«Северный» преображается. Уже и сорок шестая бригада, дислоцированная там, белеет новостройками, и взлетная полоса отремонтирована. Только здание аэровокзала, как старый калека, живет в воспоминаниях. Мы рассаживаемся возле него на небольшой площадке. Рядом сидят бойцы из комендантской роты. Они всю службу просидели в окопах на КПП бригады и каждый день видели все тот же пейзаж в секторе обстрела через бойницу. Над нашим зеленым выводком, словно клушка, возвышается огромных размеров солдат. Это Буня. Тоже земляк. Этому ничего не стоит завязать бантиком стальной прут. В первые полгода службы, чтобы не пугал своим видом начальство, его даже сослали на пилораму в Софрино. Там он жил почти гражданской жизнью. Я слышал, что в те времена на обед он каждый день съедал килограмм пельменей с пачкой майонеза, а на закуску был батон и литр кефира. Потом хозяину пилорамы стало накладно содержать Буню и его отправили с глаз подальше в окопы, закрепив за ним помимо автомата еще и гранатомет. Чего такой дурной силище-то пропадать? Помимо силы у него в запасе и такой же грубый, дерзкий юмор. Вот и сейчас он смеется над сослуживцем Артеминым и гладит его по кепке:
— Не плачь, крошка, скоро прилетит большой вертолет и отвезет тебя домой к девочке с сисей и писей. У тебя же есть такая девочка?
Артемин не понимает шуток и вообще тормозной и бессмысленный парень. Он сидит и рассуждает о том, что как-то затянулась наша перевозка и ночевать нам тут, прямо на асфальте. Ноет и ноет, только Буня находит в этом какое-то садистское развлечение:
— Ну что ты, Артемин, все хнычешь. Увезут нас, не переживай!
— Да как же, увезут! Мне сказали, что «корова» вообще на всю Чечню одна.
— Конечно, одна, все лопасти об воздух стерлись уже. Вот она и увезет всех, а тебя лично, лично тебя вот тут и оставит! Будешь ходить сирый да убогий и в ворота на КПП в сорок шестой стучаться. Ничего, не бойся, они тебя накормят, если полы все вымоешь.
Транспортный Ми-26 прибыл уже через десять минут, и сразу же стало ясно: все в него не войдут. Начальник от авиации переговаривался по рации со штабом и вызвал еще один «маленький». Было решено солдат и часть младших офицеров отправить на «корове», а старших и отделение бойцов погрузить в Ми-8. Начинала портиться погода, после дневной жары с Сунженского хребта налетали ледяные шквалистые порывы.
Нашу погрузку в Ми-26 контролировал бортинженер, а перед этим еще раз проверили особисты и строго-настрого велели не держать патронов в патронниках, а если есть с собой гранаты, то запалы должны быть скручены. Это большей частью относилось к офицерам, у нас из самого опасного оставались только штык-ножи, да и то не у всех.
Бортинженер оглядел всех уставшими красными глазами и начал свой монолог:
— Внимательно слушайте все. Вы сейчас строитесь в колонну по пять, плотно строитесь, чтобы носы упирались в затылки впереди стоящих и кое-что еще кое-куда. Вот так заходите строем по рампе в вертолет и никто, слышите, никто не садится. Объясняю почему: при взлете вибрация ваших могучих тушек передастся через мягкое место на корпус машины и все может закончиться плачевно. Домой хотят все, потому делаем, как я сказал. В воздухе я подам команду, когда можно садиться.
Нутро «коровы» похоже на гигантскую консервную банку, строй вошел плотно, не шелохнуться. Бортинженер появился уже со стороны кабины и оглядел всех:
— Как взлетать, непонятно! Ладно, как-нибудь. Но, чует мое сердце, убьемся, ой убьемся.
В вертолете поместились почти две полноценные роты. От причитаний инженера всем резко стало не по себе. Начался запуск, и мощный гул заполнил темное пространство, заложило уши. «Корова» взлетала по-самолетному, с разбегом, и вот уже прекратились толчки, мы в воздухе. Еще через пару минут все тот же инженер уже бодрым голосом передал по связи: «Внимание всем. Садись», и почти двести тел опустились на рифленый пол. Я припал к иллюминатору и посмотрел на бурую полосу Терека. Вертолет уносил нас прямо в закатное солнце.
В Моздоке мы приземлились уже в сумерках. Небольшой переход. Очередная проверка магазинов и вещей ребятами в куртках ФСБ. Мы грузимся в Ил-76. На улице становится очень холодно, и мы в летней форме дрожим листами на ветру. В самолете запускается вспомогательная силовая установка, сразу же становится тепло, но появляется запах горелой резины. Еще через мгновение со стоном замолкает ВСУ и гаснет свет. Экипаж с фонариками осматривает что-то наверху, после этого лебедкой опускают рампу и слышна команда: «Выгружаемся». На улице уже ночь и очень сильный ледяной шторм. Нам теперь только дойти до «отстойника». В ночи это не очень простая задача, но в полной темноте мы находим палатки с кроватными сетками в два яруса и холодной печкой. Тут не теплее, чем на улице, но хотя бы не продувает. Кто-то высказывает мысль сходить по дрова и растопить печь, но через десять минут уже слышны крики и видны отблески пожара. Одна из палаток вспыхивает и в многометровых языках пламени сгорает за считанные секунды. Но внутри люди еще не расположились, так что никто не пострадал. Старший нашей группы — разведчик Аристархов. Он летит домой после очередных трех месяцев и упакован по полной: объемный рюкзак, спальный мешок, в котором хоть на снегу ложись — не замерзнешь. Он принимает решение печи не топить, всем в палатки и спать, кто замерзнет — бегать и отжиматься, но лучше укладываться по двое лицом к лицу, лоб ко лбу и дышать внутрь, в пространство между телами. Мы устраиваемся на сетке с Крюком. Действительно, удается вздремнуть в таком микроклимате пару часов, но уже скоро мы с еще десятком таких же бедолаг делаем зарядку. Как только из темноты выступают различимые очертания, сразу же находятся дрова и умывальник неподалеку. Пока Аристархов спит, мы приносим сушняка, поленья и растапливаем печь. Утром бояться нечего, все меры предосторожности соблюдены. Вот уже в тепле началось оживление, буржуйка заставлена банками с кашей и тушенкой, котелками с чаем. После холодной ночи в мучениях — заслуженный завтрак. Проснулся и подполковник Аристархов. Посмотрел на нас и не сказал ни слова, потом подозвал нескольких сержантов и распорядился проконтролировать прием пищи:
— Давайте, пока я схожу в штаб и справлюсь по вылету, вы тут заканчивайте завтрак. Когда я приду, все должны быть в сборе. Вопросы?
— Никак нет.
— Вот и отлично, и не спалите тут ничего, одной палатки хватит.
Уже через сорок минут присланный на замену неисправному военно-транспортный Ил унесет нас за облака, над которыми будут хорошо видны пики Эльбруса и Дыхтау. Высотное солнце зальет салон и будет освещать не по-весеннему загорелые спящие лица. Мы проснемся уже через два с половиной часа в Подмосковье, а еще через час в бригаде все тот же Ходарев поблагодарит нас за службу и скажет какие-то напутственные слова. Я разобрал только «неуставщина», «пьянство», «достойно уволиться».
В роте на тумбочке в новенькой форме и берцах стоял все тот же Шиша. Почетный дембель и вечный дневальный.
Когда мы зашли, он вместо вызова дежурного по роте подал команду «духи, строиться, матрасы и лифчики в скатку» и заулыбался.
Я подошел к Шишкину и поздоровался с ним:
— Ну чего, когда ты уже дембельнешься
— С приездом, Платон, — зашепелявил он, — ротный сказал, через три дня отпустит.
— Ну как тебя тут, не обижают?
— Неее, я ж теперь дембель, кто меня обидит, я свое отлетал, теперь есть кому. Позавчера вообще молодых привезли, это даже не наши духи уже, прадухи.
Дежурным по роте стоит молодой незнакомый сержант, кругом новые лица. Москалев вышел из канцелярии и уже не как командир, а просто, как-то буднично пожал руку каждому:
— С возвращением, мужики. Завтра по домам. Я через час уйду, сдавайте оружие. А для тебя, Платон, сюрприз.
Он позвал дежурного со списком личного состава, дал мне ее со словами «пробегись по фамилиям». Я удивился, увидев свою.
— Да-да, позавчера, считай, ровно через полтора года, к нам прибыл точно такой же сержант, полный тезка, даже инициалы такие же. Я, чтобы не морочиться, решил за ним закрепить твой автомат.
— Вот и отлично, только пусть сначала почистит, я после крайней спецухи им больше не пользовался, там нагар замучается счищать, — улыбнулся я.
Молодой младший сержант оказался живым пареньком из Иванова. Ему прочли лекцию о том, что выпала великая честь бегать на тактическом городке с автоматом почетного дембеля-однофамильца, только для этого оружие должно не блестеть, а светиться изнутри.
Интересные бывают совпадения, как будто в толще перевернутых страниц начался новый, свой замкнутый цикл. Но пора двигаться дальше. Вот уже какой-то боец из новеньких принес мне телефонную карточку: «Товарищ старший сержант, тут 40 минут междугородки, старшие сказали вам передать».
На узле связи я звоню домой, слышу голос и слезы матери, но уже радостные. Как-то непривычно быть не у дел, чувствовать себя одной ногой за КПП. Но жизнь идет дальше, нужно готовиться. Домой решаю ехать в военной форме, в новой, но без выпендрежа и дембельской «новогодней елки». В финчасти еще утром получил свои дорожные. Раньше все заработанные боевые выдавали тут же в поселке, в банке. Из-за этого расплодилось шакалье, как на падаль бежали на запах чужих, пропитанных кровью и потом денег. Многие до дома так и не доехали. Слышал, что по наводке своих же офицеров дембелей грабили, а самых несговорчивых убивали. Теперь система другая: небольшая сумма на дорогу — приодеться, купить еды, и бумажка с номером личного счета до востребования. Через неделю можно будет уже из дома отправить запрос и все оставшееся переведут на личный депозит. Я даю некоторую сумму молодому, и тот через полчаса приносит из магазина новенький камуфляж, берет и шевроны. Ботинки у меня хорошие, крепкие. Остается только пришить фурнитуру и прикрутить нагрудные знаки.
Вечером после ухода ротного нас зовут в каптерку. Это давняя традиция — духи накрывают стол дембелям. На нашей «поляне» тушеная картошка, жареная рыба, дем-бельская каша из печенья со сгущенкой, большая чашка пельменей. Посередине огромная полуторалитровая бутыль с водкой. Пить особо не хочется, так, для сна, завтра с утра подписывать обходной, и не хочется влететь с перегаром, да и подводить Москалева тоже. Завтра уже гражданка, а там — хоть залейся.