– Я здесь! – позвала Гусси.
Анна замерла и начала встревоженно осматриваться. Гусси понимала, что в шумной толпе найти ее по голосу непросто, поэтому позвала снова:
– Сюда!
Когда Анна увидела Гусси, ее лицо накрыла волна облегчения, но затем на него вдруг снова спустилась темная занавесь. Ее глаза сощурились, а губы сжались. Она подошла к Гусси и, не говоря ни единого слова, дала ей пощечину.
Никто никогда не трогал Гусси и пальцем. Она была настолько удивлена, что даже не подумала вскрикнуть.
– Я думала, что ты упала с пирса и утонула.
– Я просто искала…
– Я не закончила.
Гусси потерла щеку.
– Мне жаль, что у тебя ужасное лето. Ужасный год на самом деле. Хирам, Флоренс, мать лежит в больнице, отец. Ты ничего из этого не заслуживаешь.
– Я просто…
– Я сказала, что не закончила. У тебя есть тысяча причин сердиться, а у твоих бабушки и дедушки – тысяча причин с тобой нянчиться. Но ты больше никогда не будешь сбегать от меня. Слышишь?
Гусси было слишком стыдно, чтобы отвечать, поэтому она только кивнула. Было ли возможно, что все на пирсе слышали слова Анны? Как много людей видели пощечину? Гусси почувствовала, как пылает жаром лицо – наверное, она покраснела. Анна смотрела на нее, кажется, целую вечность, а затем сделала нечто неожиданное. Она схватила Гусси за плечи и притянула к себе.
Тело Анны было теплым и слегка влажным, но быть заключенной в ее объятья оказалось не так уж неприятно. Ее объятия не сильно отличались от объятий матери. Или даже Флоренс. Они всегда казались крепкими и уверенными. Гусси опустила голову Анне на плечо и позволила биению в груди успокоиться.
– Что не так с моим отцом? – наконец спросила она.
– Ох, забудь о том, что я сказала, – произнесла Анна, чуть отодвигаясь, чтобы посмотреть на Гусси. – Как думаешь, если поторопимся, мы еще успеем на финиш?
Самые быстрые пловцы уже добрались до пляжа к тому времени, как Анна и Гусси сошли с пирса и спустились обратно на песок.
Пловцы стояли, упершись руками в колени, пытаясь выровнять дыхание и время от времени принимая похлопывания по спине от возбужденных зрителей.
– Отличная работа! – крикнула Гусси в сторону трех девушек в купальниках клуба «Амбассадор».
– Это их форма? – спросила Анна, кивая на купальные костюмы, надетые на всех троих.
– Да, – ответила Гусси, с любопытством оглядываясь на Анну. Это был странный вопрос, и ответ почему-то поразил Анну.
Еще оставалось время подбодрить пловцов из середины, и уж тем более отставших, так что следующую четверть часа Гусси и Анна провели, крича слова поддержки в разбивающиеся о пляж волны, чтобы их услышали люди, которые выкатывались на их гребне на берег.
Гусси показалось, что она слышит и голос Стюарта, глубокий и сильный, поверх криков толпы, но она не смела обернуться, чтобы выискать его. Отчасти она боялась, что нарушит едва установившийся хрупкий мир с Анной. Отчасти ей не нравилась идея смотреть на человека, который не хотел смотреть на нее.
Когда последние пловцы добрались до берега, организаторы соревнования начали тестировать мегафоны и прочищать горло. Мужчина в костюме-тройке с опаской взошел на подиум – на самом деле, просто большой деревянный ящик, украшенный цветами и лентами.
– Кто это? – прошептала Гусси Анне, когда толпа рванулась вперед, но та только пожала плечами.
Игнорировать Стюарта, который стоял теперь прямо перед глазами Гусси, было еще тяжелее. Она поймала его взгляд, и он махнул ей рукой и полуулыбнулся. Ее сердце расцвело. Может, ему вполне понравилось ее предложение о браке, а она волновалась из-за ерунды.
Гусси посмотрела на подиум, где собрались победители прошлого года – трое мужчин и две женщины. Они собирались объявлять награды? Раздавать медали? Гусси остро почувствовала отсутствие Флоренс и потянулась за рукой Анны, рассчитывая на нежное согласное пожатие.
Но Анна не обратила никакого внимания на Гусси, и ее рука безвольно болталась. Анна смотрела на Стюарта, а когда Гусси обернулась к нему, она поняла, что его взгляд, грустный и немного растерянный, был обращен к Анне.
Конечно же, Стюарт не влюбился в Анну? По мнению Гусси, Анна не была такой уж приятной. В тот день на пляже Стюарт уверил ее, что она может выйти замуж за кого-то своего возраста, но ни слова не сказал о себе. Она даже не подумала, что Стюарт может влюбиться первым, прежде чем Гусси подрастет. Ее сердце начало гулко биться в груди, и она присела на корточки на песок, чтобы привести мысли в порядок.
Гусси так глубоко ушла в свои мысли, что могла бы пропустить все речи, не упомяни кто-то имя ее тети. Флоренс Адлер. Она подняла глаза на подиум. Что сказал человек с мегафоном? Теперь он просил всех склонить головы и объявил минуту молчания.
– Что он сказал? – прошептала Гусси, поднимаясь на ноги.
– Он сказал, что комитет хочет почтить память Флоренс.
– И что это значит? – спросила она, потирая щеку, которую все еще щипало.
Анна уже тянула ее за руку в сторону квартиры.
– Это значит, что все знают.
Эстер
Когда Анна и Гусси ушли смотреть показательный заплыв, а Айзек спешно сбежал, Эстер помыла, вытерла и убрала оставшуюся после завтрака посуду.
Через две недели арендаторы уедут обратно в Филадельфию, и они с Джозефом вернутся в дом на Атлантик-авеню. Несколько лет Джозеф настаивал на том, чтобы купить в квартиру отдельный набор сковородок и кастрюль, несколько мисок и тарелок, даже простыни и полотенца. Но каждое лето, когда наступала пора съезжать с квартиры, Эстер все паковала. Она предпочитала верить, что к следующему году они смогут отказаться от дохода со сдачи дома и наслаждаться летним ветерком с собственного крыльца.
Эстер знала, что никогда не сможет пережить смерть Флоренс, – не по-настоящему, – но если она сможет отдалиться от квартиры, где так недавно жила ее дочь, она будет способна мыслить яснее. К сентябрю она уже вернет Гусси родителям, а Анна съедет. Эстер жаждала пустого дома и больше всего возможности побыть наедине с горем.
– Джозеф, – обратилась она в сторону гостиной, где, как она знала, муж прятался за газетой. – Ты не сходишь вниз и не принесешь мне несколько ящиков?
Она прислушалась, но в ответ не раздалось даже шуршания газеты.
– Я подумала, что стоит упаковать вещи Флоренс.
Он все еще не ответил ей – она была уверена, что ее просьба его удивила, – но мгновением позже она услышала щелчок замка и шаги по лестнице. Она вошла в комнату, которую когда-то делили ее дочери, пытаясь не обращать внимания на то, что теперь ее занимала только Анна.
Эстер сделала глубокий вдох и начала открывать ящики комода Флоренс. Она стала вытаскивать одежду, нижнее белье и купальники и кучами переносить на кровать, где могла рассмотреть вещи поближе. В груде одежды она зацепилась взглядом за старый купальник Флоренс из клуба «Амбассадор» – такой потрепанный, что черная шерсть казалась серой. Она прижала его к лицу и задумалась обо всей этой одежде. Что с ней делать? Оставить? Она сомневалась, что Фанни сможет влезть хоть во что-то. Не после второго ребенка. Она поправила себя – третьего ребенка. У Анны была тонкая талия, наверное, она могла втиснуться почти во все, но Эстер и думать не хотела, чтобы отдавать ей вещи Флоренс.
Джозеф появился в дверях со стопкой из трех пустых ящиков. Он поставил их на пол возле кровати Флоренс.
– Тебе нужна помощь?
Эстер положила купальник на верх комода и оглядела комнату. Ей нужна была ее дочь. Она хотела было сказать это ему, но остановилась просто на «я справлюсь».
Она перенесла один ящик на кровать, взяла неглиже, сложила его заново и убрала на дно. Неужели Джозеф так и планировал торчать в дверях весь день? Она хотела, чтобы он оставил ее одну, но, к ее разочарованию, он подошел к комоду, открыл ящик и достал пару мотоциклетных очков, которые Флоренс надевала во время своего заплыва вокруг острова.
– Хитрая была идея, – сказал он. – Обмакнуть их в парафин. – Воск начал отходить большими хлопьями, и он оторвал от кожи приставший кусочек.
Эстер коротко вздохнула.
– Не сильно ей это помогло.
– Она проплыла вокруг острова Абсекон.
– И это должно меня радовать?
– Это радовало ее.
Эстер обеими руками уперлась в ящик перед собой.
– Ты бы поступил так же еще раз? – осторожно спросила она. – Научил ее плавать, поддерживал ее тренировки и участие в соревнованиях? Зная, как все закончится.
– Конечно нет. – Он обошел кровать, взял чулки и начал их складывать. Ее сердце сжалось. Он явно не собирался уходить.
– Не так. – Она взяла в руки пару таких же чулок, что он держал в руках. – Сначала сложи их вдвое. Затем сверни.
Джозеф посмотрел на нее с такой жалостью, что она едва не закричала, но сделал, как она велела.
Он свернул еще три пары, прежде чем снова заговорить.
– Разве тебе даже самую малость не нравилось смотреть, что она могла сделать в воде?
Эстер развернула сложенные Джозефом чулки и сложила их по-своему. Нравилось ли Эстер смотреть, как плавает Флоренс? Ей определенно никогда не нравилось чувство беспомощности, овладевавшее ей каждый раз, когда дочь оказывалась на открытой воде. Но отчасти Эстер все-таки наслаждалась триумфами Флоренс. Ей нравилось жаловаться зеленщику, что дочь их по миру пустит. Он взвешивал связку бананов или пакет блестящих апельсинов и сочувственно прищелкивал языком. Ей нравилось, как матери более юных девочек из клуба «Амбассадор» всегда спрашивали при встрече с Эстер, как шли дела Флоренс в Уэллсли. Эстер по памяти зачитывала им письма Флоренс, прекрасно зная, что новости передадут девочкам из команды. Может, встретившись с этими женщинами теперь, она попросит держать своих драгоценных дочек подальше от воды. Флоренс на это закатила бы глаза.
– Мне тоже позволено по ней скучать, – тихо сказал Джозеф.
Эстер почувствовала, как внутри нее поднимается гнев. Как смел Джозеф выворачивать этот момент наизнанку, превращая его во что-то совершенно иное? Слова вылетели до того, как она успела их обдумать: