1
«Диана» на рассвете вышла в залив Петра Великого и взяла курс на японский порт Хакодате. Норинов, передавая Северову вахту, сказал:
– Не удивляйтесь этому курсу. В Японии мы должны приобрести гарпунную пушку. Завтракать милости прошу ко мне. Господин Осипов очень хочет с вами познакомиться.
– Разве он на судне? – удивленно воскликнул Северов.
– Ночью прибыл, когда вы отдыхали. – Норинов ушел с мостика, оставив Ивана Алексеевича в раздумье. Несмотря на то, что «Диана» простояла во Владивостоке еще четверо суток после того, как Северов вступил в свои обязанности, он еще не видел хозяина шхуны. Понаслышке Иван Алексеевич знал, что Осипов имеет несколько рыбалок, ведет торговлю пушниной. «Видно предприимчивый человек», – думал Северов, осматривая расстилающееся перед ним море. Шхуна шла хорошо, развивая скорость до девяти узлов.
Судно плавно покачивалось. Изредка у форштевня всплескивалась волна. Светало. Небо бледнело, а облака, неподвижно стоявшие в вышине, зарумянились с востока от невидимого солнца. Море, словно огромное благодушное животное, медленно просыпалось от крепкого ночного сна и, дымясь легким прозрачным туманом, синело. Северов с наслаждением, глубоко дышал прохладой, слегка пьянея от нее, как от бокала шампанского.
«Снова море, – радостно, облегченно говорил себе Северов. Огромная тяжесть, легшая на его плечи, в день потери «Кишинева» исчезла. Мысль о пароходе вызвала в памяти слова Хайрова о том, что «Кишинев» в рейс не выйдет. – Что они с ним сделают? – под словом «они» Северов думал о Хайрове и его неизвестных товарищах-большевиках. – Не взорвут же. Там теперь американцы».
Лицо Ивана Алексеевича помрачнело. В памяти всплыли постыдная картина прихода американцев, избиение матросов, бестактный офицер. «Ведут себя как в какой-нибудь колонии», – невольно сравнил Северов и тут же в сердцах произнес:
– Не будет так.
Над морем начало всплывать солнце. Вода заискрилась, заблестела и, казалось, ожила. «Почему солнечный свет часто сравнивают с золотистым? Ведь золото холодное, бездушное и тяжелое. А это... – Северов не мог найти сравнения и, еще раз окинув простор восхищенным взглядом, вдруг подумал. – А это ведь как любовь... – По лицу Ивана Алексеевича скользнула смущенная улыбка: – Неужели я стал сентиментален? Нет, я просто счастлив, что снова в море и иду не в простой рейс, а на разведку китовых стад...»
Вблизи шхуны выскочил из воды дельфин. Один, второй, третий. Их изогнутые толстые спины вспыхивали белым огнем, отражая солнце. Дельфины обгоняли «Диану» и проскакивали перед самым ее носом.
Влажная от ночной сырости, хорошо выдраенная накануне желтоватая палуба курилась парком, быстро высыхая. Иван Алексеевич прошелся по шхуне и остался доволен. Когда утром палуба пустынна, особенно хорошо заметны недоделки, но сейчас Северов не мог их найти. Журба, этот рыжий здоровяк, со спокойным лицом и маленькими хитрыми глазками хохла, оказался хорошим боцманом. Он ни разу не повысил голос на матросов, не разразился бранью, а они работали старательно. Даже Филипп Слива, матрос нерадивый, вчера с такой прилежностью начищал рынду, что Северов не мог сдержать улыбку. Теперь колокол сиял, как купеческий самовар в праздник.
«Удачный выход в море, хорошая погода, чистота на судне, это доброе предзнаменование», – говорят моряки и даже гордятся своей верой в приметы. Иван Алексеевич считал это ненужной и вредной традицией. Его очень рассердила Соня, когда сказала, что она предчувствует несчастье. Шхуна, конечно, не «Кишинев», но по крайней мере он, Северов, не будет видеть интервентов.
Утро прошло в обыденных работах. Журба, в желтой чистой робе, знал свое дело, и Северову почти не пришлось распоряжаться, словно все делалось само собой. К штурвалу пришел Слива, чтобы сменить на вахте рулевого, и Северов был приятно поражен. Обычно неряшливый, обросший, одессит стоял в начищенных сапогах, в старенькой, но чистой синей робе из дабы, мешковато сидевшей на его маленькой фигуре. Темное лицо Филиппа было в порезах – следах тупой бритвы. Вид у Сливы несколько сконфуженный. Матрос явно неловко чувствовал себя в новом платье.
– Франтом стал, – одобрил Северов. – Не узнать.
У Сливы вспыхнули глаза. Он кивнул в сторону Журбы и тихо сказал:
– Этот рыжий боцман из черта попа сделает, и сам Христос не узнает фальшивку.
– Молодец, – похвалил Северов боцмана. – Пора из тебя моряка сделать.
Сдав вахту, Иван Алексеевич побрился в своей тесной, но хорошо отделанной каюте, переоделся и направился к Норинову.
Стол уже был накрыт и около него хлопотал Ли Ти-сян в белом фартуке. Ароматный запах свежего кофе и дорогого табака стоял в каюте. Увидев Северова, кок поклонился с улыбкой:
– Здраста, капитана!
– Зови меня штурманом, Ли Ти-сян, – сказал Северов. Из соседней каюты показался лысеющий человек с брюшком, в бархатном лиловом халате. В пальцах он держал сигару. Лицо с крупным носом, с двойным подбородком казалось бы добродушным, если бы не цепкие, злые серые глаза. Осипов, хозяин шхуны, понял Северов. За Осиповым вышел Норинов и познакомил их.
– Я вдвойне рад, что вы на моей шхуне, – заговорил Осипов, опускаясь в кресло у стола и жестом руки приглашая моряков садиться. – Вы, если не ошибаюсь, из старинной морской семьи?
– Совершенно верно, – наклонил голову Северов. Ему это было приятно слышать.
– К тому же вы потомственный китобой, – продолжал Осипов и засмеялся, хотя его глаза от этого не стали теплее. – Вот вы и обучите нас охоте на китов. Мы же профаны в этом, так сказать, начинающие.
Он и Норинов засмеялись. Северов смутно почувствовал, что за этим смехом скрывается какой-то другой смысл, и ему стало неприятно, но он не подал виду и улыбнулся.
– Я имею такой же опыт охоты на китов, как и вы, господа.
– О! – Осипов взглянул на Норинова. – Тогда прекрасно. У нас будет удачная охота.
И снова смех, явно двусмысленный. Осипов заметил, что Северов недовольно нахмурился, и по-дружески похлопал его по руке:
– Не обижайтесь на нас, дорогой Иван Алексеевич, на наш смех. Мы ведь еще китобои, так сказать, в потенции, а будем сейчас торговать, торговать. Если мы, русские, сейчас не обеспечим себе рынка, покупателей среди камчадалов, то их приберут американцы и японцы. – Осипов стал серьезен. Голос потерял бархатистость, а стал сухим, деловым. – Во Владивостоке и так уже нам – средним коммерсантам, почти ничего не остается делать. Вы слышали, господа, японский министр финансов при содействии группы банков организовал торгово-промышленное общество для работы на русском Дальнем Востоке. Как это вам нравится? Американцы тоже от них не отстают. Грабят нас, грабят русскую землю. Что вы на это скажете, господин Северов?
– Я моряк и плохо в этом разбираюсь, но полностью разделяю ваше негодование по поводу засилья у нас иностранцев, – с чувством сказал Иван Алексеевич и рассказал, как был захвачен «Кишинев».
Молчавший до сих пор Норинов, задумчиво помешивавший ложечкой в чашке кофе, воскликнул:
– В этом ли дело, господа? Банки, торговля, иностранцы! Все это мелочь. Надо спасать Россию, усмирить чернь. Создать тут, на Востоке, новое государство. Только отсюда может прийти спасение, освобождение России!
Бледное лицо Норинова порозовело, нервный тик подергивал его. «Чепуху какую-то плетет, – Северов смотрел на Норинова, пытаясь разобраться в нем. – Неврастеник...»
Осипов умело перевел разговор на плавание, на предстоящий заход в Японию.
– Купим гарпунную пушку, наймем гарпунера – и в бухту Круглых ворот, на мою факторию. Тешу себя надеждой, что вырастет там городок китобоев русских...
Хозяин шхуны, потягивая ликер, рисовал картины будущего расцвета дикого побережья, Норинов замкнулся, а Северову все эти разглагольствования показались фальшивыми. Он откланялся, ссылаясь на усталость после вахты.
– Отдыхайте, Иван Алексеевич, – отпустил его Осипов. – Я доволен, что часть команды уже плавала с вами. Тем лучше. Да, как вам нравится шхуна?
- Великолепная, – с искренним восхищением ответил Неверов. – Ходкая, красивая.
Похвала доставила Осипову удовольствие:
– Строилась для генерал-губернатора, а досталась мне. Ха-ха-ха!
Северов вернулся в каюту и лег, заложив за голову руки. Разговор за завтраком вызвал какие-то противоречивые и беспокойные мысли. Было такое чувство, словно прикоснулся к чему-то грязному. Норинов с его нелепой идеей, самодовольный Осипов... «А впрочем, наплевать мне на них, – повернулся на бок Северов. – Жалованье платят хорошее, а болтают пусть что угодно. Интересно будет посмотреть охоту на китов».
Иван Алексеевич начал уже дремать, когда услышал стук в дверь. Это был Джо Мэйл.
После тягостных мыслей приход Джо был для Северова особенно приятен. Вот с кем он может поговорить по душам.
– Прости, что помешал тебе отдыхать, – Джо стоял, почти касаясь головой потолка.
– Ты чем-то озабочен?
– Вроде того, – Джо откинул от переборки сиденье складного стула и опустился на него, снял фуражку. Он был в белой рубашке, которая еще больше оттеняла его черную шею и обнаженные до локтей руки. «Может быть, его обижают?» – строил догадки Иван Алексеевич. Бывали случаи, когда Мэйлу приходилось слышать оскорбления. И все из-за цвета кожи. Но среди моряков это бывало редко, а на берегу Джо обычно не спускал обидчику. Здесь Северов никому не позволит оскорблять Мэйла.
– Не говори загадками, – попросил он.
– Не нравится мне это, – покачал головой Джо. – Ночью я хотел выйти на палубу...
...Ночью Джо проснулся от какого-то шума. Он выглянул в иллюминатор, находившийся как раз под трапом, переброшенным с берега на шхуну. Доски трапа гнулись и поскрипывали под шагавшими людьми. Шли не один и не два человека, а значительно больше. «Кто это может быть?» – подумал Джо, и простое любопытство подняло его с койки. Он вышел из каюты и хотел подняться на палубу, но его остановил вахтенный:
– Куда идешь? Вали в кубрик.
– Мне на палубу надо, – Джо легко отвел рукой в сторону матроса, который пытался загородить ему дорогу, и вышел.
Над спящим городом стояла, глубокая ночь. В черном небе блестели яркие звезды. Джо, не обращая внимания на матроса, втихомолку у него за спиной ругавшегося, смотрел на входивших на судно людей. Как безмолвные тени, они исчезали в носовом трюме. Вскоре на палубе остались лишь двое. В одном Джо узнал капитана Норинова. Он сказал: «Все тридцать. Благодарю вас, подполковник!» «Всегда к вашим услугам, – ответил второй. Счастливого плавания! Готов всегда вам помочь». «Не исключена такая возможность, что я вновь обращусь к вам», – Норинов обменялся с подполковником рукопожатием, и тот покинул шхуну. Джо вернулся в кубрик... Северов был озадачен. Тридцать человек на борту, а Норинов и Осипов и словом о них не вспомнили. Что это значит? Что это за люди? И почему их тайком, ночью привели на шхуну? Он ничего не понимал. Мелькнувшая догадка показалась ему нелепой, но он все же спросил:
– Люди были с багажом, с оружием?
– Нет, без оружия, – покачал головой Джо. – Лишь кое у кого котомки.
– Не будем ломать голову, Джо. Все само собой выяснится, – сказал Северов. – Присматривайся к людям. Кто знает, что нас ожидает.
Джо понимающе кивнул. Побыв еще с полчаса, он ушел. Северов долго размышлял над его рассказом. Сон пропал, и он вышел из каюты. Шхуну трудно было узнать. По палубе бродили люди. На баке пиликала трехрядка.
Изумленный Иван Алексеевич присмотрелся к неожиданным пассажирам. Не требовалось особой зоркости, чтобы угадать под штатской одеждой военных людей. Северов увидел на мостике капитана и подошел к нему. Норинов осведомился:
– Что же не отдыхаете, Иван Алексеевич?
– Да вот, вышел посмотреть на пассажиров, – с иронией сказал Иван Алексеевич. – Для меня они, так сказать, сюрприз.
– Ох, простите, – воскликнул Норинов. – Я не предупредил вас. Это рабочие, завербованные на факторию. Знаете, многие сейчас охотнее будут потрошить китовые туши где-то на Камчатке, чем подставлять себя под пулю.
Откровенность Норинова поразила Северова. Капитан давал понять, что некоторые, а может быть, все пассажиры скрываются от военной службы или дезертировали с нее.
«Диана» продолжала идти по курсу. Вахты сменялись вахтами. Жизнь на шхуне текла однообразно, без каких-либо происшествий. Северов, когда позволяли вахты, обедал, завтракал и ужинал с Осиповым и Нориновым. Если капитан держался любезно, но как начальник, то Осипов явно старался расположить к себе Северова. Иван Алексеевич не мог понять, для чего это нужно хозяину шхуны. «Пассажиры», или как их теперь звала команда шхуны – «рабочие», вели себя довольно спокойно, лишь изредка затевая ссоры за картами. Вина Норинов им не выдавал. Так «Диана» благополучно дошла до Японии.
В Хакодате «Диана» вошла вечером, город встретил шхуну тысячами огней. Горели цветные фонари на мачтах судов, которые, как огромные спящие звери, медленно покачивались на черной воде. По ней скользили блики света, падавшего из иллюминаторов, тянулись расплывчатые золотистые дорожки от больших огней на пристанях. Голые мачты кораблей выглядели едва различимой щетиной.
Матросы и рабочие столпились у бортов, разглядывая манящий огнями берег. С грохотом скользнула в клюз цепь, и якорь звонко разбил черную воду.
– Я и господин Осипов съезжаем на берег, – сказал капитан Северову. – Вы остаетесь. Кроме вахтенных, все также могут уйти в город. Пусть развлекутся.
На шхуну прибыли таможенные чиновники. Недолго пробыв в каюте Норинова, японцы быстро провели осмотр шхуны и разрешили доступ в город.
Северов и несколько матросов остались на «Диане». Медленно тянулось время. На шхуне было тихо, пустынно.
– Не нравится мне что-то на «Диане», ни ее хозяева, а еще больше эти рабочие, – говорил Джо, прохаживаясь вместе с Северовым по палубе. – Что-то разговоры у них больше о стрельбе, о деньгах...
Северов молча посасывал трубку. Он разделял мнение Джо. Осипов и Норинов больше не вспоминали о китобойном промысле, ради которого идут на Камчатку. Странно все это.
– И мне многое не нравится, Джо, – согласился Северов.
Они вышли на бак и тут увидели боцмана, сидевшего на кнехте и покуривавшего трубку.
– Что же вы, Максим Остапович, на берег не съехали?
Журба поднялся с кнехта:
– Не охотник я по чужим берегам бродяжить.
– Давно плаваете? – Северову хотелось поближе познакомиться с этим рыжим здоровяком.
– Пятый десяток пошел жизни, – Журба затянулся и, медленно выдыхая дым, продолжал: – На море с мальчонки...
В темноте послышались пьяные голоса, брань. Это на шхуну возвращались подгулявшие матросы и рабочие.
До утра на шхуне не было тишины. Пьяные шатались по палубе, горланили песни, переругивались и даже затеяли драку.
В полдень на шхуну японцы доставили гарпунную пушку, десятка два флейшерных ножей и какие-то ящики. Осипов и Норинов все еще не возвращались. Японец-старшинка передал Северову записку. Норинов писал, чтобы пушку устанавливали на баке немедленно.
Маленькие, быстрые японцы принялись за дело. Они сверлили в палубе отверстия для закрепления тумбы пушки, укладывали стальные полосы. Столпившиеся вначале около них рабочие и матросы скоро потеряли интерес и разбрелись. Иван Алексеевич внимательно осмотрел пушку и совершенно не был удивлен ее состоянием. Покрытая ржавчиной, она, по-видимому, была извлечена из какой-то свалки. Ивам Алексеевич с трудом разыскал на ней фабричную марку и около нее год изготовления «1876».
– Да мы с тобой ровесницы, – похлопал Северов ладонью по короткому толстому стволу, с которого падали чешуйки красной ржавчины.
Японцы, поглядывая на Ивана Алексеевича, с улыбкой переговаривались. Старшина, вежливо улыбаясь, сказал по-английски:
- Вери гут...
– Чтобы сбросить ее за борт! – не удержался Северов. Теперь у него больше не было сомнений. Все, что говорится и делается якобы для будущего китобойного промысла, неуклюжая маскировка. Северов дал себе слово быть настороже. Ни в каких темных делах господ Осиповых и Нориновых он участвовать не будет. Он моряк честный и не станет марать своего имени.
К вечеру пушка была установлена, и японцы съехали с «Дианы». Иван Алексеевич иронически осмотрел их работу. Все было сделано кое-как, небрежно. «А откуда же будет идти линь?» – задал он себе вопрос. Перед пушкой в палубе должно быть отверстие, через которое линь поступит из трюма. Но его не было. Когда Норинов и Осипов вернулись на судно, Северов сказал им об этом.
– Новой пушки сейчас достать невозможно, – ответил Норинов. – Из этой мы будем стрелять в китов гранатами, а затем преследовать раненых животных и добивать. Есть же такой вид охоты?
– Был, – вспомнил Иван Алексеевич рукопись отца. – Еще в прошлом веке.
– Начнем со старины, Иван Алексеевич, – спокойно сказал Норинов. – Да, ящики с гранатами, что японцы привезли, не вскрывали?
– Нет. Убрал в трюм, – доложил Северов. – А кто же у нас будет гарпунером?
Осипов, не принимавший участия в разговоре, похвалил Северова:
– Ценю ваше беспокойство и заботу о наших делах, Иван Алексеевич. Вы для нас просто золотая находка!
– Совершенно верно, – согласился Норинов. – Иван Алексеевич, я думаю, при нужде согласится на нашу просьбу стать капитаном «Дианы».
- Если в этом будет необходимость, то это моя обязанность, как старшего помощника, – осторожно ответил Северов, не понимая, грубо ли ему льстят или же за этим кроется что-то другое. Осипов повернулся к Норинову:
- Иван Алексеевич вправе знать, кто же будет у нас гарпунером, Игнатий Федорович?
- Среди наших рабочих немало бывших артиллеристов. Практика у них большая. Стреляли по людям, а уж в огромного кита, конечно, попадут без промаха. – Норинов беспечно рассмеялся. – Прошу, господа, к ужину. На рассвете снимаемся с якоря...
2
...«Диана» шла на север. Заметно похолодало. Море потеряло свой теплый ласковый блеск, и темно-синяя вода с седовато-серыми гребнями волн дышала уже осенью. Солнце как будто поблекло, стало бледно-желтым. Шхуна приближалась к цели своего плавания. Слева по борту темнел скалистый восточный берег Камчатки. Палуба опустела. Людям надоело однообразное плавание, да и похолодание гнало их вниз, и они коротали время за картами, в болтовне.
Иван Алексеевич в меховой куртке ходил по палубе, заложив руки в боковые косые карманы. Тщательно выбритое лицо порозовело от встречного ветерка. За дни плаваний он посвежел, более молодо стали светиться его глаза. Когда Иван Алексеевич не думал о хозяевах и пассажирах шхуны, он был доволен и даже счастлив. Хорошая шхуна, благоприятная погода, исполнительная команда, опытный боцман – что еще надо для моряка, ведущего судно. Вот только мысли о целях экспедиции не давали покоя. Зачем все-таки «Диана» идет в бухту Круглых ворот? Северов раздумывал о словах, сказанных ему в порту: «Согласится на нашу просьбу стать капитаном». Они не были произнесены, между прочим, случайно. Норинов почти устранился от своих капитанских обязанностей, переложив все на Северова. Осипов против этого не возражал. Ивану Алексеевичу было приятно доверие, и в то же время он держался настороже. Он не забывал о словах Хайрова и решил поступать так, как, по его мнению, поступил бы тот.
Не раз он заставал Норинова и Осипова в их каюте за картой Камчатки. Ее восточный берег был испещрен пометками. При его появлении разговоры над картой прекращались. Осипов и Норинов что-то скрывали.
До бухты Круглых ворот осталось немногим больше часа хода. Он пошел доложить об этом Норинову.
– Входите прямо в бухту, – оживился капитан. – Вот и закончилось наше путешествие. Ни качки, ни шторма.
– Так бы всегда, – улыбнулся Осипов. Северов уловил, что хозяин шхуны немного волнуется. Осипов был в сапогах, в наглухо застегнутом темном френче с большими карманами. Несмотря на полноту, в нем сейчас было что- то от военного. Даже одутловатое лицо приняло более решительное, строгое выражение.
Приказав рулевому переложить штурвал, Северов повел «Диану» в бухту Круглых ворот. Шхуна быстро приближалась к берегу, высокому, скалистому и мрачному своей обнаженностью. Нигде не было видно ни деревца, ни кустарника. Только птицы нарушали этот, казалось, вечный покой. На воде покачивались жирные глупыши, с утесов срывались кайры и, не достигая воды, переходили в полет.
Северов пристально смотрел вперед. Свое название бухта получила от каменной арки, которая перекинулась с утеса на утес почти правильной дугой, а под ней был широкий пролив в бухту. Ветра, время, море так отшлифовали и арку и утесы, что вход, казалось, был делом людских рук. Не раз мимо этой бухты проходил Иван Алексеевич, а вот заходить в нее не было случая. Сейчас он с любопытством разглядывал ворота. На палубу высыпали пассажиры, моряки. Арка надвигалась. Вот тень ее упала на палубу и заскользила по шхуне, по людям. «Диана» входила в бухту, раскрывавшуюся перед ней синим треугольником.
Острые глаза Ивана Алексеевича увидели, что в вершине треугольника в бухту впадает довольно широкая речка. Поблескивающая на солнце, она терялась среди сопок.
– Держите к устью реки, – сказал Осипов, – там моя фактория.
– Опасно подходить близко к берегу, – Северов был готов в любую минуту дать в машину команду застопорить ход. – Я не знаю тут фарватера.
– Я скажу, где обычно суда бросают якорь, – сказал Осипов и шутливо добавил: – Тут уж я буду капитаном.
Берег становился ближе, можно было отчетливо рассмотреть на кем строения, а у самой воды людей. Навстречу шхуне уже шла шлюпка.
– Торопятся хозяина встретить, – самодовольно проговорил Осипов. – Видно, есть чем меня порадовать.
Северова передернуло от этих слов, от тона, каким они были сказаны. Он внимательно рассматривал факторию, расположившуюся на правобережье реки. Скалы здесь отступали, и на небольшом ровном пятачке стояли три низких, сложенных из толстых бревен дома, соединенных между собой бревенчатыми переходами – коридорами. Толстые трубы, сложенные из дикого камня, поднимались над обомшелыми покатыми крышами. Почти у самой воды стоял навес.
– Как уголок? – осведомился Осипов, заметив, что дикая, суровая красота этого уголка произвела на Северова впечатление.
– Очень красиво, чудесно, – с восхищением признал Иван Алексеевич. Он не один испытывал это чувство. На палубе голоса притихли. Люди любовались природой. Осипов сказал:
– Вот теперь можно остановиться!
Иван Алексеевич передал команду – застопорить машину, – и «Диана», пройдя еще немного вперед, остановилась. С шумом упал якорь. К борту шхуны подошла шлюпка. По спущенному штормтрапу на палубу поднялся низкорослый человек, одетый в кухлянку и торбаса, с непокрытой головой. Черные, давно нестриженные волосы падали на лоб, закрывали уши. С лица, заросшего плотной с черным отливом бородой, угрюмо смотрели черные глаза.
– Здравствуй, здравствуй, Никитин, – протянул ему руку Осипов. – Не ждал?
– Ждал, – глуховатым голосом, не ответив на приветствие, сказал Никитин. – Многие про тебя справлялись.
Улыбка сбежала с лица Осипова. Он торопливо спросил:
– Коннорс не заходил?
– А кто такой? – Никитин подумал: – Нет, такого не бывало. Зачем он...
Но Осипов перебил его:
– О делах потом, потом. А сейчас принимай гостей.
– Всех этих? – Никитин взглядом указал на рабочих. – Тесновато будет.
– Скоро уйдут, – успокоил Осипов и, поняв, что про говорился в присутствии Северова, торопливо добавил. – Построим барак, на китов будем охотиться.
– Што-о? – Никитин с таким изумлением посмотрел на Осипова, словно услышал от него какую-то глупость: – Китов... С чего же это...
– Потом объясню, – раздраженно махнул рукой Осипов. – Начинай принимать груз.
– Сейчас подгоню шлюпку, – Никитин короткими, толстыми пальцами потеребил бороду. – Винца-то привез? Камчадалы совсем донимают.
– Соскучились, – заулыбался опять Осипов. – Привез, привез. Давай зови их.
– Сами почуют. Придут, – махнул рукой Никитин и направился к штормтрапу.
– Прошу начать высадку людей и разгрузку, – обратился Осипов к Ивану Алексеевичу и скрылся в каюте.
Отдавая команды, Северов размышлял об услышанном. Какой-то Коннорс, очевидно, иностранный капитан или торговец. На фактории ничего не знают о китобойном промысле. Видно, фактория торгует с местным населением, охотниками. Северов качнул головой: «И, как всегда, основная плата за пушнину – водка. Когда же это прекратится?»
Первыми на берег съехали рабочие, затем началась разгрузка трюмов. Норинов и Осипов, все доверив Северову, тоже съехали на берег. Иван Алексеевич снова и снова убеждался в способности боцмана Журбы управлять палубной командой. Работа шла быстро, без суматохи, криков.
Наступил вечер. С берега от Осипова приехал посыльный с запиской. Хозяин фактории приглашал Ивана Алексеевича на ужин в честь благополучного прибытия. Северов в ответной записке поблагодарил и отказался, ссылаясь на то, что разгрузочные работы на шхуне не закончены, и он не может оставить «Диану» без надзора. Он мог бы, конечно, поехать, но компания Осипова и Норинова вызывала в нем все большую антипатию.
С наступлением темноты Северов приказал приостановить разгрузку и всем отдыхать. Убедившись, что вахтенные на местах, Северов пригласил к себе в каюту Журбу.
– Вы заслужили стаканчик коньяку, Максим Остапович, – сказал чистосердечно Северов. – Я с удовольствием с вами выпью.
– Не большой охотник я до этой штуки, – боцман щелкнул по бутылочке, – но стаканчик можно. – Он поднял свой бокал: – За ваше здоровье!
Иван Алексеевич стал расспрашивать боцмана о его жизни. Журба суховато, коротко рассказал, что он с Украины. Рано осиротев, он подался в Одессу и вот от юнги дошел до должности боцмана. Морская служба забросила его на Дальний Восток. Журба, немного захмелев, заговорил о том, что беспокоило его:
– Вы, Иван Алексеевич, вижу, как и я, на «Диану» попали. Кусок хлеба-то нужен. Шхуна добрая. А вот ее хозяева мне не по душе. Везут людей. Куда? Зачем? Китов охотить? Так это же камбале на смех. Смотрел я пушку. На грузило ее можно употребить. Обман все это, Иван Алексеевич, ей-богу, обман. Неспокойно мое сердце. Да и эти рабочие... солдатня...
Увидев, с каким вниманием слушает его Северов и истолковав это по-своему, боцман поднялся, взялся за фуражку:
– Благодарю за угощение, Иван Алексеевич. Извините, что я тут лишнего наболтал спьяна. Спокойной ночи.
Северову было приятно доверие Журбы в такое смутное, трудное время, когда каждый смотрит на другого с подозрением. Старший помощник в глазах команды является как бы доверенным хозяина шхуны, а вот боцман понял, что он такой же простой моряк. Не говорил бы иначе так откровенно.
Тут у Северова мелькнула мысль, от которой он даже поежился. А что, если Журба подослан? Но он тут же отогнал- эту нелепую мысль. Журба не такой...
Северов вышел на палубу. Бухта лежала полная мрака, и только на берегу желтели огоньками маленькие окна фактории.
Облокотившись о планшир борта, Северов долго смотрел на берег, потом вернулся в каюту и лег спать. Утро нужно бы\о встретить отдохнувшим, со свежей головой.
3
В фактории было шумно. В длинном бревенчатом доме с пустыми полками, который когда-то служил и магазином и складом товаров, прямо на полу, на разостланных медвежьих и оленьих шкурах расположились «рабочие» Норинова. На ящиках из-под товаров стояли плоские жестянки со спиртом, лежала закуска – консервы, вяленая и соленая кета, сухие и крепкие как камень американские галеты.
Керосиновые лампы отбрасывали на проконопаченные мхом стены уродливые тени пирующих. Люди жадно пили, неряшливо ели, шумно, бестолково перебивая друг друга, говорили, спорили.
...А за стеной, в комнате заведующего факторией –заросшего лохматого Никитина, шел деловой разговор.
Трое сидели за столом, попивая густой крепкий чай, рас- стегнув ворота рубашек. От печки шел густой жар. Большая керосиновая лампа бросала яркий свет на бумаги. Осипов проверял отчет Никитина.
– Значит, товаров у тебя совсем не осталось?
– Опаска была, что зазимую пустым, – Никитин с присвистом пил чай из блюдечка. – Считай, с весны камчадалы с обидой поворачивают от фактории.
– Плохо, как плохо, – с огорчением покачал головой Осипов, и его злые серые глаза блеснули жадностью. – Сколько прибыли упустили...
– Наверстаем. Чего же все лето не приходили? – На чем? – сердито бросил Осипов, и его лицо стало красным. – Как пошла эта Советская власть, так все в тартарары! Кончился порядок! Зафрахтовать даже лодку невозможно. Хозяева боятся, а может ты бандит, красный или белый...
Норинов многозначительно кашлянул. Осипов поднял на него серые глаза, еще полные гнева, несколько секунд смотрел на него, потом улыбнулся:
– Да, да, бандиты, раз мешают честному коммерсанту успешно вести дела. Я только ту власть признаю, пусть она будет любого цвета, при которой я могу спокойно вести свои дела. Чтобы был порядок. Надеюсь в этом вопросе на вас...
– Само собой разумеется, – засмеялся Норинов, стряхивая пепел с папиросы в плоскую раковину.
Никитин, кое о чем догадываясь, но не зная планов, продолжал пить чай с невозмутимым видом, Осипов сложил бумаги, отодвинул их в сторону:
– Все в порядке, Никитин. Пушнину завтра осмотрим. Всю ее отдадим Коннорсу. А теперь скажи, у камчадалов есть еще пушнина? Все-таки осень...
– А чего ей не быть, – вытирая ладонью губы, сказал Никитин. – У ближних есть. Продавать-то кому было, кроме нас. У дальних не ведаю, но мыслю, что там Свенсон[4] все прибрал.
– Этот не упустит, – с завистью произнес Осипов и снова обратился к Никитину: – Ты бывал у камчадалов, знаешь к ним тропы?
Никитин молча кивнул. Осипов замялся, не зная как приступить к самому щекотливому разговору. «А впрочем, чего мне его, бывшего уголовника, стесняться. Мне он всем обязан».
Много лет назад с Сахалина бежал бывший рязанский купец Шувалов, отбывавший наказание за убийство своего компаньона и всей его семьи. Судьба свела беглого каторжника с Осиновым. С его помощью Шувалов стал гражданином вне подозрений Никитиным, верным приказчиком, а в последние годы даже его доверенным лицом.
– Так вот, Никитин, – решительно заговорил Осипов. – Господин Норинов прибыл сюда со своим отрядом. Это верные нам люди...
Норинов, покуривая, насмешливо смотрел на Осипова.
Тот продолжал:
– У господина Норинова есть документ от новой власти, по которому он может делать ревизии, проверки, собирать налог с местных жителей. Я хочу, чтобы ты был у него проводником.
Никитин, поняв больше того, что было сказано, допил чай, поставил блюдце на стол, спокойно произнес:
– Опасное дело. Ну, а как настоящая власть за вас возьмется? Сразу к стенке?
– Настоящая власть? – Осипов наигранно рассмеялся. – Да где она? Какая?
– Так-то оно так, – Никитин поскреб бороду, исподлобья посмотрел на Норинова, словно оценивая его. – Власти сейчас, конечно, нет. Однако она появится.
– Тогда нас здесь уже не будет, – заверил Осипов, понимая, что Никитин согласился на его предложение. – Наша «Диана» доставит всех нас куда угодно – в Японию, в Америку.
– Что ж, тогда можно, – Никитин пригладил закрывавшие лоб волосы. – Тут недалече проживают и русские. Золотишко у них водится.
Норинов перестал курить. Осипов, взявшийся за кружку с чаем, отнял руку:
– Где? Много?
– Много, мало – не знаю, но имеется, – теперь и черные глаза Никитина алчно загорелись. – Людишки обыкновенные. Кто торгует, кто сам промышляет.
– Прекрасно, – проговорил Норинов и обменялся взглядом с Осиповым. – Наша охота на китов обещает быть удачной.
– Киты с золотой начинкой! Пора, пора начинать «охоту». Не будем терять и дня. – Осипов стал серьезным и тоном приказа сказал: – День на отдых и сборы. Послезавтра выступать. Надо как можно больше обойти селений камчадалов и этих, с золотишком.
– На сколько дней пойдем? – осведомился Ники тин.
- Сначала можно дней на двадцать или на месяц. Впрочем, все будет зависеть от охоты, от того, сколько вы набьете китов. Ха-ха-ха! – Осипов пришел в отличное настроение и, открыв бутылку коньяку, разлил его по кружкам. Он сейчас совершенно не походил на того добродушного барина, которого разыгрывал перед Северовым. Это был жестокий, хищный делец, готовый на любое преступление.
– За удачную, нет – богатую охоту, друзья!
...С утра на «Диане» продолжилась разгрузка. Занятый делами, Иван Алексеевич не обращал особого внимания на берег. Зато туда с вожделением поглядывал Филипп Слива. Он чувствовал, что там можно поживиться выпивкой, о которой на шхуне при этом рыжем боцмане не приходится и мечтать. Завистливым взглядом провожал Слива ящики со спиртом, которые всплывали из темного трюма, проносились над головой и исчезали за бортом в шлюпке. Поскрипывали блоки, ходила длинной рукой над палубой стрела.
А не всем хотелось работать и особенно Сливе. Утро стояло солнечное и холодное. Воздух был чистый, насыщенный морским ароматом. Высокое, по-осеннему бледное небо было без облачка. Легкий бриз тянул с океана.
– Майна! Вира! Полундра! – то и дело раздавалось над шхуной.
Не прошло и двух часов работы, как ветер посвежел, запел в снастях, пригнал с океана первые тучи. Сразу помрачнело. Бухта стала темной и хмурой. Северов взглянул на барометр. Тот пока не предвещал близкой бури, но нужно быть всегда готовым к встрече с ней. Он позвал Журбу. Боцман был в теплой тужурке и высоких сапогах. В его фигуре не было ничего, что говорило бы об угодничестве, но в то же время не было и развязности.
– Я вас слушаю, Иван Алексеевич, – сказал Журба тоном, не допускающим каких-либо иных, кроме служебных отношений. «Хорош боцман, – оценил Северов. - Настоящий моряк».
– Как бы не заштормило, – Северов взглянул на сгущавшиеся тучи. – В бухте мы, конечно, отстоимся, а на палубе надо бы все подготовить.
– Хорошо, Иван Алексеевич, – кивнул Журба. – Все сделаю.
Стоило Журбе отойти, как Филипп Слива перекинулся через борт и по штормтрапу быстро спустился в нагруженную, готовую к отходу, шлюпку.
– Ты куда? – спросил его рулевой.
– Навались на весла! – вместо ответа крикнул Слива. – Навались, сироты царя морского!
Гребцы послушно взмахнули веслами, и шлюпка, тяжело груженная ящиками и бочками, медленно двинулась от шхуны. Рулевой повторил свой вопрос.
– Курьер царя, отбывающего в эмиграцию, – усмехнулся Слива и попросил: – Нет ли, браток, закурить? Сигары подданным раздал.
Гребцы засмеялись. Рулевой протянул Филиппу кисет с табаком:
– Веселый! Все у вас на шхуне такие?
– Все, – кивнул Слива. – Только, знаешь, веселость испаряется. Нужно... – Филипп щелкнул по шее и с надеждой спросил: – Найдется?
– Этого добра, – пренебрежительно усмехнулся рулевой, – хоть купайся.
– Боюсь простуды. Лучше приму в нутро.
Слива балагурил, стараясь расположить к себе новых знакомых, чтобы они помогли ему достать выпить. Шлюпка причалила к небольшой пристани, он помог ее разгрузить и пошел за одним из гребцов. Проходя мимо склада, он в изумлении остановился: «рабочие-китобои», которых привезла «Диана», вскрывали длинные ящики и доставали новенькие, смазанные винтовки, тут же протирали их, щелкали затворами, прицеливались, надевали на пояса подсумки и заполняли их патронами. Пулеметчики собирали два пулемета «максим». Между «рабочими» ходил Норинов с маузером на бедре. Капитана «Дианы» узнать было еще труднее. Он сменил морской костюм на английский френч с погонами и бриджи с крагами. На фуражке блестела кокарда.
– Фьють! – присвистнул Филипп от удивления. – Наверное, меня готовится встречать почетный караул.
– Ну и бандитов вы привезли, – покрутил головой спутник Сливы. – Всю ночь пьянствовали, изнасиловали нашу стряпуху, а сейчас собираются на грабеж.
Среди жителей фактории уже прошел слух о целях предстоящего похода прибывших «рабочих». Слива с трудом верил тому, что говорил его новый знакомый, но вид и занятия «рабочих» не оставляли места сомнениям. «Надо капитану доложить, – подумал Слива, забыв о цели своего бегства с «Дианы». – Тут порохом и виселицей пахнет».
Он хотел повернуть к берегу, но его предупредил спутник. Указывая на низкую в конце сруба дверь, он сказал
– Заходи. Тут мы артелью живем. Сейчас угощу тебя спиртом на грибах, клюкве и жженом сахаре. Мы его зовем «тайфун».
Слива вошел в полутемную комнату, но как через час из нее вышел, уже не помнил. Его привезли к шхуне на шлюпке и поднимали, обвязав под мышками шкентелем. Слива орал песни, кому-то грозил, размахивал руками, но когда очутился на палубе и увидел перед собой Журбу, присмирел.
– Вернулся с берега я в дом родной, – покачиваясь, доложил он и, пьяно улыбаясь, добавил: – И не смотри ты на меня, как осьминог на покойника. Я такое видел, что... тсс, – Слива приложил к губам грязный палец: –
– Тсс...
– Отправляйся в кубрик и проспись! – сурово сказал ?Курба.
– И пойду, – Слива провел рукой по глазам и тяжело вздохнул.
Северов подошел, чтобы узнать, почему приостановили разгрузку. Моряки расступились. Увидев Сливу, он недовольно сказал:
– Опять напился, Слива. Иди-ка спать.
– Сейчас иду, – Слива помотал головой и указал на берег. – Они там все... с винтовками, пулеметами... сволочи...
Больше он ничего не мог сказать. Минутное просветление прошло. «Тайфун» оказался слишком крепким. Выбежавший на палубу Ли Ти-сян подхватил Сливу и поволок в кубрик. Слива пытался обнять и поцеловать своего друга. Они скрылись...
– Завтра примерно накажу его, – сказал боцман и обратился к остальным: – Продолжайте работу!
«О каких винтовках, пулеметах говорил Слива? - думал Северов. – Что это бред пьяного или же...» На берегу раздался винтовочный выстрел, за ним второй, третий... Острохлесткие, они перекатывались эхом в скалах. В воздух с криком взвились испуганные птицы.
На шхуне снова приостановились работы. Все смотрели на берег. Северов не отрывался от бинокля. Пьяный матрос был прав. Вооруженные «рабочие» палили из винтовок.
Разгрузка на шхуне возобновилась, хотя матросы были возбуждены стрельбой и сейчас оживленно обсуждали ее. Подошел Журба:
– Что это, по-вашему, «Иван Алексеевич?
– Думаю, что наши предположения начинают оправдываться самым наилучшим образом, – Северов передал боцману бинокль: – Взгляните.
Журба внимательно рассматривал берег и говорил:
– Настоящий отряд. Что это за люди, почему они тайком приехали сюда под видом рабочих китобойной базы, а сейчас вооружились?
– Я съеду на берег, – решил Северов. – Оставайтесь за меня.
...Северов с трудом верил тому, что видел на берегу. Здесь расхаживали, смеялись, ругались вооруженные до зубов «рабочие». Два пулемета стояли перед входом в жилье Никитина. Когда Северов, войдя к Никитину, увидел Норинова в погонах, то безошибочно решил – «банда авантюристов».
Осипов пригласил Северова к столу.
– Вы, очевидно, удивлены тем, что увидели наших рабочих вооруженными?
– В наше время едва ли кого удивят вооруженные люди. – Иван Алексеевич спокойно выдержал испытующие, готовые вот-вот стать недружелюбными взгляды: – Я пришел доложить, Валентин Витальевич, что разгрузка подходит к концу.
– Вы оправдываете самые лучшие наши ожидания, – любезно сказал Осипов: – Я не забуду этого.
– Благодарю вас, – сдержанно ответил Северов. – Я хотел бы узнать, когда мы выйдем на разведку китов, чтобы успеть подготовить шхуну.
Осипов и Норинов переглянулись.
– Я еще не решил. – Осипов сделал озабоченное лицо: – Видите ли, мне необходимо закончить некоторые дела по фактории и я жду своего постоянного покупателя. Пусть пока команда отдыхает. И вы, разумеется, тоже.
– Безделье плохо отражается на людях, – Северов решил свою роль довести до конца. – Может быть, дня через два все же приступить к постройке базы для разделки китов?
– Превосходная мысль, – Осипов был доволен, что так легко разрешился вопрос. – А как-нибудь мы выйдем с вами на разведку китов. Вот Никитин говорит, что их тут много особенно когда они спускаются на юг зимовать
– Тогда разрешите откланяться, - поднялся Северов. – Шхуну без присмотра оставлять опасно.
Ему вежливо предложили остаться пообедать, но когда он отказался, настаивать не стали. Едва за ним закрылась дверь, как Норинов сказал:
– Не понравился мне сейчас этот Северов.
– Но вы же его рекомендовали, – не без ехидства отозвался Осипов и с наигранным удовлетворением добавил: – А я им вполне доволен. Он вправе поинтересоваться, когда мы начнем охоту. Нанимался-то он на китобойную шхуну. Ха-ха-ха!
– Отставить шутки, – Норинов тонкими пальцами поправил на груди портупею. Он начинал сердиться. – Вы не знаете принципиальных дураков. Северов из таких, я сразу понял, когда он спросил о выходе в море. Он прекрасно видит, что обманут, и нашу маленькую военную хитрость считает оскорблением. Я знаю моряков...
- Полноте вам, Игнатий Федорович, – остановил его Осипов. – Вы немного нервничаете перед походом.
– Я не хочу, чтобы нам помешали какие-нибудь случайности. Северов может нам навредить, если ему не по душе придется наша «охота». Уйдет из бухты и...
Слова Норинова по-настоящему развеселили Осипова.
– Ох-ох, ну, чего вы, милый Игнатий Федорович. Неужели вы думаете, что я позволю какому-то морячишке провести меня. Он вот где у меня, – Осипов сжал кулак и потряс им. Серые глаза стали холодными, с лица сбежала улыбка. – Пусть только пикнет, раздавлю, как яичную скорлупу. Моя шхуна будет стоять на якоре столько, сколько я захочу.
Норинов вопросительно смотрел на своего партнера. Тот от возбуждения заходил по тесной комнате.
– Мой старший механик по моему приказу снял с двигателя кое-какие детали, без которых дизель груда металла.
– Преклоняюсь перед вашей прозорливостью, – нагнул голову Норинов, показывая безукоризненный пробор светлых волос.
– Северов будет делать то, что я ему прикажу - продолжал Осипов. – А если у него не хватит ума меня слушаться, то, – Осипов вновь потряс кулаком, – на шхуне есть мои люди, и я знаю о каждом его шаге.
...Вечером Журба сидел в каюте Северова. Оба молчали. Иван Алексеевич только сейчас имел возможность рассказать боцману о том, что он видел на берегу и о своем разговоре с Осиповым. Ни у боцмана, ни у Северова не было сомнения друг в друге. Журба первым нарушил молчание.
– Одним словом, Иван Алексеевич, попали мы в команду жуликов. Нам с ними не по курсу.
– Может быть и похуже, – у Северова гневно дрогнули ноздри. – Посмотрим, что будет дальше, а там решим.
- В нашей команде человека четыре–пять очень ненадежные. – Журба покосился на дверь. – Сдается мне, что они у каждой щелки уши ставят. Старший механик с ними. Остальные честные моряки.
«В команде всего тринадцать человек, – машинально подумал Северов. – Значит, на семерых можно рассчитывать? – И недовольно прервал свою мысль: – В чем рассчитывать? Надо быть спокойнее».
– Правильно говорите, Максим Остапович, нам с ними не по пути.
Моряки хорошо понимали друг друга, как понимают и сходятся честные люди, оказавшись неожиданно в компании преступников.
Хмурым утром Северов и вся команда шхуны наблюдали, как у фактории выстроился отряд Норинова и двинулся по берегу речки. Скоро он исчез за поворотом. Над бухтой печально кричали чайки.