Она была одна среди врагов, и, самое большее через несколько минут, ей грозило разоблачение. Подсознательно Хилари, пожалуй, знала это с самого утра, но неистребимый оптимизм человеческой натуры, наивная вера в то, что «уж я-то не погибну», мешали ей осознать это. Когда в Касабланке она спросила Джессопа, что будет, когда она встретится с Томом Беттертоном, он ответил: тут-то она и окажется в опасности. Он добавил тогда, что постарается обеспечить ей прикрытие, однако Хилари не могла не понимать, что из этого ничего не вышло.
Если агентом, на которого полагался Джессоп, была «мисс Хетерингтон», то ее провели в Марракеше. Да и что могла бы сделать мисс Хетерингтон?
Путешественники прибыли туда, откуда нет возврата. Хилари играла со смертью и проиграла. А между тем Джессоп был прав: она уже не хотела умирать. Она хотела жить. Жажда жизни вернулась к ней. Она могла думать о Найджеле, о могиле Бренды хотя и с горечью, но без того холодного безжизненного отчаяния, которое подвигло ее искать забвения в смерти. «Я снова живу, я пришла в себя — и попалась, как мышь в мышеловку. Если бы можно было найти выход», — думала она.
Не то чтобы она не раздумывала над этим раньше. Просто чем дальше, тем больше она убеждалась, что после встречи с Беттертоном все для нее будет кончено.
«Но это не моя жена…» — скажет Беттертон. Все взгляды обратятся на нее… все поймут: среди них шпионка…
Разве у нее есть выход? Может быть, самой перейти в наступление? Не дав Беттертону вставить слово, закричать: «Кто вы такой? Вы не мой муж!», убедительно изобразить возмущение, потрясение, ужас — может, это заронило бы подозрения насчет Беттертона, насчет того, он ли это или кто-то другой, выдающий себя за него, — одним словом, шпион. Но тогда она поставит под удар Беттертона… С другой стороны, если Беттертон — предатель, готовый продать государственные тайны своей страны, почему нужно заботиться о его безопасности? «До чего же тяжело, — подумала она, чувствуя, что не в силах сосредоточиться, — решить, чьи интересы ставить выше… И вообще, как трудно судить о людях… Во всяком случае, стоит попробовать посеять сомнение».
У Хилари кружилась голова, но она заставила себя вернуться к реальности. Хотя мысли в ее голове мелькали с бешеной скоростью, ее поведение не должно было выдавать этого.
Пришельцев из внешнего мира встречал высокий красивый мужчина, видимо полиглот, поскольку он ухитрился сказать каждому несколько слов на его или ее родном языке.
— Enchante de faire votre connaissance, mon cher docteur[179],— приветствовал он доктора Барона и тут же обратился к Хилари: — А, миссис Беттертон, рады видеть вас здесь. Не обессудьте, дорога, конечно, была тяжелой. Ваш муж прекрасно себя чувствует и с нетерпением ждет вас.
Он одарил ее легкой улыбкой, но она заметила, что холодные светлые глаза при этом не улыбались.
— Вы, наверное, сгораете от нетерпения, — добавил он.
Голова у Хилари закружилась еще сильнее — казалось, люди вокруг то подступают ближе, то отступают, как морской прибой. Заметив это, Энди Питерс поддержал ее под руку.
— Вы, должно быть, не в курсе дела, — сказал он приветливому хозяину. — В Касабланке у миссис Беттертон было тяжелое сотрясение мозга, а ехать пришлось так долго и так непросто… Я уж не говорю о волнении от предстоящей встречи с мужем. Думаю, сейчас ей лучше всего было бы полежать где-нибудь в темноте.
При звуках его участливого голоса Хилари покачнулась и сильнее оперлась на заботливо протянутую им руку. Так просто было бы упасть на колени, рухнуть на землю, изобразив обморок… Ее уложили бы в затемненной комнате, и это хоть ненадолго отсрочило бы разоблачение… Но ведь Беттертон, как на его месте любой муж, захочет навестить больную жену, и, как только его глаза привыкнут к полумраку, он поймет, что она — не Олив Беттертон.
Мужество вернулось к Хилари. Она выпрямилась, на щеках у нее вновь появился румянец. Она гордо вскинула голову.
Раз уж ей суждено погибнуть, она погибнет сражаясь! Она пойдет прямо к Беттертону и, когда он от нее отречется, уверенно и бесстрашно заявит ему:
«Нет, конечно, я не ваша жена. Ваша жена… увы, она умерла. Я была с ней в больнице, когда она умирала, и обещала ей найти вас и передать ее последние слова. Я сама вызвалась это сделать. Видите ли, я разделяю ваши политические убеждения и одобряю ваш поступок… Я бы хотела помочь вам…»
Да, прямо скажем, неубедительно… И чем объяснить такие мелочи, как фальшивый паспорт и фальшивый аккредитив… А с другой стороны, иногда самая наглая ложь может сойти с рук… Если лгать уверенно, если суметь внушить к себе доверие… Так или иначе, надо сражаться до последнего.
Хилари мягко отвела руку Питерса.
— Нет-нет, — сказала она, — я должна видеть Тома. Сейчас же, немедленно… прошу вас.
Высокий человек проявил сочувствие, был необычайно сердечен, хотя его холодные глаза ни на секунду не теряли бдительности.
— Конечно, конечно, миссис Беттертон. Я прекрасно вас понимаю. А вот и мисс Дженнсон.
К ним подошла тощая девица в очках.
— Мисс Дженнсон, это миссис Беттертон, фрейлейн Неедгейм, доктор Баррон, мистер Питерс, доктор Эриксен. Проводите всех, пожалуйста, в регистратуру и предложите чего-нибудь выпить. Я присоединюсь к вам через несколько минут, только отведу миссис Беттертон к мужу.
Много времени это не займет. Прошу вас, миссис Беттертон, — обернулся он к Хилари.
Она последовала за ним и, перед тем как свернуть за угол, бросила прощальный взгляд на своих спутников. Энди Питерс смотрел ей вслед. Видно было, что ему не по себе — казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не пойти за ней. «Наверное, он понял по моему поведению, что тут что-то не так, — подумала Хилари, — но не знает, что именно. Может быть, я вижу его в последний раз», — подумала она, содрогнувшись, и, перед тем как скрыться за углом, помахала Питерсу рукой.
Тем временем ее провожатый говорил без умолку.
— Сюда, пожалуйста, миссис Беттертон. Боюсь, что поначалу вы будете путаться в наших переходах. Столько коридоров, и все похожи один на другой.
«Как сон, — подумала Хилари, — в котором идешь по стерильным белым коридорам, поворачиваешь, идешь дальше и не находишь выхода…»
— Я не думала, что… что это будет клиника.
— Ну конечно, разве такое вообразишь! — В его голосе послышалась нотка садистского удовлетворения. — Да, вы, что называется, «летели вслепую». Кстати, меня зовут Ван Хейдем. Пауль Ван Хейдем.
— Все это так непривычно… И страшно… — тихо отозвалась Хилари. — Эти прокаженные…
— Да, вы правы… хотя они живописны. Многим новоприбывшим такой сюрприз бывает не по вкусу. Ничего, со временем все к ним притираются, — сказал он со смешком. — Притираются — неплохо сказано, а? Теперь вверх по лестнице… не спешите, не спешите, миссис Беттертон. Все в порядке, мы уже почти пришли.
Почти пришли… До смерти — несколько ступеней, высоких ступеней, не похожих на европейские… Очередной стерильный коридор — и Ван Хейдем остановился перед одной из дверей, постучал и открыл ее.
— Ну вот, Беттертон, мы и пришли. Встречайте вашу жену!
И он несколько церемонно отступил в сторону.
Хилари направилась к двери Никаких колебаний, никакого замешательства. Выше голову — и вперед, навстречу судьбе.
В комнате у окна стоял вполоборота очень красивый мужчина Хилари невольно изумила эта его красота. Томаса Беттертона она представляла себе совсем другим, да и на свои фотографии он совершенно не был похож…
Это изумление все и решило. Хилари пошла ва-банк.
Она сделала шаг вперед, отпрянула и голосом, в котором смешались испуг и разочарование, воскликнула:
— Но… это же не Том… Это не мой муж…
Сыграно было хорошо, она и сама это почувствовала.
Главное — не переиграть. С немым вопросом она уставилась на Ван Хейдема.
И тут раздался смех. Том Беттертон рассмеялся тихим, радостным, почти торжествующим смехом.
— Отличная работа, Ван Хейдем! — бросил он. — Уж если меня не узнала собственная жена…
В несколько шагов он пересек комнату, и Хилари оказалась у него в объятиях.
— Олив, милая, это я. Я, пусть даже и с новым лицом.
Его губы коснулись ее уха, и Хилари уловила едва слышный шепот:
— Бога ради, подыгрывайте. Мы в опасности.
На мгновение он ослабил объятия, потом вновь привлек ее к себе.
— Милая, как же долго это тянулось! Наконец-то ты здесь!
Его пальцы впились в спину Хилари, словно предостерегая ее, стараясь сообщить что-то важное.
Через несколько мгновений Беттертон слегка отодвинул ее и взглянул ей в глаза.
— Я все никак не могу в это поверить, — сказал он со смехом. — Но теперь-то ты меня узнала?
В глазах его по-прежнему читалось предостережение.
Хилари не понимала и при всем желании не могла понять, в чем дело, однако грешно было бы не воспользоваться такой удачей, и она пустилась во все тяжкие.
— Том, — воскликнула Хилари, отметив про себя, что прозвучало это убедительно. — Том… Но что же…
— Пластическая операция! Здесь их делает сам знаменитый Герц из Вены. Только не говори, что ты жалеешь о моем прежнем перебитом носе.
Он вновь поцеловал ее, уже без всяких тайных знаков, и с извиняющимся смешком повернулся к наблюдавшему за ними Ван Хейдему.
— Будьте снисходительны к нашим чувствам, Ван Хейдем.
— Ну разумеется, о чем речь, — благосклонно улыбнулся голландец.
— Прошло столько времени, — сказала Хилари, — и я… — она слегка пошатнулась, — мне… можно, я сяду?
Беттертон торопливо усадил ее в кресло.
— Конечно, милая. Ты совсем без сил после этого ужасного путешествия. Да еще катастрофа… Какое счастье, что ты цела и невредима!
(Значит, у них была связь. Они знали об авиакатастрофе.)
— Цела-то цела, только с головой после этого не все в порядке, — виновато рассмеялась Хилари. — Я все забываю, все путаю, и у меня страшные мигрени. Да еще ты, сам на себя не похожий! Я немного не в себе, милый. Надеюсь, я не стану тебе обузой в таком виде.