1
За окном шел дождь. Быстро бежали по стеклу струи воды. В кабинете было сумрачно и прохладно. Запахнув плотнее халат, Старцев медленно шагал из угла в угол, шлепая домашними разношенными туфлями.
Не работалось. На письменном столе лежала незаконченная статья «О планктонных массах Берингова моря и их зависимости от изменения температурных условий». Старцев ходил, опустив голову, задумавшись. Все чаще в последние месяцы он испытывал такое чувство, словно что-то потерял.
Вернувшись с флотилии, Старцев первое время считал, что ему повезло, когда он так решительно порвал с промыслом.
Своим коллегам Вениамин Вениаминович говорил:
– Месяцы, проведенные на флотилии, – потерянное время. Условий для научной работы никаких. Дали в помощники девчонку. Пришлось уйти...
Коллеги вежливо слушали Старцева и даже, как казалось ему, соглашались с ним, но почему-то никто из них не нашел и слова, чтобы похвалить его за этот, как он считал, смелый поступок.
Прошло время, и Старцев стал замечать, что кое-кто из коллег смотрит на него с удивлением, а некоторые даже с открытым неодобрением. Старцев стал сомневаться в том, правильно ли он поступил. Эта мысль все больше тревожила его. Он постарался отогнать ее от себя, и на какое-то время это ему удалось. Но тут он встретился с Дукиным.
Явившись в трест, чтобы оформить некоторые документы, связанные с пребыванием на флотилии, Старцев был приглашен в кабинет управляющего. Он ожидал, что Дукин начнет его укорять за уход, станет уговаривать, чтобы он вернулся. Каково же было изумление, когда Дукин, приветливо его встретив, заговорил:
– Правильно сделали, Вениамин Вениаминович, что вернулись во Владивосток. В принципе я за посылку ученого на промысел, но пока там нет условий для научной работы! Согласен с вами, что Степанов беспокойный человек и профан в науке...
Старцему почему-то было неприятно, что Дукин так отзывается о Степанове. Прощаясь, Дукин сказал:
– Работайте пока, Вениамин Вениаминович, у себя в институте. А вот в скором времени, когда мы создадим на флотилии надлежащие условия, мы будем просить вас продолжать там свою работу.
Старцев ушел от Дукина несколько успокоенный. Но, прочитав в газете заметку Ольги Куриловой о том, как работают советские китобои, снова задумался над своим положением.
«Странное дело, Дукин одобрил мой уход с флотилии, кажется, все ясно, но почему же я теперь ничем другим не могу заняться, кроме того, что связано с китами?»
Как ни поверхностны были наблюдения Старцева, а увидел и узнал он многое. Пребывание на флотилии подсказало ему несколько вопросов, еще почти не освещенных в науке.
Вот и эта статья о планктонных массах в Беринговом море. Если ему удастся в ней прийти к правильным выводам, статья будет весьма полезна для практиков. Киты идут за планктоном, а где его изобилие? Какова в этом роль температуры, как влияет на это характер водной среды?
Вениамин Вениаминович поймал себя на том, что он думает над тем, о чем когда-то говорил Степанов на одном из совещаний с китобоями. Рассердившись на себя, Старцев заходил по кабинету. На душе у него было тоскливо и беспокойно.
Он подошел к двери, вспомнив, что сегодня еще не читал свежей газеты. Может, опять есть что-нибудь о флотилии. В почтовом ящике вместе с газетой лежало несколько писем. Вернувшись в кабинет, Старцев быстро развернул газету, просмотрел ее и был разочарован: о китобоях в ней не было ни строчки. Вениамин Вениаминович хотел было уже отбросить газету, но тут его внимание привлекла маленькая заметка, набранная петитом. Старцев мельком пробежал ее, затем, не веря своим глазам, перечитал еще раз. В ней сообщалось о том, что советские органы арестовали во Владивостоке группу врагов народа, шпионов одного из иностранных государств. Среди них был Дукин. Над преступниками состоялся суд. С газетой в руках, Старцев бегал по кабинету.
Мерзавцы! Как это он говорил, этот Дукин? «Правильно сделали, что вернулись во Владивосток... Работайте пока в институте...» Нет, каково?
Старцев отшвырнул газету, сорвал с себя халат и, быстро одевшись, выбежал из квартиры. Он крупно шагал по улице, не замечая ни дождя, ни потоков воды, шумно бежавших из боковых, расположенных на склонах сопок, улиц. Вениамин Вениаминович торопился в трест. Мысль о том, что Дукин как бы считал его своим сообщником, одобрял его действия, была ему невыносима.
Новым директором треста оказался Северов. Узнав об этом от секретаря, Старцев заколебался: идти ли? Как его встретит бывший капитан-директор, что он подумает о нем? «Надо уйти», – мелькнула мысль. Но это значит уйти навсегда от интересной работы, быть в какой-то степени соучастником Дукина. Старцев попросил доложить о себе.
Северов принял его сразу. Старцев обрадованно пожал протянутую ему руку и взволнованно заговорил:
– Я пришел не извиняться за свое очень неправильное поведение на флотилии. Я пришел просить вас дать мне возможность вернуться на базу и делом, работой исправить свою ошибку...
Северов внимательно смотрел на Старцева. А тот, волнуясь все больше, передал весь свой разговор с Дукиным и повторил просьбу:
– Я был похож на человека, который старательно подрубал сук, на котором сидел.
– Хорошо, – сдержанно сказал Северов. – Я запрошу командование флотилии и через несколько дней дам вам ответ.
Северов на прощанье дружески пожал руку Старцеву, и для Вениамина Вениаминовича это было обнадеживающим ответом на просьбу.
2
Погода все время менялась. Где-то в океане бушевал шторм, а в Беринговом море чувствовалось его дыхание.
Был полдень, когда «Шторм» подвел к базе двух огромных финвалов. Еще ни разу ни один гарпунер не возвращался так рано с добычей.
– Хороших красавцев вы добыли, – похвалил Можура.
– На большое стадо напали, – сказал Волков.
– Жаль, база далеко стоит от места охоты, – проговорил Курилов. – Пока доставим туши китов, стадо исчезнет. Связываете вы нас по рукам и ногам.
Степанов, внимательно слушавший китобоев, спросил:
– Значит, вы после двух китов уже не охотитесь?
– Неуклюжими становимся, ползаем, как черепаха, – с досадой проговорил Курилов. – Если бы, положим, убил я кита и передал его на базу тут же, сразу, а сам за другим китом отправился... Вот было бы дело!
– То есть ты предлагаешь не таскать за собой туши? – спросил Степанов.
– Ну да!
Их разговор прервал Можура.
– Пойдемте посмотрим, как будет действовать изобретение Данилова. Гордись своим тестем, – сказал капитан-директор Курилову.
Они подошли к кормовой площадке. Здесь лежали огромные стальные храпцы, при помощи которых вместо не оправдавшего себя импортного «Корнелиуса» стали втаскивать на базу китовую тушу.
Данилов, волнуясь, погладил бороду и дрогнувшим голосом крикнул:
– Вира!
Загудели лебедки. Китобои следили за натянувшимся тросом, за медленно ползущей вверх по слипу тушей финвала. Сначала люди увидели хвост кита, а затем и тушу на треть, на половину... Наконец показалась и голова.
– Ура! – закричали рабочие и, бросившись к Данилову, стали качать его.
Взлетая над палубой, Данилов кричал:
– Эй, эй, отпустите, черти полосатые!
Но рабочие все выше подбрасывали бригадира. Когда его, покрасневшего и растрепанного, спустили на палубу, он, добродушно поругиваясь, подошел к Курилову.
– Видал? То-то! Вот и ты добейся, чтобы тебя тоже так народ уважал. – Затем он обратился к Волкову: – Почему двух китов привел, а не трех?
– А ты спроси Курилова, – засмеялся Волков.
– С ним я поговорю наедине, по-родственному, – пошутил Данилов. – А ты там старший, с тебя и спрос.
– Подождите ссориться, – остановил Данилова Степанов. – Курилов подал одну интересную мысль.
– Какую, о чем? – насторожился Данилов.
Он говорит, что было бы лучше китобойцу не таскать за собой туши, тем более, когда рядом есть еще киты.
– Ну и что?
– А вот что. – Степанов оглядел всех. – Как вы смотрите, если кита после компрессорной накачки оставлять на плаву? Ведь он не утонет?
– Не утонет. Это верно, – согласился Волков. – Но как же можно бросать на произвол судьбы добычу?
– Думаешь, потеряем? – Можура быстро оценил предложение Степанова. – Кита волны не унесут далеко даже при свежей погоде, а в спокойную он будет почти на месте.
– Честное слово, товарищи, это здорово! – с оживлением заговорил Курилов. – Охотиться на китов до тех пор, пока они есть, а потом всех их собирай и буксируй к базе.
Можура предложил:
– На каждой туше надо ставить флаг с названием судна, которому принадлежит добыча. Во-первых, китов не перепутают, а, во-вторых, в море их легче будет найти, флаг-то издалека виден.
– Договорились, – сказал Степанов.–Пусть «Шторм» проведет первый опыт.
3
Сначала Ольга не поверила своим глазам. Среди писем, которые доставил катер из Петропавловска, был объемистый пакет на ее имя. На нем был напечатан обратный адрес редакции владивостокской газеты. Осторожно вскрыв конверт, Ольга увидела сложенную газету. Красным карандашом была отчеркнута статья. Под ней стояла подпись: «О. Курилова, наш корреспондент».
Ей еще никогда не приходилось испытывать такого восторженного чувства: напечатана ее статья! Правда, она мало походила на ту многословную и многостраничную, которую написала Ольга, но все же это была ее статья!
Ольга не заметила, как из газеты выскользнул небольшой листок бумаги. Его подняла Горева:
– Это письмо из редакции.
Редактор газеты благодарил за статью, сообщал, что Курилова зачислена корреспондентом, и тут же советовал, о чем ей в первую очередь необходимо написать. Ольге хотелось сейчас же бежать в каюту и сесть за стол, взяться за перо.
Горева была рада за подругу и с благодарностью думала о Степанове. «Нет, он просто какой-то особенный человек – всем находит дело, а потом оказывается, что именно это-то и нужно было человеку, что найденное ему занятие становится его любимым».
Ольга сказала о письме из редакции отцу.
– Хорошо, дочка! – с гордостью ответил Данилов. Степанов весело заметил:
– Теперь, товарищи, будьте начеку. Среди нас – представитель прессы. Чуть что – на карандаш да в газету!
– Если за дело, тогда всей душой, – сказал Данилов.
– Иначе и быть не может! – Степанов протянул Ольге руку. – Поздравляю с началом большой, важной и трудной работы. Желаю успеха.
Данилов сначала даже растерялся. Вот тебе и Оленька! Он будто увидел ее заново. Только сейчас, взглянув на ее разрумянившееся лицо, отец впервые обратил внимание на располневшую талию дочери, и у него стало еще светлее, радостнее на душе.
Степанов ушел в каюту с пакетом от Северова. Читая его письмо, Михаил Михайлович изредка вполголоса говорил:
– Ну, так и есть! Вот подлец! Этого можно было ожидать!
Замечания помполита относились к Дукину, о котором писал Северов:
«После гибели «Утеса» и ареста вредителя-резчика Дукин, чувствуя, что его скоро разоблачат, пытался бежать за границу, но был задержан. Вначале отказывался, но, прижатый фактами, во всем признался. С его ведома уволились у нас гарпунеры, совершившие переход из Ленинграда во Владивосток, убит Андерсен, пропал Нильсен. Он же давал задание резчику. Дукин – троцкист и агент иностранной разведки».
Далее Северов сообщал о своем назначении директором треста, а Можуры – капитан-директором флотилии.
Советовался Геннадий Алексеевич и о Старцеве. Сам он был за возвращение ученого на флотилию, но только в том случае, если будут согласны Степанов, Можура и Горева.
...Поздно вечером, когда на базе закончили разделку туш, коммунисты были срочно приглашены в клуб. Собрание открыл Степанов. Все заметили, что он необычно взволнован, и ожидали от него особых известий. Взволнован был и Можура.
Подойдя к трибуне, Степанов оглядел собравшихся и заговорил:
– Товарищи! Наша китобойная флотилия и после того, как отстранили от работы иностранных гарпунеров, в глубоком прорыве. Случайно ли это? Нет, не случайно. Мы не овладели еще в совершенстве добычей и обработкой китов. Это, конечно, очень важное обстоятельство, и коммунисты должны вскрыть недостатки в нашей работе. Предстоит напряженная учеба. Но нельзя забывать о том, что нам вредят...
По залу прошло движение, а потом опять наступила тишина. Степанов рассказал о разоблаченной вражеской группе.
– Враги немало наделали зла, – сказал помполит. – Но, я думаю, мы выполним свою задачу, выведем флотилию из прорыва. Как вы считаете, товарищи?
– Не подведем! – поднялся со своего места Данилов. – Верно я говорю?
Все дружно поддержали бригадира:
– Верно!
4
Нина Горева все дни проводила то у разделываемых туш, то над картой, испещренной разными пометками. Пометки говорили о замеченных и убитых китах, породах, размерах, возрасте. Указывалось также, при каких условиях они были загарпунены.
Материала было так много, что Горева завела себе картотеку. В ее каюте было тесно от карт, дневников, папок с записями. Ольга, вначале горячо помогавшая подруге, сейчас, после первой удачи в газете, охладела к изучению китов. Да и Нина старалась все меньше пользоваться помощью Ольги, но одной ей все-таки было трудно. С каждым днем расширялась ее работа и росли планы. Не было только личного счастья.
Незадолго до аварии «Фронта» Орлов, побывавший на «Приморье», попытался заговорить с Горевой, но она, небрежно ответив, быстро ушла. Огорченный, он не появлялся больше на базе и с яростью набросился на работу, пытаясь найти в ней облегчение.
А Горева, взволнованная встречей с Орловым, вышла тогда на носовую площадку. Тут, у головы сейвала, работала на разделке бригада Данилова. Бригадир вырезал тускло-черные, с буроватой бахромой пластины китового уса. У ног его лежала куча таких пластин.
– Триста двадцать две, – сообщил Данилов и тут же спросил: – Ты что раскраснелась?
– Быстро шла, – сказала Нина и торопливо добавила, чтобы переменить разговор: – И вот только ради этого гибкого уса, который шел модницам да щеголям на всякую галантерею, убивали китов, а туши бросали в море.
Бригадир сокрушенно повел головой:
– Буржуям лишь бы барыши получить.
Горева не слышала, что говорил Данилов. Она думала об Орлове и упрекала себя: «Ну почему я, глупая, так груба с ним? Для чего? Дурацкий у меня характер».
С этого дня она ждала новой встречи с Орловым, которая, как ей казалось, восстановит их прежние отношения.
...Чем больше проходило времени, тем сильнее Орлова тянуло к Горевой. С Воиновой капитан не виделся. Она была на «Фронте», стоявшем на ремонте в Петропавловске, Однажды вечером Орлов поднялся на базу и решительно постучал в дверь каюты Горевой. Нина встретила его с нескрываемым удивлением и вспыхнувшей в глазах затаенной радостью. Орлову все было дорого и мило в этой девушке: и эти упрямые губы, и озорные насмешливые глаза, и маленькие нежные уши, и даже простая прическа. Когда пряди волос падали Нине на щеку, она нетерпеливым резким движением головы откидывала их назад, и это тоже нравилось Орлову.
– Я слушаю вас, товарищ капитан, – с подчеркнутой официальностью сказала Горева, когда молчание Орлова затянулось.
Он не знал, с чего начать разговор. Нина видела, что Орлов любуется ею. Это и нравилось ей, и волновало.
– Я слышал, что к нам возвращается Старцев, – заговорил Орлов, смущенный ее официальным тоном. – Будет ли нам от него прок? Помните, как он вел себя на флотилии в прошлый рейс?
Орлов явно беспокоился за Гореву, и это тронуло ее.
– Вениамин Вениаминович сможет стать хорошим руководителем, раз он сам захотел к нам приехать. Я не возражаю против его возвращения и сказала об этом капитан-директору и помполиту.
Нина вертела в руках карандаш, которым до этого вычерчивала на карте пути движения китов. Орлов нагнулся над картой и долго ее рассматривал. Увлеченный картой, он не заметил, с какой нежностью смотрела на него Горева. Еще никогда она так внимательно не вглядывалась в худощавое лицо капитана. Нина заметила голубую жилку, которая билась у его виска, и у нее появилось вдруг желание приласкать Орлова. Но она быстро справилась с собой, подошла к иллюминатору и подставила горячее лицо под струю свежего морского воздуха.
Нина стояла, чуть хмурясь, недовольная собой. Может, она одна виновата в том, что между ними такие отношения, тягостные для обоих? Конечно, только она одна. Да и так ли уж увлекся капитан Воиновой? Нина прислушалась. Орлов говорил:
– Наконец-то я разобрался в вашей схеме, Мне кажется, что вы делаете не так.
Замечание Орлова заставило ее насторожиться.
– Вы знаете, что такое прокладка курса?
– Слышала, – с вызовом ответила Нина.
– Тогда почему же вы пути китовых стад на карту наносите неправильно.
– Как неправильно? – вспыхнула Горева.
– Только не сердитесь, – попросил Орлов умоляюще. – Смотрите, я покажу вам, как это надо делать.
Он взял карандаш, линейку и быстро исправил ошибки. Нина следила за ним, низко нагнувшись над картой, не замечая, что ее волосы касаются лица Орлова.
– Вот и все. Теперь ясно? – повернулся капитан. Они стояли рядом. Орлов смотрел в глаза любимой девушки. Она не ответила и опустила голову. Орлов хотел привлечь ее к себе и поцеловать, но она, высвободившись из его рук и отойдя, сказала, с холодной насмешкой;
– А радистку с «Фронта» вы тоже так обнимали?
Орлов вскинул голову, как от удара, надел фуражку и поднял руку к козырьку.
– Простите. До свидания.
Он вышел. Нина сделала шаг к двери, но вдруг, закрыв лицо руками, опустилась на диван, прижалась к жесткой подушке и заплакала.
5
– Нет, товарищ капитан, не выйдет из меня гарпунера! – Турмин с отчаянием посмотрел на Шубина. «Фронт» после ремонта уже второй месяц вел промысел в океане.
Турмина словно преследовала неудача: стрелял он плохо, часто мимо. Капитану стало жаль парня:
– Глупости говоришь! Сразу и Москва не строилась.
Но капитан не мог не признать, что у Турмина дело не клеилось. Леонтий загарпунивал в день по два–три кита, а Турмин с грехом пополам – одного. Старался парень, сил не жалел, с утра до вечера у пушки маялся – и все зря. Шубин не знал, что делать.
В каюту заглянул матрос:
– Киты!
Турмин всегда при этом слове вскакивал и бежал к пушке, теперь же он поднялся медленно, точно нехотя. Капитан проводил его взглядом, затем поспешил на мостик: «Парнягу, конечно, поддержать надо. А что с планом будет?»
Поднявшись на гарпунерскую площадку, Турмин увидел метрах в ста от судна китов. Он насчитал семь сельдяных полосатиков, гонявшихся друг за другом. Киты ныряли и всплывали, все в белой пене. Казалось, что вода кипела. Шумели фонтаны, и ветер доносил их запах.
– Буду бить вон того, с серыми пятнами на спине, – сказал Турмин, правда, без особой уверенности.
– Хорошо! – одобрил капитан. – Сейчас мы его привяжем! Смотри, он что-то больно нахально наш курс режет! Не упустить бы...
Капитан не спускал глаз с гарпунера, смотрел, как тот стоит за пушкой, поворачивает ее, целится. Все правильно у Турмина, ошибки как будто ни в чем нет. Он ждал удобного момента для выстрела.
Из воды неторопливо показался кит. Вот он лег на волну и выбросил широкие и высокие фонтаны – один, другой, третий... Потом кит начал скользить вглубь, изгибая лоснящуюся спину.
В этот миг над морем прокатился гул выстрела. Все на палубе китобойца невольно подались вперед, но ожидаемого рывка не было. Быстро растаяло на ветру синеватое облачко выстрела, и все увидели, что кит спокойно ушел в воду. Лебедка заработала, выбирая гарпун.
– Эх, черт, так махануть! – с досадой проговорил рулевой. – Под носом ведь был! Руку протяни – и достанешь.
– Прекратить разговоры! – сердито потребовал Шубин.
– Есть прекратить, – недовольно отозвался рулевой. Турмин, сердясь на себя, испытывая стыд, начал заряжать пушку вновь.
Опять Шубин подвел «Фронт» к киту, который, словно издеваясь над моряками, спокойно отдыхал на воде. И опять Турмин не попал. Наконец кит ушел, а с ним ушло и все стадо. Лишь к концу дня Турмину удалось загарпунить одного полосатика.
Но это не принесло особой радости ни Турмину, ни экипажу судна. На подходе к базе они нагнали «Шторм». Под каждым бортом там покачивалось по две китовых туши. В этот день Курилов впервые убил четырех китов. Шубин поздравил китобоев «Шторма» с успехом – дал несколько гудков. «Шторм» шел медленно, и Шубин не стал его перегонять, а пристроил свой китобоец ему в кильватер...
Турмин не выходил из каюты до сумерек, а вечером отправился на базу к Степанову.
У Степанова сидели Можура и Шубин. Разговор шел о Турмине. Можура сделал краткий вывод:
– Искать вместо него новую кандидатуру на гарпунера.
Шубин поддержал его и добавил:
– Хоть и жаль парня, а из Турмина гарпунера не выйдет. Не для охоты он рожден. Зато моряк из него – лучше не надо.
Когда они умолкли, Степанов спросил:
– Все высказали? Ничего не забыли?
– Еще вот что, – спохватившись, добавил Шубин. – Прошу этот вопрос решать сразу, а то стыд нам и позор.
– Ты это уже говорил, – прервал его Можура.
– Нет, пусть продолжает, – насмешливо сказал Степанов. – Пусть поплачет. Видно, Шубин стареть начал, поэтому его на слезу и тянет.
– Это как понимать, товарищ помполит? – выпрямился в кресле Шубин.
– А как хочешь! – махнул рукой Степанов.
Все молчали. Можура наблюдал за капитаном и помполитом, пряча улыбку в усах. Шубин сидел нахмурившись.
Можура был уверен, что Степанов и сейчас еще не оставит капитана в покое. И он оказался прав.
– Скажи, Шубин, что подумал бы ты о человеке, который в день рождения своего сына стал бы заказывать для него гроб? – спросил помполит.
Шубин недовольно посмотрел на Степанова.
– Молчишь? – сказал Степанов. – Турмин – младенец в гарпунерском деле, а ты ему уже отходную спел. Да и капитан-директор с тобой вместе.
Степанов встал и сердито отодвинул стул.
– Почему вы, – Степанов посмотрел на часы, – за сорок пять минут не сказали ни слова о том, как бы помочь Турмину? Молчите? Ты, Шубин, должен прийти к нам со своими советами, предложениями. А ты пришел к капитан-директору и помполиту, как на биржу труда...
Степанов был сердит.
– Один кит в день – это хороший показатель, – сказал он. – Таким показателем не все опытные гарпунеры могут похвалиться. Но нам этого мало. Наши гарпунеры должны быть отличными. И ты во что бы то ни стало обязан сделать Турмина таким гарпунером.
– Правильно! – подтвердил Можура.
– Ясно! – Шубин поднялся.
– Немного, но это ему на пользу, – ответил Степанов.
– Если будем так же промышлять китов, как сейчас, то план мы, пожалуй, выполним, – проговорил Можура. – У нас уже есть восемьдесят девять китов, а впереди еще три с половиной месяца охоты.
– Арифметику хозяйственника ты быстро усвоил, засмеялся Степанов. – При этих темпах план дадим. Но этого мало. План надо перевыполнить.
– А как? – набивая трубку табаком, спросил Можура.
– Вот и давай думать, – предложил Степанов и на стук в дверь крикнул: – Входите!
Вошел Турмин.
Он еще не успел и слова сказать, а Степанов уже все понял по одному его виду.
– Турмин пришел отказываться от гарпунерства.
– Да, я хочу, чтобы меня освободили от гарпунерства, – Турмин протянул листок бумаги с заявлением.
– Тут я не властен, – развел руками Степанов. – Пусть решает капитан-директор. Он в этом хозяин.
Можура неторопливо сказал:
– Я не вижу причин освобождать вас от работы, товарищ Турмин.
– Я же плохо стреляю...
– Возвращайтесь на судно, гарпунер! – прервал Можура. – Отдохните, а завтра в море. Здесь охотимся последнюю неделю, затем передвинемся в новый район. Можете идти!
В каюту Степанова вошел вахтенный матрос:
– Радиограммы капитан-директору и вам, товарищ помполит.
Степанов взглянул на бланк. Капитан ледокола «Буран» сообщал: «Южнее Сердце-Камня большое скопление китовых стад».
Вторая радиограмма была от Тнагыргина: «К нашему берегу пришло много китов», Степанов сказал:
– Вот тебе и третий гарпунер – Тнагыргин. Орлов – капитан. Пора его вернуть на мостик!
– Правильно, – кивнул Можура. Он знал, что Орлов стоит за пушкой без особого вдохновения.
6
«Шторм» рано утром отошел от базы. Рядом с Волковым на мостике стояла Горева. Зябко кутаясь в полушубок, она следила за Куриловым, после каждого его выстрела делала записи в блокноте, сверялась с приборами.
– Бу-м-м! – раскатывался над неприветливыми холодными водами звук выстрела. Сизое облачко дыма, подхваченное ветерком, расплывалось и таяло над волнами, в которых поблескивали острые льдинки.
И когда гарпун попадал в кита, Слива тоном парикмахера кричал:
– Следующий! Пожалте бриться!
Как и все китобои, Слива за эти два месяца устал от напряженной работы бочкаря и боцмана, его глаза глубоко впали, скулы обострились, и вокруг губ залегли морщинки, но хорошее расположение духа не покидало его, по-прежнему он был неугомонным.
Волков, незаметный при Можуре, сейчас показывал себя хорошим капитаном. Его продолговатое загорелое лицо с серыми глазами было всегда строгим. Волков решил во что бы то ни стало сделать «Шторм» передовым судном, обогнать Орлова. «Труд» и «Шторм» соревновались.
Волков не любил, как говорили китобои, «травли». Только Сливе он многое прощал за его многочасовые дежурства в «вороньем гнезде». И если сейчас капитан делал бочкарю замечание, то больше для того, чтобы предостеречь других.
Снова раздался выстрел, и снова Слива крикнул:
– Печать поставлена!
«Шторм» не охотился, а клеймил китов специальными короткими, без гранат, гарпунами. На них было выбито название флотилии и район обнаружения кита. С помощью этих гарпунов китобои надеялись в ближайшие годы узнать пути движения китов, установить точные даты их переходов, наиболее посещаемые ими районы.
Радиостанция «Приморья» несколько раз передавала в эфир сообщение о проводимом опыте и просила промысловые флотилии и береговые базы всего мира в случае добычи животного с клеймом сообщить об этом во Владивосток Тихоокеанскому институту рыбного хозяйства и океанографии или непосредственно на флотилию «Приморье», предлагало провести подобное же клеймение и в других районах. На этот призыв ответила лишь одна американская база «Флэк-Уэл». С нее запрашивали издевательски: «Не прислать ли вам клейменых китов?»
Можура с возмущением показал эту радиограмму Степанову.
– Близко к сердцу принял? Напрасно, – покачал головой помполит. – Иначе они и не могли ответить. Согласиться на нашу просьбу – значит признать нас. Но можно не сомневаться, что после нашей радиограммы многие флотилии начнут клеймить китов.
– Почему? – удивился Можура.
– Да потому, что это внесет ясность в туманный вопрос о миграции китов. Следовательно, и весь промысел можно будет вести увереннее, а не так, как сейчас – на авось.
– Понимаю, – кивнул Можура. – Экономическая заинтересованность.
– Именно это.
Негреющее полярное солнце скатывалось к горизонту. Его косые бледные лучи скользили по воде. По небу ползли темные низкие облака. Они часто закрывали небосклон, и тогда становилось неуютно. Прошел час, другой. Порыв ветра разогнал тучи, и океан залило солнечным светом. Со льдин взлетали птицы. Высоко подняв головы, следили за судном моржи.
Курилов выпустил последний в этот день гарпун-клеймо и устало прислонился к пушке. Спустившийся с фок-мачты Слива натянул на пушку чехол.
– Малютке надо отдохнуть!
Леонтий медленно поднялся на капитанский мостик и шутливо отрапортовал Горевой:
– Задание выполнено, товарищ профессор!
– Объявляю благодарность! – в тон ему ответила Нина.
Курилов неожиданно для себя заметил, что Нина сегодня какая-то особенная. По тому, как она складывает свои записи, окидывает взглядом море, просто и открыто улыбается, он чувствовал, что Горева счастлива и довольна – и жизнью своей, и работой, и тем, что она находится здесь, в далеком северном море, что занимается делом, которым в этих местах еще никто никогда не занимался.
Волков посмотрел на часы:
– Пора отдыхать. Скоро полночь. Все невольно обратили взгляды на пурпурный горизонт.
– Когда я смотрю на это незакатное солнце, – задумчиво произнесла Горева, – на угрюмые, скалистые и пустынные берега и когда вспоминаю, что здесь находят отпечатки тропической растительности, богатого животного мира, мне кажется, что здесь в те далекие времена жили люди.
Горева замолкла и смущенно посмотрела на слушавших ее китобоев. Нет, никто не улыбался, не переглядывался. И она продолжала:
– Но вот началось оледенение, и люди стали отступать на юг...
– Не хотел бы быть среди паникующих предков, – сказал Слива. – Папа чемоданы упаковывает, а мама под фикусом рыдает – жалко оставлять. Эх, судьба человеческая!
– Смешно? – не обидевшись, спросила Горева.
– Чепуху я горожу, – впервые за плавание смутился Слива. – Язык на шарикоподшипнике. А то, что вы сказали, очень интересно, или не быть мне больше на Дерибасовской.