Если дженовин был душой Генуи, то ее сердцем можно назвать промышленность, важную часть которой составляло производство бархата. Особенно ценился черный бархат, чей глубокий цвет считался самым красивым в мире. Мастера из других стран не раз пытались выведать у генуэзцев секрет окрашивания этой ткани, однако те и сами его не знали, уверяя, что так на обычную краску действует местная вода. Только на рынках Генуи можно было купить удивительный двусторонний бархат различных цветов, чаще всего с одной стороны красный, с другой – черный. Двойной бархат требовал от мастера большого умения, поскольку, в отличие от верхней поверхности ткани, подстрижка нижних ниток производилась вслепую. Цена такого материала была очень высока, но клиентов утешало то, что одежда, сшитая из него, не требовала подкладки.
Прочие мануфактуры – шерстяные, полотняные, – по сравнению с бархатными, имели небольшое и лишь местное значение. Попытки организовать в Генуе производство тонкого сукна, как правило, заканчивались неудачей, вероятно потому, что республика в этих случаях не оказывала помощи, как делалось, например, во Франции.
Вообще горожане не утруждали себя столь хлопотным делом, как изготовление бархата. Этим в основном занимались крестьяне, вернее крестьянки, которые в силу занятости дома и в поле не могли довести свое мастерство до совершенства, которого достигли текстильщики Лиона, кстати, в большинстве своем мужчины, не имевшие, как говорилось, аккуратных рук. Шелк генуэзцы ввозили из различных областей Италии, причем даже тогда, когда было налажено собственное весьма неплохое производство лент и шелковых чулок. Генуэзцы вывозили свои ткани во все европейские государства, и особенно удачной их бархатная коммерция была в Испании, о чем свидетельствовали мануфактуры, где производство тканей ориентировалось на изысканный иберийский вкус. Иностранные путешественники замечали, что в самой Генуе многие действительно ходили в бархате. Некоторая поношенность такого платья не считалась недостатком, ибо высокая цена заставляла носить его долго, порой по 10–15 лет.
Импортная торговля по объемам превышала экспортную, поскольку генуэзцы ввозили от соседей все, кроме растительного масла, небольшого количества вина и еще меньшего количества хлеба. Несмотря на частые засухи в Лигурии хорошо росли оливковые деревья, поэтому в экспорте продуктов первое место здесь всегда занимало масло. Превосходные генуэзские пирожные знала вся Италия, но сами кондитеры приписывали свой успех не способам приготовления, а, по примеру текстильщиков, достоинствам местной воды. Одно время ходила молва о пекаре, который переселился в Ниццу, но там не смог испечь ничего похожего на знаменитые генуэзские булочки.
Сухие грибы в старину считались очень выгодным предметом экспорта, особенно в Испанию, которая ежегодно закупала их на десятки тысяч ливров. В отношении засушливой Лигурии это могло бы показаться странным, если не учитывать местной специфики. Дело в том что грибы – единственный продовольственный товар, не облагавшийся пошлиной, поэтому почти всю выгоду от их продажи получали жители деревень. Они же снабжали горожан искусственными цветами, которыми Генуя торговала так же успешно, как и грибами.
В старину важным предметом коммерции являлось мыло, но со временем генуэзские мыловары поддались искушению легкими деньгами и начали мошенничать, уступив первенство в этом деле соседям-марсельцам, которые варили мыло лучше и продавали дешевле.
Невзрачная на вид, темноватая и не слишком гладкая генуэзская бумага имела свойство, особо ценимое теми, кто предпочитал красоте полезность. Она не впитывала влагу и, в отличие от красивой голландской бумаги, не притягивала к себе червей, чем привлекала тех же испанцев, охотно употреблявших ее для документов, подлежащих долгому хранению, и в качестве упаковочного материала. Еще одним, уже не столько полезным, сколько приятным свойством генуэзской бумаги был аромат, исходивший от горящего листа. Именно из-за этого местные бумажные магнаты получили возможность отправлять свой товар в Индию, где обычные писчие листы использовались, как курительные. Мастера из Генуи прекрасно обрабатывали мрамор, которого здесь хватало и для собственных нужд, и для коммерции. Тем не менее лучше всего генуэзцам удавались предметы из красного дерева – сундуки, крошечные шкатулки (известные всей Европе «лакированные коробочки»), статуэтки, разнообразная мебель. Несмотря на явное подражание, все эти вещи изумляли причудливой резьбой, в то же время радуя прочностью и тонким вкусом.
Башня ворот Сопрано
Улица Сант-Андреа
Генуэзские купцы, не отличаясь от заморской торговой братии, следовали караванами по пути с двойным названием Каруджио Дритто (от итал. carruggio – «узкая, извилистая улочка» и diritto – «прямой»). В средневековую пору миновать его, направляясь из предместий в городскую крепость и обратно, было невозможно. Вопреки известной поговорке в Рим из Генуи вели не все, а лишь одна дорога, проходившая мимо двух высоких башен у ворот Сант-Андреа. Давно перестав быть стратегическим объектом, это место ныне привлекает своеобразием ближайшей к воротам улицы с таким же названием. Похожая на Сант-Андреа уютная средневековая улица и сегодня тянется от герцогского дворца до ворот Сопрано. Кроме двух старых башен, здесь интерес представляют примыкающие к ним остатки крепостной стены, с XII века служившей надежной защитой жителям Генуи.
Авторы старых путеводителей советовали гостям города обходить шумные и не всегда безопасные улицы вблизи порта, рекомендуя романтический маршрут от набережной до ворот Вакка. Возведенные в стиле пламенеющей готики, с подлинными лепными украшениями и башнями XVI века, они были вполне подходящим переходом от мрачной крепостной архитектуры к радостной дворцовой, украсившей Геную во времена дожей.
Это наши дворцы!
Со времен Средневековья и до XVIII века в Генуэзской республике насчитывалось не более полумиллиона жителей, включая и деревенских, и столичных. Сюда же входили 3 тысячи солдат регулярной армии: военные силы в маленьком государстве уменьшились наполовину с тех пор, как французы завладели Корсикой. Впрочем, в особо важных случаях – таких, как революция, – под ружье становилось все население, причем караульную службу в такие времена по требованию народа несли даже монахи. В обычное время город охраняла милиция, набиравшаяся из представителей округов и цеховых корпораций. Не освобожденные от основных занятий, милиционеры каждый месяц собирались для смотра и короткого военного учения у дворца дожа (от лат. dux – «вождь»).
Система управления в республике Сан-Джорджо никогда не была устойчивой. Дворянские, народные и иные группировки постоянно боролись за власть. Помимо того, из-за удачного расположения город часто оказывался в оккупации. С конца XI века генуэзские законы утверждались коллегиально советом консулов. Первым единоличным правителем – дожем – в 1399 году стал представитель знатной фамилии Симон Бокканегра, который по венецианской традиции был избран консулами, после чего представил себя народу: «Это ваш дож, если вас это устраивает». Будучи правителем республики, а не монархом, он принял присягу, поклявшись действовать согласно законам и на благо государства.
В некоторых итальянских республиках дожем называли главу государства, человека, наделенного большой властью, непременно знатного, избиравшегося знатью из своего же круга на всю оставшуюся жизнь. Власть генуэзского дожа ограничивалась разного рода предписаниями. Так, он не имел права появляться на людях без свиты, не мог в одиночку встречаться с иностранными послами и вскрывать официальные письма. Богатый на родине, дож не имел собственности в других государствах, ему запрещалось покидать дворец, исключая походы в церковь, где он, опять-таки в предписанный час, обращался к Богу.
Обычно дожи правили до самой смерти, но разжалование редко, но все же случалось. Пользуясь почетом и властью, они имели небольшой доход и многочисленные обязанности. Со временем часть дел перешла к чиновникам, а дожу остались приемы, торжественные церемонии и прочие ответственные, более приятные и менее рутинные занятия. При жизни он не отчитывался в своих тратах, но после смерти был вынужден это делать, и не перед Богом, а перед людьми, согласно установленной процедуре посмертного возмещения ущерба, нанесенного им за период власти.
Возведение Дворца дожей (итал. Palazzo Ducale) началось в XIII веке, в период высшего расцвета республики, когда разбогатевшие генуэзцы стали хозяевами в Средиземноморье, сумев взять под контроль и водные просторы, и сушу. Способствовали тому громкие военные победы, подобные морскому сражению у Мелории в 1284 году, завершившемуся уничтожением флота Пизы – исконного врага Генуи, или разгрому армады венецианцев близ острова Курзола в самом конце того же столетия. Незадолго до последней, собрав немалые трофеи, народные капитаны Обиццо Спинола и Коррадо Дория приобрели несколько зданий между церквями Сан-Лоренцо и Сан-Маттео.
Фонтан во Дворце дожей
В 1294 году был куплен и стоявший рядом дворец Фьески, чьи владельцы находились в изгнании. Дом был конфискован у тех, кто раньше звался графами Лаванья и состоял в Общей компании с 1138 года. Возможно, его строил некий Уго, основатель династии, чье прозвище – Флиско – стало фамилией для его потомков. Сыновья и внуки коммерсанта Уго, расширив торговлю, открыв банк, вкладывая деньги в прибыльные предприятия, в политике никогда не выходили на первый план, держась в тени более способных своих соотечественников – таких, как Спинола, Дориа, Де Мари.
Фьески охотно роднились с гвельфами и даже присоединились к этой партии, однако не порывали деловых связей с гибеллинами, за что поплатились во время очередной революции. Оставшись без хозяев, дворец Фьески пустовал так долго, что приобрел плачевный вид. Не желая тратиться на рухлядь, народные капитаны приказали его снести для того, чтобы очистить площадку для нового здания, вернее целого ансамбля, который после завершения стал резиденцией дожей.