1
Рандольф Дайльтон, как раньше его отец, был единственным владельцем фирмы «Дайльтон и К°». Кроме этого, он унаследовал и отцовскую манеру вести дела, не отставая от требований времени и вводя необходимые новшества.
Последним новшеством был перевод конторы из Сан-Франциско в Нью-Йорк, поближе к самым крупным деловым кругам. Контора помещалась на семнадцатом этаже недавно выстроенного небоскреба. Большой кабинет с окном в целую степу был обставлен с той скромностью, которая обходится слишком дорого.
Огромный, похожий на бильярд, стол из черного дерева, во весь кабинет голубой ковер с таким ворсом, что в нем утопала нога, лакированный столик, да котором стоял большой глобус. В кабинете было всего две картины. На одной среди штормовых волн неслась шхуна «Блэк Стар», а против нее, за спиной сидевшего Рандольфа, висел большой портрет его отца, основателя компании. Художник с фотографической точностью передал его внешность длинное лицо с крепко сжатыми тонкими губами, выпуклые сероватые глаза, смотрящие прямо, требовательно. Редкие волосы, тщательно зачесанные назад, не могли скрыть угловатого черепа. Художник, очевидно, хотел смягчить жесткие черты и в углах губ заложил скрытую улыбку, но в сочетании с холодными глазами она придавала лицу угрожающее выражение. И каждый, кто впервые видел портрет, встречаясь взглядом с глазами бывшего президента, невольно испытывал какое-то неприятное чувство и старался больше не смотреть на изображение Герберта Дайльтона.
Только советник Гжеймс оставался совершенно равнодушным к суровому взгляду основателя компании, приводившего когда-то в трепет даже таких пиратов, как Уэсли и Стардсон. Гжеймс, человек с трудно запоминающимся лицом, мягкими, округлыми жестами, любил сравнивать отца с сыном.
Рандольф сидел за столом, в председательском кресле, сцепив длинные белые пальцы с полированными, поблескивающими перламутром ногтями. Эта поза Рандольфа Дайльтона показывала, что он доволен жизнью, что ему удалась новая операция – погиб очередной конкурент, словно на его горле сомкнулись эти белые пальцы.
«Улыбка та же, что и у отца, – сравнивал Гжеймс, удобно откинувшись на спинку кресла. –- И глаза выпученные, как у рака. Вылитый отец».
Рандольф действительно был точной копией отца. То же худое, обтянутое желтой кожей лицо, те же редкие, уже тронутые сединой, волосы. Только сын был шире в плечах, его фигура говорила о хорошей закалке и крепком здоровье. Не напрасно отец возил его на морские курорты и заставлял много заниматься спортом, особенно боксом. Была еще одна черта, которая несколько отличала отца от сына. Во взгляде последнего нельзя было прочитать открытой угрозы, иногда он даже казался ласковым.
Дайльтон разомкнул тонкие губы и, кривя их в довольной улыбке, сказал:
– Признаться, революция в России меня встревожила. А когда наши парни в двадцатом году бежали из Владивостока, я опасался, что никогда уже воды Камчатки и Приморья не дадут мне ни цента. Но доллары всегда остаются долларами. Они потребовались и русским революционерам. – Дайльтон залился смехом. Он был доволен, очень доволен. Сегодня он получил известие, что флотилия «Вега» вышла из Петропавловска на промысел. «Как прав был отец, когда говорил: «Слава нужна молодому человеку до тридцати лет, а после тридцати – деньги».
Если бы Дайльтон сам попросил концессию у большевиков, ему наверняка бы отказали. У русских слишком хорошая память, и они не забыли, как американские китобои хозяйничали у их берегов. Да и молодцы Гревса[11] оставили на их Дальнем Востоке крепкую о себе память.
После того как большевики появились на Чукотке и Камчатке, Дайльтон опасался посылать свои суда к их берегам. Большевики действовали решительно и при первой же возможности забирали суда браконьеров. Но отказаться от промысла в русских водах Дайльтон не мог: он давал слишком хороший доход. Недаром так настойчиво посылал суда к русским берегам его отец. Тут Рандольф вспомнил, как он сам однажды был в бухте Счастливой Надежды, а затем на Шантарских островах, как принимал участие в расправе над шхунами «Норд» и «Ветер». Славные были времена!.. А теперь надо хитрить... Вот почему Дайльтон послал к берегам Камчатки флотилию «Вега». Хотя на ее мачтах и развеваются норвежские флаги, флотилия, как и вся компания «Командорен», фактически давно принадлежит Дайльтону. Семьдесят процентов ее акций лежит в сейфах Дайльтона.
– Как вы думаете, – обратился Рандольф к советнику, – начал Микальсен промысел?
– Смотря какой! – рассмеялся Гжеймс. Дайльтон присоединился к нему, но тут же оборвал смех и, расцепив пальцы, положил ладони на полированную прохладную поверхность стола.
– Меня все тревожит присутствие на флотилии большевиков.
– Судя по радиограмме Грауля, там какой-то сброд и Отто с ними справится. Это такой парень, что и ваш отец был бы рад иметь его у себя на службе!
– Возможно, – на лбу Дайльтопа собрались морщинки. _ Но все же мы напрасно согласились вывезти тех людей. Я не люблю вмешиваться в политику.
– Теперь поздно сожалеть, – Гжеймс потянулся к раскрытой коробке сигар. – К тому же эта операция даст приличное количество долларов. А я уверен, что Грауль проведет ее отлично.
– Раз начали дело – то вести его как следует. Надо вовремя послать Граулю судно для приема людей, – напомнил Дайльтон.
– Капитан Барроу стоит у острова Атту[12] и готов по первому сигналу выйти навстречу Граулю.
Дайльтон кивнул и с сожалением заметил:
– Как нам раньше не пришла в голову мысль о котиках?!
Гжеймс пожал плечами. Он был занят сигарой. Выпустив струю дыма, советник проговорил:
– Двумя – тремя годами раньше это можно было проделать проще, спокойнее и без какого-либо риска.
– Да поможет нам бог, – поднял глаза Дайльтон, сразу вернулся к деловому тону: – Прикажите капитану Барроу крейсировать у русских территориальных вод...
2
Бромсет разразился бранью на Микальсена. Обычно выдержанный, спокойный, он никогда не позволял прорываться своим чувствам и гордился этим, но сейчас перестал владеть собой.
Как только Северов съехал на берег за врачом, Бромсет пришел к капитан-директору узнать, о чем тот говорил с русскими. Гарпунер не возражал против того, что на базе останутся Журба, Ли Ти-сян и Северов с врачом.
– Они нам не помешают. Пусть живут и любуются морем. – Юрт улыбнулся. – На базе все будет так, как надо. А куда вы поставите этого негра механика?
– На ваше судно...
–– Что-о-о? – у Бромсета даже перехватило дыхание.
– У вас же нет второго механика, – объяснял Микальсен. – Вот я и решил...
– Ко мне на судно большевистского агента? – взорвался Бромсет.
– Он же негр, – пытался оправдаться Микальсен.
– Да пусть он будет зеленого, оранжевого, голубого цвета, – кричал Бромсет. – Чем большевик! И свяжет меня по рукам и ногам!
– Да, но я... – Микальсен был ошарашен бешенством Бромсета. – Я могу сейчас отменить... Механика переведу на другое судно, а вам пошлю...
– Чтобы вызвать какое-то подозрение у комиссара? – вскипел гарпунер еще больше. – Этого еще не хватало! Я требую от вас ничего не предпринимать без моего разрешения. Ясно?
– Да... да, – пролепетал Микальсен. Жалкий вид капитан-директора как-то смягчил гнев Юрта, и он уже тише сказал:
– Этим негром я займусь сам. А вы готовьтесь к выходу в море. Якорь выбирать в четыре утра. Стоянка в Кроноцком заливе, за мысом Ольги.
Бромсет присел к столу и быстро набросал радиограмму:
«Вышли промысел. Состояние команды отличное. Дисциплина высокая. Уверен успешной охоте. Сообщу координаты первого кита. Микальсен».
Юрт протянул капитан-директору листок.
– Передадите ровно в полночь. Будете вызывать норвежское консульство в Иокогаме.
– Но там в нашем консульстве нет радиостанции!
– Это не имеет значения. Передавайте на этой волне, – Бромсет поставил на бланке цифру. – Кому надо, тот получит.
...Вечером вельбот доставил Мэйла на китобойное судно «Вега-1». Джо представился капитану. Тот молча выслушал его и позвал боцмана:
– Покажи негру койку в кубрике. А ты, черномазый, становись с четырех на вахту. – Капитан отвернулся и зашагал прочь.
Мэйл точно окаменел. Его еще никто так не оскорблял. И сейчас он был готов броситься вслед капитану, заставить извиниться, но остался на месте. Он снесет все и будет вести себя так, как сказал Иван Алексеевич.
– Что в палубу врос? Пошли! – с грубоватым добродушием кивнул боцман, здоровенный детина с одутловатым лицом и голубыми веселыми глазами.
Спустились в кубрик. В нос ударил запах грязного белья, гнили и винного перегара. В тесном помещении по обеим сторонам тянулись двойные ряды коек. При тусклом свете единственной лампочки Джо рассмотрел на нескольких койках полураздетых матросов. За продолговатым столом, среди бутылок и остатков еды, четверо шлепали картами. На вошедших никто не обратил внимания.
– Занимай вон ту верхнюю койку, крайнюю слева, – боцман сплюнул сквозь зубы и упер руки в бока. – Эй, парни! Новый постоялец. Как тебя величать, негр?
– Джо Мэйл! – произнес механик, продолжая стоять у двери кубрика, почти касаясь головой потолка.
Картежники прервали игру и молча обернулись, С нескольких коек свесились взлохмаченные головы. Все смотрели на Мэйла. Он стоял, широко расставив ноги, придерживая рукой свой сундучок. Бушлат его был расстегнут и открывал широкую выпуклую грудь, кепка надвинута на лоб. Мэйл переводил взгляд с одного моряка на другого. Его толстые губы полуоткрылись, крылья широкого носа чуть вздрагивали.
– С тобой, черномазый, никто не собирается боксировать. Садись-ка к нам! – Один из матросов дружелюбно хлопнул рукой рядом с собой.
– Меня зовут Джо Мэйл!
– Наш второй механик, – пояснил боцман.
– А что же он в каюту первого не идет? – спросил голый до пояса картежник.
– Приказ капитана, – боцман сплюнул себе под ноги.
– Ладно, – матрос снова взял карты. – Занимай койку, черно... Джо...
Боцман ушел. Мэйл поправил постель, достал чистую простыню из сундучка и забрался на койку.
Заложив руки за голову, он смотрел в низкий потолок, а мысли бежали одна за другой. Впервые, как Джо стал моряком, он расстался с Иваном Алексеевичем. Это было непривычно. Вся его жизнь, с тех пор как Джо помнит себя, связана с Северовыми. Отца он не знал, но хорошо представлял по рассказам своей матери и братьев Северовых. Он вырос вместе с ними, и, хотя был моложе почти на десять лет и отличался цветом кожи, они чувствовали себя братьями. С их помощью он стал моряком, механиком. И вот сейчас он оказался один, среди чужих людей, в затхлом кубрике...
У Джо горячо вспыхнуло лицо. Он вспомнил, как его встретил капитан. «Привыкли там, у себя, – размышлял механик. – Но это пустяки. Матросы, кажется, хорошие ребята, хотя и грубые».
Незаметно Джо уснул и проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо.
– Пора, парень, на вахту! Первый механик у нас дьявол. Тебе лучше быть в своем аду вовремя. Слышишь, машина уже работает.
Палуба под ногами ритмично сотрясалась. Джо соскочил с койки.
– Спасибо...
– Оскар, – подсказал матрос. Он был еще молод, но изможденное лицо и лихорадочно поблескивающие глаза выдавали тяжелый недуг. Матрос все время подергивал плечами, как будто ежился от холода, хотя на нем был толстый свитер. Заметив взгляд Мэйла, он постучал себя по груди:
– Тут, дьявол, болит... Ну, иди. Машину найдешь? Пойдем-ка, я тебя провожу. – Не обращая внимания на протесты Мэйла, он быстро пошел вперед, сухо покашливая.
Джо никогда не был на китобойных судах. После огромных транспортов все здесь казалось игрушечным – узкие коридоры, крутые короткие трапы.
Моряки поднялись на маленькую палубу. Стояла лунная ночь. Высоко в небе дрожали звезды. Серебряные блики скользили по воде. Между бликами, в черной глубине, лежали, отражения звезд, такие же чистые, как сами звезды. База стояла вся в огнях. Как и на китобойных судах, что стояли рядом с «Вегой-1», там тоже готовились к выходу в море.
В лицо Дню ударил теплый воздух. Они подошли к тамбуру, откуда вниз сбегал трап, тускло поблескивая отполированными поручнями.
Внизу горели лампы, шумела и вздыхала машина. Оскар, потирая грудь, усмехнулся.
– Вот прямая дорожка к дьяволу!
– Спасибо! – Мэйл сбежал по трапу и оказался у машины. Она работала на холостом ходу. Мелькали спицы маховика, блестели стальные, со стекающим синеватым маслом, кривошипные шатуны. Ярко горели надраенные медные части, на щите белели циферблаты с дрожащими стрелками. Джо почувствовал себя в знакомой обстановке.
Из-за машины вышел человек с бритым лицом и таким узким подбородком, что его голова напоминала римскую" цифру пять. На верхней губе темнели аккуратные английские усики. Замасленная кепка ровно сидела на голове.
– Второй? – закричал, гримасничая, человек. – Я первый! – Он указал на себя и поднял палец. Мэйл с улыбкой кивнул и поднял два пальца. Первый механик состроил еще более зверскую гримасу и заорал так, что перекрыл шум машины:
– Хватит болтать! За дело!
– Есть, сэр, – Джо забавляли гримасы «деда».
Тот довольно сильно ударил Мэйла в бок, подталкивая к машине. Потом сунул ему в руки масленку и показал жестом, чтобы Джо начинал работу.
Механик ходил за Мэйлом, следя за ним веселыми глазами, и все время поторапливал. Джо уловил, что третий поршень изменил ритм работы. Он подхватил ключ и подрегулировал его. Старший механик что-то буркнул, отошел от Мэйла, и уже до конца вахты Джо работал спокойно.
«Вега-1» вышла из губы. Тихий океан встретил их свежим ветром. Начало покачивать, но Мэйл не обращал на это внимания. Море для него было так же привычно, как суша для берегового жителя...
Китобойцы шли за базой. Флотилия держала курс на северо-восток. Волны лизали крутые скулы кораблей и, отбегая, рассыпались пологими веерами.
Захматова стояла у раскрытого иллюминатора и смотрела в сторону уже исчезнувшего берега. По ее лицу бежали слезы, она прощалась со многим. Кончилась какая-то часть ее жизни, началась новая. Какой она будет?.. Захматова чувствовала себя очень одинокой. Кругом чужие, далекие от нее люди. А Северов? Он же коммунист, как и она. Значит, они во многом едины. «Но он такой самоуверенный, – раздумывала Захматова. – И почему так пристально смотрел на меня тогда, при первой встрече? Или мне это только показалось?»
Елена Васильевна закрыла иллюминатор и легла на диван. Немного покачивало. Подступила дремота. Так и заснула с непросохшими от слез ресницами...
Ли Ти-сян, подпоясанный фартуком, уже с полуночи чистил рыбу на матросском камбузе. В руках быстро мелькал нож, рассекая серо-серебристые плоские туши камбалы. Сковороды размером в днище сорокаведерной бочки шипели и плевались маслом. В большом камбузе было жарко. Оба повара выбивались из сил. Нужно было накормить все население «Веги» – сто с лишним человек.
Ли Ти-сян время от времени отрывался от работы и осматривался. Как хорошо, что он снова на корабельном камбузе, где все так знакомо, где для него родной дом. «Какой хороший этот капитан Северов – узнал, взял на работу. Хорошие это люди, русские».
– Что засмотрелся? Работай, – раздался над ухом окрик главного повара. Его сморщенное лицо пылало от жара.
Нож в руках Ли Ти-сяна заходил быстрее. Раз, раз, раз – и камбала очищена от чешуи, еще движение ножа– и вскрыто брюшко. Рыба за рыбой проходит в руках Ли Ти-сяна, а мысли его заняты другим. Он размышляет над тем, что у него есть свой капитан, который хорошо знает его, и Ли Ти-сян даст клятву, что он всю жизнь будет следовать за Северовым и не один, а со своим другом Журбой. Как хорошо, когда у тебя есть друзья. Человек без друзей не бывает счастлив.
Размышляет над этим и Журба. Он в ночной вахте и беспрерывно попыхивает своей трубкой. Лицо у Журбы задумчиво, глаза полуприкрыты. Снова он в море, а облегчения нет. Дал себе клятву никогда больше не выходить в море под чужим флагом, а получилось так, что не сдержал слова. Правда, для этого есть основания! Журба вспоминает слова Северова: «Поплаваем годика два, посмотрим, как бьют китов, а потом и на свою китобойную флотилию перейдем. Скоро она у нас будет». Капитан говорил с такой уверенностью, что Журба ни в одном его слове не сомневался. Да была и своя дума: «Если стану китобоем, то уж не придется болтаться с судна на судно, как щепке на волнах, а останусь на флотилии. Года уж такие подходят».
Качка усилилась. Журба крепче прижался спиной к переборке. Мимо пробежал боцман – крепко сколоченный норвежец одних лет с Журбой.
– На бак! Крепить люк первого трюма!
Журба сунул в карман трубку и присоединился к бегущим за боцманом матросам. Выскочил на палубу и сразу пошатнулся' от удара ветра, едва удержался на мокрой скользкой палубе. С носа дождем летели брызги, больно секли лицо. Матросы окружили люк. Порывом ветра с него наполовину сорвало брезент, и теперь тяжелое полотнище билось и хлопало на ветру, как огромный черный флаг. Моряки пытались поймать его, снова натянуть на люк, но мокрый, одеревенелый брезент выскальзывал из рук, больно бил по плечам. Боцман кричал:
– Чертовы черепахи! Вам бы только юбки задирать у потаскух. Пригибайте его вниз. Ну, держи, навались!
Нагнув голову, Журба кинулся к люку. В этот момент новый порыв ветра вырвал затрещавший брезент из рук матросов. Выгнувшись парусом, полотнище ударило Журбу в лицо с такой силой, что его руки, обламывая ногти, скользнули по мокрой парусине. В следующее мгновение ошеломленный моряк лежал на палубе, а брезент бился над ним, щелкал, плескался и жестким краем, обшитым манильским тросом, сек Журбу по голове. Перед глазами у него поплыли яркие и, как ему показалось, горячие звезды. Они вылетали из неведомой глубины и обжигали голову.
– Дохлые сельди, черви могильные! Живее, живее... Эй, трясогузка, вставай. Палуба – не койка в кубрике! – кричал боцман Журбе, но моряк уже не слышал его.
Когда наконец люк был закрыт, матросы окружили лежавшего ничком Журбу.
– Поднимайся, – нагнулся над ним боцман. Он ощупал голову Журбы. – Что за черт?! – на пальцах была кровь.
Несчастье быстро объединяет людей, особенно на море. Матросы осторожно подняли Журбу. Он застонал. Его понесли. Боцман шагнул к нему и на что-то наткнулся ногой. Присмотревшись, он увидел, что это фуражка Журбы. Боцман поднял ее, отряхнул и пошел следом за матросами.
Журбу уложили на стол в носовом матросском кубрике. Его лицо и голова были в крови. При свете запыленной лампочки кровь казалась почти черной.
– Врача, – бросил боцман одному из матросов. Он стер ладонью с козырька поднятой фуражки грязь и осторожно положил ее в изголовье Журбы.
– Может, сами перевяжем? – предложил кто-то, но боцман подкрепил приказание такими отборными выражениями, что матрос стремглав убежал.
Моряки столпились вокруг стола. Пожилые и молодые, бритые и с бородами, одетые в старые заплатанные робы, комбинезоны, куртки и фуфайки, – все они сейчас были схожи одним – выражением глаз.
Через минуту Захматова была уже в кубрике. В наспех накинутом белом халате она подошла к пострадавшему с тем деловым, решительным видом, который как-то сразу внушает окружающим уважение. Быстро осмотрев моряка, она попросила теплой воды.
Елена Васильевна осторожно обмыла лицо и еще сочившиеся кровью раны на голове. Журба застонал и приоткрыл веки. Над ним склонилось лицо Захматовой. Он силился вспомнить, где видел эти широко расставленные глаза, набегающие на лоб черные волосы, упрямо сжатые губы, родинку на полной белой шее.
– Лежи спокойно, – строго проговорила Захматова.
– Что со мной?
– Пустяковые царапины, – Елена Васильевна говорила, как всегда, грубовато. Она начала выстригать волосы. Журба лежал спокойно. Лишь когда ножницы натягивали волосы около раны и боль охватывала голову, он стискивал зубы, На его лбу выступил пот. Захматова вытерла его и сказала:
– А ты... Как звать тебя?
– Максим Журба.
– Ты, товарищ Журба, не молчи, – Захматова улыбнулась. – Говори. Чем это тебя так порубило?
У Журбы дрогнули губы. Она назвала его товарищем. В этом слове он почувствовал сейчас особую силу и нежность. Максим тихо повторил:
– Товарищ...
Захматова подумала, что он не знает ее имени:
– Меня зовут Захматова, Елена Васильевна.
– Спасибо...
– Ты нежности не разводи, – прикрикнула она и передразнила: – Спасибо... Скажи спасибо, что тебе голову совсем не оторвало. Моряк...
Журба улыбнулся. Елена Васильевна забинтовала его голову и смазала йодом порезы на лице, отчего оно стало полосатым и немного смешным.
– Дня два–три будешь лежать, потом ко мне придешь. Ну, поправляйся, товарищ.
– Спасибо, товарищ, – голос Журбы дрогнул. – Приходите еще... – После большой потери крови его клонило в сон.
Он уже спал, а матросы все еще растерянно молчали. Никто из них не проронил ни слова, пока эта женщина находилась в кубрике. И было странно видеть смущение на грубых лицах людей, привыкших отпускать скользкие шутки по адресу женщин, которых им когда-либо приходилось встречать.
Смуглый, похожий на мексиканца матрос с цепочкой красных кораллов на жилистой шее первым нарушил молчание.
– Баба на судне. Кормить нам акул!
– Заткнись! – грохнул кулаком о стол кочегар с квадратными плечами и воспаленными от жара глазами. – От твоей болтовни быстрее на грунт с колосником ляжешь!
Мексиканец вскочил и, воздев руки над головой, забормотал:
– О, святая мадонна...
Его заглушил хохот моряков. Кочегар, смеявшийся громче всех, выкрикнул:
– Ты помолись святой..., которая тебя святой любовью наградила. В гальюне корчишься, как спрут на суше...
– Не поминайте попусту святое имя, – вступил в разговор угрюмый седой матрос. Он сидел в углу кубрика и натачивал на бруске складной нож. – Я хочу сказать.
– Давай, Скруп, – сплюнул кочегар.
Все затихли. Скруп осторожно провел по бруску, попробовал лезвие на щеке, сбрил несколько волосинок! Все ждали, что он скажет. Сложив нож и спрятав его в карман, он поднялся, но выше стал ненамного. У Скрупа были короткие кривые ноги и очень длинное туловище. Полы обыкновенной морской тужурки доходили ему до колен.
– Вот что я скажу, ребята, – благообразное лицо Скрупа в мелких морщинках ничего не выражало. Он растянул маленький рот, открыв мелкие зубы. – Вот что я скажу... Баба на корабле – быть беде! Другое дело, когда мы стоим в порту. А в море – дело гиблое. Еще в святом писании сказано...
Но матросы не узнали, что сказано в святом писании. Гулкий голос боцмана перебил Скрупа:
– Сменять вахту!
- Прочти свое паршивое писание большевику, – загрохотал кочегар и, кивнув на спящего Журбу, вышел из кубрика.
Скруп с ненавистью посмотрел ему вслед и что-то угрожающе пробормотал. Потом он вытащил из кармана нож, раскрыл его, поплевал на брусок и снова стал точить размеренными движениями.
3
Флотилия стала кабельтовых в трех от берега, за мысом Ольги, защищавшим базу от океанских волн. Коричневые скалы мыса были усеяны птицами, их гомон доносился до базы.
В кают-компании у Микальсена собрались капитаны и гарпунеры китобойных судов. Они расселись в креслах, молчаливые и недовольные. Все дымили трубками и, несмотря на открытые иллюминаторы, табачный дым плавал густыми сизо-голубыми слоями. Северов сидел справа от Микальсена, чувствуя на себе враждебные взгляды китобоев. Он знал о кастовых традициях китобоев, о могуществе Лиги гарпунеров и с этого начал, когда Микальсен представил его собравшимся.
– Господа, – поднялся Северов и окинул всех быстрым взглядом. – Норвежская флотилия «Вега» пришла в район добычи китов, определенный концессией. От имени Советского правительства я поздравляю вас с благополучным завершением перехода и желаю удачной охоты.
Иван Алексеевич заметил, что большинство моряков удивлено его словами, и повторил подчеркивая:
– Да, господа, мы, советские люди, желаем вам удачной охоты в наших водах. Мы должны быть друзьями, а значит, уважать права друг друга. У нас нет намерения проникнуть в секреты китобойного промысла, который оберегается законами Лиги гарпунеров. Мы не будем связывать вашу охоту, но мы просим строго придерживаться условий концессии. Они вам, я надеюсь, хорошо известны.
Северов сделал паузу. Китобои молчали. Микальсен ответил за всех:
– Да, хорошо известны!
– Я, как уполномоченный Советского правительства, буду находиться на любом судне, где мне покажется необходимым. – При этих словах Северова среди китобоев возникло едва заметное движение. Микальсен встретился взглядом с Бромсетом. Гарпунер сидел у дальнего конца стола. Он едва покачал головой, и капитан-директор обратился к Северову:
– Это, надеюсь, не значит, что вы будете ходить и на китобойных судах во время поисков китов и охоты?
– Я и это имел в виду, – твердо проговорил Северов. – В условии концессии записано: «Представителю Советского правительства предоставляется полная возможность посещения всех судов флотилии как во время стоянок, так и во время плавания».
– Но не во время охоты! – сказал лохматый капитан «Веги-1».
– Неужели ваше судно будет больше просто плавать, чем охотиться? – улыбнулся Северов. – К тому же в условиях дальше говорится: «Представителю предоставляется право находиться на любом из судов флотилии столько времени, сколько он найдет нужным». Неужели вы, господин... – Микальсен подсказал имя капитана, и Северов повторил: – господин Ханнаен, откажетесь от охоты, пока я буду находиться на вашем судне?!
Ханнаен только яростно стиснул зубами трубку.
Поле боя осталось за Северовым, но на него вновь повеяло недружелюбием, как в начале совещания. Бромсет, внешне спокойный и как будто безучастный ко всему происходящему, ждал, что китобои дадут отпор комиссару, но капитаны и гарпунеры молчали. Посвященные в истинные цели экспедиции, они, хоть и привыкли к любым нарушениям законов, все же чувствовали себя неловко, сидели, смотря перед собой и посасывая трубки. «Чурбаны, – ругал их про себя Бромсет. – Им бы только ром глушить да гоняться за китами. Заявили бы все, что не будут охотиться, если русский явится на судно,– и все. Вряд ли комиссар пошел бы на срыв всего промысла».
Но китобои струсили, и это ломало все планы Бромсета. «Нет, черт возьми, надо что-нибудь придумать. Иначе этот Северов может неожиданно помешать нам». И Бромсет решил завоевать симпатию комиссара, разыграть его друга. .
– Может быть, у господ китобоев есть ко мне вопросы? – предложил Северов.
– Можно ли нам сходить на берег во время стоянок? – спросил капитан судна «Вега-3», выделявшийся среди товарищей своим огромным ростом, мощными плечами и такой короткой шеей, что казалось, его голова лежит прямо на плечах.
– Конечно, насколько это будет необходимо, – лицо Северова опять осветила веселая улыбка. – Но в одиночестве не советую гулять по берегу. Места здесь дикие, глухие, много медведей, а ведь у вас на прогулках не будет с собой гарпунов!
На шутку Северова никто не откликнулся. Еще раз пожелав успешной охоты, он вышел из кают-компании, оставив норвежцев одних.
Иван Алексеевич неторопливо шагал по палубе. Солнце уже прошло зенит, и его скользящие лучи как будто высекали бесчисленные искры из зеленоватой, с синим отливом воды. Вокруг судна с хриплыми криками носились чайки. Особенно много их собралось у кормы, где с камбуза выбрасывали остатки обеда. Птицы кричали, дрались, выхватывали из воды куски хлеба и рыбы, которые им были под силу. Некоторые тут же в воде клевали их, то и дело погружаясь с головой, и тогда были видны красные лапки, быстро гребущие воду.
У фальшборта собралось много моряков и рабочих. Они смотрели на птиц, шутили. Когда Северов приблизился, все умолкли и с любопытством стали его рассматривать. Они впервые видели советского комиссара и старательно искали в нем какие-то особенные черты, далекие от обыкновенных, человеческих. Но перед ними был высокий, крепкий моряк с открытым умным лицом.
Северов прохаживался по палубе, заложив руки за спину. Он понимал, что его первая попытка установить контакт с капитанами и гарпунерами окончилась неудачей. Они не хотели этого контакта. «Трудновато будет», – думал Иван Алексеевич. Он подошел к поручням, взглянул с высоты базы на стоявшие у ее борта китобойные суда. Рядом с «Вегой» они казались особенно маленькими. Иван Алексеевич никак не мог представить, как такие, можно сказать, катеришки справляются с морским гигантом.
Он твердо решил, что ему необходимо увидеть охоту своими глазами, изучать промысел с самого начала. На каком же судне пойти? Выбирать было бесполезно. Все китобойцы, как близнецы, похожи друг на друга. На полубаке в чехле – гарпунная пушка. Позади фок-мачты большая лебедка. Среднюю часть занимает довольно высокая надстройка с непропорционально длинной трубой. «Для большей тяги, – машинально отметил Иван Алексеевич. – Так на каком пойти?»
Его внимание привлек человек на палубе китобойца, стоявшего у кормы базы. Он размахивал руками.
– Мэйл! – обрадовался капитан и в ответ тоже поднял руку. С Петропавловска они не виделись, и это время показалось необычайно длинным, словно прошло не двое суток, а по меньшей мере месяц.
Северов остановил свой выбор на этом судне. Не знал Иван Алексеевич, что сейчас рядом с ним, в кают-компании «Веги», приступали к исполнению заговора, который был составлен в кабинетах компаний «Дайльтон и К°» и «Командорен».
Перед Микальсеном лежала карта Тихого океана. Капитан-директор водил по ней толстым карандашом.
– Итак, сегодня мы начинаем поиски китов. «Вега-2» и «Вега-3» пойдут на север, пересекут Камчатский залив и дойдут до... – Микальсен взглянул на карту, – до мыса Африка. Возвращаться назад мористее. Судам «Вега-4» и «Вега-5» идти на юго-восток до траверза мыса Шипунского. «Вега-1» идет к Командорским островам и обследует этот район.
Капитан и гарпунеры внимательно слушали. Каждый из них сравнивал свой район с соседним. Микальсен вытер со лба пот.
– По условиям концессии мы не имеем права бить малолеток...
Китобои недовольно заворчали: если они будут пропускать молодых китов, то и заработок понизится. А этих малышей все равно забьют другие охотники.
Микальсен, как добросовестный ученик, повторял то, что говорил ему Юрт:
– Китобойное судно, на котором пойдет комиссар, должно возвращаться самым последним и обязательно ночью, чтобы мы успели ободрать малолеток!
Китобои заулыбались. Им пришелся по вкусу совет капитан-директора.
Бромсет сделал Микальсену незаметный знак рукой. Капитан покраснел от волнения. Задрожавшей рукой он провел по лбу.
– Внимательно осмотрите устья рек, которые обозначены на этих картах. – Капитан-директор раздал капитанам небольшие карты с какими-то пометками. – Главное, обратите внимание, нет ли поблизости жилья, людей. Вы знаете, что нам предстоит поставить «мягкие пробки»...
Огромный капитан «Веги-3» беспокойно зашевелился.
– Не нравится мне это. Я китобой, а не...
Он не заметил, как при этих словах Бромсет угрожающе взглянул на него. Микальсен поспешил успокоить одобрительно зашумевших китобоев.
– Я еще раз заверяю, что риска никакого, а за каждую «пробку» вы получите по тысяче фунтов!
Напоминание о деньгах, которые можно заработать довольно легко, смирило людей. Поговорив о том о сем, они стали расходиться по судам.
Выйдя от Микальсена, Бромсет увидел на палубе базы моряка с забинтованной головой. Матроса поддерживала невысокая женщина. О чем-то беседуя, они медленно ходили по палубе. Плотная фигура с отчетливо вырисовывающейся под тонким пальто грудью привлекла внимание Юрта. «Да это же советский врач», – вспомнил он и еще пристальнее всмотрелся в женщину.
Захматова почувствовала настойчивый взгляд гарпунера и, оглянувшись, встретилась с ним глазами. Бромсет вежливо наклонил голову. Его поразили глаза женщины. Слишком широко расставленные, они излучали невидимый свет и тепло, которые обволакивали человека н влекли его к себе.
Захматова, чуть склонив голову и сдвинув брови, вопросительно смотрела на стройного бородатого гарпунера.
– Нужна медицинская помощь?
– Нет, я здоров. Я гарпунер с «Веги-1», – сказал Бромсет.
Женщина ничего не ответила, отвернулась и, осторожно поддерживая Журбу, пошла дальше. Максим Остапович спросил:
– Что ему надо? Кто это?
– Гарпунер, поздоровался от безделья. – Захматова неожиданно для себя обернулась и увидела, что Бромсет уже перелез через фальшборт и теперь, держась за планшир[13], собирался спускаться на китобоец. Гарпунер поднял глаза, и взгляды их снова встретились. «Ты мне нравишься», – прочитала в его глазах Захматова и рассердилась: «Кобель! Увидел бабу – и хвост трубой!» Она с презрением отвернулась. Следом за Бромсетом хотел покинуть базу капитан «Веги-1», но к нему подошел Северов.
– Я иду с вами, капитан Ханнаен!
Норвежец вздернул свою лохматую, всегда непокрытую голову, и несколько секунд возмущенно смотрел на комиссара.
– Нет. Я не хочу, чтобы вы...
– Почему, Ханнаен? – показалась над бортом голова Бромсета.
Гарпунер услышал слова Северова, когда начал спускаться, и сейчас вернулся назад. Оба моряка обернулись на его голос. Юрт дружелюбно, даже с каким-то заговорщическим видом, улыбался Северову.
Ханнаен оторопело спросил гарпунера:
– Ты, Юрт, хочешь...
– Господину Сигетову, – Бромсет нарочно исковеркал фамилию капитана, – будет интересно посмотреть поиски и охоту на китов. А «Вега-1» всегда это делала отлично. Пусть господин Сигетов убедится, что норвежцы отличные охотники!
– Как хочешь, Юрт, – произнес обескураженный Ханнаен.
Ловко, по-кошачьи, он перебрался через фальшборт, спустился вниз и, перепрыгивая с судна на судно, направился к «Веге-1». Северов и Бромсет едва за ним поспевали.
Несколько матросов, стоявших у штормтрапа, провожали глазами Северова, которого теперь на флотилии звали не иначе как «Комиссар». Моряков удивляло, что гарпунер с «Веги-1» так быстро подружился с большевиком. Он даже поддерживал его под руку, когда Северов перепрыгивал с борта на борт.
Когда моряки добрались до «Веги-1», к Северову с радостью бросился Мэйл.
– Иван Алексеевич! Вы? – механик радостно схватил руку Северова. Тот ответил ему крепким рукопожатием.
– Не соскучился тут?
– Нет, нет! Люди хорошие. – Он не хотел тревожить Северова.
– Рад за тебя, – Северов потрепал Джо по плечу. – Значит, будем охотиться на китов?
Мэйл ответил широкой улыбкой. В этот миг он так напомнил Ивану Алексеевичу того Мэйла, отца Джо, который нянчил братьев Северовых! Джо-механик был такой же гигант, как и его отец. Те же черные кудрявые волосы, блестящая крепкими зубами улыбка. Нет, улыбка, пожалуй, матери Анастасии. У нее вот так же, когда она улыбалась, появлялись на щеках ямочки. Джо и смотрит по-матерински, хотя глаза у него отцовские, с ослепительными белками.
Бромсет со скрытым презрением наблюдал за встречей друзей. Северов как-то сразу упал в его глазах. Жать руку негру, держаться с ним наравне? Этого Юрт никак не мог понять. «Неужели ему, представителю правительства, не противно жать руку этой черномазой свиньи?» – не понимал Бромсет.
Точно догадавшись о мыслях гарпунера, Северов представил Джо.
– Мэйл, мой друг детства.
Лицо Бромсета, не выдававшее его мыслей, стало еще более непроницаемым, но он постарался изобразить приветливую улыбку.
– О! Это очень приятно. Мы еще не знакомы с господином Мэйлом, но я уже слышал, что он хороший механик, – Бромсет сильно потряс руку Мэйла.
У моряков, наблюдавших за этой сценой, даже лица вытянулись, будто они в первый раз увидели, как люди пожимают друг другу руки. Ханнаен был до того потрясен увиденным, что ушел с мостика в свою каюту и залпом выпил стакан рому.
«Кажется, этот гарпунер – славный человек», – думал тем временем Северов.
А Бромсет все больше рассыпался в любезностях. предложил Северову осмотреть судно. Они подошли к полубаку, на который вели три ступеньки.
– Гарпунная пушка, – Юрт развел руками. – К сожалению, по закону Лиги гарпунеров, не могу вас познакомить с ней ближе. А вот эта лебедка будет травить и выбирать линь, на котором мы станем вываживать нашу «рыбку»... – Бромсет говорил улыбаясь, точно и в самом деле во всем, что он показывал, было что-то смешное.
Их экскурсию прервал появившийся на мостике Ханнаен.
– По местам! Готовиться к отходу!
Бромсет пожал плечами, как бы извиняясь за нетактичность капитана, и пригласил:
– Идемте на мостик!
Поднялась та суматоха, которая бывает при отходе каждого судна. Гремя сапогами, пробежали куда-то матросы; другие убирали стропы, которыми «Вега-1» была пришвартована к соседнему китобойцу.
Палуба задрожала – заработала машина. Ханнаен покосился на поднявшегося к нему Северова и перевел ручку машинного телеграфа. Снизу донеслось треньканье звонка, а за кормой шумно забурлила вода. Ханнаен бросил короткую команду штурвальному. Тот быстро завертел колесо. Капитан снова перевел ручку телеграфа. Судно стало отходить кормой от базы.
Северов видел, что и другие китобойцы покидали «Вегу». Когда все суда развернулись в сторону океана, над базой поднялся султан пара, и оглушительный гудок прокатился над морем. Он вспугнул птичий базар, и тысячи птиц с криком заметались в воздухе.
Едва вдали замер салют «Беги», как китобойцы ответили тремя гудками. База по традиции желала им успешной охоты, китобойцы благодарили. Они расходились веером. Два судна пошли на север, два – вдоль берега на юг, а «Вега-1» – прямо на восток.
Северов стоял на мостике, положив руки на поручни. Китобоец набирал скорость. Все сильнее вскипали у носа буруны. Клокочущая вода под ажурным покрывалом пены бежала вдоль бортов. Иван Алексеевич с удовольствием ощутил упругое дыхание ветра, оставляющего на губах соленый привкус.
Впереди расстилалась безбрежная водная ширь. Море было спокойным, небольшие волны только чуть покачивали судно. Китобойцы, уже начинавшие терять друг друга из виду, обменялись гудками и окончательно разошлись.
Ханнаен крикнул:
– Бочковой!
Один из матросов забрался на фок-мачту. Здесь над вантами была укреплена бочка почти в рост человека. Скоро оттуда сверкнули линзы бинокля.
«Ищет кита», – догадался Северов. Он услышал, как Бромсет что-то говорил мрачно смотревшему в море Ханнаену. Ветер развевал непокрытые волосы маленького норвежца, сносил на сторону бороду. Ханнаен в ответ буркнул несколько слов, и Бромсет любезно перевел их на английский Северову:
– Капитан приглашает нас на чашку кофе. Пройдемте в каюту.
Северову очень не хотелось покидать мостик. Он боялся упустить момент, когда будут замечены киты. Бромсет перехватил взгляд, который Иван Алексеевич бросил на бочкаря.
– Не беспокойтесь. О китах нас немедленно предупредят.
Они вошли в каюту капитана. Маленькая, темноватая, но отделанная орехом и красным деревом, она создавала впечатление комфорта, хотя здесь одновременно был и кабинет, и столовая, и спальня. Северов присел на мягкий диванчик у стола. Ханнаен нажал кнопку звонка, и мгновенно появился старик кок с давно не бритым измученным лицом. Капитан сказал несколько слов, и тот исчез.
Ханнаен открыл стенной шкафчик, там в специальных гнездах стояли стаканы из толстого стекла и несколько бутылок с яркими наклейками.
– Пока варится кофе, – сказал Ханнаен, ставя на стол три стакана и разливая ром.
Он впервые сам обращался к Северову, и отказаться было неудобно. Иван Алексеевич взял свой стакан, Ханнаен поднял свой стакан.
– За удачу!
Они чокнулись и выпили. Ароматная жидкость обожгла горло. Ханнаен снова взялся за бутылку, но Северов отодвинул свой стакан.
– Благодарю, но больше не буду. Не позволяет, – он постучал себя по груди против сердца.
– Я с вами, – поддержал Бромсет – Мне нужен верный глаз, а то вместо одного кита буду целиться сразу в трех!
Ханнаен выпил один. Кок принес кофе, и Северов чистосердечно похвалил его: кофе был сварен со знанием дела. По блеску глаз Ханнаена Иван Алексеевич понял, что похвала доставила капитану удовольствие. Кофе был слабостью Ханнаена.
– Лучше нашего кока никто на флотилии не варит! Бромсет, смеясь, рассказал, как однажды в какой-то портовой итальянской гостинице, где после очередной пирушки Ханнаен валялся со страшной головной болью, ему принесли чашку кофе. Напиток так понравился капитану, что он захотел узнать, кто его сварил. К норвежцу явился старый официант Орацио. Ханнаен щедро дал ему на чай и пригласил зайти на судно, чтобы обучить своему искусству судового кока. Старик, соблазнившись обещанным вознаграждением, явился вечером на «Вегу-1».
– Орацио больше ни разу не был на берегу, – хохотал Бромсет. – Ханнаен сразу же приказал запереть его в носовой трюм. И, несмотря на все крики и мольбы, не выпускал старика до выхода в море... С тех пор Орацио и варит для Ханнаена кофе. Всякий раз, когда судно входит в какой-либо порт, старика сажают под замок, чтобы не сбежал. Теперь он уже смирился со своей участью.
Возмущенный Северов видел, что Ханнаен даже гордится своим преступлением. «Увезти старого человека, как вещь, разлучить, быть может, с близкими и любимыми, таскать его по морям только потому, что капитану понравилось, как этот человек варит кофе! Северов еле сдерживал себя. – Чем же тогда Ханнаен, китобой двадцатого века, отличается от своих предшественников, грабивших прибрежные селения, увозивших женщин и детей?!» Иван Алексеевич почувствовал нервную дрожь и вспомнил, что он на иностранном судне, среди чужих людей. Настроение Северова было испорчено. Оставаться дальше в каюте было тягостно, и он почувствовал облегчение, когда в дверь просунулась голова вахтенного помощника.
– Наткнулись «на похлебку», капитан!
– О! Значит, скоро будут и киты, – поднялся из-за стола Бромсет. – Пойду оденусь!
Вышли на мостик. Северов увидел, что судно приближается к огромному красному полю воды, уходящему к горизонту. Это было скопление мельчайших рачков, которыми любят лакомиться киты. Иван Алексеевич знал, что такие поля иногда тянутся по океану на многие десятки километров, и на них пасутся киты.
Бромсет ушел с мостика. Вся команда судна высыпала на палубу. Только у машин остались вахтенные. Северов пожалел, что Мэйлу не доведется увидеть первой охоты.
Моряки жадно всматривались в море. По традиции тот, кто первый заметит кита, получал премию – бутылку рому. И каждый старался быть первым.
Настроение китобоев передалось и Северову. Он волновался: что-то неведомое заставляло замирать сердце.
Шумела, бурлила вода у носа, работала на полную мощность машина. «Миль двенадцать делает судно, пожалуй», – машинально подумал Северов, не переставая осматривать море.
На палубе появился Бромсет, одетый в промасленную, плохо гнущуюся на сгибах желтую куртку и зюйдвестку. Длинные голенища сапог были подняты и пристегнуты к поясу. В сопровождении боцмана он поднялся на полубак, сиял с пушки чехол, обнажив толстый, двухметровый ствол. Северов повернулся к трапу, но Ханнаен остановил его.
– Куда вы, господин Северов?
– К господину Бромсету.
– Нельзя, – покачал головой капитан. – Гарпунная пушка и работа с ней – секрет. Таков закон Лиги гарпунеров. Его нарушать нельзя.
Раздосадованный Северов вернулся на свое место. С мостика трудно было разобраться во всем, что делалось на полубаке. А пристально присматриваться было неудобно. «Вот оно, начинается, – подумал Севером о своей миссии. – Еще не раз предстоит встретить сопротивление».
Громкий крик из «вороньего гнезда» на фок-мачте заставил его вздрогнуть. Матрос, перевесившись через край бочки, что-то кричал капитану по-норвежски и указывал рукой влево. Все перебежали на левый борт китобойца. Ханнаен отдал команду штурвальному. Судно, как пришпоренный конь, на полном ходу резко развернулось влево, приподняв нос над водой и подняв большие волны. «Какая великолепная маневренность!» – восхитился Иван Алексеевич.
Над «Вегой-1» стоял радостный многоголосый крик.
– Киты! Киты!
Не в силах сдержать охватившего их возбуждения, люди хлопали друг друга по плечам, подпрыгивали, чтобы лучше рассмотреть животных, размахивая руками. Тут же заключались пари, спорили о породе морских великанов.
Иван Алексеевич не раз видел китов, но сейчас он по-новому, совершенно иначе ждал этой встречи.
Вдали над морем поднималось нечто вроде тумана. Было похоже на то, что море кипит. К этому месту и неслось судно. Туманное облачко все увеличивалось и неожиданно распалось на несколько прозрачных водяных столбов с большим шарообразным верхом.
– Калифорнийский кит, – сказал Ханнаен. Теперь в его голосе не было той неприязни, с какой он до сих пор говорил с русским капитаном. Северов хорошо видел, что фонтаны поднимаются над небольшими, метров в десять, темными продолговатыми телами, которые издали были похожи на бревна. Их насчитывалось штук двадцать. Они пускали фонтаны с перерывами, и каждое животное выпускало два столба, которые скоро сливались в один, образуя пушистый водяной шар. Время от времени киты ныряли. Когда голова морского великана погружалась в воду, его широкий хвост свободно шевелился в воздухе.
Стадо быстро приближалось. Уже было видно, что бурые, блестевшие, как клеенка, тела покрыты множеством светлых пятен.
До китов оставалось метров сто. Бромсет поднял руку и что-то прокричал. Судно неслось, поднимая высокие буруны, брызги дождем сыпались на гарпунера.
На палубе все стихло. Ханнаен сам встал за штурвал, предварительно поставив ручку телеграфа на «Тихий ход».
Ветер донес запах свежих огурцов.
– Чувствуете? – Ханнаен потянул носом. – Это фонтаны серого кита!
Бромсет, припав к пушке, рукой подавал сигналы, и Ханнаен немедленно перекладывал штурвал. «Вега-1», послушно меняя курс, приближалась к стаду. Вот справа, метрах в пятидесяти, в каскадах воды вынырнул, блестя на солнце, кит и выбросил с большим шумом фонтан. Бромсет взмахнул рукой. Расстояние сокращалось. До кита осталось метров двадцать. В это время он повернулся и начал уходить.
Раздался выстрел. Со свистом, разрезая воздух, гарпун вырвался из пушки, окутавшейся облаком серо-голубого дыма. Запахло жженым порохом. Кит рванулся вперед, словно намереваясь выпрыгнуть из воды, но тут же скрылся среди всплесков и пены. Северов почувствовал сильный рывок судна. Ханнаен перевел телеграф на «Средний ход». Внизу затарахтела лебедка.
Северов видел, как разматывался линь и убегал в воду следом за китом. Трос обмяк, и на поверхности в полукилометре от судна всплыл кит. В его спине торчал железный стержень, от которого к судну шел трос. «Глубоко проник гарпун», – подумал Северов. Из раны сильной струей била кровь и, стекая широкой лентой по черному глянцевитому телу, окрашивала воду. Кит выбрасывал розовые фонтаны.
– Хороший выстрел, – выдохнул Ханнаен. Лебедка выбирала линь. «Похоже на ловлю рыбы спиннингом», – мелькнуло у Ивана Алексеевича. Кит пошел вперед, но тут же стал рыскать из стороны в сторону, потом быстро поплыл вправо. Судно послушно следовало за ним. Линь держался натянутым, и со стороны могло показаться, что животное ведет судно на буксире.
Кит все время менял направление, крутился, нырял и тут же сразу появлялся на поверхности.
– Задыхается, – коротко объяснил Ханнаен. Наконец животное забило хвостом по воде и, перевернувшись на спину, застыло.
Воздух огласился криками китобоев. Северов услышал имя Бромсета. Команда поздравляла его. Вдвоем с боцманом Бромсет натянул на пушку чехол и, торжествующий, поднялся на мостик.
– Молодец гарпунер, с первым китом! – поздравил его капитан.
– И я вас поздравляю, – чистосердечно сказал Северов.
Бромсет сдержанно улыбался, и глаза его говорили: «Видел? Так могут стрелять только настоящие охотники». Но сказал иное:
– Серый кит – маленький и слабый на рану. Это не охота, а бойня у колбасной фабрики. Вот когда мы встретим блювала, вы увидите настоящую охоту!
Тушу кита прибуксировали к судну, набросили на хвост цепную петлю и закрепили ее на палубном кнехте. Северов подошел к борту. Со смешанным чувством восхищения и зависти он смотрел на огромную тушу. И вдруг почувствовал, как он устал. Иван Алексеевич взглянул на часы и удивился: охота длилась почти четыре часа!
Судно взяло курс на базу.
На палубе снова стало шумно. Матросы, заключившие пари, рассчитывались. Бочкарь с бутылкой рому, полученной от капитана, сидел на кнехте, окруженный товарищами, и тянул из горлышка.
– На чашку кофе, – подошел к Северову Ханнаен. Поднимаясь на мостик, Северов думал: «Да, норвежцы – хорошие охотники».