567 и при отсутствии армии – все это были большие козыри в руках японских военных кругов, чтобы доказывать справедливость сохранения оккупационных войск, обеспечивающих желаемую самим русским населением независимость края от Советской России.
Борьба с красными в тыловом районе
В тыловом районе, подведомственном мне, весь сентябрь и начало октября велась упорнейшая борьба с красными. В противоположность многим минувшим периодам борьбы с большевиками мы на этот раз, имея совершенно ничтожный гарнизон во Владивостоке, очень мало беспокоились за безопасность его, хотя было известно, что восстание во Владивостоке было бы очень на руку большевикам. Дело было в том, что в случае захвата большевиками Владивостока извне по праву войны поднимался вопрос о праве их на захват военных грузов. По отзывам иностранной прессы, захват Советской Россией такого громадного количества запасов вооружения представлялся державам, еще не признавшим тогда большевиков, опасным и мог поэтому приобрести международное значение. Большевикам было бы кстати разрешить этот вопрос путем внутреннего переворота во Владивостоке, чтобы поставить иностранцев перед фактом падения белого правительства по воле самого революционного народа. Но их организации во Владивостоке были слишком слабы. Население, относившееся пассивно к факту возможного завоевания, не склонно было помогать большевикам. Благодаря хорошо поставленному делу контрразведки мы были осведомлены о каждом их собрании, каждом решении и движении в городе. В этом отношении моя осведомленность как начальника тыла базировалась главным образом на сведениях, полученных контрразведкой флотилии, работа начальника коей, штабс-капитана по адмиралтейству Федуленко, была поистине мастерской.
Зато в остальных районах тыла было крайне неспокойно. Даже Посьетский район, до тех пор считавшийся образцовым, начал причинять мне крупные беспокойства. С уходом японцев с охраны Уссурийской дороги, таковая охранялась только нашими частями, главные силы которых были оттянуты на фронт. Это вызвало ряд взрывов партизанами железнодорожных мостов, порчу пути, а затем, убежденные в своей относительной безопасности, партизаны начали просачиваться к югу от железной дороги с целью грабежа еще достаточно богатого Посьетского района. Это вызвало настоящую панику в населении и могло бы закончиться переходом значительной части корейского населения района на сторону красных, что составляло угрозу тылу армии тем более, что масса корейцев имели оружие, выданное им противохунхузнической организацией Янковских.
В первый момент для борьбы с распространением партизан, появившихся около 6 сентября в виде отряда в 90 человек при пулемете, я мог двинуть только сборный десантный отряд из матросов ремонтирующихся судов около шестидесяти штыков, каковой и был высажен в тот же день в Сид ими. Задержав дальнейшее распространение партизан и убедившись, что ни из гарнизона Владивостока, ни из армии я не мог получить подкрепления, я поручил полковнику Вишневскому сформировать партизанский русско-сербский отряд. Этот офицер оказался очень энергичным человеком и в недельный срок собрал больше 25 добровольцев сербов и русских и 12 сентября был высажен с отрядом в Сидими на подмогу отряду матросов. Партизаны, не приняв боя, ушли к северу в направлении к китайской границе.
Ожидая их нового появления, я уговорил начальника резерва Рати, мне неподчиненного, дать в мое распоряжение 100 человек от Урало-Егерского отряда568 (единственная боевая часть во Владивостоке), а также уже в виде личной услуги выпросил у правофланговой группы войск (генерал-лейтенант Глебов) конный взвод казаков в 20 человек.
Когда 20 сентября партизанский отряд уже в количестве 200 человек с пулеметами вновь появился в районе Сид ими, все эти силы были при помощи ледокола «Байкал» и посыльного судна «Страж» переброшены на западный берег Амурского залива. Правда, партизанам благодаря оплошности начальника сводного отряда удалось ускользнуть от преследования, но после этого они перестали тревожить Посьетский район, который я опять был вынужден оставить без защиты. Борьба за охрану побережья Татарского пролива продолжалась непрерывно, отвлекая на себя почти что все силы флотилии.
Предполагавшееся в конце августа окружение красных в районе бухты Терней при помощи отряда генерала Пепеляева не удалось вследствие нерешительности последнего. Командир канонерской лодки «Илья Муромец», производивший разведку для этого отряда, имея мои инструкции по выполнении операции у Тернея, следовал на север для установления связи с канонерской лодкой «Улисс» и гарнизоном Императорской Гавани и по отбытии отряда генерала Пепеляева 1 сентября вышел из бухты Джигит на север. 2 сентября «Илья Муромец» встретил «Улисса» около Самарги. Выяснилось, что отряд партизана Колесниченко, выбитый в начале августа из Императорской Гавани, после долгих скитаний по лесам спустился на юг и занял не охранявшуюся нами бухту Гросевича (80 миль к югу от Императорской Гавани).
Командир канонерской лодки «Илья Муромец», старший лейтенант Буцкой, коему моим приказом были временно предоставлены права начальника экспедиционного отряда, решил снять гарнизон из Самарги и совместно с «Улиссом» выбить партизан из бухты Гросевича. В ночь на 3 сентября суда подошли к бухте Гросевича.
Первая попытка высадки была отбита партизанами с потерями для нас – убит один матрос, ранен один офицер и четыре стрелка. Переменив несколько место, произвели высадку вторично, и на этот раз удачно. Деревня Гросевича была занята нами. Разведка донесла, что отряд Колесниченко, сильно уменьшенный численностью, отправился вдоль берега на юг с целью соединиться с отрядом Назаренко, двинувшимся из Тернея на север. Четыре партизана из отряда Колесниченко сдались добровольно начальнику гарнизона бухты Гросевича. Оставив гарнизон в бухте Гросевича, канонерская лодка «Илья Муромец» вышла во Владивосток для доставки раненых. Таким образом, район побережья, находившийся под нашей охраной, вновь сократился и простирался теперь от бухты Гросевича на север до мыса Сизиман, где начиналась зона японской оккупации.
Исследовав создавшееся положение, я пришел к заключению, что при данном соотношении сил я не мог рассчитывать в короткий срок изгнать партизан с побережья. В то же время, учитывая начинавшуюся на фронте решительную борьбу, я полагал необходимым сохранить более или менее широкую базу на побережье с тем, что, в случае благоприятного для нас исхода борьбы на фронте, эта база послужила бы исходной для предпринятия операций в более широком масштабе. Достигнуть этого было возможно только при использовании нашей сильной стороны – быстроты передвижения на кораблях при применении системы нанесения коротких ударов с общей задачей привязать партизан к известным пунктам и затруднить их продвижение на север. Необходимо отметить, что вследствие плохих отношений, установившихся к этому времени между правителем и японцами, получение нами боевых припасов к орудиям из наших складов в Минном городке стало для нас совершенно невозможным, и мы принуждены были оперировать, имея по 100–150 патронов на винтовку и по 15–20 снарядов на орудие, без всякой надежды на пополнение.
Исходя из всех этих соображений, я, собрав все резервы, какие еще мог выжать из батальона морских стрелков, выслал их на канонерской лодке «Диомид» на подкрепление. Командиру канонерской лодки «Диомид», капитану 2-го ранга Кореневу569, назначенному мной начальником всего экспедиционного отряда, была дана инструкция пройти прямо в Императорскую Гавань, где, соединившись с главными силами отряда, посадить десант на «Диомид» и «Улисс» и, оставив небольшой гарнизон для охраны базы, выйти на юг, войти в соприкосновение с главными силами партизан и заставить их броситься на юг в район Ольга – Тетюхи. Через несколько дней я предполагал выслать на подкрепление отряда еще посыльное судно «Аякс».
«Диомид» вышел из Владивостока 10 сентября, имея еще побочную задачу конвоировать п. х. Добровольного флота «Монгугай», на котором следовала из Владивостока на различные пункты побережья лесоустроительная комиссия, назначенная распоряжением правителя. «Диомид» вследствие шторма и плохого состояния механизмов прибыл в Императорскую Гавань лишь 16 сентября.
17 сентября «Диомид» и «Улисс» прибыли в бухту Гросевича, где были сосредоточены главные силы батальона. Убедившись, что отряд Колесниченко, потрепанный в предыдущий поход канонерскими лодками «Илья Муромец» и «Улисс», продолжал держаться у бухты Гросевича и только теперь тронулся на юг, командир «Диомида» решил найти и окружить его. 18–21 сентября продолжалась безрезультатная охота за маленьким отрядом Колесниченко, который благодаря отличному знанию местности и привычке к тайге ускользнул от преследования, уйдя затем на юг и оставив район бухта Гросевича – Императорская Гавань навсегда.
21 сентября отряд вышел на юг для отыскания главных сил партизан. 22-го, подойдя к Самарге и убедившись, что селение занято красными, капитан 2-го ранга Коренев высадил отряд в 12 верстах севернее, в деревне Адеми. Выяснилось, что Самарга занята отрядом в 120 человек при 20 конных и пулемете. Наш отряд состоял из 112 человек при одном пулемете. На рассвете 23 сентября наши, при поддержке кораблей, атаковали Самаргу. Красные боя не приняли, но отступили не на юг вдоль берега, как этого хотелось нам, а в глубь страны, где в нескольких верстах находилась прекрасно оборудованная и снабженная продовольствием японская концессия. Оставалось пожалеть, что отряд потерял несколько дней на охоту за ничтожным отрядом Колесниченко. Теперь наш отряд оказался в невыгодном положении. Растянутый на большом участке, против равного в силах противника, с малым комплектом патронов, он был вынужден или обороняться, оглядываясь на корабли, которые не всегда могли стоять на якоре у открытого берега Самарги, или атаковать противника, засевшего в лесистой местности, лучше нас вооруженного и обмундированного.