— Простите? — удивленно поднял брови Макаров.
— Вы отказались взять меня с собой в последнюю операцию, а я ведь там мог увидеть столько…
— Василий Васильевич, побойтесь бога! Операция была крайне опасной. Я не мог себе позволить рисковать жизнью одного из лучших живописцев России. Случись что с вами — меня не простили бы ни современники, ни потомки.
— Осмелюсь напомнить, что я все-таки бывший офицер.
«Русский офицер «бывшим» не бывает…» — некстати метнулась в мозгу Степана фраза из известного фильма своего времени.
— Хорошо, чего вы хотите?
— Во-первых, пообещайте, что возьмете меня с собой в следующий раз, а во-вторых, попрошу просмотреть мои последние наброски и высказать свое мнение, — лукаво посмотрел на Макарова художник.
— Как раз второе ваше пожелание исполню с огромным удовольствием. С вашего позволения, с него и начнем. Как я понимаю, вы именно тем и занимались у «моего изголовья», пока я спал вопреки собственному приказу, что писали свои новые картины.
— Пока — рисовал. Наброски. Писать буду потом. Некоторые. И учту ваше мнение при выборе. — Верещагин протянул альбом: — Прошу оценить.
«Новик» возвращается из боя, вслед ему бьют из пушек вражеские крейсера… Порт-Артурская эскадра на рейде… Подрыв «Хатсусе»… Ого! Даже на точках, обозначающих головы и лица японских моряков, прыгающих за борт, читается ужас, который они в тот момент испытывали…
— Великолепно, Василий Васильевич! Честное слово, не понимаю, зачем вам самому идти вместе с нами в бой?
— Да потому, что меня в первую очередь интересуют не ваши разлюбезные корабли, Степан Осипович, а люди. Матросы и офицеры возле пушек, на мостике, в кочегарках, в лазарете, в конце концов. Неужели непонятно? Я хочу видеть выражения их лиц во время боя, ситуации, которые самому не придумать…
— Хорошо, — без всякого воодушевления в голосе произнес Степан, — в следующий выход обещаю взять вас с собой.
— Разрешите, Степан Осипович? — Постучавшись, в салон зашел Молас.
— Милости прошу. Сейчас должны подать обед, Михаил Павлович, не откажетесь составить нам компанию?
— С удовольствием, благодарю.
— Командиры кораблей и начальники отрядов уже представили рапорты?
— Точно так. О повреждениях и потерях подробно, я думаю, стоит поговорить позже, но предварительно — ничего особо серьезного, за исключением минной пробоины на «Палладе», разумеется.
— А результаты операции?
— Здесь все более или менее ясно: уничтожены или выбросились на берег семь транспортов, причем все выбросившиеся подожжены артиллерийским огнем либо минами, потоплен крейсер «Акицусима», крейсер «Итсукусима» избит артиллерией и добит миной, крейсер «Хасидате» после полученных повреждений выбросился на берег и вряд ли будет способен принять участие в войне. Старый броненосец «Чин-Иен» поражен миной и тонул, когда отряды Вирена и Матусевича отходили на соединение с нами, кроме того, потоплено у противника два миноносца первого класса точно, а возможно, и три, три миноносца второго класса точно, а возможно, и четыре. Это про потери в кораблях…
— А об остальном после обеда. Думаю, что в дверь стучится именно он, — улыбнулся Макаров.
Действительно — вестовой внес поднос с закусками и графином. Адмиралы и художник устроились за столом. Закусок принесли немного, но для аперитива вполне достаточно: астраханская селедочка с луком, яйца-кокот, маринованные рыжики, которые прислала Макарову сама Мария Фоминична Белая, жена командующего артиллерией Порт-Артура, и то, что вся эскадра давно уже называла «макаровский разносол»…
Когда стала созревать редиска на квантунских огородах, Степан попросил своего повара приготовить нехитрый салат, который очень и очень уважал под водочку, как в конце двадцатого, так и в начале двадцать первого века. А всего делов-то: порезать тонкими кружочками редис и соленые огурцы, смешать, и в морозилку. Но только до состояния, чтобы слегка ледком прихватило, не заледенело… Ух и закуска!
И когда она была как-то раз подана на общий стол, то сидевшие за ним адмиралы и офицеры, во-первых, мгновенно оценили ее прелесть и простоту, а во-вторых, немедленно разнесли нехитрую рецептуру по всей эскадре.
Так что и в кают-компаниях, и у себя на квартирах офицеры уже давно и регулярно предпочитали закусывать сорокаградусную именно салатом «от дедушки», от «бороды».
— Ну что, господа, — поднял рюмку Макаров, — за успех нашей сегодняшней авантюры!
Чокнулись. Выпили. Захрустели закусками. Вернее, одной — именно «макаровской», — ее вкус под водочку успели оценить и раньше, к тому же понимали, что ледок внутри кусочков редиски и огурцов не вечен, а именно он придавал шарм смеси двух совсем не «парадных» овощей…
— Степан Осипович, — дожевав закуску, спросил Верещагин, — а почему вы назвали сегодняшнюю операцию авантюрой?
— Да потому, Василий Васильевич, что таковой она и являлась. Мы сунулись в мышеловку, из которой могли и не вернуться. Предлагаю выпить именно за наше счастливое возвращение!
Налили. Чокнулись. Выпили. Закусили. На этот раз дружно взялись за яйца-кокот (интеллигентный человек оперирует закусками горячими…), но с селедочкой…
— Так что у нас с повреждениями, Михаил Павлович?
— «Паллада», как я и говорил, — спешно прожевав закуску, Молас был всецело к услугам командующего, — подорвана с носа, и ремонт займет не меньше двух недель после постановки в док. Но до дока нужно еще дойти из Дальнего. На «Пересвете» одно десятидюймовое орудие прямым попаданием загнуло вверх так, что оно торчит как рог носорога. Исправить его или заменить пушку у нас возможностей нет.
— Понятно. «Аскольд»?
— Разворочена третья труба, несколько пробоин. В целом ничего серьезного. «Баян» и «Новик» тоже без существенных повреждений. Как и на всех броненосцах, исключая «Петропавловск» и «Пересвет» — этим досталось посильнее. Но считаю, что через неделю-две все корабли, кроме «Паллады», будут в строю.
— Общие потери?
— Среди экипажей?
— Именно.
— Семьдесят девять человек погибли, из них четыре офицера. Сто восемьдесят шесть раненых. Вероятно, что некоторые из них не выживут.
— Упокой, господи, души рабов твоих, души воинов, павших за Отечество, — перекрестился Макаров.
— Какие у нас планы дальше, Степан Осипович? — осведомился Молас.
— Да никаких пока. Защищать Цинджоу силами канонерок и миноносцев. А вот когда к нам присоединятся «Цесаревич» с «Ретвизаном», тогда и начнем трепать нервы нашим японским друзьям… — Какие повреждения наблюдались у противника?
— На броненосцах вы и сами видели, Степан Осипович — пожары на всех четырех, что и как — непонятно, а вот «Асаме» досталось знатно — с «Пересвета» и крейсеров докладывают, что у нее чуть не треть борта вырвало попаданием в шестидюймовый каземат. «Собачка» под адмиральским флагом, вероятно «Читосе», тоже здорово получила и в преследовании не участвовала.
— Тоже приятно, — кивнул Макаров.
— Господа, — прервал адмиралов Верещагин, — мне, честно говоря, не терпится отведать рыжиков от Марии Фоминичны.
— И то правда, — согласился Степан и потянулся к графину.
В этот момент как раз принесли щи из кислой капусты. Пахло от супницы умопомрачительно.
На второе подали фрикасе из курицы, а потом последовал кофе с яблочной слоенкой.
Степан настолько осоловел от обильного обеда, что сегодня ограничился осмотром повреждений только «Петропавловска». Но зато доскональным. Практически каждую снарядную пробоину лично осмотрел, выяснил характер повреждений, расспросил матросов и офицеров…
На следующий день занимался тем же самым, но уже на других поврежденных кораблях. С перерывом на благодарственный молебен, для участия в котором пришлось съезжать на берег.
А вот утром десятого мая произошло еще одно приятное событие…
— Ваше превосходительство! — Лейтенант Азарьев влетел в салон адмирала практически без стука. То есть постучать-то он постучал, но ответа дождаться не успел. — С Золотой горы передают: «К крепости подходит «Богатырь».
Приказ о проведении данной операции был отправлен во Владивосток еще месяц назад, причем знали о его содержании только два человека во всем Порт-Артуре — сам командующий флотом и его начальник штаба. Молас даже лично зашифровал текст и лично же передал лейтенанту Долгобородову, командиру миноносца «Лейтенант Бураков», наверное, самого быстроходного корабля в мире. Пакет благополучно доставили в Инкоу, и вскоре начальник Владивостокского отряда контр-адмирал Иессен ознакомился с распоряжениями Макарова. Прочитанное не вызвало восторга у командующего отдельным крейсерским отрядом. Во-первых, категорически запрещалось использовать крейсера для любых целей, кроме как выполнение боевых действий на коммуникациях противника, а во-вторых, предписывалось направить в Артур единственный бронепалубный крейсер «Богатырь», причем приблизительный план действий прилагался.
Как ни жалко было Иессену отдавать свой самый современный корабль, но приказ есть приказ, и через двадцать дней «Россия», «Громобой», «Рюрик», «Богатырь» и «Лена» подняли якоря и покинули бухту Золотой Рог.
К Сангарскому проливу подошли, как и планировалось, во время отлива, когда течение из Японского моря в Тихий океан достигает максимальной скорости, и сама природа подарила русским крейсерам дополнительных пять-шесть узлов.
Океан встретил отряд свежим ветром и приличным волнением, что, как ни странно, обрадовало русских моряков — их корабли как раз и строились для плаваний в океане: большие и высокобортные, они не боялись даже серьезной волны. Чего нельзя сказать об их потенциальных противниках — японских броненосных крейсерах. Так что столкновения с силами Камимуры в ближайшее время можно было не опасаться.
Проходя на юг вдоль восточного побережья Японии, особо не скрывались. Досмотрели пять судов, из которых три отпустили. А вот американский «Орландо» с грузом хлопка отправили на дно, предварительно, конечно, сняв экипаж. На подходах к Токийскому заливу повстречали британский «Феникс», идущий с грузом бездымного кардиффа в Йокогаму. Этот топить не стали, а с призовой командой направили во Владивосток — боевой уголь мог еще очень и очень пригодиться.