Но прежние черты лица сохранились. Тот же широкий открытый лоб, та же линия рта, указывающая на твердую волю и в то же время на мягкость характера, — все это осталось без перемен.
— Он меня не узнал! — эта мысль надрывала сердце Гертруды. Способность рассуждать покинула ее. Девушке и в голову не приходило, что когда он уехал, она была ребенком, и, конечно, сильно изменилась с тех пор.
Будь они детьми, как прежде, она тут же догнала бы его и напомнила о себе. Но теперь Гертруда уже не могла так поступить. Впрочем, вскоре у нее появились и другие соображения. Каким образом Вилли очутился здесь вместе с Изабеллой Клинтон? Почему он не разыскал прежде всего Гертруду, единственную — как она думала — близкую и любящую душу, которая осталась у него в родной стране? Почему он не написал, не предупредил ее о своем приезде? Как объяснить и его молчание, и это пребывание на курорте? Почему он сначала не побывал в родном городе, не повидался со своей приемной сестрой?
Все эти вопросы и сомнения нахлынули разом, и Гертруда залилась слезами.
Бедная девочка! Эта случайная встреча была так не похожа на ту, которую она себе представляла и которой так ждала! Все эти шесть лет она мечтала о его возвращении и столько раз пережила в своем воображении их первое свидание!
Она забыла обо всем, кроме терзавшей ее душу горечи. Опершись на дерево, она беззвучно рыдала, и крупные слезы струились между ее тонкими пальчиками.
Послышались шаги: кто-то шел в ее сторону. Боясь, что ее увидят и заметят, как она расстроена, Гертруда опустила вуаль и быстро отошла в сторону.
Слезы застилали ей глаза; она шла, пошатываясь, не разбирая дороги.
Вдруг над самым ее ухом раздался резкий свисток. Она даже не смогла сразу сообразить, где она и что с ней; в ту же минуту чья-то сильная рука схватила ее и отдернула назад. Прежде чем она поняла, что произошло, перед ней со страшной скоростью промчалась вагонетка с двумя пассажирами. Еще шаг, и девушка оказалась бы на рельсах и попала под колеса. Когда она опомнилась, кто-то все еще придерживал ее. Тут она наконец осознала, какой опасности подвергалась, и обернулась в поисках того, кому была обязана своим спасением.
Мистер Филипс — а это был он — смотрел на нее с нежностью и состраданием.
— Бедное дитя, — сказал он, взяв ее под руку, — вы очень испугались? Присядьте здесь.
Он собрался подвести ее к стоявшей неподалеку скамейке, но она покачала головой и знаком показала, что хочет вернуться в гостиницу. Пережитое волнение лишило ее способности говорить, а добрый взгляд и ласковый голос Филипса только усилили ее замешательство.
Мистер Филипс понял, что ей не до разговоров, и они молча дошли до отеля. Только расставаясь с ней, он сказал:
— Не могу ли я помочь вам, мисс Флинт?
Гертруда взглянула на него. По его лицу она увидела, что он понимает ее состояние. В ее полных слез глазах засветилась благодарность.
— Нет, но я вам очень благодарна, вы так добры… — с трудом вымолвила она и быстро скрылась за дверью.
А он еще долго неподвижно стоял на одном месте и смотрел ей вслед.
Первой мыслью Гертруды было скрыть от своих друзей, а в особенности от мисс Грэм это новое горе. Несомненно, она нашла бы у Эмилии и сочувствие, и утешение; но она не хотела унижать Вилли в ее глазах. Почти все, что было известно Эмилии о Вилли, она знала от Гертруды; самолюбие не позволяло девушке рассказать, что после стольких лет разлуки он встретил ее на прогулке в Саратоге и равнодушно прошел мимо.
Немного успокоившись, она стала думать, что, возможно, Вилли был в Бостоне, что он тщетно искал там своего друга детства, а узнав, что Гертруда в Саратоге, специально приехал сюда, чтобы повидать ее. Ей теперь показалось вполне вероятным и то, что с первого взгляда он мог не узнать ее. Но луч надежды угас при воспоминании о письме, полученном накануне от миссис Эллис, которая жила теперь в доме доктора Джереми; она обязательно упомянула бы, если бы Вилли спрашивал о ней. Оставалось еще последнее предположение, что Вилли приехал в Бостон после того, как письмо было отправлено, что он совсем недавно прибыл в Саратогу и не успел узнать, где она живет. И хотя его прогулка с мисс Клинтон противоречила этой мысли, но она цеплялась за нее, надеясь, что Вилли все же придет к ней в гостиницу.
Ей было очень трудно оставаться настолько спокойной, чтобы обмануть чуткую Эмилию, которая всегда замечала малейшие перемены в ее настроении. Гертруда собрала все свои силы и, войдя в комнату, весело пожелала Эмилии доброго утра.
Мисс Грэм никогда не забывала об ответственности, которая лежала на ней по отношению к Гертруде, и постоянно опасалась, что не сможет уследить за девушкой; поэтому она всегда внимательно и чутко прислушивалась ко всему, что могло иметь отношение к Гертруде. Трудно было ожидать, чтобы девушке удалось полностью овладеть собой и ничем не выдать того, что перевернуло ей всю душу. Ведь тот, кто был ей близок, как родной, стал чужим; у него были уже другие связи, другие интересы. Нельзя было надеяться, что время не повлияет на их отношения. А между тем надо было не подать вида, что случилось что-то ужасное; этого требовала ее гордость.
Как обычно, она помогла Эмилии одеться. Глаза Гертруды были заплаканы, но ведь Эмилия не могла этого видеть, а когда они спустились к завтраку, слез уже не было.
Но тут ее ожидало новое испытание. Доктор Джереми, найдя свою трость, пошел догонять ее, но не смог найти. Теперь он принялся допрашивать Гертруду, где она была и почему сбежала от него. А тут еще Нетта Грейсворт, от которой ничего не могло укрыться, стала в своей шутливой манере рассказывать, как высокий и красивый молодой человек, проводив свою даму, битый час стоял и смотрел ей вслед, и как она боялась, что эта жестокая дама превратила его в каменную статую.
— Гертруда, душа моя, что вы сделали этому бедному молодому человеку?
— Решительно ничего, — ответила Гертруда. — Он спас меня от опасности попасть под поезд, а потом проводил домой.
Гертруда говорила серьезно, ей было не до шуток. Но доктор не заметил, как она расстроена, и продолжал подсмеиваться:
— Да, да, прямо как в романах!.. Неминуемая опасность, неожиданная помощь, ниспосланная свыше, затем прогулка вдвоем, подальше от старика-доктора, который, будь он тут, конечно, оказался бы лишним! Понимаю, понимаю!..
Бедная Гертруда, смущаясь все больше и больше, едва смогла пробормотать какое-то возражение.
Эллен пристально смотрела на нее. Эмилия встревожилась, и Нетта, испугавшись, не зашла ли она слишком далеко, поскорее увела ее в столовую. Есть Гертруда не могла. Наконец завтрак закончился, и она поспешила удалиться вместе с Эмилией в свою комнату.
Утро прошло; о Вилли не было никаких известий. Каждый раз, когда кто-нибудь из прислуги проходил по коридору, сердце Гертруды тревожно замирало. Но никто не приходил, никто ее не спрашивал. От долгих переживаний у нее разболелась голова. Она через силу, но так же старательно, как всегда, оделась к обеду. Увы, слишком яркий румянец на щеках и лихорадочный блеск в ее глазах привлекли внимание не только мистера Филипса, который, хотя и сидел довольно далеко, не переставал все время наблюдать за ней.
Глава XXXIX Подстреленная лань
После обеда, усадив Эмилию в гостиной вместе с миссис Грейсворт, Гертруда зашла в свою комнату. На столе она обнаружила чудный букет редких цветов. На ее вопрос горничная ответила, что ей передали этот букет для мисс Флинт. Нетрудно было угадать, от кого он и чье сочувствие выражалось в этом подарке. Гертруда невольно почувствовала, что ей легче перенести сострадание мистера Филипса, чем кого-либо другого.
Она поставила цветы в воду и вернулась в гостиную. Там она тихо просидела, пока общество не разошлось: одни отправились кататься, другие пошли отдохнуть после обеда.
Вечером барышни Грейсворт приглашали Гертруду пойти с ними и с Петранкортами на концерт. Но она решительно отказалась.
День прошел; Вилли не показывался. По всей вероятности, они скоро снова встретятся, но, может быть, иначе, сердечнее? А пока она не знала, как себя держать. Гертруда решила ждать.
Так как большинство постояльцев отеля отправились на концерт, в гостиной было почти пусто — к большому облегчению для Гертруды: она была расстроена, и у нее невыносимо болела голова.
Эмилия разговаривала с одним пастором; миссис Грейсворт беседовала с доктором Джереми, миссис Джереми дремала под шумок, а Гертруда, решив, что ее отсутствия не заметят, вышла на террасу.
Стояла чудная лунная ночь. В холле ей повстречался мистер Филипс.
— Почему вы не пошли на концерт? — спросил он.
— У меня болит голова.
— Я это видел за обедом. Но теперь вам лучше?
— Нисколько.
— Давайте погуляем по террасе. Вам станет легче.
Она согласилась, и мало-помалу они разговорились.
Мистер Филипс рассказал ей массу смешных случаев и, наконец, спросил ее, не находит ли она странным, что такие толпы народа съезжаются сюда в поисках развлечений.
— Что же в этом странного, — возразила Гертруда, — если они действительно находят в этом удовольствие?
— Да много ли таких, кто действительно находит здесь развлечение? Большая часть уезжает, как и приехали — несчастными, остальные — недовольными.
— Вы думаете? А мне казалось, что эта курортная публика тем и хороша, что среди нее видишь много веселых, радостных лиц.
— Да, но только на первый взгляд. А присмотритесь хорошенько и увидите, что тот, кто сегодня кажется счастливым, назавтра уже далеко не таков. Да вот взять хотя бы вас: вчера у вас было такое сияющее лицо, а сегодня у него уже совсем другое выражение.
Он заметил, как при этих словах дрогнула опиравшаяся на него рука девушки и опустились ее глаза, и прибавил:
— Будем надеяться, что радость скоро вернется. Я знаю, что вы добры и снисходительны к людям и видите во всем только хорошее. Я готов верить вам… А вот и наши возвращаются с концерта. Пойдемте им навстречу.