– Можем ли мы оставить его? – спрашивает Джайлс. – Чуть подольше?
Элиза смеется, и художник смеется тоже, и смех отражается от стен комнатушки, держит молчание угрожающего будущего на расстоянии, чтобы они могли делать вид, что счастье продлится вечно, и что чудо, однажды найденное, можно посадить в бутылку и удержать.
Два звонка, сигнал, которого Хоффстетлер ждет с полуночи, поскольку невозможно сказать, когда для Михалкова начинается пятница.
Тем не менее когда в самом начале вечера телефон пробуждается к жизни, на Хоффстетлера точно прыгает пантера. Он вскакивает, поднимает руки, словно пытаясь защитить себя, и истерический крик рождается в глотке.
Первый звонок продолжается так долго, что возникает мысль: это Флеминг, обуянный подозрениями по поводу того, что Хоффстетлер в свой последний день не явился на работу.
Или Стрикланд, разобравшийся во всем.
Второй звонок короче, обрывается почти сразу, остаются только голые стены, пустые шкафы, раскладушка и тарелки на столе.
Последние стенания одинокой жизни.
Хоффстетлер должен испытывать радостное головокружение, но вместо этого он парализован. Он не может вдохнуть, он должен прилагать усилия, чтобы сглотнуть. Успокоиться… все идет как планировали, все на своем месте, тайник под полом закрыт. Паспорт и деньги во внутреннем кармане пиджака. Единственный чемодан стоит у двери.
Он вызывает такси, извлекая номер из памяти, и возвращается в кресло на кухне, на котором он провел последние четырнадцать часов. «Еще столько же, – говорит он себе, – и я буду далеко отсюда и смогу начать новое дело – учиться забывать».
Смогла ли уборщица доставить девонианца к реке? Или он умер у нее в руках?
В высоких сугробах родины он сможет похоронить эти вопросы навсегда, попытаться оставить позади отчаянную мысль, что если девонианец погибнет, то и все живое на Земле обречено…
Такси сигналит. Хоффстетлер глубоко вздыхает и поднимается.
Момент тяжелый, но неизбежный.
«Скоро я исчезну для всех вас, – думает он. – И я так сожалею».
Студенты, к которым он привык, друзья, которые у него почти были, женщина, едва не сделавшая его счастливым: их орбиты соприкоснулись, но ничего не произошло. Во всем времени и пространстве не может быть чего-либо более печального.
Хоффстетлер подхватывает чемодан, и вот он снаружи.
Такси стоит, желтое пятно под серебряным полотнищем невиданного ливня. Чудовищный день, но ему мерещится красота всюду, куда он смотрит, – это его прощание, расставание с зелеными почками, что наконец-то проснулись на скелетах деревьев, с теми игрушками, что валяются на газоне, с котами и собаками, они недоверчиво смотрят из окон, являя доказательство межвидового симбиоза с домом из кирпича.
Хоффстетлер поднимает руку, чтобы вытереть слезы, но те смешались с дождем.
Он видит, что уже использовал это такси – это нарушение правил, – но сегодня финальное путешествие, и это не имеет значения. Он говорит, куда ему надо, и просто смотрит в окно, вытирая запотевающее стекло, чтобы не пропустить не единой детали.
Американские автомобили, смехотворно огромные, он будет скучать по ним.
Прощай, зеленый «Кадиллак Девиль» на другой стороне улицы, роскошная машина, и пусть даже ее багажник разбит всмятку.
Сегодня хороший день, чтобы исчезнуть, – Лэйни думает об этом непрерывно.
Она раздвигает плиссированные занавески цвета горчицы, которыми некогда так гордилась, и смотрит, как дождь словно пулями лупит по стеклу, по тротуару и асфальту. Балтимор, царство грязи и бетона, становится владением воды, она льется не только с неба, но отовсюду.
Потоки рвутся из водостоков, с деревьев низвергаются водопады, капель сочится с ограждений, водовороты появляются там, где проезжают автомобили. Молотит так, что на мостовой словно взрываются крохотные мины, в стороны летят осколки.
Это потоп, ничего не видно, ты можешь войти в него и за секунду исчезнуть.
Отличная идея.
Рюкзак Тимми так набит игрушками, что он может поднять его только двумя руками, и невытертые слезы блестят на его щеках. Рюкзачок Тэмми тоже едва не лопается, но она не позволяет себе ни единой слезы.
Интересно, это потому, что она девочка и поняла, что мужское заявление «бегать от проблемы нельзя» – полное дерьмо?
Лэйни обнаруживает, что она ругается, пусть мысленно, и это ее воодушевляет. Тэмми смотрит на мать, глаза ее сухие и вопрошающие.
Она всегда извлекала уроки из книг с картинками: для чего животным ноги, птицам крылья и рыбам плавники?
Лэйни же осознала собственные ноги, весь их потенциал только сегодня утром. Ричард шатался по дому, глаза опухшие, плечи задевают о стены, галстук, который он не в силах завязать негнущимися пальцами, валяется на полу, она на своем месте, там, где на ковре следы от гладильной доски, скользит техническим чудом от «Вестингауз электрик» по одной из его рубашек.
Он явился домой поздно, она почувствовала, как опустилась другая сторона кровати под его весом, и вцепилась в край матраса, чтобы не скатиться туда, в эту бездонную жуткую дыру. Поднялся в ярости, соскользнул с постели и оделся, не заботясь о мытье, то и дело оглаживая карман, где лежало нечто столь же тяжелое, как ее утюг.
Она продолжала улыбаться, глядя, как движутся картинки на экране телевизора. Новости ничуть не лучше и не хуже, чем в любой другой день: спортсмены бьют рекорды, политики ораторствуют, черные маршируют, вооруженные силы скапливаются, женщины соединяют руки.
Ничего не связывало одну историю с другой, кроме общего экрана, подсвеченные индивидуумы появлялись, эволюционировали, исчезали.
В какой-то момент Ричард сгинул, хлопок входной двери вместо прощального поцелуя. Пол вздрогнул, от сотрясения качнулась доска, и палец ее соскользнул с регулятора, и Лэйни осталась стоять там, неожиданно уверенная в том, что только она в этом мире не движется.
Утюг показался слишком тяжелым, у нее не осталось выбора, и она поставила его прямо на рубашку. Десять секунд она могла еще спасти все одним движением руки, но затем поднялся дымок, устройство от «Вестингауз» прожгло лавсан так же, как идея прожигает дорогу в мозгу.
Лэйни позволила дыму загустеть, чтобы ядовитые струйки пощекотали ноздри.
Она убрала утюг, только когда испуганные дети сбежали вниз по ступенькам. Повернулась и с улыбкой сказала: «Мы отправляемся в путешествие. Соберите любимые вещи».
Сейчас три тяжелых сумки оттягивают ее плечи, одна из рук онемела, но Лэйни все равно. Немота – именно благодаря ей она пережила все эти годы рядом с Ричардом. Затянутая в корсет, облаченная в фартук, накрашенная женщина, известная как миссис Стрикланд.
Пора стать чем-то другим. Она немного боится, но знает: иначе нельзя.
Она поправляет лямки, ее пальцы задевают синяки на шее, оставшиеся со вчерашнего дня. Скоро все их увидят, все узнают, все поймут, кто именно их там сделал. Лэйни делает глубокий вдох, говорит себе, что она всего лишь должна быть честной, что правда разойдется широко, и тогда откроется путь к свободе.
Такси подъезжает к дому, вода плещется вокруг шин.
Лэйни машет водителю через дверь:
– За мной, дети. Поторопитесь.
– Я не хочу идти, – надувается Тимми. – Я хочу дождаться папы.
– Слишком сыро! – это Тэмми. – Я промокну!
Лэйни сожалеет, о да, она сожалеет, что ей придется просить об увольнении по телефону из Флориды, Техаса или Калифорнии, оттуда, где они окажутся в конечном итоге, и это не очень хорошо. Но она объяснит Берни, отчего она поступила именно так, и Берни простит ее, возможно даже согласится выдать ей рекомендацию.
Другое сожаление – она не записала адрес мистера Гандерсона, чтобы когда-нибудь в будущем написать ему, позволить ему узнать, что в момент, когда он отдал ей кожаный портфель, она поняла: никогда не бывает слишком поздно, чтобы изменить все, поверить в то, что ты достоин лучшего.
Его портфель висит на ее плече прямо сейчас.
Но больше всего Лэйни сожалеет, что ей потребовалось так много времени, дабы добраться до стартовой площадки, замаскированной под крыльцо ее собственного дома. Праздность стоила ей многого, дети видели и слышали то, что изменило их не лучшим образом.
То, как Тимми разрезал ящерицу, например.
Но слава богу, они еще маленькие, Лэйни вовсе не ученый из аэрокосмического центра «Оккам», но она знает, что взросление – вовсе не прямая линия, и она еще может на очень многое повлиять.
Осторожно, чтобы ремни не соскользнули с плеч, она опускается на корточки, обнимает Тэмми и наклоняется к Тимми.
– Беги, – шепчет она ему. – Прямо по лужам. Брызгай как можно сильнее.
Он хмурится, глядя на чистые ботинки и брюки:
– Правда?
Она улыбается и кивает, и он улыбается в ответ, несется вниз по ступеням с воплем, затем через двор. Тэмми паникует, ясно, и именно поэтому Лэйни обняла ее. Аккуратно поднимает дочь и выходит под навес, некогда выглядевший столь многообещающим, но ныне провисший от такого количества разочарований, что она боится, как бы он не обрушился им на головы.
Но Тимми уже в машине, мокрый и смеющийся, он прыгает на месте, чтобы они поторопились, и Лэйни спешит и понимает, что она сама не обрушится, не обрушится никогда более.
Она словно ныряет, вода повсюду, но ей нравится, как струйки щекочут ей голову.
Таксист забирает сумки, и она врывается на заднее сиденье, ежась, когда холодные капли скользят по спине. Лэйни смахивает воду с бейсболки Тимми и выжимает кончики волос Тэмми, они оба хихикают и кричат.
Слышится удар закрытого багажника, и таксист плюхается на место, отряхиваясь, точно собака.
– Таким макаром мы уплывем в Тимбукту, – бормочет он. – Далеко едете, мадам?
Он смотрит на нее в зеркало, взгляд соскальзывает на шею, к синякам.
Лэйни не вздрагивает – пусть расходится правда, пусть открывается путь к свободе.