Питер наклонился вперед, начав было что-то говорить, но Уго продолжил, не давая ему возможность прервать свой великий монолог:
— Однако в одном Фрейд был прав: он сказал, что люди с рождения порочны. Страх быть отвергнутым или наказанным цивилизованным обществом — это то, что держит нас в узде.
Мелисса скривила лицо.
— Я в это не верю. Большинство людей не убивали бы и не крали, даже если бы знали, что им удастся остаться безнаказанными.
— Вот почему во время массового отключения электричества в квартале все грабят магазины, — сказал Уго.
— Не все. Большинство людей заботятся о своих семьях и заходят к соседям, чтобы убедиться, что они в безопасности.
Хмыкнув, Уго покачал головой.
— Возможно, но такое происходит только в фильмах.
— Ладно, хватит нигилизма для одной ночи, — сказала Кэтлин.
— Да, — поднимая бокал с вином, поддержала ее Изабелла. — Питер.
Она повернулась и посмотрела на мужа:
— Уго. Даже в трезвом состоянии я не могу осознать многое из того, что вы делаете, но я понимаю, что вы прыгнули выше головы и мир никогда не будет прежним.
Она повернулась к Питеру:
— В ближайшее время вы спасете миллионы жизней, и я горжусь вами обоими.
Все подняли бокалы.
Мелисса похлопала Питера по руке.
— Ты слышал идею Кэтлин?
— Не знаю, о чем ты. Я слышал много замечательных идей от Кэтлин, — ответил он, наливая себе еще порцию виски.
— Вы никогда не думали использовать свой дубликатор для прекращения голода? — спросила Кэтлин. — Вместо того чтобы перевозить на самолетах зерно, мы поместим в дубликатор курицу.
— Эпидемии, связанные с биотерроризмом, имеют первостепенное значение, — сказал Уго. — Мы не можем бросить эту цель.
— Кроме того, не стоит думать, что дубликатор станет панацеей от голода в мире, — добавила Изабелла с другого конца стола. — Большую часть дубликаторов, если, конечно, каждый из них не будут охранять, захватят диктаторы и военачальники этих голодающих стран.
Кэтлин поочередно сгибала и разгибала большой и указательный пальцы, возможно, подсчитывая количество четных или нечетных слов, произнесенных Изабеллой. Питер отвел взгляд от ее руки, надеясь, что девушка не заметила, что он наблюдал за ней в это время.
— Из того, что сказал Питер, — продолжала Изабелла, — ясно, что производство дубликатора является чрезмерно дорогим. Если бы местные власти подписали согласие, за эти деньги можно было бы создать сельскохозяйственные программы.
Замолчав, она сделала глоток воды и покачала головой:
— В настоящий момент причины голода в основном политические. Дело не в дефиците продуктов питания.
Подняв свой бокал, Кэтлин дважды постучала им по столу и сделала большой глоток. Она выглядела обиженной из-за того, что ее идею раскритиковали подобным образом.
— А как же голод в тех странах, куда летают самолеты с продуктами? Это ведь невероятно дорого.
Изабелла пожала плечами.
— Это действенно в целях помощи голодающим, но не для полного избавления от голода.
— Прекрасно, — сказала Кэтлин, затем повернулась к Питеру, подперев рукой подбородок. — Помощь голодающим, значит.
Питер отхлебнул еще «Гленфиддика»[11], наслаждаясь дубовым привкусом.
— Я только за. Рассмотрим варианты привлечения капитала. Думаю…
Его прервал звонок телефона. Он взглянул на экран: международный номер.
— Извините, — сказал он, поднимаясь по лестнице на палубу. — Алло?
— Доктор Сэндовал? — спросил человек с акцентом, вероятно европеец.
— Да? — Питер подошел к борту палубы и посмотрел на темную воду, переливающуюся бликами огней лодок, плывущих в разные стороны.
— Это Гуннар Оквист, секретарь Шведской королевской академии наук. Прошу прощения за столь поздний звонок.
— Ничего страшного… — попытался было ответить Питер, но издал лишь какой-то бестолковый звук. Есть ли другая причина, по которой звонят из Шведской королевской академии? Но он слишком молод…
— Я звоню, чтобы сообщить вам, что Шведская королевская академия наук решила присудить вам Нобелевскую премию по физике за ваши достижения в квантовом клонировании. Я хотел бы поздравить вас от себя лично и от имени академии.
Питер схватился за перила. Нобелевская премия. Черт побери, он получил Нобелевскую премию!
На другом конце линии раздался смех Гуннара Оквиста.
— Доктор Сэндовал? Вы еще здесь?
— Вы серьезно? Я получил Нобелевскую премию? — Перед глазами мелькали темные пятна. Он понял, что близок к тому, чтобы потерять сознание.
— Да, именно Нобелевскую. Объявление будет сделано утром. Если есть другие получатели, я обычно сообщаю о том, кто они такие, но в этом году вы единственный лауреат в области физики.
— Это прекрасно. Меня переполняют эмоции. Я должен сообщить своей жене и друзьям.
— Конечно. Было приятно сообщить вам эту новость, доктор Сэндовал. С нетерпением жду встречи на церемонии.
— Спасибо, — закончил разговор Питер. Все еще чувствуя головокружение, он навалился локтями на перила и посмотрел на реку. В тишине раздавалось лишь хлюпанье волн о корабль.
Он получил Нобелевскую премию. Он — нищий, как церковная крыса, мальчик, чей отец взорвал свой дом, изготовляя метамфетамин. Этот мальчик только что получил Нобелевскую премию.
Питер не мог дождаться момента, когда расскажет Мелиссе и друзьям. Хотя, возможно, сейчас было не самое подходящее время. Это была ночь Уго так же, как и его самого, но у Питера не было сомнения в том, что новость и его ошеломит. Уго со смехом отрицал их конкуренцию между собой, но за этим смехом (Питер был в этом уверен) он равнялся на Питера.
— Кто звонил? — спросила подошедшая Мелисса и положила руку ему на плечо. — Все в порядке? Ты весь дрожишь.
Питер не смог сдержать улыбку.
— Я расскажу тебе после ужина. Это хорошая новость.
— Да? — подняла брови Мелисса.
Питер обнял ее и повел обратно в трюм.
Наступила ночь. Фоллер был рад оказаться среди звезд и луны, но ветер ночью усиливался и становился ледяным. Он перестал кувыркаться в небе и, вытянув ноги, большую часть дня просто падал, чувствуя, что в таком положении удары ветра стали чуть слабее. Извернулся — и теперь он падал спиной вниз. Сжав воротник комбинезона, Фоллер попытался защитить шею от холодного воздуха. Ветер хлестал тело словно кнутом. Мышцы болели от беспрестанных порывов, кожа шелушилась и обветривалась, в ушах звенело.
Он вел совершенно бессмысленное существование. Несколько сотен дней были потрачены на то, чтобы узнать свое предназначение, чтобы понять, как он попал в этот мир и жизнь, которую не мог вспомнить. И сейчас Фоллер не мог понять и объяснить, что происходит. Помимо оставленных Маргаритки и Орхидеи, смерть в невежестве и незнании — самое наибольшее сожаление.
Он, должно быть, заснул, потому что перед глазами возник один из его кошмаров. Раньше его сны были случайными и прерывистыми: какие-то события из повседневной жизни, — но теперь они становились гнетущими и невероятно странными, не имеющими ничего общего с его прежней жизнью. Сны повторялись и каждый раз обнажали все новые и более ужасные детали.
И сейчас в одном таком новом (и, возможно, последнем) кошмаре шел дождь, только капли его были красными. Фоллер стоял на улице, заполненной людьми, которые кричали и слепо метались из стороны в сторону, натыкаясь в ужасе друг на друга. Они были пропитаны густым кровавым дождем. Он раньше видел этот сон, только на этот раз, помимо дождя, там появились еще и самолеты. Они кружили ровным строем и, вопреки всей логике, зависали там, где должны были упасть, сбрасывали бомбы, от разрыва которых в воздух вздымались кирпичи, стекло и деревянные щепки, — все падало на землю вперемешку с кровью.
До этого Фоллер не видел во сне истребителей и надеялся, что умрет, прежде чем они снова появятся. Самолеты напомнили ему о самых первых днях, когда некоторым настойчивым энтузиастам удавалось достать рабочий легковой автомобиль, грузовик или однажды даже кран. В голове Фоллера всплыло яркое воспоминание: какой-то парень врезался в здание на маленькой красной машине. Вылетев через лобовое стекло, он ударился головой прямо в кирпичную стену. В этом мире машины выходили из строя одна за другой.
Фоллер думал, что падает три или четыре дня, хотя сказать точно было невозможно. Он больше не чувствовал, что падает. Висел вертикально и неподвижно, а под ним бушевал ужасный ветер. Даже если бы Фоллер попытался, то не смог бы восстановить ощущение падения. Он двигался в никуда, был центром этой пустой Вселенной.
Со вчерашнего дня во рту полностью пересохло. Глотать он не мог, но голод и жажда были мучительными. Если Фоллер не смотрел вокруг (а в этом не было никакого смысла), он часто не мог сказать, открыты или закрыты его глаза. Безликий пейзаж каким-то образом ослеплял его.
После тех первых ужасных минут Фоллер не тратил много времени на мысли о своем нераскрывшемся парашюте. Размышления требуют усилий, а у него, впавшего в оцепенение, не было энергии и сил для умственной деятельности.
И сожаления казались бесполезными.
Кроме прыжка с башни самым большим разочарованием Фоллера было то, что он не остановил убийство детей в Первый День. Однако он спас Маргаритку. Это было уже немало. И теперь насмешливый, слишком взрослый голос Маргаритки часто не давал ему скучать, пока он болтался в бессознательном состоянии.
Еще Фоллер сожалел, что так и не нашел женщину на снимке или хотя бы не узнал, кем она была. Вероятно, она умерла в первые дни. Много людей умерло в эти дни. Очень много. Голос Маргаритки в эти последние часы, несомненно, успокаивал, но крики напуганных детей не выходили все время из его головы. В попытках хоть как-то забыть о том событии, вычеркнуть его из памяти прошло много дней.