— Он хотя бы извиняется перед вами за свою грубость?
— Не думаю, чтобы он считал нужным делать это, — ответила Гертруда.
— Ну, конечно! А все-таки жалко, что вам опять придется попасть к нему. Но вы, Гертруда, прекрасный друг, и нам, миссис Джерри, надо сохранить эту дружбу. Быть может, когда-нибудь нам еще придется ею воспользоваться.
— Я всегда буду готова откликнуться на любой ваш призыв, — горячо отозвалась Гертруда. — Если и есть человек, который в долгу у окружающих, так это я. Я часто слышала, что людей упрекают в эгоизме и бесчувственности; но я этого не встречала, для меня расточали такие сокровища любви, каких не видела ни одна сирота.
— Гертруда, — растроганно промолвила миссис Джереми, — если Эмилия сделала вас такой, какая вы есть, она действительно имеет на вас большие права.
— О, да! Эмилия впервые показала мне разницу между добром и злом.
— И увидела пышные плоды того, что посеяла в вашей душе, — заключил доктор Джереми. — Но согласится ли мистер Уилсон отпустить вас?
— Я надеюсь, — ответила Гертруда. — Мне неприятно просить его об этом, он был слишком добр ко мне, а я и так уже пропустила две недели зимой; но так как до летних каникул осталось уже немного, я думаю, что он сможет заменить меня. Завтра же поговорю с ним.
Было решено, что Гертруда выедет через неделю. Миссис Джереми деятельно принялась помогать Гертруде. Всю ее мебель перенесли на чердак к доктору.
Мистер Уилсон очень сожалел, что ему приходится расставаться со своей лучшей учительницей. Фанни Брюс ходила с опухшими от слез глазами. Доктор с женой взяли с Гертруды слово писать им, а они будут пересылать ей письма Вилли.
Через две недели миссис Эллис вернулась в Бостон и привезла известие, что Гертруда благополучно добралась до Нью-Йорка, а еще неделю спустя миссис Джереми получила от нее письмо, извещавшее о скором отъезде Грэмов. Но каково было ее удивление, когда почти вслед за этим письмом она получила другое, следующего содержания:
«Нью-Йорк, 29 апреля.
Дорогая миссис Джереми, вы удивитесь, конечно, узнав, что мы все еще в Нью-Йорке и что наше путешествие отложено. Два дня тому назад у мистера Грэма случился припадок подагры, его застарелой болезни. У него были такие сильные боли, что все даже опасались за его жизнь. Хотя сегодня ему лучше и доктор находит, что он вне опасности, но он еще очень страдает, и раньше, чем через несколько месяцев, нельзя и думать о путешествии. Самое сильное желание у него теперь — вернуться домой, и как только он будет в состоянии перенести путешествие, мы немедленно переедем на их дачу под Бостоном.
Миссис Грэм и ее племянницы страшно раздосадованы этой неожиданной помехой. Они так мечтали о Париже. Что касается Эмилии и меня, то мы не очень жалеем об этом несостоявшемся путешествии, которое, признаться, пугало нас. И если бы причиной этого не была болезнь мистера Грэма, нам трудно было бы не испытать несколько эгоистичного удовольствия при мысли о возвращении в наш милый, старый дом. Хотя поездка не состоялась, но ни мистер Грэм, ни Эмилия не хотят и слышать о том, чтобы я ушла от них.
Вместе с этим письмом посылаю записочку мисс Эллис; не сомневаюсь, что вы будете так любезны и передадите ей. Надеюсь скоро увидеться с вами и с милым доктором.
Преданная вам Гертруда Флинт».
Глава XXVII Ревность
В дачном доме мистера Грэма была роскошная веранда, каких теперь уже не строят, — широкая, просторная, с двумя входами. Даже в жаркие летние дни здесь было прохладно. Веранда была любимым местом семьи, особенно по утрам, когда солнечные лучи туда еще не проникали, а тенистый двор и выходящая на дорогу аллея представляли великолепную перспективу.
В яркое июньское утро там удобно расположились Изабелла Клинтон и ее двоюродная сестра Китти Рэй.
Изабелла сидела в глубоком удобном кресле, и хотя в руках у нее было какое-то вышивание, она просто лениво глядела на дорогу. Это была красивая девушка, высокая, стройная, с нежным цветом лица, голубыми глазами и роскошными белокурыми волосами, падавшими на спину волнистыми локонами. Прелестная девочка, которой Гертруда любовалась, когда та, опершись на подоконник, смотрела в окно, как старый Тру зажигал фонари, выросла в столь же очаровательную девушку. Ее редкая красота и ослепительные наряды вызывали всеобщее восхищение.
Рано лишившаяся матери и оставленная на попечение прислуги, постоянно внушавшей ей, как она хороша собой, по выходе из пансиона девушка была отдана под опеку тетки, которая отнюдь не старалась избавить ее от привычки к самолюбованию, так что теперь было видно, что богатая и красивая мисс Клинтон прекрасно знает, как ей идет ее небрежная поза.
Китти Рэй сидела рядом на низкой табуретке. Она была полной противоположностью Изабелле Клинтон. Насколько Изабелла была самоуверенна, высокомерна и горда, настолько Китти была проста и приветлива. Изабелла знала, что она красива, и требовала поклонения своей красоте. Китти желала, чтобы ее любили, и достигала этого. Она была слишком рассеянна, чтобы всегда быть благоразумной и вежливой, но ей охотно прощали эти недочеты. Хотя Китти и была достаточно богата, она не слишком заботилась о своих нарядах.
Сидя на веранде возле Изабеллы, она куталась в накидку и уверяла, что замерзает и готова пойти погреться на кухню, только боится встретить там «дракона» в образе миссис Эллис.
— Я не понимаю, — говорила она, — если тебе захотелось сидеть на улице, почему не сесть около задней двери, где греет солнышко? Ах, да! Я забыла, ты боишься загореть.
— Я? — ответила Белла. — Я боюсь этого не больше, чем ты, но уверена, что у меня никогда не будет ни загара, ни веснушек.
— О, конечно, но твоя кожа становится красной, а это тебе страшно не идет.
— Я не потому выбрала это место, я просто люблю смотреть на прохожих. Смотри-ка, кто это там идет?
Китти приподнялась и посмотрела в указанном направлении.
— Да ведь это Гертруда!
Действительно, Гертруда в сопровождении своего старого знакомого, мистера Брюса, как раз подходила к дому. Взглянув наверх, она приветливо улыбнулась Китти, которая дружески кивала ей головой. Мистер Брюс был так занят Гертрудой, что не заметил барышень. Передавая Гертруде ее сверток, он сказал:
— Я с вами не пойду; что за удовольствие вести разговор с незнакомыми людьми! Скажите лучше, вы по-прежнему работаете в саду по утрам?
— Нет, — отвечала Гертруда, — от моего садика не осталось и следов.
— Как! — вскричал молодой человек. — Неужели ваши гости позволили себе… Он не договорил и, подняв глаза, увидел Беллу и Китти. Мистер Брюс сейчас же узнал их, так как они встречались в Новом Орлеане. Пришлось подняться и пожелать им доброго утра, хотя у него не было ни малейшего желания возобновлять знакомство. Барышни, напротив, очень ему обрадовались и завязали оживленный разговор.
Гертруда прошла в комнату Эмилии, дверь в которую для нее всегда была открыта, и стала рассказывать ей о своей утренней прогулке по деревне и о том, как исполнила ее поручение, когда в дверь просунулась голова миссис Эллис.
— Вернулась Гертруда? — спросила она с отчаянием в голосе. — Ах, вы уже здесь! Что же вам сказала миссис Вилкинс относительно земляники?
Гертруда поспешила ее успокоить, сообщив, что она купила землянику и ее сейчас пришлют.
— Ну, слава Богу! — с облегчением вздохнула миссис Эллис. — Я просто измучилась с обедом!
Она шумно опустилась на диван и, тяжело вздыхая, принялась жаловаться:
— Если бы вы знали, Эмилия, сколько мне пришлось гладить сегодня для миссис Грэм и ее племянниц! И как им не стыдно! Они такие богатые, а не могут отдать белье прачке! Я сама должна была взяться за утюг. Но ведь правду говорит миссис Прим: нельзя делать сразу тридцать шесть дел. Я должна была разговаривать с мясником, делать пудинг и бланманже, а кроме того, у меня были страшные неприятности: я забыла сказать, чтобы оставили ягоды! Миссис Вилкинс еще не успела послать землянику на рынок, когда вы пришли, Гертруда?
— Едва-едва захватила; приди я на несколько минут позже — не застала бы.
— Вот счастье-то! И не знаю уж, что бы я делала, если бы вы не достали земляники! И так до обеда всех дел не переделаешь! Миссис Грэм ничего не смыслит в хозяйстве. Приедет из Бостона и ждет, что тут все сделается само собой!
В эту минуту миссис Прим позвала экономку: мальчик принес землянику, но перебрать ее не успели.
— Это ужасно! — воскликнула миссис Эллис. — Хотела бы я знать, кто теперь будет с этим возиться? Кэт занята, а у меня и так дел по горло.
— Не беспокойтесь, я помогу, — сказала Гертруда, спускаясь за ней по лестнице.
— Нет, дорогая барышня, — возразила миссис Прим, — вы себе руки испачкаете.
— Ну, так что ж? Руки не перчатки, их можно вымыть.
Гертруда села в столовой и принялась за работу.
Между тем Белла и Китти болтали с мистером Брюсом. Но мистер Брюс был рассеян и каждую минуту поглядывал на дверь — не идет ли Гертруда. Наконец, потеряв терпение, он собрался уходить, но тут у калитки показалась Фанни. Она уже намеревалась стремглав влететь в дом, но брат загородил ей дорогу и что-то прошептал на ухо.
— Кто эта маленькая дикарка? — спросила Китти, когда Фанни убежала.
— Моя сестра, — небрежно ответил Бен Брюс.
— Правда? — продолжала Китти. — Хорошенькая девочка.
— А по-моему, так она просто дурнушка, — процедил сквозь зубы Бен.
Фанни выбежала из дома, остановилась у лестницы и без церемоний крикнула:
— Она говорит, что не может прийти, она занята!
— Кто? — спросила Китти, поймав Фанни и удерживая ее.
— Мисс Флинт.
— Что же она там делает? — продолжала допрашивать Китти.
— Перебирает землянику.
— А теперь ты куда идешь? — спросил брат.
— Иду наверх за птичками мисс Флинт. Их надо выставить на солнце, — крикнула Фанни, взбегая по лестнице.