Мессиру Питти хватило дарованных средств только на то, чтобы начать строительство, тогда как для его завершения пришлось изобретать новые, порой весьма оригинальные способы. Впрочем, необычной была и помощь города, если учитывать, что богатые флорентийцы, задумав что-то грандиозное, всегда обходились собственными деньгами. Гонфалоньер ловко преподносил свои частные дела как деяния Бога, отчего сограждане, почитая за честь участвовать в этом, несли ему подарки, стройматериалы, предоставляли рабочих или трудились на стройплощадке сами. Более того, изгнанные из Флоренции преступники – заговорщики, грабители, убийцы – находили на стройках Питти убежище, работу и защиту от закона.
Палаццо еще стояло в лесах, когда Лука Питти оказался на грани банкротства. К счастью, ему не довелось испытать унижения, наблюдая, как любимое детище перешло в собственность конкурентов.
Палаццо Даванцатти своим видом напоминает о временах фамильных башен
В середине XVI века дворец Питти купили Медичи, точнее, Элеонора Толедская – супруга герцога тосканского Козимо I, потомка Козимо Старого. Новые хозяева, вопреки традиции, не стали менять название дома, и тот в течение двух столетий беспрерывно перестраивался, обретая все новые и новые украшения. Медичи расширили и без того большое здание, дополнив конструкцию крытым арочным переходом (ныне Коридор Вазари), проект и исполнение которого поручили Джорджо Вазари: в отличие от предков, новые Медичи не хотели месить городскую грязь всякий раз, когда возникала необходимость пройти на площадь Синьории. Претерпев множество переделок, дворец Питти – официальная резиденция герцогов тосканских – сохранил прежний фасад, нелепо длинный, однообразный, откровенно скопированный и, по справедливости, недостойный звания шедевра Ренессанса, как его пытаются представить некоторые «знатоки».
Между тем живопись чувствует себя в этих несообразных стенах вполне комфортно, ведь сейчас во дворце Питти находится картинная галерея. В XVIII веке позади бывшего дома гонфалоньера появился прекрасный парк, позже переименованный в сады Боболи. Недолго остававшиеся в частных руках, в следующем столетии они открылись для широкой публики, и теперь среди многочисленных террас, лестниц, фонтанов, прудов, гротов и стильных архитектурных композиций, в том числе модных когда-то античных и египетских «руин», отдыхают нынешние флорентийцы. Не обладая совершенной красотой, палаццо Питти имеет некоторые приятные особенности. Так, перед его входом раскинулась наклонная вымощенная булыжником площадь: обширное, и главное, свободное даже от торговых лотков пространство – явление редкое не только для средневековой, но и для нынешней Флоренции. Со временем этот пятачок облюбовали студенты. Шумные стайки молодежи стекаются сюда после обеда, когда солнце освещает угрюмый, прямо-таки тюремного вида фасад, позволяя людям наслаждаться солнечными ваннами.
Великолепная усталость
По замечанию Макиавелли, «в государствах, где правление то и дело переходит от тирании к своеволию и наоборот, не может быть никакой прочности из-за большого числа могущественных врагов. Что-то не нравится людям благонамеренным, что-то не угодно просвещенным; одному слишком легко творить зло, другому весьма затруднительно совершать хорошее, в первом слишком много власти дается гордыне, во втором – неспособности. Однако и то, и другое может упрочиться благодаря мудрости или удачливости одного человека, которому всегда грозит опасность быть унесенным смертью или оказаться обессиленным из-за волнений и усталости».
Род Медичи испытал подобное уже при внуках Козимо Старого – младшем, Джулиано, и старшем, Лоренцо, которому после смерти отца, Пьеро Подагрика, в 1469 году пришлось возглавить семейство и город, поскольку об этом его попросили сами горожане. «Они пришли к нам в дом, – вспоминал он позже, – выразили соболезнование и попросили взять на себя заботу о Флоренции. Такой почет не пристал моему возрасту, ведь мне едва исполнилось 20 лет, однако ввиду важности дела и связанной с ним опасности, я согласился, хотя и против желания».
Молодой Медичи сразу проявил себя умным, решительным, но дипломатичным правителем, благо в наследство ему достались исключительное положение и благополучное в целом государство. Лоренцо заслуженно носил прозвище Великолепный, которое в Италии давалось именитым особам некоролевской крови.
Именно ему, а не деду-основателю, довелось прославить династию, хотя при нем заметно оскудело, казалось, неисчислимое семейное богатство: младшие Медичи увлекались искусством в ущерб торговым делам. Лоренцо Великолепный, с чьим именем связано начало эпохи Чинквеченто – апогея ренессансной культуры, – покровительствовал многим из тех, кого позже посчитали великими творцами Возрождения. Особым вниманием правителя пользовались поэт Анджело Полициано, философ Пико делла Мирандола, художники Сандро Боттичелли и Микеланджело Буонарроти, коих он держал при дворе и называл друзьями.
Флоренция в XV веке
В отличие от предков склоняясь к тирании, второе поколение Медичи нуждалось в талантливых поэтах – в первую очередь для поддержания блеска двора. Способствовали тому произведения искусства – образцовые, безо всякой политической подоплеки, в тот момент нежелательной и даже опасной для правительства. Это удавалось поэту-клирику Полициано, который, будучи падким до наживы, даже в стихах обращался за помощью и неизменно ее получал. Лоренцо ценил его за исключительные способности к языкам, восхищался греческими и латинскими элегиями, не обижался на эпиграммы, дав Полициано прозвище Гомеровский юноша за превосходный перевод «Илиады».
Мистически настроенный Пико делла Мирандола, владевший древнееврейским, арабским и халдейским языками, открыл правителю мудрость каббалы. В своей «Речи о достоинстве человека» он высказывал мысль о том, что у человека нет собственного природного образа, но есть много чужих внешних обликов, то есть он – животное многообразной и изменчивой природы. Некоторые из тезисов Мирандолы церковь признала еретическими и осудила. Такое же произошло и с самим автором: несмотря на близость к Медичи, он был заключен в тюрьму, но вскоре прощен и освобожден папой Александром VI.
Джироламо Макетти. Лоренцо Великолепный, 1470-е
Сандро Боттичелли. Джулиано Медичи, 1476
Не чуждый высокой словесности, Лоренцо не ограничивался одним лишь ее изучением, его знали как автора поэтических произведений и ученых трактатов. Однако среди других достойных дел главным он считал благотворительность и, подобно деду, был щедрым меценатом: поддерживал Фичино, старого главу Платоновской академии, которую посещал и сам, благоволил к поэту Луиджи Пульчи, принимал у себя Ландино, Аргиропуло, Франческо Филельфо, Бернардо Бембо, Эрмолао Барбаро, Иоганна Рейхлина и других знаменитых гуманистов. Его покровительством пользовались люди искусства – Филиппо Липпи, Андреа Верроккьо, Антонио Поллайоло, Гирландайо, Джулиано да Сан Галло, юный Микеланджело. Продолжая семейную традицию, Лоренцо собирал древнюю и новую скульптуру, камеи, монеты, картины. Кроме того, он активно пополнял библиотеку, позже перенесенную в красивое здание и названную в его честь – Лауренциана. Эта постройка считается последним архитектурным памятником флорентийского ренессанса. «Микеланджело придумал все самое лучшее, – писал Вазари, – показав это в прекрасном членении окон, в разбивке потолка и дивном входе. Никогда еще не видано было изящества более смелого как в целом, так и в деталях, не было лестницы более удобной, со столь причудливым изломом ступеней, и все это отличалось от общепринятого и поражало каждого». Книги для будущей Лауренцианы приобретались по всей Европе, но некоторые правитель написал сам, ведь, покровительствуя поэтам, он сочинял стихи, как оказалось, совсем неплохие.
Библиотека Лауренциана
Хорошо владея латынью и греческим, в своем поэтическом творчестве Лоренцо употреблял тосканское наречие, восхваляя родной язык, которым тогда образованные люди пренебрегали. Слагая благозвучные строки, он делился с читателями личными переживаниями, касаясь зрительных образов, замечал, например, что влюбленный может видеть в воде не только свое отражение, но и то, к чему имеет неодолимое влечение, а подняв голову вверх, и там находит предмет любви. Лирика Лоренцо необычна тем, что сам автор, обычно спокойный, так вдохновенно выказывая радость, огорчение, глубокую печаль и влюбленность, чаще всего описывал чувства брата Джулиано, которому пришлось испытать и большую любовь, и безмерное горе.
В отличие от старшего брата, которого соотечественники называли самым безобразным итальянцем, Джулиано был очень красив. Нежная белая кожа, черные, чуть вьющиеся волосы, ясный взгляд лишь подтверждали его приветливый нрав. В отличие от Лоренцо, с губ которого не сходила язвительная усмешка, он покорял сердца скромной улыбкой. Если старший брат в движениях своих был резок и быстр, младший, как истинный сын своей эпохи, отличался жестами плавными, неторопливыми.
Говорили, что правитель сам, не жалея времени, придумывал диалоги, писал тексты песен к карнавалам, сценарии игр, городских праздников и семейных пиров. В старой Флоренции каждое сообщество, от цеховиков до бесприданниц или старых дев, имело свою символику и, собираясь, распевало свой гимн. Разумеется, песни, сложенные на стихи правителя, были безобидней и распевались с большей охотой, благо разучивать его произведения доводилось вместе с ним. «Мне не кажется, что в толковании событий, происходящих в моей душе, есть что-нибудь зазорное. Напротив, это дело из всех наиболее стоящее и приносит наилучшие плоды, что доказывают многочисленные ошибки и нелепости, допущенные комментаторами чужих произведений, поскольку они достовернее изображают самих себя, нежели то чужое, о чем берутся судить. Тогда как собственная душа и ее произведения легко доступны владельцу и сами себе открыты» (Лоренцо Медичи. «Комментарии к сонетам»).