– Галстук – да, а пиджак – нет? Это не ерунда, Джедже, раз в машине не нашли никакого галстука и никакого платка.
– Это ничего не значит, мог выпасть на землю, когда женщина выходила.
– Люди Якомуцци прочесали все и ничего не нашли.
Постояли молча раздумывая.
– Может, есть объяснение для того, что видела Милли, – вдруг сказал Джедже. – Не галстук это был и не платок, а ремень безопасности, ясное дело, спускались по Каннето, там полно камней, – и инженер его отстегнул, когда женщина ему прыгнула на колени, – ремень ему уж точно бы мешал.
– Возможно.
– Сальву, я тебе все выложил, что мне удалось выяснить по этому вопросу. И говорю я тебе это в моих собственных интересах. Потому что мне совсем не улыбается, чтобы такие шишки, как Лупарелло, приезжали сюда отдавать концы. Теперь все зациклились на выпасе, и ты чем раньше закроешь дело, тем лучше. Через пару дней народ обо всем забудет, и мы опять начнем работать со спокойной душой. Я могу идти? В это время у нас там самый пик.
– Погоди. А сам ты что об этом думаешь?
– Я? Ты ж у нас легавый. Во всяком случае, чтоб тебе сделать приятное, я тебе скажу, что это дело мне не нравится, что-то тут нечисто. Положим, женщина – шлюха высокого класса, иностранка. Что, ты мне будешь рассказывать, что Лупарелло некуда ее повезти?
– Джедже, ты знаешь, что такое извращение?
– Ты у меня об этом спрашиваешь? Я тебе такое могу порассказать, что тебя вывернет не отходя от кассы, прям мне на ботинки. Я знаю, что ты имеешь в виду: мол, эти двое заехали на выпас, потому что это место подействовало на них возбуждающе. Иногда такое случается. Знаешь, что как-то раз ночью явился один судья со всей охраной?
– Не может быть! И кто это был?
– Судья Козентино, фамилию я тебе могу назвать. Вечером, накануне того дня, когда его с позором отправили в отставку, он прибыл на выпас с машиной сопровождения, снял трансвестита и его отымел.
– А охрана?
– Гуляла по берегу моря. Однако возвращаясь к делу: Козентино знал, что его песенка спета, и оттянулся в полный рост. Но инженеру какой был в этом интерес? Не такой он человек. Женский пол он любил, это все знают, но с оглядкой, чтоб не засветиться. И потом, хотел бы я увидеть ту проститутку, с которой ему так захотелось срочно перепихнуться, что он даже наплевал на свою карьеру. Не-ет, что-то мне не верится, Сальву.
– Продолжай.
– Если же предположить, что женщина не была шлюхой, все еще невероятней. Они вообще ни за что не показались бы на выпасе. И потом, машину вела она, это доказано. Шлюхе никто не доверит машину, которая стоит кучу денег, тем более такой зверь-бабе. Сначала она без проблем спускается по Каннето, потом, когда инженер у нее загибается между ног, встает спокойно, вылезает, приводит себя в порядок, закрывает дверцу и вперед. Для тебя это нормально?
– Для меня это ненормально.
Джедже рассмеялся и щелкнул зажигалкой.
– Что тебя разбирает?
– А ну-ка подойди поближе, мудила. Ближе.
Комиссар подчинился, и Джедже посветил ему в глаза. Потом потушил зажигалку.
– Я все понял. Мысли, что пришли в голову тебе, представителю закона, совпадают с теми, что посетили меня, представителя преступного мира. И ты хотел только проверить, так ли это, да, Сальву?
– Да, угадал.
– Я никогда в тебе не ошибался. Будь здоров, пока.
– Спасибо, – сказал Монтальбано.
Комиссар тронулся первым, но вскорости друг с ним поравнялся и сделал знак притормозить.
– Чего тебе?
– Не знаю, что у меня с головой, раньше хотел тебе сказать. А знаешь, что ты очень хорошо смотрелся сегодня после обеда у нас на выпасе за ручку с инспекторшей Феррара?
И Джедже нажал на газ, чтобы оказаться от комиссара на безопасном расстоянии, а потом поднял руку в знак приветствия.
Вернувшись домой, Монтальбано записал кое-какие подробности, сообщенные Джедже, но скоро на него навалился сон. Он посмотрел на часы, увидел, что было начало второго, и отправился спать. Его разбудили настойчивые звонки в дверь, он поискал глазами будильник, было четверть третьего. Комиссар с трудом поднялся – он всегда медленно просыпался.
– Кого это черт несет в такое время?
Как был в трусах; пошел открывать.
– Привет, – сказала Анна.
Он о ней совершенно забыл, девушка говорила ему, что зайдет примерно в этот час. Анна внимательно его оглядела.
– Вижу, что ты одет сообразно случаю, – заметила она и вошла.
– Говори, что собиралась, а потом марш домой, а то я еле живой.
Монтальбано действительно было неприятно это вторжение, он пошел в спальню, натянул брюки и рубашку, вернулся в гостиную. Анны там не оказалось, она открыла в кухне холодильник и уже впилась в бутерброд с ветчиной.
– Умираю с голоду.
– Ешь и говори.
Монтальбано поставил на газ кофеварку.
– Ты будешь кофе? В такой час? И потом сможешь уснуть?
– Анна, я тебя прошу. – У него не получалось быть вежливым.
– Ладно. Сегодня после обеда, когда мы расстались, я услышала от одного коллеги, который, в свою очередь, получил эту информацию через осведомителя, что со вчерашнего дня, с утра вторника, один тип обошел всех ювелиров, скупщиков краденого и ломбарды, подпольные и нет, и предупредил: если вдруг кто-нибудь придет оценить или заложить некое украшение, пусть сообщат ему. Речь идет о колье – цепочка из цельного золота, подвеска в форме сердца, усыпанная бриллиантами. Такую штуковину можно купить в универмаге за десять тысяч лир, только что эта настоящая.
– И как ему должны это сообщить, по телефону?
– Кончай шутить. Каждому он велел подать особый знак, не знаю, вывесить там из окна зеленую тряпку или прилепить к входной двери кусок газеты, или что-нибудь в том же духе. Так хитрец видит все, а его никто не видит.
– Хорошо, но мне-то…
– Дай мне договорить. По тому, как он разговаривал и как держался, люди, к которым он приходил, поняли: лучше делать так, как он говорит. Потом мы узнали, что в это же самое время и другие делали такие же обходы по всей провинции, включая Вигату. Значит, потерявший цепочку хочет получить ее обратно.
– Я в этом ничего плохого не вижу. Но почему, по твоему разумению, это меня должно заинтересовать?
– Потому что скупщику в Монтелузе этот тип сказал, что цепочку, может быть, потеряли на выпасе в ночь с воскресенья на понедельник. Теперь это тебя заинтересовало?
– До определенной степени.
– Знаю, это может быть простым совпадением и не иметь никакого отношения к смерти Лупарелло.
– Во всяком случае, спасибо тебе. Теперь возвращайся домой, а то поздно.
Кофе был готов, Монтальбано налил себе, и Анна, конечно, не упустила случая.
– А мне?
С ангельским терпением комиссар наполнил другую чашку и поставил перед ней. Анна ему нравилась, но как она не могла взять в толк, что он увлечен другой?
– Нет, – вдруг сказала Анна, отрываясь от кофе.
– Что – нет?
– Не хочу возвращаться домой. Тебе было бы совсем неприятно, если бы я осталась сегодня ночью здесь с тобой?
– Да, мне было бы неприятно.
– Но почему?
– Мы слишком большие друзья с твоим отцом. Мне кажется, это было бы нечестно по отношению к нему.
– Какая чушь!
– Может быть, чушь, но это так. И потом, ты забываешь, что я влюблен, и очень серьезно, в другую женщину.
– Которой здесь нет.
– Нет, но это дела не меняет. Не глупи и не говори глупостей. Тебе не повезло, Анна, ты имеешь дело с честным человеком. Ничего не поделаешь. Извини.
Сон не шел. Анна оказалась права, когда предупреждала, что после кофе заснуть ему не удастся. Но был и еще один раздражающий фактор: если цепочка была потеряна на выпасе, Джедже совершенно точно об этом оповестили. Но Джедже об этом умолчал, и, конечно, не потому, что речь шла о факте малозначительном.
Глава шестая
К пяти тридцати утра, после бесконечных вставаний и укладываний в постель, Монтальбано придумал наконец, как натянуть Джедже нос и заставить таким образом расплатиться за молчание относительно потерянной цепочки и за шуточку, отпущенную по поводу его визита на выпас. Он долго стоял под душем, выпил одну за другой три чашки кофе, потом сел в машину. Добравшись до Рабато, самого старого квартала Монтелузы, разрушенного тридцать лет назад оползнем – теперь в его развалинах, подправленных, насколько это было можно, и в готовых обвалиться хибарках обитали тунисцы и марокканцы, прибывшие на остров нелегально, – он пошел пешком по узким и извилистым улочкам к площади Санта-Кроче: церковь среди руин осталась цела. Вытащил из кармана бумажку, которую ему дал Джедже: Кармен, в миру Фатьма бен Галуд, туниска, жила в доме 48. Это была настоящая дыра – одна комнатушка, вход в которую вел прямо с улицы, с оконцем, прорубленным в дощатой двери, чтобы проходил воздух. Он постучал, но никто не ответил. Постучал сильнее, и на этот раз сонный голос спросил:
– Кто?
– Полиция, – выдал Монтальбано. Он решил действовать наверняка и захватить ее врасплох, пока она еще не успела прийти в себя спросонья. К тому же Фатьма, работая на выпасе, наверняка спала еще меньше него. Дверь открылась, женщина на пороге была закутана в большое купальное полотенце, которое придерживала рукой у груди.
– Что надо?
– Поговорить.
Она посторонилась. В комнатушке стояла двуспальная кровать, маленький стол и два стула, газовая плитка. Пластиковая занавеска отделяла раковину и унитаз от остальной комнаты. Все содержалось в порядке и было начищено до блеска. Но запах ее тела и дешевеньких духов вытеснил весь воздух.
– Покажи мне вид на жительство.
Как будто от страха она уронила полотенце, прикрывая руками лицо. Длинные ноги, тонкая талия, плоский живот, грудь высокая и упругая, – красивая женщина, вроде тех, которых показывают по телевизору в рекламных роликах. Мгновение спустя, по тому, как неподвижно застыла в ожидании Фатьма, он сообразил, что это вовсе не страх, а попытка уладить отношения тем самым способом, который больше всего в ходу между женщинами и мужчинами.