бы он прилег рядом. Когда они оба устроились, он прижался грудью к ее спине, от плеч до бедер, положил руку на ее раздавшийся живот и накрыл обоих простыней. Она заговорила.
– Тогда я думала, что если не коснусь тебя, то умру.
Он улыбнулся в основание ее шеи, чувствуя, как начинает возбуждаться. Его ухаживания состояли в одних только длительных прогулках, каждая из которых была не более чем прикрытием для поиска тихих уголков Атлантик-Сити, уголков, где они могли бы без свидетелей познакомиться поближе. Между Нью-Гэмпшир и Мейн-авеню толпы значительно редели, но Набережная продолжала возвышаться. По вечерам, после захода солнца, Айзек вел Фанни по ступеням на пляж и под Набережную, где мог целовать ее губы, шею, ключицы, а когда они привыкли друг к другу – розовую плоть ее груди. Ее соски у него во рту становились твердыми как вишневые косточки. Шаги прохожих над их головами сливались с шумом волн и заглушали тихие стоны Фанни. Несколько раз Фанни умоляла не сдерживаться, но Айзек практиковал воздержание за них обоих, дожидаясь, пока ее родители не согласятся на брак, пока он не начнет работать в пекарне, пока не определится дата свадьбы. В день, когда Труди Эдерле переплыла Ла-Манш, и остальные жители Атлантик-Сити сидели, приклеившись ушами к радио, Айзек привел Фанни в комнату, которую снимал на Лексингтон-авеню, и поглотил ее.
– Первая американка на финише, – заявила Фанни в его голую грудь, когда он перекатил ее на спину и начал заново.
– Ты переживала? – спросил он сейчас.
Она слегка подвинулась, освобождая между ними место для его эрекции.
– Переживала?
– Что я не справлюсь?
Она заколебалась, или ему так показалось, но тут их отвлекло слабое дрожание под его рукой.
– Чувствуешь? – прошептала Фанни.
– Это он?
– Или она.
– Точно. Или она.
Айзек не мог рассказать Фанни, что Флоренс умерла. Не сегодня. Такой она ему нравилась – теплой и податливой, прямолинейной и готовой прощать. Он сдвинул руку по ее животу и к бедру, поглаживая пояс нижнего белья. Он медленно потянул его вниз.
– Айзек, ребенок, – предупредила Фанни, и это могло бы убедить его остановиться, не прими она тут же другую позу, чтобы ему было удобнее стянуть белье к ее коленям. Прошло два месяца, может, больше, с тех пор как он проникал в теплое влажное место меж ее бедер.
– Я буду осторожен, Фан. Обещаю.
Не было нужды для обещаний. Он едва вошел в нее, прежде чем его тело начало покалывать, а затем пульсировать. Здесь он сдерживаться не мог.
Встреча с женой удерживала Айзека на плаву до конца недели. Следующим утром он сидел за своим столом в офисе раньше обычного, готовый на необходимые уступки тестю. Но Джозеф, конечно, и слушать ничего не захотел и принял на себя всю вину за ссору. В конце концов, Айзек выполнял свои обязательства по займу, и он считал, что с платой за больницу как-нибудь сложится. А как его зять тратил остаток своего дохода, его не касалось. Следующим вечером Айзек был в достаточно хорошем настроении, чтобы принять приглашение на ужин от Эстер и Джозефа, и под давлением смог бы признаться, что прогулка от завода до квартиры с Джозефом вышла приятной. После ужина он даже выделил немного времени сводить Гусси к «Кору» на пудинг. Он еще дважды заходил к Фанни, хотя они ни разу не посмели закрыться в палате, как вечером вторника.
Хорошее настроение Айзека могло бы протянуть до выходных, не получи он записку от Вика Барнса с приглашением встретиться в «Ковингтоне» ночью следующего понедельника. Айзек был уверен, что если бы Вик желал поучаствовать во флоридской сделке, он бы пришел к нему напрямую. Зачем ждать три дня, особенно если знаешь, что близится срок закрытия сделки?
Айзек ненавидел встречаться с кем-либо – по делам или для удовольствия – в «Ковингтоне». Если управляющие отеля заявляли, что евреи не могли останавливаться в их комнатах, значит, они также не хотели, чтобы те попивали вермут и джин из их бокалов для мартини. Ни один официант не посмел бы проверить удостоверение личности Айзека в баре, увидеть «Фельдман» и попросить его удалиться, но сама мысль доставляла ему неудобство. Он не мог не задуматься, не поэтому ли Вик пригласил его туда.
Он окинул комнату взглядом и нашел Вика сидящим за маленьким столиком в глубине бара. Вик мог не быть евреем, но даже он выглядел не к месту в «Ковингтоне».
– Вик, – сказал Айзек, приблизившись к столу.
– Айзек. – Вик не встал. Плохой знак.
Айзек выдвинул стул и присел.
– Что пьешь?
– «Джин Рики».
Он поманил официанта, указал на напиток Вика и вздернул два пальца.
Вик пустился в длинную и запутанную историю о преследованиях алкогольных лицензий, но у Айзека недоставало терпения. Тот слишком долго держал его в напряжении. В первую же паузу в разговоре после того, как принесли напитки, Айзек его перебил:
– Итак, у тебя было время подумать?
Вик прочистил горло и выпрямился.
– Я поговорил со своими парнями. Никто не верит, что Флорида вернется.
– Прошло восемь лет.
– Ага, и цены не изменились.
– Значит, они вполне готовы подскочить обратно.
– Возможно, – сказал Вик. – Или все эти славные участки расчищенной земли медленно опустятся в болото.
Айзек поморщился, вспоминая «Апельсиновую рощу» и все участки, которые они с Джимом продавали для Блэквелла, – ни один из них не был расчищен. Он представил, как трава и кустарники медленно наползают на теннисный корт, пока не пропадает даже сетка.
– Джим – парень, который проводит сделку, – знает Флориду. Он в этом бизнесе уже пятнадцать лет, сперва работал в продажах, потом оценщиком. Если он говорит, что земля недооценена, помяни мои слова – это хорошая сделка.
– Это ты так говоришь. А вот я вижу, что можно вложиться много куда прямо здесь, в Атлантик-Сити.
Айзек опустошил стакан, желая, чтобы встреча закончилась.
– В Атлантик-Сити за тридцать долларов не купишь куска земли, достаточного, чтобы построить на нем сарай. Во Флориде же купишь сорок-пятьдесят акров, а это большой участок.
– Да, но Атлантик-Сити никуда не денется.
Айзек махнул рукой, чтобы ему принесли чек.
Когда Джим предложил Айзеку эту сделку, он знал, что продать землю будет непросто. Не как в 23-м или 24-м. Многие потеряли деньги на сделках с флоридской землей, а те, кто избежал этого, остались без штанов, когда три года спустя обрушился фондовый рынок. Страна еще пыталась восстановиться, и Атлантик-Сити, несмотря на свой игривый флер, ничем не отличался. Вик был перспективен, отчасти потому, что Айзек знал – ни флоридский бум, ни кризис 29-го года его не коснулись. В то время все деньги Вика были в подпольном алкоголе.
– Я думаю, ты совершаешь ошибку, – сказал Айзек.
– Возможно. – Вик не казался убежденным.
– Если передумаешь, действовать придется быстро. Я вел переговоры с несколькими заинтересованными людьми, но не брал ни с кого деньги, пока не знал, какое ты примешь решение. – Это, конечно, была ложь. Айзек переговорил со всеми, кого знал, и только немногих можно было назвать «заинтересованными». Трое, за исключением отца, предложили деньги, и Айзек никому из них не посмел бы сказать подождать Вика Барнса.
У Айзека оставалось меньше трех недель, чтобы собрать нужную сумму. Если задаток сгорит прежде, чем он внесет деньги за землю, он потеряет депозит, и Джим немногим – если вообще чем-то – сможет помочь ему. Одно дело было бы потерять только личные накопления, но он вложил в депозит и деньги отца. От одной мысли о том, что деньги из жестянки могут испариться, у Айзека начинало крутить живот.
Вик встал, махнул на стаканы – пустой Айзека, нетронутый свой.
– Заплатишь?
Айзек неохотно кивнул, и Вик похлопал его по плечу.
– Еще увидимся, – сказал он.
Айзек проследил, как Вик выходит из бара и шествует по холлу «Ковингтона». Он достал кошелек, оплатил счет и затем решил, что нет смысла оставлять напиток Вика, чтобы его потом вылили, взял покрывшийся каплями воды стакан и сделал несколько больших глотков. Конденсат крупными каплями падал на стол.
Поднося стакан к губам, он увидел в холле знакомую девушку. Анна? Ее волосы влажно спускались по спине – и он никогда не видел ее такой – но это точно была она. Он проследил, как она идет к дверям и выходит на Набережную. Она была с мужчиной, но Айзек не мог разобрать, кто это. Со спины он был похож на Стюарта. Эстер лопнет от возмущения.
Айзек опустошил стакан, поставил его на стол и поспешил нагнать парочку. Почему он не подумал о Стюарте раньше? Сын-оболтус одного из богатейших отельеров Атлантик-Сити стал бы идеальным инвестором. Все деньги мира и никакого опыта ни в чем, кроме сидения на пляже. Стюарт придерживал Анне дверь, когда Айзек окликнул их обоих с дальнего конца холла.
Анна остановилась, обернулась. Стюарт окинул холл взглядом, выискивая источник оклика. Когда они увидели его, Анна показалась смущенной, а вот Стюарт облегченно вздохнул.
– Айзек, приятно тебя встретить, – сказал Стюарт, протягивая ладонь. Айзек пожал ему руку и подтолкнул их обоих сквозь двери в ночной воздух Набережной.
– Плавала? – спросил он Анну, кивая на ее мокрые волосы. На самом деле он думал, не вышли ли они только что из комнаты отеля.
Вместо Анны ответил Стюарт.
– Учу ее основам. – Он широко ей улыбнулся и добавил: – Она быстро учится.
– Отличные новости, – сказал Айзек, изо всех сил стараясь звучать заботливым старшим братом. Непростая задача, учитывая, что за четыре месяца, которые она прожила у его тестя, он едва перемолвился с Анной парой слов. Когда Айзек приходил ужинать, Эстер всегда была наготове перехватить разговор.
– А ты? – спросила Анна.
– Встретился тут кое с кем выпить.
Анна и Стюарт покивали, а затем переглянулись.
До квартиры Адлеров было не меньше пятнадцати кварталов пешком, а Айзек жил еще четырьмя кварталами дальше. Если Айзек пойдет с ними, то испортит всем вечер – это было ясно. Ему нужно было поймать Стюарта в одиночестве, но не здесь. Если бы только Айзек все это время был к нему добрее, сейчас не было бы так неловко.