говорил что-то о новом подходе и режиме, но Айзек ушел так глубоко в свои мысли, что даже не расспросил о подробностях.
– Целый день.
– Зачем?
– Доктор Розенталь считает, что это поможет снизить давление.
– Темнота?
– И другое.
– Оно правда такое высокое?
– Не знаю. Да.
Всегда ли их беседы ходили по кругу? Фанни лежала в больнице уже почти два месяца, и казалось, будто за это время он разучился с ней разговаривать. У него когда-либо вообще это получалось? Он не был уверен.
Айзек был ненамного лучшим собеседником, когда забрел в «Пекарню Адлера» восемь лет назад.
– Я могу вам помочь? – с любопытством спросила Фанни, опираясь на стойку.
Айзек попросил буханку халы, надеясь, что та послужит ему обедом, а может, и ужином, достал из кармана мелочь и отсчитал свои последние монеты. Он провел в Атлантик-Сити почти неделю, и, если бы вскоре ему не удалось найти работу, пришлось бы пешком преодолевать сорок миль обратного пути до Аллайанс с поджатым хвостом.
– Вы у нас впервые? – поинтересовалась она, заворачивая хлеб.
– Я только приехал.
– Откуда?
Айзек ненавидел признавать, что приехал из Аллайанса. Это слишком многое говорило о нем.
– Уэст-Палм-Бич.
Фанни приподняла брови и передала ему пакет.
– Экзотично.
– Временами, – отозвался он, мучительно надеясь, что похож на парня, который много где побывал.
Айзек передал Фанни деньги. Она была привлекательной девушкой. Не красавицей, как некоторые из тех, с кем он гулял в Уэст-Палм-Бич, но определенно симпатичной.
Айзек купил еще три буханки за три последующих визита в пекарню, прежде чем снова увидел Фанни. В следующую пятницу, чтобы без нужды не покупать халу, он дважды прошел мимо магазина, только чтобы убедиться, что она стоит на кассе.
– Я заходил вчера, но вас не было, – сказал он, добравшись до начала очереди.
– По четвергам я хожу в секретарскую школу.
– Вот оно что. А по средам?
– Вы и в среду заходили? – На лице Фанни расцвела улыбка.
Айзек попытался вспомнить, как разговаривал с потенциальными покупателями в «Апельсиновой роще» – людьми, которые не могли позволить себе покупку земли, но которые все равно страстно ее желали. Иногда лучше было подыграть им, принять их за Рокфеллеров и не обращать внимания на дырки в их туфлях. Но в других случаях отличной тактикой была честность – признание, что сперва платежи могли заставить их затянуть пояса потуже, но результат стоил того.
Он не мог позвать Фанни на ужин или даже на коктейль. Люди в очереди позади него начали возмущаться, и он попытался быстро что-то придумать.
– Я возьму еще одну буханку, – сказал он. – И может позднее мы могли бы прогуляться до гавани и покормить уток.
Она засмеялась.
– Не будем говорить отцу, что вы думаете о его хлебе.
– Вообще-то я думаю, что эта буханка просто отличная, – сказал Айзек. – А вот две другие у меня дома уже немного подсохли.
Один взгляд, и он знал, что она купилась. Продавай он землю, она была бы готова подписать документы на месте.
– Эй, Фан, – обратился Айзек в темное ничто больничной палаты. – Ты помнишь день, когда мы встретились? В пекарне?
Она согласно промычала в ответ.
– Что ты подумала обо мне?
Палата на минуту погрузилась в тишину.
Айзек встал и подошел к кровати, нащупал край матраса и тонкую простыню, что покрывала жену. Он коснулся ее плеча.
– Подвинешься?
Она отвернулась и чуть подвинулась к дальней стороне кровати, освобождая достаточно места, что