Эмилия все еще была бледна и, видимо, сильно устала.
— Спустимся в каюту, — сказала Гертруда, — опасность миновала. В дамской каюте есть диваны, и вы сможете отдохнуть.
Мисс Грэм согласилась. Через несколько минут она уже лежала на удобном диване в углу каюты. В столовую они не пошли, хотя все было уже спокойно и пассажиры шумно размещались там в ожидании обеда.
Гертруда вынула из корзинки припасенную провизию, но не знала, что можно предложить Эмилии: у них с собой оказалось лишь несколько сухих ломтиков языка и черствый хлеб.
В это время дверь вдруг отворилась и вошел лакей, неся на большом подносе обед, который он осторожно поставил на ближайшей стол и вежливо спросил, не прикажут ли чего еще.
— Это не для нас, — сказала Гертруда, — вы, вероятно, ошиблись.
— Извините, мисс; мне ясно было сказано: «Для слепой дамы и для молодой мисс, которая ее сопровождает». Прикажете еще что-нибудь?
— Ешь, Гертруда, — сказала Эмилия, — это, похоже, действительно для нас.
— Но кто же мог позаботиться об этом?
— Может быть, буфетчик сжалился над нашей слабостью и прислал сюда обед, увидев, что нас нет в столовой. Поешь, пока не остыло!
Гертруда не хотела есть; она только выбрала кое-что для Эмилии.
Возвратившись за посудой, лакей был огорчен тем, что они так мало поели. Гертруда вынула кошелек и, дав ему на чай, спросила, сколько с них причитается.
— Господин уже заплатил, — ответил лакей.
— Какой господин? — удивленно спросила Гертруда.
Но он не успел ответить, потому что в дверях появился другой лакей и сделал знак первому, который, подхватив поднос, моментально скрылся.
Эмилия и Гертруда приписали все это предусмотрительности доктора Джереми, и на долю старика выпали незаслуженные похвалы.
После обеда Эмилия снова прилегла, а Гертруда сидела, оберегая ее сон. Эмилия проспала долго: ведь всю предыдущую ночь она провела без сна. Проснувшись, она спросила, который час.
— Скоро будет четверть четвертого, — ответила Гертруда, посмотрев на часы.
— Так мы уже недалеко от Нью-Йорка, — сказала Эмилия, — где мы находимся?
Гертруда точно не знала; она вышла посмотреть.
У лестницы, ведущей на палубу, она услышала какой-то шум. Пока она поднималась по трапу, ее толкали со всех сторон; люди бежали куда-то с испуганными лицами. Уже выйдя на палубу, она увидела бледного, запыхавшегося человека, который кричал:
— Пожар! Горим!
Поднялась невообразимая суматоха, послышались стоны и крики; всеми овладело отчаяние. Кто-то звал на помощь; даже самые отважные теряли присутствие духа, понимая весь ужас положения.
Повсюду царили страх и смятение.
В самой середине судна, где от раскаленной в сумасшедшей гонке машины загорелись сухие доски, поднималось зловещее пламя; огненные языки взмывали высоко вверх.
Гертруда бросилась по лестнице, чтобы вернуться к Эмилии. Но вдруг две сильные руки подхватили ее, удерживая на палубе, и знакомый голос произнес:
— Гертруда, дитя мое, дочь моя дорогая! Не бойся, я не дам тебе погибнуть!
— Нет, нет, мистер Филипс, — закричала она. — Пустите меня! Надо спасать Эмилию!
— Где она?
— Она там, в каюте! Пустите меня к ней!
Он огляделся вокруг и сказал:
— Успокойся, дитя мое! Я спасу вас обеих.
И бросился в каюту.
Эмилия стояла на коленях, сложив руки и откинув голову: она молилась, с покорностью ожидая смерти. Когда мистер Филипс собрался поднять ее, она стала умолять его оставить ее и спасти Гертруду. Медлить было нельзя. Мистер Филипс подхватил ее на руки и вынес из каюты; Гертруда пошла за ними.
— Только бы добраться до носа парохода, — говорил он сдавленным голосом, — там мы спасены!
Но пробраться на нос нечего было и думать: дорогу преграждала стена пламени.
— Боже, — вскричал мистер Филипс, — поздно! Назад!
Они с трудом пробрались обратно в большую каюту.
До пожара пароход направлялся к берегу, но когда появился огонь, он налетел на скалу и разбился. Поэтому нос судна находился достаточно близко к берегу, и оттуда пассажиры легко могли спастись. Но те, кто находился на корме, оставались во власти двух одинаково грозных стихий.
Вернувшись в каюту, мистер Филипс выбил оконную раму и, выбравшись на борт, привлек к себе Эмилию с Гертрудой. Над окном висели канаты. Он схватил один из них и крепко привязал к борту.
— Гертруда, — сказал он, — я вынесу Эмилию на берег. Если огонь дойдет сюда, держитесь за веревку; наденьте на шею вашу синюю вуаль: это будет мне знаком, куда плыть. Я скоро вернусь!
— Нет, нет! — воскликнула Эмилия. — Пусть Гертруда будет первой!
— Тише, Эмилия, мы будем обе спасены, — спокойно ответила Гертруда.
— Держитесь крепче за мое плечо, Эмилия, — сказал мистер Филипс, не обращая внимания на ее протесты. Он снова взял ее на руки; Гертруда услышала, как они бросились в воду.
В этот самый момент кто-то обхватил ее сзади. Обернувшись, она увидела Изабеллу Клинтон; на коленях, обезумев от ужаса, она так вцепилась в Гертруду, что обе не могли двинуться с места, и кричала страшным голосом:
— О, Гертруда, Гертруда, спасите меня!
Гертруда хотела поднять ее, но не смогла. Не пытаясь спасаться сама, Белла в панике прятала голову в складках платья Гертруды, как будто защищаясь от огня, и чем ближе подходил огонь, тем крепче прижималась она к Гертруде, умоляя спасти ее.
Изабелла судорожно сжимала Гертруду, так что та ничего не могла предпринять для ее спасения; о себе Гертруда даже не думала.
Она посмотрела в окно и с радостью увидела, что мистер Филипс плывет обратно. Он доставил Эмилию на лодку и возвращался за Гертрудой.
Пламя уже так близко подошло к ним, что Гертруда ощущала его жар; обе девушки задыхались от дыма.
Тогда у Гертруды мелькнула мысль: мистер Филипс уже близко, и он спасет Изабеллу! Вилли любит ее, он будет оплакивать ее смерть…
— Мисс Клинтон, — сказала она строго, — встаньте! Делайте, что я скажу, и вы будете спасены.
Изабелла вздрогнула, но не пошевелилась.
Гертруда нагнулась и, отрывая от себя вцепившиеся в нее руки Беллы, прикрикнула еще строже:
— Изабелла, если вы сделаете, что я приказываю, через пять минут вы будете спасены; если же вы так и останетесь стоять, мы сгорим обе. Немедленно поднимайтесь и слушайте меня!
Изабелла с трудом поднялась и, глядя в спокойное лицо Гертруды, сказала дрожащим голосом:
— Что надо делать? Я попробую…
— Видите этого человека, который плывет сюда?
— Да.
— Он сейчас будет здесь. Держитесь крепко за эту веревку, а я потихоньку спущу вас в воду. Но подождите! — и, сняв свою синюю вуаль, она обвязала ей шею Изабеллы и набросила ей на голову.
Мистер Филипс был уже близко.
— Скорей, скорей, — кричала Гертруда, — или будет поздно!
Изабелла схватила веревку, но близость воды так же пугала ее, как и огонь.
Только новый язык пламени, ворвавшийся в окно, заставил ее поспешить; с помощью Гертруды она спустилась вниз по веревке. Мистер Филипс подоспел как раз вовремя: измученная, она уже не в силах была удерживать канат.
Гертруда больше не могла следить за ними. Огонь настигал ее; она задыхалась в черном дыму. Еще секунда, и огонь охватит ее. Нельзя больше медлить и колебаться. Она схватила веревку, по которой спустилась Изабелла, и бросилась за борт горящего судна. В тот миг, когда ее ноги коснулись холодной поверхности воды, огромное колесо тонущего корабля последний раз провернулось, и поднятые им пенистые волны унесли с собой легкое тело Гертруды.
Глава XLII Томительная неизвестность
На даче мистера Грэма царит спокойствие.
Хозяин устал и от путешествия, и от пережитых за последние дни волнений. Он гуляет по аллеям своего сада, иногда останавливаясь, чтобы посмотреть, как подросло любимое деревце или какой-нибудь редкий кустарник. На лице его так и светится удовольствие от сознания, что он снова дома.
Эмилия и Гертруда тоже наслаждаются тишиной и покоем.
Да, Гертруда дома, она спасена из пучины, которая чуть было не поглотила ее. Когда ее унесло течением, она сразу потеряла сознание; только много позже, придя в себя после долгой борьбы между жизнью и смертью, девушка узнала, что ее вытащили из воды незнакомые люди, пришедшие на помощь пострадавшим.
Гертруда ничего не помнила. С той минуты, как кинулась в воду, держась за канат, и до тех пор, как открыла глаза и увидела склонившееся над ней встревоженное лицо Эмилии, она была без сознания.
Через несколько часов после этого ужасного происшествия мистер Грэм прибыл на место катастрофы, а на другой день они втроем отправились домой.
Старое поместье выглядит так же приветливо, как и раньше, когда Герти ребенком приезжала сюда к мисс Грэм. Вековые вязы окружают лужайку перед домом. Широкая, усыпанная песком аллея ведет к калитке; там она делится: направо ведет в рощу, налево — в питомник персиковых деревьев. А вот и старое-престарое дерево с плотно обвившей его козьей жимолостью; вот беседка, небольшой пруд, фонтан и цветник. Все это ей хорошо знакомо, здесь она чувствует себя как дома.
Одинокая птичка прыгает по дорожке, а потом, взлетев на крышу беседки, вертит головкой во все стороны — ищет, не уцелела ли где-нибудь лакомая вишня; целая семья белок, любимиц Гертруды, снует вверх и вниз по дереву с орехами в зубах, запасаясь на зиму.
Старый дом дышит миром и уютом. Дверь отворена настежь; кресло мистера Грэма стоит на обычном месте; птички — любимицы Гертруды — весело порхают в своей большой клетке, подвешенной над дверью. Старая собака спокойно греется на солнце: никто ее не прогонит. В гостиной масса цветов.
Эмилия все еще не может оправиться после аварии на реке. Она сидит у себя, бледная, с тревожным выражением лица. Всякий раз, когда отворяется дверь, она вздрагивает, ее лицо вспыхивает.
Гертруда пытается развлечь ее чтением, но Эмилия ежеминутно прерывает ее вопросами о пожаре на пароходе, о том, кто и как спас их от смерти. Даже общество Гертруды тяготит ее. Она хочет побыть одна. Гертруда чувствует это и уходит в свою комнату. Оставшись одна, Эмилия заливается слезами и долго безутешно рыдает.