1
Кончались вторые сутки с тех пор, как на базе был принят первый кашалот. Туша его все еще лежала на кормовой площадке, истерзанная, с неровно срезанным по бокам жиром. Как и предсказывал Данилов, кит начал портиться. Уставший, с красными от бессонницы глазами, Пантелей Никифорович не бросал работу. Рядом с ним постоянно был Ли Ти-сян. Рабочие спали поочередно, не раздеваясь.
Во все помещения базы проник тяжелый сладковатый запах разлагающейся туши. Люди были мрачны.
– Американец не исполнил своего обещания – не смог ускорить разделку, – сказал Степанов, выходя с Северовым на площадку...
Хардинг по-прежнему толком не показывал, что и как нужно делать. Данилов, которого рабочие признали старшим, старался изо всех сил, но, видимо, делал что-то не так, как хотел Хардинг. Американец швырнул окурок сигареты, грубо оттолкнул Данилова. Тот удивленно на него посмотрел, а затем, прежде чем Хардинг успел отступить, взял американца рукой за ворот и скрутил так, что лицо у Хардинга побагровело. Он раскрыл рот, жадно глотая воздух.
– У, стерва! – презрительно проговорил резчик и толкнул Хардинга от себя.
Американец отлетел, упал на покрытую жиром площадку и проехал по ней «а своих кожаных брюках почти к самым ногам капитан-директора. Тот помог Хардингу подняться и, сдерживая клокотавшую в нем ярость, сказал:
– Зайдите ко мне.
Рабочие взглядами проводили Северова, Степанова и Хардинга. На площадке стало тихо. Ли Ти-сян прищелкнул языком.
– Его американ фангули![47]
Он так заразительно рассмеялся, что захохотали и другие рабочие.
– А ну, дружки! – поплевал Данилов на ладони и взялся за нож.
Все задвигались быстрее. Угнетающая обстановка на палубе разрядилась.
Разговор Северова с Хардингом в каюте был коротким. Капитан-директор спросил:
– Вы когда-нибудь видели разделку кита при помощи лебедок и паровых пил?
Хардинг по-прежнему держался развязно, на его лице явно было написано пренебрежение к людям, с которыми он разговаривал.
– О, - проговорил он, – на базе «Калифорния» только так и разделывают китов!
Хардинг улыбнулся, вспомнив наставления, полученные перед выездом из Америки в Советскую Россию. «Русские ничего не понимают. Делайте так, чтобы и впредь они ничего не понимали в разделке».
– Как именно? – быстро спросил Степанов. – При помощи механизмов или вот так, как разделываете вы?
– База «Калифорния» самая совершенная, – поднял свои подбритые брови Хардинг и воодушевленно продолжал: – Там лучшие механизмы, и кита там обрабатывают в полчаса.
– Вы лжец! – стукнул Степанов кулаком по столу. Лицо его побледнело, стало неузнаваемым. – Вы наглый лжец!
Северов еще никогда не видел помполита таким взволнованным. Михаил Михайлович взял себя в руки и ровным голосом, в котором еще слышались нотки негодования, сказал капитану:
– База «Калифорния» доживает свои последние годы. Там даже не ставят новое оборудование – невыгодно. Слип на этой базе сделан в носовой части – понимаете, какая это допотопная посудина?
Хардинг понял, что его обман раскрыт. С ним нянчиться больше не будут, сейчас решается его судьба. Глаза американца испуганно заметались. «Чего доброго, эти русские засадят еще в тюрьму. Зря я ввязался в это дело».
Степанов требовательно спросил Хардинга:
– Вы сможете организовать разделку при помощи лебедок и пустить в ход пилы, которые имеются на разделочных площадках?
– О, конечно! – кивнул Хардинг, все еще разыгрывая опытного специалиста. Сказал и похолодел.
– Идемте! – Степанов встал.
Хардинг сделал движение, но задержался в кресле. Степанов поторопил:
– Ну что же, идемте.
Американец безвольно опустил голову и не поднялся с кресла.
– Фьють! – присвистнул Степанов. – Значит, вы плохо знаете дело?
Хардинг кивнул.
– Я на китобойной флотилии работал матросом.
Та-ак! – протянул Степанов и тяжело вздохнул. По крайней мере, стало ясно, что на Хардинга нечего надеяться. И уже с особым любопытством спросил: – А зачем же вы приехали к нам?
Хардинг молчал.
– Можете идти, мистер Хардинг, – сказал Северов. Американец встал:
– Вы меня выгоняете?
– Да! С вас будет удержано по суду все, что вы успели у нас получить! Идите!
Хардинг ушел.
– Как ты думаешь, случайно или не случайно Хардинг попал к нам в качестве незаменимого специалиста? – спросил Степанов.
– Возможно, оплошность тех, кто приглашал Хардинга на работу, – ответил Северов. – Не хочу думать о худшем.
– Уж что-то много у нас всяких неожиданностей, – проговорил Степанов.
– Наверное, тут не все чисто, – кивнул Северов. В дверь постучали. Вошла лаборантка Горева с двумя мензурками и стремительно поставила их перед Северовым. В одной был светлый перетопленный жир, а в другой – темно-янтарный.
– Прикажите, чтобы жир кашалота прекратили сбрасывать в котлы для перетопки. – Горева указала на мензурку со светлым жиром. – Это жир отличного качества. Он получен от первой партии кусков. А это, – она пододвинула к Северову вторую мензурку, – из сегодняшней партии. Низкий сорт, жир уже портится. Нам грозит опасность загрязнить таким жиром котлы, и тогда или завод останавливать или вся продукция будет низкосортной.
– Час от часу не легче, – медленно поднялся из-за стола Северов. – Ты прав, Михаил Михайлович. Слишком много неожиданностей. Идем на палубу.
Сбросив за борт кашалота, база приняла только что доставленного «Штормом» огромного блювала, который едва уместился на палубе. Голова его лежала на слипе.
Данилов, увидев капитан-директора и помполита, крикнул рабочим площадки:
– Час на перекур, ребята! Садись в круг. Будем держать совет. Ты, Ли Ти-сян, садись рядом со мной. – Он протянул китайцу пачку папирос, и Ли Ти-сян, никогда не куривший, с благодарностью взял папиросу.
– Вот что, ребятки, – заговорил Данилов, – если будем так потрошить китов, то без портков вернемся во Владивосток. Протрем свои, а на новые... – Данилов показал всем кукиш, – вот что заработаем.
– Что верно, то верно, – вздохнул кто-то.
– Чего вздыхаешь, как корова в хлеву, – одернул Данилов. – Обмозговать дело надо.
– Думай уж ты, – выкрикнул тот самый юркий человек, что вечером первым бросил работу. – А мы сальцем китовым сыты до этих пор. – Он провел пальцем по грязной заросшей шее.
– Давно тебя заприметил, – сказал Данилов предупреждающе. – Чистая ты блоха – прыгаешь, кусаешь, а никакого проку нет от тебя.
Рабочие весело засмеялись. Данилов продолжал:
– Одними этими механизмами, – он вытянул вперед свои широкие, сильные руки, – кита не обдерешь. Машины есть! Про них скажет нам товарищ Северов.
Капитан-директор еще в полдень беседовал с Даниловым, предвидя отставку Хардинга.
– Есть у нас лебедки, вот они, – заговорил Северов, указывая на механизмы, закрытые чехлами. – Поставим их сюда, чтобы нам легче было кита обрабатывать. А как это делается – никто не знает. Хардинг липовым инструктором оказался.
– Будь он неладен! – сплюнул Данилов.
– Нам, товарищи, надо разобраться в этих лебедках и снастях. – Северов указал на паутину тросов над головой. – Разберемся – значит, будем кита ворочать, как угодно...
– Ворочать – это штука нехитрая, если лебедки силой возьмут, – сказал рабочий в бушлате. – Зацепить, положим, левой за хвост, из-под низу, а правой – у головы и сверху. Может, и пойдет дело.
– Разворачивать-то можно, а вот как сало брать? – вступил в беседу резчик, знакомый с работой лебедки. – Ну, располосуем мы кита, а сало-то ведь на мясе...
– Моя хочу говорить, моя, – неожиданно звонко и быстро произнес Ли Тисян. – Можно, капитана?
– Давай! – кивнул Данилов.
Китаец вскочил на ноги, чуть нагнулся вперед, точно собираясь прыгнуть, и, оживленно жестикулируя, заговорил:
– Моя твоя слушай, слушай и думай, какой мой башка? Плохо совсем! – Ли Ти-сян шлепнул себя по лбу, отчего шапка свалилась, открыв черные, как смоль, волосы. – Моя повара, чифань мало-мало делай на такой парахода, его плавай шибко далеко... Чили... Его лови кита, его таскай сюда, – китаец постучал ногой о палубу, – потом чик-чик сало и верха таскай, машина работай, – китаец остановился, чтобы перевести дух.
Степанов слушал его с большим интересом. Маленький человек сказал:
– Ну и оратор ты! Наговорил, наговорил, а никто ни черта не понял. Хоть ты-то не мешай. И без тебя запутались.
– Моя мешай? – возмутился Ли Ти-сян. – Моя ни чолта не знай? Сама твоя чолта! Сиди болтай, болтай... Капитана, – обратился он к Данилову, – ходи сюда...
Ли Ти-сян побежал к киту. Данилов поднялся. За Даниловым пошли и остальные. Ли Ти-сян схватил нож, провел по туше кита две продольные линии и одну поперечную.
– Смотри, – сказал он. – Его рыба чик-чик ножика! Понимай? Потом крючок здеся цепляй, – он указал на то место, где пересекались надрезы, повернулся к ближайшей лебедке и закончил: – Машина работай... Шибко шанго!
Ли Ти-сян смотрел на китобоев с ожидающей улыбкой.
– Молодец! – Данилов хлопнул китайца по плечу и обратился к рабочим: – Понятно, ребятки?
– А чего здесь не понять? – заговорили рабочие. – Понятно, только как на деле-то будет?
– Сейчас проверим, – Данилов поплевал на ладони, потер их. – Становиться к лебедкам! Кто тут в снастях толк понимает? Давай-ка ты, – он указал на рабочего в бушлате. – Посмотри, какой трос к какому относится? Где тут крючки, о которых Ли Ти-сян толковал? Резчики! Беритесь за ножи! Резать поглубже!
Данилов сделал поперечные надрезы у головы и у хвоста кита. Между этими двумя надрезами разместились рабочие с ножами.
– Откуда у тебя этот товарищ? – указывая на китайца, спросил Степанов у Данилова.
– Рабочий из камбуза. Сам попросился к нам. По внешности тонковат, а на работу двужильный. У меня и то в глазах уже все крутится, а он ничего. Смотри, как орудует.
Степанов увидел на палубе судового врача и с досадой вспомнил, что не выполнил его просьбы – не дал помощницы, чтобы дежурить возле больного Курилова.
– Виноват, виноват перед вами, – сказал Степанов врачу. – Сейчас все сделаем.
Помполит торопливо перебирал в уме, кого бы можно без особого ущерба отвлечь для дежурства.
– Пойдемте к комсомольцам, они нас выручат, – предложил он и тут же воскликнул: – Хотя, стоп! Нашел! Пусть помощницей у вас будет Оленька Данилова...
Помполит произнес имя девушки так же, как ее отец в день прихода на базу.
Степанов поискал Оленьку глазами. Она стояла недалеко от отца и настойчиво повторяла:
– Да идите же кушать, батя!
– Не мешай, Оленька, – гудел Данилов. – Самое горячее время.
Степанов подошел к ней. Оленька сердито сказала:
– С утра у бати маковой росинки во рту не было и не идет кушать.
– Сейчас, Оленька, Пантелею Никифоровичу не до еды. а у меня к тебе дело...
Степанов рассказал о Курилове, и девушка откликнулась на просьбу.
– Конечно, согласна, раз надо. Только какая из меня санитарка выйдет?
– Преотличная, – Степанов пожал ее крепкую руку и улыбнулся. – Завтра приду посмотрю на тебя в новой роли, товарищ медицинский работник!
Курилов пришел в себя, когда его уже доставили на базу. С недоумением смотрел он на белые стены лазарета, шкафчик с пузырьками, пустые койки, на свою левую руку в гипсе.
Тогда он вспомнил все и долго лежал с закрытыми глазами, с горечью думая о случившемся. Ему захотелось пить. Здоровой рукой он взял со столика, стоявшего у изголовья, стакан. Ложка звякнула о его край. Вошел врач, отдернул с иллюминатора марлевую занавеску.
– Как себя чувствуете?
– Тело все побаливает, – с виноватым видом при знался Курилов, вспоминая все, что с ним произошло.
– Серьезно пострадала только рука, – успокоил врач.
– Долго я пролежу? – с тревогой спросил Леонтий.
– Через два–три дня можно будет сказать точно.
– Ясно, – удрученно произнес Курилов, понимая, что врач уклоняется от прямого ответа. – А не скажете, где сейчас «Шторм»?
– Около базы, но о делах здесь запрещено говорить, – мягко, но настойчиво произнес врач, встряхивая градусник. – Лежите тихо и спокойно. Быстрее поправитесь.
Леонтий прислушался. База стояла на якоре. С палубы доносился приглушенный шум. Там шла работа. Это успокоило Курилова, и он уснул.
2
Грауль пришел к Северову в тот момент, когда у капитан-директора сидели Степанов и Можура. Они обсуждали, как быстрее восстановить мачту. Увидев Грауля, все замолчали, ожидая, что он скажет. Весь его вид говорил о том, что он расстроен.
– Несчастье с бочкарем произошло по моей вине, – заговорил Грауль по-немецки. – Я забыл предупредить, что при охоте на больших китов бочку необходимо покидать. Я слишком увлекся охотой. Голубой кит так редко встречается.
Степанов перевел слова Грауля. И всем, в том числе и Можуре, который был особенно зол на Грауля, показалось, что гарпунер говорит искренне, а Отто, словно пытаясь закрепить это мнение, продолжал уже по-русски:
– Я ошень, ошень виновайт перед господин Курилофф... Я ходит к нему прошит прощенья...
Грауль слегка поклонился и вышел. Северов с досадой воскликнул:
– Вот тебе и лучший гарпунер мира! А что же от других ждать!
– Хорошо хоть, что он свою вину признал, – сказал Степанов.
– Извинением Курилова с койки не поднимешь. – Можура яростно набивал трубку табаком. – Так как же мне быть?
– Ремонтироваться будете в Петропавловске, – ответил Северов. – Туда уже сообщили. Обещают быстро установить мачту.
– Когда идти в Петропавловск?
– Завтра утром.
Китобоец «Труд» вернулся к базе без добычи. Киты в районе его плавания не попадались. На судне было тихо. Члены экипажа ходили сумрачные. Степанов послал к ним Гореву прочесть лекцию, подготовленную ею вместе со Старцевым.
Девушка охотно согласилась. Ей хотелось взглянуть на франта-капитана, как она называла про себя Орлова. За время стоянки во Владивостоке они почти не виделись.
– Заодно лучше познакомишься с экипажем. Там много молодежи. Работы для комсомольской организации – непочатый край, – напутствовал помполит.
Китобойные суда стояли у борта базы. Горева по трапу спускалась на «Труд». Ей оставалось сделать еще шаг, чтобы ступить на палубу, как раздался отчаянный крик:
– Фрау... вумен... ноу, ноу! [48]
Расталкивая матросов, стоявших около трапа, Андерсен загородил девушке дорогу, выставив вперед руки. Лицо его исказилось.
– Да ты что, рехнулся? – взял гарпунера за плечо Журба. – Это же наш работник, понимаешь? С базы.
Журба показал гарпунеру в сторону «Приморья», но тот ничего не хотел слушать. Он, как автомат, повторял:
– Ноу, ноу, ноу...
На шум вышел Орлов. Увидев Гореву, он неожиданно для себя обрадовался и строго спросил гарпунера:
– Почему вы не пускаете товарища на судне?
Андерсен не был пьян. Он только что проснулся и вышел на палубу поразмяться. Норвежец поднял на капитана глаза, и Орлов увидел в них испуг.
– Женщина хочет прийти на китобойное судно, – заговорил Андерсен. – Это принесет нам большое несчастье. Женщин на китобойные суда не пускают!
– Вы говорите ерунду! – рассердился Орлов.
– Я знаю, что большевики не верят в примету, – быстро проговорил Андерсен. – Это ваше дело – не верить. Но если женщина войдет на это судно, – я разрываю договор. Я не хочу быть несчастным.
Капитан перевел свой разговор с гарпунером экипажу. Послышались сердитые голоса:
– Нечего фокусы устраивать. Пусть комсорг поднимается на палубу.
Орлов задумался, не зная, как поступить. Горева насмешливо крикнула ему:
– До свидания, капитан!
Матросы взглядами проводили ее. Горева вернулась на «Приморье» и спустилась на стоящий у другого борта «Шторм».
Андерсен вытер вспотевший лоб и, не обращая внимания на недовольные возгласы моряков, подошел к борту, деловито плюнул в воду, затем перешел к другому борту и снова плюнул.
– Колдует, – сказал Журба. – Темнота заграничная!
Норвежец ушел в каюту.
Орлов был зол на Андерсена. В его ушах все еще звучал насмешливый голос Горевой: «До свидания, капитан!» К тому же ее приняли на «Шторм».
Действительно, Грауль к приходу девушки отнесся приветливо и вежливо поклонился. Моряки собрались в кают-компании. Увидев Гореву, Слива скатился в кубрик, сбросил рабочую блузу, надел зеленый свитер с вышитыми на нем белыми оленями, вылил на голову чуть ли не целый флакон одеколона и явился на лекцию.
Одеколоном от него несло так густо, что моряки весело посмеивались:
– Душистая Слива! Скоро боцман прикажет духами скатывать[49] палубу.
– Товарищи! – начал Слива. – Данный лектор... извиняюсь! – Он повернулся к Горевой: – Ваше имя и отчество?
– Просто Горева, – улыбнулась девушка.
– Очень приятно, – Слива прижал руку к сердцу. _ Слива Филипп Филиппович – боцман этого выдающегося китобойца. Будем знакомы.
Он пожал руку девушки и обратился к присутствующим:
– Товарищ Горева имеет до вас слово!
Она, взглянув с улыбкой на забавного боцмана, начала свой рассказ. Моряки узнали и о том, что собой представляют киты, и о том, как с древних времен развивалась охота на морских гигантов, и о том, как используется продукция китобойного промысла, и о многом другом.
– Огромные доходы от китобойного промысла, – сказала в заключение Горева, – привели к тому, что между китобойными компаниями разгорелась ожесточенная борьба. Дело иногда доходило и до уничтожения китобойных судов конкурентов. Норвежские, немецкие, французские, а позднее особенно американские компании всячески стремились не допустить развития китобойного промысла в других странах, и в первую очередь в России. Только при Советской власти в нашей стране создана первая китобойная флотилия. Наша флотилия...
Горева, откинув прядь пушистых волос, упавших на раскрасневшуюся щеку, закончила лекцию и опустилась в кресло. Моряки, внимательно слушавшие ее, задвигались, заговорили.
– Так, значит, сердце у голубого кита тяжелее крупного битюга? – все еще не веря, спросил кто-то из матросов.
– Да! – кивнула Горева, заглянув в лежавший перед ней конспект. – А язык весит больше трех тонн!
– Мама дорогая! – воскликнул Слива. – Вот так сердечко!
– Тебе бы, Филипп Филиппович, такое, – хохотнул матрос. – Во всех бы девушек Камчатки влюбился.
– Он и своим обходится, – подхватил другой. – В Ленинграде у него Маша, в Одессе – Саша, во Владивостоке – Глаша...
Моряк, встретившись с грозным взглядом боцмана, неожиданно умолк на полуслове, а Слива, моментально изменив выражение лица, любезно обратился к Гревой:
– Спасибо, товарищ Горева, за увлекательную лекцию. - Он осторожно взял ее под локоть и помог выйти на палубу.
Провожая девушку, боцман думал о последних словах ее лекции: «Иностранные китобойные компании всегда мешали русским китобоям...» Авария с нашим судном? Случайно это или нет? Грауль-то иностранец, да еще из фашистской Германии.
Тут же Слива решил навестить Курилова. Леонтий сообщил, что у него побывал Грауль. Филипп Филиппович, склонив голову и закрыв один глаз, сказал:
– Мухомор – красивый гриб, а надкусишь – и в ящик можешь сыграть...
Когда Горева вернулась на «Приморье», Степанов спросил:
– Что, не пустил на «Труд» гарпунер?
– Дикость какая-то, – возмутилась Нина, почему-то больше досадуя на Орлова. – И капитан там тоже ведет себя странно. Не мог одернуть гарпунера!
– Орлов поступил правильно, не допустив конфликта с Андерсеном, – сказал Степанов. – Нам надо проявлять выдержку и на всякие штучки реагировать спокойно.
В тот же день Степанов побывал на китобойце «Фронт». Нильсен встретил его радостной, несколько подобострастной улыбкой. О, теперь Олаф больше не относился настороженно к русскому комиссару!
Михаил Михайлович собрал коммунистов. Парторгом здесь был старый моряк, кок, дядя Митя, низкорослый, кряжистый, со спокойным взглядом маленьких серых глаз.
Обтирая по привычке полное лицо платком, словно он находился в жарком камбузе, кок неторопливо говорил:
– Наш гарпунер ходит именинником. И на деле пока ничего, держится за своего брата-моряка.
Степанов рассказал о случае с Андерсеном и Горевой. Кок покачал головой:
– Нет, за нашим этого не наблюдается. Наш сознательный.
Все засмеялись. Степанов сказал:
– Коммунистов на вашем судне четверо – больше, чем на других китобойцах. Вот вы и должны показать пример в добыче китов.
– Гарпунер у нас молодой, хотя и седой, – напомнил дядя Митя.
– Это мы учитываем, – кивнул помполит. -– Партийная установка такая: поддерживать Нильсена, добиться, чтобы он шел наравне с другими гарпунерами. Это очень важно. Для будущего важно, – повторил Степанов.
– Хорошо. Будет исполнено, – твердо произнес дядя Митя.
Степанов уходил с «Фронта» в полной уверенности, что дела на этом китобойном судне лучше, чем на остальных.
3
Андерсен перестал бриться и умываться. Успех Нильсена раззадорил его, а блювал Грауля поверг в отчаяние.
– Несчастье принесла мне та белокурая девушка, – с глубоким убеждением говорил он Орлову. – Женщина в море – непременно быть беде.
– Но Грауль не возражал против того, чтобы Горе в а находилась на его судне, и охота у него идет успешно, – напомнил Орлов.
– Это верно, – кивал Андерсен. – Но нашему судну она оставила несчастье.
«Труд» с начала промысла не встретил ни одного кита. Орлов тяжело переживал неудачу.
– Пропал сезон. Нельзя нарушать морские обычаи. Киты это чувствуют, – жаловался норвежец.
Днем гарпунера никто не видел пьяным. Он крепился. Зато по вечерам напивался до бесчувствия.
Однажды Орлов подвел «Труд» ближе к берегу и пошел вдоль него на север. Слева тянулись темные высокие скалы с бесчисленными уступами, трещинами. Волны разбивались о подножия скал.
Андерсен надеялся встретить здесь кашалотов. И не ошибся. За выдающимся далеко в море скалистым мысом судно наткнулось на стадо китов. Их было двенадцать. Животные не обращали на судно никакого внимания.
Хрипло вскрикнув, Андерсен бросился к пушке и торопливо выстрелил в ближайшего кашалота. То ли гарпунер промахнулся, то ли кит изменил свое положение, но гарпун, скользнув по голове животного, срикошетил вверх. В это же время взорвалась граната.
– Мазила! – проворчал Журба.
Кита оглушило. Он стремительно описал круг и ударил о правый борт судна у носа, затем отошел, снова ударил – уже ближе к центру и в третий раз – около кормы. «Труд» дрожал, гудел и качался, ложась левым бортом на воду.
Кашалот нырнул и, пройдя под кормой, всплыл неподалеку, остановился. Лебедка выбирала линь. Гарпуна на нем не оказалось: линь перерезало винтом.
– Охотничек, – процедил сквозь губы Журба. Орлов с гневом смотрел на гарпунера, с трудом сдерживая себя.
Андерсен длинно выругался. Пока готовили новый гарпун, Орлов повернул судно. Кашалот, выпускавший фонтан за фонтаном, вновь погрузил свою широкую голову в воду, и над волнами взметнулся его хвост. Кит исчез. Норвежец яростно ругался, но от пушки не отходил...
Марсовый следил за поверхностью моря. «Труд» на самом легком ходу петлял около места, где нырнул кашалот. Орлов внешне держался спокойно, но его волнение возрастало. Прикусив губу, молодой капитан думал: «Не убьем сейчас кашалота – брошу, уйду с судна. Я моряк, а не мясник. – И тут же выговаривал себе: – Кажется, я начинаю походить на Андерсена».
– Лево по борту кашалот! – доложил бочкарь.
Из воды показалась черная голова и горбатая спина животного. Андерсен замер у пушки. Все затаили дыхание.
Гарпунер выстрелил в кашалота второй раз. Кит рванулся, забился на месте, завертелся волчком, наматывая на себя линь, и замер. Норвежец крякнул от удовольствия: «Выстрел был удачный, прямо в сердце». Кита подтащили к борту, пришвартовали. Вся команда повеселела. Радостный Андерсен сбегал в каюту, выпил стакан коньяку и вернулся к Орлову.
– Искать второго кита, – предложил он на радостях.
– Стадо ушло далеко, надвигается ночь, – возразил Орлов, хотя удача воодушевила и его.
– Тогда к базе, – согласился Андерсен. Ему хотелось, чтобы вся флотилия скорее увидела его кашалота.
Судно подходило к «Приморью», когда произошло то, что на долгое время сделало китобоев «Труда» мишенью для дружеских насмешек. Кашалот под бортом судна внезапно ожил. Он пустил фонтан и яростно заработал грудными плавниками. Кит был пришвартован хвостом вперед. Голова находилась у кормы.
Судно сначала замедлило ход, затем пошло назад и стало кружиться на месте. Животное тянуло за собой китобойца. Судовая машина оказалась бессильной против кита. И все это происходило на виду у базы. На «Приморье» стоял громкий смех. Слышались шутки.
– «Труд» живого кита привел! Китовый вальс танцуют!
Орлов в первую минуту не знал, что предпринять. Изумленный Журба ждал его команды. Капитан приказал освободить кита. Кашалот отошел от судна и застыл. Агония прекратилась. Он был мертв.
Взбешенный Орлов, чувствуя себя опозоренным, подогнал тушу кита к «Приморью». Андерсен, сидя в своей каюте за бутылкой коньяку, гадал, как истолковать случившееся – доброе ли то было предзнаменование или это сигнал о могущем случиться несчастье? Бутылка была пуста, а гарпунер все еще не мог решить этого вопроса. Он отправился к боцману.
Журба, выслушав норвежца, решил использовать его сомнение для пользы дела и убежденно сказал:
– К лучшему это. Кит показал, что уступает место другим.
– Верно, верно! – обрадовался Андерсен. Довод боцмана показался ему убедительным.
Объяснялись они на какой-то дикой смеси слов из различных языков, но отлично понимали друг друга. Когда гарпунер ушел, Журба вздохнул:
– Пропащий человек.
Орлов поднялся на базу. Здесь гудели лебедки, шипел пар, слышались голоса рабочих, разделывавших тушу кита.
– Майна помалу! Вира! Вира! Стоп! Так!
Площадка была залита ярким светом прожекторов. Орлов видел, как, надрезав полосу жира, рабочие зацепляли ее крючком спускавшегося со стрелы стропа. Пятитонная лебедка тащила полосу сала вверх, а рабочие внизу подрезали ее, отделяя от мяса.
Работа приостановилась только тогда, когда с боков кита был снят весь жир. Требовалось повернуть тушу, и ее стали обвязывать тросами.
– Добрый вечер, капитан! – услышал Орлов рядом с собой знакомый женский голос.
Он обернулся. Перед ним, чуть вскинув голову, стояла Нина Горева. Орлову была приятна встреча с девушкой. Он позабыл о случае с кашалотом и как можно приветливей поздоровался.
– Мне сказали, что вы танцуете с китами? – спросила Горева. Ей нравилось дразнить Орлова.
– В море больше не с кем, – улыбнулся капитан. Девушка, засмеявшись, скрылась в темноте. А Орлов еще долго стоял на палубе, думая о том, смеется ли она над ним или просто шутит.
... Киты в районе стоянки флотилии стали попадаться реже. Они уходили на север. «Приморье» покинуло хорошо укрытую от ветров бухту и вышло в открытое море. Навстречу катились свинцово-черные косматые волны. Низко неслись рваные тучи, тоскливо посвистывал ветер. Море хмурилось, недобро вспыхивало тусклыми искрами, шумело все громче, поднимая пенящиеся гребни.
На базе продолжалась разделка кита. Данилов спал не больше трех–четырех часов в сутки. С лебедками дело подвигалось быстрее, но не так быстро, как требовалось. Много времени уходило на то, чтобы перевернуть почти стотонную тушу голубого кита. Сало с блювала было снято лишь на четвертые сутки. Цех вытопки работал круглосуточно, однако жир выходил низкосортным – сказывалась медлительность разделки.
Десять котлов в цехе переработки, предназначенные для вытапливания жира из костей, бездействовали. Из-за отсутствия сырья простаивал и туковый цех, не использовалась консервная установка. А испорченное сырье десятками тонн летело за борт.
Северов повел флотилию в Петропавловск, рассчитывая разузнать там о местах скопления китов, подыскать опытных лебедчиков, людей, знакомых с разделкой китов.
Оленька сидела в лазарете возле койки Курилова и читала лежавший у нее на коленях журнал. Тяжелая черная коса, переброшенная на грудь, выделялась на белом накрахмаленном халате. Лицо девушки часто меняло выражение.
Курилов боялся пошевельнуться, чтобы не отвлечь девушку.
Она, как видно, почувствовала его взгляд и, повернув к нему голову, заботливо спросила:
– Что же, проснулись и не говорите? Они внимательно смотрели друг на друга.
– Не хотел мешать вам, – признался Леонтии. – Вы так внимательно читали. Что, очень интересно?
– Очень. Роман «Как закалялась сталь». Вот!
Она подняла журнал и показала Леонтию заголовок.
– Наверное, скучный. И название какое-то странное, – сказал Курилов.
– Что вы? Очень интересный роман про комсомольцев, про войну. Вот слушайте. – И, не дожидаясь ответа, Оленька начала читать.
Вначале Леонтий вслушивался в мягкий девичий голос. Он был какой-то особенный, певучий. Потом незаметно увлекся тем, о чем рассказывалось в романе, стал следить за судьбой Павки Корчагина. Они не слыхали, как тихо растворилась дверь и в лазарет вошел Степанов.
– Гутен морген! – поздоровался он по-немецки. Курилов ответил по-английски, но Степанов отрицательно покачал головой:
– Не понимаю. Говори по-немецки. Курилов в недоумении смотрел на помполита.
– А я-то на тебя надеялся, думал, что моряк свое слово сдержит! – сказал Степанов. – Ты же обещал немецкий учить за Можуру.
– Так это же была шутка, товарищ помполит, – удивился Курилов.
– Таких шуток не признаю, – Степанов присел рядом с Оленькой. – Покою тебе не дам, пока ты со своим гарпунером на его языке свободно говорить не станешь. Учебники тебе сегодня вот она принесет. – Он хитро прищурился, посмотрел на Оленьку. – Вдвоем и занимайтесь – веселее, лучше. А экзаменовать вас буду я. Как ты на это смотришь, Оленька?
– А зачем мне немецкий? – спросила Оленька.
– Знание иностранных языков, даже хотя бы одного, позволяет человеку узнать много нового, интересного, нужного.
Оленька промолчала, потом решительно сказала:
– Согласна!
– Смотри на часы! – предложил Данилов.
На полный оборот туши уходило двадцать минут.
– Во, видел! – Данилов от удовольствия крякнул.– Теперь давай нам китов хоть по штуке на день – сделаем!
– Верно, ребята?
– Верно! – дружно поддержали Данилова рабочие.
Настроение на площадке изменилось. Степанов вытащил пачку папирос, к ней потянулись руки, в пачке осталась лишь одна папироса – для самого Степанова.
– А все-таки плохо наше дело, – сказал Северов.
– Верно, плохо, – поддержал Степанов.
На площадке стало тихо. Люди недоумевающе переглянулись, притихли. Они ожидали, что командиры флотилии будут поздравлять их, вместе с ними радоваться успеху, а они говорят такие слова. Данилов бросил папиросу за борт, выжидающе посмотрел на помполита и капитана.
Люди ждали, что им скажут дальше. Судно, покачиваясь, шло вдоль затянутого серой пеленой темного скалистого берега. Низкое небо было закрыто облаками. Волны шуршали, всхлипывали, били о борта.
– Звали на свадьбу, а слушаем заупокойную, – съехидничал маленький рабочий.
– Выходит, зря старались! – поддержал его кто-то.
– Нет, не зря! Достижения у нас имеются, товарищи! Мы сдвинулись с мертвой точки в разделке кита и сделали это без посторонней помощи. Практически доказано, что мы можем освоить новое дело не за несколько лет, а за несколько недель, – заговорил первым Степанов. – Мы должны добыть за сезон сто восемьдесят китов, а охотиться будем пять месяцев. Выходит, что на разделку не хватит времени.
– Ну, столько китов и гарпунеры не набьют, – сказал кто-то. – Они вон за неделю только четырех привели.
– Набьют, – возразил Северов. – Мы пойдем в районы, где много китов. Сейчас мы берем одно сало, а нам надо использовать тушу полностью. На нашей базе самое современное оборудование. Что сказали бы вы о хозяине, который заколол кабана, снял сало, а мясо выбросил вон?
– Дурной тот хозяин! – усмехнулся Данилов.
– Так эти же самые слова мы можем сейчас отнести и к себе.
– Вот те раз! – рассмеялся юркий человек. – Мы тут при чем? Это вы уж на свой счет относите.
Северов не обратил внимания на реплику.
– Нам предстоит научиться разделывать всего кита за пять часов. Надо носовую площадку в дело пустить. Легче будет. На ней кит должен разделываться после того, как вы здесь, на кормовой, снимете с него жир и отделите голову и хвост, – пояснил Северов. – Сейчас же мы выбрасываем за борт головы и блювала и кашалота. Последнюю особенно жалко. В ней же спермацет.
– Ясно! – кивнул Данилов. – Только трудновато будет головы потрошить.
– Моя знай, как башка рыба ломай, – заговорил Ли Ти-сян. Он слушал Северова с напряжением, стараясь точно понять, о чем идет речь, и был обрадован, что может помочь русским, которые совсем не походили ни на чилийских китобоев, ни на китобоев с «Веги» – не пускали в ход кулаки, а звали его по имени, считали своим товарищем.
Ли Ти-сян почувствовал себя свободно и спокойно, не сутулил плечи, не жил в напряженном ожидании, что его сейчас могут ударить или столкнуть за борт, как сделал тот капитан-гарпунер с «Веги». Утонул бы тогда Ли Ти-сян в своей ватной одежде, да спасли его матросы с советского парохода. Теперь Ли Ти-сян хотел только одного – побольше сделать добра русским.