Он находит эту борьбу занимательной точно так же как процесс выживания Образца в условиях лаборатории. Иными словами, и то и другое совершенно напрасно. Когда мать пытается сражаться с сыном, сын в конечном итоге победит.
Мальчики всегда побеждают.
Лэйни выдувает струю дыма уголком рта и выбирает тактику, которую Стрикланд из практики допросов знает как «шаг в сторону»:
– Почему ты не говоришь отцу то, что сказал мне?
– Ага, – бурчит Тимми. – Знаешь что? Мы создали временную капсулу, вот так! Мисс Уотерс говорит, мы должны положить в нее записи, что мы думаем, для будущего.
– Временная капсула, – повторяет Стрикланд. – Это коробка, так? Ее закапывают. Потом откапывают.
– Тимми, – настаивает Лэйни. – Спроси у отца то, что ты спросил у меня.
– Мама говорила, что ты делаешь вещи для будущего на работе, так что я должен спросить тебя, о чем написать. Пи Джей говорит, что у нас скоро будут ракетные ранцы. Только я ему сказал, что у нас будут корабли-осьминоги. Но я не хочу, чтобы Пи Джей был прав, а я ошибся. Что ты думаешь, пап? У нас будут ракетные ранцы или осьминоги?
Стрикланд чувствует, как на нем сходятся три пары глаз.
Любой военный, заслуживший свои нашивки, знает подобное ощущение, поэтому он приостанавливает операцию «Омлет», медленно выдыхает через нос и переводит взгляд с одного лица на другое. На мордашке Тимми читает ожидание, личико Тэмми кажется вялым, Лэйни беспокойно жует нижнюю губу.
Он собирается уже сложить руки, думает о боли, которая неизбежно возникнет, и кладет ладони на стол.
– Будут реактивные ранцы, да, это несомненно. Это только вопрос техники. Максимизация поступательного движения, способ отвода избыточного тела – десять, максимум пятнадцать лет. К тому времени, когда ты дорастешь до моего нынешнего возраста, сможешь купить себе такой. И куда лучше, чем выдумал Пи Джей, я полагаю. Теперь корабли-осьминоги… я не очень уверен, что это такое. Если это подводные аппараты, которыми мы исследуем океанское дно – тогда да, они обязательно появятся. Мы делаем большие шаги в движении под водой под высоким давлением… Прямо сейчас на работе мы проводим эксперименты с амфибийным дыханием…
– Правда, папа? Ух, что я скажу Пи Джей!
Это наверняка обезболивающее: теплые усики обвивают его мускулы, сокрушают боль, как змея – неосторожную мышь. Приятно видеть благоговение на мальчишеском лице. Видеть слепое обожание на личике Тэмми.
Даже Лэйни вдруг начинает ему снова нравиться: фигура у нее еще хороша, особенно когда обтянута фартуком, так хорошо отглаженным тем дорогущим утюгом от «Вестингауз». Он представляет завязки, обтягивающие упругие, подтянутые шары ее задницы, она, судя по всему, расшифровывает его взгляд, и он боится, что ее губы изогнутся в отвращении.
Но этого не происходит, Лэйни наполовину прикрывает глаза, и это значит, что она хочет выглядеть сексуально. Он делает глубокий, удовлетворенный вдох, и рука на этот раз не отзывается взрывом боли.
– Держу пари, сын. Ты живешь не в какой-то коммунистической крысиной дыре. Это Америка, и мы должны сохранять величие нашей страны, и этим твой папа занимается на работе. И ты когда-нибудь будешь это делать. Верь в будущее, сын, и оно придет. Просто смотри и жди.
Лэйни отказывается фиксировать, сколько раз она возвращалась в порт Феллс-пойнт. Она приезжает, когда жизнь становится слишком тяжелой, и думает, не броситься ли ей в воду, но уровень ее слишком низкий из-за того, что давно не было дождя, и она наверняка просто сломает шею.
И что тогда будет? Инвалидное кресло, место у телевизора и утюг в руках…
До тех пор, пока это не станет невыносимым, и тогда она расплавит рубашку, гладильную доску, себя саму, чтобы получилась лужица пастельного цвета на ковре, которую Ричарду придется выводить с помощью пароочистителя.
Она верит, что ящерица, так мучительно умершая в руках Тимми, называется сцинк. Если она видела сцинка на крыльце, она сметала липкое пресмыкающееся в кусты; если находила его дома, тогда, ну, затаптывала его насмерть.
Она пытается убедить себя, что Тимми поступил точно так же. Но это не так. Многие дети проявляют любопытство к смерти, но многие дети также показывают стыд, когда взрослые застают их за изучением мертвых животных.
Тимми же взглянул на нее раздраженно, как Ричард, когда она расспрашивает о работе. Ей пришлось собрать всю свою храбрость, чтобы приказать ему немедленно выкинуть эту вещь в унитаз, отмыть руки и отправиться завтракать.
После того как он закончил, она зашла в ванную, чтобы убедиться, что сцинк не выбирается из канализации. Затем она потратила минутку, чтобы оглядеть себя в зеркале, пригладила растрепавшиеся волосы, обновила помаду, поправила ожерелье, чтобы самая большая жемчужина оказалась в ямочке под горлом.
Ричард последнее время не смотрел на нее внимательно, но если он посмотрит, обнаружит ли он секрет, которым обзавелась Лэйни?
Даже Тимми, подумала она, начал что-то подозревать.
Это случилось после одного из похожих на транс визитов в доки – она потащилась вдоль якорной стоянки, затем на север мимо Паттерсон-парка и на восток по Балтимор-стрит. Обнаружила себя в окружении высоких зданий, ощутила себя карликом, плывущим меж них в каноэ.
Остановилась рядом с одним из строений, черно-золотой цитаделью в стиле двадцатых. Вращающаяся дверь крутилась и крутилась, выбрасывая порции воздуха, насыщенного запахами кожи и чернил.
Лэйни воспринимает просмотр утренних новостей как интеллектуальную аэробику, упражнения с новыми впечатлениями, и ради этих же впечатлений она вошла. Вращающаяся дверь выплюнула ее на подобный шахматной доске пол лобби, словно высеченного в обсидиановой толще.
А то что лежало дальше и выше, казалось настоящим автономным городом. Работавшие здесь люди могли похвастаться собственной почтой, кафе, ресторанами, магазинами, газетными киосками, мастерской по ремонту часов, службой безопасности. Современные женщины в опрятных нарядах и мужчины с кейсами пересекали лобби, прямые и важные.
В этом замкнутом на себя мире не было Ричарда Стрикланда, не было Тимми или Тэмми Стрикланд.
И Лэйни Стрикланд тоже.
Она вновь ощутила себя той женщиной, которой была в Орландо, и ей хочется продлить ощущение. Поэтому она поднимается на лифте на второй этаж, туда, где виднеется нависшая над лобби маленькая пекарня, чтобы немного, всего разок порадовать себя чем-то вкусным.
«Пончик с лимоном, пожалуйста», – сказала она, когда продавец посмотрел на нее.
Но тут выяснилось, что глядел он вовсе не на нее.
«Дай мне пончик с лимоном, Джерри», – буркнул из-за ее плеча мужчина, постоянный обитатель здания, судя по тому, что он в рубашке с засученными рукавами.
Она извинилась, мужчина усмехнулся и велел ей не робеть, она заметила, что все равно не съест пончик целиком, а он ответил, что съест, поскольку Джерри печет их так, что пальчики оближешь.
Он флиртовал, но не особенно навязчиво, и в этом странном мире Лэйни была способна на все, и когда мужчина отвесил комплимент ее голосу, она изобразила, что привычна к подобной лести, и рассмеялась.
«Я серьезно, – сказал он. – У вас сильный и мягкий голос. Он сочится терпением».
Недоступное чужим взглядам сердце, скрытое завесой выдержки, забилось чаще.
«Сочится, – сказала она. – То слово, которое всякая женщина хочет услышать».
Мужчина хохотнул и заметил: «Скажите, на кого вы тут работаете?»
«Ни на кого».
«А ваш муж работает здесь?»
«Нет, ничего подобного».
Он щелкнул пальцами:
«Косметика “Мэри Кэй”. Девчонки сверху без ума от нее!»
«Я сожалею, но я просто заглянула… просто заглянула».
«Правда? Хей, это может прозвучать слишком смело, но не ищете ли вы работу? Мое место – в небольшой рекламной компании наверху, и нам нужен новый секретарь. Меня зовут Берни. Берни Клэй». – Берни протягивает руку, и, не успев передать ему пончик с лимоном, Лэйни понимает, что все изменилось.
В течение следующего часа она представила себя как Элейн, вместе с Берни поднялась на сверкающем эскалаторе, последовала за ним через комнату ожидания с модными алыми креслами и опустилась на стул в его кабинете, мимо которого шлялись дюжины веселых мужчин и женщин, бросавших на нее любопытные взгляды – не враждебные, но и не дружественные, полные недоумения по поводу того, что дамочка с такой прической тут делает.
Лэйни знает, что подобное было, но вспоминаются только обрывки.
Что она помнит целиком – мгновенные расчеты, которые она проделала по поводу расписания мужа и детей, ведь и то и другое надо учесть, взвешивая предложение Берни; небрежный тон – она не могла поверить, что способна на подобное: им она выдала, что готова работать только в эти часы, и ни в какие другие.
«Зато я сделаю все, что в моих силах» – сказала она.
Она слышит удар, когда Тимми пинает стул, прежде чем усесться, мягкий звон ложки Тэмми в ее миске. Поворачивает голову, чтобы поймать отражение в шкафу, набитом фарфоровой посудой, и думает, что первым делом бросаются в глаза ее кудри.
Секретари в «Кляйн&Саундерс» носят подрезанные, гладко зачесанные волосы, и, хотя Лэйни проработала там всего пару дней, она начала думать над тем, каково будет ей с другой, совершенно другой прической.
Элиза подозревает, что в ее жизни никогда не будет таких ночей, чудесных, полных удовольствия. Встречи в Ф-1 слишком удивительны, чтобы осознать их во всей полноте. Она оживляет их в памяти снова и снова, как захватывающие сцены из кино, показанного на пятидесятифутовом экране «Аркейд синема», в то время как обычную жизнь демонстрируют по крошечному ТВ Джайлса.
Как весь бассейн вспыхивает электрическим огнем, едва она входит в лабораторию. V-образная волна на поверхности отмечает скольжение существа под водой навстречу ей. Вареные яйца, столь же гладкие и теплые, как кожа младенца, его голова, поднимающаяся из воды, глаза, все еще золоты