Глава шестнадцатая
Медвежья Поляна
Большая, светлая, окружённая зарослями малины, она тянула прилечь на травку и греться на ласковом солнышке, подставляя бока.
- Отдых! - скомандовал Фомич.
Мы с Оглоблей отправились за дровами. Как оказалось, не все у нас, как Фомич и Оглобля, питались воздухом.
Борода принялся собирать какие-то травки, Фомич пошёл за водой, Кондрат увязался за ним, Балагула остался охранять лагерь.
И тут же полез в густые заросли малины...
Нас с Оглоблей заставил всё бросить и бежать на Поляну леденящий душу вопль, перешедший в пронзительный визг.
К нашему ужасу мы опоздали. Выскочив из кустов, мы остановились, оцепенев от вида ужасающей картины:
Посреди поляны валялся лицом вниз несчастный страдалец Балагула, а сверху его беспощадно рвал огромный медведь.
Я вскинул обрез, целясь в медведя, но Оглобля толкнул стволы вверх, и картечь с визгом ушла в небо.
Медведь, от испуга присев, бросил трепать Балагулу, подпрыгнул, опустился на четыре лапы, и бросился наутек.
При этом с ним от страха случилась могучая медвежья болезнь...
Огромный медведь, ошалевший от страха, несся на другой конец поляны прямо на Кондрата и Фомича, возвращавшихся с вёдрами, полными воды.
Фомич успел отскочить за дерево, а Кондрат остался стоять как вкопанный, его сковал страх. Всё, что он смог сделать в свою защиту, это пронзительно завопить, отчего только усугубил медвежью болезнь.
Косолапый сбил с ног Домового, промчался всей своей массой прямо по нему и скрылся в густом кустарнике.
Фомич бросился к распростёртому Кондрату, но тот, хотя и с трудом, но всё же встал сам, вытянул перед собой дрожащие от страха руки и пошёл так в нашу сторону неуверенной деревянной походкой.
- Кондратик, что с тобой? - участливо спросил его Фомич.
- Меня медведь об... обболел...
Фомич бегом принёс оставленные на краю поляны ведра с водой и вылил одно на Кондрата. Тот осмотрел себя, обнюхал, поморщился, горестно повздыхал и заспешил к бездыханному другу.
Дохромав до него, он склонился над телом Балагулы, и тут же вскочил, закрывая лицо руками:
- Ой, я не могу! Он ему... Он ему... Медведь ему горб отъел! - в ужасе прошептал Кондрат.
Мы с опаской приблизились. Спина бедняги была залита кровью. Над ним, отогнав нас в сторону, склонился Борода, велев никому не мешать и принести воды.
Он долго и осторожно рассматривал бедного Балагулу, потом посмотрел на свою руку, понюхал её и облизал пальцы.
- Он Вурдалак!!! - заорал Домовой.
- Это же малина! - выкрикнул Борода. - Это не кровь. У него вся спина в малиновом соке.
Мы с опаской приблизились и увидели, что спина у лежащего без чувств Балагулы вся в раздавленных ягодах малины.
Борода перевернул несчастного горбуна на спину и плеснул ему в лицо водой. Тот задёргался, задрыгал ногами:
- Не люблю воду! Не надо воды!
- Дружок, ты больше не калека! У тебя медведь горб отъел! - радостно сообщил ему Домовой.
- Чтоб он у тебя что-нибудь отъел! - сердито огрызнулся Балагула.
Кондрат поднял лежавший рядом с его дружком полотняный мешочек и заглянул в него:
- Странно, - пожал он в недоумении плечами. - Горошины, сухари, малина... Да это же - горб!
- Как - горб?! - подошёл к нему Оглобля.
- Это он, подлая его душа, чтобы ничего не тащить, засунул себе на спину мешок с горохом и жрал этот горох всю дорогу, отчего и треск стоял, возмущался взбешённый Домовой. - А я думаю, что это он всё время спину чешет, а это он горох да сухари доставал! А в малиннике решил малинки добавить...
- Сейчас другое важно, - остановил всех Оглобля. - Медведи - народ мирный. Просто так не нападут. Я точно знаю, сам здесь проходил. Чем ты его обидел? И не вертись, говори, как есть, иначе беда будет.
- Так я значит чего? - заюлил разоблачённый "горбун". - Я собираю тут малинку, никого не трогаю, слышу в кустах трещит. Заглянул туда, вижу сидит мужик в шубе, спиной ко мне, и малину жрёт. Главное, не по ягодке собирает, а сгребает куст в охапку и тащит ручищами в рот, вместе с листьями. Я ему кричу:
- Ты что же, такой сякой, делаешь? Ты что же это с ягодой вытворяешь?! Кто же так малину собирает?!
Он в ответ на меня ноль внимания, только фыркает. Разозлился я, подошёл поближе, да как дам пинка! Очень меня обидело, что он не по ягодке собирает...
- Да как же медведь будет по одной ягодке собирать, когда у него пальцев нет?! Дурья твоя башка! - сплюнул Фомич.
- Я-то думал, что это мужик, - оправдывался и без того смущённый Балагула. - Ещё смотрю на него и думаю, чего это он в такую теплынь в шубе ходит? Ну, когда он повернулся, я понял, что это не мужик. Извините, говорю, обознался: не за того принял. А он - грубое животное. Кааак накинется! Ну, я, конечно, грудью... это... на землю. Ну, а он сверху, этот... горб мне давай рвать...
- Горб! Я тебе покажу - горб! - бросился на него Домовой.
Обеспокоенный Фомич остановил его, удержав за плечо:
- После отношения будете выяснять. А сейчас надо побыстрее отсюда убираться, как бы нас хозяева об этом не попросили, тогда хуже будет.
- Медведи, что ли? - испуганно поинтересовался Балагула.
- Нельзя Хозяина по имени звать. Придёт. Зови, как хочешь: Хозяин, Босой человек, только не по имени, - погрозил ему Оглобля...
Кусты малины на краю поляны затрещали, зашевелились...
- Ну вот, накликал... - тихо сказал Оглобля, доставая топор.
- Ты стрелять не спеши, пока я не скажу. - удержал вскинутый мной обрез Фомич.
Мы встали посреди поляны спина к спине, заняв оборону, готовые дорого отдать свои жизни. Обступая нас плотным кольцом, изо всех кустов, выходили и выходили медведи.
Тогда вперёд выступил Фомич:
- Мы не враги Лесному Народу! Мы воюем с Нечистью, с Лесной тоже. Я - Фомич, Ночной Воин. Вы меня должны знать. Я ваших медвежат во время обходов в лесу находил и к Поляне выводил. Наш друг обидел Медведя не по злобе, а по глупости и по недоразумению. Если вы на нас нападёте, мы будем защищаться. Кому польза, что мы побьем друг друга? Я сказал, вы - думайте.
Он вернулся к нам, а Медведи собрались в круг, что-то обсуждая. Потом вперёд вышел самый большой и старый из них. Он сказал:
- Идите, куда шли. Мы вам вреда не причиним. Если сумеем, то и поможем. Отдыхайте. Мы покараулим.
Медведи скрылись в кустах, а мы поели, приготовив на костре кашу. Вернее, поели все, кроме Фомича и Оглобли.
Я спросил у них, не выдержав:
- Чем же вы кормитесь? Не спите, не едите...
Ответил мне Фомич:
- Надеждами питаемся, чужие сны смотрим, чужой покой охраняем. Зато с нами и хлопот меньше: готовить не надо, нам ни холодно, ни жарко не бывает...
Вздохнул, помолчал, потом добавил:
- А хотелось бы...
И отошёл в сторону, где они с Оглоблей принялись что-то горячо обсуждать.
А у меня почему-то пропал аппетит.
Зато Балагула и Кондрат ели с такой поспешностью, что только ложки со свистом воздух рассекали.
Балагула, как оказалось, из лени даже миски с собой не взял. Пришлось ему есть из одной миски с Кондратом.
Сначала они долго перетаскивали эту миску каждый в свою сторону, стараясь подтянуть поближе к себе, потом вцепились левыми руками каждый в свой край, и со страшной скоростью замолотили ложками по каше.
Брызги летели во все стороны, оба были в этой каше по самые уши. При этом Балагула так быстро работал ложкой, что не успевал вовремя открывать свой ковш, отчего пару раз кашу с ложки вместо ковша перегружал прямо себе на физиономию.
Кондрат тоже несколько раз промахнулся и забросил кашу себе за спину, вместо каши удивлённо ловя ртом воздух.
При этом оба они бросались на миску с удвоенной энергией, когда им казалось, что сидящий напротив зачерпывает чаще. В один из таких моментов Кондрат только засунул ложку в рот, как ему показалось, что его приятель зачерпнул лишний раз.
Он ринулся к миске, Балагула рванулся на перехват...
Раздался стук лбов, глухое оханье, а потом что-то булькнуло...
Услышав непривычную тишину с того места, где они ели, я поднял голову и увидел, что Балагула сидит на корточках, торопливо перегружая содержимое миски прямо себе в распахнутый ковш, а Кондрат сидит на земле с выпученными глазами, открыв рот, из которого торчит... черенок от ложки!!!
Ложка, между прочим, была у него деревянная, с хороший кулак. И когда они лбами стукнулись, он эту ложку и проглотил, а она застряла у него в горле.
Глаза у Домового покраснели, вылезли из орбит, а по щекам и бороде градом катились слёзы.
К нему подскочил Борода, попытался похлопать по спине, но безуспешно. Я попробовал вытянуть ложку за черенок, - не тут-то было, застряла она в горле наглухо. Оглобля и Фомич топтались рядом, не зная чем помочь в такой неожиданной ситуации.
Балагула, как ни в чем не бывало, продолжал вытряхивать себе в рот остатки каши.
Наполнив остатками ковш, он задвинул его на место, булькнул, заглатывая, потянулся и подошёл к нам.
Посмотрев на наши безуспешные потуги, послушав горячие споры о том, как помочь Домовому, он отстранил меня, наклонился над раззявленной пастью Кондрата, двумя пальцами покачал деревянную ложку за черенок. Встал, помычал, покачал головой. А потом, мы даже охнуть не успели, взял и затолкнул ладонью ложку внутрь.
Кондрат судорожно дёрнул кадыком, и в наступившей тишине было слышно, как ложка тяжело чавкнула на дно желудка.
Страдалец Домовой сидел, отчаянно и со свистом хватая ртом воздух, вытирая со лба испарину.
Немного придя в себя, осторожно потрогал живот. Прислушался, наклонив голову, к своим внутренним ощущениям, явно остался чем-то недоволен, встал, подобрал увесистую палку и медленно пошёл на Балагулу, бессвязно бормоча в ярости:
- Мы не дойдём вдвоём! Я его порешу! Не мешайте мне! Он меня вилкой! Меня Медведь из-за него обболел! Я Радио тащил! Он в меня ложку!!!