— Не то чтобы от этого была какая-то польза, — невесело прошептал он, — во всяком случае, сейчас. Но когда-нибудь — чем черт не шутит.
В конце коридора была дверь, перед которой колонна на мгновение остановилась. Питерс достал портсигар, и тут же раздался властный голос Ван Хейдема.
— Просьба не курить. Вас ведь предупреждали.
— Прошу прощения, сэр. — Питерс так и застыл с портсигаром в руке.
Через некоторое время всех повели дальше.
— Как стадо овец, — с отвращением сказала Хилари.
— Не отчаивайтесь, — пробормотал Питерс. — В стадо затесалась одна паршивая овца и замышляет недоброе.
Хилари благодарно улыбнулась.
— Женская спальня направо, — сказала мисс Дженнсон и повела дам в указанном направлении.
Мужчин повели налево.
Спальня представляла собой большую комнату, своим стерильным видом напоминающую больничную палату. Вдоль стен выстроились кровати с полиэтиленовыми занавесками, которые при необходимости можно было задернуть. У каждой постели стоял шкафчик.
— Обстановка, как видите, простая, — сказала мисс Дженнсон, — но все удобства имеются. Ванная — направо, общая гостиная — в конце коридора.
Общая гостиная, где все они встретились вновь, была обставлена на манер зала ожидания в аэропорту. У стены — бар с закусками. Вдоль другой стены тянулся ряд книжных полок.
День прошел вполне мило. На маленьком переносном экране им показали два кинофильма.
Помещение освещалось лампами дневного света, что должно было компенсировать отсутствие окон. К вечеру их заменили на другие, дававшие мягкий вечерний свет.
— Умно, — одобрительно заметил Питерс. — Хотят свести до минимума ощущение замурованного заживо.
«Как же мы беспомощны, — подумалось Хилари. — Где-то совсем рядом — проверяющие из внешнего мира, а у нас никаких шансов связаться с ними и позвать на помощь. Все спланировано, как обычно: эффективно и безжалостно».
Питерс сидел рядом с мисс Дженнсон. Хилари предложила Меркисонам составить партию в бридж. Том Беттертон отказался под предлогом, что не может сосредоточиться, но его место занял доктор Баррон.
Как ни странно, Хилари играла с удовольствием. В половине двенадцатого они закончили третий роббер[213], в котором в выигрыше остались она и доктор Баррон.
— Как мы хорошо поиграли, — сказала Хилари и посмотрела на часы. — Уже поздно, я думаю, важные персоны отбыли — или они обычно здесь ночуют?
— По правде сказать, не знаю, — отозвался Саймон Меркисон. — Думаю, что несколько особо увлеченных медиков могут и заночевать, но, так или иначе, завтра к полудню все они отсюда уберутся.
— И тогда нас выпустят отсюда?
— Ну да. Скорее бы. Это нарушает весь рабочий ритм.
— Но организовано здорово, — одобрительно сказала Бьянка.
Они с Хилари поднялись и пожелали мужчинам покойной ночи. Перед дверью спальни Хилари приостановилась, пропуская Бьянку вперед, и в этот момент ее легонько тронули за руку.
Она резко обернулась и оказалась нос к носу с одним из рослых темнокожих слуг.
— S'il vous plait, Madame, вас ждут, — тихо, но настойчиво проговорил он по-французски.
— Ждут? Кто ждет?
— Будьте добры, следуйте за мной.
Мгновение Хилари пребывала в нерешительности.
Бьянка скрылась в спальне, немногие оставшиеся в общей гостиной были увлечены разговором.
Ее снова тронули за руку.
— Пожалуйста, мадам, следуйте за мной.
Отойдя на несколько шагов, слуга остановился и, обернувшись, стал знаками подзывать ее к себе. Поколебавшись, Хилари пошла за ним.
Она заметила, что этот человек одет богаче, чем большинство слуг-туземцев. Его наряд был расшит золотой нитью.
Они прошли через дверцу в углу общей гостиной и углубились в привычные белые коридоры. Ей показалось, что в Резервное крыло они добирались другим путем, но из-за того, что все коридоры выглядели совершенно одинаково, полной уверенности у нее не было. Она попыталась обратиться к своему провожатому с вопросом, но тот лишь помотал головой и ускорил шаг.
Наконец он остановился в конце коридора и нажал кнопку в стене. Одна из панелей отошла, открыв маленький лифт. Слуга пригласил ее войти, вошел следом, и лифт двинулся вверх.
— Куда вы меня ведете? — резко спросила Хилари.
Темные глаза взглянули на нее с непониманием и упреком.
— К Хозяину, мадам Это большая честь.
— Вы хотите сказать, к директору?
— К Хозяину.
Лифт остановился. Слуга открыл дверь и знаком предложил Хилари выйти. Пройдя по коридору, они остановились перед очередной дверью Провожатый постучал, и дверь открылась Внутри тоже были белые одежды, золотая вышивка и ничего не выражающее смуглое лицо.
Слуга провел Хилари по красному ковру через небольшую прихожую и отдернул занавеси. Хилари очутилась в почти восточном интерьере. Там были низкие диванчики, кофейные столики, прекрасные ковры по стенам. На одном из диванов сидел человек, при виде которого Хилари долго не могла прийти в себя от изумления. Это был улыбающийся мосье Аристид — маленький, желтолицый, морщинистый, как во время их последней встречи.
Глава 18
— Asseyez-vous, chere Madame, — пригласил мосье Аристид, взмахнув своей похожей на птичью лапу ручкой.
Как во сне, Хилари подошла и села на стоявший напротив диван. Мосье Аристид тихонько рассмеялся.
— Вы удивлены, — сказал он. — Вы ожидали чего-то другого?
— Да… — ответила Хилари. — Мне не приходило в голову… Я представить себе не могла…
Но постепенно она освоилась.
С появлением господина Аристида таинственный мир грез и сновидений, в котором она жила последние несколько недель, разлетелся вдребезги. Теперь она знала, почему Учреждение казалось ей столь нереальным — да просто потому, что оно таким и было. Оно всегда было не тем, за что себя выдавало. Нереален был и герр Директор со своим завораживающим голосом — это была подставная фигура, призванная скрывать истинного властелина, а истинный властелин находился здесь, в этой потайной восточной комнате. Маленький старичок, который сидит и тихо посмеивается. Когда в центре событий оказался мосье Аристид, все сразу обрело смысл — жесткий, прагматический, обыденный смысл.
— Теперь мне все ясно, — сказала Хилари. — Значит, все это принадлежит вам?
— Да, мадам.
— А директор? Так называемый директор?
— О, он специалист своего дела, — одобрительно покачал головой мосье Аристид. — Я плачу ему хорошие деньги. Он раньше был медиумом[214], проводил спиритические сеансы[215].
Некоторое время Аристид молча курил. Хилари тоже молчала.
— Рядом с вами стоит рахат-лукум, мадам. И другие восточные сласти, если вы их предпочитаете. — Вновь наступило молчание. Затем он продолжал: — Я, сударыня, филантроп. Как вы знаете, я богат, на сегодня — один из самых богатых людей в мире, если не самый богатый. Обладая таким состоянием, я чувствую себя обязанным служить человечеству. Я создал здесь, в этом уединенном месте, лепрозорий и исследовательский центр по лечению проказы. Некоторые формы проказы излечимы, другие до сих пор излечить не удается. Тем не менее мы постоянно работаем над этим и добились неплохих результатов. Проказа на самом деле не так уж легко передается. Она куда менее заразна, чем оспа, тиф, чума и прочие инфекционные заболевания, но стоит произнести слово «лепрозорий», как все содрогаются и начинают обходить его стороной. Это страх, уходящий в глубь веков, который можно встретить еще в Библии и который сохранился с тех времен в первозданном виде. Страх перед прокаженными и помог мне оборудовать это место.
— Так вы для этого устроили здесь лепрозорий?
— Да. Еще у нас есть Онкологический центр, ведутся исследования туберкулеза. Изучаем мы и всякого рода вирусы — bien entendu, только в лечебных целях, о биологической войне речь не идет. Все гуманно, все полезно, все в высшей степени подчеркивает мои заслуги. Время от времени, как сегодня, сюда приезжают познакомиться с нашими достижениями известные физики, врачи и химики. Здание специально построено так, чтобы часть его была изолирована и невидима даже с воздуха. Самые секретные лаборатории вырублены в скале. В любом случае, я вне подозрений. Я ведь очень богат, — добавил он с усмешкой.
— Но почему? — спросила Хилари. — Откуда такая страсть к разрушению?
— У меня, сударыня, нет никакой страсти к разрушению. Вы ко мне несправедливы.
— Но раз так… тогда я просто ничего не понимаю.
— Я — деловой человек, — терпеливо объяснил мосье Аристид. — Кроме того, я коллекционер. Это единственное, что остается, когда богатство становится в тягость. Я многое коллекционировал в своей жизни. Картины… мое собрание одно из лучших в Европе… керамику. Я филателист, и моя коллекция марок знаменита во всем мире. Когда коллекция становится по-настоящему представительной, приходится переходить к чему-то другому. Я старик, сударыня, так что я перебрал почти все. В конце концов я решил коллекционировать умы.
— Умы? — переспросила Хилари.
— Да, — кивнул мосье Аристид, — интереснее этого ничего нет. Понемногу, сударыня, я собираю здесь лучшие умы со всего мира. Я беру сюда молодежь, многообещающую, добившуюся успеха молодежь. Когда-нибудь усталые народы проснутся и поймут, что их ученые стары и замшелы, а молодые умы — врачи, химики, физики — находятся здесь, у меня, и если им нужен ученый или специалист по пластической хирургии, они должны перекупить его у меня!
— Вы хотите сказать… — Хилари невольно подалась вперед, не спуская с него глаз. — Вы хотите сказать, что все это просто-напросто гигантская финансовая операция?
— Ну да, — кивнул мосье Аристид. — В противном случае это было бы бессмысленно.
Хилари тяжело вздохнула.
— Да. Так я и думала.
— В конце концов, — почти извиняющимся тоном произнес мосье Аристид, — это моя профессия. Я ведь финансист.