5. Склад: Пульс безумия
Осень 2018, 4:12 ночи. Заброшенный склад на окраине города, пропитанный ржавчиной и антисептиком, гудит от низкого гула машин. Дождь молотит по жестяной крыше, заглушая писк мониторов. Алексей Антонович Барго, с сединой, въевшейся в виски, и шрамом на шее – след от взрыва, когда Гавриил сжёг их первый «Разлом», – стоит перед терминалом. Его глаза, чёрные, как пустота, ловят мигающий экран: Восстановление данных: 96%. Код «Разлома» – уравнения квантовой когерентности, вырванные из пепла уничтоженных серверов, – оживает, как мертвец под током. На столе – ампулы с «Ключом», нейролептиком, от которого горчит во рту, с металлическим привкусом. Рядом – журнал, исписанный его рукой, буквы острые, как скальпель: Гавриил предал нас. Но я нашёл копии. Таня, я воскрешу тебя, во что бы то мне это не стало, я сдержу обещание…
Август 2025, 18:10 Вечер в «Солнечном доме». Дети за длинным столом пьют компот, мутный, с привкусом железа. Они смеются, не зная, что это нейролептик. Девочка, лет восьми, кашляет, отставляет стакан. Барго наклоняется, его улыбка режет, как лезвие: Пей, Маша. Это для твоего приключения. Она дрожит, но глотает. Его глаза блестят, как у зверя, почуявшего добычу. Вы станете свободными. Новый мир ждёт вас.
Барго шепчет, глядя на капсулы: Таня, я тебя вытащу. Жди меня. Я воскрешу тебя. Я обещал. Я придумал как… Его голос рвётся, как старая плёнка, пальцы сжимают разорванную фотографию: он, Гавриил и Татьяна, смеющиеся в лаборатории. Скотч склеивает их лица, но трещины всё равно видны.
Один в «Нейрококоне» – мальчик, лет десяти, с восковой кожей, губы синие, как чернила. Монитор пищит: Синхронизация: 0%. Нейронный коллапс. Барго нажимает кнопку, питание обрывается. Тело дёргается, как сломанная кукла, и замирает. Он записывает: Субъект 1-7. Доза: 22 мл. Смерть через 39-55 секунд. Барго проходит мимо, не поднимая глаз. Слабаки. Мир Грёз берёт только избранных, – бормочет он, и его слова тонут в гуле машин.
Аня – худая, с длинными белыми волосами и зелёными глазами, в которых тлеет пустота, – лежит в капсуле. Её руки опущены, пальцы лежат вдоль тела, измождённое лицо выдаёт боль, но не причину. Барго подходит, его голос мягкий, почти тёплый: Ты не хочешь больше страдать, правда? Я дам тебе мир, где нет слёз. Он держит ампулу – 25 мл, доза, убившая других. Аня смотрит на него, её взгляд – как разбитое стекло. Она мограет. Препарат вливается в вену, её тело обмякает, веки тяжелеют. Монитор в лаборатории вспыхивает: Синхронизация: 90%… 98%… 99,9%. Гиппокамп пылает на экране, нейроны сплетаются в звёздный узор. У корней её волос проступает чёрная тень. Барго шепчет: Ты – та, Аня. Ты сделаешь всё… Ворон кричит за окном.
Барго вспоминает как капсулы гаснут. Тела корчатся, мониторы показывают хаотичные вспышки, затем – пустоту. Барго записывает: Субъекты 8–10, 12-30. Коллапс нейронов. Аня – единственная, Субъект 11 (Е.Л.Л.11). Он подходит к зеркалу в углу. В отражении – его лицо, но глаза чужие, он улыбнулся. Я близко, мы близко – Таня. Ещё шаг, – шепчет он.
6. Побег: Танец с тьмой
Капля, еще одна, Тир поднял голову и улыбнулся он всегда умел находить слабые места. В бою он бил точно в болевые точки, в разговорах – задевал за живое, провоцируя стычки, в которых, правда, не всегда выходил победителем. Но сейчас он нашёл слабое место темницы – крышу. Он знал, что через двери ему не уйти. После них – ещё двери, а за ними стражники, сильнее и лучше экипированные. Прямая схватка была самоубийством. Да и убивать он нехотел. Не время. Но крыша… крыша была его шансом.
Белое солнце мёртвых освещало деревню Звень, когда тяжёлые шаги стражника прошли мимо камеры. Тир притворился спящим, но его разум был ясен, как никогда. Он знал распорядок обходов и ждал своего момента. Как только дверь за стражником скрипнула и захлопнулась, в тёмном углу камеры открылись сверкающие глаза юноши.
Действия Тира были быстрыми и точными. Он сжал в руке ржавый гвоздь – тот самый, что Карас сунул ему перед уходом. «Ты же Волкодав. Разгрызи и эту цепь», – сказал тогда Карас, и его усмешка всё ещё звенела в ушах Тира, согнул его кончик и просунул в замочную скважину. Закрыв глаза, он зубами ухватился за прут решётки, чтобы звуки из замка резонировали прямо в его внутреннее ухо. Он искал язычок механизма – сердце замка. Где-то надавил, где-то потянул, и заветный щелчок открыл дверь.
Чтобы скрип не привлёк внимание, Тир, недолго думая, помочился на нижнюю петлю, а затем, приподняв тяжёлую дверь, плавно её открыл. Отмычку он оставил в замке – пусть стражники думают, что он сбежал через двери.
Выйдя в коридор, Тир размял мышцы, которые долгое время были в бездействии. Его тело было готово к действию. Быстрые и тихие шаги понесли его обратно в камеру. Упершись ногами в стену, он оттолкнулся, схватился за маленький оконный проём под потолком и подтянулся. Одной рукой он держался за торчащий кирпич, другой разбирал гнилые доски потолка, аккуратно складывая их в сторону.
Когда проём стал достаточно широким, Тир медленно, распределяя вес, перебрался на чердак. Он уложил доски обратно, чтобы скрыть следы побега. На чердаке снять глиняную черепицу не составило труда. Выбравшись на крышу, он аккуратно уложил черепицу на место.
Тир балансировал на краю крыши, когда его подошва скользнула по мокрой черепице. Мгновение – и он повис над пропастью, вцепившись в скользкий край. Внизу, словно насмехаясь, раздались тяжёлые шаги стражников. Их голоса эхом разнеслись по ночной деревне:
– Ты слышал что-то?
– Только ветер, дружище.
Тир затаил дыхание, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Ещё секунда – и они поднимут головы. Но стражники, перебросившись парой фраз, растворились в темноте.
Юнец усмехнулся, подтягиваясь наверх. Его глаза блеснули в темноте – сегодня удача была на его стороне. Он выпрямился во весь рост, вдыхая густой воздух Земли красных вод. Ночной ветер играл его волосами, а он, словно тень, растворился в темноте, оставив после себя лишь едва заметный шелест черепицы.
Его шаги были легче падающего листа, движения – стремительнее ночного хищника. В этом мрачном танце с тьмой Тир чувствовал себя живым, как никогда.
Он знал, что за каждым углом его может поджидать смерть. Но это его не пугало. Смерть была его спутницей с тех пор, как он потерял почти всё, что любил. Она шла за ним по пятам, дышала ему в спину, но он всегда ускользал. Как и сейчас.
Тир остановился на мгновение, оглядываясь на тюрьму, которая уже стала лишь тёмным силуэтом на фоне звёздного неба. Он вспомнил слова Караса: «не бойся если ты один, бойся если ты ноль».
– Я один и я убью Урина…Я не ноль. Я Волкодав. Урин угроза миру, угроза -Элли, я её не оставлю. Память унесла его в монастырь, шесть лет назад. Туман клубился за стенами, а Элли, с её зелёными глазами, тянула его за руку в тень идола. «Тир, прячься, или Туман заберёт нас!» – шептала она, смеясь. Сидя в тени идола, тир ножом вырезал из куска деревянного дога- амулет, который и подарил её, клянясь быть рядом. Тир мотнул головой, возвращаясь к ночи. Он защитит её. Даже ценой жизни.
Тир двинулся вперёд, растворяясь в ночи…
7. Хаос: Кровь на камне
Они разминулись: как только Тир покинул стены каземата, чёрная тень, воплощённая в физическое тело, медленно, но верно прокралась в темницу с одной лишь целью – убить Тира, самого близкого человека Элли. Ему нужен был её шок, её страдание, её эмоциональный взрыв, чтобы раскачать её душу и пробудить в ней осознанность, сделать её богиней мира грёз – но под его контролем.
– Я сделаю тебя Богиней- подумал и улыбнулся в предвкушении неизбежного Барго – и ты для меня воскресишь Таню.
Алексей Анатольевич, чья тень была чернее самой ночи, двигался сквозь мрак, как призрак, сотканный из ненависти и холодной решимости. Его фигура, высокая и хрупкая, словно вырезанная из оледяного кристалла, скользила к темнице через старую башню, где кирпичи рассыпались под его шагами, как прах забытых клятв. В Мире Грёз он был не человеком, а силой, искажённой жаждой власти, марионеткой, чьи нити рвал собственный разум. Сегодня он выплеснул наружу всю боль, что гнила в его душе годами, и все пороки, которые в реальности прятал под маской учёного. Здесь он хотел быть богом, а остальных – жалких стражей, адептов – считал недостойными мнимами -мнимыми – не настоящими.
Его лицо, бледное, почти прозрачное, было словно выточено безумным мастером: острые скулы, тонкие губы, сжатые в нить, и глаза – два чёрных омута, пожирающих свет. Длинные тёмные волосы, собранные в тугой узел. Плащ, серый, как пепел, струился за ним. Он не оглядывался на прошлое. Алексей Барго был осознанным, как Гавриил Карасов, и его осознанность была ядом, пропитанным ненавистью – особенно к Карасу, предавшему его и Татьяну.
Его движения были точными, но дёргаными, как у механизма, чьи шестерни скрипели от ярости. Он шагал по лестнице башни, избегая встреч с охраной, каждый шаг поднимал облачка пыли, а стены, покрытые трещинами и слизью как будто шептали: Ты не бог. Алексей смеялся – хриплым, рваным смехом, эхом бьющимся в пустоте. Его разум, изломанный годами боли, требовал симметрии. Всё в Мире Грёз должно было подчиняться порядку, его порядку. Одержимость симметрией была его слабостью, но сегодня она стала его клинком.
Коридор темницы встретил его запахом сырости и ржавчины. Он проскользнул мимо спящего стражника как тень. Факелы висели криво, их пламя дрожало, ломая баланс. Барго содрогнулся, но подавил желание их выровнять. Он пришёл за Тиром, чтобы его кровь стала искрой, что взорвёт душу Элли, пробудив её силу. Но камера Тира была пуста – лишь ржавый гвоздь, тот самый, что передал Карас, воткнут в замочную скважину, насмешка над его планами. Барго стиснул зубы, он открыл рот и закричал, как будто закричал, без звука просто беззвучный крик. Хаос снова победил. Но он заставит Элли страдать.