– Велком! – присоединилась к ее приветствиям Глафира, выпрыгивая из-за могучей спины фальшивой супруги.
Но гость не обратил на нее внимания, с изумлением тараща и без того лупоглазые глаза на женушку Никиты, возвышавшуюся над ним, как скала. Кончик его носа при этом слегка шевелился, ноздри раздувались. Никита снова зажмурился. Стало ясно, почему старик морщит нос: ведь, по уверению Шахновского, он терпеть не может парфюм, а от Вики-Лили за версту разило каким-то жутким клопомором. Ситуация усугублялась с каждой минутой, но сдаваться отчего-то не хотелось.
– Синьор Веронезе! Дорогой Лоренце! – Верховцев подлетел к «супруге» и, демонстрируя свою любовь, нежно обнял ее за талию, вернее, за то место, где она, по идее, должна была располагаться. – Мои девочки не знают, что вы свободно говорите по-русски. Вы уж извините их, волнуются и лепят неизвестно что… В смысле, познакомьтесь – это моя жена Ви… Лилечка. А это горничная наша, она три курса иняза закончила, но все равно дура беспробудная, – брякнул Никита и торжественно провозгласил: – Добро пожаловать в мой дом!
Лоренце снял шляпу, отвесил поклон и протиснулся в прихожую, продолжая водить носом, как голодный еж.
– Иланг-иланг, – загадочно сказал Веронезе.
Никита замер: что-то он никогда не слышал подобного приветствия, но, дабы не ударить лицом в грязь, решил гостя поддержать.
– Иланг-иланг, – радушно улыбнулся Верховцев и протянул старику ладонь. Лоренце рассеянно пожал Никите руку, продолжая принюхиваться и разглядывать его «супругу». «Ужас!» – подумал Никита Андреевич, с трудом удерживаясь на ногах.
– Бергамот, кориандр, нероли, роза, жасмин, ирис, ваниль, бобы Тонга! Неужели это – «Любимый букет императрицы»? – восхищенно воскликнул Лоренце.
– Угадали! – радостно хихикнула супруга и хлопнула итальянца по плечу своей лапищей.
Синьор Веронезе покачнулся, как стебелек на ветру, но на ногах устоял. Никита, напротив, от шока чуть не рухнул, в полуобморочном состоянии отплыл от жены, облокотился о стену и вдруг оцепенел, настороженно прислушиваясь: ему показалось, что дверь черного хода открылась и наверх проследовали легкие шаги. Сердце отчего-то глухо стукнуло о ребра, в голове мелькнула сумасшедшая мысль, что труп Саши Зимина вылез из пруда и вернулся в его кровать. Верховцев со всей силой треснулся затылком об стену, чтобы выбить из головы этот бред. Ничего не вышло: кошмар лез в голову помимо воли, и Верховцев даже стал прикидывать, какие шаги ему предпринять, чтобы уладить проблему.
– Поразительно! – вторгся в его шизофренические мысли Веронезе. – Где вы раздобыли этот раритет, милая Вилечка? Эту эксклюзивную роскошь? Я обожаю духи, но безумно скучаю по ароматам прошлого. К сожалению, в наше время таких восхитительных парфюмов уже не сыщешь.
– Я не Вилечка, а Лилечка, – смущенно поправила итальянца женщина. – Да, не сыщешь. Духи и душа неразделимы. Раньше парфюмеры с любовью работали, частичку себя делу отдавали, а сейчас высокие технологии все заменили. А духи мне эти от прабабки достались. Ох уж она дурная у меня была! Как вспомню рассказы матушки о ней, так каждый раз удивляюсь.
– Любопытно узнать о вашей прабабушке всякие разные подробности. Вы посвятите меня в ваши семейные тайны, Вилечка? – спросил Лоренце, снова окрестив Вику-Лилю гибридом из обоих имен.
– Конечно! За столом. Только я Лилечка, – вновь сделала ему замечание «супруга».
– О, простите великодушно! – заломил руки Лоренце. – Уж больно симпатичная оговорка у вашего мужа вышла.
– Оговорки никакой нет, Вилечка – это мое домашнее прозвище, – нашлась супруга. Никита даже зауважал ее на минутку за ум и сообразительность. – Но вы можете меня так называть, если по нраву пришлось, – разрешила супруга. – А вас как, синьор Веронезе, близкие величают?
– Мама называла меня Лориком Великим, – смущенно промолвил Лоренце.
Никита не удержался и крякнул. Супруга расплылась в улыбке.
– Как мило! – восхитилась она. – Позвольте, я тоже буду вас так называть?
– Не в силах вам это запретить, Вилечка, – игриво заметил Лоренце. – Должен заметить, вам очень к лицу это платье. У моей мамы было похожее, в горшках.
– В горошках, – заливисто расхохоталась Вилечка, – а горшки, это куда писают и цветы сажают, – добавила она и ляпнула: – Обожаю желтое!
Никита тяжко вздохнул: рухнула его надежда на то, что случится чудо и ненавидящий все желтое Лоренце не обратит внимания на колер платья супруги.
– Моя мамочка тоже любила этот цвет! А я любил маму. Теперь желтый цвет в интерьере моего дома и офиса доминирует во всем, мне так уютнее, и скорбь моя становится меньше. Я по сей день так по маме скучаю! – бесхитростно заявил Лоренце.
Верховцев скривил физиономию в сочувственной гримасе, но призадумался: как же так вышло, что Шахновский выдал ему неверную информацию аж два раза подряд? Странно. В профессионализме Ильи сомневаться ему ни разу не приходилось. Пусть ошибки друга оказались Никите на руку, но… все могло обернуться иначе! Даму странную в агентстве заказал – в желтом платье. Труп Зимина они вместе зарывали – а потом он оказался в его постели… В голову Никиты полезли нехорошие мысли, и на душе стало совсем скверно.
– Бедный Лорик! – воскликнула Вилечка, притянула Лоренце к себе, жарко обняла и прижала его к своей пышной груди.
Синьор Веронезе размяк, уткнулся носом в ее декольте и на мгновение затих. Ожил, правда, быстро, затрепыхался в ее объятиях, видно, воздуха не хватило. Вилечка милостиво его отпустила, по-матерински поправила на нем слегка помятый костюмчик. Веронезе шумно вздохнул и счастливо улыбнулся.
Никита наблюдал за разворачивающимися событиями, слушал абсурдный диалог миллиардера со своей заказной женой и тихо шизел. Одна здравая мысль украдкой посетила его воспаленный мозг: если он переживет сегодняшний день, то… бросит курить!
– Что же это мы в дверях стоим! – вдруг громыхнула супруга, Лоренце подпрыгнул от неожиданности, и Вилечка продолжила заметно тише: – Негоже в дверях беседы вести. Сквозняк – дело опасное, поясницу застудите, потом радикулитом маяться будете! Не молодой ведь уже, беречься надо.
– Лиля, ну что ты такое говоришь! – закатил глаза Никита, но Лоренце, кажется, не обиделся, шустро плащик стянул, сам на вешалку его повесил, шляпу туда же запулил, игнорируя старания Глафиры, которая крутилась рядом и пыталась ему помочь. Пока Никита соображал, что и как, его фальшивая женушка подхватила Лоренце под ручку и поплыла с ним в гостиную, комментируя по ходу движения все, на что только падал глаз синьора Веронезе. Никита поплелся следом, мечтая всем сердцем, чтобы у него отсохли уши и он не слышал бы лепета Вилечки, которая несла кошмарную ахинею, пытаясь по-своему убедить гостя, как прекрасна их семейная жизнь.
– А эту вазочку нам с Никитушкой его родители подарили на свадьбу. Они ее в ГУМе на распродаже купили, – ткнула пальцем в вазу из китайского фарфора XVI века женушка. – ГУМ – это магазин такой, на Красной площади.
– Поистине бесценный подарок! – восхитился сеньор Веронезе.
– Да, бесценный! – с жаром отозвалась супруга. – Все, что от родителей детям дается, – бесценно!
– Полностью с вами согласен! – Лоренце одобрительно кивнул и уставился в потолок. – Интересная находка с подвесной балкой, – отметил он.
– Рада, что вы это оценили! Эта штука в самом деле находка – в прямом смысле этого слова. Балку Никитушка из леса принес, сам оштукатурил и морилкой по ней прошелся, потом строители ее к потолку прикандыбали. Он у меня такой молодец – на все руки мастер. Другие вон даже воды из колодца натаскать не могут, а Никитушка…
– У вас в доме нет водопровода? – изумился в очередной раз Лоренце.
– Есть! – тут же отреагировала супруга. – Но какая, скажите на милость, может быть вода в водопроводе? Ключевую надо пить воду, из источника – в ней жизнь и сила.
– Согласен! – Лоренце вновь одобрительно кивнул, прохаживаясь по гостиной и разглядывая интерьер.
Вилечка застыла статуей Свободы посреди комнаты, продолжая просвещать гостя и выдавать свои версии происхождения каждой вещи, к которой итальянец проявлял живой интерес, а проявлял он его абсолютно ко всему, и Вилечка комментировала, комментировала, комментировала… Никита равнодушно отметил, что гибридное имя, которым он случайно «жену» наградил, ей необыкновенно подходит, словно она с ним родилась, и впал в прострацию, отключившись от действительности – инстинкт самосохранения, видимо, сработал, отвечающий за нервные клетки.
– Аперитив желаете? – влезла Глафира.
Синьор Веронезе впервые обратил внимание на Глашу, скользнув по ней взглядом, словно она была неким скучным предметом интерьера.
– Пожалуй, я выпью…
– Без аперитивов обойдемся! – рявкнула Вилечка, оборвав Лоренце, тот притих и вжал голову в плечи, с легким испугом и удивлением поглядывая на женщину. – Что за мода такая – на голодный желудок алкоголь пить? – обосновала свое возражение супруга. – Так и язву недолго заработать. Закусим, а под хорошую закуску и выпить не грех. Дорогой Лорик Великий, милости просим за стол!
– Да, будьте любезны за стол, – крякнул Никита, провожая гостя в столовую, которая отделялась от гостиной лишь условно, цветом пола. – Присаживайтесь, прошу вас. Глашка, подавай! Когда доктор сыт, то и больному легче.
– Что, простите? – Лоренце уставился на Никиту с недоумением.
У Глафиры тоже случилось изменение в выражении лица, но, в отличие от итальянца, фразу она просекла, только в смысловой ряд уложить не сумела.
– Это я так… Ассоциации мучают… – озадаченно ответил Никита Андреевич и подумал, что с головой у него все-таки свершились какие-то метаморфозы.
– Бывает, у меня тоже иной раз так с голода желудок прихватит – сил нет, – усмехнулся синьор Веронезе, сосредоточился на секунду на лице Никиты, пристально его разглядывая, и снова переключился на супругу: взял ее под руку, проследовал к столу, галантно отодвинул для нее стульчик.