Металлическая лестница была ледяной — холодели ступни ног. Он чувствовал себя как заключенный, который поднимается на виселицу.
Войдя в стальную клетку с люком, Питер посмотрел вниз на диафрагму, похожую на уставившийся на него гигантский глаз. Теперь, когда он стоял прямо над диафрагмой, Питер спросил себя, хватит ли ему смелости ввести себе метогекситал и упасть туда. Его руки вцепились в прутья клетки — и ничто не могло их сдвинуть.
Но это единственный путь. Мелиссе не придется его терять. Миллионы жизней будут спасены. Все это в обмен на несколько месяцев страшной жизни.
Он мог бы попросить Гарри помочь ему сделать это. Он сблизился с ним, но по отношению к Гарри это было бы несправедливо. Питер мог справиться в одиночку, да и Гарри уже сделал для него больше, чем любой другой друг когда-либо делал.
Глубоко вздохнув, Питер запустил таймер люка. Он откроется через три минуты. Он вытащил из пластиковой трубки шприц, положил на ладонь и вспомнил Изабеллу. Ее бледное, дергающееся тело, ужас в ее глазах.
«Мне нужно, чтобы ты посмотрел на меня, Питер. Посмотри мне в глаза. Я очень боюсь».
Из-за невероятной дрожи он промахивался и колол себя дважды, и лишь на третий раз ему удалось резко ввести иглу и надавить на поршень шприца.
Его окутала чернота…
Питер спал, но сны казались слишком старыми и поблекшими, как будто были откуда-то из детства. Он не мог вспомнить, откуда они, но от самой этой мысли по коже бежали мурашки.
Питер открыл глаза. Далеко вверху виднелись ржавые стальные рамы. Он повернул голову: его двойник сидел на такой же каталке напротив него, думая о чем-то. Тут Питер вдруг вспомнил, что в его плане он, настоящий Питер, сейчас умрет. В этот миг ему захотелось бежать отсюда.
Он громко рассмеялся.
Другой Питер поднял глаза.
— Что такое?
Питер стоял и дрожал.
— На минуту я задумался о том, чтобы убежать от тебя и от моего собственного тщательно продуманного плана.
Другой Питер улыбнулся.
— Знаешь, что еще забавнее?
— Что?
Другой Питер ждал, давая первому время, чтобы тот догадался сам, но потом наконец сказал, вяло улыбаясь:
— Еще забавнее то, что ты даже не знаешь, какой ты Питер.
Потом обвел взглядом лабораторию и понял, что что-то пошло не так. Он сидел под другим проводящим каналом. И он чувствовал себя прекрасно — никакой головной боли и дрожи.
Другой Питер, настоящий Питер, неспешно прошел по бетонному полу и забрался в химический бак. Он был ему по шею. Питер вспомнил, как неделю назад забирался в этот бак, вспомнил холодное, ужасное, безнадежное чувство, которое испытывал, стоя там. Только он теперь был не Питер. Питер существовал всего три минуты.
С Днем рождения.
Пистолет лежал на краю стола, где другой Питер его оставил. В тысячный раз — и первый — он задавался вопросом, был ли пистолет наилучшим способом. Но он прошел через это и знал, что, как бы жестко и кроваво ни было, пуля в мозг была наиболее безболезненным методом, учитывая ситуацию.
Питер заторопился, понимая, что каждый момент жизни настоящего Питера теперь был адом. Время, проведенное в химическом баке в ожидании смерти, было не тем временем, которого стоило желать.
Настоящий Питер сгорбился, его лицо дергалось от ужаса, а рот исказился в жесткой гримасе. Он сидел в цилиндрическом баке на корточках: голова больше не выглядывала над краем, что сводило к минимуму вероятность того, что кровь забрызжет пол. Внутренняя часть бака была покрыта пружинящими плитками, чтобы предотвратить рикошет. Питер продумал все детали.
Кроме той, что он не убийца.
— Я не смогу это сделать. — Пистолет в руке весил как будто килограммов двадцать.
Другой Питер поднял глаза.
— Бог ты мой, просто покончи с этим.
— Я не могу. Нам нужно придумать другой путь. — В голове роились варианты. — Мы однояйцевые близнецы, разделенные при рождении…
— Не заставляй меня делать это самому, — почти закричал Питер в баке. — Это будет намного хуже. Я отдаю тебе свою жизнь. Просто сделай это для меня. Пожалуйста.
Дрожащей рукой Питер направил пистолет в голову настоящего Питера и опустил чуть ниже, в область позвоночника, как они и планировали.
— Черт возьми, Питер, черт возьми! Я не могу вот так хладнокровно в тебя выстрелить.
— Я все равно, мать твою, умираю. Просто…
Он дернул курок. Голову другого Питера разорвало, и тот рухнул в бак.
Питер зажмурился и отвернулся.
— О боже. Боже, — хрипел и причитал он, не в силах остановиться.
Ему нужно было взять себя в руки, чтобы закончить начатое. Потом он сможет упасть на койку в конце офиса и дать волю чувствам. Он сможет плакать или кричать в подушку и скорбеть о себе.
Питер наполнил бак хлорной кислотой. Пока она заливала емкость, шипя, дымя и растворяя тело настоящего Питера, он оделся.
Когда бак опустел, он поковылял к койке, взял две таблетки «Ксанакса», которые оставил на ночном столике, и запил водой из бумажного стаканчика.
Теперь он был единственным Питером. Никто никогда не узнает, что он не настоящий. Даже Мелисса.
На улице уже стало темнеть, когда в магазин Укуса Змеи вошли Эмили и Сюзанна. У одной в руках был трехногий стул, у другой — четвертая ножка. Пока одна женщина советовалась с Укусом, другая положила сломанную ножку на стол, а затем повернулась к Фоллеру и сказала:
— Это я. Буря.
Даже после того, как она произнесла свое имя, ему потребовалось некоторое время, прежде чем что-то сказать. Она и Эмили (или это была Сюзанна?) были одеты в одинаковые домашние платья с пейслийскими узорами. Очевидно, она привязывалась к своим сестрам. Фоллер не мог подавить приступ ревности.
— Если ты подождешь, я могу починить его прямо сейчас, — сказал Укус Змеи второй сестре, глядя на Фоллера и Бурю.
— Мы можем поговорить на кухне? — Фоллер указал на дверь в задней части магазина и последовал за Бурей.
Положив руки на пластиковую столешницу, Буря разглядывала набор тарелок с красными и синими цветочными узорами, висевший на стене.
— Я хочу поблагодарить тебя за то, что привел меня сюда. Я все еще возмущена тем, как ты это сделал, но теперь вижу, что ты спас мне жизнь.
Фоллер не ответил, Буря посмотрела на него, и тот кивнул в ответ, не зная, что она хочет ему сказать.
— Я полночи разговаривала с Эмили и Сюзанной. И объяснила им, откуда я появилась, и они поверили мне и не начали читать нотации о «плохих ощущениях». С ними я чувствую себя как дома. Так, как никогда не чувствовала в своем мире.
Фоллеру потребовалась минута, чтобы понять, о чем она говорит.
— Ты хочешь остаться?
— Да.
— Но мы не можем. Я должен идти дальше. — Он провел рукой по карману, в котором лежала карта.
Буря кивнула.
— Я знаю, что ты должен.
— Но я думал… — Фоллер запнулся.
Он думал, что им суждено быть вместе, что она его вторая половинка. Эти слова прозвучат глупо, если он произнесет их вслух.
— Разве ты не хочешь знать, что там внизу? Тебе не кажется… — Он попытался подобрать слова. — Что большая часть тебя отсутствует, выскальзывает из твоих рук каждый раз, когда ты ее настигаешь и ловишь?
Он вытащил из кармана парашютиста, карту и фотографию и бросил все на кухонный стол:
— Ответы находятся внизу. До Первого Дня я делал все, что мог, чтобы направить самого себя потом по верному пути. А затем я положил с остальными вещами твою фотографию. Может ли сообщение себе быть более понятным и ясным? Мы должны отправиться вниз. Вместе.
Буря подошла к окну и прислонилась к раме.
— Или ты должен отправиться туда с Эмили. Или Сюзанной.
— На снимке ты. Я знаю, что это ты.
Буря закрыла глаза.
— В Первый День у меня в кармане был лишь заряженный пистолет. Ни карт. Ни парашютов.
«Ни фотографии Фоллера». Она оставила это недосказанным.
— Тогда забудь о вещах в моем кармане. Ответы все так же находятся внизу. Ты ведь это чувствуешь?
— О да, чувствую.
— Разве ты не хочешь узнать, что произошло?
— Нет, — наконец сказала Буря.
— Как ты можешь…
Буря, перебивая его, повысила голос:
— Потому что это что-то ужасное.
Ее реакция застала Фоллера врасплох, но он не мог спорить с Бурей.
— Если бы я могла упасть вверх и уйти от этого, я бы это сделала.
Ее слова вызвали образы из его кошмаров: огромные кишки и кровоточащие небеса. И внезапно мрачное небо за окном показалось зловещим, непостижимым.
Буря протянула руку и коснулась его щеки. Ее пальцы были прохладными и мягкими.
— Единственное, что действительно имеет значение в жизни, — это люди. Если у тебя есть люди, которые тебе небезразличны, у тебя есть все, что нужно.
— Не могу не согласиться. — Он взял ее за руку. — Вот почему я хочу, чтобы ты пошла со мной.
Буря не отдернула руку, только улыбнулась.
— Я не могу оставить Эмили и Сюзанну. У меня есть семья. Можешь понять, насколько это для меня важно?
— Тогда я останусь здесь с тобой.
Буря засмеялась.
— Ты будешь ненавидеть себя, если останешься. И меня тоже.
Фоллер открыл рот, чтобы возразить и сказать ей, что предпочел бы быть с ней и ничего не знать. Она сжала его руку и тут же отпустила.
— Пойду посмотрю, как дела со стулом.
Дверь захлопнулась. Фоллер уставился в окно, разглядывая черные дождевые тучи вдалеке.
Когда он наконец открыл дверь кухни и остановился на пороге, Буря и Эмили, наклонившись друг к другу, вполголоса разговаривали у двери.
Увидев его, Буря сказала:
— Укус Змеи починил стул. Мы возвращаемся.
— Я пойду с вами. — Пытаясь проглотить комок в горле, Фоллер забрал у Укуса стул и последовал за ними.
Пока они шли, Фоллер не мог отличить Бурю и Эмили друг от друга. Как бы внимательно он их ни разглядывал, не появлялось ничего, что могло выдать их различия. Одна из них подняла палец, прижав его к верхней губе; другая наклонила голову в сторону, скрестив руки. Все движения были характерны для Бури.