— Ты — обузой? Никогда. Тебе просто нужно немного поберечь себя, только и всего. Чего-чего, а времени у нас здесь достаточно.
Ван Хейдем бесшумно направился к выходу.
— Я вас оставляю, — сказал он. — Будьте добры, чуть погодя отведите вашу супругу в регистратуру, Беттертон Я с вами прощаюсь. Вам нужно побыть вдвоем.
И он удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
Беттертон тут же опустился на колени рядом с сидящей Хилари и зарылся лицом в ее плечо.
— Милая, милая, — повторял он, но она вновь почувствовала предупреждающий нажим пальцев и услышала настойчивый шепот: — Продолжайте в том же духе. Здесь может быть микрофон… чем черт не шутит.
Вот именно, чем черт не шутит… В воздухе витали страх, беспокойство, неуверенность и опасность.
Беттертон присел на корточки.
— Как чудесно видеть тебя, — нежно сказал он. — Но знаешь, в этом есть что-то нереальное, словно это сон. Тебе не кажется?
— Кажется. Это и в самом деле сон — быть здесь, с тобой… После стольких месяцев…
Положив руки на плечи Беттертону, Хилари улыбалась. (Кто его знает, может, у них, кроме микрофонов, есть и потайные глазки.)
С холодным спокойствием она оценивала сидевшего перед ней человека. Красивый мужчина лет тридцати с небольшим, до смерти напуганный, почти на пределе душевных сил — неужели он прибыл сюда, исполненный надежд? Что же довело его до такого состояния?
Теперь, преодолев первое препятствие, Хилари чувствовала от этой игры странное воодушевление. Она должна быть Олив Беттертон, вести себя так, как вела бы Олив, испытывать те же чувства. Все вокруг было настолько нереально, что такое поведение казалось совершенно естественным. Некая женщина по имени Хилари Крейвен погибла в авиакатастрофе. С этой минуты она даже не вспомнит о ней.
Хилари постаралась освежить в памяти уроки, которые так усердно учила.
— Мы не виделись целую вечность, — подумала она вслух. — Мушка — ты помнишь Мушку? — она принесла котят, как раз после твоего отъезда. Столько всяких домашних мелочей, о которых ты даже не подозреваешь — вот что во всем этом самое странное.
— Я знаю. Чтобы начать новую жизнь, надо порвать со старой.
— И тебе здесь хорошо? Ты счастлив?
Вопрос, который жена не может не задать.
— Все великолепно. — Том Беттертон расправил плечи и вскинул голову. На победно улыбающемся лице странно смотрелись жалкие, испуганные глаза. — Неограниченные возможности, любые расходы, замечательные условия для работы. А организовано все просто потрясающе!
— Ну, в этом я не сомневаюсь. Я сюда так добиралась… А тебя привезли тем же способом?
— Об этом здесь не говорят. Прости, дорогая, я вовсе не хочу затыкать тебе рот, но… Видишь ли, тебе надо многому научиться.
— А прокаженные? Это и в самом деле лепрозорий?
— О да. Тут все без обмана. Отличная команда врачей ведет интереснейшие исследования проказы. Но они абсолютно автономны и к нам отношения не имеют, так что не беспокойся. Это просто удобное прикрытие.
— Понятно. — Хилари огляделась вокруг. — Здесь мы и будем жить?
— Да. Гостиная, ванная вон там, за ней спальня. Пойдем, я тебе все покажу.
Встав, Хилари последовала за ним через прекрасно оборудованную ванную комнату в просторную спальню с двумя кроватями, с встроенными шкафами, туалетным столиком и книжной полкой в изголовье. При взгляде на просторные шкафы Хилари развеселилась.
— Уж и не знаю, что я буду туда вешать, — заметила она. — Из вещей у меня только то, что на мне.
— Об этом не беспокойся. Ты сможешь нарядиться по своему вкусу. Здесь есть ателье мод, галантерея, косметика, и все высшего качества. Наше подразделение вполне самодостаточно — все, что тебе нужно, можно получить прямо тут. Так что выходить незачем.
Тон его был небрежным, но чуткому слуху Хилари послышалась в нем нотка отчаяния.
«Выходить незачем… Выходить запрещено. „Входящие, оставьте упованья…“ Уютно обставленная клетка! Неужели ради клетки все эти люди бросили родину, нарушили свой долг, отказались от привычной жизни? Доктор Баррон, Энди Питерс, юный Эриксен с мечтательным лицом, властная Хельга Неедгейм — знали ли они, что их здесь ждет? На это ли они надеялись и как они к этому отнесутся?»
«Пожалуй, надо задавать поменьше вопросов, — подумала она, — вдруг кто подслушивает».
Действительно ли за ними шпионят? Том Беттертон явно был в этом уверен, но, может, у него просто нервы не в порядке? Судя по всему, он был на грани нервного срыва.
«Да, — подумала она мрачно, — возможно, через полгода и тебя, моя радость, ждет то же самое».
— Может быть, ты хочешь прилечь отдохнуть? — спросил Том Беттертон.
— Нет… — заколебалась Хилари. — Пожалуй, нет.
— Тогда, если не возражаешь, давай сходим в регистратуру.
— Что еще за регистратура?
— Каждый вновь прибывший проходит через регистратуру. Там берут на учет все твои данные: состояние здоровья, зубы, давление, группа крови, психологические реакции, вкусы, аллергии, склонности, предпочтения.
— Звучит по-военному — или по-медицински?
— И так, и эдак, — сказал Беттертон, — Здешняя организация и в самом деле потрясает.
— Я слышала, — поддакнула Хилари. — Говорят, за «железным занавесом» все замечательно спланировано.
Она постаралась придать своему голосу неподдельную восторженность В конце концов, Олив Беттертон, видимо, симпатизировала коммунистам, хотя (возможно, по приказу свыше) никогда этого не афишировала.
— Тебе еще во многом нужно разобраться, — уклончиво ответил Беттертон и быстро добавил: — Лучше это делать постепенно.
Он снова поцеловал ее странным поцелуем, с виду нежным и даже страстным, но на деле холодным, как лед, прошептал ей на ухо: «Держитесь», а вслух произнес:
— Теперь пойдем в регистратуру.
Глава 12
В регистратуре заправляла женщина, похожая на строгую гувернантку. Волосы у нее были собраны в довольно-таки уродливый пучок, а на носу сидело внушительного вида пенсне. При виде входящих в ее кабинет Беттертонов она одобрительно кивнула.
— А, — сказала она, — вы привели миссис Беттертон. Вот и чудесно.
По-английски она говорила превосходно, но настолько правильно, что Хилари сразу признала в ней иностранку (на поверку регистраторша оказалась швейцаркой). Пригласив Хилари сесть, она достала из ящика стола пачку бланков и принялась торопливо заполнять их. Беттертон смущенно сказал:
— Ну что ж, Олив, я вас оставлю.
— Да, конечно, доктор Беттертон. Лучше сразу покончить со всеми формальностями.
Беттертон удалился, прикрыв за собой дверь. Женщина-робот, как окрестила регистраторшу Хилари, продолжала писать.
— Итак, — заговорила она деловито, — ваше имя и фамилия. Возраст, место рождения, имена родителей. Перенесенные болезни. Вкусы. Хобби. Предыдущие места работы. Образование. Какую еду и напитки предпочитаете.
Допрос, казалось, будет продолжаться бесконечно. Хилари отвечала рассеянно, почти машинально. Не зря Джессоп столько школил ее: она выучила все так, что выпаливала ответы без запинок, не тратя времени на раздумье. Наконец, вписав последние сведения, робот удовлетворился и заявил:
— Итак, по нашему отделу все. Теперь на очереди доктор Шварц и медосмотр.
— Это еще зачем? — изумилась Хилари. — Разве меня нужно осматривать? По-моему, это просто глупо.
— Мы предпочитаем работать тщательно, миссис Беттертон, чтобы все было отражено в документах. Вам понравится доктор Шварц. А оттуда вы перейдете к доктору Рюбеку.
Доктор Шварц оказался любезной белокурой женщиной. Тщательно осмотрев Хилари, она сказала:
— Ну вот! С этим покончено. Теперь вас ждет доктор Рюбек.
— Еще один врач? Зачем?
— Доктор Рюбек — психолог.
— Не нужен мне психолог. Я их терпеть не могу.
— Не волнуйтесь, миссис Беттертон. Никто не собирается вас лечить. Вы просто пройдете тесты, и доктор определит, какой у вас темперамент.
Доктор Рюбек был высоким меланхоличным швейцарцем лет сорока.
Поздоровавшись с Хилари, он взглянул на карточку, переданную доктором Шварц, и одобрительно кивнул.
— Приятно видеть, что со здоровьем у вас все в порядке, — заявил он. — Насколько я понимаю, вы недавно угодили в авиакатастрофу?
— Да. Я пробыла несколько дней в больнице в Касабланке.
— Нескольких дней мало, — укоризненно заметил доктор Рюбек. — Вам надо было остаться там подольше.
— Я не хотела. Мне нужно было ехать дальше.
— Понимаю, но при сотрясении мозга необходим полный покой. Вы можете казаться абсолютно здоровой и при этом испытывать последствия болезни. У вас и рефлексы не совсем в порядке, отчасти, конечно, из-за путешествия и связанного с ним возбуждения, а отчасти, несомненно, из-за сотрясения. У вас бывают головные боли?
— Бывают, и очень сильные. И еще я то и дело все путаю и забываю.
Хилари не ленилась всякий раз подчеркнуть последнее обстоятельство.
— Да-да, — успокаивающе закивал доктор Рюбек, — это естественно. Не волнуйтесь, все скоро пройдет. А теперь займемся ассоциативными тестами для определения вашего психического типа.
Хилари слегка понервничала, но все обошлось благополучно. Тесты были самые обычные. Доктор Рюбек вписал полученные данные в длинный бланк.
— Какое наслаждение, — сказал он наконец, — иметь дело с человеком (надеюсь, вы извините меня, мадам, и поймете меня правильно), который никоим образом не относится к гениям!
— Да, я далеко не гений, — рассмеялась Хилари.
— Вам повезло, — серьезно ответил доктор Рюбек. — Уверяю вас, вам будет куда спокойнее жить. — Он вздохнул. — Здесь, как вы догадываетесь, я имею дело в основном с людьми сильного интеллекта, но в то же время сверхчувствительными, которых легко вывести из равновесия, тем более что они постоянно испытывают эмоциональный стресс. Ученый, мадам, это не холодный невозмутимый человек, каким его изображают в книгах. Честно говоря, — добавил он глубокомысленно, — по части эмоциональной неуравновешенности физик-ядерщик мало чем отличается от первоклассного теннисиста и оперной примадонны.