Священник осенил себя крестным знамением и, взяв свой кубок, выпил глоток вина. Они с Франческо заканчивали обед, сервированный в номере флорентийца. В комнате было тепло и, уютно. Лицо старого человека, только что такое бледное, порозовело, но рука его дрожала, и было видно, что он с трудом сдерживает слезы.
— Не хотите ли вы немного отдохнуть, падре? — мягко спросил Франческо. — Боюсь, что этот рассказ для вас слишком мучителен.
— Нет. Наоборот, мне хочется говорить о них… попытаться… объяснить их поведение и где-то посочувствовать… У четы де Бревай было четверо детей: двое мальчиков и двое девочек.
Жан на три года старше Мари. С самого раннего детства бросалась в глаза их глубокая привязанность и нежность друг к другу. Родители, так же как и я, не обращали на это внимания.
Иногда только, глядя на них, улыбались. Их называли "близнецы»из-за удивительного сходства и необычайной красоты, как вы успели уже заметить, мессир. Это был каприз природы.
Жана тянуло к Мари, а Мари к Жану. Мать с отцом гордились красотой своих детей и приводили в пример их взаимную нежность, да никто и не мог предположить, что с годами их взаимная привязанность перерастет в страсть. Каким родителям могла прийти в голову подобная мысль?
— Без сомнения, это трудно представить, но тому есть примеры. Говорили о графе д'Арманьяке и его сестре…
— Возможно, эти люди, принадлежащие к очень известным фамилиям, считают себя вне морали и общественного мнения? Де Бревай были обычными дворянами и не могли позволить себе такой скандал. По протекции друга семьи и канцлера Бургундии Никола Роллена, Жан, в возрасте тринадцати лет, поступил на службу к сыну герцога Филиппа, графу де Шароле, в качестве пажа, где овладел оружием и правилами поведения при дворе. После тяжелого ранения при осаде Кампеня мессир де Бревай не брал оружия в руки и был очень рад, что обстоятельства позволяют его сыну овладеть рыцарским искусством при дворе принца. И Жан отправился в Лилль.
Невозможно выразить словами отчаяние Мари. Боль от разлуки была так сильна, что какое-то время мать опасалась за ее рассудок. В течение длительного времени девочка чахла на глазах. Понадобилось несколько месяцев, чтобы она оправилась от разлуки с братом.
Жан отсутствовал четыре года и вернулся домой под Рождество. Из пажа он превратился в оруженосца монсеньера Карла. Что касается Мари, то за это время она обучилась пению, танцам, музицированию и ведению хозяйства. Красота ее расцвела с такой силой, что со всех сторон посыпались предложения руки и сердца. Она отказывала всем, уверяя, что не хочет покидать родительский дом, где так счастлива.
По возвращении Жана события приняли серьезный оборот.
К несчастью, у меня было предчувствие насчет отношений этих двух детей. Как только они снова встретились, то больше не расставались. Они сидели всегда рядом, держась за руки, и все чаще и чаще старались уединяться. Совершали длительные конные прогулки. Однажды ночью… произошла драма. Я очень сожалею, но и я был ее виновником.
Антуан Шаруэ отошел от стола и устроился около камина, вытянув над огнем свои худые руки, которые снова начали дрожать.
— В тот вечер Жан обучал Мари очень грациозному придворному танцу, в котором встречались весьма смелые па. Я заметил некоторое смущение, когда они встречались взглядами и касались друг друга. Я заподозрил неладное и понял, что не усну до тех пор, пока не поговорю с Жаном. Необходимо было убедить его завтра же вернуться к монсеньеру де Шароле.
Я взял свечу и отправился в его комнату, находившуюся в одной из башен, то есть на достаточном отдалении от покоев остальных членов семьи.
Подойдя к двери, я увидел полоску света и обрадовался, что не придется будить молодого человека. Очень тихо я открыл дверь, думая застать его за чтением или подготовкой ко сну. Увы, то, что я увидел, было одновременно ужасно и потрясающе: на большой кровати, под красным пологом, при нежном свете свечи Жан и Мари любили друг друга…
Не знаю, что бы вы сделали на моем месте. Несомненно, я должен был броситься в комнату, вырвать Мари из этих объятий, где она, казалось, вкушала несказанное счастье. Я не смог этого сделать. Мгновение я смотрел на них, ничего не замечающих и погруженных в свою любовь… затем осторожно закрыл дверь и совсем тихо вернулся к себе, чтобы молиться остаток ночи. Грех уже был совершен, и несколько часов больше или меньше уже ничего не изменили бы.
На рассвете я снова пришел к Жану. На этот раз он был один. Я сказал ему, что все видел, и приказал, именем господа, немедленно покинуть этот дом, если он не хочет впасть в еще больший грех. Он не протестовал. И только сказал: «Мы любим друг друга, и ничто и никто не сможет помешать нам». Тем не менее он согласился уехать. Если бы Жан отказался, я был бы вынужден во все посвятить его отца, и он знал об этом.
Я ничего не сказал рыдающей Мари, но нашел ее родителей и сообщил им, что настало время выдать их дочь замуж. К моему удивлению, они уже решили это сделать. Им тоже не понравились придворные танцы… И на этот раз Мари не будет позволено отказать тому, за кого ее решат выдать.
К несчастью, я вскоре уехал на несколько недель. Но уезжал я спокойно, убежденный, что теперь все войдет в нормальное русло. Я думал, что молодой, красивый и влюбленный супруг заставит Мари быстро забыть Жана. И даже убедил себя в том, что сцена, свидетелем которой я был, всего лишь мимолетное безумие, ребячество. Они оба так молоды!
Когда я вернулся, Мари уже была невестой. Я был потрясен. Вопреки моим надеждам, наперекор просьбам и мольбам своей жены, не знаю, по какой причине, Пьер де Бревай остановил свой выбор на Рено дю Амеле. Вы видели его, так что нет необходимости описывать этого человека. Я ограничусь только тем, что он лейтенант и советник в канцелярии Отэна.
Очень богат и сверх того у него высокопоставленные и могущественные покровители. Это делало его желанным зятем. Да и брал он Мари без приданого, что тоже повлияло на решение де Бревай, ведь их финансовое положение не блестяще.
Никогда я еще не венчал пару при столь драматических обстоятельствах. Пришлось в буквальном смысле тащить подурневшую от слез Мари к алтарю. Я был почти готов отказаться сочетать их браком. Но дю Амель привел с собой кузена, каноника Сен-Бенинской церкви в Дижоне, готового в любой момент заменить меня. Я благословил этот брак, и до последнего моего часа у меня будет большой груз на душе.
Едва Мари переступила порог дома своего супруга, как ее жизнь превратилась в сущий ад. Дю Амель был до гнусности скареден и до маниакальности ревнив. Мари жила как в заключении: за ней постоянно следили, плохо кормили и лишили всего, что может сделать жизнь молодой женщины приятной.
Даже рождение дочери через девять месяцев ничего не изменило. Муж хотел иметь сына и появление на свет девочки воспринял как оскорбление. Кроме того, что гораздо серьезнее, он прислушивался ко всем сплетням, касающимся чувств Мари к своему брату.
— Как он узнал?
— Хотите знать? От служанки, от подкупленного слуги, свидетеля их долгих уединенных прогулок. Отныне Рено дю Амель стал еще хуже относиться к своей жене, постоянно оскорблял ее и бил. В довершение всего он отобрал у нее ребенка, и тогда мужество покинуло Мари. В нескольких лье от ее тюрьмы находился дом ее детства, под его крышей она испытала свое очень короткое счастье.
Однажды ночью, воспользовавшись кратковременным отсутствием мужа. Мари удалось бежать с помощью сердобольной служанки. Она добежала до дома своих родителей, желая только одного: найти убежище своему истерзанному телу. Она не знала, что Жан, обеспокоенный отсутствием от нее вестей в течение нескольких месяцев, тоже приехал. И тотчас же попал в разгар драмы.
Вновь встретившись, молодые люди почувствовали, что их влечение друг к другу стало еще сильнее. А де Бревай испугались. Сначала мольбами, затем угрозами они убеждали Мари вернуться к мужу. Мадлен де Бревай была глубоко удручена страданиями своей дочери, но дю Амель был ее супругом, имел все права на нее, и никто ничего не мог сделать.
Жан сражался за свою сестру. Понадобилось даже применить силу, чтобы помешать ему отправиться в Отэн и убить ненавистного мужа сестры. Во всяком случае, он был категорически против, чтобы Мари вернулась на супружеское ложе, и родители не знали, что делать. Мари пригрозила наложить на себя руки, если ее вернут мужу. Как раз в это время и прибыло письмо от Рено. Оно было агрессивным и жестким. В нем супруг обвинял Мари в кровосмешении со своим братом и объявил, что направил жалобу в герцогский суд.
На этот раз Жан и Мари испугались. Желая быть подальше от своего врага и боясь навлечь большие неприятности на родителей, они скрылись. Разум подсказывал, что лучше действовать поодиночке: Жан должен был вернуться к графу де Шароле, которого оставил без разрешения, а Мари следовало бы укрыться в каком-нибудь удаленном монастыре. Но у них не хватило мужества ни расстаться, ни сопротивляться своей страсти. Они добрались до Парижа и, затерявшись в этом большом городе, остановились под вымышленными именами, как муж и жена, в гостинице по соседству с Лувром. К сожалению, я должен сказать, что они познали шесть месяцев несказанного счастья…
— Никогда не надо сожалеть о счастье, — серьезно произнес Франческо. — Это очень редкая вещь!
— Даже если за него заплачено такой ценой?
— Если вы намекаете на их смерть, то, я думаю, вы ошибаетесь. Я видел их. Казалось, что они идут в рай. Они знали, что с этого момента уже ничто не сможет разлучить их. Они шли в вечность…
— Конечно, — вздохнул отец Шаруэ, — но вы еще не знаете, что их счастье не заставило долго ждать и принесло плоды. Эта новость воздвигла еще одну преграду между ними и их кругом. Но их не испугали последствия, а наоборот, из-за своего преступления они стали близки, как никогда. Молодые люди подумывали уехать в Англию и открыто там жить, но у них осталось мало денег… и потом они не знали, какой удар готовила им судьба.