— Нам лучше сразу же поехать на Хикори-роуд.
Но не успел инспектор договорить, как телефон на столе зазвонил, и констебль, записывавший показания Найджела, снял трубку.
— Это мисс Лейн, — сказал он. — Просит позвать мистера Чэпмена.
Найджел перегнулся через стол и схватил трубку.
— Пат? Это я, Найджел.
Послышался взволнованный, срывающийся голос девушки, она говорила, глотая слезы:
— Найджел! Кажется, я поняла. Я хочу сказать, мне кажется, я знаю, кто его взял… ну, из ящика… понимаешь, его мог взять только один человек…
Она неожиданно умолкла.
— Пат! Алло! Пат, ты слышишь меня? Кто это, Пат?
— Я сейчас не могу говорить. Потом. Ты скоро придешь?
Телефон стоял близко, и констеблю с инспектором было слышно каждое слово. Инспектор кивнул, поймав вопросительный взгляд Найджела.
— Скажите, что мы едем.
— Мы выезжаем, — сказал Найджел. — Прямо сейчас.
— Ага. Хорошо. Я буду ждать вас в комнате.
— Пока, Пат.
За недолгий путь до Хикори-роуд никто не произнес ни слова. «Неужели наконец дело сдвинулось с мертвой точки? — гадал Шарп. — Интересно, Патрисия Лейн действительно что-то знает или это лишь ее домыслы? Но наверняка она вспомнила что-то… с ее точки зрения, очень важное». Он решил, что она звонила из холла и поэтому не могла говорить свободно — вечером там полно народу.
Найджел открыл дверь своим ключом, и они вошли. Проходя мимо гостиной, Шарп увидел лохматую рыжую голову Леонарда Бейтсона, склоненную над книгами.
Найджел провел их наверх в комнату Пат, постучался и вошел.
— Привет, Пат! Ну, вот и мы…
И осекся, словно внутри у него что-то оборвалось. Шарп заглянул через его плечо в комнату, и перед его глазами предстала страшная картина… Патрисия Лейн лежала на полу.
Инспектор мягко отстранил Найджела, подошел к скорчившемуся телу, встал на колени, поднял голову девушки, несколько мгновений пристально вглядывался в ее лицо, а потом осторожно положил голову на пол. Когда он поднялся с колен, лицо его было мрачным, у губ легла жесткая складка.
— Нет! — воскликнул Найджел высоким неестественным голосом. — Нет! Нет!! Нет!!!
— Увы, мистер Чэпмен. Она мертва.
— Нет! Нет! Только не Пат! Боже мой, Пат, глупышка… Отчего она…
— Вот, посмотрите.
Орудие убийства было весьма простым: мраморное пресс-папье, засунутое в шерстяной чулок.
— Удар пришелся по затылку. Такая штука срабатывает безотказно. Не знаю, утешит ли это вас, мистер Чэпмен, но она даже не успела понять, что произошло.
Найджел, дрожа, опустился на кровать.
— Это мой носок… Она собиралась его заштопать… О господи, она собиралась его заштопать!
Внезапно он разрыдался. Он плакал, как ребенок, отчаянно и безутешно.
Шарп продолжал размышлять вслух:
— Она хорошо знала этого человека. Он взял пресс-папье и тихонько запихнул его в носок. Вам знакома эта вещь, мистер Чэпмен?
Он отогнул край носка и показал пресс-папье Найджелу.
Тот, всхлипывая, ответил:
— Оно всегда стояло на столе у Пат. Это Люцернский[300]лев.
Найджел закрыл лицо руками.
— Пат… О, Пат! Что я буду без тебя делать?
Потом вдруг выпрямился и тряхнул головой, откинув со лба взлохмаченные светлые волосы.
— Я убью того, кто это сделал! Я убью его! Изверг, мерзавец!
— Успокойтесь, мистер Чэпмен, успокойтесь. Конечно, я понимаю ваши чувства. Какая страшная жестокость!
— Пат никому не причиняла зла…
Инспектор Шарп проводил Найджела до дверей, выражая ему свои соболезнования. Потом вернулся в комнату и, наклонившись над мертвой девушкой, осторожно вытащил что-то из ее руки.
Джеронимо, по лбу которого катились капли пота, смотрел на полицейских испуганными черными глазами.
— Я ничего не вижу. Ничего не слышу, верьте мне. Я ничего совсем не знаю. Я с Марией в кухня. Я начинаю готовить минестрони. Я тру сыр…
Шарп прервал его словоизлияния.
— Никто вас не обвиняет. Мы просто хотим кое-что уточнить. Кто был в общежитии после шести часов?
— Я не знаю. Как я могу знать?
— Но вам же из кухонного окна прекрасно видно, кто входит в дом, а кто выходит, не так ли?
— Да-да…
— В таком случае расскажите нам.
— Они все время ходят туда-сюда в это время.
— Кто был в доме с шести вечера до нашего приезда, до без двадцати пяти семь?
— Все, кроме мистер Найджел, миссис Хаббард и мисс Хобхауз.
— Когда они ушли?
— Миссис Хаббард уходила перед чай, она еще на улица.
— Так. Дальше.
— Мистер Найджел уходил полчаса назад, приблизительно. Около шесть часов. Он был очень расстроенный. Он пришел с вами сейчас.
— Ага, хорошо.
— Мисс Вэлери, она выходила ровно в шесть. По радио как раз время: пип-пип-пип. Она одетая для коктейль, очень нарядный. Она еще не пришла.
— А все остальные были здесь?
— Да, сэр. Все.
Шарп заглянул в записную книжку. Он отметил время, когда звонила Патрисия. Это произошло в шесть минут седьмого.
— Значит, все уже были здесь? А может, кто-нибудь пришел в промежутке между шестью и половиной седьмого?
— Только мисс Салли. Она ходила посылать письмо почтовый ящик и возвращалася.
— Вы не знаете, когда точно она вернулась?
Джеронимо наморщил лоб.
— Она возвращалась, когда были новости.
— Стало быть, после шести?
— Да, сэр.
— А что именно передавали?
— Не помню, сэр. Но не спортивные новости. Потому что, когда по радио спорт, мы выключаемся.
Шарп мрачно усмехнулся. Весьма широкий простор для деятельности. Исключить можно было только Найджела Чэпмена, Вэлери Хобхауз и миссис Хаббард. Предстоял долгий, утомительный допрос. Кто был в гостиной, кто нет? Кто мог за кого поручиться? Вдобавок ко всему у многих студентов, особенно у азиатов и африканцев, отсутствует чувство времени.
Работенка инспектора ждала незавидная. Но выполнить ее было необходимо.
Обстановка в комнате миссис Хаббард была гнетущей. Сама миссис Хаббард, еще не успевшая переодеться в домашнее платье, сидела на диване; ее милое круглое лицо вытянулось, в глазах застыла тревога. Шарп с сержантом Коббом сели за маленький столик.
— Наверное, она звонила отсюда, — сказал Шарп. — После шести в гостиной было много народу, и все утверждают, что из холла в это время никто не звонил. Конечно, целиком полагаться на этот контингент нельзя, они никогда не следят за временем. И все же скорее всего она звонила отсюда. Вас не было, миссис Хаббард, но ведь вы, наверное, не запираете дверь?
Миссис Хаббард замотала головой.
— Нет… Миссис Николетис всегда запирала, а я — нет…
— Хорошо. Значит, Патрисия Лейн звонила отсюда, она была страшно взволнована тем, что вспомнила. А когда она разговаривала, кто-то сюда заглянул или вошел. И тут Патрисия замолчала, повесила трубку. Почему? Может, потому что именно этого человека она и подозревала? Или же просто решила, что осторожность не помешает? Оба предположения вполне вероятны, но я лично склоняюсь к первому.
Миссис Хаббард закивала, соглашаясь с инспектором.
Тот продолжал:
— За Патрисией, очевидно, следили. Может быть, подслушивали под дверью. Потом вошли, с явным намерением помешать ей договорить. А потом… — лицо Шарпа помрачнело, — она пошла с Патрисией, непринужденно болтая о пустяках. Может, Патрисия обвинила ее в пропаже соды, а она попыталась оправдаться.
Миссис Хаббард резко спросила:
— Почему вы говорите «она»?
— М-да, забавная вещь — местоимение! Когда мы обнаружили труп, Найджел Чэпмен сказал: «Я убью того, кто это сделал. Я убью его!» «Его», отметьте! Найджел Чэпмен был абсолютно уверен, что убийца — мужчина. Может, потому что представление о жестокости и насилии ассоциируется у него с мужчиной. А может, он кого-нибудь подозревает. Мы еще успеем выяснить, что к чему. Но я лично склонен думать, что убийца — женщина.
— Почему?
— Очень просто. Кто-то пошел с Патрисией к ней в комнату, и она восприняла это вполне естественно. Следовательно, это была девушка. Юноши крайне редко заходят на женскую половину, не так ли, миссис Хаббард?
— Да. Это нельзя назвать непреложным правилом, но оно соблюдается довольно четко.
— Комнаты юношей находятся в другом крыле. Если предположить, что разговор Патрисии с Найджелом до его прихода в полицию был кем-то подслушан, то подслушать его могла, очевидно, женщина.
— Я вас понимаю. Некоторые девушки действительно любят постоять у чужих дверей. — Она покраснела и добавила извиняющимся тоном: — Впрочем, я слишком резко выразилась. Ведь на самом деле, хотя дом наш сработан на совесть, внутри он неоднократно перестраивался. А новые перегородки такие тоненькие. Через них все слышно. Правда, Джин действительно любит подслушивать, что есть — то есть. Это у нее в крови. И когда Женевьев услышала, что Найджел разговаривает с Пат, она не преминула остановиться, пытаясь расслышать каждое слово. Это тогда, когда Наджел говорил, что его мать отравили.
Инспектор кивнул. Он уже успел побеседовать с Салли Финч, Джин Томлинсон и Женевьев.
— А кто живет рядом с Патрисией? — спросил он.
— С одной стороны — Женевьев, но там капитальная стена, через нее вряд ли что можно услышать. С другой, ближе к лестнице, — комната Элизабет Джонстон, между комнатами тонкая перегородка.
— Круг несколько сужается, — подытожил инспектор. — Француженка слышала конец разговора, а собиравшаяся на почту Салли Финч — начало. Следовательно, кому-либо еще что-то подслушать было практически невозможно, разве только что немножко из середины разговора. Весь же разговор могла подслушать, пожалуй, только Элизабет Джонстон, чья комната за тонкой перегородкой, но уже совершенно точно установлено, что в это время Элизабет находилась в гостиной.
— И никуда оттуда не выходила?
— Нет, она ходила в свою комнату за книгой. Как всегда, никто не помнит, когда именно.