Черное узкое платье из легкомысленных кружев, обнаженные плечи, игриво прикрытые невесомым шифоновым палантином, нитка дымчатого жемчуга на шее, нежный румянец, сияющий взгляд, шлейф дорогих духов и легкий запах алкоголя – яркая, эффектная, безупречная… Эта обворожительная женщина умела обманывать время, семь лет прошло со дня их последней встречи, а она нисколько не изменилась, пожалуй, даже стала еще красивее и желаннее.
От неожиданности Никита забыл поздороваться, стоял, как дурак, босой, в семейных полосатых трусах и распахнутой рубашке, смотрел на блестящий черный завиток у ее виска и растерянно улыбался. Взглянуть ей в глаза было страшно, и страшно было поверить, что она все-таки пришла…
– Ты стал настоящим мужчиной, Ник, – сказала она серьезно. – Как долго я тебя ждала…
– А кто же все-таки убил Зимина? – неожиданно подала голос Глафира.
Никита вздрогнул. В комнате вновь повисло напряжение.
– Да какая разница, – махнул рукой Веронезе и обратился к Марусе: – У вас чудесная падчерица. Такая умница!
– Умница? – ошарашенно переспросила Маруся.
Шахновский очнулся и нервно гоготнул. Перлы Виктории, периодически выдаваемые ею в процессе допроса Карины, каждый раз вызывали у слушателей приступ веселья и несколько разряжали обстановку.
– Конечно, умница! В ней столько всего заложено, такая, знаете ли, мудрость, и врожденное благородство чувствуется. Просто Виктория немного заплутала на своем жизненном пути, пошла по неправильной дороге. Но вы не переживайте, Марусенька. За падчерицу теперь вы можете быть покойны. Бесов ее в обиду не даст. Ну и я, в свою очередь, обещаю ее счастью поспособствовать в меру своих скромных сил. Виктория о Париже мечтала. Будет ей и Париж, и Ницца, и Канны, и Монте-Карло.
– О-о-о, Лорик! Ты такой… Такой… – от избытка чувств Маруся так и не смогла найти подходящих слов и прижала итальянца к своей груди.
– Никит, не переживай, – попытался утешить друга Шахновский, глядя на его унылую физиономию. – Я уже дяде позвонил, объяснил ситуацию, скоро Феликс приедет и во всем разберется. Вещдок я ему еще вчера передал, пистоль он уже проверил. Короче, скоро все узнаем. Расслабься.
– Расслабься? – Никита со злостью посмотрел на Илью. – О чем ты говоришь? Все ясно и без твоего Феликса! Ты мне лучше скажи, Шахновский, где ты столько дезинформации начерпал? Дюймовочка ты наша кучерявая!
– Ты о чем? – насторожился Илья.
– Я тебе потом скажу о чем!
– А я тебе потом скажу – откуда! – огрызнулся Илья. – Хватит на меня наезжать. Я лишь хочу тебе помочь!
– Засада! Полнейшая засада! – Анжелика встала и прошлась по гостиной. – Видеть Карину не могу. Не могу, не хочу! Не думала, что Кара так меня ненавидит. Да, она мне очень помогла в жизни. Я виновата, что так и не смогла отплатить ей тем же, но сердцу не прикажешь. Господи, бедный Зимин… Какая страшная смерть! В голове не укладывается. Как это? Ну как это?.. – Анжелика расширила глаза и изобразила руками подобие большой коробки. – Кошмар! – выдохнула Сологуб, опустилась на диван и с грустью посмотрела в окно. – Как она могла? Да, все кончилось совсем не так, как Карина мечтала, но у нас же было столько приятных мгновений, столько страсти…
– Пожалуйста, без подробностей! – вякнул Шахновский. – Хватит с меня интимных лесбийских откровений Карины. Меня и так тошнит.
– Гомофоб! – выругалась Анжелика.
– Кто? Я?! – Шахновский от неожиданности забыл, что он страдает похмельем, и приободрился. Как культурный человек, он рьяно выступал против любой формы дискриминации, высказывание Сологуб воспринял как личное оскорбление и встал на дыбы. – Никакой я тебе не гомофоб! – заорал он на всю комнату. – Пусть они будут! Эти… которые… такие… отношения, в общем. Пусть! Но не надо это делать напоказ! Жуткое дело, когда баба с бабой это самое…
– Я же говорила! Убогий гомофоб, ксенофоб, сексист! – заключила Анжелика, чем добила несчастного Шахновского, говорить он решительно не мог, только рот открывал и кривил физиономию, словно в предсмертной судороге.
– Ну хорошо! Прости, – выдавил он из себя.
– Ладно, прощаю, – отмахнулась Анжелика и замерла, потому что с улицы раздался какой-то треск и свет в помещении погас.
– Что происходит? – прошептала Глафира.
– Может, замыкание случилось, от грозы? – предположила Маруся. – За окном что-то полыхнуло.
– Не беспокойтесь, Маруся. Бесов во всем разберется, – успокоил ее Веронезе.
В этот момент в комнате снова стало светло, и все охнули – посреди гостиной, широко расставив ноги и держа руки за спиной, стоял высокий светловолосый человек в черном. Глядя на него, рука так и тянулась вверх, а с губ готовы были сорваться слова, славящие Гитлера, потому что выглядел он как истинный ариец в воображении российских граждан, черпающих информацию из фильмов, газет и учебников по истории: так советские художники любили изображать фашистских оккупантов из карательных батальонов «СС». Для завершения образа эсэсовца мужчине не хватало лишь свастики в петлицах и черной фуражки. Выражение лица его отнюдь не радовало: смотрел он на всех с нескрываемой ненавистью и превосходством сильных мира сего.
– Господин Калистратов? Как мило, что вы заглянули на чаек, – первым опомнился Лоренце, но голос его уже не был ленивым и благодушным.
– Мой племянник убит! – сказал Калистратов загробным голосом. В комнате повисло тягостное молчание, все прятали глаза и делали вид, что ничего не слышали. Единственный, кто остался невозмутимым, – Лоренце.
– Сочувствую, – снова вступил он в разговор.
– Ваше сочувствие мне по хрену! Я пришел сюда не за этим. Все выходы и входы блокированы моими людьми. Из помещения никто не выйдет, пока я не узнаю, кто убил Сашку.
– А где Бесов? – как бы невзначай полюбопытствовал Лоренце.
– Я его пристрелил, – хохотнул Калистратов.
– Напрасно ты это сделал, – отчеканил Веронезе.
Ясно стало, что звук, донесшийся с улицы, был автоматной очередью, и всем стало неуютно и холодно. Кроме Калистратова. Он лишь усмехнулся, и Никите почему-то показалось, что сделал он это тоже напрасно. Маруся схватилась за сердце и тяжело задышала. Веронезе налил ей воды из графина и что-то шепнул на ухо. Судя по тому, что Маруся немного успокоилась, видимо, Лоренце попытался приободрить ее тем, что автоматная очередь прозвучала только один раз, значит, вероятность, что с Викторией случилось что-то плохое, минимальна. Наверняка их с Кариной просто заперли в бане. Бесов – другое дело, он представлял реальную угрозу. Никите его было искренне жаль. Как обманчиво бывает первое впечатление о человеке, подумал он и уставился на Шахновского, словно видел его впервые в жизни. Илья ерзал на стуле, словно у него были глисты, и пытался подать ему какой-то мимический знак. И тут Никиту осенило.
– Черт! Черт! Черт! Шахновский, ты – козел! – стукнул он кулаком по столу. – Я понял, откуда шел поток дезинформации, весь этот бред о том, что синьор Веронезе ненавидит желтый цвет, парфюмерию, обожает овсяную кашу, горничных-англичанок и длинноногих блондинок! Твой разлюбезный дядюшка продался Калистратову!
Шахновский перестал ерзать и ошеломленно посмотрел на Верховцева.
– Молодца, Никита Андреевич, – хлопнул в ладоши Федор, – смышленый юноша, в отличие от своего тупого друга.
– Не может этого быть! Не может! – потрясенно выдохнул Илья. – Мы же с ним… Мы же с ним столько лет бок о бок!
– Может, Илюша, может! Получше надо за персоналом следить. Распустил ты сотрудников своих, порядка в твоей конторе нету. А где порядка нету, там все хлипко, качнешь лодку – она и потонет, – усмехнулся Федор. – Зелинского даже упрашивать особо не пришлось. Феликс был согласен на все, лишь бы кто-нибудь оплатил его внушительный карточный долг и спас честь офицера! – гоготнул Калистратов. – А ведь сначала ему так фартило! Так фартило!
– Значит, это с твоей подачи дядька в клуб попал? Твои люди его на игру по-крупному обманом подсадили, а потом кинули, чтобы ты мог воспользоваться его ужасным положением? – выкрикнул Илья. – Ты бесчестный человек, Калистратов!
– Да полно, полно меня обвинять во всех смертных грехах и кидаться высокопарными словами. Твоего дядюшку сгубила жадность. Он так увлекся картами, распустил слюни и заигрался, что не заметил, как стал просаживать все. Когда опомнился, было уже поздно. Так часто случается с жадными тупыми людьми: сначала им везет, а потом вдруг – пук! – слово «пук» Калистратов изобразил наглядно, отклячив корпус назад и издав неприличный звук. От его напыщенной элегантности и лоска, которые он так старательно недавно демонстрировал, не осталось и следа. – Не понимаю, чем ты так недоволен, Шахновский? Рано или поздно пороки твоего разлюбезного дядюшку в любом случае сгубили бы, я лишь приоткрыл Зелинскому дверь туда, куда он сам стремился. Кстати, Илюша, тебе очень идет это платье! Ты в нем выглядишь как миленькая шлюшка. Мои ребятки обожают с такими девочками развлекаться. Размышляю, позвать их сюда или пусть пока воздухом подышат? – усмехнулся Калистратов.
Шахновский выпучил глаза и принялся усиленно стирать помаду с губ, размазав ее по всей физиономии. Глашка тоже торопливо вытерла передником свой ярко-красный рот и вжалась в спинку кресла. Из всех присутствующих она испугалась, пожалуй, больше всех.
– Ну ладно, пошутили, и хватит, – Калистратов вытащил из кармана полиэтиленовый пакет с раритетным именным пистолетом Верховцева и швырнул его на стол. – Верховцев, я в курсе, что из твоего пистоля грохнули моего племянника. На пушке – твои отпечатки пальцев. Твой «Харлей» видели около Сашиного дома. У меня есть все основания тебя наказать. Но… хочется прежде услышать твою версию. Как ты все это можешь объяснить?
– Спросите у дяди Шахновского, – буркнул Никита, исподлобья глядя на своего конкурента по бизнесу.
– Никит, я не… – влез в разговор Илья, выглядел он потерянным и раздавленным. – Я даже предположить не мог, что мой дядя окажется продажной сволочью! Я ему доверял… Я…