1
Прошло около полумесяца после того, как Северов вернулся на базу «Вега». Сколько он ни говорил с Микальсеном, Ханнаеном, Бромсетом и другими китобоями, ничего нового, что бы помогло установить истинную причину исчезновения Джо и смерти Скрупа, ему не удалось узнать. Интуитивно Иван Алексеевич догадывался, что за всем этим кроется какая-то тайна, но какая? Почему вдруг китобоям понадобилось избавиться от Джо? Может быть, он явился свидетелем какого-то преступления китобоев? Не набег ли на котиковые лежбища? Но если бы этот набег совершили китобои, то он или Захматова заметили бы какие-нибудь следы на судах. А их нет!
Иван Алексеевич изменился до неузнаваемости. Гибель Джо, а в этом Северов не сомневался, тяжело отразилась на нем. Он весь как-то осунулся, помрачнел, хотя и старался держать себя в руках. Не отличавшийся и раньше многословием, он сейчас стал заметно молчаливым и задумчивым. Иногда к нему были вынуждены обращаться несколько раз, прежде чем он откликнется...
«Неужели проклятие висит над всеми русскими, которые стремятся стать китобоями? – спрашивал он сам себя. – Неужели нас всегда будут преследовать одни неудачи, горе, смерть?»
Иван Алексеевич сидел в своей каюте. Одиночество все больше и больше нравилось ему. «Джо, Джо, где ты? – уже не раз мысленно спрашивал капитан. – Что с тобой приключилось?»
Его мысли прервал приход Захматовой. После возвращения Северова она почти каждый день заглядывала к нему. Все больше и больше Елена Васильевна привязывалась к капитану. Он, знающий жизнь, был для нее не только старшим товарищем, но чем-то больше... Без утайки, со всеми подробностями Елена Васильевна рассказала Северову о том, как вел себя Бромсет на берегу. К ее изумлению, Иван Алексеевич почти не удивился. Он сказал с укоризной:
– Вы поступили очень неразумно, Елена Васильевна... Да, очень неразумно!
И эти немногие слова, произнесенные довольно мягким тоном, прозвучали для нее более сильно, чем самые резкие и беспощадные. Захматова понимала состояние Северова, для которого Джо был братом. Боль и страдания капитана передавались и ей. Иван Алексеевич поднял на нее глаза:
– Я допустил ошибку, что оставил Джо одного на чужом судне. Я забыл все то, чему учит судьба Лигова... Клементьева...
Иван Алексеевич рассказал о капитане Удаче, о его друзьях и последователях. Она так была взволнована, вернее, потрясена услышанным, что долго не ложилась спать. Она как бы встретилась в этот вечер с Лиговым, Клементьевым, с их друзьями. Вот и Джо стал в один ряд с ними. Но сколько еще эта печальная судьба русских китобоев будет продолжаться?
Елена Васильевна мучилась над разрешением этого вопроса, но ответа не находила.
Жизнь на флотилии шла однообразно, без особых событий. Внешне все выглядело обычным. Китобойцы уходили на промысел и возвращались к базе с добычей кто раньше, кто позже. Каждое судно приводило на буксире туши, которые по размеру соответствовали условиям концессии, и Северову на базе почти нечего было делать после того, как по его требованию, жир с туш стал обдираться полностью. Темпы охоты упали. Киты встречались все реже. Флотилия собиралась идти на север.
Потеряв всякую надежду что-либо узнать о Джо, Иван Алексеевич стал чаще и чаще уходить с китобойцами на охоту. Он помнил слова, сказанные ему еще во Владивостоке секретарем Приморского губкома партии: «Набирайтесь опыта. Он нам очень понадобится на нашей флотилии». Северов жил этой надеждой. Не раз, находясь на мостике одного из норвежских китобойных судов, он представлял себе, что охоту на морских исполинов ведут советские китобои. И как ему было горько расставаться с этой иллюзией!
Иван Алексеевич много расспрашивал капитанов и гарпунеров, которые весьма неохотно отвечали ему. Он смотрел, изучал и запоминал, а вернувшись на базу, делал записи увиденного.
Эти почти ежедневные выходы комиссара на охоту не мешали китобоям ставить все новые и новые «пробки». Китобоец, на котором находился Северов, брал курс в океан, подальше от берега и других судов, которые тем временем были животных без разбора и буксировали их в бухты...
Однако Северов избегал ходить на «Веге-1». Это насторожило Бромсета. Он понимал, что «Вега-1» напоминает комиссару о Джо, но гарпунер чувствовал себя спокойнее, когда Северов был рядом с ним. Меньше опасности, что другие китобои в присутствии комиссара наделают глупостей. Северов может по отрывкам разговоров моряков догадаться, чем в основном они занимаются, и потом он доставит много хлопот. Вот почему однажды вечером Бромсет сам пришел к Северову, Постучав в дверь, он услышал спокойный, немного усталый голос Ивана Алексеевича.
– Войдите!
Бромсет открыл дверь. В каюте было темно и сильно накурено. Свет, падавший в раскрытую дверь из коридора, осветил Северова. Он сидел в кресле за столом и курил трубку. Медленно повернув голову к двери, Иван Алексеевич спокойно, точно он ждал именно этого посетителя, произнес:
– Господин Бромсет. Проходите!
Северов включил настольную лампу. Яркий круг света упал из-под абажура на развернутый дневник Ивана Алексеевича, открытую коробку с табаком, чернильницу со вставленной в нее ручкой. «Писал что-то, – Бромсет незаметно взглянул в дневник Северова и увидел выведенное крупным почерком слово: «Вега». – О нас что-то пишет. Донесение. Та-ак!» Гарпунер почувствовал опасность, но не подал виду и сел на откинутое сиденье у стола. Северов положил трубку в пепельницу, неторопливо отодвинул дневник из круга света в темноту. «Прячет от меня, – вскипело в душе Бромсета. – Все равно прочту». Остальная часть каюты была в полумраке.
– Слушаю вас, господин Бромсет, – проговорил Северов и, откинувшись на спинку кресла, сцепил пальцы рук, опустил их на колени.
Бромсет сделал вид, что не знает, с чего начать говорить. Северов внимательными изучающими глазами смотрел на освещенное лицо гарпунера. «Что ты за человек. Юрт Бромсет? Откуда и, главное, зачем ты пришел в наши воды? Только ли бить китов, заработать на хлеб или же за чем-нибудь иным? Где мой Джо? Ты должен знать. Где Джо, что с ним сделали? А может, ты знаешь и о браконьерах?» Мысли капитана прервал Бромсет.
– Я пришел пригласить вас, господин Северов, пойти со мной на разведку новых китовых стад. Здешние воды потеплели и совсем опустели. Животные ушли на север, где прохладнее и больше пищи.
– Почему меня приглашаете вы, господин Бромсет, а не капитан Ханнаен? – ровно спросил Северов и потянулся за трубкой.
– Постороннего человека капитан китобойца может пригласить на охоту только с согласия гарпунера, – не обидевшись, но насторожившись, объяснил Бромсет. – Такова уж традиция. Есть примета, что человек, который придет на судно без приглашения гарпунера, принесет неудачу.
– Насколько мне помнится, я первый раз пришел к вам без приглашения, и все-таки охота была удачной, – напомнил Северов, посасывая трубку.
– Ловлю вас на слове, господин Северов. Вы неточны, – улыбнулся Бромсет. – Ханнаен возражал, а я же утихомирил его. Вот и сейчас я приглашаю вас. Рейс поисковый, интересный. Мы пойдем в район, где еще никогда не бывали.
Северов слушал гарпунера и спорил сам с собой «Может быть, Бромсет приглашает чистосердечно? Может быть он действительно больше ничего о Джо не знает, кроме того, что известно всем. Почему я должен отказаться от этого приглашения? Рейс действительно интересен. Значит, с потеплением воды киты идут на север. Это надо не забыть и записать. Куда же, в какие районы идут киты? Знать это будет очень важно для нашей будущей флотилии».
– Я понимаю, что вам будет тяжело идти на моем судне, – услышал Северов голос Бромсета, участливый, почти дружеский. – Но мы же с вами мужчины и моряки.
– Не надо об этом, – попросил Северов. – Когда вы отходите?
– В полночь. – Бромсет посмотрел на хронометр, который лежал на столе Северова в лакированном ящичке коричневого дерева с откинутой крышкой. – Время надо экономить...
– Хорошо. Я иду с вами. – Иван Алексеевич поблагодарил Бромсета за приглашение.
Гарпунер хотел встать, но его удержал Северов.
– Скажите, как вы могли так обидеть нашего врача...
Бромсет смешался от неожиданного поворота разговора. Он никак не ожидал, что Захматова расскажет Северову об этом. Ведь что бы там ни произошло, это позорно только для женщины. Но, видно, у большевиков иные взгляды. Северов увидел замешательство Бромсета, и это понравилось ему.
– Стыдно мне говорить об этом... порыв... я сам не понимаю... – Бромсет действительно не мог подобрать слов, чтобы коротко, ясно ответить Северову, показать, что он раскаивается в случившемся. В то же время гарпунеру так и хотелось крикнуть в лицо комиссару, что не его это дело. Неужели комиссар должен знать, с какой бабой спит моряк и как это у них получается?
Северов остановил Бромсета:
– Я надеюсь, что подобное никогда больше не повторится...
– Клянусь вам, – воскликнул Бромсет и, встретив взгляд Северова, не опустил своих глаз.
– Нельзя ее обижать, у нее в жизни тоже большое горе. – Северов не объяснил Бромсету, какое горе, да оно и не интересовало гарпунера.
Юрт вышел от Ивана Алексеевича взбешенным. Северов поставил его в положение нашкодившего школьника, да еще по-отечески, снисходительно отчитал. Все это Бромсет припомнит Северову. Тут гарпунер вспомнил о дневнике комиссара и решил при первой же возможности выкрасть его. А пока надо быть любезным и внимательным.
Юрт умел хорошо владеть собой. Во время разведочного рейса, когда «Вега-1» дошла до бухты Дежнева, у Северова не было ни малейшей причины в чем-нибудь заподозрить Бромсета. Этот вызывающий симпатию моряк оказался настолько любезным, что даже показал Северову гарпунную пушку и сказал при этом:
– Я надеюсь, что вы не выдадите меня, господин Северов. Лига гарпунеров может меня за это очень жестоко наказать. Ведь по ее законам никто, кроме гарпунера, не имеет права к ней прикасаться. Видите, я даже выбрал такое время, когда никто из команды судна не увидит нас у пушки.
Этот разговор состоялся между Северовым и Бромсетом на рассвете, когда «Вега-1» уже возвращалась к базе с картой, на которой было много пометок о замеченных китовых стадах. Под бортом «Вега-1» вела кита, загарпуненного вечером.
Северов поблагодарил Бромсета за доверие, хотя и был чрезвычайно удивлен, что Юрт показал ему гарпунную пушку и объяснил ее устройство и принцип действия. Бромсет словно читал мысли Ивана Алексеевича. Он говорил;
– Эти законы Лиги гарпунеров, да и все законы китобойных компаний ужасны. Они закабаляют человека, делают его рабом без прав, без надежд... Труд китобоя каторжный, а заработки очень низкие. . – Бромсет, оглядываясь на палубу, натянул на пушку чехол, похлопал ее ладонью. – Вот уже семь лет я стою за ней, а как был простым бедным моряком, таким почти и остался...
– В этом вам трудно поверить, – усмехнулся Северов.
Бромсет поправился:
– Конечно, я не бедствую и кое-какой капитал имею, но все же... – Бромсет сделал паузу и совершенно неожиданно закончил: – Если бы у русских была своя китобойная флотилия, я бы перешел на нее работать гарпунером.
Северов с интересом следил за Бромсетом. Похоже, что гарпунер говорит искренне. Но Иван Алексеевич промолчал из-за осторожности. Мало ли как может быть истолкован его ответ. Бромсет продолжал:
– Сколько можно китов добывать в этих водах. Они из самых богатых. Я не говорю об антарктическом районе…
«Твои предшественники изрядно опустошили эти воды, – захотелось сказать Северову. – А в Охотском море, у Шантарских островов, теперь не встретишь ни одного фонтана»
– Что там за судно? – воскликнул Бромсет. Опершись обеими руками о пушку, он подался вперед.
– «Вега», – увидел базу флотилии Северов.
Ее темная громада стояла на синевато-седой воде утреннего моря. Небо было закрыто сплошной серой пеленой. Как обычно, вокруг базы летало много птиц.
– У левого борта не наш китобоец, – в голосе Бромсета проскользнули нотки беспокойства. Северов, как и гарпунер, не мог из-за расстояния рассмотреть судна у базы.
Бромсет почти бегом бросился на мостик, вынес из рубки бинокль и припал к его окулярам. Северов поднялся следом за гарпунером.
– Ну, кто там в гости к нам пожаловал?
– Вы кого ждете, господин комиссар? – в свою очередь спросил Бромсет и, опустив бинокль, в упор посмотрел на Северова.
Ивана Алексеевича удивила враждебность гарпунера и слова «господин комиссар» – так Бромсет еще ни разу к нему не обращался, – а главное, его поразили испуганные глаза Бромсета.
– Я не понимаю вас, – Северов пожал плечами. – Позвольте бинокль!
Бромсет молча протянул его Ивану Алексеевичу и исчез с мостика. Северов направил бинокль на базу и рядом с ней увидел военное судно. Утренний бриз развевал на нем красный флаг, который походил на язык пламени. «Воровский», – узнал корабль Северов. – Почему он пришел к базе? Что-нибудь случилось? И почему так испугался Бромсет?»
На мостик вышли Ханнаен и гарпунер. У обоих вид был встревоженный. Заспанный капитан без слов взял у Северова бинокль и долго рассматривал миноносец, потом произнес несколько слов по-норвежски, на которые Бромсет отрицательно покачал головой и что-то ответил. Северов уловил только одно знакомое слово «комиссар» и понял, что говорили о нем. Не знал Северов, что Ханнаен предложил Бромсету – немедленно уйти в нейтральные воды и там отстояться, пока выяснится, зачем пришел советский военный корабль. Бромсет возразил: он понимал, что таким трусливым поступком они поставят в очень тяжелое положение флотилию, если к ней есть претензии. А они, очевидно, есть, раз корабль пришел. Что же большевикам известно? Об отряде Блюмгардта, об охоте на котиков, о смерти Джо или о «мягких пробках»? Может, Северов и уходил в Петропавловск, чтобы вызвать этот корабль? Бромсет искоса посмотрел на Северова. О, как он его ненавидел! Он готов был убить его сейчас. Но это он сделает позднее и безопасно для себя. Это будет его прощальным подарком большевикам.
«Вега-1» подходила к базе. Около нее стояли все китобойные суда. Это было тоже необычно. Почему они не на охоте? Бромсет обратил внимание на то, что на палубах было пустынно. Может быть, все арестованы? Нет, не то. Значит, люди спят. Они уже привыкли к присутствию большевистского корабля, который, наверное, стоит здесь не первый день.
Бромсет испытывал страх, но внешне он был снова спокоен. Однако на Северова повеяло от него враждебностью. Ханнаен не скрывал своих чувств. Он был в смятении. Капитан клял на свете все и вся и прежде всего Бромсета, который втянул его в разные грязные дела. Большевики, если все знают, не будут с ними церемониться. Они повесят их или же закуют в кандалы и сошлют на сибирскую каторгу. Юрт приказал ему:
– Вы ничего не делали. Только били китов. Вы ничего не знаете. От всего отказывайтесь. В этом спасение. Ясно?
– Да... – выдавил из себя Ханнаен.
– Больше молчите и ни в чем не признавайтесь, –наставлял Бромсет и обратился к Северову: – Зачем пожаловал к нам военный корабль?
– А вот сейчас узнаем. – Иван Алексеевич с нетерпением ждал швартовки к базе. «Может, сейчас прольется свет на загадочное исчезновение Джо »
Наконец «Вега-1» подошла к базе. На «Воровском» размеренно ходил вахтенный моряк. Северов заметил, что этот старенький, изрядно изношенный корабль, выглядел как новый. Он был хорошо покрашен. Медные части надраены до солнечного блеска. По всему было видно, что корабль находится в хороших руках.
Едва «Вега-1» пришвартовалась к базе, как с «Воровского» на китобоец перебрался человек в поношенной солдатской шинели с зелеными петлицами. Невысокий, пожилой, в сапогах и военной фуражке с красной звездочкой, он держал в руке портфель. Простое лицо освещалось умными и необыкновенно острыми светлыми глазами. В лице были едва уловимые монгольские черточки: то ли в разлете узких бровей, то ли в слишком плоской переносице и губах, которые немного приоткрывали желтые от табака зубы.
Несмотря на свою внешность, человек в шинели уверенно чувствовал себя на судне. Северов заметил это по тому, как он перешагнул через леера, как направился на мостик. Иван Алексеевич поспешил ему навстречу и назвал себя.
– Яльмаров Петр Петрович, уполномоченный ОГПУ, – просто в свою очередь представился человек в шинели. – Вам привет от матросов Журбы и Ли Ти-сяна. Журба поправляется. Передает привет и секретарь губкома партии. А теперь прошу мне помочь в беседе с капитаном Ханнаеном и гарпунером Бромсетом. – Яльмаров улыбнулся, и лицо его стало неожиданно простецким. – Сам-то я по-английски «здравствуй» и «прощай» только и знаю.
– К вашим услугам, – несколько по-старомодному ответил Северов, на что Яльмаров махнул рукой:
– К нашим общим услугам. Ну, идемте-ка к капитану. Это вот тот, лохматый, без шапки? – Яльмаров головой едва заметно указал на мостик, с которого Ханнаен командовал передачей туши кита на базу. Там же стоял Бромсет.
– Да, это Ханнаен, а рядом гарпунер Бромсет.
– Интересные охотнички, – негромко проговорил Яльмаров, он уже не улыбался, а был строг и деловит.
Они взошли на мостик. Когда Северов представил Яльмарова, то Ханнаен заметно вздрогнул и глотнул воздух:
– Из чека...
Северов поправил его и сказал:
– Господин Яльмаров хочет побеседовать с вами.
– Прошу в каюту! – Ханнаен взглянул на Бромсета.
Гарпунер, только что пожавший руку Яльмарову, старался принять равнодушный вид, словно его не удивило и не взволновало посещение столь необычного гостя. Бромсет вместе со всеми направился в каюту капитана, но Северов, по просьбе Яльмарова, сказал ему:
– Вас пригласят позднее.
Лицо гарпунера налилось кровью. Он хотел что-то сказать, но сдержался и только наклонил голову в знак согласия, потом повернулся к трапу. Северов предупредил его:
– Господин Яльмаров просит не покидать судно.
– Разве я арестован? – Бромсет гневно смотрел на Северова.
– Нет. Я надеюсь, что для этого нет оснований. – Северова изумило то, что говорил гарпунер.
– К тому же я иностранный подданный, и никто не имеет права мне приказывать!
Бромсет повысил голос. Северов больше не сомневался: гарпунер в чем-то виноват и боится, что его вина раскроется. Иначе бы он не вел себя так. В чем же виноват перед Советской властью Бромсет? Северов оставил гарпунера на мостике у трапа, за поручни которого все еще держался Юрт, и поспешил на зов Яльмарова. Он сидел за столом против Ханнаена и доставал из портфеля бумаги. Капитан китобойца следил за ним с испугом. Яльмаров спокойно стал задавать вопросы через Северова, на которые без всякого возражения отвечал Ханнаен. Первые вопросы были безобидные – о порте приписки, о сроке службы на флотилии и другие, которые как-то успокоили Ханнаена, и он, решив показать себя гостеприимным хозяином, неожиданно закричал:
– Орацио! Гнилая макарона!
От оглушительного крика Яльмаров и Северов даже вздрогнули. Яльмаров покачал головой, а в его глазах Северов заметил веселые огоньки.
На пороге появился старый итальянец с кофейником. Разлив по чашкам густую темную жидкость, от которой по каюте поплыл вкусный аромат, Орацио торопливо вышел из каюты. Сердце у него билось так сильно, что его стук отдавался в ушах.
– Вкусный кофе, – похвалил Яльмаров, отхлебнув несколько глотков горячей жидкости.
Это доставило Ханнаену удовольствие, и он похвалился:
– У меня лучший кофе среди всех китобоев мира.
«Мерзавец!» – назвал про себя Северов капитана и перевел новый вопрос Яльмарова:
– Когда ваше судно было у Командорских островов и сколько вы набили там котиков?
– Что-о? – Ханнаен смотрел на Яльмарова остановившимися глазами и не видел, как из перекосившейся в его онемевших руках чашки кофе лился на стол.
Северов сказал ему:
– Вы проливаете кофе!
– Что-о? – повторил Ханнаен и посмотрел на коричневую лужицу, от которой Яльмаров отодвигал свои бумаги. Капитан переводил взгляд с Ивана Алексеевича на Яльмарова. Лохматый, с полуоткрытым ртом, он сейчас походил на затравленного зверя. В каюте было тихо.
Наконец Яльмаров сказал:
– В молчанку нам нечего играть. Когда были на островах Беринга?
– Никогда не были, – оттолкнул от себя чашку с кофе Ханнаен. – Ни на каких островах не были!
Ханнаен отрицал и то, что у них на судне был Комбаров, и то, что они ставили «мягкие пробки». Это для Северова было новостью.
– Представьте себе, какие подлецы, – пояснил Яльмаров, – забили устья нескольких рек тушами китов, чтобы те там гнили и преграждали путь лососевым, идущим на нерест.
Северов почувствовал себя виноватым в том, что он просмотрел новое преступление китобоев. У него вырвалось:
– Как же я не заметил этого?
– Ловко действовали господа концессионеры, – Яльмаров вернулся к беседе с Ханнаеном: – Значит, вы не заводили китовые туши, например, в бухту Моржовую?
Ханнаен стоял на своем. Яльмаров постучал карандашом по блокноту, в котором делал заметки, и попросил Северова пригласить Бромсета.
Гарпунер был на мостике и дымил трубкой. Он вошел в каюту, пристально, изучающе посмотрел на Ханнаена.
Яльмаров с улыбкой в глазах сказал гарпунеру:
– Капитан китобойца отказался от всего!
– От чего всего? – высокомерно спросил Бромсет. Ему перечислили. Юрт пососал трубку, вынул ее изо рта, посмотрел на мундштук со следами зубов и покачал головой.
– Господа заблуждаются. Мы всего лишь простые китобои. Мы строго придерживались условий концессии, что может удостоверить господин Северов. Мы били китов и приводили их к базе. Больше ничем не занимались. А о том, о чем вы спрашиваете, – Бромсет поднял плечи, развел руками, – мы не имеем и представления...
Гарпунер, как и Ханнаен, отказался от всех предъявленных им обвинений. Сначала с большим спокойствием, а потом с наигранным возмущением он заявил:
– Я отказываюсь дальше вести подобную беседу. Она оскорбляет меня, капитана Ханнаена и всех китобоев.
Северов с удивлением смотрел на Бромсета. Перед ним не было того любезного собеседника, который всего несколько часов назад показывал ему гарпунную пушку, жаловался на свою судьбу. Иван Алексеевич видел наглого, грубого человека, державшегося вызывающе.
– Разрешите последний вопрос? – попросил Яльмаров.
Бромсет небрежно кивнул.
– Вы утверждаете, что не заводили китовые тушив бухту Моржовую?
– Я не миллионер, чтобы бросать туши. Если мне удается загарпунить кита, то я буксирую его к базе на разделку.
– Благодарю за разъяснение. – Яльмаров захлопнул блокнот, аккуратно вставил карандаш в ушко блокнота и спрятал его в портфель, громко щелкнув замками. «Щелкает, как дверь тюремной камеры», – подумал Ханнаен и поежился.
Яльмаров поднялся.
– Пройдемте на палубу. Я хочу вам показать любопытную вещь.
Застегнув шинель, он молча вышел из каюты. Все двинулись за ним. Бромсет почувствовал приближение какой-то опасности. «Что еще готовит этот большевик?» – со злобой подумал он.
На палубе судна в ожидании китобоев стояли два краснофлотца с миноносца. Их синие форменки со светлыми воротниками выделялись среди пестрой одежды китобоев.
Матросы расступились перед Яльмаровым, и Северов увидел, что один из краснофлотцев держит гарпун, уперев его носом в палубу.
Яльмаров, указывая на гарпун, спросил Ханнаена:
– Ваш гарпун?
Тот пожал плечами. Бромсет тоже не отозвался. Яльмаров указал на клеймо на гарпуне и прочитал:
«Вега-первая». Берген. Норвегия».
– Что же из этого? – не выдержал Бромсет. – Гарпун наш. Ну и что?
- Гарпун вырезан из туши кита, которую вы оставили в Южном заливе бухты Моржовой.
Бромсет, не вынимая трубки из зубов, процедил:
– Киты часто обрывают линь и уходят с гарпунами, а затем от ран дохнут. Тушу волны прибивают к берегу в любом месте.
– Туши с гарпунами китобойных судов «Вега» обязательно прибивает к устьям рек, – хладнокровно сказал Яльмаров. – Я вам оставлю этот гарпун на память о бухте Моржовой, а себе я вырезал гарпун из туши, которую занесло в реку Андриановку.
Бромсет чуть не выронил трубку и вынужден был придержать ее рукой. «Как большевики обнаружили «мягкие пробки» в нескольких местах?»
Яльмаров, от которого не скрылось волнение гарпунера, спросил:
– Вы поражены, что мы нашли китов, которые ушли от вас, чтобы подохнуть у чистой речной воды?
Бромсет молчал. Он не знал, что сказать. «Какой же Ханнаен идиот, что оставил гарпуны в тушах». Ведь он предупреждал об этом! Оставить такую улику. Нет, это непростительно. Что же сейчас предпримут большевики? Арестуют их? Нет, они иностранцы. К тому же никто из китобоев не признает справедливость обвинения большевиков. Никто из матросов не посмеет этого сделать. Бромсет зло посмотрел на Ханнаена, обвел взглядом стоявших китобоев. Матросы, кочегары, механики, кто из них посмеет предать его? Не тот ли издыхающий от чахотки датчанин, которого он до сих пор не пустил к Захматовой. Яльмаров спросил Ханнаена:
– Много у вас срывалось с линя китов?
– Много... – тряхнул своей гривой капитан, пугливо оглядываясь на Бромсета.
– Убыток сплошной, – сочувственно сказал Яльмаров. – Ну, не огорчайтесь. Я помогу вам разыскать всех сбежавших от вас китов. Будьте здоровы.
На базе Северова и Яльмарова встретили Микальсен и Захматова. Капитан-директор, несмотря на прохладное утро, потел так, словно над ним было знойное тропическое солнце. Его жирное лицо было в красных пятнах, а глаза выдавали огромный животный страх. Северов старался не смотреть на него.
– Господин Яльмаров, господин Яльмаров, – почти лепетал капитан-директор. – Прошу ко мне в каюту. Вас ждет завтрак. Я буду рад вместе с вами позавтракать...
– Хорошо. Я с удовольствием принимаю ваше предложение, – сказал неторопливо Яльмаров, которому Северов был по-прежнему переводчиком. – Мы только на минутку зайдем к товарищу Северову.
– Я жду вас, я жду вас, – Микальсен поклонился. В каюту Северова зашли Яльмаров и Захматова. Иван Алексеевич открыл иллюминатор, чтобы проветрить каюту, затем открыл коробку с табаком и набил свою трубку.
– Дай-ка я заверну себе цигарку, – потянулся Яльмаров к коробке табака. Северов пододвинул ее к Яльмарову. Он взял щепотку золотисто-янтарного табака, поднес к носу. – Медом пахнет, – и, свертывая папиросу, перешел на деловой тон: – Устроим маленький военный совет, товарищи.
– Ты, Петр, расскажи Ивану Алексеевичу все, – обратилась Захматова к Ялымарову. – Расскажи все об этих бандитах. – Елена Васильевна сжала руку в кулак, постучала по своей коленке: – Будь моя власть, я бы их всех перестреляла тут же, в море.
– Брось, Елена, партизанские замашки, – строго одернул Яльмаров. – Мы сейчас с тобой не в отряде и не ведем перестрелку.
Северову стало ясно, что Захматова и Яльмаров были в одном партизанском отряде и хорошо знают друг друга.
– Так вот, товарищ Северов, – обратился Яльмаров к Ивану Алексеевичу. - Будем ставить точку на этой концессии. Есть уже разрешение Москвы. Дела обстоят так. Эти норвежские китобои меньше всего занимались китами. С побережья мы получили несколько сигналов о том, что туши китов гниют в устьях рек. Это дело рук китобоев. Хотят отпугнуть рыбу. Глупо, но все же есть некоторый резон. Избиение котиков тоже дело их рук. Я осматривал лежбища на острове. Комбаров был с ними. Ему череп в лепешку превратили. Не буду удивлен, если это сделал этот гарпунер... как его?
– Бромсет, – подсказал пораженный услышанным Северов.
– Юрт Бромсет, – вспомнил Яльмаров. – Это было не простое браконьерство, а с далеким прицелом. Хотели перегнать котиковое стадо на свои острова. Да не вышло у господ китобоев. Котики вернулись на лежбище. Все это ясно. Только вот с товарищем Мэйлом пока история не раскрыта.
– Джо исчез... – вздохнул Северов. – Может быть, они его убили, чтобы он не рассказал о набеге на котиковое лежбище.
– Возможно, – согласился Яльмаров. – Позднее, я надеюсь, и это станет для нас ясным, как ясно то, что китобойная флотилия занималась экономической диверсией. Концессия была взята для маскировки.
– Судить этих негодяев! – воскликнул Северов. – В тюрьму их.
– Они только этого и заслуживают, но, к сожалению, мы не можем сейчас так поступить. – Яльмаров положил окурок папиросы в пепельницу. – Отменный у вас табак, товарищ Северов. Так вот, судить их, наказывать нам сейчас невыгодно. Представляете, какая шумиха поднимется за рубежом. Мол, большевики убивают концессионеров. А это может отпугнуть тех иностранных дельцов, которые хотят вести с нами дела честно и сейчас нам еще нужны. Нам выгодно иметь дело с концессионерами, пока мы свое хозяйство не пустим на полный ход. Господа концессионеры платят нам валютой. Ну как, товарищи, согласны?
Яльмаров с улыбкой посмотрел на Захматову и Северова.
– Вот я и прочитал вам маленькую лекцию по политэкономии.
– Значит, эти проклятые китобои уйдут целехонькими и еще будут посмеиваться? – Захматова даже вскочила на ноги. – Они нам плюют в морду, а мы только утираемся и говорим еще: «Спасибо»?!
– Не шуми, Елена, – спокойно попросил Яльмаров. – Немного мы их накажем. Слегка, но чувствительно. А главное – они не посмеют поднимать большого шума, когда вернутся домой.
–– Как же ты накажешь? – Елена Васильевна вновь села в кресло. – Прочтешь нотацию, что, мол, нехорошо браконьерствовать?
– Я плохо знаю иностранные языки, чтобы беседовать с ними, – сказал Яльмаров. – Мы просто заставим китобоев вытащить в океан все китовые туши, которые они понатыкали у рек, и уничтожить их. Охотиться они больше не будут. Убыток у них получится изрядный из-за простоя. А господин капиталист очень чувствителен к убытку. В течение всего времени, что китобои стоят у базы, я запретил охоту и хождение китобойцев – это им уже влетело в копеечку.
Северов не мог не признать, что Яльмаров поступает правильно. Через полчаса, когда Яльмаров за завтраком у Микальсена официально предложил убрать китовые туши, капитан-директор в первую минуту не мог сказать ни слова. Его лицо побледнело. Яльмаров добавил:
– На каждом китобойном судне будут находиться краснофлотцы с миноносца. Они проследят, чтобы где-нибудь у реки или в бухте не были случайно забыты или не замечены гниющие туши.
– Это насилие, – почти прошептал Микальсен.
– Нет, это помощь. Мы помогаем вам быстрее закончить уборку туш и уйти из советских вод. – Яльмаров говорил ровно, спокойно и немного медленно. – А насилие выглядит иначе. Скажем, к примеру, я прикажу посадить вас в тюрьму. Вот это уже будет насилие. Причем, вполне оправданное, законное.
– Меня... в тюрьму... за что, – капитан-директора била дрожь. – Я не понимаю...
– Успокойтесь! – Яльмаров аккуратно вытер губы салфеткой. – Это я просто сказал к примеру. А бифштексу вас преотличный.
– Я бы хотел, – заговорил Микальсен, – увести флотилию сейчас же. Будь проклят этот рейс, эта концессия. Она уже дала нам убыток в полмиллиона золотых рублей. И каждый день, что мы стоим без дела, приносит новые убытки. А если мы начнем отводить туши в океан то сколько на это уйдет дней? Сколько убытков? Из-за гнилых китов, которых мы не ставили у берегов.
– Не будем снова спорить, – устало сказал Яльмаров. – Вы же сами еще три дня назад не возражали против моих доводов. Зачем же доводить дело до насилия. А? Лучше дайте приказ своим китобойцам начинать работу.
Микальсен сорвал с воротника салфетку, смял ее и поднялся из-за стола.
– Хорошо. Ваши требования будут выполнены.
Яльмаров тоже поднялся.
Благодарю за великолепный завтрак. Разрешите с вами подняться на мостик, чтобы послушать, как вы отдадите приказ.
– Я вызову сюда капитанов и скажу им о вашем приказе, – остановился в дверях Микальсен.
– Нет, – покачал головой Яльмаров. – Зачем тратить время, беспокоить людей, заставлять их карабкаться по штормтрапу. Не надо. Вы прямо с мостика, по мегафону, отдадите команду. Надо, чтобы вся флотилия знала, куда и зачем уходят китобойцы.
Микальсен растерянно посмотрел на Яльмарова: «Бромсет не простит мне этого». Северов и Захматова обменялись улыбками. Они поняли, что задумал Яльмаров. О позорных делах с «мягкими пробками» должны узнать все китобои. А потом об этом станет известно и за рубежом. Хозяева флотилии не посмеют поднять крик о насилии большевиков над концессионерами.
– Но капитаны не знают, куда вести свои суда, – слабо попытался сопротивляться Микальсен.
– Не беспокойтесь. У наших краснофлотцев есть списки тех береговых пунктов, откуда надо убрать гниющие туши, – успокоил его Яльмаров. – Краснофлотцы уже на китобойных судах.
Микальсену ничего не оставалось делать, как идти на мостик и взяться за мегафон. Его дрожащий от гнева и страха голос разнесся над судами.
– «Вега-первая». Капитан Ханнаен. Идите на уборку гниющих китовых туш...
– Которые вы поставили, – подсказывал Яльмаров капитан-директору через Северова, – в устье рек для задержки рыбы...
Микальсен покорно повторил, обливаясь потом.
Бромсет, когда услышал первые слова капитан-директора, выругался и сказал Ханнаену:
– Он, кажется, сошел с ума,
– Надо заставить его замолчать, – поддержал Ханнаен.
Но в этот момент рядом с Микальсеном появился Яльмаров. Бромсет в бессильной ярости сжал поручни мостика. Вот, оказывается, что значит обещание этого чекиста: «Я помогу вам разыскать всех сбежавших от вас китов». Бромсет больше не мог сдерживаться. Он метался по мостику, ругался, как последний портовый забулдыга. «Какой провал», – думал он лихорадочно. Большевики обхитрили его. Что теперь с ним будет, когда они вернутся?!
На мостик поднялся краснофлотец и, войдя в рубку, склонился над картой на штурманском столике. Потом краснофлотец достал из кармана бумажку с несколькими словами и сказал Ханнаену:
– Ривер Сторож[34], – и указал точку на карте. Краснофлотец был молод, но от него веяло такой уверенностью, силой, что Ханнаен покорно ответил:
– Иес, сэр!
Он вышел на мостик и приказал отдать швартовы. Краснофлотец тоже вышел из рубки. Бромсет сбежал с мостика, бросился к себе в каюту и, достав бутылку рому, налил полный стакан и выпил его. Не удержавшись, Бромсет посмотрел в иллюминатор. Китобойные суда отходили от базы, и все ложились на один курс, к берегу, – убирать ими же поставленные туши китов.
– О, доннер веттер! – выругался Бромсет и снова налил себе стакан рому. В этот день Бромсет впервые был смертельно пьян. Он, забыв о том, что выдавал себя за норвежца, ругался по-немецки, грозил большевикам, порывался выйти из каюты, но Ханнаен запер его...
2
Китобойная флотилия «Вега», лишенная концессионных прав, в сопровождении советского миноносца вернулась в Петропавловск. На этот раз ее приход не вызвал волнения в городе и даже как-то мало обратил на себя внимания. Гавань была полна пароходов под различными иностранными флагами. Торговля за эти несколько месяцев заметно расширилась. Рыбная Камчатка была новым Клондайком для прожорливых и разворотливых хозяйчиков, спекулянтов, перекупщиков, искателей счастья, представителей разных авантюристических компании и обществ.
«Вега» со своими китобойцами стала в дальнем углу гавани. Яльмаров с Северовым и Захматовои сразу же съехали на берег. Они спешили в губком партии. Иван Алексеевич даже не успел собрать свои вещи.
Когда катер отвалил от трапа базы, увозя советских людей, Бромсет немедленно поднялся к Микальсену. Капитан-директор трусливо следил за гарпунером, ждал его ругани, укоров. Они давно не виделись, с того дня, как «Вега-1» с Северовым ушла на разведку китовых стад. Опасения Микальсена были напрасны. Бромсет, поздоровавшись, спросил:
– Радиограммы есть?
Микальсен отрицательно покачал головой. Бромсет помолчал, походил по каюте.
– Чекист сказал, когда нам уходить отсюда?
– Нет, но предупредил, чтобы мы были готовы к отходу.
– Пойдем в Нагасаки, – сказал Бромсет и вышел из каюты
Стоял ясный, солнечный день. В гавани было шумно, но Бромсет ни на что не обращал внимания. Он торопливо прошел к каюте Северова, оглядел пустынный коридор и ключом с движущейся головкой открыл дверь. Юрт вошел, прикрыл за собой дверь и осмотрелся. В каюте был беспорядок. Северов начал собираться, но все оставил на половине. На койке стоял раскрытый чемодан с уложенным бельем, плащ был брошен на спинку кресла. На столе лежала открытая коробка табаку, высилась стопка книг.
Юрт быстро пересмотрел их. Попытки Бромсета открыть железный сейф оказались безуспешными. Он выругался и махнул рукой. Порывшись в чемодане и не найдя для себя ничего интересного, Бромсет вернулся к столу и достал из кармана маленький плоский пузырек с бесцветной жидкостью. Отвинтив металлическую пробку с резиновой прокладкой, он аккуратно полил табак из пузырька, не притрагиваясь пальцами к коробке. Янтарный табак жадно впитывал жидкость, не меняя своего цвета. Вылив весь пузырек, Бромсет вышел из каюты и запер дверь. В коридоре по-прежнему никого не было...
...Сойдя на берег, Яльмаров, Северов и Захматова сразу же направились в губком партии. Здесь их ждал представитель Главконцескома. Яльмаров кратко доложил о результатах расследования на флотилии «Вега». Секретарь губкома сказал:
– Боюсь, что к списку подвигов китобоев придется присоединить еще один. Они, кажется, помогли бежать остаткам банды Блюмгардта.
– Этого головореза и грабителя? – воскликнула Захматова. – Мы же считали, что он давно бежал за границу.
– Представь себе, Елена Васильевна, – сказал секретарь, – след обнаружили, но белогвардейцев уже не было. Их взяло на борт какое-то судно у устья реки Чажмы.
– Конечно, они, китобои, – уверенно произнесла Захматова. – Кто же еще может? Не выпускать флотилию из Петропавловска! Микальсена, всех капитанов и этого Бромсета судить военным судом!
Захматова горячилась все сильнее, но представитель Главконцескома только покачал головой.
– Есть приказ выпроводить «Вегу» подобру-поздорову.
– И чем быстрее, тем лучше, – добавил секретарь губкома партии.
– Этим мы и займемся сейчас, – представитель Главконцескома обратился к Северову: – Мы с вами немедленно едем на флотилию и оформим с капитан-директором Микальсеном документы.
– Хорошо, – наклонил голову Иван Алексеевич, хотя ему не терпелось побывать на почте – проверить, нет ли письма от Соки, от Геннадия, навестить Журбу и Ли Ти-сяна.
– А завтра ко мне, – говорил Яльмаров, пожимая руку Северову. – Я подготовлю материалы об охотниках- китобоях, и вы их просмотрите.
Северов и представитель Главконцескома прибыли на «Вегу». Переговоры с Микальсеиом заняли немного времени. Убедившись, что ни ему, ни флотилии не угрожает опасность быть задержанными, капитан-директор несколько успокоился, осмелел и даже отказался подписать предложенный представителем Главконцескома документ, в котором указывались причины расторжения концессии и высылки флотилии.
– Я с предъявленным обвинением не согласен, оно вымышленное. И компания «Вега» будет требовать возмещения убытков.
– Гниющие туши китов у устья рек тоже вымышлены? – напомнил Северов.
Микальсен не ответил Ивану Алексеевичу. Тогда представитель Главконцескома сказал:
– Флотилия «Вега» может немедленно покинуть советские воды.
– Заберем с берега нашего матроса, который лежит в больнице, и уйдем, чтобы рассказать всему миру о том, как большевики обращаются с иностранцами.
Северов, возмущенный до глубины души, сдержанно заметил:
– Да, расскажите правду о себе и о нас. Прощайте, господин Микальсен.
Северов и представитель Главконцескома зашли в каюту Ивана Алексеевича. Негодуя на Микальсена, Северов набил трубку табаком из коробки на столе и, жадно затягиваясь дымом, быстро собрал свои вещи.
– Даже табак стал горчить из-за этого трусливого и наглого шакала, – говорил он представителю Главконцескома. – Скорее, скорее из этого вертепа. Всю жизнь я мечтал стать китобоем, как мечтал мой отец, но, видно, не суждено им стать. Да и не стоит быть таким китобоем, как эти преступники.
– Вы будете китобоем нашим, советским, – сказал представитель Главконцескома. – В Москве уже обсуждается вопрос о создании своей советской китобойной флотилии. Дело это трудное. Иностранные китобойные компании постараются нам всячески мешать. Если мы начнем сами бить китов, то, значит, меньше у них будем покупать китового сырья.
– Когда же, наконец, сбудется мечта? – Северов закрыл чемодан, выпрямился и, продолжая курить, говорил: – Если бы вы знали, как я жду той минуты, когда буду стоять на мостике китобойного судна, над которым развевается красный флаг, и давать команду: «Полный вперед, к фонтанам на горизонте!» – Он рассмеялся и смущенно сказал- – Простите, разболтался, как мальчишка! Идемте!
Подхватив чемодан и плащ, Северов и представитель Главконцескома вышли на палубу. У трапа к Ивану Алексеевичу подошел Оскар и незаметно дал ему вчетверо сложенную бумагу:
– Прочтете на берегу!
Удивленный Северов не успел ничего ответить матросу с «Веги». Он сунул бумагу в карман кителя и спустился в ожидающий его катер.
С огромным облегчением покидал Северов флотилию «Вега». Он даже не обернулся, чтобы взглянуть на нее. Северов вновь набил и раскурил трубку. Попыхивая голубоватым дымком, он смотрел на приближающийся берег и думал: «Когда же я буду возвращаться на берег со своей советской флотилии?»
Заняв номер в гостинице, Иван Алексеевич забежал в больницу. Его, как старого знакомого, приветливо встретил высокий хирург в пенсне.
– Товарищ Северов! Очень приятно. Искренне выражаю нам благодарность за повара Ли Ти-сяна. Знаете ли, великолепнейший кулинар. Ну-с, а матрос ваш поправляется. Он уже на ногах. Сестра, – обратился хирург к женщине в белом халате, – позовите больного Журбу из четвертой палаты.
Журба пошел к сером больничном халате. Увидев Северова, он воскликнул:
– Товарищ капитан! – И у него затуманились глаза. Северов, обнял Журбу за плечи, усадил на клеенчатый диван. Хирург и сестра вышли из комнаты. Иван Алексеевич смотрел на Журбу. Матрос был еще слабый, худой, с запавшими глазами, но заметно поправлялся.
– Врач обещает скоро выписать, – говорил Журба, полный благодарности, что его навестил Северов. – Возьмите меня к себе на судно.
– Конечно, возьму. – Северов ощутил страшную жажду. Из графина, стоявшего на тумбочке, он залпом выпил два стакана воды. – Возьму. Мы будем бить китов со своих охотничьих судов, и ты будешь на одном из них боцманом.
– Спасибо, товарищ капитан. Как я скучаю о море, и Ли Ти-сян тоже.
– А где же он?
– Убежал к вам на флотилию. Видно, разминулись вы.
В эту минуту Ли Ти-сян, добравшись до базы и не застав Северова, который уже совсем съехал на берег, пришел к Микальсену.
– Капитана. Моя твоя парохода не буду работай!
Норвежец с искренним удивлением смотрел на китайца который осмелился прийти к нему, капитан-директору. Вот до чего доводят большевики: какой-то паршивый китаеза лезет к нему.
Ли Ти-сяи на ломаном английском языке говорил: – Твоя давай моя чена. Давай чена Жулба! В каюту вошел Бромсет.
– Что надо этому косоглазому?
– Послушайте! – ухмыльнулся Микальсен. – Так что тебе надо?
– Чена давай. Моя чена, чена Жулбы. Его больница лежи...
У Бромсета потемнело лицо. Он сказал Ли Ти-сяну:
– Пойдем, я дам тебе денег.
Ли Ти-сян доверчиво вышел с гарпунером на палубу. Он говорил:
– Жулба скоро снова плавай, наша плавай буду парахода капитана Северова! Твоя знай. Его шибко хороший капитана!..
Ли Ти-сян не успел сообразить, что с ним происходит. Сильные руки Бромсета обхватили его поперек туловища и перебросили через борт. С испуганным пронзительным криком он летел вниз. Крик оборвался, когда Ли Ти-сян ударился о воду и потерял сознание.
Он не слышал, как хохотали на палубе базы моряки, не видел, как улыбался Бромсет, как гневом налились глаза Оскара, как перекрестился Орацио, находившийся на китобойце «Вега-1».
Не видел Ли Ти-сян, как Оскар прыгнул в воду и плыл к нему, а на помощь датчанину прыгнули с рядом стоявшего советского парохода еще два матроса и спасли его в тот момент, когда он захлебывался. Оскар первый пришел на помощь Ли Ти-сяну. Затем он передал его подплывшим русским матросам, а сам с трудом вернулся на китобоец. В то время как Ли Ти-сяна откачивали и приводили в чувство, Оскар лежал на палубе китобойца, и из его рта лилась кровь. Орацио с ужасом смотрел на алую лужицу и крестился...
Только вечером Ли Ти-сян вернулся в больницу к Журбе и узнал, что Северов, уходя от Журбы, сказал:
– Ну, товарищ, поправляйся, и снова в море. Вместе пойдем. Да скажи Ли Ти-сяну, пусть забежит ко мне в гостиницу...
...Из больницы Северов направился на почту. Его все время томила жажда. В теле была вялость. Хотелось лежать, не двигаться. «Устал видно», – подумал Иван Алексеевич и, чтобы взбодрить себя, снова закурил.
На почте его ждало письмо от жены. От брата письма не было. Иван Алексеевич с волнением смотрел на знакомый почерк, медлил вскрыть конверт.
«Соня. Милая, любимая Соня, – говорил он про себя. – Как же я соскучился по тебе, как я тебя люблю, сколько тревоги, волнений я доставил тебе за всю жизнь, и ты все молча переносишь».
Северов ощутил легкое головокружение. «Что это со мной? Неужели от радости?» Он хотел надорвать конверт, но тут же положил его в нагрудный карман. Вокруг говорили, ходили, шумели люди. А он останется один в своем гостиничном номере и не торопясь прочтет письмо жены, поговорит с ней и сейчас же напишет ответ.
По пути в гостиницу Северов несколько раз заходил в лавочки выпить квасу и фруктовой воды. Жажда становилась все неутолимей. «Ничего не ел сегодня соленого, – подумал он. – Откуда такая жажда?»
Иван Алексеевич вошел в номер, скова раскурил трубку и, сделав две–три затяжки, почувствовал, что он необыкновенно устал. В ушах был далекий-далекий звон. Ему так захотелось лежать, что он, не снимая кителя, сразу же прилег на кровать и услышал, как в боковом кармане зашуршала бумага Оскара. «Прочту ее после письма Сони, – решил Северов. – А как хочется пить». Но подняться и подойти к столу у него уже не было сил. Иван Алексеевич достал письмо жены, надорвал конверт и, вынув мелко исписанные листки, начал читать: «Мой любимый Ваня! Я...»
У него было такое ощущение, будто бы он летит по воздуху. Когда Северов открыл глаза, то он больше не видел перед собой письма. Из колеблющегося тумана к нему приближалось лицо жены.
– Я пришла, милый. – Соня была рядом с ним. Она протягивала к нему руки, чтобы обнять его. У нее были такие счастливые глаза.
Иван Алексеевич рванулся к ним навстречу:
– Соня…
Ему казалось, что он кричит, во весь голос зовет ее, любимую, но он только шептал, а тело его била мелкая дрожь. Голова скатилась с подушки, и на губах выступила пена. Губы слабо и бесшумно шевелились. Иван Алексеевич все звал Соню. Он бежал ей навстречу. Вот она совсем рядом. Он обнимает ее, и счастье его так велико, что все куда-то исчезает, лишь он с Соней летит и летит, все быстрее и быстрее в бесконечность и растворяется в ней….
Сердце капитана медленно остановилось. Тело вытянулось на кровати. На лице застыла улыбка. Пальцы сжимали листки письма. Только один из них соскользнул на грудь. На нем были слова: «Мой любимый Ваня!..»
В номере было тихо. К вечеру в него ворвался приглушенный гудок базы. Китобойная флотилия «Вега» поспешно уходила из Петропавловска в Нагасаки...