1
На базе все еще не успевали с разделкой китов. Сбросили за борт и взорвали тушу одного горбача, а за ним – протухшую голову кашалота. Северов и Степанов подошли к Данилову, который никак не мог «обжить», как он говорил, носовую площадку.
– Видел, что полетело за борт? – спросил Степанов.
– Глаза у меня хорошие, – нахмурился Данилов.
– Хорошие, говоришь? А как же ты не заметил, что в воду мешок денег бросили, – вмешался Северов. – Надежда на тебя, Никифорыч.
– Голову кашалота за борт, а у самого голова трещит, что делать-то? – обратился Данилов к капитан-директору. – У нас есть две пилы, одна большая, другая поменьше – для распилки мяса и костей. Ребятки мои приспособились их пускать.
– Так чего же жалуешься? – удивился Степанов. – Начинай!
– Начать дело нехитрое, да как кончишь? – вздохнул Данилов. – Как такую махину, – он указал рукой в сторону борта, куда сбросили голову кашалота, – приладишь к пиле, когда в ее хайло вся моя бригада входит? А с ножами тоже не подступишься – кости прямо железные. Вон у того кита, что Ли Ти-сян разделывает, башка такая, каких я не видывал.
– Придется сегодня технический совет собрать, – сказал Северов,
– Суды-пересуды ничего не дадут, – безапелляционно заявил Данилов- – Надо практикой до всего доходить.
У Ли Ти-сяна работа шла хорошо. Он оказался умелым бригадиром: по-своему переставил людей, и теперь четыре лебедки одновременно снимали полосы жира. Пока их у люков секли ножами на куски, тушу переворачивали.
Разделка шла непрерывно, точно на конвейере. За сутки бригада «обдирала», как говорили рабочие, двух китов.
Ли Ти-сян весь превратился в действие. Он поспевал всюду, за всеми следил и только изредка возмущался, выражая недовольство на своем родном языке. Он сердился на Данилова. Несмотря на то, что бригада носовой площадки была полностью укомплектована, тот все же увел с собой лучшего лебедчика. Ли Ти-сян вначале спорил, горячился, но потом сказал:
– Это твоя обмани меня есть... Твоя его бери, моя работай плохо... Так моя работай нету... Моя буду работай шибко шанго… а твоя пропала совсем...
– Ты что же это надо мной издеваешься, Ли Ти- сян? – почти крикнул Данилов. – Думаешь, я у тебя в хвосте буду плестись? Подожди, мы с тобой соревноваться будем!
– Солев... солев... – Ли Ти-сян не смог выговорить новое слово и крикнул вслед уходившему Данилову: – Давай, давай!
Мясо первого финвала было сдано консервному цеху. Заработал новый цех на флотилии, но разделка китов шла по-прежнему плохо.
«Труд» и «Фронт» каждый день подводили новые туши. Подошел из Петропавловска с новой мачтой «Шторм». Ли Ти-сян довел разделку китов до трех штук в день, но этого ему было мало.
Бригада Данилова распиливала туши на части: мясо, кости, внутреннее сало. Она полностью загружала цех переработки. Здесь день и ночь вытапливался жир в десяти котлах. Отсюда его перекачивали в отстойники для дальнейшей обработки. Все, что оставалось в котлах, шло в сушильные печи, а из них – в туковый цех на выработку мясного и костного тука.
К концу первого месяца заработали все цехи плавучего завода, но головы китов по-прежнему летели за борт.
Степанов предложил пригласить гарпунеров.
– Может быть, они что-нибудь подскажут. Ведь у каждого из них за спиной десятки лет работы на китобойном промысле.
Гарпунеры явились в точно назначенное время. Первым пришел Грауль, за ним Андерсен. Обменявшись рукопожатием, они молчаливо закурили. Вошел Нильсен. Еще в дверях он снял свою шапочку, пожал руку Северову, Степанову и подошел к Граулю. Немец сидел с таким видом, как будто перед ним никого не было.
– Добрый день, мистер Грауль, – сказал дрогнувшим голосом Нильсен, все еще держа протянутую руку.
Грауль медленно поднял на Нильсена глаза и, не выпуская из зубов сигары, едва заметно, пренебрежительно кивнул. Нильсен, пунцовый, неловко подошел к Андерсену. Тот крепко пожал ему руку и, хлопнув по дивану рядом с собой, пригласил сесть. Нильсен ответил благодарным взглядом.
Капитан-директор и Степанов начали совещание. Грауль, а за ним и Андерсен только отвечали на вопросы, которые им задавал Северов. Нильсен все время молчал.
Узнав, зачем их позвали, Андерсен прохрипел:
– На других базах китов разделывают так же, как и на «Приморье». А вот почему быстрее, – не могу сказать, не знаю. Думаю, что все дело в способностях.
Андерсен несколько недоумевал, что с ним советуются.
– Спасибо, мистер Андерсен, – скрывая досаду, прервал его Северов и обратился к Граулю. – Вы имеете свои труды по китобойному промыслу. Очевидно, сможете нам помочь?
– Мне очень неприятно, но я должен вас огорчить, – развел руками Грауль, отвечая по-немецки. – Я ведь только гарпунер. Вы читали мои книги?
– Нет, к сожалению, – сказал Геннадий Алексеевич.
– Я писал только о гарпунерском деле, – сообщил Грауль, – а разделка туш меня никогда не интересовала.
– А вы, господин Нильсен? – спросил Северов. Выходка Грауля расстроила Олафа и напомнила ему, что его не считают настоящим гарпунером, а видят в нем самозванца, нарушившего законы Союза гарпунеров. Поэтому Нильсен только отрицательно покачал головой. Когда гарпунеры ушли, Степанов сказал:
– Видел, как Грауль с Нильсеном поздоровался? Вот тебе живая политграмота.
– А мы не ошиблись в Нильсене, – сказал Северов. – Посмотри сводку охоты на сегодня. У Андерсена – восемь китов, у Нильсена – пять, а у Грауля – четыре. Если такими темпами пойдет дело, план будет выполнен. Эх, только разделка у нас отстает!
Степанов ушел к себе.
Он сидел в каюте, читая переданную ему Геннадием Алексеевичем рукопись Северовых, когда к нему пришел дядя Митя.
Парторг редко бывал у помполита. Все мелкие вопросы он старался решать сам и приходил к Степанову только по большим и важным делам.
– Сегодня было совещание, – спокойно сказал он, – и гарпунеры отказались нам помочь. Правильно?
Степанов утвердительно кивнул.
– Ко мне заходил Нильсен, – продолжал дядя Митя. – Трусоватый человек, но честный. Он сказал, что гарпунеры говорили неправду и, под большим секретом от Андерсена и Грауля, просил меня передать Северову, что головы китов разрывают лебедками – кости в одну сторону, мясо в другую, а затем распиливают. Если не будет ничего выходить, Нильсен согласен поздно ночью прийти показать, как это делается, но только так, чтобы его никто не видел.
Степанов отложил рукопись и воскликнул:
– Вот это здорово! Приведи его после полуночи на «Приморье».
– Теперь второй вопрос, – дядя Митя вытащил из кармана листок, развернул его. – Мы вызываем на социалистическое соревнование команду «Труда».
– Ну и молодцы! – воскликнул Степанов. Он быстро прочитал текст вызова и с изумлением проговорил: – Нильсен вызывает Андерсена! Интересно, очень интересно! Очень хорошо. Только вот насчет цифр надо поговорить с Северовым. Когда думаете посылать делегатов на «Труд»?
Завтра, – сказал парторг.
2
Степанов с интересом дочитывал рукопись Ивана Алексеевича Северова.
«...В начале шестидесятых годов русский китобой Линдгольм[51] организовал промысел в Тугурской губе. Но через несколько лет ему пришлось закрыть дело, так как он не мог конкурировать с американцами, а со стороны правительства ничего не было сделано, чтобы оградить восточные воды от иностранных браконьеров.
В 1887 году отставной капитан Дыдымов[52] приобрел быстроходное, лучшее в мире китобойное судно «Геннадий Невельской». Аким Григорьевич Дыдымов не получил поддержки у царского правительства и вынужден был занять деньги, предложив страховой полис на собственную жизнь на сумму в шесть тысяч рублей. Экипаж китобойного судна «Геннадий Невельской» был полностью укомплектован русскими моряками. Дыдымов, лично командуя судном, успешно начал охоту. В 1888 году он за четыре месяца добыл двадцать восемь китов, а в следующем году – пятьдесят. Корейский император разрешил ему – единственному из китобоев – вести промысел у берегов Кореи. Но вот, выйдя в море в 1890 году, Дыдымов таинственно исчез вместе со своим кораблем.
Затем русский подданный Кайзерлинг приобрел оставшееся после Дыдымова имущество и возобновил китобойный промысел на Дальнем Востоке. У него насчитывалось девять китобойных судов.
Когда вспыхнула русско-японская война, вся флотилия была уведена в Японию.
Американские, японские, английские китобои продолжали охотиться в водах русского Дальнего Востока и неустанно на весь мир трубили о «неспособности русских создать китобойный промысел», об «отсутствии у русских китобойных традиций, которые создаются веками».
В 1923 году норвежская китобойная фирма обратилась к Советскому правительству с просьбой дать ей концессию на советском Дальнем Востоке. Но с самого начала иноземные китобои хищнически повели промысел.
Вскрылось, что норвежские охотники интересовались не только китами, а проявляли слишком пристальный интерес к русскому побережью, оказывались у лежбищ морского зверя. Советское правительство предложило «китобоям» немедленно покинуть наши дальневосточные воды...»
Степанов отложил рукопись и задумался. Печальная судьба у русского китобойного промысла! Но теперь ничего подобного не повторится.
Степанов снова склонился над рукописью. После краткого исторического обзора шли подробные записи многих лет о времени появления и нахождения китов различных пород у южных берегов Камчатки. Не прерывая чтения, Степанов подвинул к себе блокнот, нашел ощупью карандаш и стал делать выписки.
Над морем уже занялся рассвет. Круглый иллюминатор побелел, потом порозовел, зазолотился, точно накаляясь, и в каюту хлынули лучи солнца. Степанов перевернул последний лист рукописи и долго сидел над ней, думая о прочитанном. Потом вновь прочел имя автора.
«Спасибо тебе, Иван Алексеевич, от советских китобоев! – мысленно произнес Степанов и закрыл рукопись. – Надо дать ее почитать Старцеву». Он вышел из каюты.
Залитая утренним солнцем, китобойная база «Приморье» стояла на спокойной голубой воде. На обеих площадках разделывались киты. К базе шли «Труд» и «Шторм» с добычей. Легкий бриз развевал на мачтах вымпелы.
3
Экипаж китобойца «Труд» принял вызов команды «Фронта». Услыхав об этом от Журбы, Андерсен грубо заявил:
– Двадцать пять лет я охочусь за китами без соревнования. Соревнование – это политика. А политикой я заниматься не хочу!
Орлов пригласил к себе Андерсена. Капитан был несколько уязвлен тем, что его вызвали на соревнование, а не он первый об этом догадался.
– Нильсен обещает убить шестьдесят пять китов, – сказал Орлов гарпунеру, решив во что бы то ни стало привлечь его к соревнованию.
– Что? – закричал Андерсен. – Нильсен, этот мальчишка, хочет взять больше китов, чем я, настоящий гарпунер!
– Да! – подтвердил Орлов. – Вот здесь, в договоре, написано, что Нильсен дал слово добыть именно столько китов.
Андерсен затрясся от негодования. Он посмотрел маленькими глазами на Журбу, на Орлова и прохрипел:
– Я проучу этого хвастуна! Я убью семьдесят китов и ни одним меньше!
Но, сказав так, он осекся и растерянно, почти испуганно посмотрел на капитана и боцмана. Трудно, очень трудно добыть за сезон больше шестидесяти восьми китов. А тут он сболтнул, старый дурак!
Журба дружески хлопнул Андерсена по плечу:
– Молодец, поддержал команду!
– Может, господин Андерсен передумает? – спросил Орлов, видя, что гарпунер смешался.
– Нет, я сказал свое слово! – хрипло бросил Андерсен.
Он вошел в свою каюту, налил стакан рому и залпом выпил. Как только добытые киты были переданы базе, Андерсен потребовал у капитана:
– В море!
С этого дня начались какие-то сумасшедшие по напряжению вахты. Подобного не случалось с Андерсеном еще никогда в жизни. Судно уходило на поиски китов на рассвете и возвращалось только поздним вечером. Нередки были случаи, когда и ночью китобоец дрейфовал в море.
– Вот это работа! – посмеивался Журба. – Крепко задел Нильсен нашего гарпунера. Смотрите, Андерсен и с лица спал.
Действительно, норвежец похудел, у него был усталый вид, но он чувствовал себя прекрасно. Даже к бутылке стал реже прикладываться.
Каждый вечер к Андерсену, приходил Журба и показывал два, а иногда три пальца – столько, сколько добывал китов Нильсен.
Если у Андерсена было меньше, гарпунер злился, клялся всеми святыми, что завтра у него будет больше и что он нащелкает по носу этого Нильсена, а русские увидят, какой он, Андерсен, гарпунер.
Андерсен постепенно выдвигался вперед, и у него быстрее, чем у Нильсена и Грауля, росло число добытых китов.
... На базе разделка туш шла успешнее. Нильсен сдержал свое слово и помог рабочим.
На кормовой разделочной площадке только что закончили обрабатывать кашалота. Отделенную от туши голову кита зацепили тросом с носовой площадки и медленно потащили по широкому коридору, который шел вдоль правого борта судна. Палубные надстройки в средней части судна были отнесены к левому борту.
Курилов и Ольга поднялись по трапу и, жмурясь от ослепительного света, вышли на залитую солнцем палубу.
– Пойдем к бате, – сказала Ольга. Незаметно они перешли на «ты». – Посмотришь, как он работает.
Щеки девушки порозовели. Ей очень хотелось показать Курилова отцу. Ольга была уверена, что Леонтий ему понравится, но все-таки волновалась.
Они миновали коридор и вышли на носовую площадку. Данилов стоял в центре ее, выделяясь своей могучей фигурой. Он то и дело зычным голосом отдавал приказания. Каждое движение его рук заставляло вступать в дело или останавливало тот или иной механизму
Вот он взмахнул рукой и крикнул:
– Давай на разрыв!
Тросы крепко обхватили доставленную сюда голову кашалота. Данилов дал знак. Зашипел, вырываясь из лебедок, пар, зарокотали шестерни, и с головы кашалота слезло мясо.
– Стоп!
Новое движение, громкий треск. Это разрывались связки костей головы.
– На пилы! – приказал Данилов.
Стальные зубья паровой пилы вгрызались в сильно пропитанные жиром кости нижней челюсти. А верхняя часть головы была подтянута к горловине котла, стоявшего под палубой. Сюда сливали маслянистую жидкость – спермацет. Около двух тонн оказалось его в голове кашалота. Верхняя часть головы тоже пошла под пилу.
– Все! – удовлетворенно сказал Данилов, когда разделка кита была закончена. – Ну, ребятки, сегодня мы рекорд поставили – меньше часу возились с китом!
Он подошел к дочери. Оленька познакомила отца с Леонтием.
– Нехорошо с тобой вышло, – сказал Данилов – Но ты человек молодой, до свадьбы заживет.
– Заживет, – улыбнулся Леонтий.
– Вот и сватай мою дочку, – пошутил Данилов. Увидев, как вспыхнула Оленька, как смутился, не найдя что ответить, Курилов, старый рыбак подумал: «Кажется, я в самую точку попал».
– Тебе... вам, – запуталась Оленька, обращаясь к Леонтию – вам надо ложиться, много сегодня ходили...
Они ушли. Данилов задумчиво погладил бороду: «Ну что же, в час добрый. Парень с виду представительный. Да и говорят о нем неплохо».